Бледное с желтоватым оттенком лицо на фоне мёртвого, серого неба. Немигающий взгляд выцветших глаз уставился в объектив камеры. Чиз-з-з-з. Шепчут бескровные губы, но, ни улыбки, ни вспышки не происходит. Чиз-з-з-з. Именно с этого незнакомого существа, начнется мой рассказ.
Лёгкие порывы ветра шевелят грязные пряди волос, тонкие губы шепчут, повторяя. Чиз-з-з. Словно каменная маска пытается воспроизвести улыбку. Незнакомец смолкает, облизывает пересохшие, бескровные губы и снова повторяет не выполнимое упражнение, надеясь воспроизвести улыбку. Очередное разочарование это видно по жесту руки, она в который раз безвольно обвисает, покачиваясь от порывов ветра, что- то блестящее бесшумно соскользнув, падает в дрожащую лужу.
Отсутствие проклятой улыбки. Настойчивое, фанатичное чиз-з-з-з. Окаменелая мимика пустого не выразительного лица, которое не запомнить, которое не улыбнется. Золотой перстень с жутко древним камнем кроваво-алого цвета, утерянный и тут же обнаруженный, благодаря тусклому блеску. Незнакомец вскоре подымет драгоценный предмет, но очередным завтра, он вновь его потеряет, в этой же зеленоватой лужице с радужными пятнами бензина. День пройден, он не потрачен зря.
Были времена, когда он был человеком. Незнакомец, лишенный улыбки. Жил себе, горя не ведал. Строил дом, любил жену, растил детей, все как у людей, по-человечески, а иначе и быть не могло. Шли дни, росли деревья, вот уж и солнце в зените, пожинай урожай.
Время идет стрелой тихохода, и тень начинает расти. Труды твои заканчиваются, заботы дня уж позади. Приходит время покинуть теплую постель, где сну нет больше места, покой иного рода ждет тебя, где тишина священна и утро светом не тревожит око.
Вот кажется и все, но незнакомый голос в тебе проснулся, шевеля губы мертвеца.
Кто я? Спросишь ты меня, отвечу тут же.
Я тот, кто вечно бодр, кто рыщет по свету и видит всех и вся насквозь.
Дух вечной жизни имя мне. Неустанный шутник, проказник, поверь мне на слово, вскоре оценишь ты.
Дары бесценные, что свыше ниспосланы, я разношу по адресам и платы за труды свои я не беру.
Ты выбран мною, значит избран.
Желаю так, чтоб ты восстал, и жить продолжил, прими, как подобает этот дар. Голос смолк, раздался смех из темноты, такой, что не забыть вовеки. Шутка состоялась.
Новая жизнь настала наперекор всему, ты встретил утро иным, чужим, навсегда. Люди щедры на забывчивость, человек, живший когда-то, забыт навсегда. Память пуста как бутылка, мир опустошен и выцвел. Наше бытие упало в лужу и превратилось в свалку, люди сотворили образ мусорщика. Бессмертие лишилось улыбки, стало хищным чудовищем из темноты.
Кто он? Ответ очевиден, если не видишь, то присмотрись. Паук в банке, голодный, злой, полный яда и человеческих страстей, желаний и пороков. Таков он внутри, снаружи же мусорщик, бесцветный, безвкусный, блеклый тип, незаметный словно тень. Пустое место прожитого дня, скорлупа и объедки, выброшенные обноски еще бронзовые мухи на останках старой птицы.
Неожиданно раздаётся протяжный, леденящий, долгий вой, подхваченный ветром. Горы мусора оживут блеском встревоженных, птичьих пуговиц глаз, и стаи пугливых чаек взмоют в небо. Высматривая среди смердящего рая, существо хищное, схожее на облезлого волка, он враг им.
Долгая монотонная жизнь, лишенная радости солнечных дней лета. Существование в бесконечном водовороте времен года. Голод и нищета даже во сне, глупые птахи мусорной обители, их страх и жадность. Ты просыпаешься человеком, невзрачное, поношенное, истертое временем существо, которое превращается в животное. Зверь рыщет, прячется в тени, таится, выжидая миг. Утоление голода, стоит ли это долгое бессмертие того?
Властитель, помойки в который раз подымет глаза, наблюдая, как там идёт ежедневная борьба свинца и туч. Чувство голода спустит с поводка зверя, который бесшумно растворится среди лабиринтов спутанных ходов, наполненных мёртвой водой болота и визгливым писком серых крыс.
Он свыкся совсем. Привык ненавидеть одиночество, просто и без причин. Безжалостный голод, поглотивший умение любить, он оправдал волчьим воем. Зверь жесток, это проклятие для человека в котором он живет. Душа его блуждает в лабиринтах странных снов, молчит, как замершее сердце. Пустота, серое небо, голод и сны узелковым письмом раскрывают темные тайны. Тень возникает у изголовья, тихо напевает колыбельную. Сны заполняют краски дня.
Выйдет солнце, на часах вспыхнет зеленоватое время, и лучи согреют сонных существ в синих комбинезонах, находящихся пока в замедленной прострации. Станция АЗС, далее бесконечный город химер, теней, удовольствий. Люди молчаливы, на данный момент ими движет лишь поток неиссякаемых машин, деньги от работающего автомата. Утро, отвратительно. Ужасное утро, которое хочется провести в теплой постели с тобой, мягкой и податливой.
Счастливого пути. Универсальный ответ на все вопросы и дилеммы мира. Вторая колонка, красный цвет, счастливый номер, постоянная заработная плата, планы на жизнь. Наш персонаж, это молодой человек, среднего роста, светлых волос, парой цитат Ницше в памяти да серыми глазами по наследству доставшимися. Кто он? Натурал, человек с паспортом и состоявшаяся личность по существу. Он тоже живет и мечтает.
Ползут машины, стекла, лица которые увидишь однажды и не запомнишь. Улыбнешься. Счастливого пути, а вокруг пролилось тёплое солнце, всё потускневшее приобрело и лоск, и блеск. Может весна или ветер разогнал тучи, ты сделал глоток этого воздуха, подумал о кофе, близок обеденный перерыв. Бутерброды в шелестящей обертке, пара сигарет, полчаса отсутствия.
Дорогая машина, гламурная богиня торопит тебя. Парниша, быстрее иначе я покроюсь пылью. Богине пыль не к лицу. Счастливого пути. Выруливает и машина исчезает в потоке, голос со стороны спрашивает, ты соглашаешься. Конечно бы, вдул.
Далее женщина, она говорит, говорит. Бесконечный поток слов, информационный накал плавит трубку. Твои передвижения в пространстве замедлены, ты ползущая улитка в ветреный день. Слова обволакивают, смысл тяготит, она подчиняет время, и эта величина обесточена, превращена в студень. Список проблем долог, время порождает значимые слова, остальной мир завяз в ленивом желе и оглупел. Все ждут ее слова, весомого, решающего. Бак полон. Счастливого пути!
Будущее, в котором есть симпатичная девчонка без заскоков и паролей, всегда прекрасно. Ей хочется сказать. Привет. После взять за руку и пройти остаток жизни, словно один счастливый день, перетекающий в сон. После, мы сядем в лодку, и отправимся к берегам, где нет суеты, разговоров, проблем. Пусть забудут о нас. Близится ночь.
Уйдёт солнце, исчезнут солнечные сны с раскрытыми глазами. Умрет всё что помнил. Разные люди во множестве гримас принесут в подошвах своих начищенных солдатских ботинок вечер и час пик с горящими фонарями, главное небо станет тёмно синим. Пульс на двадцать тысяч ударов подскочит, эта пестрая какофония жизни вмиг разлетится по норам бесконечных бетонных башен. Тепло кухонь, сытый ужин. Очаги семейного счастья, держащие мир. Залитая светом улица, веселая дорога в кабак.
Дикая спешка одичалых наций в утробах троллейбусов, трамваев, такси. Вздутые вены метро, люди спят, читают, спешат. Геометрия линий тоннелей, аксиомы, уходящие в кровь, электрический ток в людях. Рябь в лужах, кристаллы звёзд, брюхатые тучи готовые вот, вот разродиться не летним дождём, а после всё окунётся в мистику капель радужных бьющим по крышам, асфальту, земле. Будет выть ветер, пронизывая зазевавшиеся тела до костей.
Ты не один, мир под завязку заполнен человеком. Сосед поет от выпитого счастья и воет пес его, который тоже пьян. Черное окно в нем ночь и молнии, раскаты далекого грома. Приходит сон схожий на явь, он убаюкал дрему, теперь неспешно поглощает и тебя.
Туман сползает в сонные лощины, оседая призрачными шапками на ветвях обнищавших деревьев, чьи силуэты искорёжены жизнью в сточной канаве. Белый пар причудливо клубится, создавая не привычные формы и образы. Мир призраков и миражей, намеков бессловесных, фантастических набросков. Руины древних городов тут обретают новое рожденье, хотя безвременье в котором правит пар, молоком заполняет пустой сон, предчувствуешь начало. Появляется тропинка вглубь и смысл.
Молочный пар клубится, сгущается, расползается, поглощая пустоту. Нет ничего, кроме облаков, в которых потерялся ты и земля под ногами. Осторожно ступая, идешь, вслушиваясь в тишину наполненную запахами парующей земли и прелых трав. Туман редеет и возникает тусклое осеннее солнце, все еще теплое, ласкающее бескрайнюю степь, раскинувшеюся словно море.
Степь окружает со всех сторон, окатывает потоками ветра загадок, разливаясь цветом увядшей полыни по времени сказочной осени. Вершина холма, где возвышаешься грозным тотемом седого ворона средь пожухлых трав, и мудрость веков тихим шелестом-шепотом убаюкивает память. Блажен, не мятежен, не герой в крови, просто тень осеннего дня в горькой полыни. Тишина благотворна, гармония осязаема, магия ощутима, словно дыхание живого существа.
Волшебство, перевоплощение призрачных теней в нечто осязаемое. Узнаваемые лица и время. Рубикон, сонная вода мелководья, тень грозного всадника плывет над рекою. Закованные в сталь воины вереницами тянутся вдаль мирскую, оставляя надежду во взгляде на оставленный очаг. Мир будет пылать и выгорит подобно самой безжизненной пустыне, чтобы взошло новое солнце и испепелило свою тень.
Быстротечно время, текуча река, вот и эпоха ушла сквозь пальцы, сгинув заодно с бряцающим оружием. Теперь сбросить надоевшее оцепенение и вдохнуть свободно, испив осенних дождей, захмелеть от нетронутой кровью земли, согревающей босые ноги. Это лишь сон, увиденный, прожитый, унесенный водой навсегда. Остался в живых, ленивый бездельник, вкусивший свободы, незачем кровь и пуста та война.
Палитра неба плавно изменила окрас, сбросив постаревшую кожу в глубокие омуты тихих речушек. Приятно видеть подобное чудо, а среди камыша в скором времени уснет солнце. Ночь тихой поступью придет в этот правдоподобный, неизвестный мир. Ленивый созерцатель получит свой шанс, пройти с величайшею тайною рука об руку к алтарю мирозданья, чтоб поутру вдребезги проснуться, видя, как сказка превращается в осколки пресного дня.
Утро наперекор часовой стрелке расползлось молоком в кофейной гуще и звёзды еще не остыли. Блестят упрямые, далеки, холодны. Шепчут тихо заученную наизусть златую песнь песней. Будоражат разум, не раскрытыми тайнами, не познанными истинами и все дороги, ведут к ним. Роятся вопросы, страхи, сомнения и все же спешишь, и все же идешь. День во сне.
День окроплен кровью жертв и до тошноты долог. Статичные годы комфортного равнодушия, набожной лжи, припрятанных денег, сокрытия украденных улик состоят из долгих, отвратительных дней. Пугающая, не раскрытая многогранность пустоты обожествленных колоссов, извечность сакральной прострации в коей всё от нуля, и продолжительная тошнота. Жажда убивать, видя кровь в чёрно белом формате. Поедание пирога массовой паранойи не возможность, нежелание объясниться. Лозунги, флаги, грязь в мозгах.
Умело поставленный вопрос. Зачем тебе и мне крылья, когда небо под ногами? Мы павшие в бездну озверевшие небожители, закаленные, огрубевшие в битвах и резне. Тёмные утробы городов переполнены гиенами с остывшей кровью. Зачем тебе и мне крылья, зачем желание взмыть в небо? Это глупо, когда ты камнем падаешь вниз. Зачем тебе небо? Вот оно со вспоротым брюхом лежит у обочины, истекая кровью, стынет, коченеет, уже мертво.
Страшный сон отброшен тенью. Стою посреди вымысла, вдыхая полынь, где сказанное, кем-то пуганное? Возьму и сорвусь на галоп в небеса. Обратно ввысь к истокам и свободе, безрассудно, слепо не разбирая пути. Растекусь ручьями талыми по родной стороне, кровно породнюсь с дождями, снегами, молниями. Почему же взгляд снова камнем уходит в грешную землю в эту чёртову пустошь, почему? Ведь там видны звёзды, и только порыв ветра, запросто сделает тебя звёздной пылью вечно пребывающей в пустоте.
Ты тяготишься, желая быть солью земли. Пролить кровь, смешать с глиной. Вылепить нового человека богоборца, наполнить пустое нутро яростью молний, пусть дух его вырвется на волю вместе с криком младенца и завоюет без остатка этот мир. Тысячи пустых голов, в которых прах оживает. Жалкие идеи, ничтожные мысли, запрет на ленивые рассуждения. Шепот молитв церковных крыс и кладбищенских мышей. Молитва о еде, молитва дня. Не смей вообще о чем-то думать! Тебе сказали, ты повтори!
Пустота, горечь полыни, ветер пахнущий теплом животных. Скоро тишина закончится. Время тревожное разорвет паутину последних золотых дней, взбунтуются люди, отринут покой проникнутся насилием, станут вопить приматами. Окаянные дни, улицы, залитые человеческой кровью, грозные всадники в их руках пепел и огонь. Стирается грань между явью и сном, потусторонний кошмар обретает плоть, становится реальностью.
Безумие против бездушия, в каждом человеке разлад, борьба, декаданс. Скоротечность времени, люди не заканчиваются, люди гибнут, ты бежишь, открещиваясь от происходящего безумия, отрицаешь остатки разума. Далее бездушие, тьма кромешная.
Я всматриваюсь в эти лица, я ищу лица в дыму и пожарах, обнаруживая лишь копоть и сажу, человек выродился, его обуял бес. Дикие танцы, горящие чучела святых и мучеников, душевно больные зачарованы пламенем, упиваются вином и горят на потеху. Чертям раздолье и простор, любая дичь за истину сойдет. Хочется курить, лениво поплевывая свысока, но мир усердно пытаются поставить на колени, прогнуть под дикость и варварство этой чумы. Как же мы безнадежно больны, как глупы и доверчивы. Верим в рай на краю пропасти.
Чиз-з-з-з! Мусорщик, лишенный улыбки, над ним вечное свинцовое небо, монохром пустых глаз. Кожа схожая на старый папирус размокла вчерашней газетой, его худой долговязый силуэт исчезает в темноте норы. Лужи цвета ртути вздрогнули от порыва ветра, отчетливо послышался вой. Чиз-з-з-з!
Мучительное перерождение, запах нечистот и мокрой шерсти. Свидетели твоей жизни, только крысы. Этим миром трудно дышать, в нем тяжело существовать. Вся жизнь это голод, он ежедневно съедает тебя, бьёт своим извечным превосходством, и нет выхода, зреешь словно гнойник.
Бог? Где та крохотная замочная скважина в царствие твое? Лазейка, а не тернистый путь нищих, больных, обездоленных, наглых мерзавцев, святош, кастрированных котов и прочей ярморочной публики. Люди, чьих лиц не помню, говорят, что не справедливо от рожденья быть обречённым на вечный голод. Тратить жизнь на поиски пропитания в отравленном мире и так день за днём. Молчишь, чтобы не выдать присутствия. Мёртвыми глазами, изучая пищу. Сытость лишает день пустоты, следовательно, отодвигает на второй план смерть и скучную вечность.
Болезнь, давняя, жуткая, идущая от сотворения мира, ест нутро, пробуждая тебя. Заново рождён или воскрес? Любимец фортуны, а может святой поедающий трупы? Когда мертвечина приестся до тошноты и проснется упырь. Мир окончательно и бесповоротно изменится, именно твой мир.
Возникнут голоса отовсюду, это заговорит кровь живых. Ты будешь пьянеть, и входить во вкус увлекающей охоты. Живые люди, теплая кровь, мечты, легкое состояние пьянящей эйфории. Голод пройден и оставлен во вчерашнем дне, а прошлое забыто, этого никогда не было. Есть сейчас и это до одури прекрасно. Теряется нить, источается время, ты оказываешься там, где не хотел быть.
Голод на сотни лет вперед. Охота, это поиск слабого звука зазевавшейся помойной крысы. Чья кровь горькая отупляет и не пьянит рассудка. Видишь себя в лужах, проваливаясь в чуждое отражение плывущих туч. Дождь размягчает плоть, делая из тела доступный кусок отсыревшего хлеба с ожиданием вечно голодных воробьёв. Времени нет.
Что же было когда-то? Забыто, не вспомнить. Но что-то же было, несмотря на стертые имена и лица. Мусорщик молчалив, монолог не его амплуа. Беспамятство, индульгенция сегодняшнего оправданного бытия. Были люди привычные, едва знакомые, которые любили, жили и строили. Храмы наших мечтаний, держащие шпилями, куполами небо, чтоб не рухнуло. Могучие атланты из веры и камня хранящие греховность заблуждений дня и скрытность таинств ночи.
Любовь веселила, счастье дарила, человек обретал надежду, и смело смотрел вдаль своих дней. Он верил, не умножая скорби. Дни убывали, тени росли, крепли ветры, в которых холод и лед. Зима, эпоха ценою в тысячу лет дымной чумы. Прожорливого существа любящего сумрак и сырость тумана. Память вязла в этом болоте, человек забывал имя свое, терял лицо и после, отчаявшись, предлагал душу.
Путь в небо пролегает через бездну. Глупые глашатаи разнесли очередную идею по миру, словно чуму. Проклятое золото, это солнце их пасмурного дня. Мир подыхает, его конец ощутимо близок, их вера проста в исполнении, рубить головы. Много вина, много опия, черти ошалеют от прихода божественных откровений. Выползут из нор своих, оденутся в пурпур и золото. Много народа задёшево купят и поведут за собой на погибель. Пьяные мы не вдумчивые.
Век не пропьешь и в водке не утопишь. Наступит трезвость, и возрождать придется загубленный мир. Сумасбродство, кровь, глупость, все конечно во времени, дальше за тучами, можно разглядеть солнце.
Люди устанут быть дураками и под чужую дудку плясать. Неизвестный подарит красоту, в которой есть зерно возрожденья, мыслей вольных, искусство любить. Время наполнится поэзией, философской беседою, ненавязчивой легкостью прожитого дня.
Новые герои легкие на подъем, еще не пролившие тех рек крови, их враги еще не стали злодеями. Мир укутан в фабулу невинного авантюрного романа наполненного плащами, шпагами. Там женщины не меркантильны, они героини влюбленные в жизнь, там вечная молодость, пока не пожелтеют страницы и не выцветут буквы. Старость в мире том предана забвению.
А мусорщик, не обитал на свалке, да и мусорщиком он вовсе не был. Величайший романтик, чудовище достойное сострадания. Ценитель поневоле крови, привлекательных, желанных, невинных, белокурых пастушек, обитавших на склонах альпийских лугов и фривольных трудов.
Очередное чудо на цыпочках приблизилось, никто не разгадал его и не обрадовался, рассмеявшись детским смехом. Вокруг великая тьма первозданная, от сих до сих необъятная, местами страшная, порою загадочная. Моя одинокая фигурка замерла в индейской пироге, вселенная тиха, мерцают звезды, берега нет. Я погружаюсь в эту тишину, придумывая плеск сонной воды, закрываю глаза, чтоб открыть их вновь. Вхожу в дверь, теряя краски. Тусклый свет лампы, черно-белое пространство.
Бледная стюардесса в золотой парче, плавно покачиваясь, приблизилась, волнение её бёдер утихло. В вас есть огонь для сигареты? Ее глаза пропащие, манящие, они притягивают, словно наживка в капкан. Щелчок хлопушки, голос распинается за кадровым текстом.
- Людям не нужен груз, каких либо мыслей, им необходимо счастье. Понимаешь? Элементарное счастье в оболочке. Простое счастье. Ощутимое счастье. Эстетически красивое счастье. Тёплое, местами огонь, с бархатными глазами. Счастье, чтоб видеть, слышать, завидовать, дышать и этим жить -
- Они не могут без этого долго прожить. Умные мысли великих мужей, чего они стоят? Вот ты прочитал, забыл и остался с пустой головой. Им до задницы мудрость преумножающая скорбь в любом случае. Скольких одухотворенных счастливцев, я видел выходящими из борделя. Никто из оных задумчив не был! -
Рыжий уродец с обрубленным носом сорвал с лица улыбку. Где мой оскал? Я гений зла или трепло из балагана?! Какая мать вашу тупая овца посмела подсунуть эту низкопробную дрянь? Шевелитесь уроды! И грянет музыка! Оживает пространство, в нем поселилось нечто, что способно говорить и мыслить.
Вначале под ногами закипел дневной асфальт, а после безыдейные добры молодцы, принялись за извечную борьбу протеста. Начались погромы. Против всех, первичен лишь я, как исключение. Их руки мускулистые громили шаткую бедность мраморных хижин рабов капитала. Оплаченная вседозволенность приводит к большим приобретениям. Успей оплатить первым.
Пролетают фанерами карточные цари с королями, кровь народа заливает глаза. Чавкают ненасытные гильотины, штыки дырявят плоть. Крематорий настоящего пожирает бога и веру. И проклятия летят в стену горохом, но позади этого времени, только пепел.
Лаконичные стяги зондер команд, атрибутика, свастика, богоизбранность, вот они чеканят шаг, приноравливаются к человекоубийству. Уже иные, уже вкусившие кровь и готовые к новым свершениям. Пастыри. Я видел помойное естество телевизионных холопов, полнота их холодильников оплачена невинной кровью. Их мир полон дерьма.
Вот самый натуральный продукт, дерьмо! Я каждый день торгую дерьмом и знаю, как выглядит счастье! Свет? Где ослепительный свет!? Рыжеволосый уродец исчез в том месте, где в скором времени должен вспыхнуть свет. Были слышны его ругань и команды, топот многочисленных ног и вдруг все стихло.
После заурчала живая динамо машина, и светом забрызгало глаза, в этих хаотичных, прерывистых вспышках грядущего, вырос город виселиц и небоскрёбов. Отважные слепые смельчаки там управляли дирижаблями, упоротые герои небесных просторов. Таксисты-апостолы знали каждый уголок обетованных улиц, бранились, плевали на раскаленный асфальт. Толпы облагороженных чёрным оптимизмом разинув рты, развесив уши, внимали гимнам канализаций и тем, кто там обитал. Ведь знают жизнь и пахнут ею.
- Братья и сёстры! Уважаемые и дражайшие, дамы и господа! Соотечественники! Народ, слушай мою искреннюю правду! Я вас люблю, мои тучные стада. Я обожаю вас! Нам предстоят великие свершения! О день грядущий, который будет вам дарован мною, как он прекрасен! Поверьте мне, там все с лихвой, помногу, даром! Мешает нам один пустяк. Убавить грязных ртов у края пирога. Они не ко двору, не дано, им жить со вкусом. Сейчас война, убийства, геноцид, всех их в Тартар. Героев мы конечно же восславим! Карлик взмахнул рукой и в небо взмыли миллионы мыльных пузырей. Ловите славы миг своей герои! -
Стюардесса, сбросив парчу, крестом себя осенила, а в душе ни души, чернота и рожи кривые. Эй, вольные люди, я дарю вам свободу! Бросайте труды и дела, айда свободными быть! Гляньте, оцените наготу богини, что позабыла небо и сошла для вас, тут сучить ногами! Стюардесса не на шутку раскраснелась, возносясь на пьедестал заводилы всенародной. Качнулся народ, заинтересовался, становясь толпою.
Свято всё, что творим средь бела дня, к вечеру забудем, наша память так невинно коротка! Праздник, карнавал, свобода! Все мы в нем сгорим дотла! Эй, деваха, продолжай сучить ногами, продавай за грош себя! Море рук и канкан на сцене, ножки девки молодой чудо хороши. Новая любовь с каменных подмостков, заражает вожделеющих умы. Покатывается со смеху рыжий уродец, тычет пальцем в оглупевшие рожи. Разве люди они? Уже нет!
Теперь нужен козел, сакральная жертва, желательно безымянная, но с характерным запахом. Чтоб богиня наша, не казалась бабою потешной, глупою и одноразовой.
Смотри на мудрость народа в действии, уродец шмыгнул в толпу. Да вот же этот сукин сын, держи его, держи! У, морда для плевка и кулака! Это он! вот те крест! Изверг, тиран и кровопивец, голубку нашу продавший толпе.
Палец с грязным ногтем указал вглубь толпы и головы повернулись, и глаза остановились на оторопевшем долговязом господине. Сшибай ему рога ребята и морду не жалей! Этот неизвестный больше никогда не улыбнётся. Чиз-з-з-з.
Отличное шоу. Заметь, все они интуитивно выбрали в толпе единственного не человека, я только указал направление. Излишне пролитый свет обнажает неприятные детали, а так ближе к ночи, не столь и важно, кто подвернется под руку. Правильная интонация, подходящий момент и рассеянное освещение. Уродец потер свои крохотные грязные ручонки. Явь порою бывает такова, что не втиснешь ни в бред горячечный, ни в сон. Дальше в сон во сне.
Спущены с цепи крикливые собаки, лай и скулеж о свободе такой, хоть святых выноси. Образованные идиоты, их словесные пули страшны. Сменили подгузники, и надели модные штаны, почувствовали уверенность, стали судить да рядить. Война братан, там гости у порога. Встречай, стреляй, ты сукиных детей. Родина взыщет, Родина знает! Убийцы и убиенные одинаково мертвы. В зеркале мира сплошное дерьмо.
Дерьмо! Великолепный продукт! Эй, прогрессивно продвинутые мартышки, шимпанзе, орангутанги и просто не местные в джунглях! Покупайте и покупайтесь на единственно правильное капиталовложение! Дерьмо! Подарок любимой женщине, изысканное угощение друзьям, стабильная житуха! Все дерьмо! Вопли безудержной радости и неимоверные скидки скомкали рекламное подношение повседневности. Лай, лозунги, дерьмо, радость.
Знаешь парень не такой я уж эталонный мерзавец. Это мой хлеб путать сны, превращать явь в балаган. Я продаю, а вы покупаете. Жалоб нет. Я по своему счастлив, потому как лишен совести и самоедства. Я сплю с женщиной, с которой сладко спится. Меня одно напрягает, чужое мнение, которое есть, и возражения, они бесят. В остальном гармония и равновесие, при том, что я торгую дерьмом.
Гроза нависла над городом. Черные тучи с грохотом сходились в небесном просторе, порождая бесчисленное количество жалящих молний. Безумцы радовались, стремясь на крыши. Улицы же заволокло тиной разных оттенков. Зеленоватая серость поглотила зевотой и сном застывшую на месте уличную суетность. Далее, вязкая субстанция, переметнулась на жёлтый цвет такси, словно пиявка всасывалась в стены домов, школ, непонятных важных учреждений.
Свет ламп с шипением гас, из окон высовывались сонные люди с застывшими вопросами в лицах, они пытались без брани узнать имя соседа живущего рядом. Жив ли он, или так пахнет. Впервые в жизни, принимая непостижимость окружающего мира, казавшегося простым, как сэндвич. Дорога на городскую бойню заполнилась живыми существами, их мир был проще сэндвича, они лишь часть.
Странная музыка, бредовый реквием органа в честь безмолвной скотины дающей пропитание всем живущим под затянутым дымкой солнцем. Или бушует гроза в ночи, пугая протекающий сон. Суетные голоса смолкают, тишина поглощает все без остатка. Ночь и моросящий дождь.
Стало безлюдно вокруг, ни движенья, ни вдохов, замерло предыдущее, лишь накрапывал дождь, медленно растекаясь по лужам. Волна умершего дня исчезла, растворившись среди мусорных баков. Осталась эта нарисованная дверь в иное пространство, далее я снова усну. Забуду день на тумбе, где ключи, бумажник, сигареты, а поутру легко найду.
Белая дорога за горизонт, после ступени лестницы в синее небо. Звезды золотые, диво птицы огненные. Повседневность призрачна и исчезает словно мираж. Есть я там, вот и все дела. Балагурю, молчу, руками машу, кланяясь учтиво духам небесным в дивных чудо колесницах, а курить хочется, сил нет. Забытая сказка, еще не пришедшая на ум, обретает не четкие линии, контуры едва обозначенных героев. Будильник чертов глашатай, навек замолчи!
СЧАСТЛИОГО ПУТИ. Тебе не будет скучно, пока в руках есть кокаин. Сказка жизни наяву так быстротечна, гори, пылай, есть только этот день. Твое лицо отрешенное устремлено в безразличие симметрии, насмешку над временем, дорожка, улыбка, купюра на чай.
Счастье, выписанное как рецепт и с каждым разом его меньше, и оно дороже. Приходится прилагать больше усилий, лгать, скатываясь к наглому вранью. Далее счастье тускнеет и дешевеет, но рубит по-черному, что не успеваешь закрывать глаза. Приходы пугают отсутствием впечатлений и запахом сырой земли.
Счастливого пути, я говорю эти слова девушке, которая не проживет и года, ее красота уже никого не спасет. Прямая дорога без остановок, это цинично, желать счастливого пути. Ее разорвут на сувениры, растерзают душу, оплатят дискомфорт. Далеко средь бесконечных лабиринтов съемных квартир, ты исчезнешь и превратишься в прах. Музыка, реквием в твоих руках пока есть кокаин.
Далее господин грузный боров со своей обросшей премудростью жизнью, недобитая погань, прожорливый короед. Это свинья на параде, примется учить и поучать, особь расстрельная.
СЧАСТЛИВОГО ПУТИ ЗАСРАНЕЦ! Когда-нибудь он сдохнет, и это облегчение миру. Будет инсульт, а бригада скорой помощи застрянет в пробке, есть в подобном справедливость свыше. Поучитель отбрасывает копыта, и нет виновных.
Он будет лежать на диване, вздрагивая, словно студень в бесконечных судорогах, наделает в штаны, видя, как окружающее пространство безразлично к факту его смерти. Иди на выход, тебя больше нет. Остался пшик, играет оплаченный оркестр.
Алтарь из догорающих углей, тихим треском говорит непонятно о чём. Прерванное ожидание или же пора. Привычный мир остается за дверью. Иду, уходя дальше, исчезая в потоке бегущих секунд.
Извилистый путь кротовьей норы к городу сырости и вымышленных существ. Двери садов Эдемских, распухшие от времени и слов, шепчут мне о несметных богатствах сокрытых за их ржавыми замками. Шипение змеи, груды сокровищ бесхозных, обналичка, ты пробуешь плод, и горизонт расширяется.
Смеюсь, хохочу, страшусь услышанных слов, пытаясь уйти, оторваться от подстерегающей западни. Ведь знаю, продавшегося человека, выбросят на общую свалку отходов. Закон таков, он не страшит, мне просто весело в этой дороге. Я покидаю соплеменников без сожалений и тоски о прошлом. Оставляя им грехи и отсутствие искушений.
Город сырости, туманы и дневной дождь заполняет канавы мутным потоком воды. Траурная процессия, похороны крысиного короля, неподдельная скорбь, горькие слезы. Дождь. Была бы луна, я б не сдержался, завыл. Крысы овладели городом, поселились в нас, достаточно легко обосновав свое существование. Человеку здесь нет места, скажет любая крысиная морда, он в этих кварталах не царь, не жилец.
Мокрый асфальт, холодный дождь, бездушие опустевших улиц. Остальные спрятались за городом, скрывшись за маской анонимных героев, уйдя в партизаны. Крысиный мир, жестокий и растущий. Пожирающий слабых и дураков, крайне практичный, без практик духовных, в нем верховодит животного мира закон. Аристократы духа, эти глыбы из камня, все их наследие плесень и мох.
Встретил ее, королевну из слоновой кости. Увы, ее глаза, поблекли и стали пусты. Там поселилась тайна одиночества женщины лишённой любви. Свита разбежалась, сгинув в тумане, остался верен только старый пес. Пустой дом в нем тишина и холод, черные окна, твое отражение пугает словно призрак.
Стань частью большего и в мире растворись. Проживая деятельную жизнь в чужих глазах, но дома хохочешь, после воешь пьяным, ненавидя четыре стены этого гроба, где выход в окно, тосклива луна и по соседству малодушный придурок совершает прыжок. Вот и конец придумке для изголодавшихся призраков одиночества, того самого, сочного подарка судьбы.
Тучи по небу ветер гонит, шевеля острыми иглами высохшей травы. Трещины каменистой дороги забиты трупами жуков скарабеев. Восхождение на холм, мимо проносятся стаи псов электрических в масках отрешённой обособленности, пахнет церковным ладаном, близок город плющ. Меня ждет дым костров и жареное мясо вепря, эль в кубке и быть может домашний самогон.
Отрывки беспокойного сна воплощаются в явь, взрывы аплодисментов пугают. Темный парк, мрачная аллея, ветви голых деревьев тянутся жадно к свету далеких огней. Мокрые стены домов после дождя, город спит, редкая капель с крыш, я крадусь узкими улочками словно преступник. Здесь больше нечего делать, утерян аппетит и слишком сыро. Предрассветные сумерки скрывают мой силуэт в тумане.
Долгое осеннее утро, хмурое, в серых тучах, мороси, пепельных тонах. Люди молчаливые, облаченные в черное и скорбь, носят камни древние, они собирают очередное исцеление в виде креста. Но никто не придет в эти места заповедные, где живут лишь туманы-ворчуны, охочие до споров мелочных. Никто не ступит ногою в пожухлые листья, тишину не нарушит ни песня, ни смех.
Обитает в этих краях свое древнее проклятие, женского роду племени. Ждет она путников, ищет кого-то особенного. Водил и я знакомство прежде с королевой из слоновой кости. Слушал ее историю, грелся у костра, но забыл этот сон. Помню только ее молодость, красоту божественную, и страшное одиночество скрытое вуалью. Пустота, глубокая и безмерная в которой исчезнет, сгинет эхо кричащей души. Богиня или же потерянное во времени существо?
Разные люди приходят и исчезают в этих местах, бегут от страхов ночи к огоньку надежд, где ждет она. Предлагает вино, рассказывает о пустоте внутри, страшном с горьким привкусом одиночестве. Где тот принц, рыцарь, герой? Он должен прийти и разрушить оковы проклятия.
Долгая ночь, горькие слёзы в глазах. Что путники? Обыкновенные люди. Нищие души, разгоряченные вином. Ночь скрывает всякие тайны, отпуская грехи по-своему. Вот сказка эта не детская, под светом луны и звёзд идёт своим чередом. Богиня получает свою любовь, крохотную, малую, растворимую в бескрайней пустоте божества. Исчезают искры в темноте, и пламя гаснет, ночь сгущает краски, будет тишина до самого утра.
Туман, выбеленные кости, пустые глазницы мертвеца наполняет влага молочного пара. Богиня спит ее сон крепок, она видит сны наполненные музыкой далеких времен, когда ее имя звучало отчетливо ясно и звонко, говоря само за себя. Нет, боле принцев и рыцарей, истлели и в прах обернулись они, теперь только бродяги и путники, плутают дорогами здешней земли.
Подует ветер, исчезнет молочный туман. Сказка закончена, как и сон. Город плющ, дорога вьётся среди сгоревших дотла жизней и тел, обращенных в пепел. Высокие неприступные стены, бойницы и наконечники стрел, знамена на ветру. Город пуст.
Войдя, ты увидишь храмы, в которых бушуют грозы и идут дожди, дома в них обитает шепот и туманы. Магазины полны кривых зеркал и дрожащих луж. Безлюдные площади, вальс осенней листвы. Мёртвые фонтаны, каменные мертвецы и сухие листья, им бы гореть в костре. Но, всюду сыро, из храма вырвалась туча. Голодная, хмурая, рокочущая, она съела туман в домах, где окна были открыты. Разрослась, проникла в витрины и стала пить воду из луж.
Город в разгуле эпидемии. Город полон химер, превращен в декорации. Маски карнавальные, множество отработанных лиц втоптанных в мостовую и уже ненужных. Иду улицами пустынными, а горящие фонари тень мою режут, кусают. Люди смерть продают, а смерть людей покупает. Морфий тешит рассудок, жизнь быль или небыль? Здешняя метаморфоза, не вскрытая хирургом тайна, безответна, не осязаема.
Стали куклами, марионетками, люди некогда населявшие город. Подвязали руки, головы, ноги, золотыми нитями, сбросили лица, маски надев. Жизнь заменили игрой кукловода, бумажные мысли, картонная роскошь, лакированный бог.
Вселенная, помещенная в инвалида сундук, эти нарисованные глаза, лишенные трепета, я огнедышащий злобный дракон, где страх? Они всегда равнодушны, им не успели дорисовать эту картину кукольного ужаса и агонии. Компактный мир, где в темноте пустые куклы спят в футлярах, без снов. Я посмотрел в серое небо, погрозил невидимому кулаком и дальше пошел. Невидимые нити, незримо управляли мной.
Шизофрению лечу я паранойей, тщета усилий, все напрасно, опять облом, опять психоз. Ответьте сударь на животрепещущий вопрос, с какой же встать ноги, чтоб день пройти. Неся добро, а не психоз! Человек сделал инъекцию, после надел белый халат, подхватив гитару, мгновенно выдал три подходящих аккорда.
СМОТРИ! будет этот звёздный миг! Моя неизлечимая когорта душевно больных подхватит знамя, а после обед. Я же облажаюсь, выдав пошлую абстракцию с головой, опущенной в унитаз. Одухотворённый человек помчался к линии горизонта. Голос объявил об окончании сна в текущем сне.
Она ранит прохожих в самое сердце, обжигая хмурые лица тёплой, белоснежной улыбкой. Девушка небесной красоты, раздающая всем желающим презервативы на улице. Откуда ты красавица? Что позабыла в этой пошло-хамоватой прозе, сальных шуток, дешевых попыток знакомств с бородой? Брось это дело, оставь проклятый город, ты ангелу подобна, тебе нет места здесь! Глаза жадно снимают всё, даже гладкую кожу. Пытаются пролезть во все маленькие потаённые уголки её тела и улыбки, улыбки.
Странноватый тип в потёртом бархатном фраке снимает дорогой перстень с пальца и протягивает девушке. Трогательно выражение лица прекрасной незнакомки, она растеряна в смущении и как откровенен пылающий взгляд загадочного незнакомца, в висках пульсирует горячая кровь. Улица, шум автомобилей, суета людей, исчезают, её руки дрожат, тело непослушно. Головокружение, дурманящий шепот, волны электрического покалывания спелых эрогенных зон.
Она во власти животного желания, ей необходим освежающий, прохладный, родниковый поцелуй и вера в ответное чувство незнакомца. Чиз-з-з-з! Улыбка, переходящая в неукротимое блаженство от чужой крови, которая бурлит в иссохших венах, долгожданный экстаз. После придут человеческие слезы, раскаяние, скорбь. Он подарит ей бессмертие забытой богини, проклятие, данное как дар.
Нет действия, нет фейерверков, холодное небо, нет вообще ничего. Стало по-настоящему одиноко и скучно, лишь гладкий камень дороги, оледенелые пустые дома, мир спит. Ты одинок в стремлении идти вперёд, вот и всё что необходимо знать, очень просто.
Иди, взращивая мир в душе, подальше от влажной тишины и непереносимого холода, свивших в этих стенах своё гнездо. Это не то место, где дышится легче, здесь всё время копают могилы. Забыть и пройти безвозвратно, шагнуть размашисто через горы и реки. Перепрыгнуть океаны облаков с закрытыми глазами, узкою тропинкой лёгкой поступью, средь мшистых валунов, подняться наверх, а там пылает жар необыкновенных костров. Приподними завесу и увидишь сам.
Там чертовки молодые снадобье варят напичканные древностью земли. Пар клубится чудными фигурами, окрашенными в лунный свет, ох, не простое то зелье, много в нем вскипает чудес. Смеются девицы звонким смехом, с огнем балуют и шепчут заклинания, доверяясь луне. Лучше бы мимо пройти и не видеть подобного, а если попался, значит пропал.
Найдут с их нюхом лисьим, не спрятаться тебе среди камней. Заговорят все зубы, и имя позабудешь. Пропадешь навеки в бездонной глубине ночи. Пьешь вино, теряясь в лунном свете, земля уходит из-под ног, ты легче пуха, ты паришь. Вот сон, где задержаться стоит, уж больно сладок грех.
Растаешь воском в ласках изощрённых, их смех околдует. Зелье пьянящее, наполненное соком женщины примешь безропотно, и время испарится, безвозвратно уйдет. Ощути и возрадуйся, покорно припади к вожделенному лону богини, как к алтарю жизни, прими их дары.
Зелья больше, любовь пенной волной взыграет в старом вине и колдуньи звонким смехом завлекут в круговорот танцев весёлых, нашёптывая мелодику чар любовных. Мир в ногах, вселенная хороводы на лунных полянах водит. Руки утопленниц сыплют лепестки лилий бледных, а пламя то жар лихорадки набирает, и девицы мелодичным звоном округу наполнили. Звёзды вскружив, души не спокойные с кладбищ позвали, искрами пламени их наполнили, да плясать заставили.
Серебро залило лысую гору, да пролилось среди дубрав темных, притаилось в глазищах непокорных, пропащих. От дурмана черти пляшут в голове, гам стоит веселый. Тела исчезают в огне, превращаются в искры и пепел. Смех звонкий, ветер в листве и мне кажется, что ночь оживает. Много шума для тишины и идущих снов, много в этом живого.
Осчастливленный мертвец благодарен пробужденью. Жизнь его теплится слабою дрожью в теле. Неверие после долгого сна, он слышит биение сердца. Страсть во вскипающей крови, искры в нем пляшут. Вскоре его поглощает огонь, он сгорает в этой скоротечной забаве страсти, любви, вожделенья. Рассыпается во вспышку искр, исчезает в ночи.
Этот голос или их голоса? Мягкие, вкрадчивые, где притаилась магия чар губительных, способных затянуть глубоко, глубоко, в сердце самой бездны. Им забава, смерть твоя. Отплясываешь в темноте на краю обрыва. Запутался в их паутине, липкой, сладкой и лживой. Видишь дев молодых в огне, веришь ветру в листве, и идешь вслед за шепотом.
Пропасть иль сгинуть в чаще темной, ума большого тут не надо в голове иметь. Пожертвовать собой в угоду духам леса, как-то глупостью разит. Разве в лес идет человек, чтобы собою волка накормить? Пожалуй, каждый скажет, что я глупец?
Но мы добавим колдовства, страхов в чащобе темной и огонек чуть брезжащий вдали. Старухи ведьмы молодыми девами вдруг обернутся, из рук их примешь ты любое зелье, хоть конскую мочу и ту всю выпьешь. Все пропал, какая там молитва, когда лишь ветры в голове, фавны, мертвецы, луна, русалки и прочий горячечный фольклор. Порою, лучше утром живым проснутся, пусть и ободранным как липка, но живым, а не мертвым, в глуши, на древнем алтаре.
Восходит солнце. Иллюзия чар колдовских отступает перед проворными лучами. Кругом болото и густой туман. Плохо оказаться обманутым, плохо ходить в дураках, глупо идти туда, где обманут, совсем плохо оказаться снова там. Проклятое болото, непреодолимый лабиринт, пока стоит туман.
Бежать, как все не герои в вечном поиске блаженного спасения за поворотом. Не глядя вдаль, но далеко. Оставить за кормою зыбучие, гиблые, земли полные туманов и людоедов в овечьих шкурах. Перемахнуть горы, оставить пустоту на дне глубокой бездны, упиться буйством стихий до тошноты и бреда. Может проснуться и окончательно раствориться во сне.
Сорваться с цепи и просто рвануть на волю, к заснеженным вершинам небесной страны, надышаться досыта ветром, хватит жабьего кваканья и болотной тины. Края заповедные, земли помнящие волшебство, нас ждут впереди. Средь исполинов деревьев, хранителей тайн мирозданья огонь разведем. Снопы искр будущее замысловато рисуют в кристальном воздухе, ночь нехотя занимает лощины, медленно подбираясь к подножию гор.
Тихо кругом, лишь изредка треснет ветка и пугливое создание шурша, скроется в норе. Вот и желанный привал, после долгого и опасного пути. Тени возникнут среди деревьев, после голоса, которые превратятся в люд кочевой, бродяжный. Пилигрим, человек ищущий химеру, городской прокаженный, идущий в Город Удовольствий, волшебник, отыгравший свой пир горой и многие другие, всех не упомнить имен.
Разговор понемногу завяжется о штуковинах дивных, разных, что по белу свету лежат россыпями драгоценными. Порою не ясны наши пути-дороги, кто от дыма к огню спешит, торопится, кто-то, вышедши из огня, в дыму успокоение находит. Истории у костра ото всех сторон света, уж точно ночь скучной не будет и сон не одолеет прежде времени.
Огонь ярче, да и разговоры интересней станут. Новые путники вместе с пылью дорожной принесут всё необходимое, вино войдёт в круг света, освежая сонную кровь. Ночь озарит небо миллиардами бусинок звёзд, пламя послужит добрым маяком для заплутавших путников, идущих тропами узкими в уснувшем лесу.
Девушка стройная войдёт в круг света, протянув озябшие руки к огню. Смолкнут голоса. Знаешь кто она? Треснет сухая ветка. Пожаловала на свет наш душа проклятая. Бродит в ночи ищет все. Не слушай друг эту старую ведьму, это добрая девушка. Пилигрим пригрозит кулаком старухе вороватой наружности. Тебе все каркать вороной растрепанной. Господь обязательно вознаградит ее за страдания - жестом пригласит незнакомку сесть у огня.
Волшебник, отпив вина, раскурит трубку. Видно путник впервые греется у костра осени - и его взгляд острый, пытливый, пройдётся по лицам сидящих людей. Кто ж расскажет историю эту старую, потревожит седую пыль? Ведьма конечно не в счет, потому как древняя и порядком злая. Он отпил вина. Да и не знаешь ты ничего. Молчи старая.
Да, все наши беды в нас самих, жизнь не совершенна, душа темна, а разум мал и скучен. Глупость дарует счастье, сытых не обременительных дней, ты всегда благодушен и лучезарен в свете дня. Волшебник отпил вина. Бывает и господь любопытен, в трудах бесконечность монотонна, нужен отдых и отвлеченье от дел.
Для этого есть люди и земля. Вот он принял облик глазу привычный, походил, побродил по земле матушке, любопытствуя, как поживают дети Адамовы, казалось, всё повидал, изучив основательно. Живут, и колесо телегу катит. Жизнь полна в разнообразии, хватает лишних чудес. Но творец не был бы творцом, если после себя ничего не оставит. Волшебник усмехнулся. Зная о конечности мира, ты всё-таки оставляешь приоткрытой в бессмертие дверь.