Аннотация: - То есть, как я понял, они причиняют вред урожаю, Евдокия Матвеевна, так? С ними помидоры не вырастут такими сочными? - Ну... да. Пасынки отбирают соки. Чтобы были, эта, хорошие плоды, пасынки надо убрать.
Телеведущий: Теперь перед нами выступит Евдокия Матвеевна Ставрогина, заслуженный огородник и садовод. Она объяснит нам, что такое пасынки на помидорах и почему требуется их удалять. Скажите нам, Евдокия Матвеевна?
Евдокия Матвеевна: Пасынки - вот эти вот маленькие как бы веточки между листом и стеблем. Их следует срезать - вот так - до того, как они успеют целиком вырасти.
Телеведущий: То есть, как я понял, они причиняют вред урожаю, Евдокия Матвеевна, так? С ними помидоры не вырастут такими сочными?
Евдокия Матвеевна: Ну... да. Пасынки отбирают соки. Чтобы были, эта, хорошие плоды, пасынки надо убрать.
* * * *
Он сидел перед включенным дисплеем компьютера и с равнодушием смотрел на чёрные ровные строчки текста, к набору которого он не возвращался вот уже пару месяцев. Буквы, цифры, символы математических формул - всё сливалось в его глазах в равномерную серую рябь, не имеющую ни смысла, ни цели.
Был ли в этом на самом деле какой-то смысл?
Смысл.
Он обнаружил, что пальцы его слегка дрожат, и заставил себя спокойно вытянуть руки на подлокотниках кресла. Смысл - категория философская. Будучи явлением психическим, вместе с тем смысл подобно физическому излучению поддаётся эффектам рассеяния и интерференции. Один смысл может отбрасывать тень на другие смыслы или порождать их. И наоборот - после крушения одного смысла вполне могут внезапно оказаться под сомнением и все остальные, как бы даже не связанные с ним смыслы.
Стоит ли чего-то смысл, который так легко разрушить?..
Он извлёк из кармана сигарету, всегда лежавшую там отдельно на случай рандеву со "стрелками", и крутнул колесо извлечённой оттуда же зажигалки. Поймал себя на том, что жест получился не пафосно-замедленным и даже не скомканно-нервным - обычным. Словно бы ничего и не произошло.
Может, и правда?
В его памяти ещё раз прокрутился фрагмент имевшего место не столь давно диалога. Их последнего диалога.
- Зачем ты это делаешь?
- Так будет правильно, - она не отвела свой упрямый взгляд. Её курчавые волосы опять оказались спадающими спереди через плечо, но она не стала запрокидывать их за спину. - Это позволит нам избежать горького финала.
"Избежать? То есть, то, что происходит сейчас, ты не считаешь горьким финалом? Или ты всерьёз полагаешь, что мы сможем спокойно в дальнейшем случайно встречаться друг с другом, проходить друг мимо друга, и ни у кого из нас при этом не сдадут нервы, никто не опустится до демонстрации своей хандры или до желчного сарказма? Хотя, - с мрачной иронией подумал он, - если нервы сдадут у меня, то это лишь укрепит тебя в мнении о правильности решения расстаться. Едкая механика самореализующегося пророчества".
Но он этого не сказал.
Не сказал - отчасти и потому, что тогда, глядя в её подвижные и чересчур умные светло-шоколадные глаза, понял: принятое ею решение в какой-то степени является для неё такой же загадкой, как и для него самого. Как будто это решение было через неё озвучено некоей таинственной силой, по сравнению с которой желания отдельных людей - ничто.
Он выпустил густой клуб дыма.
Посмотрел на экран с раскрытым окошком текстового редактора. Файл его диссертации, тайная работа над которой началась ещё полгода назад, но на некоторое время прервалась. Ещё бы, когда в его сумбурную и вместе с тем сухую доселе жизнь нежданно вторглись лирические флюиды и гормоны, до того ли ему было? Он ощущал себя подобно познавшему Дао мудрецу, свысока иронизирующему над суетными трепыханиями простых смертных - именуйся те трепыхания бизнесом или карьерой, искусством или наукой. Тщеславие, прежде бывшее едва ли не основным его внутренним двигателем, оказалось просто жалкими хлипкими деревянными вёслами - по сравнению с роскошным розовым парусом капитана Грея.
Затушив сигарету и положив на клавиатуру пальцы, он попытался сосредоточиться на последних упомянутых в его диссертации тезисах.
Его вдруг пробрало разрядом ненависти к чернеющим на экране строчкам сухого научного текста. Как если бы именно они, эти строчки, тревожась за своё существование и продолжение, отобрали у него иной вариант Судьбы.
Тот, в котором им могло не найтись места.
На секунду у него мелькнула полумысль-полуимпульс: не нажать ли F8, не отправить ли текстовый файл на необратимое удаление? Около нескольких минут он почти физически ощущал, как в его мозгу борются две мыслительные системы, две нейронные сети: сформированная им на протяжении всей предыдущей жизни - и возникшая за пару последних месяцев под действием биохимических гормональных всплесков. Вторая нейронная сеть была свежее и уже поэтому сильней энергетически, состояла из более однозначных и менее захламленных ассоциативных путей, ведущих к более ярким и мотивирующим воспоминаниям. Но первая сеть была гораздо опытней в управлении этим мозгом и этим телом.
Он расслабленно вздохнул и закрыл глаза.
Когда он открыл их, в них уже не было особой горечи - как, впрочем, и особой радости. Вновь положив на клавиатуру пальцы, он погрузился в мир Чёрных Дыр, римановых сингулярностей, пространственно-временных червоточин и энергии вакуума. Из-под пальцев его выходило нечто феерическое и несообразное, что в будущем, веку эдак к двадцать третьему - если, конечно, его абстрактные намётки двухмесячной давности верны, если человечество не погибнет и если оно будет продолжать помаленьку наращивать энергетический потенциал - может позволить людям создать космический двигатель, достигающий любых скоростей в пределах световой и при этом побочным физическим эффектом защищающий корабль от вредных межзвёздных влияний. Хотя может и не позволить. Кто его знает, это будущее?
Ему было всё равно.
На время прервавшись, он дал пальцам отдых - предоставив им альтернативную физкультуру в виде разминания потушенного окурка. Задумчиво посмотрел в сторону полураспахнутого комнатного окна.
Закурил.
В глазах его действительно уже не было горечи. Но в самой глубине их, подобно огоньку вновь раскуренной сигареты, тлела искра тягостного недоумения.
Она останется там надолго.
* * * *
Помидор безмятежно рос.
Говоря "помидор", мы имеем в виду, конечно же, не отдельно взятый красный или чёрный плод, но целый кустарникоподобный организм, цепко впившийся корнями в свою огородную почву и готовый отстаивать каждый квадратный сантиметр её в непрекращающемся противоборстве с вредителями. Листья его в назначенный восходный час разворачивались навстречу жизненесущему солнечному свету, а устьица раскрывались шире, стремясь впитать как можно больше свежего углекислого газа.
По утрам почва вокруг корней становилась особенно влажной - её поливали через керамзитовую присыпку. Впрочем, помидор не знал, что такое "полив", что такое "присыпка" и что такое "керамзит".
Он просто пил.
Влага, получаемая им и сливающаяся с микроэлементами, также добываемыми из почвы, образовывала жизнетворные соки, служащие в свою очередь строительным материалом для новых аккуратных рядов клеточных колоний - новых частей его тела.
Помидор любил расти.
Значительная часть соков направлялась им в небольшие стебельки у самых лиственных пазух, являющиеся отдельным объектом заботы и внимания помидора. Если бы помидор способен был думать - а может, способен был? - он вполне мог бы свести к ним изрядную долю смысла своего существования.
С весьма высоким на то основанием, надо сказать.
Вдруг в теплице послышался резкий свистящий звук, похожий на скольжение металлических лезвий друг по другу. Одновременно с этим или чуть ранее раздались шаги, которые углубились в оранжерею и остановились подле помидора. За чем повторно последовал тот же металлический свистящий звук.
Помидор был лишён слуха, так же как, впрочем, лишён и зрения. Всё, что ему оставалось, - это ощущать холод тени от пары неумолимо нависших над ним лезвий.
Он ничего не мог сделать.
Кто знает, может быть, вырост этих крохотных до поры стебельков воплощал в себе истинное счастье помидора. Быть может, счастье это оказалось бы лишь миражом, не способным выдержать суровое испытание временем.
Кто может это знать?..
Таинственную могущественную силу, управляющую полётом металлических лезвий и непостижимую для помидора, вовсе не интересовало собственное счастье некоего кустарникоподобного растения. В понимании этой силы помидор был лишь средством - не более и не менее.