Грязнов Михаил Алексеевич. Ангел возмездия

Ангел возмездия

Ты знаешь, что происходит, когда человеческая психика подвергается слишком большой нагрузке? Стресс, особенно испытанный натурами чувственными, неустойчивыми, накапливается и не находит выхода. Отсюда вытекают неврозы, психозы, навязчивые идеи. Желания... Неудовлетворенные потребности, которые человек стремиться удовлетворить... При этом подсознание начисто блокирует такие понятия, как хорошо-плохо, аморально, жестоко... Организм стремится просто получить свое, выплеснуть, наконец, свои желания, неважно, в какой форме...

Край неба, острый, черный, с алой кровяной обводкой. Солнце только что зашло. Небо непроглядное, затканное черными плотными тучами. Хорошая ночь. Хороший вечер. В такое время кровь, будто её вскипятили, бежит внутри тела, под тонкой кожей висков, под оболочками век, разливается эйфорией во всем теле. Азазель, Самаэль, Ваал... Иду к вам!

Улыбнувшись, она пошла вслед тени кривого, нечистого человека. Её шаги были неслышны, как дуновение ветра, и сама она напоминала скорее отделившуюся от хозяина тень, нежели живого человека из плоти и крови.

Он скрылся в переулке, тварь, чудовище. Она улыбнулась так широко, как только позволяли губы и складки кожи на лице. Экстаз и празднество уже близко. Над крышами кружат валькирии, крылатые девы, уносящие павших воинов в Валгаллу.

Она прекрасно знала, кого он преследует, зачем он это делает, что последует после того момента, когда он настигнет свою цель, схватит её запястья своими потными руками, начнет рвать одежду, прислушиваясь к возбуждающим, жалобным воплям. Она все это знал, чуяла, будтолесная кошка, подстерегающая полевую мышь. Её ноздри широко раздувались, втягивая затхлый воздух, словно кокаин.

Она слышала. Её слух, обострившийся до невероятной степени, различал целый сонм звуков. Шаги кота на самой высокой крыше, цоканье молотка в подвале, сопение пьяного бомжа, спящего в куче мусора за углом... Из этой звуковой мозаики несложно было выкроить плач и жалобные стоны, а также хриплое, похотливое дыхание... Она зажмурила глаз, как Фемида, никогда не снимающая свою повязку, почувствовала невероятно приятное тепло внизу живота, облизнулась, жадно, голодно. Он её убьет или нет? Убьет или нет, убьет или нет? В голове будто катались и тарахтели костяные кубики, дробно перечисляя числа, складывая, отнимая, умножая...

Кажется, все закончилось, пора...

Лысоватый, грузный мужчина хотел выйти из переулка, но путь преградил треугольный силуэт. Из-за длинных, ниспадающих на лицо волос выглядывал краешек лучезарной ухмылки. В тонкой, как ивовая ветвь, руке, тускло блеснула остро заточенная полоса охотничьего ножа. Мужчина отступил на шаг, из его горла, охваченного кольцами онемевших мышц и толстой жировой прослойкой, вылетел какой-то сиплый отголосок. Встретившись глазами с неизвестно откуда появившейся девушкой, он почувствовал, как колени предательски задрожали, а волосы зашевелились от ужаса.

- Ты знаешь, - её губы разомкнулись, явив голос столь же грозный, как глас Иерихоновых труб, - что такое возмездие?

- Жутковато.

- Ты сдержан, как всегда. Да он же его расчленил! Ножом! Какой зверской силой этот псих обладает?!

- Пф, - молодой следователь по имени Александр потер кончик носа, покосился на напарника, потом на сцену кровавой бойни прямо под ногами, потом снова на напарника, вздохнул и вновь погладил кончик носа.

Итак, в этот раз, насильник напал на жертву, совершил половой акт и, оглушив женщину ударом по голове, попытался уйти с места преступления. Но ему крупно не повезло, потому что за ним наблюдал наш кровавый друг, маньяк, убивающий маньяков. И, масштабы его жестокости поражали, собственно, как и всегда. В предыдущих случаях он убивал с не меньшим рвением, долго истязая цель, изгаляясь над телами с потрясающим садизмом.

- Почему "защитник" ждет, пока совершится преступление? Почему он никогда его не предотвращает?

- Что ты имеешь в виду?

- В предыдущих случаях, он сначала ждал, пока совершится то или иное преступление, а только потом наказывал преступника. Он позволил первой своей жертве сначала убить девушку, и только затем напал сам. То же самое и сейчас. Он подождал, пока насилие случится, и затем убил насильника. Почему?

- Он сумасшедший, вот почему.

- Это и так понятно. Вопрос в другом - если он воспринимает себя, как носителя правосудия, то у него очень странные представления о нем.

- У каждого человека своя правда. И свое правосудие. Я не понимаю, чему ты удивляешься. У убийц тоже своя правда. И, кто знает, может, для них эта правда куда как справедливее нашей правды.

Александр поднял взгляд вверх, на застланное серыми слоистыми облаками хмурое небо. В принципе, загадка не так сложна.

- Что дал допрос потерпевшей?

- Она в аффекте находилась, молола по большей части всякую чепуху, ну, а если по факту, то ничего она не видела, так как валялась в отключке. Неудивительно, её затылку сильно досталось. Хорошо, хоть череп не проломили.

- Понятно.

Александр вздохнул, и, в который раз потер кончик носа. Пора было идти на набережную.

На набережной было тихо и безлюдно, лишь пара стариков на лавочке подкармливали хлебными крошками голубей. Серый мощеный крупной плиткой проспект протянулся вдоль белого пляжа, за которым неспеша переливалось темное, массивное море. Со стороны волн доносился соленый ветер, холодный и влажный, как и бездонные воды, его породившие. В небе, посветлевшем, на фоне клочков туч и белесо-синей вышины носились кричащие почти человеческими голосами чайки.

- Я тебя нарисовала.

Художница повернула полотно. На нем свежими красками чернел замечательный, фотографически точный портрет.

Александр посмотрел на владычицу кисти, у которой он купил свое изображение. Она сидела, тонкая, как скрипка, запахнувшись в куцую ветровку, натянув до покрасневших ушей белую вязаную шапочку. Бледное, треугольное лицо, розовые от мороза щеки, длинные, отброшенные за спину волосы, похожие на множество черных блестящих нитей. В неправильных, странно разрезанных глазах блестели мутно-зеленые радужки, пробитые черными точками колючих зрачков. Глаза точь-в-точь такого цвета, как стекляшка, гладко отполированная морскими валами. Когда-то в детстве следователь нашел такую на берегу. Мерные взмахи волн превратили некогда острый осколок бутылки в шершавый зеленый камушек. Если посмотреть сквозь него на солнце, кажется, будто видишь ярко-зеленый фонарик, затерявшийся в изумрудном пространстве.

- Я не покажусь слишком навязчивым, если приглашу тебя поужинать? В качестве вознаграждения за твой труд?

Она посмотрела на него так, будто давно ожидала этих слов, улыбнулась, показав на впалых щеках две ямочки, и кивнула. Ветер, внезапно дунувший холодным, совсем зимним порывом, заставил её зажмуриться, но улыбка не покинула её лица. Она была совсем как счастливый маленький ребенок.

В заведении было немноголюдно. Играла спокойная джазовая мелодия, в бокалах плескалось вино, в подсвечниках горели витые свечи. Наступал вечер, и краски на дворе сгущались со стремительностью неизбежности.

Втиснутая в обитый красным бархатом стул, художница казалась немного угловатой и неуклюжей. В её зеленых глазах отражались огни кафе, а лицо при сильном освещении было иссушенным и замученным. Но глаза, несмотря на темно серые ободки под веками, жили своей собственной жизнью. Они радовались, и волновались, и возбужденно блистали.

Александр напряг память, пытаясь вспомнить, как зовут его даму. Почему-то имя никак не хотело выплывать из закромов скряги-мозга, поэтому следователь спросил:

- Эм, извини, конечно, но не могла бы ты мне напомнить свое имя?

- Алиса. А ты - Александр. Можно Саша, можно Алекс. Но Александр звучит прекрасно. Так звали величайшего полководца.

- Алиса, что ты будешь? - следователь для чего-то тянул время, не спеша раскрывать карты. Может, ему все это просто нравилось?

- Мне безразлично. Чего-нибудь красного.

В ожидании заказа Александр молча смотрел в сторону.

- Хочешь, я покажу тебе картины?

- Твои картины? Пожалуй. А они у тебя с собой?

- Не все, но... - Алиса с азартом раскрыла тубу, вынув из неё несколько листов с изображениями.

Она разложила их веером, один за другим.

- Как называется эта? - Александр ткнул пальцем в черно-красный лист.

На нем был изображен угольно-черный голубь с рубиновыми глазами. Голубь держал в клюве терновую ветвь и плакал. По его маленькой головке тоненькой дорожкой стекала кровавая слеза.

- Без надежды.

- Жутковатая, но... завораживает. У тебя большие способности. А вон та?

На следующее картине в полете застыл голубой мотылек. На распахнутых, словно книга крыльях замер непонятный узор. Вглядевшись повнимательней, Александр обнаружил, что это изображения печальных, плачущих лиц.

Алиса зажмурилась, и, одними губами нараспев произнесла:

- Мотылек, мотылек,

Не лети на огонек.

Огонек сожжет тебя,

Словно солнце муравья.

- Это название?

- Она так называется.

Принесли еду. Алиса не дотронулась и пальцем до порции, лишь только, закрыв глаз, посмотрела в бокал, наполненный красным полусладким, будто надеялась отыскать там золотую рыбку или остов затонувшего корабля.

Дожевав свой бифштекс и промокнув губы салфеткой, Александр внимательно посмотрел на Алису. Она ответила тем же, направив на следователя взгляд столь же горячий и страстный, как раскаленный добела прут. "Она точно больна. У нормальной девушки не может быть такого взгляда, если она, конечно, не пьяна. А она даже не притронулась к вину"

- Что ж... Видимо, смысла скрываться все равно нет... Алиса, я здесь, чтобы арестовать тебя по подозрению в серийных убийствах.

На девичьем лице расползлась широкая, что называется, до ушей, улыбка, которой бы позавидовал даже Чеширский Кот. Видимо, она не была смущена и напугана. Наоборот, будто ожидала этих слов.

- Я рада, что именно ты меня поймал.

- Это было несложно, тем более, что ты не особо и скрывалась. Знаешь, убийцы остаются безнаказанными и водят следствие за нос только в детективных романах.

- Почему ты меня не схватил, не посадил на цепь, не заковал в решетку? Повел меня сюда.... Ты будешь со мной говорить! - это прозвучало как утверждение, и, чуточку, как приказ.

- Ты не окажешь мне сопротивления?

- Нет, - улыбка на лице была столь очаровательна, сколь безумен был блеск зеленых, как донышко пивной бутылки, глаз. - Еще не знаю. Сначала мы с тобой будем разговаривать, а потом я пройду с тобой, куда захочешь. А ты ведь захочешь? Ведь все сыщики хотят проводить преступника, туда, куда пожелают они, а не преступник?

Александр ничего не сказал. Он лишь скрестил руки на груди и откинулся на спинку стула. "Почему я это делаю?" - с тоской задал следователь сам себе вопрос, но, не найдя на него ответа, перестал терзать свое подсознание.

Алиса пылала. Её щеки разгорелись, как маки, глаза хаотически сверкали, в длинных пальцах безостановочно комкалась салфетка. Она говорила со страстью, слова лились из неё, прорвавшись, будто пена из горлышка шампанского, которое хорошенько встряхнули, прежде чем раскупорить.

- А что, если бы за убийство тебя не наказали? Или, если бы убийство было бы оправдано? Неужели ты не убил бы? Человек изначально создан для того, чтобы бороться, и, с себе подобными в том числе. Убийство - это естественно, особенно для человека. Смотри, - она раздавила маленькую мошку у себя на руке, - это убийство. Смерть. Такая простая, естественная смерть. Знаешь, почему человек придумал демонов и ад, в котором грешников терзают самыми разнообразными способами? Просто ад - это воплощение желаний человека уничтожать, разрывать, зажаривать на сковороде, сажать на колья и пронзать крючьями себе подобных. Ад для мазохиста покажется раем. Почему же мазохистов, например, считают ненормальными? Ответ -они в меньшинстве. Если бы мазохистами являлась большая часть населения земли, то это разом стало бы нормальным и приемлемым. Ты никогда не мечтал о смерти? Никогда не хотел быть повешенным, распятым, колесованным, обезглавленным? Никогда не хотел вскрыть себе вены и с восторгом смотреть, как из тебя красными реками вытекает жизнь? А ты никогда не хотел проломить кому-нибудь череп? Размазать об стену, стереть в пыль, в порошок? Никогда? Такие желания естественны. Такие желания понятны.

"Она социально опасный, психически неуравновешенный человек, одержимый жаждой убийства. Она действительно верит в то, что говорит, всем сердцем, всеми фибрами своей души", - Александр прокручивал эти фразы в ушах даже с каким-то умилением. Его взгляд будто гладил собеседницу, будто ласкал её, как балуют теплые руки одинокой хозяйки пушистого откормленного кота.

- За преступлением следует наказание. Наказание, должно быть несоизмеримо с преступлением. Наилучшее наказание смерть. Причем не смерть мгновенная и безболезненная, а смерть долгая, мучительная, чтобы по пути к Аиду, превращаясь в окровавленный дрожащий кусок мяса, преступник познавал на себе те страдания, которые он причинял другим. И чтобы палач, отрезая ему палец за пальцем, шептал на ухо, о том, как был неправ насильник, убийца, грабитель. И чтобы убийца, насильник, грабитель, теряя конечности, кожу, ногти, зубы, глаза визжал от ужаса и безысходности, молил о пощаде, захлебывался собственной кровью. Вот здесь мы имеем дело с правосудием. С настоящим! Возвышенным! А не заключением, которое ничего не исправит, и ничего не даст, как заключенному, так и судье. Преступник осознает свою неправоту? Он все поймет и исправится? Он выйдет на свободу, достойным тог, чтобы вновь жить среди его потенциальных жертв? Чушь! Только перед неумолимым ликом смерти приходит осознание, раскаяние, или, хотя бы, боль и страх. Когда ты боишься смерти, ты начинаешь ценить жизнь. Именно поэтому инквизиторы, надевая белые одеяния, подкидывали в костры сырые дрова, с сердцем, преисполненным веры. Палач говорил себе: "Если не я, то кто? Кто возьмет на себя это бремя? Кто сможет возместить преступившему общечеловеческие ценности ту боль, те страдания, которые он причинил?"

"Она же сумасшедшая! Совершенно! Она безумна!" - с оттенком восторга думал Александр. Он изучал её, как изучают редкий экспонат заядлые коллекционеры.

- Знаешь, кто такие одержимые, бесноватые? Кто такие берсерки? В человека вселяется дух, придающий ему невероятную силу и скорость, нечувствительность к боли, бесстрашие. Ты знаешь, что маленькая десятилетняя девочка в приступе бешенства способна задушить крепкого мужчину голыми руками? Почему, как думаешь, в санитары в психиатрических клиниках берут здоровенных мужиков, крепких, как быки? В человеке сокрыты невероятные потенциалы, о которых он даже и не подозревает. И в моменты наивысшего напряжения они способны пробиться наружу.

- Почему ты не предотвращала преступления? Почему ждала, пока женщин убьют?

- О чем ты говоришь? Не предотвращала чего? До того, пока ничего не произошло, нечего было назвать преступлением. Можно наказывать за то, что ребенок украл варенье, но нельзя наказывать за то, что он стоит на стуле и любопытным взглядом косится на банки с лакомством. Пост фактум. Преступление - наказание, никак не наоборот. Это возмездие. Если ты засунешь пальцы в розетку, то тебя ударит током, но тебя не ударит током, если ты просто протянешь руку к розетке, вот и все. Это просто, само собой разумеется.

Затем девушка перешла на шепот, низко наклонившись над столом. Она произносила слова так, будто доверяла собеседнику большую тайну:

- У меня вырастают крылья. Одно крыло у меня перепончатое, с когтем на конце, как у падшего ангела и у летучей мыши. Второе крыло сине-голубое, как у мотылька. Следующее крыло черное, перья на нем крупные, острые, как на крыльях пегаса. Гарпий. Валькирий.

Звон, хрустящий, невесомый, как стрекот цикад, разлился в воздухе. На деревянный паркет пролилось лишенное сосуда вино, омывая тонкие, едва заметные осколки красной рекой. Это Алиса локтем махнула со столика свой бокал.

- Ты, слышишь эти звуки? - Алиса закрыла глаза, её веки затрепетали, а на лице разлилось блаженство. Такое выражение бывает у замерзшего человека, который наконец добрался до теплой ванны и погрузил свое озябшее тело в горячие душистые воды. - Идем, мы будем танцевать.

Она схватила Александра за руку хваткой железного цербера, вытянула его на пустую танцплощадку. Он не сопротивлялся. Она обвила его руками за шею, как плющ обвивает крепостную стену. Будто оттого, что они соприкасаются, плющ надеется стать таким же твердым и непоколебим, как камень. Они кружили, медленно, неспешно, вязко, как падающий дождь, превращающийся в снег. Он не слышал музыки, да и не хотел её слышать. Ухо обжигало её воспаленное, прерывистое, больное дыхание.

- А, - её язык и губы пришли в движение, совсем близко к мочке уха, едва не задевая её своей поверхностью, гладкой, похожей на мякоть мидий, - ты совсем не боишься, что... я могу тебя убить?

- Нет.

Выдох, вдох. Её руки сползли ниже, извиваясь, как две змеи, проскользили по лопаткам, позвоночнику. Она отстранилась, он тоже. Александр уловил, как сузились зрачки зеленых, изумрудных, темных, как зелень лесов, глаз. Они, каждый, сделали движение.

Алиса уперла в его кадык охотничий нож, расписанный металлическими цветами. Из-под лезвия по коже стекала тонкая кровяная нить. Александр приставил к её высокому лбу дуло крохотного револьвера. Его рука мелко подрагивала.

Он смотрел ей прямо в глаза, только внутрь, вглубь, вдаль этой пары бездонных, как ружейные дула, глаз. Она закусила себе губу, до крови, и из-под маленького белого клыка вниз, к подбородку ползла алая капелька, оставляя после себя тающий след.

Её глаза, зеленые, дикие глаза застыли замороженной морской глубиной. Она смотрела на него, как на ожившего идола, как апостолы на воскресшего Христа, как Лилит на Люцифера: с подобострастием, с вожделением, с благоговением, с верой.

Они стояли друг против друга, на свободном от стульев и столов пространстве, как пара связанных неразрывными цепями каторжников. В их руках замерла смерть, а в глазах - любовь.

Оставить комментарий © Copyright Грязнов Михаил Алексеевич (noclearmag@mail.ru) Размещен: 17/12/2011, изменен: 17/12/2011. 19k. Статистика. Рассказ: Проза		Ваша оценка:

Грязнов Михаил Алексеевич : другие произведения.

Ангел возмездия