Я повернул голову на этот звук, на этот старческий голос, которым говорил молодой мужчина. Он лежал на крахмально-белой койке, так же, как и я. Над ним так же, как и надо мною, возвышался костлявый силуэт капельницы, запустившей свой длинный щуп, увенчанный иглой, в чудом найденную вену на моей желтой, будто восковой, руке. Я посмотрел на него, посмотрел на глубоко запавшие глаза, на осунувшееся лицо и потный лоб, и даже не удивился. Я не услышал ничего странного в этой фразе, ведь в зрачках у говорившего маленьким чертиком виднелся скалящийся оттиск смерти. Он раньше пугал меня, этот отпечаток, а теперь я смирился. Интересно, а виден ли он в моих глазах? Вряд ли. Да и зачем? Он, этот отпечаток, есть на бумаге, на простом тонком листе бумаги, где неразборчивым почерком написан мой диагноз, а ниже печать главврача.
Впрочем, мой сосед по палате явно хочет что-то сказать. Давно он здесь? Нет, вроде как его положили недавно, вчера или позавчера. Какое верное слово - положили. Словно труп на полку морга. Улыбка, бессмысленная улыбка наползла на лицо. Бессмертный! О чем он говорит? Теперь ты нежилец. Живой труп, мертвец, покорно ждущий своего часа. Нет, все-таки я слышал в больном, угасающем голосе мольбу. Пусть расскажет.
- Расскажи.
И он рассказал мне нечто, больше похожее на бред сумасшедшего или на безумную сказку с печальным концом. Слова лились, давно сдерживаемые, лились, как на исповеди. А я слушал и даже иногда забывал, где я и что со мной.
- Я родился давно, с высоты моих сегодняшних знаний могу сказать, примерно в палеолите. Примерно тогда сформировалась раса Homo Sapiens, вернее, австралопитеки. Но, тогда я не знал ни о своей принадлежности к разумному человечеству, ни того, что я - вершина пищевой цепочки. Тогда, знаешь ли, кругом было полно существ, отчаянно пытающихся доказать обратное. До двадцати лет, я со своим отцом занимался охотой, и приносил, как мог, пользу своему племени. До тех пор, пока на наши земли не явилось другое племя. В стычке с иноплеменниками, посягающими на наши территории, погибло немало наших мужчин. И однажды я тоже пошел в бой.
Нам не повезло. Всех, с кем был я, перебили, а меня тяжело ранили. Я бежал, чувствуя, как силы покидают меня, а вопли преследователей были все ближе и ближе... Они гнали меня, словно стая волков, загоняющая оленя. Наконец, я рухнул на землю рядом с какой-то пещерой. Желая оттянуть неизбежную развязку, я заполз в её глубь и прижался к каменной стене. Моя рана нестерпимо болела, и я приготовился отправиться в край предков, когда вдруг стена пещеры качнулась, и передо мной открылся проход. Из последних сил я двинулся вперед, и за моей спиной снова возникла скала, отделившая меня от врагов.
Уж не знаю как, под влиянием ли моего страха и боли, или еще по какой-то неведомой причине, но мне открылся путь в иной мир. Выйдя из пещеры, я обомлел от изумления. Вокруг меня простиралась необозримая долина, заросшая сочной изумрудной травой. В ослепительно голубой вышине ярко светило солнце. Солнце в этом мире никогда не светит так, как там. Здешнее солнце - это жалкая копирка того, ярко-желтого, теплого и ласкового светила. Рядом с выходом из пещеры неторопливо несла свои воды Река, и в её чуть волнующейся поверхности отражались пушистые белые облака. Берега Реки окаймлял чистый песок, мягкий и горячий.
Я почувствовал неизъяснимый восторг и благоговение. "Может, я умер, а это и есть край предков, благословенная земля, полная дичи и плодоносных полей?" - пронеслось в моей голове.
Я опустил свой взгляд вниз и изумленно вскричал. Моя рана затягивалась на глазах! Несколько мгновений - и на месте кровоточащей дыры появилась гладкая кожа без единого рубца! Я упал на колени и разрыдался. Я не верил в свое чудесное спасение, не знал, как я попал в этот рай, в этот первозданный край, никем не затронутый до меня.
Ты не представляешь, как там прекрасно. Там время течет по-другому, застыв на руках Гармонии. Я чувствовал себя частью этого мира, я забывал там обо всем. Никогда этот мир не сравнится с тем миром. Там воды холодных рек обволакивают тело прохладой и свежестью, даря бодрость и прохладу. Среди густых, тенистых лесов падают вниз гремучие водопады, рождая среди скал тысячи сияющих радуг. Вершины снежных гор блестят, как жемчуга, окаймленные серебристой россыпью звезд на глубоком, иссиня-черном небосклоне. Вода в здешних родниках чище слез, холоднее льда, и от её девственного, прозрачного вкуса ломит зубы. Там воздух сладок, ты дышишь им и не можешь надышаться. Я был счастлив там, среди безлюдья и природы.
Но, у моего мира есть некоторый недостаток, не очень большой, но все же. Там нет людей. Совсем. Я - один во всем мире. И, понятно, что я затосковал по живому голосу. И попробовал вернуться. У меня это получилось без особых проблем. Камень в пещере снова растворился, и вот я в другом, человеческом мире. В мире, полном движения, шума, гама и боли.
Так я и жил, в двух мирах: в своем - спокойном и нерушимом, и в человеческом, хоть и сотворившем меня, но гораздо менее близком.
Кстати, для меня время там идет вспять. И когда я приходил в свой мир, в свой храм, я молодел. Смерть отступила, мой мир заслонил меня от неё своей каменной спиной, как тогда, спасши мою жизнь от врагов.
Я жил, а мимо текли эпохи. Я построил там, за камнем, свой дом. Знаешь, в нем так забавно смешались разные времена, от Ренессанса до Средневековья. В гостиной лежит персидский ковер, на стене висит гобелен, сотканный для меня древним мастером, а где-то даже завалялись рыцарские доспехи.
Так вот, я жил и жил, ощущая, как Вечность идет где-то рядом. Знаешь, это ложь, что жизнь может надоесть. Говорят, что старые люди устают от жизни... Неправда. Разве можно устать от этой благодати?
Но вот настала пора технической революции, век коммуникабельности и прогресса. Я все реже и реже выходил из своей маленькой вселенной в этот мир, вдруг разом ставший серым, грязным и пыльным. Но все-таки меня тянуло к этим каменным коробкам, к городам, в которых крутился бешенный, бурлящий коловорот человеческой жизни. Меня будоражило это колесо, в котором мечутся люди, окруженные сверхскоростями, заваленные информацией, по уши погрязшие в суете. Но, увы, однажды случилось это.
Я никогда не ходил к врачам. Мой мир был доктором моего тела и души, он исцелял меня от любой болезни. От любой, кроме этой...
- СПИД?
- Да, СПИД. Я заразился глупо, очень глупо, по вине какого-то фанатика... В толпе кто-то уколол меня шприцем. Вначале я не придавал этому особого значения. Но потом... Даже мой мир оказался бессилен перед этой заразой.
Все-таки умирать страшно. Особенно так, медленно, мучительно и без малейшей надежды. Чувство обреченности, вот что самое страшное. А еще мне жаль моего мира. Тех лесов, полей, Реки, моего дома, который я уже больше не увижу. Ведь никто, кроме меня, не может проникнуть в тот мир. Как... как это несправедливо... я лишился вечности из-за этого... Все-таки смерть меня достала...
Он заплакал страшным, сухим плачем, зарывшись в провонявшуюся химчисткой подушку. Прядь волос, сбившаяся в хохолок, смешно подрагивала в такт всхлипываниям. Я отвел взгляд. Все мы лишились вечности из-за СПИДа. Теперь наша вечность - это сосущая боль изнутри, исколотые, опухшие бугры синих вен и падающие капли, отсчитывающие последние часы...