Изба сгорела в одночасье. Вдруг, чёртом вылетел из окна огненный язык и разом занялось. Вековые, вполобхвата брёвна полыхали как один огромный костёр. Всего-то времени полчаса и от избы осталась одна труба, да обгоревшая до половины северная стена. К приезду пожарных всё было кончено. Тлевший огонь быстро угомонили. Выяснили у соседей, что дедушка вродека ушёдши вчера к дочке в гости. Ещё разок залили водой чёрную груду брёвен. Быстро скатали длиннющие пожарные рукава, с тем и отбыли.
Потом приезжали следователи, сказали, что был явный поджог. Ага. Без них бы не догадались. В следующую ночь полыхнуло ещё три избы на той же улице посёлка. Люди были уже настороже, да и собаки своё дело знали. Огню разгуляться не дали. Почитай дед первым принял на себя атаку поджигателей.
Дедова дочь выла на дворе как по покойнику. Изба хоть и стара, но была нежно любима
всей семьёй. Сад, огород, да и в горнице простор. Слава Богу, за столом хватало всем места и хлеба. Теперь избы не было. И дедова дочь ревела на весь посёлок.
Дед молчал. Похаживал вокруг пепелища, тыркал жёстким мыском десантного ботинка (другой обуви не признавал) в обугленные брёвна и не произносил ни звука. Хотя все на посёлке знали - говорун дед был знатный. Только согласись послушать. Хоть Некрасова наизусть, хоть по современному политическому вопросу. А тут замолчал. То ли слова разом все позабыл, то ли внутри что-то сгорело вместе с избой.
Денька так через два у покосившегося забора нарисовались золотозубые трудящиеся. Вкрадчивыми голосами поинтересовались у деда о здоровье, о детях и такими же сахарными словами предложили деду продать участок. Типа того, что уж теперь. Всё равно избы нет, жить можно у детей, не выгонят же на улицу. А так и деньги будут.
Преображение деда произошло мгновенно и жутко. С лопатой наперевес он поднялся с обгоревшего, ещё тёплого бревна и хриплым голосом начал произносить слова, смысл которых не сразу доходил до торгашей. Это был старый солдатский рукопашный мат, от рёва которого вздрагивали поджилки у гитлеровских вояк. На непрошенных торговцев надвигался готовый к бою мужик с белыми от ярости глазами. Мужик был сед как лунь и страшен как шрафбат в атаке. Трудящиеся исчезли быстро и бессловесно в направлении, которое так подробно объяснил дед. Больше на посёлке их никто не видел.
На четвёртый день дед запил. Сидел, прижавшись к обгоревшим брёвнам покосившейся стены и аккуратно пил из гранённого стакана. Ни уговоры дочери , ни просьбы внука - ничего не действовало. Теперь дед не только не говорил, но и ничего не слышал. Смотрел впереди себя в одну точку и молча наполнял стакан. Там же в сараюшке и ночевал. Отбирать водку - пустое дело. Найдёт. Проводы сгоревшей избы продолжались пять дён. Когда на шестой день дочь с внуком пришли на посёлок их встретил абсолютно трезвый, чисто выбритый, в свежей тельняшке дед. Спокойно поднял на дочь голубые чуть раскосые глаза и проговорил: "Привет". Потом, немного подумав, добавил: "Бригаду искать надоть. Строиться будем".
Фундамент десять на десять залили через месяц. Через полгода, по весне бригада проверенных мужиков (дом поставили старшей сестре) по-деловому, аккуратно начала поднимать стены.
Дед не отлучался со стройки ни на шаг. Только по выходным, в баню. Переночует в тепле у дочери и на посёлок. Контролировать и руководить. Строители, сжав зубы, молча несли карусель этого "руководства".
К осени дом возвели под стропила, а к первым дождям сделали обрешётку и настелили кровлю из металлочерепицы, прям как у олигархов. На дом работала вся семья. Дедова дочь, ловкая и деловитая бабёнка, носилась по округе, выискивая стройматериалы со скидками, вела переговоры с проектировщиками, электриками, газовщиками, плотниками. Медленно, но неуклонно все её переговоры и добыча оборачивались в окна, двери, веранду и роскошную резную лестницу на второй этаж.
Через три года, аккурат на 65 лет Победы дом был почти готов. Недели за две до праздника дед начал обзванивать детей, племянников и племянниц и вкрадчиво интересоваться, где они собираются отмечать годовщину Победы на 9 мая. Дети, племянники и племянницы сразу смекнули, что старший в роду приглашает на День Победы, ну и погордиться новым,светлым, большим домом.
Деда уважили. Собрались практически все, сам-друг тридцать восемь братьев, сестёр, зятьёв, невесток, деверей,золовок, кумавьёв, внуков, племянников и вся остальная вода на киселе. Неважно, что вода - всё равно родня. Пока все рассаживались в огромной горнице (теперь эта комната по-барски называлась "зало") дед куда-то исчез. Наконец угомонились, распределились, разложили еду по тарелкам. Всё это время незаметно и тихо в дверях стоял дед. При полном параде, в старом бушлате, в бескозырке со всеми наградами за четыре года боёв от Каширы до Вены и сорок лет в горячем цеху секретного завода. Свободного места на бушлате не было. Народ на мгновение онемел и вдруг разом встал и грохнул аплодисментами. Никаких слов. Просто поздравляли своего героического деда таким древним и радостным рукоплесканием.
Потом были тосты, речи, стихи. Вдруг дед глуховатым, но сильным голосом запел: "Все вымпелы вьются и цепи гремят...". Слава Богу, народ учить не надо. Разом подхватили, отбивая маршевый шаг ладонями: "... последний парад наступает. Врагу не сдаётся наш гордый "Варяг"...
Так дом вновь наполнился светом.
Через месяц дед свалился. Уходил медленно, не желая расставаться с тёплой и уютной жизнью. В таком красивом доме, в окружении яблоневого сада, с тяжёлыми крутобокими плодами медовой антоновки. На застывшем его лице жили только голубые с лёгкой раскосинкой глаза, да тренированное сердце спортсмена чётко отбивало семьдесят ударов в минуту.
Оно остановилось в ночь перед самым любимым дедовым праздником ( День Победы - не праздник. Это святое - как хлеб). А праздник этот 21 сентября, день Куликовской битвы. Каждый год дед собирал внуков, экипировал к походным условиям (сухой паёк, спальный мешок, нытьё отставить) и отправлялся на Куликово поле. Отдать честь русским бойцам. Они начинали возрождать государство с этой победы. Теперь будут ездить без него.
Хоронили деда в страшный дождь. Как будто ключом кто-то разверз хляби небесные. Однако же отпевание прошло торжественно и величаво, а мелодия военного оркестра усиливала горечь происходящего. К моменту последнего прощания неожиданно взметнулся в просветлевшее небо сигнал одинокой трубы: "Слушайте все!". А затем чётко отбивая шаг, торжественным маршем прошёл военный оркестр и горькие и гордые звуки "Варяга" отдавали честь деду. Это был последний парад солдата, который сделал в своей жизни главную работу мужчины: защитил страну, поднял пятерых детей (своих и приёмных), поставил дом и вырастил сад.