заброшенные тоннели и станции, на которых поезда бывают только в экстренных случаях. битый кафель со стен жадно хрустит под ботинками, оптимистичная россыпь флуорисцентных граффити сверкает под лучом фонаря. кирпичная кладка, скользкие шпалы, ржавые рельсы. подземная влага просачивается везде, поэтому едва различимая капель воспринимается как часть тишины. в местах, где свет отсутствует вовсе, не спасала даже моя удлиненная выдержка, так что приходилось полагаться на информационные поля. и тепловидение там, где есть риск его применения, о чем в подобных местах думать не хочется. в уютной сводчатой штольне запасного пути с пятьсот пятой на пятьсот шестую мы лизались как скоты, до упаду натестировавшись собственноручно взращенного гидропона, плантации которого располагались неподалеку, в проходном служебном помещении, ведущем на основной путь - оно было на момент обнаружения замусоренным и грязным, но я нашел в себе силы сменить замки и наладить там какой-никакой порядок, когда необходимость съебаться из тетушкиного дома стала вынуждать все чаще использовать это место в качестве ночлега. роль теплицы ему досталась незамедлительно, стоило только мне на свою голову поделиться этим тайным прибежищем с Аммо, так что ночевки с нехитрыми пожитками пришлось перенести вскоре в ее просторную обитель в цеху химкомбината, который простаивал на тот момент после какой-то обширной, наверняка ужасно токсичной аварии уже несколько лет. меня здорово интересовало, как растениям удается мирно проводить свой фотосинтез там, где все содрогается каждые пять-десять минут до последнего болта в обшивке согласно расписанию движения электричек. длинные трубы ультрафиолетовых ламп, адская духота, намертво приставшие к лицам очки. высокие стоны сирен, мантрическое гудение блоков питания собственных нужд, оглушительный рев составов, грохот колес. период изобиловал поцелуями, хотя до секса тогда еще так ни разу и не дошло, возбуждение накатывало и отливало в ритм с допплеровским эхом электричек в нас обоих - один из немногих плюсов тепловидения в том, что женщинам от меня этого тоже не скрыть, если конечно вокруг не слишком светло. я предпочитал оправдываться тем, что после ежедневной смены в школе, последующей смены на заводе и заключительной смены сосредоточенного тестинга всех возможных фармацевтических изысканий на это увлекательное занятие просто не остается сил, а она не видела в оправданиях никакой нужды. мы делали это просто потому, что это было приятно. и безопасно, добавлял я втихаря, все сильнее по мере исследований в области ее тела убеждаясь, что для того, чтобы хотеть кого-нибудь трахнуть, нужно хотеть ему навредить. желание навредить Аммо только за ее отрешенную красоту отсутствовало в те славные деньки напрочь, а перенести на нее весь широчайший спектр вытеснений в адрес Эш не приходило в голову даже тогда, когда я окончательно утрачивал способность думать. Аммо эту способность на моей памяти утратила только один раз, и воспоминания, которые с тем днем связаны, относятся, пожалуй, к худшему из худшего у меня в коллекции. у меня в черном ящике.
- come back, little lamb, i need you for tonight, - монотонно и медленно, будто пленку зажевало, цитирует Себастиан мне в живот. он лежит, найдя сомнительный комфорт между моих бедер, одной рукой обнимает меня за ногу снизу, а другую греет о мой бок, засунув под свитер, его собственные согнутые ноги приходятся мне под колено - участвовать в этом хитросплетении чертовски неудобно, но принимать меры я и не думаю. старые-добрые методы ебаной кошечки, которая бесконечно кавайно сворачивается на твоих руках в кавайный клубочек и тем самым полностью блокирует, тешась иллюзией контроля только потому, что у тебя не находится достаточно жестокости ее прогнать. он весит слишком мало, чтобы причинять серьезный дискомфорт, но даже если что-нибудь мне к концу сессии отлежит - или уже отлежал - я этого не почувствую. милый метоксетамин, борода из ваты. тянуть ко мне руки, едва только чем-нибудь треснешься, становится доброй традицией, но в данном случае, думаю, в его мотивы также входило желание сберечь немного личного тепла. холода я не чувствую, но помещение не отапливается, а погода снаружи соответствует тем же вещам, которые мы носили осенью. к неприятностям, вытекающим из прихотей климата, привыкнуть даже труднее, чем к открытому небу над головой, и со шмотками у меня испокон веков проблемы, связанные с отсутствием подходящих по размеру фабричных изделий - судя по этим изделиям, у потенциального потребителя очень короткие руки и ноги, и срезать с шитой на заказ форменной шинели опознавательные знаки представилось в свое время решением куда более простым, чем бессмысленные и беспощадные часы в магазинных примерочных. символизирует предательство. погоны, кажется, даже где-то сбереглись. я так и лежу в шинели на полу последнего уровня заморского маяка, куда мы влезли незаконно, и шкурный интерес Райдера в выборе позы становится еще очевиднее, потому что пол решетчатый, крупной сеткой, которая к моменту отрезвления впечатается в меня наверняка уже где-то на уровне костей. это строение может повергнуть в ахуй и безо всяких дополнительных усилий, потому что желание бросаться бессмысленными демонстрациями своих безграничных возможностей доходит в этой чуждой нам обоим стране до абсурда: маяк полностью выполнен из стекла, в нем восемь этажей метра по три высотой, а маячными огнями занят весь стержень конструкции от крыши до самого фундамента, причем сигнальная сторона на каждом этаже смещена относительно нижеследующей на пару градусов, так что озаряется башня снизу вверх волнообразно, как на дискотеке, и совершенно ослепительно, рассеивая по непроглядной сонной бездне тумана над проливом кроваво-алое сияние. я осязаю этот фуллскан даже с закрытыми глазами каждый раз, когда луч оказывается направлен в нашу сторону. торсионный бордель. туман такой плотный, что прохожие и здания в нем обнаруживаются неожиданно и выглядят зыбко, как мимолетные мыслеформы. за стеклянной стеной он кажется воплощением конца времени. возможно, таким конец времени представлялся все разы, когда подступал ко мне со спины, так что странно было, отступив на шаг, оглядываться и обнаруживать, что вещи вокруг сохраняют привычный порядок.
- однако же ты все еще в сознании, - силюсь констатировать я, но вата бесчувствия во рту смешивает все слова в единый липкий конгломерат. это просто особый шифр упоротых, на котором они могут изъясняться друг с другом без опасности спалиться со стороны непосвященных. и я сам тоже до сих пор в сознании, хоть и не без признаков. сбои в распознавании образов дробят окружающую обстановку на набор бессмысленных цветных плоскостей всякий раз, как я перевожу взгляд, и сознание отчаянно пытается придать им новое значение - так обычно рождается вступление в трип, но в этот раз оно как-то очень уж затянулось. эм-икс-е в моем списке еще не значится, и я не могу быть уверен, что происходит что-то неправильное, но обширный опыт погружений в область его классовых собратьев заставляет расстроиться. либо качество оставляет желать, либо я опять не добрал, эти идеи вгрызаются в мозг с упорством пары муравьев и мешают наслаждаться моментом. все вокруг приставучее и податливое, как глина, проседает под пальцами, которыми я все шарю и шарю в поисках кармана с сигаретами.
- угу, - мрачно отзывается он, разнося под моей диафрагмой вибрацию своего голоса. на самом деле странно, что голос у Себастиана низкий, ниже чем мой или Рудов. придушенно-хриплый лирический баритон. полагаю, это вопрос энергетики. - радио только и больше ничего.
процесс прикуривания обретает в этих условиях сложность, сравнимую с наведением оружия в фильмах про бои в открытом космосе. совместить целик с мушкой удается только с третьего раза, и мой дымный выдох приходится на артериальную волну маячного свечения, обретая в нем вызывающую отдельность. засветы на глазном дне, тревожные вспышки. вездесущий недобор преследует меня обычно до тех пор, пока не компенсируется перебором. самое верное доказательство тому, что тебя и впрямь вставило, это обдоза. не знаю областей, на которые этот принцип не распространяется. я делаю свою работу слишком хорошо. никакой разницы, закрыть глаза или оставить открытыми - кадр обстановки отпечатан на сетчатке до мельчайших деталей, и дым все еще клубится в нем, рассеивается лохмотьями, медленно и сладко высасывая внимание во тьму по мере моего удаления вниз. не факт, что это низ, впрочем. свет рикошетит о стекло очередями праздничных бликов, непрерывно скользит, неустанно дробится, порождая новые и новые множества безымянных и бессмысленных плоскостей. дым состоит из плоскостей, перехватывая и воплощая лучи, по мере ухода во тьму теряет пороговость до бинарной. я затягиваюсь еще раз, чтобы пополнить запас пластического материала. очки хочется снять, но дыры в решетке пола слишком велики, в чем я только что убедился, благоразумно упустив в эту запутанную тьму сигаретную пачку, которая валяется теперь в неизвестности парой этажей ниже, а чтобы положить их в карман, пришлось бы прибегнуть к помощи подъемного крана. пороговость, thresholding, я имею в виду, с калейдоскопическим смирением расцветает из каждого блика, меркнет в сером, черном, раскрывается, как тоннель. потешный абсурд обратной съемки. моя кровь течет слишком медленно, вот и приходится ждать часами, пока донесет необходимое до башки, чего непонятно. механизация рептилоидов. калейдоскоп, в котором все тошно крутится, они называют это праздничной круговертью, на каждый световой тоннель по глазу, далеко переплевывая пауков. в обдозе обычно сомневаться не приходится. "все время то густо, то пусто - в этом и состоит кайф, по-твоему?" Райдер во власти своих примитивных\промискуитивных рефлексов так и не разобрал, что это невозможно - быть с Аммо, формула составлена так, что ты можешь быть при Аммо, возле Аммо, но не в ее континууме. под Аммо проще всего, как под колесами электропоезда. всегда было интересно, каково там под колесами, как и всем, кто когда-либо ездил в метро. презабавнейшие особенности обнаруживаются в непроглядной пелене рубиновых гексагонов, застившей мой взор. непрерывное движение слева направо диктуется бликами, из которых они происходят. работает как соты. заполняются одномоментно по принципу квантовой телепортации, так что утверждение семпла в одном обеспечивает сортировку всего индивидуального опыта по остальным. матричные анализаторы, стоявшие у нас дома, мамина генетика. не оставляй сигарету во рту. из горючих материалов здесь была только наша одежда. можно лишь гадать, успешно ли я упустил окурок в пространство решетки. вот полная крови ванна. вот демонтированное до набора отдельных частей тело. кровь засыхает на лице гадкой шершавой коркой. сколько их было. это Эш в тот далекий призрачный момент, когда мы ехали на эскалаторе, она стояла на пару ступеней выше, так что ее глаза в трагическом обрамлении макияжа приходились вровень с моими. за моей спиной заканчивался мир. эту относительность его размеров стыдно замечать, как сломавшуюся шпильку красотки. момент, когда она теряет равновесие и подворачивает ногу, помимо воли смазываешь, чтобы сберечь изящество, которым упиваешься. постыдная ломкость вписывается в гексагон. вернее, гексаэдр, раз имеет объем, наполненный дроблеными кусками воспринятого. мир тесно вписывался в пространство прихожей, из которой выхода было только два, а тот, что вел за угол и далее ко мне в комнату, отпал за ненадобностью. два - кабинет матери и комната отца. сначала я дошел до второго, потом произвел откат до первого, снова вперед, снова откат. ничего страшного, ничего странного, вообще ничего, конечно же, потому что я лихо все вытеснил единым пластом, едва заглянул к нему в комнату. в таких случаях всегда думаешь, что так и знал, и испытываешь огромную усталость, хоть на пол садись и не шевелись, пока сам не помрешь. непозволительно сидеть на полу, глядя, как твой папаша болтается в петле. я бы на его месте постарался лучше, но презрение к деталям в очередной раз превозмогло инженерную мысль, так что даже шею сломать не вышло и пришлось давиться до смерти. не возникало сомнений, что он перешел в статус трупа уже не менее часа назад, но убрать очки я удосужился лишь после того, как сумел выковырять с рабочего места маму. выманить. эта дурацкая привычка перевыполнять рабочий план досталась мне от нее. дурацкое пограничное расстройство я получил от отца. мама, помоги мне снять папу. сам чувствуешь себя красоткой, у которой сломалась шпилька, когда произносишь нечто подобное. я снял очки и удивился наповал, как дико выглядит, когда человек лишается совокупности своих излучений, сливается с фоном, оставив после себя только слабо люминесцирующий след информации, а она не удержалась от желания сесть на пол и выла при этом так, что Масами Акита озолотился бы, случись ему ее записать и порезать на семплы. хватило бы на целый альбом. я даже не подозревал за ней такого вокального потенциала, потому что ни разу до того не слыхал, чтобы она повысила голос.
(создается впечатление, что мама мало тебя обнимала). мама мало меня обнимала, потому что не была для подобного предназначена, но все равно совершала попытки, когда я спросил ее через полгода после этой постыдной сцены, ждет ли она, когда я уйду. в глубоком параноидальном бреду, вызванном переводом Эшли ко мне в класс и изобилием продуктов полураспада всяких низкопробных фильтров к восприятию из аптеки, я готов был задавать этот вопрос всем прохожим. с расстояния, отделяющего меня от того периода, следует признать, что Эш никогда мне не отказывала, потому что я так ни разу и не предложил. вовсе не ящик, и совсем не черный. Эш сплетается в периферии из теней и загорается, как вывеска стрипбара с наступлением темноты. Райдеру бы тоже понравилось, но с этой позиции мне многие нравились, у гармонии множество лиц, равновесие может достигаться кучей сложных механизмов протезирования. если построить группу, в которой меня угораздило обучаться, в шеренгу по росту, я был бы первым, а она - последней, причем вызывающая миниатюрность сочеталась с соблюдением пропорций, более присущих кому-нибудь высокому. если взять балерину и равномерно отмасштабировать в три четверти, получится Эш. прямые волосы до талии, крашеные в сочный багряный, изобилие черной подводки, шипастые браслеты, клепаные берцы, драные джинсы и все прочие признаки чарующей подростковой виктимности напоказ. голос, бывший для таких габаритов слишком низким, опять же придушенным и с хрипотцой. приятное пополнение, поначалу решил я, подходящий объект для вложения внимания из тех, на предмет которых непрерывно сканируешь обстановку, чтобы было во что погружаться и забываться, эстетские ингаляции и не более. настоящее веселье началось, когда я снял очки, чтобы протереть, чем случайно обнажил ее сияние, враз иссекшее весь мой мир до небольшого радиуса вокруг ее тела, на который оно простиралось. если искать соответствия среди цветов видимого спектра, можно сказать, похоже на фиолетовый. лиловый, пурпурный, фиалковый, сиреневый. все эти аналоги не вполне годятся, но названий частотам в спектре информационных волн еще никто не изобрел. все ебнулось, стоило только один раз взглянуть, все мое существование сократилось до двух примитивных вещей - невыносимого желания в ней пропасть и животного ужаса упустить ее из виду. старая как мир бинарная система, в которой я сам представлял из себя никчемный набор датчиков для слежения и услужения, чьи диапазоны воздействия оказались для этого идола слишком убоги. береги предохранители, советовала Аммо, пока пробки не выбило, и не забывай о продуктивности - я не забывал, продуктивность сводилась к нулю, пробки дымили и плавились, предохранители канули в эту бездну бесследно и безрассудно. о том, чтобы налаживать личный контакт, никакой речи быть не могло, мне казалось, проще сразу плюнуть ей на ботинки или обозвать, чем преподносить ее вниманию столь постыдный предмет интерьера в моем лице, учитывая что мой набор социальных реакций от рождения многообразием не блистал, а под многотонным прессом совокупности жажды и ужаса вовсе уходил куда-то в минуса. пациент зеро. Аммо бесилась, осуждая такие пляски на могиле продуктивности, обзывала меня трусом, плаксой и слабаком, я был во всем согласен, как всегда, хотел добавить противоположное, упарывался, слагая из подручных препаратов целые симфонии разной степени умерщвления, приходил в себя с возрастающим дискомфортом, бесился в ответ, как механизм на зубчатых колесах, одно из которых заклинило и не пропускает по назначению все производимые этой адской машиной гигаджоули. когда выигрываешь билет на встречу с идолом, хочется в качестве платы за его созерцание принести с собой какую-нибудь пользу. когда накал зашкаливает так, что от одного намека на мысль о том что твой идол действительно существует где-то поблизости, дышит, спит, ест, ходит, у тебя уже встает, а ты в это время даже подрочить не можешь от боязни как-нибудь нечаянно осквернить вездесущий фантом этого блядского идола, рано или поздно становишься очень злым и мрачным парнем. глядя на странную череду опьянений и отжиманий, которыми я тешился в поисках разрядки, Аммо с недоумением спрашивала, что со мной не так. процесс отвергания себя имеет критический приоритет и не может быть завершен, вот что. короткие замыкания постепенно сносят крышу. единственным клеем для удержания оной на шатких креплениях оказался интернет, в котором Эш сидела не меньше моего просто потому, что на самом деле испытывала недостаток в друзьях. она позволила мне успешно инфильтровать в свои виртуальные круги сперва Андерса, а потом и девочку Кейси, только благодаря одиночеству, которое я проебал напрочь по причине животного ужаса и непоколебимой веры в то, что раз я лицезрею идола, другие люди тоже его распознают и все повально преклоняются, стоит ему забрезжить на горизонте. у старины желтоглазого и любовь бесчеловечная, потому что нормальный человек на моем месте не преминул бы заметить, что Эш - в первую очередь тихая отщепенка с определенным уровнем чуткости и талантом универсального свойства, которая держит свое мнение при себе, если его никто не спрашивал, и предпочитает стоять в стороне из боязни выглядеть глупо, но как бы не так. моя бесчеловечная страсть только ускоряет распад.
лампы накаливания. Аммо изводила меня беспощадно, стоило об этом заикнуться - добавь сахару, получишь спирт - Аммо всегда была и есть единственной надежной деталью в системе моего непрерывного падения, как металлический стержень, проходящий параллельно бездонной пропасти, за который все равно цепляешься мертвой хваткой, даже когда ладони ободраны и спалены уже в мясо, пока мышцы не откажут. бесперебойное самосовершенствование, которым она занимается всю жизнь, приводит к куда более внушительным результатам, чем все разы, когда мои демонтажные наклонности заставляли меня делать что-нибудь по собственной инициативе. собирает данные, пополняет архив. на конфликт приоритетов мы напоролись и тогда, когда она привела с собой в наше роскошное жилище какого-то совершенно среднестатистического парнишку, черте где намотанного, и прогнала меня при таком свидетеле на пару часов, чтобы выяснить с его помощью, чем этот ваш секс заслужил такую популярность в столь широких кругах. научный подход в этом тонком деле себя не оправдал, что и требовалось доказать, и я в ответ на ее критические наблюдения не стал скрывать злорадства, что позволило проявить конфликт и обнаружить за ним глубокое расхождение в системе механизмов оценки опыта. неполезно и неприятно - стало быть, непродуктивно и ни за чем не нужно, решила Аммо, и мои пространные сравнения хуев с пальцами, чая с кофе, терпинкода с героином как всегда прозвучали недостаточно убедительно. спустя два месяца ситуация извратилась окончательно, заполнив очередную ячейку в новогоднем улье моего рефлексивного бэд-трипа. на машиностроительный меня занесло по стопам отца, который в этой шараге горя не знал на почетной должности инженера-конструктора около пяти последних лет, и благодаря наработанному им авторитету мне удалось напроситься к ним за символическую плату так называемым заливщиком, разумеется, внештатным, так как лет мне было слишком мало и никакого опыта или специального образования я не имел и иметь не мог. поэтому круг моих обязанностей как заливщика оказался весьма туманен и включал в себя по большей части страхование тех коллег, которым приспичивало устроить внеочередный перекур или пропустить на смене по стаканчику. из всех рабочих мест, которые я за свою жизнь успел перепробовать, эта адская кухня была поистине безупречной, потому что способов воровства я изучил к тому моменту уже достаточно, чтобы сводить концы с концами и при отсутствии честного жалованья, а на завод пошел в поисках физической усталости, без которой приходилось бороться с бессонницей куда менее здоровыми методами. эта задача там решалась без труда, так что возвращался я домой, едва стоя на ногах от суммарного количества переделанных поручений и пропущенных за компанию стаканчиков, в которые там за святую традицию почиталось разливать едва ли не те же жидкости, что в изложницы, и ни о чем, кроме холодного душа и сна, думать был уже неспособен. по накатанной вернулся домой. jinxed это просто очередной перк. в отсутствии Аммо дома не было ничего странного - под землей понятие дня и ночи становится достаточно фиктивным, чтобы обозначать разве что отрезки времени, отведенные на сон и страдания; в очередном орущем на полную громкость из колонок нойзе не было ничего страшного, кроме того, что против нойза я обычно протестовал и в рамках издевательства упорно вменял ей мерцбау, которого она из принципа обходила десятой дорогой, так что мне даже случилось однажды подарить ей полную дискографию. я чуть было не лег спать, едва это дело заткнув, но нужда в холодном душе взяла верх и заставила все же завернуть в техническое помещение, прилегающее к нашему цеху и упорными усилиями отряда сантехников переделанное в условное подобие ванной, хоть вода туда и поступала дрянная, холодная и мыльная от щелочной дряни, которую в системы водяного отопления добавляют против накипи. стоило открыть дверь, и бесконечность расстелилась вокруг меня абстрактной самобранкой, намертво прибив к порогу внезапной потерей соединения с сервером. обрывы на линии. томительная усталость и бешеный наплыв мусорных мыслей, когда втихаря зовешь на помощь автоматизм, а в нем отсутствуют шаблоны нужных реакций. я сначала решил, она вскрыла вены. это было клише - полная ванна кроваво-красной воды и безжизненно белая кожа, полный парад, черные джинсы на торчащих коленях, черный шелк липкой от влаги рубашки на плечах, черные как шелк волосы затейливой росписью по шее и щекам. было красиво, как гирлянды и леденцы. первое, что пришло в голову, это уйти. как-нибудь себе. добавь сахару, получишь спирт. я отступил на шаг по бескрайней протяженности, удивившись, что там есть куда ставить ноги. когда умираешь сам, мир кончается и ходить больше незачем. первым моим желанием было отправиться к матери, помоги выловить друга из резервуара с кровью, но моя мать не помогла бы больше и даже не повыла бы за меня, потому что ушла по вызову в полицейский участок через год после смерти отца и пропала там без вести, нечаянно схлопотав пулю в голову от старого, всей душой преданного своей работе офицера, который предпочел дело огласке не предавать. пиши заявление. подавай в розыск. опять ты здесь. я же сказал, тебе позвонят. дома не сидится? на учет встанешь - остаток жизни будешь сюда бегать, хочешь? фанатики хуевы. твари облученные. нарожали уродов невменяемых. сбежала небось твоя мамаша, где я ее тебе возьму? откопала еще какого-нибудь шахида и съебалась отсюда куда подальше, и ты давай вали, если не хочешь в изолятор. на учет встану. новичкам везет, и от неопытности по части взлома я был столь старателен, что в ходе поисков любых данных по интересующему меня делу умудрился влезть к ним не только в картотеку и архив, но также в почту и на внутренний мусорской файлообменник, что вдохновило меня тогда мало. ответ обнаружился в переписи трупов, сливаемых в районный морг под видом неопознанных. на все последующие визиты к этому господину я не забывал прихватить коробок со ртутью, добытой из несметного количества аптечных термометров, и самой рискованной частью мероприятия было незаметное пополнение ее запасов у него в кабинете. если уж этот парень так любит свою работу, рассуждал я, регистрируя неуловимые признаки хронического отравления. в этом не было никаких чувств. он делал свою работу, я делал свою. процесс перехода законных прав на обладание мной сестре матери походил на бракоразводный. в выборе между тетушкой и детдомом я остановился на ней, исходя из перспективы вседозволенности, но ей об этом было невдомек, и даже перешедшее вместе со мной в законное распоряжение имущество не сумело развеять ее скорбь. ну, потому что старая закалка и общественное мнение обеспечивали их суеверным ужасом перед этими невменяемыми тварями из блока дельта, интересы которых я представлял. моя двоюродная сестра была старше на пару лет, питала ко мне смесь наследственного трепета и любопытства, вынуждавшего ее эпизодически испытывать мое терпение демонстрацией сисек и прочим троллингом. куда бы они меня упрятали, если б не Аммо. if you can't feed a bitch then you don't need a bitch. Аммо единственная видела во мне многоцелевое оружие, которое использовала с учетом возможностей разумно и эффективно. уходить было некуда. пациент зеро. помочь было некому. я поднял взгляд и снял очки. РАДИ БОГА, ДАВАЙ ПОИГРАЕМ В ДОКТОРА! я застремался, когда она предложила в первый раз, она ухмыльнулась в ответ - в анестезиолога, к примеру. в нарколога тоже можем. я умею только в патологоанатома, сказал я. глаза, губы или раскрытые рты, шея и живот, внутренние поверхности рук и ног - все места, не прикрытые костями, излучают больше тепла и светятся в инфракрасном сильнее. ее персональная маркировка сопоставима с озоновым синим. эти бляди из скорой на своих инвалидных электрокарах для экстренных вызовов обычно едут непростительно долгое время, поэтому для начала я позвонил, в ходе повторных попыток назвать адрес с удивлением обнаружив, что до сих пор пьян. вода была мутно-алой и ледяной; я опустил туда руку, чтобы нащупать ее запястье, и вытащил, ожидая увидеть разрез, но малейших повреждений не наблюдалось. обследование второго предплечья никакой ясности не внесло. кожа была ледяной. смутная вера в то, что весь этот кошмар проходит в рамках какого-то особо злостного розыгрыша, позволила мне вытащить Аммо из воды целиком и, едва не ебнув тут же на скользкий кафельный пол от тошноты и паники, отнести в жилое помещение. поиск по вариантам правдоподобных причин нашего пребывания в опечатанном по причине токсической опасности цеху, которые могут потребоваться, если кто-нибудь из врачей решит вдруг проявить бдительность, никаких результатов не давал, а я никак не мог понять, откуда кровь. мокрые вещи так или иначе следовало снять, но кровь насторожила меня сильнее, чем переохлаждение, откуда бы она ни шла, так что часть усилий и времени пришлось убить на поиски чего-нибудь дельного во всех тех аптечных сокровищах, которые мы за время совместного проживания успели натащить во второе техническое помещение, отведенное под кладовку. даже если там и попадалось время от времени что-нибудь кровоостанавливающее, впрочем, мне об этом узнать не светило, потому что это она из нас двоих проходила в нашей чудной школе по профилю биохимии, а не я, наименования всех доступных в мире препаратов изучить мне в голову на ту пору не взбрело, а сопутствующий Аммо и ее рабочему процессу хаос лишил большую часть колес и ампул прилагающихся коробок с инструкциями, так что единственным, хоть и бесценным трофеем по возвращению к умирающей был патрон чистейшего адреналина гидрохлорида. выбрав оного чистейшей двушкой едва ли не полтора куба, я решил, что перебрал как минимум наполовину, и не без машинального злорадства потянул из пояса своих джинс старый-добрый кожаный ремень. вена представлялась путем доставки более кратким, чем мышца, вены у нее были чистейшими, лавово-рыжими от тепла, контрастно синими под кожей сквозь очки, я сильнее стиснул зубы на толстой коже ремня и медленно разжал, чистейшим попаданием загнав ей в систему чуть больше, чем полкуба. некий технический дискомфорт не проходил, так что пришлось осмотреться в поисках его источника. когда он наконец обнаружился, мне сделалось жаль, что Аммо валяется тут без сознания и не может посмеяться за меня, раз уж у самого не получается, в адрес одного ебанутого паренька, который так любил торчать, что перетягивал собственную руку даже тогда, когда ставил кого-нибудь другого. условный рефлекс. не то чтобы я любил торчать, иногда у меня просто не оставалось выбора. гранатовая бусинка на ее белоснежном локтевом сгибе медленно преобразилась в штрих. натекшая с волос и шмоток лужа розовой воды бликовала на полу. я отставил рабочие инструменты и решил перейти к переохлаждению. в те захолустные промышленные ебеня муниципальные пидары со своей помощью явно не спешили, но у нас в гетто для торчков и невменяемых тварей такой расклад был повсеместен. услыхав, что мой отец уже труп, они ехали чуть ли не полтора часа, taking their time. следовало принести полотенец. разделавшись с пуговицами на рубашке, я решил сперва осмотреть ее живот, чтобы убедиться, что не имею дела с какими-нибудь проникающими ранениями в жизненно важные части, и отклеил от кожи пропитанную водой черную ткань. ни царапинки. если Эш похожа на балерину из шкатулки, то Аммо досталось совершенство легкоатлетки. она выше всех девушек, которых я в своей жизни видал, и ее андрогинная легкость - аэродинамическое превосходство футуризма. я споткнулся взглядом о хирургический блеск шариков на барбелле в ее левом соске и внезапно застрял, рефлекторно надеясь, что все пройдет, если сидеть тихо и не подавать признаков жизни, а когда понял, в чем дело, от отвращения к себе чуть не захлебнулся, как в свежем цементе, который распространялся в мышцах и медленно каменел. расплавленный металл, оранжевый по цвету, как тепло у нее в системе, медленно сползал вниз по хребту из затылка, обжигая по дороге все нервы, и с дрянной непреклонностью заливался в эрекцию. я предпочел бы раскалить добела, а потом опрокинуть себе в рот. больно. как же от этого не отказываться. тем более что невменяемая тварь в моем лице созерцала прежде это зрелище десятки раз и даже бровью не повела. Аммо не находит свою грудь чем-то сексуальным, поэтому не видит необходимости скрывать. в необъяснимом порыве округляет один до нуля. пока этот прокол был свежим, заживал и беспокоил, она даже позволяла себе время от времени избавляться от верхней части одежды, оставаясь в моей компании. какое неудобство этот прокол может причинять, мне прекрасно известно. по малейшему поводу испытываешь странное чувство, будто тебе отсасывают или вот-вот начнут, и не перестаешь притом подскакивать от боли. я делал это по пять или шесть раз с каждой стороны, причем последние три уже без малейшей надежды привыкнуть, а просто затем, чтобы охуеть, потому что больно, и никакие попытки смириться успехом не увенчались. дело не в самой наготе, а в окружающих ее обстоятельствах, в которых невменяемая тварь изыскала нечто для этого подобающее, от чего хотелось блевать и выть, как мама, но я не мог ни того, ни другого, а только терял драгоценное время в попытках остыть, следя за слабым движением ее тонких очерченных ребер. вверх вниз. что, внезапно выдохнула Аммо, отчего мне немалых трудов стоило не вздрогнуть. что это тут затевается, пока меня нет. она глядела на меня, щурясь от света, с сонным недовольством случайно разбуженной. адреналиновое священнодейство. ИГРА В РЕАНИМАТОРА! я не могу понять, откуда кровь. ты замерзла. скорая уже в пути. не переживай. кровь? она зажмурилась. цемент продолжал меня сковывать. sick! sick! sick! sick! о каком праве может идти речь. в блоке дельта меня недаром приняли за своего. было так страшно, что даже не верилось. кровь, не переживай, хуякер, это просто аборт. не трогай, и все пройдет. отменяй своих врачей, это же незаконно. она совершила попытку перевернуться на бок, но я удержал ее за бедро. что ты делала в полной ванне ледяной воды, дура, какого хера ты там забыла полностью одетой. ну, ухмыльнулась Аммо, yolo, все дела, сам понимаешь. пошел вон, андроид ебаный, что ты сделал с моей рукой. чертовски болит рука. андроид ебаный растерялся окончательно. отпускать начало лишь в больнице, по которой я бегал за женщиной в белом халате, чье ночное дежурство так неудачно совпало с нашим тяжелым случаем, что повергло ее в полное негодование, и пинговал этот юнит цикличными попытками предложить себя в качестве донора крови, поверх всего прочего капсом памятуя об одной на двоих четвертой с минусом. AB. всеми видимыми признаками женщина вписывалась в параллелепипед и мастерски уничтожала меня взглядом, не поддаваясь на уловки, но в конце концов устала-таки от моей компании и извернулась, чтобы отделаться - а что это вы так переживаете. это ваша девушка? это ваша проблема? на кой черт ты им наврал, с угрюмым недоумением спрашивала Аммо, скорее синяя, чем белая, в излишнем изобилии стеклоблоков, образующих стены палаты. мне не было еще даже пятнадцати, а ее день рождения мы только недавно отпраздновали, так что никакой ответственности за это мнимое злодеяние никому из участников не грозило, вот почему. путь наименьшего сопротивления, которым ее легко оказалось избавить от череды мучительных расспросов и прочего бюрократического блядства, царящего в тамошних медицинских учреждениях по умолчанию. что ты делала в проклятой ванне? этот неловкий момент, пережитый над Аммо в одиночестве, торчал в памяти швейной иглой, при попытках загладить которую куда-нибудь за пределы досягаемости гадостно становилось везде. пыталась расслабиться на сон грядущий, едко отвечала она. перебор обезболивающих может иногда вывести из равновесия. из сознания. от этих колес очень болел живот. лучше бы тебе не знать. все более и более едко по мере того, как мое присутствие в больнице истолковывалось превратно. я отчаянно пытался оправдать свое существование в целом и рядом с ней в частности. Аммо раздражал тот факт, что мне случилось засвидетельствовать момент ее слабости, хотя счет в этой области был неравен. в отношении ее свидетельств я давно побил все рекорды. вопрос - кайфуешь, контрол-фрик? - увенчал общую омерзительность, доведя до предела, который превосходил объем моего терпения. я был рад ее видеть и виноват, но по части извращения понятий мы могли соревноваться в мастерстве, искать оправдания было бы окончательным крахом, посоветовать ей успешно зализать раны в одиночестве я не посмел, так что оставалось только уйти, а уж об этом старину желтоглазого дважды просить не приходится.
изношенный экземпляр невменяемой твари успокаивающе поглаживал, происходя из психоделического бреда в старом-добром гидропонном саду, где я засел с ноутом, парой кислородных баллонов и ящиком ворованных у малоимущих продуктов на неделю или две, осатанело квантуя свое никчемное обожание в виртуальную компанию Эш. от длительного пребывания в подобных помещениях открываешь в себе порой неожиданные стороны безо всяких дополнительных усилий. магнитные поля зубодробительных электричек оседали во мне, вплетались в тишину, распидарашивали в байты окончательно. давайте без лишних пикселей. пресловутое сталкерское чутье с прилагающимся нодовым поиском и латеральным просеиванием обрело поистине колдовской размах. я проследил ее вплоть до момента появления первого компа. как истовый доппельгангер, я спиздил все, до чего мог дотянуться, начиная с первых поползновений вести дневник и заканчивая последними постами самых свежих сетевых лиц, которыми она баловалась. в поисках фотографий случалось сутками копаться в залежах актуальных и ушедших в небытие аккаунтов и контактов. каждая прочтенная фраза вливалась в море обожания, которое приходилось подвергать архивации, чтобы вмещать. синтетические личности требовались ей не вполне затем же, зачем в это грязное дело вляпался я, но наделяли известным опытом, исходя из которого вкупе с солидной интуицией она вскоре заподозрила, что с Андерсом не все ладно, но никак не могла разгадать, кто его пилотирует. для внедрения Кейси мне довелось угнать у одной девочки с таким неприглядным именем заброшенную галерею художественных фотографий, которые Эш запоздало одобряла в комментариях, обрастить этот шаткий мостик деталями из чужой рожи, биографии, прочих подробностей, задружиться в соцсетях, перелезть в мессенджер, завоевать достаточно доверия, апеллируя к мелочам, почерпнутым в ходе сбора и анализа данных, чтобы суметь в конце концов с грехом пополам сблизиться. (мне казалось, вы друзья). успех в кластере Кейси обеспечивался ее полярной от меня удаленностью, так что шансы случайно засветить какой-нибудь из моих неприглядных аспектов и тем самым лишиться общества Эш сводились к минимуму. visible, awful, but not seen. можно было даже отставить в сторону всепоглощающий ужас и поговорить о чем-нибудь постороннем или помочь советом. разговоры о постороннем, правда, тоже давались мне нелегко, потому что отвлеченные вещи имели значимость только в приложении к Эш, и каждая деталь и каждое слово приобретали такую невъебенную важность, что я гряз в построении изящных формулировок на длинные бесплодные отрезки и откашивал в качестве оправдания на хуевый вайфай, а на поиски подходящего трека или клипа уходили порой целые часы. unnoticed. пол Кейси и легенда, в которую входила пара фоток игравшей ее роль девочки в обнимку со столь же обескураживающего вида бойфрендом, в свою очередь располагали Эш к доверию, о котором Андерс не мог и мечтать. в один прекрасный день она призналась, что находит привлекательным мальчика из нашего класса по имени Эд Лиам, и меня это не только не удивило, но даже позабавило. не кому иному, как Эду меня в десять лет угораздило как-то сделать прямолинейный комплимент насчет внешности, потому что он походил с виду на белобрысого разнеженного кота и скрашивал в качестве объекта наблюдения унылые школьные будни. такая непростительная оплошность, будучи воспринята Эдом на вид вполне спокойно, вскоре внезапно навлекла на мою голову праведный гнев компании его корешей, среди которых особенным негодованием отличался Мартин, alpha wannabe, который наехал на меня во главе этого отряда столь решительно, будто приходился крошке Эдди как минимум старшим братишкой. они уныло мямлили что-то про пидаров, которых сажают в тюрьму по статье, грозились подмочить мою репутацию и усиленно намекали на пиздюли, которых вот прям щас мне навешают, чтоб отбить охоту на будущее. блядский цирк развернулся в большой концентрической аудитории, где проводились факультативные занятия по общим для всей параллели специальных классов предметам, пустой по окончанию учебного дня, пыльной и гулкой, лампы дневного света привычно булькали и мигали, участвовать в подобной скукотище ни с хуя было стыдно и обидно, а перспектива получить пиздюлей ничем особенным, кроме попадания осколка из очков в глаз, не впечатляла. предусмотрительно устранив риск, я спрятал их от греха подальше в рюкзак и с чистой совестью принял активное участие в диалоге, который из обычной сцены запугивания достиг вскоре таких масштабов, что драка вышла бы замечательная, не вмешайся вдруг посреди слова Аммо со своей бесконечно высокомерной позиции из заоблачной дали верхнего яруса. она сидела там в неприметном уголке, прилежно списывая с доски какие-то никчемные нюансы очередного гуманитарного мусора, рассыпаемого по нашим бошкам на закуску, чтоб заебать окончательно, и наслаждалась, никем не замеченная, этой позорной для всех участников пародией на разборку, а потом эффектно снизошла до просвещения наших скудоумных голов на множество тем сразу. семеро на одного - хуйня, а не драка, о пидарах в этих яслях не может быть и речи, хочешь бить - бей, упражнения в остроумии проводятся перед зеркалом, от нашего кукареканья болит башка, и, наконец, все мы никчемно скопились в неудачном месте, так что загораживаем ей своим детским садиком полдоски. );. в одиннадцать она сама носила очки с диоптриями и стрижку шапочкой, а ростом превосходила всех присутствующих, тогда еще даже меня, так что мы пришли к единогласному решению, что имеем дело с каким-то ботаном мужского пола из старших классов, который того и гляди позовет на подмогу преподавательский состав, как это обычно бывает с ботанами, и растеряли весь пыл, хоть Мартин и не преминул напоследок заметить, что я пидар и мутант, а я в ответ полюбопытствовал, какой валютой малыш Эдди расплачивается за крышу и зачем она ему понадобилась, заслужив этим еще порцию негодования. парни были оскорблены в лучших чувствах. хоть бы спасибо сказал. начинать знакомство с демонстрации слабости было обидно, отчего никакой нужды рассыпаться в благодарностях я не почувствовал и вместо этого ответил - ты все испортил, очкарик ебаный, отпизди они меня - подали бы повод к отмщению, не станешь же им за какого-то жалкого пидара медный купорос в конфеты подсыпать. WHOA! ухмыльнулась она, оценив по достоинству. параллельный класс. гладкие волосы отблескивали в мерцании барахлящего света, круглые линзы отражали его, скрывая глаза. металлическая оправа. узкий нос, тонкий рот, язвительный, выразительный и цепкий. одни кости, ни добавить к таким, ни отнять, эргономичное очарование опасной бритвы. КАКОЕ КОВАРСТВО! сам ты очкарик, пидар, я к твоему сведению и своему стыду не мальчик никакой. с коварства и начали. в отношении Эдди Эш нетрудно было понять. котики, они такие милые. я не только не ревновал, я даже давал рекомендации и всячески ободрял. yolo. нашумевшее дело о ножке стула медленно и неумолимо приближалось к развязке. Аммо появилась на пороге моей конопляной дыры победно, будто и не нырял никто в кровавую ванну с абортом и прочими тварями. привет, гвинейская свинья, скомпилируешь для меня пару пробников? я ни разу в жизни не видал ее слез. пойдем домой. эй, плакса, что случилось. эй, что случилось? эй, плакса,
что там случилось. я предназначался для плутона и терзался его нехваткой от рождения, но у нее находилась масса предложений и до него. выдающийся химик-экспериментатор и его бесчеловечный чернорабочий. был один день, пронизанный растворением вселенной от счастья, я умудрился начитовать его эфиром, который ебашил с фатализмом лабораторной мыши через кислородную маску, заглушая головную боль интервалов бутером. исходя из накопленных о наземной жизни данных смею предположить, что приблизительно так себя и чувствуешь, когда выпрыгиваешь из самолета на высоте ста километров, обеими руками крепко прижав к груди детский надувной матрасик. эфир не разменивается на предварительные ласки, просто рвет тебя из жизни, как зародыш из матки или крысу из норы, пинает, как футбольный мяч, а дальше изволь решать сам. ну я и нарешал. миллион джокеров в рукаве модератора как ответ на тысячу способов читовать. детки из моего класса слаженно боялись невменяемой дельта-твари и тихо меня ненавидели, благодаря чему второе место за моим последним столом пустовало от начала времен во всех случаях, кроме факультативов, где мы с Аммо сплачивали ряды и объединяли усилия против старомодной скуки учебного процесса, а случались они нечасто, и я привык. приятным разнообразием было как-то раз в конце дня обрести внезапное соседство, а повернуть голову и обнаружить рядом Эш уж вовсе обернулось настоящей адреналиновой блокадой. - ты не против? - на этой практической по физике мне не удалось напрактиковать ни строчки. запах ее духов больше всего напоминал ароматизатор жидкости, которой заряжают генераторы дыма на сценах и в клубах. - никак нет. - на самом деле Эш подсела ко мне, подчиняясь вовсе не голосу интуиции, а настойчивым слухам о продаже в розницу дизайнерского стаффа, и вступила на скользкую дорожку деловых предложений с неотразимой грацией беспросветного новичка. - кто тебе такое сказал? слушай больше, они тебе такого порасскажут, в итоге выяснится что я варю свои сатанинские дизайнерские наркотики из младенцев-отказников, добываемых в роддомах - отморозился я не из-за неопытности и даже не из заботы о ее здоровье, потому что никогда в жизни не толкнул бы ей что-нибудь, что не пробовал сам, а потому, что диковатой перспективой представлялось взять у нее деньги, процент моего заработка с которых уходил на покупку всяких мелочей ей же в подарок. анонимные подношения. навык подкидывания вещей в чужую сумку был отшлифован до совершенства. кровавые росчерки крашеных прядей в поле моего зрения. она с профессиональным небрежением строчила практическую, я сидел, решительно уткнув ручку в тетрадь, выжимая на бумагу красноречивую чернильную точку. мама, помоги мне снять эту рыжую. черт бы тебя побрал. пространство фильтровалось ее близостью и колебалось от накала, как горячий воздух над тигелем. черт бы побрал, она брюнетка, а не рыжая. на пальце кольцо, которое я держал в руках не далее чем на прошлой неделе. - кстати, а что там на самом деле за нашумевшая трагедия с блоком дельта? - внезапно спросила она, окрасив цель своего визита в суматошный оттенок детского любопытства. даже более того факта, что меня видно, животный ужас наводила опасность утратить самоконтроль, которую я интуитивно чуял в аварийном вое всех приборов. показатели покидали пределы измерительных шкал. со звоном лопались стекла манометров. невменяемая тварь утешающе стучала по лбу. покерфейс не снимается просто потому, что под ним ничего нет, а навыками доппельгангера во плоти я еще не овладел. - извини, я недавно переехала, так что местные суеверия для меня просто загадка. - если бы я присвоил этой тяге функцию ее созерцания, поцелуй пришлось бы описать процедурой откусывания головы. все смеялись бы до упаду. я смотрел в свой чистый лист. - это длинная история, до конца не успеем, - длиннопалая белая кисть на моем столе, андрогинная рука инженера, рядом с моей по контрасту масштабов казалась детской. - я не спешу, - мои датчики подсказывали, что ей просто хочется выяснить причины слаженной неприязни ко мне и горстке таких же жалких изгоев из других классов с аналогичными проблемами. даже если и так. мои датчики подсказывали? они ни черта не подсказывали. мощное электромагнитное излучение сбило настройки всей бортовой электроники, сэр. - кофе? - поднять взгляд я не смел, но кривой оскал Эш все равно различил с хрустальной ясностью. информационные поля, квантовая телепортация. этот дымообразующий запах так коррелировал с ее цветами. fucking black and blue all over your face. - что хочешь, - фыркнула она, завершая практическую властным штрихованием творца. почерк почти врачебный и сатанинский. Эш-ш-шл-ли. Ash. Sh-h, don't make a beep. было самой трудной из задач. высоким людям также некуда девать ноги, сидя за столами в кафе, поэтому всякие райдеры и прочие гораздо более чистые и ангельские создания неизбежно задевают их по коленям, если сидят напротив. нет, перед этим мы ехали куда-то в метро. я изводил уже третью за последние полчаса чашку латте, а она все игралась со сливками в своем американо, изредка поднимая просмоленные тушью ресницы, чтобы произвести очередной выстрел в голову. Аммо бесилась в те деньки тоже, недоумевая, с чего я взял, что у меня нет шансов. я основывался на том, что Эш ведь понадобилось просто показаться мне на глаза, чтобы размозжить по своей гармонии, все переломать своей красотой, присвоить своим сиянием, просочиться везде, все сожрать, так разве того факта, что она не ловит мой резонанс, не достаточно, чтобы предположить отсутствие шансов. ума не приложу, в какое кафе мы ходили, в каком районе оно располагалось, как именно я излагал заезженную матчасть блока дельта, насколько скучно ей было, насколько странно. подозревала ли она за мной наебалово в лице Андерса. - ты разбираешься в технике? - насколько много шансов спалиться у меня было. я тихо дрожал и очень много курил. косой кадр, когда она прикуривала от моей пластиковой зажигалки на кнопке, в который затесался молочно-белый изгиб ключиц, кулон во впадинке, похожий на боевой патрон. - смотря в какой. - улыбка хищная, походившая на оскал, при такой щурят глаза и морщат нос. черные тени внутри издевательски подначивали сломать что-нибудь и расплакаться в качестве лучшего признания в любви. единственно доступного. спокойно, ты ведешь себя странно. - да просто есть у меня в сети один знакомый, хотелось бы выяснить кто это. - ишь. была ли это попытка зондировать почву или просто невинная откровенность, мне неведомо до сих пор. - тебя донимают хейтеры? - Эш для меня даже смеялась. - нет, наоборот, это скорее фанаты, - не без бахвальства. страсть меня плавила. идею о том, что часть вдыхаемого мной воздуха принадлежит ее выдоху, пришлось запинать в затемнение после того, как у меня из-за нее чуть не встал. в изнурительной борьбе требуется большая осторожность и тщательный выбор слов. - донимают? - колено по колену, когда перекладывала ногу на ногу, и уже не в первый раз. на ней были кожаные шорты до середины бедра, а дальше вниз голую кожу ничего не прикрывало. едва зашнурованные вишневые берцы доставали чуть выше щиколоток. безупречное, как неон, белое, как #ffffff, точеное колено балерины. страсть неспешно проедала меня, как стакан серной кислоты, залпом опрокинутый за ее здоровье. - ну нет, я ничего не имею против фанатов, просто мне не нравится, что за мной кто-то следит, а я не вижу, кто именно. - если бы Эш решила меня проверить, она могла бы исходить только из интуиции. я слишком пристально наблюдал за деталями. если бы она исходила из интуиции, это могло бы означать, что. - напиши заявление, если у тебя есть доказательства, - она задумчиво потянула из предложенной мной пачки еще одну сигарету. - нет, ты не понял, я не желаю никакого зла, - она походила на какое-то животное. маленькое, но хищное млекопитающее, юркое, гибкое, дикое. вероятно, это хорек, но я не слишком хорошо в них разбираюсь, потому что большую часть никогда не видел и предметным изучением себя не утруждал. - я хочу просто играть по-честному, - я завидовал ее сигарете, пожалуй, даже больше, чем Эду. у меня не было фишек, чтобы играть по-честному, и в мучительной лихорадке, от которой чашка звякала по столу, ложка по чашке, сердце по ребрам, зубы по штанге, я чуть было этого не произнес. милая, милая Эш. единственное, к чему мое признание в тот момент могло бы привести, это к предотвращению демонтажа, потому что сдаться ей частично уже не вышло бы. мы ехали на эскалаторе куда-то вверх, она стояла надо мной, заглядывая в глаза с пытливостью ребенка, угодившего в музей, - я думала сначала, это линзы. - я хотел бы, чтоб она продолжала так думать. коэффициент ужаса достиг предельного овердрайва и перестал восприниматься, как производимый трением о воздух визг летящей в бездонную шахту лифтовой кабины, так что я не испытывал уже ничего, кроме питоновых колец страсти, стискивающей так больно, что почти нежно, любовно разевающей черную пасть. - думала, значит, я не просто драгдилер, но еще и кибергот. - изучала и хихикала. - а разве нет? - я хотел сказать, чтобы она на меня не смотрела. не смела на меня смотреть. смотреть на меня вредно для глаз, хуже ультрафиолета, и не только для них. я хотел зациклить эту секунду равного удаления от низа и верха на тихо урчащем зубчатом колесе эскалатора в гиф и не вылезать оттуда вообще никогда. я не сказал и не сделал ничего, потому что нечего было поломать, некогда было расплакаться. что за дрянная конструкция. инструкция. что за
что за? я чувствую себя отвратительно! я чувствую себя отвратительно! я чувствую себя отвратительно! сообщение было доставлено на Кейси ближе к утру, что позволило мне спросонок и с похмелья охуеть напрочь еще в самом начале. это пиздец, Кейс, это конец. just in Case. я смел спать той ночью, придя наконец к подобию компромисса с Аммо в области проигрываемой музыки. в шикарной соборной акустике нашего цеха сладж воплощал мои самые смелые представления о грозе, возносясь и низвергаясь с апокалиптической уверенностью на наши головы. Аммо нравилось дребезжание. пхать себя в тесную пушистенькую шкурку Кейси представлялось проблемой, но я пытался. я покончу с собой. ебаный Эдди, ебаный Мартин. отвратительно. что случилось, как заведенный повторял я, а в голове крутилось следом за рифами единственно приемлемое в такие ночи legalize drugs and murder. ебаный Эдди, ебаный Мартин. Эш и Эдди в непринужденной обстановке уединенного вечера на его территории. Эш и бокал шампанского. Эш и порция клофелина. Эш и битый сиквенс клофелинового дейт рейпа, Эдди, ретировавшийся по завершению своей части работы, Мартин снимал дальнейшие нехитрые забавы на телефончик. фото и видео. попробуй только кому-нибудь вложить. наш облюбованный и оборудованный цех заполнялся избытком света. мир стремительно сжимался до размеров петли у меня на шее, которой этот старый дебил хотел загородить от пули мамину голову. я знал, что надо что-нибудь написать, чтобы ее утешить, но никак не мог нащупать свое осязание. реальность размеренно шинковалась на набор несопоставимых частей. эй, плакса, что случилось на этот раз? ебанутый парнишка, приходившийся Аммо соседом по комнате, опять немного перебрал, только и всего. она запустила свои ледяные пальцы мне в волосы. говорят, утопающих можно таким образом спасти. со стороны философски настроенной Кейси странно было бы разразиться очередью истеричных проклятий при виде подобной новости, поэтому она ответила Эш, что любит ее, и что все наладится. ей не следовало смотреть на меня, думал я, обменивать с этим сорсом черной крови пакеты данных. Аммо молча гладила меня по голове, как животных, и это ощущение было странным от новизны. упорядочивало ненависть, пригвождало ее, препарировало, схематизировало. чтоб не беситься тут непродуктивно. спасибо, произнес я. сначала надо спиздить его телефон. что произошло? он не может больше существовать, понимаешь, его нужно убрать как можно скорее. я убью его нахуй, Аммо, вот что произошло. хотелось спешить. возможно, твое предложение не согласовано, давясь смешком, остроумно подсказала она. а когда я получу его телефон, мне придется это увидеть. хм, ты часом не циклодольчиком сегодня поужинал, дружище? иди спать, пожалуйста. я даже не знал, что страшнее, такой широкий спектр возможностей разверзался из данного нода. lich's lament про пару парней, двух девушек и один стул.
как хорошо, что она пропустила занятия. сидя с телефоном на уроках, я хладнокровно ее утешал, чтобы отвлечься от настигающей спешки. jajaja, мать я посажу на тот, с которого спрыгнул отец, разве это не очевидно. в каком-нибудь очередном континууме, где наебнусь об укоризненные голограммы обоих сразу. укоризненным всегда оказываюсь только я сам. все обрело кристальную ясность, пока я блевал нефтяными излишками суррогатного кофе в школьный унитаз, а ужасная черная гладь услужливо простиралась за спиной, стуча в ушах отвращением. что-то ломалось, со сладостным индустриальным скрежетом теряя равновесие, медленно-медленно заваливалось на бок, как исполинский козельный кран при легком сдвиге тектонических плит. в тектонических плитах дыхание вечности, и торопиться ему совсем некуда. там была одна фотография, от которой я никак не мог оторваться, равнодушно пытаясь решить, кто из нас с Мартином при таком раскладе больший преступник. она смотрела в камеру, размазанная, как дикий зверь, очень красивая, очень обнаженная и недосягаемая. хрупкий пластик дешевой трубы поддался с простотой картона и папье-маше, приглашающе треснув, едва только я заглянул в видео. никаких хитроумных планов в этом случае быть не могло. быстрее. почему так медленно. кристальная ясность. - эй, Мартин. - я сидел за последним столом, переместившись из правого ряда в средний, и тыкал пальцем ему в спину. Эд обернулся даже раньше. эти сладенькие сидели вместе с первого класса. настоящая любовь. - не прикасайся ко мне, выродок очкастый, - отзывчиво прошипел Мартин, чем снискал долгий взгляд нашей преподавательницы по математике. мы писали контрольную, в глобализованной спешке я почти закончил, но дальше откладывать было уже невозможно. Эд смотрел на меня, следы догнивающей красоты делали его уродливым вдвойне. этот человек предназначался для роли свидетеля обвинения, а для того, чтобы с ним разобраться, у меня в запасе хранилось дыхание вечности. вот демонтаж Мартина был делом безотлагательным. ничего странного, ничего страшного, потустороннее сияние ее глаз. даже если он и слил куда-нибудь эти фотки, никому, кроме него, их использовать против нее в голову не пришло бы, а выкинув их в сеть или корешам до момента уничтожения телефона он лишился бы потенциальных средств шантажа. - помнишь, ты мне ебало когда-то хотел разбить, за то что я пидар? - чтобы старина Эдди хорошенько расслышал и запомнил каждое слово, которое ему придется воспроизводить в полиции. иначе с убеждением следаков в беспричинной вспышке ярости у меня могли возникнуть проблемы. Аммо и представить не могла, как сильно взбесится, когда узнает, что истинным мотивом я с этим борделем делиться не намерен. рассказать все как есть, тем самым ободрав камуфляж и заодно вложив Эш в позор огласки и допросов - да черта с два. я был прозрачен, как ледяной душ, адреналина гидрохлорид. - сейчас будет хорошо, - процитировал я, но он, кажется, даже не распознал. или успел прикинуться. его растерянное оскорбление и недоуменный возглас нашей несчастной математички, прозвучавшие одновременно, потонули в грохоте стула, который я опрокинул, когда поднимался. я хотел, чтобы было грязно, потому что мы с Мартином оба этого вполне удостоились, но сантиментами в демонтажном деле иногда приходится пренебрегать. функциональность, eh. этот человек больше не мог продолжать существование, потому что лишился на это права. простая работа на результат. расстояние между столами слишком мало, рассудил я, чтобы ударом о крышку можно было кого-нибудь угробить, даже если задействуешь обе руки и пожертвуешь равновесием, но рожу разбить вполне возможно. нечего было медлить и церемониться, так что я обошел Мартина сбоку и со всех своих машиностроительных сил впечатал его ебалом в столешницу. вышло бы удачнее, не положи он на тетрадь руку, плечо амортизировало урон, но результат меня вполне устроил и без того. Мартин был ниже, но шире в кости, интуитивнее и гораздо опытнее, а от такой подставы совсем взбесился, так что первоклассную пиздюлину в живот, усиленную ускорением разворота, с которым он встал, я поймал еще до того, как успел полностью разогнуться, это было благоразумно, экспириенс, второй удар с хрустом пришелся прямо в очки, про которые я помнил, но разницы уже не было, он делал свою работу, я - свою, в переносице расцвела ослепительная лампа накаливания, а вкус крови я зарегистрировал еще до того, как приземлился на спину где-то за пределами неудобно узкого прохода в простор позади последних столов. - охуел? - ошеломленно уточнил Мартин. учительница ахнула, пришла в себя и поспешно ринулась к двери. с треском открыла, захлопнула, обеспечив неизбежное появление охраны в самом скором времени. ну, ей требовалось преодолеть по пути к спасению не один коридор. старость не радость. все еще жмурясь, я смахнул поломанную оправу, кое-как стер с лица липкую от крови мешанину осколков, на которые этот пластик дробится не хуже стекла, и открыл глаза. он просто стоял надо мной и глядел, не в силах найти достойного объяснения такой внезапной катастрофе, а остальные тщательно внимали в звенящей тишине. очень медленно, до абсурда. - щас, - припомнил я. - будет хорошо, - от пинка в колено он пошатнулся, удержался, но повтор приема довершил начатое, когда он запутался у меня в ногах и потерял равновесие. это не Мартин был медленным, это старое-доброе сказание о блоке дельта снабдило меня всем необходимым для выполнения такой работы. он-то был парень не промах, даже руки, падая на меня, выкинуть успел, но мои оказались длиннее - я его уже встречал, раскрытой ладонью поймал за разбитое, скользкое от крови ебало, успев удивиться, что ко мне в руку вмещается при необходимости целая половина такой башки, и направил в бетонный пол, приплюсовав по пути к его весу собственное ускорение от толчка. череп - штука относительно крепкая, но в целом не выдерживает критики, и, проламываясь, издает особенный треск. полагаю, я убил его уже тогда, но желание удостовериться из упрямства подняло меня на ноги. ебаная мнительность, этот проклятый стул. канонический стул, служивший Аммо впоследствии источником безбрежного веселья. как, как тебе это удалось. стулья в нашей школе были полностью идентичны миллионам других таких же, стоявшим в прочих учебных заведениях, и представляли из себя сваренную из полых чугунных труб конструкцию с хилыми фанерками сиденья и спинки, привинченными на болты. чертовски неудобное орудие убийства, но никаких более приемлемых устройств мозжения в классе при беглом осмотре не обнаружилось, единственным выходом была импровизация, а идея добиться желаемого голыми руками или ногами меня вопреки здравому смыслу в тот момент даже не посетила. моя демонтажная карьера лишь брезжила на горизонте. единственный плюс таких стульев состоит в литом чугунном сочленении, объединяющем задние ножки со спинкой, за счет чего каждая из опор спинки продолжает ножку - единая вертикаль, которую при крайней необходимости можно рассматривать как шест. использовать такой шест для дробления не так уж и непосильно, если одной рукой взяться над сиденьем, второй - под ним или под спинкой, кому как удобнее, и применять по методу такого старинного рыболовного приспособления, как острога. основной минус этого странного выбора в орудии убийства состоит в весе, который может к концу мероприятия здорово утомить, особенно если все ебало залито кровью, а в глазах и пальцах жжет от заноз. мои очки из особого материала. специального материала, он стоит хуеву тучу денег, потому что изготавливается эксклюзивно и претерпевает уйму последовательных обработок, которые позволяют получить прозрачный полимер, обладающий рядом свойств пермаллоя. не пропускает это чертово электромагнитное сияние информационных полей. к моменту, когда преподавательский состав в сопровождении двух испившихся от безделья школьных охранников подоспел на место преступления, я свою работу по части Мартина закончил беспрепятственно и наверняка. просто блестяще. справился на ура. в созерцании получившейся бойни открылся какой-то непристойный комизм. помнишь лужу на полу, которую ты назвал мясными помоями. настойчивый и липкий запах фарша. какая-то из моих одноклассниц коротко вскрикнула и затихла. даже не смертельный ужас перед воплощением крипипаст о блоке дельта, который всех до единого внезапно оковал, стал причиной отсутствия каких-либо помех между мной и моим квестом, а обычное скудоумное желание зрелищ. в бензиновом мареве коллективных волн информации я различил руку какого-то смельчака, снимавшего на телефон. как хорошо, что она сегодня не пришла. щас будет хорошо, щас будет хорошо, задыхался Мартин на видео, щас будет. соски у нее розовые, как мармелад, грудь совсем маленькая. Эд все еще смотрел на меня в тупом оцепенении животного ужаса. ничего странного, ничего страшного. такой героический стул и матери не грех было предложить, чего уж там, но мать отсутствовала, пришлось занять законное место самому и усладить себя игровыми попытками дописать контрольную, обреченными на провал, потому что без очков за утробным шевелением повсеместного нойза я не мог разглядеть ни доски, ни тетради, зато успел извозить в кровь ту часть работы, которая еще не загадилась брызгами, и оставшиеся минуты праздно отдыхал. кто-то из прибывших взрослых при виде плодов моего упорного труда не выдержал и разразился диким кудахтающим фальцетом. как и когда пронюхала Аммо, я до сих пор ломаю голову, но примчаться успела до приезда полиции, которого я в угрюмом кругу онемелого конвоя ожидал в вестибюле. ужасно непрактично, заметила она, заглядывая на меня поверх олдовых плеч начальника охраны и физрука. six car pile-up. jajajaja. тема сегодняшнего вечера. зато эффективно, возразил я. не переставая изучать, она неуверенно качнула головой. глаза в порядке? хуй знает, отозвался я. куда было спешить? выразительные брови, выразительные губы, выразительный взгляд. любовь к Аммо созерцательного свойства, но ее личность удалась ничуть не хуже. yolo, пожал плечами я. не знаешь разве.