- Здесь недалеко воинский полигон, нас там готовили на фронт. Стрелять учили, танками обкатывали, ну и поражать их деревянными гранатами тренировали.
- Семен, ты же помнишь, я уговаривал тебя не лезть в это пекло.
- Не надо, отец. Что было то прошло. Урок получил, даже вроде немного поумнел. Ни к чему сейчас вспоминать, да и настроения нет.
Петр Степанович посмотрел в зеркало заднего вида на сына и в очередной раз поразился изменениям, которые произошли за последнее время с человеком. Всего семь месяцев минуло, как Семен хлопнул дверью квартиры и ушел, заявив при этом, что и ноги его не будет в доме, где живут ватники и скрытые пособники москалей.
Конкретные разногласия в семействе начались, после того как сын, окончив школу, записался добровольцем в ВСУ. А может и раньше, просто происходящие мелкие ссоры ничем не отличались от обычных присущих любой семье событий. Молодые люди, как считали старшие Приходько, во все времена встречали в штыки попытки родителей построить жизнь своих чад в своем понимании "как нужно жить". Постоянная занятость, уверенность, что школа возьмет на себя большую часть воспитательного процесса подрастающего поколения, а родителям останется лишь контроль над посещаемостью уроков и проверкой дневников преподнесла в конечном итоге полное непонимание друг друга в семье.
Ладно бы еще родители были какими-то там алкашами или тунеядцами. Нет, все нормально, фамилию никто не скомпрометировал. Отец работал на заводе инженером, мать в райотделе МВД инспектором детской комнаты милиции, оба получали зарплаты, всегда вовремя проявляли озабоченность по поводу одеть - обуть и накормить двух детей, которых могли позволить себе, не смотря на постоянную занятость и нехватку времени. И не смотря на то, что время на дворе бурное, непонятное, жизнь с каждым годом все дороже и дороже их семья оставалась успешной, и на первый взгляд вроде все у них "ништяк", как и у других людей, в общем-то. Но бес попутал. Мать, капитан милиции, поспособствовала прописке в своем районе и активно помогала в становлении военно-патриотического клуба для детей в одной из пятиэтажек на Чугуевской улице. Даже порадовалась. Совсем недалеко от дома и теперь ее дети по вечерам не будут сопли морозить, пропадая где-то в подворотнях строений Червонозаводского района города Харькова. Поэтому собственно и старалась, помогала обустроить в полуразрушенном доме спортивный клуб, предварительно выгнав из подвала бомжей. Сразу же записала сына в одну из групп.
Тогда, пять лет назад, в городе активно внедрялись подобные детские заведения, кто-то в правительстве Украины очень озаботился правильным воспитанием будущих строителей "незалежной" и привитием национального самосознания у подрастающего поколения независимой (надо понимать от России) Украинской республики. То, что и в школах стали внедрять новую политическую доктрину никого из родителей особо и не напрягало. Все внимательно слушали, что им активно вещают с экранов телевидения. Незаметно, но постоянно изо дня в день внушалась идея войти в Евросоюз и стать полноценными европейцами со всеми их благами и прекрасными дорогами, которые сами по себе приведут к путеводной звезде, манящей и сверкающей на небосклоне родной "Неньки - Украины". Во что это выльется никто даже и не задумывался.
Вскоре вместе с сыном стала посещать спортзал и дочь. Нина на три года младше брата и как частенько бывает, старалась во всем походить на него. Не смотря на уговоры матери не заниматься мужским видом спорта, она тоже стала посещать спортивную секцию боев без правил "Панкратион". Очень переживала разрыв брата с семьей, а когда он записался добровольцем на фронт, заверила родителей, что вскоре, и она пойдет воевать с сепаратистами. Мать ничего лучшего не придумала, в запале взяла ремень и отхлестала "неразумную" доченьку. Та побежала жаловаться и никуда нибудь, а к своему наставнику.
Белецкий, руководитель патриотического клуба приверженности делу Степана Бандеры не скрывал, наоборот, он гордился родством с отцом основателем, мать Бандеры по девичьей фамилии была Белецкой, и кто-то из ее семьи являлся прародителем Юрия Белецкого. Прославившийся своими спортивными успехами и победами в единоборствах, насколько это верно на самом деле мать Семена не уточняла, воспитатель и тренер принял активное участие в семейной ссоре своей ученицы. Упрекнув родителей в недостаточном патриотизме, пообещал свернуть шею за недостойное поведение в деле воспитания будущей патриотки страны.
До этого Надежда Семеновна побывав раза два на тренировках сына, посчитала "Панкратион", которым он увлеченно занимается, ничем не хуже и не лучше других видов спорта. Тем более что и ему, и даже дочери, нравится пропадать вечерами в клубе. Юрко, как любил себя представлять тренер, заверил, её дети, вполне успешные и толк из них получится. Что он под этими словами подразумевал, стало понятно, когда проживающие в районе люди предпочли не выходить по вечерам из своих квартир. С целью наведения порядка на улицах воспитанники патриотического клуба могли применить и силовые методы. В милицию посыпались возмущенные жалобы на насильственные приемы привития патриотизма, всем, кто имел "счастье" проживать в этом районе. А юные патриоты подрастали и вливались в ряды молодежи, которая вскоре стала неуправляемой и не только в их районе. Таких воспитателей, как Белецкий, некогда проживавших в Галиции было немало на просторах Украины, и они сумели подготовить активистов своего толка в политическом устройстве Родины. Фашистские символы, шествия с факелами, погромы неугодных для них людей, создание отрядов самообороны, а потом, с началом войны с сепаратистами и прямое участие в добровольческих батальонах.... И это только самый верх деятельности неонацистской организации под управлением тридцати пятилетнего родственника Бандеры. Одним из правил, несмотря на то, что в самом городе так и оставался разговорным языком русский, в национальной скаутской организации "Пласт", в которую входил полным составом и военно-патриотический клуб на Чугуевской улице, общение между собой осуществлялось принципиально только на украинском.
Семен с родителями упорно объяснялся лишь на родном языке, как и положено для всякого уважающего и любящего свою Родину гражданина. Отец украинец, мать русская и таких смешанных семей в Харькове было много. Несмотря на давление всяких Белецких и иже с ним деятелей от проукраинских организаций в городе пока не привлекали к ответственности лишь за незнание украинского диалекта. Семен вначале переживал, что его мать, несмотря на давнишнее местожительство в Украине не знает государственного языка, но когда она сказала - ей хватает для общения с людьми и русского - заявил о своем протесте такой постановкой вопроса. В пику своим родственникам принципиально разговаривал в семье только на украинском языке. К нему впоследствии присоединилась и сестренка. Для Надежды все это смотрелось шуткой, и особого внимания на инцидент не обратила, сын отлично знал, что при необходимости она могла и не только на украинском разговаривать, так же уверенно и на белорусском языке изъяснялась. Но когда сын ушел из дома, громко хлопнув дверью, она от осознания случившейся беды слегла в постель. Скорая помощь, вызванная на дом, зафиксировала сердечный приступ, и врачи прописали покой. Отец попытался встретиться с сыном и поговорить по-мужски, но Семен гордо отверг. Так и сказал:
- Я не хочу иметь ничего общего с москалями, раз мать считает себя русской то пусть и катится к русским. Здесь живут украинцы.
Может немного и не так звучала тогдашняя его отповедь своим неразумным родителям, он уже и забыл, что в запале наговорил. Но сейчас вот, при появлении серой пятиэтажки еще хрущевской постройки, где и жила семья Приходько, у него защемило в душе и появилось непонятно откуда взявшееся чувство вины перед матерью. За прошедшее время с ним произошли резкие перемены в его мировоззрении. В настоящий момент ему было, что сказать своей маме, и едва только остановилась машина, торопливо, насколько позволяла рана все еще напоминавшая о боях под Дебальцево, заспешил к родному подъезду.
- Не торопись сынок. Нас там никто не ждет.
Горечь в интонации, и сами слова, заставили парня, резко остановится, и вопросительно взглянуть на медленно вылезающего из машины отца. Семен до этого "старался" не замечать желания родителя завязать разговор. И тогда, когда он увидел его в кабинете военного дознавателя, и потом, когда сел в знакомую старую "Ниву", и все пять часов пока ехали, молчал и не реагировал на вопросы. Лишь перед городом решился заговорить. Поведение не совсем понятное родному отцу, но осознанное для Семена. Обида на семью за равнодушие к его судьбе, во всяком случае, он считал отца с матерью в первую очередь виновниками в своих заблуждениях и ошибках, так и не отпустила, наоборот она все больше и больше переполняла душу и не давала снисхождения ожидаемым оправданиям от родителей.
- Почему никто не ждет? Они же знали, что ты за мной поехал?
- Ты не стал разговаривать, я и не настаивал, подумал - по приезду домой расскажу подробности. Телеграмму о смерти мамы мы послали в тот же день, когда случилось несчастье, но ты не приехал и даже не позвонил. Жаль, и я и сестра очень ждали звонка. Мы решили тогда, что тебя попросту не отпустили на похороны. Дочка ушла из дома почти сразу, после отправки тебя на фронт. Где она и что с ней я не знаю, вроде как живет с кем-то из твоих дружков. Я пытался ее уговорить вернуться, но она отказалась. Так что в квартире сегодня только я. Один как сыч.
Петр Степанович заплакал. Молча, давясь слезами, даже не стремился их вытереть или хотя бы скрыть от сына свое отчаяние и горе. До Семена еще не дошло, слишком невероятной была новость, он лишь обнял за поникшие плечи отца. Тот дернулся, как бы пытаясь отстраниться от непривычной ласки, а затем расслабленно приник к груди так неожиданно быстро выросшего и повзрослевшего сына.
- Прости папа, я был не прав. Прости, если сможешь. Я ничего не знал о доме. Во мне кипела обида, я уверен был, вы меня не понимаете и не любите. Поэтому и не звонил, а телеграммы я никакой не получал. Да и невозможно было ее получить, там такое началось.... Потом расскажу.
Глаза его были сухими, но душа рыдала, сердце переполнила запоздалая любовь к родному человеку, хотелось закричать, кого-то ударить.... Семен только сейчас, прижимая к себе рыдающего отца, понял, как же ему нужен был всегда этот мужчина. Пусть он и не занимал в семье лидирующую роль, оставаясь незаметным и не достаточно уверенным в своих действиях, но в тоже время он много значил в судьбе сына, никогда не отлынивал от обязанностей отца. Да что там говорить, Семен точно знал - сына он любит и старается быть ему полезным. Он не виноват в том, что мало уделял внимания воспитанию своего непутевого отпрыска, как и многие мужчины ошибочно считал - добывая средства на безбедное существование семьи, делает все зависящее от него. Воспитывать чадо он доверил своей Наденьке. Тем более ей и по должности полагалось заниматься подобными делами. Как-никак, а целый капитан, инспектор детской комнаты милиции.
После сокращения и увольнения из органов МВД ей было трудно найти дело по душе, очень переживала, что не дали доработать до пенсии, а тут ко всему еще и непонятки с детьми. Уход сына из дома со скандалом она восприняла очень болезненно, попала в больницу. Не успела выйти, как настигла новая беда, теперь уже с дочкой. Оба родителя не понимали, почему произошли трагичные для семьи события. Не видели причину разрыва. Матери не могло и в голову прийти, что те люди, которым она помогала создавать военно-патриотический клуб, настолько кардинально поменяют приоритеты у детей. Не думала, как и многие ее возраста люди, что настанет время, когда все они окажутся перед дилеммой: "ты свой, или чужой?". Нет, она не была уж совсем в стороне от событий, многие из них полностью поддерживала, например, резко отрицательно относилась к войне на Донбассе, видя здесь происки российских политиков, которые любыми путями стремятся не допустить процветание свободной и независимой Украины. Считала и даже была уверена - там воюют не украинцы, а москали и их прихлебатели, причем за российские деньги. Но в то же время не понимала, почему ко всему русскому надо относиться резко отрицательно, а уж оккупантом считать себя только потому, что она русская по национальности совсем идиотизм. Она родилась в Харькове, ее родители, бабка с дедом, всегда жили здесь. Прадед - известен как меценат города, хоть и был всего лишь купцом. В старые времена, Рыжова Павла Петровича знали только с хорошей стороны. Это Белецкого можно назвать примаком, он пришлый, а не она. А упрекать людей в слабом знании украинского языка вдвойне глупо, было время, когда все проживающие в стране вынуждены были не только знать, но и документацию вести на государственном языке, то есть на русском. Особого труда перейти на украинскую мову ни у кого из людей не возникало, но вот сила привычки, а порой и обида за то, что тебя вдруг стали считать гражданином второго сорта и чуть ли не врагом Родины, заставляло противоречить новым веяниям и законам.
- Ты же помнишь сынок, - Петр Степанович зайдя в квартиру, так и продолжал говорить стоя, даже не присел на стул. - Она и с вами не спорила на эту тему, старалась все свести к шутке.
Семену было невыносимо больно осознавать свою вину в случившемся. Ему хотелось взять и разорвать себе рот. Это не он, это язык поганый, рот его, высказывали горькие упреки и слова необдуманные, злые и несправедливые..., они оттолкнули от него маму, самое дорогое, что имел он в жизни.
- Господи, что же я наделал, как повернулся язык, произнося гнусные слова, эти упреки.... Откуда только взялись они, кто надоумил?
Чувство невозвратимой утраты, обида и злость на себя переполняли Семена, сердце болело от осознания непоправимого горя, а воспоминания, навеянные рассказом отца, рвали душу. Хотелось, как в детстве прижаться к матери и поплакать. Но.... Нет мамы, уже не поплачешь и не облегчишь страдания в ее объятиях. Не почувствуешь прикосновение ее рук на своей голове, никто не поцелует в царапину, от которой было не столько больно, сколько преобладало желание прикоснуться к родненькой, зная, что от ее рук всегда приходило исцеление. Ничего он уже не почувствует. Нет больше мамки.
Слезы, так долго сдерживаемые Семеном, непроизвольно выступили на глазах, судорожные толчки внутри груди перетекли в глухое рыдание. Отец присев рядом неуклюже приобнял сына и сквозь слезы пытался хоть как-то успокоить, утешить, не замечая, что вместо этого он еще больше бередит рану.
- Поплачь сынок, поплачь. Маму этими слезами не вернуть, но она, увидев их, поймет твое горе, и простит нам наши ошибки. Не уберегли мы нашу Наденьку.
Семену не скоро удалось перебороть слабость. Сморкаясь в платок, который услужливо подал отец, он сквозь продолжавшие всхлипывания спросил:
- Как она умерла? От чего?
- С сердцем ей стало плохо. Она пошла в очередной раз к Нинке, поговорить, убедить не делать глупости. Та видимо наговорила кучу гадостей и мать, возвращаясь от нее, не доходя до дома, упала. Никто не помог, меня рядом не было. Мне уже позвонили из морга. Врач, специалист районный при осмотре, определил сердечный паралич. Правда, в морге сказали, что причиной смерти мог быть нанесенный кем-то удар по голове. Сам понимаешь, мне тогда не до этого было, но потом я решил уточнить. Хоть и говорилось в заключении по осмотру трупа, что смерть произошла в результате остановки сердца, а уже затем, упав головой о землю, получила еще и рану, но упала-то она вперед лицом, а рана была нанесена по затылку, сзади. Вполне возможно, что кто-то ударил ее, но это так, мои догадки. Милиция даже не стала возбуждать дело. Да и кому это надо.
- Похоронили где?
- Похороны взяли на себя сотрудники районного отделения милиции. Народу было много, музыка играла. Поминки помогли соседи организовать. Нинка находилась все время рядом, рыдала и просила прощения. Но потом как отрезало, ни разу не пришла и не поинтересовалась, как я тут один справляюсь. Боюсь я Семка что-то за нее. Чтобы ни разу не прийти и не узнать, жив ли я.... Что-то не верится в такое безразличие, вполне может и такое быть - силком ее там удерживают. Оборзели бывшие твои дружки. Нацепили береты черные, вилы на них нарисовали, рубашки коричневые наповздевали. Ходят толпой, кричат не по делу "Слава Украине". Скачут, как умалишённые, заставляют всех тоже подпрыгивать, а если кто-то не скачет, как они, то могут и избить. Лишний раз на улицу не выйдешь, страшно. Нинке только недавно шестнадцать лет исполнилось, мала еще для замужества. Боюсь, как бы по рукам не пошла. Жеребцов в вашей секте хватает. Но и заявлять в милицию вроде незачем. Да и стыдно мне, соседи и так во всем обвиняют меня. Довел, говорят, Надю до могилы и детей выгнал из дома. Обидно... - мужчина беззвучно заплакал - я и пальцем никого в семье не тронул. Ты же знаешь....
Семену стало горько вдвойне. Раньше их семейство считали вполне счастливым и дружным. Мать любила шутить, и смех в квартире был нередким гостем. Соседи побаивались строгой милиционерши, она горой стояла за детей, и не только своих, частенько гоняла родителей за недосмотр по отношению к ним. А тут вдруг и в ее благополучной семье случился тот же казус, вот и радуются втайне беде. Злословят и поносят доброе имя Приходько. Семен порой задумывался, особенно последнее время: - кто же виноват в его разрыве с родными ему людьми? Отлично стал понимать - не могла сама по себе прийти в голову идея - уйти из дома. А порвать отношения с родителями окончательно, даже в мыслях не держал. Сейчас он уже может себе сказать - желание доказать верность суждений таким способом лишь подтвердило бессилие и неумение отстаивать свою точку зрения. Своим демаршем хотел доказать правоту и заставить мать пересмотреть отношение к изменениям в Украине. Он, по еще детской наивности полагал - демонстративный уход из дома послужит уроком родителям, заставит таким образом считаться с ним как с взрослым человеком. К каким последствиям эта ссора может привести, даже не подумал. Пять лет проведенных в постоянных тренировках в спортзале клуба научили многому. Он мог защищать не только себя, но и отчий дом со всеми, кто проживал в нем. А он вместо защиты напал. Пусть и словесно, но оскорбил своим отношением самых близких ему людей, которых по совести он должен оберегать.
Семен совсем недавно стопроцентно был уверен - все, что говорит учитель, его тренер, правда. Верил, когда тот убеждал своих учеников, что Майда - это революция, и весь народ украинский, имея в себе великий дух, основанный на традициях незаслуженно забытых борцов за независимость Украины, встал на борьбу за свободу от оккупантов и пятой колонны. Семен вместе с друзьями скакал на площади в день независимости и в экстазе орал: - "Кто не скачет тот москаль". С восторгом воспринимал атрибутику, ненавязчиво предлагаемую телевидением. Для подростков все происходящее вокруг было чем-то вроде компьютерной игры. Они увлеченно обсуждали свои "игры", хвастались друг перед другом атрибутами внешнего проявления патриотизма, навешивая эмблемы "Дивизия Галичина" на рукав куртки и приобретая футболки с надписями фашистской направленности. На плакатах трафаретом наносили надписи - "Москалей на ножи". Некоторые увековечивали свое видение происходящему в стране наколками и татуировками.
Клуб военно-патриотического толка, который посещали брат с сестренкой, ничем не отличался от подобных подростковых заведений. Никого это не удивляло и не возмущало. Двадцатипятилетняя "независимость" страны, направляемая умелыми дирижерами Европы смогла воспитать в молодых людях ненависть ко всему русскому, уверенность в своей исключительности. Приучила жить по европейским правилам. В понимании украинцев это означало заманчивые перспективы и перемены в жизни каждого украино-европейца, никто не сомневался, что новые друзья с радостью распахнут двери, примут в родственные объятия и поделятся с ними всеми благами, которые сумели за прошедшие века создать в своих странах. Посочувствуют прошлому прозябанию в далеких и чужих краях, дадут возможность жить на халяву и наслаждаться материальными новинками, своим изобилием поделятся, причем с радостью, как с долго ждущей возвращения блудной сестренки, причем совершенно безвозмездно, по-братски. И не нужно будет, отрывая от себя кормить москалей вместе с чукчами и азиатами. Россия в отличие от Запада всегда что-то забирала, взамен давая лишь законы, которые заставляли работать не покладая рук.
Все отошло на задний план, стоило ему побывать под пулями, увидеть рядом с собой смерть, и понять ради кого все они, оказавшись в окружении под поселком Дебальцево, так упорно кладут свои жизни на алтарь смерти. Особенно, после того как сослуживцы оставили раненого Семена, в окопах торопясь убежать от сепаратистов, чтобы выйти из окружения. И уж совсем заставило пересмотреть взгляды на жизнь, когда замерзающего и раненого нацгвардейца не добили тут же, на заснеженном поле боя, а доставили в госпиталь люди, которых он считал врагами. Когда сделали операцию, позволившую сохранить руку, лишь отчекрыжив мерзлые пальцы левой ноги. Он ожидал, что его бросят в подвал, и сотрудники МГБ сепаратистов примутся выпытывать "тайны" рядового Приходько. Но ничего подобного он так и не дождался. Лишь один раз в двери палаты, где лежали четверо таких же пленных армии ВСУ, пытался ворваться орущий воин, и как потом им объяснили: его семья попала под артобстрел и полностью погибла под завалами дома где-то на окраине города. Вот и рвался в палату совершить месть. Их оберегали от подобных мстителей. Кормили и ни разу не попрекнули куском и даже не пытались завербовать, перетянуть на свою сторону. Он не единожды вспоминал последний разговор с матерью, когда в гневе, чуть ли не крича, обвинял ее что она не патриотка и сочувствует русским, а Путин, которого одобряет, нехороший человек, редиска. Пытался доказать, что именно он не дает закончить революцию в Украине, и именно под его внушением все телевидение России старательно навязывает Нео-совковую политику людям. Запомнил, как мама, смеясь над его словами, попыталась перевести в шутку разглагольствования кипевшего праведным гневом сына:
- Дурачок ты Семушка, несмышленыш еще. Живешь чужими мыслями. Если судить твоими понятиями так Путин будет виноват во всем плохом, что происходит в нашей незалежной неньки Украине. Так може он виновен и в том, что ты надел разные носки? - Она, продолжая смеяться, кивнула на ноги Семена. - Подсунул тебе специально, чтобы ты показался в них в своем сраном клубе и над тобой смеялись дружки? Ты подумай сынок и прими на веру мои слова. Мы не должны винить в своих ошибках и бедах соседей или еще кого-то. Всегда и во всем ищи первопричину своих неудач. Вот взять, к примеру, твои носки. Ведь знаешь же прекрасно, что они не парные, а надел. Зачем? Есть же нормальные пары. Почему же не взял их? Лень было искать? Лишний раз заглянуть в нижний ящик комода не захотел? Так, мол, сойдет? Ну и кто тогда виноват? Я не виновата, отец тем более и уж никак не Путин. Зачем наговаривать плохое на человека, когда он ни сном, ни духом, даже не догадывается, что какой-то там хохол обвиняет его в своих ошибках. О-хо-хо.... Мал ты еще сынок, вернее вымахал- то уже будь здоров, а вот умишко твой не успевает за ростом тела. Как был детским, таким и остался. Поэтому не торопись повторять то, чего не понимаешь за чужими дядями.
Воспоминания давили и распирали Семена изнутри, слезы, хоть и пытался остановить, продолжали застилать глаза. Он мысленно возвращался к прошлому, прокручивая все произошедшее в последние дни перед уходом из дома. Упрекал себя в нежелании понять родителей, пытался тут же оправдать свои поступки, искал виновных и, не находя с поздним сожалением констатировал:
- Без-воз-врат-но. Ничего не изменить и не вернуть. И мама больше уже никогда не разбудит утром и не скажет: "Вставай Семушка, поднимайся соня, проспишь все на свете. Нинка все блинчики слопает, тебе ничего не оставит".
Семену вдруг очень захотелось увидеть сестренку, узнать, почему она ушла из семьи, что подтолкнуло к столь решительному отказу от родительского дома. Единственно, что приходило на ум - это влияние на ее детское понимание действительности кого-то из руководителей клуба. Если он поддался, то убедить молоденькую соплячку.... Как два пальца об асфальт. Возможен такой вариант? Вполне.
Семену пришедшая в голову мысль не понравилась. Если все обстоит именно так и лишь в этом причина ее отказа от родителей, то ему придется вмешаться и попытаться ей объяснить, насколько они оба не правы. Он боялся, что подобные действия приведут к противостоянию с его бывшими товарищами, причем боялся не за себя. Труса праздновать он уже давно разучился и короткое время, проведенное в ВСУ, лишь подтвердило умение противостоять и не поддаваться страху. Но сейчас перед ним встал гораздо больший вопрос. Изменившиеся взгляды на жизнь пришли не спонтанно и не вдруг. И даже не из-за обиды на сослуживцев бросивших своего товарища на поле боя. Он добровольцем пошел воевать с сепаратистами, был уверен, нет там украинцев, воюют одни русские, которым хочется отжать Донбасс, так же, как и Крым. Оккупанты, одним словом. Вся Украина, как уверяли его новые учебники истории в школе, столетиями страдала под игом русских, которые всегда народ украинский считали своими рабами. Забывая, что он только наполовину украинец, а мама... - всего лишь исключение из правил.
Все бы ничего, вероятно так и оставался бы уверенным в правоте современной доктрины украинского правительства. Но вот как мириться с теми фактами, которые пришлось увидеть своими глазами? Не только его ровесники воевали рядом, были и солидные мужики в рядах ВСУ. И ему было вдвойне неприятно видеть, как доблестные воины чуть ли не в драку делили запасы продовольствия, обнаруженные в подвалах домов тех же украинцев по воле случая оказавшиеся в зоне боевых действий. Как подчистую выгребали из домов всяческую рухлядь и торопливо грузили в машины, боясь не успеть до возвращения хозяев. А хозяева воевали за свой дом упорно и даже намного удачнее, чем они, истинные патриоты. И никакие не ватники гнали мародеров, люди просто-напросто защищали дома, своих детей, как и раньше, когда нечто подобное происходило на многострадальной земле Украины. Кого только не было здесь, и все хапали, грабили, убивали, насиловали. И его сослуживцы ничем не отличались, делали то же самое, даже ни на миг не задумываясь, что буквально вчера считали местных своими братьями и сестрами, вместе сидели за свадебными столами и распивали горилку под крики "Горько" молодым, которых судьба соединила в учебном заведении. И особенно ударило по мозгам, когда раненого на поле боя нацгвардейца не стали эти колорады добивать, мстя вояке из среды карателей, видя в нем все то зло, что те сотворили, придя незваными в их дом. Пытаясь при этом, навести свои порядки, уничтожали всех несогласных. Наоборот. Помогли выжить, сохранили руку, дали возможность вернуться домой. И даже не пробовали завербовать, всего лишь раз допросив и выяснив всю его подноготную. Врач, постоянно посещая палату, подробно отвечал на вопросы любопытствующих раненых о своей судьбе в дальнейшем. Их всех в первую очередь интересовало: обменяют как военнопленных или оставят здесь, заставив отрабатывать за разрушения в результате артобстрелов. Если обмен совершится, то не предъявят ли счет за операции и лекарства Украине? Да и других вопросов хватало, на которые терпеливо отвечали и врач, и сестричка. Благодаря им становилось более-менее понятно, кто является инициатором карательной операции против жителей Донбасса. Никто из прежних его руководителей почему-то не упоминали в проводимых ежедневных десятиминутных политинформациях о том, что сменив на Майдане Януковища, они дали возможность Бене Коломойскому полностью прибрать к рукам самые богатые регионы страны. Именно он ради защиты захваченных земель и предприятий сколотил собственную армию карателей из бывших ультра, в которую по какой-то причине попал и Семен.
Сумел вычленить основное и разобраться в ситуации, как он считал самостоятельно, лишь слегка его подтолкнули к определенным выводам слова матери. Она ненавязчиво и терпеливо противостояла целой системе, направленной на привитие нужных в настоящее время мыслей молодежи. Не преуспела, своих детей не отстояла. Но ее можно понять и простить. Чересчур не равные силы. Взять хотя бы обычный телевизор, если день-два посмотреть пятый телеканал украинского телевещания, то убежденность сама появится, и уже не сомневаешься, что любой русский это террорист и оккупант, убивец детей и путинская шестерка, нападает на добрую, свободную и демократическую Украину. Удивляться приходится, если кто-то вдруг станет утверждать обратное. Семену не надо об этом напоминать. Прошло совсем немного времени, когда все происходящее в стране было ясным и понятным, не возникало даже мысли о возможной неправильности избранной государственными чиновниками политики. Но стоило лишь повоевать немного, и все стало на свои места. Он смог взглянуть на происходящее уже не с позиции оголтелого нацика, сумел самостоятельно проанализировать ситуацию и сделать определенные выводы. И видимо в немалой степени повлияли на его умозаключения разговоры с матерью.
Воспоминания и последующие размышления не помешали ему готовиться к походу к своим бывшим одноклубникам. Попросил отца поддержать его, пока он достает свой баул с антресолей, куда сложил все свои вещи перед уходом из дома. Достал биту, переделанную им под добротную дубинку и уложенную в сшитый чехол. Сразу же надел разгрузку, специально оборудованную, под ношение биты, ножа и кастета, державшую вес на теле за счет лямок и широкого кожаного ремня с бляхой, на которой выделялся ярко выраженный трезубец. Посмотрел и куртку, но решительно отложил ее в сторону. Все побрякушки, которые он с гордостью демонстрировал на своих вещах, сейчас показались нестоящим внимания хламом. Солдатская форма, что ему презентовали еще в Донецком госпитале, смотрелась более достойно и снимать ее он не собирался.
Отец молча помогал, он уже понял, куда собрался сын и не мешал ему. Лишь, когда тот направился к выходу, попросился:
- Семен, я тоже с тобой пойду, дело чести нашей фамилии меня касается в первую очередь. Вернуть дочь в лоно семьи отцова обязанность. А еще мне кажется, там не обойтись без драки, да ты и сам это понимаешь, судя по твоим сборам. Помочь в случае чего я еще в состоянии.
- Хорошо папа, но с одним условием, пока не скажу, ты ни в коем разе не лезь. Да и вряд ли ребята возбухать станут. Я же для них свой.
Насколько он ошибался, считая одноклубников своими друзьями, понял, даже не успев перешагнуть порог клуба. Толпа подростков на небольшом пятачке перед входом преградила путь, и первые же их слова носили угрожающий тон. Из группы стоящих на проходе малолеток выделялись двое более взрослых юношей. Семен знал обоих, не раз встречались на ристалище. И хотя по молодости лет ни он, ни стоящие на его пути спортсмены ни разу не успели поучаствовать в больших соревнованиях, встречаться в отборочных и квалификационных схватках приходилось неоднократно. Одного он знал, как Жору Зимчука, и относил последнего к людям с неуравновешенной психикой. Или попросту к придуркам. Тот отличался жестокостью к соперникам. За счет роста, выделяющего его среди ровесников, он почти всегда одерживал победы. Казалось бы, все, что он делал на ринге, на восьмиугольнике огороженным сеткой не выходило за рамки правил. Он, как и другие активно применял удары ногами, руками, локтями, коленями, головой. Умело проводил броски, силовые и болевые приемы. Но было видно, какое садистское удовольствие тот испытывает в момент, когда соперник оказывался лежащим на полу. С каким наслаждением он добивал поверженного противника, пытаясь нанести увечье, при виде крови рычал и приходил в необузданное состояние. Только вмешательство рефери могло остановить и не дать совершиться возможному убийству от рук и ног этого Жорика.
Семен стал с некоторых пор понимать - жизнь всегда непредсказуема, и умение постоять за себя ценилось, как во времена гладиаторских боев в Римской империи, так и в настоящее время. Здесь, в городе, казалось бы, внешне вполне благополучном, на улицах между тем считалось - кто сильнее, тот и прав. Особенно в среде молодежи. Поэтому его нисколько не удивили воинственно настроенные подростки, встретившие одетого в военную форму без знаков различия, бывшего одноклубника неодобрительным гулом. Не было сомнений у Семена: здесь кто-то уже успел проинформировать о его пленении, затем обмене "всех на всех", в результате которого, он вернулся домой. В каком свете попадание в плен, произошедшее с ним на фронте, преподнесли одноклубникам воспитатели, он догадывался. Не было более позорного деяния, как оказаться в плену. Превозносили и славили только тех, кто не боялся погибнуть во славу Родины.
- Ну и где "Слава Украине - Героям слава"? - Семен специально начал разговор с провокационного вопроса - разве так встречают раненого героя и добровольца.
В ответ самый мелкий мальчишка цыкнул слюной сквозь беззубую щель во рту и плевок чуть не угодил на берцы Семена, а Жорик тут же постарался завершить словесно отрицательное отношение молоди к своему бывшему постоянному противнику на ринге:
- Ты чо приперся? Да еще и батю притащил. Думаешь, дед словечко замолвит? Мог бы сенсея посетить и самостоятельно, большой уже мальчик.
- Жорик, у тебя память видно потекла, ты не врубился кто перед тобой?
- Ха! Харе чувак трындеть. Короче. Я бы на твоем месте тухнул отсюда. Тебе не рады здесь, трусов мы не уважаем.
- А ты выходит смелый? Что-то я тебя рядом с собой в окопах не наблюдал. Твой пахан, наверное, немало лаве отстегнул кому надо, а ты и рад, цел и невредим, стоишь тут и воняешь.
Семена провожали в армию торжественно. На площади города было построение всех добровольцев, одетых с нуля в пятнистую форму, с автоматами на груди, защитными очками на шлемах-касках. Многочисленные знамена, толпа друзей и родственников, напутственные патриотические речи, духовой оркестр, а затем под звуки Запорожского марша посадили в автобус и отправили под Мариуполь. В клубе, на линейке, старший тренер-наставник достойно оценил поступок Семена, назвав его героическим и патриотическим, заверив, что портрет героя будет постоянно висеть в комнате боевой славы рядом с героями Украины, бандеровцами. И вот облом. Герой оказался совсем не героем, а обычным трусом, сдался в плен чуть ли не в первом же бою. Поэтому Семен и не удивился такой встрече. Вероятно, и он, будучи в их рядах, также вместо радостных приветствий стал бы высказывать нелицеприятные слова человеку, не оправдавшему надежд одноклубников. И если бы не армия и не увиденные воочию увечные и раненые солдаты на поле боя, бесславные бои, принесшие смерть в ее неприглядной форме, то может, все было бы по-другому.
- Я в отличие от тебя руки не тянул бы вверх. Это ты забздел. - Жорику очень хотелось унизить бывшего соперника. - Жить захотелось. Говорят, ватники тебя чуть не на руках носили, заботу проявили. Продался москалям короче. Да и вид у тебя..., шмот..., прямо скажем у бомжатника и то лучше. Надо было ватник одеть. Ништяк бы смотрелся. Да еще сбрую нацепил... и дубинку свою не забыл. Кра-а-са-ва, слов нет. Драться нацелился что ли? Зря. Срать рядом никто не сядет с таким.... Уж извини, трусов мы не привечаем.
- Вообще-то я здесь пять лет занимался.
- Так, когда это было? Сегодня ты мимо идешь, предателей мы знать не хотим.
Вероятно, словесная перепалка, в конце концов, перешла бы в драку, но помешали новые лица. Вышедшие на улицу тренер и сестренка Семена заставили сосредоточить внимание стоящих в кучке подростков на себе. Сестра рванулась было к брату, но застыла на месте, удерживаемая рукой Юрка. Этот молодящийся мужчина Семену всегда не нравился, хотя надо отдать должное он действенно вправлял мозги подрастающему поколению, воспитывая из них верных последователей делу его кумира и родственника Бандеры. Пацаны, попавшие в умелые руки явного фашиста, вскоре становились не лучше своего учителя. Но, как тренер он был на высоте, чем и привлекал юные сердца, незаметно прививая им кроме умения драться и духовные качества, присущие каждому бойцу рукопашного боя. Только эта духовность у него выражалась в навязывании своего понимания мироустройства. Гитлеровский девиз "Там, где есть мы, нет места никому другому" считал основной доктриной своей жизни. Воспитанный дедом, некогда служившим в отрядах УПА-ОУН (б), в духе идей Бандеры и его сподвижников, он активно внедрял в сознание украинской молодежи понятие сегодняшней действительности, основываясь на собственном отношении к ней и являющейся для него основой мировоззрения. Вроде бы намерения Юрко полностью перекликались с желанием всех украинцев видеть страну свободной, независимой и процветающей. Если бы не одно "НО". Ненависть помилованного судом СССР бывшего бандеровца ко всему русскому передалась и ему, а он в свою очередь старательно внедрял ее в головы несмышленышей, посещавших созданный им гадюшник. Такая духовная накачка своих учеников давала результаты, и не только в этом военно-патриотическом клубе. Последователей идеи создания государства полностью независимого от России было достаточно для того, чтобы молодежь Украины пошла по пути фашистской Германии. Воспитывая ненависть ко всему русскому у своих учеников, он мечтал о том времени, когда сможет сказать: - программа выполнена. Полный отрыв Украины от России налицо, украинизация Юга и Востока произведена, у людей ненависть ко всему русскому привита. Осталось лишь объявить - на геополитической карте мира появился славянский неонацистский бандеровский рейх.
Семену все это было в настоящий момент как-то по барабану. Подобные высокие понятия с некоторых пор его голову не посещали, сознание молодого человека застряло на перепутье. Оно и раньше зависело от того, в чьи руки попадет, и кто направит в нужное русло мысли и намерения стоящего сейчас перед толпой юноши. Белецкий вмиг понял, какую политику применить в отношении недавнего ученика. Двоякого мнения быть в этом случае не может. Один, пусть и успешный в спорте Семен, против десятка подростков для него мало что значил. А вот на примере как нужно поступать с человеком, проявившим трусость на поле боя, пусть и непредумышленно сдавшегося в плен, просто необходимо продемонстрировать и еще больше приблизить учеников к нему как к учителю и наставнику. Однако открыто давать команду "Фас" он не стал, понимал, что может себя поставить в неловкое положение, если эти недоросли не кинутся по его приказу на бывшего воспитанника клуба, а начнут выяснять, как все было на самом деле. Он лишь встретившись взглядом с Жориком, кивнул поощряющие головой и тот его понял. Повернувшись к Семену, произнес:
- Не нужен в отряде трус, ты не наш герой, всего лишь обычный предатель. И твоя мать тоже была русской шпионкой, и мы правильно сделали, устранив агента влияния.
- Ах ты, сволочь, гнида, так это ты мою Наденьку убил! - Петр Степанович, стоявший позади Семена, с криком бросился на Зимчука с кулаками. Более глупого поступка совершить было нельзя. Молодой, но уже умелый рукопашник, зверь в лице Жорика, одним ударом ноги отправил наскочившего на него пожилого человека на землю. Тот упал на спину и упал очень неудачно. Затылок встретился с бетонным бордюром.
Семену происходящее казалось абсурдной и глупой случайностью, но страшной в своей действительности. Для него все происходило как в замедленном кадре фильма. Вот отец бросился с кулаками на потенциального убийцу жены, тут же падает на землю от его удара ногой, голова встречается с бетонным выступом, и вот уже кровь растекается по асфальту неопрятной лужицей. В мозгу засела неотвязная мысль: - Кровь пролита. Назад не отыграть. Ему осталось лишь одно - месть.
Оцепенение прошло также быстро, как и замедленный ролик с убийством отца. Крик Семена, больше похожий на рык льва, совпал с его прыжком к убийце. Прыжок закончился проведением классической вертушки, и сразу же, не давая противнику упасть добавочный "джеб" в голову здоровой рукой. Жорик, не ожидавший стремительной атаки возможного врага, моментально был вырублен. Он еще только падал, а Семен уже провел косой удар ногой по голове стоящего рядом второму бойцу "Панкрата", он из всей остальной шелупони был более натаскан в боях без правил.
- Грозная связка..., вполне может стать смертельной для обоих недоброжелателей Семена. - Юрко не зря считался опытным бойцом и тренером, в доли секунды увидел угрозу жизни поверженных противников от разъяренного смертью отца, бывшим учеником. На автомате, даже не задумываясь, он вступился, пытаясь защитить своих воспитанников, и провел прием торнадо, та же вертушка, но удар проведен вполсилы, по привычке тренера оберегать жизнь тренирующихся бойцов. Он не мог Семена опрокинуть на землю, лишь чуть-чуть поплыло у того в голове от удара. Сориентировавшись, успел отклониться и уйти от последующего удара, тренер, по всей видимости, хотел провести прием "оверхед" сверху по плечу, задев тем самым рану на руке. Применив отработанный прием кувырка назад, Семен, неуклюже вышел из-под удара. Хорошо уйти помешала надетая дома разгрузка с самодельным оружием и больная рука. Память услужливо подсказала: - с тренером в его состоянии не совладать обычными для Панкрата приемами. Не тот уровень. И здесь не уличная драка, а самый настоящий бой, где выжить является основной задачей бойцов. Выжить любой ценой, с применением любых подручных средств. Останется противник живым или нет, значения не имеет. Главное победить. Подобное правило вдалбливал в головы своим ученикам и тренер. Семену уже пришлось в боях на Донбассе прочувствовать как оно актуально для выживания в экстремальной ситуации. Он, не задумываясь, выхватил дубинку, у него в руках она была смертельным оружием. Тренировался и отрабатывал приемы самостоятельно, никто в клубе не знал, насколько виртуозно он мог с ней обращаться.
Уйдя кувырком из-под проведенного противником приема, Семен, неожиданно для Юрко, намеревающегося произвести еще один хук в голову, ударил того концом дубинки в пах. Каким бы сильным и умелым бойцом не был человек получивший удар по самому оберегаемому месту, он моментально превращался в слабого и безвольного. А последовавший новый удар, уже по височной части головы, не давал никаких шансов устоять на ногах. Удар был быстр и верен, туловище буквально сразу, тихо, тихо рухнуло. Тренер завалился рядом с двумя другими поверженными противниками Семена.
Ему казалось - время остановилось, вся драма прошла одним мигом, и предотвратить уже никто и ничто не могло. Так же, как и смерть родителей. Доказывать что-то он не собирался. Никому. Он лишь мог отомстить. И он намеревался довести месть до конца. Что-то заставило взглянуть на сестренку. Успел заметить, и даже подумать: - она хочет ему помочь. Пистолет, непонятно каким образом, оказавшийся в ее руках недвусмысленно был направлен в сторону дерущихся. В голове повис невысказанный вопрос: - кому предназначена пуля? И последняя мысль: - Я же ее брат, не может в меня стрелять родная сестра - так и осталась с ним на века в его небытии.
Глава 2
Оцепенение. Ступор в мыслях и полная апатия. Дух потерял управление телом. Я отчетливо представил, как в сердце вонзается пуля. И как оно разрушается на кусочки, причем не столько от смертельного физического заряда, сколько от душевной эмоциональной боли. Осознание непоправимых потерь заставляет его учащенно и ритмично отсчитывать секунды, соблюдая очередность.
Стоп! Пуля только что разорвала грудь, я же почувствовал боль и понял.... Не может быть! Я замер пытаясь понять... - сердце бьется или в голове происходит пульсирующий отсчет времени? Выходит, оно уцелело?
Бешеный стук сердца становится реже, страх уже почти прошел. Чернота, опутывавшая до этого момента, истончается, кажется, меня кто-то упорно пытается вытащить из трясины или из зыбучего песка. Хотя раньше я никогда не попадал ни в болото, ни в зыбучий песок и представления не имел о таком явлении. Но вот ощущение.... Даже тело реагирует на происходящее и самопроизвольно пытается отряхнуться от фантазийного морока в виде черного обволакивающего меня холодного нечто. Почему-то казалось: время растянуто до бесконечности..., и мне страшно захотелось поторопить, заставить вечность перетечь в мгновение, осязаемое и понятное. Я почувствовал, как мое желание помогает скинуть оцепенение, еще недавно сковывавшее все тело. Оно извивалось, будто это змея, стремящаяся уползти из темноты к свету, к солнцу, к теплу.
И, вот оно! Я смог. Выкарабкался. Радужные сполохи резанули по глазам, я это чувствую, несмотря на то, что они закрыты. Все отступило, покой космической пустоты уже не угнетает сознание. Я могу, как и прежде волноваться, нервничать, ощущать тепло яркого солнца и даже запах зелени настырно лезет в нос. Мысли, желания, чувства, не скрываясь, заполнили целиком всего меня, и их не надо бояться. Как все-таки прекрасно это чувство. Сознание переполняет радость, от появившихся возможностей, заставляя забыть недавнее ощущение вечной темноты и мрачного космического холода.
Воспоминание о произошедшей трагической ошибки сестренки нагнетает горечь опасности, страх, засевший где-то внутри, и реально ощущаемый всеми органами чувств, заставляя тело покрываться испариной и мурашками в ожидании неприятностей. Неизвестность давит, вынуждая вспоминать то, что хочется забыть.
Успокаивает мысль: - сознание вернулось. Не показалось - это очевидный факт. Или новая боль заставила очнуться? Не могу понять: - Где болит? Рука с трудом непроизвольно тянется к предполагаемой ране от пули. Она должна быть где-то в районе сердца. Но ее нет.... Не могу найти? Но боль.... Она не проходит. Ей подчинено все тело, она отвлекает от мыслей, от ощущения жизни. Ну и пусть болит. Значит, я жив! Все остальное ерунда. Даже страдая, слышу звуки, запахи свежести, наполненные благоуханием цветов, они не напрягая обоняние, обволакивают голову, заполняя собой все пространство вокруг. На лице чувствую тепло от лучей солнца, душа трепещет от желания полета - непередаваемо прекрасные ощущения. Восторг переполняет, заставляя забыть на мгновение о возможной ране. Странно только: тело болит, а вот рука, ранее почти обездвиженная, нет. Наконец до меня доходит: ноющая острая боль напоминает мне не что иное, как телесные муки после тренировок, а особенно от спаррингов на ринге. Синяки на теле постоянно пугали моих родителей, но я героически терпел, понимая - через боль появятся навыки и умение постоять за себя в драке. В Панкратионе понятие победы всегда приходит через телесные муки и страдания. Так что все пучком. Желание покончить с этими ощущениями, с болью, накладывалось на другое. Страстное, жгучее желание отомстить. Оно переполняло, заставляя думать только в этом ключе.
Неожиданно к прежней боли добавляется новая. Я чувствую ее, тело содрогается от ударов. Явно ногой. Это что же..., подонки продолжают меня бить? Сволочи, пидоры малолетние. Встану, мало не покажется. А пока нужно сделать все возможное для сохранения жизни. Скрючившись в позе зародыша в утробе матери пытаюсь закрыться руками, предохраняя голову от ударов. Несколько дополнительных пинков уже значения не имели, тело не реагировало, оно и так было переполнено болью. Застыл в ожидании продолжения экзекуции.... Но ее не последовало. Тело подхватили за руки и куда-то поволокли. Ступени..., вонь подвала с присущими ему запахами, железный браслет на руке с цепью.... Невнятный удаляющийся разговор нескольких человек. С трудом открываю глаза, вернее пытаюсь, приходит понимание - без помощи не получится. Свободной рукой дотягиваюсь до лица и чувствую - глаза от удара по переносице заплыли. Приподнимаю веко и сквозь щель пытаюсь осмотреться. Сплошной туман, лишь смутные очертания. Но свет откуда-то падает, я его не столько вижу, сколько ощущаю.
Странно все. Избили, затащили в какой-то подвал или полуподвал.... Зачем-то прицепили цепью к стене. Ни слова не сказали, закинули и ушли. Сижу как собака на цепи в вонючем подвале какого-то строения. Продолжая размышлять по этим всем непоняткам, пытаюсь свободной рукой ощупать себя и определить, насколько серьезны раны на теле. Лицо повреждено, уже убедился. А вот рука, бывшая в лубке и висевшая на перевязи, вполне здоровая и повязки нет. Собственно, именно ею я и произвожу манипуляции по ощупыванию болящего тела. Нет и раны от пули. Но я же точно помню, сестра выстрелила в меня из пистолета. Почему она стреляла мне не совсем понятно. Но раз живой, то вполне возможно, в скором времени, все разъяснится. Раны нет, значит и она в меня не стреляла.... Или промахнулась? Не ясно. Но решаемо. Моей сбруи нет. Тоже странно. Хотя срезать ножом минутное дело. На ремне были еще нож и кастет. Вероятно, убрали от греха подальше, и правильно сделали, я бы обязательно ими воспользовался.
Что-то мне все страннее и страннее. Или страньше? Короче, подумать есть над чем. Хотя бы над тем, откуда на мне шинель. То, что надета на мое тело шинель, я вот только что догадался. Длинная - во-первых, и погоны на плечах. Ошибиться невозможно, пусть у меня их сроду и не было. Нашивки еще как-то можно обговорить, но погоны.... Убиться - не встать. Хрень какая-то. Да и рука.... Лубок гипсовый мог быть разрушен во время экзекуции, но рана.... Рука в отличие от других участков тела как раз и не болит. Попинали, однако, не слабо, повеселились ребятки.... Ну да, остановить-то их было некому. Тренера и обоих старших из пацанов я вырубил. Даже самому приятно вспомнить, как я их сделал. Так, погоди-ка. А кто тогда меня скопытил? Что-то я не припомню такого удачного удара. Ни-че-го не пойму. И самое непонятное: - я своими глазами видел ствол пистолета в руках сестренки, даже успел заметить ужас в ее глазах от возможного убийства брата. И то, что она нажала на спусковой крючок - хватило мига все это увидеть и понять. Да и подвал. Откуда он здесь, если я точно знаю - нет его в том разрушенном виде, что когда-то был. Вместо него оборудованное помещение под спортзал. О-о-о, бляха муха, что-то мне говорит - я куда-то не туда забрел. И на себя не могу даже посмотреть. Глаза заплыли, лицо - суцiльний синець. Нет, на украинском языке точно не скажешь. Фингал, вот самое то. А нос как слива. Наверно. Я потрогал рукой - точно, слива и есть. Ребра ноют, хорошо, если не сломаны. Я сделал вдох, пытаясь понять, насколько сильно повреждены внутренности. Закашлявшись, и сплюнув кровавую жижу, понял - туда лучше не соваться. Уяснить вот так, навскидку, насколько велика травма, я не смогу, лишь непременно усилю боль. Зубы шатаются, но вроде как целы. Да уж, так меня еще ни разу не буцкали. Поработали на славу. Ну, ничего, уроды. Жив я! Всем назло выживу и впредь. А там поглядим. Вы еще меня узнаете, скоты.
Злость вперемешку с обидой и с желанием отомстить переполнила мою голову не давая закончить фантастическую мысль. Мелькнула где-то на секунду и отступила под грузом других, сиюминутных и насущных. Я не знал, как помочь своему телу. Положение, прямо скажем, аховое. Я пристегнут к кольцу, вмонтированному в стену, цепью. Встать могу лишь на четвереньки и еще не факт, тело вообще отказывается двигаться. Боль заполнила настолько сильно, что даже просто пошевелиться невозможно без ее ощущения. Думать и то, как следует, не получается. Мысли скачут в поисках решения и не находят его. Может пока плюнуть на все и просто отдохнуть. Кто знает, предоставят ли такую возможность мои недруги в дальнейшем. Попытался устроить тело, чтобы не потревожить во сне, и понял - это нереально. Пол холодный, покрыт, то ли пылью, то ли слоем мелкого угля. Наверное, помещение использовалось, как угольный склад и не удивлюсь, если рядом окажется котельная. Но откуда? Давно уже перешли на центральное отопление. Кое-как умостившись, я попытался заснуть. Измученный организм видимо дошел до окончательной кондиции, он заставил мозг отключиться, и я уснул.
Глава 3
- Эй, кадет, проснись. Вставай, давай, нехер дрыхнуть. Убьют ведь тебя, давай-давай поднимайся, я уже браслет снял.
Кто-то безуспешно пытается меня поднять с пола. Я непроизвольно оттолкнул руку, которая упорно старалась причинить мне боль, тело и без того ноет, а тут еще кто-то пытается добавить. Разбудить - разбудили, но не помешало бы, и объяснить: - зачем, почему, ну и кто такие, что за люди меня табуном избили? Не понятно, чего добиваются, и вообще....
Все-таки с помощью чужих рук я с трудом, но встаю. Идти куда-то, как предлагает настойчивый голос помощника, мне вряд ли по силам.
- О! Смотреть уже можно. Это сколько же я спал, раз глаз открылся...? Не совсем конечно, но один из двух видит - уже клево. Продолжая ощупывать себя, я убеждаюсь - опухоль немного рассосалась. Представляю... - выгляжу с такой мордой как художник Пикассо в написанном им автопортрете перед смертью. - Явно не красавец.
- Ты кто такой? - тут же задаю вопрос все еще тягающего мою руку неизвестного. - Чего надо от меня? Куда волочёшь. Видишь же не в состоянии шевелить ногами.
- Если мы сейчас не свалим, то жить тебе недолго останется.
- А ты, значит, хочешь меня спасти?
- Ну да, имею такое желание.
Голос низкий и слегка хриплый сменяется периодически визгливыми нотками и от этого напоминает ржавую вывеску державшуюся на честном слове, где-нибудь на фасаде магазина, открытую всем ветрам. Поэтому никак не пойму, кто передо мной. Судя по росту - пацан, по разговору и силе рук, с помощью которых тягает мою тушку, может быть и взрослым. Разглядеть более внимательно мешает сумрак подвального помещения. Свет лишь слегка проникает из небольшого оконца под потолком, намекая - на улице полноценный день. Я все еще не мог понять, куда меня занесло. И вообще, кто я? Сознание мое, а вот тело явно не мое. Но чувствительность от этого не теряется. Многочисленные ушибы все так же настырно напоминают: - били и пинали мою физию и тело долго и старательно. Напрашивающийся в связи с подобным предположением вопрос я не стал озвучивать. Не до того, сейчас важнее принять на веру слова моего протеже и последовать за ним. Не знаю, что правильнее, идти за этим..., ладно пусть будет юноша, или оставаться на месте...?
Тупо иду, а откуда-то из подсознания звучат слова, и я их произношу достаточно четко и вполне осознанно:
"И ныне следом за тобою
Пуститься в путь дерзаю я;
Пусть путеводною звездою
Сияет вера мне твоя"
Я охренел. Слова явно не мои. Нет, чо уж там, стихи иногда любил читать. Но не настолько, чтобы Фета вот так вот запросто цитировать. Во блин, ещё и Фета какого-то вспомнил. Да я знать не знаю, кто такой этот Фет, видимо заговариваться стал. Верняк чердак повредили? Или наоборот, мозги вправили?
- Ожил, кадет. Ну и правильно. Молодой еще, чтобы ни за понюшку табака погибнуть. Осторожно, тут порог. - Продолжая тащить за руку, возможный спаситель целенаправленно куда-то меня волок, при этом умудряясь рассказывать мою дальнейшую судьбинушку.
- Пока вся кодла наша на промысел ушла, я тебя снычу. А им скажу, что ты драпанул. Отцепился и смылся. Я не углядел. Кинулся искать, а тебя и след простыл. Да и не мудрено. Ты в этой хате все ходы и выходы знаешь, родной же дом. Правда, уже давно тут лишь наездами бываешь, иначе я бы тебя видел, но все одно, кто лучше тебя может знать все закоулки и коридоры.
Сказать, что я сразу въехал, и все фуфло, которое пытается донести в мою больную голову странный незнакомец понятно, значит, грешить против истины. Но молчал, в надежде почерпнуть от говорливого "спасителя" хоть что-то что меня чуточку просветит и даст хоть какие-то ответы на происходящее. Я пока так и не понял, каким "макаром" я вообще тут оказался. Даже понятие "тут" я не до конца понял. Вообще не знаю где я, кто я, и почему избит.
- Это я уговорил тебя не мочить. Зацени. Папашку твово Филин во время допроса загасил ножичком, еле отбил тебя, настолько сердит был атаман, за несознайку. Попинали, конечно, не без этого. Но вы с папахен сами виноваты. Колоться нужно было сразу, нычок отдать и все. Мы бы тут же слиняли. Хавку еще бы взяли, ну и лимончики, что нашли в доме, естественно. Прикид мы весь поменяли, стволы из кабинета забрали. Потом всю ночь гужбанили. А утром побежали по другим хатам тариться. Веселуха для нас наступила. Бери все шо хошь. В городе мешанина из властей, тута и немцы, и Скоропадский и остатки Центральной Рады и офицерский "Батальон". Я же говорю "веселуха" в городе. Банды одна за другой то возникают, то пропадают. Вот и Филин организовал свою шайку. Я-то у него в кассирах хожу, вначале, правда, белочником промышлял, но папахен мой меня выучил кассы брать. Как-никак, а грамотейку уразумел пока с батяней тут у вас в кочегарах ходили. Маманька у тебя добрая барыня была, сразу по окончанию строительства в двенадцатом году этого особняка моего пахана поселила во флигеле и меня направила в церковно-приходскую школу за свой счет. Я Валерию Александровну до гроба помнить буду. Жаль, умерла, а может наоборот хорошо - не дожила до этих времен. Как бы я тогда в глаза ее красивые смотреть смог. Папашку твово не уберег, завалил его Филин. Хорошо хоть тебя спас. Но ты молодец, так и не сказал, где вы с отцом золотишко припрятали. Поэтому тебя и оставили пока в живых. А я их всех..., придут, а тут им облом. Задрало уже все. Эта овца пушку на меня наставлять будет.... Да я ему такую мокруху устрою..., век кашлять будет. Сховаю тебя, а фарт мы и без шоблы филинской заценим. Ты не знаешь где можно зачалиться на время? А, ладно, потопали, я вспомнил....
Твой папахен, как всегда, пожадничал охрану нанять, поэтому мы и завалили сюда в первую очередь, но Филину мало показалось, поперся по другим особнякам шмонать, а надо было, как можно быстрее дергать отсюдова. Патрули военные, постоянно шлындают по Пушкинской улице. Богатый тут закуток. Дома сплошь купеческие. Я знал, где можно барахлишком разжиться, как-никак и моя хата здесь была. Зря купчишка пахана мово выгнал, ох зря. Ну да ладно, чо на мертвых кивать. Тебя вот сохранил, так что должок кадет за тобой. Пока сховаться обоим надо, я помню, где в доме можно заныкаться. А Филин пускай поищет, если жив останется. Не все лохи как вы, многие охрану заимели, к ним хода нет, тама не только в кичман загреметь можно, но и кони шаркнуть. Он шнырь еще тот конечно, но порой дурак дураком. Овца, одним словом. Мне с ними не по пути, поэтому, что успеем то и схаваем, а потом аля-улю, ищи ветра в поле. Может, закинемся и на свою малину. Жаль, из беды ничего нет у нас с тобой, завалящей балалайки даже нет.
Я никак не мог сосредоточиться и понять хотя бы немного из всего, что так активно рассказывает мой спаситель. То, что он спас от более худшей участи, я все-таки сумел вычленить из того, что он говорил. И главное уяснил - только с его помощью смогу въехать в тему. Все остальное в тумане. Ни хрена не понятно.
Тем временем, продолжая болтать, он все-таки сумел вытащить меня по лестнице на верхний этаж. Я с огромным интересом рассматривал помещение, куда попали из подвала. Свет падал от окон, которые, как я успел понять, выходили на проезд, и освещали достаточно ярко большое помещение. Вероятно - что-то типа вестибюля. Кроме окон в глаза бросилась огромная двустворчатая дверь, ведущая в одну из соседних комнат, которая была больше вестибюля и наверняка выступала в роли зала. Другие двери, открытые нараспашку, указывали на наличие еще нескольких комнат в доме. Несмотря на разруху учиненную "друзьями" моего спасителя, комнаты приводили в восторг своей роскошью. Украшения, как на стенах, так и на потолке поражали необычными рисунками и фигурками, материалом из чего они созданы и яркими красками. Взгляд остановился на двух зеркалах в богатых рамах по краям двери. Высотой вровень с ней, они отражали окружающую обстановку, и в них я увидел двух человек. Никого кроме нас тут не было, и я предположил, что один из двоих странных по внешнему виду субъектов не кто иной, как я. На фоне высокого молодого человека в черной шинеле рядом стоящий смотрелся мелким недорослем. Одет явно в чужой костюм, так как был ему большой и к тому же цветами напоминал клоунский. Паренек своим видом вызывал улыбку и если бы не мое состояние, то я бы не удержался от смеха. Зато рядом стоящий молодой человек выглядел бы намного лучше, будь он не так измят и побит. Выше среднего роста, в черной шинели с белыми погонами на плечах, с нашитыми на них буквами "ВК" желтого цвета он мне был совершенно незнаком. Из-под распахнутой верхней одежды выглядывал мундир: однобортный, черного сукна с семью гладкими армейскими пуговицами. Стоячий воротник, на котором выделялся золотой галун, был расстегнут. Вся форма мятая и в грязи. Волосы, несмотря на короткую стрижку, смотрелись неряшливо, создавая впечатление неухоженности. Было бы странно, если вся одежда чистой и выглаженной выглядела, после того как меня поваляли на улице, а затем в угольной яме. Самое неприглядное, что увидел в зеркале - лицо юноши. Сплошной синяк, скрывающий физиономию. Маска не нужна, никто не узнает человека под такой "маскировкой", во всяком случае, я точно не узнаю себя. И вообще - я ли это? Подошел ближе. Точно не я. Но мысли то мои. Я вижу отражение и понимаю, себя разглядываю.... Может, если синяка не будет, увижу то, что хочу увидеть? Но к чему весь этот маскарад. Что за херь? Мое недоумение, даже не смотря на разукрашенное раной лицо, сопровождается мимикой, здесь и удивление, и страх, а где-то в глубине прячется интерес. Торопливо пытаюсь задать вопрос стоящему рядом клоуну.
- То - э - бу - по - заикаюсь и не могу связать пару слов. Наконец сумел сосредоточиться:
- Кто это?
Стоящий рядом недоросль, рассматривающий с восторгом себя в своем клоунском прикиде, недоуменно таращит глазенки на меня:
- Как кто? Мы это. Ты чо барчук, не узнал себя. Ха-ха-ха - зашелся в визгливом хохоте недоумок.
- Ты прав. Я бы себя тоже не узнал, имея такую харю. Барно тебя приласкали. Балабаны выбивали из тебя усердно. А ты по внешности вроде и не фраер, а как нюшку красную пустили, чуть не сразу дуба дал. Мы уж думали все, кранты тебе. Ан, нет, жиган залетный оклемался. Там... - он благочестиво вытаращился глазенками куда-то вверх - кто-то тебя пасет. Не дает сгинуть.
Пафосно перекрестился и тут же добавляет:
- Так, давай без базла. Недосуг нам. Искать нычку мы не станем сейчас, нам самим заныкаться на время надо. Пусть Филин думает, что мы с тобой винта нарезали вместе. Не стану я их ждать, могут и замочить невзначай. Да и помогу потом тебе, ты же один остался в доме. Брательники, наверное, на войне промышляют. Вот и выходит - поддержать окромя меня некому.
Несмотря на мою растерянность, я все-таки решил хоть чуть-чуть прояснить ситуацию.
- Как звать-то тебя, спаситель?
- Называй Галимом. Твоя мать так и кликала меня. Плохо, что не помнишь, мы же виделись не раз.
- Татарин что ли?
- Сам ты татарин - обиделся Галим. - Мои предки лихими казаками были, сечевики, гайдамачили по просторам Польши, Дикого поля, свободу добывали. А ты говоришь татарин.
Кто такие гайдамаки я примерно знал, Юрко частенько их ставил нам в пример как людей вставших на борьбу с угнетателями. Боролись с поляками и порой нападали на царские войска, которые, по его мнению, не освобождали стонущий под ярмом народ, а закабаляли на долгие годы в российское рабство. Что думали в те времена сами запорожцы, никто уже не знает, но активное сотрудничество с царскими войсками было. Даже Юрко сказал, что без помощи извне Украины могло и не быть. Приходилось искать точки соприкосновения.
- Так ты сейчас в составе банды тоже как твои гайдамаки промышляешь. Богатеньким за счет других людей хочешь стать?
- А шо тут худого. Пожили буржуи, попили кровушку нашу, пора и ответ держать. Спо - экс прияция, - с трудом понял его мысль - грабь награбленное. Сейчас все этим только и занимаются. Зевать нельзя. Балай барахло и будет тебе счастье.
- Короче разбойник ты?
- Баклан ты, кадет. Я вор, а не бандит. Разницу поймай.
За разговором он не прекращал меня тащить за собой. Оглядываясь вокруг, я понимал, что нахожусь в частном большом особняке, который как говорит Галим, является моим родным домом. И я сын хозяина. Все окружающее должно по идее хоть как-то мне напомнить, что я все это уже знаю, видел. Но нет, не знакомо, и не понимаю где я, и кто я. Судя по кликухе "кадет", которой наградил меня татарин, да и по форме, что на мне, я действительно из кадетов. Это что-то типа суворовцев. Выходит, я, каким-то образом очутился в чужом теле, да еще и в прошлом времени.
- Супер! Клево! Прикол тот ещё. Не знаю вот только смеяться сейчас или оставить на потом?
- Фу..., дьявол, наконец-то пришли. - Здесь у Павла Петровича потайной кабинет. Помнишь? Или тебе все мозги выбили?
- Ты прав. Что-то я ничего не могу вспомнить. Даже как звать.
- Жлобиться не надо было. - Он спокойно подошел к полкам с книгами и, нажав с видимым усилием на саму полку, заставил провернуться вокруг своей оси. Увидев мое удивление, сказал:
- Мы с папашкой твоим, ее и ставили, дверку эту. Ну, не я, мой батька, устанавливал, а у него уже узнал и я. - Он приглашающе меня подтолкнул. - Чо застыл? Не сумлевайся, никто не знает. Я тут в кабинете сам все обшмонал, нет здесь сейфа. На кой мы сюда приперлись? Так шобла Филина скоро заявится. И шо, хочешь снова, чтобы мясня началась? Ну вот, а я о чем? Перекантуемся, пока слиняют, ты може вспомнишь, где у батяни твово сундук с золотом. Найдем, поделим... Сука буду, пополам разделим. Так что не бздаме. Все путем будет.
Вот привязался, откуда бы мне знать, где прячет деньги хозяин?
- Говоришь, Павел Петрович .... - Начал вновь пытаться хоть что-то узнать, с облегчением усаживаясь в уютное кресло, стоящее в этом алькове рядом с небольшим, но добротным столом, заваленного бумагами. Здесь же увидел настольную лампу зеленого стекла. Небольшой диванчик, куда плюхнулся Галим, по всей видимости, нередко служил для отдыха владельца маленькой тихой комнаты. Комната, где были полки с книгами, по всему кабинет, а этот являлся своеобразным местом для уединения и медитации.
- Павел Петрович Рыжов, - подхватил мой вопрос вездесущий юноша - купец второй гильдии, известный человек в городе, он и в управе какую-то должность занимает. Занимал... - поправил себя Галим, и суеверно перекрестился - ты его третий сын, двое старших в армии. В доме кроме вас двоих никого не было. Да и ты появился неожиданно. Не было тебя. И вдруг, на тебе - нарисовался. Одет не по-летнему, с чемоданом в руках. Приехал, наверное, с училища, с Киева. Заметь я с тобой как с больным балакую.
- Правильно делаешь. Можешь, значит нормальным языком выражать мысли, а то я тебя не всегда понимал. Продолжай в том же духе. Все одно ничего не помню, видно действительно выбили память мне твои сподвижники.
- Сподвижники...- ха-ха-ха - залился скрипучим смехом, развалившийся на диване Галим - скажешь тоже. Подельники уж скорее. Филин меня бережет, я один такой в его банде, кто может по кассам работать. Так что меня он приглашает только на ювелирку. Раньше мы с паханом работали, но его жандармы подстрелили. Сироту пригрел Филин. Вот так вот. Оба мы с тобой сиротинушки, ни мамки, ни папки у нас нет. Кстати, твово папашку оттащили в пристройку, вторые сутки идут, завоняет. Надобно схоронить.
Мне все еще трудно было разговаривать, какой-то туман в голове, слабость во всем теле.... Ну, это и не мудрено, еще не знаю, что с телом. Надо бы переодеться и заодно осмотреть себя. Галим тут недавно заикался насчет моего чемодана.... Попросить, чтобы принес?
- Галим, мне нужно осмотреть себя, я подозреваю, на теле много ран имеется. Да и переодеться не мешает, сам видишь. Может, сходишь, поищешь что-нибудь из медицины.
- Петр Павлович, вы никак оклемались, барские нотки уже появились. Иди туда, принеси то. Обойдешься. Я тебе в няньки не нанимался. Скажи спасибо, жив остался.
- Ну, хотя бы чемодан мой принеси. Ты же говорил, что видел его у меня в руках.
- Ну да, видел. Только когда это было? И где его сейчас искать? А если еще и шобла заявится.... Нет, не пойду. Потерпи. Хотя, осмотреть твою тушку помогу.
Верхнюю одежду снять, труда особого не стоило, а вот нижнее белье в засохшей крови пришлось разрезать ножом. Хорошо, что у Галима нож оказался при себе. Вернее, не просто нож, а как с гордостью сказал хозяин - финка, заточенная до бритвенной остроты. По мне так обычный столовый нож. Ручка округлая, деревянная с небольшим выступом на конце в виде язычка и дыркой в которой продет темляк. На лезвии была видна простенькая дулька. Зато благодаря финке мы смогли освободить мое тело от нательной рубахи и кальсон. Мелкие повсеместные шрамы от укола ножом уже не кровоточили, но гематомы от ушибов страшно болели, при малейшем прикосновении я невольно передергивался и шипел от сдерживаемого крика.
- Терпи казак, атаманом будешь - Галим не обращая внимания на мои стенания, содрал остатки белья и стал осматривать раны.
- Ну и не сказать, чтобы уж очень тебя. Роже гораздо больше досталось. Вода бы конечно не помешала, промыть, а потом чистыми тряпками перевязать. Но чото не канает мне вылезать отсюда. Филин может и замочить, если заподозрит обман. И не посмотрит на мой авторитет. Потом жалеть будет, ясен конь, но потом, а вначале попишет финкой. Жуть как любит это дело. Я же говорил - овца. С гопников начинал, там и приноровился ножичком играть. Вот если балабаны найдены были бы можно тогда и без базла обойтись. Фарт он завсегда фарт.
Мне не понравилось его лицо в этот миг. Я бы сказал о парнише коротко: - Жук хитрожопый. Маленькие бегающие глазки, тонкий узкий нос, нависающий как клюв над не менее тонкими губами, уже сами по себе создавали впечатление человека расчетливого, хитрого и злопамятного. Для такого жесткость при принятии решения жить тебе или умереть вполне закономерная, он выберет именно смерть. Секундное видение натуры моего "спасителя" не повлияло на поведение, лишь отложилось где-то в глубине мозга. Короче, спрятал на полочку.
- Охо-хо, и шо это я в тебя такой влюбленный? Ведь в натуре для меня ты залетный калган.
-Боишься? Тогда не надо. Вон, я вижу, простыни лежат. Давай порвем на бинты и перевяжем раны. А одежда и эта еще послужит.
- То дело, гарно хлопец придумал.
Под продолжающую трескотню, он сноровисто порвал простыню, смазал найденной, завалявшейся здесь зеленкой раны и стал перевязывать. Видно было, что в медсестрах ему не бывать. Неуклюжие попытки поработать санитаром, причем с пыхтением и сплошными матами в адрес Филина, наконец, завершились, как он посчитал, полнейшим успехом. Даже без зеркала было видно, моя фигура превратилась в мумию и еще не факт, что весь намотанный на меня материал не сползет при первой возможности. Тем не менее, был ему благодарен. Я уже начал понимать, куда попало мое сознание. Особой озабоченности по этому поводу я не проявлял. Зачем? Попал ну и хорошо. Главное - живой. Про "попаданцев" мне приходилось слышать, несколько электронных книжек, скачанных в планшет, успел даже прочитать. Как там на самом деле все происходит - никто не рассказывал, просто не знают. Одни предположения и слабо доказанные теории лиц занимающихся подобными изысканиями. Фантастика она и есть фантастика. Я даже смог сам себя уговорить поверить в то, что на том свете меня нет. Умер я там. Значит только остается поблагодарить, не знаю, правда - кого, но не важно. Главное - кто-то перенес мое сознание в чужое тело. И я склоняюсь к мысли, оно в этот миг еще дышало, а вот мозги были повреждены бандитами. Глядя на Галима почему-то создается уверенность в его причастности к данному грабежу и убийству хозяина. Сейчас он меня спасает, вроде как, но мне думается, он замыслил другое. Постоянное его напоминание о заначке наводит на мысль: - хочет с моей помощью ее заполучить. Я ему нужен постольку поскольку. Тут и ребенок разберется, что к чему. Мне нужно навострить свое ушко и успеть понять, когда стану для него лишним.
- Галим напомни мне, какой сегодня день? - Недостаток сведений может повлечь принятие неправильных решений, поэтому и подталкиваю единственного пока информатора, а он не сомневается, даже уверен - мне память отшибли капитально.
- На кой тебе? - Он задумался, затем начал загибать пальцы, шевелить губами, как бы что-то подсчитывая в уме, потом выдал:
- Панихида по царю прошла на Соборной площади уже как десятидневку назад. Тогда было воскресенье четырнадцатого июля. Значит, получается - он опять принялся перебирать свои пальцы и что-то подсчитывать в уме - да, так и есть. Седня тридцатое июля. Слушай, а почему ты в городе оказался?
- Не помню, видимо каникулы. - Вопрос актуальный и для меня. Я бы тоже не отказался узнать ответ на него от кого-нибудь. Но.... Переводим стрелки на другое: - а что на Соборной площади много народу было на панихиде?
- У-у-у-у толпень собралась огроменна. Люди как будто очумели; плакали, крестились, на колени падали, а когда граф Келлер проходил через толпу к автомобилю, все кинулись к нему, давка была-а-а, каждый хотел дотронуться до человека. Наши тогда повеселились, у многих кошельки пропали, да и немало бачат поменяли хозяев. Балатан не знал где деньги брать, чтобы выкупить весь навар. Кучеряво на малине отметили смерть царя в тот день. Поэтому и запомнил.
Кто такой Балатан и эти... бачата?
- А-а! Не обращай внимания. Это по фене воровской означает: бачата - часы, балатан - скупщик краденого.
- Ты постарайся не по фене говорить, а то я как будто в другой мир попал.
Непроизвольно я сказал то, о чем постоянно думал. И хотя особой разницы для меня в этом знании нет, все равно хотелось бы разобраться более досконально. Если это прошлое моего мира, то я могу воспользоваться своими знаниями будущего. А вот если другой мир, то вряд ли. В таком случае могут быть несоответствия и совершенно другое будущее. Ха, а пригодились ведь книжки про попаданцев, соображаю, но кто бы мог подумать, что и я окажусь в подобной ситуации.
У меня от таких мыслей на нервной почве сразу же разболелась голова, и заворчал желудок, требуя пищи. Как бы сговорившись между собой, у Галима в животе прозвучала точно такая же музыка.
- Может, в самом деле, пойти посмотреть, что там происходит? Часа два мы уже здесь сидим.
- Если пойдешь, найди мой чемодан. Там должны быть мои документы.
Галим осмотрел себя, как будто он собирался не дом осматривать, а, по крайней мере, в разведку идти за линию фронта. Осторожно приоткрыл секретную дверь, прислушался и, кивнув мне головой, как бы говоря:
- Все в порядке, не дергайся - исчез в проеме.
Меня уже давно привлек стол и бумаги, лежавшие на нем. Возможность прояснить ситуацию с их помощью заставила пересесть с кресла на рабочий стул. Не так комфортно, как в кресле, но что не сделаешь ради удовлетворения любопытства. В первую очередь стал выдвигать ящики в боковой тумбе. Явно бумаги были когда-то разложены по ящичкам, теперь вон лежат в беспорядке на столе. Сами ящики оказались пусты. Какие-то закладные, договора и еще масса непонятных для меня документов не стоили моего времени. Единственное что привлекло внимание - это выписка из метрики на мое, теперь мое, куда деваться-то, имя. С большим трудом удалось прочитать. Написана от руки витиеватым почерком с ятями и с итями, всяческими завитушками предусмотренными правилами каллиграфии этого времени. Но все-таки прочитал:
Выписка, где написано: 1900 года месяца Июля тридцатого числа - рождение, а месяца Августа третьего числа - крещение, имя родившегося Петр, родители его: Харьковский 2-ой гильдии Купец Павел Рыжов сын Петра и законная жена его Валерия, Александра дочь, оба православного вероисповедания. Восприемники были - Харьковский мещанин Василий Андрианов сын Перовского и Харьковская мещанка девица Мария Андриянова дочь Перовского. Таинство крещения совершил Протоирей Илья Серов с причтом. В удостоверение чего прилагаем церковную печать и подписуемся: 1914 года мая 8-го дня. Диакон Владимир Карганов.
Разглядел и печать синего цвета. Ну что же, как говорится: "За неимением гербовой...", какой никакой документ удостоверяющий личность, вполне сойдет на первое время. Аккуратно сложил пополам, переложил каким-то векселем, он был на плотной бумаге расписан, и спрятал во внутренний карман кителя. Предстояло жить здесь по правилам этого мира или времени. Пока еще не выяснил что вернее. От долгого сидения в напряжении на стуле мое тело настойчиво намекало на рядом стоящий диванчик, на нем можно вытянуться полностью и дать покой всем больным мышцам и конечностям. Чтобы встать со стула пришлось упереться ногами в деревянную облицовку стены и попытаться таким образом отодвинуться от стола. Вот только ноги провалились вслед за куском деревянных панелей, и я чуть не съехал со стула вперед.
Любопытство и в этот раз заставило не обращать внимания на требование убитого тела отдохнуть, оно просто вопило: - Посмотри, что там. А вдруг и в самом деле это то, что так упорно хочет найти мой "друг".
Собрался с силами, отодвинул стол на середину комнаты и занялся интересующим меня местом в обшивке стены. Придумано прямо скажем по-дилетантски. Ниша, прикрытая деревянной панелью, открывалась простым нажатием на саму панель, в результате проворачивалась на металлических вставках, утопая внутрь к верхней части потайной ячейки. Появился закуток, в нем и находился сейф. Он естественно был закрыт и ключа, судя по всему, я не найду. Прямо скажем, не хотелось мне отдавать в руки малолетнего бандита ожидаемый им презент, но без его возможностей медвежатника я не открою сейф.
- Но можно отложить это и на потом. Зачем открывать семейные тайны какому-то проходимцу.
Мысль прямо скажем не юнца, а зрелого мужа, а еще вернее обычного мародёра. Хотя, как сказать. Раз я уже числю себя Петром Рыжовым, значит, я прямой наследник и просто обязан отстаивать свое имущество от преступных посягательств. И выходит - не мародёр я, и не грабитель. Наследник дома и всего, что находится в нем.
Продолжая обдумывать сложившуюся ситуацию, на всякий случай пошарил за небольшим сейфом. Ничего не ожидая там нащупать я, тем не менее, наткнулся на какой-то матерчатый сверток. Вытянул и в нетерпении стал его разворачивать. Оружие! Пистолет.... Не узнать "парабеллум" или как еще называют "Люгер" может только человек, далекий от оружия. Механизм заряжания - шарнирно-рычажный, он свойственен подобному виду пистолетов.
Ощущение уверенного превосходства и жесткой непреклонности возникло во мне, стоило лишь взять в руки парабеллум. Так и просились слова: - Никто мне теперь не указ. Я несколько раз вскинул ствол, как бы целясь в предполагаемого противника, и понял - выстрелить могу в любую секунду. Даже в человека! Мне уже приходилось это делать в боях с сепаратистами Донбасса. Тогда, правда в руках был автомат, и я не уверен, что, стреляя в сторону позиций противника, смог попасть хоть в кого-то. Но ведь стрелял и психологически был готов даже убивать.
Продолжая осматривать доставшийся мне девайс, с удовлетворением отметил наличие боеприпаса. Два запасных однорядных магазина с восемью патронами в каждом. Патрон 9-ти миллиметрового калибра. Почему знаю? Точно такой мы изучали в клубе, шеф даже изыскал патроны, и мы всей командой отстреляли на стрельбище. Кстати именно этот пистолет был в руках моей сестренки. И из него произведен выстрел, отправивший меня в мир иной.
Заглушить неприятные воспоминания помогла тяжесть оружия и уверенность - у меня в руках весомый аргумент при возможной ссоре с моим "другом". Я, вспомнив о нем, поспешил убрать все улики, а пистолет примерился засунуть за ремень под брюки. Китель слегка мешал, пришлось расстегнуть нижние пуговицы. Вставив в приемник снаряженный магазин, аккуратно расположил пистолет под брючным ремнем. Тренироваться в выхватывании парабеллума мне было недосуг. По времени уже давно должен появиться Галим, и я не хотел показывать найденное богатство. Ни к чему ему знать про новое обстоятельство нашей эпопеи, также и то, что я могу передвигаться и что-то делать, не обязательно демонстрировать. Боль естественно никуда не исчезла, особенно когда приходилось напрягать мышцы живота. Но ведь смог, даже стол подвинул самостоятельно. Я с удовольствием вытянулся на диванчике, неземное блаженство обволокло мое тело, и я незаметно для себя уснул.
Вроде спал, как убитый, но стоило только скрипнуть открывшейся импровизированной двери, как я моментально проснулся. Вид навьюченного баулами молодого бандита вызвало уважение к выносливости человека явно неприспособленного к переносу больших тяжестей. Однако его субтильность была только внешней, я уже успел убедиться, когда он тащил меня чуть ли не на себе из подвала. Галиму на вид было лет семнадцать не больше, но его деловитость и наличие воровской профессии, причем не какого-то там форточника, а вполне себе уважаемой в уголовном мире квалификации "кассира" заставляло думать, что внешность в данном случае обманчива.
- Лежишь барчук? Лежи, лежи - поспешил меня успокоить напарник, с поспешностью освобождаясь от мешков - все одно делать нечего. Ты не поверишь, этот..., гопник, так и не появился. Не понятно то ли драпанул, то ли зашухарился где-то. В доме пусто.
- Так может нам стоит выйти?
- Пока рано. Давай хавать лучше будем, закусь я нашел, не все шобла подмела, кое-что осталось. Знать надо, где искать, а я тута все изучил еще, когда жили с батей в усадьбе.
Он не торопясь, стал потрошить один из баулов. Достал булку засохшего хлеба, две банки мясных консервов, слегка заплесневелую небольшую головку сыра, лук, сало. Все это выкладывалось на столе с довольным выражением лица. На нем прямо было написано: - Вот такой я молодец. Добытчик!
- Вон тот мешок посмотри. Там вещи и какие-то бумажки из твоего саквояжа. Кто-то чемодан забрал под хабар, а все шо было в нем, вытряхнул прямо на улице. Шо увидел, подобрал. Пользуйся.
Я с нетерпением принялся перебирать доставаемые вещи, стараясь понять, что за человек был мой аватар. Нательное белье, портянки чистые, полотенце, в общем, все как обычно, так принято укладывать дорожный чемодан для небольшого путешествия, причем независимо от места пребывания. Вот разве только летняя военная форма в виде гимнастерки напоминающую рубаху косоворотку с металлическими пуговицами на правую сторону указывала на принадлежность к кадетам. И она и шаровары белого цвета из плотной материи. Сапоги, укороченные с рыжими голенищами. Больше из вещей ничего не было, но и этого хватило, чтобы окончательно прийти к выводу: - я по какой-то случайности, вернее мое осознанное "Я" оказалось в теле кадета приехавшего из города Киева к себе домой, к отцу.
Несколько бумажек после просмотра вызвали целую гамму чувств. Выписка из метрики копия той, что уже лежит у меня в кармане. Выписка из приказа об окончании седьмого класса Владимирского Киевского кадетского корпуса и досрочного выпуска без присвоения звания выполнена хоть и на гербовой бумаге, но как мне кажется все это временное, как говорится "до лучших времен". Тем не менее, это документ, вот только я сомневаюсь в необходимости таскать его с собой. Уж что-что, но восемнадцатый год двадцатого столетия известен как год сплошной неразберихи во властных эшелонах власти. Я немного изучал в школе историю и гражданскую войну, а это с ноября семнадцатого по двадцать второй год, так что не совсем профан, знаю время, в которое непонятным образом посчастливилось попасть. Метрика самое то, а выписка из приказа по корпусу пусть полежит в тайнике. Хотя показывать найденный сейф я не собираюсь. Обойдется мой товарищ. Мне ведь предстоит на что-то существовать в новом для меня обществе. Думается, раз сейф имеется, причем закрытый, значит, в нем что-то лежит, деньги, во всяком случае, должны быть.
- Галим, а ведь мне стукнуло восемнадцать лет. День рождения у меня сегодня - поспешил разъяснить товарищу его недоумение.
- Ну и прекрасно, садимся за стол и наливаем бокалы. Причина уважительная.
- Балай давай хлопец, вот сало, с балкой и луком..., у-у-у барно - стал разливать жидкость по извлеченным из небольшого настенного шкафчика хрустальным рюмкам.
Приглашения особого мне не нужно, я уже и так исходил слюной при виде порезанного на тонкие кусочки сала и сыра. Сделав себе бутерброд, я с ожесточением оголодавшего зверя впился в него всеми зубами, ощущая вкус давно забытого продукта, казалось, ничего вкуснее я никогда не ел. Галим пододвинул наполненную рюмку, приглашающе махнул рукой и неожиданно для меня произнес тост:
- Говорят, настоящие корефаны на дороге не валяются. Возможно и так, с моими было по-всякому. Вот тебе хочу пожелать, если и валяться где-то на дороге, то только с настоящими корешами, которые всегда с тобой и завсегда придут на помощь.
Без задержки перешел на украинский язык и как бы в продолжение ранее сказанного добавил:
- Щоб удача не цуралась,
Щастя в хати щоб жило,
А тепло если сими лишь радость
Дарувало вам, добро.
Давай братишка, и нехай живе ненька Украина.
Во! Намешано, так намешано. В одном человеке, и даже еще не совсем человеке, а огрызке от него живут настолько разные личности. И вор, и бандит, и корефан, и еще бог знает что, соединилось в этом парне. Взять хотя бы тост..., и, кстати, есть причина узнать возраст моего собеседника.
- Галим, а когда у тебя будет день рождения?
- Ты, наверное, хотел спросить, сколько мне лет? Ладно, баки вкалачивать не буду. Мы почти ровесники, я чуточку старше, скоро стукнет девятнадцать. Не смотри что по виду мелкий, я уже ходку имел, а если считать задержания, то и все три. Так что я в натуре опытный урка.
Я смотрел на него и во мне боролись двоякие чувства. Для меня он всего-навсего щегол. Нас разделяют не мои восемнадцать, а все сто восемнадцать лет. Его стремление разговаривать на воровском жаргоне не что иное, как бравада. Да и "кассира", как мне кажется, приплел для повышения авторитета. Наверняка он кого-то копировал, причем я уверен - все жаргонные словечки наносные, не его. Он их вставляет в разговор, не понимая, что фальшивит, пацана согревала мысль о его крутости, он выпячивал ее всеми возможными способами. Понты и еще раз понты. Я ему не указ, пусть говорит, как хочет. Смотря на его потуги, мне невольно вспоминается наша молодежь, моего времени. Они точно такие же и я в том числе. Те же понты, не всегда понятные для окружающих разговоры на своем жаргоне. Все это наносное и с возрастом проходит. Я стал это понимать, Галиму пока не дано, и если жизнь так и пойдет по выбранному им пути, то родным и близким языком станет воровской жаргон. Подобную близость к преступной среде демонстрировали и мои бывшие уличные друзья - товарищи, приблатненность была определенным шиком в молодежных тусовках. Не удивительно, что и здесь имеет место быть. Романтика блин, но я уподобляться таким не стану. Однозначно. Не потому что я весь такой хороший, мягкий и пушистый, а просто - на - просто хочу оставаться самим собой. Попугаем, повторяющим слова, быть не желаю. Если честно, то я еще весь как на вулкане, не знаю толком, куда попал, каким образом мое сознание переселилось в чужое тело, и зачем мне дальше жить. Масса вопросов в голове. Как бы ни шизануться от ожидания неминуемой катастрофы подкрепленной страхом, тревогой, растерянностью и недоумением. Все эти чувства объединились в одно общее, и оно давит, давит..., бред короче. Мне трудно совладать со всеми страхами. Я понимаю, мое появление как-то связано с действительностью. Где-то имеется якорь, связующее звено. Пока логически объяснить невозможно, знаний маловато. Остается лишь одно: - Принять и постараться выжить. Что будет дальше? Поглядим.
- Ты чо зашкерился? Думку гадаешь? Жри, давай, когда еще придется. Эх, братуха, жись седня такая.... Не спать главное. Лови момент Петя. - Болтая всякую чушь, продолжал подливать в свою рюмку одну порцию за другой, хмелея на глазах.
Поддерживать решение моего напарника напиться я не стал. Мне и без спиртного хватает дурных мыслей. Перекус получился плотный, и через некоторое время потянуло опять в сон. Почему-то вспомнилось мое прошлое, или будущее.... Я вспомнил, что в такой вот ситуации я бы с удовольствием набрал побольше пивасика, семак пару упаковок и чиксу под праву руку. Угостил бы ее напитком, потискал сиськи, погладил мягкое место и себе под бочёк.... Правда мне так и не удалось ни разу все до конца сделать. Как-то не получалось. То одно мешало то другое. Так и остался целкой. Пробормотав что-то невразумительное, я занял самое престижное место в этом алькове, а стоило только голове коснуться подушки, как моментально заснул.
Глава 4
Все-таки хорошее дело сон. Отдых подействовал на мое тело весьма благосклонно. Во всяком случае, я смог без особых усилий подняться с дивана. Настольная лампа так и продолжала освещать альков, на столе валялись огрызки нашего пиршества, а Галим, свернувшись клубочком, сладко посапывал в кресле. Я решил воспользоваться моментом и надеть нижнее белье под китель и брюки. Материал верхней одежды хоть и был мягким, но сукно на голое тело..., б-р-р-р. С трудом, но переоделся, намотанные как попало бинты, пришлось убрать - стало легче. Галим заворочался, и я поспешил закончить переодевание, особенно стараясь незаметно спрятать под кителем свое оружие. Пока спит мой спаситель....
Черт меня дернул пойти посмотреть, как обстоят дела в доме. Времени по моим внутренним часам прошло немало. Все время прятаться не будешь, что-то делать надо. Да и потребность "отлить" настойчиво толкала выйти из укрытия. Осторожно открыл дверь, шарниры даже не подумали скрипнуть, прислушался, вроде тихо. Высунул голову в приоткрывшуюся щель, никого нет. Оставив на всякий случай открытым вход в альков вышел в кабинет, а затем прошел и в зал. Насторожили горевшие ярким светом люстры у потолка, помню, когда шли сюда, они не горели, а сейчас обе хрустальные люстры были включены. Света и без них хватало, окна большие и ничем не занавешены. Галим если только включил. Вообще - то странно, насколько мне помнится, электричество в это время было не у всех, видимо хозяин постарался, каким-то образом заполучил, такие люстры в частном доме... - это что-то с чем-то.
Возможность наскочить на бандитов заставило меня двигаться с осторожностью, и как оказалось не зря. Вышедшие из соседней комнаты трое вооруженных мужчин были так же, как и я, ошарашены неожиданной встречей. Я испугался, чего уж тут скрывать.
- Ти хто такий? Звiдки взявся? - Испуганно спросил один из вояк. То, что это военные я уже понял. У каждого винтовка на плече, а у того, кто задал вопрос еще и сабля на боку.
- А ну руки пiднiми. Пiднiмай, пiднiмай, i не думай смикатися.
Я медленно поднял руки.
- Iвась йди помацай хлопця на предмет зброї.
В голове билась испуганная мыслишка:
- Что делать? Сдаться на их милость? А пистолет? Найдут ведь. И что я им скажу? Хозяин я здешний, от бандитов оберегаю имущество? Могут не поверить. И почему я думаю, что передо мной законопослушные солдаты? А если бандиты? Одежда, во всяком случае, на них, не однотипная. Командует человек явно из военного сословия, он и выглядит как солдат: гимнастерка, галифе, заправленные в сапоги, фуражка.... Без кокарды на околыше.... Однако! Это о чем-то говорит? Не знаю, но настораживает. Два других вообще непонятно выглядят. Синие шаровары с лампасами, и рубаха грязно-серого цвета под безрукавкой из рыжей кожи. Один из этих мужиков головной убор держит под поясным ремнем, бритая голова венчается оселедцем.
Всё наблюдение и выводы заняли буквально секунду. Я не успеваю ничего придумать, чтобы достойно выйти из создавшегося положения. Лишь отметить - тело, пусть и побитое, принадлежит юноше, и он, в случае необходимости, готов и в таком виде постоять за себя. Главное сейчас понимание - мне оно подчиняется. Навыки, полученные в долгих тренировках по армейской рукопашке, наверняка отложились в подсознании. И тело, подстегнутое навыками, отложенными в голове, чуть ли не на автомате включилось в режим боя.
Навстречу выдвинувшего по распоряжению старшего группы воина двигался не просто какой-то парень, ему заступила дорогу сама смерть. Рука автоматически подставилась под руку противника, вытянутую в мою сторону непонятно с какой целью, отвела ее в сторону. Левое колено пошло вверх, за ним потянулась стопа, чтобы сразу выстрелить пяткой сапога точно в лицо не ожидавшего нападения солдата. Удалось уловить момент, когда пятка соприкоснулась с гортанью противника, я лишь слегка подправил угол, в результате чего была захвачена ударом и голова противника. Услышал, как лязгнула челюсть, успел увидеть кровь, вырвавшуюся из разбитого рта....
Нет такого понятия в Панкрате - численный перевес - бывает недостаток маневра. Двигаться надо так, чтобы можно было уходить от ударов противника, проваливая их в пустоту, при необходимости использовать блоки, сбивая атакующие конечности противника, а он от ваших ударов не мог даже защититься вовремя. Все это вбивалось в подсознание на каждой тренировке, в результате, уже не задумываясь и не строя в уме грандиозные комбинации, выбираешь на автомате то, что наиболее подходит в данный момент боя. Все применимо в схватке с достойным тебя противником. Здесь же я встретил людей пусть и с оружием, но слабаков, ни о каком рукопашном бое под названием "Панкрат" они представления даже не имели. Если и учили их когда-то рукопашному бою, то исключительно для захвата траншей противника с оружием в руках. Не было для меня здесь достойного противника. Испуг от неожиданной встречи подтолкнул провести ряд приемов, повлекших к быстрой отключке, а может и смерти, в общем-то, ни в чем не повинных людей. Мое нынешнее тело видимо тоже имело определенные навыки полученные постоянными тренировками, оно вполне успешно выполняло команды моего сознания.
После зафиксированной на подсознательном уровне победой над первым противником, не останавливаясь на достигнутом успехе, делаю два шага в сторону продолжавших стоять в бездействии солдат, произвожу разворот и ребром ладони наношу удар в горло одному из них. Все! Этому уже ничего не надо. Гортань перебита, и если не оказать срочную медицинскую помощь может уйти в мир иной. Для сожалений времени нет, я продолжаю свой танец. Секунда, да что там, доля секунды, и я уже наношу раскрытой ладонью так называемый "удар тигра лапой" в выступ на лице третьего противника. Нос вминается, и вместе с удивленными испуганными глазами окрашиваются хлынувшей кровью. У поверженного врага подгибаются ноги, и он вслед за остальными падает на пол. Грохот падающих винтовок по паркету единственный звук за эти секунды, что потратил на убийство людей, пусть и с оружием в руках, но все-таки людей. Надеюсь - все обойдется малой кровью, просто отправил их в бессознательное состояние и только.
Я знаю самая большая ошибка в бою рукопашника, это самоуверенность и недооценка противника. Здесь нет условностей, нет красивой техники, одна голая действительность, подкрепленная желанием выжить, а значит победить. Я сумел, даже не задумываясь, вернее не успевая подумать, сделал все возможное для победы, а стало быть и для выживания. Я не заморачиваюсь с осмотром поля боя и окружающего пространства, не поспеваю и проанализировать, чтобы понять, что же произошло и чем мне все это грозит. Меня опережает возглас моего напарника:
-Нихуясе! Петя, ты шо творишь. Это же..., чистейшая мокруха. Это же гайдамаки. У них банда гораздо больше филинской, и оружие применяют не задумываясь.
Галим смотрел на меня с ужасом. Но в его глазах я увидел еще и страх. Он явно преобладал.
- Сейчас сюды набегут ихние дружки и нам звиздюлей немеряно отсыпят. Сваливать к едрене фене и как можно скорей, иначе кранты нам.
Находясь, все еще там, в бою, только-только начинаю осознавать - влип в нехорошую историю, с неизвестными последствиями. Фиксирую в нижней части брюк свалившийся туда пистолет и одновременно пытаюсь сообразить, что же предпринять дальше. Драпать, как предлагает Галим, или просто спрятать улики, сделав вид - я не я и мочилка не мной совершена.
Напарник как чувствует мои сомнения:
- Не успеем спрятать, даже не думай. Знатный махач вышел, тут концы быстро не сховать. На кой ляд тебя поволокло сюды? А?
- Что Галим очко засвербило? - Мандраж присутствует и у меня, я чувствую, как трясутся колени, и потеют руки. Подобное состояние не ново, и я знаю способы его преодоления, в свое время специально учили. Делаю несколько глубоких вздохов, заставляю расслабиться, успокаиваю себя мысленно внушением: - Ничего страшного, я лишь защищался, и по-другому выйти достойно из ситуации не мог. Главное - не показать испуг моему напарнику. Я сама невозмутимость...
- Как ты там говоришь.... Не бздюме, прорвемся. Хватай за ноги вот этого, тащим в другую комнату.
Галим смотрит на меня взглядом загнанной в угол крысы, испуганным и в тоже время решительно настроенным выжить.
- Не кипиши. Задолбаешься таскать. А кровь? Смотри, скоко ее тут натекло. Оставляем все, как есть и драпаем. Я беру свои мешки, ты возьми на всякий случай винтовку. Давай, давай, шустрее брат.
Последние слова кричит уже из кабинета. Я все еще туплю. Все-таки здесь, в "родном" доме, мне легче было бы освоиться в этом времени. Как-никак наследник хозяина. А там, куда меня тащит Галим, я не вижу определенности, да и желания, особого нет мотаться по Украине в настоящее время.
Пришлось срочно снимать сапог и доставать завалившийся пистолет. Потом осмотрел вооружение, лежавшее рядом с трупами, хотя нет, вот этот еще жив. Дышит. Оказывать помощь некогда, а добивать рука не поднимается. Оставляю все, как есть, лишь с одного из тел снимаю ремень с подсумками, разглядывать, что там в них времени нет. Меня уже торопит мой товарищ. Подпоясываюсь ремнем, закидываю за плечо винтовку.
- Ну, какого.... Чо застыл? - Напарник стоял рядом, готовый бежать в неизвестность. Для него, может, и нет ничего необычного в побеге. Привык. Вор и бандит, он и обязан быть всегда на стреме и при возможной опасности первое, что обычно делает - ищет новое место. Более удобное и безопасное. Чтож..., поверим опыту.
- Готов. Куда бежим?
- Давай опять в подвал, через дверь в котельню уйдем. - Галим уверенно потопал к лестнице, два мешка на плече тянули его вниз, но он упорно тащил груз. Явно были с добром из моего дома.
- Ты бы баулы пока спрятал, ведь не убежим далеко с ними. А я не помощник, сам понимаешь, винтовку, и ту придется бросить, тяжелая, не унесу.
Только сейчас, когда спал боевой запал, понял, насколько я еще слаб. Меня шатало и мутило не по делу. Все вокруг кружилось и вертелось. Прилагая остаток сил, старался не обращать внимания на слабость, не замечать пожелания тела. А оно упорно стремилось лечь и не двигаться. Не зацикливаясь на его позывах, понимая опасность бездействия, безропотно шел за Галимом.
Мой напарник, запнувшись на лестнице, буквально скатился вниз на пятой точке, зато сразу же осознал - с грузом не сможет уйти от возможной погони. Скатившись по ступеням, он прошел в угол подвала, к топке котельной, открыл дверку и, посмотрев на меня, сказал:
- Спрячу здесь. Потом вернусь. И запомни - это мое. Понял?
Я лишь слабо мотнул головой, мне глубоко было начхать на его добро.
Галим поспешно принялся заталкивать мешки в пустую топку, огляделся в поисках добавочного барахла, как я понял, с целью укрыть спрятанное, ничего не увидел, и, махнув рукой, закрыл дверку отопительной печи. Затем так же решительно забрал винтовку, снял с меня ремень с подсумками и направился к двери, как оказалось, она выводила нас в небольшую пристройку, где были сложены в поленницу колотые дрова. Я не понимал, откуда у этого молодого вора навыки бывалого солдата. Я хоть немного повоевал, но он, наверняка еще не нюхал пороху, и, тем не менее, уверенно командовал, проявляя разумную осторожность. Винтовку держал в руках именно как оружие, а не дубинку, он в отличие от меня, солдата и к тому же еще и кадета, сразу же передернул затвор, проверяя, есть патрон в патроннике или нет. Умело вставил обойму, и вновь передернул затворную раму, досылая патрон в патронник. Четыре в магазине с пружиной пятый в стволе. Четко, не задумываясь, проделал операцию с винтовкой и выглянул на улицу. Затем мотнув головой, как бы приглашая следовать за ним, быстрым шагом направился в сторону сада на заднем дворе.
Куда он меня тащил, я даже представления не имел. Как и любой мальчишка в городе я неплохо ориентировался, во всяком случае, Червонозаводской район знал вдоль и поперек, а особенно родную Чугуевку. Именно она была моей улицей, здесь был мой дом, наш клуб - место, где проводил большую часть времени. Но это все в прошлом..., или будущем, а может и вообще в другом, схожем мире. Но и тогда Пушкинскую улицу посещал разве только случайно, и понять, куда направляется Галим, было невозможно. Тем более вид узкого грязного болотистого переулка..., или проезда, по которому мы шли, никоем образом не состыковывался с моим представлением об этом районе города. Здесь всегда было чисто и благопристойно. А сейчас пробираясь по темным закоулкам, постоянно попадал в грязные лужи. Было уже темно, но никакого уличного освещения не наблюдалось. Вышли на какую-то площадь. Лишь по двум знакомым внешним видом домам я смог опознать как будущий сквер Победы. Я уткнулся в спину внезапно остановившегося напарника, он своим осипшим голосом поведал, что вышли на Мироносицу. Видя мое недоумение, решил просветить:
- Мироносицкая площадь. Неужто не узнал? От вашего дома недалече.
Мне как-то не особо верилось, что вот эта грязная, зловонная от куч мусора площадка и есть площадь. В моем понятии она всегда ассоциировалась с чистотой и ухоженностью. А здесь.... Ну и бог с ней. Больше чем уверен, еще не один раз придется удивляться. Сто лет разницы - это много.
- Может, скажешь, куда мы идем?
- Сейчас свернем в Сердюковский переулок, затем минуем пустырь и выйдем к Лопани. Недалеко идти, часа за два доберемся.
- Ты-то может, и дойдешь, но вот я, вряд ли. Уже сейчас еле ноги передвигаю.
- А мы не торопясь. Думал, что погоня будет, поэтому спешил, а ее нет, так и поспешать особо не надо. На вот, попей водички - он протянул стеклянную баклажку непонятно как оказавшуюся в руках, и я понял, именно воды мне не хватало все это время. Ну, разве еще сходить, наконец, по-маленькому... Мое желание поддержал и Галим.
- И все-таки, куда ты меня волочёшь? Нам там будут рады? Если к твоему Филину, то я не пойду. Лягу вот здесь на дорогу, и хоть стреляй.
- Не боись. Галим правильный урка, чесняк. Малина, куда мы двигаем, моим паханом была припасена заранее. Да она можно сказать и не малина, а обычный нычок. Там его бикса хату имеет, шмот мы туды с батей ныкали. Короче отсидимся некоторое время у нее и потом уже станем выяснять насчет Филина. Сечешь? Нам еще и в твой дом возвернуться надо. Добро бросать нельзя, удача иначе покинет.
Продолжая объяснять, почему нам необходимо заныкаться он уверенно шел по улицам, которые на удивление были безлюдными. Может потому никто и не рисковал в это время появляться в городе, так как темнота позволяла творить безобразия, всем, кто в нем заинтересован. Особенно окраина, куда, по всей видимости, и шел Галим. Она жила своими правилами. Улицы как я уже отмечал, были совершенно безлюдны. Сквозь редкие промежутки между порывами ветра хлопали то близкие, то далекие выстрелы из винтовок. Кто стрелял не понятно. Галим очевидно понимал возможность напороться на стрелков, поэтому передвигался в основном короткими перебежками, от одного укрытия к другому, используя любые внушительные по размерам предметы, а также углы и выступы строений. Возле каждого останавливался, переводил дух и, выждав момент, сообразуясь со своим понятием целесообразности, бежал дальше. Я в точности повторял действия опытного товарища.
- Главное не попасть под раздачу какому-нибудь отряду. Поди, пойми, то ли они защищают от грабителей, то ли наоборот, сами и есть бандиты. Сразу не поймешь, да в темноте и не разобрать, кто есть, кто. Пульнут для острастки и все. Кранты. Хоть заразбирайся потом. Так что мы потихоньку, перебежками. До Заиковки доберемся, а там уже считай дома.
- Ага, значит и в этом времени Заиковка существует. Один раз с местными пришлось столкнуться и разборку устроить. Решили тогда на пляж пешком пройтись, а идти через этот район.... Откуда набежали пацаны, не понятно. Но драчка вышла знатная, накостыляли естественно местным. Если и в моем времени этот район был заполнен частным сектором, то в настоящее время тут, наверное, тот еще гадюшник. Я попытался вспомнить все, что знал про эту улицу. В моем времени она находилась на границе Москалевки. Сам район назывался Москалевским, так же как и улица. Естественно, в моем времени названия поменяли, но все одно, и тогда люди по-старому продолжали называть. Вон, Заиковскую, в документах наименование улицы поменяли на "Имени Первой конной армии", но как была Заиковкой, так и осталась. Прижилось название намертво. Да и Москалевка тоже из прошлого. В моем положении уже из настоящего.
Добирались долго, но, в конце концов, как я понял со слов Галима, дошли до нужного района. Место казалось похожим на большое село. Разглядывать особо некогда, да и что можно увидеть в темноте, я успевал порой выхватить взглядом некоторые постройки, они напоминали мазанки, и в их стенах отсвечивали под луной два - три оконца. Почти каждая такая хатка огорожена тыном, за которым угадывался дворик с цветочными клумбами. Я помнил, именно в этих районах были сосредоточены промышленные предприятия.
Интересно, а Аравия уже застроена? Рассказывали, что когда-то здесь были песчаные пустыри и принадлежали помещику Квитке. Даже усадьба его сохранилась. Во всяком случае, так прозвали место за рекой Лопанью. По всей видимости, мы как раз к мосту через неё и движемся. Где-то здесь есть еще и Нетеченский мост, а если двигаться к Основе, то и Основянский мост. Я мосты не зря вспоминаю, это единственные постройки которые мне могут послужить ориентирами, в темное время суток что-то узнать из зданий очень затруднительно. Где-то недалеко и мой родной Червонозаводской район. Вроде и знакомые места, но я как будто попал в другой город.