Я помню,  как старцы
по улицам тёмным ходили,
как тихо стучали в дома
и просили ночлега.

Впускали их редко,
но хлеб им  -  всегда выносили.
Они говорили  'спасибо!'
за ломтики хлеба.

И долго потом
на закрытые двери глядели.
И хлебные крошки,  наощупь,
с крыльца подбирали.

И шли со двора 
под сверчков монотонные трели  -
к началу просёлка,
ведущего в смутные дали.

Кем были они  -
обладатели тощих котомок?
На это,  из мёртвой эпохи,  
никто не укажет...

Но вот показалось,  
что я  -  их прямой  непутёвый потомок,
которого Бог
неземною печалью накажет:

за то,  что боялся их  -
поздних,  лохматых,  несытых;
за то,  что мог спать,
а над ними куражились ветры;

за то,  что у глаз их,
по-детски ширo'ко открытых,
кустились морщинки,
что не были мной отогреты.

И может,  фатально
поставит меня на дорогу
познание Веры,
а может быть  -  зло человека.

И я подойду
к незнакомому прежде порогу,
и в дверь постучу,
как посланник из давнего века.

И спросят,  зевая:
"Неужто пристанища нету?".
И вынесут хлеб...
И останусь у двери надёжной...

И душу открою
навстречу высокому свету  -
в котором земная дорога 
становится  
звёздной.