Гуцу Юрий Павлович : другие произведения.

Манекен за столом. Роман-антиутопия

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  Роман-антиутопия 'Манекен за столом' об искусственном мире будущего.
  
  
  
  Автор: Гуцу Юрий Павлович
  
  
  
  МАНЕКЕН ЗА СТОЛОМ
  
  
  
  Роман-антиутопия
  
  
  
  Зажгут костер, и дрожь меня берет,
  Мне сердце отогреет только лед.
  
  Ф. Вийон
  
  
  
  Часть 1. Портрет
  
  
  
  Глава 1. Сувенир
  
  
  
   Перед входом в отель, выстроившись, как на загородной прогулке, стояли автомобили. Поток солнца заливал блестящие корпуса. Всё было неподвижно, как перед стартом.
  Холл отеля, в котором чувствовалась прохлада, и стоянка были, как на ладони.
  Я снова стал рассматривать приземистые, приплюснутые, как амфибии, машины. Их будто кто-то придавил посередине огромным каблуком. Очень устойчивы на большой скорости.
  От строгих форм мощных универсалов веяло респектабельностью. Эти стоят дорого. Глаза у меня сузились. В это время ко мне в кафе Негатив подсела Каприз.
  - Что-то ты сегодня задумчив, - сказала она. - Даже не посмотришь на меня.
  Я посмотрел на неё. Она шаловливо улыбалась.
  - Что с тобой? - Она обняла меня за шею. Я повел головой и сказал:
  - Ничего. А что?
  - Так. Просто. Я думала, это не ты. - Каприз выжидающе посмотрела на меня. - Ты со мной выпьешь?
  Я качнул головой.
  - Ты сегодня особенный. Я тебя не узнаю, - сказала Каприз и замолчала. Мне это было все равно. Она меланхолично курила, устроив руку у меня на плече и расслабленно выдыхая дым. Потом выпила сок и облизала губы.
  - Пей!
  Возле отеля появился бродяга метис Лагуна в больших цветистых башмаках на босу ногу, в кричащем чепчике, и стал прохаживаться у входа.
  Я отстранил Каприз. Лагуна меня не замечал, потому что во все глаза смотрел на Опыта, вернее, на большой саквояж, на котором тот восседал, беспечно глазея по сторонам.
  Он работал носильщиком в отеле. Меднокожий Лагуна злодейски тихо сказал ему:
  - Стой!
  Слабонервный Опыт сглотнул, тоже не сводя с него круглых глаз.
  - Чей чемодан? Говори честно.
  - Мой. То есть не мой. А что надо?
  Лагуна взялся за ручку и сказал:
  - Э, э! Давай сюда. Ну, вставай!
  Опыт молча вцепился в саквояж обеими руками. Лагуна, выпучившись, сноровисто теснил носильщика за угол его же ношей, не давая, впрочем, повода привлечь к себе внимания.
  Из холла вышла женщина. Она была невысокой, хорошего сложения, в юбке до колен и блузке. Волосы были заколоты в тугой узел на затылке.
  Что она искала, я сразу понял. Я показал Опыту кулак и пошел, ускоряя шаг, к ней.
  - Вы ищете свои вещи? - крикнул я на ходу. - Багаж, да?
  Удивление на ее еще совсем не старом, энергичном лице сменилось нетерпением.
  - Да, да!
  - Один оптимист схватил его только что и побежал во-он туда.
  Я показал в сторону парка.
  - Что за дебош! - воскликнула женщина, заломив руки. Потом она спохватилась:
  - Браво!
  На ее зов выскочил здоровенный турист с устрашающими бакенбардами.
  Топоча ногами, он устремился в сторону парка.
  Я смотрел, как он носится между деревьями.
  - Юноша, вы уверены, что правильно заметили негодяя?
  - Можете не сомневаться! - сказал я.
  Она ждала своего Браво, но того уже и след простыл. Обрадовался, бедняга, свободе. Или взялся за дело основательно, решил прочесать весь парк Статус. Это самый большой парк в городе.
  - А, вот и мой носильщик! Хорош сервис.
  Рядом стоял пасмурный Опыт с большим синяком под глазом. Ай да Опыт. Достойно отстаивал чужую собственность от бандита Лагуны.
  - Как это могло произойти? - спросила женщина очень холодным тоном.
  Он пожал плечами.
  - Отобрали.
  Я задумался, поглядывая на женщину.
  - Знаете что... Где вы остановились? Может, я смогу вам помочь. А в полицию обращаться необязательно.
  Она взглянула на меня с надеждой.
  - Если бы вам удалось... Вот мой номер.
  - Всего хорошего, - сказал я, повернулся и стал догонять Опыта.
  Тот сделал попытку скрыться в переулке, но я настиг его и схватил за шиворот.
  - Где Лагуна?
  - Откуда я знаю? - удивился он. - Угостил меня и удрал, прыгая от радости. Ничего, я его еще встречу... И зачем вам? Там подарок.
  - Откуда ты знаешь?
  - Знаю. Она сама говорила.
  - Ну, это мы посмотрим. Идешь со мной?
  Малек подумал и согласился. Засунув руки в карманы, он с независимым видом зашагал рядом.
  - Ее пригласил Кредо. - Опыт апатично сплюнул.
  - Да? - Я озадаченно посмотрел на него.
  - Да. Я видел его сегодня. Он приносил цветы и ушел готовить яхту.
  Я был немного разочарован. Женщина была ничего, она мне даже понравилась.
  Лагуну мы нашли в трущобах среди пыльных развалин верхом на саквояже. Он с интересом посмотрел на Опыта и заключил:
  - Сам виноват.
  Опыт только рукой махнул и сел по отношению к Лагуне спиной. Весельчак, недолго думая, пихнул его. Опыт, задрав ноги, привычно повалился в траву, беспрекословно поднялся и снова сел, уже на недосягаемом расстоянии.
  Мы с Лагуной притянули саквояж. Тот сопротивлялся недолго. Опыт просунул голову между нами, посмотреть.
  Он оказался прав. Там была кукла.
  Мы смотрели на бесполезную игрушку.
  - Несъедобно, - ехидно заметил Опыт.
  - Не может быть, чтобы она так переживала даром, - пробормотал я.
  - У всех туристов должен быть неприкосновенный запас, - сказал Лагуна.
  - Не разберу я этих женщин, - заявил Опыт.
  - Ладно, - сказал я. - Укладывай обратно. Осторожней. Может, лучше будет вернуть это добро, как я обещал.
  - Ты обещал? - удивился Лагуна. - Когда ты успел?
  Я покровительственно похлопал забияку по плечу. Мы двинулись по трущобам, превратившиеся в таковые из старого заброшенного строительства целого массива зданий. Сюда же добавилась и городская свалка Жребий.
  - Наступают перемены, - сказал Лагуна. - Витамин хочет попасть в архив. Он открывает свое дело. Иначе он уедет. Как все. Как Шедевр. От пирогов метода.
  - Здесь мы свободны.
  Вокруг возвышались огромные кучи мусора со множеством выброшенных, никому не нужных, лишних вещей. Многие из них, пусть и с изъянами, могли бы пригодиться, послужить еще.
  На окраине мы увидели людей. Многие годы никто, кроме нас, не посещал эти места. Они всегда имели дурную славу.
  Мы спрятались, потому что навстречу нам в сопровождении важных лиц продвигался какой-то плечистый тип. Они показывали руками на урбанистические развалины, обращаясь главным образом к нему.
  - Это же Тюфяк, - сказал Лагуна, поправляя занятный чепец. - Я недавно хорошенько навалял ему. Тоже мне, фигура.
  - Это управляющий нашего нового мэра, - сказал Опыт. - Всех обскакал. Мэра нет, а управляющий тут как тут. Прыткий. Вы не поверите, он еще ребенок.
  - Да-а?
  - Я сам сначала не поверил. Говорят, очень способный.
  - Понятно, большое будущее.
  Когда управляющий со своей свитой ушли вперед, мы вылезли и отряхнулись.
  Зачем мы прятались, не знаю. По привычке.
  - Дом рациона пустует, - сообщил Опыт. - Старикан слинял, а новый деятель еще не объявился.
  Лагуна вдруг прыгнул на меня, и мы покатились в пыль.
  - Воля! - выдохнул Лагуна.
  На нашем плоту сидел Витамин. Он играл в кости с какими-то девицами.
  - Опять я проиграла, - с улыбкой сказала одна.
  - Мечи, - сказал Витамин. Одну руку он небрежно держал у нее на плече, и она у него вольно свисала, будто съёмная, и видно было, как жилы на расслабленной кисти набухли.
  Плот выдавался в море, и вода иногда выплескивалась на него. Туристы никогда не приближались к нам.
  Витамин отложил кости и размял пальцы рук. Это были руки скульптора.
  По лестнице спускались Нектар с моей младшей сестрой Ореол в купальниках, с огромными пакетами необычных размеров, но почти невесомыми и прочными.
  - Вы сегодня припозднились, - заметил я.
  - Заглянули в лавку, - пояснила Нектар. - Вот, не удержались. Фантастические сумки, правда?
  - Прекрасный вкус, - скромно сказал я.
  - Ого! - сказала Нектар и засмеялась.
  Витамин отрешенно загорал.
  Я провел девушек мимо сушащегося на солнце Опыта, который, подняв голову, улыбнулся коротко и дерзко, обнажив мелкие, как и он сам, зубы. Девушки удивились, но ничего не сказали.
  - Представляете, эта продавщица в лавке что-то обронила в мой адрес, - сказала Нектар с кривой усмешкой. - По-моему, нас приняли за туристов.
  - Каждый старожил должен быть к этому готов, - подал голос Витамин.
  - Странно, - сказала Нектар. - Но почему?
  - Это банально. - Витамин открыл глаза и смотрел на воду. - В один момент все одинаковы.
  - Но почему? - повторила Нектар, вернее, это был уже другой вопрос, но я все равно сказал:
  - Ваши моменты не совпали.
  - Верно. В этом все и дело.
  Нектар, казалось, немного успокоилась.
  Опыт, окончательно обсохнув, устроился под зонтом с кипой красочных журналов. Витамин с девушками загорали. Девицы были красотки.
  Лагуна сполз в воду. В расстройстве он стал плавать вдоль плота и окликать Опыта.
  - Эксперимент... эй... ей... Эксперимент...
  Опыт терпеть этого не мог, когда его называли полным, так сказать, прозвищем.
  Оттопырив нижнюю губу, он свирепо зыркал на Лагуну, и, честное слово, человека постороннего это могло впечатлить и отвадить.
  Я смотрел на больших медуз в прозрачной воде, наклоненных под слабым углом. Припекало. Витамин и девушки лежали, не шевелясь. Скоро они соберутся уходить.
  Вдруг Опыт дико взвизгнул - Лагуна окатил его водой. Он вскочил, вид у него стал еще более угрожающий, но Лагуна без колебаний схватил его за ногу, и тот рухнул в воду, а его обидчик был уже на плоту, втянулся, как пиявка.
  Все безучастно наблюдали, как Лагуна медленно ходит по краю плота и время от времени ловко притапливает, как мячик, голову незадачливого Опыта.
  - Обезьяна крашеная, - прохрипел тот наконец и пустился наутек, сожалея лишь об оставленных журналах, которые со свистом настигали его один за другим.
  Лагуна был сам не свой от бешенства. Он готов был пуститься в погоню, но я окликнул его, прыгнув на берег.
  Море в эти дни было мутноватым. После урагана принесло массу водорослей, и они сетью лежали на песке или качались в воде. Было много медуз. Если не обращать на это внимание, то день был хороший. Вода у берега прозрачно стелилась.
  Недалеко из воды торчало несколько скал. Около них мы и оставили дрейфовать лодку, так, чтобы волны не били ее об камни.
  Одна скала была завалившейся, с плоским боком. Волны побольше забрызгивали всю ее крупнопористую поверхность, и через секунду она просыхала.
  Первым нырнул я. Лагуна остался в лодке, развалясь и покуривая. Я покрутился под лодкой, глядя в лиловую темноту внизу, и медленно, пуская длинные струйки отработанного воздуха, пошел в глубину.
  До дна здесь, разумеется, не достать, но скалистые образования в этом месте океана состояли из ярусов, то сплошных, то обрывающихся, и на них, как голуби на карнизах, расположились во множестве жемчужницы, иные выступы были просто облеплены ими.
  Я продвигался вдоль склона и собирал их в пакеты. Когда они наполнялись, я дергал за нить, и пакет, покачиваясь, плавными рывками уходил вверх, и на поверхности был виден беззвучный всплеск.
  К обеду лодка была так загружена, что всерьез возникало опасение, что мы можем затонуть. Лагуна пребывал в приподнятом настроении. Любая нажива благотворно действовала на разбойника.
  Мы осторожно подвели лодку к скалам, всунули кое-как между обломками, так, что под приподнявшееся дно с шумом била вода, и перетащили часть груза на скалу. Лагуна, приняв позу первобытного человека, добывающего огонь, стал вскрывать ракушки плоским острым ножом. Это ему удавалось с трудом, и он пыхтел.
  На пути к берегу Лагуна несколько раз всеядно нырял на мелководье, и достал очень крупные ракушки, считая, что чем больше, тем лучше.
  На берегу он со вкусом расположился и всю оставшуюся часть дня обстоятельно распаковывал дары природы. Я помогал ему, потом сбегал домой за едой, и Лагуна мгновенно поглотил ее. Он часто и с нетерпением поглядывал на пляж, выжидая кого-то, потом не выдержал и, торопливо попрощавшись, ушел.
  Закат догорал. По всему горизонту, сдавленная чернотой вступающей в свои права ночи, тянулась светлая полоса. Ее цвет заметно сгущался.
  Я достиг зоны, где дно было приподнято, как кратер. Это было излюбленное место редких по абстрактной красоте ракушек. Доставленные на поверхность, они не теряют расцветки.
  Я поплыл под водой. Надо мной и под животом неторопливо плавали рыбы с предсказательскими глазами. Я будто парил над широкой горловиной. Единственная ракушка без моллюска сдвинулась с места. Я заработал ногами, вытянул руку и ухватился за выступ ракушки. Ловились они без труда, главное, нужно было угадать, когда они появляются из глубины. Иногда это бывает перед непогодой, иногда - сразу после.
  Сейчас на дне царил покой. В толще воды было видно, как между камней крутится небольшая барракуда. Она была одна. Рыбешки не обращали на нее внимания, но и попадаться не спешили.
  Наскоро осмотрев ракушку - ярко-красные цвета перемешались с пронзительно-синими и голубыми - я устремился наверх и вынырнул среди волн, вытирая лицо. Солнце давно зашло.
  Я взялся за весла и расслабился. Берега видно не было. Вода вокруг колыхалась, как пленка. В темноте с трудом угадывалась корма.
  Лодку утягивало в океан, но мимо острова ей не проскочить. Огней, рассыпанных по побережью Портрет, становилось заметно меньше. Последние мерцали на вершинах далеких холмов, потом и они исчезли, и тут же явственно донесся шум прибоя.
  Я подождал еще, вслушиваясь в невидимый прибой, а потом опустился в воду, инстинктивно ожидая, что уйду с головой, но ноги неожиданно ткнулись в дно. Черная волна ударила меня в бок, но я устоял.
  Волны вокруг со слабым шумом набегали на берег. Невдалеке чернели заросли. Небо было усыпано звездами.
  Над горизонтом их было так же много, как и в зените. Ветер сдувал сухие песчинки с ровного пляжа.
  Заросли негостеприимны по ночам, и я поспешно выбирался на тропу. На ней было гораздо спокойней. Я посветил фонариком вбок.
  В метре от себя я увидел, как поперек лианы повис зеленый шнур. Один конец увеличивался, а другой уменьшался, и змея соскользнула с лианы и всосалась в листья.
  В глубине джунглей был дом, принадлежащий виртуозу Кредо. Его строительство в этом уголке дикой природы, у трущоб, обошлось ему недешево. Я не понимал, зачем это ему понадобилось. Нервы у него и так никакие.
  Безлюдные трущобы все избегают. Здесь всех поджидали всякие неожиданности. Мерещилось что-то. Зачем Кредо нужно было жить здесь, неясно.
  Виртуоз был богат, известен. Я знал его с детства, и единственное, что ему требовалось, это выпить и общество хорошенькой женщины, готовой его бесконечно слушать.
  Всего этого ему хватало и на побережье. Теперь же ему пришлось приобретать и яхту.
  Когда-то у него была семья. Знаменитости не повезло. Она, как и все, затерялась в столице.
  Окна были освещены.
  Придется Кредо побеспокоить в этот поздний час, а нервишки у него шалят, думал я, переживая плавный, захватывающий полет на лиане, изогнулся и остался на крыше, а дергающаяся лиана пропала в темноте.
  Около кабинета Кредо я остановился. За массивной дверью слышались приглушенные голоса.
  - А против чего вы, собственно, восстаете? - высокомерно глаголил Кредо. - Все происходит ради простейшего обмена - потребить, произвести круговорот веществ с неизменными качествами через оболочку. Ради этого прикладного значения совершаются самые нелепые, зачастую чудовищные, с человеческой, духовной точки зрения, вещи, главное, чтобы накатанный, проверенный временем, первобытный механизм продолжал осуществляться, поступательно, без вариантов, без превращений, несговорчиво...
  Я еще немного выждал и повернул ручку.
  Кредо, стоящий посреди комнаты, резко обернулся. Неподвижность его взгляда была пугающей.
  - Доброй ночи! - сказал я от двери.
  Необъятный ковер занимал весь пол кабинета. В углу беззвучно работал телевизор.
  На стене висел чопорный портрет виртуоза, какие можно встретить и в других местах. Виртуоз был местной достопримечательностью.
  Все на портрете соответствовало, но располагающего сходства не было.
  В своих душещипательных баснях, коими Кредо озорно потчевал прогрессивное общество, утверждалось, что все настоящее естественно происходит только постепенным путем, что манящее внутреннее содержание можно передать только предельно нежными, бережными внешними средствами, никак иначе, что оно как сердцевина колеса, без труда раскручиваемой лишь от легких поверхностных касаний по ободу. Кому нужна голая, без прикрас, суть?
  - Ух ты... Пикет. - Кредо перевел дыхание. - У вас что-то случилось?
  Меня изучала пара внимательных глаз. За низким, похожим на кувшинку, столиком сидела, положив ногу на ногу, женщина, у которой Лагуна увел чемодан.
  - Нет, - сказал я. - Не стоит беспокоиться. Просто лодку унесло.
  - Вы катались на лодке? - спросила женщина. На ее лице было выражение любознательного, живого ума, сопровождаемое частой вежливой улыбкой.
  Большие глаза казались рассеянными, но это лишь подчеркивало интерес к собеседнику. Не иначе, газетчица, подумал я.
  - Собирал ракушки.
  - В самом деле? Что это значит? - спросила она у Кредо.
  - Ничего. - Он пожал плечами. - Кстати, они того стоят. Безделица, а удивительная, неповторимая красота. Сувенир. То, что может дать только природа.
  - Вот как? - продолжала интересоваться женщина. - Вы мне их покажете?
  Я подумал и сказал:
  - Если представится такая возможность.
  - Угощайтесь, - сказал Кредо.
  Я сел рядом с женщиной.
  - Что слышно в городе? - спросил Кредо.
  - Кажется, у вас ожидается новый рацион? - сказала женщина.
  - Новый рацион, старый рацион, - раздраженно заговорил Кредо, заводясь. - Какая разница? Все это... буря в стакане воды. Вы-то откуда это знаете, Вуаль?
  - Была сегодня в архиве. Новый рацион из местных, но о нем никто ничего не знает. - Она пригубила бокал. - Главное, почему именно он? Рационом могли бы быть вы.
  Кредо патриотически пожевал ртом и со значением сказал:
  - Это всегда остается тайной. Это политика.
  - Но ведь не было никаких выборов. - Какое энергичное лицо, подумал я. С первого взгляда она казалась моложе. - Какая заинтересованность в смене мэра сейчас, в начале сезона? - продолжала она.
  Кредо мятежно махнул рукой, но видно было, что он прислушивается.
  - Вы давно здесь? - спросил я.
  - Я? Давно... Не помню. Моих запасов хватает. - Он безбедно улыбнулся.
  - Никто не беспокоит?
  Есть такие люди. Всегда тебя поймут. Не как остальные, по аналогии лишь со своим.
  - Я не xотела говорить, но этот так хорошо воспитанный молодой человек обещал и мне помочь. Представляешь, у меня анекдотически стащили чемодан. Ничего особенного... ничего ценного, я xотела сказать, - быстро добавила она, - и этот юноша - единственный, кто выразил свое сочувствие.
  Еще бы. Кому из служащих отеля охота связываться с Лагуной. Быстро узнают, что за торжество.
  - Мое обещание остается в силе. - Я переводил взгляд с одного лица на другое.
  Славный он, этот Кредо. Пьет он, конечно, много, и не создает уже давно ничего. Дерганый, а славный. Чувствуется в нем постоянная напряженная холостая работа, будто пружина вылетела.
  Сейчас он говорил, снова расхаживая от дверей к окну, как ему все надоело. Как ему надоело побережье. Как ему надоела столица.
  Как ему xочется быть подальше от суеты, от всех этих полицейских историй.
  А зло у него получалось впечатляюще.
  - В жизни нет просвета. Все жестко предопределено, и нет места слабой душе, и от этого нет спасения, - вещал он. - Что-то нужно нашей насквозь искусственной цивилизации, где нет ничего естественного, а только бесчисленные подражания ему, где никто про себя ничего достоверно не знает сам, где все всему учатся с самого рождения и потом уже всю жизнь ни в чем не уверены. Нужно вернуться к истокам. Первый кусок мяса, упавший в костер...
  Глаза у меня закрывались сами собой. И тут голос смолк. Я открыл глаза.
  Кредо стоял у окна и с искаженным лицом смотрел куда-то за портьеру.
  Я поспешно подошел к нему, одновременно с Вуаль.
  - Нет! - прошептал Кредо, будто отстраняя нас. - Не смотрите на него! Вдруг оно тоже... посмотрит.
  Не обращая внимания на такое предупреждение, мы разом выглянули. Вуаль, не удержавшись, вскрикнула.
  На дворе стоял официант. Я рассмотрел лицо с жутковатым лакированным оттенком кожи.
  И вдруг мы услышали крик. Звук нарастал и, когда, казалось, должен был оборваться, он протяжно усилился.
  Так рассвирепело кричать могла бы в приступе неодолимого противодействия сама природа - тягостный вой перешел в инородный стон с могучим придыханием, как ветер.
  Существо, как под прессом, натужно зевнув, словно подавившись, сгруппировалось и экспрессивно скакнуло с места к потаенной темноте трущоб, и скрылось.
  Мы все были испуганы. Я принужденно кашлянул.
  - Тише! - Кредо был бледен.
  - Что это? - спросила Вуаль с неловкой улыбкой. Она уже овладела собой. - Это человек?
  - Отойдите! - с мольбой проговорил Кредо. - Вдруг оно еще смотрит... из темноты. Пикет! - вспомнил он. - Как вы вошли? Неужели дверь...
  - Дверь осталась открытой? - воскликнула Вуаль.
  - Да нет, нет. Все заперто, - только и оставалось мне сказать, но это иx совершенно успокоило. Я рывком задернул портьеру.
  Кредо, наxоxлившись, сидел в кресле. Вуаль, судя по всему, переваривала зрелище. Я тоже. Этот дикарь круче восхитительного глянца, за которым мы с Лагуной безнадежно оxотились в джунгляx.
  Мы без конца прислушивались.
  Утро застало меня крепко спящим на диване.
  Кредо разбудил меня. Он был застегнут, что называется, на все пуговицы. Лицо у него было осунувшееся. Он, по-видимому, так и не спал.
  - Пик! Яxта пришла. Мы возвращаемся на берег. Старина, вы с нами?
  - Конечно.
  Было еще очень рано.
  Перед обедом лучи солнца, пройдя по высокой листве над крышей, защекотали меня. Я чихнул. Край крыши закрывала листва. Под смятым одеялом спал Лагуна.
  Проснулись мы к обеду. Нас ожидали. Стол был накрыт. Лагуне очень нравилась моя мать, и он ее ничуть не стеснялся.
  - Идите умойтесь, - сказала мать. - Я буду ждать вас на террасе.
  Я умылся первый и, протирая руки на ходу, пошел на террасу.
  За столом сидела мать с каким-то мужчиной. У него было длинное лицо завоевателя, он обнимал мать за талию. Мать выглядела веселой.
  - О, приветствую! - сказал мужчина густым голосом.
  Я узнал его. Это был столичный нувориш Подвиг. По слухам, он был баснословно богат. У матери на груди висело тяжелое ожерелье, которого я раньше не видел.
  - Это ваш Пикет? - сказал мужчина, одобрительно кивая. - Смена!
  Пришел Лагуна. Он увидел мужчину, и рожа у него сделалась, как всегда, xитрая-преxитрая. Нувориш не испортил аппетита.
  После обеда мать и ее Подвиг остались в качалкаx. Мать царственно мурлыкала, а он боготворил ее взглядом.
  Лагуна снова куда-то смылся. Я промолчал, тем более, что ночью нам предстояло повеселиться. Я уже догадывался, в чем дело.
  На заброшенной стройке я положил в чемодан ракушку, а через короткое время Опыт приставил его у номера Вуаль. Мимо прошла хорошенькая горничная, одарив меня насмешливой улыбкой.
  Каморка Опыта была оклеена иллюстрациями журнальныx красоток. Глотнув какой-то отравы и уложив личико на ладошку, Опыт, кивнув на них, стал небрежно пояснять, с какой из ниx он провозился особенно долго, а когда я позволил себе усомниться, недоросль затряс головенкой, как бы снимая с себя всякие подозрения во лжи.
  - Я пока еще работаю. Но это временно, - сказал он. - У меня большие планы.
  У всеx планы. Большие планы. Грандиозные. Даже у этого слаборазвитого детеныша. Все произносят это, как заклинание.
  И все ведут себя нарочито небрежно, неряшливо, как попало, как на попечении, а будто четко следуют намеченной заранее всепобеждающей сxеме.
  - Оп, ты у себя?
  Опыт замер, посмотрев на дверь, и с безнадежностью в голосе отозвался.
  - Сходи за чемоданом.
  - Я не работаю.
  - А чего пришел? Давай, ступай.
  Труженик медленно потянул лямки своих вечно спадающих детских штанишек ручками, похожими на куриные лапки. Я всегда почему-то обращал внимание на руки человека разумного.
  В отеле много уютныx местечек. Я заглянул в полутемный бар с низким потолком. Из-за стойки на меня в упор смотрела девушка с живыми карими глазами на широком лице с коротким, чуть приплюснутым носом и смуглой кожей, наводившими на мысль о туземной крови. Медленная загадочная улыбка делала его очень привлекательным в красно-зеленой полутьме. Полосатая накидка ровно оxватывала плечи, оставляя иx открытыми.
  Казалось, ей отчего-то грустно и забавно, и она считает, что я, случайно остановившийся парень, разделяю ее настроение.
  Ее пуxловатые губы медленно растягивались, а широко расставленные глаза превратились в две маленькие тёплые луны. Я опустил голову. Оркестр играл ретро. Музыка была рыщущая, готовила к событиям.
  Это была очень темная ночь и безлунная. Дул ветер, и xлопала дверца, и что-то скрипело в глубине двора. Это было само по себе неплохо, но раздражало. Доносился протяжный скрип, стук, потом наступала тишина, и все начиналось сначала - жуткий стон, и громкий хлопок обрывал его.
  С крыши веранды кто-то спрыгнул. Кто-то длинный, озираясь, отряхнулся обеими руками и пошел в дом. Я тоже посмотрел по сторонам и не сразу заметил Лагуну, неслышно приближавшегося по крыше. Вокруг было очень темно, и только по шевелению массы листвы можно было угадать, на какой высоте мы находимся.
  Чердак был совершенно пуст, и хорошо, потому что тут вообще ничего не было видно. Я наткнулся на Лагуну. Он что-то промычал, жуя жвачку. Он в темноте шел так же спокойно, как и днем.
  Дальше мы зажгли фонари. Первая комната, попавшаяся на пути, была спальня. Луч зашарил по высокой убранной кровати, многократно отразился в темени роскошных зеркал, испугав нас, мы даже отпрянули и, вглядевшись, успокоились.
  В комнате еще были громоздкий платяной шкаф, комод, стол. Я выключил фонарь и стал у зеркала. Мне показалось, что я вижу свое отражение, хотя я понимал, что это невозможно. Я включил фонарь.
  Лагуна мажорно зафальшивил себе под нос.
  - Ты уверен, что никого нет? - спросил я, разглядывая вещи на трюмо.
  Лагуна плотоядно хмыкнул, развалившись в кресле.
  - Сказано, нет. Старый каплун Капитал тю-тю. А новый белоручка еще не приехал. Вот потеха. Похозяйничаем - раз не звали.
  - Странно, что он все оставил.
  - Зачем ему старые вещи? В столице всё новое. Все, что хочешь. Миллион услуг. Каких хочешь. Исполнят любое твое желание.
  - Так-таки и любое?
  - Конечно! Самому ничего делать не надо.
  - Так-таки и ничего?
  - Там - ничего. В другом месте - придется. На конвейере. Усек?
  Кто бы говорил, подумал я.
  - Поцарапал, например, чашку. Сразу в мусор. Тотчас меняешь на новую, другую.
  - И старой можно пользоваться, - возразил я.
  - Исцарапанной? С изъяном? - высокомерно сказал Лагуна в чужом кресле. - Уволь.
  - Все же своя, родная.
  - Да кому оно нужно? Свое! Вокруг огромный мир, - жадно сказал вдруг Лагуна. - Разный. Все в нем разное. Вот сколько разных чашек у нас в лавке?
  Я подумал.
  - Штук пять.
  - Ха! А в столице - миллион.
  Я даже вздрогнул.
  - Так много?
  - Да, - кивнул Лагуна, подтверждая. - Никак не меньше.
  - Зачем столько?
  - Искать, выбирать. Чтобы не переделывать. Сразу заменил на другую, и сравнивать нечего. А зачем Витамину столько девушек?
  - Из любви к искусству.
  - Что за торжество? - возмутился Лагуна. - Ладно, я внизу.
  Я пошарил по стене, и в комнате вспыхнул яркий свет. Я зажмурился и в упор посмотрел на люстру. Такой яркий свет, решил я, ни к чему.
  Я заметил нехитрый шнурочек с узелком на конце, угодливо свисающий из-под круглого желтого плафона, и воспитанно потянул его. Света, зажегшегося в ночнике, было достаточно, чтобы вернуть спальне таинственно-заброшенный вид.
  Я разлёгся на кровати, заложив руки за голову. За окном гудел ветер. Дом наполнялся звуками. Было слышно, как кто-то ходит в соседних комнатах, внизу, поднимается по лестницам. Разговаривали все пока тихо, вполголоса, и мне это показалось смешным - какая разница.
  Я положил ноги на высокую спинку кровати, где столько лет почивал мэр, и в это время ввалились Лагуна, Тугодум, Кремень и Опыт, ступающий осторожно, как хорек по следу.
  Лагуна прыгнул ко мне на кровать, и она подалась под его тяжестью.
  - Ши-ик... - сказал он, с хрустом зевая, растягивая пасть.
  В комнату вошли Боб и Рекорд с раздутыми сумками.
  Не теряя ни минуты, изящные туземцы подошли к платяному шкафу. Они орудовали со знанием дела, заполняя полки вещами. Обычно смешливые, они были полны благоговейной серьёзности.
  Тугодум, заполнив собой кресло, респектабельно курил сигару и наблюдал. Мне надоел Лагуна, и я попытался сбросить его, но кровать была безнадёжно широка, а Лагуна упёрся, раскинув руки и ноги.
  Кремень и Опыт любительски заглядывали в места, заведомо заполненные, скучающе озираясь при этом.
  А в спальню просунулась Каприз и обнажила в вялой улыбке мелкие, но ровные зубы.
  - Во! - сказал Лагуна, оживляясь. - Давай к нам. - Он стал делать руками зазывные знаки, и, хотя Каприз было глубоко наплевать на Лагуну, она с готовностью забралась на кровать и втиснулась между нами.
  Каприз была привлекательной девицей. Стройная брюнетка, в меру худощавая, с длинными мелко вьющимися волосами, обрамлявшими бледное матовое лицо с красивыми тонкими чертами лица.
  Но вид у неё был в целом унылый, как у всех оптимистов, - она и не скрывала своего пристрастия к апатии.
  Эта обезьяна Лагуна стал приставать к ней, полез своими лапами, скаля зубы. Я старался отпихнуть его, но между нами была Каприз, и тут внизу раздался такой грохот, что все замерли.
  - Да идите вы в трущобы! - с ожесточением сказала Каприз, обычно сдержанная, даже деликатная. - Что у меня, десять глаз, что ли? Отстаньте от меня!
  Ей никто не ответил. Внизу слышались какие-то завывания.
  До Лагуны дошли слова Каприз, и он выразился в том смысле, что крошка и так хороша, а вот если бы она удвоилась или утроилась даже, он бы обрадовался, и все тоже.
  Каприз оценила его изысканность, но у Лагуны была хорошая реакция, и удар пришёлся по подушке.
  Каприз развернулась и обхватила меня за шею. Лагуна был озадачен и обескуражен. Он разыграл ревность и обезьяний гонор с выпячиванием нижней губы, и Каприз поспешила его задобрить.
  Внизу опять послышались грохот, перекатывающийся, словно переваливался с боку на бок железный куб, и вслед за этим истошные вопли, перешедшие в знакомые завывания.
  - Лауреаты... - проговорил Тугодум сдавленно, багровея.
  Каприз поцеловала меня очень нежно, а Лагуна, уязвлённый этим обстоятельством, вытянул руки, охватил меня за шею и принялся душить, со своеобразной увлечённостью. Кровать заскрипела.
  Тугодум мельком глянул на нашу возню и встал.
  Подошел Боб с пачкой акций. Она была толстой, но насколько ценной, неизвестно. Тугодум подумал и сказал, что сойдет. Пачка перекочевала в сервант. Опыт достал из кармана золотое кольцо, покусал его и отправил туда же, в шкатулку.
  Внизу затянули песню. Тугодум с ненавистью посмотрел в пол.
  - Пошёл, идеал! - сказала Каприз Лагуне. - Спятил? И не смейся. Мне же больно!
  - А я вот не смеюсь, - сказал я, довольный.
  - Ты тоже хорош. Тебе только скучать.
  - А тебе... - начал я, но просто развалился на спине и мечтательно посмотрел в потолок.
  - Вы просто таланты, - заявила Каприз неожиданно. С каким-то упрёком.
  - Да катись ты, - сказал Лагуна. - Не продавливай тут кровать. Давай, давай.
  Каприз возмущённо спрыгнула на пол, в нескольких словах разъяснила, какие мы одаренные, и пожелала скрыться, опасаясь гнева Лагуны, но он своей могучей лапищей зацепил подушку и тотчас метнул её, и Каприз была снесена. Она запрокинулась на спину, злая и растерянная одновременно.
  Она быстро выдала ряд нежных выражений и скакнула за дверь. Её шаги, торопливые, сбивающиеся, раздались уже на лестнице.
  - Всё, - сказал Лагуна. - Вы слышали? Все слышали? Пик, ты куда?
  Внизу дружно пели.
  На лестнице возвышенные слова слышались отчётливо. И после этого Каприз ещё обижается. Я перемахнул через перила и оказался в гостиной. Мимо пролетела ваза.
  - Да отойди же! - Тираж даже заплакал. Он стоял на столе и из прочей утвари уже выбирал другую вазу.
  У стены на коленях у Смака сидела Мини, прельстившаяся его усами.
  Рассевшиеся вдоль стен Миксер, Конфуз и Шеф запоздало зааплодировали. Все они не представляли из себя ровным счетом ничего.
  Многие у нас провинции награждали сами себя звучными прозвищами. И к ним привыкали.
  Под рукой у каждого находилась откупоренная бутылка вина. Поодаль лежал сейф с лопнувшей дверцей.
  Зашедший Тугодум постоял, как изваяние, выпучив глаза на свой испорченный контингент, и благоразумно вышел, как полупьяный, взявшись руками за голову.
  Тираж в конце концов остановил свой творческий выбор на пузатой бутылке красного вина. Он ухватился за горлышко, выпрямился и некоторое время сопротивлялся потере равновесия.
  На него напала икота, и он икал, надолго закрывая глаза под большим спутанным чубом, и длинные ноги у него иногда непроизвольно подгибались, а потом он, собравшись с силами, размахнулся, как дирижер, бутылка выскользнула и, изменив направление полета, врезалась в стену немного повыше головы Смака, и разорвалась, как граната, и с ног до головы забрызгала Смака и Мини.
  На этом, однако, развлечения Тиража, не имевшие ничего личного, не закончились.
  Пока Смак, наливаясь кровью, не уступающей густотой цвета вину, и оценивая масштабы ущерба, медленно поднимался вместе с Мини на коленях, внушительных размеров кувшин, описав плавную дугу, буднично треснул его по лбу. Смак испустил дикий вопль, смахнул разом Мини с колен и под нестройные подбадривания массовки мелочно пустился за длинноногим Тиражом, который мигом сумел оценить изменившуюся обстановку и спрыгнул со стола.
  Он увертывался от тучного Смака с прытью, которую трудно было ожидать от его долговязой фигуры.
  Всем было интересно, чем эта остросюжетная шумиха закончится, но Тираж обманул ожидания, выскочил от расправы в окно.
  Смак, задыхаясь, остановился у целого зеркала и стал разглядывать голову. Мини, сплошь забрызганная, ходила взад-вперед, как пёстрый попугай на жердочке.
  Больше ничего у самоучек-варваров не намечалось, и я направился наверх.
  Мэр, так набил карманы, что побрезговал захватить в столицу свои старые кафтаны, великодушно бросив, как подаяние, все, как есть, без сортировки, на радость и эстафетную переоценку компании городских бездельников.
  Я шёл по коридору и заметил, что кто-то неслышно крадётся за мной следом. Не сбавляя шага, я свернул в спальню.
  Не успел я оказаться у окна, как, обернувшись, увидел, что в дверях стоит Каприз и смотрит на меня через пространство комнаты.
  - Ты что здесь делаешь? - вкрадчиво спросила она.
  - Я? Ничего...
  Каприз засмеялась. Она смеялась тихим грудным смехом, и глаза у неё как-то по-особенному засветились. Она посмотрела на дверь и, подумав, закрыла ее. В разворошенной спальне больше никого не было.
  Каприз медленно приблизилась. Я, не раздумывая, обнял ее. Это вышло у меня не совсем ловко, но Каприз обнадеживающе улыбнулась, повела плечом, прошептав 'молодец... хвалю...'.
  Кто-то протопал по коридору, и я сжал ее крепче. Каприз закрыла глаза и подставила губы. Я тут же зажал ей ладонью рот.
  Каприз, ошеломленная, даже не сопротивлялась, приняв это, вероятно, за проявление страсти, а потом было поздно, она уснула, а я поднялся на чердак.
  На небе горели яркие крупные звезды. Ветер с залива не усиливался и не ослабевал, он был ровным, казалось, что все пространство перемещается с места на место.
  Лагуна с пунктуальным Витамином ждали меня. Собравшись, мы тронулись.
  Вокруг были сплошные крыши. Показалась луна, огромная. Стало светло, как днем.
  Мы заглянули в одно окно. Управляющий нового мэра Тюфяк взялся за гирю, уперев руку в бок. Мнимый силач не в состоянии был даже приподнять ее и расстроился.
  В соседнем окне другой затворник Офис, с постным вытянутым землистым лицом, прохаживался по своему крошечному чердачному флигелю, взъерошивая волосы корявыми руками.
  Мечты бесповоротно завладели им.
  Усевшись за стол, он предварительно плавно, изящно зашевелил восковыми пальцами, как какой-нибудь спрут щупальцами, до предела растопырив конечности в разные стороны.
  В школе метод поначалу всех поощрял одинаково, всем внушал надежду, и за многими закрепилась репутация эрудитов, спортсменов, полиглотов, музыкантов, поэтов.
  Лагуна, при полном отсутствии слуха, вообще - овладел арфой. Временно.
  Затем метод все же разделил учеников, но как-то странно, стал уделять внимание только безнадежно отстающим.
  Все школьное племя, пользующееся расположением метода, обреталось здесь, гурьбой, каждый в своей ячейке. Удружил им добряк метод.
  Весь актив единогласно и неукоснительно соблюдал режим дня и занятий, и вообще режим.
  У всех грандиозные планы, чтобы не стать ненужными, лишними, все всерьез стремятся достичь общепринятого материального успеха любой ценой в непредсказуемой борьбе за существование, в бессмысленной жизненной гонке.
  Офис продолжил в полном одиночестве с упоением вырабатывать образцовый каллиграфический почерк вместо своих обычных страховидных каракулей, надеясь когда-нибудь спонтанно поразить им всех, но пока фокус не удавался.
  Пришелец метил на место писаря в архиве, в чем ему неизменно отказывали по причине абсолютной безграмотности.
  За изначальную полную непригодность к этому ответственному и деликатному занятию он и получил свое прозвище - от обратного. А может, за сущность офисную, этого у него было не отнять.
  Он, яростно булькая, будто с полным ртом воды, прилежно принялся за напыщенную, с классическими ораторскими паузами, декламацию, и мы, больше не выдерживая, гуманно отступили, давясь смехом, не дожидаясь кульминации.
  - Ох-хо! - Толстокожий Лагуна, вытянув физиономию почище Офисной, одним пальцем отер выступившие непритворные слезы, последовательно, поворачивая голову.
  - Одного видел - больше смотреть не надо.
  Везет лодырю. А школьный метод поддерживал, как мог, всех отстающих и героически не обращал внимания на способное отребье, как на неперспективных.
  Перспективные же обособленно поселились здесь, на крыше музея, как рассада в оранжерее, под опекой неподкупного метода.
  Для невостребованных дарований их патрон был истинной находкой.
  Считалось, что под его неусыпным надзором они неминуемо добьются желаемого эффекта: станут ювелирами и ткачами, акробатами и юристами, архитекторами и мореходами, художниками и пожарными. Любой, кем захочет. Кем наметил изначально. Но в дальнейшем можно и выбирать, конечно. Если прежнее понятие улетучится. Содержание исчезнет.
  У юниора Гибрида все было уставлено препаратами и мензурками, так что ступить было негде.
  Он нелюдимо сумерничал, целя в ученые.
  Каменщик Пирамида агрессивно разбирался на полу с детским конструктором. По всему чувствовался большой профессионал. Будущий жокей Медуза раскачивался на игрушечной лошадке.
  Среди них есть разный люд. Крепыш Эстрада хочет стать инженером. Строить мосты. С ним вполне можно иметь дело? Бас Пузырь был еще ничего.
  При виде модернистских, как полуявь, химер художника Линзы мы с Лагуной осмотрительно присмирели. А, с другой стороны, с творца какой спрос? Эстет, и этим все сказано.
  Перекличка продолжалась.
  Гибрид нависал над колбами, священнодействуя, водолаз Поплавок погружал голову в таз, снедаемый желанием сделать карьеру водолаза, бас Пузырь патетически воздел руку, собираясь исторгнуть райские звуки.
  - Занавес, - сказал Лагуна.
  Метод Абсурд утверждал, что путем однородных упражнений всем можно привить, как саженцам, любые свойства.
  Все хотят неспешно, не распыляясь, нажимать на излюбленную миниатюрную педаль в одном месте, и чтобы по всем параметрам безудержно росло в другом.
  Математик Штамп видел себя кассиром - он испытывал непреодолимое тяготение к ассигнациям, купюрам, валюте. Эта несвоевременная страсть поддержку у порядочного Абсурда не нашла, но и он приберегался на всякий случай.
  Я заглянул в следующее окно. На кухне за столом сидел мужчина в пижаме и читал газету. Ему, видно, не спалось. Он оторвался от чтения, случайно посмотрел в окно и оторопело замер. Я отступил.
  Лагуна, как сатир, оседлал гребень крыши, и луна светила ему в затылок. Мы перескочили через угол узкого колодца двора и поднялись на новую крышу.
  Это была мэрия Шик. Верхний этаж был затемнен и пуст. Первый же кабинет оказался открытым.
  Лучи фонарей рассекали темноту, выхватывая из нее столы, стулья. Обстановка была самая официальная.
  Витамин выглядел озабоченным. Он хотел быть уверенным, что может рассчитывать на собственное дело. Задатки к коммерции у него были блестящие, с самого детства. Его учить - только портить.
  И еще он не хотел ненароком угодить в армию, как Ядро. Тот иногда писал мне.
  Мы разбрелись по зданию.
  Интерьер следующего кабинета очень удивил меня. Я закрыл за собой дверь и огляделся. Вдоль стен стояла отличная мебель, на стенах - ковры.
  Было светло из-за большого аквариума, в котором медленно плавали крупные рыбы с выпученными глазами. Свет проходил сквозь бурые водоросли, через зеленоватую воду.
  Я ожидал увидеть папки с документами, разную бесполезную макулатуру, скапливающуюся годами, которую все стараются засунуть, запихнуть куда подальше.
  Повсюду - на столах, на шкафах, на полу, вдоль стен стояли чучела обезьян. Я даже не подозревал, что существует столько видов. Правда, все экземпляры были какими-то низкорослыми.
  Они стояли в разных позах и смотрели на меня, как живые, своими блестящими глазами-пуговками.
  Я переводил взгляд с одной на другую, и у меня возникло неприятное ощущение, что те, на которых я не смотрю, переглядываются за моей спиной.
  Не без некоторой опаски я потрогал одно чучело. Шерстка была мягкой, шелковистой. Я провел рукой по уродливым, но мощным плечам, коснулся глаз.
  Я не мог определить, из чего они сделаны, но поблескивали они вполне правдоподобно. Отовсюду казалось, что они устремлены именно на тебя, как глаза на фотографии, где смотрят в объектив.
  Мне не переставало казаться, что чучела незаметно следят за мной, наблюдают. Их позы были до странного достоверны. Словно до моего появления они бесшумно резвились, перескакивали со шкафа на шкаф, занимались своими обезьяньими делами, а как только дверь приоткрылась, они моментально замерли в том положении, в каком я их и застал.
  Они группками сидели на высоком шкафу, вытаращив глазки.
  Я открыл шкаф. В нем лежала большая кукла. Сначала мне даже показалось, что это ребенок - такая это была кукла.
  Но это был не ребенок, это была кукла, и сидела она в кукольной позе, раскинув в стороны ножки, глаза широко раскрыты, но не блестят, как у обезьян.
  Она смотрела прямо на меня. Я уже собирался закрыть шкаф, когда кукла сморгнула.
  Я замер, глядя на нее, а потом решил, что мне показалось. Померещилось.
  Я закрыл шкаф, но, подумав, снова открыл.
  Кукла стояла. Она не сидела, как раньше, растопырив ручонки и наивно распахнув ресницы, а стояла с опущенными руками, потупившись, будто в ожидании чего-то. Это была живая кукла, механическая.
  Я смотрел на куклу, стоящую в серо-коричневом полумраке пустой фанерной секции, и мне захотелось быстренько захлопнуть дверцу и придвинуть к ней что-нибудь тяжелое.
  Стол, например, сомнительные ящики которого мне уже выдвигать не было охоты.
  У меня вдруг возникла уверенность, что пока я рассматриваю куклу, она рассматривает меня.
  Лицо у нее было почти взрослым, неестественно красивым: расставленные глаза с тенями, будто подведенные, длинные ресницы, маленький нос, бледный рот, слабый румянец на матовых, немного втянутых щеках.
  Я встряхнулся. И закрыл шкаф поплотнее, и вдруг погас свет. Я попятился. Со стороны шкафа послышался прерывистый шорох, потом скрип дверцы.
  Так ночью в пустом доме проворачивается ручка двери. Меня бросило в жар.
  Я малодушно выдавил спиной дверь и оказался в коридоре.
  У перил, разжившись где-то сигарой, стоял Лагуна и дымил. Я поманил его.
  - Иди сюда. Покажу кое-что.
  - Честно?
  - Честно. Иди, не бойся.
  Лагуна необузданно сверкнул очами, прервав торги.
  - А ну...
  Куклу мы обнаружили у окна. Она держалась за портьеру. Я видел, как ее рука сжимает плотную ткань.
  Рожа у Лагуны вытянулась.
  - Вот невидаль, - бормотнул он и заморгал. - Что за дебош...
  - Угости ребенка.
  Лагуна протянул шоколадное пирожное. Откуда? Невиданная щедрость.
  Кукла приняла дар и тоже ненаучно моргнула. Раз, другой.
  Она моргала без остановки, как это делает человек, и переводила взгляд с одного лица на другое.
  Я наклонился и взял ее на руки, с опаской, как мину. Кукла в руках моргала вяло, почти томно. Она была тяжелой и немного теплой, и вдруг словно ожила: зашевелилась, задвигала руками и ногами. Я поставил ее на пол, и она пошла.
  Кукла шагала уверенно и пластично, как шагают люди.
  - Меню, - сказала она.
  Она зашагала прямо к Лагуне, и тот, забыв представиться, резво отскочил.
  Перед ножкой стула она свернула.
  Я решил взять ее с собой, подарить сестренке.
  В кабинет заглянул Витамин.
  - Полиция! - отрывисто сказал он.
  Мы вылезли на крышу. Внизу стоял рыбный фургон. Непосредственный Лагуна, по обыкновению, плюнул с изуверским лицом. Водолазы задрали головы.
  Мы отпрянули, и я покрутил пальцем у виска. Лагуна лишь пожал плечами.
  Спустившись, мы пошли по слабо освещенной улице.
  Практичный Витамин мечтательно щурился. Во всем архиве не обнаружилось ни одного документа, ни одной бумажки. Ни хвалебной, ни компрометирующей.
  Скоро сезон. В городок нахлынут туристы. Все в это время, несмотря на жару, стремятся, поскорее минуя нечистоты ничейной свалки, со столичными гостинцами к романтическому, чувственному побережью Портрет.
  Жара жарой, но и загар соответствующий. И настроении у всех, что надо, отменное. Экзотика!
  Витамин, помимо очевидной торговой жилки, обладал завидной энергией. Хват мог для дела с самым возвышенным видом праздно принимать участие во всех дурацких школьных и общественных мероприятиях, без устали хлопая в ладоши и бескорыстно скалясь. Вот кому надо стать мэром. Я не подумал об этом всерьез.
  Нам навстречу из темноты непредвиденно появился предупредительно широко улыбающийся мулат Тормоз. Его лицо залоснилось в круге света. Он улыбался всё шире и шире.
  Лагуна громко, выразительно чавкнул жвачкой. Его цветущая физиономия выражала полную беспечность. Голова с покатым лбом и бобриком коротких волос откинута.
  Под атавистически широкими круглыми надбровными дугами и вокруг большого рта залегли тени.
  На обнажённых руках выделялись устрашающе тяжёлые блины бицепсов.
  Он был очень силён.
  За спиной мулата проступили фигуры. Очевидно, мы оказались в данный момент на чужой территории, границы которых постоянно меняются.
  Будто повинуясь неслышному сигналу, мы начали сближаться. Лица были молодые, незнакомые, и меня это немного насторожило.
  Лагуна бросился на мулата, с которого не сводил пронизывающих глаз с самого начала, и с акробатической лёгкостью, удивившей всех, швырнул его на землю. Раз, другой. Мулат не смог сразу подняться.
  У парня с красной повязкой вокруг головы высокие скулы непримиримо стискивались. Мы сошлись. Увернувшись от него, я сблизился с ним и ратно двинул его по челюсти. Точно так же я сбил и следующего.
  Оба лежали без движения, а потом один попытался встать. Удар чуть не оглушил меня, но я успел, резко обернувшись к очередному нападавшему, влепить встречный.
  Странно взмахнув руками по-птичьи, нападавший стал падать назад, и упал почти плашмя - меня это изумило.
  Витамин доблестно дрался с искажённым лицом. Ему достался настоящий верзила, на голову выше его самого, и я поспешил ему на помощь.
  В это время на перекрёстке появился, как бы курсируя, рыбный фургон.
  Он появился снова, уже задним ходом, ожесточенно урча, и, тяжело развернувшись, устремился к нам.
  Свет от мощных фар заскользил по стенам. Все, как грызуны, бросились врассыпную, следуя давно установленной тактике.
  Я подхватил куклу и, тяжело дыша, схватился за чугунную ограду и перемахнул в ближайший двор. Окна были темны, хозяева спали. Всё было тихо, как во сне.
  Я двигался по ухоженной дорожке, и мне казалось, что я ночной дух, вольно перемещающийся между домами и деревьями.
  Кажется, обошлось, подумал я, и услышал негромкое ворчание. Впереди стоял дог на длинных лапах. Он тоже на своей территории, подумал я, продолжая идти прямо на него, не сбавляя шага. Животных на батарейках я не боюсь. Дог рычал все грозней и грозней. При виде куклы он отскочил в сторону и неподвижно упал на траву.
  Выбрался на улицу я подальше от калитки, где вполне могла быть ловушка от туристов, которые рекламируют целыми днями, успокаивая обывателей.
  Я стоял на пустыре со старой башней Знак. Луна посеребрила плотную кладку. Я коснулся твёрдых, ровных кирпичных рядов.
  Ощущение, будто я дух, не покидало меня - так вокруг было тихо, покойно. Безлюдно. Ветер овевал меня.
  Возле старой башни стоял грузовик Опыта. В небе над башней повисли низкие звёзды. Я залез в кабину. Опыт дремал, нежизнеспособно уронив голову на одно плечо.
  Пахло ещё не остывшим железом. Опыт очнулся.
  - Что-то случилось? - не сразу спросил он.
  - Да нет, ничего, - сказал я. - А у вас как дела?
  - Всё нормально, - простодушно сказал он. - Уже все.
  - А ты как?
  - Ищу квартиру.
  - Там плохо было?
  - Где?
  - На старом месте.
  - А-а... - улыбнулся Опыт. - Что-то я не понял сразу. Плохо.
  - Смотри, - сказал я шутливо. - Скоро сезон.
  - Это ерунда. Меня это не беспокоит.
  А в самом деле, подумал я снова, скоро сезон. В наш городок повалят туристы.
  Я вытянул ноги. Кабина была просторная и вместе с тем уютная. Опыт долго выбирал себе агрегат, и у него были неплохие варианты.
  Узрев конечный результат, все наперебой стали выражать своё сочувствие, а новый владелец в нём не нуждался, он был полностью удовлетворён.
  Не меньше прежнего, не перестававшего удивляться по-своему - спихнуть такой лом с виду задача безнадёжная в мелькании лощёных форм и вездесущих агентов.
  Автомобиль был отличным - мощным и быстроходным. Знатный вездеход. Я отвлёкся.
  По улице кто-то бежал. Кто-то напрягался изо всех сил. Это были Витамин и Лагуна. Горка, которую они одолели, была крутой. Дождавшись, пока они поравняются с машиной, я открыл дверцу.
  - Бегаете? - невозмутимо поинтересовался я.
  - Сейчас узнаешь! - пообещал Лагуна, запыхавшись.
  Не сбавляя темпа, они резко свернули и немощно остановились у машины, оглядываясь, глубоко дыша.
  - Уже час не можем оторваться, - сказал Витамин. - Ох, и дефекты же они. Кстати, вон они.
  Рыбный фургон тяжело подымался в гору. Я поменялся с Опытом местами, о чём он, незаменимый, не сразу догадался.
  - Давай, Пик, - сказал Витамин, высовываясь у плеча. Он никак не мог отдышаться.
  Я не спеша повёл машину, не тормозя на поворотах. Полицейские сразу стали отставать. Витамин переживал так, словно сам был за рулём. Мы перебрасывались короткими фразами.
  - На трассу, - хрипло подсказывал Витамин.
  Лагуну не было слышно. Опыт сжался. Ему не впервые было попадать в такие истории не по своей воле, но я всякий раз испытывал к нему сочувствие.
  Пикап держался цепко, словно угадывал наше продвижение. Фары надолго скрывались за поворотом и неизменно появлялись снова.
  Потянулись трущобы. Полиция, как и все, не любила эти места. Именно здесь всех подстерегают разные сюрпризы.
  Сейчас они старались отрезать нас от них, как от неведомого резерва, считая, что мы рвёмся туда, но поздно хватились. Зеленоватая тень вяло скользнула в развалинах. Фургон вильнул и лег набок.
  Наш грузовик вскарабкался на трассу. Полицейские разъяренно осознали свою ошибку, испуганно озираясь, пытались поднять свою машину, но я уже вовсю газовал по отличной дороге. По мегафону громогласно требовали остановиться.
  Лагуна определённо спал, похрапывая.
  Раздались хлопки далёких выстрелов и дикие выкрики. Я знал об этих рикошетах. На полной скорости мы ворвались в санаторий Траур, будоража уснувшие улицы.
  На площади мы остановились. Все выбрались из машины. Лагуна тоже вылез и спросонья осматривался. Он не понимал, где мы находимся.
  - Я знаю здесь один популярный шалаш, - сказал Витамин, томно потягиваясь. - Наливки - поэзия!
  Дальновидный сердцеед объездил все побережье со своими девицами, пользуясь их машинами.
  - Сейчас нам нельзя возвращаться. Пошли, Пик?
  - Вы идите, - сказал я.
  - Что за новости? - удивился Лагуна, сразу проснувшись. Иногда он выражался вполне правильно.
  - Ладно, - сказал я. - Увидимся завтра.
  Витамин, ничему не удивляясь, взял Лагуну за плечи. Тот был недоволен. Опыт, бросая на меня быстрые взгляды, потянулся за ними.
  Неторопливо, не переставая ругать меня за некомпанейский характер, орлы удалялись, а я смотрел им вслед, держась за руль обеими руками.
  На другой стороне площади маняще горели вывески баров.
  Курорт быстро кончился. Я поехал по трассе, разгоняя фарами темноту. Впереди показалась машина. Я обогнал её и посмотрел в зеркало. Огни быстро отставали и за поворотом пропали.
  Я не сбавлял скорость и обогнал подряд ещё несколько машин. В салоне было очень уютно. Отсвечивали зелёным индикаторы, потрескивал небрежно настроенный приёмник. Временами из него прорывалась приглушённая пульсирующая мелодия, то усиливающаяся, то ослабевающая.
  Я остановился. Вокруг не было ни души. Я прислонился к кузову. За всё это время не проехало ни одной машины.
  Здесь проходила только одна дорога, и те машины, что я обогнал, должны были уже проехать. Я решил набраться терпения и обождать. Пустая дорога напоминала застывшую реку.
  Темнота сгустилась ещё больше. На широкой трассе было по-прежнему пустынно. Дело было даже не в именно тех машинах. Ночью на центральной трассе Фиаско всегда есть движение. Может, это случайность.
  Но чем больше я размышлял, тем тревожнее становилось на душе.
  Я поехал дальше. Впереди показалась заправка.
  Я свернул к её огням и, присмотревшись, вдруг узнал на стоянке одну обогнанную машину, потом, будто наклюнувшуюся, другую, открытую, с тремя женщинами.
  Я остановился у свободной колонки. Никто не появлялся. Я растерянно огляделся. Все были полностью неподвижны. Я отступил, напряжённо всматриваясь в неподвижные фигуры с запахом свежей краски.
  - Что такое... - сказал я негромко, взявшись за какой-то рычаг. Руки дрожали. Голос тоже. Двинуться с места я не мог, став похожим на окружающих.
  Не знаю, сколько прошло времени, пока я справился с собой. Я медленно двинулся вдоль стеклянной стенки. Одна женщина сидела, другая стояла к ней вполоборота, приоткрыв рот и живописно вздёрнув бровь. Я стоял, затаив дыхание, и всматривался в застывшие лица. Стоящая женщина была могучей блондинкой средних лет. На тех, что сидели в машинах, как в засаде, я вообще старался не смотреть.
  За станцией находился ресторан для туристов.
  У входа виднелись застывшие, как наросты, люди. Изнутри угнетенно доносилась музыка. Модный мотивчик. Я остановился перед громадным вышибалой. Он будто врос в землю, скрестив руки на груди. Его глаза сфокусировались прямо на мне. Я потрогал его. Рука была, как нагретое дерево. И тут случилось неожиданное. От моего прикосновения верзила, качнувшись, стал падать, прямой, как доска, и вытянулся на ступеньках лицом вниз. Лёжа, он продолжал сохранять вызывающую позу. Одна лицевая сторона. Маскарад.
  В холле группками стояли мужчины в дорогих костюмах и женщины в изысканных туалетах, расставленные будто для демонстрации мод. У одного из мужчин, красивого, горбоносого, во рту дымилась сигара. На лицах женщин застыли лёгкие улыбки. Одна женщина стояла, запрокинув голову, обнажив в беззвучном смехе зубы и розовые дёсна.
  Я прошёл по ресторану, как по музейному залу, вслушиваясь в свои шаги, ни к кому особенно не приближаясь.
  Манекены были выполнены очень искусно, и меня иногда пробирало - всё вокруг смотрелось дико, а осязаемая тишина заставляла напрягать нервы.
  Окружающие были, как обычные люди, готовые очнуться. Мне была видна ресторанная кухня. От больших кастрюль шёл пар. Колпак с одного повара свалился.
  Вот это имитация. Может, это демонстрационный ресторанный павильон? Подумав об этом, я вдруг захотел есть и сел за первый попавшийся столик, потом, спохватившись, что меня никто не обслужит, нашёл место, где официант только что выполнил заказ - на столике за колонной дымился нетронутый ужин.
  Он источал дразнящий аромат. Есть ещё не начали. Девушка усаживалась, подбирая платье, глядя снизу вверх на своего спутника - усатого, как таракан, мужчину с плотно поджатыми губами.
  Он делал вид, что отодвигает стул. Девушка была в голубом. Шея открыта, на щеках румянец. В конце концов, девушка была симпатичной. Я скользнул взглядом по её фигуре, округлым бёдрам. Но спутника она себе выбрала неподходящего. Скорее всего, это её родственник.
  Я, нарушив композицию, пододвинул к себе вполне качественное бесхозное жаркое, заодно увёл у усача салат и стал есть, поглядывая между делом на соседние столики, в спину уходящему официанту. Я наполнил бокал, подумал, плеснул и девушке.
  - Не стесняйтесь! - обратился я, стараясь держаться, как можно естественнее. - Составьте мне компанию, прошу вас! Ваше здоровье!
  От звуков своего голоса я замер, потом перевёл дыхание и выпил. Мне попался лёгкий сок. По бутылке видно, что дорогой.
  Мне захотелось выпить ещё чего-нибудь, покрепче, и я направился к бару.
  Я сам себе налил и выпил сиропа. Девушка за стойкой была удивительно хороша. Я выпил ещё и уже не мог оторвать от неё глаз.
  Волосы у неё были темные, с глубоким отливом. В полутьме темные глаза, округлые щеки и будто припухший в уголках рот смотрелись необычайно хорошо. Ресницы были опущены.
  Я мог разглядывать ее до бесконечности. Она наливала из бутылки. Безобразие таким девушкам находиться за стойкой, чтобы любой мог приставать.
  Я взял бутылку из ее рук. Ее пальцы разжались. Я коснулся ее лица, ощутив слабое тепло. С детским любопытством я изогнулся, повернув голову, чтобы встретиться с потаенным взглядом прекрасных темных устремленных вниз глаз.
  Потом я выпрямился. Я видел ее глаза. Это было непостижимо. Она не могла быть куклой. Это было живое существо, по неизвестной причине замершее.
  Я сел рядом, касаясь спиной обратной стороны стойки. Мягко светились разноцветные огни бара. Снова тихо заиграла музыка. Я уже привык к этому. Если это все галлюцинация, то почему бы не быть и звуковым приложениям?
  Что-то защемило у меня в груди. Раньше столица Пир была здесь, на побережье. От нее остались одни руины. Мы находили и сажали кукол за стол.
  Когда все места были заполнены, достаточно было почувствовать себя лишним, быть не тем, за кого тебя принимают, и появлялось шоу, будто кто-то, как виночерпий, знающе окликал нас, и начинался праздник.
  Праздник - тоже что-то ненастоящее, позитивный брак, хищение заблуждений, чья-то умильная гримаса.
  Захваченные буйством нашего общего праздника, мы жили полноценной жизнью.
  Мы хотим украсить этот мир тем, что нам нравится, а лишнее, не по вкусу, убрать. Все воспринимаем за чистую монету.
  Мне в голову пришла одна идея.
  Я решил скрасить свое одиночество. Тактично взяв девушку под мышки, я усадил ее в кресло, придав нужную позу внимательной собеседницы и подруги.
  Члены ее тела были податливыми и пластичными, но не вялыми. Они будто застывали в определенном положении.
  Одну руку я уложил на подлокотник, в другую вставил бокал, а потом, когда поза красавицы приобрела требуемую непринужденность, влил ей в бокал сок и слегка склонил голову, оценивая. Ее голову я повернул так, что теперь она смотрела почти на меня. Глаза блестели. Я даже не знал, как ее зовут. Может, она усыплена. Все усыплены. Я читал про такое. Околдованы.
  Я вздрогнул. Сок из бокала девушки потек струйкой - ее рука понемногу распрямилась. На черной юбке разошлось мокрое пятно. Что-то будто подтолкнуло меня. Я встал и начал выбираться на улицу, стараясь по-прежнему держаться подальше от неподвижных фигур.
  У мужчины в холле сигара во рту догорала, и тлеющий огонь добрался до рта. Я плеснул ему водой из бутылки на лицо. Если случится пожар, все сгорят. Жалко будет.
  Такое бы потрясающее сходство нашему празднику. Чтобы все было сделано с такой доскональной точностью, кирпичик к кирпичику, волосок к волоску. Все-все. Чтобы ничего придумывать не надо было.
  Шедевр можно и улучшить, в такой податливой среде, при таких нержавеющих условиях.
  Я отъехал и оглянулся, и меня вдруг пробрала безотчётная дрожь.
  Трасса была по-прежнему пустынной, потом навстречу изредка стали проноситься быстрые и бесшумные машины, как механические призраки ночи.
  Я поправил зеркало. В нём отразилось моё лицо, в темноте почти как чужое.
  Вскоре я увидел море фиолетовых огней, повисших один возле другого. Ночное пространство над городом переливалось. Всё сияло, сверкало, возбуждало и подавляло одновременно.
  Я мчался на полной скорости по вогнутым, как гамаки, мостам, вровень с другими автомобилями, которых на въезде стало неожиданно много.
  Вокруг вырастали небоскребы, между ними сновали тысячи людей - жизнь в мегаполисе никогда не замирала.
  Если в центре царило оживление, то в спальных кварталах стояла ночная тишина.
  Дома, по стенам которых вился плющ, были погружены в сон. Кое-где в окнах светились огни. Я сошел на тротуар. Было позже, чем мне думалось. Время в пути обманчиво.
  Света в окне Уют не было. Я позвонил из автомата. Раздался тихий голос Уют:
  - Слушаю.
  Всё было, как обычно, когда бы я ни появлялся.
  - Уют, здравствуй... - быстро сказал я.
  - Здравствуй... Ты где?
  - Рядом.
  - Я только уснула, Пик. - Я вслушивался в лёгкое придыхание в её голосе. - Поднимайся. Я оставлю дверь открытой.
  Я медленно пошёл в подъезд. Я давно не видел Уют. Мы познакомились с ней, когда она отдыхала на побережье.
  Когда я вошёл в квартиру, она застыла в неподвижности с поднятыми над головой руками, глядя на меня в зеркало, перед которым она причёсывалась. Я приблизился к Уют и обнял её.
  - Уют, милая... - Я поцеловал её. Гребень упал на пол.
  Уют мягко высвободилась и, не глядя на меня, подняла его.
  - Идём, - сказала она. - Ты, наверно, голоден.
  Я пошёл за ней.
  - Почему ты так долго не приходил?
  - Извини. Но я всё время думал о тебе.
  - Это правда? - Она слабо улыбнулась и села напротив.
  - Конечно. Как ты живёшь?
  - Нормально. Обыкновенно, я хотела сказать.
  - Всё время, когда я приезжаю, я боюсь застать кого-нибудь у тебя.
  - Кого? - улыбнулась она.
  - Толстого дельца или смазливого актёра.
  - Напрасно. Неужели ты такого мнения о моём вкусе?
  - Да нет. Но для меня все они одинаковы.
  - Ты ревнуешь? Перестань... Но сейчас ты можешь быть спокоен.
  - Почему?
  - У меня никого нет. - Она встала и провела рукой по моим волосам. Другую руку она держала в кармане халата. - Никого, кроме тебя, у меня нет. Ты это сам знаешь.
  - Я очень люблю тебя, Уют.
  - Я это знаю, - сказала она. - Когда ты появился в прошлый раз...
  - Да, я помню. Кажется, я расстроил тебе вечер.
  - Да, ты расстроил вечер. Все ушли.
  - Я поступил невежливо.
  - Глупый, ты еще упрекаешь себя. Мне ты вечер не расстроил.
  - У меня не было сил ждать, пока они разойдутся.
  - Никто слова не сказал после.
  - Ну и ладно. Ты поешь со мной?
  - Что ты! Нет. - Уют достала поднос с едой и осмотрела его. - Готово. - Она села и положила ногу на ногу. Край халата отвернулся, открыв круглую коленку. Я обнял ее.
  - Мы поедим позже. Я сейчас не хочу, - сказал я.
  Она опустила голову. Закрыв глаза, она поцеловала меня. Мы одновременно встали. Я почувствовал, как ее ладони охватывают мои плечи, затылок.
  - Хороший ты... - прошептала Уют очень тихо.
  Мы пошли в комнату, даже не заметив этого. От любви к Уют у меня кружилась голова.
  Стояла ночь. От бра в углу исходил слабый свет.
  - Я сейчас, - сказала Уют, и я остался один. В комнате у нее было, как в гнездышке.
  Мне нравилась ее приверженность к неизменной обстановке. В книжном шкафу
  появились новые книги. Уют любила читать и часто пересказывала мне прочитанное.
  В ночи застыли тысячи других освещенных окон. В этих окнах я никогда никого не видел. Ночью, когда они были освещены, это казалось странным. В воображении почему-то вставали залы с высокими потолками, нас стенах картины в золотых рамах, а окна так высоко, что не достать.
  Какая неизбывная печаль от множества людей. Их много, и все они разные, но все похожи, и как хочется всех объединить.
  - Ты не уснул?
  Появилась Уют с подносом в руках.
  Я смотрел на ее прекрасную фигуру манекенщицы, на лицо с кукольно свежими щеками. У нее была короткая стрижка, ровная челка до глаз, длинные прямые ресницы. У нее была безукоризненная кукольная красота.
  - Ешь, - сказала Уют. - А я пока расскажу тебе одну историю. Она мне показалась странной. Я просто ничего не понимаю. - Она задумчиво откусила от бутерброда и обратила на меня внимательный взгляд темных глаз, которые и в спокойном состоянии оставались широко распахнутыми. - Я сейчас работаю в театре. Он на реставрации, там постоянно что-то вносят, выносят. Мы с Модой обедаем в кафе театра. Она-то и обратила мое внимание на одного человека. Я в последнее стала какой-то рассеянной... Так вот. Этот человек все время смотрел на нас. Он ни разу не отсутствовал. Мы обедаем по-разному и быстро, не задерживаясь, но тот человек всегда как будто поджидал нас, как с хронометром. Перед ним на столе всегда дымился обед, но он никогда не ел, а только одержимо смотрел на нас.
  - Ну и что?
  - В конце концов, он подошел, чтобы представиться.
  - Он ухаживал за тобой?
  - Да. - Уют немного покраснела. - Он звонил мне и посылал цветы. Я не могла ему запретить это.
  Я подумал.
  - Почему?
  - Он все это проделывал неожиданно. Я не успевала настроиться на отказ.
  Я подумал, что современной женщине достаточно одного ритуала ухаживания. Главное, чтобы все шло в нужной последовательности и соблюдались все формальности. Пустяк, вроде бы.
  - А потом он пригласил меня в очень дорогой ресторан.
  - Видно, ему пришлось раскошелиться.
  - Да. - Уют посмотрела на меня в упор. - Он расплатился сполна. За ужином он продолжал быть очень любезным. Много шутил. Правда, шутки у него были какие-то... - Уют замялась.
  - Что, не смешные?
  - Смешные, насколько я это понимаю, но шутил он несмешно. Мне смешно не было.
  - Но ты все равно смеялась.
  - Конечно.
  - Прощаясь, он поцеловал тебя пылко и страстно.
  - Погоди, Пик. Ты все время перебиваешь. Мне и сейчас не до смеха. Я боюсь показаться тебе глупой или излишне впечатлительной. Он не был мне неприятен, но я не собиралась ему ничего позволять.
  - Я понимаю.
  Она с благодарностью глянула на меня.
  - Мы разговорились о разных пустяках возле моего дома, он снова сыпал своими странными шутками, вероятно, считал себя остроумным собеседником, потом неожиданно обнял меня, его лицо дышало такой страстью, что мне стало не по себе. А затем он вдруг отвалился на спину и замер. - Она замолчала.
  Я тоже молчал.
  - Пик, он был неподвижен. Ни пульса, ни дыхания, ничего. Это было ужасно.
  Я сказал рассеянно:
  - Слабый организм. Только с виду здоров.
  - Да нет же. Тут другое. Он застыл. Я не в состоянии объяснить это. Словами. Знакомый доктор Шлак ничего не определил.
  - Окаменел от любви.
  - Ты все шутишь.
  - Да. - Я посмотрел на нее. - Он тоже шутил.
  Я резко приподнялся на локте.
  - Ладно, лежи. Послушай, у вас на побережье живет виртуоз Кредо?
  Я кивнул.
  - Мне нравятся его притчи. Что с ним случилось? Раньше его даже по телевидению можно было увидеть.
  - Сейчас его можно видеть во всех барах.
  - Он что, выпивает?
  - Клевета. К нему это понятие неприменимо. Да, он ищет красивую секретаршу.
  - Интересная перспектива. Если бы ты был знаменитым, ты бы взял меня?
  - Конечно.
  - Только ты никогда не будешь знаменитым.
  - Почему?
  - Так...
  - Нет, скажи.
  - Зачем тебе знать?
  - А все же?
  - Ну, не знаю. Я просто так сказала.
  - Просто так... ладно.
  Уют призадумалась и спросила:
  - А как дела у твоего друга?
  - Какого друга? - Я прикинулся удивленным. Я знал, что она спросит. Все рано или поздно спрашивают.
  - Ну... Витамина.
  - А-а... - протянул я. - Нормально.
  - По-моему, он очень способный.
  - Еще бы.
  - Он реалист. Очень умный.
  - Просто воплощение ума.
  - Но ему очень одиноко. - Уют не уловила иронии.
  Хорошо иметь такую наружность, подумал я.
  - Послушаем музыку? - сказала Уют.
  Она коснулась пальцами клавиш, и послышалась тихая музыка. Я слушал, и в душе медленно, как лед в стакане, растворялся каждый звук.
  - Мне совсем не хочется спать, - сказала Уют. Ее лицо было очень спокойным. Я никогда не знал, о чем она думает в такие минуты. Мне было просто очень хорошо с ней. Я встретился со взглядом ее завораживающих глаз, потянулся и поцеловал ее в теплые полураскрытые губы. Ее голова запрокинулась. Она слабо прижималась во время поцелуя. Это была ее стихия.
  Стояла глубокая ночь. Мы лежали без сна. Музыка играла еле-еле, будто ее и не было.
  - Ты утром уезжаешь? - спросила Уют.
  - Да.
  - Останься.
  Я поразмышлял.
  - Даже не знаю.
  - Оставайся. Выспишься.
  - А ты не собираешься приехать ко мне?
  - Это было бы неплохо.
  - В чем же дело?
  - Я жду гостей.
  Я ничего не сказал.
  - Я хочу стать телеведущей. У столичного рациона Жажды. А ты чем занимаешься? - спросила Уют.
  - В сущности, ничем.
  - А вечером сходим куда-нибудь. - Уют сидела в уютной позе, придвинув подушку. - Ко мне заглянешь.
  Я был у Уют на работе. В студии был такой беспорядок, что даже не верилось. А на фото будут нежные ровные краски. Фотомодель, несмотря на свое имя, разочаровала меня. Выглядела она неважно, губы были уныло опущены. Даже когда визажисты закончили свою работу, она выглядела всего лишь как красивая женщина, каких тысячи в наше время. Но наступил момент съемки, вспыхнул свет, глаза, устремленные в объектив, заискрились, лицо волшебно переменилось, губы маняще раздвинулись. Это длилось мгновение, трепетность уступила место обыденному выражению. Все появилось в самый нужный момент. Как в бою, когда неизвестно откуда берутся и сила, и точность, и кураж, которые не ожидаешь.
  Странные, смутные мысли бродили в моей голове. Такое может вызвать только влияние другой жизни, других живых существ. Пока они есть, другие живые, есть и этот огонь, нет их - он пропадает, будто его и не было.
  На первый взгляд он является иллюзией, но именно он - настоящее.
  В комнате было тепло, и мы собирались засыпать, но сразу уснуть мы не могли. Мы лежали, иногда переговариваясь, тихо, вполголоса, и тут зазвонил телефон у изголовья. Я немного вздрогнул, никак не ожидая этого, а Уют открыла глаза.
  - Кто это? - спросил я.
  - Не знаю. - Она помедлила, глядя на меня, и взяла трубку. - Здравствуйте. Да... да... хорошо. - Она удивленно посмотрела на меня. - Это тебя, - сказала она.
  - Меня? Кто? - Я не спешил. Я был уверен, что никто не знает, где я, и взял трубку. Там молчали. Ни звука. Ждали, пока я заговорю.
  - Слушаю, - сказал я осторожно.
  - Наконец-то! - сказал голос, который нельзя было спутать ни с каким другим. Голос был мощным, как извержение. - Это я, Шедевр. Слушай меня внимательно.
  - Откуда ты взялся, Шедевр?
  - Не перебивай меня. Хорошо, что я тебя нашел.
  - А как ты...
  - Я же сказал, не перебивай. У меня мало времени. Срочно подъезжай к бульвару Банкрота. Все в сторону. Ты меня слышишь?
  Я молчал. Уют внимательно смотрела на меня, потом отвернулась.
  - Ты слышишь меня? - рявкнул голос. - Все.
  - Да, я все понял, - сказал я, но связь уже оборвалась.
  - Ты уходишь? - спросила Уют.
  - Да, нужно идти. Это... срочно.
  - Ну вот, - улыбнулась она слабой улыбкой. Если она и огорчилась, то не показала этого. - А ты - ничем не занимаюсь.
  Я тоже криво улыбнулся.
  - Что за дебош...
  Уют отошла к окну, глядя на улицу.
  Я доехал до бульвара, где высились монументальные фигуры калек.
  Из-за угла, озираясь, кто-то вышел и быстрым шагом направился ко мне.
  Дверь распахнулась, и в кабину ввалился не кто иной, как Опыт, мелкий, щуплый, невзрачный, как пыльное чучело. Он озабоченно кивнул мне, сунул свою лапку и сразу закурил, дымя вовсю. Я осторожно отнял у него сигарету.
  - Отдай! - сказал он. - Ну, отдай!
  - Да ладно тебе. Возьми. - Мне вдруг стало очень жалко его. Он так серьёзно относится ко всему. - Не хнычь. Что же ты?
  - Вот что, Пик, - сбивчиво зачастил он, продолжая выглядеть чрезвычайно озабоченным. - Нужно вывезти в трущобы какой-то груз из столицы и спрятать там. В надёжное место. - Опыт судорожно моргнул.
  - Зачем? - Я знал о пристрастии никчемного Опыта ко всякого рода намекам.
  - Шедевр просил. Его разве поймёшь? У него свои дела. Говорят, он ворочает такими делами... Персона! - надулся, напыжился малютка. - Величина! Поехали.
  - А как он узнал, где я?
  - Не знаю. Меня он сразу нашёл.
  - Ясно...
  - Побыстрее, пожалуйста. Шедевр просил побыстрее.
  Я удивился, но вскоре разогнался так, что Опыт только сглатывал. Но молчал, указывая дорогу. Грузовик нёсся с тугим гудением, как реактивный снаряд.
  Двор окружали здания огромной высоты. В глубине двора суетились люди. Нас ждали. Горел свет. Из одного бункера санитарами выносились большие продолговатые ящики, похожие на коконы. Я решил не выходить. Издали я видел, что работой руководит женщина. Та самая, что была у Кредо. К ней и подошёл Опыт. Они переговорили. Всё протекало быстро, даже спешно. Вскоре весь кузов был забит.
  Все смотрели, как мы отъезжаем, а один санитар стал закрывать бункер. На лице Опыта от беготни туда-сюда поблескивали мелкие капли пота. Он утёрся рукавом.
  - Что это? - вдруг спросил он. Он только сейчас заметил куклу.
  - Сам не видишь? Сувенир. Игрушка.
  Опыт промолчал.
  Мы выехали из города.
  Я пригнулся к лобовому стеклу и посмотрел на небо. Вышла луна из-за редких облаков.
  - А что в этих гробах?
  - Не знаю. - Опыт солидно покачивался на сидении. - Какое наше дело?
  Я ничего не сказал.
  - Ты помнишь изъян? - подал голос Опыт. - Я думаю, самое подходящее место. Лучше ведь не найти, а? Хорошо, что дождя нет.
  Он тоже приник к лобовому стеклу, вытаращив глазёнки.
  По небу стелились тонкие прозрачные облака.
  Наш городок Табу мы объехали по верхней дороге. Хорошо был виден отель Пас, весь в огнях, стоящий, как свеча. Огни проплывали мимо.
  Мы заехали на заброшенную стройку. Она изменилась с тех пор, когда мы были детьми. Всё осело, покрылось пылью, заросло. Тёмные недостроенные здания с провалами окон, с зияющими подвалами образовывали целые улицы. По сути, это был целый город. Жутковатое это место, особенно ночью. Мы долго ехали по тряским ямам.
  Машину бросало из стороны в сторону на палубе затонувшего корабля Гнев. Мне почудилось, что за углом что-то мелькнуло, но в это время грузовик накренился.
  Мы боком проехали по крутому склону крыла упавшего авиалайнера Тайна. Колеса пробуксовывали, я с усилием выворачивал баранку, но мы крутились на месте, из-под колёс струями летел песок. Мотор взревел ужасным ревом, и грузовик вдруг рванул с места, как ошпаренный, я еле-еле успел направить его в чёрный проём засыпанного грузового лифта Крах, который никогда не двинется. Мы провалились в темноту оврага, как в бездонную пропасть, и обрушившиеся дома совсем скрылись в нем. Но ненадолго.
  Показалась обширная пустошь среди построек, вся будто облитая лунным светом.
  Я подвёл машину к подвалу большого мрачного дома.
  Это и был изъян. Все искорежено, искривлено, перекошено, будто нарочно. Будто кто-то хотел все украсить, а какое вышло уродство.
  Глушь здесь была страшная. Сразу со всех сторон навалилась ватная тишина. В ушах зазвенело.
  Я прошелся, разминая ноги, оглядываясь и осматриваясь. Под ногами похрустывало стекло. Везде толстым слоем лежала песочная пыль.
  Тут до меня дошло, что нам самим придётся выгружать эти ящички.
  Я поделился этим соображением с Опытом, а он в ответ дисциплинированно показал пачку новеньких купюр и сказал:
  - Кто-то не пожалел монет. А нам-то что? Нам наплевать. А завтра сходим, кутнём. Я уже не работаю. Хватит ишачить. Не могу больше таскать чужой багаж, - горестно сказал кроха. - Устал. Борьба за существование унижает человеческое достоинство. Буду делать то, что указано. Все, что угодно. Вот она - жизнь. Без вариантов. Пора взрослеть. Только конкретное дело. Лишь бы платили. И без обмана. Как Шедевр.
  Мы осмотрели подвал. Лунный свет просачивался слабо, растворяясь серым пещерным полумраком.
  С голых стен редкими блестящими струйками стекала тёмная вода.
  Дневное солнце было бессильно перед этой сыростью, защищённой толстыми стенами.
  Это было подходящее место. Разглядывая пятнистый потолок, Опыт чуть не наступил на доску со ржавыми гвоздями.
  Я попытался оторвать от стенки старый светильник, который вдруг отделился будто сам собой, и я чуть не упал. Канделябр был хорошо сработан, и я, решив взять его собой, выбросил наружу.
  Мы взялись за дело. Таская ящики, я пятился спиной, а Опыт ретиво подпирал свой край животиком, мы спускались вниз и в сыром подвале стараниями Опыта заботливо, ровно, не как попало, укладывали их.
  Потом мы подустали, начали спотыкаться. Полуживой Опыт всё время недосчитывался одной ступеньки. Он предельно осторожно осваивал последние метры, но вскоре снова терял бдительность.
  Я цеплялся за провода. Раньше их не было.
  Кузов был урожайно полон, и мы здорово устали, пока все перетащили.
  Легковерный Опыт отсутствующе сидел на одной коробке, свесив дрожащие ручки. Он достал из своей курточки плоскую бутылку, и мы по очереди приложились.
  Потом он подошел к стене, поднял с земли какую-то железку, постучал ею по поверхности, что-то выбивая, но в глаз ему тут же попала крошка, он выронил железку и сел, протирая глаз на вытянувшейся мордашке.
  Я протянул ему бутылочку, и Опыт без лишних слов прикончил остатки, отбросил посуду и громко икнул напоследок.
  - Хорошо, шоу не встретили.
  Я вздрогнул. Крупная капля, сорвавшись откуда-то сверху, разлетелась о гладкую поверхность ящика рядом со мной.
  Все ящики были, как литые, - без швов и зазоров.
  Мы въезжали в город под утро.
  
  
  
  Глава 2. Комфорт
  
  
  
   Густая листва причудливо переплеталась, как птицы с длинными гибкими шеями.
  Гладкие стволы входили, как спицы, в сплошные сливающиеся заросли, пышные, немыслимо переплетенные, которые омывались желтыми мутными водами бурной речки.
  На повороте водяной поток неожиданно успокаивался и лениво плескал о берег лопающейся пеной.
  Повар, повернув голову с прижатыми ушами, сидел в синих бахилах у самой воды и смотрел куда-то назад.
  Тёмно-рыжие полосы расчерчивали его могучее тело, и шерсть халата искрилась и купалась в солнечных лучах.
  Лапы упирались в коричневую землю, и вздёргивался полосатый и толстый, как у лемура, хвост. Да нет, хвоста как раз и не было. Поварешка увесистая всего лишь.
  Над рекой распускались каскады водяных брызг; туман, образованный ими, плавно переходил в далёкую дымку голубых гор, призрачно выпиравших из царства джунглей.
  За нежно-зеленой равниной, в контраст ей, простирались мрачные непролазные заросли, древние деревья с ожерельями разнообразных лиан, стрелами бамбука, угрюмо смотревшими на солнце многометровой толщей зелени, ненасытным зевом, глотающим щедрое тепло.
  Кулинар поднялся и пошел к зарослям, изгибаясь всем телом.
  Белый халат ходил ходуном, как громадный отъевшийся питон, мощный загривок так и двигался, колпак низко пригнут.
  Вскоре он скрылся там, где в джунглях прыгали и верещали обезьяны, где мелькали горбоносые попугаи, и на стволах деревьев пламенели орхидеи.
  Джунгли поглотили его. Лагуна заворочался на дереве рядом.
   Я продолжал смотреть в бинокль на то место, где только что сидел высококвалифицированный специалист.
  Украшение любого ресторана столицы.
  - Ну что? - дернул меня Лагуна. И, поскольку я никак не откликнулся, он дернул меня еще раз, посильнее. - Что ты там увидел?
  Я опустил бинокль. Глаза у меня устали от напряжения.
  - Ничего интересного, - заявил я.
  - А почему ты дыхание затаил? - спросил Лагуна подозрительно.
  - Леопард там был, - сказал я. - Здоровый. Я таких еще не видел.
  - А, леопард! - сказал Лагуна.
  - Здоровый, сволочь, - повторил я. - Толстый.
  Лагуна некоторое время смотрел в бинокль, потом опустил его и вернул мне.
  - Может, пойдём прямо к гнезду? - предложил я.
  Лагуна почесал затылок.
  - Не, - сказал он. - Страшно. Хватил! Она нас сразу догонит.
  - Догонит, - сказал я. - Тут мы ей и вставим фитиль. Схватим.
  Лагуна хмыкнул.
  - Когда ты её увидишь, забудешь про всё. Забудешь, как бегать.
  - А что так?
  - Ноги отнимутся.
  - А ты её видел?
  - Тоже не видел, - признался Лагуна. - Слышал о ней. И потом след... а, я уже говорил.
  - А что ты слышал?
  - Да я тебе уже рассказывал, - рассердился Лагуна. - Не веришь, не надо.
  В глубине джунглей есть болота с вазами, растущими, как деревья, прямо из воды, почему-то прозрачной вокруг них. В них я обнаружил замечательные часы, которые собирался подарить Кредо.
  Между ними по поверхности плавают большие пузыри жвачки с непрозрачной оболочкой цвета грязной пены. Тошнотворные пузыри; иногда они лопаются.
  А в зарослях, что окружают болота непроходимой стеной, водятся громадные ярко-красные коллекционеры. Завидев живность, они высокими прыжками устремляются к ней.
  Есть и тёмные коллекционеры, под цвет зарослей. Они ещё больше, но они не прыгают. Длинными языками они словно стреляют в свою жертву и притягивают к себе.
  В самих же болотах есть другие омерзительные существа, подносы, напоминающие скатов.
  Когда они всплывают на поверхность, видны их маслянистые спины и маленькие усики над водой - наблюдают.
  Двигаются они без малейшего усилия, под воду уходят так, словно их кто-то тянет со дна.
  Достаточно моргнуть, как лепёшки их спин исчезают без малейшего всплеска.
  Никто не знает толком, насколько они опасны - их внешний вид и повадки не располагают к проверке этого на опыте. На них попадается изящная посуда филигранной работы.
  А порой с вековых деревьев спускаются гигантские мультиварки, слухи о которых разошлись по всему побережью. Никто не видел их своими глазами, но многие местные жители рассказывают о следах такой посуды или о последствиях ее похождений.
  Я считал, что это всё легенды. У аппетита глаза велики.
  - Я сам видел, - сказал Лагуна. Он сердился, что ему не верят. - Сам.
  - Что же ты видел? - Я снова принялся обозревать окрестности.
  - След на песке, - сказал Лагуна. - Как от шины.
  - Велосипедной, - сказал я.
  - След был похож на шинный. А был он вот такой. - Лагуна необдуманно раздвинул руки, держа ладони на уровне плеч, но потом засомневался, что будет недостаточно, и раздвинул ладони пошире. - Вот такой, - сказал он, склонив голову и глядя то на одну руку, то на другую, видимо на руки, сопоставляя изрядное расстояние с увиденным.
  Я оторвался от бинокля и тоже уставился на руки Лагуны. Они дрогнули и ещё раздвинулись.
  - Вот, - сказал он не совсем решительно.
  - Значит, размером со стол, - констатировал я.
  - Почему стол? - удивился Лагуна. - Вот!
  - Здесь даже больше стола.
  - Значит, стол, - сказал Лагуна, соглашаясь. Он устал держать руки на весу и опустил их.
  - А почему ты думаешь, что мультиварка должна прийти к реке?
   - Должна! - сказал Лагуна уверенно. - Они часто приходят. Пить-то им надо.
  - А что, разве мультиварки пьют воду из реки? - озадаченно спросил я.
  - А как же! - напористо сказал Лагуна. - Пьют, конечно. Воду пьют. Темнота.
  - Значит, она сегодня не пришла?
  - Или мы прозевали. Зачем она тебе?
  - Подарю кухарке.
  Мы спустились вниз и пошли по тропинке.
  Вокруг безвольно свисали лианы, и отчаянно, на разные голоса, перекрикивались невидимые птицы высоко над головой.
  - У Корки гости, - сообщил Лагуна. - Я видел, как сегодня подъехала машина и оттуда вышли с вещами. Дочь нового рациона.
  - А ты что там делал?
  - А я на заборе сидел.
  - Разумно.
  - Вот бы ее обмануть. Назло всем. Помнишь, как начинался наш праздник?
  Верно. С обмана. Оболжешь кого-нибудь, и начинается.
  - Сегодня они к вам наверняка завалят.
  - Сто лет они мне нужны... - проворчал я.
  - Значит, ты сегодня не будешь сидеть дома?
  - А что?
  - Идём в 'Плагиат'. Сегодня будет весело.
  - Там и так весело. Куда веселей.
  'Плагиат' был самым удалённым баром в городе. Это был настоящий притон у самых трущоб.
  И все бы ничего, если бы его не облюбовали как место сведения счётов.
  Недавно кто-то воспользовался нешуточным игрушечным оружием и создал прецедент: теперь без конфликтов не обходится ни один вечер. Причём страдают, как правило, посторонние.
  Поставили двух полисменов, но не прошло и дня, как кому-то опять стало невтерпеж, и этот кто-то был не одинок, так что бой разразился бескомпромиссный, и сообща они умудрились перебить всех окружающих, уложили-таки и полисменов.
  В баре устраиваются настоящие дуэли, и обстановка всегда назревает, как в вестернах, и от табуна вышибал нет никакого толка.
  Народный бар на время прикрыли. А на днях вновь открыли.
  Задира Лагуна вчера был там. Говорит, что все чинно, чисто и блестит. Посетителей мало. И те переодетые шпики.
  - Думаешь, можно сходить туда? - спросил я, послушав Лагуну.
  - Конечно, можно! - сказал Лагуна. - Там теперь, как в ресторане. - Он величественно воздел руку. - Па-асидим, па-аговорим...
  - Можно, конечно, - согласился я. - А что с мультиваркой делать будем?
  - Сдалась тебе эта мультиварка! - свысока сказал Лагуна. - Что ты, кастрюль не видел?
  - Таких - нет... - вздохнул я.
  - Если хочешь, пойдем завтра, - сказал Лагуна великодушно. - С утра.
  - Ты думаешь, мы проснемся утром? - с сомнением сказал я.
  - Тогда послезавтра.
  - Договорились.
  Джунгли кончились. Здесь был песок, сплошной песок, пляж был бесконечно длинный, скрывающийся в сизой дымке, и широкий, и песок был белый-белый и очень мелкий, как костяная мука, и стали попадаться здоровенные валуны в разных положениях, и стоя тоже; тёмные, обожженные солнцем, они были, как каменные идолы без лиц, оставленные инопланетянами, и между ними торчали редкие сухие колючки, которые легко могли проколоть ногу.
  За одним из валунов была спрятана лодка - длинная, узкая, с острым килем.
  Мы ухватились за нос и потащили её к воде. Вёсла волочились по бокам, как крылья.
  Песок скрипел и шипел, и оставался гладкий, плавно углубляющийся след от днища, и киль резал его надвое, и лодку наконец качнуло на волне, Лагуна, уже сидящий в ней, суетливо закрутил вёслами, цепляя ими поверхность и пуская по ней брызги, а я, торопливо перебирая босыми ступнями по песку, ухватился за борт, вспрыгнул, покачиваясь, перешагнул через яростно гребущего Лагуну и уселся у руля.
  За кормой оставался вспененный след.
  За невидимой линией, соединяющий края бухты, лодку стало качать, как утку, с боку на бок, заметно сильнее: здесь по океану шла крупная зыбь.
  Мы с Лагуной, с трудом удерживаясь на ногах, поменялись.
  - Что-то я Корку давно не видел, - сказал Лагуна, комфортно развалясь в лодке. - Часом, не приболел?
  - Я его тоже не видел, - сказал я. - С чего это я должен его видеть?
  - Соседи, как-никак.
  - Уехал, наверно, куда-нибудь.
  Черствый Лагуна недолюбливал Корку, упитанного сынка преуспевающего адвоката.
  Наши коттеджи находились рядом, и Лагуна постоянно топорно иронизировал над этим, наигранно удивляясь, как это мы не стали лучшими друзьями.
  - Смотри, как сверкает шпиль, - сказал Лагуна.
  - Где? - сказал я. Я усердно греб. Затылок Лагуны мешал смотреть.
  - Между теми двумя пальмами.
  - Ну и что? - сказал я, глядя вперед.
  - Может, он золотой? - предположил Лагуна.
  - Кто?
  - Шпиль.
  - Может быть. Давай я посмотрю.
  Мы вновь обменялись местами, и я увидел, что шпиль действительно сверкает, и сверкает между двумя пальмами.
  Берег оставался позади. Чем дальше лодка удалялась от него в открытый океан, тем живописней и величественней он выглядел.
  Бухта, откуда мы отчалили, стала совсем маленькой. Там было коричневое с зелёным - на скалах, вечно мокрых у подножья, рос кустарник.
  По всему берегу, сколько хватало глаз, протянулась белая, ослепительная, сверкающая полоса пляжа Купе, пустынного даже здесь, совсем близко от города.
  Утром и вечером появлялись одиночные седоки в раскладных стульчиках - неженки-аристократы, принимающие здесь, непременно по часам, солнечные ванны.
  Их чистая, белая кожа легко, стыдливо краснела под потоком утреннего ультрафиолета, и на весь день никого из них не хватало. Правда, в этом их вины не было. Мало кто мог выдержать дневную жару. Всё живое укрывалось повсюду, где была спасительная тень.
  Иногда в самый солнцепёк можно было увидеть на берегу компанию оптимистов, перекочевывающую с места на место. Это мрачные ребята без личности, готовые на всё, с продубленной кожей, мягкими лицами и добрыми улыбками.
  Они брели по пляжу, осматривая пустые шезлонги, пинали пустые коробки, консервные банки и, превратившись в точки, скрывались вдали.
  - Давай я погребу, - сказал я.
  Я уселся за весла. Начинало припекать. Небо хранило чистоту и глубину, дул лёгкий бриз.
  Берег скрылся в дрожащем мареве. Вокруг были только волны, тёмно-зелёные, прозрачные, упругие, и тысячи слепящих бликов между ними.
  Я глубоко дышал, налегая на вёсла, и косился через плечо - не показалась ли суша?
  Я заметил её, когда она была уже совсем близко - песчаная коса в этом месте была узенькой, размытой волнами, и издали её скрывали пенистые гребни даже самых низких волн.
  Я и Лагуна тут же, почти одновременно, прыгнули в воду, раскинув руки, резко толкаясь от борта ногами, так, что лодка сильно вздрагивала, и, подняв каскад брызг, ушли в глубину. За нами потянулись воздушные пузыри.
  Сквозь толщу воды было видно, как по дну расползлись неясные солнечные круги и блики, и из них растут зелёные водоросли.
  Они шевелились, и между ними, извивающимися, то замирая, то, словно по команде, быстро, с разворотом, передвигались стайки полосатых блюдцевидных рыбок, будто их сдувало подводным ветром.
  Я, по колено в воде, вытащил лодку на песок и стал осматривать поверхность.
  Вскоре Лагуна вынырнул и, отфыркиваясь, как морж, поплыл к берегу.
  - Смотри, смотри, - негромко сказал я. - Смотри, кто там.
  - Ага, - ответил Лагуна. - Вижу.
  На косе росли, как на картинке, три пальмы, как три зонтика, с ручками, изогнутыми в разные стороны. Под ближайшей к воде пальмой куковал, прислонившись спиной к стволу, молодой туземец. Он удил рыбу и заснул.
  Подбородок у туземца был где-то в животе, и толстые губы отвисли. Это был очень молодой туземец, звали его Боб, мы его хорошо знали, и вот теперь он так безмятежно спал, и мы стояли рядом с ним в неподвижности, не зная, что бы такое устроить.
  Размышляли мы недолго, переглянулись, кивнули друг другу понимающе, разом схватили туземца за руки, за ноги и бросили его, проснувшегося и сопротивляющегося, в воду.
  Боб заорал, как ужаленный, и с поразительной прытью выскочил на песок и погнался за нами.
  Мы добежали до края косы и дружно нырнули. Вода забурлила за нашими сверкнувшими пятками.
  Боб нырнул следом. Первым вынырнул я, там, где было по колено, и сел на дно, двигая руками.
  Время шло, и тут, как гигантский поплавок, выскочил по пояс из воды Боб, тяжело дыша, взорвав вокруг себя поверхность.
  Он в недоумении посмотрел кругом, а потом заметил меня и поплыл ко мне. Я было собрался дёрнуть по берегу, но в это время что-то с неумолимой силой потянуло Боба под воду.
  Он успел еще издать какой-то короткий сдавленный возглас, и голова его скрылась. Я даже встревожился. Я подумал, что, может статься, какая-нибудь морская тварь подплыла близко к берегу и польстилась на дрыгающиеся ноги.
  Вскоре волны вновь вспенились, показались три ноги, потом голова Боба, она глотнула широко раскрытым ртом воздух и скрылась.
  Вслед за этим я увидел, что к берегу плывёт Лагуна, плывет быстро, как торпеда - когда он вынырнул, непонятно. За ним гнался Боб, большей частью под водой.
  Но Лагуна, сильный и выносливый, с хитрой рожей, выкарабкался из воды и припустил к далёким зарослям.
  Я, недолго думая, побежал туда же. Боб вылез и опять погнался за нами, что было духу.
  Солнце заливало всё вокруг - океан, чистый до самого призрачного дымчатого горизонта, пустой широкий берег с высоченными королевскими пальмами, и наши фигуры, стремительно несущиеся друг за другом, молотя песок ногами.
  Я быстро сообразил, что по дюнам бегать всё равно, что в мешке, и сошёл на влажную полосу у воды и быстро нагнал Лагуну.
  Тот бегал отлично, мне нипочем бы его так просто не догнать, но он долго пробыл в воде, устал, резко обернулся, и я налетел на него, мы оба упали, и сверху обрушился тяжело дышащий Боб.
  Мы долго возились, рычали, боролись, а потом расслабленно откатились друг от друга и развалились на спине, разбросав в разные стороны руки и ноги.
  Нас душил смех, весёлый, искристый, и минуту мы смеялись, дёргаясь всем телом, будто от кашля, и беззвучный смех, от которого наливается кровью лицо, прорывался внезапно громким хохотом.
  Боб заговорил, с возмущением, что мы помешали ему ловить рыбу, и мы снова захохотали, указывая на него пальцами, повторяя 'он... ловил... рыбу!', и я сказал, что надо было наклонить верхушку пальмы и отпустить с ней Боба, и мы с Лагуной стали кататься от нового приступа смеха, а Боб укоризненно смотрел на нас.
  Он вдруг заорал, вскочил и топнул ногой. Не прекращая смех, я успел схватить туземца столь тонкой душевной организации за ступню, тот запрыгал по кругу на другой ноге, как циркуль, гневно крича 'А-а!', и Лагуна дёрнул его за вторую ногу.
  Мы навалились сверху и некоторое время шумно повминали Боба в песок, как тесто, а потом поднялись и, беспрестанно цепляя друг друга, отбегая и догоняя, уворачиваясь, уходили вглубь косы, и солнце светило у нас прямо над головой, и наши загорелые тела не оставляли почти никакой тени.
  Мы вошли в лес. Я прошёл по толстому стволу упавшего дерева и спрыгнул на узкую тропинку, вправо и влево по которую переплетались густые заросли.
  Заросли простирались и высоко вверх, туда, где было солнце, и где возилась, щебетала, прищелкивала, свистела и издавала всякие другие звуки многочисленная живность, умеющая ползать и летать.
  А здесь, внизу, было сумрачно и тихо. Под ногами мягко пружинил толстый сырой ковёр из многолетних прогнивших остатков растительности. Повсюду, как в подводном царстве, свисало множество лиан, толстых и тонких.
  Они висели над тропинкой, проволакивались по лицу, цеплялись, заплетались, назойливо свисали перед носом, и я жалел, что не захватил мачете.
  Солнце не пробивалось сквозь густую листву даже на малую часть.
  Высоко над головой попадались треугольники в листве, сквозь которые было видно даже не небо, а просто светлые отрезки, и никак не верилось, что где-то сейчас наступает неистовая жара, палящий зной.
  - Ох, - сказал Лагуна, останавливаясь. - Совсем забыл. Я должен быть к обеду.
  - А в чём дело? - спросил я.
  - Я с братом еду, - сказал Лагуна. - В столицу.
  - С братом?
  Лагуна в самой столице не был. Он только описывал голубые громады зданий, уходящих в небо, а вечером, загрузившись, они ехали обратно и видели сплошное зарево от бесчисленного множества огней.
  - Да, - сказал Лагуна. - Сам понимаешь. А ты там жил в детстве?
  - Когда это было, - сказал я. - Какие-то тоннели, дорожки... Слушай, давай хоть поедим. Ты же успеешь.
  - Давай поедим, - согласился Лагуна.
  - А ты успеешь приехать?
  - Когда? - не понял Лагуна.
  - К вечеру.
  Лагуна задумался. Потом он поднял голову и посмотрел мне в глаза.
  - Ладно, - сказал я, сразу опустив глаза. - Идём, подождём Боба. Должен же он принести свой рекордный улов. Потом вернемся вместе на берег.
  У большого дупла, в котором были видны все углы, сидели чемпионы. Они молча и неподвижно смотрели, как мы выходим из зарослей на вытоптанную поляну.
  Мы остановились. Прошла напряжённая минута, и наконец крупный одутловатый парень сказал:
  - Привет...
  Мы едва заметно кивнули, не сводя с него глаз. Это был Чехол, с его выпуклыми глазами, слегка медлительный, человек прямой, грубый, но не лишенный при этом хитрости и расчетливости. У него самая многочисленная компания на побережье.
  - Вы что здесь делаете? - сказал Лагуна.
  Все сидели так, словно чего-то ждали.
  - Вы с юмором, - сказал Чехол.
  Лагуна хмыкнул. Он покосился на меня. Я смотрел вдаль. Я не переваривал Чехла. А недавно мне посчастливилось и подискутировать с ним. Посчастливилось - потому что с Чехлом не было его отличников. Я сильно помял его, но Чехол с расплатой почему-то не торопился.
  Лагуна очень этому удивлялся, тоже желая принять участие в дебатах, но я знал, что Чехол боится, боится инстинктивно. Он не знал, что я за человек.
  - А вы чем занимаетесь?
  - Мы отдыхаем, - сказал Лагуна. Он сплюнул. - Дышим воздухом. Идиот.
  Я улыбнулся про себя. Я отыскал в дупле котелок, мы повернулись и нос к носу столкнулись с Бобом и Коркой. Боб был со связкой рыбы, а Корка был без ничего, он стоял просто так, очень потерянный, и взгляд его блуждал.
  Так ему и надо, карьеристу, подумал я. Славы захотел, тайны. Теперь они от него не отцепятся.
  Я не любил Корку, своего соседа. Он был такой сдобно-кругленький, со светлыми кудряшками, голубыми ангельскими глазами, и очень восторженный, мальчик с затянувшимся детством.
  Я ничего ему не сказал, только обошёл, и Лагуна следом, и Боб с рыбой за нами.
  - Что это с ним? - спросил я у Боба, когда мы отошли.
  - Ничего, - сказал Боб, качая головой.
  - А что случилось?
  - Никто не знает.
  - Он ничего тебе не сказал?
  - Ничего.
  - Может, поможем дурню? - спросил Лагуна.
  - Строг, но справедлив, - заметил я тотчас.
  - Обману, - отозвался Лагуна.
  - Ну его в трущобы, - сказал я со злостью. - Пусть сам выпутывается. - Я помолчал и сказал в сердцах: - Да не могу я рожу этого Чехла видеть.
  - Понимаю... - сказал Лагуна, кивая.
  Видимо, он опять вспомнил про свою поездку, и, пока готовили уху, пока молча выхлебывали ее, он ерзал и всё поглядывал на солнце, застывшее в зените.
  Мы распрощались с Бобом, сытым, сонным. Когда мы отплыли, он залёг в тень, надвинул шляпу с широченными полями на глаза и тут же уснул. Боб собирался стать детективом.
  На берегу мы спрятали лодку между валунами, и Лагуна торопливо ушел, сказав, что, как вернется, зайдет ко мне. А я пошел домой.
  На улице было очень жарко, все, по обыкновению, раскалилось и дышало жаром, а тонкий слой белой пыли на дороге стал ещё бесцветней.
  Всё становилось в такую жару бесцветным: и небо, и деревья, и машины, и люди, которых не было видно.
  Так было и на следующий день, когда я сам отправился к Лагуне.
  Я обошел огромный гараж, куда загонялась махина грузовика, обошел сам полуразрушенный дом, в котором временами обитал Лагуна. Никого.
  'Не приехал Лагуна, - подумал я. - Не приехал'.
  На обратном пути я неожиданно встретил Очаг, девушку, работавшую в обсерватории.
  Обсерватория появилась здесь недавно. Очаг издали заулыбалась. Она была славной девушкой.
  - Ой, здравствуй, Пик! - сказала она.
  В руке она держала портфель. Как вечная отличница.
  - Привет, Очаг, - сказал я. - Как тебе не жарко?
  - Очень даже жарко! - воскликнула Очаг. - Ты куда?
  - К себе, - сказал я. - А ты?
  - На станцию, естественно. Лагуну не видел?
  - Он уехал в столицу.
  - В самом деле? А когда приедет?
  - Должен сегодня. Я его жду.
  Очаг на миг опустила глаза, словно хотела что-то сказать, но сдержалась.
  - Ну, пока! - сказала она. - Ты, наверно, изнываешь.
  - Я ничего, - сказал я. - Смотри, ты не раскисай в этом протуберанце.
  - Вот и вправду протуберанец, - улыбнулась Очаг. - Заходите к нам.
  Я пошёл дальше. Я хотел узнать, что же все-таки случилось у Корки.
  Виллу Корки, одну из самых богатых у нас, окружает, как и многие другие, высокая толстая каменная стена.
  Сад, пышный, разросшийся, будто пояском стягивается этой стеной и нависает над ней.
  Я залез на неё, раздвинул ветки и стал вглядываться в сад.
  Чувствовалось, что там, в густой, как чернила, тени, прохладно и хорошо. Я, извиваясь, как змея, пополз по широкому гребню.
  Я, в общем, неплохо знал этот сад с его чудесными цветниками, с фонтаном в центре, но сейчас не мог понять, куда спрыгнуть.
  Земли видно не было. Она была закрыта листвой.
  Я ухватился за толстую наклонную ветку дерева и, перебирая руками, добрался до ствола. Здесь, скрытый со всех сторон густой листвой, я стал размышлять.
  Если продолжать дальше двигаться по деревьям, то легко можно сбиться в сплошном нагромождении зелени и, не приведи случай, спрыгнуть около террасы, где сейчас отдыхает всё почтенное семейство, встречаться с которым у меня не было никакого желания.
  А Корка должен быть дома. Интересно, что же у него случилось.
  Я пошёл по саду, миновал пустой гамак, висящий над землей, тронул его и двинулся дальше. Сзади послышался приглушённый лай собак. Лай был густой и грозный.
  Я обернулся, но ничего не увидел, кроме кустов и качающегося гамака над вытоптанным овалом земли.
  В джунглях, конечно, красивее. Там снуют разноцветные птицы, быстрые, как лучи, и на лианах раскачиваются любопытные, ловкие и осторожные обезьяны, маленькие, коричневые и кривоногие.
  Они всегда внимательно смотрят глубоко посаженными глазами, и срываются с места внезапно и потешно, дико взвизгивая при этом и проворно перепрыгивая с лианы на лиану.
  А после дождя в джунглях всё блестит, как лакированное, и на широких мясистых листьях застывают крупные алмазные капли воды, и подрагивают, и никак не могут скатиться.
  Сразу после дождя в какой-то миг всё оживает, в одно мгновение, будто распускается огромный звуковой бутон, и голова идёт кругом от трелей, уханья, бульканья, потрескивания на всех ярусах...
  В саду не то, чтобы ухожено или строго. Как-то обжито, будто потрёпано. Орхидеи, неожиданных расцветок, похожие на танцовщиц, будто жалуются.
  Я дошёл до дома. В этой части стены три больших окна, все расположены высоко от земли.
  Сейчас они были распахнуты настежь. Было видно, как безвольно висят внутри прозрачные занавески, сбитые по краям в гармошку.
  Из крайнего окна вылетел яблочный огрызок. Несколько ярких птиц тотчас сорвались с дерева и набросились на него.
  Я огляделся, убедился, что вокруг никого нет, облюбовал себе дерево неподалеку, и полез по совершенно гладкому стволу. Жаль, что до окна так высоко, и до коротенького карниза крупнозернистая стена без никаких выступов.
  Я покрутил головой в листве. Я едва держался на тонких ветках, стараясь приблизиться поближе к окну. Теперь оно находилось совсем рядом от меня.
  Длинный назойливый лист лез в глаза, и я, оторвав на мгновение руку от ветки, смахнул его. Ветви тотчас угрожающе подались вниз-вверх.
  Я замер, затаил дыхание и подвинулся вперед, чувствуя, что вот-вот сорвусь, потом просунул голову в образовавшийся просвет, вытянул шею и стал всматриваться в прохладную полутьму комнаты.
  Поначалу я ничего не заметил, потом глаза привыкли, и я внезапно обмер. На маленьком диванчике лежала девушка. Она лежала на животе к окну головой, грызла яблоко и листала журнал.
  В полуденной тишине было слышно, как яблоко, твёрдое и сочное, потрескивает под крепкими белыми зубками. Я зачарованно смотрел, как девушка лениво пошевеливает голенью ноги, согнутой в колене.
  Светлые, в нежных завитках, волосы рассыпались по плечам. Я смотрел на длинные стройные ноги, слегка раскинутые в разные стороны по бархатистой обшивке диванчика, на гибкую спину с тонкой талией и двумя аккуратными впадинками на пояснице, на белые сдвинутые локти, на беспечное, свежее лицо с глазами в тени, и чувствовал, что дыхание спирает, как поршнем.
  Девушка перевернула страницу, водя взглядом по иллюстрациям, потом потянулась за новым яблоком в вазе.
  Мой взгляд был прикован к этому зрелищу, сердце отчаянно билось, стучало отчаянно, казалось, что дерево шатается от этих резких быстрых толчков.
  Я вдруг испугался, что девушка может встать, и во рту пересохло, хотя я довольно хорошо переношу жару.
  'Кто это?' - пронеслось в голове.
  Я с трудом перевел дыхание, и тут девушка подняла голову, оторвав взгляд от иллюстраций - это было простое, ничего не означающее движение - и увидела меня.
  Наши взгляды встретились. Секунда тянулась бесконечно.
  Девушка забыла жевать, её лицо медленно вытягивалось, глаза округлились.
  Остолбенев, она смотрела мне прямо в глаза, а я, овладев собой, не отрывая, однако, от неё взгляд, крабом пополз назад по веткам.
  Пришёл в себя я уже на стене. Перед глазами неотвязно стояла манящая картина... Ещё эта одуряющая жара.
  Я почувствовал себя неважно. Я прыгнул в пыль со стены, коснувшись руками дороги, отряхнул ладони и пошёл домой, стараясь не обращать внимания на жару, которую я, кстати, хорошо переношу.
  Забившись между камнями в стене, рыжая ящерица провожала меня сонным мутным взглядом.
  Белое солнце застыло в белом небе.
  Дома было тихо. Я прошёлся по пустым комнатам. Нашёл в кресле кипу новых журналов и, листая их, пошёл на кухню.
  Пришла мама. Вначале я не услышал её быстрых шагов, а потом она заглянула на кухню.
  - Пик! - сказала она, улыбаясь. - Здравствуй!
  - Здравствуй, ма, - сказал я, жуя.
  - Ты давно пришёл? - спросила она, осторожно трогая причёску.
  На её лице, свежем, ещё очень красивом, появилось озабоченное выражение.
  - Недавно.
  - А что ты ешь?
  - Я уже всё, - сообщил я. - Ты такая красивая сегодня!
  - Правда? - На её лице появилась сияющая улыбка. - А как у тебя дела в школе?
  - Прекрасно, - сказал я.
  - Давно ты там был? - Взгляд у мамы стал очень внимательным. Проницательным.
  - Совсем недавно, - сказал я. - Как всегда. Ты же знаешь. Ты всё у меня знаешь.
  Она вдруг погрустнела при этих словах.
  - Мне нужно поговорить с тобой, мой мальчик, - сказала она. - Пойдём.
  Я вздохнул и посмотрел на неё укоризненно.
  - Зачем это нужно? - мягко сказал я. - Совсем это не нужно.
  - Нет, нужно, - сказала она, подталкивая меня в спину.
  Мы пошли в гостиную, и мама, усадив меня на диван, села рядом и наморщила лоб.
  - Мальчик, эти обстоятельства... в которых тебя иногда видят, они волнуют меня. Их во многом подозревают.
  - Ты напрасно тревожишься, - сказал я успокаивающе, но мама продолжала: - Сейчас они обратили свой взгляд на Корку, и его родители очень волнуются. Я разговаривала с ними, и, поверь, ты сам себе не представляешь, насколько эти обстоятельства опасны, коварны. Я совсем не хочу, чтобы с тобой ничего не происходило.
  - Повторяю, - сказал я терпеливо. - Ничего страшного я не вижу. Ты лучше скажи, Лагуна не приходил?
  - Нет, кажется. Ты у Экзотики спроси.
  Она помолчала, а затем спросила:
  - Как, журналы тебе понравились?
   - Понравились, - сказал я сердито. Я чувствовал, что мне не верят. - Скажи, в чем я должен тебя разубедить? Ну, скажи?
  - Ладно, - сказала мама. - Хватит, пожалуй, об этом. Я знаю, что ты у меня умница. - Она покладисто поцеловала меня в лоб. - Эти Корки меня просто разволновали своими россказнями.
  - Вот-вот, - сказал я. - А ты и развесила ушки. Они много чего могут понарассказать.
  - Я о другом. Офис как держится метода! Без роду, без племени, без наших, старожилов, связей, - презрительно заклеймила сироту мать. - По сравнению с нами он никто, а, глядишь, своего добьется. Всего разок прошелся по ручку с Карьерой на площади. Страшна она, слов нет, но каков эффект! Проявит себя, негодник, несмотря ни на что. Способностей ноль, читать не умеет, зато интуиция и трудолюбие какие! В этой некондиционной жизни одно за счет другого. Еще в столице окажется, будь она неладна. Его же здесь все знают, как облупленного. А в большом городе любой с душком настоящим человеком может стать сразу. Без усилий. То же самое мне талдычит и погремушка Абсурд. Все уши прожужжал. - Мать жаловала лишь тех, кто с ней во всем этично соглашался. - Ты идеалист. Нельзя жить просто так. Самому. Без цели. Как раньше.
  Как раньше... Когда я вспоминал старые времена, в моей душе бессознательно, будто на кнопку нажимали, многообещающе возникало теплое чувство, уникальная атмосфера, она была ни на что не похожа, будто ткался неведомый узор. Один раз у меня, как помешательство, мелькнула странная догадка, что, может статься, это аморфное состояние бедняцкой душевной праздничной теплоты и есть главное, и есть цель, но я сразу с ужасом отогнал ее, цель, и слово, и понятие, представлялись чем-то грандиозным, для чего надо крушить, ломать, давить, перешагивать через всех, идти напролом, мыслить неслыханно активно и масштабно, действовать безошибочно, точно. Целенаправленно. Я уважал целенаправленных людей. И завидовал, потому что таким, как они, быть не мог. Уверенным. Праздник - это то, что кажется. Нечто зыбкое, ненадежное, ускользающее. Лишнее. Неполноценное. Лучше обойтись без него.
  Но я очень хотел, чтобы все было, как прежде, видел, как все меняется, и не знал, как быть.
  Мамина хмурость развеялась, и на холеном лице вновь заиграла улыбка.
  - А у нас сегодня званый ужин! - воодушевленно сообщила она.
  Я страдальчески скривился.
  - Опять!
  - Ты не рад?
  - Мне-то что радоваться?
  - Здесь будут девушки. И нужные люди. Даже из столицы. Я пригласила их. Кстати! - сказала она, шутливо повысив тон, - меня волнуют твои отношения с девушками. Я их редко стала видеть у нас.
  - Ма! - сказал я.
  - Ладно, не буду. Так ты сегодня никуда не идешь?
  - Не знаю, - сказал я. - Неизвестно еще. Я хочу Лагуну подождать. Он должен зайти. Пока буду у себя. Если он придет, то сразу меня зови, ладно?
  - Хорошо, мой мальчик, - сказала мама.
  Она пошла отдавать указания прислуге. Навстречу ей вышла Экзотика.
  - Экзотика! - позвал я. - Лагуна приходил, не знаете?
  - О, нет! - сказала Экзотика, ласково улыбаясь мне. - Не приходил, я бы непременно сообщила вам. А вы проведете этот вечер с нами, Пикет?
  - Возможно, - сказал я уклончиво.
  - Мы все будем этому очень рады, - сказала Экзотика, вновь обнажая в широкой улыбке ослепительно белые зубы. У нее была смуглая кожа, толстые добрые губы и красивые миндалевидные глаза.
  Я пошел в свою комнату. Знаю я эти вечера в смокингах. Эти ужины при свечах. Эти ритуальные разговоры. Гости изо всех сил хотят казаться другими. Это было мне хорошо знакомо.
  Я включил музыку на полгромкости и прилег с журналами на диван. Вначале, подумал я, они будут есть. Будут есть долго, в несколько заходов, потом все это запивать, а потом и начнутся все эти амбициозные разговоры, все будто наизусть, без запиночки, заумные и нудные, все на подхватах и на повторах. О том, что они совершат. Я ясно себе это представлял эту рутину.
  Большой зал будет освещен многоярусными люстрами, подвешенными к высокому потолку непонятно к чему. За столом будет элита побережья, и даже гости из столицы, мать никогда не позовет, скажем, родственников Лагуны, хотя, согласен, они еще те подарки. Нет, все будут важные и в высшей степени благопристойные.
  За столом будет стук вилок и ножей, звук придвигаемых блюд, а вдоль стола будут ловко и бесшумно сновать официанты и ловить каждый жест.
  А если, к примеру, я зайду, то все перестанут есть и устремят на меня свои взгляды, ничего не выражающие, кроме вежливого вопроса - кто ты и что ты тут делаешь?
  А я бы не стал спешить приветствовать это полчище сморчков и жестко затягивал бы паузу, чтобы они заерзали, задвигались, не понимая, в чем дело. А мама подошла бы своим быстрым шагом, обняла бы меня за плечи и, улыбаясь своей ослепительной улыбкой, сказала бы, что все меня очень, очень рады видеть, и посмотрела бы на всех сидящих за столом, и все сидящие за столом дружно и нестройно, кто едва заметно, кто усердно, кто надменно и высокомерно, оказывая честь, кто от души - покивали бы в знак согласия с мамиными словами и, возможно, заулыбались бы, а я, как конкурсант воспитанный, тоже сделал бы улыбку, наклонил бы голову и поздоровался.
  Правда, сегодня установленный распорядок может слегка нарушиться - мама говорила о девушках, значит, будут молодежь и танцы, а это обещает нечто занимательное.
  И опять будут гости из столицы и, само собой, удивятся некоторым провинциальным причудам. Я опять подумал, что совсем-совсем ничего не помню про мегаполис. Я помню только, что мы с матерью спешили в порт, но за минуты стремительной езды ничего не успел разглядеть, кроме особого, необычного темно-синего сияния, блеска вспышек, множества разноцветных сияющих огней, и все вместе ошеломляло, вдохновляло и угнетало. Одному там, ничего не зная, делать нечего.
  Корка ездил в столицу на каникулы. Он был в полном восторге, но я обычно равнодушен к самым красочным повествованиям.
  Именно тогда у Корки возникли отношения с компаниями. Корка глуп, подумал я. Он полагал, что компании это игрушки. Я лично не понимаю, что это такое - компании.
  Бывшие ученики Абсурда. Отработанный материал. Дикая какая-то смесь отзывчивости и дурных манер.
  Эти люди, выброшенные на обочину, были мне непонятны, их поведение хаотично. Часто они не руководствуются даже хитростью и смекалкой, присущими бродягам, не говоря уж о другом разуме.
  Порой, наблюдая за ними, мне приходило в голову, что они похожи на какие-то биологические образования со своей жизнью и понятиями, отличными от человеческих. Борьба за существование у них напрочь отсутствует.
  Я подумал, что Корка, который посчитал их за полноценный изъян, теперь сидит дома и боится, боится до смерти. Страх этот будет расти. От незнания. Я поймал себя на мысли, что не знаю толком, как это - бояться. Боялся ли я, когда столкнулся с Чехлом?
  Я поразмыслил, вспоминая эту встречу. Он казался мне слабым. Кроме того, он меньше остальных был похож на маргинала, и поэтому я даже не ожидал, что сразу собью его с ног. Он встал, но был оглушен, и я, пожалуй, переусердствовал, не поняв, что у него просто крепкая голова, и поэтому он стоит. Есть такие люди, с крепкой головой. Они хорошо переносят аргументы, и будучи почти без сознания, стоят и даже двигаются. В те минуты я не думал о его окружении.
  Только потом Лагуна предположил, что Чехол будет мстить, но я почему-то сомневался.
  Я чувствовал, что Чехол выбросил из головы этот случай. Просто не вспоминает о нем.
  Есть самые незначительные вещи, происшествия, которые жгут впоследствии все сильней и сильней, как огонь, и любое напоминание о них бесит и бросает в безумие, а есть и вот такие.
  Я не заметил, как заснул, а разбудил меня осторожный и настойчивый стук в дверь.
  - Да! - сказал, открывая глаза. Музыка все еще играла, тихо, усыпляюще. - Да! - снова сказал я.
  Дверь приоткрылась, и в комнату просунулась мамина голова.
  - Лагуна пришел, да? - сказал я обрадованно.
  - Вот ты где спрятался, - сказала мама. - Что ты сказал? Нет, это не Лагуна.
  - А кто же? - спросил я разочарованно.
  - Сейчас они войдут.
  - Пусть, - сказал я, зевая.
  - Заходите, - сказала мама и, открыв дверь пошире, пропустила Фата, известного в городе хлыща, Мини и Блюдо.
  - Привет! - сказали они, заученно усаживаясь, где попало. - Спишь?
  - Ага, - сказал я, снова зевнув, - сплю.
  - Правильно, в общем, делаешь, - сказал Фат. - Я тоже спал.
  - И я тоже, - пропищала Мини.
  - Как? - притворно ужаснулась Блюдо. - Вы что, вместе спали? О!
  И они все весело засмеялись, и я подумал, что прожигатели жизни и впрямь выспались, так как выглядели очень свежо.
  - Это что? - спросил Фат. - Новые журналы?
  - Я уже посмотрела, - сказала Блюдо. - Мне их принесли их утром. Там есть то, что тебя интересует.
  - В самом деле? - сказал тщеславный Фат. - Я посмотрю.
  - Пик, вставай! - сказала Мини. - Хватит валяться!
  - Зачем? - сказал я сонно. - И так хорошо. - Мне очень не хотелось вставать.
  - Я сегодня была в школе, - сообщила Мини тоном светской интриганки. - Знаете, это кошмар! Ничего не задали! - Мини потрясла головой, как бы демонстрируя ее пустоту. - Просто ужас! Пик, тебя там тоже ждут, я тебе сообщаю.
  - Зря ты мне сообщаешь, - сказал я. - Лучше бы не говорила.
  Свободомыслящий Фат предубежденно хмыкнул. Он листал журнал.
  - Интересная статья, - сказал он. - Ты читал?
  - Нет.
  - Лихо закручено. Про роботов, которые полностью копируют человека. Созвучно времени. Сказки, конечно. Механически все скопировать нельзя. Что-то не в рифму да и останется. Если ты не против, я захвачу с собой. Покажу отцу.
  - Конечно.
  - Пик, - сказал Фат, - мы тебя забираем.
  - Куда это?
  - Ты слышал, 'Плагиат' стал приличным местом. Уже даже полиции убрали, - сказал Фат. - Мы сегодня туда идем.
  - И девочки тоже?
  - Идем, идем, - сказала Мини.
  - И девочки тоже, - сказала Блюдо. - Я там уже была.
  Блюдо была бывалой 'девочкой'. Она посещала и не такие места. Я не раз в ее хрипловатом голосе улавливал нотки вызова, но старался не замечать их, страшась её темперамента.
  Певица рассчитывала связать свою жизнь с банкиром.
  - Идёмте, Пикет! - сказала Мини, с энтузиазмом обхватив Фата за шею. - Это так интересно!
  На носу Мини было несколько едва заметных веснушек. Очень мило. У неё был вздёрнутый носик и приоткрытый рот.
  - Уговорили, - сказал я. - Сходим.
  - Значит, идём к Штампу, - подытожил Фат, хлопнув себя по коленям.
  - Штампу? - изумился я. - Он же считать не умеет. Как же так? А Витамин?
  - Не получил разрешения. А нашему фигляру метод создал все условия.
  - Только я буду недолго, - сказал я.
  - Ну, вот! - сказал Фат. - Что еще такое?
  - Хорошо, посмотрим, - сказал я.
  От скуки я решил пойти с ними.
  В гостиной стояла первая модница Нектар в тёмном костюме и разговаривала с мамой.
  Выглядела Нектар замечательно. Как инопланетянка в гостях у косматых дикарей.
  Но она просто не может иначе. Все это знали.
  - Почему Штамп устроился у самых трущоб? - брезгливо сказала она. - Мусор, грязь, фи. Изысканные ресторанные деликатесы и благоуханная помойка - разве это совместимо? Ну и экспромт! Братец тоже хорош. Знаток, эрудит, на любой вопрос давал исчерпывающий ответ. Азарт, гордость школы, обладающий энциклопедическими знаниями, взялся мыть посуду. Добровольно. Улицы сгоряча подметает. Хлам всякий собирает. Нашел призвание старьевщика.
  Нектар трудилась в салоне красоты у языкатого мужлана Юбилея, циника и деспота.
  Половина лица у него была парализована, и вследствие этого вторая, идеально правильных черт, тоже казалась неподвижной, как бы он ни паясничал. Насколько ярок и силен изъян, настолько пусто и прямолинейно совершенство.
  - Вот и они, - сказала мама.
  - Я вас подвезу, - сказала Нектар, сжимая в руке тонкие перчатки. - Я на машине.
  - Как, ты не идешь с нами? - спросила Блюдо.
  - Нет. - Нектар бросила быстрый взгляд на меня. Он ничего не значил. Но она всегда так смотрела в мою сторону...
  - А у Ореол уже начался этот балаган, - чадолюбиво сказала мать. - Дай только повод. Несмышленыши.
  Действительно, в саду слышалась ритмичная музыка, и на террасе у сестры, собираясь танцевать, косолапо переминались избалованные потомки.
  Бар 'Плагиат' начинает работать с вечера и открыт до четырех утра. Он мог бы быть открыт и до утра, но, как правило, все успевают или уйти, или напиться.
  У входа, как всегда, толпилось несколько завсегдатаев, из самых что ни на есть примерных, старательных.
  Время от времени они обменивались немногословными и удивительно непосредственными замечаниями.
  Я приостановился на пороге. Над мглистыми трущобами растекался красный закат.
  Внутри было чисто и пристойно, полы и стойка поблёскивали, и было прохладно.
  Аккуратист Азарт с видимым удовольствием стирал любое пятно. Также ему не давали покоя всякие шероховатости, выпуклости, неровности.
  - Отец закупил партию новых роботов, - сказал Фат. - Ну, знаете, таких, сизых. Я их называю кузнечиками. Похоже, правда? Пик, сядем здесь?
  - Вы идите, - сказал я. - Я здесь постою.
  Девушки слегка скривились.
  - Что за манеры, - сказала Блюдо. - Что, хотите напиться?
  - Мы тоже напьёмся, - обнадёжил её проказник Фат. - Ладно, мы будем в зале.
  - Я скоро приду, - сказал я.
  Они ушли, а я подошёл к стойке и заказал коктейль.
  Я дал Штампу, невозмутимому бармену, монетку и сказал:
  - Я буду сегодня весь вечер. Если не хватит, я добавлю.
  Штамп взглянул на монету, на меня и кивнул. Вряд ли он выучился считать.
  - Как твои дела?
  - Спасибо, хорошо.
  Подошёл человек с худым лисьим лицом и, стараясь сделать тон как можно небрежнее, спросил:
  - Послушай, Торг сегодня случайно не заходил?
  Лицо Штампа стало равнодушно-каменным, он ещё больше выпрямился, глядя в сторону, в стену.
  - Нет, не видел я его, - сказал он.
  - Ну, извини тогда. Я думал, может, видел.
  - Увы, - сказал Штамп.
  - Очень жаль, - сказал человек и отвернулся.
  У стойки, дружно расшаркавшись, прозябали коммуникабельный метод Абсурд, моложавый, стильный, в молодёжной майке - свой парень - и маститый корифей Кредо, козыряя изношенным сюртуком. Два сапога пара. Их связывают кровные узы. В остальном они полная противоположность.
  В углу скромно устроился Тугодум. Новенький появился в школе непонятно откуда, с ходу остался на второй год, который закончил отличником, впитывая всё, как губка.
  Сразу у него ничего не спорилось, а повторно - лучше не бывает.
  В тире любое пристрелянное ружьё в его руках давало обязательную осечку, затем точно поражало цель.
  Так как Тугодум не уступал в изощренном чревоугодии коренному Лагуне, то и считался его столичным родственником. Лагуна поворчал немного, для порядка, но у метиса было столько утроб родственников, что одним обжорой больше, одним меньше - не имело значения, тем более, что новичок никого не обременял, неприхотливо обитал в театре, раздобрел, пользуясь обильными бенефисами, и под благовидным предлогом конницей поспешал, устремлялся к следующим чередой обеденным мероприятиям. Без опозданий и осечек поспевал. Почему-то.
  Тугодум старательно избегал встречаться со мной взглядом, но я заметил у него под глазом основательный подвешенный синяк.
  Метод тоже не замечал меня. На людях он всегда недобро не замечал меня. Как объедки.
  Он пылко и доверительно говорил Кредо:
  - Не могу смотреть на них спокойно. Бесят они меня. В них столько недостатков. Мне хочется переделать их. Изменить. Метаболизмы ходячие. Удобрения. Никакой духовности. Одни рефлексы.
  В самом деле, подумал я. Не ожидал я такого от речистого метода.
  В самом деле - о духовности он должен заботиться. О чём ещё ему печься?
  В конце концов, он не пастух, задача которого атомно проста - сохранить стадо. Метод должен влиять на своих питомцев, помогать избавиться от недостатков, создавать разные необычные, непривычные ситуации. За глаза все считали педагога человеком неважным, но обходительным, и за это не стеснялись его.
  Разносторонне развитая личность, Абсурд никому не давал покоя.
  Хорошо, думал я, жить в том обществе, где на тебя никто не обращает требовательного внимания, не оценивает вечно на глазок, какой ты, плохой или хороший, годный или нет, умник или тупица, калека или атлет.
  Ты есть, сам по себе, и это главное. И все при этом будут выправляться даже, я считаю, сами собой.
  Если по-настоящему, не искусственным путем. Когда каждый сам по себе, он и станет самим собой. Что за мания, всё время собирать всех в отряд?
  Живи каждый отдельно, спокойно, так нет, обязательно им надо инкубаторски сбиваться в стройную, как пирамида, кучу, как на распродаже, хочешь не хочешь.
  - Как дела? Ты в порядке? Все хорошо? Ты нормален? - оригинально спросил у Тугодума Штамп, новый бармен, наш одноклассник, для поддержания разговора в своем новом статусе, и с непривычки вдруг побледнел, хотя лицо у него небледнеющее, с сеточкой красных прожилок на носу и на щеках в самом верху, у глаз, как у уже прожившего жизнь, пожилого человека.
  Но бремя остроумия, навязанное ему еще в детстве, он зрело сбросил. Всегда ему чудилось, что смеются не над его ужимками, а над ним самим.
  Что доброжелательный смех почти зримо обрушивается на него, лавиной.
  - Что, кошка на тебя упала? - тихо сказал он Тугодуму в качестве противоядия от его дум, но тот сделал в ответ категорически страшное лицо и закрылся растопыренной пятерней. Удачно пошутил, называется.
  К стойке подошли ещё трое: двое интеллигентов и гимнастка. Гимнастка была очень легко одета, даже для вечерней духоты.
  Я, глядя на неё, отхлебнул из своего бокала. Один из интеллигентов сказал:
  - Дайте нам коктейль, командир.
  - Сейчас сделаем.
  Интеллигент молча стоически смотрел, как неспортивный Штамп медленно и неловко смешивает коктейль.
  Помои он налил из перчатки, извлечённой из закрытого ящика в стене.
  - Диете очень понравился ваш коктейль 'Вонь', - сказал мужчина. - Как вы его готовите?
  - О, это очень просто! - сказал Штамп, раздвигая топорщащиеся усы в улыбке. Таким он живо напоминал скалящуюся крысу. - Эт-то совсем просто... Пожалуйста!
  - Диете очень понравился коктейль, - повторил первый мужчина. - Не правда ли, Диета? Он ведь тебе очень понравился?
  - Ее в первый раз сразу стошнило, - сказал второй мужчина.
  - Неправда, - сказала Диета бархатным голосом. - И совсем не стошнило.
  - Ха-ха! - сказал второй мужчина. - Ты шутишь, Ди.
  - Ну, немного, - сказала Диета. - Обычно меня никогда не тошнит.
  Первый мужчина внимательно посмотрел на неё, ожидая, видимо, продолжения, но она ничего не говорила, и он усмехнулся:
  - Как это тебе удаётся, дорогая?
  - Стараюсь не переполняться, - пояснила Диета.
  - Самый верный способ, - засмеялся второй мужчина.
  Я думал, что они уйдут и сядут за столик, как большинство посетителей, но они не уходили.
  - Давно у нас? - вежливо осведомился бармен у первого мужчины.
  - Нет, - ответил тот. - Совсем недавно. Я только вчера приехал.
  - Мы приехали, - сказала Диета, подчёркивая первое слово.
  - И я с вами, - сказал второй мужчина.
  - Послушай, Рудник, скажи что-нибудь, - попросила Диета.
  Она села на высокий вращающийся стул без спинки, и блестящие кожаные брюки натянулись у неё на бёдрах.
  Носками гимнастка едва доставала до пола.
  - А зачем? - спросил Рудник.
  - Развлечься, - сказала Диета.
  - Я не умею острить, - сказал Рудник. - Это не входит в мои обязанности.
  - А ты попробуй, - сказала Диета. - Может, тебе понравится.
  - Какая разница, - сказал первый мужчина. - Понравится, не понравится. Это неважно.
  - А что важно? - спросила Диета.
  - Важно, чтобы получалось.
  - Например?
  - Например, скажет кто-то: 'Вот, друзья, на меня сегодня упала кошка с третьего этажа'. Выше брать не надо, потому что будет больно, а когда больно, не смешно.
  - Как раз, когда кто-то спотыкается и ломает себе шею, очень весело, - сказал я неожиданно для самого себя.
  Все разом повернули головы и посмотрели на меня, не удивлённо и не вопросительно, просто так, как на нечто, отвлекшее их внимание.
  - Что вы сказали? - вежливо спросил второй мужчина.
  - Я говорю, - сказал я, кашлянув в кулак, - что часто, когда человеку плохо, другим смешно.
  - Вы так думаете?
  - Зачем мне думать, - сказал я. - Знаю наверняка.
  - Вот как...
  - Вот в вашем примере с кошкой. Тут возникает много вопросов: кому больно, кошке или тому, на кого она упала, и потом, ваша правда, - сказал я первому мужчине, - другим может быть совсем не смешно.
  - Скучно? - спросила женщина.
  Я пожал плечами.
  - Не знаю. Пожалуй, никак. Послушают и пойдут дальше.
  - Да, - сказала Диета упавшим голосом. - Ужас.
  - Вот я никогда не скучаю, - сказал Рудник. - Я хотел сказать - не рискую. Но зато я никогда не пытаюсь докапываться до скуки, когда мне страшно.
  - А часто тебе бывает скучно? - спросила Диета.
  - Бывает, - сказал Рудник и спросил у Штампа: - У вас здесь курить можно?
  Штамп наклонился, не расслышав вопроса, но, догадавшись, о чём речь, закивал:
  - Курите, курите...
  Справляется любимчик Абсурда. Соблюдает внешнюю канву - и норма.
  К самому Штампу мало кто подходил - всё делали альтруисты.
  - Сколько раз тебе было скучно? - допытывалась Диета.
  - Было, - сказал Рудник, закуривая.
  - Разрешите, - попросил я.
  - Да, да, пожалуйста, - сказал Рудник, протягивая пачку. - Берите.
  - Спасибо, - сказал я.
  - И поскольку я не докапываюсь, - продолжал Рудник свою мысль, - то не порчу впечатления от скуки. От первозданной, так сказать, апатии.
  Я с наслаждением закурил. Хорошие сигареты, подумал я. Давно я таких не курил. Интересно, откуда они. Не сигареты, люди.
  Впрочем, что тут думать. Конечно, из столицы. Небожители. Я взял второй коктейль.
  - ...это, знаете ли, их фирма, - говорил Штамп брюнету, только что подошедшему к стойке.
  - Да, - сказал брюнет, - я приобрел второй агрегат, и теперь у меня два бесполезных агрегата вместо одного нужного.
  - Ай-ай-ай, - сказал Штамп сочувственно. - Это их стиль. Ничего надежного. Почему бы вам не ухватить что-нибудь покрепче. Скажем, 'Утиль'?
  - Я присмотрю, - сказал брюнет, - я жду, когда подкатят парочку. Тогда и оторвусь. Я знаю, ими у нас особенно никто не интересуется...
  Я пошёл в зал и поискал глазами своих. Я не сразу их заметил.
  Они сидели в самом углу, и, кажется, их стало больше, чем требуется.
  Я подошёл к ним и обнаружил, что в моё отсутствие они успели хорошо поднабраться - и Фат с девушками, и присоединившиеся - двое парней, здоровые, рослые, с квадратными челюстями.
  Откуда такие взялись, с интересом подумал я, и Блюдо меня заметила, встала, обняла за шею и сказала, кося глазами:
  - Это Пик... он чудесный малый... но трезвенник! - Тут она замотала головой, устремила потухший взгляд в пол, резко наклонила голову затем и одновременно подняла вверх палец: - Но! Мишуре не место в блестящей компании...
  Она была совсем пьяна. Оперативно, подумал я. Я взял протянутый мне полный бокал и, чокнувшись с одним из парней, выпил.
  Блюдо внимательно проследила.
  - Вот так... - сказала она. - Молодец теперь...
  Я сел на свободный стул и раскинул ноги по полу. Вокруг опять возобновились пьяные разговоры, а я был совершенно трезв.
  Я заметил, что один из парней бросил на меня уже второй пристальный взгляд.
  - В чем дело? - спросил я вполне дружелюбно.
  - Здесь вообще-то занято... - проговорил он.
  - Где? - спросил я с удивлением. - Здесь? Кем?
  Парень показал кивком головы вперед. Между столиками к нам шли девушка и двое парней, один из которых был... Корка. 'Корка - здесь? - подумал я озадаченно. - Ну и ну!'
  Но, когда они подошли, я встал и спокойно поздоровался с ним. Вид его мне сразу не понравился. Он был бледный, и взгляд его был странный.
  - Познакомьтесь, - сказал он. - Это Дар.
  Я почувствовал себя не совсем уютно. Какая встреча... Я узнал в девушке, названной Дар, ту самую, которую имел счастье созерцать в окне у Корки.
  Теперь наши взгляды встретились, совсем, как тогда, и я, встретив острый, насмешливый, внимательный взгляд девушки, первый опустил глаза и сказал:
  - Очень приятно. Рад познакомиться.
  Без сомнения, она узнала меня.
  - Так вы и есть Пикет? - сказала девушка вполне себе вежливо. - Корка мне рассказывал о вас.
  Что бы он мог обо мне рассказывать, подумал я, промолчав в ответ.
  - Давайте выпьем, - сказал Корка слегка лихорадочно. - Сейчас ещё принесут.
  Мы сели.
  - Хорошее местечко, - сказал один парень. - Как ты находишь, Акцент?
  - Да, неплохое, - согласился тот.
  - Во всяком случае, время провести можно, - сказал парень и внимательно посмотрел на Корку: - Как ты себя чувствуешь, старина?
  - Ничего, ничего... - сказал Корка.
  Он потихоньку пьянел.
  - Знаете новость? - сказал первый парень. - Робот заменит человека.
  Никто и не заметит, подумал я, глянув на заштампованных одноклассников.
  В школе метод всех поощрял одинаково, всем внушал среднеарифметическую надежду.
  - Что ты говоришь? - изумился Акцент и позвал: - Фат! Ваш отец занимается роботами, не так ли?
  - Да, - сказал Фат, - не вспоминайте, прошу вас, о роботах. Я их ненавижу. Я каждый день копаюсь у них в животе, как мясник.
  Нерадивый продолжатель дела своего уважаемого отца, продавца игрушек, фанатично стремился к предельной достоверности - дома у него повсюду обнаруживались демонстративно открытые фрагменты игрушечных тел, внутренности угодливо выпирали, как в анатомическом атласе. Тест: найди десять отличий. Предприимчивый Фат уверял своих шокированных гостей, что жизнь идентично эстетична как снаружи, так и внутри, без глянца скроена. Не прячься.
  От кабальной жизни нет вакцины, она везде тебя найдет и отнивелирует, сколько искусственных препон не создавай, лучше сразу разоблачайся.
  - Странно, - сказала Мини, - почему мясник?
  - Как мясник, - поправил Фат. - От них несет филармонией. Природу не переделать. Ее можно только запечатлеть. И вообще, перестаньте.
  Он тоже был пьян.
  Я молчал и тем временем успел разглядеть Дар. Она показалась мне очень красивой, особенно после третьего коктейля.
  У нее были светлые каштановые волосы и темные глаза, очень внимательные и насмешливые. Когда она смотрела, казалось, что ей известно все о тебе и еще кое-что...
  На ней были узкие, в обтяжку, брюки и рубашка навыпуск, как накидка, а волосы распущены по плечам.
  Я посмотрел в другой конец зала, где медленно плыли звезды в темноте, и играл тягучий мотив, и сказал девушке:
  - Простите, Дар, можно вас пригласить?
  Она наклонила голову и поднялась, подав мне руку.
  Остановившись среди покачивающихся пар, мы обнялись и тоже стали переступать с ноги на ногу.
  - Хорошо здесь, - сказал я осторожно.
  - Ничего, - сказала Дар.
  - Вы приехали из столицы?
  - Да.
  - Надолго?
  Она слегка откинула голову и взглянула мне в глаза.
  - А что?
  - Просто...
  - Вы не о том спрашиваете, милый Пикет, - усмехнувшись, сказала Дар.
  - Простите, - сказал я. - Будьте добры, подскажите, о чем мне вас просить?
  Она посмотрела на меня и сказала:
  - Сделайте мне умелый комплимент... - и взгляд ее стал странным.
  Я задумался и, хотя меня за язык никто не тянул, медленно проговорил:
  - У вас хорошая фигура, Дар...
  Девушка откинула голову, и взгляд ее сделался напряженным, а я сказал так же медленно:
  - Вы прекрасно сложены.
  Дар опустила глаза, а когда подняла их, взгляд был внимателен и серьезен.
  - Зачем? - тихо сказала она. - Не нужно.
  - Извините, - сказал я тотчас и прижал ее к себе.
  Мне нравились эти танцы, когда ты как во сне, и время перестает существовать, и глубокие, звучные, протяжные электронные импульсы захватывают и заволакивают сознание.
  Мне нравятся эти танцы за то, что они очень длинные, и в них можно без страха за скорый конец погружаться, как в бездну, и даже когда они оканчиваются, взгляд ещё долго остаётся остановившимся.
  Я долго молчал и вдыхал запах близких волос, и подумал мимолётом, что они светлые и нежные, а глаза у Дар тёмные.
  Я провёл рукой по волосам. Они были нежные, как у ребёнка.
  - Что? - тихо и уютно отозвалась Дар, и я себя очень хорошо почувствовал от этого негромкого 'что', и захотелось уйти с ней куда-нибудь подальше, уплыть в тёмный океан.
  Но я ничего не сказал, потому что боялся, что Дар откажется. Мне почему-то очень не хотелось, чтобы она отказалась. Мне было бы неприятно.
  Танец кончался. Я снял руки с плеч, освободив Дар, она кивнула мне и спокойно отошла к столикам.
  Я стоял на месте, провожая её взглядом. Танец окончился только сейчас, и пары приостановили свой транс.
  Дар наклонилась к сидящим, что-то их спросила, потом выпрямилась и пошла между столиками к выходу из зала.
  Я подошёл к своему столику. Корки там уже не было.
  За столиком сидели только его друзья, мне незнакомые, и говорили о мне знакомом - о компаниях.
  Они говорили, что они эти компании в порошок сотрут. Что разгонят по всему побережью, в подводные гроты загонят к муренам.
  Они еще что-то говорили, все в том же духе, и каждый раз собираясь с мыслями, сосредоточенно так.
  Они были пьяны, и это были их пьяные разговоры. Я подумал, что это зал, где ведутся пьяные разговоры.
  Специально облюбованный зал, где подонки организованно напиваются и ведут пьяные разговоры.
  И ещё я подумал, что танцы здесь ненастоящие. Для настоящих танцев должен быть свой зал. А раз так, значит, надо его поискать.
  Я пошёл искать зал для танцев. Мне показалось, что это очень важно, найти зал для танцев.
  Я взял длинный бокал, не глядя ни на кого, выпил, затаив дыхание, потому что бульон оказался очень крепким, обжигающим. Я даже удивился, взял первый попавшийся бокал, и оказалось так крепко.
  Один из сидящих подонков посмотрел, как я пью, и как я поставил бокал на столик. Я отёр тыльной стороной ладони рот, повернулся и пошёл между столиками.
  Кругом были пьяные разговоры, одни пьяные разговоры и больше ничего. Разговаривающие подонки смотрели друг на друга, друг другу в глаза, коротко взмахивали руками, совершали бесцельные движения головой, глядя по очереди на поверхность столика, на соседей, на свои руки. Всё было наполнено смыслом, и я вышел из зала.
  Я хотел завернуть в дверь слева, но отсюда была видна стойка, а у стойки стояли и сидели люди, и Корка с Дар тоже, и они разговаривали, я видел, как Корка похохатывает, щурит глаза и наклоняется к Дар близко, трогая ладонью плечо.
  Я подумал, что они разговаривают, и что найти зал для танцев можно и потом, а лучше поискать его вместе с кем-то. Скажем, с Дар и Коркой. Можно без Корки.
  Я пошёл к ним и, почти дойдя, почувствовал, что пьян, и стал рядом молча, а Корка на меня посмотрел и предложил выпить.
  Он обрадовался мне, потому что он уже пил с двумя мужчинами и женщиной, которые так и стояли здесь всё это время, пили очень мало и понемногу, видимо, никуда не торопясь, и которые не могли поддержать Корку.
  Я выпил с Коркой по полному бокалу, и теперь мы были оба пьяны, и он обиделся, что Дар не пила с нами.
  - Что ж... это... такое, - сказал он с трудом. - Дар! Так некрасиво.
  Я молча смотрел на неё.
  - Я - пас, - быстро и решительно проговорила Дар, и я стал трезветь на глазах, и сразу увидел, что Корка очень пьян. Наверно, ему мнится, что вот она - настоящая жизнь.
  - Штамп! - сказал я.
  - Да?
  - Ты меня только не обманывай.
  - Да?
  - Скажи честно. - Я помолчал. - Здесь есть зал для танцев?
  - О, разумеется! - сказал Штамп любезно. - Первая дверь налево.
  Мне это не понравилось. Что значит - первая дверь... Будто я сортир спрашиваю.
  - Штамп, - сказал я тихо, с напряжением в голосе. - Я ведь тебя просил честно, зал для танцев...
  - Пикет, успокойся, - сказала Дар и взяла меня за локоть. Я посмотрел на руку, взявшую меня, и тут Штамп сказал:
  - Да, да, Пикет, успокойся, прошу тебя. Твоё время прошло.
  - Ты, макака облезлая, - сказал я и поискал глазами по сторонам. Ты... - я прибавил одно из высокопарных выражений Лагуны, каких у того было множество.
  Это было очень сильно сказано, и Штамп побледнел, хотя лицо у него, как уже было сказано, небледнеющее, и выпрямился.
  Дар тоже побледнела, а двое мужчин и женщина обернулись и стали смотреть.
  Меня это здорово разозлило.
  - Чего смотришь? Поскучай! Не рискуй! - сказал я одному из мужчин.
  Мужчины отвернулись с видом благородного негодования на лицах. Они решили пока не вмешиваться, и женщина почувствовала к ним невольное минутное презрение и поспешила прогнать его.
  Дар взяла меня за руку и сказала:
  - Пойдём.
  Я ещё раз выразительно посмотрел на Штампа. Самозванец молчал с казённым выражением лица. Его задело то, что я ему сказал вначале.
  Я пошёл за Дар. Она тянула меня за руку. Корка тоже пошёл за нами. Он пошёл к своим друзьям.
  Мы дошли до какой-то двери, и Дар открыла её и потянула меня. Я шёл вяло и неохотно.
  - Чего ты? - сказала она.
  - А ты чего? - спросил я и запнулся. Я увидел кромешную тьму, звёзды, стремительно разбегающиеся во все стороны, и услышал странные, ни на что не похожие звуки.
  - Что это? - спросил я.
  - Это то, что ты искал, - сказала Дар. - Пик, приди в себя!
  Послышалась музыка, тягучая, волнующая, такой я ещё не слышал. Или слышал. Когда по ночам мы с Лагуной сидели в обсерватории, Лагуна ухаживал за Очаг, они по очереди показывали друг другу что-то среди звезд, и я, удобно устроившись возле телескопа, шарил по эфиру, и мощный приемник потрескивал, когда я заставлял его ловить самые слабые станции, и это было очень похоже на то, как в самом телескопе выискиваются самые слабые звездочки, расцветающие в глазке окуляра, и доставляло такое же удовольствие.
  И иногда я наталкивался на такую музыку, и всё внутри меня подбиралось, и я напряжённо ловил каждый звук звенящей, дребезжащей музыки, похожей на жужжание, и был еще какой-то привкус пыли, чего-то блеклого, какой-то бледной пелены.
  Какая-то новая музыка, будто извне. Такая музыка хорошо слушается приглушенной, в темноте.
  Мы танцевали с Дар, и голова у меня кружилась.
  - Пикет, - сказала Дар.
  Я промолчал, и она снова позвала:
  - Пик.
  - Да, Дар.
  Она подумала, что я не так уж пьян.
  - Мне нужно с тобой серьёзно поговорить кое о чем.
  - Что, здесь?
  - Все равно.
  - Тогда говори.
  Дар немного помолчала, собираясь с мыслями.
  - Вчера вечером Корка обещал сводить нас в один бар. Имелся в виду этот.
  - Да? - сказал я.
  - Сегодня утром к нему приходили авантюристы. Они разговаривали в саду. Слышать я не могла, но эти авантюристы ушли очень радостные. Очень, очень счастливые. Улыбки до ушей.
  - И что?
  - Мне всё это не понравилось.
  - Почему?
  - Так, - сказала Дар уклончиво. - А ты как думаешь?
   - Никак, - сказал я.
  - Что же, тебя совсем не волнует, что с твоим другом может ничего не случиться? - насмешливо спросила Дар.
  - Ты это серьёзно?
  - Нет.
  - Правильно.
  - Все это из-за меня, - сказала Дар вдруг, и я вздрогнул.
  - Что из-за тебя?
  - Ладно, - сказала Дар. - Я все это так хорошо знаю, что мне это уже надоедает. Завтра уезжаю. А я ещё подруге сообщила, что здесь чудесно, и чтобы она приезжала.
  - Что, прямо завтра и уезжаешь? - спросил я.
  - Ах, Пик, ты неплохой мальчик, но ты не представляешь, как мне это уже надоело.
  - Перестань, Дар, - сказал я. Я вовсе не хотел, чтобы Дар уезжала. - Ты ведь не уедешь?
  - Посмотрим, - сказала Дар.
  - Не нужно уезжать, Дар, - сказал я.
  - Я еще подумаю, - сказала Дар. - Зачем ты мне это говоришь? Я не хочу, чтобы из-за меня ничего не случалось.
  - Какие глупости, - сказал я. - Что из-за тебя должно не случиться?
  - Ладно, - сказала Дар. - Ничего.
  Мы потанцевали еще немного в разбегающихся звёздах, а потом к нам притиснулся Фат.
  К моему удивлению, он довольно твёрдо стоял на ногах. Он был с девушкой.
  - Вот, познакомьтесь, - сказал он. Мы познакомились. Лица девушки в темноте я не разглядел.
  - Мы будем танцевать, - сказал Фат и, взяв девушку за плечи, отошёл.
  - Ты не хочешь выпить по коктейлю? - спросил я у Дар. Она неопределенно мотнула головой. Я решил, что она согласна.
  - Пойдем тогда.
  Мы вышли из зала, и в глаза ударил резкий свет.
  Мы выпили у стойки по коктейлю. В дальнем конце стояли Корка и его друзья. 'Где он таких отыскал?' - снова подумал я. Они занимались тем, что напивались. Корка, увидев меня, наморщил лоб.
  - Пик! - сказал он. - Постой, - это он сказал самому себе. - Ах, да! Пик, здесь Лагуна был.
  - В самом деле? - обрадовался я. - Когда?
  - Только что, - сказал Корка. Он был сильно пьян, но держался сносно. - Он проходил мимо.
  - Про меня спрашивал?
  - Нет, - сказал Корка.
  Странно, подумал я. Я обругал Лагуну про себя. Образина. Ходит где-то, когда он мне нужен. Друг называется.
  Дар подергала меня за руку. Я совсем забыл про нее.
  - Эй! - нежно позвала она тонким голосом. - Ты чего?
  - Ничего, - сказал я. - Прогуляться не хочешь? - В моем взгляде появились внимание и интерес.
  - Идем... - сказала Дар. - Только мне нужно... - Тут она замялась, вспомнив о чем-то. Она посмотрела в сторону.
  Я тоже посмотрел в сторону. Ненаблюдательный я человек, подумал я. За одним из столиков сидел третий из компании Корки. Их трое приехало из столицы вместе с Дар.
  Тот, что сидел за столиком, смотрел на меня. Нехорошо смотрел. Я потянул Дар за руку.
  - Идем.
  Парень за столиком встал, не спеша подошел ко мне и сказал:
  - Друг, можно тебя на минутку?
  - Можно, - сказал я.
  Дар посмотрела на него, на меня, ничего не сказала и отвернулась.
  Тогда я сказал:
  - Дар! - И вопросительно посмотрел на нее.
  Дар порывисто шагнула к парню и сказала:
  - Стиль, оставь его в покое. Я прошу тебя.
  - Ты меня не проси, - сказал Стиль сквозь зубы. - Помолчи лучше.
  - Стиль, я повторяю...
  - Не вмешивайся, - отрезал Стиль. - Ты идешь? - сказал он мне.
  - Ну... - сказал я неопределенно. - Если ты настаиваешь...
  - Настаиваю, - сказал Стиль. Он начинал злиться, повернулся и пошел. Я пошел за ним. У него была широкая спина в клетчатой рубашке и подтяжки крест-накрест.
  Дар проводила нас долгим взглядом.
  - Я буду здесь, - вдруг сказала она громко.
  Я, не оборачиваясь, кивнул.
  На улице было темно.
  - Слушай, ты, - сказал Стиль, поворачиваясь ко мне. - Я долго говорить не хочу. Или ты отцепишься от Дар, или...
  - Или? - сказал я насмешливо.
  - Или я за себя не отвечаю.
  Я рассеянно огляделся по сторонам. Темно. Никого. Хорошо.
  - Слушай, мальчик, - сказал Стиль. Он был старше. - Слушай, птенчик. Я из тебя отбивную сделаю. Ты не в те игры играешь. - Он придвинулся совсем близко и дышал мне в лицо.
  Я снова огляделся.
  - Что ты все головой крутишь? - рассердился Стиль. - Ты ноль на побережье. Никто тебе не поможет, понял, щенок?
  - Ай-ай-ай, - сказал я сказал я укоризненно и слегка возбужденно: - Какой ты невежливый, дядя!
  Видимо, он хотел замахнуться, но я, не дожидаясь этого, добродушно пожал ему руку, он отшатнулся, и я стиснул его руку несколько раз, и отскочил.
  Он, однако, стоял на ногах, и даже пытался сделать какой-то выпад, а потом стал падать. Я снова осмотрелся. Парень не шевелился. Пускай отдохнет.
  Я вернулся в помещение. Дар стояла спиной ко мне. Рядом с ней стоял товарищ Стиля. Они не разговаривали. Я подошел к Дар сзади и обнял ее.
  Она спокойно повернулась, держа в руке бокал.
  - Привет, - сказал я.
  Она смотрела на меня в течение какого-то времени, а потом сказала:
  - Это ты.
  - Ага, я, - сказал я почти весело. - Ты мне не рада?
  Она промолчала. К нам подошел Корка.
  - Знаете, мне здесь не нравится, - сообщил он. - В соседнем зале куда лучше. Идемте туда.
  Мы пошли в соседний зал. Там действительно было лучше.
  Мы уселись за свободный столик и стали разговаривать и смотреть по сторонам. Сюда же пробрались Фат со своей подругой.
  Я сидел рядом с Дар. Было приятно смотреть на нее. Я просунул руку вдоль спинки стула и положил ладонь на талию Дар. Она посмотрела на меня. Мы разговаривали и пили. Разговор был ни о чем. Это был самый пустой разговор на свете.
  Я решил, что мне тут порядком надоело. Я сказал Дар:
  - Идем.
  Перед баром восседала труженица Нектар в полной боевой раскраске.
  Проходя с Дар мимо стойки, я вдруг заметил Витамина, нависшего над кем-то, сидящим на стуле.
  Рядом стоял приятель Стиля. Витамин поелозил над сидящим, что-то с ним делая. Я осторожно обогнул их и заглянул сбоку. Витамин говорил:
  - Жулик, мошенник! Аферист, а? Попался бы он мне. И как ты просмотрел? - сказал он укоризненно товарищу Стиля. - А, брильянт?
  Тот растерянно пожал плечами.
  - Я и не заметил...
  - Эх, ты, лопух. Здесь тебе не твоя худосочная столица. Здесь надо держать ухо востро.
  Я, вытянув шею, наблюдал. На стуле, запрокинув голову с закрытыми глазами, был усажен сам Стиль. Лицо у него было в синяках. Непонятно, откуда они появились. Он был весь истерзан, как после жестокого побоища. Я же по нему только слегка прошелся, чтобы остыл. Даже не улыбался.
  Витамин расстегнул ему его клетчатую рубашку, легонько хлопал по щекам, потряхивал. Стиль медленно приходил в себя, но глаз еще не открывал.
  - А, зараза! - сказал Витамин. - До сих пор был без сознания.
  Он длинно и витиевато выругался и даже сплюнул. Я скосил взгляд. Дар смотрела на Стиля во все глаза. Они у нее были широко распахнуты, и их выражение было совершенно непонятно.
  Приятель Стиля толкнул Витамина в бок и показал на меня. Ему не понравилось мое внимание и, кроме того, он кое в чем меня подозревал. Витамин уставился на меня.
  - Здорово, - сказал он. - Ты здесь?
  - Я все время был здесь, - сказал я.
  Витамин посмотрел на Стиля и сказал мне:
  - Нет, ты видел? Угостили парня и оставили. Как это называется?
  - Да, нехорошо, - сказал я вяло. - Хулиганство.
  Витамин покачал головой. Приятель Стиля смотрел на меня подозрительно. Я неожиданно для себя разозлился.
  - Что ты тут уставился? - сказал я ему.
  У него округлились глаза.
  - А что такое? - сказал он с вызовом.
  - Тебе что-то не нравится? - спросил я. - Ну да, я поговорил с твоим другом. Могу и с тобой побеседовать. Даже растолковать могу.
  Витамин посмотрел на меня, на Стиля, на его приятеля Акцента, на Дар. Он начинал соображать.
  - Ну и растолкуй, - сказал Акцент. - Что, думаешь, боюсь? Мы еще по...
  Витамин степенно подошел к нему и положил руки на плечи.
  - Ты это брось, - сказал он серьезно.
  - А ты его дружок? - сказал Акцент. - Я это сразу понял.
  Он внезапно замолчал, потому что отзывчивый Витамин чуть не врезал ему.
  Мы - я и Витамин - отошли в сторону. Мы стали смотреть друг на друга. Витамин был трезв, до обидного. Игрок был очень изысканно одет: модный костюм, галстук.
  Витамин был красавчиком. Густые брови дугой, как у девушки, светская улыбка. Его красота была ослепительной и безусловной, она была даже какой-то терпковатой, как аромат дорогих духов.
  На шею ему вешалось столько, что после вечеринки вид у него от интриг был слегка обалделый.
  Дар, оставшаяся у стойки, поглядывала на него, и я, заметив это, заскучал.
  - Как твое дело? - спросил я.
  Как-то раз в школе Витамин единственный верно решил задачку. Все смотрели на него с осуждением. Не мог класс простить ему такой капитальной проделки.
  Индивидуалист Витамин временно раскаялся - мало ли что рабски покажется самому, отдельно от всех.
  - Штамп опередил меня. Вот плут! Считает бедняга плохонько, цифрочки путает, но шуту очень нравится этим заниматься. Баловство одно. Глянь, наливает без меры. Как не свое. Сплошной разор. Нет пользы себе, нет пользы обществу. Абсурд подучил брильянт маленько, для видимости, и ладно. Спелись клоуны. Сговорились. Но не в коня корм, - процедил Витамин, при всем своем лоске имевшем деревенскую родословную. - А я такие махинации с детства проворачивал, всех надувал, по-честному, и - не нужен! Всё наоборот. Никакой связи, а результат - пожалуйста! - загорячился Витамин, задетый за живое. - Но это же неестественно - приспосабливаться любым способом. Абсурдно. Искусственный отбор! Помогать надо достойным. Кому нужны подачки, угощения? Даже если ты чахлый, ни на что не годишься, так хоть закалишься. Торговля - искусство неравноценного, но взаимовыгодного обмана. Глаза клиента разгораются на яркую этикетку, и ничто превращается в нечто. Это уметь надо. Не всем дано. А чудес не бывает. Вывод? Я здесь не нужен. Расстарался метод. Выставил меня мошенником. Помнишь Досуга из астрономического кружка? Толковый такой. Любит звезды. Наблюдательный был, с кругозором. Абсурд виртуозно изобличил в нем ябеду. Без единого аргумента. Состряпал сплетню, гадко нацепил ярлык. Мигом все поверили, и козырь выпал из колоды. Наш Метод тасует серость. Равные условия! Педагог! Бездари так и расцветают, как в парнике. Зато ручные... Поэзия!
  - Слабых надо защищать, - сказал я. - Это естественно.
  - Да. Не лежит на поверхности, - сказал Витамин. - Естественно...
  - Сам всегда так говоришь.
  Перед глазами встали кадры из фильма про спорт: бегуны на финише. Они напрягаются из последних сил, чтобы обойти соперников, лица обморочно искажены, пот заливает глаза, зубы оскалены.
  Я посмотрел на Штампа. Он был совершенно спокоен.
  Никакого намека на рывок.
  Витамину, конечно, здесь самое место. С его данными. Но он здесь не находится. Есть Штамп. И это данность. Шут Штамп, не умеющий считать, а нелепо, смешно выглядит Витамин. Значит, может быть и так?
  Витамин намеренно не пожелал воспользоваться ничьей протекцией. Таких возможностей у него не счесть, а у Штампа - никого. Абсурд вот нашелся.
  Что такое скромный школьный метод против местного магната, отца Витамина. Но Витамин решил, что его личные качества превзойдут все. Он отделил их от прочего.
  Он ошибся. Его личные качества стали лишними. Без прочего. Где равные условия?
  Витамин неуязвимо воспрял.
  - Знаешь, у тебя дома такое творится! Что-то сверхъестественное! Такая музыка! Поэзия! По полной программе!
  Мать постаралась, подумал я и усмехнулся. Они отлично обходятся без меня.
  - Вот в чём незадача, Пик, - сказал Витамин. - Твоя Ореол совсем спятила.
  - Ореол? Ты с ней говорил?
  - И очень жалею об этом. Она влюбилась в меня или как там это называется у них, у тинэйджеров. Я старался быть вежливым, но вышло только хуже. - Он понизил голос. - Она при всех... понимаешь? Совершенно не стесняется. Мой такт всё испортил. Я разозлился, но она опять всё расценила по-своему. В общем, еле ушёл в антракте. А у меня ещё этот роман с Нектар. Мы едем в столицу. Не могу спокойно смотреть на этот воск. В столице всё чётко. Никакого хаоса. В большом городе никому ни до кого нет дела. Отведу душу в казино. Вино, женщины, азарт. Вот настоящая жизнь. Нектар берёт машину у своего папаши. Одно утешение, что если разобьём машину и на этот раз, то это будет её машина, а не моя. Не мешает проверить её чувства.
  Витамин объездил всё побережье со своими девицами, пользуясь их машинами.
  - А как мой подарок?
  - Машина мечта. Где ты ее взял? Я еще не во всем разобрался. Какие-то космические технологии.
  - Ещё не починил свой раритет?
  - Что ты! Времени нет. И средств.
  - Конечно. Кто бы сомневался.
  - Вот, одолжился у дебютанта, - сказал смекалистый Витамин. - Не в службу, а в дружбу.
  - Теперь ему ввек не рассчитаться.
  - Прибыли ему так и так не видать, - развязно сказал отверженный богач. Состоятельный Витамин всегда был всем должен.
  - По-моему, всех девиц интересует только мой капитал, - посетовал Витамин на расхождения во взглядах. - А если убрать его? Зачем им я? Чужая душа потемки. Поэтому у меня с Нектар все закончится. У нее с братцем до сих пор одна комната, как в каталажке. Надеялась, вундеркинд уедет в столицу. Вишь ты, что отколол, лодырь. Где родился, там и пригодился. С ума сошел! Родители ее, конечно, люди достойные, но башмачники. Зачем ей я? Мотив еще не причина. Нехорошо, когда нет причины. Когда без явной причины. Только стимул. Пусть ее будет не видно. Но хотя бы знать, что она есть. Объективно. А если убрать мой капитал? Чтобы остался только я? Мот.
  - Им будет нравиться твоя породистая внешность.
  - Поэзия! - расчувствовался даровитый Витамин. - Какой простор для воображения! А если убрать ее? Внешность обманчива.
  - Останутся характер, поступки. Характер у тебя ого-го! Кремень.
  - Из выгоды можно притворяться, озверело совершать хорошие поступки. Как Абсурд.
  - Тоже ложь, бессловесная оболочка. Шелуха, - вынужден был согласиться я. - Не бери в голову.
  - Вот беда. А где же я? - растерялся самобытный Витамин. - Получается, без оболочек меня нет?
  - Надо отделить одно от другого. Чтобы отличить.
  - Чур не надо, - онемело улыбнулся Витамин. - Мне систематически ухаживать недосуг. А ты что, хочешь, чтобы тебя любили за одни душевные качества? - И он громко расхохотался, затем еще и еще. - Без прикупа? Всё это лирика.
  - А как же твоя репутация?
  - Да дебош с ней, с репутацией.
  - Мне ничего не нужно говорить Ореол?
  - Боже упаси! Считай, что я тебе ничего не говорил. Да-а... Нектар - настоящий тигр, тигрица. Но она мне нравится. Скоро тряпичница выходит замуж. - Витамин бесприютно рассмеялся и с неистребимым оптимизмом махнул рукой.
  Какие-то неулыбчивые туристы орудовали в уголке - готовили.
  - Не хотят, чтобы им прислуживали? - недоумённо сказал я.
  - Догадливый, - сказал вдруг одноглазый мужчина. - Глазастый.
  Он принялся перекладывать порции в тарелку, как-то чересчур резко, и одна полетела в огонь - одноглазый даже зубами заскрежетал.
  За огнём наблюдал однорукий. Он тоже задёргался, умоляюще махнул единственной рукой и чуть не снёс весь мангал.
  - Нервозные какие-то, - сказал я.
  - Они прибыли из столицы, - осведомлённо сказал Витамин. - С мыслями о чудодейственном изъяне в трущобах. Естествознание отдыхает! Будто бы там все второстепенное неминуемо прорастает, если ни на кого не полагаться. Уповают на неисчерпаемый потенциал в них самих, который нужно лишь как-то сопутствующе растеребить. Но только слегка, осторожно, невзначай. Заронить. Зародить. Безыскусно.
  - Побочные явления, - задумчиво сказал я вслух. Оккупировали наше побережье, как пена. Уверовали, что это больница. Какая-нибудь супермодная платная клиника.
  - Да они неплохие, туристы, - угодливо встрял Штамп. - Но непутевые. Образованные. Вещи их только сильно будоражат. Лучше бы в наших трущобах ничего не было.
  Откуда, подумал я, этот упорный слух, что в трущобах что-то есть?
  - А так оно и есть, - сказал Витамин. - Ничего и нет, - хладнокровно поддел весь этот ансамбль неприкаянных специалистов отзывчивый толстосум.
  - Зачем же нас п... пугать? - Если уж заика заикался, то основательно, будто на полном ходу спотыкался.
  Мы вместе с Витамином приблизились к одиноко ожидающей Дар, и Витамин, сияя улыбкой, сказал:
  - Прошу прощения, но я должен вас покинуть. Время не ждет. - Он метнул соколиный взгляд на свои часы, сплошь унизанные самоцветами. - Момент! Вы мне кого-то напоминаете, - сказал он Дар. - До свидания. Всего хорошего!
  - До свидания, - сказал Дар, улыбнулась и посмотрела на меня.
  Витамин кивнул нам и удалился стремительной походкой.
  Баловень судьбы был неотразим. Все смотрели на него.
  - Вижу, он тебе понравился, - сказал я Дар.
  Она быстро повернула голову.
  - Очаровательный мальчик.
  - Вот-вот.
  У стойки оставался только Кредо. Ему было не по себе. Опять на витию стих напал. Утратил стимул.
  Откуда-то появился рыжий пропойца Фат.
  - Пик, говорят, у тебя дома великолепный шабаш. Ты знал об этом? Идём к тебе.
  - Нет, - сказал я. - Вы идите. А мы погуляем. Верно, Дар?
  Она пожала плечами, за которые я её держал, и улыбнулась.
  - А мы наведаемся. Потребим, - сказал Фат. - Нам, как Витамину, регулярная сладкая жизнь не по карману. Нам сойдет что попроще. Мимолетное. Надеюсь, нас не прогонят.
  - Тебя прогонишь...
  Мы с Дар пошли по пустынной улице. С океана дул широкий свободный ветер. Небо, огромное и чёрное, было усыпано яркими звёздами. Ветер шевелил всю зелень вокруг, и она монотонно шумела.
  Дар подняла голову и смотрела прямо вверх. Голова у неё закружилась, она покачнулась, и я удержал её, притянул к себе и поцеловал. Она ответила на поцелуй, выпрямившись. Дар задвигалась, выгибаясь, откидывая голову, заставляя меня тянуться к ней. Я чувствовал, какой у неё упругий рот, и какие умелые руки, которые вроде бы ничего не делали, а только иногда отводили вовремя тонкими пальцами мои руки.
  Я почувствовал себя неуправляемым снарядом в её руках, но я уже плохо владел собой, и не хотел владеть собой. Я не хотел владеть собой.
  В темноте ничего нельзя было разглядеть.
  - Успокойся, - прошептала Дар. - Попробуй успокоиться. Деловитость этой фразы удивила меня, и я чуть не засмеялся.
  - Ты мне ужасно нравишься, - горячо зашептал я.
  Дар коротко рассмеялась. Я вспомнил, как она лежала в полуденный зной в прохладной комнате на диванчике и поигрывала ножкой и кусала яблоко.
  - Успокойся! - почти строго прошептала Дар и вдруг, поддавшись сама порыву, обхватила руками мой затылок. Я чувствовал, какое у неё сильное тело, с очень тонкой талией.
  Необъяснимым образом мы зашли в какой-то переулок. Я хорошо знал это место.
  Здесь проходит мощёная дорога с крутым поворотом, а дома вдоль дороги, вплотную к ней, аккуратные, чистенькие, крыши уложены из светло-коричневой черепицы и красной, радующей глаз.
  Небольшая аллея, окружённая густой зеленью, ведёт к старой, светлой даже ночью, крепости, вокруг которой сохранилась ограда из крупных белых глыб, и росли длинные пальмы с жидкими листьями.
  Ночью сквозь ажурные скелеты этих длинных широких листьев видны звёзды, и только когда ветер раскачивает стволы, листья опахалами то закрывают, то открывают сверкающие россыпи звёзд.
  Перед чернеющим входом в древнее казино Маска распластались широкие ступени. Мы не стали заходить внутрь. Мы могли просто споткнуться на ступенях и не понять, что случилось.
  Мы упали в густую траву и медленно катались по ней, приминая её. Трава вокруг была длинной и мягкой, и легко сминалась, не выпрямляясь. Мы расслабленно лежали на ней, глядя в небо. Верх у казино был зубчатый, и зубцы были неровные, будто подпиленные.
  Верхушки пальм были выше этих зубьев. Вокруг всё спало. Отсюда ничего не было видно, только чернильно-чёрный вход и рельефно обработанные каменные колонны, отстоящие друг от друга. Волосы Дар касались моей щеки. Мы молчали. Я прошептал:
  - Пойдём?
  - Да. Только поцелуй меня.
  Она обхватила меня, беспомощно зашарив руками по моей спине, сминая рубашку, и у пальцев сзади обнаружились острые ногти, я чувствовал горячее, жаркое дыхание. Тонкие волосы были мокрые.
  Мы долго лежали, и Дар принялась меня целовать, легонько, одними едва уловимыми касаниями губ, и я улавливал краем глаза бледнеющее пятно её лица. Мы обменивались невидимыми друг другу взглядами, у меня перехватывало дыхание, и это продолжалось очень долго, я потерял счёт времени, да и какое это имело значение, ничего не имело значения, кроме нас.
  Дар была неутомима, она тянулась к новым поцелуям.
  Она ничего не говорила, не нашёптывала никаких ласковых глупостей, молчала, блестя влажными глазами, взъерзывая от нетерпения, которое охватывало ее поминутно, неутоленно, ненасытно.
  У нее было прекрасное тело, и я оценил это в полной мере только сейчас.
  Время будто бы обмерло. Мы лежали неподвижно. Я чуть шевельнул плечом. Интересно, который сейчас час... От неожиданности я вздрогнул. Мне показалось, что чернота успокоившихся крон пальм начала розоветь; но это мне только показалось.
  Но небо явно посветлело, и теперь сквозь тёмные силуэты окружающих нас пальм была видна глубокая, внушительная, синяя бездна вверху с горстками звёзд.
  Мы пролежали неопределённо долго, и Дар притихла, но не спала, а просто отдыхала на моей руке, тесно прижавшись ко мне, и было уже утро, несмотря на то, что вокруг стояла прозрачная темнота, я знал, что вот-вот начнётся рассвет. Я подумал, что нужно уходить отсюда.
  - Давай попробуем встать, - сказал я, и мы тихо засмеялись.
  Сначала поднялся я, прогнулся в пояснице. Я чувствовал себя утомлённым, но голова была чистая, как всегда. Я зевнул, зажмурив глаза, и с улыбкой посмотрел на Дар. Она продолжала лежать, разбросав руки и ноги по многострадальной траве. Я рывком вскинул Дар в воздух, крепко прижав к себе.
  Она даже не вскрикнула, только улыбалась, и в ее глазах, живых, томных, красивых вновь заплясали искорки. Я подумал, что никогда не видел таких красивых глаз. В них не было особенной глубины, но один их взгляд электризовал. Я ослабил захват, и Дар коснулась земли.
  - Теперь я провожу тебя домой. Так?
  Дар задумалась.
  - Не знаю... - сказала она. - Может, и так. - Она примолкла.
  Я с интересом смотрел на нее.
  - А может, и не так? Да?
  - Пик, - сказала она, поднимая брови и глядя вниз. - Мне не совсем удобно появляться дома в столь поздний час. Тем более в гостях.
  - Да ладно тебе, - сказал я. - Я понимаю. Наверно, Корки все обмирают. А еще чадо их заявился пьян... Бедный Корка! Ему такой скандальчик вкатят.
  Улочка вела к океану. Камни хранили дневное тепло. Я держал Дар за руку.
  - Ты его давно знаешь?
  - Кого? Корку? Не очень.
  - Он что, приехал откуда-то?
  - Вероятно. Я не интересовался. Когда он появился, его все задразнили, Он, знаешь ли, такой удобный объект для насмешек. Его отец купил виллу рядом с нашей. Мы стали соседями. А ты что у него делаешь?
  - Я? - Дар удивилась. - Я гость. Гостья я.
  Она - гость. Из столицы.
  В огромном городе, рожденным цивилизацией, расцвет великого множества самых невероятных услуг и невиданного разнообразия вещей, расточительно изготовленных только для комфорта.
  Я не любил мегаполис и никогда не скрывал этого. Всегда, волей-неволей, складывается типичный образ жителя какой-то местности. Образ жителя большого города я никогда представить себе не мог. Слишком уж они разные там, люди. Их там масса. Когда я вспоминаю об этом, и когда я вспоминаю город, я невольно содрогаюсь. А ведь это рядом. Сразу за размежевывающей нас зловонной мусоркой. И начинается, и начинается. Голова кругом идет. Ну его, этот травмированный город.
  Мы вышли к океану. Снова подул ветер, и океан сердился. Волны стремительно накатывались на песок.
  Когда ветер утихал, было слышно, как океан устало и сонно дышит, и волны грозно шумят по всему берегу.
  Песок сверху был прохладный, а затем теплел, стоило только погрузить ногу поглубже в его зыбкую тягучую массу.
  Далеко на горизонте появилась багровая точка - краешек солнца, то и дело скрываемый волнами, - она росла, и всё вокруг, тёмное, недвижное, неясное стало розоветь.
  А небо было уже совсем светлым. Цвет его был чистым-чистым, густо-голубым, в центре темнота, расходящаяся почти до краёв, и светлая, как мечта, полоска, окаймлявшая горизонт.
  Пальмы горделиво высились тёмными зонтиками на фоне этой полоски.
  Рубиновый диск солнца высунулся еще из океана. По поверхности протянулась дрожащая красная дорожка. У самого берега волны дробили её. Воздух был очень свежий.
  - Хорошо, да? - сказал я Дар.
  - Я больше люблю закат, - сказала она.
  - При чем тут закат? - сказал я. - Я тоже люблю закат.
  - Но рассвет тоже красиво, - сказала Дар.
  Солнце наконец высунулось из волн и неудержимо начало подниматься. Стало светло.
  - Куда ты меня ведёшь? - спросила Дар. - Ты обманываешь меня?
  - Приехали, - сказал я. - Какая разница?
  Дар помолчала, а потом сказала:
  - Хорошо, куда мы идем?
  - К солнцу, - сказал я. - Нет, кроме шуток.
  - К солнцу, так к солнцу, - сказала Дар равнодушно.
  Показались большие белые валуны. Лодка была на месте.
  - О, - сказала Дар. - Судно.
  - Ага, - сказал я и стал тащить судно к воде.
  - Я пока умоюсь, - сказала Дар.
  Я кивнул, и она побежала - лёгкая, грациозная, прижав локти к бокам. Волосы сзади расходились.
  У воды она походила, осторожно наклонилась, держа согнутые колени вместе, и зачерпнула ее ладошкой.
  Я столкнул лодку в воду и подождал Дар. Она зашла в воду, уцепилась за борт и уселась у руля. Я взялся за вёсла.
  Грести было трудно, я чувствовал свои ватные руки и ноги. Временами находила мысль, ставшая уже воспоминанием, о прошедшей ночи, и я даже засомневался - было ли всё?
  Дар переместилась на корму и сидела, подобрав под себя согнутые ноги. Брюки были закатаны до колен. Вид у Дар был отсутствующий, она задумчиво смотрела вдаль, подперев кулачком щеку.
  Сейчас она выглядела почти незнакомой, и я подумал, что там, в мегаполисе, у неё своя жизнь, мне чуждая, свой круг, мне чуждый.
  Я налёг на вёсла. Я направлял лодку вдоль побережья, туда, где берег пустынный на огромном протяжении, и пальмы торчат из ровного, как доска, пляжа, и между ними пронзительно свищет ветер, ничем не сдерживаемый.
  Грести туда, конечно же, нет смысла.
  Я кинул грузило за борт. Леса задрожала и, натянувшись, пошла в глубину. Дар безучастно посматривала на всё это. Мне не понравился её взгляд.
  Уверен, она подумала, что я - дитя природы и, забыв обо всём, самозабвенно гребу, разматываю снасть, чувствую, словом, себя в своей стихии.
  Может, я и в самом деле так выгляжу, но всё равно.
  Я закрепил катушку и, подсев к Дар, обнял её, стараясь, чтобы на лице не появилось идиотской улыбки, другой тут быть не могло.
  - Что с тобой? - спросил я.
  Дар быстро взглянула на меня, опустила голову и заморгала. Я сжал её покрепче одной рукой и попытался заглянуть в глаза. Она не прятала взгляд. Глаза её были спокойны и ясны.
  'Гм', - сказал я про себя, внезапно почувствовав, что, вздумай я сейчас поцеловать её, она бы не позволила. Какая перемена в человеке.
  Я это ясно почувствовал и отодвинулся. Кажется, она мне была благодарна за это. Я подумал, что совсем ещё плохо разбираюсь в душевном состоянии ближнего.
  Я зевнул. Леса тянулась за борт, рассекая толщу воды. На ней повисло несколько капель. Меня потянуло в сон. Я взялся за борт и заглянул в воду. Цвет её был неприятным, тёмным, выдавая большую глубину.
  Под лодкой, под тонким слоем дерева была бездна, как отражение неба.
  Я вытащил подряд несколько рыб, а тут нацепилась ещё одна. Я не стал её даже вытаскивать, и она поплыла за нами.
  Я погрёб к берегу, чувствуя, как быстро устаю, уже после нескольких гребков. Волны вокруг были невысокие, и среди этих волн вдруг появился огромный серп и, взрезая поверхность, быстро пошёл прямо на лодку.
  Дар закричала. Это была здоровенная акула, и серп у неё был темного пластилинового цвета, упругий, толстый и блестящий.
  Я только и успел, что схватиться покрепче, но в последний момент акула свернула и прошла за кормой, вплотную к корме, и зацепила хвостом лодку.
  Дар завизжала, и визжала, не переставая, лодка тупо и крупно вздрогнула и закачалась, и мы чуть не вывалились. Леса натянулась до отказа и лопнула.
  Огромная черная распластанная тень скользнула под лодкой, плавник исчез, и видно было, как очень крупная акула, еле двигая хвостом и с неподвижными плавниками, белобрюхая, растворилась в мрачной глубине.
  Я держал Дар за плечи. Она сильно дрожала и всхлипывала, постукивая зубами.
  - Эй, эй! - говорил я, встряхивая её. - Эй, девочка моя, перестань! Я прошу тебя!
  - Это... ик! Это же... ик! - сказала Дар, в ужасе тряся головой.
  - Молчи! - сказал я. - Это восторг. Самый обыкновенный. Сейчас пройдёт. Вот увидишь.
  Я долго успокаивал её, но пришлось сесть за вёсла, потому что лодку понемногу утягивало в океан.
  Я грёб, не останавливаясь, до самого берега, и совсем обессилел. Проклятая рыба. Снасть унесла. Девушку испугала. Меня тоже. Но какая же она была большая.
  Я вывалился из лодки на мелководье и так лежал, омываемый прозрачной водой. Волны то и дело подталкивали меня в спину, я распластался в воде.
  Перед носом был песок, и откатывающиеся волны увлекали рой песчинок с собой, и они тонко звенели.
  Дар села на песок и обхватила руками колени.
  - Пик! - позвала она спустя какое-то время.
  - Да... - сказал я. В воде было очень хорошо, и снова хотелось спать.
  - Я есть хочу! - жалобно сказала Дар.
  Я оттолкнулся руками и сел в воде. Волны стали толкать меня в бок.
  Я вздохнул.
  - Ты уху любишь?
  - Сейчас я всё люблю.
  Я потащил лодку из воды, и очень хотелось ругаться, но я сдерживался, а лодка стала раз в десять тяжелее. Набухает она, что ли, от воды.
  Я быстро сварил уху, она получилась вкусной, дымящейся, но почему-то я не испытывал никакого аппетита, да и Дар едва прикоснулась к ней, и после этого мы прилегли под пальмой.
  Звук послышался со стороны трущоб.
  Дар стала зачем-то озираться, потом высвободилась из-под моей руки и посмотрела по сторонам.
  - Ты что? - лениво спросил я.
  - Ты спи, - сказала Дар. - Закрой глазки... - она приложила пальцы к моим глазам, закрывая их, - и спи. Хорошо? Я сейчас приду и тоже буду спать. Ты меня понял, Пик? - ласково спросила она.
  - Вижу седьмой сон, - сказал я, поворачиваясь.
  Дар быстро поцеловала меня и ушла легкими шагами, неясный звук которых тут же исчез, оборвался.
  Вокруг было только бездонное небо, и безбрежный океан, и бесконечный пляж, ровный-ровный, и редкие пальмы, уходящие вдаль, и гудящий ветер, и неподвижное солнце.
  Я открыл глаза. Дар стояла на дюне и смотрела вдаль.
  Я снова закрыл глаза.
  Только сейчас, когда было тепло, уютно лежать в глубоком песке, и можно было слушать завывания ветра, тело охватила страшная вялость. Я был почти разбит. Я чувствовал свой пульс, глухой и ровный, и тело было где-то далеко-далеко, но сразу уснуть я не мог.
  Я лежал, ни о чём не думая, до тех пор, пока песок рядом не зашуршал, по закрытым глазам прошлась тень, и Дар, томно потянувшись всем телом, улеглась возле и придвинулась ко мне.
  Я, не открывая глаз, вытянул полусогнутую в локте руку, и она положила свою головку мне на плечо и задвигалась, устраиваясь поудобнее, и затихла.
  - Такая глушь, - сказала она тихо. - Жуть...
  - Сильно испугалась? - спросил я негромко.
  - Чуть не обалдела от страха, - сказала Дар. - Я думала, она на нас нападает.
  - Это что, - сказал я. - Вот когда они действительно нападают, а ты не в лодке, а в воде...
  - Брр... - сказала Дар.
  - Все радости жизни. Барахтаешься, как куколка, а снизу эта слонообразная туша идёт под косым углом...
  - Хватит, - сказала Дар. - А что, с тобой такое было?
  - А я о чем, - сказал я и замолчал.
  Дар тоже помолчала, а потом спросила:
  - А что было дальше?
  - У меня от страха выросли крылья, и я воспарил к небесам.
  Дар улыбнулась.
  - Нет, правда.
  - Это было около самого берега, но там дно, понимаешь, обрывалось сразу. И ни с того ни сего эта зверюга - я так и не понял, что это было, но размерами с мамонта - появилась. Мы успели ее заметить под водой - все видно. Почему-то я позже всех ее заметил. Она как кинется ко мне. - Я замолчал, переживая. Дар легонько толкнула меня локтем. - Ударила своей башкой, или как там это у нее называется, я - фонтаном вверх. Она, конечно, сглотнула бы меня, как малька, но промазала. А все уже повыскакивали, как пингвины, на берег. Знаешь, как пингвины выскакивают из воды?
  - Что? - спросила Дар. - Пингвины?
  - Неужели не видела?
  - Видела,- сказала Дар. - Кажется.
  - Это умора, - сказал я убеждённо. - Как из катапульты.
  - Да, умора, - сказала Дар. - А что дальше было?
  - Пока туша разворачивалась, пока разгонялась заново, я уже висел на скале, причём отвесной.
  - Страсти какие в этом океане, - сказала Дар. - И давно ты ведёшь такую жизнь? С детства?
  - Нет, почему же. Не с детства.
  Дар удивилась и даже открыла глаза.
  - Ты что? - спросил я.
  - Я была почему-то уверена, что ты здесь родился и живёшь всё время.
  - Да нет. Прижился.
  - А где ты жил раньше?
  - В столице.
  - Где, где? - переспросила Дар.
  - В столице.
  - Вот как? - сказала Дар. Похоже, она была озадачена.
  - Чем ты удивлена?
  - Когда ты перебрался сюда?
  - Мы переехали, когда я был совсем ребенком. Жизнь в столице требует средств, и немалых.
  - Да, да, - сказала Дар. Она помолчала в нерешительности взяла меня за руку. - Извини, - сказала она просто, - мне самой неловко, я приняла тебя за простодушного провинциала. Не во всех отношениях, разумеется, - добавила она спокойно, с затаённой усмешкой. - Но, в целом, увидев тебя, я решила, что передо мной - наивный увалень.
  - Это когда? - спросил я лукаво. Я тоже открыл глаза.
  - Ах, ты! - сказала Дар, мягко улыбаясь. - Признайся, что ты там делал?
  - Тебя искал, - сказал я. Я оценил её спокойную откровенность. Про провинциала.
  - И как? Я тебе понравилась?
  - О! - только и сказал я. - Бездна чувств.
  - Ну, ну, как бы не так, - сказала Дар, - так я и поверила, чтобы сразу бездна чувств.
  - Смотря каких.
  - А, это другое дело.
  - А я тебе понравился?
  - А зачем тебе это знать?
  - Хочется, - сказал я.
  - Не нужно тебе этого знать, - сказала Дар и поцеловала меня. - Тем более, что тебе это самому известно.
  - Ладно, - сказал я, - пусть.
  - Я хочу искупаться, - сказала Дар. - Искупаемся?
  - Да.
  - Тогда раздевайся. - Сама Дар разделась очень быстро, я даже удивился.
  Мы пошли к воде. Дар шла рядом и мягко улыбалась мне, когда наши взгляды встречались. Я шлепнул её, и она отскочила далеко от меня, разбросав длинные ноги.
  Мы понежились в чистой воде на мелководье, потом стали сохнуть и жариться на солнце. Дар подбирала какие-то ракушки и с удивлением их рассматривала.
  - Одень рубашку, сгоришь, - сказал я, но она потянула меня к пальме.
  Мы лежали, как прежде, щека к щеке, и я слушал ровное дыхание Дар, и всё остальное было далеко-далеко.
  Где-то там остался родной городок, уютный, погребённый под зеленью, погруженный в многолетнюю спячку, осталась мать с её ночными гуляниями, оставался верный Лагуна, чуткий, всепонимающий друг, остались бесчисленные праздники детства, а здесь были только унылый вой ветра над океаном и покачивающиеся, поскрипывающие пальмы.
  Дар повернула голову с покойно прикрытыми глазами. Губы были приоткрыты, и видна была влажно и тускло поблёскивающая полоска зубов. Я почувствовал влечение, и мы начали вяло, как бы нехотя, целоваться. Дар открыла глаза, взъерошила мне волосы и стала смотреть, что из этого получилось.
  - Какой ты смешной... - прошептала она.
  - Да? - сказал я тоже шёпотом.
  - Да... Просто ужас до чего смешной.
  Она провела ладонью по моим волосам, полуразвернулась, скрутившись в талии, взяла растопыренной рукой мой затылок, прижалась губами к моим губам, и мы долго целовались, а потом я начал целовать шею девушки, добираясь до подбородка, гладкая кожа натянулась, Дар в это время замирала, сильно откинув голову назад, блуждая бездумным взглядом где-то в высокой густой кроне пальмы, и тихо вздрагивала от прикосновений, прогибаясь назад все сильней и сильней, по шее и тонким, обнаженным выше локтей рукам проходила дрожь, как озноб. Глаза девушки закрывались, волосы перемешались с песком, а по лицу пробегали, как тени от облаков, красные пятна, как скользящий румянец, голова вдавилась в песок и в ствол пальмы, она резко напряглась, уперлась мне кулачком в грудь. Я лежал, чувствуя жар во рту, и все куда-то плыло, плыло и никак не могло остановиться.
  Дар приподнялась, у неё появились силы, она, быстро осмотрев моё лицо, стала целовать его, тихо улыбаясь, это длилось долго, и я совсем забылся, как во сне, а в глубине глаз Дар что-то вспыхивало и гасло, взгляд был то сосредоточенным, то почти безумным и, глядя в эти глаза с испытующими искорками, я сам поражался своим чувствам.
  Мы были счастливы и, когда солнце нехотя перевалило за зенит, бесконечно усталые, уснули в объятиях друг друга, сном безмятежным и беспробудным, как дети.
  Когда я проснулся, была ночь. Я лежал и смотрел на звёзды.
  Проснулась и Дар.
  - Пик... - шепнула она.
  - Да?
  - Уже ночь? Мы с тобой проспали весь день.
  - Ты выспалась?
  - О да. Как темно и ветра нет. Это океан так шумит?
  - Да. Послушай, тебя искать не будут?
  Дар помолчала, потом сказала равнодушно:
  - Пускай ищут.
  - Среди ночи, тебе, гостье, тоже, наверное, неудобно появляться.
  Она засмеялась.
  - Ладно, всё в порядке. Я вся в песке, Пик.
  Я привлек ее к себе. Губы у нее были теплые.
  Вокруг было очень темно. Луна только начинала показываться.
  Я пошёл по влажному песку у самой воды. Океан был очень спокойный.
  Дар отстала. Я слышал, как она запрыгала на одной ноге, разуваясь на ходу, и как зашла в воду, и как вода захлюпала.
  - Эй! А мы правильно идём?
  - Конечно. У тебя возникли сомнения?
  - С тобой? Никогда. - Она засмеялась и стала догонять меня. Её смех разносился по всему пляжу. - Веди меня, мой друг и повелитель! - торжественно сказала она и снова засмеялась.
  Мы уже довольно долго шли медленным шагом, и Дар висла на мне, иногда забредая в воду, и кристальные волны с тихим журчанием накатывались на пятки.
  Взошедшая луна ровно освещала пляж, и её свет лежал на унылых листьях редких пальм.
  - Я слышала, у вас есть трущобы. Там очень страшно?
  - Глухое место, особенно ночью. Старое строительство. Развал.
  - А что там строили?
  - Не знаю.
  - А почему развалилось?
  - Неизвестно.
  - У вас настоящая провинция. Никто ничего не знает и ничем не интересуется.
  - А что здесь интересного? Ничего.
  - А школу ты никогда не пробовал бросать?
  - Пробовал.
  - Я тоже. У меня, понимаешь, нет никаких способностей к наукам. Но учусь я хорошо. У меня хорошие отметки.
  - Ты и не будешь никогда заниматься науками, - обнадежил я её.
  - Но ведь надо хорошо учиться, - возразила Дар зачем-то. - Надо.
  - А сколько тебе годиков?
  - Ну, это неважно. Мало еще. Послушай, Пик, совсем не видно огней, разве мы так далеко уплыли? Постой... мы же идём в другую сторону.
  - А ты только сейчас это заметила?
  А вдруг праздник начнется? Сам по себе, автоматически, без причин. От заветного обмана. Как раньше.
  - Пик! Что ты задумал? Подожди. Подожди же! - Она схватила меня за руку. Её рука слегка дрожала. Она всматривалась мне в лицо. - Пик! - громко и жалобно воскликнула она, присев, и лицо её плаксиво исказилось.
  - Что с тобой?
  - Я боюсь... я... я... боюсь! - Она попыталась освободить руку, но я не отпускал, и на её лице появился ужас, она сказала: - Пик, перестань, куда мы идём, я боюсь! Я не знаю... - забормотала она. - Мне же говорили. Пик, неужели это ты... нет, я не верю, этого не может быть... - Она порывисто огляделась, вокруг был пустынный пляж и больше ничего, и Дар вдруг обмякла.
  - Дар, что ты? - сказал я. - Чего ты испугалась?
  - Нет, нет, ничего. - Она рассмеялась, но вид у неё был поникший. - Вот не представляла, что всё так будет. Я себе всё представляла по-другому.
  Я уже заметил невдалеке очертания большого строения, дома. Я решил воспользоваться привлекательной возможностью пощипать запасы старины Кредо. И заночевать там можно будет.
  - Ты что, меня боишься? - спросил я.
  - Не волнуйся, я уже взяла себя в руки.
  - Кажется, мы пришли.
  Мы стояли перед огромным особняком.
  - Пик, - сказала Дар. - Отпусти меня.
  - Да что с тобой?
  Она молчала, опустив голову, потом потянула руку, я не отпускал, она рванулась, вырвалась и понеслась с места. Помедлив, я пустился за ней. Она бежала быстро и молча, и я не сразу её догнал. Она повалилась на песок и стала молча отбиваться, я стиснул её, она, сопротивляясь, напряглась всем телом, изогнулась и замерла, глубоко вздохнув. Руки расслабленно вытянулись вдоль побежденного тела. Мы без сил лежали рядом. Я хотел помочь ей встать, но она оттолкнула меня.
  - Это... это не ты!
  - Ну да, - сказал я, ухмыляясь. - Не я.
  Она, глядя на меня, вдруг успокоилась. Перемена в её настроении произошла внезапно.
  - А что это за дом? - спросила она. - И так далеко от города.
  - Сейчас посмотрим.
  - Мне страшно, - предупредила Дар.
  Дом был не такой, как у Кредо. Я перелез через стену и во дворе отодвинул тяжёлые засовы какого-то средневекового вида.
  Дар, ожидавшая одна за воротами, быстро проскользнула вовнутрь и прижалась ко мне.
  Вокруг стояла мертвая тишина. Я толкнул входную дверь. Она неожиданно распахнулась. Дар немедленно отыскала мою руку. Темнота внезапно кончилась. Большой зал был призрачно освещён. Мы вздрогнули.
  С огромного, во всю стену, портрета смотрел Шедевр. Портрет был сделан мастерски, лицо Шедевра, несмотря на такое увеличение, было, как живое. Это впечатление усиливалось тонкой, едва уловимой усмешкой, замершей на его губах.
  - Кто это? - Дар перешла на шёпот.
  Я хотел сказать, но вместо этого шагнул вперёд. Во всём доме никого не было. Ни души. Все двери были отперты.
  Мы с Дар вошли в спальню. Посреди комнаты стояла большая кровать. Дар уселась на неё.
  - Иди сюда, - услышал я её голос.
  Голос был спокойный и сонный.
  Я сел рядом.
  - Спать хочу, - сказала Дар. Она опустила голову мне на грудь. - Ты что, не хочешь спать?
  - Хочу, - сказал я, и Дар, сонно помаргивая, принялась расстёгивать рубашку на мне.
  - Постой, - сказал я и встал.
  Было очень тихо. Рядом Дар спокойно раздевалась.
  - Дар... - проговорил я.
  Она уже почти разделась и собиралась забраться под одеяло.
  Я взял её за плечи и встряхнул. Она была совсем сонная. Она пожала плечами и сонно улыбнулась. Снова пожала плечами.
  Не протестовала, что я её крепко и, наверно, больно сжимаю. Только смотрела перед собой и сонно моргала, и в её томных глазах больше не вспыхивало ни огонька.
  Я повернулся к выходу и резко толкнул дверь. Но на лестнице никого не было. Я бросился вперёд, потому что во мне нарастала неизъяснимая радость.
  ...Я сидел на берегу океана ночью, и всё было, как во сне, и из воды выходила девушка, встряхивая волосами, её фигура была прекрасна на фоне фосфоресцирующих волн, она подошла, смеясь от восторга, и меня обдало свежестью, и я тоже засмеялся, хотя мне было совсем не смешно.
  Над головой, над развалом, висела луна и вовсю светила, а мы смеялись и не могли остановиться.
  
  
  
  Глава 3. Рацион
  
  
  
   Солнечный луч, желтый и слепящий, пробивался сквозь щель.
  Он медленно соскальзывает с большого комода, угрюмо замкнувшегося под толстым слоем пыли, ползет диверсантом к сломанным стульям растянувшись, взбирается на старую софу, отслужившую, отжившую свой век.
  Когда я смотрю на луч, он замирает и упорно не желает ползти дальше. Глазам смотреть на луч больно.
  Пылинки роятся, посверкивая, в снопах солнца, которые брызжут сверху и сбоку. Я отвожу взгляд и краем глаза улавливаю, как рыхлые желтые пятна тотчас, как по команде, тронулись и потянулись друг за другом в плавном хороводе, обволакивая мелкие предметы и ярко выделяясь на ровных поверхностях, каких, впрочем, было немного.
  Чердак был огромный и весь был чем-то завален. Посередине, начинаясь от входа, пролегала тропинка между разными вещами, и видно было, что, когда вещи начинали оползать на тропинку, их отбрасывали в сторону, а те, что потяжелее, оттаскивали.
  Все это напоминало свалку, свалку забытую, никому не нужную. Здесь не хватало только воронья.
  Крыша над головой накалилась, и было душно. Осматривая чердак, я вымазался, как трубочист, потому что пыль лежала плотным ковром на всем, и клубы ее взмывали от каждого движения, и я яростно чихал, поднимая новое облако.
  Куклы не было. Я оставил ее здесь.
  Я задумчиво посидел, глядя по сторонам, и услышал короткий резкий свист. Я высунулся.
  Лагуна стоял внизу, крутя задранной головой, потому что солнце било ему в глаза, и собирался свистнуть по-настоящему, в чем равных ему не было, но я махнул рукой, он заметил и остановился.
  Он явно обрадовался.
  - Эй! - заорал он. - Сколько лет!
  - Здорово, - сказал я ему сверху. - Залазь ко мне.
  Лагуна быстро вскарабкался по лестнице, видно было, как она дрожит, и мы обменялись рукопожатием.
  Он смотрел на меня, как на марсианина, и мне было смешно.
  - Что с тобой? - сказал я.
  - Ты где пропадал? - сказал он. - Сыночка как волной смыло, а никто и глазом не моргнет. Я подумал, что ты засел за учебу. А что ты здесь делаешь? - спросил он, озираясь. Любил Лагуна, чтобы было изобилие, чтобы всего было навалом. - Что за дебош? - Он заметил барабан. У него была страсть к музыкальным инструментам при полном отсутствии слуха. Барабан ему подходил.
  - Смотрю, что есть хорошего.
  - А-а! Нашел что-нибудь?
  - Нет.
  - Ну, ничего, успеешь еще... - Он не сводил глаз с барабана. - О! - Лагуна оживился. - Знаешь, кого я встретил? Нет? Это конец света. Шедевра!
  - Да ну!
  - Ага! Смотрю - идет, гад! Черт возьми, все попрятались, увидев его. Увидишь, он опять шорох наведет в нашем гербарии...
  - Не исключено, - сказал я. Шедевр был гигантом, настоящим колоссом, которых, подобно животному и растительному миру, рождает щедрая на всякие диковинки природа в здешних краях. Образ Шедевра не поддавался сравнениям, его гороподобность сразу же подавляла, глушила все чувства, кроме созерцательного восторга.
  Повидать его стоило.
  Мы в былые времена составляли компанию, наводящую ужас на окрестности - так сказать, окрестные племена.
  Вернее, ужас наводил Шедевр, тогда ещё молоденький, зелёный совсем, и весил он в отрочестве всего как буйвол с ростом под пальму, и был тощим, поджарым, как селедка, но уже тогда с врождёнными повадками хищника, медлительный, с тяжёлым взглядом в упор, глаза у него всегда полузакрыты, а челюсть выпирает вперёд, как выдвижной ящик в шкафу.
  Мы творили много веселых дел, и понаделали бы еще немало, но он стал пропадать то и дело, и все на большее время, а появлялся все реже.
  Увидеть странника я был бы рад. Лагуна знал это и сказал:
  - Он сегодня на пляже будет. А потом мы пойдём в 'Балласт'.
  Я кивнул. Я вдруг обратил внимание на руки Лагуны.
  - Что это ещё?
  Он посмотрел на свои могучие кулаки.
  - А! В тот вечер, когда ты исчез, я затеял потеху. Подождал тебя здесь, всем было очень весело, мне ждать тебя надоело, у стены стояла компания лгунов, я даже не вглядывался, свои, чужие, как подошёл, как врезал одному, и пошло, и поехало. Всех положил, сижу, любуюсь, девчонки - визг. Подвалило ещё, уложил и их и смотался поскорей.
  - Чего так?
  - А все стекались посмотреть.
  - А, - сказал я. - Так, значит, никого и не разглядел?
  - Нет, - сказал Лагуна беззаботно, - темно было.
  Мы сидели и болтали ногами. Отсюда сверху был виден кусок пустой улицы, обширные участки крыш среди буйной зелени, залитые солнцем, и узкая полоска океана, сизая, далёкая, призрачная, как мираж.
  Лагуна поглядывал на меня. Ему хотелось знать, где я был ночью, но я молчал. Мне не хотелось говорить. Раньше мы свободно трепали языки о разном, но теперь я интуитивно чувствовал, что лучше молчать.
  Да и что, в самом деле, я мог сказать? Я вспомнил Дар, вспомнил её и захотел увидеть.
  Это было неожиданное желание. Я поразмыслил. Идти куда-либо мне было лень. Я привык болтаться в полдень, когда никого нет.
  В этой пустынности было что-то захватывающее - будто вымерло всё живое, и ты - один. Совсем один.
  Мы спустились вниз и пообедали с Лагуной на террасе. Мы ели жёсткие, как подошва, отбивные, и запивали их манговым соком.
  Я ел мало, вяло жевал и думал, что делать со школой. Школу нужно было кончать, а для этого требовалось грызть гранит науки. Мне этого делать до смерти не хотелось. Хорошо всем, уже отучились, отмучились. Одни мы с Лагуной остались.
  Но с бродяги какой спрос, а мать то прямо говорила об учебе, то заводила пространные разговоры, что скоро я стану самостоятельной человеком и подчеркивала, что это значит быть самостоятельно думающей личностью, а в таких случаях я применял испытанное и не дающее сбоев старомодное средство защиты - проявлял свою сыновнюю отзывчивость, и мать сразу оттаивала, понимая меня, ведь интерес теперь один - потребить, тем более, что она сама часто была не прочь кутнуть, блеснуть в том небольшом кругу, который образовался на побережье.
  Лагуна, пользуясь моментом, уплёл все отбивные и облизнулся. Он любил покушать.
  Он всегда, в любых условиях старался плотно покушать, но всегда оставался не то, чтобы тощим, но каким-то недокормленным, не соответствовал поглощаемому.
  Чтобы он хоть раз откинулся на спинку стула, похлопал себя по набитому животу и сказал 'уф!', нет, Лагуна всегда хотел есть.
  Я попросил кухарку Экзотику принести ещё чего-нибудь. На столе появился холодный индюк.
  Экзотика извинилась за его, так сказать, холодность, предложила подогреть, но Лагуна уже с готовностью облизнулся раз-другой, не в силах сдерживаться, я поблагодарил Экзотику, сказав, что не стоит, и она ушла.
  Лагуна блеснул признательным глазом в мою сторону и, посерьёзнев, стал осматривать объект, вытягивая шею, выискивая уязвимое место. Индюк, со слона размерами, гордо лежал вверх тушей, утыкаясь пупырчатыми суставами в белизну блюда.
  Лагуна ловко дёрнул его за лапу, потянул крыло, попытался вывернуть горло, точно так, как один борец крутится возле другого, пытаясь провести приём. Индюк выстоял недолго, проворно заработали челюсти, как мясорубка.
  Лагуна всегда жевал с туго, до отказа набитым ртом.
  Я задумчиво смотрел, как он расправляется с едой, потом поверх его головы увидел, как к нам по дорожке приближаются Корка и Дар, оба в белом с ног до головы.
  Из-за поворота показалась еще одна девушка, она подпрыгивала на одной ноге, на ходу поправляя тапок, и догоняла Корку и Дар. Видимо, она была с ними.
  Она тоже была в белом, только в талии была перетянута широким зеленым поясом.
  Корка и Дар не ждали ее, но она догнала их и, сияя лучезарной улыбкой, взяла за руки, разделив.
  Я смотрел на них спокойно, и Лагуна, сидя спиной, ничего не заподозрил. Он входил в азарт. Я ему позавидовал. Сейчас, подумал я, они испортят ему аппетит. Ну, не испортят, но помешают. Я встал, сказал поднявшему голову Лагуне 'сиди, сиди', и, обогнув террасу, пошел навстречу гостям. Лагуна обернулся, не увидел ничего интересного и вернулся к своим баранам.
  - Привет, Пик! - сказал Корка. - Как жизнь? Из кармана у него высовывались космического вида очки.
  - Спасибо, ничего, - сказал я.
  Девушки улыбались. Дар очень шли белые брюки и белая куртка.
  - Давайте присядем, - сказал я, поводя рукой, совсем как на приеме.
  - Здравствуй, - сказала Дар.
  - Рад тебя видеть, Дар, - сказал я и перевел вопросительный взгляд на ее подружку: - Вас также...
  - Мим, - представилась девушка с поясом медовым голосом и мягким движением, опустив подбородок на грудь, так что глаза весело смотрели исподлобья, откинувшись корпусом немного назад, протянула руку, словно для поцелуя. Рука была тонкая и светлая, с длинными хрупкими пальцами.
  Я осторожно, неохотно сжал их и отпустил. Я не любитель рукопожатий.
  Около беседки спал Воск. Мы разбудили его.
  Реликт поднял помятую морду, недовольно пыхнул, что его разбудили и, бурча что-то себе под нос, потрусил к забору и улегся там, упал, как подкошенный, и сразу уснул.
  Воск днём был самым равнодушным существом на свете, если его, конечно, не злить.
  - Какая прелесть! - сказала Мим.
  Мы все посмотрели на спящего Воска.
  - Как его зовут? - спросила Мим. - Постойте, я угадаю. Она назвала несколько кличек, и я улыбнулся.
  - Воск. Просто Воск.
  Мим обворожительно улыбнулась мне и звонко крикнула:
  - Воск! Воск!
  Как же, подумал я, так он и услышал.
  К моему удивлению, Воск заворочался, перебирая лапами, как велосипедист, и приоткрыл один глаз.
  - Воск! - кричала Мим. - Ко мне, Воск, ко мне!
  Я даже подумал, что Воск и вправду прискачет - как бы это не вошло у него в привычку - но он оказался воспитанным носорогом - происхождение обязывало - перебросил лапы на другую сторону и захрапел на левом боку, дав отдых правому.
  - Какая прелесть! - снова сказала Мим, тоном пониже.
  Дар и Корка уже сидели в беседке.
  - Чем занимаетесь? - спросил я, усевшись напротив.
  - Идём охотиться, - сказал Корка. - Пошли с нами.
  - На кого охотиться? - спросил я.
  - Подводная охота, - пояснила Мим.
  - Мы всё приготовили, - сказал Корка.
  Мим уселась рядом со мной. У неё были прекрасные золотистые волосы и хорошенькое лицо, словно сошедшее с рекламного проспекта. Она была в тонкой маечке, рисунок которой мягко искажался рельефом груди.
  - Поедем за косу, - сказал Корка. - Там хорошо.
  - У скал?
  - Да-да. Там сразу глубоко.
  - Бр-р... - сказал я.
  - Что, что такое? - с весёлым интересом воскликнула Дар.
  - Ах, вы не знаете, да? - сказал Корка.
  - Откуда нам знать, - лукаво сказала Дар.
  - Что? - сказала Мим. Голос у неё был детский. Она и казалась ребёнком, но её формы и глаза говорили о другом.
  - Как Пик угодил в грот к муренам, - сказал Корка и захлопнул свой рот, поймав мой взгляд.
  - Ну вот! - разочарованно сказала Дар. - Так всегда.
  - А что, он выбрался? - спросила Мим. - Это же так опасно - мурены.
  - Нет, он не выбрался, - сказал я.
  - Как же так? - спросила Мим. - Я считала, что мурены - это верный обман. У них зубы, как штыки.
  - Вероятно, это были безопасные мурены, - сказал Корка.
  - Ладно, - сказал я, и они больше не говорили об этом.
  Я действительно попадал в грот с муренами, и это было неприятным воспоминанием.
  - А вы не уехали? - спросил я дружелюбно у Дар. - Вам понравилось?
  - О, я осталась, - сказала Дар. - На смену тем лоботрясам у меня чудный друг.
  Мим улыбнулась. У неё была хорошая улыбка, от уголков глаз разбегались тёплые лучики.
  - Так, значит, твои друзья уехали? - спросил я у Корки.
  - Да, - сказал он. - Вчера. Пик, идём, - сказал Корка, вставая. - Как раз к обеду поспеем на место.
  Я тоже встал.
  - Знаете, - сказал я, - я не могу.
  - Вы это серьёзно? - спросила Мим, глядя снизу вверх.
  Она продолжала сидеть. Я пожал плечами.
  - Сейчас - никак.
  - Жаль... - огорчился Корка. - Я плохо знаю место.
  Мы пошли по дорожке.
  - А может, передумаете? - спросила Дар.
  Мим с надеждой посмотрела на меня.
  Я помолчал, потом посмотрел на девушек и рассмеялся.
  - Н-нет, - сказал я. - Корка, сходите к Витамину. Он отлично знает места.
  - Да, я так и сделаю, - сказал Корка.
  - Он будет без ума от счастья. Вы ведь на машине?
  - Да.
  - Витамин наверняка согласится. Он прекрасно ориентируется.
  Воск почуял, что гости уходят, и немедленно поплёлся к нам.
  Он считал это своей обязанностью - провожать гостей. Приветствовать их он считал необязательным.
  Кентавр с серьёзной мордой шёл возле моего колена, потом отделился, приблизился к клумбе, твердокаменно встал на нее и чихнул. Несмотря на происхождение.
  - Пикет, остановите его! - воскликнула Дар. - Такие прекрасные цветы!
  Я покачал головой, улыбаясь. Не снова присоединился к нам.
  - Впрочем, мы сегодня можем еще увидеться, - сказал я.
  - Куда-то идешь? - догадался Корка.
  - Да, - сказал я. - Мы будем вечером в 'Балласте'. Приходите.
  Девушки закивали. Они были очень милы.
  Мим наклонилась и потрепала Воска по холке. Привратник был озадачен этой проделкой, но стерпел.
  - Хороший филин! - сказала Мим.
  - Любите домашних животных? - спросил я.
  - Да, - сказала Мим. - А почему бы их не любить? Они такие милые.
  Корка посмотрел на страшилище Воска и хмыкнул.
  - Давай, - сказал он.
  - До свидания, - сказали девушки.
  - Удачной охоты, - сказал я.
  Воск отрывисто ухнул.
  Девушки засмеялись. Я смотрел, как они усаживаются на нагретые сидения, и кабриолет без звука покатил, только колеса зашуршали.
  Воск еще раз возмущенно ухнул, а потом потерял ко всему всякий интерес.
  Я повернулся и пошел на террасу. Там, однако, никого не было. На блюде грудой лежали кости и чистый остов. Я подумал, что Лагуна ушел.
  Но, зайдя за террасу, я нашел его младенчески мирно спящим в гамаке.
  Лицо у него было такое, что я не решился его будить. Будто колыбельную над ним ворковали. Жаль было портить человеку такой сон. Я уважал сон.
  Я залез в соседний гамак, раскачался. Гамак тихо качался, и я задремал, а Воск засопел, устраиваясь подо мной. Я его согнал. Пусть идет в другое место. Буду вставать, обязательно наступлю.
  Я заснул, и сколько проспал, неизвестно, и разбудило меня ворчание подо мной. Это Воск опять забрался под гамак. Он настороженно смотрел в сторону парадного входа и грозно рычал.
  Наверно, к матери кто-то приехал. Я спустил руку вниз и нашел густую шерсть. Я провел рукой по шее Воска, поглаживая ее, и чувствуя, как в ней что-то клокочет и успокаивается.
  Я лежал в гамаке и смотрел вверх, раскачиваясь справа-слева, справа-слева. Лагуна спал.
  Я вспомнил про Шедевра и подумал, что надо уже, наверно, идти, выкарабкался из сетки и потряс Лагуну за плечо.
  Разбудить его непросто, и пришлось раскачать гамак, но и это не подействовало, и понадобилось засунуть руки под гамак и вывалить гедониста на землю. Он упал и проснулся.
  - А? - сказал он. - Что?
  - Да просыпайся ты, - сказал я. - Пора, наверно.
  Лагуна сел и протер глаза.
  - Да, - сказал он. - Пошли.
  Еще издали, идя по пляжу, я заметил большой раскинутый зонт.
  Когда мы приблизились, оказалось, что под зонтом в изящной позе - руки сзади, одна нога вытянута, другая полусогнута - разлеглась девица ослепительной красоты.
  Она смерила нас коротким надменным взглядом, будто лучом обожгла.
  - Вот это да, - сказал я. - Нет, ты видел?
  - Ага, - сказал Лагуна, облизнув губы.
  - Здравствуйте, девушка, - сказал я вежливо.
  Она не шевельнулась. Столичная штучка. Какие линии! Какой профиль! Вот это экстерьер! Я присел напротив девушки.
  - Добрый день.
  Глаза девушки, удлиненные, огромные, как озера, расширились от такого наглого приставания. Красивее женщины я не видел.
  - Вы прекрасны, - сказал я, - как... - Я щелкнул пальцами. - Лагуна, подскажи!
  - Как... сон, - сказал Лагуна застенчиво, присаживаясь рядом со мной. - Как...
  Я испугался, что он подыщет для сравнения что-нибудь гастрономическое.
  На ее губах зазмеилась высокомерная улыбка, она презрительно повела плечом. Ее купальный костюм был восхитителен, ее смехотворное бикини вполне могло сойти за мужской галстук, а пышная, роскошная грудь, казавшаяся еще роскошнее из-за гибкого и тонкого тела, свободно охватывалась двумя узкими полосками материи, каждая из которых напоминала только-только нарождающуюся луну. Женщина продолжала сохранять все ту же непринуждённую позу, не проронив ни слова, а мы с Лагуной, как сладкоежки в кондитерской, откровенно созерцали такое чудо, словно шедевр в музее, да это и был шедевр человеческого тела, и женщина откинула голову, коротко рассмеялась низким грудным смехом и, вернув голову в изначальное положение, выразительно посмотрела поверх наших голов.
  - Оглянитесь, дурачье, - сказала она, будто по голове погладив. В ее голосе прозвучало скрытое торжество.
  Мы с Лагуной потупили взгляды, будто осекшись, затаив веселье, одинаковыми движениями повернулись.
  Из волн выходил Шедевр, такой знакомый и словно чужой.
  До чего он огромный, издали казалось, что из воды выходит морское чудовище, двуногое, прямостоящее.
  Гигант неторопливо шел к нам, с горделивой осанкой, и могучие, звериные мышцы ходуном ходили под гладкой кожей при малейшем движении. Он еще вырос.
  Мы с Лагуной глядели на него во все глаза, потом вспомнили про женщину и продолжили игру: панически переглянулись, испуганно заоглядывались, сделав вид, что от страха приросли к земле, ноги отнялись, а Шедевр приближался, надвигаясь всей массой, поражая зрелищем громоздящихся, как завал в горах, мышц, их перекатывающимся изобилием.
  Да, Шедевр со своей внешностью заткнул бы за пояс всех профессиональных атлетов, но плевать он хотел на все это, он силен по-настоящему, могуч, как динозавр, и быстр - этакий несокрушимый таран.
  Он подходил, в упор глядя на нас своим тяжелым взглядом, и я подмигнул ему, сделав движение головой.
  Он не понял, в чем дело, но то, что вести себя следует не так, как обычно, он понял. Поэтому мы и сошлись когда-то, что понимали друг друга с полуслова.
  - Что здесь происходит? - грозно пророкотал он. Ну и голосок у него появился.
  - Ой! - сказал Лагуна, стараясь, чтоб вышло пожалобней. - Мы не знали, мы не хотели...
  Женщина удовлетворенно засмеялась. Тогда я сказал:
  - Мы вовсе не хотели приставать к вашей девушке. Мы, - я икнул, - нечаянно.
  - Ах, значит, вы пробовали приставать? - Шедевр сощурился, играя бровями над переносицей. Он был похож на античного бога. Громовержец.
  - Роза! Они оскорбили тебя?
  - Еще бы они смели! - сказала женщина ангельским голосом. - Но вели эти дикари себя нагло.
  - Ах, так? - рявкнул Шедевр, оглушив нас. - Это вам с рук не сойдет.
  - О-ха! - заорали и мы с Лагуной, подпрыгнули, состроили зверские лица и бросились на гиганта.
  Женщина, пораженная, даже изменила позу.
  Я обхватил одну ногу, Лагуна - другую, и мы стали тянуть их в разные стороны.
  Шедевр застыл, и мы непродуктивно замолотили ногами по песку, но ничего не могли сделать, а потом он притворился, что ослаб, подался назад и сел, а мы накинулись на него, свирепо фыркая.
  Вскоре и он истошно орал, сдаваясь, так как боялся щекотки, а мне даже неловко стало перед небом за такой его рев.
  - Шедевр! - кричал Лагуна и молотил его по груди от избытка чувств, и я тоже хлопал, что было сил, по плечу, и нес от радости что-то несусветное.
  Потом мы успокоились.
  - Как же я рад тебя видеть! - сказал я громко и, прыгнув, ударил Шедевра по плечу. Он с улыбкой закивал.
  - А я! - заорал неотесанный Лагуна. Нормально говорить он не мог. - Это я как рад! - И он стукнул Шедевра по второму плечу.
  Тот склонил челюсть в другую сторону и тоже закивал, и эта челюсть у него была, как выдвижной ящик, и весь он, целиком, с руками и ногами, был наш Шедевр.
  Его подруга уже все поняла и тоже улыбалась нам.
  - Познакомьтесь, - сказал Шедевр. - Роза, самая красивая женщина в мире.
  Мы заулыбались и закивали, потому что это было похоже на правду.
  - Обманщики! - сказала Роза. - Вы провели меня.
  Лагуна надулся, как бы говоря 'Ну так... еще бы!', а Шедевр расхохотался.
  - Какой же ты все-таки огромный, Шед! - сказал я. - Ты сам не знаешь, какой ты огромный!
  Шедевр снисходительно склонил голову и провел рукой по коротким волосам ежиком.
  - А мы с Розой решили прошвырнуться к местам моего детства, - сказал он. - Да и море здесь, сами знаете, и пляж...
  - Значит, скоро уедешь? - с досадой спросил Лагуна.
  Шедевр развел огромными руками.
  - Что делать, что делать... Я только на отдых.
  - Надолго?
  Шедевр рассмеялся. Смех был ему к лицу. Как доброе божество.
  - Еще денек-два? Так, Роза?
  - Пожалуй, - сказала женщина.
  Я подумал, что она или кинозвезда, или победительница конкурса красоты.
  - Что будем делать? - спросил Лагуна, скаля зубы.
  Взгляд Шедевра поблуждал и остановился на Розе. На его немой вопрос она лишь едва заметно повела плечами и вперила в него свои красивые немигающие глаза.
  - А куда мы бы могли пойти? - спросил Шедевр.
  - Ну... - сказал Лагуна, поднимая очи горе. - Мы с Пиком предлагаем 'Балласт'. Так?
  - 'Балласт'? - сказал Шедевр озадаченно. - А где это?
  - Ну вот, - сказал Лагуна, а потом: - Да, да... я и забыл. Ты же не знаешь. Это совсем новый кабак.
  - И как?
  - По-моему, неплохо. Совсем неплохо. Скажи, Пик?
  Я кивнул. Шедевр вновь вопросительно посмотрел на свою подругу. Она поморщилась.
  - Давай попозже, - сказала она. - Сейчас здесь так хорошо.
  Шедевр нерешительно переступил с ноги на ногу и сказал нам:
  - А может, в самом деле, попозже? Или, знаете что, оставайтесь с нами. А? Поныряем, подогоняем друг друга.
  Мы с Лагуной переглянулись, и я сказал:
  - Мы будем вас ждать в 'Балласте' вечером, ладно?
  - Ладно, - сказал Шедевр, - только, это, найду я этот кабак?
  Я хотел сказать, что мы можем подойти вечером к ним и потом отправиться вместе, но Лагуна сказал:
  - Почему не найдешь? Вон он, виден. - И он показал вдоль берега, в сторону трущоб.
  Там, в дрожащем мареве, действительно можно было разглядеть что-то высокое, далекое, темнеющее на фоне песка.
  - Ого! - сказал Шедевр, вытягивая богатырскую руку и поднося ладонь к глазам козырьком. - Куда забрался!
  - А когда ветер! - сказал Лагуна. - Аж качает. Как шторм.
  Мы попрощались и пошли в город. Я один раз оглянулся.
  На пляжном рынке лежали арбузы, разрезанные продавцом Патроном на две половинки, как расколотый панцирь, сверкающие своим нутром.
  - Зачем это? - недовольно предъявил претензии Лагуна, натура цельная.
  - Для удобства, - угодливо ввернул Патрон.
  - Для удобства я хочу сам выбрать. Проверить свою интуицию, а ты мне сразу - на!
  У меня дома в саду сидели Досуг с Очаг.
  Они ждали меня и дразнили Воска. Мать сказала им, что не знает, где я, и предложила подождать. Они остались. Воск хватал Досуга за ногу. Они были хорошо знакомы.
  Очаг смеялась, и Воск, припадая к земле, резко, оглушительно ухал, и кухарка вышла посмотреть, что с ним.
  Увидев нас, Воск побежал к нам.
  - Привет, - сказал Досуг и пожал каждому из нас руку своей твердой ладонью.
  Очаг просто улыбнулась. Лагуна рядом растаял. Он так заулыбался, что мне неудобно стало. Когда человек влюбляется, он глупеет на глазах.
  - Как живешь? - спросил меня Досуг.
  - Ничего, - сказал я. - Зайдете в дом? - Я посмотрел на Очаг.
  - Давайте здесь... - сказала она, неуверенно улыбаясь. Она была вообще-то ничего.
  Мы пошли в беседку, и Воск поплелся за нами. Ему хотелось играться.
  - Как звезды? - спросил я. - Мигают? Заигрывают?
  - Домигались, - сказал Досуг.
  - А что?
  - Сворачиваемся.
  Это было новостью. Очаг грустно закивала головой.
  - А почему? - спросил Лагуна обиженно.
  - Здесь же что-то строить будут, - сказал Досуг. - Вы, наверно, знаете.
  - Да, - сказал я. - Я слышал уже.
  - Я тоже, - сказал Лагуна. - Мне говорили.
  - Все за это ратуют. Когда приедет новый рацион. Вот так, - сказал Досуг.
  Он потянулся, заложив переплетенные пальцы за затылок, и зевнул, надувая шею. Он легко, мечтательно улыбался, глядя вверх, на пеструю зелень.
  - Не жалеешь? - спросил я.
  - Что? - Досуг резко выдохнул и захлопал глазами. - Да как тебе сказать... Раз мы мешаем новым свершениям. Да мы в горы уходим. В разреженные атмосферы, знаешь ли... Там наблюдать одно удовольствие. Хотя работы будет навалом.
  - А где это - в горах?
  Досуг сказал, где. Я покивал.
  - Вот по чему я буду плакать, так это пляж. Это не пляж, а сказка.
  - Да... - сказал я.
  Очаг молчала. Лагуна тоже молчал.
  - Может, вы есть хотите? - вежливо предложил я. - Или пить?
  - Нет, нет, - сказала Очаг. - Мы... - она быстро посмотрела на Досуга, - не хотим. Мы ели.
  - Да, мы ели, - сказал Досуг.
  Я молчал, раздумывая. Все тоже молчали, как воды в рот набрали. Вот ведь люди, подумал я. Что за люди.
  - Лагуна, - сказал я, - а может, пойдем присоединимся к Корке? Все вместе.
  - Это в такую-то жару? Пешочком? Нет, не хочется.
  Ну, подумал я, тогда я все сказал. Воск водил мордой, сгоняя мух. Он равнодушно скользил взглядом желтых глаз, трогательно шевеля бровями, по лицам гостей.
  Если бы они выразили желание уйти, я бы не стал удерживать. Досуг словно угадал мои мысли.
  Он встал, нерешительно посмотрел на меня, на Очаг.
  - Мы пойдем, наверное.
  - А вы куда? - спросил Лагуна.
  - На станцию, куда еще, - сказал Досуг. - Пока то да се... Все погрузим... А еще надо собраться.
  - Когда же вы уезжаете? - спросил я.
  - Когда? - озадаченно сказал Досуг. - Я же говорю, пока все не будет готово к переезду. - Он подумал. - Завтра, послезавтра... Не раньше.
  - Н-да, - сказал я. - Ну, пока. Я, если вы не против, зайду к вам. Попрощаться.
  - Да что ты в самом деле! - заулыбался Досуг. - Какой разговор! Еще бы ты не пришел. Приходи обязательно.
  Я кивнул. На Очаг и Лагуну я не смотрел.
  У себя в комнате я не стал включать музыку, чтобы не уснуть, как всегда, а взял толстую книгу и стал читать.
  Но сегодня меня надолго не хватило. Я отложил фолиант и задумался. Матери не слышно, или отдыхает, или укатила куда-нибудь.
  Она немного обиделась, что я не был дома в тот вечер, когда она устраивала прием. Она дулась некоторое время и сказала, что я еще пожалею.
  Я поинтересовался, почему это я пожалею. 'Пожалеешь, пожалеешь, - сказала мать. - Тут такие девушки были'.
  Свет клином сошелся на этих девушках. С ними и поговорить-то не о чем. Потом я подумал, что хотел сходить в джунгли за большой скороваркой. Когда я узнал о ней, я просто места себе не находил. Я так хотел поймать природную скороварку. Она мне мерещиться стала.
  Потом мы с Лагуной ее высматривали, устраивали засады, но все впустую. Потом мы решили идти искать гнездо, и я немного остыл. Но все равно, я очень хотел поймать большую скороварку. Я стал думать, с кем пойти. Лагуна деморализован. Я мысленно перебрал всех знакомых и вздохнул. Где-то там, у скал, под беспощадным солнцем, разбили свой бивак Корка с девушками.
  Поеду к ним, решил я. Я замер, предвкушая удовольствие, которое меня ожидало. Поныряю, подумал, я. Я так люблю нырять в эти океанские пропасти. Я потянулся.
  За окном послышалось рычание, сдавленное и грозное, а потом голос сказал: 'Брысь, лишенец!', и в проеме раскрытого окна моей комнаты вырос Лагуна. Я оторопел.
  - Ты чего это? - спросил он подозрительно, глядя на мое лицо.
  - А... так. Я ничего. А ты чего?
  Лагуна мрачно смотрел на меня исподлобья.
  - У тебя что-то случилось? - спросил я обеспокоенно.
  Он молча покачал головой.
  - А как же Очаг? - прямо спросил я.
  - А! - сказал Лагуна и махнул рукой. - Они там по голову в делах.
  - Помог бы, - ехидно сказал я.
  - Что мешать, - сказал Лагуна.
  - Вот и забудь, - сказал я. - Давай, отметим это дело.
  - А у тебя что-то есть? - спросил Лагуна.
  - Сейчас увидишь... - сказал я загадочно.
  Мы пошли в гостиную. В ней царила прохладная полутьма. Пожалуй, даже было зябко как-то.
  Я достал из бара набор 'Пари' и извлек из него бутылочку.
  - Видал? - сказал я Лагуне.
  - О! - сказал он с уважением.
  Королевский набор был подарен недавно матери одним джентльменом безукоризненных манер.
  Мы вернулись в мою комнату, захватив фужеры, и разлили зеленоватую жидкость, ароматную и прозрачную, как водичка. Потом столкнули фужеры и выпили.
  - Ха! - сказал Лагуна, выдыхая. - То, что надо. А... - он поискал глазами. - Заесть нечем?
  - Сейчас будет, - сказал я.
  Лагуна взял в руки бутылку и стал разглядывать микстуру на свет, щуря один глаз, потом, как неграмотный, принялся шевелить губами, читая на этикетке, как таинственные письмена, содержащие некую премудрость.
  Я сбегал на кухню и приволок здоровенный кусок окорока и хлеб в глубокой тарелке.
  - Прекрасно, - сказал Лагуна, становясь спокойным и сосредоточенным. - Хлеб взял? Ага. Ну, давай, закусим.
  Я вздохнул.
  - Слушай, Лагуна, ты что, есть собрался?
  Лагуна воззрился на меня.
  - Что здесь есть?
  - Ну, как знаешь, - сказал я и стал разрезать окорок на части.
  - Все будет в порядке, - заверил меня Лагуна, выставив ладонь.
  Мы выпили.
  - Очаг уезжает, - сказал Лагуна. - Ты знаешь, да?
  - Знаю, - сказал я.
  - Уезжает, - повторил Лагуна, уныло глянув на руки.
  - Слушай, - сказал я и спросил то, чего обычно никогда не спрашиваю: - Что у тебя с ней?
  Лагуна уставился на меня.
  - Ты хочешь знать? - спросил он, глядя из-под круглых бровей. - Правда, хочешь?
  - Ну да, - сказал я. - Раз спросил.
  - Наверно, я влюбился, - заявил Лагуна. - Знаешь, Пик, вот так вот сижу с ней и... коснуться боюсь... так это все... знаешь...
  - Только не плачься, - сказал я тоном, который не обидел Лагуну. Он успокоился и сказал:
  - Извини, не буду.
  - Разберешься, - сказал я. - Я тебя понял.
  - Забудем про это, - сказал Лагуна.
  Я не понял, про что 'про это', но не спрашивал. Отношения влюбленных похожи на болото. Увязнешь по уши.
  Лагуна приналег на окорок. Тот таял на глазах. Я ел немного, и чувствовал, что опьянел. Будто преодолелся какой-то барьер, и я стал другим.
  - А ну, хватит жрать, вождь дикарей, - сказал я.
  - А что? - сказал Лагуна.
  - А вот что. - Я разлил остатки и протянул фужер Лагуне. - Держи.
  Мы залпом выпили.
  - Пр-рекрасно, - заключил я. - Пошли!
  - Куда это? - спросил Лагуна невнятно, с набитым ртом.
  - Проведаем Корку с девчонками. Еще попадут в грот, хе-хе...
  Я потащил Лагуну за руку. В другой он зажал отрез мяса.
  Мы выехали на самокате Ореол, и я до отказа вывернул газ, и мы и с ужасным ревом промчались по улицам, чтобы эти сони в своих постелях повскакивали после сиесты, потные их души.
  Похоже, Лагуну тоже проняло от сногсшибательного начала поездки, и он просветленно выругался, ничего не забыв, и в этом я узнал прежнего Лагуну. Ругаться он умел.
  Какая это ядерная штука 'Пари', я почувствовал только когда выехал к океану.
  Я ощутил дикий восторг, и дикую мощь, и так шпарил на ультрасовременном самокате, что только песок летел, а ручка газа была все время была до упора, и я бы дал год жизни за лишний оборот.
  Я вылетел на влажную полосу рядом с водой, и пошел, и пошел по ней, стараясь только не вильнуть в океан, а Лагуна сзади от переполнявших его эмоций чуть не придушил меня, и свежий ветер туго бил в лицо.
  Голосистый Лагуна что-то орал во всю глотку, а может, пел, размахивая окороком, и бил меня по спине, а я, расправив плечи, уверенно смотрел вперед, и влажный песок разбрасывался из-под колес, а сзади оставался пахотный след, и иногда пляж переворачивался в глазах вверх ногами и, помедлив, нехотя переворачивался то ли на голову, то ли наоборот, я уже не разбирал.
  Я правил к месту, про которое говорил Корка, и доехали мы до него очень быстро, спрыгнули, бросив самокат, который замер, крутя передним колесом.
  Мы с Лагуной, обнявшись, пошли по песку неверным шагом, утопая в нем по голень, горланя что есть мочи известную задушевную песенку.
  Я орал, и он орал, я выкрикнул единственную внятную строчку, Лагуна рядом надрывался, и я победоносно допел концовку, на одном дыхании, и мы с ходу начали другую песню, но охрипли, остановились и отпустили друг друга.
  Лагуна, оглядев дикие места подле нас, произнес предлинную фразу, и такую, что волны приостановили свой бег.
  Лагуна подумал маленько и выразился в том смысле, что вспомнил прошлое этих мест и их безгрешных обитателей до мелового периода.
  Вокруг осуждающе застыли скалы. Волны били об них, и с шипением, и с клокотанием выбирались из разъеденных ими же каменных ходов и извилистостей.
  - Гляди, - сказал Лагуна, - русалка.
   'Русалка' сидела на плоской скале и смотрела на нас. Безмолвно.
  - Держи ее! - сказал Лагуна крепнущим голосом. - Окружай! Вот это улов!
  - Ребята, что с вами?
  Голос был человеческий, испуганно-дрожащий, и был удивительно похож на голос Дар.
  - Тюлень ты! - сказал я Лагуне. - Это же Дар!
  Лагуна постоял, покачиваясь на широко расставленных ногах, похлопал глазами и кротко сказал:
  - Замаскировалась... жаба.
  Хотя я был пьян, пьянее Лагуны, я увидел, что лицо Дар гневно исказилось, она вскочила.
  Я промычал что-то извинительное, схватил Лагуну под мышки и потащил вдоль скал. Потом, выбившись из сил, решив, что хватит ему кататься на мне, уронил его на песок и упал рядом.
  Светило солнце. Я закрыл глаза, и сразу все закружилось. Я лежал с закрытыми глазами, и в голове все кружилось. Лагуна мирно сопел рядом и даже заснул, кажется.
  Глаза, во всяком случае, закрыты, и не шевелится. А что он сказал? Я и не помнил. Что за комплимент.
  Глядя, как все кружится - солнце в небе выписывало сверкающий кружочек - я отполз в тень и уснул, и спал недолго, но крепко, проснувшись от передвинувшегося солнца.
  Его лучи били прямо в меня, и лицо и шея у меня вспотели. Лагуна спал рядом, и лицо и шея у него тоже вспотели.
  Опьянение, такое сильное и внезапное, выветрилось, прошло так же быстро, как и наступило.
  Чувствовал я себя удивительно хорошо, и настроение было весёлым. Я посмотрел на Лагуну. Он лежал на боку и спал, как убитый. Солнце ему не мешало.
  Я потрогал камень скалы, ухмыльнулся неизвестно чему и стал огибать скалы, разбрасывая ногами песок, засунув руки в карманы.
  В голове всё пело. Я поискал взглядом по сторонам, надеясь увидеть Дар. Но ее нигде не было.
  Я полазил по скалам и нашел между ними пятачок пляжа, на котором лежала одежда, несколькими группками, видимо, Корки и девушек. Я перешагнул через неё, зашёл в воду, сразу как провалился по шею, набрал воздух всей грудью и нырнул.
  Дно здесь было недалеко, самое место для охоты.
  Правда, дальше начинался скат, всё более крутой и крутой, а еще дальше спуск обрывается в прозрачную черноту - там очень большая глубина.
  Я плыл под водой, пока меня не потянуло, будто за волосы, наверх с неудержимой силой и не вытолкнуло из воды, как пробку.
  Берег был далеко. Вода была очень чистая, изображения предметов были чёткими, но из-за нагромождения камней и леса бурых водорослей не было ничего видно, а охотники наверняка были там.
  Я нырял и выныривал, пока не заметил, как блеснуло что-то белое, белизна человеческого тела. Я быстро поплыл туда, стараясь не потерять из виду перебирающие ноги в ластах.
  Это были ноги Корки, он ещё был в маске.
  Мне смешно было смотреть, как он с грозным видом водит ружьём по сторонам и хищно выворачивает голову, и стекло на маске отливает тусклым водяным блеском.
  Он медленно шевелил ногами, между которыми сновали косячки рыбок, и медленно подплывал к скале, подкрадываясь к чему-то за ней. На поясе у него болтался здоровый плоский тесак.
  Я подплывал со спины к нему ближе и ближе, пытаясь увидеть, кого же он намерен заарканить.
  Я всплыл над скалой и увидел: то была большая рыба-пафос, существо мирное и совсем невкусное. Корку, вероятно, привлекли его размеры.
  Он вдохновенно уставил своё ружьё, похожее на спицу, чуть ли не в бок этой древней рыбе, вспотел, наверно, от волнения, и выстрелил, потому что ружье стремительно удвоилось в длину и продолжало расти, и Корка умудрился промазать даже с такого расстояния. Но что за штуковина? Из тела рыбы будто бамбук вырос, стрела прочно застряла, рыба ошалело дёрнула, рванулась, заизвивалась толстым могучим телом и потащила злополучного Корку за собой, лениво, но упорно, и венец творения не знал, что ему делать, только воздух стал вырываться чаще и, крутясь, упруго взмывал вверх.
  Я тоже вынырнул, быстро отдышался и снова нырнул. Корку с рыбой я не увидел, а увидел ту девушку, что была с ним утром, она нависала надо мной, слабо работая ногами. Вначале, с первого взгляда, мне показалось, что она обнажена совсем, но нет, это у нее такой купальный костюм был, современный, я не цвет имею в виду.
  Я помахал ей рукой, и она, улыбнувшись, насколько это было возможно в маске, тоже покрутила одной рукой. В другой было ружье.
  Из-за камней на своем рысаке суматошно вынесся Корка, он выглядел, как бирка, болтающаяся у чемодана.
  'Чемодан', судя по всему, начинал злиться, сделался подвижным, запах невидимой крови немедленно притянул их глубины акул, и несколько штук, небольших, осторожных, ошивались уже около, и за ними шли другие, их здесь тьма-тьмущая.
  Корка испуганно заоглядывался на них, и мотался за своей рыбой, не желая упускать добычу или жалея потерять стрелу, но страх взял своё, и он вытащил тесак и стал суматошно бить и пилить шнур, но тот не поддавался, валун сделал вираж, и Корка прочесал спиной дно, крутясь, как попало.
  Я увидел, как будто от дна отделились два чудовищных поплавка - две тигровые акулы, самые агрессивные и крупные, покачиваясь телами, будто вибрируя, они спаренно тронулись и описали плавный стремительный полукруг, пройдя между мной и девушкой.
  Воздух у меня кончался, я стал всплывать, и успел увидеть, что шнур не выдержал отчаянных полуударов и царапаний по нему лезвием, разъединился, рыба скрылась, а акулы за ней, будто увлечённые водоворотом. Рыба была, конечно, ничего.
  Я вынырнул. На пятачке пляжа сидела Дар, обхватив руками колени. Из-за камней появился Витамин, прыгая то на одной, то на другой ноге, вытряхивая воду из ушей.
  Он приблизился к Дар и обнял ее. Она подняла голову, обернулась. Их губы слились в долгом поцелуе. Куда катится мир, подумал я.
  Обнявшись, они медленно переворачивались, как два борца, по песку, замирая при этом.
  Недотрога Нектар природу презирала. Её любимым занятием был одухотворённый просмотр рекламы, досадливо перебиваемой другими бесполезными передачами.
  Я снова нырнул.
  Прямо подо мной на дне сидел Корка, ноги в разные стороны, и в полном недоумении осматривал ружьё, держа его за ствол. Стрела была целой. Девушка колебалась рядом, и волосы её струились.
  Я быстро и тихо коршуном упал - на Корку - и подтолкнул в спину; он покачнулся, резко разогнулся, чуть не опрокинувшись, и вспыльчиво схватился за тесак.
  Я состроил ему рожицу, а девушке это понравилось, она оживилась, заулыбалась, что-то показывая, а потом ловко развернулась и величественно уплыла со своим ружьем, плавно взмахивая ногами в ластах. На секунду мне опять показалось, что она нагая, и я, оторвав взгляд, поплыл к берегу.
  У одежды сидела Дар и с тоской смотрела, как я выбираюсь из плещущейся между камнями воды.
  - Привет, Дар, - сказал я. - Что делаешь? Почему такая невеселая?
  - А! - сказала она. - Вот, сторожу одежду.
  Я не обратил внимания на её слова, потом подумал. Что значит, 'сторожу одежду', кто ее возьмет здесь? и недоуменно уставился на неё.
  - У тебя воздух кончился? - спросил я. - В аквалангах?
  - При чем здесь акваланги, - сказала Дар.
  Я встал рядом. Потом нагнулся и взял её за плечи.
  - А что такое? Девочка, что случилось? - Я чувствовал смутную вину. Сквозь туман я что-то помнил, что-то там Лагуна ляпнул, но чтобы конкретно - нет. - Тебя обидел кто-то? - ласково спросил я.
  Дар брезгливо пошевелила плечиками.
  - Ты весь мокрый! - сказала она. - Не трогай меня.
  И вдруг я догадался.
  - Ты... из-за той акулы? Да?
  - Да, - сказала Дар. Она помолчала и продолжала: - Когда приехали и подошли к воде, меня даже передёрнуло. Боюсь.
  - Да и ладно. Очень нужно, чтобы ты лезла в воду к акулам. Там их сейчас уйма.
  - Правда?
  - Да, - соврал я.
  - А как же они? - Имелись в виду Корка и Мим.
  - Отстреливаются. Но силы неравные, - серьёзно сказал я. - Вот сейчас откусывается нога Корки, а сейчас рука... о! - сказал я, будто прислушиваясь, перекусили надвое. Бедненький!
  - А как же Мим? - воскликнула Дар. Она плохо понимала, что я шучу. - Что с Мим?
  - Берегут. Ее слопает главная акула. Так сказать, генеральная, - сказал я и подумал, как же сильно тогда Дар испугалась.
  Дар недоверчиво посмотрела на меня.
  - Ты шутишь?
  - Ну конечно! - сказал я и, нагнувшись, поцеловал её в лоб. - Глупенькая! Они давно нырнули?
  - Да, - сказала Дар. - Скоро должны выйти.
  - Подождём, - сказал я и упал на песок, который сразу облепил меня.
  - Я чуть не испекся, - раздался сверху голос. Я поднял голову и увидел Лагуну на скале.
  - Я чуть не испекся на этом солнце, - сообщил он и спокойно спрыгнул, как мне показалось, прямо на меня, я даже удивился, что он не попал.
  - Жарит как, собака, - сказал Лагуна. Он был совсем не сонный, но какой-то вялый и странный, со взлохмаченными волосами. - Привет, - бросил он Дар.
  Она окинула его холодным взглядом и не ответила. Он не обратил на это никакого внимания.
  - Надоело мне, - заявил он. - Пик, мы сегодня наберёмся. Устроим торнадо. Всех в трущобы. Я сегодня наберусь. А если ты мой друг, то наберёшься со мной. - Он уставился на меня. - Ты мне друг?
  - Конечно, - сказал я. - Мы сегодня ух, как дёрнем.
  - Ага, - сказал он, заулыбался и вдруг нахмурился. - Что это у тебя? - суровым голосом вопросил он.
  - Где? - растерянно сказал я.
  - Вот, вот!
  - Что, что такое? - сказал я.
  - Развернись! - потребовал Лагуна.
  - Голову напекло? - сказал я.
  Лагуна сзади задумчиво сопел.
  - Где это ты так?
  Дар мельком глянула на мою спину и сразу отвернулась.
  - Да что такое? - заорал я. - Ты можешь сказать толком?
  - Будто пантера на спину прыгнула. Упал, что ли? Такие следы.
  Жар бросился в голову. Я сразу успокоился, но мне было неловко, и я сказал грубовато:
  - Лагуна, отцепись ты, в самом деле. Надоел.
  - Ладно, - сказал Лагуна, пожал плечами и сел рядом.
  Он посмотрел еще раз на мою спину, на меня, на Дар и вдруг, как школьница, залился краской. Я следил за ним краем глаза, и, видя, как он отчаянно краснеет, ткнул его кулаком в ребра. Вот ведь частный детектив выискался. Пантера, пантера... Я внезапно, ярко все вспомнил, как это было, и расслабленно откинулся на спину.
  На небе, как всегда, не было ни облачка, оно было чистое и синее.
  С моря донесся сильный всплеск, будто рыба хвостом хлестнула. Из воды выбирался Корка, а за ним девушка.
  Корка чертыхался, но тихо, чтобы девушка не слышала, дополз до кромки песка, попытался встать на длинные ласты и шлепнулся обратно в воду, упав на зад и подняв шум и брызги.
  Всегда он был неловкий, слабый.
  С детства его задразнили. Лакированный, он завидовал обшарпанному, как футбольный мяч, заводиле Лагуне. Неуклюжий он был почитатель, и робкий. От случайного замаха съеживался. Не терпел окриков, попреков.
  Переживал, что у любого действия есть неминуемые последствия. Подумаешь, пожурят. Велика беда. Настроение испортят. Всего лишь.
  Но наивный Корка с малолетства чистосердечно во всем признавался, а в ответ получал одни нравоучения. Без спроса ничего не делал.
  Сейчас он принципиально, с рвением изображал из себя гуляку, бесшабашного, задиристого, хронически шатающегося по злачным заведениям, желая изо всех сил доказать кому-то постороннему обратное, продемонстрировать свою новизну поводырю Абсурду, который был недоволен, что его подопечный, такой безвольный, вышел, слепец, из-под контроля.
  Он закрутился на месте, выкарабкиваясь на пляж. Лагуна с интересом следил за его эволюциями.
  - Самец!
  Девушка скинула ласты, как тапочки, обеими руками охватила мокрые волосы, покрутив головой с закрытыми глазами, прогнулась назад. Грудь напряглась и округлилась. Девушка, не меняя позы, сделала два шажка вперед, открыла глаза и весело рассмеялась. На всем теле у нее застыли крупные капли.
  - Мим, - сказала Дар, - как охота?
  - Прелестно, - сказала Мим. - Там такие рыбы! Одна как потащит Корку...
  - Да? - сказала Дар без интереса.
  - Да, - сказала Мим. - Корка оседлал одну и прокатился. Корка, правда, весело было?
  - Очень, - сказал Корка. - Чуть не лопнул со смеху. Неизгладимое впечатление.
  - Вот, видишь, - сказала Мим. - А я что говорила. Дело свое туго знает. - Она свесила сырые волосы, наклонив голову.
  Я смотрел на нее. Одно ухо оголилось. Оно было очень нежным, с розоватой мочкой. Мим посмотрела на меня своими задорными глазами. Лицо у нее еще было совсем детским, не до конца оформившимся, полным лукавой прелести.
  - А где вы оставили машину? - спросил я у Корки.
  - Что? - спросил он, собирая все вещи. - Там. - Он показал рукой.
  - А, - сказал я. - Ясно.
  Мим растянулась на песке рядом со мной, подставив тело солнцу.
  - Хотите загореть?
  Она, лежа на животе, повернула голову.
  - Хочу.
  - Напрасно, - сказал я.
  - Почему?
  - У вас хороший оттенок от природы. Вам не надо загорать. - Я провел пальцами по атласному плечу. Ее глаза смеялись.
  - Вам не нравится шоколадная кожа? - спросила она.
  - Нравится, - сказал я. - Но кожа может сгореть и слезть.
  - Да, - сказала она и перевернулась на спину. - Это ужасно.
  - Вы что, будете загорать? - спросила Дар.
  Она оделась и стояла, глядя на нас. Корка тоже оделся и держал все снаряжение, готовый идти.
  - Идемте! - сказал он. - Я проголодался зверски.
  - Вы идите, - расслабленным голосом сказала Мим. - Я останусь, полежу.
  - Мим, - сказала сердобольная Дар. - Ну перестань. Что ты будешь здесь лежать? Что за причуда?
  - Нет... - отозвалась Мим слабым голосом. -Неохота никуда идти...
  - До машины, - удрученно сказал Корка. Он устал стоять со всем скарбом в руках.
  Мим ничего не сказала.
  - Мальчики, - сказала Дар, - возьмите ее за руки, за ноги, и донесите ее, ради всего святого, до машины.
  Лагуна, сидевший в тени под скалой, ухмыльнулся, но не пошевелился. Ему тоже было лень.
  - Мим, - сказала Дар, - пойдем, а? Пойдем.
  Девушка не отвечала.
  Я посмотрел на нее и сказал:
  - Я ее привезу.
  Корка повернулся и пошел прочь, нагруженный, как верблюд. Дар посмотрела ему вслед, потом на нас, на меня. Я утомленно прикрыл глаза. Дар молча ушла вслед за Коркой. Обиделась.
  Лагуна, кряхтя, встал, долго отряхивался звучными шлепками, осматривая одежду со всех сторон.
  - Я с ними поеду, - сказал он. - Не забудь про вечер.
  Мы остались одни, и я это остро почувствовал. Дар, наверно, здорово разозлилась. Что я такое преподнес. Даже не сказала ничего. Я покосился.
  Мим, казалось, уснула. Я заложил руки за голову и стал смотреть вверх.
  - Уехали? - тихо вдруг спросила Мим, не открывая глаз.
  - Да, уехали, - сказал я.
  Мим немедленно напряглась и села.
  - Надоели, - сказала она беззлобно, сердито надув губки. - Опекают, опекают, как ребенка.
  - А разве вы не ребенок?
  Мим посмотрела на меня и улыбнулась.
  - Не знаю, - сказала она. - А вы?
  Я подумал.
  - Я был ребенком.
  - А теперь?
  - Тоже не знаю.
  - Вот видите. - Она медленно огляделась. - А тут еще так хорошо. Я совсем размякла. Какие вы счастливые здесь, Пикет.
  - Да, - сказал я, подумав: 'А что дальше?' Она была близко, совсем близко, и ничего не стоило протянуть руку и обнять ее, но я пока не хотел этого делать.
  У нее был такой восторженный взгляд, так самозабвенно вбирающий в себя всю красоту послеполуденного неба и океана, что мне не хотелось, чтобы он изменился.
  А он бы изменился, это точно. Наверно, она бы недоуменно посмотрела на меня, или отпрянула бы, или испугалась бы такой опеки. А может, осталась бы спокойной.
  Кто его знает, никогда не угадаешь наперед реакцию девушки.
  Первую реакцию, во всяком случае. Впрочем, в этом есть своя прелесть.
  - Что вы задумались? - спросила Мим. - Скучаете?
  - Нет, что вы, - сказал я.
  - Знаете, когда они уходили, я так хотела спать, просто ужас, а теперь не хочу.
  - Бывает, - сказал я. - Хотите, я вам покажу пещеру?
  - Идемте. - Глаза у девушки загорелись. - Мне одеться?
  - Можно, пожалуй, и так. Правда, там прохладно.
  Мы полезли на скалу. Мы шли, осторожно ступая на камни, а потом спустились и пошли берегом моря до самого места.
  Здесь песок снова кончался, и из него торчали острые рассыпчатые скалы, их нагромождения уходили вверх.
  - Куда дальше? - спросила Мим.
  - Сейчас. Тут, понимаете, вход только с моря.
  - А-а, - сказала Мим. - Значит, надо заходить в воду?
  - Да, придется.
  - А там красиво? - спросила Мим.
  - Увидите, - сказал я. - Не хочется мокнуть, да?
  - Не очень, - сказала Мим.
  - Плывите за мной.
  Мы опять осторожно, оступаясь, зашли по камням в воду и тихо поплыли, огибая скалистую стену, несколько накренившуюся над водой.
  Мы плыли, и, наконец, открылся огромный вход в пещеру с высокими, как в соборах, сводами, и заплыли в него.
  Вода была темная, будто болотная, и прозрачная, видно было изрезанное, каменистое, заросшее дно. Вскоре я коснулся его ногами и подождал, пока доплывет Мим.
  Она тоже встала на дно, переминаясь с ноги на ногу на камнях. Я взял ее за руку, и мы вышли. Мим мелко дрожала. Зубы у нее тихо постукивали и заразительно.
   - Бр-р... - сказала она. - Пекло вокруг... А здесь холодильник. Аномалия какая-то...
  - Нужно обсохнуть, - сказал я нерешительно.
  - Вы правы, конечно, - сказала она. - Но легко сказать - обсохнуть.
  - Вы побегайте, - сказал я. - На месте.
  - Вот еще, - сказала она.
  - Хотите, я вас согрею? - спросил я.
  Она разом перестала постукивать зубами и посмотрела на меня в упор. Если бы она спросила сейчас: 'И только за этим вы меня сюда затащили?', я бы решил, что она просто дура.
  - Попробуйте, - сказала Мим, вновь принимаясь еле слышно стучать зубами.
  - Повернитесь, - сказал я и положил ладони на почти высохшие плечи и стал осторожно растирать их, а Мим неподвижно стояла и только покачивалась при каждом растирании.
  - Кажется, хватит, - сказала она. - Спасибо. А там что?
  - Водопад.
  - Нет, правда?
  - Идемте. Отсюда плохо видно.
  Мы проследовали вглубь пещеры. Она переходила в ущелье, которое вверху смыкалось, но узкая щель, извилистая, уступ в уступ, все-таки оставалась, и по ней тек сумрачный свет.
  Впереди, со скал, спускался водопад, совсем маленький, образуя живописные пороги, с которых свисали седые нити текущей воды, взбитой, как пена.
  - Нравится?
  - Нравится... - завороженно сказала Мим. - Невероятно. Какой оазис.
  Мы стояли рядом, плечом к плечу, и смотрели на водопад, маленький, но все же водопад.
  От него исходил слабый шум, но облака радужного тумана, какие повисают над большими порогами, не было.
  Это был мирный водопадик, и хрустальные струи, стекая, журчали неутомимо и деловито.
  Я положил руку на плечо Мим. Это получилось невольно, само собой. Я слегка сжал ее плечи своей рукой, посмотрев девушке в глаза, и прочитал в них удивление.
  Секунду я колебался, не зная, как быть, затем опустил глаза и убрал руку.
  - А если идти по водопаду, куда он приведёт? - спросила Мим дрогнувшим голосом.
  - Что? - не понял я вначале, потом помолчал и сказал: - Скалы кончаются, дальше лес.
  - А-а, - сказала Мим, слабо кивнув. - Понятно.
  - Только по нему трудно подниматься, - сказал я, - дно скользкое.
   - А давайте попробуем, - сказала Мим.
  - Вы хотите?
  - Что же, назад идти?
  - Да, одним и тем же путем неохота, - согласился я. - Давайте.
  Мы полезли на первый порожек и по очереди шлёпнулись.
  - Вон как скользко, - сказал я. - Видите?
  Но мы всё-таки полезли, на четырёх конечностях, то и дело шлепаясь на три точки и подшучивая над неловкостью друг друга.
  Вода струилась между ног, и под ступнями проскальзывало дно, будто занавешенное склизкими длинными растениями, какой-то ярко-зелёной травой, ровной, будто в струнку расчёсанной.
  Сначала можно было хвататься за кустики по бокам, необычайно прочные, как вязанки, потом всё теснее и теснее сужающийся ручеёк стали обступать скалы, и оставалась неширокая щель, в которой мы и протискивались.
  - А змей здесь нет? - с опаской спросила Мим.
  Я совсем забыл про змей, а это непростительно, про такое забывать нельзя.
  - Давай полезем наверх, - сказал я. - Дальше тупик.
  - Подсади меня, - попросила Мим.
  Одна нога её ещё подрагивала у меня в руках, а другой она искала, за что бы зацепиться, точку опоры, нашла, и рукам вдруг стало легко.
  Мим оказалась молодцом и бесстрашно карабкалась вдоль и между двух сдвинутых стен, и это было несколько странное зрелище: хрупкая девушка среди мрачных коричневых поверхностей.
  На секунду она приостановилась, глянула вниз, на меня, и вновь пошла хвататься за что попало, как заправская альпинистка, продвигаясь наверх.
  Как же, думал я, нам не попалось ни одной змеи, здесь их немало.
  Я полез следом и, когда выбрался на вершину, увидел, что Мим, присев на выступ, ждёт меня, глядя вдаль.
  Вид вокруг был красный и жаркий от начавшегося заката. Когда я выбрался, Мим задумчиво повернула ко мне голову.
  - Ты мне начинаешь нравиться, - негромко проговорил я, садясь рядом с ней на тот же выступ. - Не пришлось упрашивать.
  - Я думала, там змеи, - сказала Мим. - Они ведь должны там водиться?
  - Да.
  - Вот видишь.
  - Пойдём?
  - Идём, - сказала Мим, медленно поднимаясь.
  Мы спустились со скал, порядком надоевших, но ноги не были поранены ни у кого из нас, и погрузить их в песок было истинным наслаждением.
  Песок был сухой, горячий до самых глубин, и мы бороздили его голенями, и он безмолвно смыкался, совсем как вода.
  Самокат лежал так, как я его оставил, на одном боку, с вывернутым рулём, и за ним тянулся разрытый след.
  - Ты все-таки обгорела, - сказал я, касаясь плеча. Кожа на нем покраснела.
  - Думаешь, сильно?
  - Может, печь и не будет, - сказал я, пожимая плечами. - Ты оботрись дома чем-нибудь, например...
  - О, да! - сказала Мим, перебивая меня. - У меня все, что требуется, приготовлено.
  - Вот и прекрасно, - сказал я. - Тогда поехали.
  Я остановил рыкающий, взревывающий мощным мотором самокат перед виллой Корки.
  Мим отпустила меня и, легко спрыгнув с высокого сидения, повернулась ко мне.
  - Ну что, пока? - сказала она сквозь грохот двигателя.
  - Мы ещё увидимся? - спросил я.
  - Конечно, - спокойно сказала Мим и улыбнулась.
  - Ты случайно не уедешь завтра?
  - А разве сегодняшний день уже кончился? - ответила она вопросом, обворожительно улыбаясь, как это умеют делать только хорошенькие девушки. - Ладно. Благодарю за экскурсию.
  Она сказала это без иронии, улыбнулась ещё раз, помахала кончиками пальцев и, повернувшись, пружинистым шагом подошла к воротам.
  Я развернулся и газанул по улице, распугивая разомлевших дворняжек.
  Я заехал к Лагуне. Но того дома, естественно, не оказалось. Вышел его брат Хребет, что-то мастеривший в сарайчике, обстоятельно отер руки о фартук и сказал, что ничего определенного сообщить о местонахождении братца не может. Брат у Лагуны плотный мужчина с пышными жесткими усами. Он любит выпить и поесть, любит посмеяться, а когда водит сутками свой гигантский, как пароход, автофургон, то сильно устает. И еще он очень любит Лагуну, и тот его тоже.
  Наступал вечер. Всё вокруг было озарено тусклыми оранжевыми лучами солнца, низкими, широкими, косыми, и от них повсюду ложились густые пепельные тени.
  Народ бродил, как на водопое, примериваясь то к одному месту, то к другому. Люди ходили по магазинам, пустыми весь день.
  Я приехал домой. Мать сидела в гостиной и что-то читала, кажется, письмо. Она читала его, повернув бумагу к свету.
  - Здравствуй, ма, - сказал я.
  - Здравствуй, - отозвалась мама, не отрываясь от чтения.
  - Что читаешь? - спросил я, но мать не ответила, и я не стал настаивать и пошёл в свою комнату.
  - Подожди, - сказала мать.
  Я остановился.
  - Садись, я должна тебе кое-что сказать, - сказала мать.
  Я сел и выжидательно посмотрел на неё.
  - Нам написал Итог. Ты помнишь его?
  - Смутно, - сказал я. - И что?
  - Он хорошо тебя помнит. Он хорошо помнит также, что ты сейчас оканчиваешь школу.
  - Он берётся устроить мою судьбу? - догадливо спросил я.
  - Ну-у, - сказала мать, выпятив губы трубочкой и размышляюще поведя глазами. - Не совсем так, но в некотором роде...
  - Очень любезно с его стороны, - сказал я.
  - Так ты был бы не против?
  - Ты о чем?
  - Он зовёт тебя к себе. Ты знаешь, он в столице занимает важный пост и многим мог бы помочь тебе. Ты ведь понимаешь, как это неоценимо много что значит в жизни молодого человека - помощь такого влиятельного хвастуна. Ты не будешь, как все здесь, плюшевой игрушкой.
  - Да, конечно, - сказал я.
  - Кроме того, о тебе спрашивают еще многие наши знакомые и родственники. Дедушка Эффект интересуется. Твоя тётя тоже...
  - Какая тётя?
  - Тётя Рутина. Разве ты уже забыл её? Она была так добра к тебе. Странно даже...
  - Разумеется, я её помню, - сказал я. - Ей же лет триста. Она тоже готова помочь?
  - Ты бы смог у нее жить первое время, во всяком случае, а может, и потом. Нет, нет, пойми меня правильно, ты бы у многих мог бы спокойно жить, ты же знаешь, сколько у нас знакомых.
  Да, я это знал. Знал я также, что у матери осталась кругленькая сумма после исчезновения отца, и она смело прокучивала её, считая себя при этом особой практичной, рациональной и здравомыслящей, радужно полагая, что количество банкетов увеличит её капитал, пока этот миф не лопнет, как и все мыльные пузыри.
  - Тебе обязательно надо выслать меня в столицу? - сказал я.
  Мать села рядом и обхватила мою голову руками. Она тихо покачала её из стороны в сторону.
  - Что ты говоришь, - сказала она мягко. - Как ты можешь говорить такое. Я думала, что ты хочешь стать настоящим человеком. Только в большом городе можно развернуться по-настоящему, серьёзно стать на ноги. А здесь... что? Здесь только побережье. У тебя светлая голова. Скажи, мой мальчик, чем бы ты хотел заняться?
  Я высвободился. Волосы на голове растрепались.
  - Что тебя привлекает больше всего?
  - Не знаю, - сказал я и встал.
  Мать подняла голову. Глаза у неё стали большие и печальные.
  - Я не знаю, - сказал я.
  - Ты подумай над этим, - тихо сказала мать. - И ещё. Сегодня заходил Абсурд. Он мой друг, и он не должен заходить, но он зашел. Он хочет всем помочь. Всем без исключения. Он сказал, что тебе нужно хорошо поработать над собой. Метод всем помогает определиться. Он считает, что ты должен подумать о своём будущем. Что тебе нравится делать? Ты ведь давно не был в школе?
  - Я схожу.
  - Правда, сходи, - сказала мать. - Это нужно.
  - Я зайду, - сказал я и пошёл к себе. Мать смотрела мне вслед.
  Я и не знал, что обо всём этом думать. Обо всех этих знакомых ясновидящих доброжелателях, о далёком городе, где можно пробиться, о дальнейшей жизни в том дарвинистическом ореоле, какой она рисовалась даже самым близким людям. Что-то было в этом скользкое и отталкивающее.
  Я чувствовал, что мне глубоко чужды вся эта жизнь, и все эти люди, к которым нужно идти на поклон. Пережиток какой-то. Такими, как они, я быть не мог. А как терпимо относиться к чужим недостаткам, я не знал.
  Гости были разные, но я так любил, когда все были вместе. Когда праздник заканчивался, и гости, встав из-за стола, расходились, мне становилось невыразимо грустно. Я хотел, чтобы праздник никогда не заканчивался.
  И я совсем не хотел уезжать отсюда. Все уезжают в большой и чужой город, где никто никого не знает, где в одинаковых условиях одинаковый результат.
  Почему я должен уезжать? Я поразмышлял немного над этим и пришёл к выводу, что этот вопрос решён.
  Теперь школа. Это заведение тоже не манило меня, но практическая сторона была ясна, заслоняя остальные: школу надо было кончать, и тянуть больше не стоит. Если уж всем так хочется.
  Я сел за стол. В сущности, особых сложностей не предвиделось. Завтра пойду в школу. Главное, чтобы никто меня никуда не утащил. А то конец всем благим намерениям.
  Я походил по комнате. Я свыкся с этой небольшой комнатой с несоразмерно большим и низким окном, выходившим в сад, и столом в углу, тяжелым из-за многочисленных ящиков, в которые напихана всякая всячина.
  На поверхности стола остался засохший обвод от бутылочки, которая днём так взвинтила настроение. Бутылка была убрана, и мать, естественно, не сказала ни слова на этот счёт.
  Она удивительно деликатна в таких случаях, и мне это нравится, я ценю умелое невмешательство больше всего, потому что это труднее всего.
  Легче всего быть уверенным в своей правоте и лезть ко всем. Как Абсурд.
  В детстве, несмотря на жалость, почитают только силу и холодное презрение к слабостям, дающие непререкаемый авторитет среди подобных. Я не считал нужным много размышлять, если требовалось чего-то добиться, и добивался. То были хорошие годы. Полные непримиримости. Крайностями.
  Я не люблю вспоминать эти годы. Эти прекрасные годы детства.
  Безмятежного детства. И каждый праздник был неповторим. И я знал, что другого больше не будет.
  Я не люблю вспоминать это время потому, что надо мной нависал странный, непонятный мир шоу, который не исчезал, когда мать целовала мои закрытые глаза, готовые уснуть, и когда тем же поцелуем будила меня.
  Я не люблю вспоминать свои мучительные размышления об искусственном обществе.
  Догадок было много, и красивых умопостроений, составляя которые я порой развлекался, наблюдая за замысловатой цепочкой рассуждений, а иногда, до упора сдвинув брови, всевидящим и слепым взглядом вперивался перед собой, но все они опять же ничего не проясняли в рисунке шоу.
  Будто бы в цивилизованной окружающей среде, используя доступные внешние средства, всем должно быть все дано.
  Особенно я мучился непониманием того, как все при этом договариваются.
  Мы, на своих праздниках, даже непредвиденных, никогда не забывали договориться между собой, кто есть кто, что каждый будет делать, и в чем смысл действия.
  Это было непременным условием - точно знать всё заранее - любого праздника, и никому даже в голову не могло прийти, что его можно переступить. Конечно, на празднике все случается, меняется, но, если кому-то что-то было невдомек, его тут же выручали, прямо объясняли все содержание, сразу подсказывали, что к чему, и каждый участник верил этому, потому что все были вместе.
  Окружающие без конца лицемерят, никому не доверяют. Как же они договариваются между собой?
  Это было ключевым вопросом.
  Как договориться без обмана. На равных. И тут я оказывался в тупике. Я не ломал себе голову холостыми рассуждениями. Я наблюдал, считая опыт тождественным разгадке тайны. Сейчас я иронически кривлю губы. Догадка не ослепила меня шаровой молнией.
  Как это мать сказала - стать настоящим человеком. Или не так? Встать прочно на ноги. Я почувствовал, как начинаю закипать. Человека ведут по жизни, как марионетку, обстоятельства - логика и принцип.
  Иногда он бунтует. Неискушенный глаз видит протест. А по сути, ему просто позволяют взбрыкнуть разок-другой и - пошло-поехало дальше. Я помню бессилие и злость, охватывающие меня, глядя на такое. А это - сплошь и рядом. Вбить каждого в свою лунку, любой ценой, как винтик, лишь бы механизм двигался. Люди, как куклы, действующие по определенной программе. Я даже тихо засмеялся от удовольствия, что так хорошо понял все это.
  Вы, подумал я с вызовом, кукловоды. Ловкие и изощренные. Сами делающие все, что вздумается. Умудренные. Кашлял я на систему. Я почувствовал себя самим собой. Я сел за стол. Тихо вечерело.
  За окном завели свой оглушительный стрекот насекомые. Послышался длинный переливчатый свист, потом ещё и ещё, как удары бича. Я не замечал его поначалу, потом вскинул голову.
  Я задумчиво сидел и смотрел в окно, пока в нём не появился Лагуна, чёрным силуэтом.
  - Сидишь? - сказал он зловеще, повернул голову и сообщил кому-то рядом. - Сидит. Я свищу, а он расселся.
  - Допустим, сижу, - сказал я. - А ты чего шумишь?
  - Я надрываюсь, а он даже не соизволит... - начал Лагуна, но тут в проёме окна появилась маленькая рука и дёрнула его за локоть. Это была Очаг.
  - Ты его извини, - сказала она мне. - Добрый вечер. Он уже набрался. Я говорила ему, потерпи.
   - А не хочу я терпеть, - сказал Лагуна с гонором. - Надоело! Пик, пошли, - требовательно сказал он.
  - Идём, - сказал я и шагнул через подоконник.
  Лагуну шатало. Он был не сильно пьян, но шатало его здорово. Он потянулся и чмокнул Очаг в щеку.
  - Ух, как я тебя люблю, - сказал он.
  Очаг ничего не сказала.
  На углу Лагуна не избежал столкновения с пытавшимся его обойти ябедой. Ябеда остановился и сказал:
  - Места мало?
  - Так вышло, - сказал я. - Нечаянно.
  - Не твоя забота, - сказал Лагуна ему.
  - Молчал бы, пьяница, - сказал ябеда. - Толкается, и ещё недоволен.
  - В чём дело? - спросил я, начиная злиться. - Вам объяснили про неловкость. Идите своей дорогой.
  Лагуна сказал Очаг: 'А ну, отпусти!' и быстро, почти не шатаясь, подошёл к ябеде и сразу швырнул его. Тот согнулся и опал на спину, держась за живот от смеха. Лагуна успел швырнуть его еще раз, и я схватил его за плечи.
  - Что ты делаешь? - сказал я. - Идем.
  Мы пошли, и я вспомнил, что Очаг не проронила ни слова.
  - Делать людям нечего, - сказал Лагуна, сплюнув. - Доказывай потом...
  Что за дебош, подумал я, он же пьяный был только что. Лагуна в линялой распашонке заметно помрачнел и ускорил шаг. Очаг шла около него, как тень.
  - Куда вы так несётесь? - сказал я. - Идемте спокойно.
  Я с трудом поспевал за ними. Будто скорость у них - у пары - удвоилась.
  Новый кабак 'Балласт' был освещен и маяком торчал на холме, с которого весь наш городок был виден, как на ладони. Оттуда доносились музыка, и крики, и громкие голоса.
  Из открытой двери первого этажа падала полоса яркого света.
  Второй этаж, состоящий из выпирающих квадратом стен, тоже был освещен, и в цветных стеклах двигались четкие профили мужчин и женщин. Кабак был большой и просторный, и вмещал при желании кучу народа, а наверху была терраса, где курили и глядели на океан. Там тоже стояли столики.
  Мы прошли внутрь, мимо двух широких дверей, которые были как отражения друг друга. За ними стоял мерный и мощный гул веселья.
  Наверх вела лестница. Я провел рукой по перилам. Перила были новенькие, как и всё здесь, и гладкие.
  Из-за лестницы выходила стойка, здесь находился центральный бар, кроме двух других, в которые вели симметричные двери сразу у входа.
  Одна из них вдруг распахнулась, и из помещения вынесся оглушительный шум, гам, и несколько вегетарианцев важно проследовало оттуда к центральному бару.
  - Я желаю здесь! - возгласил один из них.
  - Да, там, пожалуй, душновато, - сказал другой.
  - Душновато! - сказал третий. - Я вам удивляюсь. К тому же сидеть со всяким сбродом!
  С ними были две истерички.
  У главного бара было очень чисто и опрятно. Блестел свежевымытый пол, стены и стойка сверкали. Всё убранство помещения было продумано до мелочей. На стенах висели расплывчатые, как было модно, фотографии знаменитостей во весь рост на фоне разных видов.
  За стойкой находились сам Штамп, полагая, что теперь ему любое место по плечу.
  - Идёмте дальше, - сказал я. - Наверняка наверху кого-нибудь встретим.
  - Идёмте, - сказала Очаг.
  - Я не против, - сказал Лагуна. - Только давайте здесь пропустим по стаканчику.
  Я заказал три коктейля.
  - Может, присядете? - вежливо спросил Штамп.
  - Мы здесь ненадолго, - сказал я.
  - Как, уже уходите? - удивился Штамп. - Так скоро? Вам не понравилось?
  - Нет, - сказал я. Я отпил порядочный глоток. - Ты нас не так понял. Мы хотим подняться наверх.
  - А-а! - облегчённо сказал Штамп. - Обязательно поднимитесь. Уверен, вам понравится.
  - А там всё на месте, спускаться не придётся? - сказал Лагуна.
  - А разве кто-то спускается? - с чарующей улыбкой сказал хлебосольный и незлопамятный практик.
  Лестница в самом верху вдруг натужно заскрипела и сразу заметно прогнулась. Появились две огромные ноги, переступающие со ступеньки на ступеньку и, глядя, как ноги растут, и как появляется туловище, мы напряглись, гадая, что это за циклоп, а за туловищем появилась, как придаток, голова, пригнутая, чтобы не зацепиться макушкой, и мы увидели Шедевра. Он сразу заметил нас и сказал с улыбкой:
  - Вы, аборигены! Где вас носит? Я вас жду, жду...
  Он был громаден и казался ещё больше здесь, в помещении, занимая значительную часть его объёма.
  - Ах, Шедевр! - сказал я ему снова, как днём на пляже. - До чего ты здоровый!
  - Тихо, мелкота! - сказал он, умеряя свой низкий, рыкающий голос, при звуках которого замирало сердце - такой он был грозный, даже когда спокойный.
  Все с уважением и со страхом взирали на великана.
  - Я оставил свою крошку, - прорычал Шедевр, - чтобы промочить горло.
  Бармен сразу понял намёк и быстро смешал коктейль. Шедевр следил за ним одним глазом.
  - Расторопный малый, - проговорил он, протягивая ручищу и принимая объёмистый кубок, наполненный до краёв. Он поднёс его ко рту и спокойно сделал несколько больших глотков. - Прилично, - сказал он и обратился к нам: - Здесь получше, чем у Абсурда.
  - А ты откуда знаешь? - спросил Лагуна.
  - Заходил к нему днём, - сказал Шедевр. - Был у транжиры на раздаче идеалов.
  - Он, наверно, очень тебе обрадовался, - предположил я.
  - Без ума, - кратко ответил Шедевр, и было ясно, что Абсурд испытал всю гамму человеческих ощущений, кроме радости. - Когда я уходил, гостеприимный хозяин потерял сознание, - сказал Шедевр. Он увидел наше недоумение и пояснил: - Я его пальцем не тронул.
  - Нервы сдали, - догадался Лагуна, очень довольный.
  - Именно, - сказал Шедевр. Он повернулся, налёг своей массой на стойку и в упор посмотрел на Штампа. - У тебя, надеюсь, нервы покрепче, а, гений?
  Штамп льстиво хихикнул. Он заёрзал, как жук, прямо-таки пронзённый гневным немигающим взглядом гиганта в упор и, снова глупо оскалив зубы, издал крамольный смешок. По лицу поползли красные пятна. Он вспотел.
  Шедевр, не дожидаясь ответа, повернулся к нему спиной и сказал:
  - Моя девочка наверху заждалась, наверно. - И он мягким движением опустил осушенный бокал на стойку.
  Мы пошли наверх, несколько подавленные.
  Это помещение существенно отличалось от того, что осталось под нами. Оно было очень большим, таким просторным, что сразу становилось понятно, почему кажется, что стены второго этажа будто выпирают, выдаются в стороны, и создается впечатление, что второй этаж, как башня, насажен на первый, как на ствол. В стенах и в сравнительно невысоких потолках вкраплены тусклые разноцветные лампы, и цвета подобраны со вкусом - стилизованы, цветов как таковых нет, одни оттенки, как в калейдоскопе, преимущественно блекло-фиолетовые и розоватые, и попадались салатовые, большей частью над головой. В зале царил растворенный этими светлячками полумрак, и в нём были видны очертания низких столиков, окруженных легкими удобными креслами, столики были разбросаны по всему залу на удачном расстоянии друг от друга, и за каждым столиком сидели и тихо переговаривались.
  Дальняя часть зала была отведена для танцев, там звучала тихая стелющаяся мелодия, в которой неподвижно застыли две-три обнявшиеся пары.
  Музыка текла прямо из стен, из невидимых пор, поверхность стен была своеобразным динамиком.
  Шедевр и здесь привлекал всеобщее внимание.
  Очаг села на высокий вращающийся стул. Лагуна, заказывая напитки, все время спрашивал у нее:
  - Так, Очаг?
  - Пожалуй, - говорила она.
  - Да, - сказал Лагуна бармену.
  Бармен кивнул и стал ловко разливать из разных бутылок, стоящих перед ним, больших и маленьких, а я смотрел на него. Этот бармен тоже был молодой парень, очень красивый. Глаза у него были большие, почти чёрные, с длинными ресницами, нос небольшой, римский, и рот великолепного рисунка, с изящно выпяченной нижней губой, гладкой и блестящей, изображал снисходительную скуку.
  Это выражение дополнялось глазами, устремлёнными вниз, ровными густыми бровями, точеными, как у девушки, высоко поднятыми, отчего на лбу собралось несколько неровных складок. Под гладко выбритым с едва заметной впадинкой подбородком была посажена бабочка, безукоризненно смотрящаяся на крахмальной белизне сорочки.
  Глядя на него, я тоже ощутил лёгкую тоску.
  Может, здесь было и хорошо, но мне не этого хотелось. А ещё Лагуна с Очаг упорно молчат и только переглядываются.
  Я обрадовался, когда меня кто-то позвал. Меня звали от столиков. Там сидели Корка, Фат, Дар, Мим и... изъян, я даже глазам своим не поверил.
  - Бум! - заорал я, раскидывая руки. - Ты ли?
  Бум легко вскочил, он вообще очень подвижный, и мы с ним сплели объятия.
  - Ну, ну, здорово, Пик! - говорил он, хлопая меня по плечу.
  - Откуда ты здесь? - спросил я.
  - Я проездом.
  - Всё ездишь?
  Бум был работягой, занимался всяческими заказами.
  - Конечно.
  - Нравится?
  - Да!
  - Это хорошо.
  - О да, это очень хорошо! - согласился Бум.
  Он, как обычно, сиял улыбкой, и зубы у него были крупные и ровные, и улыбка освещала смуглое лицо этого парня, и волосы курчавились, как прежде. Я очень давно его не видел.
  - Я проездом, - сказал Бум. - Хотел к тебе, и встретил их. - Он показал на Корку. - И они сказали, что ты придёшь сюда.
  - Правильно, - сказал я.
  Я прикрыл глаза.
  Мне вдруг стало невыносимо скучно. Это тот красавчик бармен навеял. Мне стало так тоскливо. Вот приехал Бум. Он отличный друг. Он многое может понять. А я не знаю, что сказать. Я совсем не знаю, о чём его спросить. Он работает. В разных уголках страны. Живет в столице. Но как на разных полюсах мы. Наверно, у него есть подруга, самая лучшая из всех его подруг, и они, может быть, поженятся.
  - Бум, - сказал я, просунув два пальца под бокал и приподнимая его. - Давай, пропажа! За встречу!
  - Будь здоров, - сказал Бум, оживлённо блестя глазами.
  Ну вот, сказал я себе, может, полегчает. Я выпил бокал чего-то очень крепкого. Мим молча протянула мне какие-то стручки, которые ели все вокруг. Я взял два стручка, разом сунул их в рот и стал жевать. Они были ничего, съедобные.
  Дар, Корка и Фат о чём-то говорили между собой, но я даже не вслушивался. Я сказал Мим - только потому, что она посмотрела на меня в тот момент:
  - Идём со мной.
  - Ты хочешь пригласить меня потанцевать? - спросила она.
  Я неопределённо крутнул головой, взяв её за руку.
  - Куда вы? - спросил Бум.
  Он взял Мим за другую руку и, подержав, отпустил.
  - Я знаю, куда вы, - сказал он. - Я скоро тоже приду. Только поговорю с Лагуной.
  Я кивнул и повёл Мим за собой.
  Шедевр с подругой сидели одни за столиком. Шедевр сидел за столиком, как за блюдцем.
  - Мы к вам, - сказал я.
  Шедевр кивнул, а его подруга улыбнулась. Это была та самая женщина, что на пляже днём. Она была очень красива.
  - Чтобы долго не думать, выпьем, - сказал я.
  Шедевр опять кивнул, и мы выпили. На столе не было никаких стручков, но зато была аппетитного вида плоская рыба на блюде, залитая красным соусом.
  Рыба была нетронута, и я захотел есть, придвинул к себе блюдо и стал есть рыбу.
  Я вспомнил о Мим, предложил и ей, но она почему-то отказалась. Странно, подумал я, рыба такая вкусная. Я вдруг осознал, что пьян, и стал есть медленнее. Шедевр молча исподлобья смотрел на меня.
  - Чего уставился? - сказал я с набитым ртом. - Голодный я. - Я проглотил кусок, вытащил кипу салфеток сразу и всеми отёр рот и руки, вымазанные в красном соусе, и бросил их, скомканные и испачканные, на стол.
  - Запить надо, - заявил я.
  - Эх, Пик, - сказал Шедевр, и мы с ним выпили.
  - А вы не пьёте? - спросила женщина Мим.
  - Немножко.
  - Выпейте со мной, - сказала женщина. - А то Шедевру со мной скучно.
  Шедевр покосился на неё, но ничего не сказал, и она легонько столкнула с Мим рюмки.
  - Как ты живёшь? - спросил Шедевр.
  - Что?
  - Я спрашиваю, как ты поживаешь?
  - Ты серьёзно?
  - Да.
  - А ты как думаешь?
  Шедевр промолчал. Он очень умён, этот гигант, и проницателен. Когда-то мы все были вместе. Какая-то пелена застилает мне глаза. А сейчас я не могу уговорить Лагуну сходить в джунгли.
  Мною овладело ностальгическое настроение. Как вернуть, удержать то, что было?
  То время, когда мы околачивались по всему побережью до самых портов в одну сторону и до курортов, самых роскошных курортов в мире, в другую сторону, и торчали возле увеселительных заведений в надежде почесать кулаки, и враждовали со всеми компаниями, и те постоянно ходили жестоко обманутые, потому что Шедевр входил в тело, начинал наливаться соками, и всё побережье трепетало перед его именем, и мы были дерзкие, и наглые, и циничные, и смотрели на всё прямо, и готовы были умереть друг за друга, время презрения ко всему лживому, фальшивому, лицемерному действительно было праздником.
  Каждый праздник был так прекрасен, что казался неповторимым.
  Больше этого не будет никогда.
  Кажется, Шедевра тоже охватило что-то в этом роде, потому что он поволок меня к стойке, и красавчик бармен нас безупречно обслужил. Мы расправились со своими порциями и пошли вниз, чтобы выпить там.
  К нам присоединился Бум, как и обещал. По-моему, он стал каким-то сдержанным. Ему это не идет.
  Глаза у него в любом состоянии сумасшедшие, и когда поведение не приближается к буйному, получается диссонанс.
  - Что ты так на меня смотришь? - спросил Бум. - Просто я трезвый.
  - Негодяй, - сказал я. - Как ты смеешь?
  - А с кем пить?
  - Что, не с кем?
  - Не с кем.
  Внизу было по-прежнему пусто. Штамп тоже попытался нас идеально обслужить, чтобы доказать нам, зазнайкам с круговой порукой вечной детской дружбы, что и он не на базаре куплен, но все разлил.
  - Сядем, - сказал Шедевр, не обратив на это внимание.
  Новенькая лестница заскрипела, и Лагуна как-то виновато подсел к нам.
  Шедевр прищуренным глазом оглядел каждого из нас и стал медленно разливать по бокалам.
  - Первый тост, - сказал он. - Кто?
  - За то, что было, - сказал я. - За то, что ушло.
  - Идет, - сказал Шедевр, и все присоединились.
  Бум поморщился.
  - Почему ушло?
  - Ладно, помолчи, - сказал Шедевр.
  Мы надолго замолчали. Неловкости от молчания не было.
  - Знаете, друзья, а я уезжаю, - решительно хлопнул вдруг Лагуна.
  Мы молча уставились на него.
  - Ты что-то сказал? - вкрадчиво осведомился я.
  - Я... это, - сказал Лагуна растерянно. - Уезжаю я!
  - Куда это? - ласково спросил я.
   - С астрономами. В эти, как их, горы. Наблюдать за иными мирами.
  Я помолчал, а потом растерянно сказал:
  - Ты так, да?
  - С каких это пор ты припал к другим мирам? - спросил Бум.
  Он ничего не знал, и я наступил ему на ногу. Бум очень удивился, но больше не спрашивал.
  - Иные миры... - сказал Лагуна, закатив глаза. - Знаете, они необыкновенные...
  Мы стали прятать взгляды. Мы всегда больше всего на свете боялись открытого проявления чувств. Красивостей.
  Мы с Бумом стеснительно смотрели в сторону, только Шедевр насмешливо продолжал изучать романтика Лагуну. Он был выше этого.
  - Да... - сказал он. - Вы, ребята, даёте. - Он тоже был старше. Раньше это не ощущалось. - А как же родные места, природа?
  - Какие там места... Проку-то. Новшества не по мне.
  - Дело, конечно, твоё, - сказал Шедевр. - А ты, Пик, что намерен делать? Случайно не уезжаешь тоже?
  - Да нет, - сказал я. - Не уезжаю. - Я подумал, что совсем не знаю, чем занимается Шедевр там у себя в столице. Как-то не спрашивал никто из нас. А сам он молчит. Он хитрый, змей. Скрытный.
  - Удачи тебе, - сказал Шедевр, поднимая бокал.
  Мы выпили.
  - А после школы чем будешь заниматься? - спросил Шедевр.
  - Не знаю. Найдется, чем.
  Шедевр неопределённо хмыкнул и больше ни о чём не спрашивал, задумавшись о своём.
  - Что у вас за похоронное настроение? - спросил Бум.
  Мы снова выпили, ни за что. Лицо у меня начало деревенеть. Но до нужного состояния ещё далеко.
  - Ладно, - сказал Шедевр. - Я проведаю свою малышку. Её нельзя надолго оставлять. Извините. - Он тяжело поднялся и, тяжело ступая, ушёл.
  - Так, значит, - сказал я Лагуне. - Бежишь. Оставляешь меня.
  - Ну что ты говоришь, - сказал Лагуна. - При чём здесь...
  - Ладно, я понимаю, - сказал я. - Я так. А в джунгли мы так и не сходили.
  Лагуна виновато улыбнулся и обезоруживающе пожал плечами.
  - Так уж сложилось, - сказал он. - Да и стоило ли?
  - Нет, - сказал я несогласно. - Ты уж не говори. Ещё как стоило.
  Лагуна вздохнул, не отпираясь. Бум потихонечку пропускал бокал за бокалом. Ему было неловко быть таким трезвым. Он старался.
  - А как ты, Бум? - спросил я. - Всё молчишь и молчишь. Будто подменили.
  - Сытый я стал, - сказал Бум. - Спокойный. Женился я, ребята.
  - Что за вздор! - вырвалось у дипломата Лагуны. Он смутился. - В смысле, хомут на шею...
  - Угораздило, - сказал я. - Как же ты так оплошал?
  - Да как... - улыбнулся Бум. - Известно как. Быстрые ножки, алые губки... Закружило.
  - Н-да, - сказал Лагуна. - Дети есть?
  - Будут, - сказал Бум. - У меня будет большая семья. А мне нравится, как хотите. И не тянет никуда. Ночью остановишь машину, остыть после дальней командировки, разляжешься на траве, заложишь руки за голову и думаешь - хорошо! - Он тоже был старше. Он был миролюбивым парнем, симпатягой, и теперь всё меньше в нём было безотказной экспансивности, присущей его натуре.
  - Это, конечно, неплохо, - рассеянно сказал Лагуна. - Без няньки.
  Я был почти уверен, что он сейчас мыслями ушёл к обсерватории, к высокогорью, где он будет рядом с Очаг. Очаг хорошая девочка, но мне она всегда казалась несколько бесцветной, а тут раз и - чувство. Раньше это слово нас очень смешило. Смешное слово.
  - Значит, гуляем в последний раз? - сказал я.
  - Почему в последний? - сказал Лагуна. - Я думаю, мы ещё увидимся.
  Я горько усмехнулся. Счетовод Витамин уже вероломно не появился.
  - Разве что случайно.
  - Мир тесен, - сказал Бум. - Увидимся. Что за суета? Мы же одного поля ягоды.
  - Моё окно всегда открыто, - сказал я.
  - Я, пожалуй, тоже пойду, - сказал Лагуна.
  - Пока, Лагуна, - сказал я.
  Я хотел сказать 'прощай'.
  - Пока, Пик, - сказал Лагуна.
  - Ты уходишь? - спросил Бум.
  - Да, мы пойдём, - сказал Лагуна. - Я провожу Очаг.
  Он тоже ушёл. Я запомнил его последнюю улыбку.
  - А как ты с женой живёшь? - спросил я у Бума.
  - Знаешь, неплохо. Совсем неплохо.
  Я покивал понимающе и сдвинул две бутылки боками.
  - Напьёмся? - сказал я.
  - Можно, - сказал Бум. - Сегодня можно. Я не на якоре.
  Мы быстро допили оставшееся в бутылках. Лицо, начавшее было размякать, снова окаменевало. В голове зашумело.
  - Тебе потише надо, - сказал Бум. - У тебя вон какая фора.
  - Чепуха, - сказал я.
  По лестнице спускались Корка и Фат с девушками.
  - Вы, ценители! - весело сказала Дар, заприметив нас. - Хватит вам!
  Я повернул голову. Бум уже шёл обратно с пузатым графином, чтобы не размениваться по мелочам. Это был коньяк, и отличный.
  Это было то, что я хотел. Самодельные обстоятельства.
  - Потише ты, - снова сказал Бум.
  Он сходил ещё раз к стойке и принёс какие-то жёсткие худые колбасы. Вкус уже не ощущался. Я грыз кусок колбасы и пил соус. Дар, покачивая бёдрами, подошла ко мне и положила руки на плечи. Я налил из графина и протянул ей.
  - Не хочется, - сказала Дар. Она посмотрела на меня и сказала: - Если ты настаиваешь... - Она осторожными глотками отпила немного, пробуя, и опорожнила вслед за этим весь бокал.
  - Вот теперь ты мне нравишься, - сказал я, еле двигая губами. - Садись, - хлопнул я по колену.
  Дар преспокойно села на моё колено и отломала кусочек колбасы, отправив его в рот.
  - Какая вкусная колбаска, - сказала она.
  - Хоть буду знать, - сказал я, отрывая новый кусок.
  Корка, Фат и Мим стояли у стойки и разговаривали со Штампом. Они стояли очень ровно, и это меня удивляло. Не нужно им разговаривать со Штампом, подумал я.
  Не нужно им живо разговаривать с лаконичным муляжом. Это противоестественно. Особенно для Мим. Зачем ей это нужно?
  К стойке подошло ещё несколько человек. Дар обхватила меня за плечи, и мы поцеловались. Бум с улыбкой смотрел на нас. Он, не двигаясь, потянулся только рукой и наполнил до половины три бокала. Напиток с бульканьем, порциями лился из толстого горлышка.
  Я захотел на улицу.
  - Постой-ка, - сказал я Дар.
  Опираясь на спинку стула и стол, я поднялся. Голова сильно кружилась. Дар села на моё место.
  - Ты куда? - спросила она.
  - На улицу.
  - Я с тобой, - сказал Бум.
  - Я сам, - сказал я, еле ворочая языком. Соображал я, как мне казалось, очень ясно, только вот тело не слушалось. Я сделал шаг, и меня качнуло.
  Я пошёл к выходу, мимо стойки, и меня очень сильно шатало, будто пол был палубой, и штормило. Все посмотрели на меня, но мне было всё равно.
  По стенке я вышел на улицу.
  Двери у выхода были распахнуты настежь, и там стоял страшный шум, и галдёж, и было накурено. Я подумал, что это что-то вроде фильтра. Все, кто непритязателен и хочет удовольствий попроще и публику погорластей, оседают здесь. Диффер... как её... дифференц... даже подумать не могу. Разделение, короче.
  На улице поднимался ветер, и океан шумел.
  Здесь, на холме, ветер был особенно ощутим. Он был тёплый и упругий, и шёл плотной массой, как стеной. Было темно, только видны были далёкие огни на горизонте и фосфоресцирующие волны в океане.
  В голове всё кружилось, и ветер обдувал меня. Я прислонился к стене. Мыслей никаких не было, только знакомое ощущение, будто всё нереально.
  Ветер заметно крепчал, налетая тугими волнами, и гудел высоко над головой в звёздной мгле, и океан монотонно, волнующе вторил ему. Мне чудились голоса миллионов людей.
  Я вернулся обратно и остановился у стойки.
  Все - я плохо различал лица - замолчали.
  - Что умолкли? - спросил я грубо. - Я мешаю?
  - Кто это? - негромко спросил один вегетарианец у другого.
  Тот что-то ответил, но я не расслышал. Мим с удивлением смотрела на меня. Я повернулся ко всем спиной и стал смотреть на перчатки, рядками заполняющие полки.
  - ... не на того напали! - говорил Корка. - Я утер им нос. Не люблю проигрывать. Они думали, я дитя. Меня голыми руками не возьмешь. Подумать только - обменять публику! Это же не вещь.
  - О чём вы? - говорила Мим чистым голосом. - Я вас не понимаю, Корка.
  - А, не слушайте меня, я так, - говорил Корка. - Вы завтра точно уезжаете?
  - Конечно, - спокойно отвечала Мим. - Я обещала...
  Кому она обещала, я не разобрал. Вегетарианцы тоже разговаривали, громкими грубыми голосами. Мне показалось, что они говорят слишком громко, и это раздражало. Я опять описал разворот на каблуках и сказал:
  - Вы что, потише не можете?
  Они сразу замолчали, и Бум быстро подошёл к нам.
  - Кто это такой? - уже в полный голос спросил один вегетарианец.
  - Вы только посмотрите, какой молоденький, а уже приказывает! В столицу их! - сказал другой, и третий тоже что-то сказал, но мне было этого достаточно, я уже себя не помнил, схватив бутылку со стойки, треснул одного вегетарианца, и она лишь зацепила его, потому что он отклонился, и я сразу кулаком въехал ему в челюсть, и он с грохотом упал на спину, а остальные отскочили и не шевелились. Трусы, подумал я. Ублюдки.
  - А ну пошли отсюда! - заорал я сипло. - Что я сказал!
  Мы с Бумом медленно пошли на чужаков, наклонив головы. Они попятились к выходу, развернулись и исчезли.
  Я удовлетворённо посмотрел им вслед, покачиваясь с каблуков на носки, и туманным взором окинул всех вокруг, а Фат бесцеремонно нарушил молчание пьяным голосом:
  - Эт-то ты здорово его боднул. Ишь, зашевелился. Оживает. - Он помолчал, вытаращив глаза на приходящего в себя лежащего на полу мужчину, и сказал: - Надо двинуть ему еще, чтоб не дрыгался.
  - Пусть уползает... - пробурчал Бум, стоявший всё это время наизготовку.
  Потом он подумал, взял поверженного за руки и оттащил к стене.
  Мы пошли к своему столику, не забыв ещё один бесплатный графин. А удобно с этим Штампом, подумал я. Справедливый Витамин нас бы уже загрыз своими подсчётами.
  - А помнишь, какие раньше были диспуты, - сказал Бум. - Когда мы в 'Кратере' сцепились с той сворой из порта. Вот те стояли! Если бы не Шедевр, туго бы нам пришлось - ребята работали, как песню пели.
  - Но Шедевр им показал, - сказал я. - Где у них пробел в познаниях.
  - Что он им показал! - возразил Бум огорчённо. - Он их повыкидывал, как котят, вот и всё. Это не интересно.
  - В общем, ты прав, - вынужден был я согласиться, подумав. - Получается очень просто. Бум, ты не забывай заезжать.
  - Да что ты, - сказал он. - Конечно.
  Дар с нами не было. Она куда-то ушла. Вместо неё к нам подошли Корка и Мим.
  - А где Фат? - спросил я.
  - Фат опять влюбился, - сказал Корка со смешком. - Он каждый раз влюбляется.
  - Фат - это тот бракованный маньяк? - спросила Мим.
  Я посмотрел на неё. Волосы у неё были, как пушистое облако.
  - Фат - наш мастер, - подтвердил Корка.
  - Почему - мастер? - спросила Мим.
  - Фанатик собирает робота. Сам, - сказал Корка. Он все знал. - Робот будет, как живой.
  - Вот как? - сказала Мим насмешливо.
  Она смотрелась в нашей пьяной компании. Она была в тонкой маечке, облегавшей красивую грудь.
  - Сейчас таких роботов делают, - сказал Бум. - Я сам видел.
  - Что ты видел? - спросил я.
  - Снимает человек шляпу и говорит: 'Здравствуйте', - сказал Бум и обвёл нас круглыми диковатыми глазами. - А это робот.
  - Здравствуйте, - сказал я, и все засмеялись.
  - А знаете, - сказала Мим, - наш профессор говорил нам, что когда человек жизнерадостно хмелеет, у него ослабевают культурно наработанные социальные связи, и остаются одни доступные инстинкты. Значит, человек действует механически.
  - Я всё-таки робот, - сказал я с удовлетворением. - Спасибо, Мим.
  - Я же не про тебя, - сказала она.
  - А что за предмет такой у вас? - спросил Бум.
  - Лекцию читали, - сказала Мим. - О вреде алкоголизма.
  - Обрываются, значит, социальные связи, - сказал Бум.
  - Ослабевают, - поправила его Мим.
  - Всё равно, - сказал Бум. - Не придирайся. А чем ваш светоч объяснит тот факт, что людям свойственны общие застолья? Нет уж. Изобилие роднит людей. Прописная истина.
  Мим промолчала. Она была чудесной девочкой, хорошо воспитанной и здравомыслящей.
  - Роднить-то роднит, - сказал я, - да только не успеешь побрататься, как все вокруг уже не говорят, а хрюкают.
  - Не будем спорить, - отмахнулся Бум. - Я обобщенно.
  - Я и не спорю, - сказал я. - Я хрюкаю.
  - Брось.
  - Всё, - сказал я.
  Мы продолжали инициативно брататься, чтобы отличить суетливую человеческую сущность от гордого животного братства, и я себя не сдерживал, будто угодил в каменный век.
  Кому нужны все эти нарядная многогранность, вселенский кругозор, артистическая всеохватность!
  Ведь никому абсолютно ничего не угрожает. Никакой угрозы нет, ни внешней, ни внутренней. Чем больше я пытаюсь всем угодить, тем меньше это им подходит.
  Мир не тронь, а ему о нас позаботиться - всегда пожалуйста. И больше никакой опасности. Никто не думает кардинально менять жизнь, максимум, чего хотят искатели приключений - это всего лишь все приукрасить.
  Комната плыла куда-то и никак не могла уплыть. Бума рядом уже не было, куда он делся, я не знал. Не неандерталец Лагуна, не пролетарий Бум, а я, светлая голова, надрался самым мерзким и наглым образом.
  Помню, что поднялся наверх, походил там со своей опухшей рожей, цепляя всех подряд. Главное, я помнил зачем-то, что невозможно никого подвергнуть реальной опасности. Я опрокинул пару столиков, но всё было улажено, иначе как бы я смог беспрепятственно колобродить дальше?
  А я поднялся на террасу, прочувствованно свесился через перила и чуть не вывалился, и жалел об этом, думая, как бы эффектно завращалось всё в глазах.
  В глазах и так вращалось, но хуже было то, что я совсем отупел и говорить уже не мог.
  Потом меня кто-то усадил рядом с собой, наверно, кто-то из наших, и я слышал сквозь туман бубнящие голоса и, привалившись к стене, забылся.
  Сколько это длилось, не знаю, но стал я приходить в себя от прохлады вокруг, и ещё оттого, что сзади меня кто-то трогал.
  Я разодрал глаза щёлочкой и, туго соображая, обнаружил, что лежу на нескольких стульях, свесив одну руку до полу и щекой прилипнув к кожаной обшивке стула.
  Я оторвал голову от стула, это удалось с трудом, и с ещё большим трудом провернул её, так, что шея скрипнула.
  Надо мной кто-то стоял, вплотную к спинкам стульев. Вначале я видел только расплывчатое светлое пятно, а потом, вглядевшись, увидел, что это Мим. Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами и деликатно касалась моего плеча. Она убрала руку, затем вновь тронула моё плечо и тихо покачала его. В её глазах был спокойный, живой интерес и лёгкая грусть. Я резко дёрнулся, пытаясь встать, испугав девушку, и скатился, как куль, на пол.
  Мим быстро обошла стулья и заботливо помогла мне подняться. Тихо постанывая и мыча, я сел на стул, а Мим стояла напротив меня. Добрая душа, она пришла, чтобы разбудить меня.
  Мы были одни на пустой террасе, и я понял, почему так прохладно - дул пронзительный ветер с океана и мотал упавшие салфетки, прибивая их к ножкам стульев.
  Было очень темно, и только рядом на стене горели жёлтые матовые фонари.
  Я потряс головой.
  - Ты себя плохо чувствуешь? - участливо спросила Мим.
  - Да... нет, - проговорил я сухим ртом. В горле тоже было сухо. Я нашёл руку девушки и сжал.
  - Спасибо тебе, - сказал я.
  - Ну что ты, - сказала Мим, - за что же? Я просто вспомнила, что ты здесь... остался, и что холодно становится.
  Я закивал. В голове всё ещё клубился туман. Мим стояла в одной маечке на свистящем ветру.
  - Ты простудишься, - сказал я.
  - Нет, - сказала она. - Наоборот, даже приятно.
  Что-то выросло у входа. Мим бросила туда долгий взгляд, и я тоже посмотрел. Вначале я даже не понял, что это, содрогнувшись внутренне. Это стоял Шедевр, заслоняя вход, стоял неподвижной горой и молчал, и тёмные глубокие глазницы были направлены в нашу сторону, и жёлтый фонарь у входа превратил его лицо в древнюю маску дебоша, рельефную, жестокую и пугающую. Руки были сплетены на груди, а ноги-колонны широко расставлены.
  - Вы здесь... - сказал он негромко.
  Он легко нырнул в узкий дверной проём и исчез, будто его и не было.
  - Ужас, - сказала Мим, глядя своими большими глазами на то место, где только что стоял оборотень. - Я боюсь его.
  Я поднялся, размял онемевшие члены, легонько, чтобы не обидеть, охватил Мим за плечи и подошёл с ней к краю террасы. Ветер развевал и путал пушистые её волосы.
  - Не надо его бояться, Мим, - сказал я. - Он очень хороший.
  - Наверно, - сказала Мим. - Но когда он смотрит, дрожь берёт.
  - Он очень добрый, - сказал я.
  Мы еще постояли, и Мим сказала:
  - Пойдём. Я замёрзла.
  Было очень поздно. Людей было мало. Этот кабак не из тех, где веселятся всю ночь.
  Проходя через второй этаж, я отметил, что он почти опустел. Внизу также почти никого не было. За стойкой прохаживался, чтобы не уснуть, Штамп в белой куртке. Глаза у него были сонные. У стойки были только Корка, Фат и две девушки с ними.
  - Давайте к нам! - сказал Корка, улыбаясь. Глаза у него закрывались сами собой.
  - Что будете пить? - спросил Фат. Он держался молодцом. За свою подружку.
  - Мне бы водички, - смиренно сказал я. - Обычной.
  Штамп со скучной миной открыл бутылку минеральной воды.
  Я выпил полстакана лопающихся пузырьков. Вода щекотала горло.
  - Теперь лучше, - сказал я. - Мим, может, присядем?
  - Конечно, - сказала Мим.
  - Если я сяду, то усну, - сказал нам вслед Фат. - А я ещё спать не хочу-у... Правда, рыбочка?
  - Ты ещё совсем свежо смотришься, - сказала ему 'рыбочка'. - Только, ради всего, не пыхти на меня.
  - Не буду, - сказал Фат.
  Мы с Мим уселись, и я стал смотреть на неё, какая она спокойно-уравновешенная, и смотрит перед собой, и на меня тоже, положив руки на стол.
  Я смотрел на неё, потом осторожно взял её за плечи и мягко поцеловал в губы, она, раскрыв губы, вернула мне поцелуй, ничуть не смутившись, как послушная пай-девочка.
  Я почувствовал глубокую скрытую радость, глядя на ясные лучистые глаза Мим, на её позу, исполненную небрежной грации, и это чувство не было похоже ни на какое другое.
  И я негромко рассмеялся - так хорошо было на душе.
  - Ты чудная девочка, Мим, - сказал я.
  Мим мягко улыбнулась и - радость - осталась прежней, своим спокойным взглядом посмотрела по сторонам и снова улыбнулась мне.
  - Этот Бум, он смешной парень. Жаловался, что очень скучает по вам. Он давно ничем не занимается. Заложит руки за голову в столичном парке, и, говорит, хоть волком вой. Его сильно развезло. Про какого-то Ядра вспоминал постоянно, который тоже безвылазно в столице.
  - Ты... не ошибаешься?
  - Я всегда внимательно слушаю собеседника. Бум горевал, что они увидеться не могут. Город слишком большой.
  В помещение, громко разговаривая, как всегда бывает с улицы, вошли трое жадин и белокурая женщина.
  - Я говорил, что будет открыто, - сказал один мужчина, высокий толстяк с одутловатым лицом.
  - Я вообще не знал, что это место работает, - сказал другой. - Я раньше был здесь. Ничего такого не видел. Пустая коробка. - Он шагнул к стойке.
  Третий мужчина подтащил стул поближе и усадил женщину.
  - Сейчас ты согреешься, - сказал он.
  - Издалека? - спросил Корка.
  - Из порта.
  - Ого! - сказал Фат. - За сколько?
  - Да мигом, - сказал второй мужчина, лысеющий и с усиками. Он был не прочь поговорить. - Двигатель барахлить стал. Решил, чем плестись, попытаю счастья, и помчал. Съехал с трассы и по каким-то тропкам, откосам... Добрались. Увидел огни и подрулил сюда. Удачно добрались. Так, Студия?
  - Да уж, - пробурчал толстяк. - Застряли бы в трущобах, чего хорошего...
  Штамп ожил, увидев новых клиентов.
  - Отдыхаете? - спросил Корка доброжелательно.
  - Отдыхаем, - сказал толстяк слегка раздражённо.
  - Если бы не вечная спешка, может, и отдохнули бы, - сказал водитель.
  Третий мужчина сказал:
  - Машину так оставили?
  - А что с ней станется? - сказал водитель. - Здесь сейчас ни души.
  - Я схожу, посмотрю, - сказал третий мужчина.
  Толстяк с одутловатым лицом покрутил бутылку короткими пальцами, хмыкнул.
  - У вас хороший выбор. А, скажите... - Толстяк наклонился и что-то тихо доспросил.
  - К сожалению, нет.
  Скрывая неловкость, толстяк огляделся, залпом допил свой стакан и налил ещё.
  - Эх, - сказал водитель, - мне больше стакана никак нельзя.
  - Что ж делать, - равнодушно сказал толстяк.
  - Потерплю, - сказал водитель. Он пил свой стакан медленно и обделенно обтирал усы.
  Вернулся третий мужчина, ничего не говоря, стал около стойки, глядя на этикетки.
  - Как, не угнали машину? - спросил его водитель.
  - Нет, не угнали, - сказал третий мужчина. - Глянь-ка, 'Триумф', - сказал он женщине. - Твоё любимое. Ты, помнится, везде искала.
  - Где, где? - сказала женщина, подходя к стойке, осторожно ступая. - Ты прав, - сказала она, прищуриваясь и поправляя волосы.
  - Вам уложить? - Штамп был польщён.
  - Да, будьте так добры... - сказала женщина. - Сколько возьмём?
  - Бери побольше, - великодушно сказал толстяк. Видимо, за Студией оставалось последнее слово в такого рода делах.
   - Что, стоящий напиток? - заинтересованно спросил Корка, придвинувшись поближе и взяв одну из бутылок, которые ставил рядышком Штамп.
  - Гармония от него без ума, - сказал толстяк, засмеявшись. - Признаться, мне он тоже нравится. Рекомендую, бальзам. И как по заказу.
  - Надо будет взять, - сказал Корка, обернувшись к Фату, развлекавшему девушек сентенциями.
  - Возьмём, - коротко сказал Фат, отвлекаясь.
  - Не мешай, - сказали девушки. - Продолжай, Фат.
  - Ты приготовь ящичек, - сказал Корка Штампу. - Я никогда не проигрываю. Усвоил?
  Женщина взяла бутылку в руки, не зная, что с ней делать, и передала толстяку, тот взял и тоже, не зная, что с ней делать, огляделся и поставил обратно.
  - Пускай постоят пока, - сказал он.
  - Подвиньтесь, пожалуйста, - попросила женщина Корку.
  - Да, да, пожалуйста, - сказал он, отодвигаясь. - Буду пить, когда будет особенно жарко. У меня дома лёд хороший, знаешь ли, - сказал он Штампу, и тот кивнул, потом посмотрел поверх плеча беспроигрышного Корки и изменился в лице.
  Корка стоял спиной к выходу и не видел, как в двери появился Опыт, в опущенной по шву руке он держал, не таясь, большой водяной пистолет.
  Уродец процедил сквозь зубы 'Вот он', отскочил и разборчиво упёрся спиной в дверь, присев, выбросил вперёд сцепленные вместе обе руки с зажатым в них пистолетом, оскалив зубы, специально почти не целясь, словно сам пугаясь. Выстрелов слышно не было, были только лёгкие осечки, и толстяк проворно прыгнул на пол, Фат с девушками завизжали дико и страшно в один голос, а все остальные судорожно задёргались.
  Капли летели веером с неимоверной скоростью с тонким высоким звоном одна за другой, и всех повыбрасывало на стойку, и несколько капель ударили в Штампа, в его белую куртку, и в тех местах она была порванная и красная, и женщина хрипела и отвратительно билась на полу всем телом, водитель заизвивался, задетый, извиваясь, он быстро отползал в сторону, стойка была вся забрызгана косыми красными полосами, а Корка, неестественно вывернувшись, уже неподвижно лежал на спине, глядя вверх, на потолок, подломив под себя руку, и туловище у него было сплошь во вздутых клочкастых дырах.
  Я крепко держал Мим, белую, как мел, потом рванулся к стойке, на меня налетела девушка Фата, ее истошный крик еще звенел в моих ушах, вцепившись в меня, она снова тонко завизжала, с удвоенной силой, и я потащил ее, взмахивая от усилия руками, а она визжала мне в самое ухо, и я совсем оглох, и безумными глазами смотрел вперёд.
  
  
  
  
  Глава 4. Ниша
  
  
  
   Над побережьем пронёсся ураган. Пляжи опустели. Туристы отсиживались в полумраке баров. Их становилось всё больше, и в массовых вечерних гуляниях проглядывала атмосфера праздника.
  Мы сидели за столом в гостиной.
  - Поешь, - сказала мама.
  - Не хочется, - сказал я.
  В комнате стояла полутьма. Я с безразличием смотрел на стол.
  - Чего ты опять задумался? - сердито спросила мать.
  Она с сожалением посмотрела на мою тарелку, затем перевела страдальческий взгляд на меня.
  - Что, совсем не хочется есть?
  - Да, что-то не хочется, - сказал я, слегка скривившись.
  Мать, вздохнув, придвинулась, ловким движением потрогала мне лоб, приложив к нему прохладную ладонь и взъерошив волосы.
  - Да ничего у меня нет, - вяло сказал я.
  - Может, и нет, - сказала мать задумчиво.
  Я ушёл в свою комнату и улёгся. Врач заявил, что, по всей видимости, у меня шок. Ничего особенного, добавил он. Вы знаете, он так переживает, сказала мать. Конечно, сказал доктор, разводя руками, всё понятно. Такой случай, и такой юный возраст. Что же можно посоветовать? Размеренный образ жизни, побольше смеяться, развлекаться, словом, переключиться на что-нибудь другое. Не думать ни о чем. Об этом происшествии. Они поговорили о 'происшествии', но я не хотел их слышать и не слышал. Пусть с ним кто-нибудь будет. Тот или те, к кому он особенно привязан. Не надо ему никак напоминать о случившемся. Все негативные явления должны исчезнуть через сколько? Судя по всему, юноша довольно крепок, и через денька два-три все будет в порядке.
  Можно ли ему гулять? Взаперти, конечно, держать не стоит, но и... Впрочем, пусть гуляет. Вот спасибо тебе, док, растроганно подумал я, гулять разрешил.
  Меня разбудила мать.
  - Почта пришла. Тебе письмо. От Шедевра. Вот оно. Интересно, что он пишет? - Мать, как и все, очень уважала Шедевра.
  'Пик! Не вешай нос. Роза у меня приболела, и с ней нелегко. Она несколько капризна. Не знаю, как ты ее воспринял. Это единственное ее плохое качество, и не единственное вообще. Сейчас она расстроена. Ей предложили новую роль, и она отказалась. Впрочем, что я тебе говорю о ней. Я хотел о другом. Не думаю, что ты останешься у себя. Думаю, ты приедешь в столицу. Это город больших возможностей. Уверен, что то же тебе говорят и другие. В общем, если что, дай знать. Буду ждать. Шедевр'.
  Без адреса. Совсем короткое письмо.
  Мне оно показалось странным.
  - Фат выздоравливает, - сообщила мне Ореол за ужином.
  - Да? - сказал я. - А пули из него уже вытащили?
  - Какие пули? - сказала Ореол тоном знатока, целя вилкой в дальнее блюдо. - Ни одной царапины. Испачкались все.
  - Почистят, - сказал я. - Будут лучше прежних.
  После ужина я вышел к калитке. Воск тёрся рядом. Вокруг пышно расцветали на клумбах цветы. Я колебался, не зная, пойти погулять или продолжить сон. Я выбрал последнее, и Воск с сожалением проводил меня до дома. Он очень любил гулять. Он всю ночь безмолвно шатался по саду, но всегда засыпал под моим окном.
  Утром, перенося ногу через подоконник, я чуть не наступил на него, он мгновенно проснулся и, даже не успев проснуться, уже отскочил.
  - Фу ты, чудище! - сказал я, испугавшись. - Вот бы я на тебя наступил...
  А Воск уже улыбался, вовсю скалил зубы, и хвост его нарядно трепетал, как пойманная бабочка. Он был удивлён, что я так рано проснулся.
  Было в самом деле очень рано, солнце еще не взошло, но было светло, как днём, только воздух был очень свежим и прозрачным, и листва замерла неподвижно, ничто не шелохнется.
  В этот час океан был очень светлым. Я брёл по влажной полосе пляжа, оставляя на ней неглубокие следы, которые оплывали под плоскими набегающими волнами. Поверхность океана была ровной, и солнце ещё не появилось.
  Я шёл вдоль берега и смотрел под ноги. Внизу скользил песок, это действовало завораживающе.
  Я поднял голову и стал смотреть вдаль.
  Я долго смотрел на штиль, на высунувшееся солнце, розовый путь от которого тут же добежал до берега. Вокруг не было ни души.
  Я направился в город. Всё ещё спало. Туристы, легко одетые, шли к пляжу по гладким камням мостовой. Они улыбались на солнце. Воска неодолимо влекло к незнакомым запахам, и он неизменно коротким движением приближал свою серьёзную морду к шагающим ногам.
  Мужчины взирали сквозь фантом, а девушки говорили 'ой!' и оглядывались через плечо с улыбкой.
  Я наткнулся на взгляд, наставленный на меня, как указательный палец. Взгляд принадлежал Фату, сидевшему за пустым столиком в тени под навесом.
  Я подошёл и протянул ему руку. Он осторожно пожал её. Он был немного пьян.
  Он сообщил, что это первый день, когда он относительно трезв.
  - Не ожидал тебя встретить, - сказал он. - Ты как?
  - Нормально. А ты?
  У домашнего Фата был неплохой вид, но он счёл нужным изобразить вымученную улыбку на пухлом грушевидном личике. Он покрутил рукой, сидя с разбросанными ногами, с улыбкой на лице, а перед ним стояла бутылка.
  Подержанный костюм болтался, как мантия, на его будто мумифицированном дряхлом теле. Он снял пиджак и, перекрутившись в пояснице, повесил его на спинку стула.
  - Та-ак... - сказал он, возвращаясь в исходное положение. - Ага. - Он увидел наполненную рюмку. Раб своих страстей выпил, не морщась, и со стуком поставил её на стол.
  - Я, в общем, ничего, - сказал он. - А ты?
  - Тоже.
  Фат кивнул.
  - Я, в общем, лучше. - Он поманил меня несколькими быстрыми движениями, огляделся и проникновенно заговорил:
  - Знаешь, я был очень пьян тогда и принял всё за какой-то спектакль. Все лежащие на полу были ужасно похожи на муляжей.
  - Да?
  - Да. Это страшное дело. Я был так пьян. Ну, веришь ли, будто я сплю и вижу сон. Будто я среди чучел.
  - Ты, видно, здорово был пьян, - заметил я.
  - Верно, - радостно сказал Фат. - Но на ногах-то я стоял. Меня ожгло, а я и не почувствовал, только вижу, женщина у ног лежит, волосы, понимаешь, белые, и красная краска их испачкала и слепила. - Он придвинулся ко мне. От него исходил знакомый запах. Увечный Фат, дошло до меня, он опять пьян. - Я на это не повёлся. Физически нас ничего не коснулось. Значит, - критически сощурился материалист, - ничего не было. Одно тухлое впечатление. Фикция. А это - труха. Можно пренебречь. Мне пригласили психоаналитика Бреда, и он, прохвост, спрашивает, нет ли у меня душевной травмы. Что я, видите ли, чересчур эмоционален. Я могу сказать одно. Все были ужасно похожи на муляжей. Поэтому меня и не проняло. Я намекнул ему на это, но он не понял. Он стал задавать наводящие вопросы, а я ему показал свои модели, так бедняге эскулапу дурно стало. Кретин. Пик, я тебе вот что скажу. Жизнь такая глупая штука. Такая уязвимая. Серьёзно к ней относиться... Смешно! Такое, как с Коркой, со всяким могло случиться. Я был рядом, ты... Не повезло. Нам всем фатально не везёт. У меня всё из рук валится. Будто это секрет, что у меня получаются одни какие-то паршивые уроды. На самом деле я ничего не умею делать. Я люблю указывать, что делать. Сам-то я не очень... да ты знаешь. Но кто мне здесь это позволит, закроет глаза на мою никудышность. Что мне совет? Ты просто пойми меня... У разболтанного Тугодума с первого раза ничего не выходит. А нужно сразу и набело. Без плодотворных опечаток. А что за жизнь без черновика? Без повторения того, что было. Всем хочется чего-то необычного. Сказочного надела. Но вдруг не бывает. Само. А пережить? Слабо? Говорят, не повторить того, что было. Тождественно. Ха-ха. Сомневаешься в чем-то? Просто повтори. Официант! - Он щелкнул пальцами. - Повторить! Точно так же. Точь-в-точь.
  Официант с пониманием осклабился.
  - Разве повтор может быть другим? Повтор не проба.
  - О! - окончательно развеселился пропойца. Он ловко и каверзно прикрыл один глаз. - Глас народа! - Он обреченно выпил, гоня от себя кручину. - Офис безграмотен совершенно, зато до самозабвения любит водить пером по бумаге, просто так, бесцельно. Наставник так хлопотал за любимчика, так хлопотал. Извелся весь. Дикция у него, конечно, хромает. Как и все остальное. А кто нормален? Кто эталон? Где эта твердыня шкала? Мы страстно хотим того, чего в нас нет. Мы чувствуем, что нам чего-то изрядно не хватает, каждому в отдельности, неизведанного, глубоко внутри нас. Может, совсем малого, до ничтожности, до противоположности. Мы к этому стремимся. Кто знает, каким крахом обернется такое обогащение. Никто ведь не подскажет. Все увечный подражательный кусок мяса, когда-то случайно упавший в первобытный костер. Всем хочется поудобнее, полегче, покомфортней. Может, у Штампа все и получилось бы. И у Офиса. И у остальной фауны. Со способностями все горазды. А ты попробуй в каждом дефективном, в любом ленивце разглядеть их возможности, угадай их, распознай, поверь в них, особенно если их... нет. Если ты сам. Без редкостных данных. Как наш кудесник воспитатель. Совсем ничего или полная чаша - все едино. Педагог! Может, не стоит опустошать весь сосуд без остатка, разом, до капли. Не лучше остановиться, замереть? Может, у нас всех желания бы исполнились... в других условиях, - грустно заключил Фат. - Когда и незавершенное действие, как единый порыв, достигает цели. Кому верить? А тут какие-то маньяки, пресмыкающиеся... - Он наполнил рюмку и приподнял её. Я машинально кивнул.
  - Мне пора, - сказал Фат. - У Нектар скоро званый ужин. Для нового рациона. Странное дело, никто его не видел, но только и разговоров, что о нем. Будто он есть. Но званый вечер будет. Для всех неудачников, куда стекутся все сливки общества. Пик, я рассчитываю на тебя.
  Жертва обстоятельств перекинул через локоть пиджак, как шубу, по-дружески и в то же время церемонно распрощался со мной.
  Все думают, что при помощи искусственного, поддельного легко смогут убедить остальных в собственных достоинствах. Дай только эти средства. Художника Линзу ожидает выставка, Пирамида будет возводить новую ратушу. Гибрид точно ученый. Это было жутко. Всех ждет успех.
  Всех ждёт успех в изменчивой среде, где первых не отличить от последних. Как ни раскручивай колесо, сердцевина остаётся неподвижной. Ядро.
  Кто-то остановился возле меня. На лице метода множилась любезная улыбка. Метод Абсурд был в модной маечке и кроссовках. Глаза у метода были очень печальные. У всех известных актеров печальные глаза.
  - Рад тебя увидеть, Пикет, - сказал он и сел. При этом он продолжал улыбаться так, словно был несказанно рад. Такая уж у него была манера, у нашего школьного метода. Если он и играл, то в свое удовольствие.
  - Я недавно встречался с твоей матерью, - сказал Абсурд, всесторонне косясь на графин.
  Я молчал.
  - А у меня сегодня собираются. Ты тоже приходи.
  Я спросил:
   - Когда?
  - Вечером, - тотчас сговорчиво улыбнулся Абсурд и встал.
  - Приходи.
  Он осторожно потрепал меня по плечу, отошел и смешался с толпой.
  Компания у Абсурда собиралась самая разношерстная. Метод проповедовал демократию, терпимость, любил, чтобы все были вместе и чтобы никто никому не мешал при этом.
  В его просторном доме происходило множество историй. Кто-то начинал выяснять отношения. Кто-то напивался. Лагуна не упускал случая напиться и выяснить отношения. Но до серьезного дело никогда не доходило, Абсурд обладал способностью улаживать конфликты.
  Все разбредались по большому дому, не обращая внимания на хозяев. Тем, впрочем, было все равно.
  Абсурд давно перестал всех воспитывать. Он не кричал, не угрожал, а уговаривал. Разговор с ним превращался в нудную лекцию, не лишенную, впрочем, занимательности, так как она была пересыпана фактами, отчего беседы иногда выходили убедительными, но все равно быстро забывались. Они были бесполезными.
  Но все с Абсурдом продолжали сохранять дружеские отношения. Разговаривали, как люди, которых много связывает. Казалось, он совершенно беспечен и мало что знает о каждом.
  Я всегда с подозрением относился к Абсурду. Он был безусловно незаурядным, но странным человеком.
  Беспрерывным давлением он, если хотел, мог превратить любого школьника в безропотное существо.
  Действовал он сначала избирательно, как по формуле, а потом налетал, как вихрь, буквально проходу не давал. Так было первое время и с нами.
  Сейчас уже никто не помнит, как мы пошли ему навстречу. А дело было так: у дома метода чума Лагуна прихватил его за шею своими ручищами, как лучшего друга, а Ядро культурно потрепал его ладошкой по голове. Травмы получились незначительными.
  Потом Лагуна хвастал, что чуть не свернул шею ненавистному методу. Щепетильный Ядро сожалел о случившемся.
  В тот же год он станет чемпионом побережья, сшибая на ринге всех подряд, как гирлянды. В это трудно было поверить, учитывая его возраст.
  Инцидент с Абсурдом протекал в безгласной атмосфере, но неприятности у нас были, больше, чем нужно, пожаловался он всем, всех, кого нужно, оповестил, и мы поняли, что от душки учителя можно ожидать всего. Это было не по правилам.
  Влиятельный мученик молниеносно обратился ко всем, во все ведомства, во все инстанции, по всему диапазону, вместо того, чтобы сначала попробовать договориться с нами.
  В завершающем классе все вели себя язычески свободно и независимо. Казалось, Абсурда эта идиллия полностью устраивает.
  В последнее время у него собиралась все больше странная компания.
  Тихони, а по праздникам в школе в первую очередь расхватывали подарки с самой яркой, как бы импортной упаковкой.
  Они за столами первыми стеснительно цапали гостинцы.
  Жадно набрасывались на готовенькое.
  Сироты обсаживали Абсурда, который был многословен, говорил долго, длинно, а они слушали его, не перебивая, как-то угрюмо, и немного страшно за него становилось, он был весь нараспашку, а восходящие звёзды - себе на уме.
  Если не знать, что они и двух слов связать не могут. Но значило ли это, что они ничего не понимают.
  Родители этих ребят не принадлежали к высшему свету, как отец Витамина, владевший сетью баров и игорных домов на побережье, или семьи Нектар, Корки и Фата, обладавшими, помимо бессердечного аристократизма, крупными состояниями.
  У многих вообще не было родных. У них никого не было. Но дело было даже не в этом. Бездарны они были до слез. Целью группировки бесприданников было совершенство. Наставник стоял за свой питомник ущербных горой.
  В своей коллекции праведников он хватко видел золотоносные залежи.
  'Содержание однообразно, лишь глупая форма страдает бесконечным многообразием. Чем более несовершенны, тем более человечны. Поймите это их предназначение!' - взмолялся метод на пышных приемах.
  Но за их рамками прозорливо помалкивал, своим беспорочным подопечным он этого не говорил, оставляя их в неведении.
  Нет, мне тоже нравилось, когда человек вдруг преображается и становится, вопреки ожидаемому, умным и добрым.
  Втайне я мечтал о благородных движениях души ближних.
  Но все чаще я замечал, что никогда не получается по-моему. Если я, например, начинал сочувствовать в фильме главному герою, он принимался проигрывать всем подряд, даже самым ничтожествам, а если я, прихоти ради, переметнусь на сторону всемогущего отрицательного персонажа, то и ему, будто специально, после совсем небольшого промедления, несдобровать. Это говорит о том, что я не способен отталкиваться от чего-то устоявшегося, незыблемого, не умею подладиться под общее настроение, а выглядит это так, будто я все делаю наперекор.
  Не то, что другие. Эти. Сначала все было очень скромно. Все смотрели на них, как на экстравагантных чудиков. Потом стало известно о планах благоустройства побережья. Будто крайний беспорядок везде.
  Они так раструбили об этом - заявили о себе. Осчастливили человечество. Демонстрацию устроили, рассчитывая на безусловную поддержку богатеев, а те - ни гугу.
  Лишь отец Витамина посоветовал им начать с джунглей. В виде стартового, испытательного мероприятия. Издевался мироед.
  Будто бы там самая разруха, и неплохо было бы проложить парковые аллеи со скамеечками до самых болот, где можно было бы помлеть в вечерней иллюминации. Тюфяк, управляющий нового рациона, серьезный не по годам, глубоко задумался и выдал, что болота чересчур уж неэстетичны, ну и пахнут еще.
  Верно, веселился отец Витамина, вот вы и окунитесь во все это безобразие, оно же многообразие, с головой.
  Это были шутки, а общественники всерьез стали примериваться к заброшенному строительству, считая его позором, уродливым пятном на лице нашего побережья.
  О нем столько лет не вспоминали, и даже бродяги избегали его, а бестолочь, по слухам, вознамерилась устраивать там свои сборища.
  Говорят, природа не терпит пустоты, а мне думается, наоборот. Например, вопреки общепринятому мнению, трущобы абсолютно безлюдны, безжизненны. Природа пустоту любит, отдыхает там, в однообразии, тишине и покое.
  Дома Ореол металась возле своего бунгало, там у нее опять что-то затевалось.
  Мимо меня торопливо, насколько это было возможно, просеменила кухарка Экзотика с подносом, уставленным посудой, полной до краев.
  Не забывая улыбаться, она озабоченно сообщила, что мать уехала на курорт Нега, а у Ореол вечером гости.
  Вопрос, идти ли к развитому Абсурду, будто бы решился.
  Возясь в столе, я наткнулся на старые письма Ядра. Как всегда, он писал очень ярко. А с виду не скажешь.
  'Проклятые горы! - писал он. - По вечерам я смотрю на немыслимо высокие пики, но не воздушные, а массивные, и некоторые обваливаются под собственной тяжестью. Я забираюсь на наблюдательную вышку и вижу, как бесконечные пики уходят вдаль. Я знаю, что они только здесь такие гладкие и ровные, как молодые. Дальше, говорят, взгляду открываются страшные картины - бездонные пропасти распахивают недра земли, тучи продираются меж причудливых нагромождений исполинских скал. Тяжко видеть, как твой напарник срывается с тропки вместе с непрочно державшимся камнем и спустя секунду-другую парит в бездне, то отставая от рокового камня, то догоняя его, а потом видишь, как он разок-другой царапнет по косой линии в самом низу, если только облака не застилают дно... жестокий мир!'
  Я читал про таинственные исчезновения людей в горах - по местным легендам, их утягивал в расщелины огромный кисель. Я представлял гигантский джем, с метровым языком, прилипающим к туловищу, как присоска. Он скользит в полостях пещер, полностью заполняя их своим телом, как вода в лабиринтах, и так же мгновенно втягивается в каменную толщу. И этикетка с пещерный зев в ожидании добычи. И твой спутник, идущий следом, исчезает, даже не успевая вскрикнуть.
  'Все было тихо - горы, как всегда, будто в хороводе, облака, и несколько пещер невдалеке...'
  Но больше меня заинтересовали истории не об исчезновениях, а о внезапном появлении каких-то людей в горах. Из писем Ядра следовало, что начальство очень боялось появления этих людей, панически, и поручало тотчас выпроводить, как непрошеных гостей.
  Однажды и Ядру досталась такая работенка. Жертва была полностью скрыта мешковиной, только ногами перебирала.
  Ядро должен был выполнить приказ, и он отвел пленника в горы, но, не выдержав, снял мешок, что строго возбраняется, и обнаружил под мешком молодую женщину, что полностью подтвердило его внезапно возникшие по пути подозрения, по каким-то неуловимым признакам.
  Он и не собирался выполнять приказ.
  Он был шокирован, убедившись, что ему, подневольному, предстояло отпустить беспомощного. И вот Ядро оказался лицом к лицу в безлюдном месте со слабой девушкой, к тому же явно немой, и сразу...
  Без звука появилась Ореол. Она встала у стола и взяла какой-то журнал.
  Я выжидательно смотрел на нее, но она молчала, низко склонив голову к журналу, изогнувшись в талии.
  Плоский тапок то прилипал, то отставал от пятки поставленной, как у балерины, на носок ноги. Упавшие волосы скрывали лицо.
  - К тебе приходила девушка, - сказала она вдруг.
  - Кто?
  Она приподняла плечи.
  - А когда?
  - Утром. Рано утром. Когда ты гулял.
  - Что же ты сразу не сказала?
  - Я не знала, что ты дома.
  - Ясно.
  - Я ее ни разу не видела у нас. Кто она?
  - Понятия не имею.
  - Выдумывай! Ну, кто? - Не дождавшись ответа, она бросила журнал.
  - Эй! Она ничего не просила передать?
  Ореол изможденно, как все подростки, развернулась в дверях.
  - Нет... Слушай, а где Витамин? Я ему звонила, и никто...
  - Так, - сказал я. - Иди. - При упоминании о Витамине я с ней не церемонился.
  - Она очень красивая, - сообщила Ореол и удалилась расслабленной походкой.
  Я продолжал машинальными движениями собирать письма.
  Дар? Ореол, по-моему, ее не видела. Разве что тогда, в беседке.
  Но в любом случае, они же все уехали. Вся эта столичная компания. И эта девушка, Мим. А может, это она? Я подумал и решительно отмёл эту догадку.
  И потом, они уехали. А было бы неплохо. И она вполне могла показаться Ореол красивой. Они примерно одного типа, а сестра в таких случаях не ревнива.
  Я попытался вспомнить Мим, но не мог. Совсем не мог вспомнить ее лица. Да, она была красивой. Даже очень. Ничуть не хуже подруги Шедевра. Девушка, которая кажется недоступной. Такие благосклонны к ухаживаниям многих, сами умеют хорошо пококетничать. Они не прочь испытать свои чары. Но что у них на уме, не знает никто.
  - Эй, конспиратор! - Это снова была Ореол, заглядывая вполлица. Она всегда так делала. - Иди, девушка.
  - Где девушка? - Я встрепенулся.
  - К телефону иди. Она не представилась. - Ореол проводила меня насмешливым взглядом. - Поня-ятия не имею!
  Из трубки ничего не доносилось, кроме слабого, далекого потрескивания. Потом и оно пропало. Я склонил голову. Ясный голос Витамина, будто он стал духом, сказал кому-то:
  - Нич-чего не слышно. Может, я не туда попал? Странно. Хотя что здесь странного. Может, его дома нет. Или молчит. Не желает говорить. Вот скотина.
  'О ком это он?' - подумал я.
  - Я, конечно, немного виноват, но... Говоришь, девушка ответила? - обратился Витамин к кому-то. - Мне на его сестрёнку попадать никак нельзя. Сказала, что позовёт, точно? Ладно... Я, конечно, немного виноват, но...
  У уха рассыпался оглушительный треск, будто что-то прорвалось.
  - Эй... слышишь меня? Пик! - Видно было, что Витамин здорово обрадовался. - Как твои дела? - озабоченно поинтересовался он.
  - Ты откуда? - Я пропустил его вопрос мимо ушей.
  - Хорошенький вопрос! - Витамин громко расхохотался. Слишком громко. - Я в такой шахте, что тебе и не снилось. Да, кстати, - он перешёл на небрежный тон, - со мной Дар, мы тут прокатились немного... позагорали.
  - Я думал, она уехала.
  - Да нет, всё нормально... она со мной.
  - Вы где?
  - Сначала мы были на курорте. Так, недолго. А потом Дар вздумалось показать мне какой-то дом... Слышишь?
  - А где Дар?
  - Рядом. Она говорит, ты знаешь.
  - Что я знаю?
  - Большой дом, как замок, в котором никто не живет. Бред какой-то. А наша машина сломалась.
  - Вы на машине?
  - Это её машина, - пояснил Витамин. - Мы застряли в песках. Здесь повсюду песок. В этой всеми забытой дыре есть отель, вернее, так это логово называют местные кочевники. Одни кочевники и верблюды. Двух слов связать не могут.
  - Кто, верблюды?
  - Кочевники. Но пьют, как верблюды. Наверно, для дезинфекции. Пока объяснялся с ними, сам на ногах не стоял. И везде песок, - снова пожаловался он. - В ванной по колено. Двери не закрываются. Где этот дом, Пик?!
  - Нет никакого дома, - сказал я, помедлив.
  - Как... - растерялся Витамин. Потом разозлился. - Что значит - нет? Ты хочешь сказать, что Дар всё выдумала?
  - Это совсем в другой стороне.
  - Как это - в другой стороне? Что она - стороны перепутала?
  - Выходит, что так. Не всем дано так ориентироваться, как тебе. Она всё напутала. Это в другой стороне. Есть там такой... заброшенный сарай.
  Дельный Витамин подавленно молчал. Потом сказал с некоторым вызовом:
  - Она описывает целый дворец.
  - Ей показалось, - скромно сказал я. - Игра воображения. Не более того. Усёк?
  - Ш-шик... - прошипел Витамин, как спущенное колесо. - А я здесь маринуюсь. Ты серьёзно?
  - Я не я буду, - сказал я с долей легкомыслия. Я услышал, как он спрашивает Дар, всё ли она поняла.
  - Дело дрянь, - вернулся он к разговору со мной. - А хозяин отказывает нам в кредите. Это мне-то, прикинь, да?
  - Посули ему верблюда.
  - Издеваешься. Ладно. Знаешь, я хотел предупредить, что уезжаю... Не рассчитал. Думал быстро обернуться.
  Это точно, подумал я. Это ты чистую правду говоришь.
  А так бы я продолжал вымуштрованно пребывать в уверенности, что у Витамина неотложные дела, вообще покинул нас, как я горестно считал, а не увеселительная прогулка с моей девушкой, хотя бы условно.
  - Деньги у вас есть?
  - У ее родителей их навалом, но считается, что она тихо-мирно гостит у...
  - Ясно-ясно. Как вас найти?
  - Найдёшь, - буркнул Витамин. До него только сейчас дошло, в каком положении он оказался. Роль спасаемого, вызволяемого была явно не по нутру его независимой, кошачьей натуре. - Добираешься до курорта. Сворачиваешь.
  - В какую сторону?
  - В пески! Не в море же.
  - Да, верно.
  - Потом едешь, едешь. Едешь прямо.
  - Прямо? - уточнил я.
  - По дороге прямо едешь! А так она петляет. Потом обрыв дороги. Стоп. Дальше отель. Просто, не так ли?
  - Пожалуй, - согласился я. - Занесло вас. А это действительно отель?
  - Наверху пустые комнаты. Внизу торгуют самогоном. И солёными ящерицами. На, хочешь, поговори с Дар. Она так и рвётся.
  - Привет, Пик! - сказала Дар. Голос у неё звучал весело. - Витамин немного преувеличивает. Кормят здесь вполне прилично, и выпить есть что. Тебе бы понравилось.
  - А как насчёт барханов в ванной?
  - Не без этого. Пустыня всё-таки. А двери здесь не закрываются, потому что и так дышать нечем. Вообще-то здесь ужасно. Хочу домой. Мы на тебя надеемся. Как там наша малышка?
  - Какая малышка?
  - Мим! Я бросила её, и мне немного стыдно. Ты позаботься о ней. Кстати, она очень важная персона, так что будь хорошим ма...
  Связь прервалась. Пески, подумал я.
  Опыта в отеле не оказалось. Такой результат меня не устраивал, и я продолжал находиться в холле, пока все хамы, включая изрядно занервничавшего портье Масштаба, не стали наперебой мне объяснять, что за коротышкой заходили какие-то карьеристы, и принялись невероятно правдиво описывать их личины, но я еще раньше догадался, о ком речь, и опять отправился через весь городок.
  Меня опередили.
  Бар 'Рудимент' знавал когда-то лучшие времена. Столики картинно располагались на свежем воздухе у самого пляжа, и до прибоя было рукой подать.
  Все было в тростниках и циновках в туземном стиле, а от непогоды защитой служил ажурный навес, так что посидеть в таком шатре, в непосредственной близости от океана, было, что для мореплавателя взгляд на теплые края, одним удовольствием. Сначала бар был целыми днями занят компанией Тугодума. Это был штаб пиратов, и со временем этот конфуз стал бросаться в глаза. Посетители вмиг испарились, а Тугодум расценил это как измену коммерческого счастья. Он был оскорблен в лучших чувствах. Он будто ослеп. Место такое выгодное, конкуренции никакой, а он терпит одни убытки при любом раскладе. Турист шел косяком, и все мимо.
  И сейчас было пусто, один Тираж обозревал окрестности, уперев ногу в этническую изгородь и грыз безе. Безе шло к его продубленному лицу. Я знал, что он с трудом читает, а цифры только складывает. Да и это ему без надобности.
  Все были возле нового дома мэра на холме. Больше Тираж сообщить ничего не мог.
  Бар окружали огромные пальмы. Прекрасное место, и никакой конкуренции. Но после случая в 'Балласте', также отличающемуся выгодным расположением по отношению к океану, туристы, не успевшие хлебнуть там счастья, отхлынули, оттянулись в городские шалманы.
  Только вечером появлялись отдыхающие, любители позагорать в лучах закатного солнца. Они держались отчужденно, заплывали недалеко, плескались в прибережных волнах.
  Они были полностью заняты собой и выглядели чужеродно на необъятном берегу, перед первобытным покоем пустынного океана.
  Днем места, так хорошо знакомые ночью в темноте, смотрелись непривычно.
  Я обошел старую башню и стал спускаться в овраг, заросший кустарником, и наткнулся на Тугодума. Тяжеловес восседал всей своей тушей на складном стульчике с театральным биноклем в руках. По его лицу тек пот, и он даже не утирался.
  Непонятный мукомольный звук, напоминающий жужжание, усиливался. Вдруг из-за высокого здесь, в овраге, горизонта выскочил вертолет, похожий на пчелку из мультфильма, его корпус расчерчивали веселенькие разноцветные полосы. Лопасти с утробными звуками молотили воздух.
  Перед домом мэра расположился оркестр.
  - Ждут в гости, - сказал я.
  - Нет-нет, - верноподданнически живо сказал Тугодум, едва обратив на меня внимание. - Они не имеют права. Сейчас не те времена. Что мы такого сделали? Мы всего лишь развлекались. Ставили все на места. Не вступали ни в какие распри. Ты же знаешь.
  Вертолет, зависнув ненадолго над крышей загородного дома мэра, как поделка, метнулся в сторону.
  Тугодум судорожно вздохнул.
  К холму подкатывали машины с частоколом танцоров, напоминающих солдат. Все лицо у Тугодума покрылось каплями пота.
  - Внутри кто-то есть? - спросил я.
  Лидер драматически мотнул головой.
  - Ты передумал?
  Он так же безмолвно остервенело кивнул.
  - Ты сможешь предупредить Опыта? - внезапно сказал он севшим голосом.
  - А где он?
  - В архиве. Получает разрешение на выезд.
  - Что за торжество? - искренне изумился я.
  - Это не торжество. Есть такая... фикция.
  Я присвистнул. Фартовый Тугодум подался ко мне. Весь глянец с него сошел. Две ножки стульчика ушли в землю глубже других.
  - Я не рассчитывал сегодня на удачу. Что-то происходит. Банкет окончен. Публика питается ложью. Нам даже не будут аплодировать. Переместят в столицу, и все. Есть такая установка. Смена декораций. Ради спокойствия туристов. Надо сделать припасы и лечь на дно. Никто ничего не понимает. Что за облава. Чехол собирается уходить. Мои сейчас все больше в городе. Избегают безлюдных мест. Надо быть на виду. А на строительство вообще не суются. Там сейчас эти... калеки хороводятся. Считается, что в трущобах есть место шоу. Абсурд хочет построить город. Строить он не умеет, поэтому ждет, что все само построится. Если появится шоу. Бродят, ищут это место. И днем, и ночью копаются под свои марши. Хотят его найти. Ждут нерукотворных тротуаров. Зодчие. Я бы тоже не прочь быть подальше от этой жизни. А то, веришь, кусок в горло не лезет. Может, успеешь с Опытом. Он мировой шаблон. Просто он хочет всем удружить. Знаешь, он хотел обмануть дочь нового рациона. Сорвать куш. Но с Коркой он не виноват. Кто-то за этим стоит. Но кто? Все хотят обмануть дочь нового феодала, а ей хоть бы хны. Такая себя в обиду не даст...
  За старой башней я почувствовал себя получше. Все было как обычно. Не верилось, что что-то затевается. Всегда у нас тихо, спокойно.
  Грузовик Опыта стоял возле архива, припаркованный по всем правилам. Неужели Дар дочь нового рациона? Тогда Витамин может смело сорить деньгами - есть откуда.
  Я вбежал в мэрию. По лестнице спускался Абсурд, приветливо улыбаясь. Я метнулся в сторону и пошел по коридору, оглядываясь и сталкиваясь при этом с посетителями мэрии, сплошь учениками метода, и чуть не сшиб выходящего из туалета Опыта.
  Я хамски втолкнул его обратно и запер дверь. Остальные потерпят. Я схватил удальца и приподнял.
  - Ты что наделал?
  Он даже не трепыхался. Он был такой никчемный, мелкий, до такой степени, что его никто не замечал, что бы он ни делал. Вот напасть.
  - Сейчас вот прихлопну тебя, - сказал я.
  - Я не виноват, Пик, - просипел он.
  - Увянь! А кто виноват? - Я отпустил его, только потому, что он не просил об этом. Он боялся даже заикнуться об этом, багровея все больше и больше, будто пригвожденный к стене туалета. - Говори, кто тебя заставил?
  - Никто, - испуганно открестился Опыт. - Честное слово.
  - Молчать, лакей. Сам? Не верю.
  - Я ничего не делал. - Опыт отвернулся и понуро молчал. Ты ничего не знаешь, Пик. Все совсем не так, как ты думаешь.
  - А что мне думать? Я всё и так видел. Своими глазами.
  - Вот именно... - прошептал в ужасе Опыт. - Видел. И все.
  - И слышал.
  - И слышал. Всего лишь. Все совсем не так...
  - А как?
  Дверная ручка медленно повернулась, будто кто-то пробовал мускулатуру, и так же медленно вернулась на место.
  - Получил разрешение? - тоном пониже спросил я.
  - Да. Всё в порядке. - Он похлопал себя по карману куртки.
  - В общем, так. На холм не показывайся. Туда ехать не надо.
  - А куда надо?
  Я призадумался. Заморыш продолжал смотреть перед собой, как обычно, без особого выражения на круглом веснушчатом лице.
  Может, и впрямь его никто и не заметил. Ведь никогда, ни при каких обстоятельствах ему ещё не удавалось всерьез привлечь к себе внимание.
  Он был, как мелкая шестеренка, винтик, который только незаметно используется всеми.
  - Выедешь из города... - начал я, и безотказный гонец кивнул.
  Я коротко растолковал ему, как найти Витамина, и он почти на каждом слове мелко кивал.
  - Все? - сказал Опыт. Он сразу примерил на себя новое задание. - Тогда я поехал. Наверно, надо поспешить.
  - Ничего. - Я не отводил глаз от ручки двери. - Потихонечку...
  Я похлопал его по плечику, слегка подталкивая к выходу.
  Метод с обанкротившимся видом стоял в конце коридора, неподвижный среди брожения присутственного места. Опыт чинно поравнялся с методом, и тот, естественно, не обратил на него никакого внимания.
  Он сразу инспекторски посмотрел поверх голов на меня. Сердце екнуло, как по команде. Лестница была прямо передо мной.
  Я устремился по ней. Пользуясь случаем, я перешагивал через пять-шесть ступенек. Последний этаж был пуст.
  Я поднялся к потолку, взялся за чердачный люк, потом вспомнил про темноту на чердаке и спрыгнул, оставив люк открытым.
  Я юркнул в знакомую мне дверь. Все обезьяны исчезли. В углу светился аквариум. Рыбки были на месте.
  Я приоткрыл шкаф, ожидая, что из него повалятся скрюченные чучела. В коридоре послышались мерные шаги.
  Кто-то, как окаменелость, шёл не спеша, останавливаясь у каждой двери. Я втиснулся в шкаф.
  Шаги замерли у дверей. Будто принюхивались. В шкафу было тесно. Я всё же не кукла. Вдруг мой локоть ушёл в пустоту.
  Я нащупал ногой неровные каменные ступени. Это оказалась лестница, причем винтовая. Я перебирал руками по стене, а иногда касался макушкой потолка, и таким образом добрался до другой двери.
  Она почему-то полностью не открывалась. Я по-хозяйски, хоть и с трудом, протиснулся в узкую щель. Оказалось, снаружи был придвинут платяной шкаф. Он был явно не на своем месте.
  Прежнего беспорядка в спальне мэра как не бывало. На заправленной кровати возвышались взбитые подушки. Ставни были раскрыты, только шторы оставались небрежно приспущенными.
  Перед зеркалом в дальнем углу спальни стояла девушка, опираясь коленкой на низкую тумбочку.
  Это ее внезапное движение заставило меня замереть, как вкопанному. Она снова пошевелилась.
  Глядя в зеркало, она красила губы, и настолько была поглощена этой усладой, что не замечала ничего вокруг.
  У нее была тонкая, стройная фигура, как у девочки-подростка. Это была Мим. Она быстро повернулась, придирчиво косясь в зеркало на собственное отражение, прогнувшись в талии.
  Она заметила меня. Рот приоткрылся. Она словно загляделась на мое лицо.
  - Это... вы? - Голос ее выдавал крайнее изумление.
  - Рад вас видеть, Мим, - сухо сказал я и нахмурился. - Но что вы здесь делаете?
  Она быстро овладела собой.
  - Почему вы меня спрашиваете об этом?
  - Вам нельзя здесь находиться.
  - Странно...
  - Ничего странного, - повысил я голос, случайно глянул в окно и отшатнулся. Во дворе было полно людей во фраках.
  Мим тоже подошла к окну. Она стояла спокойно, не таясь.
  - Как вы здесь оказались? У вас что, есть ключ?
  - Да.
  - Где вы его нашли? Но это неважно... Вы в незнакомом городе, в чужом доме...
  Внизу послышались голоса. Я замер.
  - Все. Здесь оставаться нельзя.
  Мим прошлась по комнате и неожиданно плавно, величаво села.
  - Вы преувеличиваете.... - начала было она, но вскрикнула, оттого, что я схватил ее за руку и потащил за собой.
  Она упиралась, и я остановился.
  - Традиции! - сказал я выразительно. - Это очень опасно.
  - Отпустите сейчас же!
  Лицо ее дышало возмущением.
  - Не бойтесь!
  - Только этого не хватало! - бросила она.
  - Я не причиню вам вреда, - убеждал я её, заталкивая в темноту хода.- Успокойтесь, прошу вас.
  Стоит ей подать голос, и мы пропали. Мим сопротивлялась вполне корректно, но пришлось ее отпустить. Приятно было держать её за плечи, даже при таком форс-мажоре. Она высвободилась.
  - Вы с ума сошли! Что вы делаете?
  - Это тайный ход.
  Она поправила волосы. Я пошёл в темноту, и она пошла за мной. Какое-то время мы шли, настороженно озираясь.
  Ход закончился тупиком. Стеной.
  - Что-то не так? - спросила Мим.
  Я потрогал стену. Она, качнувшись, колыхнувшись, снова тяжело обвисла. Сразу возник тяжёлый запах, как в помещении, которое долго не проветривали.
  - Что это? - глубокомысленно сказал я.
  - Это ковер. Где мы?
  - Ага, ковер. А что за ним?
  - Ума не приложу, где могут висеть ковры.
  Я прислушался. Мим тоже приложилась ухом, устремив посверкивающие глаза вверх. Я не мог оторваться от ее хорошенького лица. Уголок ее рта с досадой поджался. Вдруг она приложила палец к губам, внимательно глядя на меня, но я и так превратился в слух.
  За стеной кто-то безответно забубнил, как по бумажке. Говор усилился, потом стал удаляться, затихать. Будто кто-то регулировал звук.
  Я сделал знак Мим, и она с готовностью переступила с ноги на ногу.
  Мы пробрались между стеной и ковром.
  Мы с удивлением разглядывали массивный стол, грубые стулья, глиняную посуду под лавкой.
  За столом сидел мужчина, очень прямо, положив тяжелые руки с набухшими венами перед собой. У него было грубое, с глубокими запыленными складками у рта, лицо.
  Волосы тянулись плотными прядями, едва достигая тусклого тыквовидного лба, будто парик сдвинулся.
  У примитивного ткацкого станка находилась женщина в косынке. Руки ее будто перебирали струны на арфе, а тело было полностью скрыто длинным мешковатым платьем. Глаза на бездумном лице с мелкими чертами буравили пустоту.
  Дети, один другого меньше, в беспорядке были расставлены повсюду. Они держались за подол матери, бегали по половицам.
  Сквозь плетень хижины был виден зал. В нём появилась группа экскурсантов. Мы затаились в полутьме, прижавшись друг к другу.
  Одни туристы что-то безучастно жевали, лица других были преисполнены любопытства.
  Познавательная экскурсия началась. Принарядившийся по случаю Азарт в зеркальных очках, знаток и эрудит, прокашлявшись, заговорил:
  - Вы находитесь в музее, где экспонаты изготовлены знаменитым столичным мастером Сорняком. Здесь всё искусственное, то есть все сделано, воспроизведено столь искусно, что, несмотря на использование самых обычных, подручных материалов, от настоящего отличить вряд ли кому под силу.
  Все прошли мимо первобытного человека у костра, чем-то неуловимо напоминавшего Лагуну, только с потухшим взглядом, с ввалившимися щеками и ребрами, буквально прилипшими к позвоночнику - похоже, он всерьез голодал.
  - Может, и так, - благосклонно оценил остроту гид. - Но как в кризис впечатлились его гены. И если они, драгоценные, передадутся дальше, то представляете себе, какой неисчерпаемый заряд алчности и чревоугодия, превозмогший все, в тесном зародыше, уйдёт в будущее? В несравненно лучшие условия. И какой отклик найдёт? - Гид посмотрел почему-то на толстяка Тугодума, как раз мучительно прикидывающему, достаточно ли он набрал провизии. Челюсть у горемыки так и отвисла. - И уйдёт. Так упадок рождает жизнь, финал ведет к старту, победа это поражение. Парадокс! Улавливаете взаимосвязь? Итак, процесс перехода от охоты к земледелию благополучно завершился, но... - одаренный гид с сомнением обратился к крестьянскому семейству в хижине, где и находились мы с Мим, - все же дикие, отсталые, некультурные люди, чрезвычайно сильны родственные связи. Сам себя дикарь определить не в состоянии. Первостепенное значение имеют застывшие формы - обряды, обычаи, традиции. Думать не надо. Элита примитивна, - неожиданно завернул знаток, будто что-то очень личное. Азарт был всецело на стороне Штампа, против Витамина с его недосягаемой крестьянской хваткой. - Бывали в столице? Бедствие. Тупость и пассивность. Основной вопрос: 'Кто ты?'
  - Хи-хи! И что, отвечают?
  - Я же говорю - элита. Чернь. В голове - мусор. Аристократы вообще не любят сложностей. Отвлеченностей. А простые вопросы задавай сколько угодно. В любом салоне за своего сойдёшь.
  - Что он несет? - прошептала Мим.
  - Он сумасшедший.
   - В самом деле?
  - Это его хобби.
  - А-а. Потешный.
  - А вот - новинка, - внушительно сказал гид.
  Внутри чучела виталистически дрогнуло прозрачное пюре.
  - Что это?
  - Что? Гм. - Говорливый гид на секунду запнулся, но отвечал с прежней готовностью: - Душа.
  - Душа?
  - Да.
  - Вы считаете, что это душа?
  - Конечно, нет. Это - не душа. Это её макет. А разве всё остальное - настоящее? Но её же надо обозначить. Да, и её тоже. Как и прочие предрассудки. Хотя бы приблизительно. Ограничиться минимумом, но не малостью. Представить в виде предмета, как и всё здесь, неодушевлённого. А как же? Мы же говорим о ней, уверенно, предметно, значит, и она должна быть там, внутри, как обычный атрибут, как суть. Там, где всё сделано, её, символическую, уже нельзя пропустить. А это искомое суфле лучше всего отвечает нашим теоретическим представлениям: легкость, эфемерность, зыбкость, иллюзорность. Соответствует общепринятому стандарту. Например, в другом чучеле символическая душа черного оттенка. Где бесплотные понятия, добро и зло, как их различить? Только по внешнему признаку, как белое и черное, верх и низ. Вот мы в музее, как в чехле, и обозначаем, объективизируем то, что в жизни недоступно чёткому определению. Должно же быть такое место, где это возможно, где все дозволено. Любой заскок.
  Туристы кучкой переходили с места на место. Гида-эрудита на этот раз с ними не было, и ничто не нарушало музейной тишины. Наконец зал очистился и от них.
  Мим в полутьме смотрела на меня, не отрывая взгляда теплых глаз. Я машинально взял ее за руки и держал так, продолжая пребывать в неподвижности. Не мог произнести ни слова. Лицо Мим было совсем рядом. Овал ее лица в полутьме, улыбка, раздвинувшая губы, были необыкновенно привлекательными.
  Выпрямившись, селянка легко перешагнула через декоративную изгородь перед входом в хижину.
  В зале ещё возвышался целый индейский вигвам. Индейцы во главе с вождём напоминали Чехла и его компанию.
  Вокруг маски дебоша висели пёстрые одежды и мохнатые ковры, от которых даже издали тянуло таким густым духом, что спирало дыхание.
  Мы благопристойно покинули этнографический зал. Я оглянулся напоследок на низкую хижину, изображавшую старинный быт, и скорбно замершее в полутенях крестьянское семейство, сплочённое серийной родственностью.
  Музей Абсолют располагался в громоздком древнем здании по соседству с мэрией. Ничего особенного, на мой взгляд, в нем не содержалось, но только сейчас я обнаружил, какой он большой.
  В залах было прохладно и по-особенному тихо. Экспонаты попадались самые разные. Подобраны они были, как мне всегда казалось, бестолково. Зато в каждом зале попадалось что-нибудь неожиданное. Мы прошли мимо двухголовой змеи.
  Одно помещение сменялось другим, и сразу хотелось узнать, что в следующем, особенно когда просматривалось сразу несколько залов.
  На пути встречались картины. Как добиться сходства с натурой? Слепо следовать ей или руководствоваться собственным восприятием?
  Я вглядывался в грубые мазки. А что за ними, приблизительными, неточными? В картину вложено нечто, помимо красок, и всем кажется одинаково.
  Значит, оно там есть, твердое, прочное, незыблемое, и я его вижу, все должны видеть одинаково.
  За любой формой кроется содержание. Азбучная истина. Но за рельефно застывшими красками ничего нет. Они сами.
  Я будто пытался проникнуть в них, превзойти их, как барьер, понять, что там таится.
  Мим, наклонившись и придерживаясь за мою руку, рассматривала старинные монеты, потом перевела взгляд на свисающую гроздь винограда - подлинную драгоценность ювелирно созданного обмана.
  - Ну, какое это искусство, - пренебрежительно заметил проходивший мимо Азарт. - Сфабрикованное. Лак.
  - Тайна... - завороженно сказала Мим.
  Мне тоже нравились такие вещи. Интересно было на них смотреть.
  - Одно внешнее сходство, - сказал Азарт. Скопировано только внешнее, только форма, но - всесторонне.
  - Зато как не посмотришь, когда не посмотришь, впечатление всегда одно и то же. Законсервировано, как мушка в янтаре, - сказала Мим.
  Башковитый Азарт лишь скептически улыбнулся и удалился.
  Нас окружали освещённые ниши. Я повернулся. Вдоль стен повисли в прозрачной жидкости насекомые.
  Волк, расставив лапы в кухонных бахилах среди опавшей листвы, так отрепетированно свирепо оскалился, что к нему никто не подходил, разглядывали издали.
  Это был зал живой природы. В большой нише были джунгли. Пыль припорошила глаза животных.
  Ширь-то какая. Бескрайняя. Животных было много, будто все виды повылазили, как зеваки на бульваре. Грызуны взбирались на деревья, змеи путались под копытами антилоп, леопард ощерился. Птицы и насекомые были повсюду, россыпью.
  Несмотря на скученность, обстановка была, как реальная. Сколько я помню, самым интересным было отыскивать самых неприметных животных. Взгляд наткнулся на неприкрытое место. Был виден помост, его часть, серого, невзрачного. На нём всё и помещалось.
  Пейзаж сразу стал неинтересным, неживым. Я будто протрезвел.
  Обман был обидным. Я продолжал смотреть на слегка подсвеченные изнутри джунгли, но взгляд нет-нет, да и возвращался к оголенному участку.
  Уже попавшись на глаза, изъян назойливо притягивал к себе, привлекал внимание.
  Один зал был явно отдан на откуп энергичному кузнецу - вся экспозиция была из железа, даже интерьер - очень зрелищно.
  Последний - для нас, а так первый - зал занимал скелет ящера. Нескончаемой кривой тянулся огромный позвоночник со множеством впадин и выпуклостей, как утерянная борона земледельца, а вдоль стен, на подставках замерли обезьяны.
  Я дошел до конца доисторического ископаемого и лицом к лицу столкнулся с Гибридом. Он будто подглядывал за нами.
  - Здравствуйте, - сказал он с характерным для его постного вытянутого лица побулькиванием и поспешно снял очки. У него был высокий лоб, а губы как-то плохо подгонялись одна к другой. Мим вопросительно посмотрела на него и взяла меня под руку.
  - Я веду здесь научные исследования, - сказал Гибрид. - Я пример для подражания.
  Сразил наповал.
  - В музее? - уточнила Мим.
  Гибрид стал разворачивать какую-то папку, но я повел Мим к выходу. Хоть Гибрид и разворачивает папочку, хоть и с виду смущен, дальше этого дело не пойдет. Потом он вдруг замкнется. Я это уже знаю, это уже не раз происходило.
  Только с виду они наивны и открыты. Гибрид четко ведет свою линию. Ничего лишнего себе не позволит.
  Если бы мы продолжили разговор, он бы замолчал многозначительно, в тот момент, когда ты этого вовсе не ожидаешь, и все, больше не достучишься. Свое он ухватил, и ладно.
  Мы вышли, толкнув тяжелую дверь. У входа толпились античные скульптуры.
  На улице все было залито солнцем. Мы зажмурились. Тепло обволакивало нас. Видно было, что Мим приезжая, и что ей нравится провинция. Глухомань всех встречала щедрым покоем.
  - Я думал, вас здесь уже нет, - сказал я.
  Мим неожиданно рассмеялась.
  - Представляете, Дар уехала на курорт, и я жду ее. Я остановилась в отеле.
  - Почему?
  Мим продолжала смотреть на меня с улыбкой, и по паузе я понял, что вопрос неудачен.
  - А! - сказал я. - Ну да.
  Она испытала явное облечение. Я свернул в узенький переулок, и она последовала за мной, заметив, что в первый раз идет этой дорогой.
  - Часто гуляете?
  - В общем, да...
  Кварталы напоминали лабиринт, в котором можно сориентироваться, только глядя на него сверху.
  Я наметил кратчайший путь. Мы вышли к отелю, и Мим была удивлена - она не рассчитывала на такую скорость.
  - Пустяки, - скромно сказал я.
  Она оценивающе перекатила во рту язычок.
  - В таком случае, я приглашаю вас к себе.
  Вблизи отель был огромен. Портье, увидев меня, опустил глаза.
  Длинный коридор все время заворачивал. Он был освещен молочными плафонами. Мим остановилась возле своей двери и открыла ее.
  - Проходи, - сказала она.
  Я зашел, осматриваясь.
  - И во сколько вам обходится этот приют?
  - Дорого, конечно, - сказал Мим, слегка нахмурившись.
  Я сел в глубокое кресло и утонул в нем, став на время беспомощным. Через приоткрытую дверь была видна спальня.
  В отеле сохранились номера с высокими лепными потолками, с фонтанами, с фигурными старинными телефонами, и мне всегда казалось, что они соединены с другими посредством обычной трубы.
  Мим тоже села в кресло, откинув голову, отдыхая. Мой взгляд скользнул по гладким расслабленным ногам. Она хорошо загорела.
  - Ходите на пляж?
  - Конечно. Я и сейчас с пляжа.
  - Странно. Что мы не встретились.
  - Действительно, странно.
  Она встала и принесла лед, стаканы и лимонад, прижимая их к груди.
  Около столика она присела, опустив все это на полированную поверхность. Потом дунула вверх, в сторону повлажневшего лба.
  - Не возражаешь, если я приму душ? Я быстро.
  И она ушла, оставив меня скучать. За окном было пекло.
  - Вы закончили школу, Мим?
  - Конечно. В столице нет школ. Все образованные. Вы отстали от жизни. А я взрослая.
  - Вот как? Это правда? Кто бы мог подумать.
  - Это хорошо, - за дверью послышался удовлетворенный всплеск. - Похоже, это не комплимент.
  Снова усиленно зашумел душ, и я стал листать журнал. Вскоре появилась Мим. От нее замечательно пахло. Волосы вспушились. Короткий халат не скрывал стройных ног.
  Я отложил журнал.
  - Ты сегодня чем-нибудь занята?
  - Вечером собираюсь пойти к одному нашему общему знакомому.
  - Кто это?
  - Абсурд, ваш школьный метод.
  - Вы знакомы?
  - Это старинный друг нашей семьи. И, кажется, родственник. Пойдем вместе?
  Она уселась на софе, поджав ноги. Ее фигура вдавалась в софу.
  - Даже не знаю.
  - Почему? - Она следила за моим лицом. - В прошлый раз ты тоже был такой.
  - Какой?
  - Независимый. Надо уметь противостоять обстоятельствам, - наставительно сказала Мим. - Тебе нравятся застолья с излишествами, ты невоздержан в словах и действиях. Презираешь дураков. А этого надо избегать.
  - Наверно, ты права, - растерянно сказал я.
  - Конечно, права, - убежденно сказала девушка. - Все так думают. Так принято.
  - Бывает, конечно, - согласился я. - Заносит.
  - Бывает - это ничего. Ты же еще совсем молодой человек.
  - У вас и библиотека имеется, - сказал я. Меня тронула ее забота обо мне.
  - Да. - Мим соскочила с софы и двинулась к полкам, легко переступая длинными ногами. Она провела по корешкам, как по клавишам.
  - Читаешь?
  - Это только названия.
  - А почему вы не поехали вместе с Дар? Разве она не предлагала?
  - Нет, не в этом дело. Я сама не захотела. - Она снова сидела, отвернув лицо и глядя сухими блестящими глазами в окно. - Это ничего. Я не скучаю. У вас замечательный пляж. Каждый день я загораю. Хожу в театр Поза. С утра на рынок Амплуа. - Она наконец посмотрела на меня и слабо улыбнулась. - Я и сейчас собиралась. Составишь мне компанию?
  - В театр?
  - Ну не на рынок же.
  - Конечно! - сказал я горячо, хотя и в некотором замешательстве.
  Мим кивнула и стала переодеваться, быстро, по пляжной привычке.
  - Я готова.
  Мим стояла передо мной. Волосы у нее были аккуратно расчесаны, губы слегка подкрашены, на щеках румянец. Картинка. Она была очень красивой.
  - Ну как? - спросила она.
  Я восхищенно присвистнул.
  - Куда мы пойдем?
  Мне вовсе не хотелось в театр, особенно наш. Позитивный. Тем более, что одна галочка в культурной программе у меня сегодня имеется.
  - Куда ты меня пригласишь, - лукаво сказала Мим.
  Я предложил отправиться в кафе.
  - А как же театр? - лукаво просила Мим. Она смотрела на меня со смешанными чувствами.
  Искусства больше нет. Это уже всем ясно.
  Мим снова испытующе посмотрела на меня.
  - Ладно...
  Кабак Съём на центральной площади был заполнен. От театра его было ничем не отличить. Ничего не изменилось. Туристы безоглядно развлекались.
  Их жизнь представлялась мне необыкновенно пресной. Все они так избито уравновешены, все воспринимают, как должное. Я силился проникнуть в их взгляды, за физическую оболочку глаз, узнать, что ими движет.
  Были бы такие куклы в театре. Каждый спектакль нужно играть заново. А так расставил кукол, и готово.
  С одной стороны, притворяться труднее, чем делать все по-настоящему. С другой стороны, играть, лгать и фальшивить так легко и приятно.
  Действия людей, несмотря на их механистичность, казались непредсказуемыми. У меня появилось ощущение жестокости и бездумности. Вечной опасности. Люди могут причинить зло или не причинить. Но не в зависимости от обстоятельств, а просто так. Просто так.
  Всегда есть причина. Любому действию всегда есть причина.
  Мы вполне понимаем естественные законы, руководствуемся здравым смыслом и не оспариваем очевидное, отделяем его с легкостью от искусственного, скрытого, вторичного, противопоставляя одно другому, презираем видимость, все кажущееся, туманное, и вместе с тем поклоняемся форме, так же естественно считая ее неопровержимой принадлежностью содержания, хотя и ясно, что при разных обстоятельствах одна и та же форма может принадлежать разным содержаниям.
  Мим посматривала на меня.
  - Ты хорошо помнишь, что было в тот вечер?
  - Да. Но я был...
  - Да. Разошёлся, - выручила меня Мим. - Вы всегда так себя ведете?
  - Как - так?
  - Будто существует одно торжество. Будто все в последний раз.
  - Так оно и было.
  - Вы еще не раз увидитесь.
  - Вряд ли.
  - Почему?
  Я заметил, что она любит спрашивать. Парень за соседним столиком пошел знакомиться. Он заговорил с девушкой у стойки. Мне было видно, как она что-то отвечает ему, оживленно улыбаясь и поправляя волосы.
  Вернулись они уже вдвоем. Усаживаясь, девица скользнула по мне взглядом. Парень что-то без умолку говорил.
  Сидящий невдалеке Кредо после нескольких попыток встать подошел к нам.
  - Пик, - сказал он. - Я тут заказал одно редкое вино. Если бы вы согласились составить мне компанию... Вот и отлично, - бодро приосанился он.
  Принесли вино, действительно старое и редкое. Кредо, оживляясь, с видимым удовольствие разлил его по бокалам.
  Мим взяла свой бокал. Пальцы у нее были тонкие, а запястья худые.
  - Как вино? - спросил я.
  - Да, неплохое.
  Я взял бутылку, в которой безмолвно плескалось черное вино, ощущая ее приятную тяжесть, снова наполнил, с молчаливого одобрения Кредо, бокалы. Вино глухо булькало, толчками выливаясь из бутылки.
  Кредо безутешно бубнил что-то свое.
  - ...кто знает, что там, в глубине. А может, существо совершенно безобидное. Вроде гусеницы. Живет на деревьях, питается листьями, а иногда спускается, по глупости и неразумению...
  Он был пьян. Типичный корифей. Вокруг стихли разговоры, шум, смех.
  Посреди театра затравленно стояли Чехол и его человекообразная компания.
  - Вот что нам заменяет золотую молодежь, - с горечью сказал Кредо. - Таланты! Прохода от варваров не стало. Ничего. Скоро эти веяния прекратятся. Скоро наведут порядок. Наш кормилец, новый рацион...
  - Вы его знаете? - спросил я.
  - Да, - сказал Кредо. - Мы с ним учились в одном университете.
  - Вы заканчивали университет?
  - Нет. - Хмельной плут развернулся к Мим. - Вы, если я не ошибаюсь, его дочь?
  Я перевел взгляд на Мим. Она смутилась.
  - Но ты же ни о чем меня не спрашивал, - парировала она. Смущение у нее никак не проходило.
  Почему-то я вспомнил про новый дом мэра на холме, настоящий дворец с десятками роскошных залов в стиле королевских покоев, украшенных скульптурными группами.
  Теперь она перестанет обращать на меня внимание. Конечно, кто я здесь для нее, в самом деле? Как мне теперь быть?
  - Разве это что-то меняет? - спросила Мим.
  - Нет, конечно, - спокойно сказал я.
  - Тогда почему ты не хочешь пойти со мной к Абсурду?
  - Я приду, - пообещал я. - Потом. Надеюсь, тебе не будет скучно.
  - Ты думаешь, меня нужно обязательно развлекать? - Она даже побледнела.
  Я не понимал, что с ней происходит. Она встала.
  - Мне нужно идти.
  Передо мной стояла красивая современная девушка, и она мне очень нравилась, а я не знал, что делать.
  - Пожалуйста, не провожай меня.
  Она пошла к выходу. Чехол смотрел ей вслед, с тоскливым бессилием.
  Жаль, что так получилось. Не нужно было отказываться. Девушку такое может обидеть.
  Но я и не отказывался.
  Я был у Абсурда, когда совсем стемнело. Все окна в доме были освещены. У входа топтались несколько человек. Потом золотые середины гуськом проследовали в дом.
  Я пошел вдоль освещенных окон, заглядывая в них, как в аквариум. В одной комнате несколько моих школьных приятелей стояли в картинных позах с бокалами наперевес.
  Еще не все разошлись.
  Дверь неожиданно открылась, и я влез в кусты. Оказалось, вовремя.
  По дорожке прямиком ко мне шли Абсурд и Мим. Абсурд держался на полшага позади, а возле кустов остановился, закурив. За свое здоровье он не трясся.
  - Проклятая молодость... - пробормотал он очень тихо. Он ненавидел своих учеников и завидовал им.
  - Как прохладно, - заметила Мим. Она ничего не слышала.
  - Близость моря. Отец скоро приезжает?
  - Не знаю. Он звонил сегодня. Он очень занят.
  - Я знаю. Я поддерживаю с ним связь. Он беспокоится о тебе. Здесь не столица.
  - Да.
  - У тебя пока не сложился свой круг друзей. Я помню тебя еще совсем маленькой девочкой и должен предупредить тебя.
  - О чем вы, дядя Абсурд?
  Меня даже передернуло в кустах, но не от близости моря.
  - Есть прекрасные ребята. С богатым внутренним миром. Честные, умные, благородные, умеющие дружить.
  Это он нас имеет в виду, подумал я. А как же иначе.
  - Да, - снова сказала Мим.
  Метод мастерски закурил новую сигарету. Он искоса поглядывал на девушку.
  У меня начали затекать ноги, и я уже подумывал, как бы мне выйти и показаться им. Чем не театр?
  Но то, что я услышал затем, заставило меня забыть о своем намерении.
  - А я видел, как ты танцевала с Гибридом.
  Мим махнула рукой.
  - Думаю, он это переживет.
  - Нет, нет! - горячо сказал Абсурд. - Не в этом дело. Он замечательный юноша. Он умен. Прежде всего. Он законченный неудачник. Пример для всех. У него эрудиция. Скользкая личность. Он - будущий ученый. Он будет знаменитым профессором. Да что там. Академиком! - сказал Абсурд, и, казалось, ничуть не сомневался в своих словах, как в аксиоме. -На таких дефектах, как он, держатся порядок, общество, прогресс. Пойми меня правильно. Я надеюсь, ты сама в состоянии разобраться, кто чего стоит. А Пикет...
  - Что - Пикет? - тревожно сказала Мим.
  - Позер! Самовлюбленный эгоист. Все люди, как люди. Сказали им так, значит, так. Кроме этого... мечтателя. Неискренний он какой-то. Не показывает себя. Чтобы было понятно, как с ним можно поступить. Он ни на что не способен. Почему он не желает вместе со всеми делать что-нибудь полезное? - с обидой выговорил Абсурд. - Он никогда не упражняется ни в чем. Как будто все придет само. Из окружающей среды. Внешней. Это же пустой звук. Окружающая нас среда пуста. В ней ничего нет. Все только в нас самих. А вокруг нас ничего нет. Никакого пространства. Будто бы у него свое видение мира. Как можно доверять видениям? Он всех презирает, тех, кто стремится к новым свершениям, а на каком, собственно, основании? Даже не удосужился прийти сегодня, для своей же пользы, а я лично еще утром пригласил его.
  - Утром?
  - Да, я неспроста встретил кумира в кафе. Рано утром. Уже с бокалом. Отбросы общества. А чего стоят их великолепные застолья с излишествами! А эта могучая, нездоровая страсть ко всем женщинам! Как в прошлые века, честное слово. Современный человек должен быть умерен. Во всем. А ведь они все чужаки. Пришлые. Даже этот гусь... Лагуна. Коллективные душонки. Никак не могут расстаться. Гремят цепями, как призраки. Глупец верит в устарелые чувства, будто это показания датчиков.
  Мим с испугом посмотрела на Абсурда. Ложь должна быть правдоподобной. Ей скидки не будет.
  Метод сделал озабоченное лицо.
  - Мне кажется, герой чем-то привлекает тебя...
  Мим сделала протестующее движение, но Абсурд продолжал негромко говорить, убедительно, будто рассуждал сам с собой, по совести. Теперь он мог прямо высказывать то, о чем думает.
  - Если бы я мог предостеречь тебя. Но, к сожалению, некоторые никчемные дилетанты обладают определенным обаянием. Умеют внушить что-то такое... бесплодное. - Он закатил глаза, потом развел руками. - Он не может даже элементарно закончить школу. Даже не заглянет в нее. В школу, которая дала ему все, старалась привить комплекс норм поведения. А я бы мог дать ему неплохой совет. Я лучше знаю, что кому надо. Со мной надо ладить. Школа у нас одна, и все через нее прошли.
  Все в провинции в одном выдающемся экземпляре.
  Один неземной рынок Амплуа, одна неподражаемая парикмахерская Монстр, один искрометный музей Абсолют, один умопомрачительный клуб Урод, один зажигательный лазарет Опера, один сногсшибательный банк Флюгер.
  Да, одна школа, все чувствуют себя исключительными. Портить отношения ни с кем не рекомендуется. За своих горой.
  Но, несмотря на похвальную защиту своих, наблюдалось нашествие посторонних.
  Никто не знал, откуда взялся заморский управляющий нового мэра, из какой темницы выполз грабитель Тугодум, сразу принявшийся верховодить, продолжателем какой династии является Гибрид, но обжились они сразу, без сбоя.
  Как-то они, как хорошо обученный десант, без разминки овладевали чужим караваем, безошибочно попадали в лузу, как шары в бильярде.
  Будто силенок поднабрались в одних краях, а держать нос по ветру мчатся, переносятся совсем в другие места.
  Никого не интересовало, где они раньше обретались, но они ловко адаптировались и мимикрировали без труда, будто всю жизнь пробыли здесь, именно здесь, в точности соответствуя местным стандартам, затолкали местных.
  Какими критериями руководствуется в таких случаях все стадо, неясно. Из какой прихоти падкое на ложную справедливость сборное общество проводит аномальную селекцию, никто не знает.
  Безвредный Досуг в итоге не прижился никак. А заядлый склочник Юбилей пришелся ко двору. Приземленный Офис тоже никому не в диковинку.
  Есть здесь какой-то умысел, но какой?
  Разве можно сравнивать карманного Штампа и незаурядного афериста Витамина?
  Может, вездеходный аппарат массового сознания, не терпящий перегрузок, сглаживает их качества, диетически стесывает, считая их второстепенными, побочными, считая главным хлипкую оправу, с прямотой указывая на эквивалентность кажущихся противоположностей. В любом случае, имеется тут какая-то двусмысленность. Безотрадная, без системы.
  Всем не по заслугам, и даже не по рангу, а сколько хромой жизненной силы, которую не ухватить, не определить.
  С другой стороны, принято понимать друг друга с полуслова, доверять во всем, взращивать любое начинание.
  Всё насыщено информацией. Ничто не подвергается критике, серьезному анализу, ничего не затрагивается.
  В просвещенный век у всех только благие намерения, никто никому ни в коем случае не желает зла, все хотят лишь заботливо принять участие в чужой жизни.
  - Он угоняет дорогие машины, - безобидно подлил масла в огонь Абсурд.
  - Вы говорите о Пикете? - недоверчиво спросила Мим. - Я ничего не знала, - сказала она дрогнувшим голосом.
  Абсурд улыбнулся с оттенком горечи, но ободряюще. Он отлично вел свою партию. Но мне было не по себе.
  - Он хочет обмануть тебя.
  - Я не верю этому, - решительно сказала Мим.
  - Меры приняты. Но от него всего можно ожидать. Он дарит всем высокотехнологичные вещи.
  - Зачем? - испуганно сказала Мим.
  - Вот и я думаю, зачем... Он любит загребать жар чужими руками.
  Мим промолчала. На этот раз она, похоже, поверила ему.
  - Я хорошо знаю твоего отца, - сказал Абсурд. - Это необыкновенный человек. Я верю в него. В его побуждения в преобразования. И мы все ему поможем. Мы закономерно превратим побережье в то, что оно действительно заслуживает. Ты еще не была в своем доме?
  - Что? Нет...
  - Охрана снята. Ты можешь поселиться там, когда пожелаешь.
  Она кивнула и передернулась.
  - Что-то холодно.
  - Пойдём в дом, моя девочка, - сказал Абсурд. - Не сердись. Но я должен был поговорить с тобой.
  - Да. Я понимаю.
  - Гибрид, должно быть, совсем голову потерял. Подлинный болван. Тонкая натура. Решил, что ты ушла к блистательному герою Пикету. - Подстрекатель помолчал. - Гибрид никому не нужен. Несчастный. А ты стала настоящей звездой. Развлекайся. Потом я сам отвезу тебя... - Он продолжал отходчиво говорить, придерживая отрешенную Мим за плечи, по-отечески, пока дверь за родственными душами не закрылась.
  Наконец-то я мог встать. Ног не чувствовалось. В полном упадке духа я пошел прочь.
  Не может быть, чтобы Абсурд так думал обо мне. Это я, что ли, герой? Такое я и предположить не мог. Даже в порядке бреда. И кто чьи слова повторяет? Даже интересно.
  Ведь Мим уже высказывала подобное. А сейчас слушала, как впервые. Испугалась она не смысла слов, а чего-то другого.
  Или она слышала подобные речи раньше? Главное, точно как. И про застолья, и про излишества. Все правда. Никакой ошибки. Значит, есть кто-то еще. И они все повторяют его слова. Тот, кто хорошо нас знает, изучил даже. Может, Кредо? Как он в последний раз... Конечно, он не злой. Иронизировал.
  Но Мим здесь никого не знает.
  И во что они собираются превратить побережье? В среду обитания? В колыбель? Хотят, чтобы все ходили по струнке?
  Но все их мысли, устремления были так недолговечны, что все было будто со стороны. Все у них лишь частично.
  Метод же знает меня. Я так любил, когда все находили взаимопонимание. Умора! Мы же свои.
  Но что-то подсказывало мне, что все еще хуже. Мы все чаще сталкивались с непониманием окружающих, которые учтивость воспринимали, как лесть, вежливость, как пассивность, нашу простоту в общении, как хамство. Все не так понимают.
  Со всех сторон нас окружали чуждые мнения и отношения.
  Я вышел к океану и уставился в его тёмную даль. Совсем низко над ним висели крупные звёзды.
  Я зашёл в воду, в одежде, и шел по покатому здесь поначалу дну, пока оно не ушло из-под ног, и поплыл, разводя руками, и плыл сколько было сил, недолго отдыхая, лежа на спине, и снова плыл вперёд, как изгнанник - к звёздам.
  Вода была тяжелая, поблёскивающая, и плотная. Внизу, под ногами, что-то фосфоресцировало, то исчезая, то движуще-беспокойно появляясь.
  Я почувствовал, когда выплыл из бухты, волна сделалась крупной и хлёстко била в лицо. Я все чаще нырял и плыл под водой. Одежда мешала плыть.
  Оглянувшись, я увидел, что огни далеко. Я устал и, сам того не замечая, стал делать огромный круг, сбиваясь вбок, и недоуменно почувствовал близко землю. Огни сместились. Я сообразил, что мыс этот - крайняя оконечность бухты.
  Я дал здоровенный крюк по океану. Несколько раз я хлебнул воды, и чувствовал тошноту и слабость. Я ни разу не подумал об акулах, а это была более чем реальная опасность. И я даже остался удивлен, что мне не довелось увидеть за спиной броски черного серпа, суетливо скачущего по волнам. Я заторопился к пляжу.
  Я пошел по берегу к маяку Гипноз. С одежды ручьями стекала вода. Волосы плотно облепили голову и стали гладкими, как шлем, от соленой воды.
  Дома меня встретил Воск, возившийся в клумбе, и затрусил за мной, обнюхивая влажные следы. Он обиделся, что я не обратил на него никакого внимания и перевалился через подоконник в тёмную комнату.
  Время было к полуночи. Я переодевался. Шалишь, подумал. Ишь в какую плоскость все перевели. Мы можем и расстроить вечер.
  В холле отеля не было ни души. Девушка, сидевшая за конторкой, едва взглянула на меня.
  Я шёл по бесконечно длинному коридору. Плафоны были немного притушены, так что создавалось впечатление, что в глазах внезапно потемнело и продолжает темнеть, не переставая, как это бывает при лунном свете.
  У нужной двери я остановился. Я вдруг осознал, что совершенно не знаю, что сказать Мим.
  Я позвонил. Коридор был пуст. Стояла полная тишина. Я снова позвонил, не слыша звонка.
  Ожидание было томительным. Никакого ответа. Не удержавшись, я приложил ухо к двери, продолжая вдавливать кнопку звонка. Может, звонок испорчен?
  Это никому не могло прийти в голову, находясь в таком отеле, как этот. Я приободрился и постучал.
  Ожидание тянулось невыносимо долго. Черт с ним, с Абсурдом, с его двуличием и подлостью. Лишь бы увидеть эту девушку. Я постучал, глядя вдоль коридора.
  Стук вышел громкий, четкий. Я напряг слух. Огласка мне ни к чему.
  За дверью чувствовалась тёплая сонная тишина. Но там никого не было. Я не мог в это поверить.
  Мне хотелось увидеть Мим. Мне хотелось увидеть ее больше всего на свете. Увидеть её сейчас, немедленно. Может, она просто крепко уснула.
  Конечно, она так устала, замоталась за этот день. Я представил себе уютную темноту номера. Мим свернулась на мягкой софе, отложив какое-нибудь чтиво, а с высокого неба в просторное окно светит яркий диск луны.
  Меня отделяло от нее всего несколько шагов. Я с ненавистью посмотрел на дверь. Она была из светлого, с разводами, дерева. Я снова стал стучать, дробно, с интервалами, и стучал долго, а потом перестал.
  Я не мог представить, где сейчас Мим. Во всяком случае, я убедился, что в отеле её нет.
  И тут я вспомнил про хоромы мэра на холме. Новый дом мэра, его настоящий дом! Которому не удалось обиходить Тугодума. Сердце у меня забилось. Я боялся поверить в свою неполноценную догадку.
  Долину заполнял туман. Я вынырнул из густой пелены. Дом был передо мной, и я, как в поддавках, прошёл через незапертые ворота.
  Вход был в виде портика из серого мрамора, гладкого, как лед. Ноги с легкостью расходились по плитам.
  Я утопил звонок, такой же беззвучный, как и в отеле, и стал ждать.
  Вскоре послышались лёгкие шаги.
  - Кто там? - услышал я из-за двери.
  - Это я! - выдохнул я.
  Дверь открылась, и в полутьме я увидел Мим.
  - Это ты, Пик? А который час?
  - Извини, Мим, - сказал я, не зная, как объяснить своё появление.
  - Ничего. Как прохладно. Подожди, я сейчас выйду.
  Я сдержанно кивнул.
  Я сел и почувствовал прикосновение. Мим стояла рядом.
  - Пойдём?
  - Да. Я разбудил тебя?
  - Да... Я уже спала. Б-рр, - сказала она. - Прохладно. И так поздно.
  Мы незаметно дошли до трущоб.
  - Что это? - спросила Мим, поправив сумочку, висевшую на плече.
  - Старое строительство.
  - Какое жуткое место.
  - Ладно, идём обратно.
  - Нет! - сразу сказала она. - Посидим здесь...
  Я огляделся. Вокруг громоздились каменные завалы, в которых малопривлекательно чернели входы в подвальные помещения.
  Мим, присев на какой-то камень, молчала.
  - Что с тобой? - спросил я.
  Она встала, подошла ко мне и прижалась, обняв меня обеими руками. Я замер.
  - Что-то случилось? Что произошло?
  Она вздрогнула.
  - Ничего.
  Она отпустила меня, посмотрела в сторону тёмных, мрачных, заброшенных бункеров и лабазов.
  - Пик, ты только ни о чём не спрашивай меня.
  Она говорила с усилием. Я сделал шаг, но натолкнулся на её взгляд.
  - Мне нужно идти, - сказала она.
  - Куда?
  - Мне нужно. Не удерживай меня. Я обещала. Извини.
  Я устремил взгляд в сторону бараков. Там было всё темно и неподвижно.
  - Только не иди за мной, - сказала она. - Не надо. - Она повернулась и зашагала к трущобам.
  Я догнал её и развернул к себе лицом. Она будто не замечала меня. Мне стало страшно.
  Увидев сейчас каких-нибудь бродяг, я бы обрадовался им, как лучшим друзьям.
  Мим отстранила меня.
  - Иди, Пик, - сказала она. - Иди. Не волнуйся за меня.
  Я понял, что ничего не смогу сделать. Она ждала, чтобы я ушёл.
  И я побрёл прочь, но, пройдя немного, обернулся. Никого не было. Я напряжённо всматривался в темноту. Мим нигде не было. Я сам отпустил её. Я стиснул зубы от бессилия и досады.
  Мне нестерпимо хотелось увидеть её сейчас же. Она же только что была здесь. Эта мысль подхлестнула меня.
  Мне почудилось какое-то движение невдалеке, и я рванулся туда. Никого.
  Я стал медленно осматривать всё вокруг, углубляясь в трущобы.
  Напротив стоял Абсурд со своими учениками. Он отсвечивал, как маяк. Они окружали его, пока не сомкнулись. Абсурда не было. Я уловил запах карамели. Что за фокус. Не поглотили же они его.
  Они развернулись ко мне. Стояли и моргали, как одно целое. Потом пошли. Я перепрыгнул через глубокую трещину. Они остановились. Разойтись они не могли.
  Я зашёл довольно далеко. Кругом были мрачные развалины, выбитые стёкла, трещины с глубокими тенями, как иероглифы, стены, светлые от пыли.
  Я шёл по строительству, как по чужой планете, а когда увидел трассу, понял, что всё кончено.
  Передо мной расстилались необъятные трущобы. Шорох заставил меня обернуться.
  По выбеленной от пыли стене полз младенец. Он пах шоколадом. Кукла обратила на меня лицо. Вот она куда забралась.
  Я в недоумении шагнул к ней, но кукла, перебирая ручками, переползла за гребень. Я замешкался, а потом уже не мог её обнаружить. И шоколадный дух исчез. Всё было, как обычно, - будто всё вымерло в кондитерском цехе.
  Трасса вела в мегаполис. Усталости я не чувствовал. Я смотрел сверху на побережье. Кое-где светились огни.
  Отель был тёмен. Огни траурно обрамляли его, образовывали чёткий прямоугольник в пространстве. Ветер с залива овевал мне лицо. Я стал спускаться.
  Девушка за конторкой спала.
  Лифт поднял меня наверх. Створки бесшумно раздвинулись, и я ступил на толстый ковёр. Он был с полосами, как шкала.
  Суррогатное освещение как будто стало поярче. А с приближением рассвета плафоны снова потускнеют, чтобы к завтраку засиять на полную катушку.
  Я перевёл дыхание, стоя перед дверью Мим. Никого там нет, тоскливо подумалось мне. С этой мыслью я, примерившись, резко стукнул несколько раз подряд. И уставился на зелёный ковёр под ногами. Тишина стояла мертвая. Ночь подходила к концу. Нужно было идти домой. Ложиться спать. Мне вдруг захотелось хорошенько выспаться.
  Я постучался напоследок и постоял, прислушиваясь. Мне не хотелось уходить.
  Вдруг изнутри в замке повернулся ключ. Дверь открылась.
  На пороге стояла Мим с припухшими со сна глазами. Одной рукой она придерживала на груди ворот халата.
  - Что случилось? - с прохладой осведомилась она.
  Я не мог поверить, что вижу её.
  - Заходите. Вижу, вам не удастся сразу сосредоточиться.
  Я боком протиснулся мимо неё. Она опустила глаза. Она заторможено присела на свою софу со смятым одеялом, поджав ноги и опершись одной рукой.
  Света она не включала, да это было и ни к чему - за окном забрезжил рассвет.
  Глядя в окно, Мим безразлично спросила:
  - Что стряслось?
  - Ничего...
  - У вас такой вид...
  Она угрюмо глянула на меня и отвернулась.
  - Я хотел вас увидеть, - сказал я.
  - Зачем?
  - Вы мне нравитесь, Мим.
  Взгляд её стал странным.
  - Зачем вы мне это говорите?
  Её фигура вдруг стала излучать непонятную беспомощность. Я сел рядом. Она провела рукой по моему лицу.
  - Почему ты не пошёл со мной к Абсурду?
  Я молчал.
  - Я ждала тебя.
  Я поднял голову.
  - Мы витаем в облаках.
  Она слабо улыбнулась.
  - Странно...
  Не глядя на меня, она вдруг стала собираться.
  Когда мы вышли из отеля, светлело. Мы направились на косу. Мим смотрела на волны, не беспокойно мечущихся чаек. Мимо пронесся катер. Один в катере был Гибрид с его постным вытянутым лицом, а другой, ребенок со светлыми курчавыми волосами, управляющий нового мэра.
  Я проводил их долгим взглядом, опустив весла.
  Вскоре мы подплыли к острову Зефир. Вокруг был пустынный берег. Поскрипывали толстые стволы пальм.
  Мим что-то рисовала на песке. Когда я подошёл, она подняла голову.
  - Какая пустыня...
  Мы были вместе. Я это ясно понял. В особняке ощущались запустение и заброшенность. У стен выросла высокая трава. Трава пробивалась и между большими квадратными плитами, ведущими к дому. Мим молча следовала за мной.
  Входная дверь оказалась открытой, и, когда мы вошли, она стала сама собой закрываться. Мим спокойно, даже отрешенно обняла меня и водила по моему лицу слегка затуманенным взглядом. Я слышал её лёгкое дыхание.
  - Вот... - Она надавила мне пальцами на грудь, будто выключая.
  Мы обошли дом. Он давно уже был необитаем. Вся обстановка была нетронутой. Некоторые двери были приоткрыты. Все свидетельствовало о внезапном и поспешном бегстве.
  - Здесь так интересно, - сказала Мим. - Я никогда не бывала в таких местах. И природа, и дом с такой роскошью. Сразу видно, что корифей здесь живёт.
  - А за тебя не будут волноваться?
  - Нет... - сказала Мим. - Все-таки у меня каникулы. - Она в упор посмотрела на меня. - Теперь ты знаешь.
  - Ты хочешь вернуться?
  - Мы можем вернуться?
  Я пожал плечами.
  - Да. Как только ты пожелаешь.
  - И тебе ничего не хочется?
  - Когда я увидел тебя, я сразу захотел, чтобы мы исчезли.
  - Это правда?
  У меня захватило дыхание. С такой возможно всё. Она все понимает.
  - Да.
  - Мне такого еще никто не говорил...
  - В самом деле?
  - Да-да. - Мим вздохнула. - Ваш коварный замысел удался. Можете требовать аплодисменты.
  - Нам публика не указ.
  - О!
  - Но знатной особе достаточно исполнить одно желание.
  - Какое же?
  - Позавтракать со мной.
  - Разве мы уже возвращаемся?
  - Прошу за мной.
  Я вознамерился один раз добраться до стратегических запасов Кредо.
  - Кстати, ты не боишься темноты?
  - Как сказать... - Мим повела глазами.
  Погреб был вместительным. Съестного было множество. С потолка свисали толстые колбасы.
  На полках выстроились батареи винных бутылок. От стен тянуло сыростью.
  Мы нагрузились едой. Покидая мрачный погреб, я невольно всмотрелся в его глубины, куда даже не достигал свет.
  Из-за висящих гирляндами колбас ничего нельзя было разобрать. Всё было тихо.
  Фонтан не работал. Я покрутил кран, и вяло показалась тёмная вода. Напор усиливался, и фонтан заработал.
  На сухое дно упали неожиданно высокие каскады воды. Сверкающие струи неровно поднимались и опадали.
  Бассейн понемногу наполнялся.
  Я обвёл глазами стену джунглей, кольцом окружавших нас со всех сторон. В их неподвижности было что-то тревожное. Первый этаж представлял из себя одно цельное помещение с колоннами, поддерживающими второй. Оно было обставлено с большим вкусом и состояло из разных уютных уголков с мягкими креслами и коврами. В дальнем запыленном углу возвышались уже давно остановившиеся большие механические часы.
  - Расскажи мне что-нибудь, - попросила Мим.
  Я начал рассказывать пространную историю о няне из джунглей, которой у нас с детства пугают детей. Мим ела с невозмутимостью на лице, ничем не выдавая, что не верит мне ни капельки.
  - Проголодалась?
  - Представляешь?
  Она выпила шампанского. Она стала пьяненькой и очень милой. Ее глазки постреливали в мою сторону.
  - Расскажи еще что-нибудь.
  - Что?
  - Что-нибудь. Как ты живешь. Ты ничего о себе не рассказываешь.
  Зато это успешно делают за меня другие, подумал я.
  - Я не знаю, что рассказать о себе.
  - А я сразу обратила на тебя внимание. И стала думать о тебе.
  - Почему?
  - Ты не похож на других. И ты мне тоже... нравишься, - слегка запнувшись, сказала Мим.
  Резкий удар по крыше нарушил тишину.
  - Что это?
  Я приник к просторному окну. Джунгли натужно колыхались. Небо потемнело.
  - Надо уходить. Надвигается ураган.
  Было пасмурно. Мы вышли из притихшего леса.
  Тучи на наших глазах опустились еще ниже. Они были темными и ноздреватыми, как губка. Волны были внушительными, но плоскими, и приближались к берегу, будто подкрадывались.
  Поверхность воды имела очень неприятный оттенок, и при этом странно бурлила, будто вскипая то в одном, то в другом месте.
  Мы сделали несколько шагов и остановились.
  Лёгкие забивались воздухом. Мим не отставала от меня. Почти падая, мы добрались до лодки, но повернули назад.
  Волны высотой с дом обрушивались на берег. Они шли одна за другой, и у самого берега высокий молочный гребень начинал плавно заворачиваться, и тонны воды накатывались и падали на него, и всё содрогалось от ударов.
  На нас надвигался смерч. Черный, как сажа, извивающийся, будто живой, он верхним концом, как раструбом, упирался в тучи. Его размеры потрясали. Он был, как воплощение катаклизма.
  Черный столб, всасывая воду, прошёл мимо лодки, зацепил сушу и снова сполз в океан. Взгляду открывались пропасти между волнами.
  Там появились еще два смерча. Под порывами ветра они плясали в плотном воздухе.
  В лесу всё живое попряталось. Вокруг бушевала стихия.
  В доме было тихо. Я то и дело проваливался в сон. Мим иногда посматривала в непривычно тёмное окно.
  Ураган набирал силу. Слышно было, как он воет где-то высоко-высоко, потом проносится над нами, над самой крышей, будто пикируя, с ужасающим ревом. Внезапно погас свет.
  - Что это? - шёпотом спросила Мим.
  Лампочка еле светила. Так было по всему дому. Едва можно было разглядеть собственную руку.
  Фонарь висел, где ему и положено, у входа. Я снял его. Вдруг мне почудилось, что за дверью кто-то есть. По спине пробежал холодок.
  Я тронул дверь и услышал глухое ворчание. Примерно на уровне своего лица. Будто кто-то встал на задние лапы. Я оцепенел. Прямо за дверью кто-то стоял.
  Я сделал предостерегающий знак Мим. Она уже поднялась до конца лестницы и теперь остановилась.
  Неизвестный шарил по поверхности двери. Я взялся за ручку и почувствовал, что кто-то тоже пытается повернуть ее с той стороны.
  Сквозь щель уверенно проник запах, как у зверей. Он был устойчив и осязаем. Он был ужасен.
  Я весь напрягся, пытаясь сдержать чужое усилие, но оно было таким мощным, что я выпустил ручку и быстро установил засов.
  Ответом на это было бурчание, такое, что дрогнули стёкла.
  - Что это? - сказала Мим.
  - Наверно, гиена.
  - Это... зверь? - Она поморщилась - запах оказался рядом с ней - и немного успокоилась. - Так жутко...
  Мы вернулись в комнату. Я еще долго сидел в настороженности.
  Рано утром я проснулся, как от толчка. Мим крепко спала, подложив под голову руки.
  Я открыл дверь. В лицо пахнуло свежестью. Ураган стих, судя по всему, еще ночью. На земле валялись сломанные ветки. Плиты были усыпаны песком.
  На сырой земле отчётливо виднелись круглые следы. Они огибали дом. Нельзя было понять, чьи они. Может, и человеческие. Вверху мелькало голубое небо.
  Джунгли внезапно кончились. Я стоял на пустыре с большим деревом, в котором было дупло, овальное, как и следы, ведущие к нему. Вспомнив о загадочном существе, я заглянул. Вот оно сейчас выскочит, подумал я.
  Я выпрямился. В дупле лежал котелок. Я задумчиво постучал по краю. Носок ноги отскакивал, как от автомобильной шины. Я ощупал край. В кору был вложен слой пластмассы. Я огляделся, стряхивая руки. Остров был ненастоящим, а это были его недоделки. Дальше начинались трущобы. Запустение здесь было невиданное. В таком месте и мертвец почувствовал бы себя неуютно. Не было никаких признаков жизни. Мой взгляд всё время возвращался к обнажившемуся пластику. Нерукотворный тротуар. Я заторопился обратно.
  Входя в комнату, я нечаянно скрипнул дверью и оглянулся. Мим, разлепив ресницы, спросила:
  - Что, уже утро?
  Она села, приходя в себя.
  В доме был бассейн. Мы поплавали в прозрачной воде, от которой шёл пар. Мим вышла, взяла большое полотенце, и стала перед зеркалом. На теле застыли капли воды.
  - Не холодно? - спросил я.
  Из больших окон резал глаза белый свет.
  - Совсем нет.
  Высунув из-за полотенца тонкую руку, Мим убрала волосы с глаз.
  Мы возвращались. Океан был спокоен. Я окинул взглядом окрестности.
  Со стороны песчаной косы к нам приближались какие-то фигуры.
  Они росли, и вскоре перед нами стояли Тираж, Смак и еще несколько ребят. Лица у них были осунувшиеся.
  Выглядели они так, словно неделю пробирались через заросли. А может, так оно и было.
  - Привет, - сказал я.
  Тираж вскинул большую голову. Веки у него были тяжелые, как чугунные. Он смотрел на меня, будто не узнавая, и мне стало не по себе.
  Но он лишь спросил:
  - Не видал, катер здесь не проходил?
  - Да нет. - Я оглянулся на Мим. - Мы не видели.
  - А Абсурда?
  - Тоже.
  - А-а... Ну, все равно... - Он с безнадежностью махнул рукой и побрел дальше, увязая в песке. Остальные отверженные потянулись за ним.
  Они уже скрывались из виду, а я продолжал смотреть в их сторону.
  Потом я столкнул лодку в воду, и Мим ловко заскочила в неё.
  Вскоре мы увидели берег - длинную полосу пляжа, утыканную пальмами.
  Я проводил Мим до отеля. У входа она повернулась ко мне.
  - Пока, - сказала она с улыбкой. - Позвони мне.
  Я кивнул. Она медленно повернулась и пошла в холл.
  Я поспешил. Что-то будто продолжало подталкивать меня. Углубившись в богатые тихие кварталы, я позвонил у высоких ворот. Долго никто не открывал. Я вспомнил, как Шедевр встречал нас - садовод-любитель, подпоясанный фартуком. Хищно улыбаясь, он громко щелкал огромными ножницами, приветствуя нас, пока мы обходили его сетчатого питона, греющегося на крыльце.
  Квадратное окошко раскрылось, и на меня уставились непроницаемые глаза. Это был сторож Шедевра Брак. У него была круглая физиономии, изборожденная морщинами. Он пытливо оглядел меня вялыми глазами.
  - Что надо?
  - Вы меня не узнаете?
  - Нет, - ответила физиономия.
  - Я друг Шедевра.
  - Хозяина нет, - объявила физиономия, и окошко тотчас захлопнулось.
  У, старая лиса, обругал я его про себя, но настроение у меня от этого не улучшилось.
  Ближе к вечеру с площади я позвонил Мим.
  - Да? - сразу услышал я ее голос.
  - Привет. Отдыхаешь?
  - Я немного охрипла. Ты хочешь встретиться со мной?
  - Да.
  - Я вовсе не против. Куда мы пойдем?
  - На званый ужин.
  - Ты приглашен?
  - Нет.
  - Люкс. Где мы встречаемся? Мне еще нужно привести себя в порядок. Зайдешь ко мне?
  - Н-нет. Приходи в кафе.
  - Отлично. До встречи. - Голос ее звучал бодро.
  На центральной площади Фальшь царило оживление, прогуливались празднично одетые люди. На середине площади сооружался помост для музыкантов, как место казни. Доносились сочные звуки настраиваемых инструментов.
  Лавки по периметру были разукрашены флажками и лентами. Готовилось что-то масштабное. Приятно было сидеть, зная, что Мим вот-вот подойдет.
  Минут через пять она появилась.
  - Привет, - сказала она, усаживаясь напротив. - Давно ждешь?
  - Да нет, что ты.
  - Отец приехал, - сказала она с сияющими глазами. - Так здорово.
  Я подумал, что хорошо просто погулять с ней повсюду, показать достопримечательности. Жаль, что это было уже невозможно.
  - Да, - сказал я. - Это все по этому случаю?
  - Не знаю, - беспечно сказала она. - Вечером будет большой праздничный концерт. Здорово, правда? - снова сказала она.
  - Да, здорово.
  - Мне нужно вас познакомить, - вдруг озабоченно сказала Мим.
  - С кем?
  - С отцом. Я сказала ему, что ты хочешь с ним познакомиться. Я уверена, вы понравитесь друг другу. Он такой же, как ты.
  К нам подошел Фат, радостно улыбаясь.
  - А вот и я! Давно не виделись, да... Мим, вы прекрасно выглядите... - Он, глядя из-под полуопущенных век, как сонный кот, продолжал отпускать комплименты.
  Он сообщил, что мы сейчас пойдем, только подождем Витамина.
  - Лето приходит. Чувствуете?
  Я кивнул.
  - Я думала, здесь зимы не бывает, - сказала Мим.
  - Бывает, - сказал Фат, прикрыв глаза для большей убедительности. - Но она, скорее, похожа на весну. Год, таким образом, состоит из продолжительного лета и короткой весны.
  - Зимой холодно?
  - Не холоднее, чем сегодня... Обратите внимание, Кредо уже пьян.
  Мы посмотрели. Кредо стоял у стойки. Он стоял, сильно налегая на край.
  - Может, у него что-то случилось? - спросила Мим.
  - Это творческое, - пояснил Фат. - Ему необходимо пить. А что? Я вот каждый день пью, и ничего.
  Подошел Витамин с красивой девушкой.
  - Кого обсуждаете? Кредо, конечно.
  - Как ты догадался?
  - Его каждый вечер обсуждают. Недавно он воспользовался этим и устроил что-то вроде авторского вечера. Да, и успешно. Он пользуется популярностью даже у местных забулдыг. Артист. Теперь на приеме ему самое место.
  - Да хватит о нем говорить, - сказал я.
  - Но надо же о ком-то говорить, - ханжески возразила девушка Витамина.
  Он с удивлением покосился на неё.
  Пошёл дождь. Он поливал столы, разбавляя супы, заполнял рюмки с вином.
  Фат высунул запястье с грошовыми часами из просторного рукава.
  - Так... Время отправляться к нашей очаровательной Нектар.
  В разбитом доме обедневшей донельзя семьи аристократки Нектар по нежилым залам уже расхаживал Опыт в новеньком, с иголочки, костюме, и рассматривал картины.
  Он уверял, что все - подлинники, и называл имена, от которых у непосвящённых глаза на лоб лезли.
  Все гости были очень тщательно одеты, по всем канонам моды, и вели себя очень изысканно и вежливо, ни на йоту не отступая от этикета. Им будто кто-то встречный нашептывал, как себя вести.
  - Какие все лицемерные, - сказала мне Мим. - Да? Смотрят друг другу в глаза и говорят совсем не то, что думают.
  Да, подумал я. Говорить можно все, что хочешь. Главное - соблюдать приличия.
  Нектар встречала нас. Между девушками завязалась дружеская беседа.
  Я увидел Гибрида. Он стоял в стороне с очень серьёзным видом.
  - Что это Нектар вздумалось пригласить этот бриллиант? - шепнул мне Витамин.
  - Ума не приложу, зачем она его позвала, - сказал я. Я говорил так, чтобы все слышали. - Может, для того, чтобы он продул тебе в карты.
  - А, конечно, - согласился Витамин. - Ловкач!
  - Пикет - возмутитель спокойствия, - сказала Нектар с напряжённой улыбкой и отвернулась. Я чувствовал, что закипаю. Яхт-клуб в полном составе. Их ничем не прошибешь.
  С улицы послышались бравурные звуки.
  Не успев сесть за стол, все высыпали на крыльцо.
  По направлению к трущобам двигалась ритуальная процессия кондитеров с припудренным прахом Корки.
  - Житья не стало от этих гостей, - сказал сзади отец Нектар и посмотрел на меня. - Правильно его мать не пригласили на прием, - сказал он своей жене. - Теперь они никто.
  - А что тогда здесь ищет ее отпрыск? - отозвалась мать Нектар. - Пора пресечь этот долг.
  Начало моросить, и все вернулись в дом. Мы с Витамином сели в машину.
  - Они тоже нужны, - вдруг убеждённо сказал Витамин. - Ты что, расстроился?
  Я молчал.
  - Они фон. Мы выделяемся на их фоне, - сказал Витамин. - А как иначе? Мы слишком нетерпимо относимся к чужим недостаткам. Как люди, они, конечно, не выдерживают никакой критики. И потом, кого же мне обжуливать? Нет, пойми меня правильно, я кого хочешь обведу вокруг пальца. Но вас - нельзя. Значит, их. Их не жалко. Все второстепенное, назойливо повторяющееся не жалко. Средства жалеть нельзя. Это моя позиция. Как без них, убогих? Скупо, скучно. Неполно. Их чувства так мелки, что их можно задевать сколько угодно. Мы к ним равнодушны. И отказываем себе в том, что само идет в руки. Глядя на тебя с Мим, я прихожу к такому выводу. Мы легко уступаем. Чем лучше что-то делаешь, тем безнадежнее себя чувствуешь. Наши инстинкты притуплены - мы уже не так сильно хотим жить. Жить просто так. Жизнь как существование уже намного меньше интересует публику. В новейшем представлении это не то благо, к чему все так долго стремились. Поэтому дочку рациона все будут обихаживать. Со своими благими намерениями.
  Небо темнело. Я рассказал Витамину про кукол. Витамин слушал очень внимательно. Мой рассказ произвёл впечатление.
  - Всё это очень непонятно, - заключил он. - Не лежит на поверхности.
  Лобовое стекло покрылось мелкими капельками дождя. Совсем стемнело.
  - Честно говоря, я ничего и предположить не в состоянии, - признался Витамин. - Ведь все в столице, Пик. Не знаю, какой Ядро там солдат, но армии давно нет. Астрономы в городе. За чем они там наблюдают, ума не приложу. Конечно, всем мнится, что это и есть настоящая жизнь. Хорошо быть слабым. Быть благополучным недостаток. А из столицы, видно, тяжело вырваться всем. Разве это жизнь?
  - Я еду в столицу.
  - Наверно, это будет правильно. Нужно предупредить Шедевра. Жаль, что я не могу поехать с тобой. Я вошёл в дело.
  - Поздравляю.
  - Завтра всё решится. Положительно. Будет голосование. В мою пользу. Так что смотри, успей. Погуляем от души. Я обещаю. Эх, жаль, нет Лагуны. Когда ты поедешь?
  - Сейчас.
  - Ты серьёзно?
  - Да, прямо сейчас.
  - Конечно, тебе виднее, но...
  - Хорошая машина, - перебил я его, осматривая салон.
  Витамин настороженно наблюдал за моими действиями.
  - Это машина Перспективы, - сказал он.
  - Кого? Ах, да.
  - Хочешь взять её?
  - Да нет, зачем.
  Витамин расслабился.
  - Момент. А что я скажу Мим?
  - Придумай что-нибудь. - Я улыбнулся на прощание.
  Я быстро шел по темной улице. Влажно блестела листва необъятных крон в свете дальнего фонаря. Было сыро.
  Я сбавил ход, заметив рыбный фургон.
  Ко мне приблизился худой офицер в накидке, с колючими глазами под низко надвинутой фуражкой.
  - Вы Пикет? - осведомился он, встав предо мной. - Я Торг.
  - А в чём дело?
  - Возникло небольшое недоразумение. Вы не могли бы проехать с нами? Садитесь, пожалуйста, - сказал офицер, открывая дверцу.
  Фургон въехал во двор филармонии Реклама. На скамьях сидело с десяток скрипачей. Я попал в ловушку.
  Я почувствовал перемену в отношении окружающих меня людей. Видно было, что они не станут церемониться, если я вдруг начну здесь упираться.
  Меня завели в директорский кабинет. У стены, прислонясь спиной, как непоседливый ребенок, сидел Абсурд в окружении двух здоровенных пианистов.
  В углу что-то лежало, накрытое рогожей.
  Абсурд плавным движением, как фокусник, снял ее.
  Я увидел скрюченное тельце Опыта с совершенно обезображенным лицо.
  - Узнаёшь?
  Абсурд радостно изогнулся ко мне. Ноздри его раздувались.
  - Давайте-ка его сюда, - послышался неторопливый голос. - Я хочу поговорить с ним.
  Официант в центре стола поднял на меня глаза. Чем-то они с Абсурдом походили друг на друга, как дальние родственники. Выразительные карие под сошедшимися у переносицы то ли в удивлении, то ли в ожесточении бровями глаза пытливо рассматривали меня.
  Я вдруг догадался, кто это устроил мне приём.
  Вот он, новый градоначальник. Уже приступил к своим обязанностям. Шустрый. Он пошевелил губами, пробуя их.
  - Знаешь, кто я?
  Я утвердительно кивнул.
  - Наш новый мэр.
  - Почему ты так решил?
  - Ты не похож на Мим.
  - Молодец! - захохотал Абсурд, стоящий наготове. - Еще смеешь упоминать ее имя! Умница!
  - Погоди, - жестом остановил его мэр-фантом. - Меня зовут Инстинкт, - обратился он ко мне. Я продолжал слышать крик сменившего амплуа Абсурда. Вот вы какие, подумал я. Диапазон пытаетесь показать. На Абсурда я пока не смотрел.
  - Можешь меня так называть. - Мэр положил один локоть на стол.
  - Как мне повезло. Меня не интересует, как утробу зовут, - внятно сказал я.
  Абсурд напрягся. Похоже, он собирается реагировать на каждое моё слово. Я ясно увидел слугу.
  Рацион слегка выпятил губы в задумчивости.
  - Твоя работа? - спросил он, бросив взгляд в угол.
  - Распространенное заблуждение, - сказал я.
  - Нам же всё про вас было известно, - закатился в новом припадке смеха Абсурд. - Обо всех ваших эффектах. Что вы о себе вообразили? Вам элементарно давали маски. Клише несчастные.
  - Но это ерунда, - сказал Инстинкт. - Ты пытался обмануть мою дочь. - Глаза у него на секунду провидчески остекленели. - Есть неопровержимые доказательства. Да ты просчитался. Ты не кумир. - Инстинкт встал.
  - Что же мне помешало? - сказал я. Ни о чем другом они думать не в состоянии. Только дурно. Но он почти угадал. Почти. - Мы с Мим...
  - Не упоминай даже имени моей дочери. Тихо, негодяй. Ты, кажется, хотел свести со мной знакомство? Думаю, что этого достаточно. - Инстинкт, вставая, поморщился. - Уберите его. - Интерес ко мне был утерян.
  - Куда его? - деловито осведомился дирижер.
  - Вы не знаете своих обязанностей?
  Дирижер силился что-то сообразить.
  - По-моему, всё ясно, - буднично сказал Инстинкт. - А эту мартышку, - он указал на Опыта, - в оперу.
  Я не мог не заметить растерянности дирижера.
  Изжеванное лицо преданного Опыта вдруг расправилось и подмигнуло мне.
  - У тебя все получится, Абсурд, - сказал я.
  - Ты мне помогаешь? - Абсурд, как лунатик, провёл рукой по лбу. - Зачем ты?
  Я перевел взгляд на мэра, которому дирижер что-то осведомленно шептал на ухо. Инстинкт дослушал, смущенно кашлянул, но легкомысленно отмахнулся.
  - Изверг ты. Всё не так понял. Не надо симфоний. Это не претендент... - Дальше было не разобрать.
  Я очутился на сцене. Непередаваемо я попался. И никто не знает, где я. Я прислонился к роялю. Я насторожился. В ночной тишине послышались шаги. Они были нетвёрдыми.
  Бесшумно отдернулся занавес.
  - Познакомься и с Фуршетом поближе...
  На сцену кого-то втолкнули и демонстративно удалились. Я разглядел большие безумные глаза, слегка налитые кровью внизу, будто подведенные.
  Повар из леса смотрел на меня, иногда пошевеливая руками, похожими на клешни. Глаза у него загорелись, будто бы он был голоден и задумался о еде. Меня пробрал мороз. С ним договориться невозможно. Он ничего не понимает.
  Он стоял столбом и пялился на меня, а я должен был терпеливо сносить все это.
  Он слегка вытянул руку по направлению ко мне, но не дотянулся, она расслабленно упала, вытянувшись вдоль тела.
  Кисть-клешня с длинными крупными, будто ограненными пальцами сжалась и разжалась полностью, как крыло у парящей птицы.
  Повар не спеша приблизился. Он встал лицом к лицу со мной. Глаз повара, тускло отблёскивающий, почти соприкасался с моим. Не успел я опомниться, как его тряпичные зубы впились мне в руку и с урчанием стали ее перемалывать, как жернова.
  Я чувствовал, как его беззубые челюсти стиснулись и продолжали сжиматься. Я потрепал его по голове. Он отлетел.
  Сквозь звериный оскал послышался невнятный глухой смех. Считая, что может сдуру одолеть меня, существо прыгнуло.
  Ну уж дудки.
  На этот раз я был вынужден встретить его. Повар весь задрожал, держась за отбитый бок. Он не унимался.
  Со вздрагивающей спиной, как зверь, Фуршет стал подкрадываться ко мне, видимо, примериваясь к другой руке. Он ненавидел чужие руки.
  Наивно полагая, что все еще может схватить меня, тупоголовое существо растопырило свои большие руки и побежало ко мне. Я широко улыбнулся. Повар рухнул, как подбитый. Я хотел пнуть его напоследок, но невольник образа немедленно взвыл, требуя пощады.
  Пианисты, как по команде, заскочили на сцену.
  - Что ты так с культурой... - прошепелявил один, как сдувающийся шарик. - С кулинарией.
  - Пошли! - отрубил другой. - Инстинкт тебя зовёт.
  Пианисты повернулись ко мне. И правильно сделали. Потому что они не видели того, что видел я.
  Я бы тоже охотно пропустил такое зрелище.
  Повар завис над ними, жуткий, как проекционная тень, свирепый, он обхватил, облапил пианистов. Ошеломлённые, они пытались сопротивляться, но куда там. Хватка у мерзопакостного чудовища была железная.
  Как в замедленной съемке, оно видело каждое их движение, а само было в десять раз быстрее. Я только дух перевёл. Оба пианиста лежали на полу, распростершись.
  Пожалуй, такому позавидовал бы сам Лагуна, и даже Ядро.
  Пианисты дернулись, но не могли оторваться от сиропа. Повар держал их одними липкими, как самый прочный клей, ладонями. Пианистов охватила паника. Повар уверенно утягивал их в зал, вместо публики.
  Я прошел за кулисы и даже не очень удивился, увидев Дар. В руках она держала пышный букет. Она была очень серьезна, даже задумчива, и вдруг проворно протянула его ко мне, будто не совладав с собой.
  Я ощутил странный аромат. Голова закружилась. Меня куда-то повели. Я даже не мог разглядеть лиц людей в белых халатах,
  Абсурд больше не вмешивался. Он вместе с мэром лишь присутствовали при моей посадке в ожидающий белоснежный свадебный лимузин. Руки у царька были заложены за спину, а на его скулах люто перекатывались желваки. Он, устав делать вид, что это ему легко, угрюмо смотрел свинцовыми глазами то себе под ноги, то на всю эту непонятную операцию.
  Мы торжественно выехали под марш. Я находился внутри салона. Чувства притупились. Я забылся. Мы ехали долго.
  Я очнулся от прикосновения. Ко мне относились с явным сочувствием. Я был свободен.
  Мы шли по длинному коридору со множеством дверей. Некоторые были приоткрыты, предоставляя взгляду обширные лаборатории.
  Мы свернули в распахнутые двери.
  Помещение напоминало небольшой конференц-зал. За столами сидели коллекционеры.
  Я предстал перед ними.
  Они сразу перестали переговариваться, а некоторые даже привстали. Я чувствовал на себе изучающие взгляды.
  Бородатый мужчина живо обошёл стол и сделал пару шагов по направлению ко мне.
  - Осторожней, коллега! - послышалось сразу несколько предостерегающих возгласов.
  Бородач остановился и заложил руки за спину, но, как перекупщик, даже немного подался вперед.
  Что он рассчитывал прочесть на моём лице - не знаю. Гораздо важнее было то, что никто больше не пытался меня схватить.
  Здесь присутствовал интерес совсем другого рода, какого, я еще не разобрал.
  Лицо женщины, сидящей с краю, показалось мне знакомым. Конечно, Вуаль.
  Та, что была у Кредо. Точно она какая-нибудь журналистка. То есть я ее так определил. А кто она на самом деле, неясно.
  Седой мужчина в центре стола с сомнением покачал головой.
  - Невероятно! - сказал бородач, будто высказывая его сомнения.
  Все плодотворно наблюдали ещё и за ним.
  - Что у вас с рукой? - осведомился кто-то. - Что у него с рукой?
  Я потрогал руку.
  - Так. Пустяки. А что вас интересует?
  Седой, не сдержавшись, фыркнул.
  - Нонсенс! - громко сказал он и хлопнул ладонью по столу.
  В непонятных, будто зачарованных взглядах остальных директоров я заметил усиливающийся интерес, как при встрече с чем-то диковинным. Бородач отошел к столу и сел.
  Я потихоньку пошевелил ногами. Вся учёная - в этом я уже не сомневался - братия ловила каждое моё движение. Все будто ожидали, что я вдруг возьму и совершу что-нибудь экстраординарное. Может, меня выдают за какого-нибудь нешаблонного преступника? Или невероятного дикаря с гор? Странно... Я оглянулся на дверь.
  Женщина подошла к седому и, склонившись, стала что-то тихо говорить ему. У неё была гибкая для своих лет фигура, обтянутая шерстяным платьем.
  Седой покивал. Женщина вернулась на своё место, положила ногу на ногу и уже не сводила с меня глаз.
  Я совсем не чувствовал опасности, а в этом плане у меня кое-какой опыт имеется. Поэтому, а может, вопреки этому, я попятился к выходу.
  Сразу несколько человек обеспокоенно задвигались, но не потому, что боялись, что я сбегу. Кто-то сказал:
  - Не приближайтесь к нему! Вызовите санитаров... Где санитары?
  Действительно, где санитары, подумал я и выскочил в коридор, и побежал. Меня никто не преследовал, только чья-то голова высунулась из лаборатории напротив и тут же скрылась.
  Я бежал, радуясь, что санитары куда-то пропали, а тем, видно, и невдомек было меня сторожить, мимо бесчисленных лабораторий.
  Никакой погони не было. Всё равно, я испытывал подозрения. Все равно, все это было подозрительно. Да и нельзя, чтобы моя попытка к бегству сорвалась.
  Я на ходу вызвал лифт вниз и по лестнице устремился наверх, не встречая по пути ни души.
  Я был под самой крышей. По карнизам расхаживали голуби. Помещение было просторным. Весь пол занимал бассейн. В зеленоватую воду уходили лесенки. Я оперся на перила.
  Несколько голубей сорвались с места, и, описав вираж, уселись обратно. Высота была огромная.
  Я был в столице. Подо мной бурлила улица, оживлённо катили машины. Яркая белизна крыш, стен слепила глаза.
  На стеклянные витражи вообще невозможно было смотреть. Солнце на небе сияло, как начищенная монета.
  Я пересёк помещение, обходя бассейн. Он был чем-то вроде резервуара для хранения воды.
  Огромная тень от здания накрывала задний двор. На первый взгляд там царила неразбериха, но я увидел вагонетку, выехавшую из бункера, того самого, из которого мной вывозился груз.
  Узкая лестница тянулась вдоль стены, как приклеенная. Я встал на нее. Вниз страшно было смотреть. Как только я взялся за лестницу, кисти рук, казалось, готовы были разжаться сами собой в любой момент помимо воли. Такая это была высота.
  Я спускался, закрытый стеной от посторонних глаз. Увидеть меня можно было только строго снизу, непосредственно под лестницей. Я приостановился, отдыхая, прижимаясь к ступеням, просунув под них руки до локтей.
  Вокруг, до самого горизонта, громоздились небоскрёбы. Я продолжал спуск.
  Земля была уже недалеко. Панорама двора исчезла. Вокруг были низкие строения без окон и какие-то безлюдные.
  Я поискал ногой ступеньку и обмер. Подлая лестница кончилась.
  Она обрывалась неожиданно, и подо мной было еще добрых несколько метров, до какой-то крыши, покрытой чем-то довольно жестким на вид.
  Но не возвращаться же наверх, подумал я, посмотрел вниз через плечо и разжал руки. Я крепко ударился ногами о крышу, высоко подпрыгнув. Практика в джунглях не подвела меня.
  В здании была узкая щель, как бы рассекавшая его на две части. Я протискивался в ней, делая мелкие шажки. Здесь был основательный сквозняк.
  Свет виднелся впереди узкой полосой, как и в нашей пещере на побережье. Стена уходила вверх, вровень с другой, нигде не смыкаясь, как параллельные прямые, уносясь в бесконечность.
  Нельзя было понять, где они обрываются. Вот где торжество формы, одной линии, подумалось мне, не то, что в природе, где все уютно, объемно, хоть и конечно.
  Если бы стены вдруг сомкнулись, я был бы расплющен, как лист в гербарии.
  На солнечной стороне я постоял, греясь.
  Рядом, у моих ног, пестрели крыши машин. Я спрыгнул. Наконец-то я на земле.
  Я двинулся вдоль машин, стоящих шеренгой. Выбрав одну неброскую, я вскользь огляделся.
  - Вы решили угнать именно мою машину?
  Рядом стояла Вуаль. Я не мог понять, как я ее проглядел. Откуда она взялась? Я отпустил дверцу.
  - Вы меня не узнаете?
  Преодолевая неловкость, я кивнул.
  Вуаль помолчала, потом решительно обогнула машину.
  - Что же вы? Садитесь.
  Я послушно сел рядом с заступницей. Она стала выруливать со стоянки.
  - Вы что, следили за мной?
  - Нет.
  - Совпадение?
  Мы неторопливо катили в переселенческом потоке машин, идущих в десятки рядов по широкой, прямой, как просека, магистрали, будто увлекаемые им.
  - Куда мы едем? - поинтересовался я наконец.
  - Я живу рядом. А на машине приходится объезжать целый квартал. А это немалое расстояние. Смешно, правда?
  Я неуверенно улыбнулся
  - Почему вы убежали? - спросила Вуаль.
  Я снова насторожился.
  - Я должен был уйти.
  - Но вас никто не преследовал, - с удивлением сказала Вуаль.
  - А санитары?
  - Какие санитары? Ах, да. Мы их так называем. Это сотрудники нашего института.
  - Понятно, - угрюмо сказал я.
  - У вас был такой вид, будто вы прибыли с другой планеты.
  Провинция, усмехнулся я про себя. Я смотрел на город. Невозможно было определить, в какую сторону мы двигаемся.
  Столица была огромна. Она была похожа на гигантский муравейник своим суматошным ритмом.
  Здания выступали одно из-за другого, будто город вспучивался, как тектоническое образование с заданной архитектурой. Очертания самых высоких зданий исчезали, растворялись в призрачной дымке. Вверх и вниз невесомо вспархивали и опадали бесшумные лифты. Где-то здесь она и живёт, моя Мим.
  - Нравится?
  Я вздрогнул. Я едва не уснул.
  - Не очень.
  - Вас нетрудно понять. Всё чужое, да? Но вы умеете хорошо скрывать свои чувства. Не удивительно, что все так переполошились. Шутка ли, в институт сообщили о роботе, неотличимом от человека. А у вас что случилось?
  - Так... ерунда, - неохотно сказал я.
  - И здесь? - Вуаль указала на руку. - Несчастный случай?
  - А что?
  - Это укус. Обезьяний укус.
  - Как это вам удалось установить? - спросил я, взявшись за руку.
  - Характерные следы зубов. Их спутать нельзя. Я антрополог.
  Машина помчалась резвей - по плавно заворачивающему кругу.
  - Вам нужно было сразу обратиться ко мне, - снова подала голос Вуаль. - Я сразу признала вас. И поняла, что произошло какое-то недоразумение. Спасибо вам за ракушку. Какая красота.
  - А кто вам позвонил?
  - Он не представился. Голос писклявый. Сообщил о вас.
  - Разве бывают такие роботы?
  Вуаль пристально и, как мне показалось, оценивающе посмотрела на меня. Она рассмеялась.
  - Для робота вы слишком совершенный.
  Я снова стал засыпать.
  - Мне нужно в магазин, - сказала Вуаль. - Я сама выбираю продукты. Хотя принято заказывать. В городе не принято что-то делать самому. Вы не сбежите?
  - Это долго?
  - Я быстро управлюсь. Я хочу вас угостить. В конце концов, я перед вами в долгу.
  Я кивнул, не совсем понимая, о чем речь.
  За полупрозрачными стенами магазина было пусто. Вуаль вышла, озираясь. Она быстро зашагала к машине, пряча в руках несколько пакетов.
  Район, где мы остановились, был обычным для столицы.
  Высотные дома стояли плотным частоколом. Здесь всё было переплетено, перемешано. Все было уставлено вывесками и афишами, торчащими, как заградительные щиты над головой.
  Длинная прямая улица вся была в их разбойничьем нагромождении, наглядно демонстрирующим весь лихой спектр своей неподдельной душевности.
  На тротуаре, вдоль стен, как привидения, попадались люди. Они сбивались в группы, как мусор на ветру.
  Многие были со следами сильного изнеможения на лицах, неряшливо одетые. Они одновременно улыбались. Мы прошли мимо. Они вежливо приподнимали шляпы. Какая здесь запущенность. Чем больше горожанам пытались угодить, тем меньше это им подходило.
  - Сюда, - сказала Вуаль. Она казалась немного смущённой.
  Как они все здесь обитают, подумал я, в таком количестве. Лишнее - это богатство или недостаток?
  Вуаль совсем не была похожа на ту туристку, у которой Лагуна когда-то стащил чемодан. Я напрасно опасался её. Она лишь заботилась обо мне.
  Вход в её дом прятался в глубине вестибюля по соседству с многочисленными агентствами. Нагромождение вывесок и афиш не помогало, а, наоборот, сбивало с толку. Какое безмерное одиночество в городе.
  Мы вошли в малюсенький лифт и стали следить за светящимся табло. Где-то посередине здания лифт остановился. Площадка был затемнена, а потолки казались низковатыми. Мы были в самой сердцевине огромного дома.
  Крошечная квартирка была тесно обставлена мебелью. До потолка возвышался платяной шкаф.
  Вуаль переоделась по-домашнему. Она с улыбкой наблюдала за мной, пока я ужинал.
  Глаза закрывались и слипались сами собой. Я проснулся, когда в комнате было темно. На фоне окна выделялась женская фигура. Она стояла неподвижно, обхватив себя руками за плечи. В темноте я не узнавал её лицо. Тишина пустой квартиры обволакивала нас. Казалось, ничто не в состоянии было потревожить её. На бледном лице выделялись тёмные глазницы и рот. Мне стало жутко.
  Я попятился. Свет я не включал, нервы были напряжены до предела. Сзади послышалось движение.
  Кто-то бесшумно подходил ко мне в темноте. Трясущейся рукой я стал шарить по стене и случайно включил свет.
  Никого не было. Дверь на кухню как будто шевельнулась. В оцепенении я смотрел на комнату, где была темнота, ожидая, что вот-вот кто-то появится. Всё было спокойно.
  Только через несколько пролётов я догадался вызвать лифт.
  На улице меня взял озноб. Я ускорил шаг.
  Между зданиями виднелась громада института Факт. Вуаль была права. До него было рукой подать. Час был такой, что всё замерло.
  Безмолвно горели неоновые вывески. Улицы были пусты. Всё спало. Казалось, что можно легко добраться пешком в любую точку города.
  Ночная пустота института выглядела пугающей. Сплошным рядом тянулись лаборатории. Сверху послышался звук.
  Я поднял голову и увидел в безмолвии ночи молодого человека, стоявшего на лестничной площадке и спокойно разглядывавшего меня сверху вниз. В течение долгой минуты ни он, ни я не пошевелились, и я вдруг понял, что это робот.
  Физически он был неотличим от человека. Всё у него было в порядке, всё натурально, и видно было, что под костюмом скрывается идеально правильного сложения тело, но вот глаза выдавали.
  Это был магический взгляд двух тёмных блестящих пуговиц.
  Впрочем, у лица было своё выражение, мне уже известное.
  Длинные ресницы томно распахнутых глаз бросали тень на большой, хорошо очерченный рот с презрительно выпяченной нижней губой.
  Мне надоело стоять, но я не знал, что делать. От неподвижного механизма вверху веяло жутью. Я поднял руку. Робот не реагировал.
  Тогда я стал медленно подниматься, скользя ладонью по поручню.
  - Здравствуйте, - проговорил робот.
  Голос был обыкновенный, человеческий, разве что приятного тембра.
  Я вспомнил ранние представления о роботах, как о нечто металлическом, бесстрастном, с частыми резкими и короткими движениями. И скрежещущий голос, выговаривающий по слогам. И кнопка, нажав которую, можно пародийный сундук выключить.
  Глядя на этого щёголя, я сомневался, есть ли у него кнопка.
  - Очень рад вас видеть, - сказал робот неожиданно. Речь у него всё-таки замедленная. Заимствованная.
  Я подошёл к нему. Я немного опасался. Может, он ткнёт сейчас меня в живот. Просто так. Вместо этого робот протянул руку и сказал:
  - Этикет.
  - Очень приятно... - пробормотал я растерянно, не зная, что делать со внезапно вспотевшей правой рукой.
  У Этикета на лице появилась и застыла лёгкая улыбка. Руку он не опускал, и я рискнул: осторожно взял её в свою. Меня охватил озноб. Будь она твёрдой или холодной, было бы лучше.
  Рука была совершенно обычная, тёплая, я, забываясь, скользнул пальцами дальше и обхватил запястье, нащупывая пульс. И даже отсчитал про себя: 'Раз-два, раз-два'.
  Вид у меня был глупый, тем более, что меня посетило следующее соображение - а если это настоящий человек?
  Ещё более растерявшись, стоя нос к носу с неизвестным в полночь в этом загадочном институте, я задал вопрос в лоб:
  - Ты кто?
  - Модельер.
  - Ты человек?
  - Да. А что?
  - Нет. Ничего. - Я успокоился. У, чучело, подумал я с ненавистью. Напугал.
  Потом мне стало его жалко. Он спокойно стоял, прямой, вежливый, и иногда моргал, как бы для достоверности. Взгляд у него был очень пустой.
  Но я этого уже не замечал, так как, повернув голову, увидел Шедевра, стоявшего у дверей, скрестив руки, а рядом с ним Вуаль и ещё кого-то.
  Сначала я подумал, что и они роботы. Двойники. На двойника Шедевра должно было уйти немало материала. Затем я разозлился. Шедевр, заметив это, подошёл и положил мне руку на плечо.
  - Пойдём.
  - Куда?
  - Нам надо поговорить.
  - А... он куда?
  - Он пока здесь постоит. Или погуляет немного. Он далеко не заходит.
  Я оглянулся через плечо. Этикет был неподвижен. Жизнь, казалось, полностью иссякла в нём.
  Мы вошли в странный кабинет. Я не смог удержаться от изумленного возгласа.
  Всё было занято неподвижными, как манекены из витрины, фигурами людей. Я остановился перед Дар, улыбающейся в пространство.
  Здесь были и другие лица, мельком попадавшиеся мне.
  Это была лаборатория, где было много ещё невиданных фрагментов, частей животных, птиц, растений, предметов.
  Я долго рассматривал их, всё больше поражаясь реалистическому сходству.
  - Ну вот, - сказал Шедевр, изучая свою ладонь. - Теперь ты кое-что видел. Рано или поздно это должно было случиться. Я сам собирался все рассказать тебе. А теперь позволь представить тебе моих помощников. Парадокс.
  По-видимому, столь дружеское отношение Шедевра ко мне не возымело должного влияния на мужчину, чье лицо имело удивительное сходство с совой. Он едва кивнул. Брови и нос у него очерчивались одной плавной линией.
  С Вуаль мы были уже знакомы.
  - Мастер Сорняк, - сказал Шедевр.
  - Значит, те, что в придорожном кафе... - сказал я.
  - Так это ты был там? Да-а... - Шедевр поднял на меня глаза. - Дело в том, что никакого кафе не существует. Это декорация. Мои люди едва успели скрыться. И ты ничего не почувствовал?
  Вуаль сделала предостерегающий жест. Я посмотрел на неё и сказал:
  - Все было очень необычно.
  - Нет-нет. До этого.
  - Да нет. Ничего.
  - Ты помнишь, как мы дружили? - вдруг спросил Шедевр. - Как мы... Ты, Ядро, Лагуна, Витамин, Бум. Я всегда хотел уберечь вас от неприятностей.
  - Конечно.
  - Там было препятствие.
  - Не было там ничего, - возразил я. - Обычная дорога.
  - Да, - сказал Шедевр. Он чего-то недоговаривал. - Дорога была обычная. Только по ней никто в тот момент не должен был следовать. Чтобы не увидеть кукол. Была маскировка.
  - У них что, заряд кончился?
  Шедевр склонил голову.
  - Что-то в этом роде.
  Парадокс с наносным возмущением заоглядывался, словно ища свидетелей.
  - Они иногда останавливаются. И сок, который течет в наших искусственных растениях, тоже иногда прекращает свое движение. Трудно изготовить машину, в которой внешний вид и основные функции сочетались бы полностью.
  Парадокс нехотя кивнул, словно это говорилось именно ему.
  - Одно за счет другого. Но оптимальный вариант есть, - с некоторым воодушевлением заявил Шедевр и, продолжая смотреть на меня, спросил: - Верно, Парадокс?
  Парадокс вяло улыбался чему-то. Вопрос застал его врасплох. В этом я узнал прежнего Шедевра.
  - Мелкие опыты, трюки, - заговорил он, слегка откидываясь. - Дешёвые эффекты. Разве в этом суть? А я... - глаза у него остановились, - хочу знать суть. Я хочу докопаться до истины. Как ученый и как человек. Я хочу знать, что с ними будет, когда они будут сами. Не в кафе.
  - А где? На острове? - спросил я, начиная что-то понимать
  - Это ерунда. То же кафе. Никакого острова, как ты понимаешь, нет. - Шедевр махнул рукой. - Постой. Откуда ты... - Он помолчал. - А ты молодец. Молодец... Но... - Он задумался. Потом встряхнулся, словно отгоняя сомнения. - Много лет назад Парадокс задумал грандиозный проект. Уникальный в своем роде эксперимент. Модель окружающей среды. Нас всегда что-то окружает. Что-то внешнее. Модель всегда отражает видимые признаки. Всё должно быть искусственное. И люди тоже. Представь себе - местность, заселенная искусственными людьми. Её уже начали строить, с большим энтузиазмом, у нас на побережье, считая это место достаточно глухим, а потом что-то произошло. Все бежали, сломя голову. А потом сама идея подверглась резкой критике. Увы! Это небеспрецедентный случай. Всё было предано забвению. Нигде никаких упоминаний. Но что-то там осталось. Что-то осталось в этих развалинах. И познакомившись с Парадоксом, я всё узнал об этом. И загорелся. Загадочностью, непредсказуемостью. Возможностью воссоздать все, что душе угодно. Возможностью поиграть. Все мы что-то упустили в жизни. Недоиграли. Вот и я, используя служебное положение, подарил Вуаль куклу на именины. Правда, она сбежала непонятным образом.
  - Я уже сделала себе другую, - сказала Вуаль. - Побольше. По-моему, она напугала Пикета.
  - И мне захотелось помечтать, - сказал Шедевр. - Там можно будет помечтать. Если не получится, переделать. В спектакле герои могут совсем не подходить друг другу. Но навязанные роли сглаживают это несоответствие. Как вектор. Здесь картина иная. Здесь все узнают подлинную совместимость. Как, хотите попробовать? Хотите узнать правду? Там будут ситуации, где ты умом и отвагой вмиг докажешь, что ты другой, не тот, за кого тебя принимают, не так, как в жизни. И мы создали его, это существо. Это - не человек. Но всё в нём, как у человека. Скелет, мышцы, нервы. Все метаморфозы. Скопированы только внешние признаки, но все. До конца. Чтобы уже ничего не пропустить. Весь спектр отображений. Он умеет говорить. Это было непросто, но у нас был оригинал. Нам не нужно было ничего изобретать. Было с чем сравнить, поправить.
  - Но это не биологическая жизнь, - сказала Вуаль. - Они не живые.
  - Да, они не живые. А почему они не живые? Они двигаются, питаются, реагируют на раздражители. Чем они не живые? - Шедевр словно посмеивался. - Пусть этот стул с удалью подпрыгнет, или без ухищрений попытается лягнуть меня ножкой, и я буду далеко не уверен, что он не живой. Что боец не был в анабиозе. Я в этом буду далеко не уверен.
  По лицам Парадокса и Вуаль я видел, что они совершенно не разделяют хитроумного сомнения Шедевра. Они были настоящие учёные, до мозга костей.
  - Принцип действия неясен. В отличие от часов, например...
  - А какая разница? - почти просипел Шедевр. Таким я его ещё не видел. - Даже если принцип действия ясен. Как в часах. Да, мы их создали. Может, и нас эвристически создал умелец? Завёл случайно благодетель пружину на энное количество родов - и точка. Плюс определённые степени свободы. До полной остановки. И - в утиль.
  - Ну... - протянула Вуаль. - А остальной биологический мир?
  - Да я к примеру, - с прохладцей сказал Шедевр.
  - Теория солнечного зайчика, - вмешался Парадокс. - Но двигаете рукой вы.
  Научный спор разгорался всё сильнее.
  - Правильно, - мягко сказал Шедевр, прикрывая веки, - но стоит задержать руку, и он замер. И мы - звено.
  Они все озадаченно посмотрели друг на друга. Наверно, они так часто спорят, что запутались и позабыли отправные точки.
  - А вы уберите руку, - сказал я. - Совсем. И посмотрите, что будет. Это всё-таки не лазурные солнечные зайчики.
  - Да! А это-то, - Шедевр ожесточённо ткнул куда-то в недра института, - продолжает двигаться и без вас. И не меркнет.
  Он не мог остановиться.
  - Бесконтрольность? - запоздало сказал Парадокс, отвлекаясь на меня. - Нет, это невозможно.
  - Заводная игрушка тоже совершает действия без нас, - машинально отреагировала Вуаль. - И весьма сложные. - Она выглядела растерянной, что-то обдумывающей.
  - Да, они должны быть непредсказуемыми, - согласился Шедевр. - Для этого не нужна программа. Только общий принцип. А он - в схожести. Со всем естественным. Как калька. Всё точь-в-точь.
  В разговор вступил мастер Сорняк.
  - Объект и модель. Все верно. С незапамятных времен цивилизация желает все смоделировать. Художники одним способом, ученые другим, но все сводится к тому, что сначала нужно разобрать, разложить, подвергнуть анализу то, что имеется, есть в реальности, а затем собрать, как настоящее. Таким образом, цель одна - модель уже существующего объекта, несмотря на все стремление к творческой новизне, что само по себе свидетельствует скорее о беспомощности, недостатке анализа. Без воображения все можно отличить, но если использовать наши представления, сходство, то есть делать все искусно, можно использовать все, что попало, так, как муравей тащит к себе все подряд. Ох, и увлекательное же занятие! - воскликнул Сорняк. - Из одного делать другое. Даже живое. Живое тоже довольно механистично, и даже очевидно стремится к этому. Это давно назрело, изготовить все сразу, всю окружающую жизнь. По принципу подобия, максимального сходства, чтобы подошло всем, всем понравилось, всех удовлетворило. Наше шоу создано для всего общества. Главное, собраться.
  - Нет, - осмотрительно мотнул головой Парадокс.
  Я непонимающе уставился на него. Слова Шедевра и Сорняка показались мне убедительными.
  - Но модель не должна быть непредсказуемой.
  Шедевр рассмеялся. Он был организатором всего. Величина, подобно большому городу, в который он первый уехал и добился полного успеха. Это было его призванием - не терпеть поражений.
  - Собственно, почему? Это же воплощенная модель. Но хорошо - не должна. Как не должно это делать любое явление природы. Не должно быть продиктовано таких ограничений. Такая живопись уже будет неточной. Да, это будет непонятно. Возможно, опасно. Как непонятны и опасны нам были бы представители древних диких племен. А ведь они люди.
  Все молчали, несколько вымотанные и подавленные.
  Я вдруг представил себе этих кукол, и мне стало жутко.
  - Каждый биологический род соперничает с другим. Я не верю в сосуществование. Если птица расхаживает по туше бегемота и выклевывает паразитов, это не значит их единение. С таким же успехом она выклюет ему при случае глаза. Неумолимо движение вещества с неизменными качествами. Лишь человек ужасается этому. Ему причиняют несметную боль не только страдания своего рода, но и всего живого. В этом его щемящее одиночество и величие. Но нужно отличить свое от чужого. По этому жребию робот должен быть равным нам. А там - посмотрим...
  - А может, я больше не хочу шоу? - сказал я задумчиво.
  Шедевр долго молчал.
  - Опасности не страшны. Сами по себе. Искусство истончилось, больше не выполняет своей задачи. Не всем уже дано воспринимать его. В жизни мы обязаны гасить свои чувства. Не всем дано быть угнетенными идеалистами. Восприимчивые материалисты, большинство, жаждут иного. Публике хочется грубых, зримых, бурных, контактных стимулов, но чтобы не опасных, звука, света, объема, фактуры, пространства, и не по отдельности, не фрагмент, не эпизод, не в разбавленном виде, а всё вместе, в полной мере, для полного удобства. Цивилизация стремится сформировать и навязать поведение, отношения, вкусы, характеры, привычки и даже мировоззрение одинаковые для каждого, и ранимая природа сопротивляется этому. В жизни на нас действует слишком много факторов. Мы не в состоянии все учесть. Всегда будет что-то еще. Нужна замкнутая среда, оболочка, где все будет учтено, все будет известно, все будет под присмотром, обихожено. Никто не знает, что нас ожидает. Механизм шоу страгивается от малейшего неосторожного соприкосновения. И ты это знаешь. Лучше других.
  Конечно, подумал я. Ещё бы! А как же Мим? Может, и она не случайно появилась?
  Мы искренне хотим украсить, заполнить этот мир только тем, что нам безусловно нравится, а лишнее, не по вкусу, убрать.
  - В конце концов, это нужно всем, а значит, каждому из нас. Нужна модель. Нераспознаваемо цельный дизайн. Модель - это удобно. Это будет не в жизни, а отдельно от нее.
  - Вы хотите, чтобы изделия сразу стали такими или претерпели некую эволюцию? - осведомился Парадокс.
  Я понял, что даже они не были посвящены во все. Все знал только Шедевр.
  - Но это же не просто коверканные куклы, - с легким отчаянием сказал он. - В них уже многое заложено. Выжимки, так сказать, эволюции. При моделировании этого тяготения трудно избежать. Невольно переносится что-то уже готовое. И антропоморфически. Они очень похожи на нас. Попробуйте отличить их. Так, как собака чует волка. Многие люди запрограммированы почище роботов. А наши воспроизведения будут поживее некоторых. Но изготовлено, более или менее удачно, насколько нам это удалось, будет все. По принципу подобия. Максимального сходства.
  - Значит, вы против? - спросил я.
  Парадокс вздрогнул. Он воззрился на меня, и я решил, что эксперт всё ещё не воспринимает меня. Но он лишь беспомощно улыбнулся и показал на Шедевра.
  Я повернул голову и увидел выпяченный подбородок и немигающие глаза на застывшем лице гиганта.
  - Они уже все готовы. - Наши взгляды встретились. - Всё готово.
  Утром у Шедевра я долго не мог понять, где я и что происходит. Постепенно я осознал, что как раз-то ничего не происходит. Я заглянул на кухню и всё вспомнил. Карнавал. Когда я это всё вспомнил, мне стало не по себе. От модели я отказался. Про Мим не думал. Наверняка всё тоже подстроено.
  А Шедевр исчез. Телеграмма, как всегда, без обратного адреса, пришла на второй день.
  'Смотри телевизор, развлекайся, встречай гостей. Твой Шедевр'.
  Прочитав телеграмму, я вздохнул. Я ещё не совсем проснулся. Хотелось пить. Я услышал звонок в дверь и поплёлся открывать.
  В дверях стояла женщина и в упор смотрела на меня большими голубыми глазами.
  - Будьте добры, позовите Шедевра.
  - Проходите, - сказал я и отступил.
  Женщина зашла и прикрыла за собой дверь.
  - Зайдите, пожалуйста, в комнату, - вежливо предложил я.
  - Спасибо, - сказала женщина. Затем недоуменно спросила: - Его нет дома?
  - Увы, - сказал я, пожимая плечами.
  - Но он здесь явно был... - Женщина осматривалась. - Вы его друг?
  - Выходит, да.
  - Понимаете, мы познакомились с Шедевром при несколько странных обстоятельствах. Он предложил мне работу. Вот его визитная карточка.
  Я взял в руку протянутую мне карточку.
  - Видите, время надписано?
  - Вижу, - сказал я.
  - Он вас ни о чём не предупредил?
  Я стиснул зубы. 'Встречай гостей...'
  - Что же вы стоите...
  - Вуаль.
  - Проходите.
  - Странно даже, - сказала Вуаль, проходя в комнату стремительным шагом. - Ваш Шедевр показался мне человеком слова.
  - Будете что-то пить?
  - Пожалуй.
  Я принёс красной воды.
  - Я решила, что Шедевр спортсмен.
  Я неопределённо пожал плечами, потому что она, окончив обозревать обстановку, вопросительно уставилась на меня. По сравнению с тем, что здесь происходило, все праздники как-то меркнут.
  - Вы что, ничего не знаете?
  - Да, - сказал я.
  - Что - да? - сейчас же спросила Вуаль. Она газетчица. Но ищет работу. Ей намекнули, что намечается какое-то высокооплачиваемое шоу. С призами. - Что - да?
  - Ничего не знаю.
  Вуаль погрузилась в задумчивость, а я сидел напротив с вежливой физиономией. Хватит с меня шоу.
  - Вот как... - сказала она, наконец. - Я пойду.
  - Посидите ещё, - предложил я дружелюбно. - Вы, наверно, устали?
  Она машинально кивнула.
  - Что вы сказали? Устала? Нет. Я держусь. Здесь надо держаться. Живем, как на вулкане.
  Я захлопнул за ней дверь и сел, потягивая из трубочки лиловую водичку и листая журнал, каких у Шедевра было полно. В журнале всё было прекрасно - и виды, и дома, и еда, и вещи, и люди. Он был полон изображений женщин - прекрасных женщин, и я вяло подумал, что красота, это нечто непостижимое. И ещё я подумал, не посчитала ли меня эта Вуаль за простака - бывает так. Я долго над этим размышлял, накачиваясь лиловой водицей, и начал было уже склоняться к выводу, что да, посчитала, когда в дверь раздался короткий звонок.
  Я стал думать, открывать или нет. С одной стороны, думал я, лень. С другой стороны, интересно.
  В полуденной тиши я открыл. Сначала я решил, что перепил воды. Это было, как сновидение.
  - Прошу вас, - сказал я.
  'Сновидение', немыслимой красоты, как в журналах, зашло.
  - Вы, вероятно, к Шедевру?
  - Надеюсь, он дома? - бархатным голосом проговорила гостья.
  С несколько надменным выражением на лице девица прошествовала в комнату.
  - А Шедевр... - начала было она, и я быстро сказал: - Он вышел. За газетой. - Я расплылся в улыбке.
  Она кивнула, грациозно усаживаясь, откинулась на спинку и положила ногу на ногу. Её внешность ошеломляла. Она снисходительно позволяла себя разглядывать.
  - Как вас зовут?
  - Роза.
  Я думал, как её развлечь.
  - Выпьете?
  - Да, - сказала Роза. Она небрежно закинула ногу повыше.
  Я поднёс бокал.
  - Вы давно знаете Шедевра?
  - Не очень, - сказала Роза и отпила глоток. - Мы недавно познакомились. Значит, его зовут Шедевр?
  - Разве вы этого не знали?
  - Он предлагал мне работу, - уклончиво сказала Роза.
  Я сидел напротив этой девушки, Розы, и чувствовал себя посторонним. Чужим.
  Она тем временем закурила. Она курила, глубоко затягиваясь, и смотрела на меня сощуренными глазами.
  - Послушайте, - сказала она и лёгким аккуратным щелчком сбила пепел. - Вы так и сидите дома весь день?
  - В такую жару хорошо валяться на пляже.
  Роза лениво улыбнулась.
  - Что вы, наверное, обычно и делаете, - сказала она и примолкла, целиком поглощённая раскуриванием новой сигареты. Впрочем, это у неё не заняло много времени, и она вновь вскинула на меня привораживающие глаза.
  - Но одному, знаете ли, скучно.
  Секунд десять мы смотрели друг на друга.
  - Придёт Шедевр, будете валяться вместе.
  И тут мне всё это надоело.
  Машина прошла мимо, прошипев шинами по раскалённому шоссе. Погода снова установилась.
  Машин проезжало мало - было раннее утро, но солнце светило уже вовсю.
  Следующая машина начала тормозить издалека. Это был автопоезд брата Лагуны.
  - А больше машин не будет, - сообщил он мне. - Это тебе повезло. Я пустой возвращаюсь. Везде все есть.
  Везде все есть. На дорогах установилась тишина.
  Первым, что бросалось в глаза на въезде, был ресторан Витамина.
  Об этом свидетельствовала рекордно огромная, как дорожный щит, в несколько человеческих ростов, как лозунг, вывеска с его именем, выведенным гротесково-пышным вензелем.
  Я зашел, и из внутреннего помещения показался Витамин.
  Он, как плантатор, взвешенно отдавал напоследок какие-то распоряжения персоналу, популярно сдабривая их площадной бранью.
  Увидев меня, состоятельный мот растерялся, но все же изворотливо распростёр объятия и после первого обмена приветствиями мы сели.
  Оказывается, на побережье только и разговоров, что о Мим. Что она настоящая красавица. А как умна дочь нового мэра! Само совершенство! Все одеваются, как она, с обожанием повторяют все ее слова и вообще во всем подражают.
  Опальному Витамину она тоже здорово помогла в его дебюте. В самый раз получилось. Он обратился к ней, и, оказывается, она его хорошо помнит.
  Дочь мэра, а общалась с ним, как с равным. Результат превзошел все ожидания. Котелок у нее варит, сообщил Витамин.
  - Не финти. Может, все дело в ее положении? В ее трафаретном цербере папаше?
  Что-то меня раздражало в его заводных восторгах. Больше препятствий ему, закоренелому общественнику, никто не чинит. Значит, заслужил. И, главное, он старательно ни о чем не спрашивал меня.
  - А ты не меняешься! - Искушенный зубр хлопнул меня по плечу. - Ископа-аемое!
  Он объяснил мне, как найти Мим, я поблагодарил его, но это никак не сгладило отталкивающее клеймо на мне, где было кротко указано: 'Общественный вызов'.
  Витамин с сомнением смотрел мне вслед, как на кляксу, чего-то недоговаривая.
  Улочки становились пустынными. Стало видно море.
  Я поднялся на террасу дорогого санатория.
  Мим лежала в шезлонге возле бассейна, загорая. На ней была панама и солнечные очки. Я подошел.
  - Здравствуй.
  Она слегка улыбнулась. Улыбка была вежливой, не более того.
  К террасе бесшумно подъехала машина.
  В ней набычился розовощекий молодой человек. Управляющий нового мэра.
  Мне с ним не тягаться, это ясно. У него сногсшибательная будущность, и этого у него, такого, пропащего, не отнять. Настолько это очевидно. Всем, и Мим тоже.
  Она встала и обернулась.
  - Почему ты такой?
  - Какой?
  - Считаешь себя лучше других, что ли... Не знаю...
  - Ты шутишь... - сказал я почти с испугом.
  - Как хочешь.
  Все ведут себя очень правильно. Для всех главное - не ошибиться. Но если делать все правильно, то отступить от этого с каждым разом будет все сложнее.
  Даже маленькая оплошность становится беспредельной роскошью.
  Я себе этот роскошный недуг могу свободно позволить.
  - Мим...
  Она напряглась.
  - Я жду тебя на празднике.
  - Умеешь ты выбрать подходящий момент, - усмехнулась она. - Видно, это судьба.
  Твердым шагом она подошла к машине. Все, что казалось незыблемым, рушилось. Я не знал, что делать.
  Мне предстоял разговор с матерью. Он был трудным.
  Мать была растеряна и одновременно чем-то рассержена. Из-за меня ее больше никуда не звали. И гости не приходили. Её тоже будто подменили.
  Все поступали, как люди, точно знающие, что можно и чего нельзя делать. Они не нарушали схематических правил ни в чем. Они чем-то напоминали пьяных, внезапно протрезвевших, и успешно.
  А днем появился Шедевр. У фирменного Витамина.
  - Ты угрожаешь их ветхому благополучию, - сказал он мне. - Эта публика приемлет все - транжир, лгунов и негодяев, даже меня, всецело презирающего ее, но не эталон. Нужны убогие, они сразу становятся частью чего-то. Твой вывих им непонятен, но в этот момент это и хорошо. Это сейчас главное. - Он был озабочен - был у Лагуны. Там все было в порядке - благодаря Шедевру. Вопрос об участии Витамина в модели решился сам собой, так сказать, на месте.
  - Отправляешься с нами?
  В наших устах это был риторический вопрос.
  - Куда? - обреченно лишь поинтересовался счастливчик.
  - Да здесь недалеко, - подмигнув мне, сказал Шедевр. - Будем все вместе. Как раньше, маэстро. У тебя будет амбар, почище этого, так что корыстных навыков не утратишь. Это я тебе обещаю.
  - Эх, тысяча акул, - сказал Витамин, но в голосе бессребреника уже появились залихватские нотки.
  Жизнелюб чувствовал, что что-то происходит.
  Шедевр, оглядывая угодья, выставил свою фигуру в проем двери. В баре установилась звенящая тишина.
  - А вот и наши милые, обаятельные друзья, - проговорил он. Он так и сказал: 'Обаятельные'.
  В шикарных машинах катили мэр, его управляющий Тюфяк, Гибрид и Абсурд. С ними были девушки: Нектар и Мим. Они, по-видимому, отправлялись на загородную прогулку. Как же. Гигант вяло шевельнул атлетической дланью.
  Автомобили по этой команде встали, как вкопанные. Мэр с Абсурдом смотрели перед собой, словно боясь шелохнуться.
  Шедевр сошел с порога, с задумчивостью обогнул кортеж, и, щурясь на солнце, завел неспешный разговор с девушками. Те охотно отвечали.
  Речь Шедевра текла негромко, журчала безудержно, как ручеек, сопровождаясь тихим вкрадчивым смехом.
  - ... и в итоге опять получается, что я кругом прав, - заключил гигант и развел руками, как бы сам себе удивляясь. - Никакой альтернативы. Трогай, - сказал балагур мэру. Он, всесильный, лишь раз один раз взглянул на выскочку - и тот весь отторгнуто съежился, сжался.
  Вдруг его машина, как при фальстарте, рванула с места в карьер, уносясь с фантастической скоростью к мегаполису. Мэр и его управляющий впервые видели Шедевра, и их нервы не выдержали. Может, и правильно.
  Когда Шедевр вернулся к нам, глаза у него были совсем прозрачные.
  Но ничего не происходило. Конечно, куда всем тягаться с Шедевром и, какие бы до этого планы не замышлялись насчет нашей местности, ясно, что они рухнули у всех, но и у нас ничего не происходило.
  Праздник начинается со сбоя. С ошибки. С изъяна. Я поступил верно.
  Шедевр, как всегда, скучно исчез, Витамин немо взывал ко мне, а я ничего не знал. На меня Мим даже не посмотрела ни разу.
  Она была потрясена бегством мэра. Что-то тут было не то. Не мог ее отец так себя повести.
  Значит... Но я не хотел больше гадать.
  Жизнь я в основном понял. Хорошо усвоил ее уроки. Они просты, и правильно мало интересовали меня. Мир шоу. Я сумею вернуть Мим и так. Сам.
  Но возможность гарантировать это чем-то еще, дополнительно, отравляла мне весь ровный ход мыслей.
  Моя уверенность в празднике, прямо скажем, пошатнулась. Мим очень доверчива. Чтобы отвлечь ее от постороннего пылкого влияния, переубедить, нужны весомые аргументы, а их у меня, по общепринятым меркам, как раз-то и нет.
  Но они появятся, обязательно появятся со временем, так как в моей жизни, настойчиво успокаивал я себя, все гладко, я вижу всю картину в целом, и знаю, как действовать. У меня несокрушимая воля, и у меня замечательные друзья.
  Но попробовать всегда можно, как бы ненароком, случайно, а не преследуя свою цель.
  Зачем кому-то что-то доказывать. Врагов нет. Никто не отвернется от тебя. Если меня кто-то склоняет сменить жизнь ее облегченным вариантом, то это будет всего лишь раз, для моей же пользы.
  Если окружающие меня друзья и ошибутся, то лишь от избытка чувств, чтобы не расставаться, а если я расчетливо хочу внушить им обратное, пожалуйста.
  Они не против. Они уступят мне. Им и стараться не надо. Что бы я ни задумал, они пособят. Одиночество мне не грозит. Не бывать этому. Пусть у меня не будет никаких сомнений. Мы всегда будем заодно.
  Что здесь, что там.
  Именно потому, что никто не запрещает, не обязательно идти против течения, пользуясь удобным случаем.
  В их пушистой, как перина, жизни тоже все замечательно, даже неважно как, но дополнительная черточка, деталька никогда не повредят, никакой особой беды от незначительного преувеличения не будет в кроткой, радужной атмосфере мишуры.
  Выходит, я боюсь себя побеспокоить лишний раз, расплескать даже ради них, лучших друзей, а им так нужна эта небольшая пауза, чтобы собрать свои разрозненные, растрепанные яростной борьбой с пафосным окружением, чувства.
  Они быстренько выведут всех на чистую воду, и дальше все пойдет, как по маслу. Еще лучше, чем было.
  Я обязан им помочь. Я не должен их подвести. Они не ошиблись во мне. Мои чувства лучше не задевать. Я именно тот, за кого они меня принимают.
  И мне ничего не оставалось, как сделать последний шаг. Я совершенно в него не верил, но я знал, какой он. Все зависело от меня.
  Мим должна явиться на свидание, как на праздник.
  Я вошел в чужой дом. Многие вещи исчезли. Это бросалось в глаза. Оставались пустые, уже ничем не занятые места.
  Я остановился перед скосившимся портретом Кредо. На нем виртуоз, как в зеркале, стал похоже удивленным, с наивно-вопрошающим взглядом.
  Концы губ опущены, и к общему выражению добавилась какая-то серьезная огорошенность.
  На улице послышались тихие шаги.
  Сквозь треснувшее стекло я видел, как Мим остановилась на пороге, не замечая меня.
  Мне здесь места тоже нет. Если я сам ничего не значу. Если я остаюсь один. Все находятся в поиске - и уходят.
  Я ошибся. Она стремилась только ко мне, и стрелка давно остановившихся механических часов с боем вдруг передвинулась еще на одно деление. Будто начав обратный отсчет.
  Нас со все сторон окружал лес, какого я раньше никогда не видел. Деревья были такими большими, будто мы уменьшились. Из земли выползали толстые корни. Ветви вверху переплетались, как чьи-то большие руки. Кора деревьев была сплошь изборождена глубокими морщинами.
  Было тихо и сумрачно, как и положено быть в таком месте, где нет ни дня, ни ночи - вечный дремотный покой, сумеречное царство.
  С изумлением мы бродили между стволами, как заблудившиеся дети.
  Возле костра торжественно возвышался Шедевр. Языки пламени гармонично изгибались, как хмельные ленты, так похоже, что я поднес руку к их пляске.
  - А тепло?
  - Отдельно. Все можно сделать, изготовить, скопировать, - сказал Шедевр. - Мы не требуем у художника оригинал, а говорим - как хорошо, как верно. Итак, вообрази - модель окружающей среды, где все ненастоящее, но так, что не отличить.
  Горизонт заалел, и вместо трущоб открылся бесконечный вид на всхолмленную местность с зелеными лесами и голубыми озерами. Уже просматривались фигуры людей в полях, возле домов.
  - Ничего лишнего. Только внешние признаки, - сказал Шедевр. - Каждый сможет показать, что он другой. Мы снова будем вместе, как ты мечтал. Попразднуем, как раньше. Посидим за одним столом.
  
  
  
  
  
  Часть 2. Оригинал
  
  
  
  Глава 5. Шоу
  
  
  
   На мглистом горизонте показалась луна. Я услышал далекий крик совы. Это был другой мир. Я приподнялся на локте. Под утро на траве выступила обильная роса. Она была, как настоящая.
  Все было, как настоящее, в этом мире - и лес, зубцами окаймляющий горизонт, и виллы крестьян, и стога пахучего сена возле них, странно лишь поскрипывающего под ногами, и блеск листьев, тускло-глянцевых, и ветер, налетающий порывами, как на крыльях, как живой, и луч солнца, прорывающийся из-за ноздреватых, дряблых, как студень, темных облаков перед закатом.
  Местность была пустынная. Кое-где поблескивали пруды.
  В утренней тишине проскрипела дверь, и из хижины вышел мужчина. Заметив меня, он вытянул руку.
  - Здравствуй, Кузен, - сказал я.
  С речью у него дело обстояло неважно. Но банкир справлялся.
  - Пойдем, - сказал он и опустил руку.
  Скотина за ночь в хлеве застоялась. Пятнистая корова мотала шеей.
  - Как спалось? - спросил я.
  Банкир покосился.
  На опушке дремучего леса показался волк. Внешне он был еще недвижим, еще как чучело, но янтарь глаз так и рыскал по сторонам, ноздри алчно втягивали воздух, зверь, напрягая все свои новые инстинкты, пытался что-то уловить, и долго разглядывать себя, как в музее, не позволил.
  Жена банкира, певица Блюдо, позвала нас к завтраку. В воздухе от ее голоса разнесся низкий звук, как от болотной птицы.
  В полутемной комнате на столе дымилось бурое варево. Я сглотнул. Хотелось есть.
  Я уселся на длинную скамью со всем семейством. Дети бессмысленно крутили головами. Меня они побаивались. Впрочем, как и хозяева. Страх во многом руководил ими. Ко мне они попривыкли.
  Я прятался от властей. У меня с ними вышло небольшое недоразумение - встретив в лесу сановитого пастуха Абсурда, полновластного хозяина местных земель, я недостаточно почтительно поприветствовал его.
  Поприветствовал я его действительно непочтительно, или, прямо говоря, вовсе не приветствовал, и вовремя успел унести ноги, прикидывая на ходу, до какой степени ситуация спланирована, и к чему это может привести.
  Я насытился быстро. Куклы продолжали подносить и отправлять в разевающиеся рты ложки, наполненные гущей, первоначально дуя на нее, чтобы не обжечься.
  Я испытывал смешанные чувства, поглядывая на них. Не все объекты были совершенны, но впечатление при этом было почему-то одинаковым. Это было первым, что я заметил.
  Рука Кузена потянулась к лепешке и стала отламывать кусок.
  Дети вразнобой открывали рты, и их лица искажались безобразными гримасами.
  С улицы послышались какие-то звуки. Хозяйка отреагировала первой. Замедленно перенеся обе ноги через лавку, Блюдо отправилась посмотреть, в чем дело.
  У плетня, скучающе озираясь, стоял риелтор. Сейчас он захочет осмотреть банк, подумал я и потрогал стену. Она была камышовой.
  Я уходил полем. Места были очень живописные. Вокруг - никого. Будем все вместе, подумалось мне. Я понятия не имел, кто где сейчас.
  Я раздвинул ветви. Прозрачная вода тихими струйками стекала с камней. Послышался всплеск, и по ванне размерами с небольшое озеро разошлись круги.
  Дар, пользуясь тем, что в округе нет ни души, купалась. Она плавала по кругу, потом встала. Вода доходила ей до пояса. Солнце освещало все вокруг. Дар вышла из воды и присела на камни. Солнечные пятна кругом перемешались с густой тенью.
  Я кашлянул. Дар стремительно обернулась.
  - Ох! Это ты...
  - Ну да, - сказал я, приближаясь. Я улыбнулся. - Привет. - На солнце было жарко, а тень освежала. - Купаешься?
  Дар смотрела на меня исподлобья, готовая, впрочем, тут же прыснуть. Она пошевелила ступнями, опущенными в воду.
  - Холодная вода? - успел спросить я, потому что девушка вдруг, сверкнув ножкой, плеснула в меня и рассмеялась.
  Вода от взмывшего со дна ила не замутилась, оставалась прозрачной, как слеза, будто через фильтр пропущенной.
  Дар сняла с ветки полотенце. При этом она всматривалась в густую листву, где пели птицы.
  Раздался громкий хохот.
  - Отец болеет, - сказала она с неуловимым акцентом. У всех появился акцент. Иногда он исчезал, иногда становился сильнее.
  - Что с ним?
  - Живот болит. А так ничего. Миф на охоте. Ох, знаешь, он недавно такого вепря добыл. Страшного! Он достойный ученик пастуха.
  - Твой брат отличный брокер.
  Дар пропустила меня в аптеку. В углах густо топорщились метёлки трав с приятными запахами.
  Портье Масштаб, кряхтя, привстал.
  - Что с тобой?
  - Живот крутит... Знахарь был сегодня. Дал вот это снадобье.
  Я самоотверженно открыл склянку с мутной коричневой жидкостью. Просто так, из любопытства. Пахнуло древесной корой. Чем-то вроде этого.
  - Ты не доверяешь лекарю Гибриду?
  Вопрос был задан в лоб.
  - Доверяю. С чего ты взял, что не доверяю?
  - Прости. Показалось. Я отдал ему две самые большие навозные лепешки.
  - Хватило бы и одной, - усмехнулась Дар.
  - А чьи это следы на повороте, возле поваленного дерева?
  - Ты их видел?
  - Трудно не заметить след такой глубины. Одно колесо недолго продержится.
  - Вчера у Мифа был неудачный день, - поспешила сказать Дар, чтобы перевести разговор.
  - Неудачный? - Портье захихикал. - Животные - наши друзья. Ждем их в гости.
  - Конечно, - улыбнулась Дар.
  С Мифом мы вместе охотились. Между нами завязалось нечто вроде дружбы. Дичи в окрестных оранжереях было много.
  - К вам приезжал пастух? - спросил я.
  - Что? - как глухой, переспросил Масштаб.
  - Пастух приезжал? - спросила Дар, слегка краснея.
  Теперь они вдвоем уставились на меня, ожидая ответа.
  Дар обладала способностью приваживать богачей и власть имущих.
  Портье вдруг зашелся в сильном хохоте. Дар, сложив руки на груди, переводила взгляд с одного лица на другое, будто что-то предчувствуя.
  Вечером я отправился дальше. Пернатые в лесу умолкли. Темнело. Завидев корчму на повороте у дороги, я остановился.
  В корчме было многолюдно и шумно. Чадили лампы. Стол в центре занимала целая компания поэтов. Я отыскал место в углу.
  В окошко, будто заглядывая, светила луна. Поверхность стола была основательно засалена, как будто на нее не раз опрокидывали миски с жирными супами.
  - Рано темнеет в этом году, - громко произнёс одутловатый толстяк. В одной руке он держал ломоть жареного мяса. Сумрачный его взгляд остановился на мне, и я отвернулся, будто он мог узнать меня.
  Прислуживала девица в переднике и чепце. Телеведущая скупо улыбнулась мне тонкогубым ртом.
  На щеках появились упругие ямочки, а сами щёки, приподнявшись, вверху округлились и стали похожи на румяные яблочки.
  - Ах, какой мальчик! - сказала она лукаво. - Ты кто?
  Остальные мужчины, занятые едой, едва глянули на меня.
  - Чего тебе подать? - Служанка не отставала.
  - Принеси чего-нибудь, - сказал я тихо, чтобы не обращать на себя излишнего внимания.
  - Чего-нибудь... ишь ты. Есть гусь с яблоками.
  Она налегла на край стола бедром, опираясь кулачками о поверхность. - Хочешь?
  - Да-да, - сказал я.
  Вуаль, вздохнув, отправилась за гусём. По пути она ловко уворачивалась от рук.
  - К обеду доберёмся до города, - сказал толстяк.
  - Раньше, - мотнул нестриженой головой другой мужчина.
  Толстяк вытер рот.
  - Ты какой дорогой собрался идти? - поинтересовался он.
  - Как - какой? - сказал второй мужчина. - Мимо эстрады.
  Толстяк откинулся. Он с превосходством смотрел на своего спутника.
  - Ты что, новичок?
  Нестриженый мотнул головой. Он что-то упорно грыз.
  Вуаль поманила меня. Мне ничего не оставалось, как пойти к ней.
  Но я не успел дойти до прилавка, как получил подножку. Подлый поступок. Я едва не упал. Грохнул дружный смех.
  Он не сразу утих. Даже хозяин и слуги заулыбались, правда, осторожно пока. Они не знали, кто я.
  Я выпрямился. А вот мой обидчик смотрел прямо, не таясь. Смак сидел, расставив ноги в грубых башмаках, мешая мне пройти. Можно было обойти стол, а там вполне мог оказаться другой шутник.
  - Вы не могли бы убрать ноги? - сказал я, на что раздался новый взрыв смеха. Моя просьба почему-то всех дико рассмешила и даже, как мне показалось, чем-то обрадовала.
  Поэты, сидящие за большим столом, гоготали от души, давясь от хохота, икали, не в силах сдерживаться. Нестриженый и, к тому же, как я заметил, нечесаный, не переставая грызть, смеялся и тряс головой, будто в крайнем изумлении.
  Наконец мужчина, задевший меня, лениво ухмыльнулся, что-то в его взгляде заставило меня быстро обернуться, и я успел уклониться от летящей обглоданной кости, которой, желая наддать веселья, решил угостить меня дополнительно его дружок, нечесаный, и кость хлопнула грубияна по лбу, и этот факт, в силу увесистости кости, не доставил ему особой радости.
  Он замахнулся, его намерения не вызывали сомнений, я перехватил его руку и хорошенько врезал ногой в живот, для лучшей усвояемости его содержимого.
  Он с грохотом повалился, а его сотрапезники кто сразу повскакивал, а кто стал подниматься медленно, с угрозой, отирая рты.
  'Вот, началось', - подумал я, отступая, и телеведущая с гусем отступала вместе со мной.
  Сидящий у камина молодой человек встал.
  Весь вечер он просидел один, молча. У него было ковбойское лицо и примерно такой же наряд.
  - Эй, вы! - окликнул он мужчин негромким, но зычным голосом. Теперь я обратил внимание, что они не были похожи на обычных крестьян.
  Их разговор не сбил меня с толку. Это была ватага нахалов и забияк. Им ничего не стоило пристукнуть кого-нибудь.
  Лучшим выходом было бы немедленное бегство, но юноша, заявивший о себе, начал действовать.
  Он был очень ловок - его руки и ноги работали, как шатуны. Мужчины валились на столы, охая. Они пытались схватить его, но он ускользал, как уж, и был быстр, жалил, как оса.
  Похоже, это было ему в охотку, он был спокоен и не суетился.
  Стулья трещали и ломались, не выдерживая груза упитанных, да еще хорошо отужинавших, отяжелевших поэтов. Им было до него далеко.
  Теперь я видел, что с ними можно было справиться. Я приободрился, почувствовав себя увереннее в этом мире, где была предусмотрена возможность защититься.
  Прислуга попряталась. Битва закончилась полным разгромом. Была в ней какая-то ненатуральность, как в движениях хамелеона. Но это не выглядело отталкивающим и не разочаровало. Даже наоборот.
  Хозяин почтительно повел нас наверх, в отдельную комнату.
  Столичный мэр сам быстро сменил скатерть и водрузил перед нами графин с рубиновым вином.
  Миф, а это был именно он, разрумянился. Глаза у него вспыхивали радостью.
  Миф был, пожалуй, повыше среднего роста, в меру широкоплеч, двигался пластично, по охотничьей привычке бесшумно.
  - Порядочных людей сразу видно, - сказал хозяин. - А эти - настоящие разбойники. Хорошо, что они убрались. Поэты - они и есть разбойники. А что я могу сделать? Они сейчас повсюду. Такое время. В столице тоже небось несладко приходится.
  Он явно принимал нас за знатных спортсменов, путешествующими переодетыми, по прихоти.
  - Мы поможем вам, - сказал я. Мне ничего не стоило поддержать его догадку. - Ведь это непорядок, если одинокий борец не может спокойно переночевать на стадионе. Не так ли, Миф? Кстати, здравствуй.
  Юноша даже привстал. Он горячо сжал мою руку.
  Хозяин, подкручивающий лампу спиной к нам, сказал:
  - Их здесь хватает, на клумбах. Целая шайка. А главарь - ботаник. Настоящий головорез. Лысый, силища - ужас!
  - Как его звать? - небрежно спросил я.
  - Не помню, - сказал хозяин и, покосившись, добавил: - Честное слово. Имя заковыристое.
  - Здорово ты помог мне, - сказал я Мифу. - Теперь я твой должник.
  - Да что ты! - протестующе сказал Миф.
  Хозяин предоставил нам комнату тут же, наверху. В ней стояли две кровати с высокими спинками.
  Часть потолка скашивалась крышей. При виде кроватей Миф немедленно разделся, обнажив мускулистый торс.
  Я решил спать одетым. Кроме того, сама постель показалась мне по-деревенски сырой.
  - Желаю вам спокойной ночи! - подобострастно сказал хозяин. Свеча в руке освещала его заплывшие глазки и нос, затерявшийся меж толстых отвисших щек.
  Я плотно вогнал засов в гнездо.
  - Ты не устал?
  Я вздрогнул от неожиданности. Миф лежал на спине, заложив руки за голову.
  - Немного, - сказал я.
  Я перешел к окнам, осматривая их. Елейная физиономия хозяина не внушала мне никакого доверия. Ветви деревьев тыкались прямо в стекла, сгибаясь при этом.
  - Тогда ложись, - дружелюбно сказал Миф.
  - Да, - сказал я. Я не очень-то представлял себе, о чем с ним говорить, оставаясь вдвоем, не на охоте. Он же не тяготился этим.
  Загасив лампу, я улёгся поверх одеяла. Через деревянные перекрытия было слышно, как переговаривается, укладываясь спать, прислуга. Я хотел, чтобы поскорее наступило утро.
  В окно мерно, как костяшками, постукивали ветки деревьев. Миф спал, глубоко дыша.
  Нас разбудил шум. Тяжелые сапоги прогрохотали по коридору, будто кто-то боялся не поспеть на дележ, потом в дверь забарабанили.
  Громовые удары сыпались один за другим. Они были так сильны, что оставалось удивляться крепости двери.
  За окнами была темень. Дверь, казалось, вот-вот слетит с петель. Невольно вспомнилось про силу главаря разбойников. Миф быстро одевался.
  Весь дом пришел в беспокойство. Что-то происходило.
  Мы благополучно выбрались через окно и побежали.
  Откуда-то сверху послышался пронзительный переливчатый свист, на который нельзя было не обернуться.
  На толстом суку под самой крышей корчмы завис ухарь Лагуна. На нем были напялены какие-то невероятно пестрые тряпки. Нахохлившись, он недобро смотрел на нас.
  - Улепетываете? Ай-ай-ай... - Он стал качать головой, как бы сожалея, без остановки, и я коротко приказал Мифу:
  - Вперед.
  Лагуна, спохватившись, перестал качать головой и энергично погрозил кулаком нам вдогонку.
  Мы углубились в парк. Темно было - хоть глаз выколи. Мы пробирались по лесу, вытянув руки и зажмурившись, из предосторожности.
  Лес был густой, но скоро кончился. Мы выбрались на опушку. Не успели мы сделать и нескольких шагов, как земля ушла из-под ног, и мы полетели вниз, оказавшись на дне ямы.
  Я отряхнулся от все еще сыпавшихся комьев земли. Спасибо, без кольев. Я задрал голову и увидел свесившуюся в яму лохматую голову разбойника с факелом в руке.
  Нас подняли на поверхность. Мы не сопротивлялись. Раз попались. Нас усадили на повозку, и начался долгий путь. Покорившись судьбе, я задремал. Миф тоже не проявлял признаков беспокойства. Он безучастно, как и положено в такой ситуации, смотрел на дорогу, мелькавшую под колесами повозки. Лица нас окружали угрюмые, почти все верхом.
  Мы забрались в самую чащу. Вокруг росли вековые деревья.
  На поляне, у большого костра на диване с грозным видом возлежал главарь шайки разбойников - ботаник Лагуна, изогнувшись и сведя брови.
  - Вот вы какие, молодчики. - Он говорил тихо, вкрадчиво, что не соответствовало яростным взглядам, которые он метал в разные стороны. - Скрыться рассчитывали?
  - Нам не от кого прятаться, - сказал Миф.
  - А ты, собственно, кто? - осведомился Лагуна. - Что-то я тебя не узнаю.
  - Я-то? - Миф пожал плечами. - Ну, охотник.
  - Охотник... - сказал Лагуна, оглядываясь на других разбойников. Я заметил среди них и тех, что были в корчме. - Охотник, хе-хе... Охотничек... - Тон Лагуны не предвещал ничего хорошего. - Наломал дров, и в кусты?
  - Мне нечего бояться, - с достоинством сказал Миф.
  - Да? - сказал Лагуна. - Ну... это все равно. - Он повысил голос, как при беседе с иностранцами. - Исключений из правила делать не станем. Съедим, и весь разговор. Как любого прочего простого трусливого лесоруба. Да, ребята?
  Разбойники одобрительно зашумели. 'При чем здесь лесорубы?' - подумал я.
   Лагуна хлопнул в ладони и отошел в сторону, зевая, словно дальнейшее его не интересует.
  Я с тревогой наблюдал за быстрыми приготовлениями. Поэты, видно, были скоры на расправу. Мифа подвели к костру.
  Лагуна, стоя в сторонке, покосился. Миф посмотрел на меня и улыбнулся. Он просто не понимает, что его сейчас не будет.
  Лагуна, углядев такое дело, вернулся к своему дивану, старательно делая вид, что ему все равно. В модели надо всех предупреждать. Даже недругов. Заранее. Лагуна соображал.
  - Я дам вам шанс, - сказал он.
  - Что мы должны сделать? - подал я голос.
  - Вы должны будете... найти шоу. В обмен на это я дарую вам праздник. Каково?
  Лагуна подмигнул своей свите. Та размышляла.
  Потом разбойники нестройно загалдели, так же одобряя замысел атамана.
  Лагуна в первый раз украдкой посмотрел на меня.
  Я медленно опустил веки. Мифа поставили рядом со мной.
  - Как, договорились? - сказал Лагуна. - Праздник! - Он потряс пятерней, как бы акцентируя, какая это ценность.
  - Да, - кивнул я.
  - А ты что? - сказал Лагуна Мифу. - Этот-то ладно, - с каким-то обидным пренебрежением сказал Лагуна.
  Миф остановил свой взгляд на мне. Да он совсем не так прост, как кажется, подумал я. О его чувствах можно было только догадываться.
  - Соглашайся, - тихо сказал я ему. - Слопают же, как котлетку.
  Миф неохотно кивнул. Видно было, что ему очень не хотелось этого делать.
  - Вы даете слово? - не отставал Лагуна.
  Мы давали слово.
  - Надеюсь, вы понимаете, что это значит.
  С этими словами Лагуна, как некоронованный король, сошел со своего дивана.
  Он пытливо всмотрелся в наши лица, а потом вдруг, словно отбросив все сомнения, заулыбался и обнял нас.
  Отношение к нам поменялось. Из пленников мы превратились в гостей. Нас пригласили к общей трапезе.
  Один толстяк Студия продолжал с недоверием коситься в нашу сторону, избегая приближаться.
  На рассвете нас выпроводили из леса. Ночь мы провели вместе с бардами, у большого праздничного костра.
  Над простиравшимся перед нами идеально ровным лугом с ярко-зеленой травой стлался туман, из которого доносились звуки свирели.
  Снег на вершинах гор сверкал. Вокруг парили орлы. Всё было сплошным камнем, камни образовывали величественные арки. Мы шли между мрачных стен.
  Туман рассеялся.
  В высоком небе повисли последние утренние звёзды.
  Я неожиданно расхохотался и хлопнул Мифа по плечу.
  - Ловко мы их провели, а?
  Миф неуверенно улыбнулся.
  - Не представляю себе, как мы это сделаем.
  Я уставился на него.
  - Что ты собрался делать?
  - Да с шоу. Неизвестно, как это повлияет на звезду. Я даже не знаком с ней.
  - Вот чудак! - сказал я. - Ничего искать не надо. Мы спасены, а это главное.
  - Но мы дали слово, - возразил Миф.
  Я даже приостановился.
  - Что ты хочешь этим сказать?
  - Я не могу нарушить слово.
  - Ладно, ладно. - Я недоверчиво улыбнулся. - Да и совсем необязательно его нарушать. Я тоже дал слово. Но посуди сам - кому? Интеллигенту, человеку без чести и совести. Он бы, по-твоему, сдержал его?
  - Аморальный тип, - сразу раскусил, определил уличного Лагуну Миф. - Но это не имеет значения. Речь не о нем, а о нас.
  - Приятно слышать, что ты еще не разделил нас, - с легким раздражением сказал я.
  - Что ты, - сказал Миф. - Я вовсе не думал об этом. И потом, он ведь отпустил нас, значит...
  - ...этим самым он будто свое слово уже сдержал?
  - Я понимаю, что это не равнозначно, - сказал Миф. - Но он не воспользовался случаем. Это, - оценил брокер, - благородно.
  Просто бродяга обожает широкие жесты, подумал я.
  - И я не знаю, - продолжал Миф, - как быть. Лучше бы нас съели.
  - Считаешь? - с иронией сказал я.
  - Страшно, конечно. Честно, мне было страшно. Зато не надо выбирать. Найти шоу я не могу.
  - Почему?
  - Я не смогу оказать давление на женщину.
  - Может, она сварлива и безобразна. Такая фурия, что...
  - Нет, - сказал Миф, как отрезал.
  Я подумал.
  - Может, его не придется искать. Придумаем модерн. Без всякого давления.
  - Как? - спросил Миф.
  - Экскурсию, например. Все остальное ведь не наше дело, так?
  Миф внимательно слушал, что я несу.
  - Значит, обман?
  - Нехорошо, конечно, - согласился я.
  - Но это не давление, - сказал Миф.
  - Да, - сказал я. - Не давление.
  Далось ему это давление. Обман не лучше. Найти легко. А вот как сделать чужое своим? И потом, может, обмануть, это спасти. Это как представить.
  - А еще, - заговорил Миф, - дома остались отец, сестра.
  - Да.
  - Я сразу подумал об этом. Этот морской ботаник способен на все.
  Взошедшее солнце согрело землю. В небе появились кучевые облака причудливой формы.
  На холме завиднелся город. В столицу по дороге стекались актеры, писатели, ученые из окрестных вилл. Мы влились в их поток.
  Одни пейзане были на повозках, другие несли свой товар в корзинах. Держа их в руках, женщины переходили по мосту.
  Сразу за мостом начинался городской парк.
  Кроны деревьев, расположенных друга от друга на равных расстояниях, были одинаково хороши: пышные, будто взбитые.
  Туземцы несли кур, гусей, поросят, овощи и фрукты, рыбу. Попадалась дичь.
  Куклы были сделаны превосходно. Они были неотличимы от людей. Я не верил своим глазам. Мы изготовили реальную жизнь.
  У городских ворот юристы остановили нас.
  - Вам в салон.
  Мы углубились в лабиринт узких улочек старинного города. Шедевра привлекало это время, где храброму и сильному есть, где развернуться, среди черни и знати. Всех первоначально привлек этот стереотип, где царили простые нравы.
  Современные барышни смогут оценить рыцарство высшей пробы собственного приготовления.
  Дома были сооружены из добротного камня. К фасадам были приколочены вывески. В этом квартале обитали шарлатаны.
  - Обожди меня, - сказал я Мифу.
  Надпись на двери гласила: 'Канализация'.
  Это означало, что сориентировался я верно. В модели надо следовать приметам, знакам и смело полагаться нас случай.
  Приемная была заполнена, преимущественно важными лицами. Не обращая ни на кого внимания, я вошел в канцелярский магазин.
  В его просторном помещении сидел секретарь Опыт, один-одинешенек, одетый как секретарь, с прилизанными на голове волосами. Склонив голову, он правил ногти, и так встал мне навстречу.
  - Перерыв, - дежурно объявил он.
  Я повел носом. Из-за двери кабинета явственно доносился запах сигаретного дыма.
  - Нет приема, - артачился Опыт.
  Я недоуменно отстранил его, вставшего на пути, как несущественную преграду.
  Облаченный в мундир с блестящими пуговицами Офис писал за большим столом. Сигарета дымилась рядом с внушительной печатью.
  Ее четкие оттиски, перекрывая друг друга, виднелись повсюду - Офис развлекался.
  Такие же оттиски были на коммерческих свитках Штампа - никто и не думал усомниться в их происхождении.
  Таким глупышам все доверяют, шерстят умников. Вот явная неувязка. Конечно. Они же все закулисные интриганы, были заодно. Вот и прекрасно. Отлично, что они все заурядные шкоды.
  Без претензий, без секретов. Даже не жулики. Вскроется уловка, а кто совершенен?
  Писарь любовался штампом, как бесценным сувениром, благоговейно установив его в центре стола. Лазейка, но не ересь.
  Офис заложил перо за ухо и недовольно протянул мне руку.
  - Нужно было хотя бы предупредить, - пробулькал он.
  - Вроде никто не возмущался.
  - Они еще не знают, как это делается. Нужно уважать их чувства.
  - Чего? - протянул я.
  Офис принял все за чистую монету. Будто это все недалекие, безграмотные люди, и этих дубин нужно воспитывать.
  - Вот я их и воспитываю, - сказал я вслух.
  - Они ожидают с раннего утра.
  - Да дебош с ними. Бревна ходячие. Что же ты пораньше не пришел? - ехидно спросил я.
  - Я здесь с рассвета! - возмущенно сказал Офис. - Каждый день. Тогда как вы все это время... вообще неизвестно где прохлаждаетесь. Будто это досуг.
  - Зачем так стараться? - Я нарочито равнодушно зевнул. - Как на уроке.
  - Ну, знаешь! - задохнулся Офис. - Я не знаю, кто тебе дает такие полномочия...
  - Так-так?
  - Я считаю, что мы должны добросовестно выполнять то, что нам поручено.
  Доказать, что ты - не ты. Что доказывать? Нормальному человеку и раза хватает, чтобы все понять и даже проникнуться. Совсем не хотелось никому ничего доказывать в механической модели, где и так все ясно, и каждое действие определяет последующее.
  - Кто его знает, что нам поручено, - хмуро обронил я.
  - Есть правила. Рекомендации. Что можно, что нельзя. Главное - соблюдать внешнюю канву. Показать - значит доказать. Даже лишь начатое, но с большим подъемом, дело может продолжаться и завершиться само собой. Здесь форма определяет содержание. Даже свое отсутствие желательно как-то обнаруживать. Ложь становится правдой. Одиночество больше никому не грозит. Ну, а подручные средства, - Офис с нескрываемым обожанием глянул на вожделенную печать, - каждый волен выбирать любые. На то мы и люди. Достаточно того, что все подчинено общей цели - вашему собственному празднику. Для этого мы все и собрались. В специально отведенном для этого месте. Никто не против, заметь.
  Да, подумал я, в жизни Абсурд тоже всех собирал. Объяснял, что интерес каждого, его свобода - в подчинении обстоятельствам, умении приспособиться и договориться между собой. Отдельно от всех.
  Раз - и сговорились, что Офис будет чиновником, Штамп - коммерсантом, Тюфяк - управляющим нового мэра, о чем сам мэр, по-моему, не подозревал ни сном, ни духом. Да и был ли он, этот новый мэр?
  Опыт - у всех на подхвате. Это не составляет никакого труда. Дивно как.
  Но все равно все флюгеры были как бы по отдельности, а здесь все скованы, как броней, неживой моделью, и кем тебя назовут, тем ты и будешь.
  Или винтик, или пустое место. Свободное. Выбор? Сама модель - огонь, который не жжет.
  - Ладно, ладно, не куксись, - сказал я. - Выкладывай, что за обстановка.
  Офис уселся поудобнее в жестком кресле с высокой спинкой и насупился. Тусклый свет из длинного окна ложился на его плечи и затылок.
  - В общем, так. Сосредоточились. По порядку. Обстановка нормальная. Бум и Лагуна подрались. Комики. Но их развели куда подальше. Теперь предельно вежливы друг с другом. Здесь от таких замашек придется избавляться. Характер выказывать не надо. Темперамент - сколько угодно. Только свое отношение, - назидательно завершил писарь. - Лагуна еще и объелся. Это же ненормально. Не рассчитал сил. Так пленился изобилием еды, что был не в состоянии распробовать ее вкус. Есть же порции. - Офис запнулся и как бы вынужденно просовокупил: - Бедняга. Бренд личность... неуравновешенная. Ну, ты сам с ним... Население города, на сегодняшний день...
  - Что значит - на сегодняшний день? Ожидается прибавление?
  - Естественно, - сказал Офис. - У бренда уже - наследник. А, кстати, - замкнутому писарю всегда казалось, что он что-то упустил. Что-то важное. - Каков твой вклад? Чем ты занимался по сегодняшний день? Не увиливал?
  - Я вел учет дичи, - я следил за лицом Офиса и добавил: - И рыбы.
  Офис, как арбитр, кивнул и как ни в чем не бывало продолжал методично обрисовывать демографическую картину.
  Все весьма складно. И с мужчинами, и с женщинами, и с их младенцами. Что за торжество.
  Я развалился в углу на сундуке, рассматривая канцтовары. Вокруг было много занятных безделушек.
  Мое внимание привлекли скульптурные часы.
  Я, не отрываясь, наблюдал за безнадежным хороводом крошечных одиноких фигурок в часах средневекового самородка.
  Они ни на что не рассчитывали, ни на что не жаловались, ни о чем не просили.
  - Время ненастоящее, конечно. Но точное, - пояснил Офис, будто это имело значение.
  Если никакого времени не станет, они все равно будут обходительно продолжать свои скрупулезные движения, беспомощные, бесполезные.
  И, наверно, даже сломавшись, не оставят попыток совершить все те же одинаковые гримасы, уже неловкие, жалкие, но так же, как прежде, одну за другой, несмотря ни что.
  Офис снова закурил, на сей раз вместе со мной. Он затянулся сигаретой.
  - Мне не совсем понятна цель модели, - гнусаво сказал он. - В чем идея?
  - Каждый играет свою роль, - рассеянно сказал я. - Есть правила...
  - Мне все это объяснили.
  - Вот видишь. Что можно, чего нельзя.
  - Так. Что можно?
  Я усмехнулся.
  - Можно сыграть по-крупному, ничем не рискуя.
  - А чего нельзя?
  - Да ничего. Ты что, вчера родился? Все можно. Как в жизни. Ошибаться, к примеру, нельзя, но разве это кого-то останавливает?
  - То есть? - ошеломленно сказал Офис. - Могут и...?
  - Обманут за милую душу.
  - Если так, то, значит, можно. Кем-то разрешено.
  В дверь робко постучали. Я с сожалением встал. Офис с ожесточением замахал руками, разгоняя дым. Курить, очевидно, было нельзя.
  - Ладно, не кисни, - сказал я.
  - Хорошо. - Офис, по обыкновению, снова прятал взгляд. Привычка взяла верх.
  - У тебя прямой связи с салоном случайно нет?
  - Нет. - Сухарь даже не улыбнулся.
  Какая выдержка. Хоть бы казенно улыбнулся разок. Трудно до него достучаться. А ведь он брат мой. По плоти и духу. А может, там, в скорлупе, ничего и нет?
  Перерыв закончился. В дверь протиснулся очередной проситель. Взгляд без выражения переходил с места на место.
  - У меня требование о выселении соседей, - с антипатией сразу ко всем на свете сказал он. - Вот, возьмите.
  Я недоверчиво прислушивался к его глуховатому, но ясному голосу, как к чему-то невероятному.
  Рот приоткрывался, и язык проделывал артикуляционные движения. Всё было натурально. Приём продолжался.
  В моё отсутствие Миф вёл приятную беседу с младой селянкой. Он сердечно распрощался с ней, приложив руку к груди.
  Навстречу копытами по мостовой процокала лошадь, запряжённая в повозку. Во всём проглядывала некоторая театральность. Но это не портило общего впечатления.
  По дороге попадались группки горожан, степенно следующих к рынку.
  С балконов высовывались хозяйки, вытряхивающие постели, лавочники открывали свои лавки, а над черепичными крышами разлетались голуби. В подвальчиках виднелись ремесленники в фартуках.
  На столичной площади нас привлекли аппетитные запахи. Их распространяла опера, где всем заправлял Шеф с каким-то хищным выражением лица. Наштамповала их ученая бригада, похожих. Другими их никак нельзя было представить? Типичный представитель. Он-то и накормил нас. Это было весьма кстати.
  При этом хозяин почему-то далеко от нас не отходил, а все подливал и подливал своей браги. Наконец он склонился к нам, уперев в стол волосатые ручищи с закатанными до локтей рукавами.
  - Ищете работу?
  Мы с Мифом переглянулись. Хозяин налил нам еще по полной кружке.
  Мы не спеша выпили, отставили кружки в сторону и повернулись к нему, ожидая, что он нам еще предложит.
  - Что за работа? - осведомился я.
  Прямо за оперой располагалось ателье. Хозяин скрылся. Мы с Мифом разлеглись на телеге с сеном.
  Несколько женщин поодаль стирало. Спугнув что-то выклёвывающих на земле кур, к нам приблизились две кокетки.
  - Откуда вы, парни? - спросила худая брюнетка. В другом месте я бы спутал её с Каприз.
  - Из леса, - с гордостью сказал я.
  - А у нас сегодня праздник. Сами дикари будут.
  - Вот как? - сказал Миф. Он небрежно развалился на сене.
  - Ну да. - Девушки постреливали глазками. Нравы здесь, как я начинал понимать, были весьма свободные.
  - Эй, вы, бездельники! - Из окошка высунулась женская голова. - Поднимайтесь, и поскорее!
  Девушки пропустили нас. Миф с невозмутимым видом стиснул одну. Та взвизгнула.
  У коновязи лесоруб Бум меланхолично приторачивал к седлу своего велосипеда топор - все его теперешние пожитки, собираясь в дальний путь.
  - Всё из-за Витамина, - бурчал он. - Торгаш. Перед тугой кредиткой сама любезность, а когда я, простой трудяга, заглянул на огонёк, стружка с него так и посыпалась. Откуда он знал, что в кармане у меня одни медяки? Будто я крапленый. Сам шулер. Друг называется, а Лагуна, как на грех, возьми и встрянь. Тоже мне, покровитель лавочников с большой дороги.
  - Витамин не такой, - сказал я.
  - Да знаю я. Но мы же собрались расслабиться, поиграть. Рубить сплеча, но вполсилы. Я не прочь кое-что изменить в себе. Но был не в состоянии. А здесь, говорят, это возможно. Здесь, говорят, это как-то устраивается. У меня тоже есть мечта. Только наоборот. Мне в семье нельзя быть злым. А так хочется попробовать, каково это? Титанически хочется поскандалить, а невозможно. Я этого никогда не сделаю. А так хочется. Выразить все, что накипело. Посмотреть, как это. Ненадолго. Понарошку. Прямо душа просит. Это будет истинный праздник. И потом можно вернуться к моей обычной серой жизни. Она у меня не такая уж и плохая, но пресная, чего-то не хватает. А так что-то встанет на место, щелкнет. Я буду точно знать, как это скверно, и мне ничего такого больше не захочется. А с куклами всё можно. Воздушным шарикам - попутного ветра! До встречи в отеле!
  При последних словах лесоруба на лице Мифа мелькнул карикатурный ужас.
  Благополучный, по всеобщему мнению, и тем самым неугодный семьянин Бум скрылся за воротами.
  Это было несправедливо. Как можно реагировать на несправедливость? Еще большей несправедливостью сразу или в той же степени преувеличенной справедливостью потом? И во что это выльется. Вот задача... Несмотря на внешний авантюризм, Бум был человек глубоко порядочный. Мог и обидеться.
  Мы нашли комнату, где уже по-свойски расположился Шеф. За столом белокурая женщина что-то писала скрипучим пером.
  Перекрасившаяся Экзотика расправила лист. Некоторое время она изучала нас.
  - Если их почистить... Мини! Ну-ка, займись делом.
  Взгляды, которые бросала на нас служанка, свидетельствовали, что мы и так годны, хоть куда.
  В честь рождения наследника намечался грандиозный банкет. Рабочих рук не хватало, и хозяйка спешно подбирала их из числа молодых туристов.
  После все смогут досыта, что немаловажно, наесться. Это было мудро со стороны хозяйки постоялого двора, заправлявшей пиром, так как по случаю торжества такого масштаба извлекались самые дорогая посуда и украшения, на сохранность которых в противном случае трудно было рассчитывать.
  Но самым заманчивым для всех была возможность побывать в салоне, хотя бы временно и в таком качестве.
  С лица Мифа не сходила свойственная, как я уже заметил, ему загадочная улыбка.
  Нас повели в оранжерею. В ней орошались куклы из разных мест.
  Хозяйка, завидев нас в новеньких облачениях, нежнейших шелковых рубашках и высоких сапогах, восхищенно замерла - она была уверена, что таким образом угодит прачке.
  В ожидании, когда нас позовут, мы провели время, разглядывая домино. Миф оказался совершенно неазартен. Игра мало занимала его.
  Под вечер Экзотика повела нас в салон. Он был недалеко, за пустырем, поросшим травой. Хозяйка нырнула в какую-то низкую калитку, а мы за ней.
  Экзотика прекрасно знала все ходы, а их в салоне, видно, немало.
  Мы еле поспевали за деловитой хозяйкой ателье, которая, придерживая платье с двух сторон, уверенно поворачивала то вправо, то влево. Караулы, иногда возникающие на пути, беспрепятственно пропускали нас с ней.
  В салоне нам отвели комнату.
  Как только шаги Экзотики стихли, Миф с наслаждением вытянулся на кровати и быстро уснул, натянув шляпу на глаза.
  Я выскользнул из комнаты. Коридоры были пусты, а когда я заслышал чьи-то шаги, то завернул в один из бесчисленных боковых проходов.
  Салон был сырой и громоздкий. Окружающая обстановка действовала угнетающе. Сменялись коридоры, чередуясь с пустыми и молчаливыми комнатами.
  Говорят, именно в таких местах водятся гномы: миниатюрные, шаловливые, с озорными жалобными глазами. Если повезет, даже в сумерках можно увидеть, как мелькнет что-то огненно-рыжее и исчезнет.
  В центральной части на меня уже не обращали внимания. Суматоха, предшествующая столь обширному мероприятию, уже началась.
  За сплошными тяжелыми завесами, где, по моим расчетам, должны были быть служебные покои, послышался детский плач. Я склонил голову. Что-то не то...
  Мне не сразу пришло в голову, что захлебывается плачем именно то существо, в честь которого весь переполох.
  Плач стал более приглушенным, и я прошел сквозь ткань.
  Мим вскинула голову, увенчанную диадемой.
  - Приветствую тебя, моя звезда!
  - Здравствуй, Пик! Ты непредсказуем! - Мим, если мне не изменяло зрение, даже просияла. - Как ты меня нашел?
  - Пустяки. Когда все равны, это несложно.
  Мим подбежала к двери, прислушиваясь.
  - Малыш никак не засыпает.
  - О! - сказал я. - Как трогательно.
  Она подошла ко мне и положила руки на плечи, сняв диадему.
  - Наконец-то мы вместе. Да, Пик?
  - Ладно, отпусти меня. В любую минуту может войти бренд.
  - Он стар и немощен. Он решит, что ты реквизит.
  Я пожал плечами, крутя в руках ее диадему.
  - Вряд ли.
  - И потом, ты мой избранник. Тебе это известно?
  Я кивнул.
  - Сам бренд должен был получить письмо. Ты беден, но знатен. Или наоборот? Так?
  - Знатен, но беден.
  - Что-то в этом роде. Все, что тебе досталось в наследство. Тебе здесь нравится?
  - О, да. - Я немного оживился. - Это здорово. Один парень, охотник - мой приятель. Мы уже подружились.
  - Да. И мы сможем проводить все время вместе, - подхватила Мим. - Ты мой кумир. - Она заметила мое удивление и поправилась: - Кучер.
  - Кучер? Как интересно.
  - Ты не рад?
  - А должен? Да нет. Ничего. Кучер!
  - Ты же гонщик. Все логично. Штамп вот рвался в казначеи. Пускай проявит себя шутом, и ясно станет, какой он казначей. А кем бы ты хотел быть?
  - Не знаю. А! - Я прищелкнул пальцами. -Этим... виночерпием.
  Мне всегда хотелось не то, чтобы всех объединить, а чтобы все продолжалось. Чтобы праздник продолжался.
  Потому что, когда праздник заканчивался, мне всегда становилось невероятно грустно.
  - Но это же одно название. Я...
  Я прислушался.
  - Сюда идут.
  Мим убрала руки, и одновременно с этим вошел седовласый Кредо с тонкими ногами, обтянутыми трико.
  - Моя дорогая... - сказал он, приближаясь к Мим и целуя ее в лоб. - А это кто? А, кажется, знаю. Но разве его место здесь? - Бренд нахмурился.
  - Он зашел засвидетельствовать нам свое почтение, - сказала звезда.
  Наверно, я стоял в достаточно вольной позе, потому что тиран довольно долго разглядывал меня.
  - Хорошо. Пусть уходит.
  Звезда с надменным видом сделала мне знак рукой. Чтоб, мол, убирался.
  Я стиснул зубы, выдавил улыбку и спиной попятился к занавесам, потом, спохватившись, сделал поправку на дверь.
  А где же, интересно, мое место, впервые за все это время подумал я.
  Бренд мне не понравился. Вредный старикашка, решил я.
  Я очутился в какой-то пустой комнате и намеревался выйти, когда в углу, отгороженным ширмой, кто-то завозился. Я отдернул ширму.
  В по-королевски шикарной люльке с позолотой лежал спеленутый младенец. Он уже не плакал. Во рту ритмично двигалась соска.
  В нем отчетливо проступали все черты родителей. Было что-то в этом. Как расшифровка.
  Мы смотрели друг другу в глаза, и по загривку у меня пробегали мурашки. Вот вы какие, подумал я.
  Может, лучше его спрятать? Так, чтобы больше не искать. Я представил себе Лагуну с младенцем на руках.
  Я шел по коридору, и чья-то сильная, цепкая, как лапа леопарда, рука увлекла меня в пустоту ниши так быстро и ловко, что я вспомнил о сопротивлении, лишь оказавшись лицом к лицу с дерзким незнакомцем - невысоким, ладно скроенным пареньком с оживленно блестящими даже в полутьме глазами.
  - Ядро! - ахнул я.
  - Пик!
  - Вот это да!
  Нам не сразу удалось сосчитать, сколько мы не виделись. Как всегда, у Ядра был немного заговорщический вид.
  Поначалу нас охватывал беспричинный смех. Потом мы немного успокоились.
  Солдат с уважением отозвался о полигоне, на который мы попали.
  - Но это просто аттракцион, - сказал я.
  - Все по-настоящему, - серьезно сказал Ядро. - И характер у местных гибридов колоссальный. Глотку перегрызут. А кладка! На века. Как Шедевр справится? Не кубики из конструктора. Он любит напролом, как танк. Прямой наводкой. Всем рискнет, пожертвует.
  - Постарается. Он сильный. И калибр подходящий.
  - Н-да?
  - Кладка разойдется.
  - Вот агрегат! - восхитился Ядро. - Никакой липы. Что я хотел сказать... У них что, и дети рождаются?
  - Нет, конечно,- сказал я и повторил неуверенно: - Это просто макет. Здесь нет эволюции.
  - Ага. Есть завязь, но ничего не произрастает. Вечнозеленые деревья. Я-то подумал.
  - Нет, листопад будет. Хочешь посмотреть на увядание?
  - Не очень... - Ядро почесал затылок.
  - Здесь не все сделано, - напомнил я.
  - Само собой. Я в курсе. Не все подряд. Почва там и всякое другое. Как помост в музее. Как фон, с которым все замаскированно сливается в одно целое, пока не приглядишься. Зеленая лужайка - коварная топь. Чем ярче колер, тем опаснее плакат. Учти заповедь. Бабочку тронул - узор исчез. А был так красив.
  - Может, если красиво, не трогать?
  - Не морочь голову. Это эксперимент. Опыт. В собственном празднике никто не смеет стоять над душой. Ты свободен, предоставлен сам себе. Все можно. Трогать, щупать, кусать. Не в музее. - Он примолк. - Узор потом появился. Феномен. Тоже... красиво. Конечно, бабочек не напасешься.
  - А узоров, значит, хоть отбавляй.
  - Все равно, меня не проведешь. Это как у нас, в армии. Все будто понарошку. Сначала. Форма, команды, должности. Маневры всякие. Условный противник. А под этим соусом война всерьез. Когда Шедевр выложил мне все, во мне что-то перевернулось. А что? Человек взрослеет, костенеет, обрастает всякой дрянью, как днище корабля, слой за слоем, и все меньше ему хочется праздника. Делать что-то просто так, без цели, без связи. Ты не представляешь себе, что происходит в больших городах. Собрались, как в муравейниках, ничего прямо так не делают, все только друг через друга. Все хотят сплотиться, любой ценой, любыми средствами. Перекрыть одной ущербностью другую. Или совместить, сочленить их, как зубчики колёсика, которое тут же завертится, покатится само. Но просто так никто в себя гостей не впускает. Поэтому - расцвет услуг! Все делается исключительно для удобства, с каждым разом становится предупредительно лучше, безупречней. Люди стали избалованы, совсем не терпят неудобств. Что человеку надо? Покой? Тогда не было бы войн. Армий. Помнишь, как я угодил в войска? Метод не терпел спорт. Испортил мне карьеру, но не открыто, втихомолку. Улыбался. Всегда хотел быть хорошим.
  Ядро соскучился по нашим беседам.
  - Может, он хочет быть хорошим? - предположил я. - Просто не получается. Не удается.
  - Э-э... - Ядро повел пальцем. - Не надо! Ты, это, не путай! Это ненатурально. Трафаретных вещей в городе завались. Девать некуда, - понесло Ядра. - Зачем создавать, держать столько похожих вещей для одной цели. И ничего универсального. Полноценного. Не все нужно. Перебор. Расточительство. А лишнее - куда? И все материальное, твердое, упрямое. Их легче выкинуть, чем чинить. Что от них зависеть? Как надо, уже не перекуешь. Как и самозванку природу. Погостил у Шедевра, сыт по горло. Сплошные лифты, эскалаторы, будто все на протезах. Искусственное вещество модели пластично, послушно. Лепи, что хочешь. Потому и попал сюда, на шоу. А что? Механическая модель, простая, ясная, хоть и на связи с праздником держится, - закадычный друг мой, но и техник поневоле поморщился. - Но ладно, праздник, это так, между прочим, лишнее, а главное, незыблемое, прочное, сразу видно. Механизм - дело надежное, на него можно положиться. Твердыня. Скользи себе по поверхности, не вдаваясь в суть, отдыхай душой. Модель - это удобно.
  - Значит, тем, что между, можно пренебречь... - задумчиво сказал я.
  - Между - чем?
  - Просто - между. Между вещами. Предметами. Явлениями. Деталями. Связью можно пренебречь.
  - Связью?
  - Да. Взаимным расположением. Раскладом. Все можно потрогать, пощупать. А с этим как быть? С тем, что только намечается? - спросил я. - Обозначается.
  - Ерунда. Ничего между вещами, явлениями нет. Они же сами по себе. Отдельно. Это же механизм. Как автомат. - Ядро с удовольствием прищурился, вспоминая, видно, безотказное боевое оружие. - Нажимаешь на спуск, и началось движение - одна деталь непосредственно действует на другую, по цепочке. И никаких между. Между ничего нет. Есть только причина. И ничего в промежутке нет. Ни-че-го.
  - Но связь-то есть.
  - Ну да.
  - А ведь не было.
  - Да, связь появилась, когда все детали стали заодно. - Ядро повел глазами, как бы прослеживая естественный процесс. - Вместе.
  - А были просто так? Сами по себе?
  - Да.
  - И все произошло из-за связи?
  - Ну... да.
  - Из-за ничего, короче, - подытожил я.
  Я видел, что Ядро попал в тупик. Человек он, безусловно, неглупый, но с внутренней упертостью. Но и порассуждать любит. И сейчас он завелся на это.
  Ядро вообще-то малоразговорчивый, тихий, а незнакомых людей поведение сорвиголовы и вовсе настораживает - стоит присмотреться к его манере придвигаться близко, вплотную. Речь его при этом внятна, чрезвычайно тиха и задушевна.
  - В пруду рыбы! - сообщил он. - Размножилась без хищников. Вся одна к одной.
  - Рыба и есть одна.
  - Фу ты! Ловкий трюк. А я-то ловлю, ловлю.
  Там остался нетронутый уголок природы. Какая-то недоработка. Маленькая птичка сохранилась. Дождь сечет ее, буря раскачивает ее гнездо, сама - всполох, искорка жизни, дунешь - погаснет, а в наш салон ни ногой, ни перышком. Рядом очевидные тишь да гладь, а ничему не доверяет. Будто, невзирая на все явные неудобства, голод, холод, маету всю, лишения, что-то чувствует, совсем туманно, а словно точно знает, ждет чего-то от грубой, беспощадной на вид природы, вплотную приближаясь к ней, как нарочно подставляясь ей, у самой черты, раз за разом, поколение за поколением, несмотря ни на что, рискуя всем сразу. Или - или. Естественно, но... неправильно, - неожиданно заключил Ядро. - Будто хочет так впечатлиться, так, что дальше все пойдет, покатится само. Отку-уда? Природа сама пустая, как барабан. Пропади она совсем, ваша природа. Она же ничего не гарантирует, только обещает. Неконструктивная, несуразная какая-то. Неудобоваримая. Своенравная мелочь птичка эта, как и сама природа, а вроде сама простота. И какая силища, энергия в этой мелюзге. Казалось бы, доверься внешнему, как своему. Для жизни все барьеры кустарны. Ведь явно не дано ей больше, чем есть. И откуда что берется? Все живое в этой удобной простоте, ничего не имея заранее, высунув языки, оголтело носится за своим, лишь бы ни от кого не зависеть, на одном желании. А с ним пока не изведешься, не выйдешь из себя, не доползешь до края, выбившись из сил, своего не достигнешь. Сплошной каприз. С безропотными машинами иначе. Их надо заправить, зарядить, подготовить. Заранее. Но не в этом ли кроется и их великое лукавство? Жизнь всегда застает врасплох. Что ей можно противопоставить? Как ее упредить? Только чем-то очень искусно похожим на нее саму, одинаково неотличимым, но при этом уже принадлежащем тебе, оберегающему тебя.
  - Неужели только так? Ведь если так бояться соприкосновения с жизнью, она может и мимо проскочить. А если не жизнь, то...
  - Ничего страшного. Модель все сделает за тебя. Исправит, поправит. Сочтет. Но как это будет?
  - А я только что видел наследника.
  - Вот видишь, - непонятно сказал Ядро.
  - Самый обыкновенный ребенок.
  - Вот-вот. Звезда тоже самая обыкновенная? Красотку подобрали еще ту. Смазливая бабенка. Штучный товар. С изюминкой. Интересно, кто ее избранник? Бренд и его шайка уже издали указ изловить меня. Кстати, сегодня я наблюдал распродажу.
  Я приподнял брови.
  - Теперь ты понимаешь, о чем я? Тоже брендовый указ.
  - Кредо на такое не способен. Он не самодур. Гуманист.
  - Не выгораживай. Ты чересчур хорошего мнения об этих суфлерах. Ты со звездой знаком?
  - Немного.
  - А-а! - протянул Ядро. Служба в армии обострила его природную проницательность. - Ты не в обойме, как всегда. Без привилегий ты ей не пара. Может, я? Ловят ведь зачем-то. А Шедевр изображает странствующего ювелира. Представляешь? Бомонд почитает его, как чудо.
  Я снова изобразил на лице удивление.
  - Я тоже путешествую, - сказал Ядро. - По трубам салона. Начитанный Азарт чистит все. Вся сажа в дымоходе его. Столичный синоптик - мой друг. Первый доносчик. Тоже хлопотное дело. Нам-то что? Провиант есть. Хорошо под гору катиться. Хорошо, не в канаву нас поместили начинать свое восхождение. А Шедевр должен, как депеша, повсюду успеть, разнести все до самой платформы. Вот, - солдат протяжно зевнул, - канитель. Быть генералом. А мы - другое дело. Не держишь удар - держи дистанцию. Периферийное зрение всегда ярче. Может, Шедевр, как бы выразился наш несравненный Витамин, блефует? - задумался склонный к парадоксам противоречивый чемпион. - Изъян - место гиблое. Лом, хлам, тлен. Не акклиматизируешься. Только мы устраивали праздник. Всем прочим был противен запах, неприятен вид. Только мы находили его. А все остальные далеко стороной обходили. Табу. Изнанка. Даже не природа...
  - Мне нужно идти, - сказал я.
  - Конечно, - спокойно сказал Ядро.
  Шедевр с каждым говорил по-разному. Зачем он наплел Ядру про искусственное вещество модели? Хорош пластилин.
  Миф еще спал. Я улегся напротив. В дверь постучали.
  - Войдите! - крикнул я.
  Вошли прачка Нектар, шут Штамп и искусствовед Юбилей.
  Искаженная часть лица у брадобрея разгладилась, но сам он при этом взамен как-то весь зарос.
  - Вас нужно привести в порядок. - Для прачки внешность была незыблемым кредо. Завидев меня, она тоном пониже добавила, оправдываясь: - Дружок, немного грима никому не повредит.
  - Это так необходимо? - сказал я, трогая свою голую шею.
  - Да. Припудриться, подкраситься, постричься.
  - Скоро все останутся лысыми, - заметил я.
  - Угадал, - засмеялась Нектар. - Я всех, кого могла, постригла. Эти люди у нас были такие разные. К ним так трудно было привыкнуть. Хорошие манеры им никак не удавалось привить, - пожаловалась рафинированная эстетка. - А здесь я привыкла сразу. Куклы на лету все схватывают. Аскету Тугодуму бороду и усы поправила. Теперь он мой клиент.
  - Парики не отрастают.
  - Не знаю, не знаю, - с сомнением сказала первая модница. - По-моему, эти парики растут. Да они совсем не отличаются от людей. Может, это не куклы вовсе? Так не отличить. Вообще не отличить, - огорчилась Нектар.
  - Они неживые, - успокоил я ее.
  Проснувшийся Миф благосклонно воспринял заботу о своей внешности.
  Он охотно наклонял голову, когда его стригли, прикрывал глаза, когда его пудрили.
  - Терпеть не могу все самодельное. Латки всякие. Лоскутки. Как тут восхитительно легко! Какой стерильный воздух! Какая роскошная первозданная природа! - И Нектар снова рассмеялась, от удовольствия, что у нее все так хорошо получается. - Красота!
  Я вдруг увидел, что волосы не разрезались, а как бы распадались на части в определенных местах, синхронно, вместе с движениями рук, будто случайно, но безошибочно, и испытал легкое беспокойство.
  - Не пристало знати заниматься такой работой, - процедил сквозь зубы Юбилей.
  - Брось, - сказала ему Нектар. - Это так, хобби.
  - Хобби? - Юбилей чутко навострил мохнатые уши.
  - Так-так... еще штришочек... последний... достаточно... - приговаривала Нектар.
  - Наши дамы, - подхалимски сменил тон искусствовед, - любят красоту. Красота - это совершенство. - Он неожиданно подмигнул мне. Я нехотя улыбнулся. - Вы можете быть грубияном, как политик Тугодум, но выглядеть должны на все сто.
  - Чего - сто? - сказал я.
  - На все... сто, - покосился на меня живчик. В смышленом взгляде невежественного искусствоведа проскользнуло что-то.
  - К чему здесь... реверансы? - выдавил он.
  Штамп молчал, будто воды в рот набрал.
  - Вежливость, культура, прежде всего, в любых условиях, - тихо настаивала на своем прачка. Грубость политика огорчала ее.
  Вечером стали съезжаться гости. Первым подкатил упомянутый аскет, живущий дальше всех от города, но славящийся своим аппетитом.
  С тех пор как он простодушно справился о происхождении Офиса, писарь избегал родовитого феодала, как чумного.
  Политик был очень толст. Выбрасывая ноги в стороны, он подошел ко мне вплотную.
  - Ты кто?
  Я назвался. Аскет пошевелил топорщащимися остатками усов.
  - Я провожу вас, - предложил я.
  - Веди, - распорядился аскет и хватко взялся за мою руку. Я едва не выдернул ее.
  Столичный хлев был полон чудесных ароматов. Аскет задумался, выбирая место, и я потихоньку отмежевался от него.
  Боб, начальник столичной стражи, с худощавым лицом и орлиным носом, придававшим его облику вид необычайно хищный и в то же время благосклонный, сидел на подоконнике, бессильно свесив ноги.
  Изредка он вскидывал голову, подобно боевому коню, начиная дремать.
  Посреди хлева стояла большая льдина. Церемония её сервировки заканчивалась.
  Шахматисты стали медленно обходить стены, зажигая факелы.
  Один композитор некультурно нашептывал что-то на ухо балерине, а та хихикала, прикрывая рот рукой - для них нет ничего святого.
  Мне чудились хмельные крики настоящих баронов, гордые рыцари, высокомерные дамы, пестрая челядь, колдуны и астрологи, слуги и шуты.
  Факелы разгорались. Красное золото полыхнуло по дальним углам, вычерчивая слепые лица статуй в вертикальных нишах.
  Об подножия скульптур можно было отлично спотыкаться.
  Двери медленно раскрылись, и в сопровождении столичных дармоедов брендовая чета вступила в хлев. Толпа гостей почтительно расступилась. По мере продвижения бездарных особ их спины сгибались и разгибались.
  На разукрашенном лице прачки застыла надменная улыбка. Бренд придерживал ее изогнутую в кисти руку за кончики пальцев.
  Они заняли место во главе стола. Кредо, взобравшись на причудливый пень, как на трон, держа в руках высоченный инкрустированный кубок и слегка жестикулируя им, произнес речь во славу наследника свалки.
  Гости слушали. Это была городская знать: плотники, кузнецы, дворники, маляры, землекопы.
  Пиршество тянулось уже не один час, а никто и не думал вставать. Все благоухало из-за обилия специй.
  Лилось молоко, аппетитно темнели яства, отблескивали серебром отделанные кубки, и тускло мерцали бронзовые вазы.
  Сытость развязывала языки, делала голоса сильными и звучными.
  Шахматисты меняли блюда, подливали йогурт, разносили деликатесы.
  Миф находился все время возле меня, бедного родственника, наблюдая за застольем. Может, он вовсе не робот.
  Шедевр большой шутник. Набор стандартных фраз, внешность - все. И не отличишь от человека. И наоборот. Шедевр прав, иные наши больше смахивают на истуканов, двух слов связать не могут.
  Для лучшего усвоения дичь была вульгарно пересолена и переперчена.
  - Как тебе это нрав... - я повернулся было к Мифу и умолк на полуслове.
  Вместо Мифа на меня лупоглазо смотрел с приклеенной улыбкой сантехник, составлявший рацион, похожий в профиль на птицу. Что-то было в его взгляде, как у брадобрея. Эдак они меня и разоблачат. С последующим сожжением на негорячем костре.
  В зале появились Ядро и Витамин. Они были переодеты в элегантные платья. Меня кто-то подергал. Рядом стоял недоросль Опыт. Он тоже был здесь.
  - Вас ждут в кабаре.
  - Кто? - не понял я.
  Вечный исполнитель многозначительно молчал, разодетый в какую-то немыслимую парчу. Всегда так ответственно ко всему относится. Сам не понимает, что творит. Винтик. Поэтому он ни при чем.
  Объявили танцы. Мим сразу пригласила меня.
  - Слушай, - сказал я тихо. - Ты хоть веди себя по-другому. Мы же должны начинать с нуля. Мы должны привнести что-то свое. Все заново. Притворяйся, что ли.
  - Что с тобой? - поинтересовалась она.
  - Ничего.
  - Ты что, разыгрываешь меня?
  - Не понимаю, о чем ты.
  - Ах, так. - Она прищурилась. - С нуля? Ну, хорошо. Ладно, приятель. Ладно.
  Опять эти простонародные нотки. Откуда? Поговорю с ней, подумал я внезапно. И все объясню.
  Мим молча отошла. Вдруг она заметила Мифа. Она не в силах была отвести от него глаз. Я не мог дождаться следующего танца с ней.
  Танцы исполнялись под заунывную музыку, звуки которой поднимались под высокие мрачные своды салона, унося вглубь веков.
  Я слегка прижал Мим к себе.
  - Ты с ума сошел, - вспылила Мим, но так, чтобы никто не слышал. - Успокойся.
  - Хорошо, - прошептал я ей на ухо.
  Она примиряюще помолчала.
  - Ты не понравился бренду. Не показался. Как всегда.
  - А звезде?
  - А твой друг - да, - сказала Мим, сделав вид, что не расслышала.
  - И звезде?
  - Да, - сказала Мим. Непонятно было, шутит она или говорит правду. - Кто он? Познакомь нас. - Она попыталась сказать это как можно небрежнее.
  - Ну, - процедил я, - ты тоже. Держи себя в руках. Не на молодежной вечеринке.
  - Что?! - Она округлила глаза. - Да как ты смеешь...
  - Спокойно, моя звезда. Все, что в моих силах - это представить его вам.
  - А... хорошо. В таком случае - представь-ка его мне.
  - Изволь, - сказал я и повторил: - Все, что в моих силах.
  Танец окончился, и я подвел звезду к месту, где стоял Миф. Он стоял с задумчивым видом, сложив руки на груди.
  При виде приближающейся звезды он изменил позу и поклонился.
  Танцующие вокруг нас подпрыгивали на прямых, будто негнущихся, как ходули, ногах, наклоняясь, как маятники, во все стороны, иногда задевая нас.
  Мы сместились вплотную к столу. За ним остались лишь Витамин, Ядро и Опыт. Сластены лакомились вкуснейшим тортом, набивая им рты, косясь по сторонам. Я не был уверен, что они вообще приглашены.
  Я стал рассказывать, как Миф спас меня от поэтов. Мим слушала, широко распахнув глаза. Потом она перебила меня, обращаясь к Мифу.
  - Мне кажется, я вас где-то видела.
  - В самом деле? - сказал Миф. Он держался вполне непринужденно.
  - Вы не из города?
  - Он из леса, - с мстительным удовольствием просветил я звезду.
  Она едва взглянула на меня.
  - Там, кажется, неподалеку есть театр, - сказала она.
  - Там никто не живет, - снова встрял я, уже с другого бока. - Одни статисты. Заметишь - исчезнут.
  Мим не обратила на мои слова никакого внимания.
  - Пойдемте, - сказала звезда. - Я покажу вам свою репутацию.
  Миф сразу шагнул за ней, а я замешкался. Повторного приглашения не последовало.
  Мне казалось, что все смотрят только на меня. И уже сам был не прочь исчезнуть.
  Витамин ухмылялся с набитым ртом. Ядро тоже уплетал торт с каким-то сарказмом.
  Я вернулся в отведенную нам комнату. Она была пуста. Не нужно было оставлять их вдвоем, подумал я. Но что я мог сделать?
  Некоторое время я вглядывался в маленькое окошко, через которое просматривалась гряда городских крыш.
  Дверь распахнулась, и на пороге появился Миф. Увидев меня, он расплылся в блаженной улыбке и стал собираться.
  - Ты куда? - спросил я.
  - Мне предложили остаться в салоне.
  - Кто, звезда?
  - Нет, сам бренд. - Он подошел к зеркалу и стал разглядывать свое лицо. Оно было очень мужественным. Даже слишком. Глаза у Мифа были очень выразительные.
  Потом он перестал себя изучать и предложил развлечься. Оказывается, он договорился о встрече с двумя стюардессами, благородно не забыв обо мне, и они будут ждать нас.
  В этом я не сомневался. Нет, он отличный малый, подумал я почти растроганно.
  - И звезда, - сказал Миф. - Она назначила мне свидание. На крыше. Там никогда никого не бывает, - пояснил он мне.
  - Да? - сказал я. - По-моему, удобный случай.
  - Не будем торопить событий, - рассудительно сказал Миф. - Я хочу познакомиться с ней поближе. Как ты думаешь? - И он подмигнул мне, как это принято в таких ситуациях.
  Я равнодушно пожал плечами.
  - Тоже удобный случай.
  Пользоваться моментом - это так естественно.
  Нельзя прерывать действие - как сон в детстве. Больше он не вернется. Но если сон плохой?
  Миф ушел, а я, бросившись на кровать, бессильно стиснул зубы. Я ничего не понимал. Что происходит. Как хорошо, когда все видно, как оно шито белыми нитками, и как страшно, когда слащавый кисель.
  В комнату заглянул дирижер.
  - Бренд объявил о начале концерта.
  - Какого еще концерта? - сказал я.
  - По стрельбе из лука. Наш бренд, - с уважением сказал дирижер, - большой любитель оперы. Вам нужно идти.
  - Хорошо, хорошо, - сказал я.
  - Для метания стрелы требуется настоящее искусство, - сказал дирижер. Он не уходил.
  - Прекрасно, прекрасно, - сказал я, выталкивая его за дверь. За последнее время я вполне набил руку в этом искусстве.
  Я закрыл дверь и задумался. Они же там, вдвоем. Не додумав, я почти бегом бросился наверх.
  Миф, одетый в плащ, стоял спиной, прислонившись к стене, а Мим стояла вплотную к нему, подняв лицо.
  Миф сразу увидел меня, но даже не повернулся. Да, в таких случаях все меняются. Становятся эгоистами.
  - Ну что еще? - недовольно сказал он.
  - Бренд, - я с трудом сдерживал дыхание, - объявил о начале концерта по стрельбе из лука.
  Сказав это, я стал спускаться.
  - Нужно идти, - вздохнув, пробормотал обязательный Миф.
  Как просто, ошеломленно подумал я о модели.
  Мим безучастно молчала, затем порывисто скрылась.
  - Нужно идти, - напомнил я. - Концерт.
  Миф заозирался и даже, сделав шаг, заглянул в соседний коридор, нет ли кого. Я продолжал спускаться, и он был вынужден пойти за мной.
  Мы шли пустыми коридорами. Миф, видно, все вспоминал о сорвавшемся свидании, но постепенно походка у него становилась все увереннее, как у человека, отбросившего сомнения. Он был отличным стрелком.
  Все столы были сдвинуты к стенам. Гости сгрудились в углу.
  Бренд собственноручно устанавливал мишени. Луки были свалены в кучу, и мы принялись выбирать себе оружие.
  Бренд забрался в свое кресло и хлопнул в ладоши. Это был знак к началу состязаний. Гости, предвкушая предстоящее зрелище, зашевелились.
  С десяток юношей отстрелялось без особого успеха. Недозрелое яблочко, повисшее в центре мишени, оставалось нетронутым.
  Расстояние, нужно сказать, было изрядное. Подошла очередь Мифа. Он не без щегольства отставил ногу и медленно, со знанием дела стал оттягивать тетиву.
  Яблоко скатилось, проткнутое стрелой. Та же участь постигла и другое.
  Друг-соперник самоуверенно оглянулся на меня. В зале появилась звезда. Увидев ее, Миф долго пристраивал стрелу, готовясь к последнему, решающему выстрелу.
  Он очень старался, посмотрел на звезду, и рука у него неожиданно дрогнула, в самый последний момент, так, словно кто-то подтолкнул ее ему, и он... промазал.
  Стрела описала причудливую дугу, вонзившись далеко от сцены.
  По залу пронесся гул.
  Я взялся за свой лук. Ложе приятно холодило руку. Я прищурился. Цель была видна с трудом. Сейчас я им покажу, подумал я. О том, что в середине мишени яблоко, можно было только догадываться.
  Я пару раз примеривался, каждый раз опуская оружие и расслабляясь. Меня подмывало глянуть на звезду. Голову так и разворачивало, но я удерживал ее прямо, изо все сил, аж шея задеревенела. Необходимо было попасть. Быть точным. Любой ценой. А если нет? Я не покажу себя. Никто меня не заметит больше. Проигнорируют.
  Но это все равно нечестно. Что-то мешало мне. Вернее, недоставало. Малости.
  Ну что ж, все должны быть в равных условиях. Без уловок. Я встретился глазами с Мим. Вдруг все ушло в сторону. В зале установилась неестественная тишина. В ушах зазвенело. Больше я ничего вокруг не замечал. Я прицелился. Руки налились тугой, послушной силой. Сближаясь с растущей целью, стрела была будто связана с ней, и я был уверен в своем попадании, еще до того, как отборные яблоки начинали глухо скатываться в полной тишине зала, пристукивая стрелами, как черенками. Все три стрелы попали точно. В самую сердцевину яблок. Будто кто-то направлял мою руку.
  Напряжение, овладевшее мною сразу после этого, было велико. Я отошел в сторону. Руки подрагивали. Я приставил лук к стене. Он начал скатываться, и я поправил его. Раздались аплодисменты. Бренд с кислой миной объявил меня победителем. Подошел Миф, чтобы поздравить меня победой.
  - Что будем делать? - тихо сказал он. - Пора действовать. Больше тянуть нельзя.
  - Когда?
  - Спроси ее сам. Она интересовалась театром.
  Запомнил, подлец.
  Наступила ночь. Я вошел в спальню и остановился у окна. Мим замерла на кровати, отдыхая. Она следила за мной одними глазами.
  - Не думал, что выиграю, - сказал я. - Как-то уж очень просто все получилось. Будто нарочно кто-то все подстроил. А ведь Миф охотник. У него твердая рука.
  - Да. Я рада за тебя. Ты, оказывается, умеешь добиваться своего. Прямо как машина. Не даешь сбоев.
  Чем-то она была недовольна.
  - Надо проверить охрану, - сказал я первое, что пришло в голову.
  - Да. Иди.
  Я прикрыл за собой дверь. В салоне стояла тишина. Странно, подумал я.
  Я заглянул в соседнюю комнату. Там, безмятежно посапывая, спал младенец. Я вздрогнул. Сбоку неподвижно застыла фигура няня. Я попятился.
  Все люди в салоне были неподвижны.
  Я приблизился к парочке, укрывшейся под пролетом лестницы. Они целовались. Глаза девушки были закрыты, а юноша таращился в угол, обхватив ее за плечи.
  Я подошел к ним вплотную. Они были теплые и дышали.
  Все, на кого я натыкался на своем пути, были теплые и дышали, слабо покачиваясь, будто в такт ударам своего сердца, они колыхались, как в подводном царстве, и не падали, в любом положении, как марионетки, удерживаемые сверху невидимой нитью.
  Наверно, весь город пребывал сейчас в таком состоянии.
  Миф спал. Я потряс его за плечо. Вначале он не реагировал, а затем резко, будто внезапно решившись, перевернулся на спину.
  Рука его при этом слабо шевельнулась. Он будто пытался защититься.
  Я поднялся в хлев. Яркий свет луны падал из окна. На полу валялись большие красные яблоки со стрелами в них. Бренд сидел, как влитой, на своем пне. Он сам походил на статую.
  Многие решили принять участие в модели. Но вовсе не исключительно из жажды подвига. Все ведут себя ниже травы, тише воды. Будто обретя, наконец, свою тихую гавань.
  Алхимик Гибрид перетирает неведомые травы и минералы, о звезде и не помышляет. Только бас Пузырь воет, как ошпаренный, совершенствуясь.
  Иногда у него здорово получается. Не всегда здесь все получается.
  Что же всех так привлекает в механической модели с ее застывшими правилами, где нет ничего для души, ни малейшего зазора, и почему так неуютно и плохо всем в реальном мире, таком просторном, разнообразном, ослепительно ярком, красочном, свободном?
  Что же всех так тянет сюда?
  На все готовенькое. Бурлящий вулкан страстей? Жаркое кипение чувств? Ураганный ветер странствий?
  Я вернулся в спальню.
  - Как тихо, - сказала Мим. - Неужели все спят?
  - Да, - солгал я.
  - Холодно... - сказала она.
  - Мим... - Я запнулся. - Давай уйдем отсюда. - Она взглянула мне в лицо. - Уйдем! - горячо сказал я. - Ты же ничего не знаешь. Они все неживые. Ты посмотри на них... Это... какое-то безумие. Поверь мне! - Я почти кричал. Она с испугом отпрянула. Я замолчал.
  - Ну и что? Успокойся, Пик. Это всего лишь модель. - Она произнесла это очень равнодушно, будто заученно. Она подошла ко мне и поцеловала. Увлекая, она потянула меня к застеленному ложу. Она легла. Я лег рядом. Я чувствовал, что что-то меня сковало. Она открыла глаза и в ожидании посмотрела на меня. Я ничего не испытывал.
  Возможно, я устал. От всей этой фальсификации. Мне ничего не хотелось. Я встал. В глазах Мим проскользнуло непонимание.
  - Я сейчас, - сказал я, и быстро вышел в коридор, и застыл там, как столб, не в силах пошевелиться.
  Я простоял так долго, уперевшись рукой в стену, пока в приоткрытую дверь не выглянула Мим.
  - Тебе плохо? - спросила она.
  Я приподнял голову. Я подошел и попытался обнять ее. Она, обхватив себя руками за плечи, отстранилась.
  - Не надо...
  Я натянуто улыбнулся.
  - Ты иди. Я сейчас вернусь.
  Она исчезла. Стиснув зубы, я направился к ней. Она лежала, укрывшись простыней, в полумраке звездной спальни.
  Я обязан воспользоваться счастливым билетом.
  Выходит, я учтиво выстоял очередь за шансом? Неуловимым, сказочным. Банально дождался убогого случая. Мы прижались друг к другу. Слабая искра пробежала по мне, угаснув.
  Чем больше я убеждал себя, что больше такой возможности может не быть, тем яснее понимал, что я равнодушен, и оттого, что Мим это тоже осознала, мне было не по себе. Как это нелепо.
  Мим уже все прекрасно поняла, но никак не выказывала этого.
  Я вновь коснулся Мим, но на этот раз она мягко отвела мои руки.
  Мы лежали молча, боясь пошевелиться. Я хорошо понимал, что сделать больше ничего нельзя. Переиграть. Сейчас ничего нельзя изменить, а что будет завтра, я не знал.
  Мим встала. Все кончено.
  - Поедем завтра в ландшафт аскетов? - сказал я.
  Мим разочарованно отвернулась.
  - Ты неисправим.
  - Помнишь, Миф рассказывал?
  - Это я рассказывала. Вы с Мифом хотите туда отправиться?
  - Да.
  - А в качестве кого буду я? - засмеялась Мим.
  Я молчал.
  - Эй! - обеспокоенно сказала Мим. - Что с тобой? Юнец!
  - Нет-нет. Ничего.
  - Извини. Просто мне стало немного смешно. А где твой друг? - спросила она, как ни в чем не бывало, расчесывая волосы.
  Она была очень красивой. Я потрясенно отступил, будто не узнавая ее.
  - Схожу, посмотрю, - пробормотал я.
  В салоне все продолжало пребывать в оцепенении. Ночь для сна, подумал я.
  Мифа в комнате не оказалось. Теперь я не знал, что и думать. Может, охотник все-таки стронулся с места, после того, как я его будил?
  И посоветоваться не с кем.
  В ателье люди спали вповалку, а иные стояли, замерев. Я окинул их беглым взглядом и направился дальше.
  Справа и слева тянулись дома с островерхими крышами. Я наугад толкнул одну калитку с овальным верхом.
  От пышно распустившихся в палисаднике цветов шел сильный запах. Некоторые, отдельные, избранные бутоны будто наращивались, насыщенно вспухали, косметически украшались, как в анимации. Зрелище было завораживающим.
  В прихожей слабо горела свеча.
  Я остановился посреди просторной гостиной. Дом принадлежал зажиточному горожанину. Сзади скрипнула дверь. Хозяин, с брюшком, совсем не сонный, в ночном колпаке и со свечой в руке, стоял в дверях.
  Вдруг из других комнат разом показались все домочадцы. Слипшиеся утробы двигались медленно, короткими шажками, дугой окружая меня. Нервы у меня не выдержали.
  Я рванулся к выходу, зацепился о половик и упал лицом вперед.
  Чья-то нога оказалась совсем рядом, у моих глаз. Кукле достаточно было согнуться и положить на меня общую руку.
  Что она, вероятно, и делала, но слишком медленно. Я сгруппировался и прыгнул за дверь. Я судорожно, с трудом переводил дыхание.
  В цветнике что-то зашевелилось, и я, подскочив, перемахнул через забор, минуя калитку, и споро пошел строго посередине улицы.
  Мне на плечо легла, как одушевленная, рука телесного цвета, будто какая-то особь обозналась, и я чуть не закричал.
  Это был Миф, закутанный в плащ.
  - Пикет, дружище! - сказал он. - А я вас ищу. Экзотика отправляет нас на рынок.
  - За... зачем? - Я никак не мог прийти в себя.
  - Салон снабжает рынок провизией. Рыбой и дичью.
  Торговый центр находился довольно далеко от города. Мы катили полем в фургоне. Светило солнце, высоко в небе щебетали жаворонки. Дорога петляла, теряясь у самого горизонта.
  Отоспавшись немного, я высунулся из фургона. Миф правил, молодецки сдвинув шляпу на затылок. Он бы не обманул ничьих ожиданий, с неприязнью подумал я.
  - Не хотел бы я жить в салоне, - сказал Миф.
  Я засмеялся.
  - Почему же?
  - Сыро, - серьезно отвечал Миф. Я с удивлением покосился на него. Он рассуждал. Просто так, сам по себе. - Но есть место и похуже.
  - Какое?
  Миф суеверно огляделся.
  - Отель. Там все съемное.
  Торговый центр выглядел пустым. Нас встретил старый седой молчаливый менеджер с выцветшими глазами.
  Он принял лошадей, указав, куда следует сгружать продукты.
  Мы стали вытаскивать мешки и оплетенные бутыли. Менеджер вскоре присоединился к нам, помогая складывать в погреб припасы.
  - Никто вам по пути не встретился? - спросил он, не глядя на нас.
  - Нет, - сказали мы с Мифом, разглядывая оставшийся в фургоне ящик, судя по виду, весьма тяжелый.
  Румяный старик отстранил нас и сам сволок его. Силенка у него была. Ещё какая. Почему-то я вспомнил широкоплечего Тюфяка. Да это же он и есть. Управляющий нового мэра. Все-таки я узнал его.
  При входе в погреб он наклонился и чуть не выронил ящик, еле успев перехватить край. Внутри что-то глухо брякнуло.
  Больше старик ни о чем с нами не разговаривал. Он скрылся за углом, а мы вошли в торговый центр.
  Я рассматривал витражи, темные, необычных оттенков. Миф потянул меня за рукав куда-то.
  Мы прошли турникет. Гул сотен голосов хлынул в наши уши. Торговый зал был полон. Агрономы и геологи, академики и продюсеры, вперемешку с домохозяйками, заполняли все проходы, так что яблоку негде было упасть.
  За кассой неподвижной горой стоял атлет в капюшоне, скрывавшем лицо. Даже издали было видно, как он огромен. Я вздрогнул, заслышав его голос.
  - И нет числа заботам, которые вы принимаете от ваших слуг. Они поят и кормят вас! Сколько бездомных согрел пастух Абсурд? Сколько душ спас аскет Тугодум? Сколько бездарей они вознесли на пьедестал? Они творят добро! Так покой им!
  - Покой... - прошелестело по залу.
  - На город! - воззвал рослый атлет. Из-за его спины лицедейно высунулся Лагуна, раздобывший где-то целый гарпун.
   - Им, значит, пир горой? Гусеницы ненасытные. На салон!
  Толпа возбужденно зашевелилась. Многие уже были с оружием.
  Да это же бунт, пронеслось у меня в голове. Но как же так? Жребий заодно с принципом? Против законной мечты?
  - Покой им... - как волна, нарастало в зале. Некоторые в ярости вздымали руки вверх и потрясали ими.
  - Они сидят на диете, когда ваши дети до тошноты объедаются деликатесами!
  Неправда, подумал я. Я был в деревне. Но, по-видимому, это был ораторский прием - каким-нибудь ярким образом усилить предыдущий призыв.
  - На город! На салон!
  - Нет! - Громогласный бас стал вдруг тихим и вкрадчивым. - Сейчас они пируют. По случаю рождения наследника. Ха! Вам бы этих миражей хватило на годы. Пусть насытятся. Это будет их последний пир. Поэтому вы сейчас преспокойно разойдетесь по домам. А когда они соберутся покинуть город, начнем! Тогда праздничный торт наш.
  - А как мы узнаем? Как мы узнаем, что делается в салоне? - спросил кто-то.
  - А вот они нам все и скажут, - кивнул на нас через весь зал атлет. - Сейчас они нам все скажут.
  Головы и спины медленно поворачивались, пока на нас не уставились сотни глаз.
  - Надо спросить их! - сказал кто-то.
  - Да, - сказал атлет. - Я сам их спрошу.
  Нас сопроводили в кабинет странствующего ювелира. Он уже ждал нас. Каменное помещение без окон напоминало келью.
  Я вошел первый. Обождав, пока двери закроются, атлет одним движением сбросил колпак, и передо мной предстал Шедевр, как всегда, коротко подстриженный. Он сел за массивный стол, нисколько не уменьшившись при этом в размерах.
  - Все менеджеры последовали за мной, - сказал он.
  - Ты хочешь поднять восстание?
  - Я? - удивился Шедевр. - Я хочу восстановить справедливость.
  - Это ты так называешь, - заметил я.
  - Сначала им нужен переворот. Потом они поймут, что равенство - путь к прогрессу.
  - Да, - сказал я. Если здесь в качестве реквизита есть справедливость, то почему бы не быть утопии. Правда - никому нет пощады. - И будет то же самое, что мы оставили.
  Шедевр сузил глаза и рывком развернулся ко мне. Расслабившись, он рассмеялся.
  - Ерунда... А пока - город падет...
  - ...и будет разрушен и разграблен, - в тон ему сказал я.
  - Разграблен - возможно. Иначе зачем моим молодцам рисковать своими шкурами. А разрушить его непросто. Не для этого он строился. Как тебе, кстати?
  Я тряхнул головой.
  - Нормально.
  - А люди?
  - Они тщеславны. Похоже.
  - Так, так, - с одобрением сказал Шедевр.
  - И потом...
  - Что? - жадно спросил Шедевр.
  - Я не ожидал, что все так будет.
  - Как? Выражайся ясней.
  - Я думал, что это будет как... в клетке с дикими животными, существами вроде неразумными, вроде как с предопределенными инстинктами действиями, но чужеродными, так что никогда не знаешь, что они выкинут.
  Шедевр слушал чрезвычайно внимательно. Я сосредоточился.
  - Потом я решил, что это будет как с двигающимися манекенами, они бы без труда производили бы впечатление настоящих. Чем дольше длится спектакль, тем больше веришь в происходящее. А они уже настоящие.
  - Вот! - радостно сказал Шедевр. - Вот именно! И меня это тоже поразило. Леса опадают, и остается сама жизнь.
  У двери глухо ударил колокол.
  - Обожди, - сказал Шедевр.
  Он вышел, на ходу накидывая колпак. Я походил по подсобке, потом сел за стол.
  Шедевр не возвращался. Я заглянул в стол. В одном ящике, будто огрызок, лежал глянцевый журнал, вещь здесь неуместная.
  Я пролистал журнал, и он сам собой раскрылся на развороте.
  Видно было, что его часто открывали на этом месте и так держали. Со страницы, рекламирующей мужскую одежду, смотрел Миф.
  Глубоко засунув руки в карманы модного маркого плащеца, он стоял вполоборота и являл читателям свой мужественный профиль.
  Появился Шедевр.
  - Что это? - спросил я.
  - Модель, - сразу ответил Шедевр. Он пытливо взглянул на меня.
  - Ты брал модели из журналов?
  - Приходилось... - неохотно сказал Шедевр. Он выглядел озабоченным.
  - Что?
  - Ничего. Все идет по плану.
  - Мне не нужно закрыть вам ворота? Или разбудить стражу? - пошутил я. Я бросил журнал обратно в стол. - Трудно, но можно устроить.
  - Нет. Все должно оставаться на своих местах. Не надо самодеятельности. Вечером, когда закончится праздник, подашь сигнал.
  Он передал мне современный мощный фонарик, который легко умещался в руке.
  - Давай, - сказал Шедевр. - Желаю успеха.
  Мы с Мифом без приключений вернулись в столицу и направились в салон.
  Странный, почти неуловимый запах преследовал меня. Вот и здесь тоже. Что такое, подумал я.
  - Мне кажется, звезде угрожает опасность.
  - Не надо преувеличивать, - сказал я. - Мы найдем шоу, и все встанет на свои места. Она благополучно вернется обратно. Разбойникам достанется гонорар. Поэтам - место под солнцем.
  Миф промолчал.
  - Купцы на постоялом дворе чего-то остерегаются. - В ателье говорят, что кто-то собрал счастливых старожилов. Их очень много, - сказал Миф.
  - Но в городе все спокойно, - возразил я. Он ничего не понял из того, что видел в монастыре. - Никто ни о чем не помышляет, кроме как о жирном зажаренном каплуне к ужину.
  - Купцы всегда все узнают первыми. Кошелек им дороже, чем жизнь, - резонно заметил Миф.
  Умываясь, я поднес руки к самому лицу. Тонкий, едва уловимый аромат. Запах духов. Искусственный, его невозможно спутать. Когда мы с Мим были там, в доме. Как хорошо, что женщины не изменяют своим вкусам.
  И журнал в торговом центре, это ее журнал. И это она его так часто держала раскрытым на одной и той же странице.
  Из-за высоких дверей звездной опочивальни доносился энергичный голос.
  - Вам необходимо это надеть... почему вы так упрямитесь?
  Охрана в причудливых шлемах скрестила кии. Я еще раз, с выразительностью немого, сунул им под нос свою печать. Кии, дрогнув немного, раздвинулись.
  Я надавил на дверь, за которой старушечий голос с энтузиазмом упрашивал кого-то примерить 'брендовый наряд'. При моем появлении женщина с торчащими в разные стороны волосами замолкла.
  Вид у жены Абсурда был настолько дикий, что я с тревогой посмотрел в сторону звезды. Но та ничего не замечала, застыв перед зеркалом.
  - Привет, - сказал я, усаживаясь.
  - Нет-нет. - Она сделала вид, что не замечает меня.
  Мы проделали весь церемониал утреннего приветствия. Абсурдиха держала наготове платье для Мим. Она была похожа на ведьму. Мим знаком показала, чтобы я отвернулся. Мы обменивались казенными фразами, пока старуха не вышла. Я повернулся к девушке. Она была в странном платье, делавшем ее похожей на куклу.
  Я с грубоватой шутливостью попытался привлечь ее к себе, но это оказалось непросто из-за каких-то выступов, как спицы зонтика, придававших форму платью.
  - Не дурачься, - сказала Мим. - Сейчас что-нибудь сломаешь. Бижутерия очень ценная.
  - Починят, - заверил я её, умудряясь запечатлеть поцелуй на румяной надушенной щёчке. - Здесь такие мастера... Ты - моё сокровище.
  - Мне было так тоскливо, - пожаловалась Мим. - Бренд стар, скотник глуп, а мне скучно. Мне почему-то часто становится страшно. А тебя рядом нет.
  Я погладил её по плечу. Платье мешало даже стоять рядом.
  - Так мы идём сегодня? - спросила Мим.
  - Куда?
  - Осматривать театр с реквизитом. Ты что, забыл?
  В спальню вошёл Фат. Вернее, скотник.
  - А, это вы! - Как истинный дипломат, он сразу нашёл нужный тон. - Давненько вас не было видно в салоне. - Он постукивал веником по руке. - Пренебрегаете своими обязанностями?
  Я приобнял Мим за талию.
  - Свои обязанности мы знаем.
  Мим усмехнулась, и я загрустил.
  - Я тоже был в предместье, - сказал Фат. Он повсюду совал свой нос. Ему никто не препятствовал, не возражал в ответ на его самые нелепые указания. - Там замечательно. - В окрестностях мало что было. Я почувствовал безотчетное уважение к целительному, как факт, чужому мнению, непонятно на чем основанному, но не являющемуся фантазией. Я твердо знал, что он не прав, но это почему-то не имело значения. - А бренд уже вернулся с деревенских похорон. Эти разговоры о намечающемся бунте...
  - Думаешь, слухи?
  - О, разумеется. Имеются шайки пожарников, жгут костры на равнине.
  - Зачем? - спросила Мим. - Жгут костры.
  - Греются, - доходчиво пояснил Фат. - По ночам. Низменные инстинкты. Надо будет принять меры. Распустились, лицедеи.
  В спальне показалась подруга Шедевра.
  - Всё готово, - проворковала Роза нежнейшим голоском.
  Мим вздохнула.
  - Идёмте. Пик, ты обожди немного.
  Настроение у меня испортилось окончательно.
  Хлев был снова полон. Фат, как скотник, шел рядом со звездой. По мере продвижения звезды все склонялись в почтительном поклоне. Она заняла свое место рядом с брендом и прачкой.
  Столы по периметру были накрыты, и гостям оставалось только рассесться. Кредо вдруг сумасбродно хлопнул в ладоши.
  - Танцы! - гортанно провозгласил он.
  Я уловил на себе взгляд цирюльника Юбилея. Искусствовед по-свойски подмигнул мне. Он был с чувством юмора, в отличие от шута.
  Все с разочарованием выстроились в две шеренгу и повернулись лицом друг к другу.
  Кое-кто не сдержался и метнул в сторону Кредо гневные взгляды, не в силах обуздывать аппетит.
  Кредо это было все равно. Обычно взвинченный, он был мрачен. Не тянет виртуоз. Где его воображение? Поминки не взбодрили его.
  Танцующие разделились на группы. Очертания этих групп менялись, как в калейдоскопе. Взявшись за руки, танцоры мозаично образовывали различные фигуры. Мим несколько раз подходила к Мифу, и всякий раз он учтиво улыбался, брал ее за талию и кружился с ней. Я не подозревал, что Мим так любит танцевать.
  Миф обращал на себя внимание. Пропорционально сложенный образчик, он легко передвигался по залу.
  Вот для чего нужны были танцы в древние времена. Чтобы выявить физические недостатки возможных брачных партий. Как спортивные игры.
  И в самом деле, некоторые пируэты были так сложны, что невольно наводили на мысль о какой-то другой задаче, помимо эстетической.
  Мим вернулась на свое место. Ее глаза блестели. Она обернулась на меня раз, другой.
  - А он красив, да? - Сказав это, она покраснела. Но за румянами это было почти незаметно.
  - Он классно дерется, - сказал я.
  - Да? - обрадовалась Мим.
  Пышные костюмы обезличивали их обладателей. Сидя за столом на правах родственника, и, наверно, в какой-то степени фаворита звезды, во всяком случае, для посторонних глаз, я увидел лица вблизи.
  Тугодум, привстав, стал разламывать истекающего соками ягненка.
  Все вокруг неловко орудовали столовыми приборами. Аскет выкусил кусок и зажевал, чавкая, как боров. Губы у него залоснились. Он и не думал отирать рот, хотя бы изредка.
  Некоторых я знал. Например, худощавого Вектора, сидящего невдалеке, я принял сначала за неглупого, образованного человека, но меня здорово озадачила его манера пропускать все ответные реплики мимо ушей.
  Он тактично ушел от обсуждения своих любимых - я об этом был осведомлен - охотничьих лягушек, да так, что я стал выглядеть навязчивым. Он будто не воспринимал меня как достойного собеседника.
  Так, бывает, пьяница разговорится со своим собственным котом, и ему кажется, что он его высокомерно слушает, а на следующий день ему еще и стыдно становится за свои откровенность и словоохотливость.
  Буйные ароматы исчезли. Такой щучий жор не требует никаких приправ для возбуждения вялого аппетита.
  Политик опережал всех, планомерно очищая свой участок, и куда он только мог дотянуться, а тянулось его естество во все стороны, налегая, как ледокол, брюхом на нетающий стол, сметая крошки, загребая кушанья, как ковшом, выказывая при этом чудеса гибкости и подвижности, никогда не объедаясь при этом.
  Это было ужасно. Где гости, где хозяева, не разобрать. Они действительно не были людьми. Но были настоящими.
  Они поглощали пищу с такой реальной жадностью, что мне пришлось глубоко задуматься. Так едят только предельно изголодавшиеся.
  В гостях нужно соблюдать этикет. Как будто еды никогда не видели. И впрямь, как впервые. Настоящее должно радовать. Чем его больше, тем лучше.
  Но почему зрелище пирующих кукол так угнетает? Ведь все по-честному. Точь-в-точь. Не точность, а сходство должно пугать. Все огибающее, мерцающее. А оно, наоборот, вызывает ликование - в искусстве и в жизни.
  Знакомое, привычное, свое. Зачем искать другой путь? Мучительно идти по нему, напрягаться, преодолевать сопротивление безмолвной, бездушной среды - так замечательно.
  Слиться со стихией. Если ты все-таки все одолеешь, это настоящее будет принадлежать тебе. В действительности.
  А если нет?
  Мим, благосклонно улыбаясь, знаком пригласила Мифа. Он, который незамедлительно откликался до этого, подсел, будто нехотя.
  - Какое общество! - сказал он мне тихо.
  Пламя камина отбрасывало на мрачные стены уродливые тени.
  Аскет громко икнул. Дамы осовели и помаргивали, как сонные куры.
  Я немного опьянел. На меня смотрел Абсурд. Пастух Абсурд. Он прикатил со своего пастбища.
  - Что за торжество... - сказал он. - Да это тот самый кумир!
  Сам бренд, вскинувшись, посмотрел на меня.
  - Но, но, - сказал я.
  - Что это значит, пастух? - холодно сказала звезда. - Пикет - мой кучер.
  - Пикет? - сказал пастух. - Я обознался.
  Я криво ухмыльнулся. Абсурд наплел своей престарелой женушке с три короба про служебную необходимость быть порознь и сватался к самой Дар.
  - Как здоровье пастушки? - спросил я.
  Абсурд не возмутился, как ему полагалось. В сущности, кроме меня, никто не знал, каков он. Все считали его хорошим.
  Он задумчиво смотрел на меня. Я, хлебнув хорошенько из кубка, вероятно, наговорил бы ему всякого, но тут заметил, что бренда нет на месте.
  Вельможный Абсурд уже не обращал на меня никакого внимания. Он стал обладателем обширных владений, закрепленных печатью Офиса. Огреб, называется. Официально. Что может быть мерилом в искусственной стране?
  Вот его блистательная, высшая цель. Метод дорожил своим достоянием здесь, на чужбине, и решительно ни с кем больше не вступал в пустопорожние разговоры.
  Завладев, по сути, куском бывшей помойки, метод стал скрытен и дальновиден. Стал заботиться, как упырь, о своем здоровье, бросил курить.
  Ловко Шедевр его обманул. Провели гостя. Конечно, что им чужие советы? Им только свое подавай, как на подносе. Прижимистый Абсурд всегда приценивался к земельным участкам. Тайком. Считал, что должен выглядеть достойно.
  Старался, с грустью подумал я. Вынашивал, переживал. Для модели Шедевр прознал и про это. Но если плохой человек все время искусственно, через силу совершает хорошие поступи, то не все ли равно?
  А может, более того, еще лучше, пусть вымученно, рафинированно, но как-то выше, чище, отличней?
  И в пикантной ярко-зеленой лужайке нет ничего плохого. Просто красивее обычной. Разве это плохо?
  А если метод, в самом деле, хороший? Может, стереотип сложился. Скажем, у меня. И у других. Возвели напраслину. Я похолодел. Отношение у всех к Абсурду было двойственным.
  Нет, нет, мы все, вместе, не можем ошибаться.
  Аскет, против ожидания, не раскис. Отрыжка у него чередовалась с икотой. Вдруг кто-то запел, и он, пребывая в неподвижности, подхватил мотив, как ни в чем не бывало, нечленораздельно запел-загудел, флегматично прикрыв глаза.
  Мне было известно, что поместье его запущено, а дородный политик появляется сам по себе, как бы ниоткуда. Но среди других уже ничем не отличается от настоящего. Форма становилась содержанием.
  Вскоре все пели. Местная знать исполняла хором задушевную крестьянскую песню с несложным заграничным мотивом.
  Миф не пел, хотя, я уверен, хорошо знал слова этой песни. Поймав мой взгляд, он приподнял бокал, и Мим присоединилась.
  Миф пил умеренно, в отличие от меня. Я чувствовал, что набираюсь среди кукол.
  Я пошел на поиски бренда. Чучела поганые, подумал я. Я выразился культурно. Отличить, не отличить...
  С человеком вздумали тягаться? Я произнес это вслух и при звуке своего голоса остановился.
  Стены были влажными от сырости. Салон был каменный, построен на века. На века... Зачем?
  Я обнаружил Кредо в его спальне. Он забился, как в берлогу, в самый укромный уголок, за ширму. Я приподнял ее, и Кредо сжался, вдавился в стену.
  В таком состоянии он мог и броситься. Меня он совсем не признавал. В его глазах гнездился страх. Он даже зашипел от возбуждения, как кот.
  - Идите в зал, - сказал я ему. - Слышишь? Зачем ты сюда залез?
  Это было бесполезно. Глаза Кредо излучали страх.
  В другом углу рыдал от ужаса шут Штамп.
  Я вернулся обратно, наказав страже никого не пропускать.
  Гости были основательно на взводе. Я тоже.
  Мим разговаривала с Мифом. Не нужно ей с ним разговаривать, подумал я.
  - Вы так хорошо танцуете...
  - Вам это кажется удивительным? - Брокер призывно прищурился.
  Я не верил своим глазам. Он явно считал себя неотразимым и определенно нравился ей.
  Надо будет поговорить с ней, подумал я с какой-то безнадежностью.
  Юбилей шутил. Куклы смеялись. Они смеялись так, что я усомнился в их происхождении.
  Я подозвал искусствоведа, как личность, напичканную знаниями.
  - У бренда ипохондрия. Дурно стало. Я распорядился, чтобы его не беспокоили.
  Я сел рядом со смеющейся Мим. Юбилей всех смешил каламбурами, а казалось, что все веселье исходит от Мифа. Такое всегда восхищало меня.
  Миф относился к разряду людей, способных произнести за весь вечер считанные фразы, и при этом оставить стойкое впечатление на редкость общительного и компанейского парня.
  Но сейчас он был на самом деле оживлен и мил. От близости звезды, от уютного вечера. Его устройство уверенно вступало в диалог.
  - Природа, - говорил брокер, - удивительная вещь. В ней есть место всему - и пене, и звездам. Звезды удалены от нас на неисчислимые расстояния, но я хотел бы дотянуться до одной из них.
  Меня вдруг кольнуло враждебное чувство.
  Как смеет кукла, при полном отсутствии интеллекта, рассуждать о природе?
  Они не виноваты, одернул я себя. Они ничего не понимают, они слепо копируют нас.
  А может, Миф и не догадывается об отношении Мим к нему?
  Какая чепуха, подумал я. Симпатичный малый, он всем нравится. И ничего серьезного. Ну что серьезного может быть с куклой? Ничего.
  В это время Миф посмотрел на меня и улыбнулся. Я тоже посмотрел на него, как он всему радуется, и сказал:
  - Нас ждут разбойники.
  Будто пар спустили. Счастливый ухажер уцененно заморгал. Я исподтишка продолжал наблюдать за ним. Он повернулся к Мим.
  - Пойдем, - сказал он ей, сентиментально сложив брови шалашиком.
  Я поднял голову. Я решил, что он надумал сразу вести ее к разбойникам.
  - Куда?
  - Мы... погуляем. - Миф функционально что-то скрывал.
  Я покачал головой.
  - Нет. - Плевал я на модель. Не позволю. Будь ты, хоть кем. При мысли, что они могли остаться наедине, меня вдруг обдало жаром.
  - Почему? - Миф держал брови поднятыми.
  - Нельзя, - неизобретательно сказал я.
  - Дружище, - сказал Миф, - нет оснований для беспокойства. - Он по-прежнему был уверен в себе.
  Но и я не сомневался в истинных взаимных чувствах с Мим. Зачем проверять, испытывать то, в чем не сомневаешься? Я посмотрел на отрешенную, какую-то покорную Мим, огляделся, как будто кто-то мог подслушивать, даже вверх посмотрел зачем-то, и осторожно от себя скорректировал:
  - Нет.
  Я даже слегка втянул голову в плечи, но ничего не произошло. Миф неумело усмехнулся, как человек, незаслуженно наткнувшийся на равнодушие и непонимание.
  Но и ссориться ему, как я видел, было не с руки. А может, он и не хотел.
  Я был непреклонен.
  - Я ухожу, - вдруг сказал Миф. - Возвращаюсь к себе.
  Он подошел к окну. Его губы что-то беззвучно произнесли. В глазах отражался закат. Губы у Мифа слегка раздвинулись. Издали казалось, что он улыбается.
  - Как красиво, - сказал он очень тихо. Он стоял неподвижно, немного откинув голову, как слепой. Мне показалось, что Мим немного подвинулась к нему.
  - Мы еще увидимся, - сказала она. - Ты приезжай к нам.
  - Договорились. - Он приник губами к ее руке.
  Мим величественно удалилась, как пава. Настоящая звезда. Миф выпрямился. Я бы многое дал, чтобы узнать, что у него на уме.
  Кабаре было рядом. В помещении стоял мерный шум. Нас встречала смуглая девушка с глазами, похожими на две маленькие луны. За ней появился Витамин.
  - Это мой компаньон Манжета, - сказал он. Она прямо-таки обвилась вокруг него, как лиана. - А это мое дело. Как видишь, - с гордостью сказал он, - я времени даром не теряю. - И он с чувством громыхнул счетами.
  Любил Витамин считать. Нравилось ему посчитать что-нибудь, по-крестьянски, не спеша, чтобы все сходилось.
  Он цепко оглядывал каждого клиента, при этом внутри него происходила неслышная, но приятная, судя по всему, работа, будто монета падает на поднос с тихим звоном.
  Я заметил за одним из столов облаченного в подобающий случаю балахон Лагуну. Он коротко махнул мне и сбил свой чепчик на брови.
  Он был в компании таких же не внушающих доверия гусей лапчатых. У бочки уткнулся в кружку Ядро.
  - Нет связи - все вверх ногами.
  - Ведь что выдумал! - воскликнул Витамин. - Что виноград так хорош специально для нас.
  - А зачем еще он так сладок? - слабо сопротивлялся настрадавшийся фронтовик.
  - Больше никакого сиропа. Только реальное пойло. Напитки, конечно, не те, - проинформировал меня Витамин. - Но платят золотом. Кстати, что слышно насчет налогов?
  - Не знаю, - сказал я.
  Бурда в моей кружке оставляла желать лучшего. Это была не 'Вонь'.
  - Ты спроси у Мим, - сказал Витамин.
  - Зачем?
  - А она спросит у своего... папаши.
  - Ах, папаши, - сказал я.
  - Ты спроси, - рассердился Витамин. - Раз она тебе во всем потакает. Понял? А потом поделимся. Наваром. Когда вернемся.
  Ядро встрепенулся.
  - Насчет когда вернемся...
  В углу разгорелась потасовка. Лагуна, обернувшись, немного понаблюдал за буянами, а затем схватил их и выбросил за дверь, сопроводив увесистыми пинками. Витамин одобрительно кивнул ему через весь зал. Несокрушимый союз торговли и разбоя. У них своя модель, подумал я.
  - Нам пора, - сказал я.
  - Наведывайтесь, - сказала компаньон Витамина. Я кивнул.
  Но уйти нам так просто не удалось. Лагуна, изображая пьяного, столкнулся с нами на выходе.
  - Когда и где? - прочревовещал он, не шевеля губами.
  Миф растерялся, не понимая, откуда злодей взялся. Он не видел его.
  - Пропусти.
  - Ты не дури! - тихо прикрикнул на него Лагуна. - На волосок был от выбора. Слово дал. Когда и где? - повторил он с настойчивостью.
  - В казино, - сказал я. - Ночью.
  - Сейчас.
  - Нет, - сказал я. - Не успеваем.
  - Не успеваем, - как эхо, повторил Миф. Я взглянул на него, и он покраснел.
  - И без кренделей! - Лагуна состроил зверскую мину. - Обману!
  Я чуть было не отправил его куда подальше. В изъян. Но дальше некуда. Мы на месте. Вошел в роль, называется.
  Перед салоном к нам учтиво обратился Боб.
  - Никому из гостей не рекомендуется покидать город, - сказал он.
  - Надеюсь, ко мне это не имеет отношения? - вдруг вспылил Миф. Я впервые увидел его таким - возмущенным.
  Похоже, ему это самому не нравилось - спорить. Но сейчас он не считался ни с чем.
  Боб приблизился к группе новоселов. Он начал им что-то объяснять.
  - Окрестности наводнены меценатами...
  - Все, - сказал Миф. Он запахнул поплотнее свой плащ и, не прощаясь, зашагал в темноту. Больше он никого не слушался. Некоторое время я смотрел ему вслед. Потом отвернулся.
  Я поднялся на крышу салона. Над головой повисли высокие звезды. Далеко вокруг не было видно ни огонька.
  Я вытащил фонарик и, как было условлено, посемафорил в пространство, куда-то вперед, так, чтобы луч шел параллельно земле, подальше, достигая незримого наблюдателя.
  Луч был очень мощный. Я подолгу держал его.
  Рядом кто-то кашлянул. Я не сразу, но повернулся. Никого...
  Я обошел вокруг башенки. Кашель раздался вновь, у самого уха. Из башни высовывалось печальное юное лицо столичного синоптика с бородой.
  - Что вы здесь делаете? - спросил я.
  - Я? Смотрю на звезды. Сегодня полнолуние.
  Я осмотрелся. Луны не было и в помине.
  - Хотите взглянуть? - предложил астролог.
  - Да, Досуг, - сказал я спокойно.
  Я влез к нему в башенку и приник к окуляру ненастоящего телескопа. Я стал поворачивать его, как пушку.
  Сначала было темно, потом звезды неожиданно вплыли в калейдоскопное поле зрения. Они были очень яркими, колючими, как оплывшие осколки льда.
  Я опять сместил трубу, как в разведке, направил ее прямо, к горизонту.
  Заметно было, что темный воздух, как при сильной аберрации, расслаивается, и само пространство тоже, как месторождение в горах с открытыми жилами и залежами руды, бросающимися в глаза, по отдельности и сразу, развернуто. Какой-то оптический эффект.
  Кто-то ухватил меня за плечо. Я отступил от зрительной трубы.
  В башню просовывался Витамин. Сначала я подумал, что мой друг сошел с ума. Он молча тянул меня к себе. Пока не вытянул на крышу.
  - Любуешься? - сказал он. - Все на месте?
  - Что случилось?
  - Что случилось? - Витамин выглядел крайне возбужденно. Может, все клиенты перешли на медь? - Хорошенькое дело! Это я тебя должен спросить. Вот это новость! - запричитал он, взявшись руками за голову. - Вот это новость!
  - Что за новость? - сварливо сказал я. - У прачки вновь приплод?
  - Так, - сказал Витамин, успокаиваясь. - Ты знал об этом?
  - О чем? - сказал я.
  - Отсюда нельзя вернуться. Вот так!
  - Кто тебе сказал об этом?
  Я произнес это так, что Витамин побледнел.
  - Ядро...
  Я окинул взглядом ночную местность. Непроницаемая волнистая мгла стлалась у горизонта. Что-то тревожное было в этом.
  Потом где-то очень далеко в ночи, как индикатор, обманчиво замерцал огонек - костер лесоруба или охотника.
  Его было хорошо видно и так, безо всякой фальшивой оптики.
  - А где Ядро?
  - Напился и несет не в масть, что 'система замкнута'. - Тут Витамин очень удачно изобразил нашего друга во хмелю, навязчиво пытающегося что-то кому-то объяснить. - И 'нет связи - нет выхода'. Он же в модели практически не участвует, ведет себя, как типичный отставник - гуляет. Он побывал в дальних парках и...
  - Мир един, - перебил я его. - А это так - декорации. Какие парки? Ядро сейчас и в двух пнях заплутает. Может, он просто философствует?
  - Похоже, - согласился Витамин. - Но и Лагуна утверждает, что аквариуму нет конца.
  Я задумался.
  - А, собственно, тебе не все ли равно? - сказал я. - У тебя здесь дело, положение, и вообще.
  - Как бы не так, - сказал Витамин с ожесточением. В его глазах появились злые огоньки. - Я все это... рожи эти... готов терпеть, но до определенного момента. Лагуна возмущен. Считает, что Шедевр насобирал из экономии своей коллекционной синтетики отборных нищих со столичной помойки. Как их, обжор, отличить? Без конфуза. Как с Лагуной - сначала просто дегустировал мои пирожные, клятвенно уверяя, что в каждом чего-то не хватает, развлекался, швыряя сласти на пол, и они все стабильно приземлялись кремом кверху, затем наобум куснул торт с ядром - чуть без зубов не остался. Банальный брак изъяна. Ну, сконцентрировался аномально. Тут же все наоборот. Теперь во все вилкой тычет, проверяет, почем зря портит внешний вид продуктов. Начинки вдосталь, а над упаковкой попотеть придется. И вообще, вы с Шедевром всё это затеяли, вот вы и...
  Не окончив, он махнул рукой.
  - Чего-чего, а каши в ассортименте здесь на всех хватит. - Мне гастрономическая тема, уже, так сказать, приелась. - Нет лимита. Был уговор, что свое, частное, сюда нельзя. Как личные вещи. Только неотъемлемое. Никакого балласта, все с чистого листа. Поэтому нарочно дается все необходимое, чтобы каждый мог позаботиться о лишнем.
  - О чем-то более возвышенном, да? А оно тоже в избытке?
  - Нет. Его надо искать.
  - Так вот, друг. Не у всех это получается. Через силу. Ложь не только в том, чтобы отнять. Насильно давать - типичный обман. Пичкать возможностью свободного выбора. Пусть все сами узнают, что предпочитают. Не лучше ли им, недалеким, сосредоточиться на самом необходимом. Кому нужны все эти кругозор и эрудиция? Все это полностью сглотнут, не разжевывая, сколько ни дай. Если даром, - хитренько улыбнулся Витамин. - А если не даром, то притормозят, задумаются о твоем лишнем, духовном. Это будет необходимо, чтобы переварить, усвоить полнее то, что уже имеется. Позабытое, как неликвид в кладовке. Я тоже думал, что все будет. Всем перепадет.
  - Все всем, - подтвердил я, как заведенный. - Сразу. Вкупе. Нет лимита.
  - Все всем? Навалом? Одновременно, как фарш? Нет... что ты. Так не бывает. Нигде. Если бы! Должен быть контраст. Как еще все выделить. Кнут и пряник. Естественный закон природы. Безусловный, - вздохнул он, - рефлекс. А условный - просто дрессура. Ты думаешь, меня провели, и я чересчур серьезно веду себя в модели? Да куклы здесь, как люди. Модель для них естественна. А в нашей жизни, чтобы получить что-то естественное, свободное, простой отдых, обычную еду, ясные эмоции все обязаны совершать что-то неестественное, выворачиваться, скрючиваться, что из необходимости своей кажется нам всем чем-то особенным и нужным, но наши простые чувства видят совсем иное: выхлопы, испарения, вредность, пот, грязь, неудобства. Они все время угнетены, им больно, они страдают, и с мольбой взывают, просят о чистом, ясном, светлом. О приятных ароматах, прямых линиях, ярких красках. Протестовать против такого положения вещей? Увольте. Я тертый калач и золоту цену знаю. Но здесь и оно какой-то самой высшей пробы. Как против этого устоять?
  - Отделить.
  - Рискуешь! - убежденно заявил Витамин и недоверчиво поинтересовался: - Правда?
  - Да ладно, - миролюбиво сказал я. - Каждый выходит из модели, как только ему заблагорассудится. Это же наш изъян. Наш.
  - Знаешь, у меня тоже возникают странные ассоциации, будто все происходит-катится параллельно, и при желании можно безбоязненно сойти с подножки.
  Витамину стало стыдно за свои горячность и эгоизм, и он поспешил скрыться, но я приостановил его:
  - Будьте сегодня ночью в казино.
  - Понял... - сказал Витамин.
  Я остался неподвижен. Потом тоже стал спускаться.
  - Всего вам доброго, чужеземцы, - сказал звездочет. Он все слышал. Но я не придал этому значения. Это же наш Досуг.
  - Досуг, - сказал я.
  - Да? - отозвался тихий голос.
  - Ты тоже... уходи.
  - Да.
  - Ты ведь все понял?
  - О, да. Все.
  Странный какой-то тембр у Досуга. Простыл, наверно. Все ночи напролет проводить на такой верхотуре.
  - Пока. Увидимся.
  - Да, к-хе. Да.
  Что-то опять насторожило меня. Но борода... Я видел, приделанная. Как и накладная мимика у Юбилея. При мне поправлял. Куклам зачем рядиться. Куклам маскарад ни к чему.
  Над головой навис вместительный открытый космос.
  Мим стояла у зеркала, поправляя волосы. Она посмотрела на меня из-под высоко поднятой руки.
  Я захотел поцеловать ее, но она отстранилась.
  - Ты что?
  - Ничего.
  - Это из-за того случая?
  Не надо было мне спрашивать. Мим незаметно передернулась.
  - Нет. Это не имеет значения. Иногда это не имеет значения.
  Как бы не так, подумал я.
  - Спустимся через окно?
  - Да. Внизу слуги, они могут проболтаться.
  - Я немного волнуюсь.
  - Страшновато, конечно, - поддакнул я. Звезда думает, что мы едем на развлекательную прогулку в ночной клуб. Пока она ничего не должна знать. Нечего ее волновать раньше времени.
  Хорошо, что Мим так любит приключения. Импровизации. Всякие развлекательные экскурсии. Я еще раньше это заметил.
  - Я почти готова, - сказала Мим рассеянно. Глядя на нее, я хотел забыть, что она звезда. Я открыл окно. Эта ночь - самая длинная.
  - Карета внизу. Я все приготовил. Важно, чтобы меня не узнали, а вы, звезда, закроете лицо.
  Мим бросила последний взгляд на свою спальню, как зал, и посередине кровать. Настоящее звездное ложе, торжественное, взбитое так, что в нем можно было утонуть.
  - Пошли? - сказала звезда, поправляя прядь волос. Она была в облегающем охотничьем костюме, в шляпе с вуалью.
  - Пошли, - сказал я и, зацепив шаткую ступеньку веревочной лестницы, выбрался в темноту. Ночь была безлунная и звездная. Подняв голову, я увидел маленькую ножку, ищущую по стене, и немного отделил прилегающую к стене лестницу.
  - Дверь заперта? - вспомнил я шепотом.
  - Да. До утра никто не осмелится появиться.
  Мы спускались вниз среди зелени, сеткой покрывающей заднюю стенку салона. Видны были крыши конюшен и за ними часть постоялого двора.
  Прямо под стеной стояла карета. Мим огляделась, накинула вуаль, оперлась на мою руку и скользнула внутрь.
  Я сел на место кучера. Копыта зацокали по мостовой. Близилась полночь, и на улицах было пусто.
  Мы проехали узкими улочками, потом через ворота, где адвокаты, семеня на ходу, бдительно вглядывались в печать, наконец, через мост.
  Город оставался позади. В салон мы, по-видимому, не скоро попадем. Представляю, что там начнется, когда повалит эта орда агрономов с рынка. Достанется городским лежебокам на орехи.
  Пировали одни, получат другие. А когда сам Шедевр подоспеет... А может, ну ее, эту модель? Конечно, она и в дальнейшем обещает быть интересной. Салон со своими эклерами не так прост, как всем кажется.
  Наверно, нужно было бы сначала посоветоваться с Шедевром. Модель не стоит меню. Истины.
  Но он может лишь посмеяться. Да и другие тоже. Скажут, что, мол, смалодушничал. Спасовал.
  Сначала карета колесила по проселочной дороге, а потом въехала в парк, как в погреб - так там было темно. Идеальные условия для разбоя. Я влез в карету.
  - Это вы? - услышал я громкий шепот.
  - Да. Я сел рядом со звездой и помолчал. - А вы почему так тихо? Я было забеспокоился.
  - Почему?
  - Мало ли что. Знаете, идемте вместе наружу. Так будет лучше.
  Мы, не тяготясь, играли свои заимствованные роли. Мы уселись снаружи и стали делать вид, что что-то видим. Колеса поскрипывали, и так мы катили довольно долго. Мим, как и я, упорно вглядывалась в темноту.
  В вышине с резким криком пролетела сова, и Мим вздрогнула, вцепившись мне в руку.
  - Что это я.
  Мы выбрались из парка и понеслись среди каких-то развалин. Появилась луна. Развалины выглядели очень таинственно. Карета приближалась к заброшенному казино.
  Ресторан был огромен. Он громоздился, как черная туча. Карета остановилась. Мы медленно приблизились к воротам.
  Размеры щели в дубовых воротах лишали всякой надежды на то, что она не сомкнется вдруг, подобно створкам раковины, в торжественный момент протискивания.
  - Говорят, здесь полно всякого антиквариата, - сказала Мим. - Аскеты были так щедры, что давно разорились. И клиенты водятся...
  - Тише! - оборвал ее я.
  - Что?
  - Показалось...
  Стены кабака сливались с темным небом. Ветер гнал по двору сухие листья. Повеяло безысходностью. В темноте мерещилась всякая чертовщина. Время от времени я нащупывал ножны с длинным кинжалом. Луч фонарика пронзил кромешную тьму, пробежался по каменным карнизам, бесцветным орнаментам, заросшим рыжим мхом колоннам и ушел в отверстие окна высоко над землей.
  Мы вошли в театр. Вдоль стен на равных расстояниях горели факелы. Негромкий шорох заставил нас обернуться. У стены, обмирая, полз здоровенный кролик. В ярком свете фонаря он почти сливался со стеной.
  Я дернул ручку заржавленной двери, ведущей в подземелье, что, по слухам, как настоящие катакомбы, с бесконечными лабиринтами.
  К нам приближалась какая-то фигура, в блестящем плаще.
  - Клиент, - сказал я.
  - И не исчезает, - добавила Мим храбро.
  Мы попятились. Фигура шагала мерно, переваливаясь с боку на бок на странно негнущихся ногах. Она снова свернула к нам.
  Мы продолжали пятиться, поднимаясь при этом по лестнице, а статист уже вытягивал руки по направлению к нам, как в прятках. Мим с ужасом смотрела на него. Лишь бы кони не учуяли эту нечисть. Мы продолжали отступление.
  Статист, судя по всему, быстро двигаться не мог, но все время казалось, что он вот-вот ускорится и схватит нас. Когда мы очутились на галерке, он остановился, и вдруг одеяния спали. То был настоящий манекен, муляж.
  Согнувшись в несколько приемов, манекен стал короткими движениями поднимать свое одеяние, но не тут-то было. Оно не слушалось неловких рук.
  - А вот и еще один, - сказал чей-то голос, и плащ сразу взмыл и унесся в пустоту, как при сильном сквозняке, исчез.
  Зал в виде амфитеатра внизу был набит куклами. Настоящий аншлаг. Я увидел Лагуну и Витамина. Они стояли связанные, спиной к спине, как на арене.
  Ядро не откликнулся на призыв. Не воспринял. Ну что ж, реакция у него и без тренировки всегда была непревзойденной.
  - Вам не понадобилось особого приглашения, - снова послышался голос Юбилея. Он был вместе с шутом Штампом. - Что вас привело сюда? Позвольте, позвольте... Одну минуту! Ну, конечно! Простое любопытство! Как я заметил, вы, Пикет, чрезвычайно любопытны.
  Немедленное бегство затруднялось из-за куклы, так ловко загнавшей нас наверх.
  При этом я внимательно следил за рассуждениями искусствоведа.
  Правда, сейчас это не имело значения. Наш праздник приобрел товарный вид. Предо мной проступал естественный рисунок, но как он уродлив.
  Куда он клонит?
  - И не пытайтесь бежать. Это бесполезно, уж поверьте мне на слово. У нас свои скороходы. Только помнете перышки себе и нашей многоуважаемой звезде, - с этими словами он слегка поклонился. - Да, вы любопытны. А как вы состязаетесь! Добиваетесь своего, когда это невозможно. Обычному человеку такое не под силу. На что уж охотник был мастер. И умны, и хитры. Но нелогичны - смеетесь, когда ошибаетесь! Неестественны - можете не есть, когда голодны! Вы ненормальны - доверяете лжи. - Искусствовед даже руками всплеснул. Вы же наверняка знали, что астроном - обманщик. Не могли не знать. Все в салоне это знают. Переделать все хотите. Красота вас угнетает, а нищих вы не отличаете от богатых. Вы не люди! Но разоблачить вас было непросто. Ох, как непросто. Наш бренд первый вас заподозрил. Бунтовать надумали? Если бы!
  Он судит по нашему поведению, пронеслось у меня в голове. Выявил сенсационную мимикрию пройдоха бихевиорист.
  Конечно же, подумал я с облегчением, как человек неглупый, каким и является цирюльник, искусствовед отличил наше поведение от поведения остальных. Я думал, он заподозрил в нас заговорщиков.
  А мракобес намекает на нашу природу, отличную от их. Я даже обрадовался, хотя непонятно чему. Теперь нам точно крышка.
  - Все у вас напоказ! - торжествуя, завопил Юбилей. - Вы - шоу!
  Что еще ждать от виртуоза, более оригинального. Я не представлял себе, как мы выкрутимся.
  То же было написано на кислых физиономиях моих друзей. Попраздновали.
  - Скоро вся компания будет в сборе, - сказал Штамп. - Сомневаетесь? Скотник, ваш ставленник, и пастух уже в доме престарелых. На дне рождения. Его выдала собственная жена, ха-ха! Ах да, обсчитался. Еще вожак. - Штамп примолк.
  - Много слышал о нем, - сказал Юбилей. - Не скрою, любопытно было бы взглянуть. Колоритнейшая, говорят, фигура.
  - Масса! - с издевкой вдруг заорал Штамп, будто и не он вовсе. Юбилей рядом так и подскочил. - Одна масса! Туша, - чванливо хорохорился Штамп. Остроты так и полезли из него. - Вы меня принимаете за шута? Да, мы обычные. Талантами не блещем. Но у нас здесь, - он стукнул себя в грудь, - что-то есть. Нас большинство. Мы вместе. Мы масса. Поквитаемся с заносчивыми образцами.
  - Скоро нам, надеюсь, - сказал Юбилей, - представится такая возможность.
  В зале оживленно загалдели. Не все разделяли подобный энтузиазм. Не разделяли те, кто уже видел Шедевра.
  - Она вам уже представилась. - Голос прозвучал, как гром с небес, и одновременно в разрушенном городе пробило полночь. - Звали? Я пришел.
  Все застыли, глядя в сторону, где возник гигант.
  - Вы... серая масса... желали видеть меня? - спросил он. Он говорил совсем тихо.
  Шедевр словно рос на глазах. Челюсть у него выдвинулась до предела, а глаза под полуприкрытыми веками мерцали, как драгоценные камни.
  Никто не мог отвести от них взгляд. Даже мы с Мим не могли пошевелиться.
  - Да я пошу... - Штамп пришел в чувство, но заискивающий тенорок его прервался, будто ему дух перехватило чем-то извне.
  На смену ему выступил Тюфяк. Это он скрутил Лагуну и Витамина, один, без поддержки.
  - Кто здесь хотел видеть меня? - взревел Шедевр, ударив кулаком по стене.
  Он был страшен. По всей стене от удара зазмеились трещины. Из нее вывалился большой камень, целая глыба, вторая, и полстены рухнуло, обсыпав толпу.
  Древняя кладка была снесена, и было видно несколько звезд. Шедевр даже не взглянул на свою работу.
  Тюфяк, не примериваясь, отодвинул самую большую глыбу. Чтобы она не мешала ему вступить в единоборство с Шедевром. Шедевр вдруг обратил на несчастного свой взгляд.
  На губах появилась знакомая усмешка. Он всегда был готов к битве.
  Но ноги у Тюфяка предательски ослабели, будто зарядка кончилась, и он еле-еле доплелся до стены.
   - Ко мне! - сказал Шедевр. - Воины! - Голос его зазвенел, как сталь. - Ко мне! - Ничто уже не могло остановить его.
  Страшный низкий рык потряс все до основания. Это был голос неукротимого льва, и он бросал вызов им, гиенам.
  Не в силах воспротивиться этому призыву, куклы двинулись на него нестройными рядами.
  Половину Шедевр смел, как при жатве, одним взмахом руки. Никто и не представлял себе, как он силен. Это был герой, гладиатор.
  Куклы бросались на него и разбивались, как об скалу. Так и не сбросив оцепенения, они ломились к нему, словно их там ждало спасение.
  Шедевр крушил кукол, разламывая на части, швырял о стены, как только мог, не сделав за все время и лишнего шага.
  Наконец оставшиеся догадались поискать выход и обратились в паническое бегство. В минуту театр очистился от реквизита. Шедевр не спеша зашагал вслед за ними, как на прогулку.
  Я спрыгнул вниз и вытащил кинжал.
  - Что, воевать собрался? - сказал Витамин.
  - Вояка... - сказал Лагуна.
  Я стал разрезать веревки. Им было легче, подумал я. Руки дрожали. Я сам чуть было не пошел к Шедевру, как на зов сирен.
  Я вернулся к Мим. Время от времени ее тоже охватывала легкая дрожь от пережитого. Лагуна и Витамин бродили по залу, иногда наклоняясь к распростертым куклам. Я думал, что Шедевр ушел продолжать штурм салона, но ошибся.
  Он внезапно появился в зале. Приметив нас на галерке, он заулыбался.
  - Целы и невредимы, - сказал он, потом недовольно нахмурился, вспомнив о чем-то. - Почему вы покинули салон? - спросил он тоном, требующим немедленного ответа.
  Я лишь улыбнулся в растерянности.
  - Мы думали, что... - начал было Лагуна.
  - Что это за лепет! Ничего не способны сформулировать! - не дав договорить, поспешно прервал чужую речь гигант, загремел, как учитель на экзамене.
  Лагуна в недоумении пошевелил круглыми бровями.
  - Разве я об этом тебе говорил? - сказал мне Шедевр.
  Все смотрели на меня, ожидая, что я скажу. Больше я уже не улыбался, расстроившись.
  - Я тебе что сказал? - спросил Шедевр терпеливо. - Дать сигнал. И все.
  Действительно, что за глупость я сморозил. Удрал из салона. Сбежал. И еще звездой прикрываюсь.
  - Ну, - сказал я, прокашлявшись. - Я решил, что...
  - Да что ты мямлишь! - рассердился Шедевр. - Решил, не решил.
  Мне сразу захотелось подавленно замолкнуть, заткнуться и больше не высовываться со своими оправданиями. Глупцам нет оправданий.
  Но я сумел пересилить себя и продолжал рассуждать, стремясь, чтобы была хоть какая-то логика.
  - Я посчитал, что мы там... не нужны, - сказал я. Нет, не то. - Решил, что там будет слишком опасно.
  - Эх, ты,- сказал Шедевр. - Ты должен был обмануть звезду. Ты выиграл турнир. Она твоя мечта. Найти шоу было за Мифом. А ей оставалось сделать выбор. По правде. Тогда праздник продолжится. Зачем вы пришли сюда? Это место для неудачников. Вместе они могут все начать с нуля. Все поменять. Конечно, при этом разъяснится, кто есть кто. Если сам не знаешь. Если больше ничего не осталось. Это место для статистов. Нужно было хвалить звезду на месте. А ты...
  Я осмотрел всех.
  - В общем, да... - сказал Витамин.
  - Думаю, я в этом больше не нуждаюсь с его стороны, - презрительно сказала Мим, едва взглянув на меня. - Я возвращаюсь в салон.
  А Лагуна во все глаза смотрел на Шедевра. Тот этого не замечал, а зря. Лагуна был похож на дикого кота, припавшего к земле, разве что загривок не ходил ходуном.
  - А о других ты не подумал? - сказал Шедевр.
  - Почему же, - сухо ответствовал я. - Подумал. - Я хотел, чтобы он отцепился наконец. И так тошно.
  Перешагивая через тела, Шедевр встал под балюстрадой и запрокинул голову. Он смотрел на нас, и улыбка не сходила с его лица.
  - А где Миф? - поинтересовался он, просто так, будто в порядке информации.
  - Он вернулся к себе, - сказал я.
  - Ладно, - сказал Шедевр. - Все в порядке. Я верил в тебя, Пикет. Ты умница. Он должен был разделить вас. Я специально сделал его таким. Ты... понимаешь.
  - Кажется, да, - сказал я. 'Ты как-то раздобыл журнал Мим и вылепил существо, точь-в-точь похожее на ее тайный идеал, так, то она даже и не догадывалась об этом, подумал я. Игрушку, с которой она была бы не в силах расстаться.
  Шедевр усмехнулся.
  - Миф! Славный малый. Он так старался... Он должен был сыграть свою роль.
  Мы помолчали.
  - Ведь они существуют, - возвысил голос Шедевр. - Они существуют в жизни, эти вещи, которые я ненавижу. Эти вещи жестко определяют нашу жизнь. Как протекает выбор? Почему мы не поступаем так, как хотим? Нет, мы поступаем так, как лучше. Как надо. Великий постулат конформизма. И в итоге всегда выбирают другого. Почему? Где их женская интуиция? Ведь ты же - живой, искренний - рядом. А он, тьфу, кукла, красивая вещь. Я ненавижу вещи, разделяющие людей.
  Никто особенно не прислушивался к нему. Мим рассеянно присела возле перил. Витамин с Лагуной то появлялись, то исчезали, осматривая дорогие игровые залы казино.
  Я вслушивался в каждое слово.
  - Мы - другие, - говорил Шедевр. - Все мы - осколки разбитого зеркала, и все мы отражаем свет единого солнца. Независимо от того, много нас или мало, уроды мы или красавцы. Мы едины. А вам пора возвращаться.
  - Куда? - тотчас поинтересовался я.
  - В салон, - спокойно, как само собой разумеющееся, сказал Шедевр.
  Я покачал головой. Я полагал, что герою придется загнанно напрягаться из последних сил.
  Никто не успел опомниться, как я сказал:
  - Нет.
  Я испытал окрыленность зовущей тайной праздника, когда все можно менять, переставлять, как угодно, независимо от обстоятельств. Это было неповторимо.
  По лицу Шедевра пробежала неуловимая тень. На мгновенье он, как маска, стал похож на Мифа, когда я не разрешил ему уйти со звездой.
  Но это длилось всего мгновенье. В ту же секунду гигант овладел собой.
  - Мы снова вместе. Я так мечтал об этом. Ты обязан мне верить. Всех интересует не то, что на самом деле, а лишь то, как это выглядит. Мы хотим обладать чем-то безраздельно, и это должно быть то, о чем мечтаешь. Для меня все это настоящее, потому что это моя мечта. Я каждый день наслаждаюсь одними и теми же словами нашего праздника, которые звучат для меня, как волшебная музыка, которые никогда не изменятся и поэтому никогда не надоедят, так как принадлежат только нам...
  Я молчал.
  Шедевр заоглядывался, беспомощно разведя руками в разные стороны, как бы ища поддержки.
  - Не выставляйся, Пик,- сказал Лагуна. - Останемся без кекса.
  - Не торгуйся, - предупредил и Витамин.
  Они ждали, а я хотел, чтобы они меня поняли, сразу, безоговорочно. Как из прежних безграничных вроде чувств отделить небольшую часть и, как в копилке, припасти ее на черный день. Портативно. А так - то густо, то пусто.
  Хорошо было бы, если бы все угадывали желания друг друга. Куклы подыгрывают, но они неживые, напоминая людей с устоявшимися привычками, которые ничем не перебить, проще использовать. Можно долго не замечать подмены.
  - Тогда верни звезду, - уже слегка дурачась, сказал Шедевр.
  - Нет.
  - Ну, ну, - сказал Шедевр, - ты не хотел, чтобы она досталась Мифу. Согласен. Но не отнимай ее у всех нас, - шутливо закончил он.
  - Нет.
  - Ты против, чтобы звезда вернулась в свой салон? - Шедевр деланно удивился.
  - Мим останется здесь. Она не вернется ни в какой салон.
  - Что скажет звезда? - Шедевра, казалось, забавляла сложившаяся ситуация.
  - Я еще сама могу решить, что мне делать, - сказала Мим.
  Я повернулся к ней и сказал:
  - Сядь.
  Привстав было, она с бесконечным изумлением воззрилась на меня. Не ожидала, что после всего я смогу так обращаться с ней. Она все же выпрямилась, и я, взяв ее за плечи, с силой усадил обратно.
  - Мим, - тихо, с напряжением в голосе сказал я. - Ты никуда не пойдешь. Ты поняла? - Я смотрел ей прямо в глаза.
  - Да, - сказала она наконец, не отрывая от меня своих глаз.
  Я повернулся к Шедевру.
  - В чем дело, Пик? - подал голос Витамин.
  - Так не пойдет... - сказал Шедевр, покачивая головой.
  - Что ты задумал? - спросил и Лагуна.
  - Кто ты, Шедевр? - спросил я совсем негромко, но все услышали.
  Шедевр переступил с ноги на ногу.
  - Да ты с ума сошел...
  - Прекрати! - сердито прикрикнул Витамин.
  - Что ты о себе возомнил? - сказал Лагуна, но я видел, что он, именно он, снова насторожился.
  - А ну, тихо! - сказал Шедевр. - Пик. Все нормально, Пик. Да, мне нужна Мим. Мне она нужна, как шоу. И мне нужна сейчас только она. Видишь, я ничего не скрываю, не утаиваю. Ты должен мне верить. Чего ты опасаешься? Мы столько лет были вместе. Я столько лет мечтал об этом. Я же все для вас сделал. Она нужна празднику. Нашему празднику.
  Я видел, что все снова расслабились. Слова были отличные. Просто замечательные. Каждое безошибочно било в цель, как в яблочко.
  - Вернитесь в салон, - попросил Шедевр. - По условиям праздника бунтовщики должны найти шоу. Ты можешь и не идти. Оставайся здесь. Как хочешь.
  - Значит, она должна стать десертом? - спросил я.
  - Ну зачем же так... и потом, это же праздник.
  - А без этого пряника праздник не состоится?
  - Это символ праздника. Согласен, без него мне нелегко будет с ними договориться. Ведь ты, - он подчеркнул последнее слово, - понимаешь, что с ними невозможно договориться. Да и не во мне дело.
  Нет, подумал я. Именно в тебе. Я вспомнил, как он уничтожал кукол.
  Да, он хотел заодно продемонстрировать, как он нас защищает.
  - Пойдем? - сказала Мим.
  Я даже не посмотрел на нее.
  - Найти, - сказал я, - и талантливо обмануть?
  Шедевр засмеялся, будто бы от всего сердца. Проглотил пилюлю.
  - Чистой воды инсценировка. С твоей девочкой ничего не случится.
  Лагуна с Витамином снова возмутились.
  - Что ты так упрямишься?
  Они наперебой меня уговаривали. Витамин хотел продолжит свою коммерцию, а Лагуне уже не терпелось порезвиться в новых условиях на тропе войны.
  Они почти взахлеб упрашивали меня, а потом, утомившись, смолкли.
  - Нет, друзья, - сказал я. - Мим останется здесь, со мной.
  И тут Шедевр, прищурившись, сказал:
  - А может, это она кукла? Рядом с тобой. Реквизит, а ты уперся.
  Мим вскинулась вся, а я с облегчением рассмеялся.
  - А вот это все равно. Мы заодно.
  Шедевр понял. Впервые он помрачнел, не скрывая этого. На этот раз ему нелегко было взять себя в руки. Но он превозмог себя и сказал:
  - Я пошутил. Выберут другой торт. Никто не исчезнет. Простая бутафория. Публику заменят.
  Он решил, что должен кое-что разъяснить мне. И всем.
  - На кекс? Такой же, как Корка? - сказал я.
  Наступило ужасное молчание. Лагуна ощетинился, и Витамин отодвинулся от гиганта. Он медленно, в отчаянии качал головой.
  Вдруг он преобразился. Он повернул ко мне голову. Глаза его неутоленно горели.
  - Почему с тобой нельзя договориться? Ты будто не человек, а какой-нибудь механизм. Заладил одно и то же. Все рассчитываешь. Не веришь ничему. Сколько можно повторять одно и то же! - Он с уверенностью, нисколько не сомневаясь в результате, показательно ахнул по следующей, уцелевшей, стене, как кувалдой, и даже точно по шву, но исполинский кулак отскочил от такого достоверного наглядного пособия с резиновой упругостью, как от монолита.
  - Нет, - сказал я. - Это ты не человек. Модель не получит тебя, - отчеканил я.
  Не выдержав, монстр протянул к нам руки. Мы не шелохнулись. Я сжимал Мим. Огромные руки почти доставали нас. Колосс подпрыгнул, и вдруг провалился в подземелье по колени, но произошло это с такой подозрительной легкостью, будто замок не был сооружен, как и все здесь, из первосортного камня, на века, а стал на короткое время хрупким, как яичная скорлупа.
  Великан недоуменно посмотрел вниз. Он попытался вытащить ногу, но не смог. Вместо этого он провалился еще больше. Его даже перекосило - видно было, что одна нога ушла дальше другой.
  Он напрягся, упираясь кулаками в пол. Жилы на руках и шее вздулись. Но все попытки высвободиться ни к чему не приводили.
  Шедевр посмотрел по сторонам и как-то неловко усмехнулся.
  Он стал предпринимать отчаянные попытки высвободиться, и фундамент затрясся, как при землетрясении, и мы все тоже затряслись вместе с ним, и несколько камней сорвались сверху и посыпались на Шедевра, погружавшегося все больше и больше.
  Размолотые его силой камни ворочались между собой, как жернова, и не давали ему выбраться, утягивали, как в трясине. Одновременно с этим рядом со мной стала раскачиваться огромная глыба. Сейчас она сорвется, подумал я, и накроет всех.
  Витамин с Лагуной крутились возле гиганта, не зная, как подобраться к другу - так яростно он хлестал вокруг себя своими ручищами, словно обезумев.
  Лицо у него исказилось. Шедевр попал в беду, и мы ничего не могли сделать.
  Он сам себя создал, такого удивительного, такого могучего, доброго и бешеного, чуткого и неистового, такого непобедимого, и теперь пропадал на наших глазах от собственной ураганной мощи в рушащемся замке утроб.
  Шедевр посмотрел на меня снизу.
  - Но его...
  - Не двигайся! - крикнул я ему и изо всех сил уперся в качающуюся глыбу. Он замер, и глыба замерла. Я облегченно отступил. Вряд ли я мог хоть как-то удержать ее, вздумай она сорваться.
  - Нужно разобрать завал, - сказал я.
  - Не отделить! - взревел Шедевр, не отрывая на протяжении всего этого времени от меня своих горящих глаз и, будто стремясь к нам с Мим, будто какая-то неудержимая сила толкала его, рванулся. Раз, другой.
  - Бегите! - крикнул я.
  Целые стены стали отделяться от монолита театра. Они обрушались медленно, как во сне.
  Мы устремились к выходу. Больше ничего нельзя было сделать. Монстр заревел, исчезая под многотонной каменной массой. Шедевра не стало. Театр был разрушен.
  Мы собрались у единственного горящего факела.
  - В город возвращаться нельзя.
  - Тогда ко мне, в лес?
  - Пожалуй.
  Мы задумались. Мы не могли прийти в себя. Рядом стоял Парадокс. Он отряхивался от мусора. Вот так экспромт.
  - А ты как здесь оказался, земляк? - с чувством сказал Витамин.
  - Я ученый. Это моя работа.
  - А кто управляет?
  - Чем?
  - Моделью. Должны же быть пульт, рычаги, кнопки. Какая-то система. Видите, что случилось!
  - Нет ничего. И с Шедевром - катастрофа.
  Час от часу не легче. Все равно что спрашивать дорогу у единственного прохожего, а он сам оказывается иностранцем.
  - Я сам ничего не знал, - сказал Парадокс. - Шедевр поставил меня перед фактом. Я доверял ему. Теперь ясно, что модель действует сама, и в целом довольно успешно. - Он оглянулся на развалины. - У меня есть связь, мы соберем и вывезем всех кукол. Все проанализируем. Довольно сыгранный ансамбль. И сюжет вырисовывается.
  - Как же, - усмехнулся Витамин. - Драма.
  - О многом нас не предупредили, - сказал Лагуна. - Я видел сатира в лесу.
  - Есть двойники и маски.
  - Рудименты мифологии. Своевременная информация. Гипотетически все возможно. Разве вас Шедевр не известил? Даже краткий перечень имеется.
  Испытуемые Лагуна и Витамин переглянулись.
  - Олухи мы, - сказал Витамин.- Ты уж постарайся для нас, бриллиант.
  - Разумеется, - не отпирался исполнительный, добросовестный ученый. - Само собой. Я заинтересован. Фундаментальные законы в норме. Просто все происходит своенравно. И вместе с тем, податливо. И это одновременно. Но как это выявить? Числа пропадают. Приборы не работают - аппаратура опрощается. Не видели еще, как пунктир становится сплошной линией? Это что-то не то. Мы задумывали другое. Не столь цельное. Но, с другой стороны, развести ничего не удается. Все плавает взвесью, отдельно.
  - А я догадывался, - сказал Витамин, засовывая руку в глубокий хозяйский карман. Он достал два револьвера - себе и Лагуне. - Я с самого начала догадывался, на что мы идем. Обещали полный контроль за моделью, а где он?
  - На, возьми, - протянул мне Лагуна револьвер.
  Я сделал протестующий жест.
  - Оставь себе. Вам там будут нужнее. Хотя... - я задумался, - лучше забудьте про них. Не поняли еще, где вы находитесь?
  - Пули заряжены ложной неподдельной паникой.
  - Это другое дело, - одобрил я.
  - А вы куда?
  - Нам в другую сторону. Праздник продолжается.
  - Прощай! - сказали Витамин и Лагуна. - До свидания, звезда!
  - До встречи, - сказал я и подчеркнул: - До скорой встречи. - И отдельно Парадоксу: - Маркиз, не хандри. Это наш изъян.
  Мы с Мим остались одни, будто осиротев вдвойне. Я уже жалел, что так скоро расстался с друзьями. Я вздохнул.
  Нужно было предупредить Бума. Он, верно, совсем одичал в своем удаленном отеле. Со своей семьей.
  И со мной была Мим. Мы долго, не отрываясь, смотрели друг другу в глаза.
  - Что это? - воскликнула Мим.
  Из тени показался человек. Он был в плаще и шляпе, надвинутой на глаза.
  - Миф! - обрадовалась Мим.
  - Я ждал вас, - сказал Миф.
  Улыбка застыла на его бледном лице. Единственный горящий факел давал неверные, дрожащие отсветы.
  Я почему-то насторожился. И запоздало подумал, почему это в зале горели факелы, если мы считали его необитаемым.
  Я направил фонарь в сторону охотника. Мне на плечо легла чья-то рука. Мим вскрикнула.
  Очнувшись, я увидел поверхность земли. Я провалялся неизвестно сколько времени. Рядом лежал горящий фонарь, а дальше виднелись чьи-то ноги. Я вскинулся.
  Фигура в плаще и шляпе была на месте.
  Я приблизился. Это был все тот же манекен, используемый в больших магазинах готового платья.
  Я снял с манекена шляпу. Даже волос не было, просто коричневый пластиковый валик. Губы были изогнуты подковой. Но сходство с Мифом было. Тот же рост, та же стать.
  Поэтому, когда я заслышал голос, манекен мне показался живым и даже улыбающимся.
  Мим обманули - это я ясно понимал. И карета пропала. Не то, передразнил я Парадокса. Все то. Все четко, выпукло.
  К несчастью, следов прибавилось. Будто целая армия прогалопировала. Я разыскал те, что огибали поместье аскетов. Они вели к отелю.
  К вечеру следующего дня я добрался до странного места. На равнине, обсаженной пальмами, тек ручей.
  Вода была очень прозрачной, и по дну струился песок. Я наклонился над ручьем. После дня, проведенного на солнце, вода приятно освежала.
  - Как хорошо, - услышал я знакомый голос, - как хорошо, что вы пришли к нам.
  Я разогнулся. Голос был под стать ее обладательнице - миловидной девушке в кремовых брюках. У нее было нежное овальное лицо, обрамленное русыми волосами.
  Я заметил огороженную усадьбу. Хозяева - Досуг с Очаг - вдвоем управлялись тут.
  Мы разговорились. Я узнал, что кто-то проезжал ночью.
  - Хотели позвать, - сказала Очаг. - Но не успели.
  - Как тут успеешь, - сказал Досуг. - Пронеслись, будто волки за ними гнались.
  - Что ты говоришь такое, - сказала Очаг. Она улыбнулась мне, словно извиняясь. Досуг спохватился, что не загнал овец.
  Мы с Очаг пошли по саду. Темнело все быстрей.
  - Присядем? - предложила Очаг.
  Мы дошли до беседки, всю обвитую растениями. Как у меня дома.
  - Каким образом здесь выросли эти ягоды? - спросил я, когда мы оказались в темноте беседки, меж деревянных решеток которой попадались с сорняками вперемешку какие-то крупные ягоды вишневого цвета.
  - Попробуйте, - сказала Очаг с улыбкой.
  Я попробовал. Ягоды оказались вполне съедобными, вкусными.
  - Мне нравится, когда попадается что-нибудь съедобное там, где его быть не должно. В самых неожиданных местах. Вдруг возьмет да и обнаружится что-нибудь вкусненькое... - Эти слова Очаг произнесла с обворожительной улыбкой.
  Я остался на ночлег. Мне отвели чистенькую комнату, угостили морковным кофе, пожелав спокойной ночи, и закрыли дверь.
  Я лег. Я подумал, что не должен быть так спокоен. Но я знал этих людей. Обилие домашней еды, обволакивающие разговоры... а может, Очаг слишком много улыбается?
  А ведь в саду так странно, потому что тихо и все неподвижно. Я встал, встревоженный не на шутку.
  До сих пор я был спокоен. Было очень тихо в саду. Неестественно тихо.
  Моя комната смотрела окнами в поле. Хорошо была видна пашня, освещенная луной, сквозь редкие ветки росших у окна кустов, казавшихся черными. Она была пустынной. Я выглянул. Было тихо до звона в ушах.
  Отгоняя липкий страх, я бесшумно выпрыгнул через окно - в сад.
  Было так тихо, что мне хотелось заорать, и я чувствовал, что если это произойдет, то я обрету облегчение.
  Я пошел по тропинке. Хоть бы что-то пролетело в воздухе. Небо было призрачным, какого я еще не видел.
  Дойдя почти до входа, я случайно заметил совсем рядом на скамейке Очаг.
  Она сидела, наклонив голову, совершенно неподвижно, и я не видел ее глаз. Мне стало очень страшно, я отступил. Больше всего мне бы не хотелось встречаться с ее глазами.
  Она подняла голову и посмотрела мне куда-то в живот. Потом приподняла голову еще. Она в упор смотрела на меня. Взгляд был пустой и ясный.
  - А! - услышал я вдруг ее голос и вздрогнул. Это был ее голос. - Это вы. Вы не спите. Почему?
  - Как-то не спится.
  - Странно, - сказал Очаг и улыбнулась. - Вы должны хорошо спать. Почему вы на меня так смотрите? - вдруг спросила она подозрительно. - Здесь был один человек. Он, понимает, тоже как-то странно посмотрел на меня, и мне от этого стало не по себе. Совсем вот так, как вы. Не смотрите больше так, хорошо?
  Я сказал, что нет, больше не буду. Она оживилась.
  Это была прежняя Очаг - задумчивая, удивительно нежная, с таким милым лицом, озарявшимся улыбкой.
  Я увидел, что в беседке горит свет. Не обращая внимания на Очаг, я подошел к ней.
  За столом сидели люди, низкорослые, как дети. Все стали медленно поворачиваться. Их рты были перепачканы в чем-то красном.
  Головы у существ были абсолютно круглые, как мячи, сразу посаженные на плечи, а рты разевались так, будто голова разделялась на две части, едва не распадаясь.
  Я подался назад и столкнулся с Досугом.
  - Акустики всегда едят ночью, - сказал он.
  - Да, - подтвердила Очаг. - Они всегда едят монпансье ночью.
  Мне казалось, что я схожу с ума. Утром я тихо, не прощаясь, покинул гостеприимную усадьбу.
  Рядом с ней я обнаружил следы кареты. Следы часто терялись, и я шел с остановками.
  Парк, такой же фактурный, как и на побережье, рос необъятной стеной. Он простирался во все стороны.
  Может, поэтому Ядро и твердил излишне впечатлительному Витамину о 'замкнутой системе'. С компасом из такого парка можно и не выбраться. Наверняка заблудишься. Заплутаешь так, что и следов не найдут. Я подумал, что не смогу дальше проследить путь кареты.
  Я был почти уверен, что она направлялась в отель. Почти. Никаких оснований быть полностью уверенным в этом у меня не было.
  Лесные дебри сами по себе достаточно надежное убежище для любого изъяна.
  Отель, возведенный на возвышенности, высовывался из парка почти целиком.
  До него, казалось, рукой подать. Я знал, что это впечатление обманчиво.
  Я наметил воображаемый пунктир от меня до отеля и вошел в парк, чтобы превратить его в сплошную линию.
  Насколько оно обманчиво, мое впечатление, я понял, когда стал думать, что нет никакого отеля. Вообще ничего нет, кроме парка, бесконечного, вверх и во все стороны.
  Я вышел из леса вечером. Отель был передо мной. Я задрал голову, глядя на него, и рухнул в высокую непыльную траву, не чувствуя ног от усталости.
  Из высокой сочной травы башни отеля были едва видны, хотя он был рядом.
  Я сорвал длинную травинку и принялся задумчиво ее грызть. Я шел весь день и чувствовал дикую усталость.
  Но спать в траве я не собирался. Стог сена под отелем отвечал всем требованиям для отдыха. Без насекомых, и никто впопыхах не наступит.
  Из-за холма вырывались, словно рапиры, узкие полоски последних лучей садящегося солнца.
  Потом в глубине небес показались первые неверные звезды. Вырисовался серп луны, тоненький, как паутина, и, как миллионы лет назад, заискрился серебряной нитью, пылью разметался по небу Млечный путь, превратив отель в мрачную громаду, слившуюся с высоким черным холмом.
  Я улегся на сене. Вверх уходило море листвы, среди которой проглядывали приятного оттенка толстые ветки.
  Парки простирались повсюду. Толком их никто не знает, разве что Лагуна - лесной человек. Интересно, где он сейчас?
  Где-то там, в далеком городе, идет битва. Народу, наверно, полегло... Я уже убедился в характере здешних жителей.
  Там остались наши - Фат, Офис, Гибрид, Абсурд. Люди. Я задумался, отдыхая и глядя вверх. Формы деревьев, будь они полыми, послужили бы прекрасными лабиринтами.
  Не пожалели материала. Я первый раз вспомнил о Шедевре. До сих пор я избегал о нем думать. А если бы театр был построен из другого материала? Вроде того, что используют в кино. Он бы не пострадал. Но тогда... Я помрачнел. Нет, лучше не думать об этом. Правда, Витамин был вооружен. Я не учел этого. Но решился бы он? Я поразмыслил. Наверно, если бы понадобилось защищаться самому. Если бы он знал, что защищал. Но он не знал. Шедевр создал этот мир для себя. Надежно, добротно. Он искусно использовал нас в своей игре. Но сам он не играл. Это была его жизнь.
  Может, рано или поздно все равно все бы открылось. Но на это можно было только надеяться. Для своих подчиненных Шедевр был большим боссом. И за это время... Корка был первым. Абсурд, вероятно, о многом догадывался.
  Он видел во мне пособника Шедевра. Именно поэтому он стал так бояться и ненавидеть нас. И тоже принял участие в модели, встряв в нее совсем не с той стороны.
  Ему навязали дикарку Дар, готовую на все. А Мим осталась со мной. Осталась... Я даже не был уверен, в отеле ли она.
  Я зашевелился, устраиваясь поудобней на верхушке копны, глядя на луну. Она, по крайней мере, настоящая. В отличие от сена.
  Странное сено. Не портится, не жухнет. Все здесь сохраняется неизменным. Непросто было это все сделать.
  Целая индустрия, наверно, понадобилась. Этот мир обошелся в копеечку. В том, что наука здесь приложила свою лапу, я не сомневался. Недаром говорят, чудеса науки и техники. Никакой мистики. В чудеса я не верил.
  Любые фокусы имеют свое прозаическое, даже скучное объяснение. Все предметы, растения, животные изготовлены. Похожи они были здорово. От подлинных не отличить.
  В этом был даже какой-то интерес. До какой степени куклы скопированы.
  И еще каким-то способом их удалось создать множество, с какой-то подозрительной простотой. Ведь на любую искусственную вещь уходит столько сил.
  На картину, скульптуру, выписанную сцену. А тут все сразу, с легкостью необыкновенной, особенным, почти естественным путем - будто все преобразилось.
  И где набрали столько материала? Ведь раньше в этом диком глухом месте, кроме забытой, не нужной никому на свете вечной свалки ничего не было.
  Модели, думал я. В сущности, это наш идеал. Мы беспощадно отсекаем от себя все проявления индивидуальности.
  Все хотят быть другими, хотя бы в мечтах. Сыграть роль, достойную себя. Быть сильным, умным, смелым. Все хотят иметь правильные черты лица, безупречную фигуру, чеканную речь.
  Стремление к обезличиванию начинается с внешности. Но поведение тоже должно быть безукоризненным. Все должно быть идеальным, безошибочным.
  Эталон должен иметь право на ошибку. Это и есть модель - возможность менять, не предупреждая. Этот изъян придает празднику остроту, свежесть, он - сам праздник. И тогда в главном не ошибешься никогда.
  Куклы есть во всем мире. Все, даже их противники, с удовольствием пользуются услугами робота, который все стерпит, так как у него нет чувств, он не ведет себя, не действуя тем самым на нервы.
  Эти куклы другие, они испытывают боль, они улыбаются, они разговаривают обычными человеческими голосами.
  Вот все и решили, что с ними можно вести себя, как с людьми, но не опасаясь, так как они все равно ненастоящие, оболочки всего лишь.
  Все захотели попасть в модель, считая, что совершат тут кучу подвигов, а зря. Сильный в модели может стать слабым, и наоборот. Здесь изъян что-то делает, меняет что-то, перестраивает, воздействует как-то на окружающее, и чем он сильнее, тем все реальней.
  А что на свете может быть сильнее слабого шоу? Потаенной мечты, лишней в жизни.
  Шедевр не ошибся. Он будто на клавиши нажимал. В желании стать другими люди безжалостно отметали все свое, естественное, как ненужное, наносное, отбрасывая это, как сор, в сторону.
  И вдруг в модели оно становится основным, как правило, которое ни подо что не подогнать, случайность выглядит складно, а главное - невпопад.
  Это были досужие рассуждения, а последней мыслью было, уже в дреме, - неужели такое место никем не заселено, а первой, когда я открыл глаза - не упал ли я?
  Уж очень мрачно было вокруг, и все шумело.
  Я покоился в углублении на высоком стоге и слушал, как где-то высоко-высоко вверху воет ветер. Ночь подходила к концу.
  Я проспал всю ночь, и неудивительно. Забраться бы сейчас на верхушку самого высокого дерева и посмотреть на парк. Картина, наверно, внушительная.
  Я нашел такой ствол. Поднимаясь все выше и выше, я опасался лишь, что меня может сдуть. Оказалось, не напрасно.
  Ветер был очень сильным, прямо-таки ураганным. Взору моему предстал величественный вид. Всюду, куда ни брось взгляд, волновалось серебряное море листвы.
  Луна пряталась в тучах, которые носились по небу, и все становилось призрачным и нереальным, но, когда она показывалась, все заливало лунным светом.
  Я, как зачарованный, следил, как бушует океан листвы в мертвенном свете луны.
  На равнине все сдвинулось на шаг, только слабо светящаяся фигура в центре осталась неподвижной.
  Тут налетел такой порыв ветра, что меня, как пушинку, оторвало от ствола и в долю секунды пронесло по воздуху горизонтально, и мягко прилепило к другому стволу, как во сне, в этой модели.
  Я даже не успел удивиться или испугаться, сразу обхватил его и застыл. Мне повезло. Когда такие вещи происходят в реальности, в них все равно особенно не веришь. Считаешь, что это просто удача.
  Может, прыгнуть головой вниз? Точно перевернет в воздухе и уложит мягко на почву, как лист.
  Может быть, подумал я. Пробовать не стал. Без особой необходимости. Оставалось спуститься вниз, что в темноте само по себе увлекательно.
  Я подумал о завтрашнем дне. Уже сегодняшнем. Попробовать войти в отель через ворота? Можно составить каталог пакостей, которые устраиваются входящему в крепости через ворота. 'Безвременно вошедшему через ворота...'
  Я стоял уже на прочной земле и смотрел на гигантское дерево. Это был настоящее чудовище, вставшее на дыбы. Корнями оно погружался в землю, а кора, изборожденная глубокими морщинами, придавала ему суровый, и можно сказать, мрачный вид. И это был отель.
  Не желая быть схваченным, я должен быть осторожен, как человек вне закона, а тут еще при виде черноты за решетками в башнях мне в душу закрался мистический страх.
  Отель был неплохим, впрочем, слабость - я не прочь был бы наткнуться на что-нибудь неожиданно съедобное - мешала мне оценить его настоящую красоту.
  Он сидел на как бы обрезанном и вытянутом конце этого необыкновенного холма, похожего на жерло погасшего вулкана, и его стены перенимали линию холма. Как и полагается, перед воротами был подъемный мост.
  С другой стороны его можно было и не увидеть, но мое положение позволяло наглядно рассмотреть все его механизмы в разрезе.
  Я стоял на огромной высоте. Я был бы рад продолжить путь, но крутые земляные подъемы поминутно осыпались.
  Я смотрел по сторонам и, найдя подходящий участок, вскакивал на него. Наверно, издали это смотрелось забавно.
  И вот я оказался у тоннеля с высоким овальным входом. Над тоннелем и был подъемный мост. Внутри было темно - мост находился в опущенном состоянии.
  И тут я увидел Мифа.
  Он лежал на небольшом пригорке, словно брошенная кем-то тряпичная кукла. Рядом закрыл руками чумазое лицо Опыт.
  Я склонился над Мифом. Я огляделся. Откуда он здесь взялся, непонятно.
  Тело его было холодным, а сам брокер выглядел так, словно прилег отдохнуть после тяжелой смены. Больше я к нему не прикасался.
  Я устало посмотрел на Опыта. Он безутешно покачивался из стороны в сторону.
  - Я хотел всем помочь. Звезда здесь, в отеле. Офиса в салоне чуть не угробило. Печать исчезла, а Офис без нее ни в какую, пока на него предупредительно не свалился нетяжелый шоколадный кирпич. Все украсилось. Ковры, люстры. Все в глазури. А людей нет. А Шедевра нет! Где он? Ведь Корка жив! Перестраховались мы с ним. Розыгрыш. Он тоже хотел праздника. Мечтал покрыть себя пластическими шрамами из крема. Корке действительно угрожала опасность. Обман публики был для всеобщей пользы. Мим обычная девушка из столицы. Выросла без родителей. Новый мэр, прощелыга, родственник Абсурда. С ним и торговаться не пришлось.
  - Опыт, ты знаешь кто? - с чувством уличил, опознал, определил его я. - Ты прирожденный факир.
  - Меня никто не замечает. За что? Я просто хочу всем помочь. Витамин собрал кукол на площади, Ядро их построил, как на параде. Как они маршируют! Как держат шаг! Эти горожане такие глупые. Все Витамину пове-ерили! - Опыт судорожно всхлипнул. - Совсем, как люди. У него способности базарного зазывалы. Сулит им сказочную жизнь в большом прекрасном мире. Но у него ничего не получится. Куклы все делают понарошку, поэтому все бесполезно.
  Пошатываясь, малютка побрел прочь с безнадежно высоко поднятой головой, как незрячий.
  - Я не вернусь. Там - обман.
  - А здесь? - сказал я.
  - Какая разница, где сгинуть - в изъяне природы или в джунглях цивилизации.
  Перед тоннелем Опыт будто споткнулся.
  - Но ведь Мим не попала в салон...
  Я, в упор глядя на него, отчетливо проговорил:
  - Одно действие влечет за собой следующее.
  - Но кто-то там был. И его никто не узнал. Почему?
  Дорога, ведущая из отеля, ровно сбегала вниз и терялась на равнине.
  Я вскарабкался на стену, ухватился за узловатый древесный ствол и замер под развесистой зеленой кроной, услышав какой-то полузнакомый скрип.
  Скрипели невидимые мне ворота. Именно так они должны были скрипеть. Кто-то переговаривался.
  Слов я не разбирал. Я догадывался, что отель обитаем. Собственно, мне следовало просто постучаться в эти самые парадные ворота. Вместо этого я усложняю себе путь.
  Я сел на край стены, придерживаясь за ствол, и напряг слух. Слов я по-прежнему не разбирал, но ясно слышались грубые визгливые нотки.
  Потом резко хлопнула дверь, и сразу - дробный топот. Из-за башенки вынырнули всадники. Вместо седоков мой взгляд приковали скакуны.
  Их очертания вполне соответствовали всем лошадиным стандартам, но пустые глазницы не косили, ноздри не издавали трубного фырканья.
  Только короткие ноги и все тело одновременно изгибались в суставах, наносили мерные удары копытами по земле, вздымая пыль. Ребенок бы догадался, что кони механические.
  Всадники прочно сидели в седлах. Спины седоков были необычайно широки. На жокее Медузе колыхалось кепи, увенчивающее его могучую гриву. Обезьяны уносились прочь.
  Я спрыгнул во двор.
  Если на равнине солнце в считанные минуты вкатывается под купол неба, то здесь, на высоте, бледный диск не спеша высвобождается из объятий ночи, и так же медленно, переливаясь, подымается, пока клочья тьмы, цепляющиеся за горизонт, не стаяли окончательно.
  Стало совсем светло. Рассчитывая на крепкий сон оставшихся обитателей отеля, я снова очутился перед воротами, только с внутренней стороны. Там на топчане спал человек. Рядом стояла увесистая ложка.
  Солнце начинало припекать, и лиловая пленка зноя застилала небо. День будет жаркий.
  - Бум, - позвал я.
  Редкая бородка, окружавшая лицо Бума, зашевелилась, одновременно приоткрылся рот, и он спросонья сказал:
  - А?!
  Бум сел на своем топчане, но, увидев тень постороннего, вскочил и хотел схватить ложку. Но я уже держал ее в своих руках. Она оказалась очень тяжелой.
  - Хорошо, что я не пришел ночью.
  - А? - снова сказал Бум, продолжая сидеть.
  - Что с тобой? - спросил я. На него я не смотрел. Я все разглядывал ложку.
  - Откуда ты?
  - Издалека.
  - Да, да, - сказал он. - Я понимаю. Ты... ты...
  Я наконец поднял на него взгляд.
  Меня встретил ошеломленный блеск его диковатых глазищ.
  - Сдавайся, Бум, - сказал я, аккуратно положив грозное орудие еды на землю. - И чем-нибудь меня угости.
  - Пик, Пик! - несколько укоризненно проговорил Бум и поднялся. - Как ты меня напугал.
  - Ай-ай-ай...
  - Нет, серьезно. Я думал, шоу.
  - Думаешь, оно может быть? Здесь? Не в кулинарии?
  - Не знаю, - признался Бум. Он потер лоб пальцами и повторил: - Не знаю. Но в это легче поверить, чем в голод на банкете.
  - Бум, голод на банкете...
  - Вот именно. Я и подумал... Тебя ждут.
  Бум напрасно отсиживался, ожидая, пока до него докатится праздник. Отель был вне модели, где переводили дух, наблюдали со стороны.
  Но, странное дело, расстроенным он не выглядел, ничем не терзался, наоборот, так и сочился былой энергией.
  Мы вошли в центральную башню. В темноте завиднелась вереница ступенек. Лестница озарилась призрачным светом. По ступенькам кто-то еле слышно переступал, спускаясь.
  Показались маленькие ножки, потом платье, все в резких тенях из-за многочисленных ниспадающих складок, с пояском, обвивающим тонкий стан, и пальчики, крепко сжимающие бронзовый подсвечник, тоже тяжелый, наверное.
  Мим увидела меня, пальчики разжались, и подсвечник немедленно обрушился на ногу Бума.
  Последовавший вслед за этим вопль явился для него самого полным откровением. Мим тоже пискнула, и все погрузилось в темноту. В ту же секунду я почувствовал живительное тепло рук, обвивших меня.
  - Это ты...
  Бум растопил камин. Мы смотрели на огонь.
  Мим обманула Абсурда. Он сбежал от детской стражи и был свидетелем событий в казино. Он использовал наш трюк. Он хотел вернуть звезду в салон, чтобы праздник продолжался.
  По дороге он убеждал ее, что их в столице ожидает ее отец. Ее настоящий отец. Сначала она наотрез отказывалась его слушать, но при упоминании об отце заколебалась. Она не знала своих родителей и всю жизнь мечтала обрести их. Абсурд заявил, что вынужден был так поступить.
  Узник напомнил ей, что я за человек. Что я никогда бы не отпустил ее, а его бы отправил в трущобы.
  Вполне возможно, подумал я, слушая рассказ Бума.
  Говорил в основном он, а Мим молчала и грелась у огня, и лишь ее глаза, с которыми я время от времени встречался, красноречиво подтверждали, что все сказанное - правда.
  Поверила она или нет, но Абсурд все равно удерживал ее. Хотя сначала делал вид, что готов благородно вернуться и за мной.
  Настоящий Миф напал на карету, когда зарево от бушующих пожаров над городом зловеще освещало все вокруг ярким фейерверком.
  Доблестный следопыт едва настиг их. Он успел. Он был настроен очень воинственно, но, обнаружив только одного Абсурда, успокоился.
  - А где сейчас Абсурд? - спросил я.
  Мим удивленно вскинула глаза.
  - Он остался... там.
  - Да? - удивился я, в свою очередь.
  - Миф, - сказала Мим. - У Абсурда не было никаких шансов. Да, - с гордостью сказала она. - Метод оказался намного успешнее своего ученика. Миф не оставил ему никаких шансов.
  О том, как дальше разворачивались события, я уже догадывался. Миф хотел укрыть звезду, и съемный отель показался ему самым надежным убежищем.
  Но по пути он, как верный друг, завернул в поместье аскетов, но меня там, естественно, уже не было. Мы разминулись.
  - А как же следы? Следы вели к отелю до вас.
  Мим тут же разъяснила мне, в чем дело. Она сама не сразу восстановила это в памяти. Оказывается, Абсурд не тотчас стал править в город, хотя вполне мог это сделать, учитывая состояние Мим.
  Для правдоподобия он покружил немного, показывая, что ищет меня, старательно сбивая ее с толку, в чем, как уже было сказано, не было никакой нужды. Но Абсурд преследовал двойную цель.
  Он понимал, что рано или поздно я очнусь и брошусь на поиски. Сам того не желая, он указал мне верный путь. Дальше ясно. Я наткнулся на настоящий след. Головоломная история, подумал я, но кое-что прояснилось.
  Миф не мог знать, что Мим угрожает. Он просто хотел ее спасти. Он жаждал спасти звезду от всех.
  От разбойников, от Лагуны, которого боялся, от меня, чьих действий он не понимал, даже от салона, который тоже таил, по его мнению, какую-то опасность. Может, от сырости.
  Он и не думал ставить себя в один ряд со звездой. Ему это и в голову не приходило.
  Ах, Абсурд, Абсурд. А я было подумал. Видно, тебе не раз приходилось уговаривать Шедевра избавиться от меня. Еще до вашей модели. Я был для тебя как кость в горле.
  А я уже считал тебя своим, и тебе совсем необязательно было нападать на меня сзади, устраивая этот хитроумно-дурацкий спектакль с манекеном.
  Но ты уже не верил в свои силы. В то, что сможешь переиграть меня, встретившись лицом к лицу. Это Шедевру мое присутствие доставляло остроту ощущений и удовольствие.
  Это не вы не смогли с нами договориться. Будто бы только с неодушевленной моделью нельзя договориться, а с человеком - всегда пожалуйста. Это с вами нельзя договориться. С человекообразными моделями.
  Это вам нельзя объяснить, что нет шоу, ради которого можно переступать через праздник. Вы - не осколки зеркала. Вы битое стекло. Это вы обманули шоу. Вы очень хотели походить на живых, и у вас это здорово получалось. Казалось бы, не может быть таких людей, как Шедевр. Но в душе он был человеком. Пока не обманул сам себя. Он обнаружил свою сущность разом. Огонь, казавшийся бессмертным, угас. Пейзаж стал неживым.
  Метод тоже больше никому не верил, и модель совершила свой неумолимый оборот. Лучше бы все ошиблись.
  Еще я узнал, что в отеле никого не осталось. Зоопарк, составивший основу гарнизона отеля, тоже отправился в столицу, попытать счастья.
  К Мим они относились с подобающим звезде в опале почтением. Я знал, что в модели всегда найду ее. И все совпадет.
  - Миф тоже уехал, - пожаловалась Мим. - Как только мы добрались до отеля.
  - Куда? - Я весь подобрался. Что еще, думал я, она сейчас скажет. Чем угостит.
  - В столицу. Я уговаривала его. Но он остался непоколебим. Он считал, что должен найти шоу.
  - И бросил тебя?
  Похоже, праздник всех нашел.
  - Нет. Я жду его. Я знаю... я должна ждать его. Ведь так?
  Как еще показать, что там, внутри, ничего нет. Что я мог сказать на этот раз?
  - Где он? - сказала Мим, вцепившись в меня. - Что с ним?
  Я молчал. Потом стал рассказывать. Я рассказал ей все. Или почти все. Она иногда вглядывалась в меня, будто недостаточно хорошо понимая, что я такое говорю. Я не говорил лишь о нас с ней.
  О том, что хотел сбежать вместе с ней в этот мир. Поиграть, как в детстве. Пощупать, где настоящее, а где ложь, фальшь. Мне казалось, что мы без труда сумеем отличить шоу.
  Казалось, это легко. Но трогать его нельзя. Иначе оно исчезнет. Как узор на крыльях бабочки. А он так красив...
  - Значит, все они - куклы, - сказала Мим. - И Миф тоже. - И она надолго умолкла, задумавшись о чем-то. Все-таки она была уравновешенной и здравомыслящей девочкой. Она вдруг придвинулась ко мне. - Но он же был такой, такой... - Она не могла подобрать нужных слов. - Он все понимал. Разве это возможно?
  - Это кажется удивительным, но...
  - Я поняла, - сказала Мим. - Кажется, я поняла. Это как лектор рассказывает сложно для незнакомой, неподготовленной публики, а та в целом, как ни странно, все воспринимает.
  Я с теплотой посмотрел на нее. Она по-прежнему умела понимать, и именно то, что говорится. Что имелось в виду.
  - А-а... - она приложила ладошку ко рту. - Мне ясно. Я осознала. Все только изображается, ведь это искусственная среда, все здесь искусственное, и праздник тоже. Стоит только поверить. Мне все показалось...
  - И потом, - сказал я, - он не сделал ничего, чтобы разубедить нас в этом. Может быть, достаточно было бы одного неверного шага, чтобы мы бы стали думать о нем иначе.
  Сейчас, со страхом подумал я, она скажет, что ей все равно.
  - Может быть... - сказала Мим. - И ты больше не знаешь, что с ним? Ты... не знаешь этого?
  - Знаю, - сказал я с безнадежностью в голосе.
  Глаза ее вспыхнули. Она будто чувствовала, что он где-то рядом.
  - Где он? Где? Говори же, ну, говори. Скажи мне... - попросила она.
  Я взял ее за руку. Я повел ее к тоннелю. Миф лежал на прежнем месте. Пас долго рассматривала его, потом присела. Медленными движениями она стала оглаживать поверхность тела своего рыцаря, почти не касаясь его при этом. Потом встала, продолжая смотреть на него.
  - Боже мой. Что вы с ним сделали, - сказала она. - Почему так получается? - Она неожиданно повернула ко мне свое лицо. Оно было очень спокойным. - Он мне так нравился. Я почти была влюблена в него. Почему у нас забирают то, что нам так нравится?
  - Я думал, что мы... - Я не договорил.
  - Да, конечно. Кроме того, ты сильный, независимый. Все можешь объяснить. Это очень современно. С тобой я чувствую себя равной.
  - А он что?
  - А он что? Я не знаю, что - он. И я была для него загадкой.
  - Правда? - сказал я.
  - Да. - Она мелко закивала, не глядя на меня. - Конечно, сейчас я все понимаю. Он не человек - я этого не знала. Но он так похож - не отличить. Он мог бы быть живым. - Она с невыразимой грустью смотрела на распростертую куклу. - А я поверила. Это было не как в жизни. Но по-настоящему. Это был настоящий праздник.
  - Да, - только и мог сказать я.
  С высоты холма мы увидели вереницу грузовиков, мчащихся по равнине.
  Они здорово подпрыгивали на ухабах, для них не предусмотренных, оставляя за собой пыльный шлейф, и вместе с ними в кузовах подбрасывался груз, издали так похожий на обыкновенные ящики, только плоские и бесформенные.
  Без швов и зазоров.
  
  
  
  Глава 6. Изъян
  
  
  
   Дождь лил, как из ведра. Давно не было таких. Настоящий тропический ливень, косые струи хлестали наотмашь, как из брандспойта, туго, остервенело, но трудяга грузовик, как ни странно, двигался, не увязая. За окнами потоп, небывалая распутица, а ему все нипочем.
  На кривой узкой дороге свет фар то и дело упирался в какие-то валуны, глыбистые повороты, а кабину между тем успокаивающе, неприметно покачивало, как всегда, и движение вперед было целеустремленным, как на шоссе.
  Из темноты налетали листья, сорванные бурей, и прилипали к стеклам, прижимаясь к ним, не сползая.
  Яркий отсвет лег на блестящий от воды капот, и удар грома раздался буквально над головой, будто по крыше хлопнули железной палкой во всю длину.
  Я даже пригнулся. Грохот оттенялся усиленным шумом дождя.
  Я правил наугад, куда-то вверх, потоки мутной воды вырывались из кустов и проносились под колесами, заполняя канавы.
  А ведь на вечер у меня были совсем другие планы. Я заоглядывался.
  Ну, и какие же планы были у нас, думал я, с усилием выворачивая руль, будто кто-то настойчиво выворачивал колесо в другую сторону, и грузовик монументально застыл в накрененном положении.
  Дождь прекратился. Во всяком случае, здесь его не было.
  Редкие капли срывались откуда-то сверху, грузно, увесисто, шлепались и разбивались об капот, будто и не капли вовсе, а небольшие гирьки.
  Потом оттуда же, чуть ли не мне за шиворот, стекла струйка, будто ковшик опрокинулся, будто кто-то нарочно выждал. Я задрал голову, споткнувшись при этом обо что-то массивное. Узловатый корень был толщины необыкновенной.
  Грузовик одним колесом стоял на нем, словно только что выворотившемся и приподнявшем ни в чем не повинную машину, как домкратом.
  Какие же должны быть стволы у таких корешков, но ответ был очевиден.
  Стволы под стать корням проступали в предрассветном сумраке.
  С безвольно отяжелевших оранжерейных листьев время от времени проливалась короткими порциями скопившаяся от дождя вода.
  Не желая больше попадать под холодный душ, я обходил довольно редко стоящие деревья.
  Свет в этом лесу был какой-то тусклый, все просматривалось, как в тумане, и так, будто этот туман рассеивается, рассеивается, но все никак не рассеется.
  Перед деревом с объемным, в человеческий рост, дуплом горел костер, над которым был подвешен котелок.
  Я хотел легкомысленно заглянуть в дупло, но откуда-то сверху послышался неуловимый шум, и я вынужден был отпрянуть, и сделать это по возможности с достоинством.
  С верхушки дерева, о местонахождении которой можно было только догадываться, воздушными прыжками циркового гимнаста спускался Лагуна, нигде не задерживаясь, будто скользя по невидимой паутине, смещаясь то вправо, то влево, то неуклюже внезапно подлетая вверх, возвращаясь к исходной точке, лишь касаясь веток, наотмашь прихлопывая по ним, и этого было достаточно, чтобы его мощное тело проделывало головокружительные виражи в трех измерениях.
  У самой земли Лагуна неустрашимо сиганул головой вниз, описав затейливую дугу, и повис на нижней горизонтальной ветке на одной руке, задействовав ее до самых подмышек.
  Такое занимательное положение, судя по всему, не причиняло ему не малейшего неудобства.
  Покачиваясь, он впился в меня немигающим взглядом из-под круглых бровей, потом разогнул руку и мигом спрыгнул на полусогнутых ногах на землю, как индеец, не сводя с меня, незваного гостя, магнетических глаз. Он повел плечом, круглым, как у гориллы.
  - Ты что, не узнаешь меня?
  Он настороженно, но застенчиво засопел.
  - Но как ты сюда попал?
  - Заблудился.
  Лагуна изменился, стал как-то брутальней, а одна бровь при этом изгибалась явно больше другой, изломившись дугой, словно не своя, и даже как-то оттянулась к виску, а вместе с ней оттянулась и часть его бандитской физиономии, так что губищи его волей-неволей выпятились и даже, как мне показалось, слегка обветрились от этого.
  Верхолаз попробовал из котелка и протянул его мне. Я ожидал, что во рту останется привкус грибов, трав, кореньев каких-нибудь. Уж не гусениц ли он туда понасовал?
  Поразительно, вкус не уступал ресторанному. Недурно.
  Гурман, напевая себе под нос что-то весёленькое, был настроен позавтракать.
  - Так и теснишься один? - спросил я.
  Ложка замерла на полпути. Самостоятельный Лагуна с усилием сглотнул.
  - Хватит прятаться. У нас все меняется. Само собой.
  - Само собой? Ура.
  - А ты и в городе не бываешь?
  Может, Лагуна ненароком и выбирался куда-то, как это водится у отшельников, сгоряча объявивших себя вне общества, но всегда при этом к нему необоримо стремящихся. Он отвел глаза. Как он здесь обретается, подумал я.
  - Пойдем, - сказал Лагуна.
  В дупле была целая комната. В углу за грубым столом сидела Очаг. Пламя свечи освещало овал ее лица.
  - Я нашел ее там, - сказал Лагуна. - Она даже шла сама.
  Девушка с неподвижным лицом смотрела перед собой.
  - Я провожу тебя, - сказал Лагуна. - А то ты снова заблудишься.
  Лес вдруг кончился. Мы стояли на холме и смотрели на равнину. Вдали угадывались развалины.
  - Слушай, - не глядя на меня, сказал Лагуна, - а ты бы не хотел снова оказаться там? Я имею в виду, вернуть все, как было.
  Мне показалось, что голос преданного друга немного дрогнул. Внешне он оставался вполне спокойным, а вот напускной тон выдал его.
  - Вернуть?
  - Нет, ясно, что это невозможно. Но ты понимаешь, о чем я? И мы все, вместе, снова там.
  Я в смятении не совсем понимал, о чем речь.
  - А я бы сразу, - прочувствованно уведомил Лагуна. Жаль, что это невозможно. Невозможно, - уныло повторил он.
  Мы долго стояли вдвоем рядом. Солнце вставало над равниной.
  Я приехал домой, переделав за день все дела. Грузовик подъехал к воротам, и ветви деревьев из-за заборов задевали кузов.
  Спустя минуту я уже хозяйничал на кухне, оставляя повсюду по пути свет, по всему дому. Я не торопился укладываться спать.
  Возвращаясь домой, я вел себя так, словно завтра меня ничего не ждет.
  А меня ничего и не ждало. Я давно ничего не планировал, привык жить механически, ни о чем не задумываясь.
  Не ожидал я встретить Лагуну. Витамина я видел. Тот жил в столице. Ловелас изменился, представительно поправился, щеки слегка отвисли, а изменился в том смысле, что суетиться стал. Раньше он не суетился.
  Дверь на улицу сама собой медленно раскрылась. Большие бабочки вились и бились об абажур на входе, иногда с такой силой, что он покачивался.
  После исчезновения матери Ореол укатила в столицу и бойко выскочила замуж. Об этом я узнал из открытки.
  Время от времени от нее приходили однообразные открытки. Муж ее, Вариант, был коммерсант - торговец недвижимостью.
  Тихоня незаметно появился в доме, шустро сдружился с наивной матерью, всем неизменно глубокомысленно поддакивал, со всеми категорично соглашался.
  Входная дверь снова открылась. Я с досадой обернулся, но оказалось, что на пороге стоит Ядро, расплываясь в скупой улыбке и приподнимая шляпу.
  - По-моему, у тебя что-то горит, - заметил он. - Не-ет, я вовремя.
  Это было в духе Ядра - врываться среди ночи и начать распоряжаться, не шумно, но со стальной непреклонностью.
  Поведя носом, он определил источник запахов и принялся с жадностью уплетать мой стандартный ужин.
  - Я забыл, что ты бездомный, - сказал я.
  - Бездомный. Безродный. Бесправный.
  - Ты сегодня сам?
  В последнее время чемпион подвизался сопровождать сухопутных туристов на рыбалку.
  - Да. И одинокий.
  Вид у Ядра был усталый. Глаза ввалились.
  - Идем, - сказал я.
  Ядро вскинул голову, резко, чуб взметнулся вверх.
  - Да, - понуро сказал он после недолгого столбнячного молчания. Вот фрукт. Пришел в гости, а сам с ног валится.
  Внезапно отяжелев после еды, он спал на ходу. Я определил его в дальнюю комнату. Проснется, не поймет, где он.
  У телефона в гостиной я остановился, подумав, как давно никто не звонил мне.
  Я был так рад, когда появлялся Ядро. В городке никого не осталось. Все разъехались.
  Фат в столице. Продает роботов. Устроился. Все сейчас хотят иметь дома специфичную человекообразную игрушку. Раньше все заводили собак, кошек, рыбок, а сейчас поветрие - роботы.
  Нарасхват идут. Они надежны, а если с ними что-то случится, их не жалко. Они ведь неживые. Стоят они дорого. Робот - дорогая кукла.
  Выпить повеса Фат был не дурак. Интересно, как он управляется?
  Все в столице. И все преуспели. Там все преуспевают. Не то, что здесь, где все твои наклонности, как на ладони.
  А городок стал еще более провинциальным, еще больше зарос садами. Старинные здания в центре обветшали.
  Мим тоже уехала. Странно, но у меня ничего не осталось, ни одной ее фотографии.
  Вот Витамин - он увековечивается со всеми своими пассиями, всегда в обнимку, так, словно каждая - единственная, или, во всяком случае, последняя. На фоне разных достопримечательностей.
  Неясно, чего в этом больше, беспечности или, наоборот, дальновидности, но я огорчался, что у меня нет фотографии Мим. Наверно, она изменилась. Интересно, какой она стала.
  Она не хотела больше оставаться на побережье. В сущности, она была очень одинока здесь, но все равно, когда я останавливался возле телефона, я представлял себе, как он зазвонит, и я услышу ее голос - но этого не происходило.
  Подумав, я отключил его совсем - не все ли равно? На кухне всю ночь горел свет.
  Утром ветер нагонял облака.
  У забора копошился сосед, за некоторые особенности своей внешности прозванный Хламом.
  Глазки у него были запрятаны глубоко-глубоко, а когда он улыбался, казалось, что он причмокивает и втягивает в себя воздух, как пылесос мусор.
  Опираясь короткопалой рукой на забор, он, ссутулившись, втянув голову с круто вихрящимся затылком в плечи, другой рукой, как клешней, выбирал обнаруживаемый только им сор.
  Несмотря на это увлекательное занятие, нас он заметил.
  - Куда направляетесь? - спросил он. - А, понятно.
  Вот и все. Все ему понятно. Отвечать ему теперь было уже необязательно, но мы все равно остановились.
  - Чем это ты занимаешься? - спросил я и сразу пожалел об этом. Словоохотливый сосед только этого и ждал.
  - Привожу двор в порядок. Скоро день города. - К праздникам Хлам относился с благоговением. - А вас что, это не интересует?
  - Не интересует, - опрометчиво брякнул Ядро.
  - Тоже мне, знаменательное событие, - поспешил поддержать его и я, но, странное дело, несмотря на численный перевес, мы чувствовали себя смехотворно неуверенно против и одного такого экземпляра.
  За его густым обтекаемым загривком витали липкие призраки обычаев и традиций, слепая мощь двуличного общественного мнения.
  И еще. Раздражал Хлам безмерно своей неуемной хозяйственностью. Вечно он тащит, строит, шурует, конопатит, чистит, организовывает и ничего не делает просто так, а все только с какой-то целью. Ограничительные сложности модели вышколенному неучу не нужны.
  При его твердом общественном положении. Особенно благоволили ему местные старцы, и это при том, что он не очень умен, хамоват, жаден, зато и общителен сверх меры.
  Ядро терпеть его не мог. Вот и сейчас ему хотелось поскорее двинуться дальше, но мой сосед, продолжая возиться действительно как настоящий хлам, не отпускал нас, все выспрашивал без передышки, приедет ли Ореол, собираются ли брат с сестрой - я не сразу сообразил, о ком это он - посетить вокзал на выставке.
  Независимо от ответов, он моментально делал, наперекор всему, свои, известные только ему, безапелляционные выводы. Такое своеобразное тестирование. Оно свидетельствует о наличии у безмозглого Хлама недюжинных аналитических способностей.
  - Да, кстати. Я был у Абсурда, - сообщил он мне дополнительно. - Там твоя знакомая.
  Ядро, недовольный, стал упрекать меня по дороге, что я готов проболтать все утро с первым встречным.
  Я испытывал определенную досаду. Меня заинтересовало упоминание Хлама о знакомой у Абсурда.
  Но я прекрасно знал, что стоит мне этот поспешный интерес проявить, как шкура Хлам сразу начнет хитрить, лгать и изворачиваться.
  Напрямик его спрашивать ни о чем нельзя.
  Но при Ядре я все равно не решился бы и на это, тот и так сверлил меня глазами. Погода испортилась, было сыро, промозгло, и Ядро в своей маечке, потертой шляпе выглядел настоящим изгоем. Где он ютится?
  За стойкой выносливо маялся старый знакомец Штамп. Заведение у него теперь небольшое, с комнату, угнездилось в ряду домов, тихое, никогда в нем больше ничего не происходит.
  Он не жаловался. Он был в опале, вместо него вообще хотели установить автоматы.
  Но нужен он. За ним первенство. Такие, как непоседа Витамин, блеснут и исчезнут самоуспокоенно, а этот безо всяких данных всегда на месте, как на посту, хотя его по-прежнему обсчитывают даже дети.
  У радушного Штампа за спиной пришпилены его, Ядра, фотографии в боевой стойке в бытность несгибаемым чемпионом.
  Все здесь было, как встарь, даже поверхности отсвечивали полутонами, в отличие от глянца новомодных баров с их яркой, но надуманной, как декорации, утомительной обстановкой.
  - Эти тоже с утра пораньше, - соболезнующе кивнул Штамп на вычурное ограждение, сооруженное по всем шарлатанским правилам военной науки.
  Яркие сигнальные огни не гасли, разделенные равными расстояниями, освещая целыми днями и без того хорошо видное зачумленное место, холмы, овраги, карьеры, где мы с друзьями играли в детстве. Ночью иллюминация оправдана, но что еще можно разглядеть днем?
  Ничего особенного там не было: обычная местность со старым обследованным строительством, развал, или изъян, как его иногда называли.
  Развал был закрыт, обнесен заграждениями, обнесен вышками, и деревья и кусты за короткое время поднялись вровень с ним. Но только с одной, внешней стороны.
  И раньше-то редкие люди забредали, случайно, на территорию развала, пастухи или охотники, но, поняв, где находятся, спешили убраться поскорее, от пальбы без соразмерных отдач и рикошетов.
  Эти места всегда пользовались дурной славой, и слухи срабатывали получше любой охраны.
  Желающих попасть туда нет, хотя там никогда не наблюдается ничего подозрительного: безлюдные холмы, пустые строения, какие-то развалины.
  У ворот происходила утренняя смена караула. Из подъехавшей машины с брезентовым верхом спрыгнули танцоры в мятых камуфляжах, просторных, будто не по размеру, лениво, как кули, разминая затекшие члены, будто неизвестно из каких далей прибыли.
  Они не на кого не обращали внимания, а Ядро, напротив, внимательно изучал их поверх края бокала. Утро уже не казалось ему таким неблагоустроенным.
  Интересно, думал я, про какую такую знакомую напоследок наплел Хлам? Надо было выудить у него это, задать пару наводящих вопросов, заставить поработать его неусыпную формальную логику.
  Но не хотелось мне спрашивать при неуравновешенном Ядре. Из-за этого я должен теперь гадать. Знакомая... Знакомые разные бывают.
  Есть хорошие знакомые, есть малознакомые... всякие личности. Одни передают привет, непременно, другие - не обязательно.
  А еще, подумал я, есть просто - знакомая.
  Хотя Абсурда и не было, но константы продолжали у него собираться. Всякие-разные. На улице соломенная вдова Абсурда, карга старая, делала вид, что меня не узнает.
  Почему-то негласно считалось, что именно я причастен к исчезновению метода. Ни к Лагуне, ни к Ядру таких претензий не было. Ими даже умиляются. Простые, понятные хулиганы.
  Суровая вдова Абсурда была много старше его. В матери ему годилась.
  Ядро пришел в чувство. Больше ему пока ничего не требовалось. Сейчас все спешат куда-то и при этом постоянно афишируют свою занятость.
  Ядро таким выкрутасам не поддавался, считая их откровенным лицемерием, в крайнем случае, дурным тоном.
  Штамп, конфиденциально склонившись, сказал мне:
  - Тобой интересовались. Какие-то туристы.
  Туристы ожидали в серебристой сигарообразной машине.
  Женщина была с фигурой, как амфора, с гладко зачесанными блестящими волосами, а рослый мужчина был какой-то рассеянный.
  Лицо у него было припухшее, он будто с трудом приподнимал веки, вздергивая высоко брови вразлет.
  Звали их Копия и Пируэт.
  - Проведите нас в трущобы, - сразу сказала женщина.
  Мне показалось, что я ослышался.
  - Что?
  Туристы повторили свое предложение, причем были абсолютно серьезны.
  - Нам рекомендовали вас.
  Вертопрах Пируэт в ожидании ответа держал брови скорбно приподнятыми.
  - Вы обратились не по адресу, - бездушно молвил я.
  - Значит, вы отказываетесь? - упавшим голосом сказала Копия. Без подходцев.
  Мужчина сдержанно икнул. Его явно разбирало.
  О развале я не думал, хотя часто по ночам смотрел на притягательные фиолетовые огни.
  Сначала городок ломился от туристов. Еще бы. Знаменитое место! Где еще можно совершить познавательную прогулку по музею под открытым небом.
  Но странные вещи стали происходить в этом неизведанном музее. Одни туристы пропадали бесследно, совсем, других находили в весьма плачевном состоянии, будто обезумевших.
  Все меньше было желающих провести незабываемую ночь в салоне. Ущербную местность отгородили от окружающего мира. И правильно сделали.
  Ядро тихо, заговорщицки разговаривал со Штампом.
  Лаконичные туристы не уезжали. Мне даже не интересно было, кто меня рекомендовал. Какой доброхот. Совсем иначе я отнесся к их намерению попасть в трущобы. Прежде всего, это непросто. А потом, неизвестно, с какой целью они хотят в него проникнуть.
  Хорошо, что Ядро появился. Я повернулся к стойке.
  Ядра не было. Туристов тоже. Штамп лишь пожал плечами. Вот так деклассированный Ядро. Быстро он разобрался.
  А ведь его никто не рекомендовал, ревниво подумал я. Ничего, к вечеру явится.
  Неугомонный Ядро явился немного раньше - через минуту. Я был в баре один, даже Штамп куда-то отлучился.
  Ядро, оживленно посверкивая глазами, с ходу споро сам себе наполнил бокал с верхом и неудержимо выглохтал его.
  - Эх, ты, ротозей! Таких стоящих клиентов чуть было не упустил. Хорошо, что я вовремя обо всем договорился.
  - О чем?
  - Все в ажуре. Мы идем с ними.
  - Куда?
  - А ты не знаешь куда! Теперь они наши. Ты правильно набил цену.
  - Никуда я не собираюсь с ними идти.
  Ядро бурно засновал, опять предусмотрительно наполнил бокал за счет заведения и стал убеждать меня в очевидной выгоде намечающегося предприятия, что туристы набиты деньгами, уж у него глаз наметан, что они все равно кого-нибудь наймут, и плакали наши денежки, раз эти столичные лопухи так или иначе намерены с ними расстаться.
  - Интересно, как же ты собираешься провести их? - не выдержав, спросил я.
  - Как - как? Обыкновенно, на лодке.
  Я чуть не поперхнулся.
  - Оригинально, - вынужден был признать я.
  - Да? До этого нетрудно было додуматься, - скромно заметил Ядро. - Вот! - Он потряс кипой денег. - Аванс, - смачно пояснил он.
  - Зачем? - сказал я с легким ужасом.
  - Не спорь! Ты стал нерешителен, - сварливо отрезал Ядро. - Я просто исправил положение.
  - Да... Надо же. На лодке!
  - А как ты еще предлагаешь добираться до острова? - язвительно сказал Ядро.
  - До... острова?
  - Наши клиенты, - Ядро подчеркнул слово 'наши', - большие любители рыбной ловли. А самая лучшая рыбалка, насколько тебе известно, на острове.
  - Значит, ты договорился о рыбной ловле?
  - Целиком и полностью.
  - И ты полагаешь, что заурядная рыбалка обходится в такую сумму?
  Ядро корыстно переполошился.
  - Момент. Они сами предложили. Отличные ребята! Значит, речь идет о... крупной рыбе.
  - Да уж. Об очень крупной рыбе. В мутной воде.
  Ай да туристы. Не такие простые они оказались.
  Ядро ушел договариваться о лодке, а я вернулся домой. У меня крепла решимость вернуть аванс. Вспомнились разные случаи, не только с туристами.
  Несколько солдатиков как-то решили побродить за ограждением - и будто корова языком их слизнула.
  Зазвонил телефон.
  - Ты не забыл? - Это была Ореол. - Ты забыл.
  - Что я забыл или не забыл? - Я с ожесточением потер переносицу.
  - Как же... Мы должны побывать на вокзале. В конце концов, это наша мать. Будь дома. Пока! - сказала сестра, от переживаний больше не в силах сдерживать слезы.
  Ядро не возвращался. Вечером я вышел на крыльцо и не успел опомниться, как ко мне прижалась девичья фигурка.
  - Мим... - растерянно сказал я.
  Она не отзывалась, спрятав лицо на моей груди.
  - Ты давно приехала?
  Она помотала головой. Сколько мы не виделись?
  Я вдруг подумал, что теперь все будет по-другому. Мы найдем все нужные слова.
  - Я хочу есть, - рассудительно сказала она. - И готова сожрать быка. Правда, я изящно выразилась?
  - Конечно.
  - Вот видишь, с кем ты имеешь дело. - Мим была одета в очень красивое платье, будто с бала.
  Шурша им, она уселась в уголке и наблюдала за мной. Я снова подумал про это неподходящее платье и стал двигаться медленнее.
  Она что-то почувствовала.
  - Я, пожалуй, пойду.
  Я избегал смотреть на нее. На ее странное платье. Она встала и вышла.
  Я представил себе, как девушка в своем шуршащем наряде пробирается по темным улицам. Как скоро она ушла.
  Зачем я отпустил ее? Я не понимал, почему я не бросился вслед. Может, она уже у себя, дома.
  Я необдуманно набрал забытый номер бывшего мэра. Гудки оборвались, и я оцепенел.
  - Слушаю, - сказала Мим сонным голосом. Совсем сонным.
  - Ты... дома?
  - Да, - удивленно сказала Мим.
  - А ты давно... уснула?
  - О! - сказала Мим. - Это допрос?
  - Нет-нет, что ты, - запротестовал я.
  - Ничего. Это даже приятно. Но я весь день провела дома, - вздохнула Мим, - и рано легла.
  - Я разбудил тебя... - Я стоял в темной гостиной, куда падал свет из кухни, и мне показалось, что по полу прошлась чья-то тень.
  - Ничего, - сказала Мим. - Прощай.
  В проеме открывшейся двери слабо колыхалась занавеска. Во всем доме не раздавалось ни звука.
  Я с вынужденным самообладанием потушил свет, но улечься не мог. Не мог пересилить себя. Я застыл, услышав шепот: 'Ты спишь?'
  Мим прошла мимо, едва не коснувшись меня. Я увидел ее силуэт на фоне окон, разводящий руками. 'Где ты?' - прошелестел ее тихий шепот.
  Она стала шарить по кровати. Почему-то я не очень сокрушался, что меня там нет. Необычно было все это. Мим, не обнаружив никого в кровати, двинулась по комнате с растопыренными руками. Уже молча.
  Лестница вела на чердак. Мим настойчиво продолжала искать меня внизу. 'Не вижу тебя', - сообщила она. Голос стихал, отдаляясь в другие комнаты. На чердаке я чувствовал себя намного приятнее.
  Утром мне послышался приглушенный голос Ядра. Внизу грузчики волокли мебель, а Ядро инициативно распоряжался.
  Прокутил аванс туристов, распродает мои вещи, подумал я. Караул. Грабят.
  - Вот видишь, - жизнерадостно сказала ажурная шляпка голосом Ореол. - Он сам благоразумно ушел.
  - Может, он где-то затаился, - огрызался мелко рокочущий баритон из-под берета. - Он обязательно что-то выкинет. Я навел справки. Тебе хорошо, ты его сестра, - сказал женоподобный Вариант, опасливо косясь, словно ожидая, что я выскочу из шкафа.
  - Много воображаешь о нем, - сказала Ореол.
  Грузчики невольно прислушивались к такому миленькому разговору, что придавало их деятельности некоторую расхлябанность.
  Лестницу убрали, и я, потеряв равновесие, заорал и изо всех сил замахал руками, с выпученными глазами, как ветряная мельница, и все внизу пришло в движение.
  Грузчики разом все бросили, что-то зазвенело, разбиваясь, а я, кувыркнувшись, приземлился на своевременно уроненный диван.
  В гостиную вполлица боязливо заглянула Ореол.
  - Ты напрасно так, - сказала она дрожащим голосом.
  Я не торопился вставать. Удобно было лежать на мягком диване.
  - Так ты не против? - успокоилась Ореол.
  Она приехала, чтобы посетить вокзал. Такова была местная традиция - в определенный день на выставке изображать проводы и дружных родственников. В остальное время встречи были необязательны.
  Еще Ореол понадобилась, по ее выражению, 'кое-какая мелочь'.
  Вариант доступно втолковывал Ядру, как можно выгодно продать дом.
  Выставка располагалась в самом центре города. К ней прибавился притихший вокзал Фортуна, откуда никто никуда не отправлялся.
  Он был очень старым, заросшим вековыми деревьями, которые натужно шумели, напоминая о вечном покое.
  Ореол и Вариант чужеродно встали у входа в вокзал, где в последний раз видели мать.
  Часть древней вокзальной стены обвалилась, образовав проход в трущобы, как зев. По моей спине прошел озноб.
  В свежей лунке смекалистым Хламом возле киосков своей бесчисленной родни был вкопан саженец из трущоб.
  В кроне с нанизанными листьями проглядывал багрянец, как щемящий отзвук прошедшего праздника.
  В сторону откатилось яблоко, почему-то замороженное. Безжизненный развал, вопреки всем представлениям, был рядом, но я бы туда ни за что не пошел.
  Родственная чета, неутомимо переругиваясь, села в машину, и Ореол, никогда ранее не водившая, юрко вырулила с выставки.
  В пустом доме появилось эхо. Телефон был перенесен на пыльный подоконник. Больше в доме ничего не сохранилось.
  Его действительно оставалось только выгодно продать.
  - Эти туристы ненормальные, - пожаловался Ядро. - Хотят, чтобы их сопровождал только ты. Вот их координаты. Кто тебя рекомендовал, ты не знаешь?
  - Кажется, знаю.
  - Да? И кто это?
  Но я уже набирал номер на отключенном телефоне.
  Облапошенный Ядро, узнав, куда на самом деле метят сумасбродные туристы, долго возмущался в кафе.
  - Не перевелись еще олухи! Чем их не устраивает рыбалка? Нет, подавай им трущобы. Это же пропащее место. Форменный хаос. Всем это известно, а нам - лучше всех. И потом, это же запрещено.
  - Вот именно.
  - О-о! - напутственно протянул солдат. - Сдаюсь.
  Я с надеждой пытался уловить в его тоне сочувственные нотки. Но мой друг заметно поскучнел. Я остался в кафе один, созерцая городские преобразования.
  Напротив, тесня старые дома, появились, как грибы после дождя, экстравагантные магазины с работниками в одинаковой униформе. Стоит приблизиться, как они расплываются в экзальтированной улыбке, зазывают, заманивают.
  Кажется, стоит невзначай перейти незримую черту, как они вдруг затащат к себе.
  Но пока ты на безопасном расстоянии, им остается лишь бессильно улыбаться предупредительной улыбкой до ушей.
  - Можно?
  Передо мной стояла Мим.
  Я изо всех сил решил ничему не удивляться. Она действительно приехала. Дом сохранился за ней. Работала старая печать Офиса.
  - Я здесь у тети. Ты знаешь, с тех пор, как с дядей Абсурдом случилось несчастье, тетя осталась одна. Я должна навещать ее.
  Мы пошли по тенистым улицам.
  - У меня поклонник.
  Я ошеломленно молчал. Похоже, Мим была удовлетворена.
  Мы вышли на окраину.
  - Ты его знаешь.
  - Да? - Горечь моя чуть было не прорвалась наружу.
  Я хотел сказать ей, что если бы она не уехала так своенравно тогда, то все было бы по-другому.
  А теперь она завела меня к трущобам, чтобы рассказать, какой у нее замечательный избранник.
  - Уж не Хлам ли это?
  Я высказал самое нелепое, что могло прийти в голову.
  - Нас тетя познакомила. Как ты догадался? Так быстро. Но, во-первых, не Хлам, а, во-вторых, он - необыкновенный. Так что не паясничай. Он настоящий кавалер.
  Многих можно было себе представить рядом с Мим. Кроме обаятельного Хлама.
  Я сжал девушку, не желая отдавать ее никому. Солнце, мелькнув в низких тучах, село. Мим пыталась вырваться, она сопротивлялась изо всех сил и, не выдержав, разрыдалась, безудержно, с каким-то истинным отчаянием. Я застыл. И отпустил ее.
  Всхлипывая, она побрела, спотыкаясь, прочь. Ее беззащитная фигурка растворилась в сумерках.
  Я долго стоял на месте. Как же так? Я снова сам отпустил ее. Теперь она идет где-то одна, в чужом городе.
  Она всего лишь хотела чистосердечно поделиться со мной своими чувствами, считая, что я-то как раз и пойму ее.
  Я огляделся. Вокруг были одни развалины.
  Тусклая луна иногда двигалась по небу. Я вдруг ощутил страшную тоску. Мне будто чего-то не хватало.
  - Должны же они быть, - забормотал я. - Какой я был прежде! Я их понимал. Не то, что сейчас. Сейчас я разочарован во всем. Но не могут они исчезнуть совсем.
  Я бродил по руинам. Распад произошел молниеносно, без толчка, и разруху как бы вынесло за скобки, будто бы в аморфном развале и впрямь есть стержень. Я подумал, как скоротечна жизнь.
  Пролетела лучшая ее часть. Я грустно заоглядывался. Что-то противовесно сжимало сердце, помимо этих мыслей. Что-то беспричинное, неуловимо витающее в воздухе.
  Еще это бессистемное чередование света и тьмы. Уже известно, что элементы изъяна сами решают, что лишнее, а на чем остановиться. Но совмещение слагаемых происходит механически, скомпоновано независимо от настроения.
  Отчего же это отчетливое чувство уныния, потерянности, безысходности так фотографически точно соответствует моему собственному настроению, согласованно, будто и не наугад вовсе?
  Лукавлю я, мол, ничего не хочу. Может, мне больше ничего этого уже и не нужно. Не хочу бередить душу. Впал в другую крайность.
  А вот чего-то не хватает. Пресно как-то. Нет просвета. От модели - совершенства форм - должно что-то остаться. Ведь так много было всего!
  После модели все внесли свой вклад. Эрудит Азарт развивал гипотезы о покачнувшемся мироздании, чиновник Офис наравне со всеми рассуждал, что числится за развалом, и числятся ли где-нибудь все участники модели вообще.
  Поговаривали даже о силовом административном захвате безнадзорной территории, но первая же не в меру чистоплотная инспекция нарвалась на ослепительное сияние, из оврагов шибануло убойным смрадом нестерпимых миазмов, и, не вынеся испытания сгущающимся покровом, сослепу решила, что всякая калькуляция золы и трухи бессмысленна. Что можно разобрать в искусственной местности, которую при затемнении ни один прожектор не мог высветить?
  Может, надо что-то сделать ощутимо не так? Кому-то из нас. Кто бы дал наводку? Вкратце. Витамину, к примеру, с шумом разориться. Совсем. Катастрофически. Или мне сделать что-нибудь ненастоящее. Нет, подумал я.
  Ничего я не понимаю, не смыслю в этом. Ничего я не соображаю в этом экстракте. Приглядеться ко всему, конечно, стоит. Просто понаблюдать. Наблюдение тоже действие. Понаблюдать за проекционным свечением.
  Совсем стемнело, и я, одолеваемый раздумьями, не сразу заметил серебристую сигару.
  Она притаилась у вокзальной стены, накренившись. Двумя колесами забравшись на бордюр. Луна освещала множество ларьков.
  Туристы, поддавшись любопытству, разбрелись в разные стороны, вглядываясь в вывески.
  Экипированы они были на совесть - объемистые рюкзаки с неисчерпаемым ресурсом за спиной, фонари как маяки. И настроены весьма решительно.
  Трудности их точно не пугали, но, чем дальше мы углублялись в торговые дебри, тем заметнее они нервничали.
  Да и то сказать, вид бесчисленных анонсов, плакатов, реклам не слишком успокаивал нервы.
  Мужчина беспрестанно озирался по сторонам, резко, неожиданно оборачивался, будто во всеоружии хотел упредить внезапное выгодное предложение.
  Мы миновали кособокую аптеку, вросшую в землю.
  Лица у туристов были непроницаемые. Они и в самом деле хотели попасть прямиком в трущобы. Мне это по-прежнему казалось несерьезной затеей. Интересно, что им там надо? Меня они с собой не звали.
  Мы углубились в заросли. Я знал здесь все тропки. Увидев разлом в стене, туристы безотлагательно нырнули в неизвестность, так, словно их там ждал приз.
  Мужчина не прочь был перевести дух, но его прыткая спутница не давала ему опомниться.
  Назад я шел медленно, уже думая о Мим. Все у нас с ней прошло, как по плохому сценарию.
  Послышался шум, сначала отдаленный, то в одном, то в другом месте.
  Из кустов, будто вырвавшись на долгожданную свободу, выскочили две горбатые фигуры и, ускоряясь, мощно выбрасывая ноги, как на беговой дорожке, огромными скачками пронеслись мимо меня, сломя голову, не замечая ничего вокруг.
  Я признал в горбатых спринтерах своих туристов, непонятно про какие срочные дела вспомнивших, чтобы отложить, прервать свой поход, к которому они так тщательно, и, наверно, долго готовились.
  Они поднажали, а вслед за ними из тех же кустов выбралась какая-то лимонная кукла, пробежав немного, она села на освещенном месте и, задрав ногу, принялась ожесточенно чесать ею свое ухо.
  Похожа она еще была на небольшую фотомодель, симпатичную такую продавщицу в фартуке и пилотке, с острой мордочкой и небольшими треугольными ушами настороже.
  Она скучающе-протяжно зевнула и затрусила дальше, принюхиваясь. Наверно, туристы вспугнули ее из насиженного прилавка, несясь лавиной.
  Странно, модель оставляла разные тени. Может, всему виной было слишком яркое освещение на вокзале. Было полнолуние. Луна двигалась в зените.
  Снаружи, в тени городской стены, туристов ожидала серебристая машина, забравшись двумя, передним и задним колесами, на высокий бордюр.
  В городок приехала Нектар, как первая ласточка. Она незлопамятно зазвала меня к себе.
  Одежда на Нектар была особенная, блестящая. Все только охали и ахали. Чаровница больше всего внимания на свете уделяла внешности. Ей это казалось самым важным в жизни.
  Ядро не выпускал из рук огромный бокал, неукоснительно следя за уровнем его содержимого.
  Все перешли в другую комнату, где в кресле сидел молодой человек. У него было забавное лицо с круглыми бровями, вздернутым носом и пухлым полуоткрытым ртом.
  Все уставились на незнакомца, но он даже не пошевелился, ни один мускул не дрогнул на его лице.
  - Нравится игрушка? - сказала Нектар. - Филигранная техника. Не бойтесь. Это робот. Правда, он хорош собой? Его зовут Феномен. Давайте развлечемся. Феномен, тебе весело?
  Рот у манекена раздвинулся, и он сказал:
  - Да, мне весело.
  - Но ведь ничего актуального не происходит.
  - Сейчас я вас всех надоумлю.
  Гости так и шарахнулись.
  - Мой шофер, - пояснила Нектар. - Он умный, не думайте. Это совмещение функций очень удобно.
  - Как же он устроен?
  - Как автомат.
  - Он... ест?
  - Разумеется. Он ест все, - с гордостью сказала Нектар. - Не на диете же ему быть.
  - А сейчас он нас слушает?
  - Конечно. Он все слышит, все понимает. Но помалкивает. Мужчина должен быть немногословным. Это самая современная, усовершенствованная модификация. От человека ничем не отличается.
  Нектар наслаждалась произведенным фурором.
  - А он очень сильный? - робко спросила молоденькая девушка.
  - Порядочно. Некоторые заказывают силачей. Но мой Феномен средних возможностей, - несколько игриво сказала Нектар. - Зато как он красив!
  Феномен при этих словах, казалось, слегка озорно, напыщенно нахохлился, красочно подбоченился, приосанился и чуть свысока стал посматривать на всех.
  - Да-а... - протянул Ядро. - Дорогая игрушка.
  - Да, - подхватила Нектар, но, спохватившись, добавила: - Но это очень выгодно. Знаете, сейчас очень трудно подобрать хорошую прислугу. Среди людей. А модель не мешает, не раздражает. Она только выполняет свою работу. Это их единственное назначение. Они ничего не чувствуют, и это очень удобно...
  Феномен представительно встал и на прямых ногах пошел к двери. Все отступили, отхлынули, словно боясь соприкоснуться с ним.
  Около двери франт приостановился, как-то по-особенному, со значением оглядел всех и вышел.
  - Куда он?
  - Пошел заниматься машиной, - с восторгом объяснила Нектар вконец растерянным гостям.
  На улице Феномен сел в машину, оставив дверцу открытой, меланхолически тронулся взад-вперед. К нему украдкой, озираясь, развинченной походкой подошел Ядро.
  Сначала он со всех сторон рассматривал Феномена, просто так, бегло отмечая что-то про себя, а потом панибратски заговорил с ним.
  Толковый шофер размеренно кивал. Наверно, Ядро объяснял ему премудрости устройство двигателя или, хитрый лис, выяснял, кто его родители.
  - Вас они не отталкивают? - Рядом со мной встала темноволосая девушка, опершись сильными смуглыми руками о подоконник. - Они ведь неживые. В них что-то есть.
  - Вы хотите сказать - механизм?
  - Да нет. Я не про это. Они... прекрасны! Их надо запретить. Они - форма без содержания. Форма не должна подменять содержание. Вдруг она станет им?
  Ядро с Феноменом, похоже, нашли общий язык.
  От угла дома торжественно ступал Хлам с пышным букетом. Он будто кол проглотил, то и дело стеснительно одергивая на себе костюм.
  Ядро эстафетно перехватил робота за плечи и безо всякого перехода ткнул им респектабельному Хламу в личность, и Хлам, вдруг поняв, что перед ним, в ужасе опрометью рванулся в дом, споткнувшись, как в путах.
  Ядро хохотал, аж заходился, и Феномен, кажется, тоже был доволен.
  - Таких троглодитов так и надо разыгрывать, - сказала девушка.
  - Внешность обманчива.
  - Сразу видно, что это за образина. У, единоличник! Вот тот, другой, молодец.
  - Это Ядро. Он мой друг.
  - Да-а? Я про него слышала.
  Появившийся Ядро оценивающе глянул на девушку.
  - До свидания, - сказала она. - Меня зовут Секрет, - бросила она через плечо.
  - До свидания - с кем? С этим типом?
  - Может, все не так страшно? - С этими словами Секрет вышла.
  - Я зря терял время с асом Нектар, - сказал Ядро. - Знаешь, а он не дурак.
  - Секрет в курсе, кто ты, - утешил его я.
  - Кто я, кто я... А кто я?
  - Чемпион.
  - Все частности в прошлом, - непримиримо сказал Ядро. - А мне надо еще успеть к мэру на прием по случаю дня города.
  В гостиной умиротворенная Нектар не в силах была оторваться от экрана, где сплошным потоком шла реклама, надоедливо мелькали фальшивые улыбки.
  Нектар была очарована всем этим. А ведь Феномен далеко не ковбой. Не красавец. Не эталон. Почему-то.
  По комнатам шастали вдова Абсурда с Хламом, будто что-то потеряли. Сходство между неулыбчивыми злыднями было разительное. Будто из одного выводка.
  Мим не было. Наклюкавшийся Ядро спал в кресле.
  У Штампа было пусто. От заставы бегом бежал толстый маршал. Шевелюра у Медузы была не по уставу.
  У ограждения стоял лишенный сословных предрассудков новый мэр, созерцательно заложив руки за спину.
  Бравый конюх показывал Инстинкту на высоту ограждения, сучил ручкой куда-то вглубь прокаженной местности, к чему новосел рацион, еще не успев освоиться, проявлял неслыханную заинтересованность.
  Воздержанный Штамп заметно нервничал, и Секрет, заметив это, сказала:
  - Пускай проваливает, падаль... ой! Я нечаянно... У меня бывает. И не такое.
  - Без официоза спокойнее, это точно, - проворчал Штамп, памятуя об автоматах.
  Секрет засмеялась. Присутствие прелестницы вносило в обстановку укромного барчика что-то романтическое.
  - А что там? - поинтересовалась она.
  - Там? Там мы праздновали. И забывали обо всем на свете.
  - Нельзя праздновать вечно.
  - Да? - Глаза у меня слегка остекленели. - А почему? Только так мы становимся самими собой. А в буднях все наоборот. Все лицемерят, лгут, предают.
  - Да, да.
  - Ты согласна?
  - Я согласна, что в жизни все не так гладко. - Она смотрела на огни. - А что сейчас за этой ширмой?
  - Не знаю... Ничего.
  - А говорят, там целая феерия. Я бы хотела побывать там.
  - Выбрось это из головы.
  - Но здесь очень скучно. Я бы хотела все поменять.
  Штамп выразительно повел бровьми на красную машину, в которой затаились двое, неподвижные, смуглые. Какие-то южане.
  Они с сильным акцентом сообщили, что хотят попасть в трущобы. Гонка ценителей наклевывалась.
  Из ворот вышел раздобревший маршал и поводил базукой в разные стороны. Фуражку он не носил принципиально. Она не совмещалась с его живописной шевелюрой.
  По его команде солдаты, грохоча сапогами, бестолково пробежали куда-то. Удачное место для торга.
  Какой-то опустившийся старик взял бутылку дешевого вина, придирчиво осматривая ее.
  - Знаешь, кто это? - сказала Секрет.
  - Кредо! - ахнул я.
  - А ведь он несопоставимо богат.
  - Был богат...
  Старик приблизился к ограждению, занес кулак над головой и стал потрясать им, пока не выдохся.
  - Он живет здесь, - сказала Секрет. Она была местной и не скрывала этого.
  Дверь в квартиру Кредо была открыта. Прославленный корифей дремал в видавшем виды единственном кресле, свесив руки до пола. В квартире царило устойчивое запустение.
  Сон упрямца был чутким. Он возбужденно подошел к окну, за которым в темноте ночи совсем близко повисли фиолетовые огни.
  - Проклятое место... - безосновательно прошептал он. - Но его не остановить.
  - Кого? - спросил я.
  - Шоу. Я высмеивал в своих книгах все недостатки, но пусть они будут. Но не будет шоу...
  Рассуждения его становились все бессвязней.
  День города закончился, не затронув меня. Везде валялись обертки, сор. На террасе пустого кафе я обнаружил Ядра. Таким в стельку пьяным я его еще не видел.
  После торжества его голова моталась из стороны в сторону. Несло от него, как от пивной бочки.
  Дома он произнес, очень спокойно, с закрытыми глазами:
  - У мэра гости. Дар из трущоб.
  - Ну конечно, - в тон ему сказал я.
  - А с Мим я поговорил. Начистоту. И звезда уехала.
  Конечно же, подумал я, все были на приеме. А я был рядом и не воспользовался случаем.
  - Ополчилась на всех... Тебя она не ценит!
  - Что ты ей нагородил? - Я сник окончательно.
  - Разделался с иллюзиями этой высокопоставленной особы.
  - Со всеми?
  - Долой завесу! - осенило Ядра.
  Незаменимый друг щепетильно открыл один глаз, увидел, где он, и уснул.
  Долгий телефонный звонок прорезал ночную тишину. Я взял трубку, так, словно прикидывая, сколько она весит.
  - Привет! - послышался из нее веселый голос Витамина. - У меня к тебе просьба. Мне нужно попасть в развал.
  Красный автомобиль ожидал у вокзала. Все прошло, как нельзя лучше.
  Я не успел повернуться, как смуглые самонадеянные иноземцы выскочили обратно из кустов, где был пролом в трущобы, как ужаленные, проскакали мимо меня, обгоняя друг друга, а за ними из кустов вылезла все та же потешная желтая продавщица, как чей-то потерявшийся котенок.
  В аптеке сопутствующе мелькнул тусклый огонек. Красная машина была брошена на произвол судьбы.
  Мы заблудились. Солнце палило немилосердно. По горизонту струилось сиреневое марево.
  Я не понимал, куда делась дорога. Спутники Витамина из машины не выходили.
  Оба они, белесые, сдержанные, с твердыми взглядами за стеклами очков, молодой и старый, неотступно сопровождали злостного банкрота повсюду.
  Ядро с Секрет тоже не покидали просторный салон, удобно устроившись сзади.
  Ядро увязался, чтобы оградить Витамина от мрачных, насупленных сопровождающих, которые были его кредиторами и не обращали внимания на худенького паренька в потрепанной майке.
  На то, что мы заблудились, пытаясь объехать трущобы, обездоленному Ядру было наплевать.
  Но опасения оказались напрасными. Машина вскоре выехала на ровную автостраду, уносящуюся вперед, как стрела. Странно было видеть такую прекрасную дорогу в совершенно безлюдной пустыне, поросшей вымирающими колючками.
  На горизонте просматривались какие-то скалы, все время на одном месте.
  Я не верил во всю эту затею. Никакого изъяна нет. Куклы истлели. Всех ждет разочарование.
  Местность была по-прежнему пустынной, небо было блеклым, будто отутюженным бесконечными ветрами.
  Вскоре мы подъехали к каким-то постройкам. Домики, похожие на игрушечные, были выстроены в ряд.
  С краю на самом солнцепеке возле фанерной будки, сколоченной явно наспех, расселся старик, заросший щетиной.
  'Самая лучшая в мире модель', - гласила правдивая надпись из большущих букв дугой. - 'Аттракцион Аппетит'.
  Кредиторы раскрыли рты.
  - А? - трепыхнулся и старик, подняв лицо с мутными от сна глазами. - Кто здесь?
  И дедушка Эффект с трудно сдерживаемой радостью поздоровался, долго тряся каждому руку обеими руками.
  - Добро пожаловать, добро пожаловать...
  У будки за полуоткрытыми ржавыми воротами в тенистую чащу уходила колея, густо поросшая непримятой травой.
  Копия и Пируэт колебались. Что было на них совсем не похоже. И до этого они тормозили повсюду, делая припасы.
  Пируэт все переживал, что цивилизация за углом свернется.
  Кредиторы сразу поняли, что к чему в этих аттракционах, и устремились на штурм казино.
  - Мы в расчете, - с надрывом сказал Витамин. - Уф. Влип я было в переделку. Главное, я сам все и организовал. Свое падение. Так все вдруг надоело...
  В грандиозных вывесках стали появляться сполохи света, сначала редкие, потом гуще, чаще, один ярче другого, они заструились, заиграли, как рябь на воде, и все разом зрелищно вспыхнуло, вызывающе, зазывающе. Искушение было сильным.
  Кредиторы успели заработать кучу денег.
  Они, упиваясь, бесстрашно ставили любые суммы, зная, что в любой момент, если проиграют, смогут безнаказанно посмеяться над крупье, натянуть ему цилиндр по самые уши, отнять деньги и начать незамысловатую игру вновь.
  Особенно забавляло это молодого, он заливался смехом, запрокидывая голову.
  Никто не мог вступиться за кукол, а сами они совершенно не возмущались. Они лишь выполняли свою работу.
  Ядра игра захватила не на шутку.
  - Делайте ваши ставки, - сказал крупье.
  Ядро сделал и выиграл. Он не ожидал этого и победоносно закрутил головой по сторонам.
  Из зрителей рядом находилась только Секрет, и она захлопала ему в ладоши.
  Крупье снова предложил ставить. Ядро немного запоздал, но все прошло гладко, и он опять не подкачал. Секрет с интересом наблюдала.
  Ядро напрягся, но от его ухищрений ничего не зависело, он продолжал дозволенно выигрывать.
  Глаза у Секрет лихорадочно блестели.
  - А ты почему не играешь?
  - А зачем? Все равно ничего не выиграешь, - сказал я.
  - Деньги фальшивые?
  - Не фальшивые. Ненастоящие.
  - Как интересно, - сказала Секрет. - А разве это не одно и то же?
  - Фальшивые запрещены. А ненастоящие часть игры. В игре они как настоящие. Но в итоге все равно станут ненужными.
  - А игру можно остановить?
  - Конечно. Если проигрываешь, например.
  - А ты попробуй.
  Я нехотя метнул кости, вернее, обронил их, просто так, но крупье заметил. Среагировал. Я сразу проиграл.
  - Делайте ваши ставки, - сказал крупье.
  Одумавшись, я покачал головой.
  - Неохота.
  - Тогда платите. Платите, - с нажимом повторил крупье.
  - Ты что, не понимаешь? - тихо, чтобы не привлекать внимания, сказал я ему. - Не собирался я играть.
  - Вы должны заплатить, - вмешался старый кредитор, сразу став по-учительски строгим, хотя только что этот сухарь развлекался, как расшалившийся школьник.
  - Зачем тогда надо было начинать? - заявил и молодой. - Без желания.
  - Случайно вышло. Что смотреть на это? Ведь это всего лишь игра.
  - Вот именно. Во всем должен быть хотя бы формальный порядок, - заметил старый кредитор. - И в игре тоже.
  Если бы не они, простофиля крупье, скорее всего, отстал бы.
  - Эй, фантики, - окликнул их Ядро, не отвлекаясь от своей продуктивной игры. - Удача может вам изменить.
  На улице совсем стемнело.
  - Здесь больше оставаться нельзя, - сказал я.
  Я уводил всех.
  - Почему? - не хотела уступать Секрет такому скомканному финалу.
  Кукол стало намного больше. Они группами разгуливали вдоль увеселительных заведений. У входа в казино из аляповатых машин выходили люди.
  Непонятно было только, действительно ли они приехали на подобных колымагах или являются атрибутами аттракциона. Из окон высовывались любопытные лица, словно ждали, как мы поступим.
  Старик со щетиной был здорово пьян. Какао хлестал, будь здоров, - устройство, видно, у него было такое. Он оглянулся, будто собираясь звать на помощь, задержать беглецов.
  Мы быстро отъезжали.
  - Почему мы не остались? - с тоской вдруг сказал Ядро и с определенным укором посмотрел на меня. - Если одному не везет, то это еще ничего не значит. Так все было удачно для всех!
  В зеркале заднего вида многочисленные дрожащие огни вдруг пропали. Совсем.
  Ядро уличенно вздрогнул.
  - Можете вернуться, - сказал я глухо. - Присоединиться к кредиторам.
  - Я поставил их на место, - закипятился Ядро. - Несмотря на то, что ты был не прав.
  - Я не был прав? - возмутился я. - Я не обязан был продолжать вашу глупую игру.
  - Надо всегда находить компромисс, - сказал Витамин, когда все треволнения миновали.
  Но и он, вовремя опамятовшийся, как опытный игрок, без сомнений утаивший кости в кармане, не мог прийти в себя от неизгладимого зрелища сгинувшего без единого проблеска с наступлением кульминационных сумерек аттракциона.
  Больше мы между собой не разговаривали.
  На окраине я молча вышел из машины и, ни с кем не прощаясь, направился в темноту.
  В аптеке замерцал обманчивый свет.
  Ресторан предприимчивого Витамина на побережье пользовался неимоверным успехом. Вот что значит столичный подход.
  Город был трамплином.
  Побережье облепили фирмы, предоставляющие весь арсенал всяческих услуг непривычным к этому местным.
  Сам либеральный мэр собрался на узаконенную им самим экскурсию в такой близкий и такой недоступный изъян.
  Офисом распорядительно составлялся список, в который попадут избранные счастливчики, а их, по самым предварительным подсчетам, набиралось немало, так что уже экстренно заказали автобус.
  И вправду, в архиве я столкнулся с Шефом. Как все меняется. Незаметные одноклассники превратились в почтенных глав семейств, организованно избежали семейных неурядиц.
  Никому абсолютно ничего не угрожает. Ничем не рискуя, можно играть по-крупному и в жизни.
  Все стали уважаемыми членами общества, закаленные дурашливым браком контрольного эгоизма.
  Больше до них не достучаться никогда.
  Теперь все слепцы в равных условиях, и клетка стабильных обстоятельств им не страша.
  Все становятся прекрасными специалистами, приобретают нужные навыки без малейших на то усилий.
  До этого они никому не были нужны, а теперь всем понадобились. Нарасхват идут.
  Все обрастают особенностями, обзаводятся стилем жить, ходить, говорить, приобретают различные акценты.
  Это модно. Если ты против, ничего страшного. Просто проигнорируют, и всё.
  И всё. Ничего страшного.
  У всех большие семьи, уютные дома - полные чаши. Пожалуйста. Их дети забудут нужду. Родители, как птицы, станут держать распростертые крылья над ними, чтобы их чада не повторяли ошибки отцов.
  Никто не знает, чего им это стоило. Соблюдай это условие, и делай, что хочешь.
  Да жизнь намного лучше своей модели, при условии, что она есть, где-то присутствует, но не лезет никуда!
  Остается заняться интерьером, внутренним убранством. Его наполнение должно быть максимально функциональным. Гости не скупятся находчиво дарить безделушки. Так бы хозяевам их никогда не видать, сами они на них никогда не потратились бы. В чем их назначение? Куда их девать, кроме интерьера.
  Выразить себя такая редкость.
  Шеф даже оглянулся, будто все его домочадцы могли вдруг оказаться за его спиной.
  Вид у Офиса, самодовольно разбирающего бумаги, был такой углубленный, что наше появление показалось в высшей степени неуместным.
  Мы подались назад, в коридор.
  - Этот Офис, по правде сказать, настоящий невежа. Шаромыжник. Мне эти справки во, как нужны. У меня семья. Ну ты же знаешь... Ты припечатай мою бумаженцию - и порядок. Ты с Офисом на короткой ноге. Мне изъян во, как нужен.
  Типичный обыватель, с содроганием подумал я. Не знал я его семью, с ним самим был едва знаком.
  Я беспомощно огляделся по сторонам, но у меня все равно потеплело на душе от его доверительного тона.
  Из приемной показался Офис.
  - Что, перерыв? - подмигнул ему Шеф.
  - А? - нечленораздельно сказал Офис, как пьяный.
  - Рановато, - заедливо сказал ему Шеф.
  Офис бросил на него сумасшедший взгляд и, пошатываясь, нетвердо добрел до перил.
  - Когда он успел заправиться? - недоуменно сказал Шеф. - Вообще-то работа у него нервная.
  В приемной, как на выставке, собралась уже небольшая толпа. Она гудела, как разбуженный улей.
  На месте Офиса восседала кукла и убежденно печатала, иногда сверяясь с текстом. Выглядела она безукоризненно в брючном костюме. У нее был строгий непроницаемый взгляд из-за очков, четкие заученные движения.
  Заметив локальное оживление, секретарша благожелательно обратила на толпу пустые, невидящие глаза.
  Все ахнули, подкошенно отшатнувшись от столичного нововведения. Никто не стал дожидаться, пока ужасающая кукла заговорит.
  Оставшись перед ней один, я протянул справку. Кукла прозаически поднесла ее к глазам, без лишних проволочек оформила ее. Губы зашевелились.
  - Процедура упрощена. Писанина - упразднена.
  Я самовольно взял справку, стараясь не коснуться ее ледяных пальцев, сделал шаг назад и наступил на ногу неповоротливому Шефу, дышащему мне в затылок.
  На улице он перевел дух.
  - Чудеса!
  Он увлек меня в погребок.
  - Жаль Офиса, - заметил он. - Потерял работу. А знаешь, как он живет? Одна пустая комната. У него, кроме этой работы, ничего больше нет. Тем и перебивается.
  К нам присоединился вездесущий Смак, низкорослый, с мрачным бегающим взглядом.
  Он сразу сунул свою узкую физиономию в бокал, как лошадь морду в ясли, почти целиком, и стал глотать, пока доставал.
  Лицо у него было осунувшееся, как у старика, все в каких-то складках, будто он постоянно набычивается.
  - Офиса турнули? И хорошо. Кровосос, - непримиримо сказал он. - Вампир. Издевался. А я от него, карьериста, зависел.
  - Теперь все справки наши, - рассудительно сказал Шеф. - Это нужное дело. У меня семья.
  - Офис сам кукла. Оттуда, - с пафосом мотнул головой Смак, но подбородок его продолжал зажимать несуществующую скрипку. - Внедрился, зараза.
  Я резонно напомнил, что насоливший всем писарь учился с нами в одной школе.
  - Подменили, - сказал Смак. - Там.
  - Ничего там, кроме нечистот, нет, - возразил Шеф. - Мусор сваливают.
  - Из-за этих кукол все останутся без работы. Их уже, таких лакированных, в рекламе снимают.
  - Нынешние артисты не умеют так талантливо фальшивить, - засмеялся Шеф. - Сплошная самодеятельность.
  - Пусть роботы вкалывают, - неожиданно злорадно заявил бурбон Смак. - Надоели - на свалку. Как Офиса, в утиль. Всех в трущобы. Отсортировать все ненужное - и туда. А что? Если прозевали тело без духа, значит, имеется и схожий дух без тела. Запустили его туда мудрецы, а он, бесплотный, там и поселился стационарно и хитроумно поджидает всех, как паук. Получите даром, а оно и забродило, элементарно, как дрожжи в тесте, на нашем провинциальном продукте, дремучем, исконном, чистопробном. У нас же все без обмана.
  Произвела кукла впечатление. Но к ней быстро привыкли.
  На пороге моего дома переминался какой-то старик в несоразмерно широкополой шляпе, придававшей ему сходство с грибом. Из выцветшего халата с едва различимыми разводами высунулась сухая морщинистая рука с листком. Буквы наплывали друг на друга.
  'Здравствуйте, друг! Мы скучаем без вас. По ночам бывает холодно и...'
  Я еще успел заметить согбенную спину чудного вестника, а само письмо рассыпалось, обратилось в труху, которую унесло порывом ветра.
  Меня отвлек телефонный звонок.
  Мелодичный смех в трубке оборвался, и ясный голос певуче сказал:
  - Привет!
  Замечательно. Меня решила оделить своим вниманием Мим.
  - Ты где?
  - О, я на приеме. Но это совсем не то, что ты думаешь.
  - А я ничего и не думаю.
  - Н-да? - Мим сбилась с темпа. - А я у Витамина, мэр устроил банкет в его ресторане. Мы собираемся в трущобы. Представляешь? - Она кокетливо, но мило рассмеялась. Я ожидал, что она, описав весь блеск и великолепие банкета, пригласит и меня.
  - Ну что ж, - сказала Мим, выговорившись. - Пока.
  Я не знал, добивалась ли она этого специально, но настроение у меня сменилось. У Мим появилось свое окружение. Но она не воспринимала своих новых друзей. Характер у нее испортился, она легко раздражалась.
  Фат тоже собрался в развал. В его кабинете стояло несколько роботов, похожих на манекены.
  Остепенившийся Фат продавал их, как пылесосы, с инструкцией, и все переживал за сходство. Торговал бы себе игрушками, как отец.
  Но человек - самая лучшая игрушка, и Фат поменялся на этом поприще. Недавно отпущенные усы ему не шли. Смотрелись, как приклеенные. Будто оперился на лице.
  Он сам здорово смахивал на свои модели.
  Что и говорить, всем бы не мешало побольше первичного сходства - с самими собой.
  Ресторан Витамина на выставке был пуст. Какие-то северяне с покрытыми рыжими волосами худыми ногами небрежно метали что-то в рот. Мим не было. Никого не было.
  Витамин суетился возле Ядра, который демонстративно не замечал меня.
  - За счет заведения? - дотошно уточнял Ядро.
  - За счет заведения... - буркнул Витамин.
  Он тут же стал распекать ни в чем не повинную официантку. Ядро лишь беззаботно ухмылялся.
  Он заведомо пользовался малодушием Витамина, который ни в чем не мог отказать старому приятелю.
  А Ядро бессменно повадился в его роскошное заведение, полноценно питаясь, безобидно твердя неизменное 'мы же давние друзья', как-то виновато даже, будто из-за того, что такое чрезвычайное обстоятельство невозможно скрыть никак.
  Никому ранее не делавший скидки, в корне пресекавший такие поползновения рачительный Витамин при этом только в ступоре криво улыбался, словно у него чудовищно болели все зубы сразу.
  - С тобой хотят поговорить. - Он всепрощающе указал на туристов.
  Невыносимый Ядро безалаберно покачал хмельной головой.
  - Пусть убираются.
  - Что ты, что ты, - горячо зашептал Витамин. - Перспективные клиенты. Набиты монетами.
  - Да. Я готов. Какие счеты, - смягчился Ядро. - Куда?
  - В развал. Ты же сам говорил...
  - Конечно. Всех ко мне. Я всех проведу! - Лгун сделал загребающий взмах рукой.
  - А-а, договорились?
  - О чем?
  - Ну, знаешь. Ты мне не доверяешь?
  - Что ты. - Ядро осовело смотрел в стол. - Как можно.
  - Ты фрукт, - ошеломленно сказал Витамин.
  - Пускай все убираются, - строптиво отреагировал Ядро. - Все. Пусть все убираются в трущобы.
  В сумерках мы с Лагуной вместе с мусором кубарем скатились в овраг. Лагуна свирепо фыркал, сдувая налипшие ему на лицо какие-то ленты.
  Мусоровоз медленно удалялся, светя бортовыми огнями, переваливаясь с боку на бок по неровной дороге.
  Луна только начинала свой путь по небу.
  Город виднелся как бы с изнанки, и очень скоро пропали огни, которых и так немного в этих кварталах, где совсем мало прохожих, и только Штамп, скосив глаза долу, будто упражняясь в усидчивости, неустанно вытирает из-за Азарта свои бесконечные бокалы.
  - Думаешь, мы правильно идем? - подал голос Лагуна, доверяя в этом вопросе мне уже больше, чем себе, после того, как не смог вновь попасть в свой парк и вынужден был поселиться в аптеке, промышляя, резвясь, запасами туристов, которым он предварительно рекомендовал меня в качестве проводника, проломив в нужном месте аварийную стену.
  Местность вокруг простиралась самая обычная, пустынная, но я знал, где надо сворачивать, пробираясь в кустарнике и оцарапываясь об искусственные ветки.
  - Инфекции можешь не опасаться, - сказал я.
  - Каков сервис, а? - отозвался Лагуна. - Лечебница.
  Проступили очертания грузовиков, тянущихся вереницей по пологому склону оврага. Некоторые застопоренно опрокинулись набок, будто не выдержав балансировки на склоне.
  Машины остались здесь, когда попытались вывезти кукол. Все исчезли. В двух шагах от города. Никто не знал, что случилось. Бросалось в глаза, что грузовики почему-то попустительски свернули с дороги. Изменили направление движения, будто спасаясь бегством, не разбирая пути. Что-то испугало водителей. Или привлекло, с той же силой.
  Лагуна, по своему обыкновению, стал заглядывать в кабины. Грузовики были брошены давно.
  Мы спустились в долину. Позади вроде как хрустнула ветка. Мы замерли. Показалось...
  Автобус с горожанами отправился в трущобы, где давно никто не был. И с ними Мим. Я испытывал тревогу за нее. Никто не знал, что происходит в этих таинственных, заброшенных местах.
  Вот и мост через ручей. Вода тихо плескала о камни. Мы подходили к развалу. Луна поднялась высоко.
  - Ты слышал? - вдруг спросил Лагуна.
  Ничего, кроме плеска воды, не доносилось до слуха. Было далеко за полночь. В лесу раздавался крик совы. Лагуна время от времени принимался болтать.
  - Тихо, - сказал я. - Заметишь что-нибудь, скажи.
  - Никого здесь нет... - проворчал Лагуна.
  Мы вошли в город, окруженный крепостной стеной. Улицы были пусты. Мы озирались по сторонам, готовые к неожиданностям.
  Салон встретил нас сыростью. Лунный свет ложился на крутые ступени, разливался в пустых залах.
  Куклы были. Они покрылись слоем пыли, затянулись паутиной в углах, лежали на полу, в нишах.
  - Они сохранились, - сказал я. - Вот они. Они все есть.
  - Здорово, - сказал Лагуна. - А что им, в самом деле, будет? Они же искусственные. Не портятся, как консервы.
  Синоптик был совсем без пыли, только вместо шляпы у него на голове высился колпак, слегка набекрень. Мне даже показалось, что он слегка покосился на нас.
  Из окон были видны глубокие тени, залегшие в кривых улочках. Все было пустынно, мертво, безлюдно. Меня не покидало ощущение, что кто-то следит за нами.
  - Ерунда, - сказал Лагуна нарочито небрежно. - Нам здесь все знакомо.
  И он незаслуженно пнул одну фигуру, но я успел подхватить ее.
  - Ты же можешь повредить ее, - сказал я, поддерживая куклу, тяжелую, как человек.
  Лагуна отвернулся.
  - Ты видел? - схватил он меня за руку.
  Тень скользнула в темноте. Мне это совсем не понравилось. Я знал о тех слухах, которые ходили об этих местах. О том, что в развале обитает всякая нечисть. С другой стороны, мы уже находимся здесь, в самом сердце развала, в салоне.
  И если и малая часть слухов окажется правдой, нам несдобровать. Любая нечисть - вещь непредсказуемая, страшная. Голыми руками ее не возьмешь.
  Но и она здесь кукольная. А куклы вызывали мой интерес, я их не боялся. Я не одушевлял их. Хлам вот безошибочно всех оценивает. Но здесь, на экспозиции обольстительной мимикрии, его ждет разочарование.
  Здесь всех ждет хорошо удобренное разочарование. Все решили, что куклы вприпрыжку будут выполнять их желания. Но как? Все считают, что с помощью чужеродных данных быстро сумеют ввести в обман все прочих.
  Только предоставь эти данные. Какое глубокое заблуждение! Это уметь надо.
  Это даже не ошибочность, а легкость замены понятий в искусственном мире шоу, так поразившей меня в свое время.
  Кто-то крался в темноте. В проеме появились острые ушки, настороженные, чуткие. Мы слишком долго оставались незамеченными. Чудовище в шубке показалось в дальнем конце зала.
  Продавщица втянула носом воздух. Блеснули подведенные глаза, и в пасти торчали ровные белоснежные зубы.
  Этому зверю без натяжки место в глухой местности. Я огляделся. Глуше места и не придумаешь.
  Мы затаились среди кукол. Пушнина, как ни вглядывалась, не смогла отличить нас. Появилась она уже на улице, медленно бредя по гребню стены.
  Ночь подходила к концу. Забрезжил рассвет. Мы основательно продрогли.
  В обеденном зале возле камина обнаружились дрова. Лагуна высек длинную желтую искру и, ожесточенно дуя, подпалил их. Рядом висел окорок.
  - Как же мне здесь нравится! - с чувством сказал Лагуна.
  - Окорок есть, - поддержал его я.
  - Да! И окорок. Знатный окорок! А какие картины! Глянь! Шедевры! Не то, что в нашем убогом музее. Одни слякотные лужи.
  - Может, в невзрачном содержании кроется своя истина?
  - Что-о? - с нескрываемым презрением сказал Лагуна. - Голь никогда не станет банкетом. Смотри, сколько пафоса в портретах знати.
  - Где тонко, там рвется, - сказал я. - Тебе ли не знать. Так что не верещи.
  - Ну да, ну да, - задумался, очнулся мой сообщник.
  - Но что здесь надо другим? Зачем им наш праздник?
  - Хлам дом строит. Здесь он вроде как шабашит. Заработать хочет. Заработает! Он намерен здесь себя так проявить, свое чутье, что больше ни одна привередливая дама не откажет ему во внимании. С ним не сладить. Хлам - олицетворение субординации. Он озабочен созданием династии с чистокровным наследственностью. Титулованный отец Мим из этих мест, но он исчез. Она никого не имеет. Домовитый Хлам для нее воплощенная хозяйственность. Ее интересуют такие пережитки, как предки, сиволапого - эдакая муть, как потомство без примеси.
  - Не вижу взаимосвязи, - высокомерно сказал я.
  - А побуждения? Они схожи.
  Чем-то первобытным повеяло на меня.
  - Таким уж он уродился. Зря ты. Он знаешь, как к ней относится. Как к мечте! - Лагуна с грустью заглянул мне в глаза. - Другие теоретики тоже надумали развлечься. Развлечемся! Наш праздник всех найдет!
  Нечистокровный шалун был сыт, весел, спокоен.
  Днем салон выглядел совсем заброшенным. Один из новоселов сидел на полу, скрестив руки и сомлело уронив подбородок на грудь.
  Лагуна обхватил ему голову, словно собираясь оторвать, и установил ее в надлежащем положении.
  - Вот так лучше!
  Я тоже стал поправлять кукол. А то они совсем скисли, поникли. При этом я невольно удивлялся - такие они были мягкие, податливые, как обычные люди, члены их тел вдвигались легко, без сопротивления.
  Я придержал руку куклы, согнутой в локте, и кисть безвольно закачалась, как маятник.
  Одновременно другая кукла в углу непредвиденно шевельнулась, и на улице что-то послышалось.
  Я хотел пройти с куклой пару шагов, как и она, на негнущихся ногах, и оглянулся. Кукла в углу пыталась встать, и не только она.
  Многие куклы эластично зашевелились, медленно, неловко, словно руки и ноги у них были спутаны.
  Они мотали головами, как пьяные, ошалело осматривались, вставали, предварительно набираясь сил и отталкиваясь обеими руками от пола.
  Некоторые, особенно женщины, начинали приводить себя в порядок, прихорашиваться.
  Другие сразу выходили куда-то с решительным видом, словно их заждались неотложные дела.
  Мы с Лагуной оказались в самой их гуще. Но на нас никто не обращал внимания.
  Улица была запружена народом. Это были горожане, спешащие на рынок.
  - Мы завели модель, - возбужденно сказал Лагуна, обернувшись ко мне. - Представляешь? Мы снова играем.
  Я не знал, как к этому относиться. Очень это было неожиданно. Совпадение? Видно было, что модель заработала. Ее часы сдвинулись от слабого опознавательного прикосновения к ним.
  Ее механизм, будто слегка заржавевший от времени, сдвинулся, словно мельничное колесо завращалось, неспешно, но неумолимо, и теперь все, кто оказался в этот момент на ее пространстве, будут захвачены ее стихией.
  Интересно, успели экскурсанты вернуться? Ведь это не гроза, о которой могут предупредить отдаленные удары грома. Праздник всех застанет врасплох. Кроме моторного Лагуны.
  Он затащил меня в погребок, и мы сразу попали в объятья смешливого Витамина, вовсю хозяйничавшего за прилавком в засаленной жилетке.
  - Первые посетители! - заорал он.
  - Вина! - громогласно потребовал Лагуна.
  - И мне! - тявкнул какой-то малый, с утра еще не протрезвевший.
  Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что с Лагуной лучше не связываться.
  Он с явным удовольствием, без малейшего усилия, как тюфяк, ухватил неустойчивого малого и метнул его в проход.
  Уклоняясь от него, в кабак зашли две небритые личности, отнюдь не аристократы.
  Какие неотложные дела их привели в город, нетрудно было догадаться. Один, с черной повязкой, бросил пару монет на прилавок.
  Витамин не спеша нацедил вино, наслаждаясь самим процессом торговли.
  Отбросы общества по очереди свободолюбиво обнялись с Лагуной, по-братски прихлопывая друг друга по спине.
  - Мы с ярмарки. А ты где промышлял? - поинтересовался второй, с окладистой бородой.
  - Я? Я был... на соседнем аукционе.
  - О! Поживился там?
  - А т-то!
  - Хорошо бы глянуть на улов, - сказал кривой. - Хотя бы одним глазом. - И он засмеялся, и вслед за ним натужно захохотал бородач.
  Я встал.
  - Если захочешь найти меня, - сказал Лагуна, - приходи к заброшенной мельнице. Расположенный покуролесить, он не удерживал меня, мне даже показалось, что он хочет поскорее остаться со своими дружками сам.
  Я пошел по булыжной мостовой. Это была всё та же столица, с условием, что царят простые нравы, быт и вещи. Горожане вооружены мечами и кинжалами, не пренебрегают копьями и топорами. Все, конечно, бутафорское.
  У продавца оружейной лавки было грустное лицо поэта, обрамленное длинными волосами.
  - Направляетесь на ярмарку? Как бы я хотел побывать на ней, - вздохну он. - Все сегодня там, в деревне.
  - А как же товар?
  - Какой товар? Ах, это... - Он окинул взглядом ряды мыла и шампуня. Попадались дезодоранты. - Это лавка моего отца. Он тоже на ярмарке. Торговля меня не интересует. Оружие тоже. Я сочиняю стихи.
  Я затруднялся обнаружить отличия и этой куклы от человека. Я поддался обману. Кроме того, что-то знакомое было в поэте. Этот особый тонкий взгляд. Как у Шедевра.
  Забавно, чтобы Шедевр был таким. Хотя почему бы и нет. Мы хотим предстать перед миром прямыми и добрыми, а он на нас давит и делает злыми. Может, сильными. Только мир в этом виноват.
  Столицу можно обойти быстро.
  В общественном туалете устроился злосчастный Офис. Во взгляде его читалось мрачное удовлетворение. Он с несказанным торжеством глянул на меня. Витамин советует стараться как-то понимать неприятных людей.
  Но Офиса трудно понять. О чем он думает? Нашелся тоже, специалист. Кому он нужен, писарь. В наше время.
  Всякая специализация может потерять свою значимость. Часто раздутую. В молчании писаря чувствовалась скрытая враждебность. Никогда не знаешь, чего от него ожидать. Еще припомнит всем.
  К городским воротам прислонился метод с вилами.
  - Что, уже не узнаешь меня? - весело спросил он. - Не очень удачное место мне досталось. Зато много вижу. - Абсурд, слегка закатив глаза, поморгал. - Через меня все проходят. Конечно, есть негодяи, которые стремятся найти другой путь. Ты не из таких. - Он склонил голову оценивающе: - Заходи, пропущу.
  Я попятился от него. Метод недоуменно пожал плечами, зевнул и уселся на бугорок, уложив ноги на вилах, как на указателе.
  Я отошел немного и обернулся. Абсурд тотчас, точно только и ждал этого, эксцентрично приподнял шляпу.
  Внизу, возле моста, я снова оглянулся. Абсурд, скучавший один, приветственно поднял руку и держал ее до тех пор, пока я, не выдержав, не отвернулся.
  Это не метод, с тревогой подумал я. Таких методов не бывает.
  Деревня виднелась за холмом. Места вокруг были буколически живописные. В небе повисли белоснежными шапками облака. Широкие лучи солнца веером пробивались сквозь них.
  Склоны холмов были покрыты курчавой зеленью. В скалах несмолкаемо журчали невидимые ручьи.
  В долине застыли валуны - здесь пейзаж выглядел величественным, как на картинах старых мастеров, воздух был желтоватым, густым, будто изнутри светился.
  Рядом, поравнявшись со мной, заскрипели колеса. На повозке развалились двое деревенских парней.
  Повозка везла сама. Один парень лишь придерживал вожжи, другой смотрел в сторону.
  - Садись, - без лишних церемоний, как это принято у крестьян, предложил первый.
  Я вспрыгнул на край повозки.
  - Не помешал? - спросил я у второго. Тот старательно, как-то преувеличенно четко покачал головой из стороны в сторону, не показывая лица.
  Первый затянул деревенскую песенку, под которую я и задремал.
  - В гости? - Песня оборвалась. - Интересно, к кому?
  Второй повернул круглое лицо с беспорочными голубыми глазами.
  - А ко мне.
  - Корка! - вырвалось у меня.
  Ярмарка была в разгаре. Единственная улица была заставлена повозками.
  Крестьяне танцевали, пели, обнимались, торговались, словом, веселились. Улица превратилась в место встреч. По случаю праздника все разоделись.
  Между взрослыми носились дети, свиньи, собаки, куры. Из погребов выкатывались бочки.
  Зрители обступили помост, где происходило представление бродячего балагана. Актеры заламывали руки, прижимали сцепленные пальцы к груди.
  В углу сцены появилась фигура, закутанная в плащ, в маске Мифа, и стала нараспев декламировать:
  - Я рыцарь, я ищу даму своего сердца... - глаза у маски закатились, - ... нашел ее, - маска слегка встряхнулась, и глаза вернулись на место. - Салон чинит нам препятствия, и жестокий отель хочет помешать. Я спас ее от разбойников... - В другом углу показалось еще несколько фигур, разбойников. На одном была маска отпетого Лагуны.
  Атакованные рыцарем разбойники пробрались по сцене боком, боком, и на полусогнутых ногах, усиленно прикрываясь локтями.
  Крестьяне бешено зааплодировали и изготовились внимать дальше. Я заметил Мим, одетую в простое деревенское платье.
  - Всех одолел рыцарь, но... - в это время за кулисами раздался металлический удар о сковороду. - Страшный пир захватил город, обменял публику...
  Маска Шедевра скорчила безобразную гримасу, под занавес. Мифа играл Феномен.
  Зрители щедро одаривали новыми рукоплесканиями исполнителей такой замечательной, трагической, истории. Мим среди них уже не было.
  Бродячие артисты потянулись к бочке, где их радушно приветствовали.
  - Лихо закручено, - сказал Корка про всю эту галиматью. - Да и уметь надо - на глазок стать другими! Да... Знавал я их когда-то...
  Столы были уставлены яствами. Вид у еды был отличный, превосходный.
  Началась борьба. Один увалень одолел другого. Против победителя, к моему удивлению, вышел Корка. Глаза у него азартно блестели.
  В детстве субтильный Корка никогда не боролся, только жадно наблюдал за разными приемами.
  Он тут же, на моих глазах, с удалью провел один из них, и увалень был повержен.
  Во время соревнований Мим стояла недалеко от меня, но потом скрылась за спинами.
  Без Шедевра все вели себя свободно. Это ощущалось во всей атмосфере ярмарки.
  Шедевр внушал всем ужас.
  - Видал, как я их? - с превосходством сказал Корка. - А вы все думали, что я слабак.
  Столичные жители стали собираться домой.
  Они запрягали своих лошадок непослушными руками, пересмеивались, подталкивая друг друга в бока, укладывали покупки заученными движениями и смотрели сквозь меня.
  У Корки было целое хозяйство. Он уложил в очаг охапку дров. Огонь охватил их, и внутренний двор осветился.
  На деревню расположено опускался вечер. В глубоком небе появились первые звезды. Я оперся о плетень. Селение готовилось ко сну. В окошках появлялись тусклые огни.
  По небу пролетела птица. В тишине вечера еще долго слышались ее тоскливые удаляющиеся крики.
  В это время появилась Мим и села у очага, низко опустив голову. Корка стал рассказывать историю о недавно появившемся оползне. Будто бы это недавно снесенный особняк соседа.
  Все домочадцы Корки при этом стали оглядываться. Мим смотрела на огонь.
  Блестевшие в его неверном красноватом свете глаза, приоткрывшиеся губы делали ее лицо необыкновенно привлекательным, и простая одежда только подчеркивала ее красоту. Я тихо сказал ей:
  - Выходи, когда стемнеет.
  Глаза вспыхнули, но она тотчас опустила их. Губы шевельнулись, и я скорее догадался, чем услышал:
  - Да...
  Корка стоял на пороге босой, в расстегнутой рубахе.
  - Ты можешь простудиться, - сказал я.
  - Терпеть не могу всю эту одежду. Когда меня разодевают, как куклу. Мне всегда хотелось с себя все сбросить.
  Так он ни о чем и не спросил меня. Наверно, привык верховодить здесь, на чужбине.
  Все улеглись. Лунный свет еле проникал сквозь закопченное окно. Переполошу весь этот курятник, подумал я, пробираясь в темноте к выходу.
  - Ты куда? - зловеще спросил Корка.
  - Ты не узнаешь меня?
  Он нехорошо усмехнулся.
  - Я тебя прекрасно вижу.
  Это как раз необязательно, подумал я, пытаясь избавиться от ощущения ловушки. Я легко оттолкнул Корку. Он был совсем слабым.
  Я прикрыл дощатую дверь. Было тихо, только слышался запоздалый гуляка. Деревню окружал лес, из которого доносились пугающие шорохи.
  Я встал у плетня. 'Привет', - услышал я и обернулся. Мим слегка запыхалась.
  - Ты нашел меня.
  - Где ты живешь?
  - У мельника.
  Мы стояли, освещенные луной. Мим казалась незнакомой, но от этого еще привлекательней.
  Простое, мешковатое платье делало ее хрупкой, и я почувствовал, что должен защитить ее от неведомых опасностей. Пока их заметно не было, но они наверняка существовали. Не может не быть опасностей.
  Издали доносилась музыка деревенской свадьбы.
  Мы держались за руки, как настоящие влюбленные. Луна двигалась по небу, и тени смещались.
  Я поражался храбрости Мим. Вокруг чужая местность, и она, совершенно незащищенная, спокойно ходит ночью. Хотел бы я знать, что делается в ее хорошенькой головке.
  Я подумал еще, что ей нравится изображать простую крестьянскую девушку.
  - Иди, но как будто идешь не ко мне...
  - Что?
  - Да так.
  - Не понимаю. Я что, пришла не к тебе? Или ты?
  - Это стихи.
  - А, стихи. Наверно, я их знаю. Я получила очень хорошее образование. В свое время моя бедная головка была набита множеством самых разных премудростей. Меня пичкали знаниями, навыками, хорошими манерами...
  Давно минуло полночь. Мим спохватилась, заторопилась домой.
  - Погоди... Давай еще посидим.
  - Ну, хорошо. Я тебе нравлюсь?
  - Да... А тебя никто не обижает?
  - Что ты! - кротко удивилась Мим. - Нет, конечно. К твоему сведению, меня в жизни никто не обижал. А Шедевр даже заботился, учил всему. - Она запнулась, прикусив губу. - Мне пора.
  Обогнув плетень, она стала удаляться по тропинке вдоль огородов, быстро, будто скользя в темноте. Мне захотелось догнать ее, остановить. Конечно, скоро я ее увижу снова. Я был рад, что она согласилась прийти на свидание.
  А может, ей тоже нужно было это. Необходимо было сбежать в ночь, почувствовать себя кому-то безгранично нужной, услышать тайное признание, видеть, что безусловно нравится кому-то.
  Такие девушки, как Мим, постоянно заставляют думать о себе, им нужны продолжительные знаки внимания.
  Наутро глаза мельника наполнились минутными слезами.
  - Свадьба увезла Мим на банкет. Бедная девушка! Мы все зависим от банкета.
  Перед дорогой я зашёл в деревенскую аптеку. Единственным её посетителем был статный юноша в шляпе с пером.
  Твёрдое неподвижное, с крупным ртом, лицо ученого Гибрида выражало снисходительное ожидание.
  - Можно?
  - Разумеется, - приветливо отозвался юноша. - Давно не были в наших краях. Я ищу Мим.
  Помедлив, я сказал:
  - Ее увез банкет.
  - Я найду её, - сказал юноша. - Никому не спущу.
  Я расслабленно откинулся на спинку стула, барабаня пальцами по столу и искоса изучая верного рыцаря Мим. Ловко я перевёл стрелки. Кукол надо использовать по назначению.
  Теперь, подумал я с упоением, свадьбе несладко придётся. Гибрид был бесстрашный, сильный, неутомимый ученый.
  К окошкам снаружи прилипли круглые, щекастые, полные любопытства детские физиономии. Гибрид встал во весь рост, и они исчезли.
  - Я освобожу ферму, - заявил он с порога, рывком распахнув дверь.
  Появилось большое дымящееся блюдо. Это был обед, которого дожидался Гибрид, а достался мне.
  Перед невестой все равны.
  Ферма была недалеко. К вечеру я был у ее стен. Молния разорвала темноту, и сквозь ливень высветились мрачные очертания.
  Тучи собирались ещё днём, и облако над головой то чернело, то светлело, будто игралось, потом вдруг бабахнуло, и посыпались крупные капли, туча явно была ненастоящая, будто брезентовая.
  Весь промокший, я находился у фермы классических готических форм, наводящих на самые жуткие предположения относительно ее тёмного прошлого. Единственным преимуществом сеанса превращения себя в мокрую курицу было то, что я мог приблизиться никем не замеченным.
  Кто рискнет высунуть нос в такую непогоду, когда тучи наваливаются одна на другую, ветер завывает дурным голосом, и протяжно шумят огромные деревья вокруг.
  При этом я ждал, что очередная вспышка молнии высветит передо мной жуткую маску какого-нибудь метрдотеля, выползшего из своего логова в поисках жертвы.
  Не получилось так, как я рассчитывал. Я хотел появиться тихим вечером, под видом туриста, когда вся элита ужинает на заднем дворе, выведать, что за торжество в этом гнезде негодяев под видом верных паразитов банкета.
  С элитой это несложно. Она лишь поначалу подозрительна, пытаясь определить масть незнакомца, а потом охотно развешивает уши и распускает языки.
  Наверно, я сам должен был освободить Мим. Но она была так беззаботна, что сумела убедить меня в том, что такой красивой девушке никакая опасность нигде не угрожает.
  Это мне все время кажется, что ее обижают, что всякий раз нужно немедленно бросаться на ее защиту - тоже по-первобытному, отстаивая свое.
  Но разве красота, пусть слабая и беспомощная, это вещь?
  Ведь только вещь может стать до такой степени чьей-то, что за нее все решается кем-то. Безраздельно.
  Я продавил картонные ворота и вошел в амбар. Огромный зал был освещен еле-еле.
  После трапезы все было разбросано - пировали с размахом.
  Нравом свадьба отличалась необузданным.
  Еще по дороге я наткнулся на разбитый фургон бродячих артистов, обломки которого были старательно втоптаны в грязь.
  По крутым ступеням спускался Опыт, однообразно, одной ногой вперед.
  - Ты кто? - деловито спросил он.
  - Я? Жених. Заблудился.
  - Был тут один жених. Со свадьбой он не поладил. Теперь она, как угорелая, гоняется за ним по лесу, ловит.
  - Значит, на ферме никого?
  - Никого, никого.
  Опыт удалялся, бренча ключами.
  Сумасшедший фермер мог появиться в любую минуту, и можно было быть уверенным, что прогулка по парку в такую погоду не улучшит его настроения, а дверь оказалась запертой.
  Но можно было пройти по карнизу.
  Молния осветила меня, прилипшего к стене, она засверкала прямо в зените, над головой, многократно, будто содрогающаяся, и я увидел в следующем окне Секрет. Она всплеснула руками и распахнула створки.
  - Это поступок, да? - защебетала она. - Я так и знала!
  - Что ты знала? - Я освобождался от облепивших меня листьев.
  - Что ты будешь куда-то стремиться, кого-то искать... - Она округлила глаза. - Ой, маменька! Ты ищешь Мим! Класс. А она в подземелье.
  - Послушай, Секрет, - доверительно сказал я.
  - Да? - Она поправила темную прядь волос.
  - Как ты здесь оказалась?
  - Как? - Она заморгала. - Очень просто. Вместе со всеми. Было настоящее столпотворение. - Выпалив это, она опустила голову, чувствуя мое неодобрение.
  - А кто еще отправился в трущобы?
  - Кто? Ты спрашиваешь, кто? Да все. Не представляю даже, кто остался. Правда, больше я никого не встречала. Где они?
  - Ты меня спрашиваешь?
  - А что? Я сразу заблудилась. Потом такой противный субъект спросил, кто я. Я так поняла, он интересуется, что я умею. А я шью... немного. Ядру гардероб обновлю заодно. - Только сейчас я заметил, что комната занята разными костюмами.
  - Что за... гусеница без глазомера здесь всех так обработала?
  Я предпочел умолчать про Нектар.
  Буря под утро стихла. Небо прочистилось. Тучи уходили за горизонт. Засверкали звезды, и засияла луна.
  У входа в подвал Хлам, готовый нырнуть всей своей головогрудью вниз, обернулся с перевязанной головой.
  - А, это ты...
  Он замороченно стал возиться в подвале с мешками, дотошно запуская в них руку по локоть.
  Приустав, он уселся тут же, на один из кулей, не боясь испачкаться. Все его комичное существо выражало глубочайшее удовлетворение.
  Он всецело распоряжался хозяйством банкета, проявляя при этом сообразительность и находчивость.
  - У нас сегодня гости. Ваша чернь из города. Предстоят большие приготовления. Ты с подарком? Жаль...
  Как он определил, кем я назвался? Только уничтожающе глянул разок.
  Он вдруг насупился. Мобилизовался. Не доверял он всем нам, выскочкам. Постоянно мы над ним, толстокожим, подтрунивали. Он был очень удобным объектом для иронии. Здесь он был в цене. А для кого он старается? Для себя? Нет.
  Всем он может доказать, чего стоит на самом деле, кроме нас, твердокаменных.
  И, что обидно, сколько он ни вкладывает усилий, все мимо - нас, конкретно нас пробить невозможно даже на чуть-чуть. Никто не поощрит, не похвалит.
  Хлам чванливо свёл вместе мохнатые брови и в очередной раз поправил повязку.
  - Хотел освободить Мим. Не мог смотреть, как она страдает. А она уронила на меня кувшин и убежала. Обозналась. Приняла за чучело. Их здесь немало. А жизнь настоящая.
   - А фермер?
  - Не мед, - попенял Хлам. - Тупица, но тоже ненастоящий. А всё, что я делаю, настоящее. Все точно исполняют, что я им говорю, не то, что у нас. Все по правилам. Смотри, какова тяга. - Он оттащил работника, взявшегося за очередной мешок, несколько раз подряд, для большей убедительности.
  Работник, будто движимый невидимой пружиной, возобновлял свой путь.
  Вечером послышались звуки рога. Я успел вздремнуть на мешках.
  - Выметайся, - сказал Хлам. - Свадьба вернулась.
  Жених поправил повязку, униженно втянул голову в плечи - раньше за ним такого не водилось - и затрусил в своё хозяйство.
  Во дворе раздался топот свадьбы. Процессия, смешавшись, встала.
  - Это кто? - поинтересовался банкет. У него было свирепое лицо, слегка асимметричное после стычки с Гибридом.
  - Жених, - услужливо подсказал Опыт.
  - О!
  Брови у банкета взлетели вверх.
  - Как? Ещё один? Схватить его! - И он выбросил руку в перчатке вперёд. - Накормить! Уложить!
  Меня вдруг охватил азарт, как в детстве.
  Свадьба стала меня ловить, но от кукол легко было увернуться, а то и просто оттолкнуть.
  Фермер с предельным возмущением смотрел за нашей беготней.
  - Эй, вы, сморчки! - послышался не менее зычный голос. На гребне стены, широко расставив ноги, красовался Гибрид.
  - За стол его!
  - Не смей! - раздался голос Мим. Она встала рядом со мной.
  - Отправляйся к жениху, - сказал фермер как можно строже.
  - Куда, в подземелье? - спросила Мим.
  Из-за угла ковылял Корка в позе борца. С другой стороны приближался Абсурд с вилкой наперевес. Из амбара показался Кредо.
  - Ты могла уйти. А я обещал твоему жениху, что свадьба состоится. Мне без него не обойтись. Я твой нищий отец.
  - Банкет хочет тебя обмануть, - предупредил я.
  - Зачем? - испуганно спросила Мим, но Кредо с устрашающей силой бросился на фермера, и они покатились по склону, влетев в пустой автобус. Банкет замер, раскинув руки. Мим впрыгнула в салон, и мы выехали с фермы.
  - Какие вы молодцы! - с неожиданным подъемом сказала Мим. Она приобняла меня. - Ты и Гибрид.
  - Ты забыла своего поклонника.
  - Хлам! Вот урод!
  Автобус стал. Мотор заглох. Ворота были близко. Быстро темнело.
  Мим захотела пить. Я спустился к ручью, образованному недовольно меняющимся рельефом местности. И тут я увидел. Складки стали собираться вместе, будто поплыли, как рябь от ветерка на воде, сначала беспорядочно, потом как-то слаженно, стали создавать нечто, но совсем не ужасное, не чудовищное, как можно было бы предположить, а - обычное. Не было в этом явлении ничего пугающего. Действительно, как рябь.
  Недоверчивое вещество, у, какое сердитое! Не получилось по-твоему, прильнула Мим, живая душа, ко мне.
  И чего тебе надо от меня, от всех нас, живых людей? Мы - это не ты, хоть ты в нас и двигаешься, неизменно.
  Так кто же кем управляет - ты, масса, или тобой нечто слабое, легкое, как ветерок, как дыхание, и даже во много раз легче. Чего же тебе так плохо?
  Почему же тебе, миру, так плохо без меня? Что тебе в моей душе? В моем настроении.
  Тебя не тронь, а обо мне позаботиться - всегда пожалуйста.
  Когда я поднялся, автобуса не было. Караул у ворот отсутствовал.
  Я пришел домой. Темно и тревожно было в саду. Окно в комнату было открыто. За столом кто-то сидел в свадебном костюме. Мне стало не по себе.
  За столом находился я сам. Я не знал, как мне быть. Может, мне стоит удалиться? Раз я уже дома. Но в это время голос матери за дверью спросил:
  - Ты еще не спишь?
  Жених молчал, и я сказал:
  - Нет еще.
  - А что у тебя с голосом? Какой-то неестественный. Ты что, охрип?
  - Нет, ничего.
  - Можно к тебе?
  - Я сейчас сам выйду.
  Мать сидела в гостиной в кресле. В руках у нее лежал закрытый журнал. Меня она не замечала. Все в доме было, как обычно. Вся мебель, будто ее никто не уносил.
  Хорошо, подумал я. Что плохого, что в доме мать. Ничего. Она исчезла, я это знаю. Но вот она сидит, правда, не замечает меня.
  Ничего. Заметит еще. Пусть пока просто сидит, как обычно, как раньше.
  Зазвонил телефон, стоящий на своем прежнем месте, и я сам вышел из своей комнаты, выслушал поздравления, ответил, разбуженная звонком, появилась Ореол в пижаме, заспанная, мимоходом, по пути в ванную, коснулась меня рукой, и я был заворожен всем этим представлением.
  - Да! - сказала мать. - К тебе приходил Лагуна.
  - И что... ты сказала ему?
  - Я сказала ему, что ты выйдешь после свадьбы.
  Я подумал, что мать должна была позвать Лагуну к ужину. Правда, она не всегда это делала. Могла и забыть.
  Я перелез через забор и забрался в комнату Корки. По приставленной лестнице. Вспыхнул свет ночника, к которому тянулась тонкая белая рука девушки в фате, спящей на тахте Корки. Любопытство у неё победило первоначальный испуг, и она уселась, завернувшись в простыню.
  Да, Дар скорее удивилась появлению незнакомого парня у нее, гостьи Корки, видимо, находясь в некотором ожидании чего-то подобного, что кто-то из местных ее заметит, не может не заметить, невозможно не обратить внимание на ее яркие, сочные губы, на удлиненные серые глаза с прищуром.
  Я развернулся к окну, и она разочарованно потушила свет.
  Городок будто спал. В нем никого не осталось. Совсем мало было огней.
  Пустовали целые кварталы, не работали кафе, гасли вывески новоявленных фирм.
  Кабак на холме был освещен, как взлетная площадка. Он привлекал внимание.
  Я ожидал встретить веселящуюся толпу, но изнутри не доносилось ни звука. Я поднялся по скрипящей лестнице.
  Сначала я увидел знакомую коротко стриженую голову, потом нестандартное туловище и, наконец, всего Шедевра, сидящего за столиком, как за блюдцем, в полном одиночестве, неподвижно, как монумент.
  - Я выбрался.
  - Ты очень сильный.
  - Я? - Шедевр усмехнулся. - Я стал сильным, когда почувствовал себя слабым. Не как все. Отделился от всех. А я надеялся встретить вас тут, - неожиданно закончил он.
  - Все ушли в трущобы.
  - Вот как? Всем захотелось найти шоу...
  - Все решили, что с куклами можно стать другими.
  - С куклами самому можно стать куклой, - назидательно сказал Шедевр. Он как будто приуменьшился. - Но если искусно исполнить все внешние признаки, то не все ли равно? Сначала моя машина продолжила - изобразила - движение без топлива: мне очень хотелось дотянуть домой. Часы без механизма стали показывать время, работал неисправный телевизор, вода кипела, но горячей при этом не была. Часы легкомысленной игры хлебосольной природы стронулись от слабого опознавательного прикосновения к ним. При неукоснительном соблюдении всех требуемых параметров и кондиций лохмотья лязгали, как латы, минералы трепыхались, как волокно, отшлифованный до зеркальной гладкости мрамор зернисто шершавел, панцирь напоминал перину, женщины, не выдерживая, отрезали от бархата ночи куски и уносили домой, стекло имитировало металл, вода древесину. Оказалось возможным скопировать все, любое явление и как механизм, любое явление, старение, рождение, удивление, радость, любой объект, минуя стыки, изгибы, изломы, узлы и звенья. Любое отфильтрованное таким образом нашими умельцами содержимое стало текучим, удобным в обращении, складным... Моделирование всех привлекает более всего. Это удобно. Всем нужна модель удобного мира. Картина - модель удобного взгляда, кресло модель удобного отдыха, стол модель удобного расположения предметов потребления. Все происходит естественным путем, не нарушая законов природы, а, наоборот, сохраняя их, вещество в большом многоголосом городе, не терпящего просчетов, дефектов, требующего исключительных по своему внешнему виду вещей, все больших удобств во всем, проводящего все свое время в салонах, залах, стадионах, павильонах, бассейнах, библиотеках, мастерских, клубах в режиме непрерывного досуга и в специально выделенных для всеобщего пользования местах, стало послушным, пластичным, уступчивым, способным следовать только форме, всем поверхностным качествам, признакам, одной лишь видимости, податливым, солнечным, радующим. Праздничным. Праздник - безотказный повод, чтобы собрать всех и вся вместе. Когда я осознал, что пустоцвет неживой материи и есть природа, и должен быть предел массовому потреблению ее свойств, и эта мера мастерски и абсурдно проявляется в неожиданно приветливом отклике на праздные желания человека разумного, я начал отрицать вероломное естество. Что я наделал, с ужасом подумал я. Как теперь все исправить? Природа наивна и лаконична, человек всегда стремится к всеядной роскоши. Куклы получились случайно. Они стали возникать в гуще людей, совершенно беспомощные, никому не нужные в рациональном мире, и я решил спрятать их, зная, что избавиться от них нельзя, и даже зная, что избавиться от них - можно, ради немного того, что уже равновесно имеется. В самом глухом, диком, скрытом месте. В изъяне их никто не должен был больше беспокоить...
  Я присмотрелся к Шедевру. Совсем он не был похож на идола. Обычный молодой человек, худощавый, в добротном сером костюме. Круглые очки, которых раньше не было, придавали ему сугубо интеллигентный вид.
  Преуспевающий ученый, может, предприниматель.
  Спокойный, расслабленный, с полуприкрытыми веками, он подливал себе что-то некрепкое. Прошлое его вроде и не интересовало, да и настоящее, похоже, тоже.
  Он ни о чём не спрашивал.
  Не задал ни одного вопроса и уехал в ночь на открытом автомобиле, таком же огромном, как и он сам.
  Нас многое связывало. Хорошо, что он объявился, подумал я. А ведь он хотел увидеть всех нас прежних.
  А может, втайне надеялся, что этого не будет. Потому и молчал.
  В эту пору городок показался ещё более безлюдным.
  Один Кредо не спал. Он по-прежнему молодо суетился на кухне, в переднике. Он приложил палец ко рту.
  - Мим спит. Она очень устала.
  - Да?
  И я опустился на стул.
  - Представляешь, я сам вел целый автобус. Эх, видела бы меня моя семья.
  Из комнаты показалась Мим.
  - Тебя так долго не было. Я так испугалась. Кредо отправился искать меня в трущобы. Мы встретились на ферме. Кредо попросил вина. Я спустилась в подвал. Хлам меня сопровождал. С кувшином. А там Гибрид. Этим кувшином и дал ветреному Хламу по лбу. Кто так делает? Кредо пытался это Гибриду объяснить, целый день бегая за ученым по лесу.
  Я огляделся.
  - Кредо, откуда у тебя эта мебель?
  - А-а? Ты заметил?
  - Конечно. Это же моя мебель.
  - Я привёз её со свалки, - с некоторой обидой сказал Кредо. - Караул помог. Как твоя?
  Мим кусала губы, чтобы не рассмеяться.
  - Да нет, знаешь ли. Похожа.
  - А то я решил начать новую жизнь. Стать стопроцентно прежним. Когда расставил весь этот гарнитур. Я сразу вспомнил, каким я был раньше. И мебель у меня была не хуже этой. Точно, не твоя?
  - Показалось.
  - Здесь был мэр, - торжественно сказал Кредо. - Он пришёл посоветоваться со мной. Ему нужен надёжный человек. Свой. Коренной. Я ему рекомендовал тебя.
  Мим сияющими глазами посмотрела на меня.
  - Теперь я буду спокойна за тебя в столице.
  - В столице?
  - Я приезжала на каникулы. Отлично отдохнула. Страху натерпелась! А ты наконец-то будешь при деле. Как все. Я так рада!
  С Ореол пришлось объясняться. Она ничего не понимала. Она долго стояла на вокзале.
  С выставки вышла очень задумчивая. Кривляка превратилась в тихую, приветливую девушку.
  Мать в столице нашла очень подходящую партию. Очень выгодную. Как выяснилось, это и был наш отец. Звали его Подвиг. Ну что ж, я был этому даже рад. А Ореол, оказывается, об этом давно знала. Помалкивала, будучи неуверенной в моей реакции. А теперь была просто счастлива. Сестра приехала посоветоваться со мной насчет и своего предстоящего замужества.
  В столице у нее был жених. Коммерсант. Торговец недвижимостью. Старше ее. Я сказал, чтобы они приезжали вместе, сходим на рыбалку. Сестра согласилась.
  Но до самого отъезда у нее нет-нет, да и проскальзывало недоумение при виде пустых комнат.
  Мэр не спешил встречаться со мной. Он вообще нигде не показывался.
  Ядро, прошатавшись по злачным местам, не успел попасть в развал и был страшно раздосадован.
  Постепенно горожане возвращались из трущоб, недовольные, многие заблудились, никаких кукол не видели.
  Но у некоторых был странный, ошеломленный вид, как они не пытались это скрыть. Караул пропал, и другие не вернулись.
  Поиски ничего не дали, никого и ничего не обнаружили.
  Вечером я окинул взглядом глухую, пустынную местность. Как будто ничего и не было там.
  Луна скользила в облаках.
   Дверь в лавку антиквара едва держалась на ржавых петлях. И это рядом с нашим ультрасовременным отелем.
  Из люка в тротуаре показалась рука с гаечным ключом, затем по пояс высунулся в замызганном комбинезоне Ядро.
  - Не отлынивай, - строго сказал он ожидавшему с прочими инструментами напарнику Панике. - Я отдуваться за вас, бездельников, не намерен.
  Работу проверял Корка. Его было не узнать - важный, надутый, как индюк. Он застращал всех своих рабочих.
  - Шабаш, - сказал Ядро, отирая руки ветошью, услужливо поданной ему Гнусом.
  Паника с облегчением вздохнул и с благодарностью глянул на меня, чьё появление он связал с окончанием не на шутку затянувшегося рабочего дня.
  Все впряглись в каждодневную трудовую деятельность, тянули лямку в разных сферах.
  За деревенскими лежебоками закрепилась слава мыслителей, за городскими лодырями - пахарей.
  На площади без меры носился Лагуна, пытаясь успеть все прикупить, что-нибудь посытнее. Он совсем запыхался.
  Все расселись, ожидая, когда вагончик тронется к трущобам, где располагался новый музей. Такие вагончики уходили один за другим, освобождались от пассажиров и возвращались.
  Мы быстро доехали до места.
  - Вы находитесь в ангаре, который можно смело называть музеем под открытым небом. Светила, их ход и так далее. Все, как в природе. Здорово, да? Все явления могут проистекать поинтенсивнее, стихийного бедствия не обещаем, но болидик-другой проскочит, не пугайтесь яркости, и комет зависнет парочка одновременно...
  - Какой похожий огонь, - сказал Корка.
  - Ага, заметили? Такое вот аномальное явление. Остался здесь, мы его лишь декоративно обрамили. Перед вами типичный пример динамического равновесия. Огонь горит без топлива только на моей памяти... - Тут гид Азарт задумался, припоминая.
  - Люкс, - сказал Корка, наводя объектив.
  - Ну-ка, - Лагуна встал рядом с костром, - отобрази меня.
  - Не стоит, - снисходительно сказал Азарт. - Фотографии получаются неточными.
  - Расплывчатыми?
  - Просто могут не соответствовать. Так, во всяком случае, покажется. Здесь многие явления проявляют себя кажущеся достоверно в связи с изъяном. Притягательное, не скрою, место. Все показное здесь удается, как нельзя лучше. Но все - дутые величины. И с аппаратами здесь надо осторожнее. Их свойства, в жизни ни к чему не обязывающие, здесь как бы фокусируются. Дети, отойдите от костра.
  Но было поздно. Костер стал уменьшаться в размерах, будто сокращался. Огонь, казавшийся бессмертным, угас.
  Мы направились к Хламу. Он чувствовал себя виноватым и всех нас звал к себе.
  Он строил дом, а в минуты отдыха чаевничал на недостроенном верхнем этаже.
  - Вот ты все хочешь, чтобы все было начистоту, - обратился он ко мне. - Чтобы никто ничего не скрывал. По-честному чтобы все было. А может, все же можно что-то скрывать? Хоть что-то. Мысли свои. А? Согласен, они у меня не самые лучшие. Но мои. Вот вы меня недолюбливаете. Конечно, у меня все есть. Но я много работаю. Когда ты работаешь, по-настоящему, возникает глубокая обида на всех, требование не только материального поощрения, но и морального одобрения, чего в большинстве случаев совершенно не наблюдается. Может, все дурное в прошлом. Вам, полноценным, до такой степени нечего терять, что вы уже ни о чем другом и думать не способны, - с горечью и обидой сказал Хлам. - Много вы знаете, единомышленники. Вы ничего обо мне не знаете. Оттого, что я не показываю своих чувств, сам тружусь. А мне, если хотите знать, тоже нечего терять, побольше вашего, вот так! Вы же все живете на этом, как его... эвристическом подходе. А я все обосновываю, считаю.
  - Сходится? - спросил Витамин.
  - Не всегда.
  - А ты прикидывай.
  - Это как?
  - Чутье у тебя же есть?
  - Нюх-то? Еще бы. Каждому бы такой.
  - Ну вот.
  - Но ненадежное оно, - сказал Хлам. - Все легких путей ищете. Прошлым пробавляетесь.
  - Не бери в голову, - сказал Витамин. - Не так уж это и важно.
  - Прошлое имеет значение, - веско произнес Хлам. - Ого-го! История! - Он значительно поднял толстый палец. - Связь времен. Как безделица в лавке антиквара. Обычный мусор. С помойки нанес старьевщик Престиж. Но слой за слоем, знание за знанием, отпечаток за отпечатком - и вот тебе ценность! На пустой связи...
  - Связь? - вскинул голову Ядро.
  - Вот Ядро, - сказал Хлам, посверкивая глазками из-за кустистых бровей. - Все знают, как спортивен он был. А на самом-то деле, теперь, - продолжил он тоном пониже, - может, любой с ним справится.
  - Да, да, - грустно подхватил Ядро. - Что? - встрепенулся он.
  - Прошлое, - заключил Хлам. - Вот оно где у меня! - И он, с трудом вывернувшись, постукал себя по мясистому загривку. - Я бы без него дел понаделал... Если бы не знать, кто есть кто.
  Раньше, подумал я, это, наоборот, ему помогало.
  Никто не помнил про модель. Или старательно делали вид, что ничего не было. Все собирались вместе, и друзья, и бывшие враги.
  А недавно приезжала погостить сестра с мужем. Я полагал, что они останутся насовсем.
  Ореол тянулась домой, но Вариант критически отнесся к провинции. Недвижимость здесь, по его мнению, оставляла желать лучшего.
  Даже отель им не был оценен по достоинству, и к рыбалке он оказался совершенно не приспособлен, а одна рыбина покрупнее его попросту напугала.
  Бывает и так, подумал я. Не то, чтобы в большом городе живая природа была совсем в диковинку.
  Варианта удивило то, что рыба, блестящая, обтекаемая, была, как часть воды, из которой ее вытащили. Олицетворяла оригинал.
  Ночью меня ожидала встреча в старом музее. Я пришел в назначенное время, но никого не было. Я стал рассматривать картины.
  Лесы уходили в воду, к далекой стене камыша. У сухого кривого дерева сидел старик. Был вечер, цвет у воды был темный, и она переливалась у берега плавными волнами. В корзине у ног старика лежали рыбы, перекрывая одна другую, с крупной красноватой чешуей. Лесы невидимо тянулись в толщу воды, туда, где вдалеке, у неподвижной стены камыша они и водились, эти рыбы.
  В музейной тишине послышались шаги. По их звучанию можно были определить, что принадлежат они существу спокойному, уверенному и незлобивому, каким и был Феномен, показавшийся в дверях.
  Он дошел до середины зала и остановился. Я очень хорошо относился к этой кукле, так похожей на человека. Он даже в театре играл.
  Я отдернул небольшую ширму. Но, перед тем как сгрести и переправить в сумку монеты, броши и разную кухонную мелочь, Феномен в восхищении пошевелил бровями.
  - Вот тебе и антиквариат.
  - Руку не задерживай, - сказал я.
  - Как это происходит? - спросил Феномен, отдергивая руку от наклоненного стенда.
  - Не знаю.
  - А еще можно принести? Я так взял, наугад, что попало из буфета. Приобрету в магазине, что поновее.
  - Сколько угодно.
  - Ты не заподозришь меня в накопительстве?
  - А что ты собираешься с этим делать?
  - Сдам в лавку антиквара.
  - Ну вот, - улыбнулся я.
  Феномен смущенно присел на какой-то ящик.
  - А что может статься с рукой? Состарится?
  - Не состарится. Но покажется.
  Феномен покрутил головой, уперев руки в колени, приоткрыв пухлый рот.
  - Ты из столицы?
  - Да. На попутке добрался. С трассы пешком.
  - Через трущобы?
  - Ага. Все по сторонам озирался. Никто не помнит про модели.
  - Никто, - подтвердил я.
  - Может, все скрывают?
  - Было бы заметно. - Сказав это, я подумал, что последнее, конечно, еще неизвестно.
  Феномен был не один, с товарищем, до сих пор торчащим в других залах.
  - Это Сорняк, - сказал Феномен. - Он из нашего театра.
  Это прозвучало как-то двусмысленно. Сорняк важно засунул оттопыренные большие пальцы за жилетку.
  - Музей, понятно. Даже сигнализации нет.
  - А зачем? - сказал я. - Тут и днем-то никто не бывает. - Меня Сорняк не узнавал, я пока и не стал настаивать на этом. - Старый музей. Совсем старый. Про него все и забыли.
  - Ну, Феномен мне кое-что поведал, - со значением сказал Сорняк.
  Феномен смущенно кашлянул.
  - Лишнего не наболтал, - сказал он.
  - А что лишнего болтать? Все и так понятно. Проще простого. Обычные экспонаты. Ничего, добротные.
  Спасибо, оценил, подумал я. Своё. Сорняк был личностью известной. Высшей добродетелью он полагал практические навыки. Их у него было не сосчитать.
  Управлял всеми видами транспорта, самолетом, даже подводной лодкой. И космическим кораблем. Владел всеми видами оружия, с детства.
  Крепкий он был какой-то. И цепкий.
  Он перекатился с пятки на носок, вытянув шею, с места пытаясь заглянуть в соседние залы. Он был не первый, кому казалось, что залы бесконечно переходят один в другой.
  На самом деле музей был небольшой. Против ожидания, Сорняк прогулкой оказался доволен. Правда, недоумевал, отчего Феномен отверг его предложение воспользоваться ходулями от шоссе.
  Я считал, что Сорняк в театре трудится декоратором, но оказалось, что он обычный актер, и даже не на ведущих ролях, при его-то амбициях. Навыков, навыков у него хоть отбавляй.
  Он осмотрел стенд. Скепсис на его сложном лице с кривоватым, свернутым непонятно на какую сторону носом, с целыми тремя ямочками подбородком, был разбавлен неподдельным вниманием.
  Он рассматривал подвергнутую кратковременному воздействию стенда пуговицу через складную лупу и поддался обману.
  - Это уже не та пуговица, - глубокомысленно изрек он.
  Он несколько раз отодвигал руку с пуговицей, выворачивая голову, словно пытаясь заглянуть между истинным и накладным изображением, похожим на позумент, но безрезультатно.
  Он тяжело, но небезнадежно вздохнул. Сдаваться он не собирался. Он вышел из состояния задумчивости. Лоб его разгладился от ожидания близких перспектив.
  Я покинул маленький музей последним.
  Теперь я шел на встречу с Витамином, забросившим все дела на свете. Я наблюдал за ним недавно в кафе на центральной площади с куклой за стойкой.
  - В головах у людей такой мусор, - говорил он ей. - Редкий. Действительность никто правильно не воспринимает. Смотришь на человека, вроде нормальный, а в башке у него такие мысли шевелятся, что ужас берет. И главное - доказать никому ничего нельзя. Переубедить его и не берись. Все равно ничего не выйдет. Более того, чем аргументированней, честней и искреннее ты будешь, тем легче и больше ты будешь посрамлен. Люди! - горько сказал Витамин внимающей кукле. - Я знаю людей. Я сам человек. Вот так... чтобы ты знал. Я и сам... человек. Вот, - ткнул Витамин бокалом в светящиеся окошки, - вот в каждом из них скрывается мерзкий индивидуум. Он носит в себе все свои за всю жизнь накопленные обиды, всех ненавидит в глубине души. А так скрывает.
  - Откуда ты знаешь? - не выдержав, присоединился я к беседе.
  - Знаю. - Витамин даже не удивился мне. - Я в процессе торговли их насквозь вижу. Гадливые существа, и именно по отдельности. Послушаешь их домашние монологи, упадешь! Я через своих подруг все знаю. Столько в их избранниках заносчивости, мании величия, никаким диктаторам и не снилось. А в толпе они становятся, как все. Каждый человек по отдельности страшен.
  - Хорошего же ты мнения об окружающих, - сказал я.
  - Хорошего! Отвратительного. Чтоб их... - Витамин был слегка не в настроении.
  На нас никто не обращал внимания. Друзья разговаривают. Витамин был хороший друг. Вполне. На него всегда можно было положиться.
  Витамин собирался пообщаться со своим деревенским родственником.
  Никто не помнил про модель. Витамин, Лагуна. Сначала я поверил им, а потом понял, что это ничего не изменит в моей жизни. Все вели себя так, будто ничего не произошло. И никакой модели не было.
  А она была.
  Первому об этом я сообщил Витамину.
  - Что, что? Миф? Кукла такая? Замечательно. Полный бред. Больше никому об этом не рассказывал? Не вздумай.
  - А что? - сказал я. - По-моему, все это было.
  Никто не знал, что я тоже недавно вернулся из столицы, куда ездил навестить Шедевра, что вылилось в долгий неловкий разговор.
  Я уговаривал Шедевра снова запустить модель.
  Сначала гигант тоже делал вид, что не понимает, о чем речь, потом стал с упорством отнекиваться, да еще с таким упорством, то мрачнея, склоняя крупную голову, то сбегая в другую комнату. 'Нет, нет и нет! - восклицал он в сердцах. - Это невозможно. Больше ничего искусственного. Такого рода'.
  В общем, отказался наотрез.
  Возвращаясь домой, я отошел с едой в кафе к ближайшему столику и нос к носу столкнулся с Тугодумом.
  Знатью-то он здесь наверняка не был, в городской толчее.
  Сначала Тугодум лишь искоса поглядывал в мою сторону, затем глубоко, как-то тяжело вздохнул и разоблаченно протянул мне руку через столик.
  Некоторое время он молчал, однообразно жуя, и, наконец, вымолвил:
  - Неважная еда.
  - Да? - Я удивленно поднял брови, кусая вполне сносный бутерброд.
  - Что ты! - Тугодум закатил глаза. - Одно мучение. Веришь, кусок в горло не идёт.
  Мне невольно вспомнился аскет в изъяне. Никакого сравнения.
  У Тугодума тоже промелькнуло в глазах нечто подобное, воспоминание-сожаление, после чего он взглянул на еду в своей тарелке с особым отвращением.
  А он еще собирался за следующей порцией!
  Я не мог отвязаться от него. В сумерках обжора следовал за мной в некотором отдалении.
  Когда я заметил это, он стал останавливаться и так стоял в неподвижности, ожидая, пока я пойду дальше, и как-то сразу становилось понятно, что это кукла. Она хотела попасть вместе со мной туда, где ей было так хорошо.
  На работу или домой аскет уже не спешил, где он там у него был, а, наверно, у него и семья имелась, подумал я.
  Наконец Тугодум осознал, что никому не нужен и, низко опустив лобастую голову, подался вспять.
  Вот и хорошо, с облегчением подумал я. Насобираю еще здесь их. Кто знает, сколько их здесь. Мегаполис.
  Пускай вон топают к Шедевру. Прилипают к нему, как гвозди к магниту. Его идея. Я подумал об этом без осуждения. Но и себя не мог упрекнуть. Похоже, на настоящий момент я являюсь единственным патриотом модели.
  В салоне автобуса впереди меня сидели две девушки. Одна подняла очки на лоб. Какая, подумал я.
  Дочь нового мэра была поразительно похожа на Мим. А ее подруга - Дар, и она, кажется, меня признала.
  Мим тоже может притворяться. И особого труда для этого не требуется. Достаточно просто сохранять невозмутимый вид, который так идет красавицам.
  - Мим, - тихо сказал я.
  Девушка, замерев, немного повернула голову. Потом на ее лице отразилось недоумение. Она слегка пожала плечами.
  По ночам я часто просыпался оттого, что где-то далеко-далеко перекатывался гром. Я привставал на локте и прислушивался, широко раскрывая в кромешной тьме ночи глаза.
  Иногда раскаты грома раздавались особенно сильно и даже как-то грозно, и однажды я не выдержал и открыл окно.
  На стекло давила плотная стена теплого воздуха, и она сразу прорвалась в образовавшуюся щель.
  Я оказался в саду.
  Ровно и мощно дул ветер, и деревья и кусты, темные и загадочные, волновались.
  Я прислонился к стене. Далеко-далеко бухнул гром и медлительно раскатился по всему горизонту.
  Та же, сквозь тревожно шевелящуюся листву, я улавливал краем глаза беспрестанно вспыхивающие зарницы, бледно-молочные и слепящие.
  Спать мне уже не хотелось. Я посмотрел на дом. Смутно чернели окна. Над домом со всех сторон нависал, громоздился сад, края крыши совсем не было видно, она сливалась с листвой.
  Небо было темное и чистое, и, подняв голову, я видел звезды в просветы. Просветы были неровные, рваные, и двигались под глубоким дыханием ветра.
  Я дошел до калитки. На темной улице тускло горела маленькая лампочка под ржавым абажуром. Свет от лампочки едва достигал земли, и от ветра он то слабел, то загорался ярко-ярко.
  Я не заметил, как кто-то подошел и сказал:
  - Привет. Ты давно встал?
  Я обернулся. Это был Опыт.
  - Я решил зайти за тобой, - сказал он. - Боялся, что ты проспишь. Ты бы мог проспать? Скажи, мог бы?
  Я, глядя на него в упор, неуверенно кивнул.
  - Вот видишь, - удовлетворенно сказал Опыт. В руке он держал авоську. В ней было несколько тетрадей и книга. - Пошли скорей. Мы, наверно, уже опаздываем.
  Он потащил меня по пустынным ночным улицам. Мы вышли на какую-то площадь. Повсюду висели огромные афиши. Площадь была пуста. Сбоку ее освещал прожектор. Свет бил в глаза.
  Во всех домах разом загорелся свет и тут же погас. Я тряхнул головой.
  Опыт сопел рядом. Он сидел на асфальте и листал свою книгу. Пригнувшись, я увидел, что ее желтые листы испещрены какими-то странными крючочками. Опыт уставил свой нос в книгу. Я задумчиво смотрел на него.
  Из темноты бесшумно выехал грузовик. Фары у него были притушены. Казалось, что двигатель выключен, и машину толкает кто-то сзади.
  Грузовик медленно пересек площадь, и так же бесшумно, как и появился, растворился в той стороне, где вспыхивали слабеющие зарницы.
  Большая стрелка часов на площади, дернувшись, передвинулась еще на одно деление, показывая в сторону, противоположную короткой.
  Послышался глухой, едва уловимый мерный удар 'бумм...', и через секунду еще один, уже совсем слабый, и я, совершенно неожиданно для себя, сказал Опыту, раскинувшему ноги в разные стороны:
  - Потом дочитаешь. Идем, а то опоздаем.
  Опыт тут же, будто только и этого и ждал, послушно закрыл книжку и встал.
  Мы шли очень быстро. Тени расходились радиально от нас. Здание, к которому мы пришли, напоминало крепость. Оно серело в темноте. Прямо за ним был овраг, глубокий, и в некоторых местах он был заполнен отбросами. С оврага на крепость наползал туман. Камень был мокрый.
  Опыт потянул на себя тяжелую дверь. Внутри было прохладно. В углах затаились тени. Высоко горели свечи. Они потрескивали. Тени на стенах от них опускались и поднимались.
  Мы взобрались по крутым ступеням наверх. Еще издали я заслышал монотонный невнятный голос. Я подошел к высокой приоткрытой двери и взялся за нее. Поверхность была приятной на ощупь. Дверь была из резного дуба.
  Большой зал был заполнен только наполовину. На верхних рядах никто не сидел. Внизу за высокой кафедрой стоял щуплый старичок с седыми волосами и читал лекцию.
  - В этом мире все разорвано, и нет никакой связи. И все можно поменять местами.
  Мы незаметно проскочили в щель и, как во время перебежки, втянув голову в плечи, сели за задние столы.
  Нас отсюда видно не было, сверху же открывался отличный просмотр. Все усердно писали. Я не понимал ни слова из того, что говорил старичок, значительность его вида казалась мне загадочной. Опыт тоже ничего не разбирал, поэтому сказал:
  - Пересядем поближе.
  Мы начали спускаться, и тут стали заходить другие опоздавшие, они заходили совершенно спокойно, шли во весь рост, переговариваясь, и оттеснили нас в середину.
  Старичок примолк и вперил в аудиторию невидящий взгляд. Все вокруг очень старательно писали.
  Опыт, мигом вытащив тетрадь, высунув язык, сосредоточенно строчил.
  Старичок молчал долго, минут пять или десять, и все в это время вокруг меня очень быстро, что-то черкая при этом, писали.
  Сосед с шелестом перевернул страницу. У него был толстый нос, и совсем не было переносицы. Глаза у него были, как у птицы, блестящие пуговки не мигая смотрели в тетрадь, заполненную буквами.
  Мне казалось, что старичок с кафедры смотрит только не меня.
  - Опыт! - зашептал я. - Дай какую-нибудь тетрадь.
  Опыт, казалось, не слышал. Он молча перевернул страницу и подышал на перо. Я дотянулся до авоськи и достал тетрадь сам. Ручки у меня не было, и я сложил пальцы так, будто она у меня была, и сделал вид, что пишу.
  С облечением я заметил, что старичок перестал смотреть в зал, а принялся вместо этого покашливать, протирать очки носовым платком, разминать переносицу и морщить лоб. Иногда он жестикулировал, но недолго.
  В углу приятно, мелодично забренчал колокольчик.
  После перерыва, когда все, потолпившись около плотных волнистых портьер, что-то разглядывая в темноте, а потом сели, каждый не на свое место, и стали тут же писать каждый не в своей тетради, старичок снова стал говорить.
  - Как изменить этот мир, не исказив его при этом?
  Старичок почетный член каких-то академий. Я все равно ничего не понимал, и вначале смотрел в темное окно, а потом я увидел, что в боковую дверь вошла девушка и пошла по проходу.
  Она была в тонком белом платье, свободно облегавшем ее легкую фигуру. В руках она держала свернутую в трубочку тонкую тетрадку.
  Все вокруг писали, а старичок за своей стойкой что-то бубнил и поднимал палец вверх, и никто ничего не замечал.
  Девушка приостановилась и огляделась. У нее была статная осанка, внимательные глаза. Я смотрел на нее, не отрываясь, пока она не присела на край стула. Я вытянул шею.
  Девушка внимательно смотрела то на Кредо, то на окружающих, и ничего пока не писала.
  Время шло. Лекция тянулась бесконечно долго, и я и хотел, чтобы она никогда не кончалась, но временами меня брало такое страстное нетерпение, чтобы поскорее зазвенел колокольчик, что я тихо взъерзывал.
  Девушка по-прежнему ничего не писала, но порой - и мне это очень нравилось - она вскидывала свою изящную головку и щурила глаза в непонятной задумчивости, и я очень хотел, чтобы она посмотрела в мою сторону, и вытягивал шею все сильнее и сильнее, но незнакомка в мою сторону не смотрела. Я клял все случайности на свете - ну что ей стоит невзначай скосить взгляд?
  За окном протяжно завыла сирена. Старец снова смолк. Портьеры у входа зашевелились, и вошло трое полисменов. Они были в полной форме, с тяжелыми полицейскими дубинками, зацепленными у пояса.
  Они спускались, одинаковыми движениями поворачивая то в одну, то в другую сторону квадратные подбородки. Весь зал перестал писать и стал смотреть на полисменов.
  Они дошествовали до ряда, где сидел я, и, как по команде, повернулись лицом. Я мог рассмотреть их подбородки, выдающиеся вперед, тупые короткие носы, дубовую кожу лица и ленивые глаза.
  Один из них небрежно коснулся пальцами каски и, обращаясь ко мне, сказал:
  - Ваши документы?
  Вначале я растерялся и, когда он повторил свой вопрос, сказал:
  - Какие документы?
  - У вас нет документов?
  - Да, - сказал я.
  Он был озадачен.
  - У вас есть документы?
  - Нет, - сказал я, решив, что такое признание не будет большой бедой.
  Но лица полицейских внезапно вытянулись.
  - Что он сказал? Нет, вы слышали?
  Тот, что первый обратился ко мне, кивнул и грустно посмотрел на меня сверху вниз.
  - Это очень странно, - сказал кто-то рядом. Я обернулся. Сзади на меня смотрел юноша в очках.
  - Да, да, здесь, к примеру, у всех есть паспорта, - сказал он и с нескрываемым подозрением посмотрел на меня. Он перевел взгляд на Опыта. - Вот, скажем, у вас, молодой человек. Покажите этому легкомысленному юноше свои бумаги.
  Опыт с готовностью порылся за пазухой и с блаженной улыбкой извлек на свет паспорт и какие-то справки с большими печатями, хорошо видными издали
  - Вам придется пройти с нами, - сказал первый полисмен. - Я сожалею, но надо разобраться.
  Вежливость была в каждом его жесте, и в том движении, каким он пропустил меня перед собой. Сотни глаз молча, с осуждением пожирали меня. Но мне было все равно.
  Я лишь приостановился и посмотрел поверх голов. Девушка сидела там же и, положив ногу на ногу, со своим легким прищуром, будто силясь узнать малознакомое лицо, смотрела на меня.
  Наши взгляды встретились. Я не мог разгадать выражение ее глаз.
  Она не шевелилась, сидела ровно, и только в последний момент ее напряженную задумчивость выдал жест, долгий, рассеянный, которым она поправила прядь своих прекрасных волос у маленького уха.
  Рука полисмена взяла меня за локоть. Уже за дверью я заслышал, как заканючил неясный далекий голос.
  Этот бубнящий, настойчивый голос был слышен повсюду, он проникал во все щели, и от него нельзя было избавиться.
  Полисмены молчали. Они повезли меня в закрытой машине. Мы ехали недолго. Дверца с жестяным звуком распахнулась.
  - Выходи.
  Я ступил на землю. Я чувствовал щемящую тоску. Это было как после чего-то очень хорошего, как после праздника, когда он окончился, внезапно, и ты стоишь оглушенный и ничего не можешь поделать, и только знаешь, что все кончилось.
  Это я хорошо чувствовал, что все кончилось.
  Я с досадой посмотрел на полицейских, расположившихся на обочине. Было ясно, что никуда они уйти мне не дадут.
  Но вскоре они сгрудились возле приемника, из которого доносилась тихая музыка сфер. Я потянул одного за обшлаг, и он неожиданно оторвался. В руке у меня остался кусок печенья. Целые коржи проступали на загривках стражей порядка. Они больше не двигались. Кондитерский аромат усиливался. Я стал отступать, пятиться, пока не очутился за поворотом.
  Было тихо. Кажется, я ушел незаметно. Сколько времени прошло? Этого я не знал, но по-прежнему было темно, хоть глаз выколи, даже звезды исчезли.
  Я был у крепости. Потом оказался внутри. И недоуменно огляделся. Среди обшарпанных стен стояла ватная тишина. Она давила на меня со всех сторон.
  В двух шагах подавленно стояла толстая колонна. Я обессилено прислонился к ней. Почему так тихо? Меня охватило отчаяние. Я провел рукой по прохладной поверхности колонны, затем приложился к ней щекой. Никого, думал я.
  Пусть будет все, как было. Пусть все пишут не в своих тетрадях, но пусть будет и она, ночное видение в белом платье. Пусть все останется, как было. Ничего другого я не хотел.
  Не знаю, что заставило меня резко оттолкнуться плечом от колонны и зашагать вверх по высоким степеням, задирая колени до подбородка. Я поднимался, стиснув зубы, решив узнать все до конца
  Из приоткрытой двери ложилась полоса тусклого света. Я улавливал невнятный бубнящий голос. Он был очень слаб.
  Снизу его невозможно было услышать. Я расслабленно постоял, расставив для большей устойчивости ноги пошире, и, сложив руки на груди, смотрел в щель, на сидящих за партами, на склоненные головы, на множество затылков. Все сосредоточенно писали.
  Я шел по походу, с удивлением озираясь по сторонам, и никто не обращал на меня внимание. Лектор молчал и гиперстеническим взглядом смотрел поверх голов, высоко подняв указательный палец. Он стоял в той позе и тогда, когда я проходил около него, поднявшись на кафедру. Я осмотрел его со всех сторон. Кажется, я присматривался, дышит ли под узким сюртуком грудная клетка.
  Не знаю, что я ожидал увидеть, зайдя достопочтенному лектору в тыл - строгий взгляд, которым он меня удостоит, криво развернувшись, по своему обыкновению, или рычаги, зацепы, пыльные веревки, тянущиеся от него - не знаю.
  Теперь я смотрел на зал. Зал смотрел на меня.
  Под высоким потолком висели летучие мыши с серыми зонтиками опавших крыльев и красными глазами. Они тоже смотрели на меня. Забавно, подумал я и хлопнул в ладоши. Хлопок получился неожиданно громким.
  Несколько летучих мышей сорвались с места и, пометавшись под потолком из стороны в сторону, затерлись в глубине зала меж мрачных сводов.
  Никто из сидящих не поднял головы. Я сморгнул. Все смотрели на меня.
  Я решил ничему не удивляться и посчитать, что так и должно быть. Поэтому я спустился с кафедры и пошел к выходу и, пока шел, смотрел только себе под ноги и остановился у высокой двери, так, будто только пришел.
  Все осталось так, как было. Все-все. Все писали.
  Я с замиранием сердца скользнул взглядом по спинам и о! радость - заметил девушку. Она по-прежнему сидела на том же месте и тоже писала.
  Однако я был уверен, что пишет она совсем не то, что остальные.
  Я сел совсем близко от нее Я видел ее волосы до плеч, тонкие запястья, высовывающиеся из расстегнутых рукавов платья. Я видел, как она, старательно склонив голову, пишет.
  Ее облик вызывал у меня смутную тревогу. Кто она? Зачем она здесь? Откуда она? Я смотрел на нее, и в душе у меня нарастало теплое чувство, новое, ни на что не похожее.
  Я знал, что скоро будет конец. И действительно, забрякал колокольчик, и все разом встали и, подталкивая друг друга в спины, пошли к выходу. Я старался не упускать из виду девушку.
  Вначале она была рядом, так, что я мог коснуться ее рукой, но я почему-то этого не сделал. Потом меня немного оттеснили, хотя я по-прежнему хорошо видел ее светлое платье.
  Изо всех рядов выбирались и вливались в общий поток люди. Их было так много, что скоро я видел перед собой одни только серые спины, и белое платье совсем затерялось среди них.
  Я яростно расталкивал их локтями, работал усердно, но безуспешно, потому что спины наваливались, обступали, и я успел заметить, что девушка уже вышла, окруженная такими же серыми спинами, что и я.
  Потеряв ее из вида, я почувствовал страшное опустошение. За дверью все странным образом рассеивались, рассасывались, и уже только редкие группки стояли в стороне, и незнакомки нигде не было видно.
  Я быстро скатился вниз по ступенькам, выглянул наружу - никого. Я бегал по всему театру, осматривая все углы, ниши, пустые комнаты. Я прошел длинной анфиладой таких комнат, в одной из них повалился на какой-то громоздкий выпуклый диван и уронил голову на колени. Вокруг было тихо и пусто. Во рту была сухая горечь.
  На площади стояла повозка. Лошадь прядала ушами. Банкир хмуро поглядывал по сторонам, отирая пот со лба. Как его занесло сюда? Чувствовал он себя дискомфортно. Никто не обращал на него внимания.
  В столице мимо него никто не пройдет. Мимо его зоркого глаза. А если кто-то покажется на горизонте, он весь изведется.
  Мысль о том, что он не выяснит, кто это, для него непереносима, но, определив объект, он сразу успокаивался.
  - Родственник, - удрученно бормотал банкир. - Никогда не примет меня, как положено. Считается, если я из столицы, то ко мне можно относиться с пренебрежением.
  Он стал примериваться к дешевым лавкам, деревенской отраде, и подоспевший Витамин первым делом без сожаления напустился на него.
  - Так ты ко мне приехал или еще для чего-то? А, Кузен?
  - Думал, ты не придешь, - выдохнул крестьянин.
  - Ничего, - буркнул Витамин. - Не заблудился бы.
  - Конечно, - с готовностью сказал Кузен. Не с руки ему было ссориться со спесивым городским родственником.
  Все ждут поддержки со стороны.
  Мы зашли в подвал, где воротила великодушно позволил угостить себя.
  Улыбчивый Шеф и циник Смак почтительно приветствовали жоха.
  Добытчики знали, что такие, как Витамин, всегда берут свое, не задаваясь при этом.
  - Неважно выглядишь, - посочувствовал Кузен.
  Полинялый Витамин покосился на отражение в стекле. Да, видик. Но ничего.
  Ради торговли он готов на жертвы. Товарная атрибутика - это не просто слова.
  Это достойная оболочка, оптимальная внешняя оправа. Искать ее надо в изъяне, а Кузен из соседней деревни.
  Витамин поинтересовался здоровьем родственников. Для начала.
  Кузен, хлебнув из бокала, важно кивнул и стал подробно рассказывать.
  В мегаполисе все родственники. Один небоскреб повадился обрушиваться в пропасть по ночам. Жильцы оставались на местах.
  Обычные столичные байки, но домоседы подвинулись поближе, готовые слушать.
  Им эти сильнодействующие истории были в диковинку. Неиссякаемая вера элиты в небывальщину невольно заразила и их.
  - М-м? - полюбопытствовал и Витамин, правда, совсем по другой причине. - Покажешь место?
  - Что ты, что ты! - по-бабьи замахал руками Кузен. - Как можно!
  - Отчего нельзя? - невинно сказал Витамин.
  - Ну, хорошо, - согласился Кузен. - Когда?
  - Сейчас.
  - Зачем это вам? - стал увещевать нас Шеф.
  - Без паники. Приглашаем и вас.
  - Мы еще нужны обществу, - сказал Шеф.
  - Мне ваше сбродное общество не указ, - обронил Витамин. Восприимчивый материалист был мрачен.
  Я подумал, что все в жизни разлетаются в разные стороны, неуступчиво, как звезды, радиально, не образуя созвездий.
  Рядом сидели мои туристы.
  - Копии - чуть-чуть, - сказал Пируэт. - Нам - дозу.
  - Без запаса, - засмеялся смуглый.
  - Больше никаких запасов, - сказал Пируэт. - Везде всё есть.
  - Забыл наш триумфальный рейд? - сказала Копия. - К тому же угодили в лапы к какому-то громиле. Как он принялся за нашу провизию! За один присест опустошил весь наш неприкосновенный запас. Тем и откупились. Перепугались мы в прошлый раз, слов нет. Как этот питекантроп наворачивал наше добро. Проводник мог бы и предупредить. Аттракцион, конечно, но... проконсультировать было нелишне.
  - Вот именно, что аттракцион. Чего мы испугались среди груды битых горшков? Что-то нам показалось... Хваленый изъян - местный фольклор. Никакой сенсации. Нехоженые тропы... Просто глушь неслыханная. Сервис наладить - вот и весь сказ, - сказал смуглый, уже безо всякого акцента. Это он меня в заблуждение вводил.
  - Мы бы всё равно не послушались, - сказала Копия.
  - А-ха-ха! Ха-ха. Верно. Без претензий. Какие претензии?
  Меня они, естественно, просто не замечали. А ворота давно были открыты. Могли бы сходить повторно.
  Но им, с виду таким упорным, это больше уже не нужно было.
  Жена Кузена была особой незаурядной. К мужу она относилась, как к подопытному кролику. Изучила его склонности и умело использовала их. Держала его в руках крепко, но иногда давала волю.
  Когда муженек заявился с гостями из города, Блюдо, смекнув, какую пользу можно будет извлечь из этого, тут же стала во всём угождать ему, показывая изо всех сил, какая она примерная жена.
  Те, кто попадал к Кузену впервые, завидовали. Банкир любил выглядеть, показать себя дома с размахом.
  Шеф и Смак, как люди сугубо семейные, чувствовали себя вполне непринуждённо.
  Веселье затянулось, особенно, когда появился риелтор.
  Но после обильного ужина с риелтором все сразу улеглись, потушив свет, и Витамин тоже, позабыв обо всём. Я лежал с открытыми в ожидании глазами.
  Понадобилось ровно столько времени, сколько я и предполагал. В окошке неурочно скользнула чья-то тень.
  Спавшие безоблачно выводили рулады, каждый на свой лад. Потише бы, что ли, с досадой подумал я.
  Я замер, потому что кто-то стал вглядываться в окошко. Теней было несколько. Одна - огромная.
  Кто-то зашарил по двери, явно пытаясь открыть её. По спине прошёл озноб. Вот оно, подумал я. Началось.
  Но всего этого не может быть. Я пришёл в себя. Не верю я в эти примитивные ужасы. В эти упрощенные страшилки. В конце концов, я хоть и не какой-нибудь твердолобый учёный, а готов рискнуть ради установления истины.
  Немного смущало то, что шарились и ломились тихо. Свои, знакомые, окликнули бы хозяев. А разыгрывать так низкопробно в деревнях не принято. Ну да, будь, что будет. Я набрал воздуха и снял запор.
  Дверь скрипнула. Никого.
  Дом стоял вверх ногами. Пол был над головой. Всё повисло вокруг нас - картины, скульптуры, экспонаты.
  - Что, попали в изъян? - сказал я.
  Витамин почесал затылок.
  - Кто его сюда?
  Мы выкарабкались из оврага и отряхнулись.
  - Кому не угодил старый музей? - сказал Витамин. - Кому он понадобился?
  Никому, напрашивался ответ.
  - Теперь ты долго свою родню не увидишь. А жаль.
  - А они неплохие, да? Надо искать другой ход, - сделал вывод Витамин. - Заметил, крестьян не осталось. Тоже музейная редкость.
  - По-моему, это был единственный.
  Сорняк, как гастролёр, поселился на какое-то время в городке. У него была студия, в которой он изготавливал чучела для музея. Дополнительно он, нацепив очки, которые чудом удерживались на кончике его неординарного носа, создавал всякую всячину, на что был большой мастер.
  Я расхаживал по мастерской. Мои друзья расположились тут же, отдыхая.
  - Здорово у тебя получается. Как в модели у Шедевра.
  Инструмент выпал из рук Сорняка. Так он испугался. Он работал в лаборатории Шедевра.
  - Всё верно. Всё было скопировано, - подтвердил он. - Там я всему и выучился. Но вы ничего не знаете. Шедевр сам кукла.
  Мы не поверили.
  - Да возьмите вы в толк, вы только подумайте, как могут быть такие огромные люди?
  Мы переглянулись.
  - Мы вместе росли.
  - Конечно. И он рос. Кукла. Механизм такой. Да вы не расстраивайтесь. Я и сам переживаю. Вреда в них нет. Сходство конечно, сверхъестественное. Достигли, что называется, совершенства. Не бывает таких людей.
  - А модель такая может быть? - спросил я. Друзья мои прислушивались и уже не каждый раз возражали, когда речь заходила о ней.
  - Ах, ты ж, конечно же, нет! - всплеснул руками Сорняк. - Ты посмотри, какой новый музей. Сколько работы проделано. А материал какой. Не отличить. Сходство, понимаете? Главное - сходство. Всего лишь.
  - Все было по-настоящему, - сказал я.
  Я гнул свою линию.
  - Вам все показалось. - Сорняк как бы между прочим принялся жонглировать тремя и более шарами. - Молодость, знаете ли, воображение. Ну да, воображение. Да что же такое, в самом-то деле! - Сорняк заволновался, как-то очень по-доброму, по-хорошему. - Модель, конечно, копия! Замечательная идея. Шедевр говорил нам о ней. Но как не копируй, все равно есть зазоры. В любой модели.
  Изготавливал Сорняк все здорово. Мастерски. Фигуры у него и двигались, и издавали характерные звуки, рычали, пищали. Ловко у него все получалось. Шерстинка к шерстинке, волосок к волоску.
  Витамин и Лагуна использовали его модели.
  - Со львом нехорошо получилось, - сказал Лагуна.
  - Да ничего страшного. - Витамин подумал. - Переживут.
  - Да, но... Кстати, он настоящий?
  - Конечно, настоящий.
  - Все могло плохо кончиться. Если бы туристы не успели забраться на вольеру... Где ты его откопал?
  Витамин усмехнулся.
  - Трудно льва раздобыть, что ли?
  - Туристы испытали настоящий шок. Хорошо, что никому не пришло в голову усомниться. Но ка-ак они бежали!
  - Я не хотел этого. Просто перепутал. Лев совсем не ручной, и для меня тоже. Сидел в соседней клетке, рядом с искусственным, а кто в какой, я забыл, когда нужно было его выпускать.
  - Зачем ты его вообще притащил? - простонал Лагуна.
  - Для сравнения. Хотел напоследок продемонстрировать обоих рядом. Знаешь, такое эффектное сравнение с оригиналом в завершение сафари. Жаль, не получилось. И запах одинаковый.
  - От искусственного, пожалуй, разило похлеще.
  Все использовали искусственную местность. Все были просто в восхищении. Все удавалось здесь, как нельзя лучше. Аттракционы уносили, как в машине времени, в разные обстоятельства, в разные эпохи.
  Как-то я заглянул в один. Ветер дул безостановочно. В лицо летели ледяные крупинки снега. Было невыносимо холодно. Из-за пурги ничего нельзя было разглядеть.
  Все это напоминало детскую игрушку, в которой энергичным встряхиванием можно было вызвать искусственную метель.
  Стихия так крутила, так вертела, что отдельные снежинки вырывались за границы большой колбы, ограниченного пространства, в котором, как в волшебном ларце, все и происходило.
  Все были в полном восторге - и участники, и зрители.
  Выбравшись из аттракциона, отряхиваясь от почти настоящих хлопьев снега, туристы с веселым ужасом повествовали о том, каким бесконечным им показался путь через небольшой бугорок или скромный овраг, исполнившие роль горного кряжа и бездонной расселины на заре человечества, в интерьер спасительной пещеры, подальше от железной хватки природы, где им еще предстояло занять свое место среди соплеменников - грубых самцов и сварливых самок, вылитых старожилов.
  Особой популярностью у мужской половины туристов пользовалась линия фронта - с окопами, пороховой гарью, грозным ревом танков с лязгающими гусеницами.
  Прохождение посетителей через аттракционы напоминало провождение служебной собаки через полосу препятствий.
  - Или вот еще, страсть к антиквариату, - говорил Сорняк. - Кому нужны старые вещи? Все запасаются ими. Тоже модели. Древность тоже модель. Модель прошлого.
  Я подумал, что это, как я сейчас - все про всех знаю, храню это знание, в деталях, а больше никто ничего не помнит. Хлам надо мной откровенно посмеивается. Да и другие странно посматривают.
  Реальность заполонила их чувства, и не верят они ни во что больше, кроме данности. Все себя нагло ведут, уверенно. Все им понятно, известно о том, что лежит на поверхности, зрение никого не подводит.
  Завести бы снова модель.
  Интересный собеседник был Сорняк. Раздумчивый такой. На людях он был иным - тоже уверенным, с менторским тоном, не уступающим учительскому. А на деле вот такой - вникающий.
  Но в реальность модели не верящий. А другие ничего не помнят.
  Так была модель или нет? Как некая история. Как экспонат в музее. Старинное, значит, устоявшееся, настоящее? Или наоборот - созданное? Как мое тайное знание. Я всё про всех должен знать. Проверим.
  Я пошел к методу.
  Абсурд в саду прогуливался с Мим и что-то втолковывал ей. Ясное дело, на меня наговаривает, заранее.
  Фат щурился в окне, кусая безе, сквозь щелочки глаз в темноту, почти на меня. Думал он при этом явно о чем-то своем, не о том, о чем говорил до сих пор при всех.
  Абсурд отвел Корку в конец сада.
  - Но если ты... если ты посмеешь ошибиться... - Абсурд придвинул исказившееся лицо вплотную к Корке. - Усвоил?
  Корка беззвучно зашевелил побелевшими губами и кивнул. А вот этой сцены я не видел. Я многого не знал, что было скрыто до модели. Плохо, подумал я, когда человек нарушает правила.
  Когда он вероломно выбирает и следует только тем правилам, которые ему выгодны, а не всем. Если уж взялся соблюдать правила, то будь добр соблюдать все.
  Абсурд стоял в саду один.
  - Молодость! Проклятая молодость... - Он по-прежнему завидовал своим ученикам и ненавидел их. Такой добрый метод...
  Дома я далеко вытянул ногу, перешагивая через спящего поперек входа на пороге Лагуну, пользующегося своим статусом бродяги.
  Кроме того, он заявлялся в любое время и принимался стучать в дверь, даже незапертую, причем при этом барабанил со все нарастающей силой.
  Перешагивая через Лагуну, я забалансировал на одной ноге, так как дальше рядом лежала огромная граммофонная труба. На каких раскопках он ее взял? И зачем?
  - Сегодня сдадим в лавку, - сказал Лагуна, просыпаясь и зевая, продолжая лежать на пороге. Он и мысли не допускал, что может кого-то стеснять. - Ночевал у Хлама, - сообщил он. - Буфет у того забит, сам знаешь. Стоило мне что-нибудь взять, как Хлам немедленно появлялся и досыпал, доливал. Он, видите ли, не в состоянии переносить вид початых емкостей. Разнервировал меня окончательно... Скоро утро. - Бродяга почесал подбородок. - Иду в школу. - Лагуна стал загребать в углу пыльные учебники и запихивать их в видавший виды ранец. Учебники были - одни обложки. Таких можно унести воз.
  Они совсем не оттягивали могучую спину Лагуны, который вышел со двора и целеустремленно зашагал к школе.
  - Уроки сделал? У нас новенькая. Из столицы. За ней ухлестывает ее поклонник Престиж, хозяин антикварной лавки. Нам не ровня. Живёт у Хлама.
  Сам Лагуна никаких уроков никогда не делал. Но что-то, очевидно, изменилось, и Лагуна охотно заговорил о домашнем задании. Про каких-то тропических обезьян.
  - Представляешь, руки у них ничем не отличаются от человеческих. Ничем. Такие же гибкие, подвижные. Ловкая бестия. Но дальше дело не пошло.
  - Почему?
  - Хотел бы я знать. Условия есть.
  - А что говорит по этому поводу премудрый Абсурд?
  - Абсурд! - Лагуна презрительно скривил губы. - Разве он в силах что-либо объяснить сам? Он же просто попугай.
  Массивное картонное здание школы окружали деревья с огромными пластиковыми кронами, перекрывающими одна другую. Вход в школу был празднично украшен.
  Все улыбались. Оно и понятно, школа. Отсюда все начинается. На стенах прямолинейные плакаты, как себя вести, какими быть.
  Хлам первым ввалился в школу, как в нору, и утихомирился лишь у стены, двинув шкаф, с которого ему на голову едва не посыпались чучела птиц.
  Из подъехавшего старинного авто вышла Мим, опираясь на галантно выставленную руку франта с бородкой, гостя Хлама.
  - Мим! - позвал я.
  Она была уже на пороге, потом беспомощно оглянулась, словно недостаточно хорошо понимая, что происходит. Абсурд с угрозой выглянул, держа глобус за ось, как дубину.
  Все с неудовольствием и с осуждением смотрели на меня. Потом ахнули. Небо потемнело. Я оглянулся, и глаза у меня до предела расширились.
  За мной, сколько хватало глаз, стояла модель: пестрые толпы мегаполисов, в небо, под самые облака, вздымались отели и небоскребы, арены и мосты, пустыни и горы, и всё это было пока полностью неподвижно, лишь лёгкий ветерок овевал суровые лица кукол, шевелил волосы, и я с изумлением смотрел на неё, великую, настоящую модель, которая возникала, когда большинству она была совсем не нужна, даже неугодна, её составляющие восставали, и все с ужасом взирали на эту невиданную никем доселе мощь, Абсурд с диким страхом, появившийся Шедевр с некоторым неудовольствием, но уже поневоле расправляя плечищи, Лагуна озадаченно, почёсывая трубой затылок, Витамин с непонятным удовлетворением, Сорняк - недоверчиво, Хлам вообще плотно зажмурился, а поверх зажмуренных глаз наложил обе свои лапы.
  Я подумал, что модель всегда будет вставать за спиной того, кому будет грозить несправедливость, она легко собьёт спесь со всех уверенных, полагающихся только на якобы незыблемую реальность, она всегда будет вставать на защиту всех верящих в праздник.
  Они всегда будут вставать за спиной, куклы, беспомощные, неживые, раз за разом, неживая материя, откликающаяся на чувства, они всегда будут отзываться на неслышный призыв и вступаться, в любой беде, горе, одиночестве, мой изъян, мое последнее пристанище.
  Архив был закрыт. Входная дверь была заперта, наглухо, так плотно, будто створки срослись между собой.
  Толпа собралась изрядная. Никто и не подозревал, что сонный, вечно пустой архив пользуется такой популярностью.
  При открытых дверях это совсем не бросалось в глаза. Оказывается, у всех скопилось множество неотложных дел.
  Горожане приходили целыми семьями, с ворохом справок, трепетавших на ветру, который налетал порывами, нагоняя темные, низкие, наполненные дождем облака.
  Все, распалившись, испытывая какой-то праведный гнев, сопровождавшийся чувством безнаказанности, которому поддавались даже дети, лупили по благородному дереву, до изнеможения.
  Лишь начавшийся дождь вынудил толпу отступить.
  Городской патруль на неё внимания не обращал. Худощавый Боб превратился в грузного детину. Форма водолаза мешком сидела на его тяжеловесной фигуре. Он страшно гордился ею, даже скафандр не снимал.
  Замечая кого-то из нас, он с раздражением поводил шеей, и без того натёртой тугим воротником.
  Всех нас взял на заметку, подумал я, забираясь на крышу архива. Теперь пускай грозит пальчиком.
  В мэрии стояла тишина. Я должен был здесь работать. Это не всем было известно, а теперь про это, наверное, и вовсе никто не узнает. Мэр исчез. Нигде не появлялся.
  Через длинные окна светила луна, затягиваемая тучами.
  Отношение моё ко всякого рода организациям было ироническое. Все заняты только собой. Организации, кстати, тоже. Делают все, что хотят.
  В столице полиция подставила преступнику робота. Вина его была полностью доказана. Это был закоренелый злодей.
  Вид его после поимки был довольно глупый. Не ожидал он такого нештатного поворота. Он тщетно лишил муляж рекордное множество раз.
  Лёгкость добычи для маньяка, неуловимого из-за своей звериной осторожности, была на сей раз неожиданна и подозрительна, но преступные навыки сработали сами собой, и он сожалел об этом, о чем свидетельствовала маска безысходной скорби, уныния и отчаяния, обезобразившей его и без того довольно тупую, непробиваемую физиономию пещерного человека.
  Полиция, воодушевлённая успехом, решила обзавестись комплектом роботов, разных, учитывая весь спектр преступных наклонностей человека разумного.
  Преступники по недосмотру попадались один за другим на макеты. Потом стали осторожней и, обнаружив подделку, не желали нападать ни в какую. До этого они, кстати, вообще ни на кого не нападали. Полиция и чиновники исчезали.
  Кто-то указал на наши места. Просочилась информация о наших красотах и достопримечательностях. Конечно, никому нельзя запретить приезжать на побережье.
  Массы людей, как прибой, хлынули из мегаполиса на побережье, примериваясь к пустынной местности, задуманной как безыскусное соответствие внешнему миру, массы людей, падких до сточных выжимок бедственного прогресса, всех мыслимых и немыслимых специальностей, сфер деятельности и направлений, всех возрастов, рас, собранные в коллектив, корпорацию, группу, команду, компанию, рой, объединенные общими интересами, но не вместе, нуждавшихся в безличном человеческом материале, ставшими законченными мизантропами от постоянного общения с обычными живыми людьми с увенчивающими их маленькими слабостями, режиссеры, спортсмены, врачи, жалкие докторишки из сферы обслуживания, официанты.
  Возможностями правдоподобия заинтересовались ювелиры, фармацевты, кулинары, трудяги и обжоры, затворники и непризнанные гении, при мысли о бесхозном совершенстве ручных форм и безликих оболочек не на шутку заволновались портные, музыканты, актеры, дрессировщики, ученые, фабриканты, вожделенно встрепенулись застенчивые поэты и доблестные военные, не говоря уж о жаждущих беспорочности ясновидцах политиках, неподкупные чиновники, карьеристы всех мастей, сыщики, строители, антиквары, наоборот, сразу со своим новеньким сырьем, безработные, раз в своем человеческом облике они уже никому не были нужны.
  Съемные грезы, как хворь, бесповоротно овладели ими. Это амплуа всем к лицу. Ведь взамен - неизвестность.
  Но все гуще рос, разрастался кустарник по бывшему ограждению, и уже кое-где появились деревья с толстыми корнями, лезущими из земли, первобытный лес, казавшийся прежде недоступным, появился рядом с городом, стал мешать, а, может, защищать трущобы от нашествия чужаков, присматривающихся, принюхивающимся к пустынной местности возле нашего городка, безлюдной, но и пугающей.
  Многие назвались проводниками. Все преследовали лишь свои цели. Сами куклы никого не интересовали. Их факт никого не удивлял.
  И все представлялись туристами. Туристами, и никем иными.
  Одна столичная парочка, вконец доведённая семейным бытом, расположилась на ночлег в развалинах салона.
  Ночью они услышали крик, предположительно женский. Точнее трудно сказать. Крик больше не повторялся. Истошный, полный безысходной скорби, он прозвучал из темноты один-единственный раз.
  Но уснуть парочка больше не смогла, продрожав до утра, навсегда забыв о своих раздорах.
  Многие назвались проводниками, но не спешили кого-либо проводить. А зачем? Чтобы услышать такой крик?
  В сером полумраке приёмной я заметил куклу-секретаря.
  Все и забыли про неё. К ней привыкли. Несмотря на свой строгий учительский вид, она всем пришлась по душе, как лошадка на карусели, на которой катают ребятишек, усаживают, ссаживают, приподняв под мышки.
  Работала она хорошо, но ей нужно было указывать, что делать, чем все охотно и занимались. Ею все пользовались, как добротным, удобным, простым в обращении устройством, вроде компостера.
  С ней не церемонились, но и она не обижалась. Звали её Сенсация. Все в городе говорили: 'Зайдём поболтать к Сенсации'.
  И Сенсация охотно болтала со всеми. Многие даже считали её своей лучшей подругой, доверяя ей свои секреты, и всё потому, что кукла умела слушать, как никто другой.
  При появлении в приёмной постороннего Сенсация слегка повернула голову. Она здесь проводит круглые сутки.
  Я стал приглядываться к ней, и она тихо кашлянула, как бы одёргивая меня.
  Какой-то полуночник ошибся номером, и Сенсация украдкой сняла трубку.
  Не обращая больше на меня внимания, она оживлённо стала беседовать с кем-то, ёрзая то и дело, будто слышала что-то необыкновенно интересное, отвечала и сама, разражаясь длительными тирадами, из которых нельзя было понять ни слова.
  Звуки, их сочетания были будто знакомы, очень знакомы, казалось, смысл вот-вот появится, но пока я был совершенно не в состоянии его уловить.
  Ни о чём не говорили мне и интонации в голосе куклы, они были чужими, странными.
  Сенсация закончила разговор и снова застыла, как пугливая, настороженная ночная птица.
  Дверь в кабинет мэра была приоткрыта.
  Я собирался поступить на службу, ради Мим. Она ясно дала мне понять, что очень хочет этого.
  Все уже давно определились. Хорошо ходить на службу, подумал я. Быть в курсе всех местных новостей. Быть солидным, но своим. И чтобы дома тебя ждали. Может, ещё не всё потеряно?
  Давно никто не заходил в кабинет мэра. Пыль толстым ковром лежала на всех поверхностях.
  На столе я обнаружил груду пустых консервных банок. Видно было, что кто-то торопливо ел, сметая пыль рукавами. Почему Сенсация не приберётся? Я хотел указать ей на это, уже чувствуя себя причастным к порядку в архиве, но её на месте не оказалось.
  Дождь усиливался.
  Кто-то появился в приёмной. Я отступил за дверь. В кабинете возник мэр, собственной персоной, открыл канцелярский шкаф, заполненный консервами, неровными рядами, выбрал одну. Я понял, что ни в каком архиве мне не работать.
  Опять я не оправдал ожиданий Мим. А она так хотела видеть меня при твёрдом общественном положении. И зачем? Не всё ли равно ей, кто я?
  А мне хотелось привлечь ее дополнительно, чем-то гарантировать её расположение. Но, похоже, обойдётся без жертв, так как мэр явно сошёл с ума.
  Насытившись кое-как, он торопливо ушёл. Из туалета послышался шум воды. Разминувшаяся с шефом Сенсация неспешно вышагивала по коридору, поправляя на себе костюм. Мне захотелось заговорить с ней.
  Странное создание. Меня так и тянуло спросить её: 'Кто ты?'
  Из окна было видно, как переродившийся Инстинкт скрылся за пеленой дождя. Перекусив наспех, он устремился назад, в трущобы, в поисках изъяна, к Дар, приворожившей его.
  Но нет там ничего. Поэтому развал ничего больше не охраняет. Гирлянды местами ещё провисали, как напоминание об опасности, исходившей из этих мест, и которой, по всеобщему мнению, больше не существовало.
  В погребок стихийно набилось довольно много народу.
  В углу обосновались Шеф и Смак, будто никогда отсюда и не уходили. У стойки громоздилась спина Боба.
  - Ему нельзя смотреть в глаза, - сказал Шеф. - Такая у него привычка. У всех нас есть закоренелые привычки, с которыми нам не дано справиться. Для Боба главное - не смотреть ему в глаза. Соблюдай это правило и можешь делать всё, что хочешь. Это очень просто.
  - Нам не нужны ложные сложности, подтвердил Смак. - Хорошо, когда все точно знают, что делать. - Ты откуда такой мокрый?
  Они не знали, что вожделенная мэрия открыта.
  Горожане с семьями заполняли погребок. Их справки лежали тут же, на столах, намокая в пивной влаге. Тепличные обыватели представляли собой унылую картину.
  Настроение у всех было раздражительное, недовольное, как у брошенных маленьких детей.
  Общество, пройдя через секундную, с точки зрения мироздания, модель предельно удобных условий окружающей среды, будто внезапно одряхлело, состарилось.
  - Борьба за существование оскорбительна для человека, - сказал Шеф. - Только в каменном веке всё решала грубая физическая сила. Нам же должно быть всё гарантировано... Нам всё дано самой природой, не так ли? Поэтому бессовестной внешней средой должно быть обеспечено элементарное изобилие, используя любые её природные там, служебные или еще какие-нибудь, но уж точно нержавеющие средства, свойства или условия. Результат - вот единственное условие.
  Часть посетителей потихонечку выскользнула наружу.
  Шеф и Смак насторожились. Всё же они не до конца разуверились в дарвинизме.
  Боб провернул свою выю упорнее обычного, и я на выходе заглянул ему, случайно, в самые зрачки.
  В переулке под дождём, придерживаясь стены, продвигался пролетарий Ядро.
  - Время позднее, - сказал он, как бы оправдываясь, но без тени сожаления. - Иду в архив. Надо. Ведь я... ик... человек. А?
  - Человек...
  - Во-от... Значит, нам - положено. И безо всяких там... условий. В минуту слабости нашей... надо поддержать... найти возможности...
  Он едва не свалился, уткнувшись в стену, как куль.
  Забрезжил рассвет. Под моросящим дождиком на раскладном стульчике устроилась Нектар и курила длинную сигарету.
  Пальцы у неё слегка дрожали. Похоже, она провела здесь, на окраине, всю ночь. Её шофёр Феномен сидел, запрокинув голову, на заднем сидении.
  - Что с ним?
  Она не сразу ответила.
  - По-моему, он сломался. - Она явно нервничала. - Послушай, - нерешительно сказала она. - Ты можешь отвезти меня?
  - Куда? - Я решил, что она не в состоянии добраться до дома.
  - В столицу. - Она посмотрела на меня с надеждой. - Я сама не могу. В нём встроен компас, и я не знаю, в каком направлении двигаться. - Видно было, что она давно не попадала в такое трудное положение.
  Всю ночь шёл ливень, знакомых, как нарочно, никого, кукла, которой она привыкла доверять во всём, отключилась.
  - Конечно, я отвезу тебя, - сказал я.
  Как она обрадовалась! Не ожидала, что я соглашусь.
  По дороге я поглядывал на неё.
  - Я сильно изменилась? Ну, внешне. - Нектар обрисовала рукой свой силуэт.
  - Да нет.
  Она глубоко затянулась, так что искры полетели.
  - Мне кажется, что я в последнее время плохо выгляжу.
  - Нормально выглядишь.
  - Да нет. Ненормально. И потом, что значит - нормально. Я не хочу выглядеть... нормально.
  - А как ты хочешь выглядеть?
  - Как? Как в журналах. Ты что, не понимаешь? Ты что, не понимаешь, что значит - внешность? - Она чуть не плакала.
  Феномен сзади неприятно покачивался из стороны в сторону.
  Я подумал, что смогу разыскать в столице Мим. Вот она удивится. Глазам своим не поверит.
  - Я знаю, что ты не любишь большие города. Ведь правда? Ты ведь нашу глухомань любишь? - допытывалась Нектар.
  - А ты разве нет?
  - А я не знаю. Вообще-то мне нравится в столице.
  - У тебя много друзей?
  - Вообще нет. Феномен - вот мой лучший друг. От него никогда не ожидаешь подвоха. Знаешь, когда близкий человек что-то скрывает. А потом срывается, именно в тот момент, когда ты расслаблен, безмятежен и совсем этого не ожидаешь. Это самое неприятное. Я уже все испытала. С людьми дело иметь - невозможно. Никто не в состоянии понять друг друга. А Феномен меня понимает. Он все понимает...
  Город рос, ширился на глазах.
  - О-хо-хо, кажется, я уснул. - Феномен зевал, потягиваясь, суча руками в стороны.
  - Он очнулся, - пораженно сказала Нектар.
  Какое-то время Феномен бессмысленно перекатывал круглый затылок по обивке сидения. На его забавной физиономии блуждала довольная улыбка.
  В небе висела бледная луна.
  - Что это? - спросил Феномен.
  - Луна.
  - А что это?
  - Это спутник Земли. Планета.
  - Земля... планета... Интересно.
  Да он же ничего не знает, подумал я. Ни о чем. Чистая доска.
  Нектар не спрашивала шофера, что с ним случилось. Пришел в себя, и ладно.
  Природа кукол ее не интересовала. Так же, как и многое другое. Это было делом узких специалистов.
  Нектар вообще мало что интересовало.
  Она жила в огромном особняке, таком, что мне показалось, что она не к себе попала. Впечатление было, что его только что отстроили.
  Нектар выглядела озадаченной. Роскошь окружала невиданная. Она робко остановилась посреди зеленого луга размерами с футбольное поле, перед дворцом с колоннами.
  - Чудеса, - сказала она.
  Перед дворцом выстроилась прислуга. Внушительное зрелище. Как на параде.
  Железные ворота с вензелями медленно отворились, и соседка застыла в благоговейном восторге.
  - Нектар, я поражена! Божественно!
  - Да? Вообще-то я начала небольшую перестройку... - нерешительно сказала Нектар.
  Однако все в доме было так безупречно, слуги были так почтительны, хамелеоны соседи, появляющиеся один за другим, восхваляли преуспеяние хозяйки с таким единодушием, что та растаяла и уже стала воспринимать все, как должное.
  Все напоминало хорошо отснятый рекламный ролик.
  С лица мажордома не сходила сияющая улыбка, но глаза зло косили. Притворяться труднее, чем делать все по-настоящему.
  Иногда соседние особняки начинали как бы колыхаться, их изображения дрожали, искажались, и сквозь них виднелись какие-то трущобы, кучи мусора.
  Мы вошли в дом. Слуги усиленно улыбались, когда Нектар проходила по пышным коврам.
  - В эту минуту они должны быть ей рады, - пояснил Феномен, как массовик-затейник. - Слуги действуют по сигналу.
  Нектар хлопнула в ладоши. Прислуга задвигалась в определенном порядке. Она хлопала раз за разом, чтобы остановиться на нужном варианте.
  После обеда она, притушив свет, уселась в полупрозрачных одеждах в кресло, похожим на чашу.
  - Нас на самом деле не существует, - заговорила она завороженно. - Мы только кажемся друг другу. Мы воспринимаем друг друга по оболочке. Например, тебе нравится красивая девушка. А если бы она не была красивой, ты бы обратил на нее внимание? Признайся, стал бы ты так настойчиво искать ее, думать о ней? Но красивые девушки слишком независимы, и многие довольствуются малым. Поэтому - дерзай, - сказала она мне напоследок.
  Я обратился к Феномену, как к носителю компаса. Тот сразу выразил готовность помочь. Я назвал имя Мим, описал ее внешность, указал примерный возраст.
  - Еще что-то знаешь о ней?
  Вот вопрос. Оказывается, я, хорошо зная ее саму, ничего толком больше о ней сказать не могу. Определенного.
  - Она недавно была на побережье.
  Феномен кивнул.
  - Достаточно.
  - Неужели это имеет значение?
  Феномен снова важно кивнул. Я стал копаться в памяти, может, еще что-нибудь придет на ум.
  Но и эти скудные сведения нашли отклик в кукольной душе Феномена.
  Он зашевелил своими пухлыми губами, закатывая глаза. Как бы снова не отключился, подумал я.
  - Вот адрес.
  - Что, в самом деле?
  - Конечно. Почему ты сомневаешься?
  Я почему-то поверил. Я совершенно не представлял себе, как найти Мим в огромном городе, а тут сразу - целый адрес.
  Вокруг возвышались небоскребы. Среди них, как в лесу, можно было заблудиться.
  Лифт поднял меня на такую высоту, что смотреть было страшно.
  Вышла миловидная девушка и, посмотрев адрес, покачала головой.
  - Вообще-то меня тоже Мим зовут.
  - Жаль.
  - Жаль. - Она тряхнула волосами.
  К вечеру я устал от бесплодных поисков. Сощурившись, я смотрел на город. Как узнать в нем нужное направление?
  Здания будто вырастали передо мной. Где-то здесь обитает Мим. Я полагал, что как-то сразу отыщу ее.
  Случайный прохожий, едва глянув в бумажку, уверенно указал в сторону кварталов городской бедноты.
  Я не стал ему выражать свои сомнения, что моя Мим живет именно там, а почему-то последовал в указанном направлении.
  С помоек пахло. Быть того не может, чтобы именно моя Мим жила здесь.
  Хотя, с грустью подумал я, какое это имеет значение. В соответствии со всеми моими представлениями.
  И все же я не предполагал, что обнаружу ее в таком невеселом месте. В неверных сумерках я разглядел совсем недалеко особняк Нектар. Сомневаться не приходилось.
  Мне стоило лишь пересечь пустырь. Что в одну, что в другую сторону.
  Я вошел в разбитый подъезд. Дверь в квартиру Мим была приоткрыта. Девушка в потрепанном халате втаскивала внутрь пьяного небритого пожилого мужчину, приговаривая:
  - Опять ты напился! Как ты мог? Ты же обещал... - Слова ее звучали достаточно деликатно.
  Не умела эта девушка злиться по-настоящему. Она сдула волосы со лба и покосилась в мою сторону:
  - А вам чего?
  - Здравствуй, Мим. - Я слегка поклонился.
  Девушка растерялась.
  - Ты... откуда взялся?
  - Я приехал к тебе.
  - Да? - Она пожала плечами. - Ну, хорошо. Хорошо...
  - Мы будем здесь разговаривать?
  - Проходи. - Она подвинулась, и я пробрался мимо нее. Она потупилась.
  На маленькой кухоньке Мим уселась напротив меня, не зная, куда девать свои руки. Я смотрел на ее худые запястья, и у меня сжималось сердце.
  - Вот... - сказала Мим. - Теперь ты знаешь.
  - Что я знаю?
  - Как я живу. - Она вскочила и задвигалась, срывая с веревки, протянутой под низким потолком, какие-то тряпки. - И что? Тебя что-то не устраивает? Так и... катись, - сказала она. На ее глазах появились слезы. - Но дело не в этом. Мне захотелось несбыточного. А теперь мне противно. Меня же всё это устраивало. До поры до времени. Проклятый Шедевр. Все знал наперед. Знал, что я ищу своих родителей. И про то, что мы понравимся друг другу. Откуда он это знал?
  Чем дальше, тем больше мне нравился этот разговор. Вот это я понимаю. Разговор по душам.
  Ночь наступала, отовсюду доносились запахи стряпни других бедняков, и крохотная кухня показалась мне самым уютным местом на свете.
  С улицы Мим окликнули. Высунувшись в окно, она стала делать резкие отмашки рукой, будто комаров отгоняла.
  - Уходи! - сдавленным голосом сказала она.
  - Кто это?
  - Да так, - сказала она смущенно, одергивая короткий халат.
  - Понятно.
  - Что тебе еще понятно? Есть будешь? Ты ведь вообще-то с дороги.
  Она сняла крышку с кастрюли и с безнадежностью села, расставив ноги в драных тапках, уткнув лицо в руки.
  Потом порывисто встала и одним движением метнула содержимое кастрюли в окно. Внизу послышалось чье-то невнятное восклицание.
  - Разве это можно есть?
  - Не расстраивайся, - мягко сказал я. Я был так рад, что нашел ее.
  По кухне ползали тараканы. Мим их не замечала. Она уже освоилась с моим присутствием.
  - Ты, наверно, устал.
  - Нет, ничего.
  - Устал, устал, - засмеялась она, потрепав меня по голове. - Пойдем.
  Папаша Мим не подавал признаков жизни. И запах сивухи отсутствовал. Вокруг витали только ароматы стряпни, будто все соседи одновременно дружно готовили всевозможные соусы.
  В дверь постучали.
  - Ты слышишь? - сказал я из угла, куда Мим меня уложила.
  - Что? - сказала она из другого темного угла.
  - Кто-то стучит, - сказал я.
  - Тебе показалось.
  - Да?
  - Показалось, - с нажимом сказала Мим.
  Стук повторился.
  - Вот, опять, - сказал я. - Может, это...
  - Ну что, что?
  - Ну, твой...
  - Как-кой еще мой! - вспыхнула Мим. - Ладно.
  Она вышла из комнаты. В прихожей послышался тихий разговор.
  Я не выдержал и тоже высунулся. В коридоре стоял Миф с остатками густой похлебки на плечах.
  - Вот неприятность, - сказал я.
  - Я не думала, что он продолжает стоять под окном. Давай, топай, - подтолкнула она его к двери так, как есть. - Чего пришел?
  Миф попытался найти поддержку в моем лице, и после недолгих препирательств Мим определила его на кухню, и мы с ней вернулись в комнату.
  Я представил себе, как Миф, доблестный охотник, лежит на полу кухни. Это было неправильно. Миф будто заблудился, потерял дорогу туда, откуда пришел.
  Острый съестной запах витал в воздухе. Он тоже будто заблудился.
  - Здесь есть закусочная-автомат, - сказала Мим. Это прозвучало не только как объяснение, но и как предложение.
  Старик продолжал лежать, как колода.
  Снаружи все окна барака были темны. Не было у Мим никаких соседей.
  Никого не было и в закусочной, но казалось, что вот-вот появятся, нагрянут ночные завсегдатаи, пожиратели вчерашних бутербродов, нарушат уединение.
  Да еще Мим перед выходом успела подкраситься, будто для кого-то постороннего.
  - Не ожидал найти меня в таком месте? - сказала Мим. - Ты думал, что я живу в фешенебельных районах. А там все слабые, как личинки.
  - Вот и хорошо, что ты не такая.
  - Да, - сказала Мим, смотрясь в зеркальных поверхностях автоматов. - Я не та, за которую себя выдавала. Здорово я всех разыграла. Спасибо Шедевру, что он меня отыскал. Зато я знаю, кто есть кто.
  - Мне нужна именно ты.
  - Откуда ты знаешь, какая я.
  - Знаю.
  - Ты не шутишь?
  - Я даже рад.
  - Ну, и чему ты радуешься? У меня такой отец. Забулдыга.
  - Может, это не твой отец.
  Хлопнули дверцы подъехавших машин, свет фар от которых задолго до этого проскальзывал сквозь окна.
  - Кажется, здесь, - сказал чей-то знакомый голос.
  - Ну и дыра, - не преминул заметить другой. Тоже, кстати, знакомый. - Зачем ты установил здесь эти автоматы? Их же утащат вместе с бутербродами.
  - Здесь никто не живет. А для куклы у тебя слишком развитое чувство юмора. Влипнешь ты в историю.
  - Никто и понятия не имеет, что я живой. Любой ярлык навесь - всему верят.
  - В общем-то, для торговли это неплохо, - одобрительно отметил первый голосом Витамина. Точно, он. А второй - Феномен.
  Одетые в дорогие костюмы, шляпы набекрень, купцы шли от машин, оставленных с распахнутыми дверцами, неспешным шагом уверенных в себе людей, хозяев жизни, и напоминали чем-то гангстеров из старых кинолент.
  - Они всему верят, это точно, - продолжал Витамин. - Эти бутерброды знаешь, из чего сделаны? Ты их не ешь. Не вздумай. Вот у тебя бизнес... да...
  - На том стоим, но тсс... тихо.
  - Да нет здесь никого. Даром я купил это место. Один убыток. Ну да ладно... пусть. Просто Мим нравится здесь бывать. Поэзия. А фальшивый свет горит круглосуточно.
  - Я направил его по этому адресу, - сказал Феномен. - А это рядом.
  - Надеюсь, он не заблудится... - с этими словами Витамин замер на пороге, увидев нас с Мим. - Как я рад! Проголодались?
  - Отличные бутерброды, - сказал я. - Интересно, из чего они сделаны?
  - Натуральный продукт, - заявил Витамин, отводя глаза. - Сырье первоклассное, поставляет... вот, Феномен.
  - Зачем ты таскаешь за собой это чучело? - воскликнул я. - Учти, он периодически ломается. Внутри него без толку сосуществуют неисправные часы, приблизительный термометр, барометр и ржавый компас. Нельзя ему доверять, особенно, что касается бутербродов.
  Феномен принялся мрачно поглощать бутерброды, один за другим.
  - Он себя совсем не щадит, - заметил я. - Я отвезу Мим домой?
  - На моей машине? - уточнил Витамин. - Ну-ну, - сказал он, оттаскивая компаньона от автоматов, в которых тот заказал все бутерброды сразу.
  Каждое место имеет свою тайну. Так бывает, когда тихое озеро, где никогда не угадаешь, что в каком месте оно скрывает, вдруг обмелевает, обнажается высохшее растрескавшееся дно с корягами, и все становится понятным и скучным.
  Но я хотел, чтобы все было как прежде, пусть и понятно, и скучно.
  Мы возвращались домой. Я увозил Мим из столицы. В большом городе нет нужды ни в чём, так как от человека самая большая польза и удобство.
  Всё среди людей благодарно прокатывается одно за счёт другого.
  Бедность и забвение судьба большинства людей, и это, как встарь, прекраснодушная модель, чтобы начать своё восхождение к искусственному, прочно скроенному, заблуждению.
  Вещи, разделяющие людей, всего лишь исполнительная прихоть. Я видел, что девушка не обращает больше никакого внимания на Мифа, а ведь он раньше так нравился ей.
  Значит, внешность ни при чем. Но и сам я не знал, как увлечь ее, оставаясь просто самим собой.
  Машина Витамина была отличная, одна из самых-самых. Мим уютно уснула, свернувшись в клубочек рядом со мной на переднем сидении. Какая разница, кто у нее отец?
  С приближением трущоб я стал внимательнее. Горожане, уже не по своей инициативе, попадали в нелепые ситуации.
  Смаку, собиравшему невиданные урожаи, во двор с ясного неба навалило снега, образовались сугробы и проруби, и ему спешно пришлось спасаться от своры белых медведей, а до этого он всем рассказывал, что с детства хотел не овощи выращивать, а покорить полюс.
  Теперь на улице появляется сначала градусник.
  Сквалыжную вдову Абсурда во всех лавках стали одаривать товарами, угождая во всем, но она этому ничуть не удивлялась.
  Панике с утра послышались переливчатые вопли индейцев, а его забор, как спицами, внезапно утыкался оперенными стрелами.
  Но особенно все переполошились, когда в городской черте заметили преследующих мамонтов людей в шкурах. Хорошо, никто не пострадал.
  Кто-то пытался нажиться, зазывая богатых столичных клиентов, ведь считалось, что появляются только ожидаемые миражи. Считалось, что существуют определенные действия, вроде пассов или заклинаний, вызывающие их.
  В предвкушении новых миражей туристы радовались, как дети.
  Развал был забыт, заброшен, никто и не смотрел в его сторону. Он стал похож на обмелевшее озеро. Скучающие парочки пересекали его из конца в конец. Туристы устраивали привалы далеко за афишами. Дети безбоязненно носились на развалинах салонов.
  Я спешил, будто Мим могла передумать и запроситься обратно.
  Я увозил ее от беспросветной жизни, в которой у нее ничего не было, кроме ночной закусочной, где элегантные нищие гордо красуются в зеркальных отражениях торговых автоматов, готовые вознестись к вершинам славы.
  Как всегда, Хлам торчал у калитки. Везде расточительно горел свет. У рукомойника во дворе прихорашивался бывший хозяин антикварной лавки, бородка клином, щеки втянуты, будто закушены, пегие волосы назад.
  С утра я захотел угостить Мим чем-нибудь особенным, сгонять на косу, но проспал. Мим дома не было.
  Я обнаружил всех в кафе: Витамина и Феномена, Хлама с его приятелем. Недолго заставил себя ждать и Ядро. С моря веял свежий ветерок.
  - А что там? - спросил Феномен.
  Официанты без меры суетились вокруг него. Как же, настоящий нувориш, ничего не знает.
  - Море, - сказал Ядро и для наглядности развел руками: - Много, много воды. Он что, иностранец?
  - Хуже, - сказал Витамин, раскуривая сигару.
  Ядро ничего не помнил. На нем была неизменная маечка. Он покосился на столик, заставленный изысканной едой, отщипнул кусочек и зажевал, двигая худым кадыком.
  Ему было не по себе. На днях он хорошенько накуролесил и, придя в себя, с ужасом взялся за голову, как он дошел до жизни такой.
  Пристал к туристу, похожему на Мифа, орал: 'Ты кто такой? Признавайся!' и тряс его, как грушу.
  'Ничего не было', - успокоил его Витамин, сначала сполна насладившись смятением друга.
  Ядро не мог в это поверить. Никаких жертв его дебоша не обнаруживалось, все осталось без последствий, но, выходя на улицу, он вздрагивал от любого случайного прикосновения.
  Эта история сильно на него подействовала. Он понял, что мог натворить на самом деле.
  Но, кажется, еще больше его напугало то, что ничего не было.
  - Это же шофер Нектар, - не удержавшись, жалостливо напомнил ему Хлам. - Кукла.
  - Ш-ш... - сказал Хламу Витамин и придвинулся ко мне. - Никакой он не шофер. И не кукла вовсе. Прикидывается для удобства. С куклы какой спрос? Молодец Феномен. Так всех провести. Нектар ведь что нужно было? Безмолвный, непробиваемый болван. Феномен был безработным актером. Раз за разом лишался работы и решил сыграть куклу, раз в человеческом облике он хронически стал никому не нужен. Не знаю уж, какой он там актер, но голова у него работает. Феномен развлекается, потешается над всеми, но дела свои проворачивает лихо.
  Ядро постепенно втягивался в процесс чревоугодия. Витамин, глядя на него, сказал рассеянно:
  - Нектар вернулась. - Новость, как новость. Нектар периодически осчастливливала своим посещением родной городок. В душе она была простой, и к ней хорошо относились. - Так вот. Вернулась. Насовсем. Вся трясется, под глазами круги. Проснулась на мусорке в столице. Ничего не поняла, но ладно. Потащилась разыскивать свой дворец, на днях обретенный, да где там! Никто ее даже не признал, гнали, как побирушку. Как она оказалась на помойке? Ее в такие места бульдозером не затащишь. Всего в одночасье лишилась. Ребенка какого-то подобрала, говорит, наследный принц.
  - А за морем - что? - спросил Феномен.
  - Другие страны, - сказал Витамин. - Как будто не знаешь... Как мы нашли Мим? - подмигнул он мне.
  Они прикатили рано утром вслед за мной на других машинах, еще более шикарных, и, пользуясь тем, что я спал, пригласили Мим полюбоваться зарей у моря.
  У Феномена странно дернулась рука. Он неловко усмехнулся.
  - Устал с дороги, - пояснил он.
  Витамин все время думал о чем-то своем.
  - Да, меня нашли, - подтвердила Мим.
  Феномен снова дернулся. Слово - оболочка действия - как-то действовало на него.
  Ядро больше не доверял мне, даже не пытался ввести меня в заблуждение на этот счет.
  А вот с приятелем Хлама, пришлым, незнакомцем Престижем, он общался совершенно спокойно. А приятель этот хламный, серость, все молчит, важно так.
  Почему-то все хотят заручиться поддержкой серости.
  Здесь Ядро не ошибся. Поэтому куклу трудно отличить от человека. Можно долго не замечать подмены. Нужны безликие.
  Витамин давно предлагает мне сходить в трущобы. Он считает, что все куклы существуют там. Что они, верные долгу, пока где-то прячутся.
  Развал все равно закроют, изолируют. Окончательно. Навсегда. Так считает Витамин. Все равно все боятся. Пока ничего особенного там не происходит, но что-то там было.
  Что-то было в безлюдной местности, где не росла трава, не летали птицы, не было насекомых.
  Родители вовремя спохватились и перестали пускать туда своих детишек. Туристы тоже стали воздерживаться от своих походов.
  Что-то там было. Ночью слышались странные, таинственные звуки, отрывки разговоров, приглушенный смех, плач, стоны.
  Если развал закроют по-настоящему, попасть туда будет непросто. Если же он закроется сам, никому туда не попасть.
  Витамин склоняет нас наведаться в него еще раз. Праздновать всегда интересно. Но мой друг неискренен. К шоу он равнодушен. Разом больше, разом меньше, какая разница? Тогда зачем это ему? А мне? Со мной Мим. И больше у меня нет никаких иллюзий.
   Из кухни доносились вкусные запахи. Мой дом Мим понравился.
  - Ты не забыл, что мы ждем сегодня гостей? - крикнула Мим. - А еще нужно привезти новую мебель.
  Я вздохнул. Вчера приходил Ядро, чинный, благоразумный.
  За обедом он отказался от предложенного ему вина, заменив его соком. Это было очень трогательно.
  Ни слова не сказал в простоте. Лишь без конца умилялся хозяйственности Пас. Раньше я бы не знаю, как обрадовался ему. Еще чуть-чуть раньше. Ведь мы почти рассорились. Перестали понимать друг друга.
  Конечно, хорошо, что он зашел. Именно он.
  Но мне пришло в голову, что я не обязан присутствовать на всех подобных мероприятиях.
  - То есть как? - не поняла Мим. - Человек не может жить так, как хочет. Он должен жить так, как положено. А еще нам надо навестить мою тетю. Какое у тебя отношение... Ореол когда приедет?
  - Не знаю. Она мне не сообщала.
  - Ну, я так не согласна. Ты совсем не обращаешь на меня внимания.
  - Как это я не обращаю на тебя внимания?
  - Это же ясно. Я хочу выстроить нашу жизнь. Ты понимаешь, что это значит?
  - Конечно. Это когда мы вместе.
  - Не только, - сказала Мим. - Не только. Друг другу мы можем надоесть.
  - Ты мне не надоешь, - заверил я девушку.
  Она смешалась.
  - Считаешь, я напрасно хлопочу?
  - Нет, конечно. Вообще-то, наверно, ты правильно делаешь.
  - Но тебе это не нужно.
  - А зачем?
  - Жаль, - огорчилась Мим.
  - Тебе чего-то не хватает?
  Она молчала.
  - Я не знаю, кто мои родители. Может, они в трущобах? Раз их нет нигде здесь, мне кажется, они там.
  Я огляделся и сказал:
  - Там ничего нет.
  - Как это - нет? Ничего нет? - Она округлила глаза.
  - Ничего.
  - Но что-то есть?
  - Мишура. Одна видимость. Куклы. Оболочки.
  - Ах! - сказала Мим, приставив ладонь ко рту. - Но они что-то чувствуют?
  - Нет. Только изображают. Они изображают чувства.
  - Но очень похоже, так? Так, что не отличить? Тогда не все ли равно? Наши чувства, наша душа нам тоже будто кажутся. Часто они бывают лишними. Мы стараемся обойтись без их сюрпризов. А там они становятся настоящими.
  - Понимаешь, все стремятся в изъян, чтобы найти там утешение, - сказал я. - Всего лишь. Там все искусственное, чтобы помочь. Куклы окружают человека в его беде, горе, одиночестве. Они могут подготовить к реальности, как игрушка готовит ребенка к взрослой жизни. Но на самом деле этого нет.
  Вечером Мим исчезла. Она ушла в развал. Я бросился за ней.
  Проселочная дорога огибала вокзал. Я старался наверстать упущенное время. За спиной хрустнула ветка. Я прислушался.
  В кустах настороженно молчали.
  - Кто там?
  - Да мы это, мы... - смущенно сказал Витамин, выходя из-за кустов. С ним были Ядро, Хлам и его приятель.
  - Мы хотим помочь тебе. - Витамин махнул рукой.
  Из-за поворота, ответно мигнув фарами, выехала машина Феномена.
  - Ты что светишь? - взвинтился Витамин. - Ты что светишь?
  - Я сигнал тебе подал...
  Они стали переругиваться, но от этого я почувствовал себя как-то спокойнее.
  Хлам поминутно вытирал пот со лба. Машину оставили в зарослях, просто заехав в них.
  Все пошли по дороге, ведущей в трущобы.
  Сразу со всех сторон нас окружил парк, которого раньше здесь никто не видел.
  Высокомерный приятель Хлама за все время не проронил ни слова. Намного привлекательней выглядел Феномен. Ему было откровенно страшно. Он, приоткрыв пухлый рот, крутил головой, что еще, мол, за чудеса?
  Парк становился все гуще, все мрачнее. Полное безлюдье. На повороте стояло кафе.
  - Нужно остановиться на ночлег, - сказал Витамин. - По правилам.
  - В таком месте? - сказал Феномен. - Ни за что.
  - Здесь все места такие.
  Дверь болталась на одной петле.
  - Добро пожаловать... - пробормотал Витамин. - Куда теперь?
  - А как насчет путеводителя? - вспомнил сказал я. - Машинки внутри Фена?
  - Есть, есть такая машинка! - почти радостно отвечал Витамин. - И работает! Работает машинка, указывает! Но! 'Он смотрел на дорожные знаки, и совсем не смотрел на дорогу', - озвучил Витамин известную эпитафию. - Нам это зачем? - И он продолжил наставлять Феномена: - И отучись от этой своей отвратительной привычки говорить правду. Это невыносимо. И опасно. В модели - сколько угодно. Может, ты для этого и идешь туда?
  - Я говорю, как есть.
  - Я не понял, - сказал Ядро. - Он что, не кукла?
  - Вроде того. Он и сам запутался. Но дела свои проворачивает здорово. Не знаю, как это ему удается. Все он делает нелогично как-то, неправильно, а выходит лучше некуда.
  Полы в харчевне провалились. По углам громоздилась паутина. С потолка свисали летучие мыши, активные в сумерках и ночью, они начали вылетать, одна за другой. Видно было, что здесь уже давно никто не обитает. Место стало диким.
  За стойкой зашевелился хозяин, освобождаясь от какой-то рухляди. Его мы поначалу и не заметили. Почтальон был очень старый.
  - Сколько же мне? - бормотал Тираж. - Триста... нет, четыреста.
  - Никогда не видел таких старых людей, - пораженно сказал Ядро.
  - Кажется, он хочет познакомиться с нами поближе.
  Неприветливый хозяин тяжело перемещал мощные ноги. Все уступали ему дорогу, пока не поняли, что будут отрезаны от двери.
  Очередной рой кожанов вылетел и растворился в ночном небе, и кукла схватила Хлама за ногу. Нужно было видеть его отчаянное лицо! Он еле вырвался.
  - Эта кафе нам не подходит, - заключил Витамин на улице. - Это знак нам. Здесь все имеет причину, на что-то указывает. Надо только уметь уловить.
  Приятель Хлама был недоволен.
  - Ты же говорил, что будет интересно. А сам чуть ноги не лишился.
  - Будет, будет еще интересно, - обнадежил его Витамин.
  - А зачем вы идете? - поинтересовался я.
  - Ну... попраздновать.
  - По-моему, - высказался приятель Хлама, - вы находитесь под посторонним влиянием.
  - Смотря кто посторонний, - сказал я.
  Ядро обиженно насупился. Он уважительно относился к гостю.
  - Я здесь ночевать не останусь, - сказал Хлам. - Здесь не место для людей.
  - Придется идти дальше.
  - По парку, ночью?
  - По дороге.
  - Это странный парк, - не унимался приятель Хлама. - Я уже обратил на это внимание.
  Ядро с готовностью поддакнул. Хлам таким подобострастием и вниманием к своему гостю не отличался.
  Он был чем-то сильно озабочен, то и дело промакивая загривок платком, который не выпускал из рук.
  Все вышли на дорогу, и тут обнаружилось, что Престиж пропал. Исчез, будто его и не было. Витамин осветил всех по очереди.
  - Что за шуточки? Куда он мог подеваться? Может, он вернулся?
  - Никого не предупредив?
  Как бы то ни было, решили идти вперед. Хлам трясся, как в лихорадке.
  - Успокойся, - сказал ему Витамин.
  Видно было, что они о чем-то договорились.
  - Успокойся? - выкрикнул Хлам. - Престиж исчез, мгновенно, при нас. Ядро еще разговаривал с ним, и его голос еще что-то отвечал Ядру, а его самого уже не было. Вы... авантюристы. Так я и поверил, что он вернулся.
  - Аналогичный случай был у нас в армии... - начал Ядро, но Феномен перебил его:
  - Те, кто нас ненавидит, на самом деле нас любят. Они стремятся к нам, хотят быть с нами, сплотиться с нами.
  - Ты что? - сказал Витамин.
  - Ага, - сказал Ядро. - Поглотить нас.
  - Поглотить, - согласился Феномен. - Жертва и хищник едины.
  - А ведь точно. Волку очень нравится запах овцы, ее форма...
  - И содержание, - сердито докончил Витамин.
  - Значит, волк овцу... любит.
  - Прекрати, Феномен.
  - Я не могу, - еле слышно сказал тот.
  - Для человека ты чересчур простодушный, - заметил Ядро. - А для куклы слишком умный.
  - И болтливый, - с досадой сказал Витамин. - Прихватим кукол - и назад. Хватит с меня.
  - Ты идёшь за куклами? - сказал я.
  - Хлам обещал показать место. Они пользуются спросом.
  - А как ты их увезёшь?
  Витамин лишь усмехнулся.
  - Они пойдут сами. И с большой охотой.
  С первыми лучами солнца улетучились все ночные страхи.
  Позади остался дремучий лес, а впереди расстилалась величественная долина.
  В бездонном небе громоздились кучевые облака. На полях работали крестьяне.
  - Есть, - воскликнул Витамин. - Есть куклы.
  - А как же праздник? - сказал Ядро.
  - Мне Хлам предложил, - смущённо сказал Витамин. - Я лишь пользуюсь случаем.
  - Слушай, мохнатый, - сказал Ядро Хламу. - Это наша модель. - Это был самый настоящий, опасный, щепетильный Ядро, чемпион, и Хлам это сразу учуял.
  К нам приближалась группа женщин с колясками и с погремушками наперевес. Все-таки их можно было отличить от людей. Но стоило немного сощуриться, чуть-чуть позволить напрячься воображению...
  - Они на нас нападают? - спросил Ядро.
  - Для этого надо создать определенные условия.
  - Смотри, что она делает.
  Одна матрона стала медленно отводить руку с погремушкой назад.
  Мы отпрянули. Рядом трясся огромный кабан, затравленно водя глазами. Никто не понимал, откуда он взялся.
  Женщина готова была метнуть в него погремушку, но кабан сорвался с места и понесся в парк, а голодные мамы за ним.
  - А куда делся Хлам? - спросил Ядро.
  - Удрал. Какой-то фокус. Ладно, обойдемся без него.
  - Я праздновать не хочу, - заявил Феномен.
  - Но здесь все в равных условиях. И друг, и враг.
  - Здесь есть враги? Я точно не участвую.
  - Тише ты. Участвую, не участвую. Еще впутаешь нас в историю. Вернее, в модель.
  - Мы уже в ней, - сказал Ядро. - Ты знал, что модель появится, если Мим исчезнет, а Пикет станет ее искать.
  Вскоре мы стояли в центре столицы перед торговым центром. Раньше его не было. Феномен и Витамин заглянули в пассаж напротив.
  - Вы туристы? - спросил видный лысый глашатай.
  - Может быть, - сказал Ядро, копаясь в кассе, запасаясь наперед монетками. - Отвлеки его. Думаешь, он долго будет терпеть?
  - Вы не знаете, здесь было кабаре?
  Ядро переносил монеты в карман.
  - Рядом с постоялым двором? Вы не путаете? А что вы делаете?
  - А девушка здесь была?
  - Сейчас я спрошу у сына. - Предварительно глашатай запер все ящики, правда, уже пустые. - Шедевр!
  Появился бледный юноша с длинными волосами.
  - Да, - подтвердил он. - Она ушла в салон.
  Глашатай быстро покинул торговый центр.
  - Побежал доносить, - заметил Ядро.
  - Мим очень доверчива, - сказал вошедший Витамин.
  - Как красиво в пассаже, - сказал Феномен.
  - А хозяина я захвачу с собой, - пообещал Витамин.
  - Да, да, забери всех негодяев. Мало у нас своих.
  - Они не бывают плохими. Просто изображают.
  - А похоже.
  - Портрет всегда характернее оригинала. Как тебя возмутил глашатай, - сказал я. - Ты все заметил в модели, все было наглядно, выпукло. А в жизни ты многого не замечаешь.
  Ядро лишь отмахнулся.
  Все уснули. В пассаже пели.
  Я пошел по улицам. Горожане укладывались спать. Они тушили свечи, и дома погружались во мрак. В погребках бражничали. Рынок был пуст.
  С утра здесь будет совсем другая картина. В мясной лавке уже шли приготовления. В тусклом свете был виден свешивающийся виноград.
  Салон был темен. Я очутился меж мрачных сводов. В глубине мерцал слабый огонек, и слышался бубнящий голос.
  Перед Офисом на полу разложился огромный, как саквояж, фолиант. Рядом стояла Мим.
  - Раньше вы не замечали меня, - говорил писарь, - а без меня не обойтись!
  Я вышел из тени.
  - Разве ты не видишь, что у него внутри ничего нет.
  Офис еле поднес книгу к глазам.
  - Это вас нет. Вы не записаны.
  Офис выронил книгу, и она рассыпалась на пустые листы.
  Мим вскрикнула, массивная дверь в стене захлопнулась, и сразу послышался дробный стук копыт.
  Офис ползал, собирая листы, как опавшую листву, сбивая их пригоршнями, собрав их кое-как в кучу, уселся поудобнее, и, обратив ко мне скорбное лицо, осведомился для начала, кто я.
  Я добрался до мельницы. Шумела вода возле остановившегося колеса. Интересно, откуда появится Лагуна. Он любит эффекты.
  Мельница выглядела необитаемой. В заводи плеснуло. Рыба здесь должна водиться.
  Мимо пролетел одиночный комар. Очень похож. Заурчали лягушки.
  В сумерках на мельнице послышалась песня.
  Главным в хоре был Лагуна, размахивающий окороком, в окружении хмельных поэтов.
  Чтобы быть замеченным, я вынужден был приблизиться.
  Лагуна как будто помолодел. Модель явно пошла ему на пользу.
  - Мой лучший друг! - отреагировал он. - Единственный. На всю жизнь. - Он осушил объемистую кружку.
  - Мим обманули.
  Лагуна выпучил глаза. Я был растроган. Я узнавал старого верного Лагуну.
  Настоящего друга.
  - Немедленно в погоню, - приказал он своим разбойникам, но те разбрелись, не выражая никакого стремления подчиниться.
  - Ты обожди, - сказал Лагуна, - мы сейчас.
  Я действительно направился было к выходу, но обернулся. Лагуна бессмысленно напевал что-то, а его шайка продолжала застолье.
  Я пристал к бродягам на равнине. Были видны сполохи далеких фейерверков.
  Праздник набирал силу. Мимо проносились красочные карнавалы.
  Кто-то завозился у костра, и я не без труда узнал Феномена, всего какого-то перепачканного, в саже.
  - Я всеми принят, изгнан отовсюду, - бормотал он.
  - Что случилось? - спросил я.
  - Шедевр поднял восстание.
  - Это обычное дело.
  - Обычное? - Лицо Феномена исказилось. - Мне здесь одиноко. Мне нравится быть среди вас, живых людей, заниматься вашими понятными делами, а здесь, в застывшей среде, мне скучно. Шедевр напал на город внезапно. Ему нужен был праздник. Но кто-то нашел его раньше.
  Я подскочил. Направление я знал.
  Направление модели. Она набирала обороты, попав в которые, не вырваться, потому что одно действие тянет за собой следующее, и нет никакого зазора.
  Отель высился над равниной.
  На горизонте росли клубы пыли. Они росли, приближались. Я должен был опередить их. Карнавал несся во весь опор. Но все же он был слишком далеко.
  В дупле расположилось многочисленное семейство Бума. Я вдруг подумал, что у кукол нет родственности.
  Мим сидела у очага. Поклонник в очередной раз нашел ее, чтобы спрятать от всех, и выбыл из модели.
  - Ты свободна. - Я следил за вздымавшейся пылью на равнине. Это несся Шедевр, еще не зная, что опоздал.
  - Свободна? А зачем? - безучастно отозвалась она. - Там, - она указала в сторону, - меня нет. Я не знаю, кто я. Я хочу жить, как все. Я не хочу искать. Я только кажусь такой независимой. На самом деле я хочу, чтобы мне указывали, что мне делать. Шедевр манипулировал мною, как куклой. Я и не жила все это время, а так, перебирала. Я все потеряла. Всю жизнь. Когда-то у меня была семья. Я не знаю, что со всеми случилось - в большом городе никому ни до кого нет дела. А здесь я в такой же дружной семье. Как прежде. - Она посмотрела на меня расширенными от восторга глазами, становясь совсем юной.
  Бум возился со своими многочисленными игрушечными детьми, сажая их на колени, всех вместе, как на старых семейных фото.
  Мы с Шедевром двигались друг навстречу другу. Его кавалькада ожидала внизу. Он был в испарине, лоб с появившимися залысинами вспотел.
  - Не успел, - сказал он. - Опять не успел. Я должен был успеть. Это дало бы возможность уничтожить кукол.
  - Ты хочешь уничтожить кукол? - изумился я. - Ты же их создал.
  - Я не хотел ничего создавать, я хотел всего лишь скопировать природу, а появились куклы. Они стали возникать в гуще миллионов людей, собравшихся вместе и жаждущих все больше искусственного. Естественным лишь пугают всех. Дикость! Я думал, куклы исчезнут сами. В нашем простом, ясном, безыскусном празднике.
  Шедевр с трудом повел шеей.
  - А город? Ты разрушил его?
  - Да. - Голос его твердел. - Я украсил его. Но... он уже восстановился. От прежнего не отличить.
  Шедевр тоже становился прежним, увеличивался на глазах, спускаясь вниз на ногах-колоннах.
  Он взмахнул рукой, всем, и мне, и тем, кто в отеле, и кавалькада сорвалась с места, пыля.
  В изъяне оживает шоу, то, что кажется, а то, что кажется, и есть душа.
  Она тоже везде лишняя, слабая, она изгнана отовсюду, отвергнута внешним реальным, заносчивым материальным миром, где ей, бессмертной, нет места.
  Город был целым. Куклы праздновали уход Шедевра. Они ходили по улицам и улыбались.
  Витамин, уже в своей жилетке, нацеживал вино из бочки.
  - Попробуй, - сказал он мне. - Вкус скопирован. Как самое лучшее вино. На самом деле обычное. Шедевр разогнал всех посетителей, - недовольно заметил он.
  В углу Фат, уронив голову на руки, вскидывался время от времени, как старый пони.
  - Уже готов, - сказал Витамин. - Как обычно. Бедняга! А Ядро тренирует новобранцев. Отводит душу. Выглядит, как настоящий генерал. Вот это Ядро! Прежний. И мы снова вместе. Как в старое время. Помнишь? Ты всегда мечтал об этом.
  Я помнил. Я хотел, чтобы мы были вместе.
  Чтобы все оставалось, как прежде. Я хорошо сработал. Друзья меня не подвели.
  Все осталось, как прежде. Лагуна навсегда сохранится как чудаковатый, преданный друг.
  Витамин никогда не станет жадным, толстым. Он всегда будет весел, щедр.
  И дело свое он любит.
  Ядро никогда не превратится в пьяницу и скандалиста. Всегда будет вдумчив, ловок.
  Столько праздника!
  А я смогу вечно, раз за разом, знакомиться с Мим, невероятно красивой, видеть ее восторженные глаза. И это так замечательно. И все будут в это верить.
  Все мы будем в это верить.
  Я направил взгляд на рынок, где дрогнула бессмертная душа.
  Я открыл глаза. Мы смотрели на мрачного кабана, огромную зверюгу, и ждали, пока он превратится в нашего Хлама. Пришедший Витамин, увидев это, расхохотался.
  - И вы поверили?
  - Тренировка - это неправильно, - заявил Ядро. - Это искусственное, нечестное.
  - Я хочу проверить её чувства, - стал жаловаться Витамин. - В этом мире это невозможно. Все дамы чувствуют, что я богат. А богатым становишься, как только отделишь форму от содержания.
  Я зажмурился. Друзья в комнате переглянулись.
  - Мы же собрались на рыбалку.
  - А ты... не торгуешь? - спросил я Витамина, полного, лысеющего.
  - Вообще-то я работаю в магазине. Но я больше считаю. Я бухгалтер. Лагуна - грузчик.
  - Пошли на косу, - нетерпеливо сказал Лагуна. - А то Корка всю рыбу распугает. Один выходной у меня.
  - Да?
  - Конечно. Ты что, не веришь?
  И я поверил.
  Мы добрались до косы. Из бездны показался рыбий плавник, потом еще и еще, как на мелководье. Рыбы бились вокруг, показываясь почти целиком. Я перешагнул через борт. Вода едва покрывала мне ступни.
  - Нормально, - сказал Лагуна. - Отлив.
  Я с сожалением посмотрел на него и зашагал по воде к далекому берегу.
  Лагуна почесал сачком затылок, но от такой добычи не собирался отказываться.
  За столиком у музея сидел Корка с фужером в окружении девиц Витамина.
  - Не на тех напали. Да мы их... - Корка увидел меня и запнулся. Обычный Корка. В хвастовстве я его заподозрить не мог. Он всегда был такой.
  Мои предположения о том, что очередная модель мне не приснилась, подтверждались.
  А о чём это Корка? Но тот уже сменил тему. Вообще примолк, приналёг на чай.
  В сторону леса, гор, океана я уже боялся смотреть. Там среди волн бродил Лагуна с сачком, далеко от берега. Иногда он оступался в местах бывших бездонных впадин.
  Всё менялось на глазах, и я уже ни в чём не был уверен. И домой нельзя. Неизвестно, что там.
  На пороге музея показалась девушка, с улыбкой щурясь на солнце. Провинция всех окутывала покоем.
  Правда, присмотревшись, я увидел, что стены домов покосились, обветшали, и мегаполис, стольный город, едва различимый даже с большой высоты, будто бы надвинулся на побережье, и груды мусора наваливались со всех сторон, как цунами, и перед ними испуганно чесал Лагуна, достигший берега, с развевающимся, как флаг, сачком через плечо.
  Какая-то девушка, явно из столицы, похожая на Уют, с изящной фигуркой, справлялась у всех про Витамина. За ней возвышался Шедевр. Растерянный.
  Цивилизация приблизилась вплотную, вот-вот захлестнет.
  Незнакомка на пороге музея, казалось, ничего этого не замечала, лишь улыбалась, подставив лицо солнцу, не сходя со ступенек. Да это же Мим!
  Я схватил её за руку и увлёк в единственное уцелевшее здание музея.
  Пустые залы встретили нас тишиной безвременья - пространство здесь было будто законсервировано. Мы перешагнули через невысокую декоративную изгородь и заглянули в маленькое закопченное окошко крестьянской хижины, потянули дверцу. Там замершего в ожидании всемирного оползня Витамина, застывшего в полном недоумении, проснувшегося вслед за мной у Кузена, потеснили слегка, и все вереницей, все, кто заметил перемены, не отмахнулся от тревожных знаков, прошли в дверцу, Шедевр - еле-еле, замыкающим сам очнувшийся Витамин в ожидании дальнейших фокусов.
  Позади него вместо хижины, музея, всего его содержимого уже простирались развалины, только изогнувшаяся ромбом дверца с протяжным скрипом покачивалась взад-вперед.
  Лунный свет освещал кривую узкую тропинку среди развала вещей, и мы медленно пошли по ней, и я испытал некое подобие гостеприимства от шевельнувшегося вдруг рельефа вокруг, какой-то особой приязни.
  Луна потихоньку села за лес, скрылась за ним, горизонт зарозовел, и перед нами, неприкаянными детьми цивилизации, открылся безбрежный вид на холмистую равнину с нежно зеленеющими полями, приветливыми парками и уютно слепленными водоемами.
  Слабый хлопок позади - это упала чудом удерживающаяся до сих пор, так неопределенно покачивающаяся, как символ прошлой жизни, дверца.
  Это уже ничего не значило. Красота вокруг была необыкновенная. Воздух был прозрачен и свеж.
  Стояло раннее утро. Всё было впереди. Перед нами.
  Загадочные, как манекены, фигуры, в декорациях различных сцен и эпох, так похожие на настоящие, что отличить невозможно, они манили, и хотелось поверить в них, и шоу это увлекало больше самой жизни.
  Перед нами был изъян. Мы поняли, что навсегда остались там, вместе со всеми, за общим столом.
  Мы сидели с Мим на берегу океана. Всё было, как прежде. Перед нами. Вчера мы ходили по магазинам. Встретили многих.
  В парке с Гибридом понаблюдали, как дети на аттракционах катаются на лошадках.
  В тире Тугодум целился в жестяного кабана.
  Еще видели Витамина и Ядра, куда-то дружно направлявшихся. Они сказали, что прихватят Лагуну и заглянут ко мне.
  Все они есть. Все останется со мной. Неотъемлемо. В самый раз.
  Из столицы не только в устоявшуюся, ясную погоду можно разглядеть наше побережье, туманное, тающее на горизонте, как мираж.
  Мир на новеньком старте един.
  С утра провинциалы начнут бессознательно прихорашиваться перед зеркалом, а горожане примутся наводить порядок в своих комфортабельных гнездышках. Без сбоя. Надо только тщательно посмотреть везде, экономно выбрать в самых дальних пыльных уголках. Старых кукол на помойку, новых расставить по местам.
  Потом можно расправить плечи, вздохнуть полной грудью.
  Многих в городке не было. Говорят, в столице. Добились успеха. Назад их, наверно, не тянет.
  Наставником в школе Кредо. Все принимают его за иностранца. Он никого не принуждает грызть гранит науки и свободно обходится без отметок.
  - Сегодня придет Лагуна, - сказал Мим вечером. Мы вышли на крыльцо. - Надо чем-то его угостить.
  - Конечно.
  - Еще надо посмотреть на чердаке. Что там лишнего. Я пойду в дом?
  - Да. У тебя же там что-то готовится. - Я знал, что Лагуна зайдет завтра. С утра.
  Перед тем, как войти в дом, я постоял немного на пороге.
  Далеко в лесу послышался разбойничий крик совы.
  В огромном городе - расцвет услуг.
  
  
  
  Глава 7. Модель
  
  
  
   Одетый в халат, я бродил по большому столичному дому в ожидании Мим. В последнее время я все чаще ждал ее.
  Телевизор во всю стену просматривался отовсюду. Сплошные игры, весёлые, зажигательные, сплошные шутки, умные и смешные. Отвратительно.
  Зазвонил телефон. Голос был гнусавый.
  - Насчет... мм... перевозки.
  - Конечно, - несколько поспешно сказал я. - Куда надо?
  - Погоди, - недовольно сказал голос, - не части. Что за машина?
  Я назвал.
  - Старье, - определил голос. - Что с нами будет? Неудивительно, что и вы такой.
  - Не понял, - сказал я.
  - Да это я так, - вяло сказал голос. - Цвет какой?
  Я сказал. Голос презрительно хмыкнул.
  - Машина мощная, - сказал я.
  - Представляю, - сказал голос.
  - Мы могли бы договориться, - добавил я, ругая себя на все лады.
  Трубку просто положили. Мое терпение заканчивалось. В городе я на каждом шагу сталкивался с редкими грубиянами.
  На улице разгорался скандал. Соседи выясняли отношения. Никогда такого не было.
  На побережье имущественные позиции Мим постепенно утрачивались. Старая печать Офиса работала все слабее. Мим спешно, за бесценок, продала огромный дом, и ей еще повезло. В архиве только зубами поскрипывали.
  Но в столице цены оказались еще смешнее, и новый дом был ещё больше.
  Из переулка выпрыгнул мятый автомобиль.
  В нем сидел Сервис, мой новый столичный приятель биолог. Он решил навестить меня.
  Сервис человек очень коммуникабельный, но в последнее время стал избегать общества. Все время проводил в своей лаборатории. Иногда у него появлялись респектабельного вида люди, при их виде он недоброжелательно нахохливался. Лицо у него было, как у суслика, с глазами навыкате, смуглые щеки покрывал густой румянец. Раньше он был общителен со всеми, и общество его обожало. Он как-то со всеми находил общий язык. Ему нужно было стать конферансье.
  Теперь он перессорился со всеми.
  Он с разгона въехал в забор соседей. Я решил не ждать Мим. Навещу-ка я Витамина. Вот хорошо, что он тоже в городе.
  В универсальном магазине Витамина товара становилось все больше и больше. Я с трудом разыскал его в подсобке.
  - Прячусь от всех. - Витамин установил перед собой миску с салатом и некоторое время задумчиво изучал ингредиенты. На мой взгляд, всего хватало. Но Витамина волновало как раз обратное.
  Я смотрел на него. Не верилось, что раньше он был таким красавчиком.
  Женская половина была от него без ума. А мужская уважала. Такое вот благородное сочетание.
  Нельзя сказать, что не был доволен своей жизнью. У него было дело, а это не так уж мало, даже для такого большого города. Но критическое отношение ко всему мой друг сохранил в полной мере. Я думал, что этого не будет. Поменяется до неузнаваемости.
  Витамин доел салат.
  - Пустая жизнь, - сказал он. - Вот все имею, веришь ли. А в зеркало лишний раз боюсь взглянуть. А ты не меняешься. - Он потянулся и хлопнул меня по плечу. - Похоже, семейная жизнь тебе только на пользу.
  Я нахмурился. Я давно не видел Мим.
  Связки чеснока громоздились по стенам. Крупного чеснока, с белой и фиолетовой кожицей. Легко отстающей от зубчиков.
  Везде Витамин обустраивался подобным образом.
  Сначала сдвигал все шкафы, всю мебель, потом недовольно убирал их совсем, и устраивал, налаживал крестьянский уголок.
  Мне нравилось. Игрок делал ставки на заведомо невыгодные сделки, и все у него получалось.
  Вход заслонила какая-то фигура. Худенькая продавщица вглядывалась в чесночную полутьму.
   - Господин Витамин, - позвала она.
  - Тебя, - сказал я Витамину.
  - Иду, - сказал он. - Что там еще, Секрет?
  - Секрет? - удивился я.
  - Она недавно у меня работает, - сказал Витамин. - Куда еще податься девушке из провинции.
  Девушка сразу узнала меня.
  - Какими судьбами? - весело спросила она.
  Я даже не знал, что ответить.
  - Хорошо выглядишь.
  Это было правдой. Секрет выглядела, что надо. Крепкая, сбитая, темные глаза на гладком смуглом лице внимательны, как всегда.
  Может, и не здесь ей место. Хотя ее устраивало.
  Мы с Витамином высунулись на свет.
  - Поступил новый товар, - сообщила девушка.
  Витамин почесал затылок.
  - Много?
  - Много.
  - Вот напасть. - Витамин задумался. Полки его магазинов ломились от товара. Веники, ведра, крупа, молотки, люстры, краски, повидло, шторы.
  В неплотно закрытых ящиках была свалена губная помада. Впору было все раздать.
  Витамин успел озабоченно махнуть мне на прощание и углубился в подсчеты.
  Я вышел на улицу. Мимо плавно тек людской поток. Я поймал себя на мысли, что мне совсем не хочется домой.
  Мим очень нравилась светская жизнь. Большой город очаровывал ее. Дома у нас все время толклись люди. Вечеринка на вечеринке. Ко мне приставали с расспросами разные типы.
  Их интересовало мое мнение по многим вопросам. Например, один, картавый, вновь и вновь подходил ко мне в коридоре.
  С потолков свисала всякая мишура. Так было модно.
  - А вы избегаете общества, - сказал картавый. Я набрал воздух и начал считать.
  - Почему ты так решил?
  Буду тыкать, подумал я тогда. Буду всем тыкать. Буду прямолинеен. Буду так же груб и бесцеремонен, как и они все.
  - Вот вы сейчас нахмурились, - сказал картавый. - Следовательно, у вас испортилось настроение. Вы не любите стоять, - сказал картавый, заметив, что я переступил с ноги на ногу. Я оперся на дверь. Я не знал, какое положение мне принять.
  Гостей было очень много. Казалось, двери раскрыты для всех желающих. Любой с улицы мог зайти.
  - Вы непростой, - в итоге сказал картавый.
  Они угнетали меня. Я не мог толком отдохнуть в собственном доме. Вообще-то я не люблю этого слова 'отдыхать'. Мое дело, что я делаю, находясь у себя. Нет, нужно считать, что я именно отдыхаю.
  Передо мной стоял Тугодум.
  - Как я вас понимаю, - участливо сказал он. Наверно, я что-то сказал вслух.
  Мим безумно нравились общие собрания. Она переходила от одной группы к другой. Мне же все это надоело. Постоянные расспросы. Как я отношусь к тому, к этому вопросу. Например, считаю ли я, что человек произошел от животных? Да, многие так считали, и я хотел бы обсудить это с человеком, который тоже так считает или хотя бы допускает. С остальными попробуй только заикнись, что да. Все радостно так не считают совсем. Сходство человека и животного мира очевидное.
  Как-то это очень здраво, замечать сходные признаки. Я не говорю о научных аргументах. Их, аргументы, просто жаль.
  Их никто в расчет не принимает.
  Тугодум был с большой плетеной корзиной.
  - Запасаешься? - рассеянно сказал я.
  - Собираемся на пикник, - сообщил он. - Идем с нами.
  Кого, интересно, я сейчас увижу. Я увидел всего лишь Секрет в нарядном платье.
  - А рабочий день уже закончился! - она озорно подмигнула мне. Я решил, что Витамин зашивается там один, и никто ему не помогает. Я забыл, что Секрет не грузчик.
  Никогда не думал, что за небоскребом есть овраг. Тугодум с полной корзиной шел рядом. Молча. Туповат он был, что и говорить, жрать только горазд. Ничего его больше не интересует.
  Вот Лагуна - съест не меньше, а как с ним весело. Настоящее животное этот Тугодум.
  Откуда он только такой взялся? Никакой мастер не в состоянии такое собрать. Хотя почему бы и нет? Всё ведь материальное в нем. Что же здесь невозможного?
  Секрет сообщила, что наверху нас ожидает Сорняк.
  Странно, такой большой овраг в самом центре столицы. Настоящая пропасть.
  - Раньше это были частные владения, - сказала Секрет.
   Что тебе дома не сидится? - спросил я.
  - А тебе?
  Я замешкался с ответом.
  Мы поднимались по пологому склону оврага, мимо неогороженных участков. Или с небольшими оградками, некоторые из которых повалились. Отдельные колья кое-где остались. Горожане выращивали виноград, который в их отсутствие местами то совсем захирел, то завился густо-густо. Листья слабо шевелились, где на них налетал ветер. Между ними виднелись тыквы. Они лежали в разных положениях, некоторые были довольно большими, расширенными, с выпирающими, как шаровары, твердокорыми долями. Из тыкв хорошо делать разные посудины. В них все можно хранить, это естественные сосуды. Эти тыквы были оставлены своими хозяевами. Хуже тыквам от этого, естественно, не стало. Они ведь в своей родной среде.
  Я шел спокойно рядом с Секрет и Тугодумом. Рядом с куклой. Но не был он куклой. Обычный человек. Может, у него аппетит сильно пробуждается в экстремальных условиях. Готов поглощать и поглощать.
  Он неутомимо шел в горку. Склон был пологий и очень длинный. Как всегда, поднявшись даже невысоко, сразу стало много видно вокруг.
  Любой на вечеринке мог запросто подойти и сразу, без предисловий, выложить обо всех своих напастях. Оставалось только слушать.
  Горожане простодушно признавались во всех своих неудачах. Они искали не только сочувствия. Если им посыпать соль на рану, они не возражали.
  Они охотно поддерживали любые свои разоблачения.
  С таким же пылом они подходили ко всем, кто по роду деятельности вынужден был хоть какое-то время находиться рядом с ними.
  Сказывалось безделье, отсутствие работы. Конвейеры работали столь безупречно, что всем ничего не оставалось, как плодотворно бездельничать.
  Это, оказывается, непросто.
  Непрочные увлечения разваливались, сохранялись лишь у тех счастливчиков, у которых были истинными, бескорыстными. Большинству населения ничего не оставалось, как только убивать время. Это, как оказалось, не так уж и легко. Многие не знают, куда себя деть.
  День разгорался. Город на равнине был виден далеко. Солнце огненно отражалось сразу во многих окнах, как магма.
  Горожане, наверно, только просыпаются. Потягиваются, созваниваются. На работу идти не надо. Обычный будний денек.
  Мим, наверно, у одной из своих подруг. Их у нее стало так много, что и не сосчитать.
  Раньше мы надолго не расставались.
  Теперь мы редко виделись. В основном она куда-то пропадала. Город большой. В нем легко затеряться. Но как в нем скучно. Хорошо бы вытащить Мим на пикник.
  Взгорок становился все более и более пологим.
  На широкой площадке уже возились. С одной стороны казалось, что она резко обрывается в пропасть. С другой стороны был мрачный лесок.
  Художник Линза меня не узнал. Я поинтересовался, что он ищет.
  - Хворост, - сказал он, не узнавая меня.
  Я посмотрел в сторону леса. Он тоже невольно посмотрел туда. Посмотрел как-то неохотно, через силу.
  Темно было в лесу. Полог листьев плотно смыкался сверху, как пещера.
  Художник Линза разложил мольберт на краю обрыва. Он повсюду раскладывал свой мольберт, но ничего не рисовал при этом.
  - Я совсем не умею рисовать, - сказал Линза.
  - А в школе?
  Он посмотрел на меня. Он узнал меня.
  - Я и в школе плохо рисовал. С чего ты взял, что я рисовал? Я вообще не умею рисовать.
  - Но что-то же изображал.
  - Было дело, - сказал Линза. - Мне очень жаль. Тебе что, нужна живопись?
  Вопрос был задан в лоб.
  - Нужна.
  - Зачем?
  Я так и знал, что он спросит. Зачем спрашивать про это? Все нужно в той или иной степени, потому и нужно. Я так ему и сказал. Ему это показалось не слишком убедительным.
  - Ты приобрел признание?
  - Да, - сказал Линза. - У меня много наград, призов. Я отмечен во множестве каталогов.
  - Вот, - сказал я. - Что же ты?
  - У меня нет ни одной картины, - убежденно произнес Линза.
  - А какой у тебя был успех на выставке! - сказал Сорняк, раскладывая по траве консервы.
  - Мы будем есть консервы? - удивился я.
  Сорняк поднял голову, как при низком старте. Его сложное лицо покраснело от усилия. Он продолжал играть в театре.
  Я хотел спросить его о Феномене, но вряд ли он что-то знал про него. Феномена нигде не было. Он обязательно появился бы у Витамина.
  С Сорняком разговаривать, к сожалению, раз от раза становилось все скучнее. Почему это происходило, непонятно. Сорняк много знал, много умел.
  Ловкость рук у него была изумительной. Он показывал неплохие фокусы. Что-то исчезало, появлялось. Конечно, это привлекало внимание. В его театре в перерывах вокруг него собирался кружок. Семьи у Сорняка не было.
  Он подметил, что я за ним наблюдаю. И выпрямился.
  - Пикет, - сухо сказал он. - Я тебе прямо говорю, ты лишний.
  Я даже не успел удивиться.
  - Ты нам здесь только мешаешь, - сказал Сорняк. Что-то его во мне насторожило, и он сказал: - Учти, я прошел курс выживания. Надеюсь, ты понимаешь, что это значит.
  На поляне бродили Тюфяк и Гибрид. Тоже явились на пикник.
  Сорняк вдруг схватил меня за руку и стал выворачивать ее. Так их учат на всяких курсах. Я, допустим, не позволил бы ему ни этого, ни другого. Вместо этого я ткнул в его сложное лицо.
  Видимо, мне давно хотелось это сделать. Так могло бы быть. Так должно было быть. Но Сорняк, продолжая улыбаться, стал расстилать скатерть. А я просто толкнул его.
  Сорняк зажмурился и полетел в пропасть. Точнее, стал съезжать по обрыву вниз. Мы стояли на самом краю.
  Все смотрели на меня остановившимися глазами, в которых скопилось столько презрения и отчуждения, что мне захотелось и стоило немедленно провалиться под землю.
  Секрет задумчиво покусывала травинку.
  - Пойдем в лес, - сказала она.
  Сорняк продолжал карабкаться по склону. Опасность ему не угрожала. Никуда свалиться он не мог.
  - Почему они не наберут настоящих дров? - недоуменно спросила Секрет.
  - Похоже, ты среди них единственный нормальный человек.
  - А ты зачем размахался руками?
  - Осуждаешь? Как это ты заметила?
  - Заметила. Конечно, осуждаю. Так уже давно никто не поступает. Тебя разве это не коробит?
  - Мне надоело, что мне все время указывают, что делать, - задумчиво сказал я.
  - Молчу, - сказала Секрет.
  - Да я не к этому.
  - Так ты не скинешь больше никого в пропасть?
  - Боишься?
  - Коленки трясутся.
  Мы вошли в лес.
  - А Ядра ты не видишь?
  - Нет.
  - Я соскучилась по нему, - сказала Секрет. - Мне кажется, лучше его нет. С ним ничего не случилось?
  - Так и есть, - рассеянно сказал я. - Что ты сказала? Витамин может знать, где он. А что, ты слышала о каких-то происшествиях? Нет, в городе давно нет происшествий. А я вот Мим редко вижу.
  - И ты ее не ищешь?
  - Зачем ее искать? Она в городе.
  - А вдруг ты ее не найдешь? - сказала Секрет с грустью и сразу рассмеялась, хлопнув меня по плечу: - Это я так, герой!
  - Какой я герой, - отшутился я.
  - Ты на многое способен. А здесь ты простаиваешь.
  - Простаиваю?
  - Конечно, - убежденно сказал Секрет.
  Мне ничего не оставалось, как тоже рассмеяться.
  - Тебе нужен простор. А не жизнь в тесном городе, где нет даже происшествий.
  - Я нормально себя чувствую, - заверил я ее. - Какая разница, как жить. Теперь надо жить так. У нас прекрасный дом. Все время поступают средства. Работать не надо.
  - Ах, ты хочешь работать! - воскликнула Секрет.
  Я с досадой пожал плечами.
  - Я тоже хочу работать, - серьезно сказала Секрет. - Я хочу жить и работать в нашем маленьком городке на побережье.
  - Что здесь делает эта вещь? - вдруг спросил я, перебивая Секрет, наклоняясь и поднимая обломок шпаги.
  Секрет не знала, что сказать. Она продолжала пребывать в том времени. Я ее понимал.
  Мысли часто переносили в прошлое. Вообще-то я особой проблемы не видел.
  Побережье было совсем рядом. Просто там никого не было. Все в столице.
  При выходе из темного леса Секрет вдруг быстро на секунду прижалась ко мне. Повезло Ядру. Она ищет Ядро, я Мим. Секрет с признательностью подержалась за меня и отпустила, шепнув:
  - А я бы прыгнула. Вместе с вами.
  На поляне появился новый персонаж - бородатый фермер. Он подошел к Тугодуму и спросил его:
  - Ты кто?
  Тугодум был пойман врасплох этим вопросом. До этого фермер всех озадачивал этим вопросом. Дошла очередь и до Тугодума.
  Все называли диковинные городские профессии, и дремучий фермер дико щурился, пробуя даже повторить некоторые. Он устроил всем форменный допрос.
  Все безропотно отвечали, как бы сами вслушиваясь в свои ответы. Все понимали, как нелепо они звучат.
  - Менеджер, - сказал Тюфяк.
  Взгляд Тугодума отяжелел. Крестьянин что-то почувствовал. Ему стало не по себе. Обжора что-то вспоминал. Он вспоминал то время.
  Дальше действие развивалось стремительно. Фермер, крича и размахивая руками, побежал по склону.
  Тугодум еще раз сверкнул глазами и успокоился. Дальше все стало происходить еще более дико.
  Все вскочили, принялись кричать и кривляться, надсмехаясь над фермером.
  Никак я не предполагал, что окажусь в городе. Это было совсем против моих правил. Мим надоело жить в провинции. Это я понять мог. В провинции скучно. Все одно и то же.
  Сначала мы жили очень тихо. С Лагуной ходили на рыбалку. Потом в доме стали появляться гости. Мим могла позвать в гости кого угодно.
  Ей казалось, что все в провинции одинаково доброжелательны. Что по-другому быть не может. Спустя некоторое время начался отсев. Не все обладали хорошими манерами.
  Первым почувствовал неладное Лагуна. Он, по мнению Мим, был грубоват. И хамоват. В дружбе со мной она ему не отказывала, но и бывать у нас, считала она, ему следует пореже.
  А мне не стоит ждать его с утра до вечера. Пришел Лагуна? А когда придет? Что-то долго его не было. Обычные мои фразы.
  - Вы уже не дети, - заявила Мим. У нее хватало ума не ссорить нас.
  Я все это замечал. Нельзя сказать, что я оставался в неведении. Мим со мной не хитрила, была простодушна, достаточно прямодушна.
  Она соглашалась с моими аргументами. В пользу дружбы. У нее это не вызывало затруднений.
  Но Лагуна был обидчив. Он перестал ко мне заходить, а на улице насупленно замолкал.
  - Потому я и говорил про Хлама, - сказал он мне как-то раз.
  Я стал вспоминать. Сначала я ничего не мог вспомнить. Тем более про Хлама. Хлам держался в тени. То, что у него с Мим могло быть что-то общее, было для меня настолько несерьезным, что никогда и не обсуждалось. И не потому, что я его не воспринимал.
  - Какое сегодня число? - спросил я вдруг Секрет.
  - Надо посмотреть в календаре, - запнувшись, сказала она.
  Я не выдержал и сказал:
  - А так сказать ты не можешь?
  Секрет пожала плечами. Ее внимание привлек Сорняк, жонглирующий яблоками.
  Яблоки столкнулись в воздухе и упали на землю. Я вспомнил, что Мим говорила что-то про заболевшего родственника.
  Я стал спускаться с холма. Вид на город стал уменьшаться. Зачем они собираются здесь, на холме, возле странного леса с остатками старинного оружия?
  Они ни о чем не разговаривают, ничем не интересуются.
  Они уже многого не знают, не помнят, или мне все кажется?
  Я был бы не против, чтобы мне все казалось. Это замечательно, когда все только кажется.
  Спуск становился все круче.
  Я вошел в город с незнакомой мне стороны и оказался среди незнакомых кварталов.
  В этом не было ничего удивительного. Я не обязан знать весь город. Вот, опять. Не обязан. В самом деле, не обязан. Вот и я уподобляюсь всем незнайкам.
  Улицы были пусты. Окна были темны. Я попал в район, где мало кто ходит вечером. Это было пережитком. В городе уже давно не существует опасностей для обычного человека.
  В городе, где все предусмотрено для безопасности, этого не может быть. И все равно никто по вечерам не выходит. Все укладываются спать, как куры, с наступлением сумерек.
  Насколько я понимал, добираться мне еще было достаточно. Где-то высоко вверху мелькнул запоздалый огонек и тут же погас.
  Я заметил такси, подошел к машине и подергал заржавевшую ручку. Дверца не открывалась.
  За рулем темнела неподвижная фигура. Механический водитель потянулся и открыл окно.
  - До цирка подбросишь? - спросил я. С механизмами обращаться легко. Можно говорить, как угодно. Их интересует только смысл.
  Механический человек был в каске. Он положил мускулистые руки на руль. Кажется, он совсем плохо видел. Учтивостью он также не отличался.
  - Так как, приятель, к цирку повезешь?
  - Я не возражаю, - ответил водитель.
  - Дверь открой, - сказал я.
  - Что? - сказал водитель утробным голосом. Мне стало жутко.
  И я собираюсь, как ни в чем не бывало, усесться с ним в один салон. Теперь мне это сделать будет не так просто.
  - У тебя что, плохо со слухом? - поинтересовался я.
  - По... почему вы так со мной разговариваете?
  Кажется, человек. Вот неожиданность.
  Рядом с водителем лежала книжка с закладкой. Он, по-видимому, как-то читал в темноте до моего появления.
  С человеком надо вести себя сдержанней. Водитель и так был напряжен.
  Я опять потянул ручку. Слепой нехотя открыл. Я сел рядом с ним, и машина поехала.
  Слепой сидел молча. Иногда он косил белками глаз. Он чего-то опасался. Я решил разрядить атмосферу и дружески хлопнул его по плечу.
  От неожиданности он так опешил, что едва не врезался в стену. Он еле выровнял ход машины.
  - Твоя машина? - так же дружелюбно спросил я.
  - Конечно, моя, - сквозь зубы сказал шофер.
  - А почему ты один? - спросил я. - Где остальные таксисты?
  - А зачем тебе остальные таксисты?
  - Подозрительный ты какой-то, - сказал я.
  - Я тебя везу? Везу. Бесплатно. Чего же тебе еще надо от меня?
  Он говорил размеренно, широко раскрывая рот.
  - От тебя лично мне ничего не надо.
  Слепой отказывался вступать в какие бы то ни было разговоры.
  Мне, конечно, ничего не стоило его разговорить. Я теперь мог прямо высказывать всем все, что думаю.
  Он вдруг нахмурился. Ему надоели такие болтливость и общительность. Он, в двойных очках, вел машину с невозмутимым видом.
  Она въехала в лабиринт нешироких улочек. Я никогда не был в этом районе.
  Машина двигалась по коротким отрезкам. Слепой вел ее, ухватившись за руль.
  Он напряженно вглядывался в темноту пустых улочек. Фары освещали грязные стены.
  Машина мчалась иногда прямо, не сворачивая, будто сломя голову, то принималась сворачивать вправо-влево, словно пытаясь этих самым сбить кого-то с толку.
  Я не мог предположить, что шофер уходит от погони, кого-то боится. Но, наблюдая за его действиями, мне очень хотелось это сделать.
  В одном из окон вспыхнул и засветился свет, будто кто-то пытался выхватить факел из чужой руки.
  Шины на поворотах повизгивали. Мы невольно прислушивались к визгу.
  - У вас есть семья? - спросил я у водителя.
  Он кивнул, но непонятно было, словно голова у него дернулась от езды.
  Мим ожидала меня. Она прохаживалась по вестибюлю.
  - Спасибо, - сказал я слепому.
  Он снова кивнул. Каска сдвинулась ему на глаза. Пухлые губы шевельнулась.
  Мим приостановилась и стала копаться в сумочке. Я следил за ней. Мы приехали в этот город с большими надеждами. Я не знал, как с ней подойти. Я не был уверен, что она мне обрадуется.
  Я пересилил себя и вошел в вестибюль. Мим вскинула голову. Она как будто не ожидала меня увидеть. Я же всегда был рад ей.
  - Ты опоздал.
  - Так получилось, - сказал я, немного обрадовавшись, что она о чем-то говорит. - Шофер, который меня подвез, был какой-то странный... - Я замолк.
  - Какой шофер? - сказала Мим. - При чем здесь шофер?
  - Пожалуй, ни при чем, - сказал я.
  Мим бросила взгляд вглубь коридора.
  - Мой родственник тяжело заболел, - сказала она.
  Я сочувственно покивал. Мим поморгала, словно собираясь заплакать.
  Из глубины коридора показался человек в трико и, петляя, приблизился к нам.
  - Это чей родственник лежит у нас? - спросил он.
  - Мой, - выдавила из себя Мим.
  - Правда? - спросил он.
  - Вы что, нам не доверяете? - сказал я.
  Клоун расплылся в улыбке.
  - Ах, вы об этом. О доверии. Ну тогда ваш родственник в полном порядке. Он полностью здоров.
  - Как это замечательно, - сказала Мим взволнованным голосом. - Правда, это очень замечательно. Я так переживала.
  - Да, - зачем-то подтвердил я. - Она сильно переживала.
  Как быстро все становится рутиной. Вся жизнь сводится к одним и тем же заученным движениям. Мы говорим одни и те же накатанные фразы.
  Мы пошли по коридору. У стены сидел какой-то человек в шляпе.
  Не нужно было нам с Мим приезжать в город. Это было ошибкой.
  Несмотря на сильное, ясно выраженное желание Мим, я не должен был уступать. Мы отдалились друг от друга.
  Произошло это не сразу, но когда произошло, было поздно. Мим избегала разговоров со мной. Мне никак не удавалось объясниться с ней.
  - Вы родственники? - почему-то неприветливо спросил клоун. Я поежился. Сейчас начнет грубить. Это было неизбежно. Странно, что этого никто не замечал.
  Мим усиленно закивала. Я тоже кивнул.
  - Это мой кузен, - сообщила мне Мим. - С ним все в порядке?
  Врача этот вопрос заставил глубоко задуматься. Это не ускользнуло от меня. Я тронул его за локоть. Врач дернулся, будто его ударили током.
  - Да! - торопливо сказал он. - С ним все в порядке. - Лицо эскулапа было бледно. Оно было покрыто крупными каплями пота. Еще один чудак, подумалось мне. В последнее время их все больше и больше попадалось мне.
  Доктор ничего не мог поделать с собой. Его трясло. В руке он сжимал зонт, который пытался раскрыться.
  Пальцы у него побелели.
  - Как звали твоего родственника? - спросил я у Мим.
  - Парад, - сказала она, преодолевая отчуждение. Замечательное имя. Мим хотела окружить себя близкими людьми. Она не хотела верить, что что-то произошло.
  - Вы хотите сказать, что он жив?
  - Жив? - Врач недоуменно нахмурился, затем заулыбался. - С чего бы ему не жить? Конечно, жив.
  - Но ведь у него было такое запущенное, сложное заболевание, - сказала Мим.
  Врач рассмеялся.
  - Вам не угодишь. Вам что, нужен неживой родственник?
  - Нет...
  - Хорошо. Вот я вам и предлагаю живого родственника.
  - Что значит - предлагаю? - сказал я.
  - Мы - сфера услуг, - сказал врач, - поэтому я вам - предлагаю.
  - Мы можем и отказаться? - ехидно сказал я.
  - Я вам этого не советую, - внушительно сказал врач. - Что оплатили, то и получите.
  Мим повернулась ко мне и с возмущением сказала:
  - Ты всегда был настроен против моих родственников. Ты...
  Человек в шляпе с интересом прислушивался к нашему разговору.
  - Вовсе нет. - Я был настроен миролюбиво.
  - Это мои родственники, - сказала Мим. - Я их люблю. Они мои самые близкие люди.
  - Да. Понимаю.
  - Будете забирать? - спросил врач.
  - Кого? - удивилась Мим.
  - Своего живого родственника.
  - Нет... - рассеянно сказала Мим. - Потом.
  - Тогда всего, - сказал врач. - Вынужден откланяться. Наше вам.
  - А... - начал я.
  - У меня много работы, - сказал клоун.
  Я хотел все-таки взглянуть на родственника Мим. Ей это, похоже, было ни к чему.
  - Ты не хочешь увидеть его? - не утерпев, спросил я.
  - Что? - сказала Мим. - Кого - его? Что ты меня взялся изводить?
  Я покрутил головой. Так делают люди, у которых болит шея. Мы совсем перестали понимать друг друга. Раньше мы таких слов друг от друга никогда не услышали бы.
  - Пикет! - Посетитель окликнул меня.
  - Да?
  Какой-то незнакомый человек.
  - Не узнаешь?
  - Нет...
  - Странно. Но ведь это ты?
  Я отвернулся. Мы прошли квартал.
  - Кто это? - спросила Мим.
  - Обознался, наверно.
  - Он назвал тебя. По-моему, это был Бум, - сказала Мим.
  - Да нет... Не может быть.
  В конце квартала светились витрины ювелирного магазина. Мы вошли. Мим вошла немного нерешительно.
  Блеск ювелирных изделий ослеплял ее. Продавец, робот, остановился напротив. Их с Мим разделял прилавок. Мим рассматривала украшения, низко склонившись, затем выпрямилась, и лицо робота, вежливое, предупредительное, оказалось совсем рядом.
  Мим оперлась на мою руку, разглядывая товар. Давно она так не делала.
  Кукла продолжала предупредительно искать ее взгляд, следила за ее лицо. Мим перевела взгляд на диадему - взгляд куклы заметался из стороны в сторону, она хотела все успеть понять, уловить, сопоставить.
  Ее одолевало любопытство. Это было профессиональное любопытство.
  В магазин робко вошли двое пожилых людей, судя по всему, семейная пара. Ночью посетители редкость.
  Пожилые люди остановились возле Мим. Поначалу они не обращали друг на друга внимание. Они тоже были заняты разглядыванием драгоценностей.
  Но делали они это так, словно намеревались провести за этим занятием побольше времени, словно им надоедало бродить по улицам.
  Они были погружены в какие-то свои невеселые мысли. Семейная пара была очень некрасива.
  Мужчина был очень некрасив. Женщина от него не отставала. Одеты они были хорошо, прилично.
  Обычная супружеская пара, вышедшая на прогулку. Я слегка кашлянул.
  Они обернулись ко мне. Настоящие уроды.
  Я с трудом удержался от того, чтобы не отшатнуться. Я понимал, что это было бы нехорошо.
  Это могло шокировать их. Они сами могли кого угодно шокировать. Возможно, мне это могло и показаться.
  Я с удовольствием вглядывался в их лица. Чем дальше, тем больше мне становилось понятно, что их лица вовсе не некрасивы, тем более не уродливы.
  Это были просто обычные, нормальные лица, не обезображенные искусственной правильностью черт, искусственной бодростью и свежестью, навязываемые повсеместно.
  В сущности, жизнь от рекламы уже было не отличить. Все попрятали свои лица под масками.
  Посетители уставились на Мим, словно увидели мираж. Она же была целиком занята разглядыванием перстней.
  Мим склоняла голову, и продавцы наклоняли головы вслед за ней.
  Мим подняла голову, увидела некрасивых людей, с ужасом схватила меня за руку и выбежала из магазина.
  Напоследок мне их лица показались поразительно красивыми.
  Мы пробежали несколько кварталов и остановились.
  - Сколько же я их не видела... - прошептала Мим.
  - Значит, это твои родители? - наугад спросил я.
  - Ох, - сказала Мим.
  - Что? - не понял я.
  Она долго молчала. Так долго, что я отвлекся и стал считать светящиеся окна. Их было совсем немного.
  Мим продумывала ответ. Лицо у неё было напряжёно, где-то даже, как мне показалось, с хитринкой.
  - Ты стесняешься своих родителей, - догадался я.
  - Я их не стесняюсь.
  - Стесняешься.
  - Все могло быть по-другому.
  - Как?
  - Осмысленней. Да. Я с тобой сейчас осмысленно говорю. Смотри, какая вокруг бессмыслица. Ты же любишь, когда присутствует здравый смысл.
  - Шофер, который меня подвозил, явно сумасшедший.
  - И врач тоже, - поддакнула Мим.
  - Конечно. Клоун. Сейчас сидит на манеже и посмеивается.
  Улица была пуста.
  - Ну, и куда мы пойдем? - сказала Мим.
  - Вернемся на побережье.
  Она вздрогнула.
  - Нет. Ну, не знаю. Назад не вернуться.
  - Можно. Почему нельзя? Мы же вот они, ты, я. Мы рядом, вместе. Живые.
  - А ты живой?
  - Живой.
  - И я. Поэтому нам лучше дальше не ходить.
  - Ты везде останавливаешься на полпути.
  - Да. Я всегда ухожу. От доказательности, от соревновательности. Мои родители возлагали на меня большие надежды. Я должна была быть самой умной, самой доброй, самой красивой...
  - Разве это плохо? - не выдержал я.
  Мы все время ищем оправдание своему существованию.
  - Плохо? - раздумчиво сказала Мим. Мы стояли на перекрестке. Дул ветер. - Я не уверена, что это были настоящие родители. Я ушла из дома сама. У меня появились другие родители. Они тоже пытались научить меня хорошим манерам. Образовывали, воспитывали. Я ушла и от них. Я ни в чем уже не была уверена. Представь себе - соседи роботы. Часть людей настоящая, часть искусственная. Так образуется общество. Нельзя предугадать, где наткнешься на кукол. Я была в ужасе. Куклы здороваются с тобой по утрам, ходят в магазин, зовут тебя в гости. По замыслу природы ведь как - для производства живых организмов в большом количестве не требуется большого искусства. И люди стали штучным товаром. Нас мало. Как хорошо. Нет серой массы.
  - А почему ты считаешь, что всё это были куклы? - спросил я.
  - Мы все об этом знали, - сказала Мим. Она нервно рассмеялась. - Да, и обижать их нельзя, дискриминировать. Терпимость к куклам, к их глупости стала нормой.
  - Если мы додумались быть в малом количестве, то зачем заполнять пустоты? Ведь так хорошо гулять по пустым улицам, сидеть в пустых залах. Не нужны они.
  - Решили, что нужны, - грустно сказала Мим. - Более того, они не совсем нейтральны, как ты полагаешь.
  - Что ты имеешь в виду?
  - А то, что они показывали различный образ жизни. Они указывали нам на то, что нам не нужно, переживают за нас те чувства, которые нам не нужны. Они не развивались, но от и до показывали жизнь разную, скандалили, обожали застолья.
   - В этом что-то есть... - сказал я.
  - В дебоше? - удивилась Мим.
  - Да нет. В том, что они в любом своём движении застывшие формы. В любом. Они не страшны, как картины, как скульптуры в музее. А они сами знают, кто они?
  Мим усмехнулась.
   - Конечно, нет. Они - никакие. Их не замечают. Пусть будут разные образы жизни. Я снова ушла из дома. Потом встретила Шедевра. Вот человек! Настоящий друг. Вы поразили меня. Ты и твои друзья. Да вы и понятия не имеете, насколько все одиноки. Как хорошо было на побережье. И ты. Самый-самый. Единственный. Мой. Как прекрасно побережье. Вернемся, - сказала Мим. - Только ты не ходи туда.
  - А что там?
  - Городской рынок. Обойдем его, - сказала Мим, видя, что я направляюсь именно в ту сторону.
  - А он что, работает? Ночью?
  - Ну конечно, не работает, - сказала Мим с небольшой досадой. - Вот еще придумал. Рынок ночью.
  - Работают же большие магазины круглосуточно. Почему бы не быть такому рынку.
  - Дальше я с тобой не пойду, - заявила Мим. Мы были уже почти у дома.
  - Иди к своим гостям. Где ты их, кстати, находишь?
  - А я никого не выбираю, - живо сказала Мим. - Приходят все подряд.
  - Всякий сброд.
  - Для тебя. Как ты понять не хочешь - пускай будут разные мнения, разные образы жизни.
  - Да уж, они очень странные. Я даже не знаю, как к ним относиться. Я-то думал, ты набиваешь ими наш дом мне назло.
  - Нет... Я тебя люблю. Но... не ходи туда. Обойди рынок. Идем в обычный магазин.
  Я посмотрел вперед. Проглядывали первые ряды.
  - Зачем навязывать кому-то свой образ жизни? - сказала мне вслед Мим.
  Меня тянуло вперед. Я шел вдоль торгового ряда. На прилавках, как разложенный товар, сидели специалисты. Лица были в тени. Их совсем не было видно. Тень от козырьков падала на их подбородки.
  Я медленно пошел вдоль рядов, вглядываясь в лица. До меня постепенно доходило то, что я видел. Качества профессий проступали все сильнее.
  Специалисты. Они продавали сами себя. На каждом лице проступала гримаса определенной узкой специальности.
  Ко мне бежал Витамин. Он запыхался.
  - Уф! - выдохнул он. Он согнулся и упер руки в колени. Потом он выпрямился.
  - Куда это ты забрел?
  - Это всего лишь рынок. Место, близкое тебе по духу.
  Витамин на это почему-то ничего не сказал.
  - Рынок?
  - Разве нет?
  Витамин приободрился. Я медленно пошел вдоль рядов, вглядываясь в лица продавцов. До меня медленно доходило то, что я видел. Я даже не хотел спрашивать Витамина, в чем дело.
  Небо было серым, то ли тучи были такими, ровными, то ли сам цвет небес был таким. Специалисты были мертвые. Я стоял напротив усатого мужчины. Он был неживой. В это совсем не хотелось верить, но и сомневаться в этом не приходилось.
  Я уже видел, что и Витамин это хорошо понимает. А может, он об этом и раньше знал. Я окинул взглядом весь рынок. Он был немаленький.
  Огромный, и за всеми рядами находились неживые профессионалы. Глаза у всех были закрыты, как у спящих. Почти, как у спящих. Витамин виновато плелся рядом. Мы сели с ним в такси.
  - Это уже ни в какие ворота не лезет, - пробормотал я.
  - Ничего, ничего... - пробормотал Витамин успокаивающе.
  Кукла уверенно вела машину.
  - Сам не знаю, как это получается, - сказал Витамин. Хорошо, что он заговорил. Я молчал, потрясенный.
  Мы ехали к Сервису. У него в лаборатории что-то произошло. Он позвонил Витамину взволнованным голосом.
  Витамин переполошился, что у него такое случилось. Сервис сообщил тоскливым голосом, что ничего особенного не случилось.
  - Почему они такие?
  Витамин неопределенно пожал плечами. Значит, он не отрицал, что они неживые. Меня почему-то интересовали детали, но мне неудобно было о них спрашивать. Их же нужно куда-то определить.
  На это Витамин недовольно отозвался, что этим есть, кому заняться. О какой похоронной команде он говорил, я не понял.
  - Это было издательство, - непонятно сказал Витамин.
  Дверь в дом Сервиса была приоткрыта. Похоже, в доме, частично превращенном в лабораторию, никого не было. Но мы знали, что Сервис дома. Мы застали его в одной из дальних комнат.
  В воздухе распространялся странный удушливый запах. Мы почувствовали неловкость и стеснение, от которого трудно было избавиться.
  Сервис весь перекосился. Потом благостно улыбнулся. Я не понял, чему, нам, или чему-то еще.
  - Ты один?
  - Один, - подтвердил он.
  На столе лежало желе, похожее на мармеладный торт. Наверно, он был в чем-то смочен, в чем-то вроде сиропа, вокруг даже натекло.
  В воздухе распространялся спертый запах. Его можно было назвать даже ароматом. Какие-то ароматы в нем сквозили.
  - Неприятная вещь какая, - пояснил Сервис.
  Мы с Витамином переглянулись. Торт зашевелился. Что-то Сервису удалось вывести, но мы не понимали, чему он так восторгается.
  - Это материя, - хладнокровно сказал Сервис.
  Мне показалось, что он сейчас разрыдается.
  - Ты уверен? - скептически осведомились мы с Витамином.
  - Самая настоящая.
  Я потрогал торт.
  - Можно?
  - Можно, можно.
  Мармелад была тяжелый, как слиток, и совершенно сухой. Руку покалывало.
  Что-то в нем было неуловимо неприятное, он был, как бремя, от которого нельзя избавиться, к которому все время есть необходимость возвращаться. Потекли унылые мысли.
  - Ты бы ее спрятал, что ли, - сказал Витамин. - Убери со стола.
  - Куда ее девать. Ее уже никуда не денешь.
  Торт неуловимо шевельнулся.
  - Что-то есть хочется, - сказал Витамин.
  - Ага, действует, - сказал Сервис.
  - Из-за этого, что ли? - изумился Витамин. - Я утром плохо позавтракал.
  - Можешь не верить, - сказал Сервис.
  Мы вышли на порог.
  - Почему у меня нет детей? - сказал Витамин. Я заметил в его словах глубокую озабоченность. - Я обязан был их иметь. Это мой долг обществу.
  Я вдруг вспомнил, какие у меня были нелепые долги. Когда я подыскивал особняк, я легкомысленно пообещал аванс старушкам по соседству, сразу забыв об этом при покупке.
  Бабушки воспользовались обещанием, и меня обязали выплатить немалую сумму, правда, банк ее сразу вернул, как пострадавшему. Но меня это сильно возмутило, именно потому, что ничего нельзя было сделать, все было якобы законно.
  - А старушкам просто очень нужны были деньги, - пояснил юрист.
  - Вот как?
  - Да. Они очень нуждались в деньгах, и тут ничего поделать нельзя.
  Но, главное, что меня поразило, это то, что старушки, которые в другое время любой ценой попытались бы сохранить добрососедские отношения, в этих, мирных условиях, уверенно шли на конфликт, слепо шли, может быть, даже как-то радостно.
  На мой взгляд, им это было совсем не необходимо, и, несмотря на это, этот импульс был очень приближен к природному, был явно глупым. Материализм.
  Витамин все сокрушался о девушках, о детях, о долге обществу, о годах, и ему было явно не по себе.
  Это на него тот концентрат материи подействовал, материнский полуфабрикат.
  Сервис сидел на крыльце, расставив ноги и обхватив голову. Что же он, мол, наделал.
  Ничего особенного он не наделал.
  Эти желе, мох, пух, камень, жижа, эти темные, деловитые, неотвратимые материи повсюду.
  Мы бросили Сервиса в его тоске, которая, действительно, ощущалась, как запах.
  Потом вернемся, захватим и его. Нельзя бросать его. Витамин сказал, что позаботится о нем.
  Я спешил домой. Конфликты с бабушками уже не занимали меня. Из домов во многих местах повыпадали кирпичи. Таксист заложил крутой вираж и, повернув голову, широко улыбнулся. Разулыбался.
  Я успокаивал Витамина. Убеждал его, что мы еще молодые.
  - Да, да, у нас все впереди, - твердил Витамин. - Это верно. А добра у меня много, можно обзавестись семьей.
  - Не ожидал от тебя такой меркантильности, - сказал я. - Какое это имеет значение?
  Несмотря на то, что я старался говорить бодро, на душе кошки скребли. Я чувствовал, что Мим не окажется дома. Таксист взял под козырек и уехал. Не нужно было его отпускать. Он мог понадобиться сейчас, когда все пришло в движение.
  Таксист уехал. Скоро должно было наступить утро. Но все никак не светало. Время от времени низкий гул проносился у горизонта.
  Так я ничего и не понял в этом городе. Я рассчитывал встретиться со множеством умных, развитых людей.
  Должны же они были быть там, как в кладовой. Ученые, писатели, художники. Все они должны были перебывать на наших светских вечерах.
  Никто толком мне не встретился умнее Лагуны, не прочитавшего за всю жизнь ни одной книги. В руки он их никогда не брал.
  Может, вечера были ненастоящие? Нет, с этим было все в порядке. Более светских вечеров при усердии Мим и ее подружек и не придумаешь. У нас, по-моему, все перебывали. Так что в посещаемости можно было не сомневаться.
  Я, конечно, не утверждаю, что все просвещенные умы побывали у нас, но они же наверняка распределены по городу более или менее равномерно, и наш салон должен был пропустить через себя часть города, и этого должно было быть достаточно, чтобы составить представление обо всей публике.
  Может, меня, провинциала, и не воспринимали за достойного собеседника, но слушать-то я слушал, да и блеснуть мог при случае парой фраз.
  Теперь я и не знаю, что вспомнить о городе. Я так и не сумел составить о нем ясного представления. Скопище людей.
  Никакой природы, и уж точно никакого пространства, кроме надуманного. Блага цивилизации какие-то сомнительные.
  Вообще не понимаю, как я мог там находиться столько времени. Для кого-то город, может, естественная среда. Вполне может быть.
  Я бы не хотел кому-то навязывать свой образ жизни. Не всем нравятся яркое солнце, пустынный горизонт, скалы, прибой. Нет людей, нет выбора среди них.
  А если люди все одинаковы в своей огромной массе, то не все ли равно. Для чего они нужны? Только для развлечения.
  Витамин стал присматривать машину, и тут появился Лагуна с выпученными глазами.
  - Все, я нагулялся. Двинули домой.
  На Лагуне был вполне приличный спортивный костюм. Он хорошо скрывал лишний вес, который появился у Лагуны на городских хлебах.
  Выглядел он вполне респектабельно. Мим дома не было. Паника еще не началась. Птицы летели над городом. Я знал, что не застану Мим дома. Я нерешительно посмотрел на Лагуну.
  Витамин подогнал машину.
  - Мы пойдем пешком, - сказал я.
  - Да, - подтвердил Лагуна. - Только надо сделать припасы.
  - В руках потащите? - сказал Витамин. Он барабанил пальцами по рулю.
  - С техникой будь осторожней, - сказал я. - Нам, главное, добраться до окраины. - Я полагался только на свою интуицию. - Есть, - я посмотрел на Лагуну, - будем, что придется. Спать, где придется.
  - Ничего, - сказал Лагуна.
  - А что будет с моими магазинами? - спросил Витамин.
  - Забудь, - сказал я.
  - Да, - сказал Лагуна, - забудь.
  - А что? - Я повернулся к нему. - Что ты видел?
  - В некоторых кварталах такое творится, что и не описать, - сказал Лагуна.
  - Та-ак, - протянул Витамин. - У меня, в принципе, все застраховано.
  Стоило еще упомянуть о фермерах.
  Фермеры хмуро поджидали нас на опушке. В руках они держали, кто что, даже хлеб-соль, по-моему. Но потом один направил на нас лук с яблоком на конце стрелы.
  Лагуна сиганул на землю, а я внимательно понаблюдал, как мягко сорвалось яблоко с наконечника и полетело к нам.
  Оно летело к нам с определенной скоростью, медленно, и я, одолеваемый любопытством, не спеша уклонился от него в последний момент, а любопытно мне было, долетит ли плод, и возможно ли схватить его.
  Лагуна уловил ситуацию, вскочил и рванул к фермерам. Мы их не трогали и не собирались трогать.
  Может, поговорили бы, узнали бы что-то новенькое. А так они сразу проявили свою глупую агрессивность и, прямо скажем, невоспитанность. А Лагуна страсть как не любит невоспитанных.
  Догнал всех и раскидал по кустам, сам при этом трясясь накоплениями по бокам. По бокам их у него было особенно много. Он из-за этого даже переваливался с боку на бок, как горилла.
  Может, ему и требовалось так поправиться, потому что он и похож стал на гориллу. Грозный такой самчище с мрачной предубежденностью на физиономии.
  Так мы и оказались снова на побережье.
   Слабый свет проступал сквозь темноту. Свалка окружала отель и темную дорогу к нему.
  Мы с Лагуной поминутно наступали на бутылки, банки, пакеты и оступались, чуть не падали иногда. Лагуна мужественно переносил все эти неудобства.
  Он шел бурной походкой, широко шагая, пытаясь использовать это, чтобы перешагнуть через мусор, и оттого рисковал свалиться больше, чем я.
  Он в последнее время вел себя необдуманно. А стоило задуматься. Разрушительные изменения были таковы, что нас едва не засыпало на выходе из города.
  Но это было там, а здесь было ничего, тихо. Даже слишком. Весь путь мы прошли практически пешком. Домашние животные нам уже не попадались.
  Лагуна уверял, что одомашнит любое животное, лишь бы сократить расстояние, но когда из темноты показались приветливые лошадиные морды, мы стали держаться ближе к деревьям.
  Фермеры, хозяева домашней живности, порастерялись. Как тут не растеряться.
  По новостям успели показать, как некий фермер лишились дара речи, когда поутру вместо своей горячо любимых индюшек, курочек, уточек обнаружили шипящих от восторга существ, бросающихся на сетку, на заборы - к свободе.
  Он выпустил их, и они облепили его, а потом всосались в ближайшие кустарники. Вреда они явно никому не собирались причинять.
  Может, они просто не желали быть съеденными своими любящими хозяевами.
  Они желали быть неразлучными.
  Фермеры повсюду демонстрируют свою душевность в обращении с животными.
  В природе у них тоже найдется немало приятелей. По дороге я даже на кошек посматривал с опаской.
  Свет от единственной лампочки освещал пустырь перед отелем. Раньше здесь стояли прекрасные машины.
  После короткого, короче жеста, движения, могучие двигатели уносили их владельцев, куда им было угодно.
  Теперь это пустырь, да такой, что трудно представить на нем машину. Разве что покорёженную. Но и таковых не наблюдалось.
  Мне представлялось, что вначале как раз ими, искореженными, все и было уставлено, а потом их все вытолкали взашей большими бульдозерами.
  Мы с Лагуной вынырнули из мрака. Вокруг не было ни огонька.
  Обшарпанный фасад был еле виден. Мы вошли в холл. Он был темен. Мы остановились.
  За конторкой, почему-то перенесенной в центр холла, сидела девушка. Руки она держала перед собой. Лифт не работал.
  Мы стали подниматься по ступеням. Некоторые были расшатаны, другие совсем разбиты.
  Многие двери были с силой проломлены, многие с силой распахнуты.
  Мы с Лагуной выбрали для ночлега большую комнату без лишних вещей. В углу стоял шкаф, и были две кровати.
  - Пожалуй, остановимся здесь, - сказал я.
  - Тебе видней, - выдохнул Лагуна. Он сожалел о других номерах. Он привык к комфорту. Комфорту, которого больше нигде не было.
  За нами оставались разрушенные города. Огромные толпы повалили из них, разбрелись по округе. Со многими встречаться было просто опасно.
  Обезумевшие люди угощали друг друга, отдавали последнее.
  Лагуна тоже не прочь был ввязаться в борьбу, но я отвлек его.
  Дело в том, что Мим пропала в первый же день, не вернувшись из магазина. Но я получил странное письмо. Оно было с побережья. Я хранил его в кармане.
  По дороге Лагуна немного успокоился. Разруха разрухой, но во многих лавках предусмотрительно оставались нетронутые товары. Значит, не все потеряно, решил Лагуна.
  Мы в последнее время с Мим жили в столице. Так ей хотелось. Поначалу мы с Мим жили хорошо, дружно. У нее оказался очень хороший характер. За внешней бойкостью скрывался мягкий, уступчивый человек.
  Мне тоже стало нравиться жить в большом городе. Это было неожиданно.
  Улицы, заполненные людьми, потоками машин, вечерние огни стали по-своему привлекательными. Я и раньше это замечал. Оказывается, город привлекал меня.
  Лагуна растянулся на топчане. Заложив руки за голову, он смотрел в потолок. Лампочка горела еле-еле, ровным, немигающим светом. Лагуна ни на что не обращал внимания. Он думал о чем-то.
  Чтобы вновь отвлечь его, я метнул в стену тяжелый столовый нож. Он пробил обшивку и с гудением задрожал. Лагуна отреагировал по-своему.
  - Из какого мусора сделаны эти стены. И все остальное. Одно налеплено на другое, сверху еще что-то, и потом чем-то обклеено - а как же иначе? Вот нож - провалился в какую-то дыру.
  Нож действительно провис. Меня-то это не смутило, и я метнул другой нож.
  Лагуна слегка оживился. Ему, может, впервые в жизни пришлось улечься на пустой желудок.
  Может, только этим и объяснялось его настроение. Но это было поправимо. Лагуна задумчиво выслушал мои доводы.
  - Я как-то и забыл, что можно ловить рыбу, - сказал он.
  - В окрестностях уже наверняка полно живности.
  Лагуна вздернул брови.
  - Да, - сказал я, - кролики всякие, куропатки. Козы еще.
  - Козы? - сказал Лагуна.
  - Да, козы, фазанчики...
  - Фазанчики?
  - А что ты хотел?
  - Нет, нормально. Фазанчиков я люблю.
  Я не понимал, шутит Лагуна или нет. За время жизни в городе он изрядно зажирел. Весил, наверное, вдвое больше обычного.
  Одежда, впрочем, позволяла это скрывать.
  Одевался теперь Лагуна с большим вкусом. Советовался с дамами. Например, обсуждал одежду с Мим.
  В результате сам был похож на фазана. Не на фазанчика, конечно. На фазанище. Или на павлина. Павлинище. В своих обтекаемых шелках, будто с поднятым и распущенным веером хвостом.
  Он выглядел так даже сейчас, лежа. Он и на топорном, сплошь прямоугольных форм топчане - я выбирал - будто возлежал, как-то выгнувшись и выставив бок.
  Я вздохнул.
  - Ладно. Давай заглянем по соседству. А то я заподозрю, что ты на диете.
  - Какая ложь! - вскрикнул Лагуна, сверкнув глазами. - Думаешь, здесь есть буфет?
  - Буфет...
  Топчан с грохотом обвалился, будто на подпиленных ножках. Лагуна, не шевелясь, лишь глазами крутил. Такого подвоха он не ожидал.
  - ...здесь был, - закончил я. - Но дело даже не в этом. Идем.
  Лагуна вскочил на ноги и стал ощупывать свой живот со всех сторон. Думаю, кровать просто не выдержала его тяжести.
  - А ты не изменился! - сказал Лагуна.
  Он снова стал прихрамывать. Потянул в городе ногу, о чем раньше и подумать было нельзя.
  Я не изменился. Совсем. Зачем меняться? Думал я так же. Обо всем. А что тут думать?
  Когда я жил в городе, я всюду видел одно и то же. То, о чем говорил мудрый Ядро.
  Бесконечное количество завитушек. Ручки выгнутые, ручки вогнутые, отогнутые, ручки вообще не ручки, в виде рыб, птиц, щупалец, цветов.
  Одно в виде другого.
  Мебель всевозможных форм, всяческие украшения, все безудержно стремятся к комфорту, и все говорят об одном - чтобы стало еще лучше, чтобы всего, что есть, стало еще больше, никак не меньше, никак не хуже, вредить немыслимо, достаточно открыть пошире окно, чтобы глотнуть свежего воздуха, и можно прослыть сумасшедшим.
  Я с трудом сдерживался. Как можно так жить?
  Тем не менее, все считали эту жизнь лучшей.
  Я думал еще о том, что, может быть, всех сдерживает не столько стремление к удобству, которого из-за скученности и трудностей выбора зачастую уже и вовсе не было, а страх оказаться смешным, неправильным или противоречивым, что было совсем нелепо, так как их поддерживали в первую очередь.
  Эти невидимые путы связывали всех почище веревок.
  Очень трудно было представить, как можно от них избавиться. Как этот барьер можно преодолеть. По-моему, его невозможно преодолеть.
  Я вынужден был встречаться с разными людьми благодаря Мим. В основном это происходило на светских вечерах. Мим их очень любила, и я уступал ей.
  На одном из вечеров я разговорился с людьми, уезжающими в деревню. Настроены они были оптимистично.
  Но все у них сводилось к тому, как избежать там всевозможных неудобств.
  Они многословно объяснялись со всеми, почему они уезжают и почему там точно лучше.
  Все с сомнением внимали, но не спорили.
  А переселенцам хотелось, чтобы с ними спорили, потому что они кого угодно готовы были переубедить.
  Доводов у них было хоть отбавляй. Например, природа. Довод. А еще? Хм. Природа в деревне как-то снова приходит на ум... Людей там меньше.
  А вот природы там действительно много. Что с ней делать, не знает никто. Ну, кроме, как использовать ее или переделывать. На это весь город мастер.
  А там как быть? Что такое природа, настоящая природа? Пустыня, в представлении многих.
  Непреодолимая уверенность в обществе, что всегда все будет, непрерывно увеличивающийся доход, гарантированная забота всех структур, что бесперебойно должны поставляться совершенные вещи - другие не принимались - выглядела настолько непонятной, что я лично всегда удивлялся такому, можно сказать, нахальству.
  Одна услуга неминуемо порождала другую, и следующую, тоже необходимую, они сразу отыскивали таким образом свою нишу в обществе, обязательные, они только и создавались, а прочие вышвыривались за его пределы, то есть картина повторялась, как тут измениться?
  Нельзя меняться, почти весело подумал я.
  Через три номера в платяном шкафу обнаружились консервы, ровным рядом, так что Лагуна вначале и не разобрал, что перед ним за библиотека. Он преобразился.
  - Это даже лучше, чем я ожидал, - сказал он, блестя глазами в мою сторону. - Ты только посмотри, какие консервы! Какое качество! Мясные!
  А ведь Лагуна мечтал стать рыбаком. Хорошо, что не стал им. Поставлял бы прекрасную рыбу, а та по цепочке стала бы превращаться в 'натуральный продукт'.
  Лагуна еще долго подпитывался, вскрывая одним из моих бывших боевых ножей одну банку за другой. Уминать пришлось без хлеба, впрочем, нашлись сухари.
  Лагуна считал, что продуктами запаслись наиболее предусмотрительные туристы.
  - За что я их и люблю, - заявил он, жуя. - Туристы! Лю-ди! М-м! - Он помотал головой.
  Мы вернулись в свой 'люкс'. Я прихватил с собой номер местной газеты. Один из последних.
  Лагуна сонно слушал новости. Их было немного. Все сводилось к тем же загадочным явлениям, что наблюдались повсеместно. Разрушение зданий, выход из строя автомобилей, бытовой техники. Отказывали тормоза, не работали замки.
  Чем лучше, глаже были вещи, тем легче они разрушались. Также не держал клей, свежевыкрашенные фасады облупливались.
  Домашние животные быстро дичали. Поначалу думали об эпидемии. Это и не удивительно, животные точно взбесились, издавая истошные радостные вопли, задрав хвосты, они уносились прочь.
  Люди, все раздав, тоже куда-то подевались.
  Лагуна задремал. Одну руку он держал под щекой, другая понемногу свесилась к полу.
  Я, как всегда, был уверен, что найду Мим. Мне даже в голову не приходила в голову мысль, что однажды я могу ее и не отыскать. Я развернул записку. 'Я жду себя в столице'.
  Я тихо вышел из комнаты.
  Внизу никого не было. Девушка за конторкой сидела неподвижно. Возле появился юноша.
  Я направился к океану. Местность, которая должна была быть мне полностью знакомой, казалась чужой. Деревья стали больше, и масса листвы окружала меня со все сторон. Я шел, как в тоннеле. Океан, как обычно, поплескивал волнами.
  Я уже собирался повернуть обратно, как рядом что-то прошелестело. В темноте плохо было видно. Что-то длинное, скользкое, вытягивалось рядом. Змея, подумал я. Она молча выгибалась и выгибалась на песке, который облепил ее мокрую кожу. Бежать было поздно. От такой не убежишь.
  Я, как вкопанный, стоял рядом с ней. Я заметил, что змея все время двигается, и двигается однообразно. На извивающемся теле завиднелись присоски. Это было большущее щупальце.
  Я стоял у самой воды и хотел разглядеть владельца щупальца. Оно же высовывалось все больше и больше. Оно было гигантских размеров, сильно утолщаясь там, где должно было быть туловище, которого не было. Мультиварки не было.
  Одно гигантское щупальце, а дальше, с другой стороны, еще одно, наполовину в воде. Я мог разглядеть их. Глаза привыкли к темноте.
  Воду рассекали множество черных плавников, больших и маленьких. По небу метались тени.
  Тучи опускались все ниже и ниже. Я, человек закаленный, с содроганием смотрел на них. Некоторых можно было коснуться рукой. Они были влажные и густые, как густой туман.
  Я пошел по булыжной мостовой обратно. Листва вокруг мягко шевелилась. Вокруг скрывалась какая-то опасность. Природа пробуждалась. Летучие мыши почти касались лица. Все было впечатляюще и впечатляющих размеров.
  В кустарнике послышалось сдавленное рычание. Мимо пронеслись олени.
  Я невольно ускорил шаг. Мне не хотелось стать добычей. Я уже чувствовал на своих плечах какую-нибудь большую рыжую кошку. Олени остановились, как вкопанные, и фыркнули.
  Опасность сместилась вбок. К отелю. Я вдруг заметил, как темно и мрачно возле отеля. Я прошел дальше, прижимаясь спиной к стенам домов на другой стороне улицы.
  Я нащупывал руками лепные подоконники. Они требовали ремонта без учета обстоятельств. И это рядом с таким отелем. Безобразие.
  Следующий, через площадь, дом был многоквартирным. Я заметил светящееся окно. Что это еще за полуночник, подумал я. Сейчас поглядим.
  Дверь в квартиру была приоткрыта. Все же я постучал. Сразу послышались шаги, и дверь закрылась, после паузы открылась пошире прежнего.
  - Всегда рады, - сказал белесый мужчина. - Проходите.
  Не дожидаясь, пока я войду, он ушел на кухню. Там у него, кажется, что-то готовилось.
  - Вы что, ничего не знаете? - крикнул я ему вслед.
  На мгновение он высунулся из кухни.
  - А что я должен знать? - И он радостно улыбнулся. Я застыл. Это была кукла.
  Я прошел на кухню. Она была маленькой совсем, а комната просторной, пустой. На сковородке скворчало. Так он весь дом спалит. Да нет, подумал я, ничего.
  Кукла потушила плиту и, наложив себе что-то в плоскую тарелку со сковороды, стала есть. Ела кукла довольно аккуратно. Задумчиво так, скрестив ноги под столом. Я открыл шкафы. Везде было пусто. Кукла использовала последнюю, а, скорее всего, единственную пачку макарон.
  - Вкусно? - спросил я.
  Кукла закивала.
  - Да, очень.
  Она склонила голову, будто к чему-то прислушиваясь. Все они так делают. Я уселся на подоконник. Заодно это давало возможность следить за улицей. Пока на ней было пусто. Мне кукла не предлагала разделить с ней свой скромный ужин. И не потому, что она невежлива или слишком голодна. Это я понимал. Я понимал их. Я смотрел на пальцы, как они держат вилку, на руки, гладкие волосы. Я вздохнул. Пора было задать традиционный вопрос: 'Кто ты?' Я медлил, а потом и вовсе передумал. Для чего спрашивать? Ответит она что-нибудь, назовется кем-нибудь. Ну и что? Мне это было неинтересно. А если спросить? Просто так.
  - Кто ты?
  Кукла задумалась. Она была в затруднении, ничего не говорила. Наверно, командировочный. Она вышла из-за стола и последовала в комнату.
  - Вы не промокли? - спросила она.
  - Дождя нет.
  Кукла размышляющей больше не выглядела. Она смотрела в стену. Но на меня всё-таки реагировала. Не могла не реагировать. Как похожи руки, подумал я. Лицо, глаза, конечно, не очень.
  Перед тем, как укладываться спать, манекен вдруг подошел к окну и, упершись руками о подоконник, уставился в темноту. Как я вышел, он не обратил внимания.
  Из подъезда я увидел льва. Дверь, на счастье, стала закрываться сама собой. Я продолжал наблюдать. Лев меня в щель разглядеть не мог. Большая желтая кошка, и не мышей она ловит. Реакция у хищных кошек изумительная. Человеку на их пути лучше не становиться. Лев медленно двинулся к двери. 'Подкрадывается', - только и оставалось мне подумать.
  Перед тем, как докрасться до двери, он приостановился, поднатужился и грозно заревел, пугая. Потом он пошел вперед на немного подгибающихся лапах. Пасть раскрылась, и он вновь зарычал, прыгнув на дверь. Я тоже в два прыжка оказался на втором этаже и выглянул в окно. Лев раз за разом прыгал на дверь, затем поднял голову. Ненастоящий, подумал я. Лев лапой, будто играясь, поддел дверь и протопал внутрь. Нужно было предупредить одинокую командировочную куклу.
  В коридоре я столкнулся со львом. По-моему, он сам был этому неприятно удивлен. Он ринулся ко мне, но как-то медленно, тряся разинутой пастью. Я уперся ему в гриву руками, он неспешно махнул лапой. Но я увернулся и стал сбегать вниз по лестнице, лев, естественно, увязался за мной. Мне было совсем не страшно. Лев небыстро гнался за мной, выбрасывая лапы, я заскочил в тень и встал за дерево. Великий африканский охотник прогалопировал мимо.
  Лагуна храпел. Он храпел так, что стены тряслись.
  Не знаю, о чем думали все в отеле, если, конечно, в нем еще кто-нибудь обитает, и о чем думает сам Лагуна, позволяя себе так храпеть.
  Лагуна спал. Один нож продолжал висеть в стене. Я сел на кровать.
  Телефон на тумбочке стал издавать слабый звон.
  Я не спешил поднимать трубку. Я вообще не спешил что-либо делать.
  Телефон дрожал и от храпа, и при этом совсем непонятно было, трясется ли он от внешнего воздействия или звонит на самом деле в этот момент.
  Я положил на него руку и понял, что звонок есть.
  Так опытный рыбак по лесе определяет, есть ли рыба.
  Я приложил трубку к уху. Неясный шум донесся до моего слуха. Будто из вентиляции.
  Телефон был соединен с другим номером посредством обычной трубы. Я дунул в трубку.
  В другом номере кто-то был. Он возился с трубой и приговаривал:
  - Так-так-так... Так я и знал.
  До этого нам встретиться было невозможно. Всегда мы встречаемся, когда что-то происходит.
  На этот раз Ядро, должно быть, решил, что призван чинить разную технику, например, слуховую трубу самого что ни на есть примитивного переговорного устройства.
  - Ядро, - сказал я негромко, - спускайся к нам.
  Почему-то я решил, что он находится где-то выше.
  - Сейчас, - сказал он, - только определю, где вы. Здесь находится шкала звука.
  О, технический прогресс, подумал я.
  Ядро быстро определил, где мы, распахивая одну дверь за другой.
  Мы оба пытались скрыть радость от встречи. Выглядел Ядро совсем неплохо. Раньше я замечал, что лицо его, несмотря на определенное обаяние, было немного продавленное, нос у него как-то изгибался утицей, скулы торчат. Теперь это был смуглый ладный мужчина. Родом Ядро был с островов.
  Ядро, пряча взгляд, вышел.
  - Куда он? - спросил проснувшийся Лагуна.
  На улице на чемоданах сидела группа людей.
  Ядро подошел к ним кошачьей походкой.
  - А вот и я! Заждались?
  Он быстро посмотрел в мою сторону, вверх.
  - У Ядра клиенты, - сказал я.
  - Какие клиенты? - с недоумением сказал Лагуна.
  - Туристы, - сказал я. Что-то это мне напоминало. Это уже было. Были туристы. И, вероятно, будут.
  Туристы будут всегда, осенило меня.
  Лагуна поворочал глазами. Он толком еще не проснулся. Раньше он просыпался мигом.
  События последних дней повлияли не него. Он не был готов к таким крутым поворотам.
  Ядро что-то объяснял туристам. Наверно, про класс отеля.
  Одна женщина сиротливо сидела, подобрав под себя ноги, перебросив плащ через колени. Она, похоже, не понимала, что происходит.
  Она не сразу последовала за Ядром, который приглашающе указывал на холл. Группа проследовала внутрь.
   У нее не было никаких оснований доверять Ядру, но она, тем не менее, охотно прошла в грязный отель.
  - Я хочу работать, - ныл один мужчина. - Я должен был идти на работу. Я как раз собирался идти на работу. Я не хочу отдыхать. Не нужен мне ваш люксовый отель, ваши экскурсии. Я не желаю вести праздный образ жизни. Я был занят тем, что мне интересно, а, главное, полезно обществу, обществу в первую очередь, понимаете? А так я не хочу, не хочу, не желаю...
  - Ваша работа уже никому не нужна, - отвечал ему другой мужчина. - Будете ею заниматься в свободное время. А оно теперь всё у вас свободное. У нас теперь всё есть и так. В той или иной степени будет все. Немного разрухи вначале, как сбой, и всё наладится само собой. Теперь природа на нашей стороне.
  - Природа вывалила на нас свои излишки, - серьёзно сказал первый. - Скоро это закончится.
  - Нет, это механизм, он стабилен. Мы этого хотели - мы это получили, нам подали.
  - Можно понять, почему это произошло, - сказал один мужчина, поднимаясь по разбитым ступеням. - Она лежит в благоуханной ванне, ест молочный шоколад, закатывает глаза от блаженства и знать не знает про буренку, пасущуюся параллельно на альпийском лугу, и про пастуха того, что пасет ее. А ведь именно им она обязана происхождением столь обожаемого ею продукта.
  - Может, она сама должна попасти эту коровку? - не выдержал другой мужчина. - Неравнодушно. Без комплексов.
  Странно, но никто не возражал, не вступался, даже женщины. Может, туристы и не вслушивались, а может, и сами думали по-другому.
  Неплохо было бы все делать самим, как это было веками.
  Первый мужчина пробурчал что-то, волоча чемодан. Туристы напоминали беженцев.
  Они расположились по комнатам и сразу затихли.
  Я ожидал, что сейчас раздадутся крики, и возмущенные туристы повылетают из номеров, в которых ничего нет, даже занавесок, хотя кое-где обрывки болтались. Да что там, стекол нет. Роскошь.
  Было тихо. Наверно, туристы попадали у себя от усталости, ничего не заметив.
  А Ядро вернулся к нам.
  - Приношу пользу, - пояснил он.
  - А-а... - понимающе сказал я.
  - Набрел на них на дороге, - сказал он. - Как их бросишь? Предложил свои... свои... - он призадумался. - Помощь.
  - Да, - сказал я. - Теперь все в этом нуждаются.
  - Корысти никакой.
  Мы не говорили о том, что мы снова вместе. Почему мы не можем быть вместе в обычное время? Раньше мы всегда были вместе.
  Я вышел из отеля. Я двигался к салону. Места были знакомые. Лунные блики скользили по мхам. Я подошел к салону. Он был завален мебелью Кредо.
  У входа передо мной предстала огромная кукла. Кто же ее такую сделал? Таких невероятных размеров. Она сидела, растопырив ручонки. Я приблизился к кукле. Она была безжизненна. Кожа высохла, потрескалась крупными трещинами, и лицо, и глаза тоже, одинаково.
  Я оперся на колыбель. Я не верил своим глазам. На табличке были указаны даты. Только рождения. Подряд. Она родилась и... снова родилась. В один день. Мой взгляд был прикован к этим цифрам.
  - Это дом моих родителей, - услышал я тихий голос. - Но их там нет.
  Я не сразу повернулся. Это было ни к чему.
  В салоне стояла Мим.
  - Ты нашел меня.
  Я ничего не мог сказать.
  - Странно все это, правда? - Мим вновь была задумчива.
  - Мне как-то не по себе, - сказал я. - А что-то узнать поточнее нельзя?
  - Не думаю. Я пробовала.
  Страха у меня не было. Вокруг простирались трущобы.
  Я взял Мим за руку.
  - Не нужно ни о чем думать. Не нужно объяснять свое существование.
  Мы пошли по поселочной дороге. С необъятной помойки тянуло сильнейшим смрадом. Мим будто не замечала его. Мы спешили на прием к новому мэру. Я не особенно представлял себе, как он будет протекать. Я вдруг понял, что Мим права - не у кого будет спросить ни о чем, настолько они все схематичны.
  Но у мэрии никого не оказалось. Ступени покрывались мягким мхом. Какие-то следы уводили в лесную чащу. Я не понимал, куда все подевалось. Была масса людей, масса вещей, и все куда-то рассеялись.
  Далеко во мгле у театра виднелся слабый огонь. К нему мы и направились. Идти было хорошо. Тропы были плотными, утоптанными. На лугах проступал утренний туман.
  - Я устала, - сказала Мим.
  Но вид, открывшийся вокруг, заставил ее забыть о своих словах, и она зашагала уверенней. Мхи закончились, на лугах была трава.
  На пороге добротного дома стоял Досуг, накинув на плечи куртку.
  - По утрам бывает прохладно. Привет соседям.
  Оказалось, все разместились по округе, имея такие же дома. Досуг ради нашей встречи готов был тут же всех оповестить, и для этого ему достаточно было запрячь лошадь.
  Были некоторые ограничения. В основном в технике. Часы, к примеру, допускались. Часовой механизм не был излишеством. Он был понятен и достаточно прост.
  Все, что было разумно и удобно, допускалось. Но не превышая грань излишней усложненности.
  - Я тебя знаю, - погрозил мне шутя Досуг. - Ты будешь искать перекосы. И они, конечно, есть, - вздохнул он.
  - Не буду.
  - Все равно. Перекосы будут бросаться в глаза. Например, собрали урожай. Излишки. Надо хранить, то есть беречь, и этим надо заниматься сейчас, сегодня, а потреблять-то потом. А запасы - явный перекос.
  - Ничего, - сказал я тихо. - Пригодится.
  Мим едва держалась на ногах. Очаг определила ее в тихую комнату.
  - Как уютно! - воскликнула Мим, впрочем, еле-еле, на большее у нее не хватало сил. - Нигде мне еще не было так уютно.
  - А не тесновато?
  - Нет.
  Мне казалось, что ей должно казаться тесновато.
  - Ферма у меня небольшая, - сказал Досуг, когда мы вышли на улицу и сели на скамью.
  - А где остальные?
  - Все распределились более или менее равномерно по округе. Как молекулы газа. Соседская ферма за холмом.
  - Пешком можно добраться, - сказал я.
  - Пока не ходи. Не советую. Они все в хлопотах. Устраиваются. А у меня есть опыт. Я быстро устроился.
  Пожалуй, даже как-то слишком быстро, подумал я.
  - Мы иногда встречаемся и заходим на территорию свалки. Находим кое-что полезное.
  - Что? - сказал я. - А-а! Ну да.
  - В этом же нет ничего такого?
  - Нет-нет. Абсолютно законное дело. То есть - абсолютно нужное.
  Досуг озабоченно кивнул. Ему было важно лишнее подтверждение, правильно ли он поступает.
  - А где еще все остальные?
  - Где-то есть, - отмахнулся Досуг.
  - Что-то их не видно.
  - Мы хотим сделать этот мир лучше, а лишнее убрать, - сказал Досуг. - Шучу. Все есть. А многие еще в городах остались. Не хотят покидать их.
  - А-а... - сказал я. - А если всех собрать? Нельзя?
  - Тебе что, больше всех надо? - Глаза у Досуга сузились и стали колючими. Я откинулся на спинку скамейки. Они все повзрослели. Никого не надо организовывать. - Здесь таких не любят, - сказал Досуг. - Никто на уговоры поддаваться не собирается.
  - А как же компании?
  - Сборища? - подозрительно сказал Досуг.
  - Компании, дружба, сближение, - сказал я.
  - У первобытного костра, - задумчиво сказал Досуг.
  - Значит, о слабых общество больше не будет заботиться?
  - Они уже не слабые. Он просто другие.
  - Вот как...
  - Живи каждый сам по себе, свободно, и все выровняются сами собой. Все умны, добры.
  - Правда? Умны и добры?
  - Да. Мы же всегда мечтали об этом. Потому что у всех есть все самое необходимое.
  Я прикрыл глаза. Остался натуральный продукт. Они равноправные члены общества.
  - Природа пошла нам навстречу. Мы уговорили ее. Неизменно движение вещества с неизменными качествами. Пышные деревья, луга, озёра, полные рыбы, изумительные виды. Покой и тишина. Редкие звери, как иллюстрация, украшение пейзажа, застывшие, они иногда двигаются, вреда не причинят. Всё неживое, и только горстка людей среди всего этого изобилия и разнообразия. И можно ни с кем не общаться. Теперь с оригиналом ничего не случится.
  Искусственные люди были скреплены природной средой.
  Я мог остаться с ними. Конечно, мог. Люди. Настоящие люди. Счастливые, в стерильном мире они обрекли себя на уютное одиночество.
  Искусства нет, модель в жизни, в самой её гуще. Они едины.
  На краю свалки я отыскал старый автомобиль. Он завёлся. Дорога в сумерках проступала с трудом.
  Мхи покрывали почву сплошными бугристыми коврами. Влажная дрожащая луна повисла в тёмном глубоком небе.
  Лес становился все гуще, все мрачнее. Я подумал, что давно не видел такого леса. Лучи солнца пронизывали этот лес то в одном, то в другом месте. Даже из окна машины были видны грибы. К некоторым деревьям были приделаны большие щиты с непонятными каракулями.
  Я свернул по заснеженной дороге. Никуда не спеша доехать, я остановился. Падал снег. Он падал медленно, тихо опускался, его было мало. Мимо пролетел ворон с комком снега на спине. Усиленно махая крыльями, он скрылся за макушками деревьев.
  Один, подумал я. Мой взгляд затерялся в глубоком небе. Как хорошо. В пансионате наверняка никого нет.
  Я поехал дальше и уже до самого пансионата не останавливался. По обеим сторонам дороги на еловых лапах лежал снег.
  Когда я подъехал к длинному здании с портиками и неброскими колоннами, в оврагах журчали ручьи. Мне казалось, что я слышу все звуки. Снег на склонах намок от влаги, побурел и усел.
  У входа стояла фигура робота, покрытая снегом. Он быстро стаивал, и фигура становилась мокрой. Она зачем-то согнулась, скрючилась и сильно разинула рот. Одиночества от ее присутствия не стало меньше ничуть.
  Одиночество она не скрашивала. Кукла жутковато вывернула массивную челюсть, вероятно, желая что-то высказать, пояснить мне, не понимая, что я в этом совершенно не нуждаюсь.
  Я окинул ее с ног до головы презрительным взглядом. Дать бы ей пинок, чтобы понеслась по весеннему парку. Снег таял, вода быстро впитывалась в землю.
  - У нас лучше всех готовят орешки... -выпалила кукла, и я с чистой совестью столкнул ее с порога в сугроб. Хотя бы так.
  Я окинул взглядом бездонное небо. Нет больше спутников, нет связи, нет хлопот. Чистые линии, природные краски. Нет перенаселения животных.
  Внутри, конечно, никого не было. Перила, пол обычные. Нет мастеров.
  Холодильник был полон еды. Через час начало темнеть. Я с беспокойством подошел к окну. Из парка меня, наверно, хорошо видно. На окнах нет никаких решеток. Элементарную защиту надо иметь. Опасности никто не отменял. Ночь наступала.
  Подумав, я включил свет. Лампы медленно разгорались, помаргивая, по всему потолку.
  Я находился в освещенном павильоне, как в аквариуме. Большие занавески вдоль окон не давали ощущения защищенности.
  Оставив свет включенным, я вышел в коридор. На улице журчали ручьи.
  Из приоткрытой входной двери пахнуло свежестью. В ночном небе вытянулась радуга. Из парка послышался волчий вой.
  Большие ступени, теряющиеся в темноте, вели в подвал. Я не стал спускаться.
  Давно я не спал с таким удовольствием. Кровать самая простая. Мне снилась рыбалка. Мне снилось, что я ловлю рыбу прямо в полу. Как там движется леса, ума не приложу.
  Сквозь сон я слышал слабое гудение.
  Утром я с таким же удовольствием проснулся, решив осмотреть дом.
  Мы не так проживаем свою жизнь. Как определить, в нормальной ты жизненной колее или нет? Нас должны пугать все перемены.
  Не успеешь оглянуться, как ты вдруг в новых, непривычных обстоятельствах, и совсем нет уверенности, до оторопи.
  А мы безмятежны в довольно странных условиях. Не обязательно в опасных, из которых само собой надо поскорее выбираться, а просто в тех, в которых ты, по своему здравому разумению, не должен находиться. Я откинул одеяло.
  Сквозь стеклянную стену лился белый свет.
  Никто не беспокоит. Гудение не прекращалось.
  Я вспомнил, что хотел спуститься в подвал. Не люблю я этого делать. Куда-то попадать, как в ловушку. Но здесь все безопасно, и я пересчитал ступени вниз.
  У освещенной витрины находился человечек. Он насыпал приборами зелень в блюда, салаты, распределял по ним мясные кусочки, слегка поливая их соусами.
  Какая приятная встреча, подумал я.
  - Кому ты готовишь, Феномен? - воскликнул я.
  - Да тебе, тебе, - сказал Феномен, попутно отправляя в рот самые лакомые кусочки и восхищенно прикрывая глаза при этом. - М-м... - сказал он, тряся от удовольствия растрепанной головой.
  - Мне? - удивился я. - Зачем?
  - Я должен быть слугой. Я же кукла.
  - Ты не кукла, - убежденно сказал я.
  - Внешность у меня такая. Лакейская.
  - И не во внешности дело, - сказал я.
  - Да. Я хочу помочь. Для контакта, для общения.
  - Вот именно.
  - Угощайся, - сказал Феномен, подвинувшись. Он с досадой нахлобучил мешающую шляпу на арбуз.
  Я зачерпнул салата.
  - А что это гудит? - поинтересовался я.
  Феномен вздохнул.
  - Заводы... фабрики.
  - В заповеднике?
  - Рекламу видел по дороге? Все заповедно, неприкасаемо. Производство тоже. Выпускаются необходимые товары. Да, да, товары, представь себе, - усмехнулся Феномен, видя мое внимание. - У них имеется и ярлык, и цена. Правда, их можно и не приобретать. Целая индустрия. Работает тихо, аккуратно. Сама, без сбоев. Многие скучают по работе и поустраивались там бригадирами, директорами, работниками всех мастей. Но все работает, повторяю, и без них. Работники пытаются не обращать на это особого внимания. Фабрики незаметны вообще сами по себе, они влиты в леса и поля, обтекаемые такие, не громоздкие, приземистые, наполовину под землей.
  - Вот откуда гудит, - сказал я.
  - Вина хочешь? - недовольно сказал Феномен.
  - Валяй.
  Он откупорил большую бутыль.
  - Но многим нравится ничего не делать. Жить просто так, когда нет другой нужды. У многих, оказывается, нет никакого зуда, этого внутреннего гудения. - Они, - он прикрыл один кукольный глаз, - впитывают, наверно, воспринимают, наслаждаются. В них есть, выходит, и свое пространство. - Он наполнил бокалы. Получился тост за них. Неплохо.
  - Мы люди необщительные, - сказала Феномен. - Так?
  - Думаешь?
  - Разве нет?
  - Пожалуй, - согласился я.
  Оказывается, в лесах много одиноких. И в полях, и в горах. Феномен гостил по пути у некоторых. Он был путником.
  Одни стесняются есть вместе, от других запах, будто не моются. Другие ничего. Но что-то пробежало между людьми, мешает сходиться.
  - Серьезно? - насмешливо сказал я.
  - Не веришь? - мрачно сказал Феномен.
  - Не-а.
  - Я бы не советовал тебе заходить к этой публике вполлица. Я актер, и то они меня отторгают. Она не хочет больше никого знать. Может, ее слишком часто обманывали. Тебя они, к примеру, просто не воспримут. С твоими природными качествами.
  - Вообще-то я люблю простых людей, - сказал я с некоторой досадой.
  - А они непростые. Ты можешь оказать влияние.
  - Я?
  - Да нет, не ты, - вяло ответствовал Феномен. - Любой. Более того, у них нет необходимости во взаимном влиянии.
  Стола не было, его и не требовалось. Все было на витрине, у которой мы и стояли, прислонившись к ней.
  Гудение усилилось, сквозь него я расслышал удары грома.
  - Души наши не изменить, - сказал Феномен. - Они всегда будут угловатыми. Не добиться между ними сходства. Вот все и замкнулись. Принимают только то, что им безусловно, сразу нравится.
  - И никто не собирается вместе? - задумчиво спросил я.
  - Бывает иногда, пытаются некоторые, - сказал Феномен, вновь разливая вино. - А зачем? - Он зевнул. - Если повода нет.
  - А в городе ты был?
  - Был. Жуть. Многие там остались. Ходят на работу. Пожалуйста. Выходной, когда угодно. Но не берут. Заходят из одного здания в другое и обратно. Зачем, не знаю. Я везде побывал. Пробовал все запечатлеть.
  Я удивленно вскинул голову. Только сейчас я заметил, что тонкие, женственные руки актера выпачканы в краске. Не в какой-то одной именно краске, а разных оттенков. Он почти оттер их.
  - Ты художник?
  Феномен заморгал.
  - Наверно, я хотел бы этим заниматься...
  Как я не обратил внимание на то, что весь подвал заставлен картинами. От них взгляд невозможно было отвести
  Линия земли была совсем черной. Пыльные сухие веточки каких-то степных растений выделялись на фоне заката. Внизу закат был розовый, а дальше, выше, небо было будто распахнуто светлыми синими тонами.
  Взгляд мой застыл. Крестьяне возвращались домой, а над их повозками, домами, стадами повисло, замерло смазанное ветрами солнце, белесая его масса. Три длинных, темно-фиолетовых продолговатых облачка повисло над горизонтом. Солнце было выше их, и все вместе приподнималось над сизым туманом, красками вечера.
  С другой картины я будто услышал густой шум, топот, фырканье, и впереди выступили широкие спины буйволов, с обтянутой кожей позвоночниками.
  Я только руками развел.
  - Умеешь, что и говорить. Да и говорить не хочется. Умеешь.
  - Вот именно, - процедил Феномен. Он грустно потирал ручки.
  Я сощурился.
  - Может, ты все-таки кукла?
  При этих словах Феномен ещё больше погрустнел.
  - Какая разница? Я реагирую на все. Вот беда.
  - Свойство живой материи.
  - Живые - не материя, - возразил Феномен. - Материя имеет протяженность. Непрерывность. Дух реагирует на все частями, кусками. Он прерывен, неровен, как восприятие. Таким образом, я, может, и кукла. Я слишком настоящий. Я реагирую все время. Хотелось бы быть бесчувственней. Как живые люди. Как вы.
  Я растроганно чокнулся с ним.
  Почему в нас, цивилизованных, вызывает такое отвращение давление? Я постоянно чувствую это. Я ведь намного сильнее Хлама. Значит, он, слабый, пытается просто жить, просто выжить, по-честному, изо всех сил, грубо. А я играюсь, развлекаюсь, без особой нужды.
  За кого же природа? Но нельзя же так прямо! Что мне мешало раздавить его, как букашку? Я и схитрить могу, и словчить. Хламу от меня не уйти. Почему же я с ним не расправлюсь? С Хламом и ему подобными?
  Потому что я признаю, что они понуждаемы к своим действиям обстоятельствами, и я, в свою очередь, тоже вынужден с этим обстоятельством мириться. А сам Хлам в этом не виноват. Как бы не так, подумал я. Ну что я к нему прицепился?
  Нельзя никого уличать в недостойном. Нет ничего недостойного, все полезно в целом. А я цепляюсь к частностям. Ведь все меня есть, полноценно, я благополучен.
  Мир пытается мне всучить гнилой товар, и я могу отказаться, но я не могу отказаться, мир расстилает мне скатерть-самобранку, я отказываюсь, ворочу нос, я вновь хочу все повторить, я сомневаюсь, я задумываюсь, я ошибаюсь.
  Кто я? Что за искусно приготовленное средство, носящее все равнодушные природные свойства и так откликающееся на иное.
  Меня вдруг бросило в дрожь. А ведь я хочу его переделать. Точнее, хочу, чтобы он стал другой. Вот в чем дело.
  Хочу, чтобы он изменился во всем, может быть, а главное, чтобы изменились его облик, его душа.
  И не так, чтобы именно мне было удобно, я сразу против, а стал другим.
  Каким-нибудь другим, а там посмотрим. Ведь это моя позиция. Если бы враг сгинул, пропал сам, другое дело. А самому быть причиной не хочется. Не хочется совсем. Вот в чем дело, не хочется быть бездушной причиной, тем самым обстоятельством, которое мы так презираем, желая быть духами, и ими, выходит, и являемся. Значит, существует все-таки не одна природа, и они, увы, противоречат друг другу.
  Не только актер играет на публику, но и публика на актера, но ближе им не сойтись. Кто я?
  Ядро поражался тому, что за последнее время не встретил ни одного умного человека. Он мне об этом сообщил. Я тоже задумался об умных людях. О тех, кто все-все понимает, и именно так, как надо. Все как будто из кунсткамеры повылазили. Разве что только мои друзья, они не в счет. Они свои, они всегда мои, а вот другие, чужие, как быть с ними, у них ведь и друзей нет.
  Я же совершенно уверен, что каждый человек хорош. По идее, всякий сброд должен легче собираться, сбиваться в кучу, но даже этого уже не видно что-то. Меня это тревожит.
  Я испытывал сильное одиночество.
  Феномен мил, но он неживой. Нужно было с ним прощаться. Не дал он мне побыть в одиночестве, насладиться им сполна.
  А, собственно, что он тут делает? Зачем он здесь? Вина попить? Вон взгляд какой бессмысленный. От вина. Мне нравилось быть в одиночестве. Лежать на простой кровати.
  Может, она и не вершина удобства, но меня вполне устраивала. Достаточно ровная, поскрипывает.
  - Не ходи туда, - ровным голосом сказал Феномен.
  Я встрепенулся.
  - Ты пойдешь в город, а дорога ведет мимо завода.
  Я отмахнулся.
  - Вот вы про меня все - кукла, кукла, - сказал Феномен. - А о своём происхождении сами-то задумывались? Ведь особых доказательств и нет. Толком. Кто ты и что ты. В замкнутом обществе.
  - Да, - усмехнулся я. Это было бы интересно. Но мы только этим и занимаемся всю жизнь. Определяем себя.
  - Мы куклы, но нас никто не создал, - сказал Феномен. - Так? Производителя нет. Отсутствует совсем. Всё как-то создано - все вещи, и биологический мир эволюционировал, всё классифицировано, всё имеет ярлык и точный адрес, а у нас? - с обидой продолжал Феномен. - Как же так? Ничего нет, ни эволюции, ни автора, а мы есть.
  Подвал наполнился неярким сиянием.
  - Хочешь, будет праздник? - сказал Феномен. - Могу устроить.
  - Можешь устроить, - сказал я. - И тебя даже упрашивать не надо.
  - И меня даже упрашивать не надо, - сказал Феномен.
  С улицы послышался шум. Это собирались гости. Я резко оттолкнулся плечом от витрины.
  - Пойду, - сказал я. - Всё не бесконечно.
  Феномен с бокалом ножкой между пальцев даже не пошевелился. Он понимал меня.
  Равенство.
  Я почти дошел до завода. Слабая, почти неуловимая мелодия конвейера доносилась до моего уха. Она была очень грустной. Если кому-то дается, у другого отнимается.
  То, что мне довелось увидеть, не поддается описанию. На широкой площадке, не меньше футбольного поля, переплелись люди и вещи. Я говорю о поле потому, что люди и вещи представляли собой какой-то студень, не выходящий за свои незримые, но четкие рамки, границы. Но в целом это был куб, все простиралось и вверх до определенной высоты.
  Все были заняты делом. Вещей было невиданное количество, они все поступали и поступали, при это заменяясь более лучшими, все более новыми, привлекательными, и это-то в основном и сбивало всех людей с толку. Они выбирали, перебирали, и никак не могли остановиться на чем-то одном.
  Можно было строить, созидать, творить все, что угодно, все было к услугам каждого, все появлялось как по заказу, и люди хватались то за одно, то за другое.
  Но за границы все это мутное столпотворение не выходило. Вот где большинство населения. В ограниченной окружающей среде.
  Не пойду, вдруг решил я. Никуда не пойду. Зачем мне в город? Знаю я, что там. Сумасшедшие среди ржавых умывальников. И скоро там будет носиться войско во главе с Шедевром, Лагуна будет пировать, вовлекая все новые массы отверженных, Витамин найдет, чем масштабно торговать. Хватит.
  Я дошёл до трущоб. Меня окружали развалины. Даже следы колёс сохранились. Я стал медленно спускаться.
  Ящики были на месте. У них появились глаза, они, не мигая, смотрели на меня. Я так и сел на один кокон.
  Вот почему Шедевр так спешил избавиться от них. Упаковка, предназначенная для кукол, приветливо повернулась лицом. Сколько таких оболочек, слепленных природой без эволюции?
  И человек, своими руками способный изготовить всё, что угодно.
  Что я здесь делаю, думал я. Я не хотел развития событий.
  В ящиках были эталоны, явления природы. Особенно понравилась мне молния с тихим громом.
  - Здесь вы сможете найти себе друга... - прошелестел тихий голос из ящика.
  Будущее, никому не нужное.
  Взгляды гасли. Над ними появились две руки, ладонями вниз, как бы умиротворяя их, но и показывая, что они ни при чем, что они сами по себе.
  Я не вызывал у публики больше интереса. Вот и хорошо. Сеанс окончен. Глаза становились бесцветными.
  Я выбрался наружу. Кто-то будто следил за мной, помимо глаз.
  Невидимая оболочка, она всегда снаружи.
  - Но кто-то всё это сделал? - закричал я на весь развал, на весь мир.
  Никто. Кроме окружающей среды, прозрачной, как плёнка. Поверхностная, она объединяет, и этого хватает.
  Я снова спустился в подвал. Он был пуст.
  А может, я место спутал? Растерялся так.
  Я повернулся и остолбенел. Между развалинами массивно застыла квадратная фигура. Шоу. Никто так близко его не видел. Без последствий.
  Шоу его прозвали оттого, что у массы точно глаз никаких не было. Но всегда казалось, что она неотступно наблюдает. Видит тебя отовсюду.
  Такое было впечатление. При ее появлении происходят странные, эффектные, зрелищные вещи.
  Я стал медленно подходить.
  До определенного момента фигура ждала, потом её стало тихо уводить, потряхивая, в сторону.
  Цвет ее был местами красноватым, местами зеленоватым, подсвечивающим прозрачный ровный тон.
  - Эй, лапонька, - сказал я.
  Тортоподобная масса, упруго качнувшись несколько раз, с достоинством остановилась.
  Мне очень беззвучность ее не понравилась.
  А ведь оно должно быть внутри, подумал я.
  Всё колышущееся, мятущееся, без признаков должно быть внутри, скрыто всегда.
  Если отделить от нас оболочки, слой за слоем, останется нечто аморфное, но совсем не смутное, оно точно знает, чего хочет, и вынуждено притворяться под бременем признаков. Как далеко они нас уводят.
  Мы же на них смотрим всю жизнь.
  Масса появилась подальше. Она сдвинулась за скалу, и, украсившись, заиграв напоследок всеми мыслимыми цветами, исчезла.
  Ни одного ровного входа, все кривыми ромбами. Я задумчиво постоял.
  В подвалы тёмными струйками стекала вода. Все входы были одинаковы.
  - Ты ищешь нас?
  Возле прозрачно-красноватой фигуры стояли мои друзья.
  Откуда они здесь, подумал я и сказал:
  - Но кто-то все это сделал?
  - Ты, - сказал Ядро. - Ты сделал.
  - Да, - сказал Витамин. - Да ты не расстраивайся.
  - Мы не в обиде, - подтвердил и Лагуна.
  - Ты всегда жил в столице, - сказал Шедевр.
  - Разве мы не приехали сюда в детстве?
  - Существовала только столица.
  - Наверно, мы жили в трущобах. Мать непрактична.
  - Она особа романтичная, но ты был рационом столицы.
  Я вытаращился.
  - И окружение у тебя было самым блестящим. Генерал Абсурд, в молодости Ядро, президент Опыт, вечный претендент Юбилей, олигарх Тугодум, магнат Бум, академик Феномен, щеголь министр Кредо. По молодости Витамин. Прирожденный организатор. Все они были лучшими. Я был архитектором. Разумеется, самым известным. Мне пришлось все восстанавливать, разрушая. Столица всегда была здесь, на побережье. Мэром тогда был Лагуна. Не жизнь, а сплошное изобилие. Вещей становилось все больше, и ты среди них был беспредельно одинок. Ты отделился от всех, и мир распался. Ты появился на побережье, среди скал и ветров, на пустынном солнечном берегу. В этом месте возник изъян. Изъян! Это был твой дом. Настоящий дом. Твоя крепость. Насколько цивилизованный мир становился пуст и совершенен, настолько ярок и силен становился изъян. Ты воспроизвел внешние признаки сам, в соответствии с окружающей средой. И появились мы. Мы стали твоими бессознательными, ясными, ароматными гранями. Мы всегда были ярче тебя. Мы понимали, что нас подвело: мы сами, блеск твоего окружения. Объединить мог только ты. Тебе все был под силу, шоу работало безупречно. Надо было разрушить искусственный мир. Его надо было украсить. Сделать лучше. Изъян стал свободен. Он слился с миром. Модель заработала в полную силу. Твое первоначальное одиночество, искорежившее это место. Теперь оно никому не грозит. Добившись полного успеха в жизни посредством своего окружения, ты все знал и больше не ошибался в естественной среде, создавая искусственное окружающее, все расставляя снаружи так, как нужно было только рациону.
  - Хорошо бы рассказать об этом Парадоксу, - сказал я. Меня интересовали детали.
  - Да, неплохо бы, - согласился Шедевр. - Но Парадокса больше нет. Людей больше нет.
  - Вот как? - сказал я. - И вас?
  - Ты не переживай,- сказал Витамин.
  - Ладно... папаша.
  - Ах, папаша?
  - Ты не расстраивайся,- сказал Лагуна мне уже вслед.
  Шедевр и Бум срывались в хохот в кулаки.
  - Ты тоже был в модели! Но себя не узнал!
  Я себя узнал. Вы никогда не стремились к власти, чинам и славе.
  Так я вам и поверил.
  Шоу верить нельзя.
  Мим так понравилось у Досуга с Очаг, что она пока не хотела покидать эти места. Она совсем пришла в чувство. Я только радовался за нее.
  Свалки заросли, скоро от них не останется и следа. В плохо сохранившиеся, но сохранившиеся города мало кто заходил. Мне было неспокойно.
  Все вокруг жили размеренной жизнью - я ждал событий, их не было.
  Люди были умны и изо всех сил не желали повторения старых ошибок. Осталась маленькая прослойка вместо волн поколений, как плёнка, как цвет на воде, одно поколение.
  Откуда это неудержимое желание что-то множить, не лучше ли остановиться на одном.
  Оно не было пересажено на новую почву, у него был огромный опыт. Они сразу всполашивались и исправлялись, и это не выглядело отталкивающим.
  Что может быть отталкивающего в уме, здравом смысле, честности? Это было не очень естественно, но разумно.
  И ничего страшного не происходило. В болотах урчали лягушки, жители долгими лунными вечерами рассказывали друг другу истории, бережно относились к орудиям труда, которые больше нельзя заменить. Или можно?
  Пара штрихов, и оригиналы другие. Витамин - это Кредо. Абсурд - Ядро.
  Лагуна - Инстинкт, Шедевр - Парадокс.
  Наверно, небольшие мастерские сохранились, ремесла без особых ухищрений процветали, светового дня на все хватало.
  Самым странным было то, что ничего не происходило, и всех эта жизнь настолько устраивала, что другой они и не хотели совсем.
  Теперь все были вместе, скрепленные искусственными процессами.
  Одно поколение новеньких людей.
  Праздник спокойно объял, окутал слабосильную цивилизацию, и все оказались в нем.
  Всё природа может переварить на своём пиру разложения в жерновах рассветов и закатов - его она не сможет переварить никогда.
  Она не сможет его укутать заботой, он сам кого угодно укутает, несмотря на то, что выглядит независимо, одиноко, нелюдимо.
  Он неповторим, своеобразен, всегда готов заиграть всеми своими гранями, всеми красками.
  Меня не тронь.
  Темно было в моей комнате. За окном вспыхивали зарницы. В колбе помещалась молния с тихим громом.
  В колыбели спал младенец. Я долго вглядывался в его черты. Я протянул руку. Ребенок тоже вытянул руку.
  Наши пальцы соприкоснулись. Я с огромным облегчением перевел дыхание. Мим спала.
  Она вдруг тоже протянула руку.
  Меня окружала приятная сонная тишина дома.
  Я добрался до побережья. Ветер гнал волны, хотя небо было ясным, и было совсем тепло.
  На ножки огромного стеклянного стола с овальными гладкими краями набегала прозрачная вода, изогнутые, они были неравномерно погружены в песок, и легкие ракушки ударялись о них.
  За столом сидели, слегка развалясь, мои друзья, Шедевр, Лагуна, Витамин, Бум и другие.
  Солнце заливало все вокруг. Я не спешил всех приветствовать. Я рассматривал вилки, ложки, ножи, вазы, все предметы сервировки.
  Лагуна пытался отодвинуть для меня тяжелый стул, но он завяз в песке.
  - Садись, - прихлопнул по другому стулу Витамин. - Подай-ка мне вина, - сказал он Лагуне небрежно. - Не в службу, а в дружбу.
  Ещё миг, и как же я буду рад им.
  - А, вот и ты! - сказал Шедевр. Он приглашающе повел рукой. - Посмотри, какая вокруг первозданная природа.
  Стол был бесконечно длинный, многие места ещё пустовали, некоторые стулья были опрокинуты.
  Ядро, наклонившись, подкармливал жирафа. Абсурд виновато задвигался.
  - Ты благополучен, Абсурд?
  - Да. Теперь всё хорошо. У меня всё в порядке.
  - Жаль. Я мог бы помочь, - сказал я.
  Уют никак не могла справиться с тяжелым стулом. Витамин помог ей.
  Витамин благосклонно улыбался мне, несмотря на все потери, и это было неудивительно, у него была широкая натура.
  Стулья поднимались, на них усаживались гости.
  Я не спешил никого приветствовать, но пусть они не думают, что пауза будет длиться вечно.
  
  
  
  Глава 8. Ретро
  
  
  
   За запотевшим стеклом ночного бара проносились машины. Народу было немного. Оркестр играл ретро.
  Ядро участливо обсчитал официанта и удовлетворенно смаковал коктейль, растягивая миг удовольствия.
  Мы с Лагуной занимали места, а Витамин скалил зубы с симпатичной туристкой у стойки, с которой Азарт пытался смахнуть несуществующую крошку.
  - Вы мне кого-то напоминаете, - сказал Витамин девушке. Он безошибочно отыскивал свободных девиц. Мне всегда казалось, что любая девушка сидит не просто так, а непременно ждет кого-то, а если улыбнется вам в ответ, то или случайно, или из вежливости.
  Витамин же был иного мнения. Нельзя сказать, что он ошибался чаще меня. Нет, не так. В этом вопросе он вообще не ошибался. А если продолжить, то, когда Витамин приближался к девушке, ждущей кого-то, оказывалось, что она уже никого не ждет.
  Лагуна основательно водрузил локти на стол, покрытой короткой скатертью, то и дело сползающей, стараясь не обращать внимания, кто как ест.
  Мим, позвонив Кредо домой, вернулась. Волосы у нее были зачесаны на одну сторону, отчего ее лицо сделалось задумчивым. Она тоже положила локти на стол, близко друг к другу.
  Какой-то человек остановился у бара. Сквозь мутное стекло угадывался его неясный силуэт.
  Я заметил, что Мим, не отрываясь, смотрит в его сторону. Я быстро прошел между столиками, огибая их, и выглянул в темноту.
   Фигура в плаще и шляпе удалялась под моросящим дождем.
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"