Я очнулся в комнате. Маленькой комнатке, скорее даже в рабочем кабинете. Оторвать голову от стола, на котором я лежал я сразу не смог, но отметил, что плащ, пиджак, рубашка на мне отсутвовали. Куда они делись и почему понятно не было. В комнате застыл еще один человек. Не понятно, не очевидно, странно — и как только он помещался в эту маленькую, темную комнатку. Может я преувеличиваю, может это просто из-за моего состояния, но я четко видел как он, склонившись надо мной — плечами и головой врываясь в потолок. А с другой стороны, я отчетливо видел — он не хрупкого, даже скорее туберкулезного сложения и при росте в метр семьдесят два весит, быть может, килограмм пятьдесят (смело спорю, что так оно и есть, потому что у тебя очень большой резерв по массе).
Нет, так спорить не интересно. Все равно, что спорить о тонкостях устройства автомобиля, на котором за восемь лет исколесил полстраны с тем, кто всю жизнь ходил пешком или ездил только на общественном транспорте, никогда не сдавал на права, не имел собственной машины, не притрагивался к автожурналам и питал глубочайшее отвращение к запаху бензина. Нет, это даже менее интересно и абсолютно не азартно — там можешь ошибиться ты, а здесь нет.
Но он как-то умудрялся - значит умел и мог, заполнять собой всю комнату, насыщая все помещение чем-то сильным, резким и от этого совершенно не узнаваемым. Что это не знаю, может быть, особый аромат. И (если это был запах), то тогда он так силен, что только через секунды, за которые я пообвыкся, понял, что он (запах) не несет добра. Нельзя сказать, что это такое точно, но в нем было что-то очень похоже на страх, боль и рок, черный недобрый рок.
Я постарался встать, и мне даже удалось приподняться — я увидел длинный свежий и неряшливо зашитый шрам поперек груди.
Человек заметил, что я очнулся.
- Можешь звать меня Док, Игрок попросил меня об одолжении. Небольшом одолжении. Я вырвал у тебя сердце. Вот оно твое сердце. Держи. Ага! Купился. Купился. Ты подумал — я верну тебе сердце. Зачем я тогда достал его? Пусть полежит у меня, пока, - здесь оно будет в лучшей сохранности, или наоборот. Док помахал полеэтеленовым мешком с сердцем, что размеренно работало, сжимаясь и разжимаясь. Сердце, по идее, обязанное выпускать в мешок тонкие струйки крови продолжало биться, но крови не было.
- Смотри, куда я его положу, чтобы забрать его отсюда нужен медвежатник с автогеном. А зачем тебе жареное сердце? Док открыл сейф и положил сердце на верхнюю полку. На ней уже лежало три таких мешка. Смог увидеть и даже не удивиться, а только отметить про себя, что все они пока работают, даже и не находясь в физиологическом растворе.
- Игрок просил меня присмотреть за ним. Ты многим крупно проигрался, слишком многим — Игрок боится за свои деньги и за тебя — вдруг ты исчезнешь или внезапно умрешь. Док подбросил мешок на ладони - Куда ты теперь исчезнешь? Как умрешь? Так что, я рекомендую избавить совесть от бремени долгов.
Он стал перед столом и застыл - совсем ненадолго, секунды на полторы, взгляд его ушел далеко - на бесконечность. Он кивнул, не мне, себе. Наверное, задал вопрос, ответил и принял приличествующее случаю решение. Похоже вопросы обо мне и звучали они в расколотом на два непримиримых лагеря (адвокатов демона и адвокатов дока) мозгу так в просительно-вопящем ключе.
- Я сделал все? - Конечно! - А может что-нибудь еще нужно сделать? - Зачем? - Так... ну ладно... А в кабинете мне еще что-нибудь надо? - Нет. Уходи. - А может я тогда пойду? - Безусловно. - Ну.. я ... Ну, я тогда наверно пойду. - Иди уже,.. ладно... - и далее в таком ключе пока хронометраж диалога не стал приближаться к полутора секундам. А там адвокат демона сказал - Ты идешь или мне еще найти тебе работу? И настало время принимать решения.
И тогда, тело его застывшее на время, стало сковано бездействием - но раньше это был транс ушедшего из этого мира в мир принятия ответов, то теперь транс принявшего решение, осознавшего последовательность действий и решившегося на все, но более того узнавшего время начала, что отстоит на семь ударов сердца и теперь аккуратно считающего в уме.
Только вот адвокат демона тоже принял решение - что раз уж охота сделать все так хорошо (в смысле качественно), то почему бы не сделать так? И тело, не совершившее еще ни одного движения, но начавшее готовиться к шагу в сторону двери кабинета было развернуто против часовой стрелки - восток, север, запад, юг, снова восток, но уже не стоя на ногах — падая на стол. Нет не на стол, а на меня лежащего на столе. И в течение этого разворота тщедушное, туберкулезное тело дока разорвало — выгнуло окрашенные в пастельные тона стены и проломило низкий потолок - оно заполнило собой весь изрядно разросшийся кабинет. И тут даже было интересно, что именно правда - напрягая волю можно было сменить картинку действительности с гиганта, что ломал стены и внутри которого бились неясные тени, на обыденную картину кабинета с доком, что зашелся в туберкулезном кашле и упал на мою грудь, но в этой обыденности не все было нормально, не все хорошо, точнее хорошо не было - сквозь стены и потолок мерещились новые масштабы кабинета и титанические бледно-зеленовато-желтые тени, что создавали вокруг дока еще одну его фигуру, но уже не страдающую от физической немощи и исполненную власти. Что правда? А мозг внезапно переполнился уверенностью в знании единственно верного ответа пришедшего в него из страшного и бесконечно отдаленного и бурного прошлого, через память не пресекаемой чреду поколений и ответа (даже когда уже сейчас не ожидалось ничего хорошего) заставившего попытаться отстраниться от дока и даже позволившего втиснуться от ужаса в глубь столешницы и звучавшего приблизительно так (если можно облечь рваные образы и неясные ассоциации в железо слов) - Все - правда.
Но мыслей этих не было — они просто не успели появиться, потому что Док навалился всем весом своих пятидесяти килограмм на стол (вообще совсем немного, но сейчас... Более чем достаточно) и уперся обеими руками в мою грудь, левая его рука смела, не заметив обе мои руки боксера и тяжелоатлета, когда я попытался рефлекторно с омерзением отстраниться от него. Но даже это я не смог заметить — действие рук было машинально — я не узнал о нем, зато я увидел лицо Дока — оно парализовала меня на последующие девяносто семь секунд, когда он развернулся и стал уходить. Потому что некоторая двойственность, что еще оставалась (правда ранее едва заметная и основной намек на ее присутствие - многослойное выражение глаз Дока. Только в самом верхнем слою, четко виделось выражение, более глубокие слои не различались, но наличие этих слоев определенно было) окончательно исчезла — в его глазах сохранился только самый глубокий слой и теперь его можно было наконец-то осознать. Ненависть, но что ненависть в сравнении с такой тягой к разрушению. И только сейчас я понимаю, что за глазами, я не обращал внимания на его лицо. Сказать, что это было малоприятное зрелище нельзя - это предполагает некоторую кроху минимальной нейтральности в восприятии и все-таки какого-то приятия картины. Принять картину было нереально - и так тонкие черты лица дока заострились и стали хрупкими до ломкости, губы несколько бесформенные и плохо очерченные обернулись двумя тонкими линиями, разделяющими поочередно усы, зубы и бороду, нос со слабой горбинкой загнулся, так уважаемой гением Дали логарифмической спиралью, из которых по утверждению авторитета того же Гения состоит все на свете, но здесь он ошибался (или быть может, что определенно вернее - эта картина не принадлежала к этому свету) и логарифмическая спираль присутствовала только в контуре самого кончика носа, а все остальное состояло из переломленных прямых линий, глазницы запали и спрятались глубоко под брови и тень носа, да и сам цвет кожи внезапно стал безжизненно-пепельным.
- Ты слаб, напуган, расстроен. Я успокою тебя и все разъясню. Тебе понравиться. - Ни в голосе ни в выражении глаз у дока не было ни малейшей тени той доброты, что звучала в словах, строении его фразы, интонации (нежной, мягкой и сладкой до приторности), нет, в них был только адский садизм. Кем же мне нужно быть что бы мне понравилось то что можно готовить с таким выражением глаз? - Сейчас, тебе будет адски хорошо.
И его руки что лежали над раной разошлись, но они не скользнули по моей груди, нет - они остались на месте просто края раны разошлись и я увидел, как выглядит теперь моя грудная клетка изнутри. Зрелище малоприятное (теперь это слово подходит как ни как это моя грудная клетка): ребра, частично угадываемые через плевру, легкие - две штуки, вены и артерии - много, пищевод, желудок и всякие мелочи (наподобие лимфатических узлов), но сердце отсутствовало. На его месте расположилась четырех дюймовая от раздвоенного языка до кончика хвоста ящерица (по крайней мере, нечто похожее), она (ящерица) дремала, позволив внимательно изучать так выделяющийся на фоне черно-зеленой чешуи поблескивавшей от слизи раздувшийся, толстый изрядно набитый прозрачно-изжелта-белесый живот, сквозь который можно было пытаться рассмотреть остатки обеда и ужин ящерицы полностью.
- Его зовут Нэрдор, - сказал док, не смотря на ящерицу, при этих словах Нэрдор, да именно так звали ящерицу, более это была не она, а он открыл глаза и уставился на дока. - Это теперь твоя жизнь.
- Да здравствует великий Чу. Нэрдор - хороший.
- Заткнись и не мешай. Он демон. Но сейчас он занят тем, что гоняет твою кровь и вообще я сомневаюсь, что ты теперь будешь болеть.
- Нэрдор, только на минуту лег подремать. Нэрдор работал не покладая лапок, Нэрдор очень устал. Прости меня жалкого, Великий Чу. - Ящерица попыталась закрыть голову передними лапками и теперь тихонько ныла. - Я не виноват, тут много работы. Хочу домой, к маме.
- Нэрдор, с таким отношением к делу ты никогда не станешь настоящим демоном. И за такие слова ты заслуживаешь наказания.
- Не надо наказывать жалкого, слабого Нэрдора, великий Чу, я сделаю все так, как ты говоришь, великий Чу.
- Ты позор рода, жалкое отродье и только попытайся не справиться.
- Нет не надо. Нэрдор все сделает как надо! Зрелище бьющегося в истерике толстого и жирного живота было омерзительным.
- Хватит, а тебе человек я настоятельно рекомендую развлекаться и веселиться и не останавливаться ни на минуту. Даже во сне ты должен развлекаться. Если Нэрдор заскучает, то он начнет развлекаться сам, а ты не можешь даже представить, как развлекаются демоны ночи. Тебе развлечения покажутся омерзительными, но я думаю, со временем ты привыкнешь, другое дело, что это обычно слишком незаконно и очень опасно. Прощай, счастливо порезвиться.
И тут Великий Чу, покинул Дока и тот очень уверенно направился к выходу из комнаты, уже один без демона, что раньше был в нем. По-моему напрасно так уверенно. И я подмигнул Нэрдору - хочешь развлечений?
- Развлекаться, - чавкающе отозвалось у меня в ушах.
- Хочешь развлекаться, вперед.
Не знаю как доку, а мне понравилось, да и Нэрдору. Факт. Жаль, что это нельзя проделать с Доком второй раз. Жаль. И уж тем более в третий. Тут я выяснил — Нэрдор умеет считать лишь до трех, так что больше трех раз — нет смысла.
А док безусловно, мерзавец, подсунул мне бракованного демона, что месяцами способен смаковать посекундно воспоминания. Сидит там внутри и плавает в былом. Что, когда, как, кому. Лентяй и бездельник.
- Нэрдор, хватит мечтать. Пора действовать.
Ведь можем не успеть, человеческий век краток, а без меня Нэрдор не совершит и сотой части. Жалкий, бессмертный, бездельник.
Я еще сделаю из этой жалкой ящерицы настоящего демона, он перестанет быть позором своего рода и тогда я встречусь с Великим Чу и вот тогда мы поговорим на равных.