Гуфельд Зэев : другие произведения.

Охота На Ночных Тварей

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 7.82*6  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Перед вами тот самый рассказ, который упоминался в истории "Как я стал героем".
    "^^^^^^^^^" обозначает место, на котором меня ранили.
    Сам себе подгадал :)

    Прошу прощения у всех, кто купился на хоррор. Но вам будет легче понять эту вещь, если вы попытаетесь воспринимать её через хоррор. Хоррор духовный.


= МэркавА =

ОХОТА НА НОЧНЫХ ТВАРЕЙ

Ночное небо суетится снегом. Гончие волнуются. Лошади ржанием отпугивают промозглую лесную тишину. Та отступает, но угрожающе тянется к непрошенным гостям заиндевевшими тенями.
Ханс и Херберт тоже возбуждены. Нетерпеливо отряхивают твёрдые комья земли и, кажется, пританцовывают на месте, словно кони. Разве что не ржут.
--Где Йохан и Дитер?
--Должны быть на месте, хозяин,-- с бесцветной хрипотцой отвечает Ханс. А глаза горят, горят. --С ними Мюллеры. Скорей бы уж подняли зверя.
Вдали раздаётся обмороженый вскрик охотничего рожка.
Херберт ухмыляется. Потирает руки.
Неймётся.
Мне тоже неймётся.
Ночь проскальзывает сквозь лес по диагонали. И время кажется наклонным. Не удержаться. И не надо. Самое время для охоты на ночных тварей.

* * *
      Свет Б-жий озаряет меня...
Хюнтер поёжился. Хотелось бы думать, от холода. Он попрыгал, чтобы разогнать кровь, но вместе с кровью по жилам пробежала непонятная обречённость. Впрочем, что ж тут непонятного, если вспомнить, на кого охотишься. Снег уже перестал. Туча и та спешила убраться подальше. И только Луна, смелая от своей недоступности, свысока обозревала затаившиеся окрестности.
--Луна, ты их видишь?
Ответом был крепкий подзатыльник отца:
--Проверь амулеты, глупости оставь на потом! А то, если эти не схватят, то герцог о твоей спине позаботится! И я добавлю. Быстро! Быстро!... Сынок.
Хюнтер принялся левой рукой ощупывать собачьи ошейники, крепко сжимая в правой заострённый осиновый дрын. Не очень-то удобно, но он ни за что не растанется ни с осиной, ни с вязанкой чеснока, обмотаной вокруг шеи. У каждой собаки тоже была привязана к ошейнику чесночная головка, а ещё странный кожаный кисет, сработаный под присмотром Менахема - еврея герцога. Нехристь, каббалист... но через его зловещесть проступала какая-то добрая насмешка напополам с грустью. А всё равно не наш. Но дело своё знает: что он там писал на пергаментах, вложеных в собачьи амулеты, одному ...(ох, не сейчас) известно... а может, и Б-гу, раз помогает охоте на... этих, но собаки переставали чувствовать страх. Ещё бы и людям такие же амулеты! Отказался Менахем: для людей бесстрашие - смерть. И герцога убедил. Ну конечно, он же сам на охоту не поехал, суббота у него! Отец смеялся, что не в субботе дело: просто еврея от крестов да молитв христианских передёргивает словно ночную тварь. Как бы наши ребята не перепутали! Х-х-хи. А жаль. С ним всегда было спокойнее.
      ...Любовь Б-жия окружает меня...
--Опять зеваешь? -- грозно кричит отец. Но не угроза, а страх чувствуется в этом крике. Страх за непоседливого отпрыска. И злость на себя: зачем взял, зачем взял его, старый дурак! Предупреждал же христопродавец, до конца зимы не бери. Взял. Почему-то.
--Отец, что-то герцог не торопится. Может, решил отменить охоту?
--Не болтай глупости. За собаками присматривай, у Гретты амулет вот-вот отгрызут, отгони их!
Та-та-а-а-ти-и-у! Неожиданно разнеслось над лесом. Та-та-а-а-ти-и-у!
--Всё, сынок, пора. Крикни ребятам пусть ещё левее возьмут и давай ко мне, мы с тобой по самому краю оврага. Ну! Живо! Живо! Да не лезь ты через сугроб, ну что за олух!
      ...Присутствие Б-жие бдит надо мной...

* * *
--Ваша Светлость! -- басит главный ловчий, выныривая из-за кустов, --Загонщики приближаются к логову!
"Светлость" усмехается и как-то по-мужицки сплёвывает на снег:
--Да, Отто, я слышал сигнал. А лошадей успели отвести подальше? А то как бы в замок пешком не вернуться.
--Главное, вообще вернуться... -- ухмыляется ловчий, --Да, отвели, Ваша Светлость.
--И беги-беги на место, не рискуй зря.
--Разрешите остаться с вами, Ваша Светлость!
--Старый верный Отто... Не беспокойся за меня. Впрочем, оставайся, если хочешь.
--Спасибо, Ваша...
--А то ты так за меня волнуешься, что и сам можешь оказаться добычей.
Преданный Отто смеётся, но смех сменяется возгласом испуга и удивления, слуга принимается сматывать с шеи толстую чесночную косу:
--Господи, вы же забыли чеснок! Вот, возьмите... вот...
Герцог отмахивается:
--Оставь. Я не забыл, не верю я в эту гадость. Да и Менахем не верит. Главное - осиновый кол. Он подведёт - никакой чеснок не поможет, -- но видя обеспокоенность ловчего добавляет: --Мне поможет осиновый кол, серебряная пуля... и кое-что от Менахема.

* * *
--А почему они боятся собак? Ведь и те и другие порождение... нечистого?
--Береги дыхание, -- рычит отец.
--И собаки их тоже боятся, когда без амулетов...
Не сбавляя шагу, отец встревоженно поглядывает на сына:
--Ты почему спросил: чтобы страх заглушить или другого времени не нашёл?
Хюнтер пожимает плечами.
--Нельзя сейчас бояться, сынок. Нельзя. К логову подходим. Дома бояться будешь. А сейчас только по делу: охота, сынок. Сейчас - охота! Вон, учись у собак!
Собаки подняли суматошный гвалт. Нет, не суматошный: не было больше в этом гвалте истерики. Лай не метался в слепом отчаянии, натыкаясь на стволы, проваливаясь в сугробы, а прокатывался по лесу мощной волной радостной ненависти. Выскрёбывая ночных тварей из укрытия, безжалостно гоня их туда - на осиновые частоколы, за которыми замерли в ожидании смерти охотники - своей, если не повезёт.
А Хюнтера эта волна подхватила и потянула за собой! Вперёд! Вперёд! К логову! За отцом! За собаками! Сквозь тьму! Сквозь холод! Сквозь страх!... сквозь предчувствия...

* * *
--Началась потеха, хозяин, началась...
Ханс толкает Херберта в бок, и тот умолкает.
Ухмыляюсь. Мне и самому хочется заорать, да во весь голос:
--Началась потеха!!! Началась!!! -- ведь только со смертью приходит ощущение жизни.
А смерть будет. Много. Много смерти. Нелепыми позами украсит она снег, красной невиданой росписью. И соберутся ценители: с гаденьким любопытством, с очищающей болью. И пиком женской любви и прощения выжигающий душу вопль: "Как теперь жить?!!!".
А потом будет жизнь: мужики вернутся домой и довольные тем, что "спасибо, Г-споди, не сегодня!", щедро засеют лона сомлевших от нервного ожидания жён. А ночные твари примутся пополнять свои ряды, оттачивая искусство ночных кошмаров. И будут яркими краски, и звонкими звуки, и сладкой вода... И всё будет просто.
Но перед этим - схватка. Где тоже всё просто. Жизнь на Жизнь. Смерть на Смерть. Страх на Страх.
Началась. Началась потеха!

* * *
Хюнтер даже споткнулся и чудом удержался на ногах, едва поспевая за собаками, когда поляна перед ними, укрытая густым ровным слоем снега, вскипела, всклокочилась этим снегом: белые фонтанчики брызгнули, казалось, из сотни мест разом, и вместе с ними брызнули тёмные фигуры - они! Ночные твари! И бросились прочь.
Их бег завораживал: гигантскими прыжками, не оставляя следов, по вершинам сугробов, по нешелохнувшимся веткам. Хотелось бросить собак и гнаться за ними, за тварями, так же: полушагом-полуполётом, не касаясь земли, не тревожа деревьев, по самой кромке реальности!
А ещё хотелось, тоже: бросить собак, развернуться и мчаться домой, визжа от ужаса, и чтобы еловые ветки секли по лицу - жив, ещё жив! Мама-а-а-а!!!

* * *
За осиновым частоколом семеро. Только зрачки, судорожно мечущиеся по стальному блеску глазниц, выдают, что это не смерть, а жизнь обездвижила их каменным ожиданием опасной дичи. Трое страстно прижались щеками к двуствольным ружьям, хотя знают, что времени будет лишь на один выстрел. В лучшем случае. Остальные сроднились с осиновыми колами.
Наконец, кроме лая собак, раздались завывания тварей - словно падаешь в высоту.
На подходе.
Теперь ожили и ружья - принялись обнюхивать лес чёрными ноздрями. Вовремя.
--Огонь! -- вопит герцог.
Три выстрела грянули одновременно.
Мимо.
И ещё три вразнобой всплеском отчаяния.
Звёзды мигнули парой горячих теней, и два кола упали на снег рядом с оторванными головами, и праздничным фейерверком искрятся под полной луной два алых фонтана.
Хотя, нет, ещё одна тень: разбрызгивая кипящую кровь, мечется на снегу. Когтями, а затем и клыками принялась выковыривать-выгрызать серебряный шарик, невыносимою болью сжигающий правую голень. Во рту зашипело, тварь взвыла, выплёвывая пулю, упала ничком, пожирая снег, испаряющийся прямо на языке, загребла снег на рану в ноге, но тут подоспели мужики и колами, колами, колами...
--Молодцы, -- выдохнула тварь и затихла.
А вокруг...
--Возвращайтесь! -- герцог хватает запасное ружьё и принимается лихорадочно кружиться на месте, то туда, то сюда, словно пытается им отмахнуться от леса, от ночи, от чего-то в ночи, как от назойливых насекомых...
И вновь раздаётся вой - и падаешь в высоту.

* * *
Ещё не я, Г-споди! Ещё не я!
Как хорошо, Г-споди! Как хорошо!
Это не я - там - на снегу.
Это не я - мёртвый - там.
Не моё это тело, не моя эта кровь. Это не я вопил там от боли. Не я корчился в тоске, последними судорогами сердца отбиваясь от мысли: "Всё кончено. Всё кончено. Всё кончено. Не хочу!!! Рано! Рано!". Поздно. Но не верит душа, пытается свернуться калачиком в теле. Нет. Неуютно. Не так. Это чужой теперь дом. Чуждый. Как страшно. Как больно. Как холодно. Неуютно и холодно.
Не мне.
Ему.
Не мне.
Мне ещё жить.
Жить да жить.
Вечность. Год. День. Час. Минуту. Вечность.
У меня есть ещё шанс на бессмертие!
Живу. Люблю. Ненавижу. Тоска по погибшим. Надежда на месть. И злость прорывется рыком, и хриплым дыханием рвёт мои лёгкие радость.
И всё же... Мне страшно. Мне больно. Мне холодно. Неуютно и холодно.
Живу.

* * *
--Отто, -- шепчет охотник, пытаясь ружьём указать куда-то в темноту, но слишком трясутся руки.
--Да, герр Шульц, -- отзывается тот неестественно спокойным тоном.
--Возможно, мне просто чудится... со страху, -- жалкая потуга на шутку, --но мне кажется, их уже шестеро.
Ловчий хмыкает и подбадривает Шульца:
--Не беспокойтесь, вам не кажется.
Шульц улыбается вымученной улыбкой, и ловчий смущённо отворачивается. Герцог же, наоборот, совершенно бестактно разглядывает перепуганного охотника. Тот бледнеет. Настолько, что лицо его кажется отражением Луны.
--Господин герцог, -- мямлит Шульц, с преувеличенной тщательностью прицеливаясь в невидимую цель, --пожалуйста, больше не кричите под руку.^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^
--Да, -- коротко бросает герцог.
Неожиданно Шульц стреляет в сторону леса. Он с ужасом рассматривает собственное оружие и как-то удивлённо произносит:
--Я стрелял.
--Мы слышали, -- пожимает плечами герцог. И после небольшой паузы добавляет: --Вы бы сменили ружьё, а это перезарядит Отто.
--Вы п-полагаете? -- бормочет горе-охотник, отдаёт пустое ружьё ловчему и принимается стягивать второе, переброшенное за спину.
-- "Дрейзе", -- с одобрением произносит ловчий, рассматривая оружие.
--Я... к-как у Его Светлости... -- робко улыбается Шульц, безуспешно дёргая ремешок и нелепо извиваясь всем телом.
--Давайте помогу, -- предлогает герцог, но ружьё, постоянно за что-то цепляясь, никак не желает сползти бедному Шульцу на грудь. Герцог дёргает сильнее, никак. А вокруг частокола сгущается мрак, нет, не сгущается - сжимается, словно кулак.
--Какого чёрта вы его на себя напялили, -- герцог трясёт несчастного Шульца, отталкивает, вновь притягивет к себе и принимается ожесточённо разматывать с него чесночную вязанку.
Промелькнула тень.
Нет, показалось.
Не показалось: раздаются из-за деревьев истошные вопли невезучего охотника, и все растеряно смотрят на белые бугорки позвоночника - всё, что осталось - свисающего из руки оторопевшего герцога.
--Х-х-х-х... -- один из парней. Это не позвоночник, это проклятый чеснок! --Х-х-х-х...
Из-за деревьев появляется Шульц. Все сразу понимают, что это он. Все понимают, что он невредим. И все понимают, что всё очень плохо: лицо, светящееся своей бледностью, а в глазах только ночь. Он просто идёт мимо них, выходит на просеку и, повинуясь инстинкту, не более, уходит в направлении замка.
Герцог так же инстинктивно наматывает чеснок на себя.

* * *
--Соба-а-ак...! Соба-а-ак...! Удерживайте их, мерзавцы! Мерза-а-а...! Соба-а-ак...!
Хюнтер испуганно выискивает отца, а тот чуть не плачет:
--Это же не волки, это ночные твари... Они же умные... Умные!!! Мерза-а-а...! Соба-а-ак...! Удерживайте!... Они же разделяют нас... Господи!!! Господи-и-и-и-и....
Хюнтер не понимает, что происходит: только что загонщики шли почти в линию, направляя вожаков, которых держались специально обученные собачьи стаи, как вдруг он остался один. Где-то за деревьями надрывается криком отец, и Толстый Фриц оказался далеко-далеко слева (если это ругань его), остальные вообще не ясно, где... а справа... Господи Иисусе! Справа никого нет!
--Собираемся! -- орёт отец непонятно откуда. Что случилось с рожком? --Собираемся!
Хюнтер пытается идти на голос, но вожак невменяем в азарте и тянет его... боже!... к Хмельному оврагу. Удержать идиота! Удержать эту тварь! Тв-в-в-а-а-а...
-- Сыно-о-о-к! Сыно-о-о-к!... Сыно-о-о-к!!!...
--Па-...! -- крик обрывает Гретта: она и так всю дорогу старалась держаться позади хозяина, а тут, скуля, неожиданно бросилась ему под ноги.
Хюнтер кувыркается, пытается встать, снова спотыкается о Гретту, снова кувыркается, утыкается носом в собственный снегоступ (а что со вторым?), снова встаёт, снова кто-то из псов, падает в сугроб, обезумев, барахтается в снегу и... проваливается сквозь снег... нет, сквозь землю...

* * *
Герцог рассматривает ночного противника, в последних судорогах издыхающего на осиновом частоколе. Ещё двое, только что забитые кольями, лежали невдалеке.
Но и охотников потрепало изрядно. Отто чуть не лишился глаза. Один из крестьян, отложив кол, потирает ушибленный бок, а второй неодобрительно рассматривает пять параллельных прорех на тулупе, напротив сердца. Его Светлость прихрамывает.
--Плохи наши дела, Отто, -- бормочет герцог, подходя к главному ловчему.
--Да, собак нам уже не дождаться, -- соглашается тот.
--Что, думаешь, с остальными? На втором, похоже, мертвы?
--Похоже. Я их предупреждал, не высовывайтесь!
--Эх-х-х-хорошие были парни! Горячие. Жаль старого барона, если оба сына... Горячие...
--Слишком горячие. На первом номере тоже не отзываются. А вот на четвёртом, кажется, ушли вместе с собаками.
--На четвёртом и пятом, -- влез в разговор один из крестьян, тот, что с ушибленным боком.
--Сволочи, -- сплюнул на снег другой, --Ох, извините, Ваша Светлость!
--Думай, о ком говоришь! -- для порядка прикрикнул герцог, но согласился: --Сволочи, -- и тоже сплюнул на снег, -- не забрали нас.
--Нет, -- главный ловчий отмахивается, -- что-то случилось у загонщиков: собаки совсем одурели. А этим повезло,-- размышляет он, перезаряжая ружья, --собаки неслись через их номера. Удержать не смогли, вот и бросились вместе со стаей.
--А нам что делать? -- спрашивает тот, что с ушибленным боком.
Тишина.
Все молчат, и вокруг тишина. Даже лай обезумевших от погони псов казался чем-то нездешним, не воспринимался разумом. Далёкое ржание лошадей, редкие всхлипы охотничьих рожков - не здесь... не здесь... никогда... Среди всех ночных звуков лишь завывания тварей имели значение.
Тишина.

* * *
Как шуршит лунный свет, спадая с заснеженных елей...
Фиолетовые тени деревьев, страстно прижавшись к сугробам, дрожат в вожделении... Зачатие трав и цветов... Прорастут, поднимутся по весне... Возмужают за лето... Брызгая августовским звездопадом, с юношеским нетерпением будут тыкаться в небесное лоно, прикрытое кучеряшками облаков... И небо отяжелеет к зиме, разродится снегом... Белою негой лягут снега под страстные тени деревьев...
Как шуршит лунный свет, спадая с заснеженных елей...
Вечно... вечно...
Круговорот любви в природе...
Вечно...
Жить, Г-споди! Жить!!!

* * *
С мертвеца медленно стягивают саван. Мертвецу становится холодно. Ему в лицо с любопытством сияет заспанный лик Сатаны. Издалека мерцают огоньки костров. Разумеется, адских. Полнолунный Сатана отдаляется и застывает над лесом белым залапанным нимбом. А со звёзд осыпаются грешники - мечущимся пеплом, мятущимся. Ад переворачивается, оборачивается Небом - холодным, бездонным и равнодушным. Как Ад.
--А где же Б-г?...
--В нас..., -- тёплый голос Менахема (не в голове, а в груди)... Разгорается что-то в груди, словно Менахем и вправду ткнул в Б-га пальцем, и тот, раскрывая инкогнито, дышит горячим дыханием на ожившее сердце Хюнтера.
      Свет Б-жий озаряет меня.
      Любовь Б-жия окружает меня.
      Присутствие Б-жие бдит надо мной...

* * *
Под заснеженными елями по широкой тропе сквозь лес, сквозь страх, сквозь отчаянье медленно крадётся странный мохнатый крест.
Четверо живых среди затаившейся смерти. Первым герцог, водя перед собой ружьём, словно разгоняя опасность. Спиной к нему, угрожая лесу двустволкой, пятится главный ловчий. Двое крепких крестьянских парней движутся по бокам, нервно тыкая в ночь осиновыми колами. И кажется, в узком пространстве между ними устало бредёт надежда, морщась от резкого запаха пота.
Минуют частокол второго номера... На снег лучше не смотреть. Но как завораживает!...
Дальше, дальше... к первому частоколу, где, может быть, кто-то остался. Мохнатый крест упрямо движется дальше, чем-то схожий с израненным пауком.
Снег скрипит под ногами. Ударами сердца этого паука. Скрип - толчёк крови. Скрип - кипяток пробегает по венам. Скрип-скрип-скрип - бъётся сердце на грани разрыва. Скрип... заглушая Иерихонские трубы... скрип...

* * *
Хюнтер даже не пробовал вскарабкаться обратно по обнажившемуся склону Хмельного оврага. Он только прыгал на месте, хлопал руками себя по щекам и молился. Молился тому кузнец-богу, который подбрасывал уголь в топку его раскалившегося сердца, раздувая огонь мехами Хюнтеровых лёгких... И кровь, которая, казалось, навсегда превратилась в сосульки, наконец-то растаяла, закипела, ошпарила пальцы на руках и ногах, лизнула горячей болью уши, щёки и нос и забулькала в животе живительным варевом!
      ... Присутствие Б-жие бдит надо мной.
      Сила Б-жия струится сквозь меня.
      Где бы я ни был - Б-г со мной.
      Амэн.
Как следует разогревшись, юноша наклонился и поднял собачий кисет, который приметил, ещё вставая. Рядом с ним обнаружился осиновый кол, припорошеный снегом. Значит, не потерял. Спасибо, Г-споди!
Завязки кисета хорошо пожёваны, неудивительно, что он всё-таки оборвался. Странно, что оборвался только сейчас: всю дорогу Гретта отчаянно трусила, и Хюнтер считал, что её талисман отгрызли ещё в той сваре, до начала охоты. Псине он не помог, но вдруг да поможет Хюнтеру не пасть духом, не потерять голову, выбираясь из этого страшного леса? То и дело дуя на пальцы, Хюнтер принялся развязывать кисет. Ему почему-то казалось, что без кожаного мешочка действие пергамента с магическими письменами будет сильнее. А может, проявятся и ещё какие-нибудь эффекты, которые помогут ему - одинокому, замёрзшему, перепуганному - живым вернуться домой?
...Хюнтер оторопело смотрел в тёмные глубины кисета, казавшиеся бездонными, хотя он только что чуть ли не выскреб его изнутри... Во всяком случае, эти глубины безвозвратно поглотили пергамент. Теперь ясно, почему Гретта нервничала. Неясно только, что произошло с амулетом.
--Мерзкий еврей! Мерзкий еврей! Сжечь его! Нехристь! -- прорвало Хюнтера: --Тварь! Тварь кабалисткая! На кол осиновый! Сжеч-ч-ч-чь!
И умолк. Как бы не накликать кого...

* * *
На первом номере приветственно махали руками!
...Кто?
Четвёрка охотников сбивается с шага. Даже хладнокровный Отто, прикрывающий тыл "креста-паука", принялся поглядывать через плечо.
...Кто?!!!
...Кажется... Нет, кажется, люди... Прячутся за частоколом, сжимают в руках ружья и колья. Даже костёр развели! Манят-манят к себе его алые отблески, обещают спасение, передышку натянутым нервам! Обещают!...

* * *
Хюнтер огляделся.
Здесь оставаться не стоит. Надо идти. И лучше всего вперёд, туда, где склоны оврага не такие крутые. А там уже близко - застава, надежда... Да и собаки, судя по лаю, тоже в той стороне.
Он отбросил бесполезный кожаный мешочек; повозившись, окропил снег горячей струёй; вновь повозился, заправляя одежду; поднял осиновый дрын; и вздохнув по потерянным снегоступам, решительно двинулся в путь.

* * *
Они ускорили шаг, не сговариваясь, все четверо, ещё быстрее, быстрее - туда - к частоколу. К своим. Свои высыпали наружу. Приветствуя спасшихся, радостно что-то кричат, и крик перерастает в вой!... Нечеловеческий... Долгожданный...
И что-то случилось со временем. Оно перестало быть беспрерывным, словно кто-то разрезал его на картинки и заново склеил, и только каждую третью...
Вот кто-то, руки распятием, в прыжке из-за спин встречающих.
Вот кто-то из этих встречающих орёт благим матом, стараясь удержать половинки расколотого черепа.
Вот тварь на снегу. Распласталась. Дымок из плеча. Видимо, кто-то выстрелил, но кто - вырезано из времени.
Пятеро орудуют кольями, и двое крестьян герцога перепрыгивают через сугроб, спеша на подмогу.
А вот ещё две твари упали откуда-то сверху, перерезав отставшему Отто дорогу.
Отто стреляет.
Промахивается.
Отто бросается прочь.
Герцог, метнувшийся было к частоколу, устремился за ловчим, стреляя перед собой.
Твари исчезли с пути.
Ружьё герцога вертится, зацепившись за ветку.
Время снова становится цельным. Побежало. Помчалось. Рвануло напролом! Не разбирая дороги! Ринулось через ночь в надежде добежать до утра!!!

* * *
Овраг изнутри казался глубокой бесконечной могилой.
Не верилось, что где-то там, за её краями может быть жизнь. Тем более, там-то жизни и не было. Судя по выстрелам и крикам охотников, по лаю собак, по завыванию тварей, там вовсю веселилась смерть. Здесь - в могиле, в овраге - сейчас безопасней всего.
Но слезящаяся на морозе тоска беспрерывно осматривала отвесные склоны: нет ли пути наверх?
А Хюнтер то ли бежал, то ли прорывался сквозь сугробы Хмельного оврага. Он бы и сам не сказал, на что это было похоже: монотонные отупляющие движения под ритм повторяющейся молитвы. Уже не для Б-га, а для себя. Б-г, который внутри, сделал своё дело - тело Хюнтера работало прекрасно отлаженным механизмом - и снова спрятался в складках дрожащей души.
      ...Где бы я ни был - Б-г со мной.
      ...Где бы я ни был - Б-г со мной.
      ...Где бы я ни был - Б-г со мной.
      ...Где бы я ни был...
      Амэн...

* * *
Так страшно, что весело.
Так страшно, что хочется петь.
Так страшно, что ничего уже не пугает.
По самому краешку мысли.
По самому краешку смысла.
А надежда в отчаяньи пожирает свой хвост. И вертится, вертится колесом без надежды умереть до конца. А что ей, надежде! Мне бы, мне бы остаться!
Бежать, чтобы остаться! Бежать, чтобы - бежать: каждый шаг - жизнь. Щекочут пятки её секунды! Каждый шаг - последний. А я всё бегу - так вот же оно, бессмертие, - череда последних шагов!
Это не жизнь: у жизни есть будущее, а у меня только бег. Это не смерть: у смерти есть прошлое, а у меня лишь хохочущая тоска. Я вне мира. Это мир забавным щенком ищет место во мне, вертится между желудком и сердцем, ворчит и повизгивает, но не может устроиться и лохматит мне нервы сердитою лапой.
Я смеюсь над его идиотской вознёй! Вот оно, время дать пинка-утопить-почесать его за ухом. Чувствую себя всемогущим, но ничего не могу. Я как бог, которого никто не спрашивает.
Неправда. Я спрашиваю. Я молю сам себя. Я откликаюсь на эти мольбы. Я взламываю рёбра (отдаётся болью в боку), ломаю-ломаю клетку души и расправляю лёгкие крыльями! Два гордых крыла - мои лёгкие - мощным взмахом своим поднимают меня над землёй. Не касаюсь снегов, не касаюсь ветвей, не касаюсь реальности!
Я лечу полной грудью.
И пусть не кончается! Пусть!
По самому краешку смысла.
По самому краешку мысли.
Меня ничего уже не пугает! Не пугает настолько, что становится страшно.
Мне хочется петь! И чтобы отчаянье с радостью в ноте одной! Мне так хочется петь, что становится страшно.
Но мне весело, Г-споди, до чего же мне весело!...
До ужаса...

* * *
--Ну что ж, Ваша Светлость, вы были правы: чеснок - ерунда..., -- хрипотца главного ловчего - зловещая вкрадчивость...
Герцог недоумённо оборачивается. Ловчий роняет чесночную косу на снег, ухмыляется и с какой-то интимной ласковостью поднимает ружьё...
--В чём дело, Отто?
--Последняя пуля. Прямо в сердце. Вы извините, мой герцог, что без всяких там фокусов, стар я. Устал.
Спокойное лицо герцога. Чуть приподнята правая бровь. Но в глазах напряжение и решительность. А руки то нервно снимают, то натягивают перчатки.
--Ах, вот оно, что... -- герцог смотрит ловчему за спину: на тропе, по которой они бежали, глубоко отпечатаные следы. Следы одного.
--Конечно... --Отто стреляет.
Гром в ушах - это ухнуло сердце: осечка!
Герцог прыгает в сторону ловчего, но спотыкается о низкорастущую ветку. Пока встаёт, тот успевает, отбросив ружьё, выхватить из-под растёгнутого полушубка нож. В руке у герцога появлется небольшой осиновый кол, размером с кинжал.
--Не ожидал? -- теперь ухмыляется герцог.
--Всегда любил ваши сюрпризы, -- ловчий хохочет... и метнулся вперёд в длинном выпаде.
То ли хрип, то ли рык, то ли сердце последним ударом, а Луна заслоняется тучей: зачем это ей? Но сверкнула, не вытерпев, краешком уха:
--Стар я. Устал... -- возносится к этому уху... не долетает и неприкаянно кружится между дереьвев.
Герцог вздыхает, опускается на колени и целует ловчего в лоб:
--Отто, Отто... Не думал я, что... -- и вставая сплёвывает на снег: --Не то!
Сматывает-срывает с себя чеснок, выбрасывает куда-то в сугроб и уходит по тропе в сторону замка, отрешённо глядя себе под ноги.
Две тёмные фигуры безшумно выходят из леса и пристраиваются за герцогом, не оставляя следов на снегу.

* * *
Скользко.
Холодно.
Хочется плакать.
Но лаяли псы. Кажется, вечность назад. Где-то здесь пробегали они, озверев от желания крови.
Сколько любви в этом лае! Сколько в этом безумии смысла! Дом. Отец. Мама. Братья, сестрёнка. И горячая корочка хлеба. Обещание лета. Она, молодое и сладкое тело. Дети. Осеннние ливни. Старший загонщик, почёт. Зимы. Вёсны. Внуки, трубка и сказки. Свежий мякиш. Душа к небесам... в ра-а-ай...
Рай сияет в слезах. Заставляет забыть обо всём, манит, манит по узкой тропе, в пятый раз обдираемой Хюнтером, упрямо, бездумно карабкающимся наверх. Нет, не так уж бездумно: осиновый кол то в руке, то подмышкой, то прижат грудью Хюнтера к мёрзлым камням...
...соскальзывать в мёртвое чрево оврага... нет-нет-нет, упираться носками сапог, ободраными коленями, и хвататься за... сне-е -е -ег... не пускает овраг... не пускает... всё равно... всё равно поднимусь...

* * *
--Кто это там?
Хюнтер чуть не спрыгнул с тропы, но удержался и резво ткнул осиной на голос.
--Идиот! Чуть в глаз не попал! Это кто там? Эй! Руку давай!
Хюнтер снова тычет осиной, но теперь с надеждой на помощь.
--Чёрт с тобой! Погоди... Всё, тяну...
Наконец-то...
--Толстый Фриц! -- бросается Хюнтер к спасителю.
Тот ласково похлопывет парнишку по плечу и принимается обтирать свои рукавицы снегом.
Поляна полна народу. Может, и не так уж полна, человек десять-пятнадцать, не более, но после Хмельного оврага - ощущение толчеи в рыночный день. Но толчеи надёжной, успокаивающей. Хюнтер огляделся, выискивая своих. Вроде, кого-то он мельком видел накануне или когда-то ещё. А вот и совсем незнакомцы. Уставшие, но весёлые. Возбуждённые. Все говорят об охоте. А как же. А что с отцом? Ой, братья Мюллеры! Он радостно двинулся к близнецам, вспоминая, как они опекали его на собачьем дворе, пока не пропали на прошлогодней охоте...
...Н-н-н-не-е-е-е-ет...
Улыбка примёрзла к лицу, в паху потеплело. Хюнтер боком-боком отступает к оврагу, но на пути стоит Толстый Фриц, радостно скалясь свежими клыками.
Как-то незаметно, как бывает только во сне, "рыночная" толпа обернулась живым (ХА! ХА! ХА!) коридором, по которому Фриц подталкивал Хюнтера толстым брюхом, в то же время с опаской поглядывая на осиновый кол.
На том конце коридора стояли трое, разговаривая о чём-то своём. При виде одного из них Хюнтера повело, ноги подкосились, и небо снова затеяло меняться местами с Адом. Кто-то встряхнул Хюнтера - небо вернулось на место. Впрочем, теперь всё равно.
      Свет Б-жий озаряет меня.
      Любовь Б-жия...
--Хозяин, а вот и наш гость.
--Вижу, Ханс, -- оценивающе смотрит на Хюнтера тот, самый страшный. Он в чём-то сомневается, пожимает плечами и решившись бросает второму: --Херберт, круг, -- и по-мужицки сплёвывает на снег.
      Где бы я ни был - Б-г со мной.
      Амэн.
--Ваша Светлость?
--Да, -- криво усмехается герцог, наблюдая, как остальные твари выстраиваются вокруг поляны. --Раздевайся.
--Совсем? -- от удивления Херберт почти что забыл о страхе.
--Нужен ты мне "совсем"! -- герцог нетерпеливо указывает на паренька, и кто-то принимается стаскивать с того рукавицы, чеснок, полушубок и толстый свитер. Сам хозяин тоже снял верхнюю одежду, замерцав привидением в шёлковой белой сорочке.
Хюнтер вырывается, выхватывает из чьих-то рук чесночную вязанку и принимается хлестать вокруг, отгоняя подскочивших гогочущих тварей.
      Б-же всевышний,
      Создатель всего живого!
      Сотвори кольцо из ангелов твоих вокруг меня,
      Распростри защищающую руку твою над моей головой!
Задевает герцога по щеке, тот перехватывает чесночную плеть, вырывет её, лениво принюхивается, поморщившись отбрасывает за спину, почёсывает щёку мизинцем и как-то интимно с удивлением сообщает:
--Почему-то не действует... Серебро, осина, собаки... И кое-что от Менахема...
Услышав про осину Хюнтер завертелся волчком, отыскал свой осиновый кол, который так мешал карабкаться по склону оврага (и не надо было!), но вот пригодился, и срывающимся голосом завопил:
      Сохрани, сопровождай и озаряй меня!
      Обереги меня и близких моих от тёмных сил!
      Не дай им взять над нами верх!!!
и закашлялся...
      Да свершится не моя, но твоя воля.
      Ты один знаешь, что лучше для нас.
спокойно закончил герцог.
      Амэн...
разнеслось по поляне.
--Всему своё время, --говорит герцог Хюнтеру, поблескивая на него то ли радостью, то ли уважением из прищуренных глаз. Добавляет о чём-то: --Может быть, то..., -- И резко орёт остальным: --Круг, я сказал!
--Да, хозяин, -- отзываются твари, вновь окружая поляну.
Хюнтер дрожит, и непонятно, что холоднее: прижавшийся к спине мороз, или страх, скулящий в груди.
...или желание смерти...

* * *
Двое топчутся на снегу.
Ночная тварь и маленький человек.
То наскакивают друг на друга, то разбегаются, то медленно кружат, выжидая момента, а может быть вдохновения.
Двое топчутся на снегу.
Отмахнуться осиной. По ногам! Всё, назад! Подскользнулся. Но устоял. Шаг назад. Влево. Влево. По кругу. По кругу. И вперёд, колом-колом в холёную грудь!
Увернуться. Так близко. Молодец, разошёлся. Отскочить! Ну, щенок, ты получишь своё. Вот оно! Сквозь секунды. До горла. Недостать. Ах, щ-щ-щенок, разошёлся! Сейчас!
Вниз. Назад. Страшно? Мне? Всё потом! Колом. Колом. Охота. Охота!
Над деревьями. Ангелом смерти. ХОРОШО-О-О!!! И обрушиться роком. И по мясу выписывать красным "Восторг".
Как болит. И как жарко. И весело. Кровь! Я - мужчина.
Что лыбишься, дурень? Получай!
Колом!
Ах-х-х. Жжёт царапина грудь. Ненавижу осину! Ну, щенок, получай, получай. Жжёт царапина, жжёт. ХОРОШО-О-О!!!
Это жизнь? Это - жизнь. Настоящая жизнь. Без забот. Без печали. Просто жить, чтобы жить. Чтобы выжить. Не думать о хлебе насущном. О погоде. Законах. О боли. Не надо бояться. Чего там бояться? Без тоски. И без лишних желаний. Эта жизнь, как молитва - без прикрас и от сердца. Это лучшее то, что есть в жизни: это - жизнь.
Это смерть? Это - смерть. Настоящая смерть. Без крестов. Без гробов. Без молитв. Просто смерть. Не какая-то там - в неподвижности тела, в тёмной яме и в детских испугах. Просто смерть. Вот она. Хочешь - можешь потрогать. Хочешь, можешь прогнать. Хочешь, можешь принять. А можешь принять, даже если не хочешь. С любопытством. Как данность. Хочешь, можешь вернуть, если сам станешь смертью. Вот и всё. И чего тут бояться? Всё так просто. Так просто, как смерть.
Это радость? Конечно. В движении. В каждой секунде. Видеть сущность. Быть сущностью. Просто видеть и быть. Просто радость: в желании жизни и смерти. И не так важно, чьей... если радость.
Колом. Колом. Щ-щ-щенок. В грудь. Когтями в бедро. Брызгать кровью, как смехом. ХОРОШО-О-О!!! Ангел смерти. Подножка. Удар. Отскочить. Снова? Ладно. За ним, полной грудью, над лесом. Колом. В глаз. Пять полос на плече. ХОРОШО-О-О!!! Обжигает осина ладони.
ХОРОШО-О-О!!!
Двое в красном снегу.

* * *
Из кустов напролом продирается страх. Он уже на поляне. Останавливается, принюхивается и в страхе бросается прочь. Его заносит и он несколько раз кувыркается в мешанине из снега, визга и лая.
Твари в панике разбегаются.
Кроме герцога. Тот хохочет, глядя на Хюнтера, которому снова не по себе. Хочется бежать. Лишь бы не слышать... не видеть... не герцога, нет... Хюнтер в недоумении оглядывается на удирающую Гретту.
Герцог зачем-то роется в поясном кошеле, вытаскивает маленький пергаментный свиток и ухмыляясь машет им Хюнтеру. Как-то сразу полегчало... Так вот где он, Греттин амулет!
Внезапная вспышка в груди. Взмах руки. И герцог безмолвно пятится, выдирая из тела осиновый кол. Падает на спину. Твари застыли.
--От Менахема, -- шепчет герцог и что-то протягивает Хюнтеру.
Хюнтер подходит. Ещё один пергамент. Побольше. Аккуратно свёрнутый в трубочку. Хюнтер дует на пальцы и разворачивет кожаный свиток.

Тора: глава Бэрэшит /Вначале/, раздел алеф/1/, предложения каф-вав/26/ и частично каф-зайн/27/

...Эти буквы пугают. Сильнее, чем твари. Сильнее, чем Гретта. Но не смертью, а силой своей. Эта сила заставляет читать непонятные Хюнтеру буквы:

вэ-йомэр Элохим, наасэ адам бэ-цальмэну ки-дмутэну; вэ-йирду би-дгат hа-йам у-вэ-оф hа-шамаим у-вэ-бэhэма у-вэ-холь hа-арэц, у-вэ-холь hа-рэмэс, hа-ромэс аль hа-арэц. ва-йивра Элохим эт hа-адам бэ-цальмо, бэ-цэлэм Элохим бара ото

Эта сила заставляет Хюнтера понимать:

и сказал Б-г, сделаем человека по своему образу и подобию; и спуститься ему власть над рыбами в море и над птицами в небе, и над скотом и над всей землёй, и над всеми гадами ползущими по земле. и создал Б-г человека по своему образу, по образу Б-жьему создал его

Эта сила заставляет решать.
      Отец, прости меня, когда я ошибаюсь.
      Благослови губы мои и глаза, чтобы я мог говорить и видеть.
      Преумножь силу мою и волю.
      Дай мне возможность и впредь быть твоим светом во тьме,
      И защити меня от зла.
      Амэн.
Но прячется Б-г. Нет защиты. Лишь возможность. И твари. И Хюнтер.
Сам решай.
Страх и радость борются в Хюнтере. Страх и радость.
И радость...
И страх...
И тянется к радости сердце! Тянется к радости!
Так всё просто.
И радость бурлит. Так всё просто. И сжигает. И сердце в клочки! Ну и что?! Так всё просто. Вырывается радость наружу: дихим хохотом, жаждою смерти. Где осиновый кол? Вот. И герцога снова! И снова! И снова! Улыбается герцог. И снова! Смешать плоть и снег. Так всё просто. И снова! И снова! И снова! Ах, как жжётся осина! Улетает во тьму. А за нею еврейский пергамент, как тёмный снежок. Улыбается герцог. Улыбаюсь в ответ.
ХОРОШО-О-О!!!
...С веток сыплется снег... С веток сыплется снег, приникая к устам умирающего... С веток сыплется снег, приникая к устам умирающего, трепеща, словно девичьи пальцы... С веток сыплется снег, приникая к устам умирающего, словно девичьи пальцы, трепеща от дыхания:
--Молодец... -- и снежная девичья ладонь застывает в холодном равнодушии.
Окружают безшумные тени. Плотным кругом. Сжимают кольцо.
Ханс и Херберт радостно скалятся:
--Что прикажешь, хозяин?
Хюнтер оглядывается. Небесный фиолет потерял своё ночное благородство, стал скучно-грязным. Утро движется сквозь лес по диагонали. И время кажется наклонным. Не удержаться.
--Всё. Расходимся. У старой мельницы, что на Хмельном овраге, сделайте новое логово. Я домой. Где там собачий амулет?

* * *
Вымотанные охотники скорбной толпой возвращаются в замок. Конные, пешие - никто не спешит: несмотря на усталость все пытаются оттянуть время страшных вестей. Вон они, вести, в санях, позади всех. Следом за всеми. Не уйдёшь.
Хюнтер придерживает раненного отца. Хюнтер поглядывает на солнце, словно видит его впервые, и уже надоело. Хюнтер смотрит вокруг обречённо, словно забыл что-то важное. А в походке странная лёгкость. Пока непривычная, потому неуклюжая. И если к нему присмотреться, то покажется, он не отсюда. Не такой. Не в толпе. Но никто не будет присматриваться. И даже отец, засыпая на каждом шаге, не только не смотрит, но и не слышит, что там бормочет его отпрыск:
--Жаль, Менахема придётся скормить крестьянам. Догадается, слишком умный.
25/01/2004 07:10
(Огромная благодарность Ларисе Унру (Larissa Unruh) за консультации, в частности за подбор и перевод немецких молитв)
(В рассказе использован отрывок из Торы: глава "Бэрэшит" ("Вначале"), раздел алеф(1), предложения каф-вав(26) и частично каф-зайн(27))
Оценка: 7.82*6  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"