Аннотация: Продай коня,продай коня. Диктант, вынесенный из поля брани. Популярной была игра в "козла". Иди, Пьётр, в автоклуб, там халтуры навалом. В городском саду играет...
Глава пятая
Первые увлечения
Возвращение
Возвратились мы из эвакуации еще до окончания войны. Родной город встретил не очень приветливо. Повсюду развалины, от многих домов остались только обгорелые стены. Никто их даже не собирался восстанавливать. Почему родители так торопились туда вернуться, мне трудно судить. Знаю только, что в первый день приезда нас здорово обокрали. Родители так спешили увидеть свою квартиру, что сразу по приезду, потеряв всякую бдительность, бросили вещи у дальних родственников. А когда вернулись, не оказалось ни денег, спрятанных среди вещей, ни самих вещей, представлявших хоть какую-то ценность.
Вскоре стало ясно, что Маша, участвовавшая в организации "заначки" перед отъездом, сразу по возвращении в город вскрыла её и совсем не скрывала, что она все прожила.
- А что вы хотите? Люди с голоду умирали, а я должна была сторожить ваши вещи?
И действительно, что с неё возьмешь? Только и всего, что называли её после этого воровкой, что она вполне заслуживала.
Моих родителей часто обкрадывали - то государство, то отдельные, как теперь говорят, "физические лица". Но они никогда не делали из этого трагедии, продолжали трудиться c ещё большим усердием и таким образом восстанавливали утраченное.
С квартирой, можно сказать, нам повезло. Вместе с родителями, с чемоданами в руках, мы вошли во двор, которого не видели несколько лет. Сначала осмотрелись. Ощутили некое чувство, которое возникает после долгого отсутствия, и как-то несмело подошли к крыльцу своей квартиры. Надо сказать, что "наша" она была условно, потому что мои родители её снимали у домовладельцев - пережитков "капиталистического прошлого". Но поскольку мы в ней жили уже много лет, сделали капитальный ремонт, то и по всем действующим в то время законам её должны были возвратить прежним жильцам, то есть нам.
Полюбовались на аккуратный палисадник, которого раньше не было, и почему-то несмело позвонили. Дверь открыла светловолосая девочка моего возраста. Спросили родителей. Она сказала, что они на работе. Представились, как могли, сказали, что подождем родителей. Все тихо и мирно. Вскоре пришли её родители, пригласили нас в дом. Началась беседа. Опять все тихо. Никаких конфликтов. А потом появилась на столе закуска и сопутствующие ей напитки. И я со стороны наблюдал беседу двух фронтовиков, прошедших тяжелую войну и невзгоды.
Оказалось, фамилия этой семьи - Илюшины, живут они здесь уже несколько месяцев, глава семьи - начальник гаража в каких-то государственных органах. Выделили они нам самую большую комнату, и мы жили с ними дружно до тех пор, пока они не получили квартиру.
Может быть, столь незначительный факт и не стоило бы упоминать, особенно на фоне "всемирно-исторических" событий того времени, но он в определенной мере характеризует моих родителей и их взаимоотношения с людьми.
Школа, куда я начал ходить, была переполнена, поэтому учились в две, а порой в три смены. Как на заводах. На занятиях вечером часто отпускали домой раньше из-за отсутствия электричества. Днепрогэс - главный источник электроэнергии и гордость города - был разрушен. Дома отсутствие электричества восполнялось свечами. Были перебои и с водой. В банях висело предупреждающее объявление о возможном отключении воды, поэтому рекомендовалось наполнять свободную шайку, которую не всегда можно было найти.
Водопроводная колонка была в конце улицы, и она плохо обеспечивала запросы квартала. Иногда, чтобы набрать ведро воды, приходилось стоять в длинной очереди.
Основным транспортным средством был трамвай. Но ходили трамваи очень нерегулярно, а когда подходили к остановке, то были настолько переполнены, что не только сесть, встать было негде, только висеть. А это значило, что люди гроздьями висели по бокам трамвая, держась за окна. При этом ноги кое-как упирались в подножки и прочие выступы. Я очень любил ездить таким образом. Не жарко и весело.
Кое-кто ездил между трамвайными вагонами, стоя на буфере, ухватившись руками за открытое окно. Но это было довольно опасно и такая езда пользовалась успехом только у самых отчаянных и очень торопящихся на работу. Даже как-то не верится, но находились смельчаки, умудрявшиеся вскочить туда на ходу. Кончалось это порой трагически. Так погиб, например, сын одной нашей учительницы.
Следует отметить, что очень хорошо работала в то время радиотрансляционная сеть. Надежно. Большую часть суток радиоточку не выключали. Слушали сообщения с фронта. Это было единственным средством связи. Сейчас, даже трудно представить себе отсутствие телефона, телевизора, об интернете даже не говорю.
Зато использовал я радиоточку не только по прямому назначению. Слабое напряжение, подававшееся в квартиры, пульсировало в такт с приходящим сигналом. Если к такому источнику сигналов подключить маломощную автомобильную лампочку, она начинала мелькать, и радости от такого освещения не получишь. Но очень хотелось читать, а читал я много. Со свечой долго не почитаешь. Вот тогда-то я и начал свои первые эксперименты с электричеством. Тот, в первый день войны, естественно не в счет. Хотя они и закончились с пользой для меня и с не очень большой пользой - для местной трансляционной сети. Даже стыдно - но спишем на возраст.
Этот и некоторые другие эксперименты с электричеством были, конечно, детской шалостью. Но был и более серьезный случай, который запомнился. Но расскажу о нем немного позже. Не только техника увлекала меня в то время. Были увлечения кроликами, голубями. Но продолжалось это не долго. Кролики, не больше года, несмотря на то, что развелось их у меня около тридцати штук. Но это увлечение окончилось неудачно. Они прорыли подземный ход и сбежали, очевидно, к более удачливому хозяину. А голуби были, но не мои. Их держал по-настоящему мой друг Толя. И голуби были у него отличные. Очень редкой породы. Белые, с маленькими клювиками. Такими маленькими, что им трудно было кормить своих птенчиков естественным образом. Поэтому для выращивания их птенцов использовали голубей других пород, попроще. К тому же летали они хорошо, и выпускали их в полет обычно утром. А приземлялись они в конце дня. Они обычно не летали туда-сюда, а как-то очень плавно, как бы зависая на одном месте, поднимались ввысь. Сколько удивительных переживаний было связано с этими голубями. Особенно тогда, когда на наших глазах, этого голубя "висящего" на большой высоте сбивал ястреб. Иногда это действие производилось в два или три приема. А голубь не мог противостоять этому, даже резко спуститься вниз. Видно в тот момент он был в состоянии оцепенения. Как лягушка перед удавом.
Помню, когда мне было лет 11, к моему другу Виктору из соседнего двора, часто приезжали лошади, запряженные в добротную тачанку. Это потому что Витин папа был большим начальником над всеми совхозами области. А во время революции он был любимым "хлопчиком" у самого Семёна Михайловича Буденного. Видимо, все буденновцы любили хороших лошадей. Вот эта двойная любовь и привела Витиного папу на этот руководящий пост, а красивых лошадок - на соседский двор.
Так вот, в один прекрасный день прибегает ко мне Витя, хватает за руку и тянет что было сил.
- Идем скорей, можно покататься!
И приводит к себе во двор. А во дворе стоит привязанная тачанка с парой красивых, черной масти, лошадей. Я, кажется, уже говорил, что хорошие лошади мне всегда нравились, это у меня наверно от дедушки Сонькина, а вот ездить верхом как-то не приходилось. А тут такой случай! Витин отец, оказывается, куда-то уехал, а председатель совхоза, чтобы не терять время, пошел по своим личным делам, привязав лошадей к дереву. Не поедешь ведь по городу в тачанке. Да и украсть могут. Короче, представился случай просто маловероятный.
- Ты когда-нибудь ездил верхом? - спросил Витя, а сам уже начал снимать сбрую.
- Угу, - довольно неуверенно соврал я.
- Ну, тогда и поедешь на этом жеребце. Ты ведь прыгаешь хорошо, а он очень норовистый. Валяй!
С этим напутствием он подсадил меня на этого красавца, дал в руки вожжи и слегка шлепнул моего жеребца плеткой... Что тут началось! Трудно описать, но я попробую. Следует отметить, что кроме уздечки, слегка накинутой на голову, у лошади ничего не было - ни седла, ни стремян, ни удил. О гидравлических тормозах я даже не мечтал тогда и не знал, что это такое. Так вот, мой пегас сначала взвился на дыбы, он, видимо, не привык к такому обращению, затем рванул со двора на улицу и во всю прыть помчался вперед.
Сначала я пытался держаться за уздечку, но это не помогло. Потом попытался как-то затормозить своего скакуна, натягивая удила, но и это никак не повлияло на все ускоряющийся бег. При этом я все время ощущал, что почему-то сползаю с его хребта. В конце этого испытания, я оказался в самом нижнем из возможных положений, под холкой, крепко сжимая руками шею коня. Очевидно, скакать с таким грузом на шее ему было тоже не очень приятно. Поэтому он вдруг резко остановился, и это дало мне возможность соскочить на ноги. Удачному приземлению способствовало также неожиданное появление двух цыган, которые, схватив уздечку, начали тараторить: "Продай коня, продай коня, дадим хорошие деньги..." А тут и Витя подъехал.
Конечно, это было не падение, но зато с довольно хорошего коня. Я думаю, немногие сверстники позавидовали бы моему первому знакомству со столь экстравагантным видом спорта.
Снова школа
Учебу в Запорожье я начал с четвертого класса. С самого начала стало ясно, насколько я не соответствую требованиям новой школы. Особенно по украинскому языку. Помню первый диктант и демонстрацию учительницей моего произведения всему классу. Казалось, мою работу вынесли из поля сражения после ожесточенного боя, настолько она кровоточила, изрешеченная ранами, отмеченных красными чернилами ошибок. Сколько их было, трудно сказать, но представить можно, если учесть, что в каждом слове я умудрился сделать их несколько.
Но кроме украинского языка, была еще и украинская литература, а здесь были свои стихотворения... А потом пошли сочинения все на том же языке.
Меня часто удивляли заявления некоторых украинских националистов, которые считали, что москали подавляли их язык и культуру. Я даже подсчитал однажды, что на один урок русского языка и литературы приходилось три украинских - и это в русской школе! Я был совсем не против украинского языка как такового, но очень не хотелось его учить, тем более ходить к репетитору и наверстывать упущенное.
К тому времени у меня появились новые увлечения. Нет, ещё не девочки. Попав как-то во дворец пионеров, я был приятно удивлен, что здесь работают разные секции, и кое-кто своими руками мог смастерить интересную вещь. За короткий промежуток я успел посетить несколько секций - от живописи до радио. Из некоторых меня попросили по причине отсутствия способностей, из других - ушел сам.
Не задержался я и в радиокружке. Сначала руководитель предложил исправить старую радиоточку, у которой диффузор был в таком истрепанном состоянии, что рассыпался при первом прикосновении, и его все-таки выбросили на помойку. Потом я сделал пару примитивных приемников - и все. Заниматься ерундой мне не хотелось, а для серьезной работы не хватало знаний. Приходи, говорит, в девятом или десятом классе. Видимо, для этого я был слишком мал.
Иногда и свои ошибки ничему не учат. Так, например, когда сыну исполнилось лет шесть, я пытался привить ему интерес к радиотехнике. Для этого купил отличный конструктор, в котором отдельные радиоэлементы были выполнены в виде кубиков. При этом прилагались схемы различных устройств, включая приемник, передатчик, реле и прочее. К сожалению, этот конструктор он воспринял просто как игру в кубики, думая, что вся задача заключена в скорости сборки.
Вбегаю однажды в класс, а ходить нормально в то время я не мог, и вижу, что посреди класса стоит стул, а на нем Кузя что-то делает с лампочкой и патроном. Следует уточнить, что Кузя был не только самым высоким в нашем классе, но и самым изобретательным на всякие проделки, которые всем очень нравились. Но вот уже что-то сделано с лампочкой, ставится на место стул, парты и, конечно, в этот момент появляется учитель физики. Начинается перекличка, а в классе - абсолютная тишина. Только она, сама по себе, наводила на подозрения, а тут к тому же начинает гаснуть лампочка. И почему-то именно в тот момент, когда он дошел до моей фамилии, стоящей пятой в списке.
Прошло несколько томительных секунд, и лампочка вдруг сама по себе загорелась. Но стоило нашему физику опять дойти до моей фамилии, как лампочка опять гасла. Потом опять загорелась и - опять погасла. Фокус повторялся снова и снова, чаще и чаще, с уменьшающимся периодом до тех пор, пока не перешел в частое мелькание, раздражающее всех присутствующих. Пришлось эту лампочку выключить, дать ей остыть, а затем вновь включить. Но все повторилось с той же закономерностью! Что думал учитель физики в тот момент, трудно сказать. Может быть, он мысленно обошел всю сеть - от лампочки до генератора переменного тока - и пожалел, что наш ток переменный, даже слишком переменный. Впрочем, школьный учитель не обладал большими педагогическими способностями, поэтому и поступил не оригинально:
- Гуглин, к директору!
А там, как обычно, взбучка и нотация.
- А кто еще, кроме тебя, мог придумать такое? Не знаешь? Тогда приведи своих родителей (как будто они более компетентны в педагогике). А сейчас иди в класс.
Этих нескольких минут хватило для извлечения из лампового патрона кусочка бумаги, смоченной слюной. А учитель не воспользовался возможностью одновременной демонстрации основных законов электротехники.
Описанный эффект нельзя признать научным достижением, поскольку в дальнейшем он не подтверждался экспериментально. Может быть, бумага была обработана каким-то особым образом? Или слюна у Кузи чем-то отличалась? Не знаю.
Спорт
Но только тот действительно спортсмен -
Кто разорвал печальной жизни плен:
Он знает мир, где дышит радость, пенясь...
И детского крокета молотки,
И северные наши городки,
И дар богов - великолепный теннис!
О. Мандельштам
Спортом я начал заниматься сравнительно поздно, примерно в восьмом классе. Тогда существовала теория, что детский организм должен окрепнуть. В школе, правда, была физкультура. Но это так - махание ручками и ножками. Мне даже казалось, что школьному начальству очень нравится, когда перед уроками собирается вся школа и по команде физрука раз-два-три-четыре кланяется и приседает. Обычно директор стоял рядом с ним и, направив на меня указательный палец, говорил:
- Опять Гуглин делает не так, как все.
Директора звали Яков Лукич, и серьезных конфликтов у меня с ним не было. Может быть, потому что он преподавал у нас математику и был довольно строг. Иногда он посещал урок английского языка. Видимо, у него были какие-то мысли в голове.
Физруки у нас часто менялись - только успевай привыкать. Были они все абсолютно разные, объединяло их только одно - они не знали, что с нами делать. Помню, один из них принес пару боксерских перчаток. Весь урок "колошматили" друг друга. Смеху было много, а пользы никакой. Я даже ни разу не надел эти перчатки. Не люблю этот вид спорта!
Зато очень популярной была игра в "козла". Заключалась она в следующем: класс разбивался на две группы, примерно по пятнадцать человек. По жребию, одна из команд выстраивала "козла". Это значит, что первый номер этой команды крепко хватался руками за какой-нибудь выступ, например, шведскую стенку, при этом он опускал голову и плечи. Второй цеплялся за первого - и так далее. Получалась довольно длинная конструкция из пятнадцати человек.
Вторая команда - "седоков" - должна была поочередно, один за другим, запрыгивать на спины первых. Когда последний участник второй команды запрыгнет на этого "козла" начинался счет до 20 секунд и "раскачка". Если первая команда "козлов" выдерживала на себе вторую команду и не разваливалась от тяжести седоков, считалось, что она выигрывала, и команды менялись местами.
Такая немудреная игра, при отсутствии всяких спортивных снарядов, требовала очень тщательной подготовки и осмысления стратегии. Одно дело - если команды, скажем, были бы пять на пять игроков. Это было бы очень просто, но неинтересно. Другое дело, когда много игроков. Здесь требовалось большое умение, в первую очередь, от первых седоков. Им нужно было запрыгнуть как можно дальше, что при большой длине "козла" сделать было нелегко. Следующим уже было проще, так как у них был короче путь, и они запрыгивали уже на своих, образуя таким образом как бы второй этаж седоков или общий третий этаж. Наконец, самые последние должны были любой ценой запрыгнуть на четвертый этаж и при этом не свалиться с этой многоэтажной пирамиды. Мне, как самому прыгучему в классе, приходилось быть в команде седоков либо первым, либо последним.
На практике, распределиться вдоль всего козла оказывалось очень непросто, и несколько человек были перегружены сверх нормы. Поэтому однажды Яков Лукич, увидев такую самодеятельность, строго-настрого запретил такие игры, отчего стало очень скучно всем, кому физическая нагрузка была жизненно необходима. Такая нагрузка нужна была мне - и в первую очередь потому, что в конце каждого урока я начинал изнывать от скуки и поднимать коленями парту. Поднимешь раз сто, сто пятьдесят, затратишь свою лишнюю, дурную энергию - и сразу становилось легче.
Здесь, если следовать хронологии, следовало бы включить рассказ из первый главы - "Лагерь". Желающим не возбраняется.
Примерно в то же время к нам приехал тренер детской спортивной школы для отбора наиболее способных в секцию легкой атлетики. Но я не оправдал надежд Якова Лукича. А дело было так.
В спортзале Евгений Алексеевич (так звали тренера) собрал человек тридцать и провел приличную разминку. Затем поставил две вертикальные стойки и протянул веревку на высоте примерно один метр сорок сантиметров и устроил соревнования по прыжкам в высоту. Такая высота была для меня неинтересной, и я пытался все время пропускать этот тип упражнений.
Повышалась планка (веревка) чрезвычайно медленно, а тренер требовал неукоснительного выполнения каждого задания всеми без исключения. Кончилось тем, что я начал экспериментировать какой-то невероятный стиль прыжка задом наперед. Евгений Алексеевич сначала сделал мне замечание, а потом подозвал к себе и сказал примерно следующее:
- Мальчик, в спорте дисциплина важней способностей. Поэтому в мою секцию я тебя не беру. Можешь быть свободным.
Вот так закончилось моё желание сделать как лучше, а получилось как у Черномырдина. Впрочем, до Черномырдина, нашего отечественного Цицерона и материально состоявшегося олигарха, было ещё очень, очень далеко.
Но расстались мы с Евгением Алексеевичем ненадолго. Как-то после соревнований он подошел ко мне со словами:
- Гуглин, а тебе не стыдно так прыгать, планка на сто семьдесят, а ты прыгаешь как на два с чем-то, как будто из колхоза приехал?
Затем добавил:
- Чемпион города должен прыгать не только результативно, но и красиво.
Потом без всяких предисловий:
- Приходи завтра на тренировку. Тебя включили в сборную.
Боюсь, не все в молодые годы увлекались легкой атлетикой и, в частности, прыжками в высоту, поэтому здесь следует сделать некоторые пояснения.
В спорте, где важен результат, спортсмен должен затратить на его достижение минимум энергии. Это аксиома, которая не требует доказательств. Если спортсмен, например, бегун на короткую дистанцию, после окончания забега ещё продолжает легко бежать дальше, приветствуя зрителей, друзей, родственников, знакомых, любовницу, младшую дочку начальника и прочих помахиванием ручкой, то можно со 100%-й уверенностью сказать, что он не до конца использовал свой потенциал. После соответствующих тренировок, когда этот спортсмен в конце дистанции полностью выложится и валится с ног до такой степени, что его может сдуть слабый ветерок, его результат, естественно, будет значительно лучше.
В прыжках в высоту этот принцип оптимизации затраченной энергии выражается несколько иначе, и я бы сказал, многовариантно. Здесь главный критерий в переносе центра тяжести своего тела через планку. Поэтому техника любого прыжка и все тренировки направлены на то, чтобы спортсмен в момент перелета через планку смог сконцентрироваться и обогнуть её так, чтобы между ними был минимальный просвет.
Более того, по мере развития техники прыжка спортсмен может научиться переносить части своего тела как бы поочередно, при этом центр тяжести тела спортсмена оказывается ниже уровня планки. Этот основополагающий принцип впоследствии был развит до абсурда. А именно: до применения акробатического кульбита, когда спортсмен с высоты в два с половиной метра приземляется головой вниз, а болельщики и зрители хватаются за сердце и применяют валидол. Но это произошло значительно позже, когда я сам наблюдал подобные трюки, но уже лежа на диване.
Я не думаю, что приведенных мною сведений достаточно, чтобы читатель тут же схватил кроссовки и отправился устанавливать рекорды по прыжкам в высоту. Поэтому добавлю ещё некоторые сведения на тот случай, если всё же кое-кто не захочет внять моим предупреждениям, при этом поясню, в чем сущность многовариантности данного вида спорта.
Обычно такие виды легкой атлетики, как прыжки в высоту или прыжки с шестом проводятся для небольшой группы спортсменов, 20-30 человек. Среди них примерно половина - заведомо слабые спортсмены. Их невысокая квалификация объясняется разными причинами, - от самых демократичных: "Я хочу участвовать и всё!" - и до весьма волюнтаристских: "Ты должен участвовать, так как команде некого выставлять!"
Вторая группа - это спортсмены среднего уровня, их обычно около четверти всех участников. И, наконец, сильные спортсмены, претендующие на три призовых места, - их немного, 5-6 человек. Примерно так, или несколько иначе, выглядит расклад на соревнованиях любого уровня. Поскольку тон задают слабые, соревнования начинаются с минимальной высоты и длятся по времени до двух-трех часов. Вот тут-то у спортсмена и должна возобладать выдержка, чтобы не начать раньше времени и ни в коем случае не слишком поздно, когда, как говорят, спортсмен уже перегорел. Для достижения лучшего результата спортсмен старается сделать небольшое число прыжков, обычно 3-4. Но если он по какой-либо причине не выполнит зачет, команда получит нуль, и все труды по его подготовке окажутся напрасными. Вот почему тренер, стараясь как-то подстраховаться, все время подгоняет спортсмена начать выполнять программу раньше - налицо конфликт. Вот почему Евгений Алексеевич в нашу первую встречу однозначно выразил свое отношение к неуправляемому спортсмену.
Думаю, он был прав. Во всяком случае, в дальнейшем у нас с ним серьезных разногласий не возникало.
Теперь пару слов о состоянии спорта в те далекие времена. Главная особенность спорта того времени заключалась в том, что он был бесплатный. Хорошо это или плохо? Однозначного ответа здесь нет и быть не может. Тем, кто каким-либо образом попал в спортивную команду и получил, например, как я, возможность заниматься с тренером на лучшем стадионе, получать бесплатно необходимый спортинвентарь и форму, - естественно, повезло. Для других это было недостижимой мечтой.
Спортивная форма тоже была разного качества. Если ты входил в сборную области, тебе полагался шерстяной, как тогда говорили, мастерский костюм и прочие атрибуты. Всем остальным ничего не полагалось, и они внешне отличались тем, что были одеты абсолютно по-разному. Даже стартовыми колодками пользовались только "избранные". Остальным давали лопатку, и они сами перед стартом выкапывали себе ямки по своему усмотрению. Здесь не нужно удивляться. О тартановом покрытии тогда не знали, а беговые дорожки были гаревые.
Мое увлечение спортом не встретило понимания дома. В этом отношении мои родители были чрезвычайно консервативны. Им не нравились мои поездки в другие города на соревнования или матчевые встречи, а таких поездок в течение учебного года было немало. Обычно отец говорил:
- Мне хочется, чтобы мой сын работал головой, а не ногами.
Приходилось скрывать свои достижения, а о том, что становился чемпионом области или Украины, они узнавали от знакомых совершено случайно. Столь же трудно было утаить факты установления рекордов города, области, которые, как назло, очень живописно освещались в местных средствах массовой информации.
Если бы мой отец узнал, что меня приглашают в институт физкультуры и гарантируют прием практически без экзаменов, его, наверное, хватил бы удар.
Далее приведу лишь некоторые разрозненные мысли.
Ни для кого не секрет, что спорт вырабатывает не только настойчивый характер и силу воли, но также определенные амбиции и самоуверенность. Эти качества по-разному проявляются у каждого бывшего спортсмена. Обычно спорт любят за его зрелищность, азарт, непредсказуемость. Не зря ведь выдающиеся спортсмены зарабатывают в десятки, а то и в сотни раз больше, чем президент США. Это понятно с точки зрения рыночной экономики. Они приносят организаторам спорта большую прибыль. То же можно сказать и о звездах кино и других видов шоу бизнеса...
Кажется, я затронул очень скользкую тему, чреватую тем, что здесь можно скатиться в болото марксистской идеологии, но постараюсь удержаться и закончу свою мысль.
Так вот, я не против того, что такие выдающиеся личности купаются в роскоши, покупают корабли и целые острова. Плохо только то, что высокая стоимость спортивных мероприятий, в конечном итоге, перекладывается на рядовых зрителей, болельщиков, истинных любителей спорта.
Совсем недавно в центре Москвы отвратительный дебош устроили футбольные фанаты: били витрины, переворачивали и поджигали автомобили, не обошлось и без жертв. Причина проста: не проигрыш наших ребят японской команде - ведь проигрывали наши футболисты довольно часто. Если бы они выиграли - произошло бы то же самое. Видимо, в России забыли о самом важном назначении спорта. Наверное, не стоит называть вещи своими именами, для этого есть специалисты и исследователи. Но я уверен, что среди этой беснующейся толпы не было ребят, которые регулярно посещают спортивные секции, выкладывают весь избыток своей энергии на достижение высоких результатов.
В Советском Союзе спорт служил в основном целям рекламы, а физкультура растила защитников Родины. Тот факт, что после перестройки многие спортсмены ушли в криминал, мне лично говорит о том, что "не всё благополучно в нашем королевстве".
Литературный опыт
Мой первый литературный опыт относится не к школе. Разве можно было научиться чему-либо на уроках литературы? Особенно если нужно было описывать образы большевиков или других твердокаменных героев. Моё стремление уйти от повседневности обычно заканчивалось себе во вред. Так, например, случилось, когда я раскрыл "Образ купца Калашникова" в стихах за время, отведенное для обычного сочинения. Я мог себе это позволить только потому, что оценки меня почему-то не волновали. К тому же спорт... Но он был не единственным моим увлечением.
Кажется, это было в восьмом классе, когда мне вдруг захотелось поступить в автомотоклуб - затрудняюсь теперь сказать почему. О своей машине я тогда не мог и мечтать. В городе были разные такие клубы, в основном готовившие шоферов-любителей и бравшие за это большие деньги. Но был один клуб, в котором можно было пройти всю автомобильную премудрость бесплатно, однако, меня туда не брали по молодости и потому что там готовили профессионалов третьего класса. А поскольку мне очень хотелось, а отступать от задуманного я не любил, то пришлось прибегнуть к нестандартному приему.
Когда мне уже возвращали документы, я подошел к руководителю курсов и без лишней скромности признался, что мне очень хочется поступить к ним, поскольку собираюсь в дальнейшем поступать в автодорожный институт. У меня действительно была такая мыслишка. Он посмотрел на меня довольно скучными глазами и ответил что-то вроде: нам это не в профиль. Потом, как будто бы что-то вспомнив, спросил:
- А рисовать умеешь?
Я отрицательно махнул головой.
- А с литературой как? - не унимался любознательный автомобилист.
- У меня лучше с физкультурой и физикой, - ответил я, не давая отрицательного ответа на вопрос.
- Весьма странное сочетание, весьма!
И прямо в лоб:
- А стенгазету сделать сможешь?
Лучше бы он спросил меня, умею ли я играть на тромбоне. Там, по крайней мере, у меня была бы определенность. Но стенгазету? Да ещё какую? Но вдруг я вспомнил нашу, весьма красочную, и чрезвычайно протестную в пионерском лагере на берегу Азовского моря.
- Да, конечно, смогу, - сказал я с уверенностью, как будто только этим и занимался "всю свою долгую жизнь".
Поскольку занятия на курсах проводились по вечерам, они не только не отвлекали от учебы, но и вносили некоторое разнообразие. А вот контингент курсантов был несколько однообразным. Это были сплошь заводские рабочие - очень целеустремленные и взрослые люди. Ко мне они относились как к чему-то случайному и несерьезному в их среде, - но длилось такое отношение недолго. Однажды преподавательница по двигателям - очень молодая и симпатичная женщина, которую звали Елена Максимовна (мы называли её не иначе, как Елена Прекрасная), долго не могла добиться усвоения изложенного материала и, как крик души, в сердцах произнесла:
- Ну, хоть кто-нибудь понял то, что я рассказала уже дважды?
На что я ответил, что всё понял.
- И можешь повторить для всех?
А почему нет, - подумал я. - Ведь это даже легче, чем сделать стенгазету, о которой, кстати, все забыли.
Я вышел к доске и абсолютно спокойно, как и положено, изложил все, что знал по данному вопросу, иллюстрируя необходимыми графиками. Это маленькое открытие я потом использовал часто в преподавательской деятельности. Но тогда я еще не знал, что графическое представление для многих более доходчиво, чем аналитическое.
С тех пор меня уже не считали подростком, но зато теперь мне часто приходилось выполнять роль своеобразного индикатора и принимать активное участие в образовательном процессе.
Однако о стенгазете не забыли: тот самый руководитель курсов из любознательного вдруг превратился в требовательного:
- Где, - спрашивает, - стенгазета? До праздника Великого Октября осталось меньше недели. Вы думаете, это шуточки? Политическое мероприятие!
И так далее и тому подобное...
Что делать? Пришлось обратиться за помощью к сокурсникам. Но все мои просьбы как-то соучаствовать в этом ни к чему не привели. Оказалось, что никто ничего не умеет, а главное, не хочет делать. Тогда я, улучив момент, когда Елену Прекрасную никто не теребил по пустякам, отвел её в сторону и изложил свой план. Ей он понравился, и после первого часа занятий она прервала урок, объявив, что Гуглин хочет сделать небольшое сообщение. Мне пришлось произнести "пламенную речь" в защиту местного органа печати, а в конце добавил от себя:
- Я думаю, Елена Максимовна правильно решила, и мы не уйдем из класса, пока каждый из нас не напишет заметку или не сделает рисунок в эту "будь она неладная" газету.
Мне даже показалось, что и последний мой экспромт пришелся ей по душе. Как бы то ни было, дело было сделано - мои сокурсники взялись за ручки и карандаши. Но радость моя была преждевременной - я это понял, как только увидел готовые заметки и рисунки. Практически все они состояли из признаний в любви к нашей замечательной преподавательнице. Я и до этого подозревал, что высокая посещаемость и отличная дисциплина на курсе определялись отнюдь не любовью к автоделу, и что все поголовно влюблены в Елену. Нет, не все - все, кроме меня, для меня она была слишком стара, поскольку ей было аж двадцать четыре или даже двадцать пять лет. Особенно удивило меня, что даже такие глубокие старики, которым было уже не меньше 33-35, под большим секретом, особо завуалировано выражали свои застарелые чувства.
- Ну, как дела? - спросила она, когда последний Ромео сдал в чужие руки свое самое тайное откровение.
- Ничего, - ответил я. - Что-нибудь придумаем. Дело нехитрое.
С помощью рисунков мне удалось выбрать "художника" - стоило сказать, что он очень хорошо рисует, и его рисунок понравился Елене, как он воодушевился, а заметки все я написал сам, как смог.
Рассказ этот, конечно, не о литературе, а, скорее, о жизненных ситуациях. Будь он о первом литературном опыте, следовало бы здесь поставить точку или, наоборот, как-то развернуть тему. Но стремление к завершенности заставляет меня продолжить начатое повествование.
Курс подготовки водителей-профессионалов, как известно, состоит из трех разделов: теории, правил дорожного движения и практики. Так вот, если два первых были легкой прогулкой, то практическое вождение оказалось делом не простым. Я хорошо представляю себе улыбку современного автолюбителя. Вот, подумает он, нашел сложность.
Но не надо спешить. Иногда простые, на первый взгляд, вещи оказываются довольно сложными в определенных ситуациях. Весь автоклуб проходил практику на одном-единственном автомобиле довоенного образца. Это был потрепанный в боях ветеран, грузовик ЗИС-5. Его биография могла бы стать основой для удивительного романа, но об этом можно было только догадываться. Так вот, для прохождения практики на этом ветеране необходимо было обязательно взять на борт, то есть в кузов, не меньше десяти человек, усадить всех на скамейки и возить по городу.
Инструктор по вождению, дядя Петя, в жизни, может быть, бывал и веселым человеком, но на работе был довольно строг и молчалив. Когда-то он был уважаемым человеком, работал на автокомбинате шофером первого класса, и тогда все звали его Петром Никифоровичем - и никак не иначе. Неплохо зарабатывал, если учитывать левые ходки. Но вот однажды, можно сказать, закадычный друг всё испортил.
- Иди, - говорит, - Пьётр в автоклуб, там халтуры навалом.
Так и стал он дядей Петей. А что здесь возьмешь? Разве что бутылку, и то дают только после курса. Правда, дома можно пообедать, вздремнуть. Долго думал дядя Петя, как её, эту халтуру, раздобыть, и, наконец, придумал. Нужно их всех "поморозить"!
Жил дядя Петя далеко от центра города, а, следовательно, и от автоклуба. Обычно, во время езды вызывал он к себе одного из практикантов, давал ему в руки заводную ручку и говорил:
- Иди, заводи.
Стоит ли объяснять, что при отсутствии стартера, зимой, а дело происходило в довольно холодную зиму, завести ручкой грузовик-трехтонку - дело очень непростое. К тому же после весьма "комфортных" условий езды в кузове на "свежем воздухе", когда самому хочется сначала отогреться, завести эту чертову железяку было очень нелегко. Но когда, наконец-то, курсант справлялся с этой непростой задачей, вытаскивал заводную ручку и бегом, пока шарманка не заглохла, забирался в кузов к дяде Пете.
Только радость крутить баранку была недолгой. В самый ответственный момент, когда производилось переключение передач, эта самая коробка старалась отомстить за безалаберность и отсутствие должного обслуживания, которому подвергалась на протяжении многих лет. Она начинала рычать, как зверь, не хотела подставлять необходимые для сцепления шестеренки и, наконец, оказывала такое странное воздействие на сердце системы, что оно просто не выдерживало и останавливалось.
- Ну, вот, - говорил дядя Петя, по-рязански акая, - сцапление-та ня выжал, вот оно и получатса! Следуший!
Со следующим получалась та же история. Так что за дорогу от клуба до дома дяди Пети каждому удавалось попробовать 2-3 раза. После этого дядя Петя шел домой обедать, а мы по очереди грелись внутри кабины (естественно, не отапливаемой). После обеда дядя Петя возвращался через час с небольшим, в легком подпитии. Поэтому на обратном пути число замен становилось значительно меньше. Вообще-то дядя Петя был, как нам казалось, мужик неплохой, и если бы ему дали в руки хорошую технику, зарплату и организацию труда, думаю, и учить вождению смог бы не хуже других. Но на этот раз все было иначе. Дядя Петя вдоволь поиздевался над всеми, а меня почему-то не вызывал. И только, когда машина уже подъезжала к его дому, он высунулся из кабины и изрек:
- А таперича ты, меньшой.
При этом он, естественно, выключил зажигание и дал мне ручку. Поскольку я достаточно замерз, и ручка под три килограмма была довольно холодная, я захватил её краем куртки, всунул куда следует, и крутанул, что было сил. Видимо, я неправильно выбрал угол для ручки, и наша шарманка решила мне это "напомнить". Она выдала мне такую "отдачу", что я выронил ручку и рад был, что рука осталась цела. На лице у дяди Пети появилась радостная улыбка. Он показал мне на кузов и весьма весело произнес:
- Уж шибко грамотные для нашего шафёрскава дела пошли. Пока не научиси крутить ручку, баранку тебе не видать.
Стоит ли рассказывать, что до конца всей езды мне баранку удалось увидеть только через заднее смотровое стекло.
Но беда, как говорят, не приходит одна. Из-за этой езды я пропустил несколько занятий в школе, и мне пришлось пережить соответствующее внушение, после которого мне было, как говорится, не до езды.
Долго я пытался понять причину прошедшего.Но так до конца и не понял. Во всяком случае, в то время. Поэтому я решил свой вывод представить как очередной ненаучный постулат: при всяком бесплатном мероприятии рано или поздно найдется некто, использующий это "благо" в личных интересах. Чем не подкоп под теорию Маркса на конкретном примере?
Несколько недель я не появлялся в автомотоклубе. Но однажды, встретив одного из курсантов, узнал, что меня уже давно разыскивают. Никак не могут связаться. Не было тогда сотовых телефонов. Обычного телефона у меня тогда тоже не было. Поэтому я просто сказал, что "к этому хмырю, я на езду больше не пойду ".
Вот этого делать не надо было. Почему? Об этом расскажу в конце повествования. Как мне потом рассказывали, история дошла до Елены, а от неё до руководителя курсов. Узнав об этом, он из требовательного, превратился в гневного: вызвал дядю Петю на ковер, и по всему коридору были слышны только отрывки:
- Недоумки... Замораживал курсантов... Лучшего ученика... А ты стенгазету когда-нибудь делал сам?
И так далее... Остальное не столь интересно...
А теперь хочу поделиться большим секретом. Во многих странах по истечении пятидесяти лет гриф секретности снимают - абсолютно официально. Действует ли такое правило у нас, и переходит ли оно к стране-правопреемнице, не знаю. Поэтому расскажу то, что не решался рассказывать никому... Автоинспекция нашего города была в то время поражена страшной коррупцией. Как обстояли дела в других городах, не знаю. Может быть, он был как раз каким-то островком, неприятным исключением? Узнал я об этом совершенно случайно. Перед сдачей экзаменов на права, вокруг некоторых, старших по авторитету, начались какие-то суетливые действия. Сопровождались они передачей каких-то денег - как видно, немалых. И, как я понял, это были деньги не на букет для Елены. Обсуждалось всё шепотом, но очень долго. Иногда я даже слышал: "С него не стоит брать". Другой говорил: "Стоит!" Третий: "Но он же не работает!" Наконец, самый старший сказал:
- Хватит базарить, мужики! Петра привели в порядок - он начал работать, а мы перестали мерзнуть.
Потом опять пошел разговор о деньгах и кому это поручить. Я все понял, и меня перестало это интересовать. Но характер выполнения задумки заслуживает внимания.
В день экзаменов празднично украшенный зал был весь в цветах. Посреди стола стоял огромный кувшин, полный красного вина, смешанного с водкой и две черные кружки. За этим столом два гаишных чина в ранге не меньше подполковников выдавали экзаменационные билеты и заплетающимся голосом задавали наводящие вопросы. При этом они наливали, выпивали и снова наливали. Вскоре они вообще перестали что-то соображать, и их развезли по домам. Мне не повезло. Меня вызвали по алфавиту, третьим, когда они были еще трезвые и могли полностью удовлетворить своё любопытство. Впрочем, мне приходилось встречать и трезвых автоинспекторов, но об этом в другой раз.
Заключение 1 *
Прошло много лет. По делам службы оказался я на Шаболовском телецентре и в знаменитом буфете вдруг заметил знакомое лицо. Да, это был он. Начальник курсов моей юности. Узнав меня, он очень обрадовался. Мы долго беседовали, и я узнал дальнейшую судьбу моих знакомых. Елена вскоре после описанных событий вышла замуж, и у неё двое детей. Дядя Петя покаялся, пообещал исправиться, и его приняли в партию. Через некоторое время его перевели на руководящую должность в райком КПСС. Старый ЗИС выбросили на помойку...
- А вы, вы-то как? - спросил я.
Он, как мне показалось, немного смутился и сказал, что вскоре уехал и работает здесь в редакции программы "Алло! Мы ищем таланты".
Заключение 2*
Как я узнал в дальнейшем, дядя Петя покаялся, сказал, что обязательно исправится, и за это его приняли в партию. Через некоторое время его перевели на руководящую должность в райком КПСС. А что тут удивительного? Если толкового человека снимают с должности, то это то же самое, только с обратным знаком. Не так ли?
-----------------------------------
* Читателю дается право самому выбрать заключение по своему вкусу. Автор
В городском саду
В городском саду играет духовой оркестр,
На скамейке, где сидишь ты, нет свободных мест...
А мне нужно сидеть и разучивать всяческие этюды, гаммы. И какого черта понесло меня в эту музыку. Казалось, что это так просто. Человек с аккордеоном, как красиво! Тебя всюду приглашают. И девушкам нравится. А что он нашел в них, в этих девушках?
Он, это мой дядя, Миша, младший брат отца. А еще его называют морячком. Он молодой, высокий, красивый. Разве что лысоват малость. Но это ему не мешает быть всюду первым. Откуда у одного человека столько таланта? Он и танцует, он и поет, и стихи пишет и все ему мало...
- Вот если бы я умел еще играть на чем-нибудь, - обычно говорил он, - я бы такого достиг... - Но чего он желал достичь, я так и не понял. Все говорят, что он поет. Ну и что? Все поют, даже наша кошка Мусика, когда ей хорошо, и она лежит кверху животиком, мурлычет, поет, как говорила моя мама...
Первый раз я услышал его, когда неожиданно вернулся со школы. Видно он не был готов к моему приходу, потому что ходил по дому в легкой одежде, изредка прикасался опасной бритвой к своей щетине и посматривал в зеркало.
О светлые мооо-и воспооо-минанья,
О, где вы лас-ки,
Объятия и страстные лобзания...
Как легкий дым все быстро вдруг исчезло...
- Дядя Миша, что это такое? - такого красивого пения в нашем доме я еще не слышал. Но он почему-то смутился и прекратил петь, не смотря на все мои просьбы.
- Ерунда, не обращай внимания. Ария Кавародосси, Пучинни...
Ничего себе, ерунда! Квартира в один миг превратилась в зал настоящего театра, музыка заполнила все пространство, звенела у меня в ушах, многократно отражаясь и повторяясь на все лады. Вызывала какое-то необъяснимое чувство полета, восторга, свободы. Разве можно было сравнить это, с моими примитивными музыкальными упражнениями... Он думал, что от меня можно легко отделаться. Может быть, и смог бы, но не на этот раз. Так цепко и требовательно я, кажется, никогда не приставал, поэтому он несколько отошел, смягчился и, начав в полголоса, продолжал:
Мой час настаааал, и вот я умираааааю,
И вот я уууумирааааааю,
Хоть никогда я так не жаждал жизни,
Не жаждал жизни...
Пение закончилось, но музыка, прекрасная музыка продолжала звучать. Наверно поэтому, после хорошего исполнения, в театре наступает тишина и только потом весь зал взрывается аплодисментами. Но здесь не было зала, не было аплодисментов. Закончив петь, он как-то по-будничному, сник, потом выпрямился, взял в руки свою бритву и продолжил прерванный процесс.
Мне не нужно было объяснять, что это за ария. Я приобрел ее пару месяцев тому назад у одной мамзели. Вернее, выменял. Отдал за нее старую пластинку Утесова, в которой на все лады обыгрывалась одна единственная фраза: "Хав ду ю, ду ю, мистер Браун..." Кто-то говорил, что я промахнулся, так как старого Утесова найти трудно... Все-таки, джаз... Глядишь, скоро совсем запретят... А тут Пучинни... Ведь он не мог провиниться перед страной рабочих и крестьян. Когда он писал?.. Но я не жалел. Чем эта музыка была хороша? Когда ее включаешь громко, то можно было петь вместе с артистом и казалось, что не он, а ты умираешь в жажде жизни...
В городском саду тоже играла музыка. Но не такая, попроще... И сад этот был совсем не далеко, на нашей улице Гоголя, через квартал. Туда мы бегали смотреть, как взрослые ребята приглашают девушек "на пяточек", потанцевать. Они, конечно, долго отказываются...
- Мне танцевать совсем не хочется, лучше пригласите мою подружку - говорила та, красивенькая, к которой подходили все по очереди. - И вообще, матросы такие грубые. Сначала потанцует, облапит, где только может, а потом тянет в кусты...
- Не важно, что и как, - отвечала ей умненькая подружка. Важно с кем...
Но когда приглашал Дядя Миша, то ему отказа не было. Он обычно подходил девушке, склонял свою голову и говорил:
- Не будите ли вы любезны, сударыня... - На что она, вся сгорая от нетерпения и переминаясь с ноги на ногу отвечала:
- Да, да, буду, я на все согласна...
Когда он ходил туда на танцы, то тщательно к этому готовился. А сделать это было не просто. Нужно быть лучше всех и во всем. Особенно в одежде. Тогда очень модно было носить брюки, клеш. И соблюдать морскую форму. Вот и сообрази, как сделать брюки и широкие и узкие одновременно... Поэтому и вшивали морячки в свои брюки клинья и кнопки. Притом так умело, что ни один проверяющий не замечал. Вот идет морячек по городу, одни брюки, входит в парк - другие.
Морячком его называли потому, что вернулся он после войны весь в орденах и медалях, в морской форме и с кортиком, так как служил на Балтийском флоте. Служил он долго, дольше чем все. И взяли его в армию намного раньше, чем началась война. В самый ответственный момент, перед поступлением в консерваторию. Говорили, что драматический тенор... Встречается крайне редко. Карузо, Тито Гоби, то да сё... Я в этом тогда не разбирался... А он, что? Не беда, говорил, вот отслужу и все наверстаю... Казалось, что отслужил. Даже собирался в дембель, а тут война. Совсем неожиданно. А разве бывает война ожиданной? Вот и трубил дополнительно пять лет и несколько месяцев, пока не разобрались, что ни войны, ни морских мин уже нет. Мины были его главной заботой, так как служил он на тральщике. Обычно тральщик выходил в море с единственной целью, очистить путь для большого корабля или морского конвоя. Если в сети тральщика попадалась мина, то ее конечно расстреливали. Но если ей удавалось как-то исхитриться и проскользнуть, то уже она пыталась взорвать этот тральщик. Но морячки к этому уже были готовы. Когда не было видимых целей, они одевали спасательные пояса и выстраивались на палубе, корабль же, разгонялся на все свои возможные узлы и проскакивал минное поле, а мины взрывались где-то сзади... Но не всегда. Наиболее коварные из них умудрялись взрываться под днищем. Вот и приходилось морячкам лететь, как птицы, сначала вверх, а потом, как попало, вниз, в воду...
После падения, все кто умел плавать, собирались в кружок и решали, что делать дальше... Ждать когда им привезут горячую пищу или доставать свой НЗ (неприкосновенный запас). Обычно в состав НЗ входил небольшой флакончик спирта, который каким-то образом разогревал не только внутреннюю температуру, но и частичку мирового океана. Вот так приходилось нашим морячкам ожидать спасателей, иногда несколько часов кряду. На такой работенке можно было потерять не только волосы... Однажды дядя Миша потерял припасенную в заначке пайку хлеба... Целую неделю он собирал, сколько мог, но вот не уберег. Рыбы в то время видно тоже голодали не меньше людей... Набросились всей стаей, и пока он отбивался от наиболее назойливых, сравнительно малые и шустрые изловчились и очистили все карманы...
Хлеб этот он собирал для блокадной Ленинградской семьи. Совсем не родственники. Родных у нас в том городе не было, но была девушка, которая также, как и дядя Миша хорошо пела и танцевала. Успевала еще учиться в Ленинградском институте связи... Дядя Миша даже выиграл с ней конкурс по бальным танцам в Ленинградском дворце моряков и подводников, в котором они и познакомились. На мой взгляд, она была очень красивая. С пышными золотистыми волосами и приятной улыбкой. Кое-кто говорил, что она слишком хороша для жены... Может быть, в этом что-то было, но мне такие рассуждения не нравились... После войны она долго писала ему длинные письма и приглашала в гости. Но письма имеют привычку приходить не тогда, когда их ждут. Поэтому они приходили, приходили и прекратились... Пришла, правда, короткая телеграмма, тоже с приглашением, но на свадьбу. Вот так и получилось, что в нашей семье в то время не появилось связиста с высшим образованием.
- Моряки-балтийцы умеют все, - любил повторять дядя Миша.
- Что, все? - в свою очередь спрашивал я. - Например, бегать и прыгать? - Мне казалось тогда, что умение добиваться высоких результатов в спорте присуще только самым одаренным. Отправились мы с ним как-то на стадион. Сидел он на трибуне, скучал, а потом подошел к моему тренеру и напросился побегать.
- Ради бога, - сказал ему Евгений Алексеевич, - стадион почти пустует, бегайте сколько хочется.
- Нет, - сказал дядя Миша, - я хочу по настоящему, в забеге, со спортсменами.
Отказать взрослому человеку было видно неловко, поэтому и махнул он рукой, предупредил только, что одеть нужно специальную обувь. Все технические вопросы мы решили уже вдвоем. Я даже пытался показать ему основы низкого старта, но он отмахнулся от всего этого и выбрал себе самую скромную, шестую дорожку. Без колодок, шиповок и всего остального он выделялся своей неуклюжестью. Ребята, которые оказались с ним рядом, и имевшие уже не малые успехи на различных соревнованиях, пожимали плечами и поглядывали в мою сторону. Ведь я с ними выступал на многих стадионах, а тут какой-то сюрприз... Не молодой, совсем не спортивный мужчина, без формы, но с лысиной, в различных вариациях повторяет слова:
- Не волнуйтесь, ребята, я здесь не надолго. Вот только покажу вам, как бегают моряки Краснознаменного Балтийского флота...
Сорвался со старта дядя Миша не лучшим образом, и мне показалось, что сейчас он сойдет с дистанции и начнет оправдываться... Но я не угадал. Где-то метров через двадцать, у него как будто появилось второе дыхание, и он рванул с такой прытью, какую от него никто не ожидал и, обогнав всех метров на десять, пересек линию финиша. Затем спокойно отправился на трибуну переодевать обувь. От него я только услышал:
- Я же говорил, салаги. Куда им до наших братишек... - Братишками он называл всех моряков, не зависимо от ранга и места службы.
Первым пришел в себя мой тренер. Можно было не верить своим глазам, но не верить секундомеру, который остановился на отметке 10,7 секунды, он не привык. Так стометровку не бегал у нас никто, поэтому упустить такую возможность он не мог. Сначала он подошел ко мне, но не получив ни одного дельного ответа, махнул рукой и со словами:
- Ладно, придется говорить с Михаилом Ильичем без протекции... - отправился на трибуну искать в толпе совсем не юное дарование.
О чем они потом разговаривали, и какие радужные перспективы были обещаны моему родственнику, я так и не узнал. Услышал только, что на все доводы агитирующей стороны был дан один, но весьма веский аргумент. "Мне это не интересно". Не в этом ли кроется причина многих моих шатаний и мытарств, неуверенности и не правильного выбора? Может быть, это наша семейная черта? Впрочем, не обо мне ведь речь... Но и обо мне тоже:
- Если ты занимаешься чем-то, то должен добиваться совершенства, - говорил он.
- Что вы имеете в виду?
- То, что прыгаешь, например, ты, хорошо, но плохо. Вот посмотри на эту фотку. Здесь ведь все ясно. Где планка, а где ты?
Большая отретушированная фотография лежала на столе. Ее подарил мне фотокорреспондент областной газеты. Она должна была пойти в номер, но в последний момент кто-то заметил, что планка сбита и один ее конец находится в невесомости. Налицо несоответствие бодряческому тону подписи - "Рекордный прыжок". Вот так и оказался этот фотодокумент у меня.
- Между твоим центром тяжести и планкой, 25 сантиметров, а результат должен быть на 5 сантиметров выше этого центра, переносить голову и ноги нужно по очереди, как бы огибая эту планку... Научись и будешь рекордсменом страны.
Эти теоретические рассуждения я слышал уже много раз. Все почему-то такие умные, а вот как реализовать эту возможность, никто не знает. Даже Евгений Алексеевич. Правда, однажды, он как бы вскользь сказал:
- Это самый трудный момент в подготовке. Переучивать стиль. Вот если бы ты мог поставить малую высоту, например, 1 метр 60 сантиметров и отрабатывал ее все время, до конца года, вот тогда, на следующий год, можно было бы начать поднимать планку...
А как это сделать практически, когда через месяц соревнования, а директор школы уже расписал кто, что завоюет... Ему нужен результат сейчас, а не в следующем году. А 1,60 скоро и девушки начнут брать...
Но в чем дядя Миша был не на высоте, так это, в плаванье. Однажды на Днепре, в небольшой бухте, где собирались любители поплавать, и где была возможность проявить свои способности на полную катушку, мой дядя, бывший матрос Балтийского флота, оказался, как бы это сказать, не совсем или вообще... Он почему-то ушел в сторону от основной массы купающихся, затем, войдя в воду по пояс, несколько раз присел, помахал ручками и ножками и выскочил на берег, не проявив никаких способностей. Сначала я даже не поверил, что такое возможно, но после слов:
- Слишком теплая вода, даже не бодрит, - понял, почему он не плавает. Меня это настолько удивило, что я потом долго не мог прийти в себя. Что же это получается, и как это связать с заявлением, что моряки-балтийцы умеют все. Он ведь не обманывал меня, а тут вдруг такое... Долго еще я не мог прийти в себя, пока наконец не пришел к выводу, что все уметь нельзя, а между все и ничего можно расположить все и всех, кого я знал, Петю и Елену Максимовну, Зину и Якова Лукича, Жору и Евгения Алексеевича...
Это было время, когда мой двоюродный брат, Лелик, купил по случаю, у одного офицера-пограничника, отличную собаку. Немецкую овчарку. Не молодую, но прошедшую школу хорошей дрессировки. В семье Джулю, так звали эту прелесть, очень любили и, можно сказать, баловали. А вот о том, что она служебная и обучена всяким собачьим премудростям, как-то забыли. Иногда только, когда кто-нибудь говорил резко: "Сидеть"! - она садилась, а "Лежать"! - ложилась. Каждое достижение Джули воспринималось как открытие и вызывало у детей настоящий восторг.
- А что ты еще можешь делать? - спрашивали порой у Джули, но она только повиливала хвостом и смотрела своими умными глазами... Иногда казалось, что Джуля хочет что-то сказать, например:
- Эх вы, люди, не можете даже понять, что я многое умею делать: ползать и прыгать через преграду, находить вещи по запаху и останавливать нарушителя. Мне бы хорошие условия я бы принесла большую пользу... искала наркотики и ловила террористов. Что? Таких нет? Значит будут. Поверьте нам, собакам, гав, гав, гав...
Дядя Миша относился к Джули не плохо, но однажды, глядя на нее, он неожиданно сказал:
- Повезло ей родиться. В блокаду ее съели бы в первую очередь, - потом, как бы оправдываясь, продолжил, - да, начали с собак, потом кошки, лошади... Асфальт взрывали, чтобы посадить что-нибудь... Письма вскрывали, если было подозрение...
- А письма-то причем? - спросил кто-то.
- В письма зашивали кусочки лука... Мы этот лук тоже прятали, в портянки...
С Джулией было связано много загадок. А с дядей Мишей?.. Скромный морячок... Выхожу однажды из дома и вижу группу ребят с шахматными досками. Человек десять. Все какие-то необычные, некоторые в очечках.
- Что вы здесь делаете? - спрашиваю я.
- Ничего, - отвечает один из них, самый шустрый. - Ждем Михаила Ильича. Он обещал нам провести сеанс одновременной шахматной игры...
- Вслепую, - добавил второй в рейтинге по шустрости. Этот второй, Алик Звенигородский, через несколько лет стал чемпионом области по шахматам и моим близким другом. Но тогда он только осваивал азы шахматной мысли и не упускал возможность поиграть с сильным соперником.
- А вы его имп... импрес... импрессарио? - спрашивает самый маленький, лет семи, с картонной доской и школьным рюкзачком.
- Нет, - говорю, - а в чем вопрос?
- Не знаете, он за фук берет?
- Что, что? Какой фук? Это то, что в шашках?
- Да, я же должен знать заранее...
Оказалось, что такие сеансы дядя Миша уже проводил несколько раз и почти всегда выигрывал. Вот и задел самолюбие молодых дарований.
- Почему бы вам, не организовать шахматную секцию? - спрашивал я, - ведь это же вам интересно.
- Да, я думал об этом. Но я слаб в теории, а шахматы без теории - лабуда... Сегодня выиграл, завтра проиграл и не знаешь от чего...
- А что еще вам интересно? - не унимался я. Тогда я и узнал, что дядя Миша ведет переговоры об организации ансамбля песни и пляски на заводе, который не знает, как привлечь к себе молодежь, которой можно платить мало, а требовать сполна. Вроде бы все получалось не плохо. Желающих участвовать было больше, чем достаточно. Одна незадача - мало молодых людей. А что это за ансамбль, если одни девушки. Вот если бы была Мэрилин Монро, тогда другое дело. А так, Валя-Галя, Маша-Даша-Наташа и мой дядя Миша. И ведь не какой-нибудь текстильный городок, город промышленный. А вот чего нет, того нет. Война оставила свой след в мужской среде...
Была, правда, еще одна сложность. Все девушки или их большая часть были влюблены в моего дядю. Они просто преследовали его. Сначала ему это даже нравилось, потом не очень и, наконец, начало вызывать резкое неприятие. Он перестал ходить на танцы в городской сад. Но все равно преследования продолжались. Сначала девушки, а потом и некоторые юноши. В ансамбль ходить не хотели, а вот разборки всякие, устраивали. Дело доходило порой до рукопашных поединков. Вот тогда и показали морячки всю силу морской солидарности. Стоило кому-нибудь из морячков бросить клич: "Полундра, наших бьют", как со всех сторон, со всех аттракционов и даже из-под кустов, бросив все, выбегали морячки, застегивая на ходу свои модные брюки, чтобы стать в круг, спина к спине, со своими братишками. А застегивали они брюки потому, что снимали свои ремни с массивными медными бляхами и наматывали себе на руку. Наверно, попробовав один раз такого, второй раз не захочется.
Дядя Миша, конечно, был далеко не идеал. Злые языки говорили о нем, что он не хочет работать, что он ищет себе богатую невесту, и что за очень короткое время, не мало девушек узнали, на что способны настоящие моряки Краснознаменного Балтийского флота. Но я не верил этому. Люди, особенно те, у которых нет никаких талантов, всегда завидуют одаренным. Поэтому, что о них говорить? - пусть себе говорят...
- Вы бы, Михаил Ильич, поработали некоторое время на заводе, как все, без песен и плясок... А чего, слабо? Нет?
Первое время он думал, что это все временно, что ансамбль все-таки будет организован, и он сможет проявить свои способности. Но время шло, появилась семья. Он женился на той, красивенькой, с которой было приятно танцевать. Что-то у них, правда, не заладилось и он ушел к ее подружке, умненькой. Казалось, что все утряслось, все в прошлом. Какое значение имеют бытовые трудности, когда хорошая семья, дети... Но начались странные болезни.
- Вы думаете, что бултыхание в ледяной воде не оставляет следов? - говорил ему лечащий врач. - Ошибаетесь батенька. Это только неучи списывают все неизвестное на нервы. Организм человека значительно сложней вселенной, а болезни, такие как у вас, кого могут интересовать? Случайность, эпизод в истории медицины.
Но эти эпизоды начали проявляться все чаще и чаще. Я уехал из родного города, учиться и мне редко удавалось встретиться с ним. А через несколько лет дяди Миши не стало. Не реализовал человек ни один из своих талантов. На мой взгляд, умер он все-таки от тоски.