Аннотация: Моя старая рецензия на повесть Прашкевича Г.М. "Упячка-25": Повесть // Знамя (Москва), 2012. Љ3. Подумал: везде есть, а здесь, у меня до сих пор нет (((
Все-таки мне кажется, что Геннадий Мартович Прашкевич переоценивает современного читателя. Вряд ли нынешнее поколение российской интеллигенции расшифрует половину смыслов и отсылок, рассыпанных автором по тексту его повести под странным названием "Упячка-25". Ибо чтобы их понять, нужно либо принадлежать к более зрелым поколениям и иметь привычку держать руку "на пульсе эпохи", либо родиться в небольшой деревеньке Красноярского края, вырасти при железнодорожной станции, учиться в Томске и Новосибирске, помотаться по геологическим и палеонтологическим экспедициям.
Короче, быть Геннадием Матровичем Прашкевичем. Ибо его новый герой - талантливый художник Кривосудов-Трегубов - просто очередное alter ego самого писателя. Как и другие его герои - майор Саплин, ищущий Серебряную гору по приказу Петра Великого, или казак Свешников, ищущий в Сибири мамонта по приказу Алексея Михайловича. Только раньше Прашкевич отправлял своих героев в экспедиции по пространству географическому, а теперь решил отправить в путешествие по пространству психологическому, внутреннему.
Отправляя своего героя в путешествие по внутреннему пространству, Прашкевич делает его аутистом, человеком на грани гениальности и помешательства. Даже девственность герой теряет в довольно зрелом возрасте, да и то потому, что искусствовед Галина Борисовна не захотела терять источник своего богатства и влияния... На самом деле таких людей довольно много в нашей ушибленной собственной историей стране. Тут Геннадий Мартович жизненен и точен: веришь автору, что такой человек действительно может жить и существовать в своей отдельной вселенной параллельно нашей реальности. Аутиста критиковали за формализм, а он, сосредоточенный на творчестве и своём внутреннем мире, продолжал рисовать, совершенствуя и шлифуя собственный монохромный стиль. И внезапно мир "прогибается" под главного героя: Первый секретарь, только что гонявший в Москве "пидарасов-абстракционистов" влюбляется в выставленную художником на вернисаже в Новосибирске под названием "Солнце земное" коровью лепешку на картоне, восхищается художественной смелостью, а также именем художника ("Не Эрнст какой-нибудь"), и провозглашает Кривосудова-Трегубова великим художником.
Так Кривосудов-Трегубов, сам того не зная, получает славу и влияние (все его премии и награды в столицах собирает Галина Борисовна). Его считают своим и власть, и кухонные диссиденты; и западные либеральные критики, и отечественная милиция (а чтобы понять столь странное сопоставление в моём пассаже, прочитайте всё-таки повесть Прашкевича). И вот он уже стоит перед Генеральным секретарем, который листает книгу "Малая земля" с собственным двуглавым позолоченным изображением на обложке. Исполненным, разумеется, Пантелеем Кривосудовым-Трегубовым... Поверхностный читатель может воспринять это как чудачество автора или особый прием подачи злой карикатуры на власть предержащих: ведь все знают, что Первый действительно отличался полной непредсказуемостью, и мог за одно и тоже одного человека разругать, а другого расхвалить. И Генеральный, трижды перепрашивающий у художника: "А ты хто?" вгоняет читателя в оторопь своей правдоподобностью. Безусловно, узнается и оставшийся анонимным артист, проснувшийся однажды на даче у Генерального, и раскланявшийся с парадным портретом, который оказывается самим Генеральным. Все это не выходит за рамки представлений среднестатистического российского интеллигента об истории собственной страны.
Но не даром Геннадий Мартович выбрал такого своеобразного главного героя, и так жизненно его выписал. Чем отличается аутист? Он не боится. У него нет социальных страхов, ибо он не различает социальную норму и девиацию. Он гениально творит, потому что не задумывается о последствиях. Вернее задумывается, но твердо верит в сентенцию своего первого художественного критика, заезжего лектора, упрекавшего его еще подростком: "из-за тебя, мол, Кривосудов, или как там тебя... Трегубов... из-за тебя люди будущего будут думать, что на железнодорожной станции Тайга в пятидесятых годах ХХ века водились синие гуси..." И вот мы видим, как социальные нормы в окружающем Кривосудова-Трегубова мире начинают дрожать и расплываться. Поначалу читатель думает, что это такая игра писательская - мол, каков главный герой, таков и описываемый им мир...
Начинается фантасмагория. Фантасмагория, добротно сработанная из жизненных впечатлений самого писателя. Определенным образом подобранные и преломлённые, они и рождают впечатления фантасмагории. Вот два безымянных художника в Певеке ставят художественные эксперименты над собственными картинами. Один из них, правда, нормальный, и подвергает свои картины действию сырости от бытовой безысходности. То есть только изображает аутиста. Но второй - сознательно скармливает свои картины тараканам, прежде чем выставить на всеобщее обозрение. И все восхищаются - "Как вы добиваетесь таких поразительных живописных эффектов?" Галина Борисовна, еще до начала Восхождения, стоящая перед комиссией, отбирающей молодых девушек то ли для службы в армии, то ли вообще в КГБ, говорит: "Есть друг-художник, но он практически вылечился"... Этой фразы нельзя придумать, это подсмотрено автором у самой жизни.
А интеллигенты из "реанимации" в Академгородке в Новосибирске? Их речи на первый взгляд фантасмагоричны. Но стоп. Не защитивший диссертацию историк рассуждает о засоленном бурятском ламе в лиственной бочке, который обязан воскреснуть и открыть советским вождям секрет бессмертия. И неожиданно понимаешь, что это шарж на Валентина Сидорова, который во времена перестройки первым написал о Рерихе и восточных оккультных практиках. А интеллигент, похожий на целлулоидного пупса с бешенными глазами, заявляющий, что князь Игорь, боровшийся с половцами - сам половец... Да это же мысль из книги "Аз и я" казахского писателя Олджаса Сулейманова, озвученная как раз во время "пятилетки пышных похорон" (Галину Борисовну и художника-тараканофила я расшифровать не берусь, хотя ясно, что и эти персонажи присутствуют в книге не случайно, но здесь - не мой хлеб, художническую среду я не знаю). И вот нормы и правила социального порядка становятся зыбкими и непрочными уже не в глазах героя-аутиста, но и в реальном мире, и мир летит в тартарары...
Перестройка...
Пантелей Кривосудов-Трегубов сидит на верхней террасе бара "New", смотрит, как танки Таманской дивизии разносят из пушек Белый дом России, и беседует с молодым прозаиком С. Я могу предположить (но это только предположение!) что этот важный диалог о цели творчества, о цене успеха действительно мог происходить между Геннадием Мартовичем Прашкевичем и Александром Кабаковым, скрытым под псевдонимом "прозаик С." во время приснопамятных событий 1993 года.
В этом последнем диалоге выясняется поразительная вещь. Склонный к аутизму Кривосудов-Трегубов, в своем творчестве не различающий социальную норму и девиацию, в своих исканиях честен, ибо все-таки имеет внутреннюю систему норм и правил... В отличие от нормального, собственно, человека, прозаика С., который прекрасно различает норму и отклонение, но цинично пренебрегает правилами и нормами.
Главный герой помнит: "как напишешь окружающий мир, таким люди его и запомнят". И все его работы - и синий гусь со станции Тайга, и монохромный товарищ Первый на стене дворца культуры в Певеке, и великий двуглавый Генеральный на обложке книги, и даже "Солнце земное" - это памятники эпохи. А нашумевшая повесть прозаика С. - лишь способ заработать на коллективных страхах страны и обеспечить собственное безбедное существование, которое он с таким вкусом описывает.
Повесть в очередной раз выворачивается наизнанку. Не вполне нормальный художник оказывается самым нормальным в дезориентированной перестройкой, утратившей нормы и правила стране.
Один честный человек, декларировавший в разговоре с циником свою честность.