Гулеватый Павел Дмитриевич : другие произведения.

Репетиция встречи

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  ПАВЕЛ ГУЛЕВАТЫЙ
  РЕПЕТИЦИЯ ВСТРЕЧИ
  СТИХИ
  ХАРЬКОВ 2004
  
  
  ВМЕСТО ВСТУПЛЕНИЯ
  
  Ну вот ещё! Какая невидаль - рабфак с крестьянской подноготной: но десять лет со всею челядью я вам служил, как маме родной. Эх, маслопузый, грязнорукий - немного толку в той науке, и нам доступно осязанье сермяжных истин мирозданья! С такими грубыми замашками - занялся б Дарьями да Машками. Все возраженья ваши знаю, но в мире скомканном своём хочу цветения и мая, какого пятернёй не ймём.
  Сентиментальности не чужды и промазученные души, но прежде им отмыться нужно (читай подробней сцену в душе), потом у кассы потолкаться, потом... увы, не налакаться... ещё о жизни потрепаться, конечно же, не в вашем стиле - вы: трали-вали, тили-тили... глядишь, и слёзы подкатили. От всей души, как говорится, трудись, а нам тобой гордиться! Но мы-то сами, брат, с усами - нельзя ли без уловок сальных? Кто уважает работягу, вверх без оглядки не даст тягу, всей правды там не вопрошая. От всей души - цена большая.
  Пока мамаша Мельпомена не удостоила колена и прочих поводов зазнаться - привет, презренной прозы братцы!
  Ершатся парни неокрепшие, кольнув надменными глазами, презрев приготовленья здешние, в день первый не приняв признанья. Но все ли мы словам высоким на деле придаём значенье, когда в назначенные сроки берём других на попеченье? Не говорильня здесь, не ясли. Да ты и сам поймёшь, приятель; по крепости рукопожатий - всё и без слов яснее ясного.
  Ходовики - так величать привыкли здесь без восхищенья с утра идущих - остучать надёжность нашего движенья. Их труд небросок и непрост - не умещаясь в полный рост в своей канаве смотровой, за всё ручаться головой.
  А вот кромсают паровоз старинной службы маневровой. Шипит резак. Натянут трос, и луч работает червонный. В глубь механизмов и идей, исправно службу отслуживших, с огнём внедряется злодей, на свете двадцать лет проживший. Смирись, конструкторская мысль, с такой расправой неизбежной. Не так уж беспощадна жизнь, когда вторична роль невежды. Не разбираясь, что к чему в железках списанной машины, он прав, и многие поймут его весёлости причину. За сдачу лома в нужный срок отхватит премию трудяга. Эх, паровозик, дыма бог - прости бригаде натиск наглый! Тебя жалел твой машинист и прихорашивал обтирщик:... что ж среди нас перевелись всегда добром тебе платившие? Каким беспомощным ты стал, порастеряв свои колёса... Вот-вот и тронется состав, омыв тебя последним плёсом.
  Во всю отлаженность металла в глухую даль составы гонит. Мы разбредаемся устало, и слышно вам, как рельсы стонут. Металл не впитывает пот. Уже б на стали соль скопилась, когда бы не был поезд тот, где нам не довелось, не снилось. Но никому не подытожить, на что растрачены года, пока мой поезд шпалы гложет и будоражит города.
  Смыв с грубых пятерней мазут, содрав промасленные латы, где спины голые снуют, стою чумазый и разлапый. Вверяя струям душевых давно не ангельские души, братва шалеет. Не щадит ни спину ближнего, ни - уши. Когда ж настанет судный день, за эти грубые повадки - судите нас, кому не лень, но с нас, конечно, взятки гладки. Уж лучше в ад, когда в раю нам не отыщется работы... но вот я чистенький стою в знак воскресенья и субботы.
  Чтоб дать стихам немного роздыха, сменив условия труда, довольствуюсь свободы крохами, - но тянет, грешного, сюда, где, оголив запястья чистые, рукав поддёрнув промазученный, дают пожать, чуть выше кисти, ребята руки в жилах вспученных. Нет - не ладонь, чтоб не испачкать, мою, почувствовав конфуз...... дают открытые запястья в короткий заключить союз. Захват мой крепкий - не наручник, но что-то, видимо, не так (привычно мне и им сподручней). Не обесточился б контакт!
  Ведь было ж в сказке: на Ивана - лентяя, дурня и болвана - небесная свалилась манна, а с ней царевна Несмеяна. Не зря Щелкунчик большеротый не брезговал своей работой. Счастливчик в принца превратился и тоже выгодно женился. Засватав дочь купца честного, хранитель алого цветка неплохо жизнь свою устроил в сторонке от материка. Емеля с печки - в богатеи. И лишь один Балда потеет. Но если даст Балда щёлчок - держитесь, слава и почёт.
  
  1987
  
  
  *****
  
  Ожиданья обманчивы, да и мы тяжелы на подъём -
  Ведь нести этот крест и катить этот камень до смерти.
  А на каждой ладье конь троянский, гори он огнём,
  А заступников нет и начальники злые, как черти.
  Всё давай и давай! Ну когда ж перекур, Иисус?
  - Вам бы только курить, - и крестом поджимает Сизифа.
  - Разве камень катить тяжелей, чем тащить этот груз?
  - Так давай поменяемся!
  - Нет......
  из другого я мифа.
  
  
  
  *****
  
  На шпалы,
   на рельсы,
   на крыши цехов,
  на чёрные шеи ходовиков
  падает белый ненужный снег,
  шарахаясь от стихов.
  Чёрной ладонью его не смахнуть.
  Он тает,
  и мутные капли текут,
  благословляя труд.
  
  
  
  КОМИССИЯ
  
  - Какая буква?
  - Мы.
  - А эта?
  - Вроде вэ.
  - А поточней... Увы?
  - Сказал бы...... до войны.
  - Ну, дедушка!
  - Что, ну? Меня не проведёшь! Я вижу - куда клонишь. Ишь прыткая, как вошь. Я слышу - куда клонишь, но вот вам, птички, - шиш.
  Брест вспомнил и Воронеж:
  - Перетрудились, ишь!
  Бумагу подписали... И старая врачиха проговорилась тихо:
  - Еще не отплясали.
  Стоит на остановке с потёртым сундучком - довольна, будто в доле за это с мужичком. А токарь рюмку тяпнул, а токарь смачно крякнул:
  - Когда б не та старуха - конец бы мне, Павлуха. Так с пенсии чекушка, с получки - половинка. Как встарь тряхнёшь частушкой - и снова жизнь в новинку.
  Смеркалось. Замелькали кварталы запотело. Наш мученик в запале вздремнул, расслабив тело. Но вздрагивали руки, цепляясь за вожжу: я вижу вас и слышу, и вот что вам скажу... Что губы прошептали, никто не разобрал, все к вечеру устали. И чиркала судьба свои кривые спички о жизни провода, а девочки-медички смеялись, как всегда. И что им до того, что седые, как ежи, худющие, как йоги, не каются мужи. Мы видим вас и слышим, насупившись, бубнят. Мы видим вас и слышим - начальников долбят.
  
  
  
  
  *****
  
  
  Дом нужен? - Да будет сияющий дом!
  Одежда нужна? - Вот вам классные шмотки!
  Смиренным - на старость?
   - Ну, это потом.
  Из прошлого есть же ещё в них ошмётки.
  
  Я знаю, содеяна страшная ложь:
  захватчиком благ поколенье предстанет.
  Добром не помянут за это, но всё ж,
  когда благоденствие всюду настанет,
  вещей изобилие изобличит
  вдруг страшную пресность бездушного слоя,
  сумевших надменно и долго ловчить,
  сокрыв ненадёжность козырных устоев.
  
  
  
  
  НОЧНАЯ ПОЕЗДКА
  
  I
  
  Все пути твои скоростные
   в утро тянутся -
  пронеси,
  сквозь потёмки и дали лесные
  утомлённых сородичей сны,
  грёзы детские, взрослое наше -
  мимо пашен и деревень
  к полустанкам, вокзалам, дарящим
  час приезда в назначенный день.
  Принимая твоё соучастье,
  не задумываемся о том.
  Только ты, машинист, не печалься -
  нас ведь много в родстве таком.
  
  II
  
  Мы спим, а наши души, к твоей спине прильнув,
  пригрелись вездесущим - не видимым уму.
  И сколько б до рассвета колёса ни стучали,
  все сны к твоей кабине слетаются.
  Случайно ль,
  о ангела - хранителя союзник непременный,
  сердечною опекой должим попеременно.
  Путеец или смазчик, усердья не жалей,
  ты тоже жизни пайщик, а значит, пот пролей
  на звонкое железо, отлитое в печи,
  таким же незаметным ревнителем.
  В ночи
  приёмщики по гайкам стучат, стучат, стучат.
  Иголки наших жизней у слесаря в ключах.
  Мы спим, а наши души - как к ангелу прильнув,
  находят ли участье, открыты ли ему?
  
  
  
  
  *****
  
  Когда электричка, как спичкой по небу
  Чиркнёт и исчезнет в глуши полустанков,
  Помчится по свету кометой хвостатой,
  Чиркнёт и исчезнет, чиркнёт и исчезнет,
  На ощупь прожектор подслеповатый
  Обшарит вокзалы взглядом знакомым,
  А ночь расшвыряет белой лопатой
  Белые звёзды над сонным фронтоном,
  Тогда на безлюдье, прямо с перрона,
  Дыхания ночи не заглушая, -
  Спрыгнешь на гравий,
  Вот я и дома...
  Видишь, чего ты себя лишаешь?
  
  
  
  *****
  
  Я помню старый дом: плетень сухой и серый
  выклянчивал на жизнь ожиной переспелой,
  убогой пайки клок, заросший бурьянами,
  куда ни глянь - песок с пологими ярами;
  три клёна на меже, внизу сарай дырявый,
  верёвка из вожжей и два столба корявых,
  телега без колёс, заброшенное стойло,
  ...а мне в чужой избе прохладно и спокойно.
  
  
  
  *****
  
  
  За общий стол родня садилась, сходилась, руки натрудив.
  На всех солилось и сладилось, но всяк отцово место бдил.
  И мама, сев припёку с боку, чтоб каждый был здоров и сыт,
  Всё хлопотала: дела столько! Ей некогда перекусить.
  Ждёт маму швейная машинка, и тяпка ждёт, и вёдра ждут.
  На лавке сестрина простынка томится, скрученная в жгут.
  
  А вся отцовская получка уходит вечно на долги,
  Хоть шкура в ссадинах и пучки на пальцах сорваны, поди.
  Всё заживёт, как на собаке. Как на собаке зажило.
  И выдаст фабрика госзнаки. Не выдаст времени жерло.
  
  
  
  
  КОЛОДЕЦ
  
  Спины в мыле.
  Рукава пропитаны глиной.
  С вёдер колкие капли - за ворот.
  Не могилу копают - колодезь -
  Старики, позабыв раздоры.
  Толстое, рыхлое тело
  Дед омывает махорочным дымом,
  Он недоволен одышкой и мною
  Толкает в затылок: помоги, мол.
  Пацаны таскают холодную землю
  В оцинкованных вёдрах.
   Охают.
  Мужики, подзадорив смену,
  С плеч снимают рубахи волглые.
  Лёхин дед несёт помидоры,
  Волоча деревянную ногу...
  А один - стоит у забора,
  Но его не зовут на подмогу.
  
  
  
  КЛЕВЕР
  
  I
  
  Это клевер цветёт.
  Отпустите меня,
  Дайте мне надышаться,
  Наплакаться вволю.
  Это клевер цветёт!
  И весь мир полинял.
  Перелейся в меня,
   сумасшедшее поле!
  - Тормозни-ка машину!
  - Не положено здесь,
  И на кой тебе?
  - Всё же, приятель,
  Это клевер цветёт,
  Это с родины весть!
  Неужели тебе не понятно,
   чёрт конвойный?!
  - Молчать!
  Он дорогой скучал...
  И конвойный шепнул ему:
  - На-ка,
   покури втихаря...
  Головой покачал:
  - Попадёшься ты мне, вояка...
  
  II
  
  Катилася торба с высокого горба
  В лес разукрашенный,
  В поле нагое -
  Уже на пороге одною ногою...
  - Мама, зачем ты из дому гонишь?
  - Гэть!!!
   Покатилась котомка с порога.
  Хоть на кулички теперь, хоть до Бога.
  В хате старуха плачет беззвучно...
  А как наплачется,
   еле-еле
   выйдет погреться,
  Где неразлучно на золотом крыльце сидели
  Мальчик, юноша и мужчина...
  Стой, бедолага!
   ...что ж ты наделал?
  Эх, простофиля и дурачина.
  
  
  III
  
  Сгоряча уходящему прочь
  Не дорога скатертью - память.
  Не захочет он вечно толочь
  В ступе сердца шальное пламя.
  
  Не будите в нём, птица и зверь,
  Землемера и авантюриста.
  Жизнь, щадящею меркой отмерь
  Сил, не так убывающих быстро.
  Он очнётся, когда сметёт
  Грязь отставшую от подошвы,
  Улетающий самолёт,
  Никого не оставивший в прошлом.
  
  
  
  
  САГА О ЛЕЙТЕНАНТЕ
  
  За то, что не пули утешило жало,
  не выстрел в затылок,
   не штык под ребро,
  а поздно любимая руки разжала -
  ему с вечной памятью не повезло.
  Помилуйте парня, петиты анналов,
  девчонка, винтовки наперевес.
  Бездонное небо.
  Ой, мамочка, мама!
  Бездонное небо
  и вздыбленный лес.
  
  
  
  
  *****
  
  Мне берёзами застили небо,
  А в глазницах песок голубой.
  И не знаю я: был или не был,
  Так давно разминулся с тобой.
  Может, пуля шальная достала
  Или с неба упала звезда.
  Но с тех пор, как меня не стало,
  Не истаяла бирюза.
  Не желаю быть полем брани.
  Сохрани меня, хоть за то,
  Что я вскинулся между вами
  Затаённый в душе цветов.
  
  
  
  *****
  
  Тень моя домой придёт.
  - Что ж ты, сынку... что ж ты, что ж ты, -
  скажет мать и припадёт к принесённой тенью горстке
  той земли, в которой я.
  Мама, ненечка моя.
  
  
  
  *****
  
  Ребёнок мой от мультиков и книг
  С пластмассовой игрушкой убегает.
  Тра-та-та-та: и всё забылось вмиг,
  Тра-та-та-та ребёнка настигает.
  Тра-та-та-та: и сердца стоп-сигнал
  Сквозь зелень хаки проступает снова.
  Я душу к свету, как кобылу, гнал-
  Она споткнулась - выстрелило снова.
  Тра-та-та-та: проклятье века спок......
  Спокойно, говорю тебе, коняга!
  И я могу быть дерзок и жесток,
  Но давит на загривок колымага.
  Включаем музыку - и стереоэффект
  К гармонии созвучий приучает -
  Её писал, покуривая "кент",
  Тот, "кто за всё на свете отвечает".
  И так спокойно нам в большой любви,
  И так легко в безмерности безлунной......
  Покуда слух, как стук, не уловил,
  Тот лейтмотив симфонии безумной:
  Тра-та-та-та...
  Игла с пласта снята......
  Тра-та-та-та:
  И удержать
  Не удаётся никому
  Срывающих с гвоздя пиджак
  И уходящих на войну.
  
  
  
  *****
  
   Сыну
  Чем выше трибуна, дружок,
  Тем меньше цена поголовью.
  Рокочет громады движок,
  Чтоб долю осилить воловью.
  На снимках не разглядеть,
  Как, с песней сравняв по ранжиру,
  Несут заключённую в медь
  Всю душу, ни мёртву - ни живу.
  Но кто его знает - народ,
  Что так о нём люто печётся,
  По морю людскому не вброд,
  А в каждую хату сечётся.
  У каждой головушки свой
  Кремень сокровенный и идол.
  Да ну её, глупую, в строй,
  Чтоб маялась, лика не выдав.
  
  
  
  *****
  
  печальными глазами на мир смотреть
  весёлыми глазами вперяться в смерть
  шутя клочок шагреневый растворить в вине
  последнего веселия вполне по мне
  "а бабочка крылышками" рвётся кадр
  выскалился выискался сам не рад
  Господи как дерзостно отлетать шутя
  вредное утробное верное дитя
  что же богу богово кесарь обойдётся
  фигу ему грозному кукиш от уродца
   1984
  
  
  *****
  
  Разведу костёр на крутом юру,
  Напоив огнём тишину твою.
  
  Вечер скуп и глух. Соловьи молчат.
  Но на каждый вздох - тридцать три луча.
  
  Если глянешь в ночь, а вдали огонь,
  Ты прими его на свою ладонь.
  
  По верхушкам верб просветлённый нерв
  Свяжет нас на миг и свернётся в нимб.
  
  Долог путь огня. Наш - нелеп и куц.
  Но всё трижды зря, если сердцем скуп.
  
  
  
  
  МАДОННА
  
  Ещё щетиниста и колка
  Холодноватость райских кущ,
  А ты по новой сбита с толку,
  И, словно Зевс, я вездесущ.
  Тобой, как девочкой, любуюсь,
  А ты уже совсем не та.
  И радуюсь, и повинуюсь,
  Что так вот памятью снята.
  Хотя пора сменить пластинку
  И эту музыку беречь......
  Раз удосужился... ...
   картинку
  Явленьем святости облечь.
   1977
  
  
  
  *****
  
  Чудак провинциальный, тугодум,
  Он в дебрях слов выискивает строчки,
  В раздумьях вязнет, рвётся наобум
  И не спешит в конце поставить точку.
  В его стихах всё сводится к тому,
  Что вянут листья, стынут под ногами.
  Благим исходом ранят,
   потому
  Минор преобладает в этой гамме.
  И сквозь косноязычия комок
  Шершавыми от ярости губами
  Он хочет неба синего глоток.
  Ему бы неба над семью лугами.
   1984
  
  
  
  *****
  
  Палитра вся испачкана случайными мазками.
  На пробу брали краски, чтоб музыку сложить:
  Где вздулось заскорузло,
  Где лущится клочками,
   под ноги опадая, -
   но как-то надо жить.
  - А все из-за тебя! -
   ты плачешь, выметая,
  Как будто бы добро, оплакивая сор.
  Считаешь, нам одним досталась жизнь такая,
  Другим же -
   солнц округлость меж облачных рессор.
  - А все из-за тебя!
  Прижмёшься - и из сердца
   вы-да-вливается
   голубая судьба
  На свет, как бы из тюбика......
   но дня не пролетает,
  Чтоб не запнулась музыка:
   - А все из-за тебя......
   1984
  
  
  *****
  
  Разве это разлука... ...
  - Столько вечера ждать!
  Если заняты руки - можно в мыслях бежать.
  Обнимаются души через стены цехов:
  - Не дури же, задушишь,
   не напишешь стихов.
  Обнимаются буквы в сцепке наших имён
  На дурацкой страховке оголтелых времён.
  Ах, как время жестоко... По ночам навещать,
  Чем ещё на поругу его отвечать......
  И роняют сквозь стёкла
   тусклый свет фонари.
  Видно, света бояться
   стали плечи твои.
   1989
  
  
  *****
  
  Осень рыжая, рыжая, рыжая
  Распугала лисят по лесам.
  Всё, что зноем августа выжжено,
  Дымом тянется в небеса.
  Превращения простодушные.
  Степь, уснувшая до утра.
  Полыхает заря, но чувствуешь
  Холодок от её костра.
   1984
  
  
  
  ОПТИМИСТЫ
  Н. Кнышу
  
  Неожиданно, с бешеной силой
  Паруса раскидало по ветру,
  И пуста горизонта холстина...
  Стонет катер нутром перегретым.
  
  По всклокоченным кочкам пустило
  За восторженность;
   глупость напутствий!
  Цедит тренер сквозь зубы: красиво,
  Но найдём их и в этой капусте.
  
  Пацаны! Безоглядный завистник
  И такой же ветров поджидатель,
  Я далёк в этой буче от мысли,
  Что я ваш непременный спасатель.
  
  Мы одеждой сухою поделимся,
  Крепким словом, повадкой матёрой.
  Как под боком у мамки, согреются
  Пацаны над горячим мотором.
  
  
  
  *****
  
  Все академии твоих наук
  тебя бы ничему не научили,
  когда бы не коснулся сердца звук,
  под стук колёс влетевший в тамбур стылый.
  Ты до сих пор не вышел из него,
  давно другому уступивший место -
  узнать, как напрягается звено,
  от пункта к пункту и от сердца к сердцу.
  Когда же выходить тебе, дружок?
  О, дикое злорадство неуюта!
  Ты не был там, но в памяти свежо,
  как ехал кто-то в тамбуре продутом.
  И вышел где-то. Где его искать?
  Быть может, тёплым домом обзавёлся
  и мудрым псом, и весь уже иссяк,
  хоть сам себе он в том не признаётся.
  Скучает в самолётах, и полёт
  совсем не ощутим для пассажира.
  Никто теперь его не зазовёт
  туда, где ветер по углам и жилам.
  А жизнь, как скорый поезд - прямиком,
  всё громыхает, лишь, скажи на милость,
  он был прилежнейшим учеником...
  и ничего с тех пор не изменилось.
   1984
  
  
  *****
  
  Я открываю город свой,
  Как книгу, где черты объёмны,
  Вот с просьбой: "под стрелой не стой!"
  Мир сотворяет кран подъёмный.
  Как крановщик, гляжу на кровли,
  Как каменщик, озябшей кистью
  Осознаю реальность мысли,
  Себя воображая ровней
   всем СОТВОРЯЮЩИМ.
  Но день отягощён раздором сердца -
  Цель не оправдывает средства
  Когда - в разладе с добротой.
  И не на что ей опереться,
  И не заплатят за простой.
   1988
  
  
  *****
  
  Он ли изнурял до попеченья?
  Милосердье падко на гроши?
  Но трясутся животы тюленьи:
  Раз не брал, так больше не греши!
  Это тебе в правую заноза,
  Аж по шляпку, чтоб не соскользнул.
  Это тебе в левую, за слёзы,
  Не озолотившие казну.
  И уже не мученик взирает
  Скорбно -
  Вечный взяточник - Иисус
  Будто бы косится, проверяет,
  Честно ль подаяния несут.
  
  
  
  ПРОДАВЕЦ КЕРОСИНА
  
  В дымных кухнях, где царствуют примусы,
  с ненасытной сроднясь духотой,
  соскребая приварков папирусы,
  разве вспомнят о нём с добротой?
  Никого теперь не впечатляет
  устаревшее ремесло -
  дядя Миша живицу качает
  для избушек, готовых на слом.
  Как легко, как свободно, как плавно
  исчезает в форсунках огонь -
  это вечная память пропана
  охраняет старость его.
  Ведь для ветхих и тихих избушек
  он единственный истопник...
  - Чёртов Мишка! Язви твою душу,
  до чего ж керосин твой коптит!
  Мишке сущность упрёков понятна,
  Мишка мастер на них отвечать.
  И плетутся старухи обратно,
  и блаженно про сдачу молчат.
   1985
  
  
  
  САМОСАД
  
  
  Утро начиналось в нашем доме запахами тёса и махры, светом из оконного проёма ёжилось под дедово "ка-хы". Тихо, чтоб не чуяла подвоха руки натрудившая родня, дверь скрипела и тоска порога, выждавши, пружинила меня. Вот переполоху будет в доме: даже не обулся, ну держись! Дед ухмылку прячет под ладонью, от морщин разглаживая жизнь. Мы идём косить. Несут озёра наше отражение в себе. Ждёт природа летнего побора, издревле покорная косьбе. Радостно мантачка правит жало. Брызнули роса и горький сок. Раззудилась дедовская жалость, чтобы луг в цвету не пересох. Первую полоску подгребая, он простелит поверх трав мешки:
  "Ну-ка", - скажет. Лягу, прогибая колкие пахучие вершки. Старую загадку и тогда мне было разгадать не мудрено, а теперь понятней и подавно, что на свете сладостней всего. Но пора вставать.
  "- Проснись, Павлуха! - дед разбуркал, - ну-ка, пособи". Посоливши, разломал краюху: "За водой криничною сходи". Жмурясь, принесу "воды до хлеба" и, взбодрясь, под дедовы смешки траву утрамбовываю, с неба прыгая в разверстые мешки. Скажете: невелика подмога. Знаю сам. Косы чеканя блик, в этот мир влюбляя понемногу, - зря бы не будил меня старик.
  Мы домой к обеду не спешили. И не слишком жаден был побор. Старый с малым праздностью грешили, хоть всегда дырявым был забор. Дед не успевал всему дать ладу, хвастаться хозяйством не любил. Всё кролей кормил, а было надо - сам ни одного и не убил. В огороде грядка самосада, да коса в сарае, да кисет - вот и вся, считай, его отрада. Вся забота пенсионных лет. Грядка, грядка - каждою весною приходилось деду воевать с бабой Шурой, чтоб засеять снова табаком хотя б землицы пядь. Задыхались от него полати, золотились ступа и секач. На отцовской робе все заплаты пахли самосадом так, хоть плачь. У двора садился на скамейку дед Микита к четырём часам, табака истаивала мерка дымкой по закрученным усам. Мебельная фабрика гудела. Паром шабаш выдувал гудок. Тут и доходила суть до дела, а какого - жадным невдомёк. С шумом собирались работяги - надоел казённый им табак: "- Дай-ка на затяжку, дед! - А тяги хватит, чтоб не пыхкать абы как?!" И пошла газета на закрутки, полная всемирных новостей. Ради этой, может быть, минутки дед вникал в сыр-бор её страстей. "Славно дых продрало... Ну, спасибо... Вот табак,- хвалили, - так табак!" Взгляд его вбирал бы эту прибыль и теперь. Да вот не вышло так.
  Что ж, стрельну у прохожего "Примы", закурю, хоть Минздрав не велит, что поделаешь - не без причины дых горчащей затяжкой налит. "В двор" войду. На колоду присяду - что с тех пор не пошла на дрова, как отец мой достраивал хату, получив половину двора. Брат его недоволен был шибко, и однажды, схвативши топор, стал крушить перемычки и шибки, глаз молящих не видя в упор. "- Порублю!" - мы дрожали от страха, вышел дед к нам на ругань и крик в незаправленной белой рубахе, задолжавший пред Богом старик. Подошёл он к колоде, как к плахе, и спокойно висок прислонил: "На! руби! забуцни её на хер, раз такого на свет породил!" Сын взревел. И попятился, ёжась, вечно помнить отцовский урок. Так был первой зарубкой положен мне на сердце болючий зарок.
  
  
  
  РЕПЕТИЦИЯ ВСТРЕЧИ
  
  1
  Солнце, порождающее блики!
  Блики, порождающие радость!
  Научите меня светлому беспокойству, радостному волнению встречи. Воображению, блуждающему в отблесках дня, приятно ваше участие, и расчет Создателя на взаимность - лучший подарок благодарному. Господи, говорю, я лечу к Тебе, обдаваемый брызгами, насыщая путь к хлынувшему в меня - пьянящими пузырьками. Быть на побегушках у самообновляющейся1 красоты, воспитанному напряженным стремлением угождать ей, не зазорно: разгорячённый и собранный, от лба до щиколоток отдаюсь её баловству.
   Гуляет ветер, экзаменуя стаю однокрылых на присутствие духа - крепость которого только от нас и зависит (чего не скажешь о прочем, сколько ни умничай). Втискиваясь в плотность потока, в который раз напоминаю себе: сопротивляйся умело - поддаваясь. А чтобы вернуться не порожним и навеянное в разлуке воспринималось близким как обретение - учись встрече.
  Давно ещё, переполняясь трепетом первого обладанья, я думал: вот оно, счастье, а оберегателю его - хватит и одного крыла. Но мои возвращенья часто венчались упрёками, и праздник приезда окутывало виной неразделённости. И только раз, соскучившись, она выбежала мне навстречу - без укоризны возвращая в обетованную теплынь. Нежданного заряда хватило на двадцать лет. Я был уверен - того, что получаю один, нам хватит с лихвой и надолго. Но пожизненная лафа, как оказалось, - не одиночек куш.
  
  2
  Всякий раз по-своему переливалась рассекаемая вода. Вот и теперь, вовлекая в свой круговорот, навевает ходу мысли заветное течение, так тонко разведённое в естестве её живого существа, что тысячу раз порвётся, пока выскажется. Конечно же, это не единственная сфера её обитания, но в моём случае сложилось, как у жука-водомера, а не, скажем, озабоченного чистотой пустыни - скарабея. Скользить по этой глади, носиться от берега к берегу и только прозрением встречи пополнять закрома, продлевая восторг.
  
  3
  
  Глиссирование - почти полёт! Парение - без усилий! Всякое обременение вытесняется восторгом и, кажется, вот-вот выскажется, самое заветное! Урезонив крылом2 зуд поющих мышц, хоть затея и не про меня, ловлю слова недописанной молитвы. Я знаю, все они здесь, а за ними - нечто большее, не высказанное; запинаюсь, и радуюсь, заслуженно униженный. А может, я приезжаю сюда не только за подсказками и спасительными догадками? Запечатлённый во взорах, да и сам по себе, без единой души окрест, в какое беспокойство и покой вовлекаюсь?
   По курсу встряхивает, разве что не зелёными локонами, экзальтированная кикимора. Пытается то ли повторить мои виражи, то ли въехать в эту напитанность на лихом коне, только падает чаще, чем подымается.
  - Ты совсем синяя, - говорю, - давай-ка отбуксирую к тому месту, откуда взялась.
  - Давай, - отвечает.
  Впрягаюсь, не впечатляясь.
  Странный способ - возвращаться за обрывками слов, туда, где вычленить их почти невозможно. Не легче ли всё уладить, прибегнув к воображенью? В ряби по барашкам, под аккомпанемент буруна, при почти неуловимых выплесках и лейтмотивах, пасуют всякие приближенные ритмы. Вот и ещё добавилось тормозящее шлепанье за кормой, внося свою нотку. Да, вовлекать окружающих в стихию звуков вне этих просторов легче. Там есть с кем обмениваться токами сознания и сочувствия. А кто руководит этим спектаклем, кто отрежиссировал всё до таких мелочей и подробностей? Лермонтов мерещится, скрипка звучит, поёт Паваротти. Вот бы наяву так...
  - Приготовились к повороту...
  - Поворот!
  ...Силуэт скрипача на берегу - признак большой смелости. Но явь тоже замысленным бредит. И риск удался. Из боязни, что почитаемый мной музыкант откажется от предложенной затеи поиграть вербам, и по сей день прибегаю к внешне-привычным доводам. И поводы выстраиваю подходящие. Чем ещё поделиться с миром, щедро одаривающим меня с детства своим великолепием и на задабривания не гордым? Пронзительный взвив смычка сродни вскидыванию паруса. Всё живое умеет слышать и не чуждо сочув-ствию. Укутаться бы в податливую оболочку ассоциаций и гнать строчку за строчкой, а потом отпустить сложившееся под присмотр свето... брызго... свисто... плясок, как бумажный кораблик с пятёрками от верившего в меня учителя; рвануть, задрав штаны, по солнечной дорожке в их класс и увлечь любимую, чтобы поняла - насколько может быть богата и где настоящему учатся. Но наивно полагать, что если она тебе нравится, ей захочется иметь дело с последним двоечником из такого заведения. У светомыслия и хорошистов единицы...
  - Приготовиться к повороту! - остерегаю незваную напарницу.
  - Поворот!
  ...Открылось же Набокову, что "мы - гусеницы ангелов". Но, не упуская возможности испытать чувство полёта, до укутывания в паутину пережидания, начинаешь понимать, что уже не совсем гусеницы. И с ангелом не всё так просто. И не слишком ли много чести одному в такой перспективе? (Пройдёт добрый десяток лет, и этот найденыш скажет, что меж двух нет ничего такого, ради чего стоило бы пожертвовать своей обособленностью.)
  - Приехали, отцепляйся, - и расстались. Зов отложенного прозренья сильнее флирта. Выпорх из кокона - соблазнительнее!
  
  4
  
  Куда ни глянь, а витающее проявляется. У бильдеровских3 однокрылых ангелов есть возможность взлететь - только обнявшись. В житейском и чувственном планах подтверждений этому - неоспоримое множество. Но в странной стае, пока нет претерпевающих от сильного ветра, каждый - сам по себе. Независимость эта - не без оглядки, и стихией остепеняется. А возвращать новичков откуда пришли - обычное дело. Может, в следующий раз набиваться в ученики им и не захочется, и никто уже не собьёт с мысли.
  Но в притяжении упоённых полетом мерещился мне и дву-крылый, он поднимался над этой водой и не раз освящал захудалую местность. Хранителем её духа он становился тогда, когда появлялась на побережье всё схватывающая на лету сочинительница полнокровных строк, полюбившая меня. Гуттаперчевая, по жизни не без шестых, она стала соучастницей моих замыслов. Мы вскидывали крылья и опускали их в воду так далеко от берега, что, казалось, его и не было вовсе. Будь со мной или отпусти меня, говорила она, но - не в силах решиться, я уповал на то, что мы нужны, может быть, не друг другу, а этому ветру, что как бы ни были разнесены наши паруса, ангел места, над нами, и, если я её отпущу или она меня разлюбит, он рухнет. И, может быть, не я её удерживаю своим притяжением, а его непреодолимая сила.
  Всякое было. Чего только ни придумаешь, чтобы быть любимым, чтобы ответное чувство вознаграждалось...
  Странная субстанция - этот напиток. Пьётся губами, передаётся любой клеточкой, и всё в природе им пропитано. Ну ладно, твои цветы, понятное дело. Ты любишь их, ты украсила угол моего окна, но в холоде и зное, в брызгах и шелесте - та же подоплёка. И напитываем мы всё своим раствореньем.
  Как любовь, которую нельзя заслужить, а можно быть только достойным её, так и места для себя в сущем не купить, не подчинить, не присвоить, обособившись. Господи, достоин ли я мурашек, серебринок, лампад двойного сияния, ниспосланных и отраженных переливов света Твоего?! По лавсану крыла стекают капли от набежавших волн. В какие размеры уложить их ритм, знаешь только Ты. И я соучастник? Моё вмешательство порождает радугу, и я знаю, что сейчас достоин Твоего подарка.
  Подлизывается упругими и теплыми накатами обеспокоенное ветром и полосуемое мной водное великолепье. Так ласкаться, ластиться, обволакивать может только осмысленная прядость. А когда все утихнет и ласточка, перепутав глади, начнет натыкаться на своё отраженье, я опять пожалею, что рядом нет тебя, садовницы моего лета, но ты знаешь, зачем меня отпустила.
  
  5
  
  - Помоги "подбиться", - ну вот, уже и на равных?!
   Выбиваю втугую крыло по передней шкоторине и не очень туго по гику, чтобы у топа образовывался "твист" при шквалистых усилениях и не рвало жилы у моей сокрылицы (настройка делает крыло мягким и более приспособленным к потоку, при очень жёсткой мачте, способной удерживать ветер). Такое ухаживание - при удачной настройке рангоута - и общепринятым воздействиям фору даст. Впрочем, та, с которой я сейчас (не найдёныш, а другая), - не просто умница, и в остальном никому не уступит. Серфингистка она так себе, но содумница и сестра душе - других не надо, а в том, что и двоим таинство4, - лучше не бывает.
  Пять лет назад, вооружаясь перед выходом на воду, я обратил внимание на особу нелетучих конструкций - большеглазое крупноголовое существо читало Бродского. Ничего себе явленьице на нашем побережье! Бежали волны, бежали дни, а материя слова никак не могла выйти из его заморозки. Бился прибой о твердь запечатлённого, наконец-то названного своими именами, и вдруг такое несоответствие... Полное лукавства и задора явление. Впитывала в себя это остановленное пространство и ничуть не каменела. А все было уже почти подготовлено к освобождению дна моллюскам5.
  И не было бы утешения вечному второгоднику, если б не камеи знакомого мастера. Резьба по морской раковине, а потом - камню, как бы произведенная из того единственного, что нам было обещано, была и не резьбой вовсе, а какими-то лирическими отклонениями от пророчеств Иосифа. Невозможность обогреть выхоложенное пространство, сотворенное им из слов, отобранных у Бога, вызвала во мне такую остуду, что, только почувствовав тепло камня, я ожил. Кода Саша показал мне одну из своих работ, я удивился тому, какая она теплая, и стал приходить в себя. И случая на берегу, поражающего контрастом зеркала и облика, не мог пропустить. Мы познакомились.
  Когда я говорю о тебе - понимаю: ты не из тех, кто разделяет действительность на мирскую и более тонкую. Что слово, что цветок, что мысль - всё суть одного явления. И боязнь публичности - смешная отговорка, потому что напитанное нами - того же поля ягода. И для него скрытное ли, явное - одинаково прозрачны, так дай мне произнести имя твоё...
  
  6
  
  И так, когда уже единственно светлым пятном на берегу после всемирного потопа, я мог представить только россыпь Сашиных камей, одушевленных щедростью его прозрений и восторженностью глаз бывших обитателей этих мест, я встретил тебя, умница моя.
  
  7
  
  Отшивая всех, кроме художника и скрипача, ты запросто отпускала полетать с найдёнышем. И вчера выбежала она навстречу, повисла на мне, прижалась и обдала волной давно уже не кикиморовского хвостика, распущенного у висков, собранного книзу, золотого окаймления всей её светлости.
  О, Виктор, где была твоя скрипка! Этот триумф, с самофракийских времён, переживали немногие. Увеселение начальствующих - это ещё не работа и тем более - не призвание. Ты очистил это место от их угрюмости! Ты умный, ты всё предвидел! Да и сколько я мог предложить тебе за гастроли во взаимопроникновение стихий? Деньги у них! И якобы им играющий - ты никогда мне не отказывал.
  Скрипка Ганжи6, радость на берегу и дома, пляска солнечных зайчиков, упругость паруса, свежесть, преломляющая простран-ство скоплением брызг, и твоё благословение во всём - преобразили мир. И хоть мы не стоим щедрости Создателя, наши разлёты, перекрёстные курсы, полёт бабочкой7 , берег, узнавший скрипку, диковинных ракушек и радость встреч, стал подпитывать меня возвратной энергией благодарности. Когда эта сила добавилась ко всей партитуре ощущений, я стал осознавать, что происходившее со мной - не что иное, как репетиция встречи, но уже с большим числом действующих лиц, срочно необходимых ангелу места и потому вечно не успевающих подготовиться к ней. И придуманное когда-то - может, вовсе не придуманное, а подсказанное его расположением и потребностью.
  А кузня обособленности только пшик и выкует.
  
  8
  
  Чем не скандал? Светская белиберда в православном храме. Льётся шампанское, подают закуски, играет скрипка. Парад гордынь - на фоне полной незащищенности, камерной интимности драгоценных, отлученных от рук твоих средоточий света. Скандал не меньше - присутствие Хайяма8. Из вспененных оплавлений тверди: легкий, как музыка, ироничный самозванец. Здание бывшей хлебни наполняется его духом. Мастер, вызвавший его из чёрного, рваного, залатанного бирюзой тела земли, под шофе. Дуэт, озвучивающий это появление, во главе с Виктором ещё воздерживается. Сам скрипач настолько сосредоточен и внушителен, что, кажется, только он знает истинную цену происходящему. Привлеченный обслуживать, не снизойдёт до прислуживания, хоть визиток наклепал, в нагрудном держит. О, мудрец! - изгаляется Хайям, - Если бог тебе дал напрокат музыкантшу, вино, ручеёк и закат - не выращивай в сердце безумных желаний. Если всё это есть - ты безмерно богат!
  Саша сияет, очередная порция вина, после диких усилий, связанных с организацией действа, под воздушное чоканье с Омаром, ему на пользу. Творцу не до мистификаций.
  Наблюдаю всё это. Обдумываю. Запинаюсь на каждом слове. Депутаты, академики, заслуженные деятели. Да, напрягаться в таком обществе - не на доске ходить. Здесь, чтоб радость головой до неба доставала9, нужны другие способности. И почему нужно до всего доставать головой? Разве мало душе и сердцу ощущения взаимной переливчатости, лучащейся без тени отчуждения!
  Навеваемое обстановке бригадой обслуживания благолепие, как ни спасителен хмель, поверхностно. Подчеркнутое расположение сильных мира к нему (мол, всё с нашего позволения) хоть и веселит, но, по мне, не дороже опьянения волей, когда пышет обветренная кожа, уравновешено дыхание, всё соподчинено музыке света. Даже моё бессмысленное глиссирование куда предпочтительнее происходящего и ближе к здравомыслию, не говоря уже о сделанном тобой. Дленье вписанного во всеведенье камня уже не зависит от такого признания. И только во дворе, на территории собора, мне было всё знакомо. Такие же токи благодати пронизывали стеснённое суще-ство и опять приходило понимание, что всё - храм! И мир переливчатых краёв в нём взаимопроникаем!
  Саша, Виктор - ваши стихии сродни моей! Морионовое "Одиночество"10 под стечением "Богини ночи"11 в одном случае - со штихелем, сводящим пальцы, в другом - со скрипкой, с передавленными платком жилами, чтоб не мешать спящим, в третьем - с гиком, подчинённым упругости ветра - грезит светом встречи. Менять хваты и вживаться в это пространство - единственное, чем позволено нам подготовить себя к такому моменту. И как всякий возделыватель, не выходящий из-под влияния выбора, мы призваны его силами, а двоечники потому, что требуют они непомерного качества. И кому, как не самому неуспевающему из нашей компании, не поблагодарить вас за такую поддержку. И сказать вам: будьте спокойны, ваши усилия уже признаны ангелом лучшего на земле места.
  
  9
  
  Кого из умеющих почувствовать это не влекло к местам славным соблазном причащения? Переезжаем в Киев - решили узнавшие благость Софии. А больше всех - ты, после нашей вылазки съездившая со мной восполнить неразделённую радость, к куполам, как грудью питающим облака окрестностей.
  Как будто злачёная пред Богом столица еще не переполнена миром пришлых, и всё тысячелицее, миллионолицее её существо до последнего оправдано перед Ним и не замыкает на себе ауру её святости. Как будто никому нет дела, что мирское может однажды пересилить вышнее, что благость нужно нести к тому месту, где живёшь. И оно уже, вдруг какая несусветица, обменяется своими токами и поддержит кормилицу.
  Как ни наивно это звучит. Не только в Хлебне манны небесной, Божий прокорм - ангелу нашему.
  
  10
  
  Каждый кулик хвалит своё болото. И, между прочим, правильно делает. Ниже большой воды у свай от разрушенного моста, после срамной запруды из пластикового мусора, есть расширение, образовавшееся на месте песчаной выработки, покрытое желтыми кувшинками и белыми лилиями со стороны, не имеющей подъезда. Раньше на месте котлована было два диких озера, отделённых перемычкой прибрежной степи, которая подходила к самому обрыву Донца, золочёному на срез, со щуриными гнёздами. Пескари, бубыри и прочая мелюзга обсасывали края этого сыра. Пугливые голавли, в камуфляже щуриных отражений, выхватывали кузнечиков с голубыми крыльями под серой чешуйкой, не совладавших с пространством, спешащих присоединиться к хору по тот берег. Жаворонки меж страхом и восторгом планировали на достаточной для обзора и парения высоте, звонко приветствуя каждым перышком ощутимую радость.
  Да вот не вынудит стоять с задранной кверху головой захлёбыш звонкоголосый, не поцелует уже в золотые волоски пескарик, разуверились. Наперекор утвержденью, что нельзя вступить в ту же воду дважды, мы всякий раз это делаем, погружаясь в неё хоть по щиколотку. Как раз затаривая собой якобы необратимую текучесть, мы и приводим к реальной необратимости жизненные её токи. Осушили болото, стёрли с лица земли голубоглазость степи, да и саму степь (разве что на картинах Репина переживаем) пережили. С её ярчайшим звоном и спасительной прохладой, отражающей небо.
  В тот сезон, чтоб не отвыкать от размышлений и иметь немного денег на гостинцы родителям, захандрившим было без сыновнего тепла, я перевёз снаряжение и перенёсся на новое место, никого не насмешив своим появлением.
  Дивное диво. Не погубили бы озера - не было б выработки, а значит, и паруса, претендующего хотя бы на такие просторы и искупление. День благодарения и старикам, и речке, и исчезнувшим озерам длился целое лето. Вода и ветер узнают парус в любом месте. Взаимный восторг усиливается воспоминаниями детства. Всё налаживается. Дни длинные. Пустили электричку "Восточный экспресс" - только в то лето она и ходила. В глазах земляков, по-старевших уже согодков, не было иронии, а появилось что-то от тех озёр, рыбацких зорек, лёгких брызг давнего босоножья. И тогда я понял: мало иметь пред очи мерехтящие плеса, нужно, чтоб кто-то радовался этому, не стесняясь праздности. Возвращаться в эти красоты как на экскурсию к Богу стыдно, участвовать - нет.
  Углублённая до родников лазурь прозрачна. Пускаются врассыпную краснопёрки, полосатые окуньки куняют; любопытствуя и остерегаясь, пятятся лини. Нырки и жирные утки держат дистанцию, хлопают крыльями по волне, звонко проносятся, уже не касаясь завитых ветром гребешков, но и не взмывают. А кабы все при деле, разве оживилось так и под, и над, и около? Ничто не говорит: не тронь меня, не цепляйся, - всё трогательно. Приветствует жизнь и живость безжизненное полотнище, скроенное по законам крыла, самый живой и древний образ нашего воображения.
  В детские зимы, когда водоём был затянут льдом, ещё тонким и прозрачным, я ползал здесь на брюхе, не видя берега из-за прогиба ещё тонкой и местами пузырчатой оболочки, оберегающей живое от остуды. А теперь всё так просто и безопасно, ходи, где хочешь, пока не пережил и это.
  Я привезу тебя в эту обреченную воспрянутость. Ты полетаешь на качелях прибрежной базы, на воду не захочешь, лилии полюбишь. Найденыш пообещает и не приедет. Парус одинокий на следующий год в обратный перелёт взят будет, мотыльки солнечных дорожек заскучают. Выше по течению взбудораженная мной вода, впадающая в детство, передаст привет родным берегам. Вместо Викторовой скрипки дискотека на плавучей платформе вернёт в реальность впечатлительных земляков. Крыло в воспоминаниях, как стих из старой школьной программы, сотрётся. Тем более не по масштабам окажутся Сашины камеи. Такое большое - в таком маленьком, не помещается.
  
  
  
  ****
  
  
  Девятый час выплескивает блики
  И рябь перебивает серебром.
  В ответ бахчисараек повилики,
  Росясь, реминисцируют кругом:
  Все спутано.
  И только словом к слову
  Лукавой извиняльщицы разбой
  (По недорaзумению - попсовый,
  На деле же страдательным забой,
  Винительным, гадательным)...
  О Боже,
  Склоняй, как хочешь!
  В явственность начал
  Не всякий умник сунется без дрожи,
  А я - запанибрата - заторчал.
  ... Покуда не безвидна, не пуста,
  И сущему неймется над водами,
  Располагай, не выводя за грани
  Реального,
  Ни с нового листа -
  От здешней неказистой благодати
  Над прочей безунывностью гадать,
  К не тронутому приступами рати
  Слепящему свеченью припадать.
  
  
  
  
  
  
  БЛАЖЕНИАДА
  
  1
  
  Кружится -
  Не собрать, не нагулять тепла:
  На перелёт такой - всякая крепь утла.
  Достаточно лепестка - и не перегрести
  Лужицу парусов, стоило отцвести.
  
  Лететь - не перелететь и не перемахнуть
  Годную лишь на треть выдоха на духу.
  Но столько не потерять, чтоб не объять крылом,
  Перышком, плавником и не припасть в былом.
  
  2
  
  Всё не вернувший в сплав не поведёт плечом,
  За неименьем прав - будет сто раз прощён,
  Будет сто раз польщён, откажется от правоты
  Тратиться на стихи, пялиться на цветы,
  С пестика на тычинку бабочкой перенесён,
  В стебля прореху чинкой заживо упечён.
  
  3
  
  Сад мой, мой жлоб жужжащий,
   чтоб ничему не пропасть,
  Рай из всего творящий - выше нельзя упасть!
  
  Быть садоводом рая и преткновеньем душ,
  Словно не умирая, слать омыванья, душ...
  
  Собственник нерадивый - кроме росы на срез,
  Дух твой, трудом будимый, не нагуляет средств...
  
  
  
  *****
  
  Акациевый мёд - разгул благоуханья,
  подмешанный в настой последних майских дней,
  не утолить тебя, цедя до поперханья,
  с густеющих краёв восторгами задев.
  Акациевый мёд. Из терниев воздушных
  запущенный в судьбу невинным коготком,
  до белой муховни, до затверденья гущи,
  уже с любым глотком хватает, а тяни.
  Акациевый мёд! Не развенчает тайны
  над снегом перелет.
  Зуди... ...
  томись, пчела!
  с пыльцою у летка,
  зайдясь в чаду нектарном
  угар перетерпеть,
  не отхлебнув медка.
  
  
  
  *****
  
  Держатель музыки, ты тоже уязвим,
  Божественной иронии зачинщик,
  Слабо тебе на углях наших зим
  Быть преданней, торжественней и чище,
  Чем звонкий лёд, смиряющий теплом
  Почти на столько ж холоду причастных.
  
  В какую протяженность умыкнём
  Идиллию согласий одночасных?
  Жеманство дикаря, кривляки трёп,
  Флирт возрастов и слаженность сиятельств?
  
  Проторен путь, но в щебень не истёрт
  Непрочностью натянутых приятельств.
  О, издавна приученный к зиме,
  Блуждая неприкаянной теплинкой,
  Пылинкою, окатышем в золе,
  Заложником заученного чирка:
  Хочу - сверчу и не хочу - торчу,
  Уже не обольщаясь личным блеском,
  Как Ойстрах, королеву раскручу
  На вышитый платочек выше сердца.
  У Страдивари - сменщиком?!
  В гостях?!
  Смущая Баха сведущие сонмы...
  И свысока: - О, Лиза, - не косясь,
  По-королевски роль свою исполню.
   2003
  
  
  
  *****
  
  Хочешь?
  Я угощу тебя зеленым чаем
  И покажу пушистый белый хлопок.
  Дам подержать его, вложу в ладони,
  Чтоб убедилась ты, какой он лёгкий.
  Я расскажу, как в знойных Кара-Кумах
  Вдруг появляются озера и деревья,
  Но в них не верят, и без лишнего раздумья
  Проходят мимо.
  Лишь пожелай - и сразу же возникнет,
  Как шар перед глазами стеклодува,
  Космический пейзаж пустыни -
  Совсем не отвлекая мыслей
  о суете,
  о радости,
  о смысле,
  Даст заглянуть в себя,
  Вовнутрь предметов,
  Где столько света.
  Тебе не интересно?
  Что ж, прости мне
  Прилив небезразличия к трофеям,
  Что помню их последний трепет
  В минуту отлучения от света.
  
  
  
  *****
  
  Испугавшись сухости ладоней,
  скользнувших
  по пыльце твоих залетов,
  распускаю крыло,
  оставляя тебя внизу
  в затяжном восторге раскаянья.
  Ласточки ложатся вереницами в озёра.
  В прогалинах обнизи,
  охорашиваясь селезнем,
  падают на хвост осенины.
  Но ты не бойся -
  Досветком пригожусь лишь тебе.
  Кану в прищуры,
  и с этим запасом дотянем до Сретенья.
  
  
  
  *****
  
  Ксюше
  
  Дожидаюсь тебя. Звезды падают в долю,
  Но в загаданном мной ни одна ни при чём.
  Не на каждый залёт - эта скованность воли,
  Вопль с припиской в итоге: жил и был увлечён.
  
  Как дурак - по коре, не нарезом по сердцу,
  (Ужасаясь чуть свет сухоте закарлюк),
  Прибегаю к перу, как последнему средству
  Обладать чем-то большим, казнюсь, не без рук.
  
  Заелозится временем всё, что снаружи:
  Лёгкий чирк и обвалы тунгусских камней.
  Только зябкость пространства, дразнясь, обнаружит
  Полноту предкасанья корпускулок. В ней
  Твой оброк, а вернее - свеченья беспечность,
  Перенятая словом. Прикормыш его,
  по слогам откликаюсь.
  Не зарясь на млечность,
  Исповедуя встречность всего твоего.
  
  Гордый зяблик пространства, почём нынче стужа?
  Горсть черемушных ягод уже не каприз.
  Голых веток залом с лучшей музыкой дружен.
  Вспорх цветенья над ним вне исхода завис.
  
  А случись по-иному - не вышло б сохранней,
  И на чём бы сошелся на равных паях
  Этот светопровод, этот мот окаянный,
  Подливающий свету, сам свету свояк!
  
  
  
  *****
  
  
  В космосе - может, слов, может, снов
  Или других каких жизни основ,
  Ждать и терпеть лучше, чем догонять,
  Чем просиять, - думает астронавт.
  Взломщик чужих миров - в этом спец.
  Смелая, ты не из снов: всем конец.
  Пренебрегая теми, кого не спас,
  Пленом залобной лени,
  Дрёмой глаз
  Слушать, какой хороший,
   чтоб взрастить
  Бренности монолит (жить в чести).
  Сладкая передышка. Так успеть
  Вовремя подстелить, "баю" спеть.
  Чокнутая, - хохочешь;
   зная мир,
  Крейзи, приспи меня! Подмени!
  Всех, кого опекал мой облёт,
  Сон твой до повилик обовьёт.
  Сбудется встречный блиц
  В самый бездонный лаз
  С ласкою для ресниц
  Лишь для отвода глаз.
  Вложенность
  горячих губ
  Вглубь глазниц
  Отмороженному -
  Чем не снедь?
  Прежде, чем постелить, "баю спеть".
  Сколько ни куролесь, ни знай повес -
  Взломщик чужих миров круче влез.
  Глупости, - скажет друг, и на взлет!
  По небу, что не круг - к тени вброд.
  Не из снов же черпать адреналин,
   не из глин,
  Жажду губ утолив
   лбом своим.
  
  
  
  БАЛЕРИНА
  
  
  Брошена всеми на музыки муку и радость молчанья,
  Она, как слепая, прозревшая в звуке, - пирует отчаянье.
  Содом или шабаш? Бесстыжая баба. Красивая женщина!
  Облапана светом, раздетая, дабы - какая обещана.
  Но глупо за ней волочиться. Умора, своя понадёжней!
  К тому же партнеры, поклонников свора...
  ... ...бумажник порожний.
  А тут ещё музыка. Чёртова музыка эта.
  Порхание девственниц. Куколок кордебалета.
   1987
  
  
  
  *****
  
  Не оставив пыльцы на подушечках,
  сбывается и твоя невинность.
  В наши засидки мотыльки слетаются,
  отмирая от лампочки,
  как сороковник с гаком.
  Не отягощая причастностью,
  дрожащими пальцами,
  словно слепой,
  причащаюсь румянцев.
  Мембранами шероховатых губ
  резонирую
  на тембр твоего голоса -
  держа другой,
  согласный
  и на такую малость
  от не затронутого в тебе
  Светозастием.
  
  
  *****
  
  Памяти О.А. Пономаренко
  
  Восходят Улины тюльпаны
  Из невозделанной земли.
  Следы бытийного обмана
  К приезду ливни подмели.
  
  И только этот сумасшедший
  Благоухания разброд
  Среди негаданно пришедших
  Заботы прежней - не найдёт.
  
  Пренебреженьем уголовным,
  Приветом зорь разорена,
  Блажит в поклоне поголовном
  Земли цветная кагала.
  
  Прильнув душою, дня на склоне,
  Возьмёшь в расхристанный вагон
  Воспитанных в безгрешном клоне,
  Нас разглядеть со всех сторон.
  
  Цветною каплей раствориться
  В воображении живых,
  Пока незрелость жизни длится
  И между нами - жалость их.
   2002
  
  
  WEEK - END
  
  Е.С.
  
  Мы в одиночестве своём
  Вспорхнувшим ласточкам под стать,
  Меняясь галсами, махнём
  Кадр преткновения листать.
  О, перелистыванья миг,
  А может, паруса хлопок!
  Над разворотом прежних книг
  Свеж отражения поток:
  Сближает - вызубрен живьём,
  Влечет, голубя схожесть душ
  Твоим крылом, моим крылом.
  Стихает - радости присущ.
   2002
  
  
  
  *****
  Марине
  
  Это мой мост -
  Через годы вёрст
  Тысячью молитв
  В небе пламенит.
  
  Сверх любых вер
  И под твой свод -
  Это мой всход,
  Чем могу - вот:
  
  Ни земной пух,
  Ни словес рай,
  Это воз-дух
  Через нош край!
  
  И оплавив явь,
  Я не вижу слов,
  Мой талмуд - тут,
  Грунт в один слой.
  
  Сплав цветных снов
  На холсте чувств,
  Ты для них - свой.
  Погости чуть.
   2002
  
  
  
  *****
  Л.М.
  
  Загадай желание, пока лечу,
   разбрызгивая блики,
  Промельком ускользаю от терзаний,
  И эти брызги долетают до тебя.
  То ли сердце и каждая жилочка,
   сговорившись с ветром,
  Удивляются душе, то ли она
  На зоркость радости расприветилась,
  Остаться надумала и не тужит.
  Зачем ей переправа в лучшие царства
  Когда, наконец-то, все вместе?
   2002
  
  
  *****
  
  Становлюсь домашним,
  Никуда не хочу улетать.
  Птицей такою, что никуда улетать не хочет.
  Разве что к морю, парусник приветать,
  Лермонтовскую не разделить неволю.
  Ты собираешь ракушки, а я гляжу.
  Вслушиваюсь,
  Заступнику голову не морочу...
  Слокам12 оставил "Спрей" - и я не тужу;
  Гальку подбуцовываю
  в набегающую межу,
  Страшась не очень.
  Ей приятно касанье и тепло шуршать,
  Кувыркаться...
  И млеть у страстей под боком.
  Не с таких пучин пены спесь сошла,
  Когда крал тебя;
  Гики рвал по нокам.
  Одному хватило бы и ручья,
  Но не стоит жажды такой предместье.
  Задевает ветром с буян-плеча,
  Валуны опыляет в бурлящем
  скрестье.
  Если нет продолжения этому сну,
  То какая ж явь впереди обоим?
  Я прижмусь к тебе. Лба слезой коснусь.
  Улыбнусь цветам, приручённым13 в доме.
   2003
  
  
  *****
  
  Слезным продыхом в дыму
  Девушка корила Глюка
  В доме, где на плач ему
  Не настраивали звука.
  Сколько ж бомжевать душе?
  Неужели им не больно
  И уже настолько вольно,
  Где ютиться, что довольно
  Неприкаянья уже?
  Боже, как их упасти
  Осенением горсти,
  Если слушают ничком,
  А припухлость этих пальцев
  Умыкаема смычком?
  Поздно, душенька моя,
  В этом доме пожил я -
  Ветра в поле не минуя,
  К постояльцам не ревнуя
  Невозбранного жилья.
  
  
  
  *****
  
  Стать окольцованною птицей.
  В пережидании испуга
  Затихнуть
  Перед тем, как взвиться
  Над головами грузных пугал.
  В пылу, не соразмерив хватку,
  Снести болезненный щипок.
  Разжать ладонь. От воли шаткой
  Вопьётся в палец коготок.
  От размыкания до взмаха
  Какой-то непонятный стиск.
  Без совпадающего страха,
  Кто б этой чуткости достиг?
  
  
  *****
  
  Зелёная вода. Заснеженные дали...
  Сугробы намело и поезд не пришёл.
  Недавно над рекою птицы пролетали.
  Как грустно было мне,
   теперь - так хорошо.
  Высоким белым снегом
   покрылись хаты белые.
  Вечерняя деревня погружалась в сон...
  Но, Господи, как радостно
   завеяться без дела,
  На шапку нахлобучив лунный капюшон.
  
  
  
  НА ЗАКРЫТИЕ ВЫСТАВКИ КАМЕЙ А. БИЛЬДЕРА
  
  Укрывая песчинку от бурь и ненастий,
  Прикипаем словами жемчужин искусных.
  У любви нас немного, отшельников счастья -
  Незлобивых, уступчивых, жадных моллюсков.
  Но расколоты створки слащавого счастья,
  Не желая шизеть, промышлять на мякине,
  Пастилою по всем берегам растекаться,
  Налегаешь на шлюзы известной плотине.
  
  Как ни больно, любовь в продолженье и муке
  Обжигает ныряльщикам зябкие руки,
  Все же нож между створок крошит перламутры,
  Как жестокость, холодный,
   И как праведность, мудрый.
  Чтобы в новом плененье очнуться, не чая,
  До затмения муз - в перехлесте лучей
  Рос, по толике света на жизнь выручая,
  В нас отпетый заложник, моллюска мельчей.
   Харьков 2001
  
  
  *****
  
  Подай мне весть.
  Я должен знать, что любишь.
  Пустопорожня времени возня.
  Какие мы, не распознать на людях.
  Так стоит ли раздариваться зря?
  Была б весна. А то листва крошится,
  Святилищ обнажая купола.
  Не одному ж в такую даль тащиться,
  Закусывая те же удила!
   Подай мне весть.
  Не нищий, не убогий -
  В разъятости сердечной маеты,
  Я ничего не выклянчил у Бога.
  Не воздается порознь,
   Слышишь ты!
  Подай мне весть.
  Душа сестру признает,
  И зов уничиженья вознесёт
  Нас в те края, где гордых не бывает,
  И знающих про то - наперечёт.
  
  
  
  *****
  
  Забуду всё: касанье света,
  Томленье с песней в унисон.
  Неисполнимый, без ответа
  Доверья паморочный сон.
  Запомню несопоставимость
  Глубин, распахнутых до дна.
  С какою радостью открылось,
  Что вся ты в этом и одна!
  Как голос твой, что ёмче смысла,
  Решил не ревновать к другим,
  Когда, поверилось, открылся
  Лишь мне он выдохом грудным.
  
  
  
  *****
  
  Повитель по плетням и подсолнухам
  Вислоухим и конопатым -
  В огороде с соломенным олухом
  И мальчишкой около хаты.
  Распустившаяся акация.
  Брёвна ёжиковы и солнце,
  За которым в реке гоняться
  И тянуться прищуром сонным.
  
  Прыг да скок по дороге мячик.
  Не гонись за ним, глупый мальчик.
  
  Повитель облетит белым цветом.
  Станет некому чинить плетень.
  Только мальчик не верит в это,
  Раньше всех привечая день.
  
  Может, глупо, с большой ладони
  Тополиное сдув письмо,
  Заглядевшись на мир раздольный
  Посылать ему весть без слов.
  Развалившись, катиться в бричке,
  И ломать о коробку спички,
  И просить, догоняя: мальчик,
  Брось здоровому дурню мячик!
  
  
  
  *****
  
  Декабрь. Замечая сограждан сквозь снег, ненавязчивей всех,
  Поймёшь, приглядевшись однажды, как щедр очищающий снег.
  Январь. Растворяясь в пространстве заснеженных окон читален,
  Снег первою книгой считали в своём нежилом постоянстве.
  Февраль. В унисон этим звукам затеялась музыка света,
  Цветов захотелось и лета. Но нету его, только мета
  Терпения, снега и света.
  Март. Дети сбивают сосульки. Сопливят, болеют ангиной.
  А старшие ходят по струнке, но жжётся она и пружинит.
  Апрель - это лопнули струны, и, враз послушанье откинув,
  Зарделись холодные луны, зелёный ларец опрокинув.
  Что ж, красного шёлка добавим в наряды, в угар первоцвета,
  Где буйствуют майские гаммы в прелюдиях к звездному лету.
  Июнь - свои дни промотает, в обнимку с июлем - просвищет!
  По пояс в цветах утопая, любого повесы почище.
  Но больше порядка и лада в природе испуганной станет,
  Лишь август трезвящей прохладой вспугнёт перелётные стаи.
  Сентябрь. Это Пушкин и Тютчев. Тургенев идет на охоту.
  И душу Есенина мучит предвзятая скудость исхода.
  Октябрь задождит, но откроет в просветах природы понурой
  Такие редчайшие кроны, которых и мы не минуем.
  Ноябрь. Красногруд и печален. Пустые леса одичали...
  И кормит с ладони синицу тот, кто не успел надивиться.
   1987
  
  
  
  *****
  
  Уходит ли безвозвратно,
  В призывный ли рог трубит, -
  Берём: туда и обратно -
  Билеты и пару книг.
  И что бы там ни случилось,
  И чтобы в пути ни стряслось -
  "Обратно" уже включилось
  И время его пошло.
  И стелется путь обратный
  По левую от "туда".
  - До встречи, - оно и понятно,
  Вернуться не стоит труда.
  Но беззащитную память,
  Натянутую меж двумя, -
  В пути каждый встречный ранит,
  Летящий назад ревмя!
   1987
  
  
  
  *****
  
  Не плачь, прошу тебя, не надо,
  Что на исходе эта ночь -
  Всей жизни, может быть, отрада,
  И час раскаянья отсрочь.
  Иду к тебе, когда неладно,
  Как в затаённое в себе.
   Переживём.
  Ведь не накладно
  Не бросить вызова судьбе.
  Когда тебе бывает плохо,
  Я это чувствую едва ли...
  Так глупо жизнь свою ухлопать
  Одна лишь ты могла.
   Одна лишь!
   1983-88
  
  
  
  *****
  
  Затаившийся в пространстве
  Упоенья чистый вдох
  Странностей твоих и странствий
  До сих пор не превозмог.
  
  Через все перипетии,
   безразличие и стыд
  Дотянусь к огню из стыни
  Проштампованных простынь.
  
  В самом дальнем закоулке
  Затеряюсь без следа,
  Для того, чтобы ответить,
   если ты окликнешь,
   - Да!
  
  Что со мной?
   Ах, мать честная,
  Кто мне мать, а кто отец?
  В пламя ветер причитая,
  Гонит ворохи сердец...
  И моё в огне растает
  С остальными наравне...
  Но оно ещё не знает,
  Что уже известно мне.
   1984
  
  
  
  *****
  
  Мне бы только тебя не сгубить.
  От того ли так душно и больно,
  Что совсем разучился любить,
  Что смятенью поддался невольно?
  
  Чахнет снег на ступенях моих,
  Под окном под твоим - не протоптан.
  Вот и год пролетел, словно миг,
  Не развеяв тоски допотопной.
  
  Что же нас развело, размело?
  Думал, если оставлю в покое,
  Если выброшу в воду весло,
  Буду плыть, любоваться рекою.
  
  Оказалось - пристать не могу.
  Оказалось - вернуться не смею.
  На каком ты теперь берегу
   Пьёшь печаль?
  Обнимаешься с нею?
   1985
  
  
  
  *****
  
  
  По вязкой клокочущей тине недавно прогнали коней,
  Росинка, застряв в паутине, дрожит, зависая на ней.
  
  Глазами нетронутых сосен печалится лиственный лес.
  Осенней прелюдии просинь сдувает прохладу с небес.
  
  Покинув остывшие чащи, себя вспоминая весной,
  Раскосую зелень за счастье сочтём, распрощавшись с листвой.
  
  Зеленый зрачок светофора...
  Смарагдовый промельк такси...
  Какому преддверию фора? Я только проездом - прости?
  
  Я только напомнить о том, что всё золото прошлого дня
  Гордится зелёным потомством, дела хлорофилловы для.
   1982 - 2002
  
  
  
  *****
  
  Возвращенья выбить визу
  Не надеясь у небес, -
  Мыслей следовать капризу
  И меня попутал бес:
  Словно рыбки с детских низок,
  Что достались егерям,
  Порезвились в дымке сизой -
  Угодили в ятеря,
  Истопив гордынь поленья,
  Млеть последним угольком,
  В честь спасительного дленья
  У судьбы под комельком.
  
  
  
  *****
  
  Александру Бильдеру
  
  Этот ангел повернут спиной
  К надувной и цветной мишуре.
  Оболоченных выдохов рой
  Разомлел у луча на шнуре.
  
  Мой хранитель, кого нам спасать?
  Впечатляясь всего лишь на миг,
  Сложим крылья, чтоб не распластать -
  Под высокою пробой вериг.
  
  Отбирая у камня покой,
   своевольем
   всеведенье
  зля,
  Между левой и правой рукой
  Аж до судорог, было бы для
  
  И во имя кого! В этот штрих,
  Наносное о камень кроша,
  Сторонясь воплощений других,
  Просочится, вкрапляясь, душа.
   2001
  
  
  
  11 СЕНТЯБРЯ
  
  А. Гурарию
  
  Всё ту же книгу листают птицы,
  Но всякий раз она незнакома.
  Когда надумаешь воротиться -
  Не раскошелиться б горлу комом.
  
  Ты мудр, как притча,
  Как побирушка,
  Я озлащаю тебя пред Богом,
  И накоплю на свою пирушку,
  Чтоб не чурался моих порогов.
  
  По-скупому, воздав ладами,
  Королём не в придачу к даме,
  Преподнёс её сердцу в дани -
  До прилёта, рискнув годами!
  
  Что пенять на мозги без света?
  С песни начал - да будет спета!
  Если сам в ней хоть слова стою,
  Воплощения удостою...14
  
  ...Расскажу о вас разлюбившим,
  Выльет мама переполох Иисусу,
  И вчера краснобаем слывший,
  Стать имущим уже не струшу.
   2002
  
  
  
  *****
  
  Виктору Ганже
  I
  
  Как незашторенные окна чужой притягивают взгляд,
  И кисти рук, прозрачней воска, наливкой розовой сквозят
  свободою воображенью,
  Минуя зримого соблазн,
  Не покушаюсь на сближенье.
  Пережидая сухость глаз, пытаюсь всею полнотою
  Неизъяснимого в миру понять, с какою правотою
  Смириться нам, и не пойму.
  Что репетируем?
  Но поздно, мысль снова отстаёт от чувств.
  И в их разбеге час наш звездный
  Пометить звездочками тщусь.
  
  Ты знаешь больше,
   всё доверив повиновению светил.
  На голубую кровь проверил и циклей норов укротил
  Кремонской девственнице -
   скрипке,
   что не давалась никому.
  
  А что в моём томится свитке, неподотчётное уму?
  
  Не ублажив какого спроса, не унимается накат?
  Разгул стихий на гребне носит!
  А для прозрений лоб покат.
  
  Обманщик - ищущий обмана.
  Кровь настоявший, как вино.
  ...Невоскрешаемое с нами,
  Покуда - в донорах оно...
  
  
  II
  
  Смотришь и знаешь - уже не твоё!
  В небо вмерзанье
  воскрылия глушит.
  Жилам поющим сладко удушье
  Пальцев, терзающих это цевьё.
  
  Только вчера умолял - отзовись,
  Жизнь положил,
   чтоб не слыть недостойным.
  А причастился созвучиям стройным -
  Взвивам прощанья служить повелись.
  
  Не отпущу. Может, ревность моя
  Неимоверней любви и надсада.
  Только - от солода - вышла услада,
  А угощение - не про меня!?
  
  Вот и глумлюсь,
  А что делать - не знаю,
  Если в наплывах молитв не дрожит
  Сердце,
  Дожив до такого изъяна -
  Мудрость испытывать пением жил?
  
  Вот тебе, длись без пристанища в сущем,
  Майся, кочевий приют всполоша, -
  Вечный подранок! Чтоб прежнего пуще
  Трепетом жил промышляла душа.
   2002 Харьков, выставочный зал
   художественного музея.
  
  
  
  ИМЕНИНЫ15 ХАЙЯМА
  
  По случаю показа выполненной
  мастером Бильдером, камеи
  с изображением Омара Хайяма
  в выставочном зале
  Софийского заповедника "Хлебня"
  
  
  В бывшей хлебне,
   к ровеснику хадж обмывая,
  Нишапурец не жалует горлиц Синая:
  Обречённые Вера, Надежда, Любовь,
  Вы в господний гарем. Я - не евнух в любом.
  
  Что нам тысяча лет! Раз пустил на постой,
  За краплёную твердь, как за веру, постой.
  
  Пощади меня, боже, избавь от оков!
  Их достойны святые - а я не таков.
  Я подлец - если ты не жесток с подлецами.
  Я глупец - если жалуешь ты дураков. 16
  
  Так случилось: художник, от дерзости трезв,
  Камню штихелем кесарев сделал разрез,
  Имениннику в кровь отплеснул бирюзы,
  С вызволеньем! - сказал. - Смей до новой лозы
  
  Упиваться сличеньем восторженных глаз,
  Из утоптанной тверди к вершащим намаз
  В бирюзе восходи, как вина аромат.
  Кто с поклоном к тебе, я за всякого рад.
   Киев, 17 Ноября 2001 года
  
  
  
  *****
  
  Она прошла вдоль базарной площади
  И остановилась у цветочной лавки.
  На ногах её золотилась пыльца,
  А над бедром покачивались гвоздики.
  Не знаю, была ли она самой красивой девушкой
  Или нет, но голубые глаза её были удивительны!
  И если вам посчастливится
   погожим солнечным днём
  Уронить в море красную гвоздику,
  Вы поймёте меня.
   1977
  
  
  МИРГОРОД
  
  Живу в полрадости, отторгнув
  Неразделённое с тобой,
  Сном отдалённого восторга,
  Тщетой дарителя, ходьбой.
  
  Брожу, опережая радость
  Ответного в твоих глазах,
  Чтит одиночеств ненакладность
  Скамьи плетёная лоза.
  
  Уж в благодарность за подарок
  Последний хват вознаграждён.
  А я, як свiтлом зрiє ранок,
  Свiтанком встречи упреждён.
  
  Прости, лечебница-сестрица,
  Водица, ленящихся Бог.
  Каким стараньем расплатиться
  За то, что вымыслом не смог?
   2003
  
  
  
  *****
  
  Златопёрая птица - осень,
  Ты опять не даёшься в руки.
  Приручил бы тебя и бросил,
  От ночного отвадил стука.
  Плачь не плачь, ты меня бросала
  Всякий раз, когда снилось сердцу -
  Просветленья пора настала......
  Ясным - ясно! Не только в сенцах.
  
  Погоди ж, посулив дарами
  И дождавшись шального пуха,
  Отомщу: - пошути со льдами,
  Мысль к незрелому небу глуха.
  Мне твоих непочатых перьев,
  Птица-осень, смешон заём.
  Подыши-ка на лапу зверью,
  Оплавляя снегов новьё.
  
  
  
  МОЛИТВА
  
  Усмиряемый только силой Твоей,
  Ничему не научившийся
  Из-за боязни не распознать истинного,
  Знаменую собой неумение смертного
  К другим состояниям.
  
  Под сводом разветвившейся любви
  Твоей -
  Как осмелиться ещё о чем-то просить
  Тебя;
  Не умея передать всю полноту щедрости
  Твоей; обходясь доступным.
  2001
  
  
  
  ОДА ВИНДСEРФИНГУ
  
  Когда так много позади
  всего, в особенности - горя,
  поддержки чьей-нибудь не жди,
  сядь в поезд, высадись у моря.
  Оно обширнее. Оно
  И глубже. Это превосходство -
  не слишком радостное. Но
  уж если чувствовать сиротство,
  то лучше в тех местах, чей вид
  волнует, нежели язвит.
  И. Бродский
  
  Ссылаясь на великих созерцателей и прорицателей - в пределах далеко не полной осведомленности; являясь пахарем воды (на самом деле отваливая швертом борозду за бороздой и пожиная, что посеял), рискну вписаться в дополнение этой картины изнутри, в полной мере осознавая безнадёжность своего положения. Дождусь сильного ветра, набью парус и сольюсь со стихией - пока хватит сил и сноровки, воспринимая первозданность звуков и красок, пронизываемый субстанцией, называемой белый свет. Сколько всего увижу, услышу и почувствую в этом иллюзионе, а вот поделиться - смогу ли?
  
  Полно ещё понта у этой воды,
  Но блажь серфингистов в миру - как предтеча.
  Крестителя, что ли, уловки видны -
  Сподобить желающих волнам перечить?
  Что знает о горнем холодный расчёт?
  Сверкает от солнца в его лабиринтах!
  На грани лавируя, как он сечёт,
  Где не догоняют цезура и квинта.
  
  На исходе тысячелетия, несмотря на всю трагичность века двадцатого, во искупление всех его провинностей, изменяя сферу обитания человека, модернизируя её и расширяя, мысль, со всеми её заморочками уже не природного, а, по Вернадскому, ноосферного свойства; наперекор всем заблуждениям и утратам, казалось бы, непоправимым отступлениям от воли Создателя; та ещё мысль, но уже увлёкшаяся тёплым течением и оттаивающая, создаёт предпосылки для возникновения предметов исключительно мирных, способствующих тесному сближению настоящего в нас с настоящим в окружающем нас мире. И вот удача - воплощённая, проверенная чувством на состоятельность, она радует душу появлением парусной доски, снаряда, способного переносить нас от чистого созерцания стихийного разгула в природе не к борьбе с ней, а к единению. Какой подарок Душе Мира! Какое пожертвование в скинию Её собрания со стороны технарей! Может, о чём-то подобном и мечтал Рильке, высказавшийся в стихотворении ''Созерцание'' (перенесённом Пастернаком из немецкой литературы в сознание читающих по-русски):
  Сквозь рощу рвётся непогода,
  Сквозь изгороди и дома.
  И вновь без возраста природа,
  И дни, и вещи обихода,
  И даль пространств, как стих псалма.
  
  Как мелки с жизнью наши споры,
  Как крупно то, что против нас!
  Когда б мы поддались напору
  Стихии, ищущей простора,
  Мы выросли бы во сто раз.
  
  Оказаться вовлечённым в игру стихии - поддавшись простору, не значит потерять себя. Предмет общности усилий технократов и поэтов, появившийся на свет по воле выдумщиков из Южной Калифорнии, обогащая традицию, позволяет сегодня чуть ли не каждому приобщиться к ней, не чувствуя себя потерянным в жизненном океане. Парусное мореплавание - древнейшее искусство. Ни звуки, ни краски, ни слова, ни пластика, ни динамичность форм и их взаимопроникновение не могут воссоздать в тумане моря голубом клип, существующий лишь в исполнении автора. В любую секунду явленное ему и зрителю не тождественно и далеко не в пользу последнего. И сколько бы тебе ни говорили: "Класс! Здорово!" - ты всегда думаешь, что это всего лишь отголосок той, так и не испытанной восторгающимся радости обновлённого сознания, точнее, не обновлённого, а исправленного древним, как и сам мир, утратившим всякую утилитарность способом перехода от состояния, навязанного тебе извне, - к исконной атрибутике по-средством сверхсовременного.
  
  И вот, ощерившись в броске,
  Волна трезубцы выставляет
  Навстречу парусной доске -
  Воскресни, молодость вторая.
  Знать не хочу, что счастья нет!
  И, самый злой из оптимистов,
  Прожить рассчитываю триста
  Годов, спрессованных в момент,
  Усильем через не могу.
  Где только скорость и мираж
  Лучей, пустившихся в кураж
  Со всем, что есть на берегу.
  
  Возвращаясь к свету и звуку, в момент, когда пропадают усилия и наступает возвышенное равновесие между силами природы и твоими собственными (даже в часы, казалось бы, жуткой непогоды), да ещё без комплекса атлета-победителя, потому что всё-таки не борешься, а вчувствываешься (и по дрожанию всех жил17, но не от страха, а трепета по грядущему, может быть, пониманию, может, состоянию, и не только души, а и мира предметного, поддер-живающего её порывы), осознаёшь (невзирая на категоричность Бродского), что всё-таки Скорость Мира входит в соответствие со скоростью внутреннего прогресса!
  Интересно, даёт ли реактивный двигатель подобные ощущения пилоту? А вот что испытывает брат-дельтапланерист, всё же берусь предположить.
  
  Идя под парусом, я встретил дельтаплан
  И был замечен сверху аки птицей.
  Мы сблизились, надеюсь, проблистав
  Хоть бликом в утешение провидцу.
  Откуда знал он, что дано летать?
  Что будем плыть, не нарушая плена
  Голубизны - глазам его под стать,
  По радужке влюблённой в нас Вселенной?
  Испробовав податливость крыла,
  Истому тела не считая пленом,
  Порадуйся душа, что провела
  Ты столько лет уже под этим креном!
  В замызганных твоих календарях
  Почаще бы такие воскресенья,
  Чтоб праздничное с будничным в паях
  Не редким подтверждалось исключеньем.
  
  Утешитель всех небезразличных к жизни, автор "Философии общего дела", Николай Фёдоров пророчествовал, что крылья души сделаются телесными крыльями. Пусть наши являются такими лишь в первом приближении, как бы далеко ни была цель, жизнь свою мы не обескрылим. Парус в виндсёрфинге называют "крылом" не только потому, что человеку свойственно приукрашивать и легче жить в мире иллюзорном, чем в настоящем. Одни иллюзии отталкиваются от других, но душа - не плод воображения, она реальна и требует настоящего. Интуитивно нащупывая пути к нему, сильный стремится к самосовершенствованию. Просвещению, чурающемуся вторичности мировосприятия, о котором горевал Н. Гоголь, говоря что: "Просветить не значит научить, или наставить, или образовать, или даже осветить; но всего насквозь высветлить человека во всех его силах, а не в одном уме, пронести всю природу его сквозь какой-то очистительный огонь".
  Почему классик не нашёл названия этому огню? Что извест-но было ему и чего недоставало, чтобы избежать этой неопределённости в главном? Расхожие у поэтов способы очистительного горения в творчестве, вере, любви, страдании, стыде за себя и других, видно, показались ему недостаточно исчерпывающими определение искомого чистилища. Пытаясь гармонизировать этот мир, отталкиваясь от достижений предшественников, наблюдая его уже в запечатлённом состоянии, мы, улучив лишнюю минуту, вновь и вновь порываемся в мир безрамности. Всё с большим и большим суеверием, как вечный школяр в молитве перед учением, просим дать нам понятливости.
  
  Не одаривай ясностью, пониманием полным!
  Изводи неразгаданностью и новизной.
  Когда Айвазовский останавливал волны,
  Море дыбилось новой, неизвестной волной.
  Отчего бы не взять эти нервные краски,
  Подойти и озвучить? И всё без опаски.
  Бакалавром ночных, чудодейственных химий
  Похваляться: я таптывал эту стихию.
  О, завидное свойство! Блаженное право
  Заключать этот мир без боязни в оправу,
  И уже от вторичных, третичных побудок
  Возвращаться к исконным его атрибутам.
  Осязать и вдыхать! И молить о прощенье,
  Чтоб хоть как-то смягчить,
  отодвинуть отмщенье.
  
  И как ритуал раскаянья - это стремительное скольжение почти в невесомости, поддерживаемое естественными силами и Провидением. И когда подкатывает к горлу: "Господи, как ты милостив", чувствуешь, что пространство действительно одухотворено. Храмы улавливают эту энергию и, концентрируя её в куполах, отдают прихожанам. Но пока гордыня твоя тверда и ты не веришь в идею архитектуры и стремишься к единоличному контакту с Высшим началом, пусть будет по-твоему. Подустанешь, обсушишься, присоединишься к одноклубникам с гитарой и захочется тебе хорошей песни. А это опять апелляция к Нему, и уже, как видишь, не в одиночку. И выдаст Он тебе индульгенцию, и разольётся благостное по крови, и согреет душу. Господи, оказывается, таящееся в нас знакомо каждому, и как бережно мы относимся к нему в этом хоре! И есть нам чем оправдаться перед Богом.
  Кому-то захочется читать стихи - и станет тихо, как в храме, где и спасение от беспредела, и свет в высокие окна. Вхож ли в этот храм автор сомнительного опуса? Решать вам. Можно ли его обвинить в фарисействе и самозванстве, когда он ищет поддержки своему спортсменству у великих и даже прибегает к Святому Писанию? Безусловно. А чего ещё, скажите Вы, ожидать от человека, который взялся возвести в ранг очистительного огня всего лишь жжение в мышцах от натуги... воспарить? Но спортсменство, в котором он вроде левита, тоже ведь - часть культуры. К тому же есть и ещё один храм. Имя ему - белый свет. И все мы - его прихожане. И пуще всех грехов - не насытиться белым светом. И нет другого пути к просветлению ни у атеиста, ни у фарисея, ни у книжника. Ведь (вернёмся опять к Рильке):
  
  Всё, что мы побеждаем, - малость,
  Нас унижает наш успех.
  Необычайность, небывалость
  Зовёт борцов совсем не тех.
  Так ангел Ветхого завета
  Нашёл соперника под стать.
  Как арфу, он сжимал атлета,
  Которого любая жила
  Струною ангелу служила,
  Чтоб схваткой гимн на нём сыграть.
  Кого тот ангел победил,
  Тот правым, не гордясь собою,
  Выходит из такого боя
  В сознаньи и расцвете сил.
  Не станет он искать побед.
  Он ждёт, чтоб высшее начало
  Его всё чаще побеждало,
  Чтобы расти ему в ответ.
  
  Ника Самофракийская, наверное, потому и безголова, что олицетворяет победу. Но ветер образумит любого. Побивающий рекорды скорости, в одиночку противостоящий девятибальному напору, побеждающий на дистанциях хитрых соперников знает об этом и умеет настолько слиться со стихией, что становится её частью. Чувствующим, мыслящим созданием природы, пытающимся разомкнуть оцепененье, сковывающее нас перед её всесильем.
  Интимно чувствуя мир, самосозидаясь, стараясь в полной мере раскрыть то, что в задатках и мечте таится в каждом и при этом отказываясь от механистического подхода к миру, человек с парусом в руках всё же слаб в одиночку и надеется, что это нужно не только одному ему.
  
  Когда поднимут чёрный шар,
  Веля не отходить от пристани,
  Зачем ты рвёшься на причал
  Упрямицей самофракийскою?
  Смотри - бледны все паруса
  И спинчи убраны, и стаксели,
  Приставшими твоя краса
  В глазах напуганных растаскана.
  О, как штормит! Как ветер рвёт
   шёлк твоего уединенья...
  Но кто-то вскидывает грот,
  Чтоб разомкнуть оцепененье.
  
  Удастся ли?! Но даже если и нет, пусть всё будет, как в Песни Песней Соломона. А когда дойдёт до... "Он ввёл меня в дом пира, и знамя его надо мною - любовь", каждый подумает о своём.
   1997
  
  
  
  *****
  
  На солнечный парусник18
   призванные в матросы,
  Уходящие в небо,
   где холод и пустота,
  Будут люди - как боги.
  Пустынники простоволосые:
  Неуживчивый взгляд,
  Горемычные складки у рта.
  Упакованы в трюмах
   музейные флора и фауна,
  Упакованы ноты,
   Джоконда,
   поющий Роден...
  А в каютах -
  ссутулившиеся капитаны,
  Утолившие жажду
  скитаний и перемен.
   1983
  
  
  *****
  
  Улица уйдет, вбирая фонари,
  Белые огни прессуя,
  Словно в незнакомые миры
  Свет из окон адресуя.
  Растворится дом,
   В котором
   свет
  Долго не погасят,
  Глядя, как сжигают под окном
  Тополей припасы.
  Ждать-пождать кому-то в нём
  Твоего прихода.
  Холодно. Обидно. Снег идет.
  Тишина у входа......
   1983
  
  
  *****
  
  Не всякие выходит расстоянья
  Унять усильем одного крыла.
  Ни паруса тебе, ни покаянья;
  Соизмеримы синь, лазурь, скала.
  Какое истязанье - этот отдых,
  Когда нет рядом близкого. Увы,
  Разгадывать сочувствующих коды
  Мы все, в конце концов, обречены.
  Попросят ласты или сигарету -
  Мелькнёт, взывая к общности, предмет,
  Но отклика не видимы приметы.
  Могли бы слово за слово, так нет.
  Вот мяч несут. И счастливы, как дети.
  Лишь подмигните - позовут и вас.
  Не помешало б шуткою приветить,
  Да море отговорок про запас.
   1987
  
  
  *****
  
  На безответность чувств
   обидеться легко
  И в непролазных буднях
  завязнуть аж по сердце.
  Как трудно так брести:
   спина, стена, окно -
  и не подаст руки никто
  великотерпцам.
  Но, видно,
  к попущению в судьбе,
  Выпало -
  не Янусом двуликим,
  Славить
   целовальщиков елей
  Лучнику
  рождественских каникул!
   1988
  
  
  
  *****
  
  Ах эта пара, мчащаяся в ночь
  По городу на двух велосипедах!
  Себя-то
   хоть
   ухмылкой не морочь:
  Какие ветрогоны! Непоседы!
  То нагоняя, то отстав опять,
  Рвёт постромки гремучие троллейбус,
  Но не догнать от шапочек до пят
  Не вписывающихся в житейский ребус.
  Стряхнув усталости вечерний груз,
  Смотрю туда - зажатые огнями,
  Они не зря спасаются от нас,
  На все педали поднажав ногами.
  Сигналит запыхавшимся авто,
  Но пронимает их озноб свободы:
  Вольны!
   И не позарится никто
  В Галактике, закрученной, как обод.
   1985
  
  
  
  *****
  
  Сквозь непроглядность крон, смыкавшихся над нами,
  Как тайного парада высокий караул,
  Меня б не донимали такие звуки лада,
  Когда б в твои глаза - в слезах,
   не заглянул.
  Когда б над каждым днем, растраченным раздельно,
  От ранних облаков под яблоко луны
  Не стлались два огня обиженной вселенной,
  Оторопело так просившие вины.
   1982 - 85
  
  
  
  *****
  
  Глиняный пол. Занавески короткие.
  Теплая печка. За печкой сверчок.
  - Бабушка, бабушка!
   - Что тебе, господи,
  Что рассказать тебе, глупый внучок?
  
  Пахнет антоновкой в маленьком доме.
  К форточке месяц серьгою приник.
  Месяц,
   ведь ты же старый знакомый,
  Ангела лени моей помяни.
  
  Помнишь, на улицу голубиную
  Я выбегал, запрокинув лицо, -
  Солнце осеннее, грей меня,
   зри меня,
  На паутине неси письмецо!
  
  Блики на яблоках - не исчезайте!
  Встречным на зависть возьму я с собой
  Бабкин гостинец из солнечных зайцев,
  И непременно, - в авоське тугой.
   1985
  
  
  
  *****
  
  Ты причастна к моим обретеньям,
  Я до смерти - к потерям твоим...
  Рок недремлющий, дай ей терпенья,
  Но и мачты мои не сомни...
  Расквитаемся или сочтемся,
  Как бурун с ледяной глубиной,
  Как каблук с сумасшедшей чечёткой -
  Ну, скажи, кто из нас обделён?
  Лебеденью привидится ждущим
  Запредельность усилий; тот миг
  Примирит должников и дающих...
  Вот и я в твои беды проник.
  В твои бденья врезается парус,
  За провинность воздавший ветрам.
  Вал девятый, отчаянный ярус!
  Не седьмое ли небо - вон там?
  Кто удержит! Но тот, кто отпустит
  И в дорогу тебя соберёт,
  Заручится спасительной грустью,
  Расплавляющей брызг этих лёт.
   1989
  
  
  
  *****
  
  Лишний час нам выделила осень между сентябрём и октябрём,
  побыстрей давай дела забросим и назад часы переведём.
  Впопыхах обманутое время, что тебе часок или другой?
  На мгновенье попустивши стремя,
  дёрни колокольчик над дугой.
  Чтобы, ни за что не отвечая, щедро, в неурочности минут
  удивиться музыке случайной. К чистым звукам радостно прильнуть.
  Детские поправить одеяла, старые альбомы пораскрыть.
  Целый час! То взрослая забава, гона жуть заботою избыть.
  Ведь душа в безверьи одичала и уже не хочет о чужом...
  Жизнь, кого ты не ожесточала, и зачем мы души бережём?
  Пожалеть себя?
   Смешно, нелепо...
  Ну а, может, все же есть за что?
  Час прошёл. И скачут стрелки слепо:
  пони-кони, всё им нипочём!
   1987
  
  
  
  *****
  
  Ты б умер от счастья, урывшись,
  Как шмель в золотые цветы...
  О, майские брызги на рыльцах
  Взамен ненасытной тщеты.
  Медведь, промышляющий мёдом,
  Срывающий пенку куртин,
  Каким ты предстанешь уродом -
  Писателем лучших картин
  Пред господом музыки ихней
  И красок, и жизни взахлёб.
  Чтоб не облажаться - затихни,
  И зорче смотри, губошлёп.
   1983
  
  
  
  *****
  
  Там опять соловьи! Сколько можно?
  Здесь до ночи туман розовеет,
  Длинноногие кони стреножены,
  И озёрной прохладою веет...
  И вода в мелководье затона
  Отражает прозрачную зелень.
  Если в этой весне не утонем,
  Значит, грош нам цена,
   ротозеям.
   1983
  
  
  
  *****
  
  Соловьины настанут, а она
   ...на могилу, заросшую мхами?!
  Старики к внешним звукам и краскам
   бесстрастны.
  Заговаривают с яблонями
   и ругаются с лопухами,
  И все наши попытки образумить их,
   знаем, - напрасны.
  Будто жизнь - только сон;
  И в плену каждодневных предчувствий,
   в подтвержденье тому,
   слух и зрение вспять обратив,
  Может, самые яркие, самые лучшие чувства,
  Перепутав кассеты, не могут никак прокрутить?
  Им чужая душа - не потёмки,
   откроется сразу,
  Что за птица такая: врастая глазами в глаза,
  До сих пор берегут нас от порч,
   ворожбы
   и от сглаза;
  И известно, спастись
  от наивного
  сердца
  нельзя.
   1985
  
  
  
  *****
  
  Инструменты остры и пахуч матерьял,
  А сработана вещь - магарыч на обмывку.
  Сколько в жизни хорошего я потерял,
  Ремеслу не обученный. Скорый на выкуп.
  Даже стружку мести,
   даже пучку снести19 -
   не обидно,
   не страшно,
   попав в подмастерье.
  Нынче все мастера - лишь клиента трясти.
  Боже, как избежать рокового неверья.
  Это рама!
  Чтоб было светло на душе.
  Это дверь!
  Чтоб без скрипа - друзьям нараспашку.
  Вот наличник резной! И ты гений уже -
  Хоть престиж невысок - на гулянках поблажка.
  Вы слыхали, как ель под рубанком поёт!
  Как искриться орех под стамеской, видали?
  А сосна золотится?
  Олифьте,
   и вот
  Ваше дело стихам уступает едва ли!
   1988
  
  
  
  В ТОКАРНОЙ С СЫНОМ
  
  Здесь, где звёздную мечет икру абразив
  И виток ослепляющей блещет шлеёю, -
  Видно, так и его привели, соблазнив
  Иллюзорною этой, беспечной игрою:
  Токарь стружку прядёт на заржавленный крюк,
  И болванка лоснится игрушкой любимой.
   Дзыгой!
   Золушкой!
  Песней!
  Смертельнейший трюк - и волчок на ладони...
   из тверди и дыма!
  У, цепкучая, - то, отряхая рукав,
  Обжигается добрый и старый волшебник.
  Пожурив завитушку, как божию тварь,
  Что еще не в один не попала учебник.
  Ах, Данилыч! Ну кто не унялся с тех пор...
  Я мальчишку привёл, поделись с нами чудом.
  А Данилыч узнал меня. Глянул в упор:
  - Показать - покажу, а дурачить не буду.
   1983
  
  
  *****
  
  Это только прелюдия: объявиться, сказать, что иду;
  Что разбужен уже; заповедной росою умылся.
  Потеряюсь из виду? Забытые тропки найду
  К родникам, от которых нам выпадет снова родиться?
  Кто по кладкам моим, прогибая до самой звезды,
  В закадычную пешесть ступнёт с замиранием сердца,
  На дремучей поляне мне скажет:
   - Согласен. Лады.
  Отчего б не пригубить задаром старинного средства.
  Кто на пробу возьмёт, кто напьётся - и будет таков;
  Не сгодится для дела, причуд ведь немало у плоти.
  Кто, предчувствуя музыку, к ней прикоснётся легко,
  Словно лист в отраженье своё упадёт на излёте.
   1986
  
  
  
  *****
  
  Видно, мама молится. Благодати просит
  Северке-раздольнице, и Донцу, и росам;
  Сыну, ощутившему трепета мотивы,
  Вроде бы без бывшего, если б не наплывы
   радости,
   Отрочества,
  Кроме имя-отчества.
  Мама, мама, мамочка...
  Жизнь моя - гуляночка,
  Баловала блудного,
  Отвела от судного.
  
  
  
  *****
  
  Пособ окоёму, родные места,
  Скажитесь, наполнив присутствием Бога,
  Пока ещё радость целует в уста
  Родительский воздух зазнобою слога.
  Вернуться, конечно, не стоит труда
  Сестрою, судьбою, родным человеком,
  Испробовав крепость слепящего льда,
  До всякого дела горячим абреком.
  Но льнущему к сердцу не надо пенять,
  Что птицей залётной - пугливого слуха
  Ему не по силам приветом унять
  Родного порога.
  Гнездовьего пуха.
   2004
  
  
  
  
  *****
  
  Виктору Корягину
  
  Если когда-нибудь стану кузнецом -
  обрешечу пространство линиями твоего одиночества:
   пусть умнеет.
  Ранимее становится,
  присвоению - обузой, а ветру - потрёпыванием.
  Такими сдвигами завихряется,
  чтоб синицыным желторотикам вроде ветки,
  пешему и просторам -
  если и слабым утешением,
  то не в ущерб.
  
  Сам для себя ты всё равно ничего не сделаешь.
  
  Если в ковали подамся добра наживать -
  будет над чем подумать,
  чем синице пособить.
  Мечется она заморышем заклопотанным,
  деток свищет, крохами утешает.
  Ешьте, несмышлёные, цвинькайте, человека не бойтесь.
  Остальные, вдруг да не позарятся -
  расшибаться
  о свивы кованые
  из-за добычи мудрёной,
  побрезгуют.
  
  Ласточки, пролетая, что за знаки, подумают.
  Что за вешки такие нестрашные.
  А это линии твоего одиночества разлететься не могут,
  К стае - прибиться.
  Страшно им, ой страшно в огне гнутым:
  зыбку проспать,
  зелёных замухрышек обездолить,
  забором сделаться.
  Сдвинутый, скажут.
  В сторону света - кто не сдвинется,
  коли темень призрением донимает,
  думает, дура, что - всесильная.
  А поумнеет, когтистая, - нас удосужится, начнёт заигрывать.
  Не больно,
  а только так, чтоб на загаре след оставался, за руки цепляться,
  со спины гнутой солёную каплю, что росинку, схлёбывать.
  Гори, огонь. Жизнь длинная.
   2004
  
  
  1
  2 Вооружение сёрфа. Рангоут, состоящий из мачты, гика, паруса и др.
  3 Александр Бильдер - художник-камеист, резчик по морской раковине и камню, автор знака меценату с изображением набирающей высоту пары (по крылу на брата), символизирующей неизбежность соучастия.
  4 Неточная цитата из стихотворения А.А. Вознесенского "Порнография духа".
  5 Слова Иосифа Бродского.
  6 Ганжа Виктор - скрипач, известный исполнитель сложнейших музыкальных произведений.
  7 Способ хождения на сёрфах в паре при попутном ветре, когда смыкаются топы обеих мачт и каждый как бы управляет обеими снарядами, удерживая оба гика и заступив одной ногой на палубу соседа; при этом первый, что послабее, держится за гики ближе к мачте, расположив ступни у степсов, а второй за спиной напарника широким хватом откренивает на себя оба рангоута, отступив на полступни в сторону кормы от того, кто перед ним. Конечно же, если это напарница, то лучше всего рулевому предложить ей присесть на его полусогнутые колени.
  8 О. Хайям, бирюза. Одиночество и Богиня ночи, морион (Из работ А.Бильдера , выставленных в здании бывшей хлебни Софийского собора в Киеве. Авторские аннотации к ним - в следующих примечаниях).
  9 Омар Хайям. Рубаи
  10 Усталость раздарившего себя, отдавшего в безответный вакуум почти всю теплоту, пытающегося отдохнуть от всех и как-то сохранить, передать ещё не обвисшим крыльям остаток жизненных токов, пройдёт. Делайте, что хотите, я знаю, что делать мне, когда приду в себя. У вас есть выбор, у меня его нет. Я ваш ангел.
  11 В глубине полупрозрачного камня множество миров. Плотное пространство, вмещающее в себя законных владычиц замыслов наших, ведающее путями продления нашей осведомлённости, и щедрое к внимающим. В строгостях и тишизнах (М.Цветаева) открывающее всю красоту своих предпочтений, где тишина, глубина, красота выдвигают на передний план женский образ. Где художник подразумевается за кадром в качестве проявляющего, голубящего её черты.
  12 Слокам Джошуа - в 1985 - 98 гг. первым в мире совершил кругосветное одиночное плавание на яхте "Спрей".
  13 Мы думаем, что приручаем цветы, да нет же, милый, это они приручают нас потихоньку, и забота их выше наших дум. Пройдусь. Порадуюсь: Бум - падает каштановое ядрышко, - Будешь слушаться!? А куда же я денусь, Господи ...
  14 Алик, в Библейской энциклопедии написано: воплощённое слово - сияние славы Отчей; ты так и не показал мне ни одного из своих стихов, но позволь считать благодарным свидетелем их воплощения.
  15 Показ состоялся за четверть века до празднования тысячелетия со дня рождения поэта и со времени постройки Софийского собора.
  16 Омар Хайям. Рубаи 437. Перевод Г.Плисецкого
  17 М. Цветаева
  18 Корабль, оснащенный солнечным парусом. По мнению преподавателя теории парусов Диковского, солнечный парус - единственный движитель, посредством которого можно приблизиться к скорости света. Если у кого-нибудь из читателей есть материалы, относящиеся к теме, прошу содействия в ознакомлении с ними в позволительном объёме.
  19 повредить подушечку пальца
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"