* * *

Я обживаю этот быт.
Пусть он добра не предвещает,
а все же участь облегчает -
в нем можно как бы и не быть.
Все вещи в нем приручены.
Полезны.
	Благостны.
		Послушны
Величию величины
	окна,
	спрямляющего сущность.
Но распахнуть его нельзя.
Не лучше ли совсем зашторить?
И свет включить!

	Нет, нет, не зря
Нам удалось все так устроить!


* * *

Мир втиснут в рамки,
Как буквы - в клетку
Арифметической тетради сына.
Канву графического слепка
Рвет обессиливший неизъяснимый
Звук.
Из наушников - крыть нечем:
В обезголосевших лесах заминка -
Мой отпрыск втягивает в плечи
Чуть что, новинку за новинкой.
Как страус - в сторону иллюзий,
В ноосферический распад
Все глубже голову, все глубже
За всякий шаг,
	что невпопад.



* * *


Не верю в рассудочность мудрых.
Есть истины свойства иного:
Любить этот мир беспробудно
И вынянчить доброе слово.
Кого не пугала остуда?
Но эта сердечная мука
Нас миновала покуда,
И осень тому порукой.
Сгребая ее разноцветье,
Сжигая его без остатка,
Кто не спасал, ответьте,
Лучшие листья украдкой!?
Чтоб хоть на одно мгновенье
Продлить их существованье
В кружении карнавальном
Осеннего коронованья.


* * *

Проходит лето, как проходит жизнь.
Предзимье лестно северной природе.
Ведь не назло ж языческой породе -
Все круче лоск накатанной лыжни.
Все глубже след, оставленный веслом,
И громче всплеск у самого залива.
Синее - василек под колесо,
И слаще прежней сорванная слива.
Когда б не этот подкуп, не обман,
Я б расплатился мелочью звенящей
		с тобою, молодость,
Но, изменяя нам,
Ты резче проступаешь в настоящем.
Спохватимся?
	А вдруг и нам дано -
Хоть наважденья слишком кратки сроки -
Не прикарманить с прошлым заодно,		
что взято было.
Все вернуть в истоки.



* * *

От прошлого не жду 
	и в будущем - не значусь.
Тысячи причин для лени нахожу.
И, разве что, во сне 
	от любящих не прячусь.
Обо всем давно по этим снам сужу.
Тебя лишь наяву зову и обнимаю
За то, что говоришь: 
	все будет - как должно.

И обнимаешь ты меня, не отнимая
У тех, кому по гроб мерещиться нежно.
В истории моей ничто так не согреет.
И что там смертный грех, 
		смертельнее всего
Отказывать в тепле во льдах Гипербореи,
Ранимою душой не перенять его.


* * *


Недолго теплу сохраняться в золе...
Как жженые листья горчат наши губы.

Подбросим еще и еще раз погубим:
Закорчатся листья, как души во зле.
И прятать не надо приспевшие слезы:
Кто знает - от дыма? - на полном серьезе?
А лишь остается прижаться губами
К прожилкам задымленных весен над нами.
Когда еще живицу эту добудем
Заклятием поздним на горькие губы?
- Не знаю, любимый...		
- Родная, не знаю.
Испуганно сердце твое подминаю.
Но где ему место в таком посрамленьи,
В таком раствореньи господнего теста!
Ладоней прозрачность давая пригубить,
Зачем ты безбожника верою губишь?
Так вот ты какая? Обман невозможен.
То кличешь, то гонишь:	
- Безбожен. Безбожен.


* * *


Кто ж огрубь загоев по новой снимает?
Завесновав на этом пиру,
Впроголодь соки земные гоняет?
Корью березовой кормит луну?
Жданики съедены. Частный ходатай
По вековечным тяжбам земным
Костью адамовой потчует брата,
Тешит сопилкой из бузины.
Охлябь на ведьме гонит по душу,
И враскорячку, натерши мошну,
Свесив на ближних томную грушу
Мир совершенствует через У-шу.
Одолень копит луны адаманты -
То бишь: роса на кувшинках блестит -

По выходным от сохи эмигранты
Ездим подлунность свою соблюсти. 



НАДУВНАЯ ЛОДКА


Я вдул в тебя душу. Плыву наугад,
Чтоб дать передышку дыхалке роженице.
А в клетке грудной обоим не в лад,
Ломает крылья души наложница.
Твои бока от дыханья теплы.
Но отдает резиной от облака,
И это, должно быть, другой претит,
Претит как скрипке ерзанье лобзика.
Лафа в двуеженстве,
Да плох приют,
где знают: от гребли немного толку.
А рыбы и звезды снуют,
		снуют; 
Дрожа плавниками, целуют лодку.