Жан Гуля : другие произведения.

Искусство есть рыбу

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


Искусство есть рыбу.

Г.Ф. Гендель.;

Пассакалия.

  
  
  
   ....Вы знаете, люди совершено не задумываются о том, почему и как возникают стереотипы...
   - Мужчина выдержал паузу - очень уж хотелось произвести впечатление на собеседницу. - ?
   - Вот - лилии - "цветок чистоты" и много чего - то ещё,
   - Так принято считать.
   - Вот именно. А ведь это ядовитое растение. Попробуйте уснуть в комнате с букетом лилий - можете не проснуться.
   - Ну зачем же сразу так - "не проснуться"
   Женщина чувствовала - всё меньше и меньше нравится ей собеседник.
   - Такие прекрасные цветы. - Если он сейчас скажет... И он сказал ... "Когда б Вы знали из какого сора...".... Дальше можно было уже не слушать... А мужчина продолжал со всё нарастающим энтузиазмом...
   Ему подходит эта в меру молчаливая, знающая, судя по всему, себе цену, женщина. Вообще, ему импонировали обеспеченные женщины. А от этой исходит такое спокойствие достатка. Ему не нужна слишком богатая сожительницаа, но такая, чтобы не брать на себя заботу об её существовании - вполне ...
   Женщина с трудом дотянула "положенное", как она посчитала, для первой встречи время и с облегчением распрощалась с очень довольным самим собой кавалером. Хорошо, что он пригласил её только прогуляться по набережной. - "Конечно, жаль упускать такую хорошую погоду", - согласилась тогда она. А ещё лучше, что смогла быстро отделаться от неинтересного ей - жалко потраченного времени - человека. Всё хорошо... "... война войной, но обед никто не отменял"...
   И вот, наконец, на самом деле обслуживают в этом ресторанчике очень быстро - перед ней тарелка. На пол - стола тарелище с распластанной рыбиной. Рядом столовый прибор, тарелка поменьше с салатом - Ага, салатные листья, немного треугольничками порезанных огурцов, морковка - её порезали гораздо мельче, полоски красного болгарского перца, маленькие, разрезанные пополам помидорчики и ещё одна тарелка - с хрустящими, только что из духовки, политыми маслом с мелко порубленным чесноком, горячими, источающими невероятный аромат, лепёшками.
   Прекрасно ... Но всё это - потом... Если вообще... Главное - вот она, дымящаяся, такая она горячая, прямо с гриля - рыба. Лежит, как будто тихонько постанывая, исходя нежно золотистым, маслянистым, наверное, сладким соком. Невозможно отвести глаз от этой красавицы...
   И не замечаешь, как рот, в предвкушении долгожданного пиршества, наполняется слюной... А рядом - лимон. Свежий, упругий, в ярко-жёлтой пористой кожуре... Такое ароматное "солнце" - чуть-чуть придавить и увесистые капли прозрачного, с непередаваемым запахом - запахом настоящего лимона - сока орошают бледно-розовое мясо.
   Вот теперь можно и приступить... Но, ни в коем случае, не торопиться - несколько раз повернуть тарелку - да, с начала - эту половинку, на которой остался, впечатался скелетик. Осторожно - рискуешь обжечься, но и не очень медленно - вторая половинка рыбы не должна остыть, начинаем... Конечно! Руками...
   Нет-нет... сначала отделить, осторожно вытащив длинный верхний плавник-гребешок, одну половинку рыбы от другой. Теперь, всё также осторожно, перевернуть выбранную - ту, в которой остался хребетик, половинку на брюшко и тихонечко, придерживая шкурку - она ведь такая вкусная - чуть припалённая огнём, отделить плавники.
   Теперь, снова перевернув тушку на спинку, а слюна уже ...полон рот... вынуть хребетик. Мясо, запекшееся тонкой хрустящей плёночкой между ребрышками, "стащить" с хрупких косточек, чуть придавив зубами. Кажется, всё? Желудок, глаза - полны предвкушением - уже трудно сдерживать себя... Но не оставлять же голову? В голове этой рыбёшки не так много съедобного, но то, что есть - ох, как вкусно.
   Теперь - брюшко. Вернее длинные большие кости - рёбра. Аккуратно, стараясь, чтобы не осталось на них мяса, вынуть одну за другой. На тарелке, предназначенной для салата, растёт гора косточек. Теперь всё?
   Лимон! Ещё раз сбрызнуть, разлетающимся веером брызг соком и... Всё! Больше мучить себя нельзя! Нежное, горячее мясо ласкает язык, щёки, нёбо, его, практически, и не надо жевать. Но и спешить, заглатывая кусок за куском, не стоит. Просто "вдумчиво", ни на что не отвлекаясь, сосредоточась на сиюминутном наслаждении этим, ни с чем не сравнимым вкусом и запахом, небольшими кусочкам, так, чтобы ни одной крошечки не осталось на тарелке продолжать трапезу.
   Если удалось выбрать "правильный темп", то вторая половинка тушки не успеет остыть и, совершив над ней такое же священнодействие - сначала осторожно вытащив плавники из спинки, потом - "поработав" над головой, освободив брюшко от больших костей - рёбер, непременно!!! оросив соком лимона - в этой ярко бугристой толще осталось достаточно сока - можно ...
   Эта половина не такая огненно горячая, да и желание - непреодолимое стремление по быстрее насладиться этой чуть сладковатой, розово - молочной мякотью уже не так нестерпимо.
   Медленно - уже не надо себя ежесекундно останавливать - "голодны" только глаза, как будто любуясь, смаковать, всё так же ни о чём особом не думая - все органы чувств здесь - в тарелке, эту так неожиданно быстро исчезающую рыбью плоть...
   Вот теперь отломать маленький кусочек всё ещё хрупкой, но не такой уж горячей лепёшки, вымакать им оставшийся на тарелке сок - победоносное сочетание рыбы и лимона...
   Небольшое замешательство - взять кусочек огурца или морковки... Лучше - морковки...(это на мой вкус) И, откинувшись на стуле - оказывается он не так уж и удобен, со всё ещё помнящими вкус рыбы руками - они чуть липкие, терпко пахнущие...(конечно надо есть руками - без ножа и вилки - как иначе прочувствовать весь вкус) попросить чашечку кофе.
   И пока готовят в раскалённом песке малюсенькую чашечку огненного напитка, успеешь помыть руки. (Влажные салфетки - совсем не то. Какое удовольствие подержать ладони под проточной водой. ) и подумать о том, как это удаётся повару и не сжечь рыбёшку, и довести до совершенно, абсолютно нужной готовности. Можно бы пойти на кухню - спросить. Не откажут
   ... Но пришла я сюда не учиться запекать рыбу на гриле, а есть её...
   Теперь - как немного нужно "для счастья" и душевного спокойствия, можно чуть отстранено подумать о том, что произошло. Этот мужчина, уверена - он не хотел её обидеть, намерения были самые ... самые - он хотел "произвести на неё впечатление", как то "показать" себя. И не его вина, что их представления ...почти ... о многом не совпадают.
   Несомненно, каждому человеку хотелось бы видеть около себя кого-то преданного, способного на заботу, ласку. Для мужчин это, возможно, даже важнее. Ведь те самые стереотипы не позволяют им быть слабыми, требуют мужественности, твёрдости. А ведь и им хочется, нужна и нежность, и поддержка. Осознание, что где - то есть человек - женщина готовая, способная простить, поддержать, пожалеть, приласкать...
   Они тоже ... ищут... Может быть, я всё это придумываю... Откуда мне знать как, что чувствуют мужчины. Да и что толку в этом собирательном - "мужчины" ... Сама же ополчалась на стереотипы...
   С наружи поднялся ветер. При совершенно чистом, без единого облачка, ярком небе море взорвалось высокими, свирепо - неукротимыми валами. Пробившись через многочисленные щели в выстроенном когда - то на скорую руку - "авось, пока постоит" - ресторанчике, ледяные порывы выгоняли немногочисленных посетителей.
  
   Ветер. Вся вселенная, весь мир были одним огромным, всё поглощающим, всё сокрушающим на своём пути ветром. Но она бежала, вернее, думала, что бежит, прилагая неимоверные усилия лишь для того, что бы хоть немного, совсем чуть - чуть продвинуться... Но куда?
   Теперь и она не могла бы сказать, понять где же, всё таки, находится... Она верила, безусловно, верила ... А вот во что...
   Ветер, врывающийся в лёгкие, не позволяющий вздохнуть, мешал, путал мысли. Но, почему-то (она не помнила почему, но была твердо уверена...) её душа, она - не могли согласиться, смириться с тем, что происходило вокруг - в доступном её взгляду, её пониманию мире.
   И она решила - решилась "уйти" - убежать ... Сбежать?... Она бежит, она добежит, она обязана это сделать... Ведь там, куда она обязательно должна добежать, всё будет другое, по-другому...
   Как? Она не задавала себе эти вопросы. А, если бы и задала, то "ответов" не знала... Но - бежала, бежала, пытаясь преодолеть невозможное - несокрушимую стену ветра. Иногда, вдруг она - эта невидимая стена будто исчезала, позволяя продвинуться вперёд, чуть перевести дыхание и тут же возникала вновь, предваряемая жёстко - колючими, рассекающими кожу сумасшедшей силы ледяными порывами. В какой момент, она потеряла над собой контроль, когда силы окончательно оставили её...
   Молча, беззвучно, как будто "выключили звук" и вместе с устрашающим, лязгающим воем ветра исчезли и все другие звуки, она обмякнув опустилась на колени, а потом, совершенно обессилев, и вовсе упала...
   - ... Ну и что... и как ты это прокомментируешь?
   - Ужасно болела голова, тело, как будто...
   - Что это было?
   - Я - что?
   - От себя не убежишь, дорогая, - Дилан внимательно всматривался в её глаза.
   - Тебе лучше?
   - Так что это было?
   - Ты не помнишь? Странно...
   - Вот НЕ помню... Почему я здесь?
   - Ты хотела убежать. Правда? Вот я и представил тебе такую возможность.
   - Я ... не понимаю...
   - Смоделировал. Это просто... Ну, не важно...
   - Нет, важно! Как ты смел ставить надо мной эксперименты!!!
   - Это для твоей же пользы. Пора снять "розовые очки".
   - Не тебе решать, какие очки мне носить.
   - И, всё таки, что тебя так не устраивает в нашей жизни?
   Она недоверчиво - неужели его это интересует - посмотрела на Дилана.
   - Если не трудно. - Кажется он - редкий случай, искренен.
   - Мне не нравится, как люди, все мы живём.
   - Очень хорошо. Это я уже слышал. А что именно? - Хочет послушать? Пусть!
   - Мы не знаем своей цели и предназначения. Откуда и зачем... Однообразная жизнь. Лишённая смысла жизнь в ... коробочках...(неожиданно пришло сравнение). Мне как-то бабушка рассказывала - перебила она саму себя, что, когда она была маленькой девочкой, у них не было игрушек и всё - кукольные дома, мебель для кукол они делали, по-разному склеивая спичечные коробки. Так вот, люди - мы живём в таких вот малюсеньких коробках.
   - Образно! А где тебе хотелось, что бы мы жили?
   - Не в этих ужасных чудовищах - городах. Сколько вокруг красоты - мне рассказывали - леса, поле, степь...
   - Голубушка, да расплодились то мы как! Где на всех набраться лесов да полей! И кто этот "сказочник"? Такая интересная, молодая - и о чём? Тебе совсем о другом думать надо. Давно у тебя секса не было? От наглости неожиданного вопроса она чуть не задохнулась.
   - Могу помочь.
   - Иди ты! Обойдусь. - Она уже чувствовала себя достаточно отдохнувшей - странно - мышцы, всё тело болело так, будто этот было всамоделешное противостояние - бег против сбивающего с ног ураганного ветра - и засобиралась домой.
   - Одна! - Твёрдо пресекая все поползновения Дилана проводить в "твой спичечный коробок", как толи пошутил, толи констатировал он.
  
  
  
   Над землёй небосвод наклоняется вновь,
   Как над чашей кувшин. Между ними любовь.
   Только хлещет на землю не кровь винограда,
   А сынов человеческих алая кровь.
   Омар Хаям.
  
  
  
   У моего Отца была я и ... веер.
   Наверное, вернее так - Веер и я. Веер давал ему возможность существовать. Я же ни в чём не помогала ему. Обо мне он должен был заботиться.
   Первые мои воспоминания - темнота и холод, холод и темнота. Две вещи, которые будут со мной всю жизнь. И, если темнота станет моей подругой, единственной подругой, то холод - так и останется моим единственным страхом...
   Мужчина - он был моим Отцом, отдыхал днём. Обычно мы останавливались не очень далеко от какого ни будь селения, но так, что бы нас не смогли нечаянно обнаружить, а ночью,Он подхватив меня на руки - они мне казались огромными, мерил плавными шагами свой бесконечный путь.
   Сидя на крепкой руке Отца, я казалась себе так высоко... чуднО - захватывало дух, как высоко... Ещё немного и я достану те яркие, улыбающиеся, подмигивающие мне огоньки - звёзды, или схвачу эту насмешницу, никак не дающуюся мне в руки, дразнящую меня луну...
   Это в "хорошие" ночи. Но бывало и так, что не прекращался злой, беспощадный дождь, или над замёрзшей, скорчившейся землёй несся, сметая на пути всё в печальной ярости, божество - ветер. Тогда я пряталась, задыхаясь от страха, под полами тяжёлой чёрной накидки, невольно прислушиваясь к мерным ударам неукротимого сердца моего Отца.
   В те ночи, когда мы никуда не шли, или Отец не уходил (обычно он не оставлял меня, предварительно не проверив, всё ли, как он считал, у меня есть), он много занимался - тренировался с Веером.
   Когда я была совсем - совсем маленькой, видела - понимала Отца и Веер, Веер и Отца единым огромным чёрным, дающим мне пищу и защиту существом. Потом уже поняла, что это ( я ещё не знала, как это называется) - твёрдые лёгкие, покрытые чем-то скользко-блестящим планки, крайние с двух сторон были какие-то другие, зло-холодные, с плотным, опасно острым по краю, соединяющим их полотном, не были частью Отца - не были его телом, как ноги или руки, продолжением которых я и воображала Веер (так Отец называл это). Это - нечто другое... Не менее важное и ценное для Отца. Множество моих и детских, и более поздних воспоминаний связано с Веером...
   Он был моим единственным другом и игрушкой. И, хотя, Веер был велик и тяжёл для меня, когда Отец отдыхал, положив его возле себя так, чтобы легко при необходимости схватить (я видела, как он это делал во время тренировок), я разговаривала с ним, рассказывала о том, что и как происходило за день, просила исполнить какие-то свои детские просьбы - ведь самым главным, главнее даже Отца (своей детской душой чувствовала я, как Отец относится к нему) был именно этот, то тяжёлый, то лёгкий, так странно из относительно небольшого, становившийся огромным ... Веер.
   Потом, когда я стала старше и сильнее, смогла осторожно - чему-чему, а осторожности меня учить не надо было - ею была, буквально, пропитана вся моя жизнь - смогла поднять Господина Веер. И, держа его двумя руками, крепко прижавшись к нему - возможно, мы и были тогда одного роста - попыталась повторить так хорошо знакомые, столько раз виденные движения. За этим и застал меня Отец - я так была занята тем, что бы не потерять равновесие, обхватив Веер, что сделала несколько неверных, шумных движений.
   Не могу сказать, что я испугалась - не знала я тогда, что можно бояться, что есть такое совершенно принижающее душу человека чувство - просто стояла и ждала, что скажет или сделает Отец. Он, тоже молча, некоторое время разглядывал меня, даже обошёл вокруг - как обычно ничего не отражалось на его абсолютно неподвижном лице. Но я то, знала его! И знала, что Отец сейчас скажет или сделает что-то хорошее
   - Никогда не слышал, чтобы девочка (так я впервые узнала, что я - "девочка") работала с веером... И ты достаточно выросла (вот как!) - добавил он немного помолчав. - Если ты любишь веер и хочешь, я начну тебя учить.
   Если бы Отец разрешил! Если бы было можно - я кинулась бы ему на грудь и, крепко прижавшись, сказала бы, как я хочу этого и как рада! Но - было нельзя! И я лишь сказала те слова, которых Отец ждал, то, что было позволительно сказать.
   Так и текла наша жизнь. Мы шли - теперь я уже шла сама, приравнивая семенящие шажки к длинным шагам Отца - останавливались в небольших селениях или около них - тогда Отец исчезал куда - то по ночам. Однажды его не было очень - очень долго... Он не вернулся, как всегда, под утро, не пришёл он и на следующий день. Мне повезло - было самое начало осени - съедобные корешки, ягоды, грибы, вода из маленького ручейка...
   Идти куда-то я бы не решилась, если бы даже и подумала об этом... Не знала я что такое эти люди, жившие в странных маленьких постройках, как, о чём с ними говорить... Да и предположить..., не уверена, приняли бы они меня и как... Мне было одиноко, но... - нет, теперь мне хорошо, слишком хорошо известно это чувство! - не страшно.
   Я была спокойна - Отец вернётся. dd>  И он вернулся. Вернулся спустя много дней - листья на деревьях начали желтеть и опадать, и без того редкий лес, в котором я жила, становился совсем прозрачным, и вот - вот меня могли заметить, приходящие за сухими ветками люди, да и ночи становились всё холодней... Отец вернулся... каким-то не таким... В глубоко - глубоко запавших глазах было что-то странное - не его. Я рассказала - Отец спросил, о том, как жила, что делала, он выпил воды - мне нечего было предложить путнику, и мы пошли...
   На этот раз, шли мы не очень долго и, к моему удивлению, Отец только посмотрел на меня, предвосхищая возможные вопросы, пришли к большому строению - "замок" - называли его копошившиеся в нем люди, и стали там жить. Мне было очень непросто в этих душных небольших помещениях, заполненных дурно пахнущими, непрерывно шумящими, бесцельно, как мне казалось, снующими телами... Их разговоры, еда... то, что я совсем мало видела Отца... А Веер... "Забудь!" - одними глазами приказал мне Отец, когда я как - то спросила о занятиях.
   Эти люди - странные существа, совсем не похожие на зверюшек, которых я хорошо узнала за время наших скитаний, и даже отдалённо не похожие на Отца, которого я считала... считала лучше и выше всех, относились ко мне не очень хорошо. При Отце - они старались даже не замечать меня, а вот когда его не было... я могла и несколько дней оставаться без пищи... Но... ничего... Я была терпелива и рассказывать Отцу, жаловаться - нет, совсем не собиралась. Раз он решил, что мы живём тут - значит - так надо.
   Ещё несколько раз мы перебирались из одного "замка" в другой. Все они, в моих глазах, были одинаковы, и всюду, я не могла понять почему - к нам - ко мне! относились одинаково - одинаково плохо. И вот - как-то так, незаметно, я выросла.
   То, что я стала взрослой первыми заметили мужчины - те люди, среди которых нам приходилось жить, носящие одежду, похожую на одежду Отца. Они начали... они говорили и вели себя очень странно... Очень по-другому... И женщины - люди, занимавшиеся стряпнёй и уборкой - они стали относится ко мне ещё (хотя, казалось бы, куда) хуже. Дошло до того, что я не могла больше скрывать от Отца ... и вот-вот ... Но рассказывать ничего не пришлось - однажды, вернувшись особенно сумрачным, он долго разглядывал меня, велев стать перед собой... Не знаю, о чём думал Отец, но на следующее утро мы покинули замок.
   Это была прекрасная страна! Прекрасное время года. Тонкая плёночка льда на весёлых живых ручейках радостно хрустела под лёгкими ударами пальцев, ночной иней на освещённых, согретых утренним солнцем нежных молодых травках на глазах скатывался в сверкающие капельки росы, а северные, суровые склоны укрывал седой отстранено-таинственной пеленой.
   Место, в которое мы пришли было таким... таким... Хотя из-за полностью затянувших небо облаков и было немного сумрачно, но невысокие, заросшие лесами горы, светлые ручейки, воздух - он звенел тысячами малюсеньких колокольчиков - заставили нас остановиться. И тогда, сверкнувший в небольшую щель на миг раздвинувшихся облаков, - как будто специально для нас - солнечный луч осветил строение на склоне одной из недалёких гор. Я поняла, о чём подумал Отец - "Добрый знак".
   И вот через несколько дней он негромко, я бы даже, сказала почтительно, стучит кончиком Веера в простую из светлого дерева дверь. Мы подождали, стоя на расстоянии вытянутого Веера, совсем недолго и под маленькими фонариками (потом я узнала, что их зажигают на ночь) появилась женщина. Хотя одета она была совсем не так, как те женщины, которых мне приходилось видеть раньше, я поняла, что это именно женщина и по хрупкости её стана, и по лёгкой походке, а, главное, по лицу - нежному и светло сияющему. Она молчала, переводя взгляд с Отца на меня ...с меня на Отца...
   - Это - моя дочь. - Голос Отца - он всегда ровен и спокоен, но сейчас - он как плоское необструганное дерево. - Я поручаю её вам.
   Я не видела, как Отец уходил. Я стояла не поднимая глаз, боясь обернуться, посмотреть ему вслед. Ведь я могла не выдержать и.. заплакать - а это нельзя. Было бы очень нехорошо - заплачь я... вот я и стояла, прислушиваясь в душе к размеренным шагам Отца, к смутному шороху Веера, пока нежный, как ...- я могла сравнить его только с зелёным мхом, покрывающим старые камни, голос не позвал меня
   - Идём, дитя.
   В доме были ещё такие же прекрасные, чудесно пахнущие женщины. Я не могла сразу понять и запомнить их всех... Две из них забрали мою старую одежду. Они хотели, что бы я сняла и свою Бусину, но - с ней я не готова была расстаться, ни за что!
   Однажды, когда я ловила рыбу - надо быть очень осторожной и проворной, чтобы успеть схватить (а ещё лучше, если пальцы руки попадут сразу под жабры) скользкую вёрткую рыбёшку - я увидела это на дне ручья среди разноцветных весёлых камушков. Светлый, но не чисто белый, такой переливчатый и тёплый на ощупь (будто и не достала его из ледяной воды) камушек...
   Как то Отец увидел его у меня в руках. Долго рассматривал, поворачивая то так, то эдак, потом проделал в камушке дырочку, выдернул из одной шелковисто-невесомой кисти Веера - мне показалось, что перед этим о чем-то попросил его - красную блестящую нитку и, надев на неё камушек, повесил мне на шею.
   И эти женщины, какими бы прекрасными они и не были, ни за что не заставят меня отказаться от него! Ни за что и никогда я НЕ сниму! Я зажала Бусину в кулаке, готовая кусаться, царапаться, убежать... Им пришлось бы убить меня, чтобы раскрыть почти сведенные судорогой пальцы. Та мудрая женщина, которая ввела меня в этот дом, поняла это и по её знаку остальные оставили меня в покое.
   Так у меня осталось моё единственное сокровище - единственная память о моей прошлой жизни. Ведь жизнь здесь, в этом удивительно светлом доме - они называли его "Обитель" - так отличалась (да что там! это была совершенно, совершенно другая жизнь) от того, что было со мной раньше.
   В строгой белизне небольших помещений проходила размеренная, странно-непонятная мне, поначалу, жизнь сестёр. Но постепенно, исподволь, теперь-то я понимаю, как они удивлялись моему невежеству, меня начали учить. Учить тому, что казалось мне таким смешным и ненужным: правила поведения, чтение, пение, уход за растениями... Последнее, пожалуй, заинтересовало и полюбилось мне больше всего. Но Наставница - та прекрасная женщина (я не ошиблась интуитивно "выделив" и поставив её над остальными) хотела и настаивала, чтобы я училась всему, что считалось необходимым. И я, приученная беспрекословно повиноваться "старшему", подчинилась. Проходили дни... Склоны гор теперь стали золото - пурпурными... Только кое-где яркими пятнами - напоминаниями зеленели иглы сосен... Если долго смотреть не отводя глаз и не моргая, это облако красок окажется так близко - ещё немного ... и оно окутает тебя, унесёт в другие, милые сердцу места...
   За моей спиной кто - то громко хлопнул в ладоши. Наставница расколола хрупкое колдовство отстраненности.
  Все сёстры Обители были очень приветливы и добры ко мне. Среди них были и совсем молодые - почти мои ровесницы, но я предпочитала разговаривать с Наставницей, а уж учить или делать мне замечания могла только она. Каким - то образом она в моём сознании заняла место Отца. (Но какой слабой, тусклой копией его была даже она).
   - Скоро день Поминовения. Ты тоже должна готовиться. - Я не умела задавать вопросы. Никогда ни о чём не спрашивала Отца - всегда было так, как он говорил - я повиновалась. Но сейчас... Наставница произнеся эти слова не сказала ничего ... ничего такого, чтобы я поняла...
   Каждый мой день в Обители был днём открытий. И не всегда это были приятные для меня "открытия". Как выяснялось, я не знала самых простых вещей - начиная с того, как носить одежду и обувь -которые должна знать женщина.
   - Ах, да... Ты, наверное, не знаешь, что такое "День Поминовения". - Я кивнула. - В этот день мы вспоминаем своих ушедших родителей, желаем им благополучия там, где они сейчас. В конце молитвы выпускаем птичек.
   Я, по-прежнему, молчала, не понимая какое отношение это "Поминание" могло иметь ко мне. Мне-то что там делать? Но спросить...
   Наставница видела, что мне никак не произнести, не выговорить то, что явственно читалось у меня на лице,
   - Конечно, это касается и тебя. Ведь у тебя нет родителей.
   - Как это нет! Я чуть было не задохнулась от возмущения. - Отец!
   - Но его нет с самой весны. А сейчас - посмотри - уже осень.
   - Ну и что! Отец ушёл и поручил меня Вам. Я сама слышала. Значит - он вернётся! Отец НЕ сказал, что оставляет меня!
   - Хорошо, хорошо, не будем спорить - наставнице не хотелось продолжать этот ведущий в никуда разговор.
   - Но хоть мать ты можешь помянуть.
   - У меня никогда НЕ было матери... - Наставница не успела удержать меня - куда там... (Так, как тренировал меня Отец - вряд ли бы это кому - то удалось)
   Мне не нравились подобные разговоры и расспросы. Ещё тогда, в один из первых дней моего пребывания в Обители, когда шок от такой резкой смены обстановки, да что там - всей жизни, прошёл, Наставница начала расспрашивать меня ... о моей прежней жизни, об Отце...
   - Не может быть, чтобы у тебя не было имени! - Никак не могла поверить она. - Хорошо, Отец никак не называл, но остальные, другие люди с которыми ты жила, как они звали тебя?
   - Они говорили "Эй, ты".
   - Но - "Эй ты" - не имя.
   - Вы спросили, как они обращались ко мне...
   - Ну, хорошо, возможно, ты просто не хочешь сказать.
   Я не могла понять взрослую женщину - неужели не понятно, что когда спрашивают - надо отвечать. И отвечать правду.
   - Хорошо, а как зовут твоего отца? И кто он? - Один вопрос "хуже" другого.
   - Он - мой Отец. А зовут его - "Тот, кто приходит".
   - Какое странное имя. Я должна была спросить, что делает твой отец?
   - Он сначала уходит, а, потом, приходит. - Я недоумевала, чем так недовольна Наставница - я старалась быть совершенно правдивой. Отец учил меня, что ложь никогда не бывает хороша. В тот раз Наставница, тяжело вздохнув и с сомнением посмотрев в мои глаза, отпустила меня. Но потом ещё несколько раз пыталась выяснить то, что я уже объясняла (изо всех сил - искренне не понимая, почему мне не верят), а больше ничего добавить и не могла.
   Этот разговор, эти вопросы, а, главное, следующее за моими наивными ответами плохо - скрытое, раздражённое недоумение, были так тяжелы для меня. Я не могла чувствовать себя "достойно", именно Достоинству учил меня Отец, когда мне не доверяли.
   Я понимала, что поступила не хорошо, уйдя без разрешения Старшего - разрешения Наставницы, но... Она-то, наконец, должна была понять, что ... что я НЕ обманываю.
   И ещё, мне совсем не хотелось разговаривать об Отце. Хотя я и знала, была уверена, что с ним всё в порядке, но... Я так скучала по нему, по нашей молчаливой, но такой счастливой - вспоминала я - жизни. Разглядывая новые для меня вещи, пробуя незнакомую доселе пищу, услышав, выучив что-то новое, я всегда представляла, как бы рассказывала обо всё этом Отцу. Раздумывала, как бы он это воспринял, что сказал...
   Моё отношение ко всему изменившемуся, непрестанно меняющемуся миру складывалось именно из этих, не знаю насколько верных, предположений. Вот и сейчас - я нашла Наставницу и извинилась за своё поведение. (Отец одобрил бы мой поступок) И сказала, что пойду со всеми в День Поминовения. Наставница была мудрой женщиной
   - Если захочешь, ты тоже сможешь взять птичку.
   - Спасибо. - Поклонилась я.
   "День Поминовения". Я отнеслась к этому, со свойственным ребёнку-подростку вынужденным любопытством, как к очередной, не очень интересной мне, затее взрослых. Но оказалось...
   Одетые в новые одежды сёстры - так вот над чем они так усердно трудились, безуспешно пытаясь и меня привлечь к шитью и вышиванию (не могла же я признаться, что вижу иглу впервые в жизни, не говоря уже о том, чтобы взять её в руки) - прижимая к груди по маленькой птичке, вслед за Наставницей по узкой петляющей тропке поднялись почти до середины соседней невысокой горы. Здесь, на будто специально придуманном природой, нависающем над долиной выступе - мы смотрели сверху
   на яркие черепичные крыши нашей обители, выглядевшей отсюда, как упавший в пожухлую зелень травы яркий осенний лист - они остановились. И запели.
   Я никогда не слыхала ничего настолько прекрасного и не подозревала, что люди, вообще, могут издавать такие звуки, считая в своём невежестве, что петь могут только птицы.
   В тот момент, когда в мелодию влился голос Наставницы - Какой же это был голос! Он брал твою душу и выворачивал её наизнанку - из поднятых высоко вверх рук сестёр вылетели птички. Немного испуганно потрепетав крылышками они устремились вниз, в долину, в спокойствие более плотного, привычного для них воздуха.
   Сестры же, продолжая вести всё поднимающуюся выше и выше мелодию, повернулись к выложенному неровными каменными плитами склону горы.
   Гора - плакала! - поразилась я. Это из стыков между плитами - в одном месте вода струилась тихими ручейками, в другом - капала большими вескими каплями, в другом - капли были частыми, мелкими ...
   Мелодия кончилась. Сёстры склонились в глубоком поклоне. Не знаю почему, но и я вспомнила своих родителей.
   Когда я была совсем маленькой, я и не знала, не думала о том, что у меня, как и у каждого человека должна быть мать. Отец - вот кто давал мне пищу, тепло, защиту. Мне никто больше и не был нужен.
   Вот когда я немного подросла, когда начала понимать, как мне казалось, то, что я видела в тех местах, где мы останавливались, а, потом, и подолгу жили я поняла, что существуют и другие "большие" женщины.
   Мне рассказали, посмеявшись надо мной и наградив множеством непонятных, но, видимо, обидных прозвищ, что у каждого человека есть, должна быть мать. И я, раздосадованная и обиженная до такой степени, что не смогла этого скрыть от Отца, спросила! его о своей матери.
   Первый раз в жизни Отец посмотрел на меня так. Никогда больше не решилась я заговорить о матери. И теперь, так же, как сёстры, склонившись перед плачущей горой, я снова подумала о ней. Кто она? Кем была? Что с ней случилось? Почему Отец... Никогда я не знала, что это такое - у меня заболело сердце.
   Печаль. Чёрная печаль душным непроницаемым покрывалом закрыла от меня мир. Никогда не было такого, когда я думала об Отце. Как бы долго, вот как сейчас, например, его не было со мной. Это потому, что он жив. Он здесь - в твоём мире - подсказывало мне что-то. А мать? - Будто что-то повернулось...приоткрылось...Тёмная бесконечная пропасть безмолвия...
   - Умеко! Умеко! - Это Наставница. Она зовёт меня. Постепенно сознание и, вместе с ним, осознание происходящего возвращались ко мне.
   - Пойдём. - Сёстры подняли меня и, осторожно поддерживая, помогли преодолеть, оказавшийся таким трудным - у меня, попросту, разрывалось что-то внутри - я чувствовала эти сочащиеся не водой, а моей кровью трещины - путь вниз, к Обители.
   Когда я открыла глаза, первое, что возникло передо мной - лицо Наставницы. Она была и последней, кого я видела туманящимся, уплывающим взглядом... Меня заставили выпить - я совершенно, совершенно ничего не хотела - какой-то горько-полынный горячий напиток и... вот...
   - Ты чувствуешь себя лучше, Умеко?
   ( Ты появилась у нас в пору цветения сливовых деревьев. Сказала как-то Наставница,
   - Ты не против, если мы станем тебя так называть?
   Как же я могла быть против...)
   - Вижу, вижу - не вставай. Ты можешь сегодня отдохнуть.
   - Нет. - Я не хотела отдыхать. Не хотела, чтобы для меня делали какие-то исключения.
   Все сёстры в Обители были заняты с рассвета до заката, у каждой было какое-то дело, обязанность.
   - Если можно. - Поправила я себя. Ведь Наставница была Старшей.
   С этого дня будто что-то повернулось во мне. Я стала внимательнее приглядываться к сёстрам, старалась, по мере сил, научиться тому, что у них получалось так легко и непринуждённо. Должна признаться, что вышивание и шитьё давались мне с трудом, а вот кухня, приготовление еды очень заинтересовали меня.
   Когда мы жили с Отцом всё было до удивительного - просто. Он, обычно, приносил лепёшки, на маленьком костерке можно было вскипятить воду с какими-нибудь листиками, цветами или ягодами... Грибы, корешки, рыба - их мы заворачивали в листья и пекли на углях - всё это можно было всегда найти, если знать, конечно, где и как искать.
   Потом, когда мы жили в разных домах - замках, там совсем не надо было думать о еде - утром и вечером вместе с остальными людьми я получала свою порцию какой-то странной пищи.
   Когда Отец, очень редко, но всегда недолго, жил там со мной, он ел с другими, наверное, более важными людьми. Но что они ели... Входить на "чистую" кухню мне не полагалось.
   Так вот, в Обители я впервые увидела и большие красивые ёмкости - кастрюли, и множество, то сверкающих отполированным железом, то блестящих мягкой белизной, одухотворенного людскими руками, незнакомого мне, тяжёлого материала, ёмкости и приспособления для готовки пищи.
   Была и кладовка, в которой в идеальном порядке хранились корешки, травки, порошки в пакетах из тёмной бумаги, названия и предназначение которых мне не терпелось узнать. Я много времени проводила на кухне - сначала, помогая сестре-стряпухе, выполняя самые простые и не очень, как мне казалось, интересные работы. Но от того, как ты чистишь корешки, в какое время они собраны и как высушены, оказывается, зависит не только вкус еды, но и её польза.
   Это и ещё многое другое рассказывала мне Наставница. Она знала всё о всех наших сёстрах - её подопечных и внимательно, стараясь не мешать наблюдала и за мной, за тем, что меня интересует, к чему я проявляю наибольшую склонность.
   Заметив и оценив мой интерес - подолгу разговаривала со мной, объясняла и показывала. Наставница учила меня тому, чему не могла научить сестра-стряпуха: как найти в лесу или в поле нужный корешок или травку, как правильно их сорвать, сохранить и приготовить, рассказывала для чего они или их разнообразные сочетания используются.
   Эти прогулки - беседы с Наставницей немного напоминали, немного заменяли мне общение с Отцом, которого, чем дальше, тем больше и больше мне не хватало.
   Какой бы интересной и не показалась мне с начала кухня в обители, но, довольно скоро, я научилась всему, что знала сестра-стряпуха, а в умении приготовить еду даже превзошла её. Поняв это, я вернулась к тому, с чего начала свою работу на кухне - помогала сестре-стряпухе.
   " Нельзя без разрешения занимать чужое место" - одна из заповедей Отца, накрепко усвоенная мною. Добровольно лишившись занятия, отнимавшего так много времени, я могла бы и заскучать, если бы ... Если бы не танцы. Но, по порядку.
   Придётся вспомнить время, когда я только-только попала сюда, в этот, принявший меня всем сердцем, приют.
   В первую мою ночь, после расставания с Отцом, после "борьбы" за свою Бусинку, после ... столького и столького нового, я никак не могла, вернее не хотела заснуть (в темноте я чувствовала себя гораздо увереннее и готова была отразить любые, я даже представить не могла - какие, неприятности.) услышала странные звуки.
   Они начались тихо ... тихонечко... Постепенно становясь всё громче, усиливаясь, взлетая - я никогда не слышала таких звуков - и опускаясь почти до шёпота ... То, что я слышала ничем мне, пока, не угрожало, но и быть спокойной я не могла - не знала, что это такое, чего мне ожидать, чего опасаться... Было оно не враждебно, но ... и не дружественно ...Просто было.
   Стараясь не поколебать своим движением даже воздух, именно так и учил меня Отец, я вышла из комнаты, в которой, мне полагалось спать... На полу в большом помещении стояли плоские светильники - собравшиеся вокруг них, освещённые причудливыми отблесками света, сёстры и издавали эти звуки. Они не кричали и не разговаривали...
   - Они поют песню во славу "сливы", приведшей тебя сюда. Просят её помочь тебе. - Это очень тихо - так тихо, что я и НЕ заметила, ко мне подошла Наставница и, наклонившись ко мне прошептала, стараясь не помешать поющим.
   Так я узнала, что это такое "петь". Сёстры в Обители пели. Их голоса, силой необыкновенного света, струились, проникая через стены, наполняли блаженством звука долину, поднимаясь высоко к небу. И, где бы и за каким занятием не заставало меня таинство вечернего пения - иногда я забиралась так далеко, что, казалось, никак не могла их слышать - всегда слышала, слушала, останавливаясь и впитывая в себя чистую силу их открытых сердец. И, если одинокий путник мог ещё и не видеть приветливый свет фонариков над входом в Обитель, он обязательно слышал, многократным эхом переданный из долины в долину отзвук завораживающих мелодий. Но я... совершенно не умела петь. Не могла научиться этому искусству. Всё, связанное со звуком было "тяжело" для меня. Возможно, я была молчалива от природы и молчаливое одиночество раннего детства и юности, суровое воспитание Отца только усугубили это моё качество (недостаток?) Но, как бы то ни было, мне было не просто разговаривать, а уж петь... Нет, я не хотела, даже, и пытаться. Наставница считала, что я боюсь и не раз откровенно говорила мне об этом.
   Что значит - боюсь? Я не понимала этого слова и с возмущением отвергала подобные предположения, и уговоры попробовать не достигали цели.
   Мне хотелось танцевать! (Гораздо позже я узнала это слово, поняла, что им обозначают то, что я так любила.) Сёстры не танцевали - я ни разу не видела. А для меня движение - мягкие повороты и резкие скачки, безудержный полёт рук и, исполненные достоинства, чуть заметные покачивания головы,наклоны и приседания - все те движения, которые я из раза в раз повторяла, тренируясь с Отцом, были частью меня самой, той потребностью, которую можно, наверное, сравнить с потребностью дышать - ведь без еды можно обойтись. Тем, без чего я не могла себя представить. И, поскольку Наставница за время наших совместных прогулок убедилась, что я хорошо ориентируюсь, не боюсь оставаться одна - напротив, одиночество, вернее уединение необходимо мне - я могла уходить из Обители " не очень далеко и не надолго" по негласному соглашению.
   Наша Обитель была расположена на удивление удобно - ото всюду, куда бы я ни забралась - вернуться домой легко и быстро. Я так была благодарна Наставнице, за то, что она позволила мне без присмотра и не требуя отчёта, заниматься тем, чего жаждала моя душа, так дорожила её доверием, что... и уходила не очень далеко.
   В окрестностях было такое множество самых неожиданно замечательных мест. Выбирала для своих занятий то покрытую мхом поляну, то устрашающе обнажённые каменные склоны, то, ничем не примечательные на вид, но от этого не менее опасные, как будто специально утыканные чахлыми деревцами, оползни. Здесь я давала волю своему телу, своей фантазии.
   Я разыгрывала сама с собой разнообразные - иногда смешные, иногда чрезвычайно опасные сценки, воображаемыми участниками которых, моими друзьям или врагами, в зависимости от моего настроения, могли быть и звери, и птицы, и ... вообще - всё! Ветер, снег, дождь! Со всеми я готова была "играть".
   И, хоть, не было у меня веера, мои руки постоянно чувствовали его тяжесть - он был, как и учил Отец, продолжением, частью меня, такой же неотъемлемой, как рука или нога. Он помогал изящно двигаться, надёжно защищаться, наносить точные, разящие удары.
   Этот вымышленный веер - я настолько поверила в его существование, что иногда, казалось мне, воочию видела трепещущий огонь его алой бумаги, между покрытыми золотым орнаментом чёрными лакированными планками, вдыхала завораживающий запах, нежная бархатистость кистей ласкала кожу.
   Таким я представляла свой Веер. Тогда я не понимала - это, относительно недолгое время - самое радостное, самое счастливое время моей жизни.
  
  
   В тот день я задержалась. Случайно потревоженная мною змея - это была не очень большая, но агрессивная охотница - во что бы то ни стало, собиралась свести со мной счёты, а я легкомысленно решила посоревноваться с ней в быстроте и ловкости.
   Мы успели порядком вымотать друг друга, когда я обратила внимание, что солнце вот-вот коснётся круглой макушки Лысой горы - первое предупреждение приближающегося вечера. Пообещав змейке, что мы ещё встретимся, я заспешила домой.
   Вспоминая, перебирая в уме подробности встречи со змеёй я, как-то, не обратила внимания на необычную тишину. Только подойдя достаточно близко к Обители я услышала, почувствовала гнетущую тяжесть ... безмолвия... Наш, обычно приветливый дом - молчал... Я прибавила шаг, потом - побежала...
   Разбитые двери, проломы в тонких стенах, вытоптанные растения ...Что здесь произошло... Где сёстры... Наставница... Она сидела привалившись к остаткам стены в когда - то большой торжественной комнате...
   Не доверяя своим глазам я окликнула её... Стараясь не наступить на что-то непонятное, разбросанное по, когда-то белоснежном, полу - я не могла сейчас рассматривать что это - я подошла к Наставнице. Она попыталась улыбнуться
   - Я ... верила.. - хриплые звуки с трудом оставляли кроваво-красный рот... Но глаза, ставшие совершенно огромными на смертельно бледном лице, смотрели твёрдо и требовательно. ...- В Обители Лотоса ... Расскажи сёстрам ... - Наставница прилагала неимоверные усилия - она должна была успеть сказать мне всё.
   - Это - ее глаза указали на что-то, зажатое в бескровном, почти голубого цвета, кулачке.
   - Я помогу - начала я. У Наставницы не было сил даже отрицательно покачать головой, но
   - Нет! Нет! - Предупреждали глаза, - Не трогай меня.
   - Что это было? Кто это сделал!!! - Не выдержала я. Хотя в этот момент главным для меня - самым важным во всём мире была Наставница. Она услышала мой вопрос
   - Кто? - Как будто что-то внезапно поняв, Наставница попыталась отвести глаза от моего лица. Но я успела заметить застывший в них ужас понимания.
   - Кто? Кто!!! - Наставница, я чувствовала, что она на пределе сил, попыталась улыбнуться. Я нагнулась совсем - совсем близко к её лицу, губам...Что? Что шепчут эти губы...
   - Благословляю тебя.
   Умер, блеснув алой полосой, день.
   Умерла, успев благословить меня, но, так и не сказав кто, кто это - я не могла найти подходящего слова увиденному - сделал, Наставница.
   Я хотела заплакать. Но ... не смогла. Что-то случилось с глазами. Да и не умела я плакать. Как будто кто-то , не я - я ведь впервые видела мёртвого человека, вынула из ставшего алебастрово-каменным кулачка Наставницы клочок ткани.
   Наверное, она схватила нападавшего за одежду, а он, чтобы вырваться чем-то острым отсёк этот кусок ...а потом и "рассчитался" - не могла я, даже мысленно, произнести это слово - с ней.
   Да, конечно, я отнесу его - эту, смердящую ненавистью и страхом улику - куда указала Наставница, но, сначала надо позаботиться о тех, кто здесь. Мне удалось найти и перенести в эту комнату и аккуратно уложить у ног Наставницы ещё семь мёртвых сестёр. Где они, что случилось с остальными я не знала и найти их во всё сгущающемся мраке, не смотря на то, что хорошо видела в темноте, не смогла.
   Теперь - в кухню. То, что от неё осталось ... Все припасы разграблены, ёмкости разбиты, мешочки разорваны... а сколько ещё всего не хватает... Но мне и не надо много - в дороге понадобится самое необходимое: немного соли - она хранилась в тайном ящичке, травки, на которые ничего не понимающие ...(я не могла назвать их людьми) и не обратили внимания - всё уместилось в маленьких мешочках - их можно спрятать за пояс.
   А вот как быть с этим? Кончиком ножа - я нашла отделанный деревом ножик Наставницы рядом с её телом - она пыталась защищаться! - я поддела это лоскут материи...
   Как бы его донести, куда спрятать? Среди раздавленных, втоптанных в кухонный пол орехов я нашла несколько случайно уцелевших. Аккуратно раскрыв ножом, выковыряла ядра, убрала перегородки. Если плотно сложить лоскут - может поместиться.
   Как ни противно было притрагиваться к этой, пропитанной злодейством, ткани, мне удалось выполнить задуманное - обмазанный растопленным воском орех выглядел почти, как настоящий. Я - готова. В дорогу! Но оставить вот так тела моих мертвых подруг... Нет, нет! Нельзя! Ведь могут и придут звери ... Наставница и сёстры достойны лучшей участи...
   Я разыскала, уже не боясь рыться в остатках того, что совсем недавно было нашим домом, свечи, разложила вокруг подруг всё, что может гореть и ... подожгла... Очень медленно, неохотно, будто не доверяя - оглядываясь на меня " а уверена ты, что хочешь этого" - разгорелся огонь. Вот пламя колеблющейся, но такой надежной непреодолимой стеной поднялось высоко - высоко, выплеснулось над рухнувшей крышей Обители...
   А я никак не могла принять этот кошмар, недоумевала и удивлялась - что, какие сокровища надеялись найти у тех, единственным достоянием, единственным сокровищем которых были их сердца, чистые, открытые добру души.
   Я узнаю. Я найду. Я отомщу. Глядя на огонь, клялась я, прижимая к губам единственную оставшуюся мне на память от Наставницы вещь - её нож.
   Спустя время, именно то, что единственной вещественной памятью о прекрасной, всепонимающей женщине - моем друге и покровителе - осталось оружие и послужило для меня определённым знаком.
  
  
   Первые несколько дней я шла, почти бежала ни о чём не задумываясь, не прячась и ничего не опасаясь. Я торопилась - догнать! Догнать! ... Ведь следы были такими свежими, такими чёткими ... Но, когда совсем обессилев, я почти упала, вместе с усталостью вернулась и способность думать...
   На что я надеялась? Одна! Что и как я смогла бы сделать ... И ещё - выполнить последнюю просьбу Наставницы! Она просила рассказать о случившемся... Я знаю где это...
   " Ты очень отличаешься от многих сестёр, от многих, кого я встречала на своём жизненном пути, - Как-то во время одной из наших прогулок сказала Наставница. - У тебя цепкий пытливый ум, ты понимаешь и запоминаешь разные вещи, многое интересует тебя." И она рассказала мне, как устроена наша Обитель, о том, что ещё есть похожие, дружественные, как она выразилась, обители, с настоятельницами которых она поддерживает связь.
   Рассказала Наставница и о том, где находится самая близкая дружественная обитель, как туда можно добраться. "Тебе ведь это интересно, неправда ли" - Жалко, что я не спросила тогда, да и кто мог знать, что это понадобится - как они поддерживают связь, но как добраться до этой обители запомнила хорошо.
   Я так устала, так была переполнена всем происшедшим и тем, что впервые в жизни мне предстояло принять решение ... И не просто решение - от того, что я решу, как поступлю будет зависеть вся моя, а, может быть, и не только моя - дальнейшая жизнь. Я не имела права ошибиться.
   Самая яркая звезда на совершенно чистом, без единого облачка, небе как будто подмигивала мне. Это - знак. Ведь в той стороне, по направлению к Главной звезде и находится та обитель. Туда я должна была бы идти. Но, всё таки, я ... уснула...
   Где -то совсем рядом - почти у меня над головой, разговаривали... Как эти люди не заметили меня ... Как мне удалось полусонной! незаметно отползти подальше - в густые заросли всю меня исколовшего, изодравшего кустарника...
   И только тут - не испугалась, нет (это чувство ещё ждало меня где-то там) - рассердилась. Очень на себя рассердилась. Как можно быть такой безрассудной! Ведь случись что-то со мной, а это вполне возможно - одна, с малюсеньким ножиком Наставницы, я достаточно лёгкая добыча для умелых людей, и некому будет выполнить наказ. Я просто должна, обязана! быть осторожнее - добраться до обители "Лотоса", рассказать обо всём, что случилось, а потом - потом я свободна для мести.
   "Это верно" - Чирикнула, присевшая на край моего рукава пичуга.
   - Вот и хорошо. Пойдёшь со мной? - Испуганная птичка улетела, а я, найдя небольшой ручеёк, впервые за эти дни умылась, поела, набрав полные пригоршни терпких красных ягод, проверила всё ли ладно с одеждой и, выбрав нужное мне направление - я должна была идти на восход солнца, беря чуть правее - отправилась в путь.
   Я старалась не очень торопиться, больше внимания уделяя своей безопасности, обходя селения, стараясь не попадаться на глаза никому, даже птицам. Запретила себе идти по ночам - хотя и видела всё прекрасно, но рассудила, что хоть какой - то отдых мне необходим. Главное сейчас - дойти, донести, рассказать о том, что с нами произошло - я тоже считала себя мёртвой, моя душа, моё сердце умерли там, когда у меня на руках умерла Наставница, когда я нашла мёртвых подруг, когда сотворённый мною погребальный огонь вознёс их чистые души к небу - произошло.
   Семь дней моё тело не чувствовало ни холода, ни жажды, ни голода. Я ела и пила только потому, что нужны были силы идти дальше.
   И когда на третий или четвёртый день пути я спустилась в пологую долину, то уж не знаю как, поняла, что пришла туда, куда стремилась, что обитель Лотоса близко. Я не смогла бы объяснить почему, но я знала, что иду правильно, и где-то здесь, среди благоухания цветущей долины - ах, если бы я могла позволить себе полюбоваться этим буйством красок и запахов - найду обитель.
   Но, всё равно, светлое здание, чем-то похожее и одновременно так отличающееся от моего (ставшего мне родным) дома, выросло предо мной совершенно неожиданно.
   Я смиренно постучала в низкую широкую дверь рукояткой ножа Наставницы и осталась стоять - (в памяти, мешая видеть то, что происходит сегодня, встала картина нашего с Отцом ожидания) - на расстоянии "вытянутого ножа".
   Ко мне вышла женщина. Она была крупнее моей Наставницы, хрупкой, изящной женщины, и её лицо круглое, чуть приплюснутое - разве можно его сравнить с утончённым, дышащим благородством лицом Наставницы.
   Та же высокая причёска - она как будто венчала горделиво посаженную голову моей Наставницы - нисколько не вязалась со всем обликом внимательно смотревшей на меня женщины. Может быть - это только воспоминания, болью пронзающие сердце, и я зря так ... придирчива...
   Сделав несколько шагов - женщина отступила, пропуская меня, я переступила порог обители и упала.
   Со стороны это выглядело так, как будто я потеряла сознание ...но нет - я всё отлично слышала и, как это странно - даже видела сквозь закрытые веки.
   Здесь всё было другое и чужое - люди, сама обитель... Я не была готова - у меня не было опыта и всё это "другое" и "чужое" как будто наотмашь ударило меня, едва я вошла во внутрь...
   Ароматная жидкость - я знала на каких травах её настаивают и не хотела пить слишком много - ею пытались привести меня в чувство.
   - Ты очень устала, путница, по всему видно, - шла издалека, отдохни.
   - Нет, - я сделала знак, которому научила меня Наставница - знак "важности" и "спешности", - отпусти, пожалуйста, сестёр. Я должна... - Женщина, я не знала её места в обители, но назвать наставницей никак не могла, очень внимательно посмотрела на меня, вернее - она всматривалась в моё лицо, и ничего не ответив мне, попросила, поблагодарив за помощь, сестёр уйти.
   Говорить мне было трудно, хоть я и выпила совсем немного настоя, но я постаралась, как можно меньше сбиваясь, рассказать о том, что произошло в нашей обители. Потом, руки уже почти не слушались меня, достала из-за пояса тот самый орешек и ... больше не смогла сопротивляться силе, собранной в этом, невзрачном с виду, растении...
   Проснулась - с трудом осознала себя я глубокой ночью. Наставница учила, что действие этого настоя длится сутки. Значит, если напоили меня где-то в середине дня, у меня есть время "не просыпаясь" отдохнуть и всё обдумать.
   Не нравилось, что для того, чтобы дать отдохнуть они напоили меня именно этим настоем. Ведь есть и другие. Но этот - именно этот, позволяет "разговорить" человека во сне, а, значит, и выведать то, что он, при других обстоятельствах, мог и не сказать.
   Я бы так никогда не поступила. Уверена - Наставница тоже. Почему же они это сделали? Наставница говорила, что это - "дружественная обитель". Не послала бы она меня к врагам ... Но, ещё Наставница говорила, что давно не виделись они... Кто знает, что могло произойти за это время...
   Так рассуждая и пытаясь набраться сил я дождалась пока маленькое помещение, в котором меня оставили, не осветилось тусклым светом - с трудом пробивающимися через вощёную бумагу окна - лучами восходящего солнца. Несколько раз, отодвигая лёгкую циновку, ко мне заглядывали сестры, вероятно, проверяли в каком я состоянии.
   И вот, наконец, ко мне зашли две с ног до головы укутанные женщины. Одну из них я узнала по запаху её благовоний - та, первая встретившая, открывшая мне двери обители сестра. Присев у моего изголовья они начали задавать вопросы.
   Это самое подходящее время - на исходе действия настоя - человек уже понимает, о чём его спрашивают, но ещё не ориентируется, не знает, как отвечать - объясняла Наставница. Я не хотела попасть впросак, намеренно неверно отвечая на вопросы - ведь они задавались так, чтобы проверять верность ответов, и "проснулась".
   - О! Ты уже проснулась! - Не смогла или не захотела скрыть своего удивления сестра, снимая с себя накидку.(её спутница так и не открыла лица).
   "Проводящие "ночной обряд" - рассказывала Наставница, - не хотят, чтобы их видели. Бывали случаи, когда спустя какое- то время, человек вспоминал, что с ним произошло и найдя "ночного" человека, жестоко мстил ему."
   - Принесите ещё питья - приказала сестра. Тот час из-за циновки, будто стояла там наготове, появилась сестра с небольшой, с напёрсток, чашечкой.
   - Спасибо. Мне ещё не хочется пить. - Как можно вежливее, но достаточно твёрдо, поблагодарила я. Закутанная женщина сделала еле заметный знак, и сестра, в низком поклоне, удалилась.
   - Вы хотели меня о чём-то спросить? - Тяжело было выдерживать натиск двух пар, пытающихся, казалось, проникнуть ко не в душу, глаз.
   - Да, не повторишь ли ты вчерашний рассказ? Многое было не очень понятно. Мы, даже, послали человека кое-что уточнить. - Они и не пытались скрыть, что не доверяют мне. - Но, с начала, нам хотелось узнать о тебе. Кто ты? Как попала в обитель?
   - Я - сирота. Родителей не помню. - Не могу же я начать рассказывать, что не знаю ни имени Отца, ни чем он занимается. А о том, что ни разу не видела (не помню) матери, и даже! не подозревала о её существовании и заикаться не стоит. Если, из уст ребёнка это можно было, хоть как-то принять, то сейчас, мне никто не поверит. Нет, не нужны мне лишние неприятности...
   - Воспитывалась в обители. Жила, как все. Не знаю, что ещё... Спросите...
   - Как получилось, что ты - единственная - уцелела? - Мне больно было возвращаться к событиям того чёрного дня - они почувствовали это, но, всё равно, ждали... Очень важно, что и как я скажу!
   - В тот день я собирала лекарственные травы - Посетительниц, как будто, переглянулись - вот оно что! Да, поняли, наконец, что я многое знаю. - И ушла далеко от обители. У нас в горах можно забрести в такие места, что от туда ничего не услышать и не увидеть... Когда я вернулась ... Я должна была... Я всегда возвращалась к вечеру... Всё и... увидела... - Мне не надо было притворяться... То, что я чувствовала ... Невозможно... Невозможно... скрыть...
   - Хорошо, хорошо. Успокойся и объясни, что это? - Молчавшая доселе женщина из складок своей накидки протянула мне на сухонькой - скорее всего старческой - с удивлением подумала я - ладони мой орех. - Ты дала его вчера.
   Я молодец! Они не смогли догадаться, что в нём что-то спрятано! - Обрадовалась было я. Но тут же сообразила, что, скорее всего, они не хотели рисковать - открывать неизвестную им вещь, полученную от незнакомого человека. Я взяла осторожно переданный мне орех и кончиком ножика - женщины, конечно, обратили на него внимание, но, пока, промолчали - мы все, непонятно почему, и я, затаили дыхание - вскрыла его.
   - Это клочок ткани был в руке умирающей Наставницы. Она ничего не успела рассказать ....
   - Мы возьмём это, - перебила меня сестра.
   - А для чего ты несла его с собой? - Приглушённый плотной накидкой, голос другой женщины
   - Я хочу найти этого человека и ... - тягостное ожидание - наказать его. - Не могла я выразить словами, что готова была сделать с убийцей моей наставницы.
   - Ты уверена, что этот человек убил ...
   - Да! Это - было у неё в руке.
   - Мы подумаем. А ты - отдыхай. Можешь ходить всюду. Сёстры будут добры к тебе
   Сёстры этой обители оказались не менее приветливы и услужливы... Но, всё - всё здесь было не так ... Никак не заставить себя, вернее - не хочется привыкать, принять, признать это место своим домом. Хватит! Был у меня уже дом. Были сёстры, была Наставница. А до этого - был Отец. Нет, мне не нужны ... новые привязанности.
   Поначалу я старалась есть и пить только за общим столом, и только то, что можно было взять из общей посуды - не станут же они из-за меня рисковать здоровьем остальных сестёр - рассуждала я. Но постепенно, по некоторым признакам - по тому, как смотрела на меня женщина, которую я назвала для себя "настоятельницей", поняла, что мне, почему - то, почти поверили.
   Разъяснение не заставило себя ждать... Примерно через две недели со дня моего появления в обители - я считала дни, не уверенная в том, что и как мне делать дальше - под вечер меня привели в отдельно стоящий домик, я видела его в своих одиноких прогулках по саду, но приблизиться или спросить о том, что там, как-то не захотела.
   Несколько женщин - очень пожилые и чуть помоложе, "настоятельница" была, вероятно, самой юной, сидели вокруг низкого круглого стола. Настоятельница поднялась, уступая мне место.
   - Путница, назвавшая себя Умеко, - очень тихо - голос её шелестел, как сухая листва, гонимая ветром, обратилась ко мне самая пожилая из женщин - Что-то не так с её неподвижно устремлёнными на меня, круглыми как у птицы глазами
   - Мы посылали человека проверить твои слова. Он вернулся. Всё было так, как ты рассказала. Кроме одного, - я внутренне насторожилась - что может быть не так? - ты не сказала, что устроила огненное погребение.
   - Я не хотела, - начала было объяснять я...
   - Не надо. Я понимаю, почему ты это сделала. Скоро мы вспомним наших сестёр. Пока - можешь идти.
   Я не посмела спросить о том, что более всего интересовало меня - узнали ли они, кому принадлежала одежда, лоскут от которой я принесла сюда. Хотела спросить, но ... заветы Отца были так сильны... И ещё я понимала, что мне скажут только то, что сочтут нужным сказать и тогда, когда посчитают это правильным. У меня не было выхода. Пока (была уверена - не долго) я зависела от них.
   После этого разговора, должна признаться, он произвел на меня впечатление - особенно та, говорившая со мной, женщина, чем-то неуловимым удивила меня, "настоятельница" по моей просьбе, не очень охотно объяснила мне, что обителью управляет Совет.
   - Самые мудрые и достойные решают, как нам жить, а она - она выбранная на определённый срок "Посланница Совета". На следующий срок выберут другую сестру. Совет строго следит, чтобы старшие сёстры, всё по очереди, побывали Посланницами. Так они готовят себе смену. Но давно уже Совет не обновлялся - непроизвольно вырвалось у неё.
   Мигом побелевшее лицо выдало недозволенную оплошность. Я постаралась не обратить внимания на эту не очень ... фразу. У меня осталось ещё множество вопросов о том, как устроена жизнь в обители - но Посланница нашла повод окончить разговор.
   Через несколько дней меня разбудили необычайно (даже для обители) рано - задолго до восхода солнца. Очень медленно ( мне трудно было приноровиться к этой черепашьей скорости) - ведь впереди шли закутанные с ног до головы самые старшие сёстры - Совет, вся обитель, сохраняя полное молчание двигалась в неизвестном мне направлении.
   Одетые в серые накидки, сливаясь с окружающим предрассветным сумраком, сёстры несли небольшие тускло мерцающие фонарики. И со стороны, возможно, казалось, что медленная река, похожего на стынущее серебро огня, извиваясь, течёт по ещё не проснувшейся долине.
   Где-то впереди, я уловила её запах, была вода. Много воды. Да - мы вышли на берег озера. Прекрасное в своей безмятежности, оно, казалось тёмным, покрытое огромными - О! Так это листья! , между которыми поблескивала навстречу восходящему солнцу, вода.
   На берегу сёстры сбросили свои серые накидки - одежда устлала берег подобно тающему весеннему снегу - и, по-прежнему, не выпуская из рук фонарики, начали танец. Я никогда не видела ничего подобного и, наверное, никогда уже не увижу ничего более... неизъяснимо завораживающего.
   Поднимающееся солнце золотило белоснежные одежды, розовые пояса сестёр повторяли краски утренней зари... Огни фонариков растворялись во всепоглощающем солнечном свете, а сёстры, одна за другой - как будто шли по воздуху - вступили на, оказавшиеся изумрудно зелёными - огромные листья. Они уходили - ускользали всё дальше и дальше ... Где-то на самой середине озера - с берега было не очень хорошо видно - они оставили свои фонарики.
   В это же время, как будто ожившие - до этого они стояли на берегу совершенно не двигаясь и я, даже, забыла об их существовании, околдованная ранее невиданным зрелищем, сёстры Совета запели.
   Сухие, пронзительные голоса звучали таким диссонансом всей этой расцветающей, начинающейся жизни, зарождающемуся дню, что хотелось закрыть уши, убежать, не слышать эти призывающие, возвращающие в действительность, вопли. И, повинуясь этому "зову", сёстры побежали к берегу.
   Да - они бежали, выбирая дорогу, перепрыгивая с листа на лист... Это уже не был одухотворённый "танец - полёт" ... Они просто бежали, изо всех сил стараясь успеть...Успеть... Не упасть... Расстояние между листьями медленно, почти незаметно увеличивалось... Не упасть в воду.
   Вот уже последняя из сестёр в отчаянном прыжке - лист под ней почти совсем погрузился под воду - преодолела широченное расстояние до берега... И "пение", то, чему даже нельзя было подобрать название - прекратилось.
   Медленно, охваченные внезапной сонливой апатией, сёстры облачились в свои унылые накидки, и, еле-еле передвигая ноги, пошли за так и не открывшими своих лиц, женщинами - Сёстрами Совета, обратно в обитель.
   Под высоко стоящим солнцем рядом с этой серой, даже не отбрасывающей тень процессией, казалось, цепенело всё живое. Мне хотелось как можно быстрее вернуться в обитель, но я не смела никого обогнать, и, так и шла, сдерживая шаг, рядом с той, которую, теперь я знала, следовало называть Посланницей.
   Когда мы, наконец, вошли в обитель, сёстры разбрелись по своим помещениям и тишина - тишина, несущая покой и отдохновение, охватила дом.
   Не успела я ещё полностью осознать, раз за разом возвращаясь к поразившему меня ритуалу, что же видела, что произошло там, на озере, почему так - затаив дыхание, до щемящей боли в сердце следила я за всем... Как пришла Посланница и, сказав, что меня ждут на Совете, привела в небольшую, со всех сторон скрытую деревьями, беседку.
   Как и в предыдущий раз, меня усадили у круглого стола напротив
   - Амия - успела шепнуть Посланница, называя так женщину со "слепым лицом". Остальные - их лица были так набелены, что, казались неподвижными масками,на которых широко подведенные чёрной краской глаза напоминали узкие прорези - бойницы - рассматривали-"расстреливали" меня, стараясь понять кто перед ними.
   Говорила Амия
   - Сегодня мы совершили Обряд поминовения по нашим сёстрам. Их души освободились и успокоились. Все сёстры благополучно вернулись на берег. - Она предвосхищала мои вопросы.
   - Не избежать бы иначе беды... Мы исполнили свой долг. Ты можешь остаться здесь и жить нашей жизнью. - Я опять не успела ничего сказать.
   - Но, если в сердце твоём всё ещё горит жажда мести, мы готовы тебе помочь. Ничего не говори. - Она протянула свою узкую, показавшуюся бесконечной, руку раскрытой ладонью ко мне.
   Миг - показавшийся вечностью, миг - в котором я увидела себя "изнутри".
   - Да. Мы поможем тебе. - Она жестом запретила мне говорить - пока.
   - Мы выяснили, что одежда из такой ткани есть в доме Князя Долины. - Это заговорила одна из до сих пор молчавших женщин. Слова, составленные из казавшихся звонкими капельками росы звуков, вылетали из похожего на алую рану малюсенького рта.
   - Чья именно - это ещё предстоит узнать. Из обители в Дом Князя приглашают швей и танцовщиц. Ты не объявила ни о каких своих талантах, но швеёй тебе, точно, не быть. Если ты, по-прежнему, настаиваешь, тебе придётся научиться танцевать.
   Я была так им благодарна, что не смогла сразу найти подходящие слова...
   Я долго не могла уснуть, думая о том, что и как предстоит мне сделать, чему научиться. Танцевать! О! Это гораздо лучше, чем... чем ... петь! Этому я научусь быстро. У меня послушное тело, сильные ноги и руки... Ничего особенного! Я быстро научусь.
   В первый раз за последнее время, а, может быть, и за всю мою жизнь - что- то поистине обрадовавшее меня, сделавшее мою жизнь наполненной... обретшей смысл...
   У меня появилась не только цель, но, теперь, я знала, как осуществить самое большое желание своего сердца. И пусть это - месть - совершенно не подходящая цель для девушки моего возраста, но это то, что даёт мне силы... жить! А иначе - иначе... Нет, я предпочитаю радоваться. Радоваться тому, что смогу отомстить. И я уснула успокоенная и умиротворённая.
   Во сне - давно я уже не видела снов - прекрасная бабочка опустилась на мою протянутую руку и, несколько раз сложив и вновь раскрыв трепещущие крылышки, превратилась в веер... Он был как раз по моей руке. Дрожа от нетерпения я с треском несколько раз закрыла и раскрыла его... и он... рассыпался... разлетелся, падая с огромной высоты, лёгкими кружащимися вокруг своей оси планочками и обрывками алой, как лепестки рассветного цветка бумаги...
   Рядом со мной, постукивая костяным веером стояла Посланница
   - Ты заспалась сегодня. Впредь знай - урок начинается на рассвете.
   Достаточно скоро я поняла, как ошибалась, думая, что танцы - лёгкое искусство и, что смогу научиться танцевать играючи...
   Может быть, поначалу, всё и было не так уж сложно - у меня какая-никакая подготовка. Но ... я училась для того, чтобы участвовать в представлениях в Доме самого! Князя Долины, а это требовало утончённой техники и огромной выносливости - праздник мог продолжаться несколько лун.
   Я не переставала поражаться тому, что занимавшиеся вместе со мной сёстры совершенно, казалось бы, не уставали и все самые сложные па давались им так легко.
   - Они учились этому с самого рождения. - Ответила на моё недоумение и растерянность Посланница, - В твоём возрасте, обычно, не начинают обучение танцам. Я доложу на Совете.
   - Пожалуйста! - впервые в жизни взмолилась я, - Дай мне шанс! Я буду заниматься сама! День и ночь. Сколько потребуется! Я должна попасть в Дом Князя. Должна танцевать на празднике.
   - Что ж! - Твой выбор. - Посланница, её как видно, приставили ко мне, ничего не сообщила Совету.
   Сколько я себя помнила - никогда, ничем не занималась я так упорно. С Отцом всё получалось как-то так... само собой... мы просто - так жили. Потом, в обители - Наставница благоволила ко мне - не заставляла заниматься тем, что мне не нравилось или не хотелось ...
   Сейчас же, преодолевая усталость и боль во всём теле - для танцев требовались совсем другие навыки, чем те, что были у меня, я занималась до изнеможения, повторяя, казавшиеся мне бесконечными, нудные упражнения, не давая себе ни на миг, усомниться в том, что к назначенному сроку, а он приближался невероятно быстро, я выучу все необходимые позы и движения.
   Прошло уже две трети отпущенного мне времени. В перерыве, занимавшаяся со мной сестра - я ведь давно занималась отдельно от остальных сестёр, чтобы не мешать им (это она установила чередование занятий и обязательных перерывов)- не стала, как обычно, заставлять меня немного попить, а куда-то исчезла. Я была рада побыть одна - ночью, после нескончаемого дня занятий я просто проваливалась в тёмную бездну сна, а днём, когда у меня было время хоть немного остаться наедине с самой собой, можно спокойно подумать.
   Мысли мои оказались ... очень не радостными... Время шло, вернее - прошло. А я ... всё также повторяю и повторяю бесконечные па, повороты, подскоки... От которых ещё немного и мне захочется... выть...
   Какой же самоуверенной я была ... Неужели у меня не хватит терпения... Терпения хватит - успокоила я себя, а вот времени, времени - может не хватить.
   - Возьми. Это - тебе. - Отвлекла от совершенно убивающих меня мыслей, вернувшаяся сестра.
   Я не верила своим глазам - Это был - Веер! Не такой большой и прекрасный, как у Отца, не такой... каким чудился - виделся мне мой веер, но - веер!
   - Совет решил, что ты будешь танцевать с веером. Если у тебя получится, отправишься в Дом Князя на праздник. - Если у меня получится!!! Как может не получиться!!! У меня? С веером??? Я бережно взяла из рук сестры посланное Судьбой сокровище.
   Тонкая вощённая бумага, расписанная цветами, лёгкие деревянные планки - О! Как ты прекрасен - веер! Как будто всю жизнь я только это и делала - пальцы, обхватив основание, удобно уложили веер в ладони... Сейчас - вот так - рука взметнулась вверх, раскрывая своё продолжение - трепещущий в приветствии, блистающий радостью веер!
   - Хорошо. - Похвалила впервые сестра. - Ноги - они не должны отставать. - Я, сама не понимая, как это сделала, "связала" между собой несколько заученных па. Ликующий у меня в руке веер, помогал, звал, влёк меня в причудливую вязь танца.
   С этого дня, не могу сказать, что всё начало сразу получаться, но занятия стали совсем - совсем другими. Я поняла - видела, что у меня что-то получается, тренировки приносят не только усталость и неудовлетворённость - все мои усилия и старания не прошли даром.
   Я уже не считала дни, не прикидывала сколько осталось, что и как я успею, нет - я занималась, чувствуя, что совершенствуюсь, что танец мой приобретает форму и смысл... И... неожиданно поняла, что танцевать мне нравится!
   Сестра, обучавшая меня танцам, как ни старалась, не могла скрыть своего изумления - она, ведь, и не надеялась, что когда-нибудь я начну танцевать, а тут! Затанцевала! Да как!! Знала бы она... Знали бы другие сёстры - танцовщицы, начавшие приходить - смотреть как я танцую...
   Знали бы они, что в каждом движении: будь то взмах руки, пируэт или прыжок незримо рядом со мной был Отец. Это он направлял поднятую с веером руку, находя для неё именно это - самое правильное, единственное положение, он подхватывал, не давая упасть во время длинного тягучего прыжка... Он. Он и только он! Я просто повторяла, как оказалось, навсегда врезавшиеся в память, стоящие перед глазами - я помнила их до малейших, мельчайших намёков на движение - упражнения Отца с Веером.
   Из этой-то памяти и, конечно, из моей упорной работы - не занимайся я так, никогда не суметь мне повторить (не всё и не совсем так совершенно) то, что умел делать Отец - и родился танец.
   Пытавшаяся было что - то подсказать, исправить, сестра сразу поняла, что все её советы и поправки только портят узор танца, отягощают его, делают сумбурным - просто разрывают единое на небольшие, вроде, и не связанные между собой фрагменты.
   Мне же было так хорошо "внутри" танца. Я, как ни странно, нашла занятие себе по душе, то, чем мне хотелось бы заниматься и заниматься без усталости и приказов. Так легко и свободно, радостно двигалось тело, светло и легко было на душе во время танца, что и позабыла, казалось, для чего это - для чего я прилагаю столько усилий, для чего выучилась танцевать.
   Но вот пришла Посланница и, как порыв осеннего ветра отрывает от ветки дерева ещё не готовый к этому, не подозревающий, что скоро - скоро замёрзшее дерево не сможет питать его своими соками, лист - заставила меня "вернуться", "опуститься" в действительность
   - Ты хорошо потрудилась. Следующее - "Испытание." - Что? Какое ещё "испытание"? С какой стати? Почему?
   Я не могла, да и некому было задать эти вопросы. - Абсолютно уверенная в том, что я повинуюсь, Посланница вышла из помещения и, не оглядываясь, уходила всё дальше и дальше. Мне не трудно было догнать её, но идти приходилось всё время за ней - узенькая тропинка, на которую мы вступили, выйдя за ворота обители, уводила всё дальше и дальше. Ни спросить, ни приноровиться к этим неспешным, но частым, как будто она переступала по камушкам, шагам.
   Предвечерний сумрак облачал в таинственные одежды знакомые предметы и растения... Меня не покидало чувство, что я знаю, видела уже однажды эти места... Конечно! Внезапно выкатившаяся и будто подпрыгнувшая почти на самую середину неба луна, осветила окрестности - по этой дороге мы с сёстрами шли к озеру. Неужели - снова туда? Зачем? Спрашивать - бесполезно, да мы скоро уже будем на месте - на берегу.
   В этот раз почти вся гладь воды была открыта и маслянисто блестя, переливалась под отстранёно холодным, загадочным светом луны. Посланница, наконец, повернулась ко мне.
   - Совет доволен тем, как ты подготовилась. Ты должна сорвать цветок Лотоса и принести его Совету. Сделаешь - отправишься на праздник в Дом Князя" - А не сделаю? - Даже задавать такой!!! подобный вопрос не имело смысла...
   Но я и представить себе не могла, как возможно выполнить это ... это невыполнимое задание. Среди кое-где разбросанных огромных листьев не было видно ни одного цветка.
   - Не сомневайся - ОН есть. - Посланница "читала" мои мысли. - ???
   - Там! - она показала на середину озера.
   Я вспомнила, как поразило меня тогда мастерство сестёр, восхитило с какой лёгкостью - будто пушинки, перелетали они с одного сочно-зелёного листа на другой. Но - днём! И листьев было гораздо больше - они касались, иногда даже, налезая друг на друга. А сейчас...
   Я мысленно измерила расстояние до ближайшего к берегу, казавшегося почти чёрным, листа. Нет... Я не должна! Не должна сомневаться! Вот чего, ни в коем случае, нельзя себе позволить! Я сделаю это! Не знаю ещё как, но - сделаю! Я отошла подальше от кромки воды - надо разогнаться... А дальше... что дальше... Можно попросить помощи... у Природы. - "Иногда можно" - учил Отец. Я ни разу ни о чём не просила... Может быть - сейчас?
   Не знаю, что за слова нашла моя душа, но когда я плавно, помогая себе веером, опустилась на тускло поблёскивающий в лунном свете, слегка скользнувший под моими ногами , лист - он, как будто, спружинил, помогая мне снова "взлететь", помогая выбрать правильное направление к следующему листу.
   Я поняла! Поняла - надо уловить неуловимое - попасть в такт с дыханием озера, с неспешным движением листьев, довериться своему ощущению лёгкости и ... совершенно свободно перебегая - перелетая с листа на лист попадёшь в самое сердце озера, туда, где царствует Он - Цветок Лотоса.
   Его свет - свет луны, отражённый сложенными, будто в молитве, безупречной формы лепестками - звал, притягивал, манил. Никогда в жизни не видела я ничего более прекрасного! Завораживающая чистота и достоинство.
   Я не могла понять, что случилось со временем - вроде бы совсем недавно я коснулась голой ступнёй прохладного глянца первого листа, а уже... Кончалась ночь и один за другим раскрывались навстречу солнцу розово - восковые, будто выточенные из неведомого драгоценного камня лепестки - поэмы.
   Невозможно отвести взгляд... вот Цветок раскрылся полностью, устремив к солнцу ярко жёлтые - под цвет светилу - наполненные силой жизни тычинки. Тонкий аромат, не знаю, с чем сравнить этот аромат - аромат возрождения - беззвучной мелодией растёкся над озером., наполняя меня тихим восторгом - свидетеля этого .... Чуда...
   И я должна сорвать этот цветок!? Сорвать и принести высохшим от количества бесплодно прожитых лет женщинам совета? Нет! Чего бы мне это мне ни стоило - я НЕ сделаю этого!
   Подвешенная на красной нити из Веера отца, Бусина окунулась, как будто попала в родную стихию, в глубину Цветка - так низко я наклонилась в стремлении вобрать, сохранить в себе всё... всё...
   Округло прозрачная - в ней отражался весь мир - капля росы скатилась с одного из блистающих лепестков мне на руки. И я, повинуясь порыву, пригубила - выпила эту священную, рождённую в глубине цветка - в глубине мироздания жидкость. Я поклонилась Цветку.
   - Благодарю тебя, Лотос. Не знаю, не умею сказать за что - но - благодарю. - До берега я добралась, совершенно легко и бесшумно, как будто, подгоняемая лёгким солнечным ветром, буквально, перелетая с одного округлого - плоского листа на другой.
   Мне, даже, казалось, что они слегка движутся, медленно приближаясь к берегу. Во всяком случае - мой последний прыжок - перелёт на берег не был таким тяжёло - мучительным, каким, я помнила, было возвращение сестёр в тот... день. Уже на берегу я вспомнила о Посланнице. Где же она?
   Когда я отходила подальше от берега, чтобы лучше разбежаться, Посланница, я точно помню, стояла здесь, внимательно за мной наблюдая. Но это было вчера вечером, в той прошлой, прежней моей жизни. А сегодня, с утра - где же она?
   Не дождалась. Ушла. Я одна. Совершенно одна. И мне надо решить, что делать со своей свободой. Своим одиночеством - своей душой. Я не боялась идти дальше по жизни. Знала, чувствовала в себе силы - я не пропаду. Особенно сейчас - Бусина у меня под одеждой, казалось - в ней часть - малюсенькая, но такая несокрушимо светлая! - частичка силы Лотоса.
   Нет, я могу, я смогу выбрать и достойно пройти по своей - только своей дороге. Это в том случае, если я оставлю, или отложу - лукавила я сама с собой - на неопределённое время надежду на месть. Душа моя, очарованная Лотосом, звала меня к новой, светлой, не похожей на прежнюю, может быть, чуть холодяще незнакомой, жизни.
   Разум - о, его невозможно обмануть иллюзиями, настаивал на выполнении долга. Я - возвращаюсь. Я - мои желания и... чувства - потом. Я была уверена, что какое-то наказание ждёт меня - я ведь не выполнила полностью... Они могут, даже, не поверить в то, что я добралась до Цветка, видела, поклонилась ему. Всё равно - ни за что не смогла бы я и никогда не смогу сорвать Цветок. Сделай я это - и ... это уже буду не я. Какая - то часть меня, моей души исчезнут, превратятся во что-то совершенно другое, чуждое... неправильное... Размышляла я, доказывая самой себе - что?, а ноги уже вели меня - в обитель.
   Они, что - же не ожидали, что я вернусь? Или что-то не так в моей одежде? Несколько сестёр, которых я встретила уже в обители, поспешно отводили взгляд, или вовсе отворачивались, лишь взглянув на меня. Не важно - я не могла останавливаться, выяснять - надо было как можно быстрее добраться до беседки - до совета (не важно где они находились) узнать что, какую судьбу уготовили мне.
   Я не боялась - была уверена, что всегда смогу постоять за себя, свою жизнь. Я и вернулась- то только потому, что не знала где этот злосчастный Дом Князя Долины, не знала, как - не могла без их помощи - туда попасть.
   Хотелось побыстрее покончить с неизвестностью. Я должна, наконец, узнать...
   - Ты уже... вернулась... - Попыталась скрыть своё удивление Посланница, но тут же, как и другие сёстры отвела взгляд.
   -Жди - только и сказала, глядя куда - то мимо меня.
   Очень скоро она вернулась. Но нетерпение и усталость - сейчас я в полной мере почувствовала, как устала - сделали это ожидание почти невозможным.
   Я была рада - не важно, что они решат, что скажут. Конец неопределённости - как я от неё устала - вот что радовало меня. Посланница привела меня в небольшое полутёмное помещение. (Каждый раз - другое место)
   Когда глаза привыкли к резкой смене освещения, я увидела Амия.
   - Иди - почти толкнула меня Посланница, и циновка за спиной опустилась. - Ты пришла без Лотоса. - Голос Амия не был так скрипуче шелестящ, как в прошлые разы. Он просто был... А какой...
   - Подойди. Ещё. Немного ближе. - Голос приобретал звук и цвет. - Вот так. Остановись. - Мягкий, почти нежный голос. - Протяни мне руку. Не важно какую. - Она будто видела моё замешательство. Наши ладони встретились.
   - Ты не смогла Его сорвать. - Таким, наверное, должен был быть голос моей матери... И я не выдержала...
   Наконец - то... Впервые в жизни расплакалась... О чём - о своей погибшей Наставнице, сёстрах, Отце, о никогда невиданной, неизвестной мне матери... О себе... не знаю... Обо всём... Я старалась удержаться, сдержать себя, но градом катящиеся мелкие слезинки превратились в неудержимый поток рыданий. Не могла, не могла я ... и плакала так, как никогда не плакала в жизни ... Все мои детские слёзы и обиды, все мои обиды, одиночество и неприкаянность - всё было в этом потоке несвязных, не выговоренных слов, горьких, неудержимых слёз.
   Рыдания постепенно сошли на нет. Я так устала... Но стало...удивительно...легко и спокойно... Ладонь Амия коснулась моего лица.... Пальцы легко пробежали по каждой невысохнувшей слезинке... Моя рука снова оказалась в её тёплой, нежной ладони.
   - Ты видела Цветок. Его аромат - его не возможно ни с чем сравнить, ни спутать, ни забыть - остался с тобой. Мне не дано видеть ...Я понимаю, почему ты его не сорвала... - Она говорила, как будто думала, рассуждала вслух. - Но, если ты, всё таки, пришла, вернулась в обитель, то ... Завтра на рассвете сёстры отправятся в Дом Князя. Ты пойдёшь с ними. Нарекаю тебя Чо-Гин.
   - Возьми. - Откуда - то из складок своего платья Амия достала и протянула продолговатый предмет - тяжесть полированного дерева обожгла мне руки. - Теперь он - твой. Мы больше не встретимся. Исполни всё предназначенное, Чо- Гин.
   Я ещё немного подождала, не в состоянии произнести ни слова. Но Амия - на фоне всё сгущающихся сумерек в своих светлых одеждах она походила на вырезанную из бумаги фигурку для театра теней, молчала. Склонившись в неловком поклоне, пятясь, я вышла.
   Только вернувшись к себе, раскрыла я то, что теперь было моим. Как это странно звучит - "моё" ... Никогда и ничто не принадлежало лично мне. А сейчас... Я не верила своим глазам! Как до этого не поверила своим ушам, своим рукам, бережно сжимавшим, гладившим веер!
   Это был - мой Веер. Веер, который я видела в своих снах, в своих мечтаниях. Ярко алая, тонко вощёная, но такая прочная бумага, разделённая изящными полированными - хрупкими, на первый взгляд, но такими прочными гибкими, умеющими распрямляться со страшной силой планками, украшенный кистями из скрученных шёлковых нитей... Он был пределом совершенства! Пределом моих мечтаний С трудом, но я заставила себя заснуть, даже во сне не выпуская из рук своего нового друга - защитника.
   На второй день пути мы подошли к Дому Князя Долины. То, что впереди что-то необычайно важное, можно было понять давно - тропинка, петлявшая по полям и перелескам, вывела на широкую утоптанную дорогу, по сторонам которой, ждали вооружённые воины. Они-то и сопровождали нас дальше, встав во главе и сзади не в меру растянувшейся цепочки сестёр. Каждая несла какую -то поклажу - нужны были и одежда, и утварь... Да мало ли что могло понадобиться во время такого длинного празднества.
   Все приготовления, суета и волнения прошли как-то мимо меня - поглощённая мыслями о своём чудо - подарке я не очень-то обращала внимание на то, что происходило вокруг. Свой Веер - я пока не хотела, почему-то, чтобы знали о его существовании - я спрятала, увязав вместе с новой праздничной одеждой.
   Это было что-то серебристо... лёгкое...- Специальное платье для танцев - и его я не стала рассматривать.
   Интересовал меня, занимал все мысли - Веер - нежно бархатистое дерево и твёрдая, острая - не каждый меч или кинжал сравнятся с ней - бумага. Идеальное по своей непредсказуемой неожиданности оружие!
   Однажды я видела, как Отец своим полностью раскрытым - натянутым до... невозможности веером в прыжке срезал веточку молодого деревца. Мне надо будет потренироваться, и я смогу, скорее всего, повторить этот "жест". Конечно, мой Веер меньше, но тот, кто его делал, наверняка, вдохнул жизнь и в Веер Отца. Недаром я сразу почувствовала ... почувствовала своё "родство" с ним...
   Да - это великолепный подарок! Княжеский подарок. И как только Амия догадалась... Я найду ему применение. Его алая бумага... Я так явственно представила, что собиралась сделать, что меня ... затошнило. Содрогаясь от того, что представила, заставила я поднявшийся к горлу желудок опуститься на место. Всё! Пока... я ни о чём подобном думать не буду
   На ночь мы расположились на окраине небольшой деревушки. Воины выгнали из убогой хижины хозяев и сёстры смогли отдохнуть, устроившись на своих циновках прямо на полу.
   После нескольких неудачных скабрезных шуток - мне показалось, сёстры даже и не поняли их значения, угомонились и воины. Я попыталась выйти из хижины - так не терпелось попробовать повторить "победное" движение Отца, но, оказалось, что воин - стражник не спал, и ослушаться его я не решилась. Пришлось вернуться и примоститься с краешку - сёстры спали тесно прижавшись друг к другу... и к своему удивлению, я быстро уснула.
   Ещё полдня под всё более и более жарким солнцем - и дорогу преградил высокий частокол - если бы я не была так погружена в свои мысли, то издали приняла бы его за рощицу низкорослых деревьев.
   Над частоколом возвышались яркие черепичные крыши большого дома, доносился шум голосов, отзвуки каких - то работ. Командир воинов постучал рукояткой меча в ворота и на его троекратно повторенный в определённой последовательности стук, нас ввели на просторный, заполненный снующими, озабоченными людьми, двор.
   Посланница - она пришла с нами - здесь она будет отвечать за каждую из сестёр и за то, что мы будем делать, повела нас в специально подготовленные помещения.
   Одни - большая часть сестёр - заняли комнату, смежную с мастерскими, там они будут заниматься одеждой: шитьём и починкой.
   Остальных - нас было гораздо меньше - разместили в другом крыле дома - в комнате, выходящей на округлую лужайку. Здесь мы будем тренироваться - репетировать перед представлениями. Я хотела было сразу пойти к сёстрам в мастерскую - тот самый клочок ткани - я не могла, конечно! забыть о нём - не давал мне покоя.
   - Ты останешься здесь. Когда найдут хозяина той одежды, тебя известят.
   - А, так Посланница - знает. Что ж, мне осталось лишь повиноваться. (Пока - подумала я)
   На следующий день, рано утром - мы только начали повторять танец, пришёл очень важный, окружённый целой толпой подобострастных людей, человек. Я даже подумала, рассматривая его обрюзгшее, полнокровное лицо, пышные одежды, что это сам Князь. Но это оказался лишь! распорядитель будущей церемонии.
   Он приказал принести и внимательно осмотрел наши костюмы для выступлений ( как-то так получилось, что и новое серебристо-прозрпчное одеяние, и заветный Веер остались в моём скромном узелке) сказал, что пришлёт музыкантов - они будут сопровождать наши танцы и необходимо тренироваться всем вместе.
   В общем, довольный тем, что увидел - и все-то мы одинакового роста (я оказалась чуть повыше остальных), и одежда у нас хорошего качества, не забыв на последок напомнить ничуть не смутившейся, ни перед ним, ни перед всем этим показным великолепием Посланнице, что Праздник начнётся через три дня, он, наконец, утащив за собой шлейф подпевал, ушёл.
   Почти сразу же пришли музыканты. Их барабаны, колокольчики и дудки, как мне казалось, только портили всё впечатление. Но остальные сёстры были довольны - резкие прыжки и вращения легче делать, "опираясь" на чёткий, ведущий за собой ритм, более медленные, плавные части танца сопровождались чуть заунывной мелодией небольшой свирели.
   Мою часть танца - с веером - я танцевала с тем - моим первым, который все отлично знали, веером, можно было и я постаралась подстроить под тонко щемящую мелодию, её выдувал из деревянной свирели сухонький древний старичок.
   За всеми бесконечными тренировками я ни на миг не забывала о своей цели - но на каждый мой вопрошающий, требовательный взгляд Посланница лишь отрицательно качала головой, а, однажды, не выдержав - отчитала
   - Занимайся своим делом. Никто ничего не забыл. Как только найдут (она не хотела даже со мной назвать "это") - тебе сообщат.
   Мы продолжали упорно заниматься, стараясь довести до автоматизма наши движения - впереди нас ждала большая работа.
   Теперь и я уже знала - как тут не узнать, когда только об этом и говорят, шепчутся, спорят - Князь Долины женит своего сына! Это Большой Праздник. Он начнётся в день Новолуния - начнут съезжаться важные гости. Каждый день - до Полнолуния.
   В Полнолуние, со своей семьёй приедет Невеста. И совершится Священный Обряд. После этого - до следующего Новолуния гости постепенно разъедутся. И все эти дни мы будем - в перерывах между обильными трапезами - танцевать, услаждая взоры собравшихся. Нас ждала - поистине - тяжёлая работа.
   И вот! Первый день праздника! Гостей ещё совсем немного - на устланном богатыми тканями возвышении восседает, в основном, многочисленная семья Князя.
   Все сёстры - танцовщицы и я - как это мне самой странно - пытаемся разглядеть, выделить в этом пышно - блестящем скопище одежд виновника - Жениха. - Вот, вот же он - почти беззвучно от одной к другой слова и взгляды, перелетая - отдаются в моём сердце.
   Этот молодой человек - юноша - как он красив! Нет, не знаю - я чуть не сбилась с шага, чуть не налетела на скользящую передо мной сестру, чуть "не сломала" ровный изгиб нашего приветственного, похожего на праздничный венок, танца.
   Нельзя оглядываться, нет времени ни на что - впереди ещё один приветственный танец - я буду танцевать с веером в окружении отбивающих ладонями такт сестёр. Мне удастся ещё раз увидеть его.
   Что - то странное - я не могла понять что - случилось со мной. Никогда ещё так не билось сердце и не прерывалось дыхание ... Даже, когда его не было рядом - что там рядом - видела-то я его лишь издали - не было передо мной, куда бы я ни повернулась, на что бы ни посмотрела - передо мной сияло лицо этого молодого мужчины - сына Князя Долины, чужого Жениха. Мне казалось, я видела его даже ночью, сквозь сомкнутые в ожидании спасительного сна, веки.
   Гости всё прибывали.
   Выступления становились всё продолжительнее и торжественнее - аккомпанируя себе на лютне, слепой мастер пел длинные, рассказывающие о далёких событиях, песни, гремели, выбивая воинственные ритмы, мастера барабанов, да и наши танцы - кроме выступлений мы репетировали каждый день - становились всё более замысловатыми и красочными.
   Многое менялось вокруг меня - не менялось только одно - лицо, к которому были обращены все мои мысли. Я и танцевала для него одного, пытаясь поймать, удержать - хоть на миг - его, как мне казалось, иногда заинтересованный, иногда - скучающий, безразличный, взгляд.
   Конечно, он должен был выделить меня - единственную танцовщицу с веером. Но видел ли он меня, отмечал между сёстрами - или это плод моей фантазии - моё самое большое, самое сокровенное желание ...
   Я почти забыла, зачем и для чего пришла сюда - всё отступило, уползло, затаилось в сумрачных закутках моей души, заслонённое главным - мыслями - мечтами о нём.
   Я, как будто не жила, перестала существовать, вернее - я уже была не я, не та я - до встречи с ним - это был совсем другой человек, совсем другая девушка -наполненная, заполненная чем-то таким ... От меня осталась лишь хрупкая скорлупка оболочки - бренное тело... Всё остальное - одно огромное, все поглощающее чувство - названия которому, я ещё не знала.
   Я смотрела только на него, думала только о нём и не заметила, как наступил этот день - Полнолуние!
   Ещё днём он сидел один, окружённый неисчислимым количеством важных гостей и, как мне показалось, не остался равнодушен к моим медленно - плавным движениям, а вечером! -мы отдыхали между выступлениями и не видели прибытия долгожданного кортежа - рядом с ним восседала она! Его Невеста...
   Неужели... Неужели эта размалёванная так, что и не поймёшь где её лицо, еле передвигающаяся под тяжестью нелепых богатых одежд и замысловатой причёски, кукла лучше меня!!!! Невозможно!
   Мои грёзы... Это были смутные, невнятные мечтания неопытной девушки - они, как обманка - туман, окутывающий путника, пока он поднимается к вершине, остались где -то далеко "внизу" - здесь - на пике - на острие моего отчаяния я, наконец, поняла, что за чувство владело мной - Любовь.
   Кончился наш танец, сейчас я буду танцевать одна. Любимый танец - танец с веером. Не отдавая себе отчёта, почему это делаю, я бросилась переодеваться. Стараясь не подавать вида, что что-то не так, танцовщицы - сёстры несколько раз перестроились в изящных хороводах ... Но... пауза затягивалась ...
   Громоподобное урчание - случайно задетый мной большой барабан - я ударила в него ногой, выскакивая в центр площадки - оборвало звучание становившейся всё более напряжённой тишины. Ярость, разочарование, боль и ... любовь выплеснула я в этом порыве - в этом не похожем ни на один из моих прежних - танце.
   Серебристо струящееся, почти невесомое платье - да я одела, лихорадочно срывая предыдущий танцевальный костюм, именно его и алый, трепещущий пожаром Веер в моих руках... Я не помню... Я не видела... Не понимала того, что делаю, как танцую... Я не видела ни собравшихся на нас поглазеть гостей, ни застывших с немыми инструментами музыкантов... Ничего! До того мгновения, пока не упала и Веер алым трепещущим крылышком бабочки не укрыл моё сломленное, обессиленное тело.
   Первыми опомнились барабанщики - привыкшие выступать в самых неожиданных местах, они один за другим, продолжая, поддерживая и увеличивая темп моего танца, выйдя вперёд, отвлекли зрителей от окруживших и кое - как поднявших меня на ноги, сестёр.
   Всю ночь я металась в горячке. Никого и ничего не узнавая и не понимая, я, всё-таки, думала - думала о том, как бы не проговориться... не выдать себя. Эта мысль крепчайшим канатом удерживала меня, не давая окончательно затеряться в беспамятстве.
   Утром - я пришла в себя. Более того - была жива и здорова! Я не могла понять, как можно пережить такое отчаяние и не умереть!! Мне рассказали, что приходил важный чиновник - тот - распорядитель Праздника и, готовая ко всему Посланница, выслушала такие похвалы моему танцу... Сёстры только кивали головами, не смея иначе выразить степень изумления.
   Ещё я узнала - об этом, конечно, не знала одна я, поскольку обсуждалось всё совершенно спокойно - интересовали всех только подробности убранства комнаты Невесты, что после Торжественной Церемонии новобрачные разошлись каждый по своим покоям и фактическая "женитьба" состоится только в последний день свадебного месяца - при Новой Луне, когда разъедутся все гости.
   Так он не женат. Фактически - НЕ женат... - Тотчас ухватился за эту мысль мой убогий мозг... не желая понимать, что это для меня ничего не значит. Как не значило и до сих пор. Кто - он! И кто - я.
   Посланница прервала мои, совершенно невероятные мечтания - отослав остальных сестёр, она объявила мне, как-то странно, будто бы мельком окинув меня оценивающим взглядом, что мой последний танец очень понравился, и я буду теперь танцевать его только для самого сына Князя.
   - После всех остальных выступлений - недобро добавила она.
   О! Он заметил меня! Я буду танцевать только для него! - Ликовало моё сердце. Мы сможем остаться одни. И он поймёт! Поймёт, что я люблю его!.
   Больше я не могла, не знала о чём мечтать. И, когда, на следующий день, я порхала на крыльях блаженства в окружении остальных танцовщиц, мне было совершенно всё равно - я, раз взглянув, больше не обращала внимания на разукрашенного истукана, неподвижно сидящего рядом с ним.
   Я знала, трудно объяснить как - чувствовала, что он не любит ту, что называют его женой. А она - да она - боится его! Страх - вот что чувствует женщина, которая должна была бы ликовать от счастья. Но, какое - какое мне дело! Сегодня вечером - я танцую для него! И только для него!
   К моему разочарованию, в небольшом личном покое сына Князя мы были не одни. Его окружала толпа похваляющихся друг перед другом своими нарядами, мужчин. Распорядитель раздвинул широкие двери - стену, там, на уютной, окружённой густыми зарослями площадке мне предстояло танцевать.
   Свет, искусно спрятанных фонариков, создавал необыкновенно возвышенную, романтическую атмосферу. Она так была созвучна моей душе, переполнявшим меня чувствам. Сын Князя устроился в проёме стены - отсюда, в окружении знатных гостей он будет наблюдать за танцем.
   Зазвучала лютня. Я хотела в сегодняшнем танце передать всю свою любовь и нежность, всё восхищение... Но Веер - мой алый Веер ни за что не хотел повиноваться.
   Он бился в моих руках, ломая плавное течение мелодии, сбивая ритм. Ему - орудию убийства (негодовала я) не по душе эта спокойная музыка. Танец любви и покорности - не его танец! Я знала, что это было ужасно. Что никогда больше меня не позовут танцевать перед ним. И, даже! возможно, запретят вообще танцевать!!! И никогда, никогда, - забывая, предавая значение этого слова - думала я - не увижу его.
   Но распорядитель Праздника передал, что все, а, главное - Светлейший Жених( они всё ещё называли его так - ликовала я) остались очень довольны. Я должна буду вновь танцевать в этот вечер. С каждым днём мужчин окружавших его во время вечернего, вернее, ночного танца становилось всё меньше. Гости постепенно разъезжались.
   После того - памятного первого танца я опасалась брать с собой Веер - слишком много сил и внимания требовалось для его "укрощения", и танцевала с веером, тоже подаренным Амия, нежно податливым, как лёгкий майский ветерок.
   Танец мой раз от раза становился всё более "говорящим", выразительным. Им восторгались не только гости ( Посланница не знала куда укладывать дорогие подарки, переданные для обители) , но и он всё более и более благосклонно смотрел на меня. И во время наших дневных выступлений я нет-нет и чувствовала на себе его взгляд - значения, которого, как ни ломала себе голову, понять - отгадать не могла.
   Я совершенно, как будто никогда и не думала об этом, забыла о цели - о своей цели! И, когда в последний день нашего пребывания в Доме, я ведь думала только о том, что, может быть, он попросит, чтобы меня оставили здесь, Посланница - что-то такое - необычное было в её голосе - отозвала меня в сторону - сердце моё дрогнуло...
   Уже несколько дней, занимавшиеся шитьём и починкой, сёстры наводили порядок в своём помещении и укладывали полученные за работу вещи. Кроме того, им разрешили пересмотреть всю - даже давно неношенную одежду и взять всё, что они захотят.
   - Среди всякого ненужного хлама они нашли выброшенную, из дорогого материала куртку, от полы которой был отрезан, скорее - отрублен! Кусок. Тот самый кусок, что... И ткань, и место среза совпали! - Посланница замолчала.
   Молчала и я. Всё, что угодно! Я ждала совсем! Совсем другого... Может быть, она сейчас скажет, что решила пошутить напоследок, что никто ничего не нашёл... Но нет - у этой женщины не было ни капли жалости
   - Это куртка - Сиятельного Жениха - отчеканивая каждую букву произнесла она, внимательно, изучающе, со злобным любопытством наблюдая за мной. Я отшатнулась.
   - Что ты собираешься делать? - Я смогла только ... промолчать.
   Днём я не танцевала. Ушла в самый дальний, глухой угол огромного сада, спряталась в зарослях. Я - боялась! Наконец я испытала, поняла, что это за чувство - что это такое - Страх.
   Нет, я не боялась того, что мне предстояло совершить - я никогда этого не боялась - ведь совершенно точно и давно знала, что убью убийцу моей Наставницы. Если мне удастся скрыться после этого, я была уверена, что смогу - хорошо, если нет - то собственная смерть не пугала меня.
   Нет, я боялась не того, что надо совершить - я испугалась того, что это был он, что его я должна буду лишить жизни. А это - равносильно собственной смерти - нет - хуже... я не могла найти слова... это было ... такое горе и отчаяние...
   Я никогда этого не сделаю. А как же клятва? Наставница... А он... А моя любовь... Мозг, душа пылали. В этой схватке не было победителя - одни побеждённые... Я почти упала, не почувствовав ударилась или нет, у ствола старой растрескавшейся груши. Страх. Страх. Страх, сковавший мои мысли, моё тело - он не оставлял мне ни единого шанса ...
   Меня, всё таки, нашли... Дрожащую в ознобе привели, почти дотащили, оттёрли какими - то маслами, я выпила, чуть пригубив, горячей - почти огненно- кипящей воды.
   -Тебя ждут - Торопила Посланница. - Надо идти. Сегодня - твой последний танец.
   Как она права - последний. Механически, в мозгу засело - крутилось только это слово "последний", я переоделась, взяла веер...
   Вот - знакомая, но уже чужая - я вижу её со стороны - комната, широкий проём стены, за ним - площадка для танцев. В бликах неизменных фонариков - они казались мне такими романтичными - меня ждёт ... не знаю кто он мне... теперь...
   Нет - он не один - тенью распорядитель Празднества. Больше - никого. Все гости разъехались. Сегодня - Новолуние. Завтра ... меня здесь не будет... Неважно...
   Нежно, так нежно зазвучала флейта. Я вышла на середину и ... замерла - в руках у меня алый Веер!!!
   - Начинай! - приказал распорядитель из-за спины своего хозяина. Я попыталась... Но ... никак не могла... Не могла сделать ни одного шага... Мне не давал Веер! Он ждал моего решения. Весы чуть колебались - достаточно лёгкого пёрышка... чтобы... Я почувствовала запах и открыла глаза...
   Передо мной стоял ОН. Никогда так близко. Так нестерпимо желанно близко. Не видела я эти глаза, не ощущала... О! Трепетом отозвалось моё тело на Его прикосновение.
   Он ничего не сказал - повернулся и поудобнее устроился на своём искусной резьбы стуле. Он был так уверен. И не ошибся - я начала танец. Что я танцевала - зачем, для кого...
   Что это было - песня любви, вопль отчаяния, воспоминания ... о чём? Я не чувствовала, не понимала, не видела...
   В какой - то миг ... озарения? огнём вспыхнуло - Почему я НЕ усомнилась. Почему сразу поверила. Поверила, что ОН убил мою Наставницу. - Мне надо было, обязательно! ещё раз увидеть его глаза, вдохнуть его запах.
   Кто и когда научил меня ... Я была в том самом платье - платье открывающем и скрывающем, платье, дающем возможность гадать и догадываться, платье дразнящем и не дающем прямых ответов
   ...Медленно, как будто нехотя, он пошёл ко мне... Всё ближе и ближе... Запах ... Запах крови, смерти и ... крови... Это был точный - точнейший расчет тела - он не должен подойти слишком близко... Изящный пируэт, поднявший меня в воздух, дал возможность алой секире Веера - продолжению моей руки - вздохнув, набрать нужную скорость...
   Из темноты, от куда-то сверху, спрыгнул, разворачивая над головой огромный чёрный Веер, мужчина ... На мгновение... Всего лишь на мгновение ... я застыла. Однажды я уже видела такой точно такой прыжок. Мужчина с высоко раскрытым для смертельного удара Веером. Мужчина из воспоминания и мужчина, летевший на меня - совместились... слились...
   Надломленным цветком алого мака упал из моей руки Веер... Я смотрела в глаза человеку, давшему мне жизнь и чуть не отнявшему её, учившему меня исполнять долг и лишившему меня возможности его исполнить... За моей спиной, опомнившийся чиновник помогал подняться с земли ... ему.
   - Как ты тут ?? - Голос выдавал смертельно испуганного человека.
   - Я - Ваш телохранитель, Господин. Меня вызвали.
   - Мы послали за ним, Господин. - Подобострастно перебил чиновник. - Нам сообщили, что возможны всякие неприятности.
   - Это!!! Ты называешь неприятности??? - Голос взлетел до фальцета и задребезжал
   - Кто? Кто!!! - Теперь и я - оцепенение неожиданности прошло - смогла обернуться к говорившим. - Посланница. К ней являлся Лотос. Он предупредил.
   Не смотря ни на что, мне стало так смешно... К ней! К этой Посланнице являлся Лотос??? Да она просто...
   - Почему ты ещё не убил её!!!
   - Мы должны узнать, почему она собиралась... Кто подослал её. - Говоривший это человек - мой Отец - не верила я, что есть ещё кто-то способный на такой прыжок - вглядывался в меня, пытаясь... понять...
   - Он убил мою Наставницу.
   - Наставницу...
   - Да. В Обители... - Понимание, боль, сожаление, раскаяние, может быть? слёзы в глазах...
   - Я должен был догадаться... Но я не учил тебя мести ...- Только я слышала эти с трудом выговоренные слова.
   - Убей же её!!! - Голос истеричного избалованного ребёнка.
   - Господин - я столько раз спасал Вашу жизнь - отдайте мне эту. - Чёрный Веер прикрыл меня почти полностью. В секундной тишине слышался топот - это содрогалась земля под ногами вызванных свистком чиновника стражников. Вот - вот они будут здесь.
   - Как! Как ты смеешь????
   - Я прошу положенную мне за столько лет награду. - Отец повернулся ко мне
   - Ты должна знать - я убил Наставницу. Господин - судорога презрения на миг исказила мужественное лицо, - не способен сам защитить себя.
   - Убей! - Он боялся приблизиться ко мне, к отцу - к нам. Теперь я знала правду. Правду, которая не принесла мне ничего, кроме боли...
   А казалось, всего лишь мгновение назад - казалось, что большей боли не бывает. Могла бы я мстить - убить своего отца - маленький, спрятанный в единственной непрозрачной детали моего платья - поясе, почти игрушечный ножик Наставницы, как будто зашевелился, обжёг меня... Нет - я НЕ смогу. Это НЕ правильно. Такая усталость навалилась на меня... Моё сердце...
   - Награду!?!? - С того мгновения, как в моих глазах, в моём сознании слились воедино тот, живший в памяти души и реальный мужчина - мой Отец, что-то, как будто, сместилось, изменилось во мне - вокруг. Я видела и слышала всё так отчётливо и звонко, будто вместо Новой луны взошло солнце и всё, что происходило - ожившая картина на первозданно чистых лепестках Лотоса.
   - Награду!?!? Как! Как ты смеешь??? Убей! - Продолжал верещать голос. Первые, тяжело дышащие от быстрого бега стражники, занимают позиции вокруг нас... Десятки дротиков летят в меня... Десятки, метко брошенных дротиков, впились ... в тело Отца... Один, брызнув фонтаном алой крови, пробил ему шею...
  
  
  
  
  
   Её разбудила сирена и такие характерные "толчки". Вернее, с начала, ещё внутри "тёмного" сна - не понимала и не помнила о чём он - сон, но по ощущениям он был именно тёмным - она почувствовала привычную тревогу, а потом уже, на излёте сна, услышала и сирену.
   Посуда жалобно звякала - хорошо, что полки с высокими бортиками, а то и те несколько тарелок и чашек, которые она позволила себе иметь, давно бы разбились. Стараясь и попадая в ритм движения, она подошла к окну. Соседние дома - башни раскачивались под порывами урагана, будто танцевали жуткий, одним им понятный танец.
   - Что чувствуют сейчас на двухсотых этажах? - каждый раз посещали её одни и те же мысли. - Конечно, самые удобные для житья - десятые этажи, но... и за свою-то стандартную ячейку на сотом этаже ей не рассчитаться с конторой до конца жизни.
   Всё. Она захлопнула дверь. Поправила рюкзачок - хорошо - он у неё всегда готов - поплотнее обвязала лицо шарфом и бросилась к скоростному лифту - быстрей, быстрей выбраться отсюда. Вместе с сигналом тревоги к жильцам - через противопожарную систему - такие "определители задымленности" - попадали и "спец. средства". Вряд ли без них жильцы верхних этажей смогли бы на протяжении всей жизни, а шансы перебраться этажом ниже у них, если и были, то только теоретические, выдержать постоянную "пляску" своих жилищ.
   Она совершенно случайно узнала эту сверхсекретную информацию и с того времени старалась, как могла, защититься от этого, навязываемого ей, "успокоения". Ей хотелось самой распоряжаться своей жизнью.
   Это желание - иногда она страстно хотела вернуть всё назад - ей приходилось платить довольно дорогой ценой за нежданное, непрошеное, опасное знание.
   Сначала, когда она перестала получать в прежнем объёме "успокоительный" препарат, у неё началось что - то вроде ломки. Организм, явно, привык к этим, поддерживающим порциям и требовал, требовал их, протестуя, реагируя на их отсутствие жуткими, почти невыносимыми болями. Но ... болело не тело - она, почему-то могла отстраненно, будто это происходило с кем-то другим, наблюдать за происходящим с ней - болело и требовало "своего" , прежнего что-то маленькое и несчастненькое глубоко внутри...
   Ей, удалось, почти полностью удалось преодолеть эту проклятую зависимость, но... возникли другие страхи и проблемы. Да какие! Она начала видеть и понимать то, что совсем не годилось, просто - было нельзя видеть и понимать одинокой женщине с сотого этажа.
   Она рассталась со своим многолетним партнёром. Мужчине так и не удалось понять, почему она с ним порывает - готов был даже узаконить отношения, говорил об общем жилище, детях ...
   Растолковать, объяснить ему, что она НЕ хочет продолжать подобную жизнь и, уж тем более, обрекать на неё ещё не родившихся детей, она не смогла. Ей было неприятно, больно так огорчать человека, с которым она столько времени делила постель...
   Но, мужчина довольно скоро утешился и сам сообщил ей об этом, желая, скорее всего, ответить ударом на удар - обидой на обиду. Вопреки его ожиданиям - это обидело и оскорбило его ещё больше - она восприняла новость спокойно, даже, с пониманием. С пониманием - конечно! Она сейчас чувствовала себя гораздо старше, мудрее - во всяком случае - этого, с недоверием вглядывающегося в неё, не в состоянии поверить её словам, мужчины.
   Ох, если бы только это... Сверхскоростной лифт выплюнул её у подножья здания. Рядом - за элегантной дверью - холл с обычными лифтами для жильцов десятых этажей - за тонированными стёклами - совсем другая жизнь. Ей никогда не попасть туда. Да и не надо. Она НЕ сможет ТАМ жить. Она - другая. И, даже, предположим, попади каким - то образом туда - останется чужой и чуждой. Нет - у каждого своя дорога. Свой путь.
   Здесь - внизу ветра почти не чувствовалось. Чуть покачивались ветви деревьев, шелестела листва - обычный день. Что поймут те, кто никогда не был и, даже, ничего не слышал о жизни там - на двухсотых этажах. Скорее всего - не поверят. Это - в лучшем случае. В худшем - "успокоительными средствами" не ограничатся. Нельзя было, страшно думать об этом.
   Но она, всё - таки, чем - то выдала себя. Не зря же Дилан предложил этот, так называемый, эксперимент. Женщина ускорила было шаг, но потом, опасаясь совсем уж выделиться в беззаботной толпе, пошла медленнее.
   Если Дилану удалось заставить её пробежаться по виртуальной набережной - значит - она существует в действительности. Дилану никогда НЕ "создать" того, чего нет. Ведь он, хоть и гордится этим, живёт лишь на пятидесятых этажах. А там - не с такой нагрузкой, как выше, тоже работают "датчики задымлённости".
   Она должна найти. Спокойно найти это место. И попытаться, во что бы то ни стало, пока она достаточно молода и сильна телом, пока мозг ещё не совсем изъязвлен - осуществить то, к чему так стремится - Уйти. Убежать. Она не знает - куда. Не знает, что будет там - куда она попадёт. И будет ли что ...
   И прав Дилан - от себя не убежать. Но она должна. Должна попробовать. Должна это сделать. Иначе... Иначе - не простит себе... Сколько бы ни осталось жить
  
  
   Она была уверена, что кроме неё остался ещё кто-то в стеклянно просторном павильоне кафе, но нет, она - одна. Это для неё поддерживали огонь под кофейней, тихо звучала музыка...
   А за окном ...
   По пустынной, плохо освещённой набережной, чуть наклонившись вперёд - вся её небольшая фигура - порыв и упорство - шла навстречу ветру женщина...
  
  
  
  
  
   Грядущее на всё изменит взгляд,
   И странностям, на выдумки похожим,
   Оглядываясь издали назад,
   Когда - ни будь поверить мы не сможем.
   Б. Пастернак.
  
  
  
   Гуля Жан. Пасха 2012
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   5
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"