Аннотация: Ещё две миниатюры из рассказок тетушки Амариллис...
Птичьи разговоры
Ко мне иногда заходят птицы -- поговорить. Вот на днях сова навестила. Жаловалась. На возраст, на погоду и на соседского кота. Сосед, конечно, мой, а не совы. Считается, что именно я должна с котом разобраться -- почему это он ловит мышей на чужой территории. И не ест ведь их, бессовестный, -- прячет куда-то, а питается исключительно кошачьими кормами известной фирмы. "Да ладно, -- говорю, -- мышей-то вон сколько развелось, на всех хватит!" А она мне: "Нет, ты не понимаешь, дело в принципе". Принципиальная. А я что? Мне идти с соседом ругаться? А сосед мне совет даст, куда я должна отправиться со своими нелепыми претензиями. Справедливый, может быть, совет.
Но с этими птицами всегда так -- слышат и понимают только себя. Или своих. А со мной по-другому -- поболтать приходят, а за свою все равно не держат. С совой-то ладно, она хоть на доступные все темы -- о здоровье да о погоде. А как прикажете объясняться с каким-нибудь утонченным созданием вроде цапли или кулика? Думаете, они, как принято считать, только и делают, что свое болото хвалят? Ничего подобного -- разговоры исключительно о высоких материях. С воронами попроще -- они хоть и вещают о высоком, но думают-то исключительно об одном, и получив угощение, сразу спешат откланяться. Жаль, что экзотические всякие гости в наших широтах не появляются. Любопытно просто -- о чем можно поговорить с каким-нибудь туканом или, например, колибри?
6 марта 2008
Птичье доверие
Сорока прохаживается по подоконнику в моей комнате, а я сижу и борюсь с искушением. С искушением схватить сейчас камеру и быстро-быстро сделать пару кадров. Редких кадров, почти исторических (в моей личной истории), потому что сороки -- это, пожалуй, самые трудноуловимые съемочные объекты из всех, которые мне попадались. Не желают они позировать. Вот, казалось бы, копошатся в поле или неспешно разгуливают по дороге перед самым носом, но стоит достать фотоаппарат... И откуда такая нелюбовь к фотоискусству?
И вот сейчас она нагло расхаживает туда-сюда и беспрерывно болтает, не очень, кажется, обращая внимание, слушает ли ее кто-нибудь. Да, я ведь рассказывала уже, что разные птицы прилетают ко мне поболтать? Сорока -- частая гостья в моем доме. На хвосте она, по традиции, приносит последние новости, а в клюве -- непременно что-нибудь блестящее. Не в подарок, конечно, а на хранение. С давних пор на моей книжной полке стоит зеленоватая ониксовая шкатулка. Сорока подлетает, я открываю массивную крышку, и гостья сбрасывает туда очередное свое сокровище.
Вот такие у нас с ней отношения сложились. Доверительные. Но не сразу. Предшествовали тому горячие споры.
-- Но почему у меня?!
-- Почему-почему! Во-первых, ты своя, в доску своя. Ну подумай сама, кому еще из людишек я так доверять могу?! Во-вторых, окно у тебя постоянно открыто, я могу в любой момент заглянуть и рассчитывать, что меня примут...
-- Слушай, мне еще в этом городе жить и жить, я дорожу своей репутацией. А ты хочешь приносить сюда предметы неизвестного происхождения. А если их кто-нибудь здесь увидит и даже узнает?!
-- Да ты меня никак за воровку принимаешь?! -- оскорбилась сорока. -- Я! К тебе! Со всей душой! А ты!
Мне стоило тогда немалых усилий успокоить пернатую гостью и заверить ее, что "у меня и в мыслях ничего подобного не было, просто..." Уж не помню в подробностях, что я ей тогда плела и чего наслушалась от обиженной птицы. Конечно, она уверяла, что в жизни ("Никогда-никогда!") ничего чужого не брала, а только подбирала сокровища потерянные и выброшенные, которых их бывшие владельцы уж точно недостойны. Словом, уговорила. Не скажу, что я ей совсем поверила, но спорить больше не решилась. Да и то -- найдется ли человек, который способен сороку переспорить?
С того времени у меня и появился ларчик на книжной полке. Ларчик принадлежит мне, и я намеренно выбрала такой тяжелый, чтобы она без меня с крышкой сладить не могла. Вовсе не из вредности. Окно -- окном, но мне не хотелось бы, чтобы пернатая нахалка вбила себе в голову, будто бы она в праве хозяйничать в моем доме без меня.
Так и живем. Сокровищница моей подружки постепенно пополняется все новыми раритетами, среди которых массивные серьги с жемчугом (жемчуг при ближайшем рассмотрении оказался искусственным), сиренево-лиловый кусочек смальты, грубоватой работы подвеска с нефритовой вставкой, кольцо и браслет кубачинского серебра (появились в разное время), мутно-желтоватый кристалл горного хрусталя, запонка с продолговатой яшмой (и где она в наши дни запонки нашла?!), серебряное кольцо с пластмассовым "рубином" и другое колечко - тонюсенькое, совсем невзрачное, желтого металла, с пятью крохотными прозрачными камушками на бело-металлической вставке...
-- Между прочим, ты могла бы брать поносить мои драгоценности. Иногда можно, -- милостиво позволяла сорока.
Я и носила -- то самое невзрачное колечко. Носила показать знакомому ювелиру. Камушки оказались горным хрусталем, белый металл - серебром, а желтый - золотом, хоть и невысокой пробы. Сама же вещь -- недорогая, но старинная, не меньше ста лет насчитывает, а то и поболее. Потому-то я и заинтересовалась, что неравнодушна к старинным предметам, к вещам с собственной историей. Только, пожалуй, историю этого скромного колечка мне уже едва ли кто-нибудь расскажет...
Сегодня сорочья коллекция пополнилась детской брошкой в виде бабочки -- облезлой и слегка тронутой ржавчиной. И вот теперь моя гостья шагает взад-вперед по подоконнику, вываливая на меня ворох последних сплетен, а я мечтаю, что вот сейчас возьму в руки камеру и... Гостья встрепенется, бросит на меня полный укоризны взгляд да прикроется крылом. И даже, возможно, стрекотнет высокомерно: "Без комментариев!", прежде чем сорваться с окна и покинуть мой некогда гостеприимный кров. Нет, не навсегда, конечно -- ведь сокровища-то останутся, их так просто не прихватишь, улетая в обиде...
Я вздыхаю, и во мне в очередной раз умирает папарацци. Потому что я все-таки дорожу доверием -- даже сорочьим.