Аннотация: Классическая фэнтазя. Конкурс: Изумрудный дракон; место: 38 из 120
Гумеров Альберт
Слово, данное отцом
В одно мгновение ни с того, ни с сего, небо обернулось бушующим океаном, то и дело норовившим смыть одинокого путника с лесной дороги. Жижа, в которую эта дорога успела превратиться, с упорством мула с каждым шагом пыталась проглотить поношенную обувь путешественника.
Капли этого водяного буйства стекали по спутанной шевелюре мужчины прямо за шиворот, отчего скиталец постоянно бубнил какие-то витиеватые ругательства. Латанный-перелатанный балахон неприятно лип к телу.
Вскоре путник, после кратковременного спора с самим собой, всё-таки решил, что пора отдохнуть, и зачавкал потрёпанной обувью по направлению к деревьям. Несмотря на разлапистость лесных исполинов, они ничуть не спасали от холодных потоков воды, льющихся с небес.
Сев на землю - мокрее всё равно уже не станет - мужчина прислонился к могучему дереву. Бледное морщинистое лицо скитальца хлестали водяные плети, но тому, судя по всему, не было до них никакого дела - настолько он был измучен.
Обведя мутноватым взглядом окрестности, мужчина неожиданно сильным голосом крикнул:
- Выходите! Может быть, я позволю вам взять себя в плен, жалкие крысы.
- А кто тебе сказал, что мы собираемся взять тебя в плен, а не утыкать стрелами, как дикобраза? - раздался из леса грубый голос. Смельчак, однако, не показывался.
- Тупое зверьё с большой дороги, - зло процедил путник, поднимаясь на ноги. - Я передумал. Не хочу в плен. Придётся вас убить.
Из леса выскочил с десяток головорезов. Обнажив короткие мечи, разбойники бросились на вооружённого одним только посохом мужчину, которого богатырём можно было назвать только в шутку.
- Кретины, - процедил еле слышно путник. - Стрелы... и где они, эти стрелы?
Когда нападавших от него отделяло всего несколько шагов, земля под ними словно вскипела, и бандиты неправдоподобно быстро утонули в коричневатой хляби, которая совсем недавно была дорогой. Даже вскрикнуть не успели. А мужчина и позы не поменял - всё так же стоял возле дерева, опираясь на посох.
И тут в него полетели обещанные стрелы. Одну удалось отбить, отчего руки до плеч пронзила острая боль, четыре попали в выстроенный волшебником магический барьер, ещё столько же достигли своей цели, абсолютное большинство улетели вглубь чащи - стрелками разбойники были аховыми. А спустя пяток-другой секунд, стрелять в мага было уже некому.
Чародей вновь сел. Это было единственное, что он мог сделать после схватки. Безусловно, хороший волшебник гораздо более живуч, нежели простой смертный, но четыре стрелы могут доконать любого. Мужчина потерял сознание.
- Очнулся, голубчик, - проворчал барон. - Вильдевайн! Я за тобой от самого Блауэберга иду.
Чародей молча смотрел на барона.
- Есть смысл вести с тобой переговоры о... сотрудничестве?
Маг вновь не ответил. Скривил губы в усмешке и отвернулся. Барона, впрочем, это нисколько не опечалило. Наоборот, складывалось впечатление, что иного ответа он от волшебника и не ожидал.
- Ну что ж, так я и думал. Ты сам сделал выбор, - в притворной печали вздохнул барон. - Я надеюсь, что ты не считаешь меня глупцом, редкостным настолько, что он - то есть я - будет гнаться за тобой через всю империю только для того, чтобы услышать твоё презрительное "фи", ведь правда? - вопрос был риторическим, не требовал ровным счётом никакого ответа, а потому барон продолжил без пауз и остановок. - Мой милый друг, у меня есть для тебя предложение, от которого ты не в состоянии будешь отказаться.
Маг глядел на своего заклятого врага сквозь занавес мокрых слипшихся волос, пытаясь разгадать, что же на уме у этого подлого и циничного человека. Впрочем, когда барон хлопнул в ладоши, и к нему подвели мальчика лет десяти с небесно-голубыми глазами и копной золотистых волос, волшебник действительно растерялся настолько, что не смог справиться со своими эмоциями. Вскоре удивление сменилось гневом, и маг зарычал, словно дикий зверь. Он пару раз дёрнулся, но, убедившись, что заведенные за спину обхватывающие ствол руки крепко стянуты, поник, и только в глазах его читалась лютая ненависть.
- Что тебе нужно? - выплюнул чародей.
- А я уж думал, что тебе за время скитаний язык вырвали, - почти добродушно усмехнулся барон, и усмешка эта произвела на лоснящемся лице такой же эффект, какой брошенный камень производит на спокойной водной глади. Но даже это подобие весёлости умерло так же внезапно, как и родилось. - Слушай меня внимательно, чародей. Ты обречён точно так же, как была обречена мать этого ребёнка... Кстати, она умерла быстро, мучалась недолго. Не стоит благодарности. Но сыну твоему я согласен сохранить жизнь. При одном условии, естественно.
- Что тебе нужно? - повторил волшебник.
- Сущий пустяк, - барон пожал плечами. Длинные висячие усы придавали ему сходство с сомом, вальяжным и неторопливым. - Мне нужно пожизненное служение твоего сына.
Чародей закрыл глаза. Почему? За что перед ним стоит такой чудовищный выбор? Вернее, это и не выбор даже. Гномы говорят, что страдания причиняет не отсутствие выбора, а его наличие. Чушь! Неправ горный народ, ой, как неправ.
- Выбор у тебя небогатый, - словно прочитав его мысли, мягко, без какой-либо угрозы сказал владыка Блауэберга. - Либо ты соглашаешься на то, что я тебе предложил, либо...
Продолжать не стоило.
- Симпатичный у тебя мальчуган, - подливая масла в огонь, барон потрепал ребёнка по златовласой голове.
- Я согласен, - тихо, одними губами прошептал волшебник. Непостижимым образом барону удалось услышать произнесённое, и он одобрительно закачал непропорционально большой, неправильной формы головой, напоминавшей котелок.
- Я знал, что мы найдём общий язык, - владыка Блауэберга расхохотался, отчего его объёмистый живот заколыхался, подобно волнам Внутреннего моря. - Дети - смысл жизни своих родителей.
Барон пристально посмотрел в полные ненависти глаза чародея.
- Ты наложишь на своего сына два заклятия. Одно заставит его подчиняться любым приказам любого представителя моего рода, второе не позволит ему сбежать. Сейчас тебя развяжут. Только без глупостей - ведь ты даже пожалеть об этих самых глупостях не успеешь. И сына своего похоронить не сможешь.
Повинуясь взмаху хозяйской руки, двое слуг отвязали мага от дерева. Барон с сыном чародея стояли рядом, и хозяин Блауэберга как бы невзначай держал руку на тоненькой шее мальчика.
Волшебник угрюмо посмотрел - нет, не в глаза окруживших его в один миг баронских арбалетчиков - он посмотрел на бесстрастно смотрящее на него оружие, на болты, которые растерзают его тело сразу же, как только он наложит заклятия. Конечно, он мог бы уничтожить всё живое в округе, но это означало бы и смерть для его сына. В чём-то барон был прав - ради детей родители действительно способны пойти на очень многое.
Волшебник начал шептать слова на незнакомом никому из окружавшей его толпы языке. Он шептал долго, очень долго - даже когда язык во рту стал чем-то вроде комка шерсти или стальной проволоки, который безжалостно царапал нёбо.
Внезапно левый рукав рубахи мальчика вспыхнул так, будто был пропитан горючей смесью. Барон, выхватив кинжал, с противоречащей его комплекции стремительностью отпрыгнул в сторону, сам мальчишка вскрикнул, пара арбалетчиков дёрнулась по направлению к ребёнку, но, видя, что ни отец светловолосого мальчугана, ни - самое главное - хозяин не пытаются потушить ярко-оранжевые языки, тоже остались на месте.
Исчезло пламя так же молниеносно, как и появилось. Тлеющий край рубахи ещё сверкал красноватыми светлячками, но всё внимание барона и находившихся поблизости людей занимал рисунок-татуировка, проступивший на коже мальчика. Руку сына чародея украшало изображение усатого восточного дракона, начинавшееся на тоненьком запястье и, свиваясь кольцами, заканчивавшееся посреди предплечья. Выполнен был рисунок крайне искусно: зелёные с золотым отливом чешуйки чуть светились в сумерках, и вообще сам дракон в целом создавал впечатление живого существа.
- Всё, - выдохнул маг. За то время, пока его враги разглядывали татуировку, волшебник вполне мог бы попытаться бежать... Но он прекрасно понимал, что далеко уйти преследователи ему не дадут, а потому решил не заигрывать с судьбой. На его век приключений и так уже хватило с избытком...
С тех пор, как тяжёлые капли пота впервые прокатились по его спине, как в руках родилась первая предательская дрожь, как с каждым шагом наверх его тело, казалось, увеличивается в весе - с этих самых пор Жаигар жалел, захлёбываясь злостью, что отец сохранил ему жизнь. Уже целую прорву времени он стоит, прижимаясь к стене красного кирпича какой-то проклятой башни, и должен либо доползти до вершины этой башни, либо погибнуть.
Как этой дуре Кассандре - маленькой, избалованной и капризной дуре! - могло вообще в голову прийти послать его сюда, на верную смерть? Как легко ей смеяться там, внизу, стоя на твёрдой земле... он бы, пожалуй, руки своей не пожалел, лишь бы преподать ей урок.
- Ой, Лиот, ты не видела, куда эта дрянная тётка положила мой гребень? - Кассандра вопросительно посмотрела на подружку. - Всегда эта старая ведьма кладёт мои вещи, куда попало. И ещё имеет наглость называть это порядком! А грязь! Смотри, какая вокруг грязища! - Кассандра демонстративно провела пальчиком по подлокотнику своего кресла и, уткнувшись в него взглядом, но всё же не обнаружив ровным счётом ничего, что попадало бы под определение "грязь", недовольно хмыкнула. Лицо её смягчила улыбка.
- Хотя не стоит мне так ворчать. На самом деле она просто душка, правда, Лиот? - Лиот сидела в точно таком же кресле, неуклюже скрестив непропорционально длинные и худые, а оттого казавшиеся костлявыми, ноги. - В конце концов, она ведь со мной с рождения нянчится... Слушай, а давай растолкаем этого мерзкого мальчишку, Жаигара, и пойдём гулять? По-моему идея просто замечательная! - все идеи Кассандры были замечательными - ведь это её идеи.
- Кассандра, милая, пожалей бедного мальчика. Он ведь только что вернулся с арены, наверняка перенервничал и очень устал. Не думаю, что нам стоит его беспокоить в этот час, - впервые за время разговора Лиот возразила подружке.
Кассандра посмотрела в окно на постепенно темнеющее небо, немного подумала.
- В какой час - еще даже не стемнело?
Лиот поняла, что спорить с подругой точно так же бесполезно, как учить камень говорить, а потому с тяжким вздохом поднялась с такого мягкого и уютного кресла.
- Тогда пойдём.
Был тёплый весенний день - настолько тёплый, что казалось, будто это и не начало весны вовсе, а середина лета. Солнце наполняло своим теплом парки и улицы, и Жаигар с девушками, как, впрочем, и большинство обитателей Блауэберга чувствовали себя довольно неуютно в толстой зимней одежде. Наметившая своё будущее существование зелень деревьев притягивала взгляды, словно пытаясь зачаровать всех окружающих. Даже воздух, казалось, стал каким-то липким, из-за дурманящего запаха набухающих почек. Пустые зимние улицы в очередной раз остались в прошлом - девушки и женщины, жалуясь на головную боль и духоту, выходили на воздух.
Дома были старыми и маленькими, кое-где даже разрушились, попавшись в ловушку самого терпеливого из убийц, короткие улочки, узкие тротуарчики, крохотные лавочки продавцов - таким предстал Блауэберг этим весенним днём.
Казалось бы, весна должна принести в город свежесть и перерождение, но вскоре дунувший было ветерок, поднял пыль и понёс по улочкам мелкое крошево камня. Перемолотый в пыль строительный камень, тёмные провалы окон, сухие ступеньки, сухое всё... В начале весны сухость становилась духом этого города, его незримым обитателем.
Поэтому когда потрёпанные домишки внезапно оборвались пустырём с какой-то древней даже на вид полуразрушенной башней посередине, вся ушедшая далеко за городские стены компания, прибавила шаг, словно в заброшенной башне их ждали припрятанные специально для них сокровища. Они шагали по пустырю - Жаигар и две девочки - к каменному левиафану древних времён, возвышавшемуся над маленькими уродливыми строениями неподалёку от него.
Сам не понимая, почему, Жаигар стал, дурачась, кидаться в башню файерболами. С избитых временем боков древнего строения с тихим шёпотом осыпалась крошка, иногда басовито вылетали кирпичи красноватого оттенка, пару раз отвалились целые куски. Жаигар посылал один огненный шарик за другим, чуть не приплясывая от радости, когда удавалось забросить файербол особенно высоко.
- Говорят, раньше в таких башнях заточали самых злобных и могучих магов, а теперь там заключены их души. Когда они вырываются на волю, то выпивают кровь у первых, кто попадётся им на пути, - зловеще прошептал юный волшебник, в надежде напугать и тем самым отомстить Кассандре за дальнюю дорогу. И это после целого дня тренировок и битвы на арене!
Кассандру он просто терпеть не мог. Этой до ужаса избалованной девице, упорно игравшей роль маленькой девочки, в её неотягощённую умом голову могло прийти вообще всё что угодно. Вот почему она его так раздражала - из-за своей непредсказуемости, из-за того, что он должен был выполнять любую её прихоть.
Лиот смотрела на Жаигара с чем-то, что сам мальчишка поспешил назвать восхищением. На самом же деле девушке просто было очень любопытно посмотреть на такого юного мага в действии. У неё были чёрные глаза, над которыми, как крылья бабочки, порхали ресницы, верхняя губа была чуть вздёрнутой и не всегда скрывала ровные зубы девушки, отчего создавалось впечатление, что она почти всё время улыбается.
Прекрасно видя, что всё внимание Жаигара обращено не на неё, Кассандра пришла в ещё более вредоносное состояние, нежели обычно и, ни с того, ни с сего громко и истерично закричала своим писклявым голосом:
- Я хочу... Я ТРЕБУЮ, чтобы ты взобрался на вершину этой башни!!!
Жаигар от такого просто опешил, Лиот попыталась отговорить подругу от этой глупости, но тщетно - если маленькая бестия начинала упрямиться, ничто и никто в мире не мог её переубедить.
- Нет, - твёрдо ответил юный маг и уже отвернулся от башни, как мир для него взорвался болью, а в нос ударил чуть сладковатый запах палёного мяса.
Каждый раз, как он пытался отказаться от того или иного поручения, приказа или прихоти баронской дочки или самого барона, правую руку охватывал огонь - сначала татуировка принималась тлеть, затем она вспыхивала ярко, причиняя нестерпимую боль своему обладателю, после чего пламя распространялось на всю руку. Но стоило Жаигару согласиться выполнить приказ хотя бы мысленно, и огонь тут же угасал, а рука выглядела так, словно не она только что прогорала до кости.
Впервые на арене - самой обыкновенной, посыпанной опилками и огороженной от предполагаемых зрителей - ему противостоял не зверь, а разумное существо. Даже не одно, а несколько. Дюжина местных крестьян, чем-то провинившихся перед бароном или просто не вовремя попавшихся на глаза своему господину, а потому и согнанных сюда, чтобы молодой маг смог ещё немного усовершенствовать своё искусство убивать. Но дело в том, что сам маленький волшебник - ему тогда едва-едва исполнилось одиннадцать - никак не ожидал такого поворота событий. Ему и зверей-то жалко было. Жалко до такой степени, что бывало, он плакал всю ночь напролёт. А тут люди! Мальчик, опустив руки, растерянно посмотрел вверх.
Сидевшего в ложе барона - единственного зрителя подобных представлений, - казалось, забавляла сложившаяся ситуация. Он вообще был любителем подобных шуток. Барон улыбался. Внезапно улыбка рассыпалась на лице мозаикой, из которой мгновенно было собрано само воплощение строгости. Барон поднял руку и молча указал на сбившихся в жалкую кучку работяг.
- Нет, - твёрдо сказал Жаигар, с вызовом глядя в глаза господина. И тут же вскрикнул от удивления - крылатый дракон на его левой руке загорелся. Без видимых причин - просто вспыхнул и всё. Миг мальчик ошарашено рассматривал свою руку, потом мозг услужливо принёс информацию о дикой, ужасающей боли, и ребёнок упал, капельками разбрызгивая на покрывавшие арену опилки язычки пламени. Дерево не загорелось - места, до которых дотягивался огонь, начинали тлеть, исходя удушливым дымом.
Крестьяне, перетрусив ещё больше, с суеверным страхом смотрели на корчившегося на опилках мальчика, боясь сделать даже шаг для того, чтобы помочь ему. От визга ребёнка никто даже не поморщился - мужики просто стояли и неуверенно переминались с ноги на ногу.
Вдруг огонь словно втянулся в руку так же быстро, как и появился - о недавнем кошмаре говорили только тлеющие опилки да запах палёного мяса. Однако крестьяне даже представить себе не могли, почему огонь оставил свою жертву в покое. Им и в голову не могло прийти, что для них кошмар ещё даже не начался. Мальчик сел - медленно, словно мертвяк какой, - и принялся рассматривать свою руку со всех сторон. На ней не было ни единой раны, ни намёка на ожог. Мальчик рыдал. Никто, кроме него самого не знал, почему.
Шатаясь, ребёнок поднялся. Слёзы застилали глаза, но он шаг за шагом приближался к совершенно ничего не понимавшим людям, глядя на них сквозь пелену собственных слёз, собственного страдания, сквозь призму жестокости, которую он сейчас невольно должен будет выплеснуть на этих несчастных, сквозь туман бессилия что-нибудь изменить...
- Малец, ты как?.. - первый файербол врезался в сочувствующего крестьянина вместе с первыми сорвавшимися с его губ словами. Врезался и обволок, укутав в огненный кокон. Мужик, не до конца осознавший, что с ним произошло, но ясно чувствовавший, что вот-вот умрёт, заорал. Но не какую-нибудь бессмыслицу или что-то подобное рыку дикого зверя - это были слова, связная человеческая речь, пронизанная предсмертной болью:
- Будь... ты... проклят... БУДЬ ТЫ ПРОКЛЯТ, МАГ!!!
Жаигар старался не слушать того, что кричат перед смертью обречённые, но слова умирающих - а все они повторяли перед тем, как уйти во власть Тёмной Госпожи, одно и то же, - стучали в висках, в каждом ударе сердца.
Они стучат в нём и сейчас, когда он стоит перед башней, не в силах ослушаться приказа баронской дочки. Он уже давным-давно - со времени приключения на арене, своего первого убийства разумного существа - пытался убедить самого себя, что несчастные крестьяне всё равно были обречены, что смерть наведалась бы к ним если не в виде огненных шаров, то в виде арбалетных болтов баронской дружины. Но этого оправдания для собственной совести было недостаточно, а более убедительного придумать не получалось. Каждой ночью, пробиваясь сквозь занавесь приятных сновидений, его всё так же проклинал горящий мужик - тот самый, первый, к которому чуть позже присоединялись и все остальные. Всё так же часто ему казалось, что и умрёт он с этими голосами в сердце.
- Сделай это для меня, - Кассандра протянула Жаигару свой носовой платок. - Повяжешь его на вершине. Ты заберёшься туда без всякой магии, ясно?
В конце концов, она не такая уж и высокая, успокаивал себя юный волшебник, в то время, как в нём волнами перекатывалась ненависть к этой набитой дуре, посылающей его туда. Самое смешное, что ему и ответить-то ей нечем!
Когда они только шагали по пустырю, Жаигар воспринимал башню просто как глыбу из красноватого камня, сейчас же он впитывал каждую деталь строения, каждую трещину, каждую шероховатость.
Сделав первый шаг по направлению к цели, он переступил грань, за которой оставил все - даже самые ничтожные - сомнения, неуверенность и прочие мелочи, он был сконцентрирован и прекрасно понимал, что время этих мелочей прошло - настала пора действовать.
Немного бравируя, он обернулся, посмотрел в глаза Кассандре и криво усмехнулся, после чего сделал первый шаг наверх.
В какой-то момент он понял, что уже начинает замедляться, сильнее цепляясь за неровности башни, вгрызаясь скрюченными пальцами в её каменную плоть, аккуратнее ставить ноги на невидимые опоры, хотя времени с начала восхождения прошло не так уж и много. Да, Жаигар не смотрел вниз и не мог оценить, насколько высоко он поднялся, но чувства подсказывали ему - они буквально кричали, бросая вызов логике, - что забрался он уже чудовищно далеко, он уже более во власти воздуха, нежели земли, и только шрамы на красноватой поверхности башни мешают стихии властвовать над ним безраздельно. С другой стороны, он чувствовал нечто сродни гордости за то, что сумел отказаться от ощущения твёрдой опоры под ногами.
Так, не торопясь и перестраховываясь, Жаигар добрался до первой площадки с уродливыми статуями, сплошь покрытыми потёками и следами признания птиц, где он с удовольствием дал отдохнуть измученному восхождением телу. Он вытер лицо грязной рукой, размазав по потной физиономии красную пудру старого камня. Никто даже представить себе не может, насколько сильно ему хотелось так и сидеть на этой загаженной птицами крохотной площадке. Как восхитительно приятно было бы глядеть, свесив ноги, на маленькие фигурки Кассандры и Лиот и смеяться. Никто даже представить себе не может, каких усилий ему стоило заставить себя вновь вцепиться в безжизненную глыбу красного камня.
Голова закружилась, и если бы не намертво вцепившиеся в каменные выступы пальцы, молодого мага уже можно было бы оплакивать. Жаигар с благодарностью и облегчением посмотрел на собственные руки, зажившие, казалось своей собственной независимой жизнью, руки, ставшие, как казалось, частью башни. Он попытался посмеяться над собственным страхом, как он делал это обычно, но неведомая сила по-прежнему прижимала его к стене, заставляла трястись коленки и пальцы, не смотреть вниз... И смеяться совсем не хотелось.
Жаигар посмотрел вверх. С этого угла башня казалась гораздо выше, словно подпирая седеющее к вечеру небо и немного нависая над юношей. Несмотря на то, что уже бессчётное количество лет башня была олицетворением стабильности, в самой её тяжеловесности сквозило одиночество, и крошащийся под пальцами камень показывал, что этой каменной глыбе недолго осталось сопротивляться размеренному и безжалостному течению времени. Говорят, время лечит... В то же время, для многих из нас время - всего лишь синоним смерти.
Жаигар осознал, что старая полуразвалившаяся башня - это единственное, что не пускает его в лапы смерти, и на мгновение ему против воли показалось, что строение вот-вот рассыплется в прах прямо под его руками. Юноша торопливо отогнал от себя ужасное видение и, сконцентрировав взгляд на покрытых слоем красноватой пыли руках, возобновил подъём.
Снизу донеслось несколько криков - девушки ссорились, слов юный маг разобрать не мог, но, судя по тому, что Кассандра то и дело тыкала указательным пальчиком вверх, объёктом спора был не кто иной, как Жаигар собственной персоной. Он знал, что девушки следят за каждым его движением, и это заставило его двигаться менее осторожно и более стремительно.
Подувший ветерок принялся сушить успевшую взмокнуть от пота спину. Жаигар вновь посмотрел вниз и впервые задумался над тем, какими маленькими казались с этой высоты люди. Кукольные ручки всё так же тычут вверх, кукольные ножки-соломинки забавно топают... Ручки палочки сотен тысяч таких, как Кассандра... таких, как он сам... сотни тысяч таких рук смяли и раздавили одну из древних рас, а другим доходчиво объяснили, что с ними, молодыми, ОБЯЗАНЫ считаться все. Подобные мысли не могли не прийти в голову пятнадцатилетнего мальчика - в пятнадцать лет впервые серьёзно задумываешься над тем, как устроен мир... В пятнадцать лет так хочется этот мир переделать! Он обязательно попытается - только вначале влезет на эту проклятую башню.
Ручки и ножки были тоненькими и хрупкими, но лица отчего-то казались Жаигару увеличенными, и он видел каждую эмоцию на обоих - взволнованном Лиот и упрямым и злым Кассандры. Ему отчаянно захотелось помахать им, показать, как легко даётся ему этот подъём, но руки по-прежнему отказывались отпускать свою каменную добычу, а потому Жаигар отвернулся от девушек и сделал ещё один шаг наверх. По лицу блуждала отрешённая улыбка.
Неужели он и дальше до конца дней своих так же безропотно будет исполнять любой каприз этой дуры? Наверняка существовал способ обойти наложенное давным-давно заклинание - не мог отец ТАК с ним поступить, сотворив заклятие без изъяна. Обязательно должен быть другой путь... Вот только какой? Но это явно не бегство - сбежать Жаигар пытался лишь однажды, но впечатлений ему хватило на всю оставшуюся жизнь.
На окне его комнатки не было решётки, у двери в тёмном коридоре не стоял, не смыкая глаз, охранник... И это притом, что все окружающие относились к Жаигару как к узнику, да и сам себя он именно так и ощущал. Как любого узника, его посещали мысли о бегстве, но даже в неполные тринадцать лет мальчик понимал, что всё не может быть настолько просто, и за ширмой показной свободы скрывается какой-то подвох. Правда, сколько маленький маг ни старался, раскрыть эту тайну у него не получалось. Оставался один-единственный способ - само бегство.
Жаигар, как ему тогда казалось, незаметно выскользнул из своей комнатушки, и что было сил рванулся по тёмному - без единого факела - коридору по направлению к лестнице, стараясь при этом производить как можно меньше шума. Ещё днём на кухне ему удалось раздобыть немного еды, которая, находясь в утробе заплечного мешка, чувствительно била мальчика по спине. Там же был и небольшой кухонный нож.
Не успел мальчик добежать и до конца коридора, как им начало овладевать необъяснимое чувство тревоги, сперва смутное и не оформившееся, но с каждым шагом всё усиливавшееся. Оно грызло душу Жаигара, выпивая те крохи смелости, что ещё оставались у двенадцатилетнего мальчугана. Когда юный волшебник всё же добрался до первого этажа, он уже мало походил на разумное существо - более всего несчастный напоминал одержимого, причём без малейшей надежды на выздоровление. Волны животного ужаса накатывали на крохотные островки сознания, начисто смывая их в бездну необъяснимой беспомощности и совершенно беспочвенного страха.
В общем, за ворота он так и не вышел. Вцепившись трясущимися руками в отполированную до блеска ручку, Жаигар попытался осторожно открыть дверь во двор, но, не рассчитав силу, дёрнул её так, что сам повалился на пол. Словно загипнотизированный, мальчик следил за тем, как дверь вновь закрывается, поглощая последнюю надежду на спасение, ночную мглу, её звуки, прохладу... всё.
Выгибаясь, как рыбёшка на песке, Жаигар всё-таки перевернулся на живот и быстро-быстро пополз обратно в сторону лестницы наверх. Во время этой ночной вылазки мальчику не встретилось ни одной живой души, иначе кто-нибудь сердобольный уже давно послал бы за лекарем.
Странное дело, но с каждым шагом назад к Жаигару возвращалась небольшая толика смелости. В свою комнату вошёл уже вполне нормальный двенадцатилетний мальчик, находящийся в полнейшем смятении, но без признаков животного ужаса на лице.
- Всё-таки решил вернуться? - весело поинтересовался вальяжно рассевшийся на кровати барон.
Жаигар ничего не ответил - просто скинул мешок с едой и пошёл устраиваться спать, нарисовав на лице самое наигнуснейшее выражение, на какое только был способен.
- Мой мальчик, ты всегда - запомни, всегда находишься под наблюдением, - лицо барона словно превратилось в высеченную из камня маску. - И ещё запомни: твой отец был не единственным хорошим чароплётом. Лучшим, может быть... но не единственным.
Жаигар усиленно делал вид, что барона вообще нет в его комнате. Мальчик отвернулся к стенке и прикрыл глаза.
Однако мгновенно уснуть он всё же не смог, как ни старался.
Комнатку, в которой он жил, просторной можно было назвать с большой натяжкой, но из-за того, что единственным предметом мебели была кровать, эхо было частым гостем юного мага. На окне по-прежнему не было решётки, за дверью всё так же не было охранника, но никогда ещё Жаигар не чувствовал себя настолько ограниченным в свободе. Огромное окно заполняло звенящую пустоту комнатушки светлыми прядями лучей утреннего солнца. В тот день он поднялся с постели на удивление рано, едва проснувшись. Юный маг вылез из кровати и взобрался на подоконник. С той стороны окна сидели, нахохлившись, голуби - эти вечные сторожа подоконников ничуть не боялись мальчика, поскольку были его постоянными соседями, а он никогда не обижал их.
За окном была пропасть - ничего более, кроме бесконечности бездны, и Жаигар настолько к ней привык, что не мог себе даже представить, что за окном вообще может быть что-нибудь другое. И небо вверху казалось всего лишь отражением бездны внизу, его придатком и дополнением, упиравшимся во что-то незримое там, за горизонтом.
Очень часто маленький волшебник сидел так, опершись о подоконник, обнимая зрачками края небосвода, и бездна растворялась во взгляде юного мага, заполняя своей безмерной неподвижностью, вытесняя вкус, цвет, звук и запах этого мира, маня скрывающейся под тёмным покровом тайны.
Время от времени маленький волшебник приходил в себя уже стоя на подоконнике, в последний миг отказываясь от одного-единственного шага, отделяющего его от того, чтобы слиться с этой безмолвной безмятежностью, такой манящей, такой притягательной...
Время от времени маленький волшебник осторожно спускался обратно, в свою маленькую тюрьму, захлёбываясь только что бившим в лицо ветром, ветром свободы и бесконечности... и нервно улыбаясь тому, что ему опять - в который уж раз - удалось обмануть самого себя.
Так он и сидел, одинокий, но очень нужный барону мальчик, напуганный, окружённый лишь пустотой так и норовившей проглотить его бездны, да серостью камня ненавистного замка ненавистного человека.
Очень часто маленький волшебник боялся, что когда-нибудь он всё же успеет сделать тот самый шаг.
Жаигар сглотнул и, отогнав так не вовремя нахлынувшие воспоминания, продолжил своё восхождение, шаг за шагом приближаясь к цели. Он поднялся ещё на пару футов, когда рука впервые соскользнула с одной из выбоин, созданных временем на теле древней постройки. В этот самый миг юноша почувствовал приближение если не всеобщей катастрофы, то каких-то неприятных событий, касающихся его лично. Жаигару стало не по себе не от самого предчувствия, а от осознания тщетности попыток этой самой беды избежать - событие произойдёт в любом случае. В это же самое время на юного мага накатил страх - не животный ужас, нет, - а та самая липкая боязнь высоты, известная всем, кроме, пожалуй, эльфов, с их исполинскими деревьями, да вампиров с их стальными нервами. И как это часто случается, страх подкрался незаметно, не подтачивая ежесекундно смелость своей жертвы, а мгновенно заставляя трястись руки и коленки, постыдно заикаться и озираться по сторонам. Пальцы ещё сильнее вцепились в израненную тушу башни, тело словно приклеилось к красноватой поверхности. Мышцы стали ныть от свалившегося на них напряжения, руки и ноги, словно добившись независимости от мозгов, двигались, как им заблагорассудится, не поддаваясь единому ритму - вообще Жаигар в этот небольшой период времени больше всего напоминал не крайне одарённого юного волшебника, а сломанную марионетку из заезжего кукольного театра.
Когда пальцы соскользнули во второй раз, Жаигар едва не сорвался, повиснув на одной руке и дрыгая внезапно потерявшими опору ногами. Снизу раздались крики - один полный страха, другой - азарта, - которые юный маг, естественно, не услышал, ведь у него были дела поважнее. Наконец, с четвёртой попытки ему удалось зацепиться за стену второй рукой, а вскоре и ноги нашли себе пристанище.
Более-менее восстановив дыхание, Жаигар вновь подумал о тщетности всей затеи. Он никогда не достигнет вершины башни просто потому, что это невозможно. Кассандра - эта маленькая бестия - неосознанно послала его на смерть не потому, что хотела от него избавиться - просто восхождение было очередным её капризом в припадке упрямства. Сколько таких прихотей уже довелось выполнить Жаигару за его короткую, но крайне насыщенную событиями жизнь? Полсотни? Сотню? Две? Он давно уже сбился со счёта. Правда, такого она ещё ни разу не приказывала. Юноша был уверен, что баронская дочка даже не поняла, что посылает его на смерть. Если бы знала, вряд ли послала бы - несмотря на всё своё упрямство, маловероятно, что Кассандра согласилась бы потерять свою любимую игрушку.
Жаигар заставил себя сделать ещё один шаг вверх. Да, он устал почти до полуобморочного состояния и до смерти напуган, но для отчаяния ещё слишком рано. Волшебник заставил себя думать, что когда-нибудь этот подъём всё-таки кончится - неизвестно пока, чем, но ведь кончится, правда?
В тех немногих историях, что он слышал, отважному юноше, решившемуся на подвиг, если тот попадал в беду, обязательно помогал кто-нибудь великий, могущественный и непременно добрый. Интересно, куда этот великий, могущественный и добрый запропастился - самое время вмешаться и помочь отважному юноше. Несмотря на весь сарказм, Жаигар всё же немного надеялся, что кто-нибудь ему все-таки поможет - ведь подобное с ним уже случалось...
Когда Жаигару едва исполнилось десять, и он только-только попал в баронский замок, мальчик часто убегал в подвал, в место, известное только ему, где подолгу сидел, сжавшись в маленький незаметный трясущийся комочек под брюхом старой лестницы, на перилах которой и по сей день расцветает рыжими кляксами коррозия, и пятна плесени всё так же затягивают одну за другой истёртые ступени.
Он сидел под лестницей часами и плакал в обществе призрака отца, которого почти не знал, но чей тщательно прорисованный благородный образ он всё время лелеял.
Однажды, прибежав в своё, как ему тогда казалось, тайное убежище, Жаигар понял, что под лестницей кто-то есть. Сотворив крохотный огонёк, более всего напоминавший язычок пламени свечи, мгновенно смявший края непроглядной тьмы, царившей здесь испокон веков, маленький волшебник встретился взглядом с незваной гостьей.
Маленький курносый носик, большие на пол-лица глаза - пристанище отчаяния и страха - и сосульки слипшихся волос неопределённого цвета, из-под которых торчат аккуратненькие остренькие ушки. Вряд ли она была старше Жаигара, скорее даже наоборот. Девочка-эльф. Малолетний чародей знал очень мало о лесном народе и других древних расах, но даже того, что он знал, с избытком хватало для того, чтобы почувствовать ненависть и презрение. То есть, он, несомненно, должен был почувствовать и то, и другое, но, встретившись с забитым и испуганным взглядом широко распахнутых глаз, Жаигар неожиданно понял, что это существо намного несчастнее него - существо, ничего кроме жалости не вызывавшее.
Девочка сидела на голом полу и мусолила неведомо откуда раздобытый заплесневелый кусок грубого чёрного хлеба.
Жаигар ничего не сказал - не попытался прогнать её из своего уголка, не спросил, как её зовут, хотя вопрос едва не слетел с его губ - он просто повернулся и пошёл на кухню, за едой, которой кормили слуг в замке - пищей простой, но добротной, благо сердобольные кухарки, все, как одна очарованные застенчивым беловолосым мальчуганом, позволяли ему брать с собой столько, сколько ему заблагорассудится.
Однако когда он вернулся, маленькая эльфесса была уже не одна, а в компании трёх стражников и господина барона собственной персоной. Ничего хорошего это не предвещало.
- Известно ли тебе, мой маленький друг, что эта девочка не человек? - вежливо поинтересовался барон.
Жаигар кивнул.
- Известно ли тебе, что эта эльфка принадлежит мне?
Этого Жаигар не знал, но на всякий случай снова кивнул.
- Известно ли тебе, что всю мою прислугу, всех рабов прилично кормят? - возвысил голос владыка Блауэберга.
Кивок.
- Если ты принёс еды этой рабыне - а ты ведь не для себя эту снедь тащил - значит, ты позволил себе сомневаться в щедрости своего господина. Сомнение порождает зло, - барон многозначительно поднял указательный палец. - А со злом надо бороться.
Всё та же тройка стражников вывела онемевшего со страху Жаигара на арену, барон занял обычное место в ложе, палач готовил свой на сей раз совсем нехитрый инструмент. Чтобы наказание послужило ослушнику хорошим уроком на будущее, господин барон решил устроить порку публично - потому согнанная со всего замка челядь сейчас галдела и вытягивала шеи, чтобы разглядеть всё получше. Суть наказания сводилась не столько к физическому насилию, сколько к унижению маленького волшебника.
- Портки сымай, - пробасил экзекутор.
Услышав приказ Жаигар, и так готовый в любой момент разрыдаться от стыда, но до этого момента из последних сил с давившими его слезами боровшийся, скривил рот и, громко всхлипнув, всё-таки расплакался.
Едва палач потянулся, чтобы "помочь" Жаигару, тот потерял сознание. Толпа притихла. Никто не подозревал о поджидавшем их сюрпризе.
Дракон на руке Жаигара внезапно отклеился от кожи мальчика и, взмыв в небо и наплескавшись в лучах полуденного солнца, завис в нескольких футах над поверхностью земли прямо посреди арены, нарушая гробовую тишину жужжанием стрекозиных крыльев. Толпа, разинув рты, жадно впилась любопытными глазами в растущую, словно на дрожжах, диковинку. Несмотря на то, что выглядел восточного вида дракон крайне безобидно и даже забавно, что подчёркивали полупрозрачные отливающие перламутром крылья и смешные зелёные усы, барон, почувствовав беспокойство, жестом подал гвардейцам знак быть начеку. На всякий случай - от маленького паршивца, а вернее от прощального подарочка его папаши - можно было ожидать всего, что угодно.
Заволновалась и заколыхалась от волнения живая масса только когда дракон вырос до размеров небольшого одноэтажного домика, в каких обычно простой люд и ютится. Додумавшись, что останавливаться на этом чудище совсем не собирается, народ волной захлестнул выход с арены, кое-где всё же оставляя островки чересчур любопытных. Несмотря на древнюю мудрость, что чаще всего на земле умирают именно любопытные, их количество, вопреки всем законам логики не только не уменьшалось, но как раз наоборот, благополучно увеличивалось.
Дракон, казалось, воспринял это движение людской массы как сигнал к действию - он подлетел к окаменевшему палачу и, разинув полную зубов длиной, что твой локоть, пасть, окатил бедолагу... нет, не горячим паром, не жидким пламенем и даже не кислотой, а какой-то серебристой, переливающейся на солнце пыльцой, чуть ли не игриво вильнув при этом гибким чешуйчатым хвостом.
Сначала с экзекутором ничего не происходило, но пару мгновений спустя он с тихим шелестом осыпался разноцветными песчинками на опилки арены.
Взвыв, толпа ещё сильнее навалилась на ворота. Кто-то сдавленно вскрикнул, кому-то сломали руку, кого-то вдавили в стену, кто-то упал на камни - его просто-напросто растоптали, даже не заметив этого.
Поражённые арбалетчики остекленевшими глазами смотрели на кучку цветного песка, не в силах поверить в случившееся, после чего, словно по команде вскинув оружие, дали дружный залп по чудовищу. Потом ещё и ещё. Дракон же, теперь немного смахивавший на ежа, вновь замер над ареной, всё так же трепеща полупрозрачными крыльями. Казалось, диковинное существо не замечало творившейся вокруг него суматохи.
И тут барон, пребывавший до этого в каком-то липком оцепенении, пришёл в себя и дурным голосом заорал:
- Прекратить! Не зацепите мальчика! Мальчишку не трогать, я сказал!!! - от напряжения жилы на бычьей шее владыки Блауэберга вздулись, а сама шея покраснела. Затем он повернулся к такому безобидному на вид чудовищу: - Слышишь, ты! Можешь возвращаться на место. Мальчику никто из моих людей угрожать не будет - ни сейчас, ни впредь.
Высказав это со всем тем достоинством, которое только сумел в себе наскрести, облокотившись на перила и всем телом подавшись вперёд, барон с нетерпением ждал, что же предпримет крылатый страж мальчика. Да, чародею в очередной раз удалось его обхитрить, спустя столько лет после собственной смерти. Это ж надо, наложить многослойное заклятие! А ведь барону даже в голову не пришло проверять волшбу мага - он был полностью уверен, что в ситуациях, когда их припирают к стенке, люди выполняют только то, что от них требуют, даже не помышляя о самодеятельности. Что ж, он ошибся - будет уроком на будущее.
Барон отдавал себе отчёт в том, что всё сказанное им дракону, будет действительно выполняться - второго визита чудища ему совсем не надо. Хотя, можно будет казнить таким образом наиболее провинившихся...
Тусклые дни оцепенения, проведённые в обществе людей с заискивающе-напуганными улыбками на снежно-бледных лицах. Иногда происходили вещи, которые всё же заставляли его улыбаться, но от этого осознание вины перед отцом - а Жаигар был твёрдо убеждён в том, что отец дал себя убить только из-за него, - тут же вонзалась в самую его суть острыми коготками в то самое место, где он уже устал проклинать самого себя.
Он ещё никогда в жизни не потел так сильно. Сыпавшиеся на лицо и руки комочки красноватого песка мгновенно стекали вниз по лицу тёмными полосками, на миг собираясь солёными каплями на подбородке только для того, чтобы отправиться в самый долгий в своей короткой жизни полёт. Истерзанные, исцарапанные старой башней руки всё так же отчаянно цеплялись за её древнее тело, находясь в постоянном поиске опоры. Жаигар наверное впервые в жизни почувствовал, себя неимоверно толстым - настолько, что тело уже едва в состоянии удержать себя от падения. И с каждым шагом наверх он словно прибавлял в весе. В голове билась завязшей в силках птахой одна-единственная мысль: не смотри вниз. Каждый удар сердца, каждое дуновение прохладного ветерка шептали ему: не смотри вниз, не смотри вниз, НЕ СМОТРИ ВНИЗ!!!
Потом мысли и вовсе оставили его, наполнив всё пространство вокруг тягучей звенящей пустотой. Единственное, что осталось в нём - это желание во что бы то ни стало добраться до вершины. Ни скорость, ни боль - вообще ничего более не имело значения. Иногда он даже закрывал глаза, борясь с почти неодолимым желанием хоть одним глазком посмотреть вниз. Он жался к красной, подобной скале громадине, как ребёнок жмётся к груди матери. Чувство одиночества было всепоглощающим, всё казалось далёким и чужим. И настолько острым, что Жаигар даже сделал первый шаг вниз... Однако мгновенно напомнивший о своём существовании дракон на руке заставил юного мага вновь окунуться в реальность и исправить свою ошибку. Ему огромным усилием воли удалось убедить себя, что пути назад нет.
Самое смешное, что пути назад действительно не было. Вот он добрался до крыши, и что с того? Внизу, радостно размахивая крохотными ручками, что-то кричала Кассандра. Дура! Неужели она не понимает, что своим кретинским желанием, своей прихотью приговорила его к смерти? Он не мог спуститься - у него просто не было на это сил. Да что там - у него и пальцем-то пошевелить сил не было.
Был ли он напуган? Конечно. Был ли он в панике? Вряд ли. Ещё ему было горько и обидно.
Жаигар посмотрел вверх. Никогда ещё небо не было таким низким... Никогда ещё небо не было таким близким для юного мага. Жаигар рассмеялся. Громко и раскатисто, и мало разумного и человеческого было в этом смехе.
Он смеялся до тех пор, пока слёзы ручьями не покатились из воспалённых от попавшей в них пыли глаз.
Жаигар лёг на крышу, упершись пятками в её край и обхватив голову руками, то и дело всхлипывая от безысходности и обиды. Всё кончено. По крайней мере, для него. Дура! Проклятая дура!
Хотя... Догадка была подобна удару молнии. Жаигар сел. Как она сказала? Он должен ЗАБРАТЬСЯ на башню без помощи магии. Именно забраться. О том, чтобы спускаться без магии речи не было! Очень ясно юный волшебник осознал, что в этом кроется путь к спасению. Правда, что он должен сделать, Жаигар пока ещё не знал даже приблизительно. Пока не знал, но у него не было и тени сомнения в том, что он обязательно что-нибудь да придумает.
Ветер, давно уже высушивший весь пот, слегка усилившись, теперь начал немного беспокоить юношу. Жаигар зябко поёжился. О полёте не может быть и речи просто потому, что он слишком мало о нём знает и собирался заняться этим только спустя пару лет. Что... что же он может сделать?
Юноша падал, раскинув руки. Внизу испуганно визжали девушки, но ему было всё равно - он их не слышал. Всё-таки полёт даёт просто восхитительные ощущения - самые яркие из всех, что удалось ему пережить. Хоть это и было скорее падение, нежели полёт. Жаигар решил, что не стоит тянуть и, несомненно, стоит заняться заклинаниями воздушной стихии в самом ближайшем будущем. О том, что у него всенепременно есть будущее, юный маг уже не сомневался.
Жаигар не сделал ничего сверхсложного - он просто размягчил довольно широкий кусок земли около башни до такого состояния, что она превратилась в некое подобие перины, нежно принявшей юношу в свои объятия. Единственное, что он не учёл - дала о себе знать неопытность - это камни, падение на которые с такой высоты не сулило ничего хорошего никому. Даже магу. Даже такому одаренному.
Боли он не почувствовал. Если говорить начистоту, то он не почувствовал вообще ничего - была какая-то яркая вспышка, которая, оглушив и ошеломив Жаигара, полностью вытеснила из его сознания любое представление об окружающей действительности.
- Жить будет, - сказал чей-то скрипучий и до боли знакомый голос. - Жаль, конечно, что руку пришлось ампутировать. Такой молодой, а уже калека. Кому он теперь нужен? И зверюга занятная на руке нарисована была.
После этой тирады раздались старческое покашливание, какое-то металлическое позвякивание, шарканье маленьких шажков, скрип закрываемой двери. Но надолго один Жаигар не остался - вскоре дверь вновь отворилась, и в комнатку вошёл владыка Блауэберга собственной персоной. Присел на край жаигаровой кровати, прочистил горло и тихо и - что несказанно удивило юношу - мягко произнёс:
- Можешь открыть глаза, я знаю, что ты уже пришёл в себя.
Жаигар подчинился.
- Как себя чувствуешь? - вежливо поинтересовался барон.
Чувствовал он себя преотвратно.
- Спасибо, хорошо.
- Если что-нибудь будет нужно, просто дай знать - у твоей двери обязательно будет один из моих людей, - юный волшебник кивнул в ответ. - Ну, ладно, спи. Тебе нужен отдых - ты потерял много крови.
После этих слов барон удалился, тихонько прикрыв за собой дверь.
- Жаигар, проклятый мальчишка, ты должен был просто испепелить её! - Кассандра была вне себя от гнева. - Зачем ты отпустил эту змею?
- Это всего лишь ужик, он совсем не опасен, - волшебник пожал плечами.
Фыркнув, дочка господина барона резко повернулась в сторону замка и широкими шагами направилась жаловаться своему папочке.
И только тут Жаигар понял, что произошло. От счастья он просто-напросто онемел. Он отказался... ОТКАЗАЛСЯ выполнить очередной каприз этой несносной девчонки, но огненного наказания не последовало. Юноша посмотрел на культю, жалкий обрубок левой руки, и впервые со времени падения обрадовался собственной неполноценности. Да, теперь он калека, но зато он стал свободным. Слово, данное отцом, больше над ним не властно. Наконец-то свобода перестала быть призраком, недостижимой мечтой, превратившись в нечто реальное, почти осязаемое...
Всё же стоило спешить - да, Кассандра, конечно, дура набитая, но отец её сразу же поймёт, в чём дело, и тогда свобода так и останется призраком. Конечно, у него нет запаса еды и тёплой одежды, но он обязательно что-нибудь придумает...
В одно мгновение ни с того, ни с сего, небо обернулось бушующим океаном, то и дело норовившим смыть одинокого путника с лесной дороги. Жижа, в которую эта дорога успела превратиться, с упорством мула с каждым шагом пыталась проглотить поношенную обувь путешественника.
Капли этого водяного буйства стекали по спутанной шевелюре мужчины прямо за шиворот. Латанный-перелатанный балахон неприятно лип к телу.
Вскоре путник, после кратковременного спора с самим собой, всё-таки решил, что пора отдохнуть, и зачавкал потрёпанной обувью по направлению к деревьям. Несмотря на разлапистость лесных исполинов, они ничуть не спасали от холодных потоков воды, льющихся с небес.
Сев на землю - мокрее всё равно уже не станет - мужчина прислонился к могучему дереву.
Обведя мутноватым взглядом окрестности, он неожиданно сильным голосом крикнул:
- Выходите! Может быть, я позволю вам взять себя в плен, жалкие крысы.
неожиданно крикнул юноша. Несмотря на опасность, он улыбался, что-то, вероятно, вспоминая...