Наконец, к кассе подходит пожилой мужчина с большими печальными, будто вот-вот готовыми расплакаться, глазами и обвисшими седыми усами.
- Добрый день... или вечер, - нерешительно говорит он, пытаясь вмонтировать голову в квадратную нишу с окошком, за которым на него покорно смотрит, видимо, тщательно следящая за собой, а потому хорошо сохранившаяся, как для своих лет, дама в изящных золотистых очках, - многолетний бессменный кассир оперного.
- Будьте добры, - мужчина близоруко щурится, всматриваясь в её лицо, - на "Норму" на двадцать пятое (это пятница) число, если можно, два... точнее, один хороший билет.
- В разумных, конечно же, пределах, - добавляет он, смущённо улыбнувшись.
- Вам лучше партер или бельэтаж?
- Да Бога ради - и там и там хорошо, только, наверное, партер лучше: всё-таки прямой звук, а не, так сказать, боковой.
Кассир озвучивает стоимость одного билета, затем другого...
За спиной мужчины начинается недовольное покашливание.
- Вы знаете, а может, где-нибудь повыше, на ярусе, скажем, первом? Как говаривали в старину, настоящего певца нужно слушать в райке, - довольный столь удачной, на его взгляд, тирадой, он комфортно пожимает плечами, чуть оглядываясь в надежде на одобрение стоящих за ним театралов.
- Могу вам предложить второй ярус, прямо по центру... Гляньте, пожалуйста, на электронное табло, это места начиная с тридцать пятого...
Мужчина ещё больше щурится, всматриваясь в светящиеся квадратики.
- Простите, - оправдывается он, - очки дома забыл, а так уже ни черта, пардон, не вижу.
- Тогда соглашайтесь на веру, - добродушно уговаривает кассир.
- Конечно-конечно, на веру, - послушно бормочет мужчина, засовывая руку за бумажником в карман старенького пальто.
Увеличившаяся практически вдвое за это время очередь недовольно шипит. Это уже не интеллигентные душки с милыми сдержанными, хоть и всё понимающими улыбками на устах, а самые что ни на есть злобные фурии.
- Вы знаете, - почти кричит в отчаянии мужчина, размахивая перед окошком потрёпанным бумажником, - вы знаете... Оставьте мне ради Бога этот билет - тридцать пятое место, если можно, до завтра!
- Обязательно оставлю, не беспокойтесь, - успокаивает она бедного старика, которого бесцеремонно отталкивает от окошка пудовыми грудями массивная театралка с густо накрашенными, будто окровавленными, губами.
Кассир вежливо выслушивает очередной заказ и как-то отстранённо выполняет его, пребывая сейчас далеко-далеко...
Она хорошо помнила этого мужчину ещё молодым - с идеальным пробором в каштановых волосах, белозубой улыбкой под щегольски подстриженными усиками, безупречно одетого, искромётного, бурлящего, словно только что откупоренное шампанское. Он всегда брал два билета в партере по центру. И только на итальянские оперы. Много-много лет...
Потом исчез. Растворился. Канул.
Она уже и совсем подзабыла его. Так, редко, когда кто-то по ту сторону окошка мог чем-то напомнить его, приходил на память затерявшийся во времени любитель бельканто.
И вот он снова появился на скромной сцене её жизни. Уже совсем иной - бесцветный какой-то, неухоженный, одинокий.
Он раз в два-три месяца заказывает два, потом сразу же уточняет - один! - билет.
И никогда его не забирает.