Лев Гунин
БЕЛЫЕ НОЧИ
Брату Виталию Гунину
Лев Гунин
Из цикла стихотворений
БЕЛЫЕ НОЧИ
цикл стихов
=================================
В последующую ночь на 1 июля северная часть неба
оказалась
необычно и сильно подсвечена, поэтому ночи как таковой вовсе
не было: вечернюю зарю сразу сменила утренняя. Это было
очень странно - белые ночи к концу июня иссякают.
Матушка моя шутила:
- Небо светилось в твою честь.
Сорокин.
Детство
------------------------
Пошли на убыль эти ночи,
Еще похожие на дни.
Еще кромешный полог, скорчась,
Приподнимают нам они,
---------------------
Ал. Кушнер. Белые ночи.
(отрывки)
5.
Трюмом
корабля пространство комнат
отражает солнечную вязь.
Прелестью вечерней воздух скован,
развернув пленительный экстаз.
В этом бесконечном и бессрочном
так бы жить не ведая конца,
но назначен бренной оболочке
путь иной, иной потенциал.
Над Невой мостами распрямились
все мои возможные пути.
Но иное дали затаили,
мне любое счастье запретив.
Ни один из них не предназначен
мне из тех естественных путей,
и сама Судьба над этим плачет,
слёзы льёт над участью моей...
А вокруг и смех, и восхищенье
летней петербургской кутерьмой,
и машин по улицам движенье
в молоко обёрнутое тьмой.
Смех звучит до вечера, до ночи,
отражаясь стенами дворцов,
и ночами белыми хохочет
рок неумолимый мне в лицо...
7-8 июля,
1982. Ленинград (Санкт-Петербург)
6.
Ночные
существа полны вины.
Из-под кроватей сонно вылезая,
они живут в глазах других существ.
В их естестве - наполненность иная.
В них смысл какой-то затаённый есть,
хотя они - лишь часть его длины.
Пропитанные первородством зол,
с печалью тихой головы повинной
они глядят безмолвно из углов.
В их взгляде поразит как бы укол,
прямой - и в сердце. И прозрачно-дымный,
их облик вдруг заговорит без слов,
хоть есть они и нет одновременно,
и в полумраке их глаза горят.
Конец июля, 1982. Бобруйск.
7.
Ночь. Лежу среда звона в ушах.
В полированной дверце окно отражается частью.
Россыпь бликов дрожит и колышется, слабо сияя впотьмах,
и мгновения шепчут, брезгливо и плоско: "К несчастью".
Возбуждается ток среди тонкой и тихой поры,
точит импульсы мозг, посылая их эхом в пространство;
смутно плавает что-то в среде жировидной игры -
и колышется еле в сознании; ухо как раструб.
И гремит в этом раструбе музыка длений ночных,
возникает из несуществующей сути другого -
мира или окна; в этом раструбе тени иных
привидений дрожат под защитой ночного покрова...
Медью в раструбах в души врывается гром;
отражает полы, узких лестниц витки, коридоры;
оттого забываем о времени и о "потом",
но хранит нашу память в молекулах бремя опоры.
Вырастают до крика, до шёпота мыслешаги,
их корявые, грубые грузно колышутся спины;
на воде - как в эфире - от звука: круги-поплавки,
но внутри - ничего; это сердца удары как длины.
Всё отдать для того - это значит расстаться с собой,
позабыть и о том, что ты в теле живёшь, как в ловушке.
Разрушай же себя - ты услышишь пленительный вой,
восхитительный хрип и прелестное ухо-игрушку.
Но в мембране твоей зазвучит волосок пустоты.
Так прекрасно услышать сквозь ночь чужеземное "кто ты?"
И опять понимаешь: реальность и эта - не ты,
раз прикрыта, как крышкой, тяжелой ошибкой расчёта.
И когда расстрелять тебя может в слоистой ночи
эта новая суть, и тебе тяжело уклониться,
почему же ты голосом тонким своим не кричишь,
и опять тебе в потной, в тяжёлой постели не спится?
Июнь,
1982.Бобруйск.
8.
не повтори ошибки - Бог с тобой
забудь своё лицо и имя
тебе ещё идти домой
а тут закат.... неисполнимо....
так не бывает... Бог с тобой
нет той любви нет идеала
а ты впиваешься в отбой
и всё тебе - тебе всё мало
на расстоянии руки
святая риза идеала
и люди близкие близки
но всё равно тебе всё мало....
не повторяются шаги...
и нет без жизни продолженья
а ты впиваешься в круги
и кровью капают мгновенья
нельзя их заново прожить
какая жуткая досада!
и вечность нам не победить
ни рая зовом и ни ада
и у разбитого крыльца
разбиты гипсовые руки
и не купить тебе резца
и не забыть тебе разлуки....
Июнь, 1982. Гродно.
9.
не слезы капают не кровь на парапет
твоя тоска аналогов не знает
тебя на этой набережной нет
и целый город чувств не наполняет
у Зимнего остался ты один
его же называют Эрмитажем
у вечного проспекта посреди
тебе не быть её слугой и пажем
и посреди медлительной реки
тебе уже вовек не оказаться
и сонному теченью вопреки
с моста стремглав грузилом не сорваться
и заколдованная бязь
событий вопреки сюжету
как искорёженная связь
и эпитафия по лету
ни гений и ни героизм
не прекратят фатальной связки
и хохот слышен как трюизм
или злодей с ножом без маски
19 июля, 1982. Санкт-Петербург
(Ленинград)
11.
Полускрытая сень ощущаемых брызг,
обладанье которой баюкает мысль
в сером сумраке белой июньской ночи
за окном, от которого в сердце ключи -
чуть колышется всюду; и кажется всем,
что под небом висят эйдолоны сирен;
и стокрылые запахи тонко щемят
душу хладную - и растворяют стократ;
в этой севре и ты горячо помолчи
за окном, от которого в сердце ключи,
за гардиной - ментального мира стеной,
за поверхностью слова, за мёртвой водой;
и губами шевелит, как волны ковчег,
завитки этих локонов жёлтых и бег
в полускрытой от белого света ночи,
от которой окна дремлют в сердце ключи,
и от звучных ладоней серебряных труб,
и от нитей, заснувших в извилинах губ,
и от мертвенной ночи сиреневых брызг,
закатавших в лепоте и эхо, как визг.
19 июня - 11 июля, 1982. Санкт-Петербург (Ленинград).
16.
ДУША
Спросила тень сама себя: Кто Т ы?
Остался голос. Но ответа нету.
Стена стены. Тень тени. "От" ответа.
Сквозь толщу линий проникает ток.
И вот Душа проглядывает в них,
сама себе хозяйка и причина:
самой себя; и э т а - половина
д р у г о й, в которой жив её двойник.
Но тень качнулась - и пропала там,
за дверью, что обита чёрной кожей.
И голос этот так же невозможен,
как если был бы он стеной словам.
Июнь,1982.
Бобруйск.
20.
чёрные ночи
белые ночи
мы пионеры
дети рабочих
мы поварихи
чада стола
мы рыбачихи
дочки весла
знают русалки
водораздела
магию: тонких
чешуек и тела
знают птенцы
скорлупы яйцо
знают змеёныши
маму в лицо
только на нас
скорлупы
не хватило
нас инкубатора
сталь породила
мы исторжения
или исчадия
фабрики
города
и предприятия
дети формовщиц
дети трамвайщиц
дети
дебелых
бетономешальщиц
Июль, 1982. Санкт-Петербург.
21.
под образами в церкви никого
и даже свечку некому поставить
и продолжает мысль одна буравить
всеобщий мозг народа одного
спит Петербург под сводом белой ночи
и леденец сжимает под собой
и только короед несносный точит
под черепом как будто под луной
и в водах отражаются проспекты
и звёзд не отражаются в Неве
трёхмерные гигантские аспекты
застывшие у Космоса бровей
Июль, 1982. Санкт-Петербург.
22.
проститутки-полиглотки
поумнели от чесотки
ум и с семени глотая
от Перу до Уругвая
Цюрих Лондон и Берлин
им язык свой подарил
потому стоишь немея
под редакторскою дверью
а за ней магнитофончик
аккуратный как кулончик
и из Лондона шинели
с тонким запахом шанели
Июль, 1982. Санкт-Петербург.
24.
посреди зачумлённой реки
дождевых пузырей поплавки
я их с моста давно созерцаю
я газету в киоске купил
и глазам или рыбам скормил
и того уже больше не знаю
или мимо проходят с руки
без бушлатов и стигм моряки
и на лицах их капельки тают
и огни кораблей как стежки
на просторах широкой реки
и о них я тоскуя мечтаю
Июль, 1982. Ленинград (Санкт-Петербург).
25.
ЗЕМЛЯ
Наполненная рыданьем крылатых,
набрякшая от кошмаров крови,
затоптанная сапогами,
изрезанная колёсами,
исколотая костьми,
она всё так же -
и в этом есть
знамение божье.
Июль, 1982. Бобруйск.
27.
фаллические знаки разрезают
небес бесплотность ситец бахрому
как будто бы Атланты здесь лежали
с них сняли слепок
видно по всему
и высятся громадные колонны
эрекцией стреляя из земли
а им навстречу высоты наклоны
нанизывают ложесна на ЛИ.
Июль, 1982. Ленинград (Санкт-Петербург).
29.
Кусков чужого бытия ты властелин;
латуневая краска на портьерах;
дыхание и шёпот чьих-то спин;
совет ничто не принимать на веру,
и штор больших латуневый сатин,
и в промежутках зрим не шар, а сферу.
Без помощи небес нет ничего.
И, если ветер нас не подгоняет,
мы никогда уже не приплывём
к тому, что наши мысли занимает.
Но вот раскол. Пробита эта брешь
в стене души - пощады не увидишь;
ты правду жизни вместе с телом ешь,
идёшь ко дну, как побеждённый витязь.
И ты не хочешь пользоваться частью
того, что пощадило бытие;
и счастье заменяется напастью,
и сказки заменяют житие,
и мир поделен не твоею властью.
Июль, 1982. Бобруйск.
30.
На горах альпийских возникает
вечный призрак вечного огня.
И снега заоблачные тают,
вниз водой безудержной стремя.
Так же мир людей воображённый
воплотиться может в кровь и плоть.
И Планета странно занеможет,
и весь род наш может занемочь.
Июль, 1982. Ленинград (Санкт-Петербург).
33.
В прозрачном, призрачном, и зыбком мы вдвоём.
Шагают руки по предметам в зале.
Блестят огни. Белеет за окном
прозрачный вечер - белизна в кристалле.
Омыто сердце вечера волной,
недвижимой печалью полусвета,
и чёрный цвет углов сейчас такой,
и в серый сумрак улица одета.
Стакан. В нём ложка. В кухне, на окне.
Тень от него от улицы ложится
на подоконник, на печаль во мне,
и голубеют улицы и лица.
И город зажигает огоньки,
их жёлтых капель за окном всё больше;
напоминают блики мне реки
и льда почти прозрачного осколки.
И только в сердце медленный узор,
так на другие странно непохожий;
как будто он рельеф каких-то гор,
каких-то контуров, с извилинами схожих.
Прошит печалью воздух голубой,
подрагивая за сервантом справа,
и что-то совершилось с головой,
и потому она на грудь упала.
Июль, 1982. Бобруйск.
34.
Шевелятся редеющие складки
у тонких раздвигающихся губ.
Клубы седого дыма л догадки,
в какой же эллипс вывернется куб.
Но дым, вертя снобистские колечки,
рассказывает тайно о другом,
и все чуть-чуть податливы кругом,
как лысые и юркие овечки.
Но человек он не такой, как все;
он вышел - и потом вернулся снова.
На скатерти возникли два целковых,
но белый дым там всё ещё висел.
Мигающие редкие ресницы
на фоне оцарапанной стены
вонзались в глубину людей, как спицы
вязальные в клубок, заострены.
И, с кожей бледной на висках, а ниже
румянцем поражённой, он сидел
среди других, и всем казался ближе,
чем сам того действительно хотел.
Но палец, что подрагивал заметно
на пачке свежей, бледно-голубой,
гораздо больше говорил об этом,
чем глаз разрез, глубокий и больной.
Июнь, 1982. Ленинград (Санкт-Петербург).
38.
Ларе Медведевой
в молочном и тёплом тумане
повсюду скользили тела
как в тёплой дымящейся ванне
и в парке светло от стекла
глаза фонарей золотистых
как хищные птицы висят
и много красивых и мглистых
там девушек есть и ребят
но всех красивей мы с тобою
никто нас не может затмить
и каждый вертя головою
нас взглядом стремится схватить
и шёпот нас в спины толкает
и нас провожает везде
волна восхищенья на сваях
и зависть обычных людей
а мы почему-то молчали
в задумчивость вечер вогнал
и только уже на вокзале
я слово прощанья сказал
Август, 1982. Бобруйск.
39.
Две женщины меня вооружили
предельной, совершенной красотой.
А я живу в неведомой пустыне,
в пространстве меж одною и другой.
Ко мне в шатёр они чуть слышно входят
с двух разных, не мешаемых сторон.
И ложе делят, бархатною кожей
лаская прапора моих знамён.
А мне ни царства, ни двора не надо,
не надо ни наложниц мне, ни слуг.
И потому, без власти, без награды
они лишат меня своих услуг.
Им нужен замок, свита и рабыни,
а я им не могу дать ничего.
И мой шатёр всегда располовинен,
и держится одним только стихом.
И знают ночи белые о страхе
моём, и, в то же время, не моём;
пока живём, мы думаем о крахе,
и временно на свете мы живём.
Август, 1982. Минск - Бобруйск.
40.
До вечера ещё как до Луны.
И город сонно дышит, доживая
последние безветренные дни,
и так, в воротах рая, умирая.
Но время изгибает свой хребет.
Пока сидишь над белою бумагой,
сгущается в окно идущий свет,
и кляксы загораются внезапно.
Блестят под фонарём тела машин,
гламурным нам отсвечивая лаком.
Я состою из многих половин,
я стал себе и всем каким-то знаком.
Так было у Леже и Пикассо,
и, лиц располовиненных касаясь,
объёмы рассекали дивный сон,
который называется "реальность".
Так белой ночью вдруг она без "ре",
и задника раскрашенные струпья
отвалятся, открыв нам на заре
механику подъёмников и ступья.
Август, 1982. Минск.
104.
август
последняя пряность
свечи горят фонарей
лета почти не осталось
юности лета моей
много народу на Стрелке
парочки дышат луной
и вдоль каналов сиделки
с книгой
качая ногой
суд состоялся
и судьи
вынесли мне приговор
больше сюда не вернуться
щёлкнул ружейный затвор...
август
последняя капля
давней надежды услуг
стоном в прощание вкраплен
фатума замкнутый круг
не разделить мне каналов
не различить мне Невы
и безысходности шалой
давят бетонные швы
Август, 1982. Санкт-Петербург (Ленинград).
ПОЭЗИЯ
|