1. Братья мои, мы идем в Мир не богу служить и не царю, но друг с другом дружить и людьми дорожить и, слушая каждого, жить.
2. Наш Идеал-Правда и Справедливость.
3. Мы восхищаемся Друг Другом, и можем сказать ДА правде каждого. Сказав же своё ДА, мы остаемся с НЕТ и такое НЕТ животворно.
4. Закон-ченная Мысль у каждого есть Закон-ное Слово и такое Слово-основание правильных поступков.
5. 'Каждый' значит 'долгожданный', а не кто-попало из множества людского.
6. Правда у всех своя, но Справедливость есть истинное Сближение по правде каждого.
7. Правда долготерпелива и выдержанна как хорошее вино. Правда, это содержание Личной Судьбы. Справедливость же молниеносна и озаряет как миг Прекрасного Лика Другого и Справедливость есть Ликование.
8. Вместо 'любви к богу и ближним своим', мы говорим 'живи по правде и дерзай удивляться ближнему своему'.
9. Мы знаем, что каждый поодиночке это дикий, упрямый и обидчивый человечек, каким бы культурным ни казался. Причина одна-эротическая неудовлетворенность. Потому у каждого должен быть ЕДИНСТВЕННЫЙ друг другого пола (БИ) и другого рода (ДИ). В первом случае наши тела ласковы, во втором, - наша речь дружелюбна.
10. Мы не возвышаемся над своим народом, но стоим рядом и на особицу, управляя им исключительно Словом Правды. По правде каждый из нас царственен и воистину прост и прямодушен с ближними.
11. Нам нет необходимости регистрироваться у 'властей', мы из другого регистра,---Правителей.
12. Наша Дружина есть Государство, поскольку каждый в нем Государь. Как существо Мира, имеющее свой Голос. Мира, превосходящего среду обитания и её законы.
13. Дружина может быть под главенством одного Князя, и она может быть праведной и автономной. Справедливость же в дружине возникает как Между-усобица и междуусобица благо, ибо знаменует появление равного Князю и он дороже целой дружины. Так различаются княжеская дружина и дружина князей.
14. Первоначально Дружина есть семейный союз Человека и его Подруги. Если муж и жена принадлежат к одному 'человеческому роду', их союз еще неполноценен, бракован. Сверхзадача Женщины-быть больше чем 'человек', быть Другой. Исторически угнетаемая задачей продолжения 'рода человеческого', в новом регистре женщина быстрее способна открыть правду своего 'нечеловеческого' (божественного) естества. Единственный друг становится единственным Богом (богиней) для единственного Человека-Мужчины. Нет других богов кроме Женщины и обожать можно только её. Наитруднейшее здесь соединить половое, сексуальное влечение к ней (безликое, по сути) с эротическим, глубоко личностным интересом к ней, и обрести взаимность.
15. Государство другого регистра есть реализация мечты каждой зрелой личности.
16. Мы идем с медом и ядом, улыбкой прикрывая боль в груди, пока не находим свою богиню-сестру, жену, подругу.
17. Вместе с ней мы создаем Справедливое Государство, которое не сокрушит время и даже в гибели, оно возрождается.
18. Государство наше есть Откровение Хаоса и Расовой Катострофы и потому оно невыносимо для незрелых душ. Чтобы не навредить им, мы проводим пограничную условную линию-черту между космосом социализированной объективности и Миром наших Со-бытий. Мы знаем со-словный строй общества.
19. Наши события, словно искры в ночи и редко кто замечает их среди простых людей, ослепленных светом дневных понятий.
20. Наша Актуальность-это наша Искренность.
21. Миры, их времена сталкиваются, погибают, возрождаются, но жители 'единого' исторического мира не замечают этого, завороженные прямолинейностью общего для всех времени.
22. Когда я говорю 'А', моя мысль всеобъемлюща и тождественна себе, а значимо при этом отличное, отвлеченное, то, что ее как бы отрицает и тем событийствует с ней. В 'А' я сознаю себя в Открытости Другому. А это Страх. Я спрашиваю себя - хватит ли у меня смелости выговорить 'А' вполне?
23. Когда я буду говорить 'У', то тем направлю своё внимание в суть таящуюся как внутри меня так одновременно и снаружи. Так обращаюсь к другому, чужому, иному. Так начинаю путь-дорогу к другу, непрестанно ухожу от себя, уклоняюсь от прямолинейности (юлю) понятных определений и мотивов поведения. У-жасно 'У' и да будет у меня сила и чуткость выговаривать этот звук и не пугаться правильного пути.
24. Когда я у-слышу твой О-тклик, значит 'О' возрождает, возобновляет меня, но выговорено-о 'О' преодолевает Боль и Боязнь, обращая боль в Любовь к Другому. Как часто другие причиняют нам боль, и мы облекаемся в броню 'независимости' не умея говорить 'О!', обращающего нас в отличных, оригинальных, уникальных существ своего рода. Чтобы произнести 'О', необходимо вполне признать О-ценку, О-клик и отклик от другого существа жизни. 'О' не выговорить только от себя, тогда это только отстранение, отчуждение, боязнь (ой!).
25. Когда я есть в звучании 'Е', я стою на двух ногах,--осознавая в себе достоверную правду (добро), я непрестанно воображаю (верю) Другого тем реализуя есть-ественность взаимообращения.
26. И когда произношу 'И', тем заявляю силу своего желания жить и дружить и сочетать чудесные стороны целокупной жизни. Искусно миг желания соединяя с другим, артикулируя интонацию смысла, 'И' тончайшая нить, пройти по которой и не испугаться, не сорваться в бездну накоплений привычных и искусов иллюзорного мира. Необходима именно сила духа, имя истинного искания. Исключительно поиск Истины есть единственное дело тех, кто реализованы в несомненности своей индивидуальной правды, те, которые ни перед кем не склоняют головы и не принуждают других склонять её перед собой.
27. Неисчислимые возможности открываются в звучании 'Ы',--высший смысл и поступь со-бытий. Всё вздымается, дыбится в существе жизни, устремляясь к превосходному состоянию 'МЫ', высшему воплощению многих в одном. В 'О' я узнавал своё во многих, в 'Ы' я вы-являю многих как Своё. 'Ы' не-истово и тем реализует истинное, абсолютизирует истинные отношения, воплощает поисковую активность каждого в новую Телесность.
28. 'Говорить правду, одну только правду и ничего кроме правды'--значит выражать в Ореоле разнообразных сведений, значений единственный смысловой центр - собственную Породу, Характер, нрав. По существу, необходимо преодолевать в себе сводничество понятий и их 'прямую' речь, прямые понятия маскируют прямой смысл Существа Правды. Правда только глазами Кривды кажется прямолинейной и потому даже и неинтересной. Траектория Правды в пространстве Восприятия Другого всегда выглядит криволинейной, с редкими, неожиданными мерцаниями-искрами искренности прямого взгляда.
29. Предельно отчетливое свидетельствование Правды есть Честь Человека.
30. Истина есть непрестанное условие неустойчивости Правды-в-себе, отсюда направление Пути и неписаные Правила поведения как живые Буквы совместного бытия.
31. Закон возникает при условии придания неподвижного, устойчивого статуса Правде, выражающей нормы одного Индивида и его тождество с собою. Такая Правда всегда приходит к другим как табу, запрещение. Закон, касающийся общественных отношений, если он не выражен в символической форме, склонен превратиться в Загон для подвластного народа.
32. Любовь к Истине это всегда превосхождение индивидуального жизнечувствования, понимания, желания. Это скорее ожидание Чуда, предчувствие того, что всегда непостижимо, таинственно. Поиск Откровения никогда не исчезающей Тайны. Любовь к Истине это стремление к Обнаженности, но не природного факта, а скорее высвечивание его в идеальности, эйдетичности. Потому любящие так стараются облачить 'голый факт' в какую-то идеальную, символическую одежду. Это не праздное фантазирование, но насущность Правды, ищущей своё истинное Тело.
33. Мысля, Мы посылаем мысль к обнаженности точного Слова, уводя в него любой факт, и точностью Слова определяем течение-поведение-направление жизни каждого услышавшего. Мы-сло-волим.
34. Точность Слова показывает себя глубиной, строгостью, величием, тайной, жизненной силой ('не от мира сего') Взгляда, Жеста, звучного Смысла, вдруг возникающего в поле обманчивых слов.
35. Истинная Вера не есть вера в кого-то или во что-то, но следование направлению пути к Другому, предчувствуемому как вполне САМООРГАНИЗУЮЩЕЕСЯ существо жизни. Вера есть Воображение как преджелание. Вера в бога пресекает дорогу к Другу (однако, наверное, помогает найти его в себе).
36. Индивидуальная Воля есть только предшествование Веры. Когда она становится верной, то есть совершает полный оборот вокруг Я индивида (Калачакра), то способна отстраниться от себя, перейти в регистр Веры (veritas). Самая не-верная воля всегда прямолинейна, целеустремленна, верная же воля ЦЕЛЕСООБРАЗНА и лишена прямолинейного (в будущее) порыва. Отсюда 'пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что'. Цельное существо бредет по миру 'бесцельно'.
37. Прямолинейность Веры порождает множество демонов желания, духов природы, богов. Правильная вера открывает в каждом действительную силу желания жить. Такое Желание, воспитанное свободным волением, покидает мир сил, отвлеченных от существа желания и творит другой. Всё множество преград (дебри добра) направляют сильную душу к сокровищнице сильного и исключительного в своем роде Желания.
38. Истинное свершается только на путях не-истового желания, одна сторона которого желает присвоить, понять Другого, другая - хочет быть-с-другим. Любовь и Дружба. Если Любовь это Бог, то Дружба, скорее, Богобоязненность (как радость). Потеря богобоязненности ведет к потере Другого. В лучшем случае, он становится 'приятелем'.
39. Опробовав на вкус и звучность, цвет и аромат каждый элемент голоса человеческого как своего, мы вновь готовы сочетать их по новому, читать по слогам, угадывая со-слагательную тональность будущего, изобретая при-бор усиления и возобновления силы Желания.
40. Девственное Желание не ищет обойтись обычными, доступными всем удовольствиями, но из-мышляет 'ужасное и восхитительное' Существо Другого, и устремляется к нему и кружится вкруг него.
41. Наша Война проходит в стороне от драк и войн, спровоцированных разными, оторванными от существа дела идеями, националистическими, расистскими, теологическими и телеологическими. Наша война есть очищение наших душ от назойливой липкости исторических 'благ'. Мы желаем быть свежими, бодрыми, неистощимыми, трезвыми и ясными перед лицом друг друга и вполне обнаженными по смыслу души и тела. Ради этого мы, возможно, чересчур пристрастны в желаниях, в своих оценках, суждениях.
42. Мы призваны пройти сквозь зону ужасного дискомфорта, преодолевая уют аутической обособленности, на пути друг к другу. Каждый настолько чрезмерен в сердце своих желаний, что кажется чужим, невыносимым. Однако в центре действительного Желания находится наше сокровище - Милосердие, на него и уповаем.
43. Снимая декорации самозащиты, мы де-корируем своё право-славие. Домом Божиим перестают быть особые 'священные' места, но тело существа желания. Тело на протяжении тысячелетий угнетаемое всеми возможными способами, тело, тоскующее и томящееся и, наконец, ставшее Телом Откровения, золотым мышечно-мысленным телом Желания.
44. Ради 'родины', как нам её преподносят, не стоит и пальца оцарапать, не то, что жертвовать жизнью. Но вот ради Ближних, к кому мы обращаемся со словом Правды, и кто слышит нас, стоит быть самоотверженным. Не ради идеологизированной жертвенности, но во имя жизни блаженной среди ближних. Ближний же есть тот, кто тебя способен воскресить. Настоящий Родич. Узки врата в рай Ближних и, как же невыносимо долго приходится каждому странствовать в одиночестве.
45. И вот наше бытие одиночек превращается в непрестанную жалобу, и мы страдаем. Эта жалоба, отправленная в инстанцию девственного, предвосхищаемого нами Желания, неизбежно возвращается силой События.
46. Мы видели, как ложь демократии разоблачали огромным количеством трупов, трупом был человек, лишенный сущностной оценки со стороны ближнего своего. Мы сторонимся такого разоблачения, поскольку стоим в 'центре циклона', на месте царствующего, того, кто наряжает и заряжает свой народ состоятельностью гражданского мужества в каждом, аннулируя тем власть специалистов и экспертов.
47. Совершенно неважно несут или нет гласные и согласные наших слогов какой то особый сакральный смысл, значимо то, что мы поселяем в них своей верой, заявляя тем порядок мысли и ритмы желания. Именно в желании заканчивает свою историю мысль, именно желание ищет определенность свою в Слове, как свою форму и непрестанно уточняет ее. Чистая форма его есть траектория Истины, всегда ритмичная, пунктирная. И она прекрасна.
48. Прекрасное превосходит любые красоты, ибо содержит в себе существо желания и осуществляет его на путях истинного отношения друг к другу. Животное желание ищет поглотить другого и всегда временно удовлетворяется кратким насыщением, и только человечное желание прекрасно в своих формах выражения и совершенно ненасытно (СЫ), ибо сознает невозможность поглотить, понять, присвоить Другого. Прекрасен Лик, но не морда, рожа или харя зверя.
49. Когда Лик обрамляет желания зверя в нас, то зверь обращается в человека, над которым властвует его собственный Лик. (Отсюда право, как лица о-права). Лик не позволяет себя подчинять, подавлять, угнетать, убивать.
50. Только Личность много-лика, но личности редки среди людей. Люди в массе своей лице-мерны и лицеприятны и в бесчестии честолюбивы.
51. В истории людей мы видим, что делание 'добра' другим всегда относилось к области заклинательных технологий. Никто и никогда ни с кем по-доброму не поступал, а только для своей личной пользы, которую выставлял как 'добро' и для остальных. Но что с того. Мы превосходим историю людей тем, что находим несомренность добра в своей особи и своим особым спо-собом подступаемся друг к другу. Благо-говея. В глазах же разнообразных 'благотворителей', мы выглядим фанатиками и чертями.
52. Лик Человека может казаться людям грубым, некультурным, диким, чуждым, но его всегда отличает неизбывная улыбка сострадания и милосердия, пробивающаяся сквозь декорацию даже сурового лица. Милосердие как залог грядущего пространства рая.
53. Демократия есть удушение народа обесцениванием его личностного основания, которое никогда не демократично, а монархично.
54. Слова людей как кролики размножаются, а вместе с ними и мотивы поведения. И эти кролики пожирают цветы наших душ. Мы не кролики и потому утверждаем всегда правоту только единственного слова Правды, в котором воплощены как сила и смысл бытия (АМБА).
55. Наша зоркость не позволяет нам полагать существами Мира всех и кого попало, но только Призывателей и Откликнувшихся. Разнообразие людей ('каждый из людей личность'), как и их родовое сходство, еще не повод говорить о самобытности их, мировой состоятельности.
56. Наше одиночество настолько завершено, что обращает нас в исключительных единственных в своем роде существ, пара-нойяльно обособленных от понимания и образа жизни обывателей.
57. Обыватели живы и поодиночке, мы же поодиночке мертвы, существуем как чья-то фантазия и оживаем только в предчувствии великой Любви и великой Дружбы. Мы предчувствуем Жизнь.
58. Что нам планы и предсказания. Они несущественны. Значима только траектория сопричастия по смыслу бытия, непредсказуемая ни для каких расчетов. Траектория Нового Времени, новой истории.
59. Наш метод обращения отличен от сократовского, диалектического, а-финного (не финального), поскольку мы прибегаем к законченным определениям существа дела. Законченное аристократично по своей сути и законно. Такие определения не разьедают душу и строй понимания, но возвышают каждого в осмысленной жизни. Можно назвать наш метод, метод Медузы.
60. Люди так важны, так тяжеловесны в понятиях (тем маскируя их неполноценность), так скучны, так боятся радиоактивных понятий, что готовы свои мозги сделать свинцовыми, лишь бы сохранить привычное течение жизни. Мы же радиоактивные резервисты, уже текстами своими предвещаем неизбежность большого Облучения и Мутации, ведущих к основанию действительной Чело-вечности.
61. В зоне Человечности исполняется сокровенное желание каждого, однако до него необходимо дотянуться мыслью, облечь ее в Слово, иначе получаешь дешевый фетиш на месте исполнения желания.
62. Нет ничего более далекого от Человечности, чем множество людей называющих себя 'человеками'. Человек, собственно, Один. Человек это МЫ, явленное единственным ясным Я. Двуединое местоимение Я-МЫ для другого есть ВЫ, высшее место имени, имени, вполне состоятельного.
63. Мы мужественны именно в силу легкомысленности и милостивости сердца.
64. 'Иду на Вы', значит иду к месту Справедливости, на встречу Равных, ради жизни вечной чело-вечной.
65. Право славян в Право-Славии и иного нет. Кто Славяне? Кто владеют Словом, воплощены в Слове, действуют Словом. Кто далек от этого, те 'запупяющиеся гнембицы'.
66. Вот я словно мертвый, усиленно пытаюсь попасть в мир живых, попасть и не пропасть на полдороге. Поэтому я кричу, зову, призываю. Если нет того, кому я дорог, если нет той, которая любит меня, я еще не живу, еще барахтаюсь в своём МЫ. И моё МЫ молчаливо как большая Рыба. Я же яростно зову Вас. И боюсь-и бьюсь-ибусь об лед людского безмолвия. Именно ВЫ меня услышите. Где ВЫ? ДЕ-вы?
67. Когда Любовь соединяется с Дружбой - невероятный случай-здесь и только здесь отступает метафизический ужас бытия и жизнь достигает высшего смысла.
68. Искусство есть дело Истины, когда Художник (Худои=бог, в персидском) выстраивает отношения исходя из абсолюта единоличной, авторитарной Правды к Правде другого лица. Все прочее худо-сочное, ничтожное, никакое.
69. Для простонародья 'личность' есть только ярлычок, замещение расщепленного сознания обманкой-личиной. То, что Личность есть ликующее существо другого мира, другого плана бытия ему неизвестно то.
70. Угасает ли индивидуальное бытие, перетираемое демонократическим 'человечеством'? По видимости, так и происходит. Мельчают людишки. Но, по существу, ведь дело не в количестве зрелых личностей, а в присутствии того, чье предельное Желание открывает двери великого Содружества и высокой Любви и не позволяет ей захлопнуться.
71. Быть мертвым еще не значит погибнуть или пропасть, возможно, это значит быть настолько смиренным, что тебя просто перестают видеть среди 'нормальных живых' с их привычными заботами. Настолько глубоко таить свою половую и родовую неудовлетворенность (БЕ-ДА), что выглядеть перед 'живыми' холодным и бесчувственным. Даже физическая смерть еще не погибель. Среди 'живых' огромное количество погибающих и погибших, продолжающих своё никчемное существование.
72. Ничего не меняют в существе людей социальные институции-конституции, какими бы понятными и хорошими они ни казались. Наша индивидуальная авторская конституция всего только констатирует систему отчетливых смысловых моментов, выверенных в, если угодно, солипсическом (соло-писание) измерении личной истории. Признавать такую конституцию значит идти дорого сближения, в Собрание Равных, значит любить Женщину, значит искать Друга. Именно эти условия реально преображают каждого из людей.
73. Социализированное, закосневшее в механизации человечество, будет таковым до скончания Земли. Мы располагаемся на устрояемой нами солнечной другой Земле, недоступной его представителям. В Эльдорадо.
74. Свободноблуждающие индивиды современного человечества, с их недоношенными 'правдами'-правами и обязательствами, институтами власти и коллективным отчуждением, представляют собой скорее насекомых (-на-сечка, специализация) чем людей. Людям (=растущие) присуща наивность, доверительность, страстная тяга к разговору 'по душам'.
75. Мы, возможно похожи на амёб своей амбивалентностью, своей бис-страстностью, своей способностью поставить себя на место любого из людей, но, при этом оставаться собой.
76. Вы-Мы-шляя Другого, мы не утверждаем наличие запредельного, трансцендентального плана жизни, но только совершенство двусторонней имманентности ВЫ-МЫ-того события, в которой суть предельности Мира. МИР Дружины и МiР индивида не запредельны, но абсолютно с-родственны.
77. Самое гадкое среди социализированных людей есть узаконение наказания в виде лишения свободы, неизбежно отменяющего особость наказуемого. Только на первый взгляд необходимость таких наказаний кажется понятной, как сигналы светофора. Более хитрые, но не менее отвратительные формы лишения свободы, так называемое 'образование и воспитание', с его добровольно-принудительной профориентацией, социализацией как специализацией. Ни один зверь, как и действительно разумное существо никогда не додумаются до такого. Другому как бы даётся время, чтобы стать 'нормальным' гражданином, отнюдь не свободным, но почти всегда занятым не своим делом, в стороне от своей особенности, с её дивной неприручаемостью.
78. Что делать с преступником? Преступник наказан уже тем, что от него отстраняется Мир (сообщество), не оппонирует ему и не объявляет войну. И он исчезает из Реальности. Разве есть более суровое наказание?
79. Мы сторонимся тех, кто за нас решает проблемы нашей безопасности и нашего благополучия, нашего роста.
80. Нас легко обидеть. 'На обиженных воду возят'. Вот и возим воду вашего поведения в глубинах своей совести. Даже простой совет с вашей стороны по поводу того что 'надо' делать, мы можем воспринимать как оскорбление, нарушения духа равенства. Нас обижает почти все, чем вы пользуетесь и к чему привыкли, ваш этикет и ваша безответственность. Наша обидчивость делает нас недоступными для 'дружбы', как вы её понимаете.
81. Метафизическое отнюдь не означает 'трансцендентное', но только преодоление привычных понятий и власти воспринимаемого. И возврат к Несравненному и неповторимому.
82. Различие между людьми есть только условие их вызревания до 'каждого'.
83. Мир это отнюдь не 'единство в многообразии', но 'многое' в котором тайна индивидуального существования сопряжена, смирена с восхитительной тайной сближения равных душ и Равенство позволяет им договариваться. Момент договоренности как Чудо предельной близости при одновременной неслиянности (никакого единства!) и есть Мир.
84. Отчего же поступки даже исключительной Личности в нашем времени кажутся мелковатыми и даже грязноватыми, учитывая все обстоятельства, в сравнении с великолепием явно преступных, и зачастую недалеких людей прошлого? Именно это указывает на конец истории как Сведения и начало истории как Веры. Время верить. Лелея, взращивая в себе силу жизни превосходящую и мелочность современников и величие прошлых героев в пространстве сказочного Про-мысла.
85. Своё Государство мы означаем территорией индивидуальной Веры и взаимного До-верия, совместной Верности во имя чуда того в нас, что действительно желает жить и способно сверхновой звездой вспыхнуть на небосклоне серых будней. Такое желание творит свой особый Язык.
86. Миролюбие восхитительно и по-звериному наивно.
87. Мы в ужасе от своей обычности-обидчивости. Людей же это даже не смущает.
88. Содержание мира моральная, уморительная личность с её невозможным обращением к Другому, с её Понтами и скрытой душевной болью. Здесь и чувство юмора и невыносимый смысловой запрос, и завязь невиданного сказочного Цветка.
89. Прикосновение к телу Другого есть исключительное Событие. Сверхважно не потерять в толкучке дней ценность этого Чуда, в котором реализуется смысл жизни. Пока мы просто видим друг друга или бессмысленно задеваем, мы еще на территории смерти, а не жизни.
90. Мой голос похож на вой одинокого волка. Что мне за дело до вычурного 'художественного творчества' и, вообще, до людских тяжелонормальных забот. В моём голосе главенствует тоска по близкому другу, подруге, своей стае. Вижу я, какие бездны лжи скрывает, так называемая 'правда' факта, отчет о прошедшем. Как много людей старается построить свою жизнь на такой бесплодной 'правде'...
91. Но другая бездна в Истиной Правде, сближающей друзей. Каждое слово побуждает нас осмыслить его значение, осознать как целостный жизненный мотив и понять этот мотив в системе языка как некое танцевальное ПА (падать, или парить?), вполне мышечно. И мы танцуем навстречу друг другу, неподвластные силе тяготения.
92. Наша философия это не отвлеченное мудрствование, но Долженствование, которое требует от каждого всей его жизни. Его можно назвать Законами Дружбы. Для многих 'свободных' это неприемлемо, они бы хотели выхолостить Долг, обратив его в предмет 'свободного выбора' и тем, собственно, уничтожить. Такая Философия есть место, где собираются Избранники.
93. Мы требуем от каждого со всей своей юродской неприкровенностью, пророческой несомненностью проживать своё 'единственное желание', облачать его в точную определенность слова и не страшиться 'дельфийской' речи-предвестницы Со-бытий.
94. Долг говорить слово своему народу предохраняет нас от экстатической погруженности в язык самобытования, в блажь аутизма, в птичье кликушество постмодернизма, в музыку.
95. Мы создаем в слове Основание оснований для жизни и ради жизни. За пределами психофизиологических нужд, но включающих их в себя как предыдущие звенья. Долг это не нужда, не денежное одалживание, но сама про-должительность Жизни, осмысляемая по сути своей.
96. Можно сказать, что мы Солдаты Королевы-Матери, когда чутко вслушиваемся в голос Другого. Материя и есть Другость, в отличии от Единства Смысла (отцовское). Материальность мы разумеем не просто как материал для обработки, но как Событие Содружества единичных инициатив мысли, складывающееся в эротическом поле Матери-и. Мудрость Мысли в её Материальности, а не в приписывании материи значения однородной субстанциальности. Мысль милостиво причастна материальности (=МИР), влюблена в неё. Осмысление Материи вы-являет мысль и тогда про-явленная материя за-являет свой тайный движитель -Эрос, до срока спрятанный в массе сексуальных влечений, вполне социализированных, спрятанных за социальными идентификаторами.
97. Когда мы заявляем своё Намерения восстановить Человечность при-определяя каждое понятие исторического человечества парным ему, то этим готовим своеобразную ТЕРМИНАЛЬНУЮ Революцию. Социальность здесь есть осмысляемая материальность мира. Смысл-Отец, Материя-Мать, Человек-Сын и Друг Человека-Дочь. Складывается четырехзначный корень Новой Веры, нового образа жизни.
98. Лишиться отца, то есть мысли о бытии, значит жить в отчужденном мире, где материя есть только средство, обрабатываемый материал, тогда люди только наёмники и отсутствует дружелюбие. Все только используют друг друга. Продавая Родину-Мать.
99. Современные социализированные науки, разлагающие материю призваны отступить перед деятельной философией, возрождающей прекрасную девственную непорочность материи, олицетворяемой ликами Содружества. Прекрасное еще предстоит изобрести как Форму живых осмысленных связей между людьми.
100. Мысль мыслена (смышлена) когда мыслит своё бытие. Только безмыслица-бессмыслица выдумывает небытие. Бытие мысли в материи. Бытие Мыслящего в существе другого рода мышления, вполне материальном. Мы живы только в чрезвычайной зависимости, связности сердец, верности друг другу.
101. Умное делание не в одинокой молитве, но в собрании верных. Верность и есть Дух События. Нам не по дороге с теми, кто на стороне нирванического, релятивного умонастроения, на стороне развоплощения, дематериализации, так называемой 'личной свободы', понимаемой как независимость от других. Мы одиноки только по причине нежелания вовлекаться в безумие масс, но наши сердца ужасно привязчивы к родственным душам. Мы не желаем связей, лишенных глубинного смысла.
102. Любовь поселилась в мире каждого и потому мы безмятежны, и потому мы желаем дружить, и потому создаем Государство Равных, Великий Проект, и потому чураемся всех форм недомыслия.
103. Что отвлечет людей от множества красивых безделушек, от слов-заклинаний, от дел бестолковых, от нужд выживания? Только призыв Новой Веры, с его четырехзначной корневой формулой (кредо) истинного искания. Мысль, мысля Бытие, находит материальное Сущее и по смыслу воплощается в Сыне человеческом, а по мудрости - в Дочери человеческой. То, что Сын и Дочь человечны, говорит о том, что они Брат и Сестра и не в кровосмешении рода человеческого, а в родовой раздельности каждого. Это другое Родство.
104. Мы не создаем новую философию, но ради ДОЛЖНОГО, растолковываем осмысленные высказывания прежних философов. На свой лад.
105. Слово философское не дает себя толковать профессионалам, специалистам, иначе оно замкнется в узких границах текста, в стороне от со-бытий. Каждый открывает мысли великих философов согласно с ходом собственного индивидуального понимания мира. Смысловые выражения невозможно испортить, кто бы к ним не подступался. История Мысли это не просто свод текстов, с авторитетными именами авторов, это нечто большее - опробование мыслью материального человеческого существа на способность откликаться на чистый посыл её: 'да будет'.
106. 'Я' каждого включает в себя тайное и явное (навь и явь). 'МЫ' каждого это и многоликость его, управляемая единственным Я-сознанием и ПРАВОВОЕ сообщество с проясненной жизненной позицией каждого участника (правь). 'ВЫ' -- высшее выражение открытости к другим языкам (славь).
107. В условиях массового отчуждения, мы можем сменить режим оседлого вольного жителя, строителя теремов, земледельца на режим военного времени. При этом мы создаем особые отряды предельного смысла (ООПС) из пяти человек ('АЗОТ', пирамида, пентаграмма). Такие отряды составляют те, кто всем существом своим сознают необходимость 'боевых действий' Словом. Словом, разъясняющим народу основы Самоорганизации, инициирующие создание добровольных народных дружин (ДНД) способных справляться с обстоятельствами жизни без вмешательства разных 'специалистов', чиновников, экспертов. Такие Дружины закладывают основы другой Государственности. В отличие от артельной дружины, у 'пятерки' всегда есть смысловой лидер, её командир, сердце её самоорганизации. В нашей Армии мы предполагаем 8 основных командирских званий. Младший состав: солдат, сержант, лейтенант, капитан. Старший состав: майор, полковник, генерал, маршал. Пожалуй, довольно. Под началом одного сержанта 4 солдата, одного лейтенанта - 4 сержанта и так далее. Лейтенант не может командовать солдатами, то есть, у каждого офицера под началом всего 4 человека. Младший состав - оперативно-тактический. Задачи старшего состава, скорее, стратегические. Маршал командует армией через управление 4 генералами, генерал командует дивизией, полковник - полком, майор -бригадой, капитан - ротой, лейтенант - взводом и сержант отделением. Пятивалентная группа, живая, подвижная, быстро реагирующая на изменение обстоятельств, но по внутреннему смыслу она похожа на египетскую пирамиду, бросающую вызов самому времени. При взаимных притязаниях одного и другого солдата, один всегда заявляет себя как истец, другой ответчик, их двое сотоварищей занимают позицию обвинителя и защитника и 'пятый элемент' - судебная инстанция командира. Аналогично в высших пятерках. Главный враг в нашей войне это, тот, кто сознательно или не вполне желает властвовать
108. При отмене военного режима, каждый кооперируется с кем пожелает и в любом количестве, на сколько хватает 'силы Сердца'. Все звания упраздняются. Над свободно кооперирующимся народом светит только образ Царя, конкретной образцовой Личности, с её символическим представительством за весь народ. Царь на символическом (высшем) языке и означается как Единственный Человек. Признать царя, значит признать его народ, его единство.
109. Мир возможен только при отсутствии, какого бы то ни было бюрократического аппарата. Самоорганизующаяся ячейка - семья. Вместо 'боевой пятерки', четыре члена семьи : муж, жена, сын и дочь. Государство при этом складывается как система (=слаженность) семейных связей по формуле 4+4. Конфликт по поводу природных ресурсов при этом невозможен в принципе. Но где, скажите на милость, мы видим образцы счастливой семейственности? Существующие среди людей 'семьи'--ячейки непрестанного раздора. Все силы личности здесь уходят на сохранение 'семьи', её выживании в нелегких внешних условиях. Наружний Мир при этом кажется Утопией.
110. Что значит родить Ребенка? Родить потенциально Новый Мир. Воспитать и образовать его, значит распахнуть перед ним двери, как в его внутренний мир, так и наружний.
111. Самое загадочное и, пожалуй, ненужное для многих людей знание того, как Мысль воплощается в Слове, Слове Царя Мира. Проще придумывать 'единую теорию физического поля'.
112. Мысль достроенная до своего финального острия (мыса), в слове определяется как Сущность. Недостроенная, тупая, недомысленная, -- оборачивается сучностью.
113. Царь не выбирается народом, но самопроизвольно вырастает как сущностная мысль до своего личностного выявления. Царь - вершина культуры народа, в нем фокусируются сущностные определения вещей, согласно их законченному смыслу, облекающемуся в достоверные значения человечного, мирового, обожаемого.
114. Мировая семья возникает как опыт синхронизации в ней всех доминирующих ритмов, как общепланетных, так и звездных. Она не 'покоряет природу', но управляет ею согласно наличию в себе верховного (=верного) модулёра всего природного царства, Слова Деятельного Смысла. Связи семей складываются не в русле 'единой человечности', но, скорее, как Содружество чужеродных Миров, Земель, Логосов.
115. Когда же чужие родны? Когда Земля не одна. И выяснение того, что и кому принадлежит на 'одной' земле (государству, народу, конкретным людям), перестаёт быть актуальным, отступает в тень, как несущественное, ибо каждый царственен на своей Земле. Слово Царя, исходящий от него Закон и предложенные правила общения, достаточно для прояснения и разрешения любой трудной проблемы.
116. Нарушение Закона - основание для изгнания преступника за пределы обитания народа. Нарушение Правил же ведет к правовому расследованию и выравниванию ситуации взаимных притязаний. И это всегда Прецедентный Суд, совершенно самостоятельная инстанция, никак не обусловленная Законом.
117. Первой задачей поставленной Царем своему народу будет создание школ мысли, где научаются размышлять и доводить каждую мысль до её логического конца, где она оборачивается дельным словом, правильным поведением.
118. Нашему народу не нужны формулы мертвого знания. Каждый вправе выводить свои особые формы жизни. Закон Ньютона, к примеру, будет только намеком на ту форму отношения с природной силой тяготения, которую каждый устанавливает для себя сам, вплоть до полной отмены гравитации. Глядишь, от радости, некоторые подпрыгнут и легко полетят. Все возможно в нашем удивительном мире. Признавать власть 'законов природы', значит, кое-что не домыслить о субъективных силах мироздания.
119. Действительная Мысль расколдовывает однозначные понятия, превращающие жизнь людей в убогую, плоскую, бестолковую. Например, 'конкуренция', 'конкурс'. Образно: плывут рядом два корабля, каждый своим курсом. Они рядом и обмениваются 'знаками пути', посылают своеобразные знамения друг другу и пока разгадывают их, они рядом. Ситуация кон-курирования без всякой 'конкуренции'. Курировать другого, значит посылать ему знаки своих ценностей, своей культуры. Несоизмеримость их ведет к тому, что 'разошлись как в море корабли'. Или, например, 'амбиция' (-амби,-амфи, -оба) это, скорее двужильность, двойной состав целого в человеке, а не его эго-центризм. У человека с амбицией всегда стыкуется физическая и метафизическая (метафорическая) сторона жизни.
120. Размышлять, значит вовлекаться в силы разумения, чувствования, понимания (памятования), воображения (веры) и желания. Различать их и интегрировать в единство уникального личностного бытия.
121. Так называемая 'социология' есть симуляция человеческих связей и отношений, в ней 'человек' дан в статистическом множестве всяких разных и каких попало людей, тогда, как истинное Человечество, всегда складывается в стороне от любых статистических расчетов, инициируемое всегда одним-единственным Человеком. Сознание такого Человека превосходит любые 'социологии' и любое узко-профессиональное знание.
122. Местоимение 'каждый' мы используем исключительно как местоимение единственного числа в ситуации из-я-вительного наклонения и множественного, в ситуации сослагательного наклонения, когда 'каждый', значит открытый другому, возможно вымышленному. Придавая однозначно значение 'один из', мы получаем уродливую форму 'каждого', не исключительную, но пошлую и, всегда трагическую (конфликт аполлонического и дионисийского).
123. Мультипарадигмальность социологии это её бред, её наваждение, её бессилие и бесплодие. Настаивать на социальном контроле над отклоняющимися (девиантными) личностями, в то же время, противоречит самой идее 'мультипарадигмальности'.
124. В здоровом обществе нормы поведения складываются как сгущения смысловых оценок, касающихся разнообразных жизненных ситуаций. В стороне от органов социального контроля. Норма никогда не становится ярлыком и всегда открыта для толкования и модификации.
125. Как же ненавидят 'христиане' черту, отчетливо, точно и строго отделяющую НОРМАЛЬ одной особости-самости от другой. Черти это распорядители огня. Христианам же хочется всех утопить во всеобщем 'духе' не от мира сего. Дружество здесь никакое невозможно. Многие народы, даже создав свои 'государства' так и не дорастают до национального самосознания в лице национальной элиты. Здесь 'нация' и 'народ' отождествляются. Вот пример России, первая статья конституции: 'мы многонациональный народ России...'. Это что за фантастика по поводу 'единого народа России'? Такие конституции пишут те, кто явно не в своем уме. Государствообразующий фактор именно нация, она формулирует основы государственной национальной политики, собирает под свое крыло множество разных народов и отчетливо блюдет общий Язык государственного строя. Когда нация и народ не различаются, путаются государи и разночинцы, тогда у народа теряется вектор Будущего. Понятие 'нации', обыгранное разночинцами, всего лишь конъюнктурный момент в осуществлении своих мелких потребностей. Для Государей же - дело всей жизни.
126. В категорию 'своих' можно причислять только тех, между которыми происходит смысловой обмен значениями, ценностными определениями. Деньги, хоть и являются знаком ценного, сами не представляют собой никакой ценности. Когда это 'никакое' привлекает к себе такое неусыпное внимание со стороны людей, можно говорить о торжестве неких шаманских заклинательных технологий жрецов социализированного человечества. Продавцы и покупатели в этой ситуации совсем не 'свои' люди, их отчуждает друг от друга 'помет дьявола'. Мы же утверждаем свой 'КУЙ' (куй железо, пока горячо), и право чеканить свою монету, выражающую особость нашей Свободы, её особый не социализируемый состав, в котором ресурсы Личностного Роста.
127. В условиях королевского правления денежный знак является знаком доверия народа и высшего сословия (знати) к своему монарху. Король незримо присутствует при любой денежной сделке. Ростовщичество и любое делание денег 'из воздуха' при этом, абсолютно недопустимы.
128. Каждый свободный гражданин вправе чеканить свою монету, тем создавая свое особое поле доверия, никоим образом, не нарушая правление царской монеты, этим он показывает свое неотъемлемое право на суверенитет. Право на Особицу.
129. Мысль не обрабатывает материю мира как свой материал, а изнутри самой материи трансформирует и неустанно обновляет-животворит её. Мысль и Материя два равноценных начала Мира. Когда теоретическая 'мысль' стремится владеть материалом, мы получаем мир оборотень, однако понятный и доступный. Однако вещая, вечная суть из него исчезает. А без вещего смысла вещи зловещи. Все предметы как бы подчиняются 'разуму' человека, хочешь - пили, строгай, точи, материал до срока податлив и послушен, уступчив пред понятиями 'покорителя природы', однако неожиданно материя может восстать и ослепить человека, ради его прозорливости в настоящем мире. От такого отступаются все его родственники, приятели, что зрят вместо мира привычную среду обитания, и ЗРЯ живут. Каким бы масштабным ни показывал себя научно-технический прогресс, в нем заглушена энергия первомысли ('божья воля'), подмененная научным расчетом. Мысль благодатна, когда находит себя в существе мыслящего, а не в разнообразных предметах 'для-человека'. Материя, разделяясь на разные роды мыслящих себя, не отчуждает их друг от друга, но амбивалентной мистерией Чистой Формы (разум как эстетическая категория) связывает их крепчайшими узами, которые ничем невозможно расторгнуть. Условие такой связи только одно, -- присутствие смысла в бытовании мыслящих себя и своё бытие. Это Любовь и Дружба.
130. Наша легкомысленность на удивление кажется чем-то тяжелым и невыносимым разным анекдотичным людишкам, привыкшим развлекаться короткими и бессмысленными историями своей жизни. Наша Легко Мысленность явно кое-что смыслит о вечных вещах и потому мы на разные лады поём всегда одну и ту же вековечную историю-песню. Кроме того, мы заинтересованы в ужесточении терминологии, её твердости, чтобы народ наш мог выбраться на сушу из трясины болтовни и журналистских бессовестных 'новостей', блудливого языка чело-у-вечности.
131. От реальной (=королевской) критики и философии ничего не осталось, только потому, что философы и критики решили держаться 'ближе к людям', доступнее их пониманию. Будь проще и к тебе потянутся люди. Однако иная простота хуже воровства. Умственно ленивая чернь никогда не любит мудреностей и всегда призывает слушать её и повнимательнее, как-бы указывая этим, что раскроются какие то богатства взаимного уважения, душевного комфорта и 'мира во всем мире'. Она никогда не слушает сама, но навязывает общий язык предельно убогий и примитивный. Куда нам маньякам существенного разговора скрыться от такого языка? Нас изгоняют почти отовсюду, потому что мы решились говорить своим языком, неподотчетным никакому тирану, не удостоверенным ничьим документом.
132. Мы не низводим сложное философское умственное понятие до понимания простолюдинов, но понятия простых людей раскрываем со всей возможной философской глубиной, возносим их до высших (верховных) значений и тем включаем их по-другому в процесс реальной жизни. Так проводим границу между популизмом и народностью. Правители не опускаются до народа, но народ слышит их верную и правильную речь и тем возвышается.
133. Поскольку любая проблема (=пробрасывание) для ленивых в деле мышления людей, не дорастает до броска (не хватает истовости), но остаётся сгустком озабоченности, они ' разрешают' её положительно (-положить), методом защиты с помощью привычных аргументов, на поверку, давно истрепанных и дохлых. Наши аргументы по форме нигилистичны и атакующи, но, по-сути, СОСТОЯТЕЛЬНЫ и миролюбивы.
134. Когда сознания человека коснется мысль о себе как произведении искусства, с этого момента начнется закат культа искусства-для-человека. Вместо продуктов живописи, музыки, скульптуры, архитектуры ('культурное наследие') на первое место выходит ХОРЕОГРАФИЯ живого конкретного человеческого существа, Нового Дельфина. Пусть танец его на первых порах кажется наивным, грубым, диковатым, все же этот 'зверь' радикально меняет систему ценностей. С какой стати какая-то художественная безделушка оценивается в миллионы, а жизнь любого представителя твоего народа не стоит ничего как художественный феномен, эстетическое явление разума? Какой уж танец, если все норовят выжить, обеспечить, хотя бы свое потомство 'благами культуры'.
135. Личность возникает как существо самосознания и самооценки, именно, в эстетическом измерении своей ПРЕДСТАВИТЕЛЬНОСТИ, а не имущественного ценза. Самооценка не может быть очень высокой, она либо есть, либо подменена псевдоопределением себя. Именно в самооценке человек состоятелен, имеет честь и достоинство самоценного существа, не обусловленного никаким имуществом, но представленного богатством несокрытого ТЕЛА. Король гол. Такая личность вправе отобразить траекторию своего смыслового поведения на внешнем материале (неразменный рубль) и послать его к другим как приманку существенного сближения с этими другими.
136. Продукты массового потребления, как раз и лишены даже следов личностного начала их создателей. Какими бы дорогими они ни казались, цена их невелика. Дороги только образцы Чистой Формы, человек в форме (отнюдь не в униформе). Они же совершенно кажутся бесполезными по мнению утилитарных нужд.
137. Снобизм маленького дешевого человечка побуждает его коллекционировать 'дорогие' вещи, оригиналы 'великих творений' уже умерших (зачастую в нищете) авторов. Это своеобразная копрофилия, болезнь современной 'элиты', мешает ей присмотреться к своему народу, внимательно вглядеться в его скорбный лик.
138. Ни музыка, ни живопись еще не сближают людей по существу Смысла, они лишь След каких-то личностей. Ис-следование чьего-то наследия еще не дружба с существом дела и не сближает исследователей даже какой-то одной вещи или темы. Сближает каждого только Система Понятийного Аппарата Сознания (С.П.А.С.), разумное обращение к другому существу с полноценным Предложением Смысла (КУЙ).
139. Правда Языка не только в звучании слова и его оторвавшейся от говорящего истории (письменность), но и в значимости поведения всего тела, осмысленности его жестов. Люди до сих пор не артикулируют смысл языком тела, значимость движений тела почти как у покойников. Пора уразуметь, что язык Личности есть её мышечное тело, всё существо действия. Правда, открывающая Будущее, ПИШЕТСЯ языком живых трепещущих мышечным смыслом личностей и такая правда, конечно, просто невыносима для современных 'богачей', хранителей прошлого опыта.
140. Мы, право же славные ЯЗЫЧНИКИ, отстраняемся как от 'православных христиан' так и 'язычников', с их магией фетишей. Пусть 'стяжают благодати духа' двигаясь по своим 'святым местам'. Столкнувшись с нами, они убоги и слабы, чтобы участвовать в СПАРИНГЕ Равных. С кем бы мы ни встретились на своем пути, мы никому не позволяем, по существу дела, проходить мимо существа дела. Потому как, мы не верим в Бога, а несем его в себе и вы-ражаем, как Дух столкновения с Равным и ТОЛКОВАНИЯ - танцевания с ним. С кем бы мы ни начали свой разговор, он уже Равен нам. В природе равенства нет, но Боги создают его ПРОЕКТИВНО своей ДЕЙСТВИТЕЛЬНОЙ силой. Наше язычество это владение своим языком, а не просто его использование. У кого есть язык, кто выражает дух языка, кто и есть воплощенный Язык, уже Я зычен и пророчит о мировой общине. Владеть языком значит словить в Слове дух жизненной силы, дух своего желания жить. И дружить, славя Мир Содружеством своим.