Катя вышла с работы, и хотя времени у нее было в обрез, неторопливо зашагала по улице. Она знала, что сегодня у нее такая уйма дел, что не проклюнется ни одной свободной секундочки. И все же ей не хотелось спешить, все же как-никак день рождение и потому может она вполне позволить себе несколько минут спокойной прогулки. Тем более погода, как по заказу установилась замечательная; всю неделю город бомбардировали дожди, а его воздушное пространство заполнял прохладный воздух. А сегодня с утра природа, словно поздравляя её, вывесила на небосклоне сковородку жаркого солнце, которое буквально за считанные часы, словно испытывая нестерпимую жажду, слизало с земли все лужи.
Катя с благодарностью подумала о своей начальнице отдела, которая отпустила ее с обеда. И это несмотря на то, что в бухгалтерии сейчас самая горячая пора. Близится окончание полугодия и все с утра до вечера с головой погружены в бумажно-цифровое море отчетов. А Алла Семеновна, отказавшись на несколько минуток от пребывания в гордом одиночестве в своем начальственном кабинете, сама подошла к ней, поздравила ее и сказала, что разрешает ей уйти со второй половины рабочего дня. И, может, напрасно она до сих пор недолюбливала свою руководительницу, или, как называют ее в отделе, шефиню, считала, что та чересчур придирается, словно старшина в роте, требует неукоснительного соблюдения дисциплины и даже за минутное опоздание способна лишить премиальных. А на самом деле она совсем и не злая, а несчастная одинокая женщина, без мужа и детей, вынужденная каждый день возвращаться в свое пустое и холодное, как пещера, пристанище. Однажды Катя побывала у нее дома и до сих пор помнит, как стало ей неуютно, когда ее взгляд упал на аккуратно застеленную, узкую, как вагонная полка, предназначенную только для одного тела тахту. Нет, она ни за какую руководящую зарплату не хотела бы оказаться в ее положении, хотя деньги их семье весьма нужны. Именно в тот момент она ясно поняла, какое же это счастье, что у нее есть ее Петенька и двое прелестных сорванцов, на которых она часто сердится, но которые ей приносят огромную и ни чем незаменимую радость.
Внезапно ей захотелось поскорее оказаться дома. Сперва она была против намерения мужа устроить, как он выразился, "грандиозное шоу по случаю ее дня рождения". Тем более все предыдущие годы они отмечали его скромно и тихо, в узком семейном кругу ну и, само собой разумеется, плюс ее самая близкая да по сути дела и единственная подруга Зина . Поэтому Катя стала возражать, тем более и дата некруглая, но Петя даже не стал ее слушать. "Вот потому и надо отметить, что не круглая, - тоном, не терпящем возражения заявил он. - тридцать девять - последний год, когда ты еще у меня молодушка. А потом как ни крути, будешь ты уже старушенцией. Пятый десяток - это уже солидный возраст. По себе знаю. И то болит и это", - притворно схватился он поочередно за живот и сердце.
Она рассмеялась, вот уж на что, а на здоровье пока Петр слава богу не жалуется. Да и рано жаловаться, хотя и в правду ему пошел уже пятый десяток, но ведь он старше ее всего-то на каких-то полтора годика. И все же его слова неожиданно для нее самой, словно колотушкой, слегка ударили по голове; а ведь прав он, в самом деле, еще один круговорот природы - и она перейдет через этот возрастной перевал. Старость вроде бы еще далече, где-то там за холмами еще не прожитых лет, но уже как бы приближается своими шаркающими шагами. Ей вдруг стало как-то тревожно и зябко, что-то странное и непривычное внезапно вломилось, словно непрошеный гость, в тело и в душу, внося ноту беспокойства в ее обычное спокойно-уравновешенное состояние. К ней пришла поразившая её мысль о том, что по сути дела вся пьеса ее жизни уже сыграна, никаких новых сюжетных поворотов, как во много раз виденном фильме, в ней больше не предвидится. Все так же будет она год за годом ходить как стрелки часов по одному и тому же маршруту: из дома на работу, с работы - домой, готовить ужин, стирать белье, проверять у детей уроки, смотреть перед сном вместо приема снотворного очередной телесериал, который усыпляет ничуть не хуже... И это все, что ей осталась, задала она себе риторический вопрос? Но с другой стороны разве это так уж и плохо и так уж и мало, когда есть дом, семья, когда каждую ночь вместе с тобой в одну постель ложится любящий тебя мужчина. Почему она должна желать каких-то перемен, не случайно же мудрые люди говорят, что от добра добро не ищут. И она тоже не собирается заниматься этими бесплодными поисками. Она не Зинка, которая только тем и увлечена, что бесконечно раскладывает карты своей судьбы заново, постоянно меняет мужей, квартиры, любовников. Но много ли она познала счастья от этой чехарды перемен? А ведь ларчик-то открывается просто, она так и не встретила человека, который стал бы для неё единственным и незаменимым до конца ее дней. Вот и мечется, как мячик на футбольном поле между игроками, от одного к другому. И ничего хорошего в том, как живет Зинка, нет.
Недалеко от работы располагался большой универсам, и Катя решила, что все необходимые компоненты для вечернего застолья она раздобудет здесь. Петр перед тем, как уйти на работу, отвалил ей целую горку денег и предупредил, чтобы она не скупилась и ради такого события тратила столько сколько влезет. А он еще заработает.
Она улыбнулась: в последнее время он стал больше получать; кооператив, где он работал, освоил какой-то новый вид продукции, которую, как выражался в приливе радости муж "все стали хватать тремя руками". И если раньше она была вынуждена выгадывать каждый рубль, то теперь могла расходовать их спокойней, не боясь, что денежный поток, вытекающий из ее кошелька, иссякнет в любую секунду. До чего же все-таки ей повезло со спутником жизни, а ведь когда она выходила замуж, не все одобряли ее выбор. Та же самая Зина отговорила ее, говорила, что ничего путного из их брака, как из протухшего яйца, не вылупится. А почему, собственно, не вылупится, только потому, что за ее плечами институт, а за его - лишь техникум. Но разве от этого зависит семейное счастье? А может, Зина просто им завидует; хотя она сама и трижды побывала замужем, но вот у нее-то как раз ничего хорошего из этих попыток так ни разу и не получалось.
Уйдя в свои мысли, Катя даже не заметила, как наполнила тележку товаром. Как же это она все это довезет до дома? Она прошла через кассу и стала рассовывать покупки по сумке и пакетам. Ну, ничего, как-нибудь доползет, не впервые же она так нагрузилась.
Домой она пришла почти без сил, выгрузила покупки на стол и села на табурет. Впереди предстояло главное испытание - превратить купленную гору продуктов во вкусные и внешне привлекательные блюда. Готовить она хотя и умела, но занятие это не слишком жаловала. В первые годы замужества ежедневная вахта на кухне была самым неприятным моментом, омрачающим темной краской в целом счастливый и светлый фон ее семейного бытия. Но потом она втянулась и в это дело, даже стала иногда осторожно импровизировать у комфорки и кроме традиционных котлет, рыбьих жареных хвостов подавать еще что-нибудь, как выражался ее благоверный, экзотическое. Но сейчас ей было не до экзотики, Петр на приглашал целую толпу, даже своего брата из деревни вызвал, с которым у него были не самые лучшие отношения. А у того четверо потомков и если он, словно петух, весь этот выводок потянет за собой, то она даже не представляет, где они все рассядутся. Петр же не думает о таких мелочах, не думает о том, какая нагрузка падает на ее хрупкие плечи, дабы достойно отметить этот день, не ударить в грязь лицом перед гостями. Между прочим, мог бы отпроситься пораньше и поколдовать с ней рядом у плиты.
Гости быстро заполонили квартиру, которая стала напоминать автобус в часы пик. Её худшие опасения оправдались, брат мужа притащил за собой весь свой большой семейный обоз и желающих сидеть оказалось больше чем самих сидячих мест. Пришлось одалживать пару табуретов у соседей по лестничной площадке. Катя смотрела на собравшихся людей и чувствовала себя немного неловко. Ведь они все явились сюда ради нее, отложили свои повседневные дела, дабы вместе с ней отпраздновать ее день появление на свет божий. А она как-то не привыкла быть в центре всеобщего внимания, находиться в фокусе наведенных на нее более десятка разноцветных, как шарики на демонстрации, пар глаз. Не случайно Зина зовет ее мышкой, намекая, что она подобно этому маленькому юркому зверьку, стремится всегда прошмыгнуть незаметно. И, между прочим, абсолютно верное наблюдение, она действительно старается все делать тихо, лишний раз не попадаться на глаза начальству. Даже в семье старается не докучать мужу своими просьбами, насколько это возможно, все решать сама. Иногда эта гипертрофированная не то скромность, не то застенчивость обходится ей боком. Не будь она такой тихоней, давно бы сидела в кабинетике с кондиционером, который сейчас обдувает дородные телеса Аллы Семеновны, потому что все знают, что как специалист она превосходит всех в отделе и самое заковыристое в их бухгалтерском деле непременно поручается ей. Но ведь известно, что повышают не за заслуги на трудовом фронте, не за знания, а за умение понравиться вышестоящему начальнику. А вот этим качеством по каким-то своим соображениям бог ее обделил.
Каждый из гостей прежде чем сесть за стол подходил к ней, поздравлял с днем рождения, оставлял на ее одной или другой, а то и на двух сразу все еще тугих, как накаченный футбольный мячик, щечек влажный след от своих губ, а затем с важным видом вручал подарок. Катя особенно даже не смотрела на эти в большинстве случае перевязанные бечевкой пакеты, так как больше всего ее интриговало, чем одарит ее супруг. Все предшествующие дни он старательно скрывал, чем намеревается порадовать, как частенько выражался он "свою любимую женку", однако при этом туманно намекал, что дар будет необычный.
Все расселись за столом. Катя во главе его, рядом с мужем, по правую руку от нее - дуэт сыновей. Гости, дружно глотая слюнки, смотрели на украшенный разноцветными яствами аппетитный мольберт стола, но команда начинать трапезу не поступала, и все с нетерпением ждали, когда же она раздастся. Наконец, держа налитую до краев рюмку с водкой, откуда она то и дело пыталась улизнуть, поднялся Петр.
- Разрешите мне, как мужу, виновнице торжества молвить первое словечко. Дорогая моя женушка, позволь в этот важный для тебя день при всем честном народе поздравить тебя с твоим праздником. Мы давно уже не отмечали его в таком так сказать расширенном составе, но на этот раз я настоял на том, чтобы пригласить наших дорогих родичей и самых близких нам друзей. - Петр сделал короткую паузу и горделиво обвел глазами собравшихся. Он явно ставил себе в заслугу то, что благодаря ему тут сидит столько народу. - Потому что я хотел, чтобы все увидели, какая ты у нас молодец. Ты великолепная жена и отличная мать, которая вырастила вот этих двух орлов. Ты по натуре очень скромная и пусть все знают, что ты удивительный человек и как я тебя люблю. - Петр вновь замолчал и теперь уже с хитрым прищуром оглядел внимающих ему гостей. - Все, наверное, хотят знать, какой подарочек я тебе припас. Так вот, замечательная моя супруга, сейчас лето, как говорится, пора отпусков, и я дарю тебе путевку в дом отдыха в Крым на 14 дней. И пока ты будешь там отдыхать, я тут буду шуровать за тебя, заботиться о наших ребятишках. Так что ни о чем не беспокойся и собирайся в дорогу. А теперь предлагаю выпить за Катюшу.
Стол сразу же загомонил на разные голоса, металлически зазвенели вилки и ножи, по комнате прокатился хрустальный благовест от целующихся друг с другом рюмок, а затем послышался хруст перемалываемой жерновами зубов пищи. Катя смотрела на путевку, которую только что торжественно вручил ей муж, и чувствовала, как бешено колотится молоточек ее сердечка. Она не знала радоваться ли ей этому неожиданному подарку или предаваться печали. За всю их уже многолетнюю совместную жизнь они всего лишь два или три раза ездили вместе отдыхать далеко от дома. Обычно же свои отпуска проводили на даче или, как называл её Петр, на делянке. Кромсали лопатами землю, ходили купаться на флегматично протекающую неподалеку речушку, где даже в самом глубоком месте ей по грудь. А тут надо отправляться в дальние края да еще одной. Вот если бы с Петей. Но она знает, у него срочная работа на все лето, за которую обещали вознаградить солидной горкой денег, и он не может пожертвовать возможностью их получить. Но тогда и она не поедет. Вот только как сделать так, чтобы не обидеть мужа? Притвориться больной?
Катя вдруг успокоилась; в самом деле, ну зачем ей эти лишние волнения, связанные с дорогой, с устройством на новом месте. Времена нынче тревожные, как там еще будет? А здесь все привычное, да и дел по горло, дача поди вся заросла жесткой щетиной бурьяна, надо траву выдергивать.
Она недовольно покосилась на мужа, который в этот момент орошал рот очередной стопкой водки. Она понимает, что он хотел сделать как лучше, доставить ей удовольствие на полную катушку, а вместо этого породил для нее сложную проблему. Хотя бы посоветовался с ней, намекнул на свой подарок, она бы легко сумела его убедить, что не желает без него отправляться в никакие дальние, пусть самые распрекрасные края. А теперь придется выкручиваться, искать какие-то предлоги для отказа от путешествия. А она терпеть не может, да и не умеет ни притворяться, ни обманывать.
Гости уже насытились и теперь вальяжно сидели на стульях. Кое-кто из мужчин, дабы расширить объем своего вместилища пищи для переправляемой туда снеди, даже ослабил ремень на брюках.
- Эх, Петька, какая же у тебя замечательная хозяюшка, - громко провозгласил брат мужа. - До чего вкусно готовит, просто пальчики оближешь.
- Вот и облизывай, - не слишком любезно посоветовал порядком захмелевший муж.
- Вы уж и скажите, Тимофей, - поспешила вмешаться Катя, опасаясь, что ситуация, учитывая стойкое нерасположение друг к другу двух семейств, может быстро, как спираль на электроплите, накалиться. - На самом-то деле я по-настоящему готовить и не умею, - наполовину искренне проговорила она.
- Не скромничай, Катюша, - не без некоторых усилий ворочая языком, опроверг ее тезис Петр. - Ты у меня молодец, не жена, а сплошная золотоносная жила. Говорю при всех: у меня самая лучшая супруженция на свете. А ну пусть скажет, кто в этом сомневается? - вдруг угрожающе рыкнул он.
- Да кто же в этом может сомневаться, - раздался успокаивающий хор голосов.
- Тогда предлагаю, чтобы каждый сказал о моей женушке тост. Тимофей, ты как самый старший в нашей семье, должен произнести его первым.
Катя молча слушала здравницы в свою честь, улыбалась и кивала головой в знак благодарности очередному своему восхвалителю. И хотя каждый из говорящих заканчивал свои пламенный спич горячим призывом выпить за виновницу торжества, следовать этому воззванию она старалась как можно реже. Зато с тревогой смотрела, как послушно выполняет эти рекомендации ее муж. По опыту она знала, что если он перейдет за очерченную ему природой ватерлинию, то может потерять контроль над собой. И тогда что он начнет вытворять, одному богу известно. Такое, к счастью, случалось не часто, но иногда все-таки происходило, и потом ей долго было стыдно перед людьми за поведение Петра. Несколько раз она пыталась перехватить у него рюмку, но он грубо отбрасывал от своего источника удовольствия ее руку и недовольно посматривал на нее, как на человека, гасящего его лучшие душевные порывы.
Стол еще совсем недавно заставленный яствами, стремительно опустошался стаей прожорливых, напоминавших по быстроте поедания саранчу, гостей, и Катю, как кошмар, преследовала навязчивая мысль о том хватит ли у нее еды и питья, чтобы насытить эту голодную ораву. Все быстро забыли ради кого они собрались и просто пили и ели, вели разговоры, в которых она уже никак не присутствовала даже в качестве косвенной темы. Катя была этому рада, так как ее смущала приторная патока чересчур щедрых восхвалений не таких уж многочисленных, если объективно разобраться, её достоинств. Да и вообще, она предпочитала просто сидеть и наблюдать за всеми; не так уж часто эти люди одаривали своими визитами их дом, и бог знает, когда соберутся в таком составе еще. Временами она лишь ловила взгляд Зины, и всякий раз улыбалась ей. Кате казалось, что подруга что-то хочет ей сказать, но они сидели далеко друг от друга, и разговаривать им было неудобно.
Наконец все было сметено со стола, и в трапезе был объявлен антракт перед новым действием по поеданию сладкого. Катя, нагрузившись грязной посудой, отправилась на кухню. Зина тоже встала и последовала за ней.
Кухонька была совсем маленькой и тесной, как кабина вагоновожатого, и они не без труда уместились на этой крошечной территории. Зина плотно прикрыла дверь и стала извлекать из пачки длинными, выкрашенными в бурый цвет ногтями, сигарету. Через несколько секунд она уже запахнулась, как в шаль, в плотное дымовое покрывало.
Катя слегка наморщила прямой, как стрела, носик, она не любила запах сигаретного дыма и не одобряла пристрастие подруги к табакокурению. Зина внимательно смотрела на нее, загадочно, словно сфинкс, улыбалась и явно что-то обдумывала.
- Я никогда не видела у тебя этого платья, - вдруг сказала она. - Между прочим, классный фасон. Сама шила?
- Да что ты, я к машинке уже целый год не подходила. А это платье купила случайно несколько лет назад, да так в шкафу оно и висело. А сегодня вот решила надеть. А что?
- Да нет, ничего, просто не ожидала. - Ракушка яркого зинина рта растянулся в усмешке. - Не ожидала, что ты такая у нас красивая. Что значит, для бабы нацепить на себя подходящую тряпку. А то ходишь как замарашка.
- Никогда я не хожу замарашкой, - слегка обиделась на несправедливое обвинение Катя.
- Лучше скажи, как у тебя с Толей? - решила перевести разговор на более безопасный для себя галс Катя.
- С Толей все в порядке, вернула его к прежней жене. Пусть сама наслаждается этим несметным сокровищем.
- Но ведь еще неделю назад ты говорила, что у вас все отлично, и ты наконец можешь успокоиться, мужчина, которого ты искала всю жизнь, - заперт у тебя в квартире.
- Запомни, моя родная, за неделю столько может всего случиться, что это перевернет всю твою судьбу с ног до головы.
- Ну, уж и за неделю.
- За день. А за неделю это может произойти ровно семь раз.
- А ты не боишься, что от стольких переворотов у тебя голова кругом пойдет, - попробовала пошутить Катя.
Они одновременно засмеялись.
- Послушай, а это платье обязательно возьми на юг.
- Да я решила не ехать.
- Что!? Да я погляжу, баба совсем рехнулась. Такая возможность поехать одной на юг. Тебе может, Петька для сопровождения нужен?
- Да, а что?
Зина взглянула на нее так, словно она сказала нечто абсолютно непристойное.
- И что ты с ним там собираешься делать? Он тебе что тут не надоел? Может, ты еще и вашу двухспаленку на себе потащишь. Что б уж совсем было как дома.
- Причем, тут кровать. А ехать с мужем отдыхать, по-моему, самое нормальное дело. Да и просто спокойней, знаешь же какие сейчас времена.
- Тоже мне миллионерша, думаешь, что все тамошние абреки только о том и мечтают, когда ты появишься у них, дабы свиснуть твой кошелек. Послушай, а ведь ты красивая баба, я всегда считала, что не стоит тебя твой Петушок. Я даже не думала, что ты такая раскрасавица. Сколько с тобой якшаюсь, а вот только сейчас разглядела.
- Да скажешь ты ерунду. - Катя видела в маленьком, висевшем на стене зеркальце, как заливают ее щечки красный соус румянца.
- Дура ты будешь распоследняя, если не воспользуешься таким шансом.
- Ты о чем?
- Не делай вид, что глупее, чем на самом деле. На следующий год-то сороковничек. Помнишь об этом, подруга.
- Помню, - слегка вздохнула Катя. - Да что делать, годы бегут.
- Вот именно, что годы бегут, а ты стоишь на месте.
- Что же ты предлагаешь?
- Поплавать в морской водице, - усмехнулась Зина. - Можешь ты хоть две недели в жизни пожить для себя.
Катя неопределенно, будто не совсем понимая, о чем идет речь, пожала затянутыми в голубой ситец плечами.
- Знаешь, давно тебе хотела сказать, да все повода не представлялось, ну что ты себя похоронила до срока. Ведь ты же о жизни ничегошеньки не ведаешь. Разве не так? Скажи сама, ну что ты видишь: свою засранную бухгалтерию с глупым бабьем, да эту квартирку, в которой ты целыми днями ишачишь, как рабыня, на трех мужиков. А что за это получаешь? Ну ладно, про детей я не говорю, от них никогда ничего хорошего не бывает. Ну а твой замечательный Петушок. Я таких мужиков на расстоянии чую, да он удовлетворить-то бабу, как следует, не может. Ведь признайся.
Катя видела в зеркальце, как соус румянца превратился из красного в темно-бардовый.
- Все у нас нормально, - почти резко сказала она. - И тебе не стыдно лезть в чужую постель?
- Да никуда я не лезу, захотела бы давно там была. Иль ты в этом сомневаешься?
Катя едва не задохнулась от негодования. И это говорит лучшая подруга. Что с ней случилось, конечно, она и раньше была на язык не слишком сдержанной, но не до такой же степени! Ничего не понятно.
- Да, не обижайся, - вдруг промурлыкала Зина и повисла на ней, обдувая ее лицо горьким запахом выкуренных сигарет. - Я ж тебе говорю все это любя. Хочу, чтобы ты жизнь надкусила с другой стороны. Ты же в ней ничего не смыслишь. Думаешь то, как у тебя, так и у всех. Ерунда. Жизнь такое может нам бабам выбросить на берег, что до смерти не забудешь, как дату своего дня рождения. Были бы мы с тобой молодыми, а то ведь осталось-то нам с гулькин нос. А там морщинки пятнышками все лицо покроют, кожа как моченое яблоко станет - и никому тогда мы больше не будем нужны. Ходить будешь и локти кусать, что в свое время ничего не распробовала, все мимо рта пронесла. А Петушок твой все равно никуда не денется, он как паспорт, как был при тебе, так и останется на всю жизнь.
- Может, ты, Зинка, в чем-то и права, но только это не для меня. Уж какой родилась, такой и живу. Вон на столе сколько блюд было, а нельзя же все их попробовать.
- А вот я всегда пробую все до одной. И у тебя попробовала. А чтобы раньше времени не пресытится, от всего откусываю понемножку. Молодчина, вкусно готовишь. Только кроме еды, есть много чего еще. Не забывай никогда. И если не поедешь на юг, будешь самой распоследней в этом городе дурой. Даже еще большей дурой, чем я.
- Неужели это еще возможно, - сказала Катя, и они снова засмеялись. И этот их совместный смех, как порыв ветра, выдул из ее сердца обиду на подругу.
Было поздно, когда все разошлись, оставив на столе разрисованные мазками белого крема от торта, тарелки, а в бокалах при свете люстры тускло мерцали недопитые остатки рубинового вина. Последней распрощалась с ней Зина. Вдоволь насмотревшись на себя в зеркало и, красиво разложив по плечу шарф, она приложила свои клубничные губы к щеке Кати и вложила прямо в её ухо слова:
- Не будь дурой, а все остальное не имеет значения.
Катя вернулась в комнату. Она села на стул, невидящим взором посмотрела вокруг. Впереди ее ожидала гигантская работа по ликвидации последствий этого пира, но она решила, что займется этим завтра утром. И не оттого, что устала, её самой удивляло то, что, несмотря на огромную нагрузку, которую обрушил на нее этот день, сильного утомления она не испытывала. Ею вдруг завладело совсем иное состояние, оно было очень смутным и неразборчивым, как почерк плохого ученика. И если бы ее попросили рассказать, что она сейчас чувствует, то Катя оказалась бы в серьезном затруднении. Привычный монолит из ясных и спокойных чувств внезапно покрылся мелкими трещинками. А ведь Зина в чем-то права, она действительно не замечала, как мчатся галопом, подобно быстроногим коням, годы. До сих пор она их просто автоматически отсчитывала, как отсчитывает продавец сдачу, совсем не думая о клиенте, а её душа оставалась почти такой же неподвижной, как скала, словно это происходило и не с ней. Но вот сейчас она подошла к рубежу, за которым... А что за ним? Ничего, все тоже, что и было. И даже непонятно, зачем было устраивать это грандиозное празднество, если оно не способно что-либо изменить. Для того, чтобы отметить её появление на свет. Но факт этот уже случился и с независимости от того, хорошо это или не очень, сделать с этим уже ничего невозможно.
Она вдруг удивилась сама себе. Что за крамольные мысли пробрались в ее голову, никогда раньше её не посещали такие странные гости. Когда она была еще совсем молоденькой девушкой, то очень любила помечтать, как однажды встретит сказочного принца, они полюбят друг друга. После этого воображение наполнялось такими картинками, которые описать словесно она не решалась, даже разговаривая сама с собой. Но те времена давно унеслись в неизвестном направлении, вместо прекрасного и нежного овала лица королевича с короной на мягких, струящихся золотыми нитями волосах, появилось грубоватая физиономия Петруши с мятой кепкой на жесткой и темной кроне шевелюры; она вышла замуж и с тех пор ее жизнь, словно запущенная вода в прорытый канал, вошла в четкое раз и навсегда отведенное ей русло.
До отъезда оставалось две недели, и все это время Катю раздирали сомнения; то она окончательно решала, что отправится на юг, то принимала не менее окончательное решение никуда не ехать. В этой душевной неразберихе она сама никак не могла вычленить, чего же ей хочется больше, все менялось в зависимости от настроения или каких-то случайных внешних обстоятельств, причем иногда эта перемена происходила столь стремительно, что в течение буквально нескольких минут она несколько раз изменяла свое намерение.
Наконец до отбытия на отдых её стал отделять совсем тонкий слой времени, состоящий всего из одного дня. Петр принес ей билеты на поезд: туда и обратно, и она с волнением взяла в руки тоненькие голубенькие листочки. Она хотела ему объявить, что решила не ехать, но, взглянув на мужа, почему-то эти слова так и не вылетели из ее рта. Что заставило ее промолчать, она понять не могла, ведь всего минуту назад она приняла твердое решение остаться дома.
- Ты уже собрала чемоданы? - спросил он её.
- Еще нет.
- Да ты что, завтра ехать, а у тебя еще ничего не готово. Хочешь, чтобы я тебе помог. Ну, давай, демонстрируй, какие возьмешь наряды. Сейчас будем проводить их смотр. Алеша, Никита, - позвал он детей, - а ну все марш ко мне. Посмотрим, в чем ваша мать собирается щеголять на юге.
Зрители уселись на диван, а Катя начала сеанс демонстрации одежды. Она доставала из шкафа свои наряды и оказалось, что она все давно уже продумала, что ей понадобится в дальних краях, и даже кое-что специально для этого подкупила. Застенчиво улыбаясь, она показала новый купальник. Она приобрела его пару дней назад совершено случайно. Но едва она зашла, по крайней мере, так она себя в этом уверяла, без всякой цели в магазин, как её взгляд тут же налетел на него; ярко-зеленого цвета он так настойчиво и призывно ласкал ее взор, что было просто невозможно его отвести. Почему бы ей не заиметь новый пляжный костюм, услужливо подсказала мысль. К ее возможной поездки это не имеет никакого отношения, просто её старый купальник давно выцвел, как давно не снимаемый с древка флаг, и в нем стыдно где-либо показаться. Оправдание для покупки было найдено, и Катя с легким сердцем выбила чек.
Купальник вызвал дружный хор восторгов.
- А ну-ка покажись в нем, - потребовал Петр.
- Да ты что, поедем как-нибудь на дачу, там и увидишь, - стала отнекиваться она.
- Когда это еще будет, а я сейчас хочу посмотреть. Давай переодевайся. Вдруг он плохо на тебе сидит.
Купальник сидел на ней замечательно, это она, придя домой после его покупки, проверила сразу же на экспонате, то есть на своем теле, но докладывать об этом мужу не стала. Подчиняясь его приказу, она пошла в ванну, переоделась, затем снова появилась в комнате.
- Ну, как, - смущаясь, проговорила она. Немедленным ответом ей стали разгоревшиеся два костерка в глазах Петра.
- А ты ничего, - сопроводил он для усиления эффекта свою оценку легким присвистыванием. Судя по его немного оторопелому лицу, видение супруги в новом купальнике застало его врасплох. - Будешь королевой пляжа, все мужики сбегутся поглазеть на тебя. Ты там у меня смотри...
- Если хочешь, могу и не ездить, - сказала Катя, одновременно с надеждой и тревогой ожидая его ответа.
- Да ладно, это я так, шуткую. Иль я не знаю тебя? А мама у нас очень даже красивая. Правда, сорванцы?
Сорванцы дружно подтвердили этот тезис своего родителя. Катя же быстро вернулась в ванную, сняла пляжный костюм и накрыла свое тело стареньким, пережившим пытки бесчисленными стирками, халатиком. Затем, отправив мальчишек продолжать играть в их комнату, они вместе с Петром стали укладывать чемодан, вернее этим в основном занималась она, он же пребывал на диване в непривычном оцепенении. Сперва странности в поведении мужа не привлекли ее внимания, но затем она удивленная тем, что с места его нахождения, вопреки обыкновению, не поступает никаких реплик и замечаний, взглянула на него. Он сидел с каким-то странным растерянным видом и при этом, словно стерегущий заключенного охранник, не сводил с нее глаз.
- Ты чего, Петя? - спросила она. - Ничего не случилось?
- Купальник тебе очень идет, - сказал муж.
Она почувствовала, как зарделась.
- Так что же?
- Может, старый возьмешь.
- Ну, уж нет, - возмутилась она. - Зачем мне старый, коли есть новый.
- Это верно, - не мог не согласиться с таким убийственным аргументом Петр. - Ты мне только звони. - сказал он и, подумав, привосокупил к сказанному график звонков: - через день.
- Не беспокойся, конечно, буду звонить. Там. в доме отдыха поди и телефон есть.
Наступила последняя ночь в ее родном доме. Телевизор завершил показ очередной серии из очередного бесконечного, как Вселенная, телесериала и был отлучен до следующего вечера от питающего его пищей эфира. Но ей не суждено досмотреть этот фильм, вздохнула Катя, как раз в это время ее будет раскачивать по сторонам на полке поезд. Повезет ли ей с соседями по купе? Дай бог, чтобы повезло. Вот если бы они все оказались женщинами. С ними как-то спокойней.
Она постелила постель, окунулась в широкую ночную рубашку и юркнула под теплое одеяло. Через минуту из ванны в занавесящих волосатые ноги почти до колен трусах, показался муж. Щелкнул выключатель, мгновенно погрузив комнату во тьму. Затем тяжелое тело Петра под не слишком благозвучную мелодию скрипящей кровати опустилось рядом с ней.
Несколько минут они лежали неподвижно. Катя чувствовала рядом с собой дыхание мужа и ей почему-то казалось, что он, как спортсмен после забега, дышит как-то необычно учащенно и напряженно. Будут ли они сейчас заниматься любовью, спрашивала себя она. Она не испытывала большого желания, но ей хотелось, чтобы это случилось перед разлукой.
По заведенному у них ритуалу, инициатива всегда исходила от него. За многие годы она настолько досконально изучила его поведение в этом деликатном вопросе, что всегда точно знала случится произойдет ли в тот или иной вечер между ними соитие ли нет. Если он не поворачивался сразу к ней спиной, а ложился на спину, это означало, что он полон желания исполнить свой супружеский долг.
Все начиналось медленно и постепенно, как начало скучного фильма. Несколько минут перед тем, как взять старт их любовному забегу, он всегда лежал неподвижно, словно собирался силами или проводил теоретическую подготовку, затем его рука начинала медленное движение в ее сторону. Крепкая и шершавая мужнина ладонь ложилась на ее ногу в области колена, затем, сохраняя выбранный ритм, неторопливо, слово альпинист на крутой скале, поднималась вверх, касалась бедра, но без захода в более интимные места. Все это время Катя пребывала в полной неподвижности и лишь фиксировала перемещения руки супруга по ее телу.
Некоторое оживление с ее стороны начиналось тогда, когда его длань достигала области груди; здесь она делала первую остановку, осторожно изучала местность, в которой оказалась, и змеей ползла дальше к плечу и лицу. После этого в бой постепенно вводились другие части мужского тела. Вторая рука начинала гладить ее живот и спускалась ниже, лаская шерстку лона и поглаживая саму расщелину. Его губы прижимались к ее рту, затем тыкались в шею и соски, правда, пока все еще через тонкую ткань ее ночного панциря. Но с этого момента наступал черед для ее ответных действий; ее руки забирались под его майку и гладили заросшую жестким безымянным кустарником грудь и живот, затем они проникали под его трусы. Здесь ее поджидал начинающий быстро идти в рост член. Почувствовав ее мягкие пальцы, он мгновенно вытягивался во всю свою не маленькую длину. За годы супружества она хорошо изучила поведение этого странного создания, тем более оно не отличалось большим разнообразием и вело себя всегда одинаково стандартно, как хорошая компьютерная программа. После того, как пенис подобно солдату на посту при виде командира, вставал по стойке смирно, она знала, что до того, как он начнет свое обязательное фонтанирование, времени оставалось буквально в обрез. А ей еще надо было обязательно кончить, в противном случае неутоленное желание долго будет ее щипать и пинать изнутри, не давая смежить веки. Поэтому она в авральном порядке скидывала ночнушку, Петр, получив сигнал, что настала пора приступать к основному действию в этом спектакле, сбрасывал с себя одежду и ложился на нее. Эта была их единственная позиция. Правда, в начале своей супружеской жизни они немного пытались поэкспериментировать, но затем заключили молчаливое соглашение, что этот вариант для них наиболее приемлемый. Он врывался в нее, как танк в крепость, и тут начался самый ответственный момент; она должна была успеть получить оргазм до того печального момента, как его фаллос потеряет упругость и станет до следующего раза недееспособным. Иногда ей это удавалось, иногда - нет. Счет побед в этом поединке был примерно равным.
Рука Петра вышла в свой путь по знакомому маршруту, и Катя почувствовала облегчение; сегодня будет все, как обычно. Почему-то для нее сейчас это было особенно важно. Она спокойно лежала, дожидаясь того момента, когда она должна приступить в этом дуэте к исполнению своей партии.
Все повторилось одно к одному. Её ночнушка, словно большая птица, полетела в одну стороны, его трусы, подобно юркому зверьку, скользнули в другую. Он вошел в нее и начал ритмичные движения. Катя чувствовала, как быстро нарастает в ней желание, как оно становится все более концентрированным, все более готовым взорваться, разнеся по всему телу осколки огромного наслаждения. Но при этом что-то мешало ей полностью сосредоточиться на нем. Она поймала себя на том, что думает, как завтра сядет в поезд; а взяла ли она электрокипятильник, чтобы вечерами пить в своем номере чай. Она ощущала, как рождается внутри нее оргазм, но параллельно этому почти также стремительно несся поток далеких от происходящего на этой кровати важных событий мыслей. И как ни странно, этот поток занимал ее гораздо больше, нежели то, что происходило сейчас в её теле.
Внезапно ритмично двигающее по точно очерченной амплитуде тело мужа отяжелело, и, словно прогнившая балка, рухнула на нее. По этому падению она поняла, что процесс занятия любовью подошел к благополучному завершению. Правда, она так и не достигала пика оргазма, и чтобы это замечательное событие совершилось, ей еще требовалось довольно длительное восхождение на него. Но сейчас она особенно не жалела о том, что эта высота на этот раз так и не покорилась. Кати вдруг страстно захотелось, чтобы как можно скорее наступил бы следующий день - и тогда поезд увезет ее далеко-далеко.
ЖИЗНЬ ВТОРАЯ
Катя извлекла из заточения в чемодане последнюю из своих юбок, что взяла с собой, повесила ее на плечики и удовлетворенно оглядела комнату. Номер, который ей достался, понравился Кати сразу. Правду был он совсем не велик и своими габаритами и очертаниями напоминал школьный пенал, но зато как-то по-домашнему уютен. Кровать не устает радовать глаз ярким пятном красивого покрывала, на стене - картина с морским пейзажем; бушующая стихия поднявшихся, словно табун лошадей, на дыбы волн, безжалостно разбивает в щепки утлый плот с насмерть перепуганными пассажирами воссоздана так натурально, что ей все время кажется, что вся это гигантское скопище воды не удержится на полотне и зальет ее комнату; есть даже телефон, и она может в любую минуту позвонить домой. Тут же рядом за дверью в прихожей все необходимые и полезные для жизни удобства. Но главное, это балкон, с которого одновременно отрывается вид и на море и на горы. Только от одного этого восхитительного зрелища можно прийти в неописуемый восторг. И ведь это все не нарисованное, не на картинке и даже не на экране телевизора, а настоящее, живое. Достаточно ей сделать буквально несколько сот шагов, и она окажется на пляже, увидит, как приползает, словно выдрессированная собачонка, к ее ногам теплая соленая волна.
Ей вдруг стало так хорошо и весело, что она плюхнулась на кровать и рассмеялась. И чего она дуреха так боялась ехать, в этом нет совершенно ничего страшного. И это даже несмотря на то, что в купе ее попутчиками оказались исключительно представители противоположного пола, да к тому же еще совсем не старые представители. Они наперебой ухаживали за единственной дамой, явно устроив соревнование на кубок ее благосклонности. Пытаясь завоевать этот приз, они так нашпиговали ее сладостями, что она полночи не могла заснуть, так как ее жутко изводила жажда. Правда была еще одна причина, почему ее так долго не был бессилен сморить сон; в ее голове, словно гвоздь в стене, засела мысль, что кто-нибудь в темноте вдруг полезет к ней. Она прислушивалась к нестройному, как игра впервые собравшихся вместе музыкантов, храпу ее соседей, ожидая, что вот-вот один из них прервет это сладостное занятие ради того, чтобы наброситься на нее. Мысленно она прикидывала, каким образом будет давать отпор насильнику. Но все её приготовления оказались невостребованными; шли бессонные часы, а намерение ее изнасиловать почему-то никто не выказывал. В конце концов, долгое и бесплодное ожидание этого момента ее так утомило, что она заснула. А когда вновь отворила глаза все вокруг было залито светом, по купе во всю шарили солнечные блики. Она взглянула в окно и увидела, что за то время, что она пребывала в небытие, поезд явно не стоял на месте, а преодолел немалое расстояние, и теперь вокруг цвела и зеленела несравненно более пышная южная растительность.
Прибыв на вокзал Симферополя, она попрощалась со своими любезными попутчиками, а затем автобус без всяких проблем и приключений доставил ее в Судак. А еще через час она входила в свое новое, временное, но, как, оказалось, уютное пристанище.
Пора было знакомиться с местностью и, прежде всего с морем, которое совсем рядом, всего в несколько сот метрах переливалось на солнце мириадами блестков. Взяв купальный костюм, она прошествовала в ванную комнату. Быстро скинула с себя платье, И сразу же большое почти во весь рост зеркало мгновенно до самых краев наполнилось ее обнаженной фигурой. Катя внимательно стала рассматривать себя, провела пальцами по телу от плеч до кустика внизу живота, едва ощутимо дотронулась до клитора, но и этого прикосновения хватило для того, чтобы вызвать внутри себя легкий сладостный всплеск. Но дальше экспериментировать в этом направлении не стала, а поспешно натянула, словно спасаясь от греха, на это место трусики. Затем запрятала два крупных полушария в верхнюю частью пляжного ансамбля. Но полностью укрыть их в этих норках ей не удалось, грудь целиком не вмещалась в предназначенные для этого чаши бюстгальтера и осталась наполовину открытой. Катя даже подумала, а не слишком ли опрометчиво поступила, приобретя столь откровенный купальник. Вот даже и Петя, видевший ее в самых разных видах и нарядах был так ошеломлен в первую минуту этим ее видением в нем, что даже лишился на некоторое время дара речи. Но теперь уже все равно ничего не изменить; если кто хочет, пусть смотрит, не жалко.
Катя вышла из корпуса, и сразу же ее со всех сторон обступил жаркий солнечный день. Небо было почти чистым, лишь кое-где на лазоревом фоне висела рваная вата облаков. Но небеса её интересовали мало, они были почти такими же, как и в Москве, а вот море - это совсем другое дело. Она устремилась на набережную. Показала дежурному свою карточку и оказалась на пляже.
О том, как она будет входить в море, она представляла всю дорогу от Москвы до Судака. Конечно, за вычетом того времени, когда внимала россыпям комплиментов своих попутчиков. И вот этот долгожданный час пробил, хотя никакого звона и не раздалось. Но она ясно слышала его радостные переливы внутри себя. Легкий халат, расстегнутый нетерпеливой рукой, безропотно скатился к ее ногам, а они сами, осторожно ступая по каменистому песку, понесли её к воде.
Море, как бы выполняя обряд знакомства с ней, лизнула ее ступни, затем попятилась назад, будто желая передать полученную информацию об очередном своем госте следующей волне, а та, обработав ее и, по-видимому, оценив вполне благожелательно, уже накатилась на пришельца более основательно, смочив ноги Кати аж до колен. Она слегка взвизгнула, так как вода неожиданно обожгла стужей. У нее даже возникло желание повернуть назад, но эта была лишь секундная слабость. Она смело сделала шаг вперед, и теперь вода смочила уже её трусики.
Идти дальше мешал все тот же холод. Однако морю подобная нерешительность явно пришлась не по нраву; внезапно прямо перед ней вырос высокий и, как хорошее свежее пиво, пенистый вал, который обрушился всей свою мощью на оробевшую женщину. Все случилось буквально за одно мгновение, и Катя, оказавшись, словно одеялом, накрытой волной, даже не успела испугаться. Зато теперь, обрызганная с ног до головы, она больше не боялась прохладной водной стихии. Море после только что прошедшего обряда знакомства оказалось теплым, и Катя вдруг почувствовала себя замечательно. Она засмеялась и поплыла.
Плавала Катя хорошо, причем, эта была у нее, как у собаки, врожденная способность. Никто ее этому искусству не обучал, просто однажды, будучи еще совсем маленькой, ее, как малька, запустили в речку, и она без посторонней помощи бодро задвигалась по воде. И сейчас она легко скользила по водной глади, маленькие волны, как детские качели, поднимали ее вверх, а затем плавно и бережно, словно боясь причинить вред, опускали вниз. Она испытывала невероятное блаженство, ни одни руки еще не гладили ее тело столь нежно и мягко, как эта теплая, соленая купель. Катя несколько раз погружалась в нее с головой, а затем, вынырнув, ощущала на своем лице горячее покалывание солнечных посланцев.
Раскинув руки, она плашмя легла на воду и закрыла глаза, лишь веками ощущая яркий свет дневного светила. Она даже слегка задремала, море же, оберегая ее сон, старалась, насколько это было е его силах, ему не мешать, оно лишь изредка тревожила спящую, мягко толкая ее своими валами в бок. Но то были приятные, освежающие прикосновения, как ласки любовника, и Катя внезапно поймала себя на том, что в памяти откуда-то из далеких ее закоулков, казалось давно и надежно засыпанных отложениями прожитых лет, совершенно неожиданно всплыло ее давнее юношеское эротическое видение. Эта встреча с прошлым была столь нежданной, что Катя тут же встрепенулась и, не рассчитав движение, ушла на глубину. Возвратившись снова на поверхность, она, подчиняясь какому-то ей самой малопонятному импульсу, быстро поплыла к берегу.
Она снова оказалась на пляже и, пройдя к свободному лежаку, растянулась на жестких досках. Пока она дефилировала, то внимательно смотрела вокруг; не обращают ли чрезмерное внимание на ее не самый скромный купальный наряд. Но ни одного плотоядного взгляда ей так и не удалось перехватить, и даже почувствовала легкую досаду. Впрочем, как быстро убедилась она, по номинации открытости и обнаженности конкуренция тут была очень большая. И на фоне других ее наряд выглядел весьма скромно. Тем даже лучше, она вовсе не желает вызывать к себе повышенного интереса, особенно таким вот специфическим способом. И то, что не одна она такая, только ее радует. Правда, особой радости она при этом почему-то не испытала, однако приписала это свое состояние жаре. В таком пекле единственные желания, которые еще способны вызревать у любого нормального человека, - это пить и купаться.
Она еще несколько раз бросалась в ласковые объятия моря, выходила из него обсыпанная изумрудными бусинками на берег, где жаркое солнце в считанные секунды слизывало с ее тела эти драгоценные зернышки. Почувствовав, что начинает слегка плавиться, Катя решила, что на первый раз вполне достаточно и пора уходить с этого солнцепека. Нырнув легкий сарафан, она поднялась на набережную.
У выхода из пляжа ее взор столкнулся со взглядом какого-то парня, который стоял, картинно облокотясь о парапет. Он смотрел на нее почти в упор и при этом улыбался, как старой знакомой. Причем, его улыбка с каждой секундой, как открывающийся занавес перед началом представления, становилась все шире. Она быстро отвернулась, но затем какая-то сила вновь заставила повернуть ее голову в его сторону. Теперь парень уже выпрямился во весь свой высокий рост, и она не могла не оценить его тонкой стройной стати, чем-то напоминающую стать породистого скакуна. Одет он был в белую майку с черными разводами на груди; сперва Катя подумала, что это какой-то странный рисунок, но приглядевшись, поняла, что в качестве живописца на этот раз выступила самая обычная грязь. Ноги нахала, как сразу окрестила его она, были обернуты в потертые джинсы. По началу Катя даже не поверила своим глазам, подумав, что перегрелась на солнце; его джинсы подобно дуршлагу, были изрешечены многочисленными дырочками. Самое большое отверстие располагалось на бедре, сквозь которое бесстыдно выглядывал изрядный кусочек загорелой кожи.
Парень сделал шаг в ее сторону, сократив луч разделяющегося их расстояния почти до минимума. Поэтому раздумывать ей было уже некогда и, круто развернувшись, она быстро зашагала по набережной, напрягая всю свою волю, дабы не повернуться и не посмотреть - не ведется ли за ней преследование. И лишь отойдя от места встречи довольно далеко, она позволила себе обернуться. Никто за ней не шел. Вот и хорошо, он понял, что здесь ничего не добьется, и не отстал. К ее удивлению, это обстоятельство не вызвало в ней того всплеска радости, на который она рассчитывала.
После ужина Катя впервые с момента своего приезда вдруг почувствовала легкое прикосновение к себе холодных ладоней скуки. В самом деле, чем занять оставшееся до сна время, никаких плодотворных идей на этот счет к ней не приходило. Идти вновь на набережную? Но она там уже была, исследовала ее вдоль и поперек, даже посидела в кафе, где съела порцию мороженого, и залила проглоченное лакомство стаканом холодной фанты.
Но выбора не было, не сидеть же весь душный вечер добровольной узницей в номере. Она подошла к шкафу, разложила свои наряды на кровати и стала выбирать, что оденет для первого своего торжественного явления на вечерней набережной. Выходной комплект одежды создавался, как и любой истинный шедевр в муках; она пробовала разные варианты, но ни одному из них не удавалось полностью удовлетворить её взыскательным требованиям. Она с грустью думала о том, что у нее нет по-настоящему привлекательных туалетов, все это второразрядные, случайно купленные по дешевке вещицы. После долгих поисков, многочисленных примерок и глубоких раздумий, а так же многократных консультаций с зеркалом она остановилась на следующей комбинации: длинная, летящая вниз почти до щиколоток юбка, в сочетании с открытой, с изрядным вырезом, кофточкой. Затем, достав косметичку, она стала разрисовывать свое лицо. Наконец процесс сотворения собственного облика завершился, и Катя осталась в целом довольна полученным результатом. С зеркальной глади на нее глядела женщина, конечно, уже не молодая, но вовсе не старая, находящаяся на самой вершине своего созревания. Если я была бы мужчиной, то не сводила бы с себя глаз, порадовала она себя лестной для ее женского тщеславия мыслью. И лишь только после этого вышла из номера.
Через минуту она во второй раз за день оказалась на набережной. Отдыхающие текли по ней двумя встречными потоками; Катя влилась в один из них, размеренное течение людской реки подхватило её и неторопливо, словно щепку, потащило за собой.
Катя с любопытством рассматривала окружавших ее людей; большинство из них двигались в этой реке отдыхающих парами либо группами. Многие мужчины и женщины шли тесно прижавшись друг к другу или держась за руки, они целовались, весело смеялись, откровенно демонстрируя в каких отношениях находятся друг с другом. Внезапно ее обволокла вуаль густого облака одиночества, захотелось, чтобы кто-нибудь находился бы сейчас рядом и с ней. Стайка ее мыслей сама собой полетела к Петру; ах как было бы замечательно, если бы они тут фланировали вместе. И тогда её бы не терзала, как теперь, скука. И вовсе не потому, что Петр умеет хорошо развлекать свою даму - этим видом искусства он как раз абсолютно не владеет - а просто потому, что он самый близкий ей человек и только одно его присутствие, как дезинфекция бациллы, убило бы в ней все столь обильно размножившиеся микробы тоски. А так что ей делать тут по вечерам: словно соломенная вдова сидеть на балконе, вперяя свой взор в темное, как вакса, небо, или шлепать своими босоножками туда-сюда по набережной и с завистью смотреть на то, как хорошо и весело другим.
Совершив несколько туров по побережью, она почувствовала, что этот бесцельный променад ей приелся окончательно. А потому ничего другого не оставалось, как только вернуться в номер. Она выплыла из плотного потока отдыхающих и направилась к смутно белеющему, подобно теплоходу на далеком рейде, в густой синеве спустившегося на землю вечера зданию корпуса. Внезапно ее шествие к нему приостановили звуки музыки; она замерла и прислушалась к ним, пытаясь, словно локатор, определить направление, откуда они изливаются.
Через пару минут музыка, словно поводок, привела ее на танцплощадку. Карточка отдыхающего помогла ей беспрепятственно миновать контролера. К ее удивлению народа потанцевать собралось не слишком много, еще больше удивило то, что это занятие привлекло отнюдь не только молодежь; среди танцоров оказалось даже немало и тех, кто впервые появился на свет значительно раньше её. Небольшой пятачок сцены оккупировало трио, состоящее из двух патлатых юнцов и одной, словно им в противовес коротко стриженой девицы. Каждый член этого музыкального трио добросовестно играл свою роль; парни, не жалея пальцев, лупили ими по струнам электрогитар, а их напарница, поднеся вплотную ко рту, словно намереваясь его проглотить, микрофон, изрыгала в него хрипловатым голосом модный шлягер.
В молодости Катя любила танцевать и если верить отзывам ее напарников, танцевала весьма недурно. Но те танцевальные периоды ее жизни канули в Лету, а в наступивших новых временах ей было не до занятий хореографией. Но сейчас какие-то реликтовые слои души внезапно стали все настойчивей напоминать о себе; ритмичная музыка заставляла ноги производить различные подрагивания, от которых они, казалось, отвыкли давно и окончательно. Ей вдруг нестерпимо захотелось влиться в совершающий самые разные выкрутасы и пируэты этот не стройный ансамбль танцующих. Но она никак не решалась, вот так запросто присоединиться к совершенно незнакомым ей людям было выше ее сил.
Она смотрела на танцоров и испытывала такую сильную зависть к ним и одновременно не менее сильную досаду на себя, что едва не плакала. Но почему она не умеет быть непринужденной, в любой обстановке чувствовать себя уютно и свободно. Она нисколечко не сомневается, что, например, у Зинки не было бы таких проблем, спокойно бы вышла на середину и стала отплясывать за милую душу, ни на кого не обращая внимания. Это все бы стали глазеть на нее, как на какую-нибудь заморскую диву.
Трио на сцене допела мелодию, и почти без паузы стали изрыгать другую. Песнь была о любви, и хриплый вокал певицы зазвучал, как и требовала тема, страстно и исступленно.
Внезапно перед Катей выросла чья-то фигура.
- Мне кажется, что вам очень хочется потанцевать, - произнесла она. - Позвольте пригласить вас на танец.
Катя подняла голову и признала в стоящей перед ней фигуре того самого наглого парня, который пялился на нее днем на набережной. Правда, одет он был теперь немного по-другому; изрешеченные джинсы сменили белые брюки, а с грязными разводами майку - тоже белая, небрежно запахнутая только на одну пуговицу, тенниска.
- Разрешите пригласить вас на танец, - повторил он.
Ну уж нет, твердо заявил вдруг в ней внутренний голос, она вообще не собирается ни с кем танцевать, а приглашение этого наглеца не примет ни при каких условиях.
Парень в "белом" улыбнулся уже знакомой ей широкой улыбкой, и Катя, еще не сознавая, что делает, подала ему руку.
Кате казалось, что за многие годы танцевального простоя из нее напрочь испарилось всякое умение танцевать. Но у тела на этот счет было совсем иное мнение, оно легко и быстро восстанавливало прежнюю сноровку, с каждой секундой все увереннее попадало в такт подвывающему хрипу певицы с короткой стрижкой. Да и партнер ей попался очень умелый - это Катя вычислила почти моментально - он уверенно вел свою даму, в тоже время не навязывал ей своей руководящей роли, предоставляя широкие возможности для импровизации. Катя быстро оценила эту танцевальную деликатность и даже подумала, что может быть ошиблась в своем первоначальном негативном суждение об этом парне.
- Как вас зовут? - вдруг пробился сквозь музыкальный грохот к ее ушам его вопрос.
- Катериной. То есть Катей, - мгновенно поправилась она. - А вас? - исключительно ради вежливости поинтересовалась она.
- А как бы вы хотели меня называть?
- Что значит, как бы я хотела. Как вас зовут, так я и хочу вас называть.
- Но зачем вам зависеть от других людей, в частности от моих родителей. Они назвали меня по своему вкусу. А вам это имя может не понравиться. Мне хочется, чтобы вы называли меня так, как подсказывает вам сердце.
- Нет, я так не могу, - решительно возразила Катя. - Или назовите свое имя или мы не будем танцевать.
Парень внимательно посмотрел на нее и о чем-то задумался.
- А давайте сделаем так: я буду называть имена и остановимся на том, которое вам понравится.
Катя хотела решительно возразить против этого чересчур новаторского плана, но не успела, так как её танцевальный партнер начал перечисление имен.
- Павел. Нет, вижу не то. Артамон. Тоже - мимо. Геннадий. Не пойдет. Слава. Нет. Иннокентий. И опять не хотите. Петр. Странно, но это имя вам почему-то нравится меньше всех. Что-то у вас с ним такое связано. А Дима, Димочка, Димуля. По-моему, вы согласны. Согласны, но не совсем. Тогда пойдем дальше. А как на счет Артура?
Катя невольно кивнула головой, почему-то ей показалось, что это имя действительно подходит к ее странному партнеру по танцу.
- Заметано, меня зовут Артур.
- Нет, я хочу знать ваше настоящее имя, - попыталась в последний раз настоять на своем Катя.
- Артур, Катя. Настоящее имя всегда то, каким мы хотим называть человека. А вы сами его только что одобрили. Разве не так?
Катя вспомнила про свой неосторожный кивок и решила, что больше возражать бесполезно. Впрочем, так ли это важно, какое имя выведено в его паспорте. Через минуту другую танец благополучно завершится, и Артур навсегда исчезнет из ее жизни, как исчезли из ее жизни три недавних попутчика по купе.
Только сейчас она обнаружила, что руки Артура уж слишком активно перемещаются по плоскости ее спины, словно никак не могут найти для себя подходящего места. То оказываются на талии, то возносятся к её плечам, то смыкаются где-то на позвоночнике. Внезапно она почувствовала, как окрепли его объятия, и еще через мгновение они оказались тесно прижатыми друг к другу, словно в метро в часы пик. Катя сделала попытку несколько увеличить пространство между собой и своим партнером, но тот еще плотнее придвинул ее к своему животу и груди.
- Что вы делаете, так не танцуют? - возмутилась она.
- Мне чертовски захотелось почувствовать, как ваши груди прижимаются к моей груди, - чистосердечно признался Артур.
От возмущения она даже поперхнулась. Она остановилась и решительно стряхнула руки Артура со своих плеч.
- Извините, но я не желаю больше танцевать.
- Но почему? - И голос, и выражение его лица демонстрировали полное и искреннее изумление.
- Потому что мне не нравится ваше поведение.
- Но в чем я провинился? А понимаю, это потому, что я сказал, что мне нравится чувствовать ваши груди. Но что же делать, если я хмелею от них. Я еще на пляже не мог оторвать от них глаз. Вы даже не представляете, как мне хочется посмотреть на них без всяких помех.
Катя вместо ответа спешно стала выбираться с танцплощадки. Однако Артур не отставал.
- Вас смутило то, что я сказал то, что думаю. Но я всегда так поступаю. Посмотрите, здесь все мужчины танцуют только ради этого, все мечтают почувствовать груди своих партнерш.
Катя на мгновение повернула в его сторону голову.
- Отстаньте, я не желаю вас слушать, вы - нахал, - плеснула она ему прямо в лицо кипятком своего гнева. - Как вам только не стыдно. Я сейчас расскажу обо всем мужу.
- Да нет тут вашего Пети, - вдруг улыбнулся Артур.
От изумления Катя даже на миг приостановило свое бегство.
- Откуда вы знаете, как его зовут?
- Секрет, - сказал Артур. - Я знаю о вас всё. Что касается мужа, то он остался, слава богу, дома, чему вы очень рады. Так что вы беззащитны. Хотя вам ничего и не угрожает. По, крайней мере, с моей стороны.
Показался освещенный подъезд спального корпуса, и Катя почувствовала, подобно потерпевшим кораблекрушение при виде берега, себя спасенной. Так как ее преследователь не отставал, она рванулась к входу. И только оказавшись в вестибюле, перевела дух. Артур остался на улице, через стеклянную дверь она видела его; он смотрел на нее и широко улыбался свой неизменной нахальной улыбкой. Затем в знак прощания помахал ей рукой и неторопливо стал растворяться в темноте.
У себя в комнате Катя несколько минут не зажигала света. Сердце билось учащенно, но определить причины возникшей аритмии было не так то легко. Слова этого Артура, словно глубокая заноза в коже, не выходили из головы, оказывали на нее странное, подобно наркотикам, возбуждающее воздействие. Может, она действительно зря вспылила, ей же не раз доводилось слышать, что здесь на юге все также помешены на сексе, как в Москве на зарабатывание денег. Вот и этот Артур явно озабочен тем же самым. Просто он то ли слишком искренни - говорит то, что думает, то ли невероятно развращенный. А может, просто глупый, особенно если вспомнить, какую ахинею он нес с первой минуты их знакомства; сначала что-то болтал про свое имя, заставил ее выбирать его, затем ляпнул про ее грудь. А как, в самом деле, его зовут? Почему-то ей кажется, что все же не Артуром. Хотя какая ей разница.
Внезапно она словно ощутила какой-то толчок. Несколько секунд стояла неподвижно, как статуя, затем прошла в ванную, зажгла свет. После чего расстегнула кофточку и лифчик, из которого, обретя свободу, тут же выпорхнули на волю две крупные, но вовсе не отвислые, а очень тугие, как резиновые мячики, полусферы. А он прав, действительно красивая грудь. И как он смог это разглядеть под панцирем одежды? Ясно, как день, что отъявленный бабник, выискивает свободных женщин и как коршун бросается на свою добычу. Но на этот раз его хищный клюв промахнулся. Губы Кати раздвинула в сторону злорадная улыбка. Надеялся поживиться, да не вышло, только вечер понапрасну потерял. Так этому нахалу и надо. Думал, что нашел дурочку. А вот и не на ту напал.
Катя еще немного полюбовалась округлым ландшафтом своей груди, затем снова спрятала, словно от сглаза, под одежду тугие полусферы, прошла в комнату и, щелкнув выключателем, залила ее светом. Но вот чем ей сейчас заняться, она хоть убей не знает. А ведь еще совсем не поздно. Пойти в холл посмотреть телевизор? Не хочется. Когда она проходила мимо, то заметила, что вокруг него сгрудились одни пенсионеры. И ее почему-то совсем не тянет присоединяться к этой старческой команде. Почитать книгу? Тоже нет желания. И сон, словно нарочно не гостит ни в одном глазу. Дома в этот час веки становятся каменными, как у скульптуры в соседнем парке, а тут она вместо полного упадка ощущает мощный прилив сил. Не будь этого нахала, танцевала бы до утра.
Катя вышла на балкон. С танцплощадки до нее долетали отдельные обрывки мелодий, где-то внизу раздавались дуэты из мужских и женских голосов. Эти голоса переговаривались между собой, они смеялись, они хохотали, они обещали чего-то друг другу, а затем внезапно исчезали, по-видимому, для того, чтобы выполнить только что прозвучавшие обещания. А вот ей не с кем молвить даже словечко. Катя вдруг поймала себя на том, что испытывает досаду. Она попыталась вызволить из кладовой памяти голоса мужа, детей, но к ее удивлению они звучали как-то тихо и невнятно, как в приемнике, у которого сели батарейки. Она подошла к телефону и стала набирать свой домашний номер.
Когда Катя утром отворила глаза, то сразу же почувствовала что-то неладное. Как была в ночной рубашке, она порхнула на балкон. и ей все сразу же стало ясно. Если вчера, как начищенная монета, во всю свою фантастическую мощь сияло солнце, и светлая ткань дня была вся прошита его золотыми нитями, и уже с утра воздух был нагрет чуть ли не до температуры сауны, то сегодня природа кардинально поменяла свою экспозицию, и Катя увидела совсем иную картину. Плотный и темный драп облаков полностью занавесил светило, а ветер швырял в ее щеки холодные комья своих порывов.
Она вернулась в комнату, ощущая, как стремительно пикирует настроение вниз. Что же она будет делать в такой скучный ненастный день, чем наполнить все это обширное пространство времени? Едва погода изменилась, как такой уютный номер в миг превратился в тюремную камеру. От досады ручеек слез стал прокладывать русло к глазам, и если бы она не сдерживала себя, то он, подобно сбежавшему на плите молоку, залил бы все ее лицо.
Катя прошла в ванную и взглянула на свое отражение и заплакала от досады. Вчера зеркало показывало портрет красивой эффектной дамы, а сейчас - плаксивую бабу с красными, как революционные знамена, глазами. Катя включила кран и в отместку за такой противный эстамп стала брызгать на стекло водой.
Чтобы как-то приободрить свой упавший дух, к завтраку она постаралась вернуть себе прежнюю привлекательность. Тело она поместила в новое платье, а лицо, подобно индейцу перед битвой, особенно тщательно разрисовала разноцветными мазками.
Она вошла в большой зал, стены которого были украшены изображениями самых разнообразных яств, что весьма сильно контрастировала с тем, что стояло на столах. Катя неторопливо прошествовала к своему месту. Внезапно она остановилась; её взгляд, бродя между огромным количеством людей, совершающих одновременную трапезу, внезапно натолкнулся на Артура. Рядом с ним сидели три женщины, причем все любвеобильного возраста. Вся компания приправляла поглощение пищи громким заливистым смехом.
Путь Кати пролегал мимо стола Артура, но когда она оказалась рядом с ним, он не только не повернул голову, но даже не скосил в ее сторону своих нахальных глаз. Она почувствовала, что задета таким невниманием к своей особе. Вчера вечером пел дифирамбы ее грудям, а теперь, когда рядом с ним их целых три пары, делает вид, что не замечает её. Хотя чему тут можно удивляться, искатели приключений все такие, они, словно хищные звери, бросаются на самую легкую добычу. А как только встречают малейшее сопротивление, то сразу же убегают в кусты.
Пока длился завтрак, она еще пару раз как бы случайно поворачивала глаза в его сторону. И все это время мизансцена не менялась; Артур потчевал дам рассказами, а те его - своим громким и вульгарным хохотом. То, что эти, сидящие рядом с ним три гусыни, были отъявленными дурами, не вызывало у Кати никаких сомнений; ну кто еще способен смеяться да еще так громко над шутками этого отъявленного пошляка.
Она снова вернулась в ставший тюремным казематом номер. Погода не только не улучшилась, но, словно ей назло, с каждой минутой становилась хуже. С балкона она видела, как взмывали вверх лопасти волн, превращая вчерашнюю морскую равнину в гористую, со стремительно несущимися к берегу хребтами, местность. Никакой надежды на то, что что-то изменится, не было.
Она легка на кровать, от наступавших на нее со всех направлений армий тоски и скуки она готова была скулить, как раненный щенок. Попробовала читать, но глаза хотя и бежали по строкам, но дальше сигналы не проходили в мозг, который по-прежнему был наполнен горестными мыслями. Неугодная книга полетела в угол, а утомительный труд, связанный с чтением, она попыталась заменить на безмятежную сладость здорового освежающего сна. Но хорошо выспавшийся за ночь организм отторгал сон, как инородный орган, и Катя только напрасно мучила частым ворочиньем подушку. Она проклинала себя за то, что поддалась уговорам мужа, Зины и своим собственным увещеваниям и отправилась в это самое унылое место на земле.
Но почему ей так скучно, вдруг, словно откуда-то из далека, подобно иноземному кораблю, приплыл в ней вопрос? Ведь и раньше она оставалась одна: на даче, в квартире, но ничего такого не испытывала, наоборот, то были лучшие ее часы, когда можно немного спокойно подышать, расслабиться, побыть наедине с собой, отдохнуть от необходимости быть несменяемым погонщиком нескончаемого каравана домашних дел. А тут такая возможность сама плывет ей в руки, а она, как у человека, у которого болят зубы, просто места себе не находит. Странное, непривычное и главное непонятное для нее состояние.
За окном по-прежнему метался холодный ветер, желая попасть к ней в комнату, он стучал в оконные в стекла, как барабанщик в барабан, ощетинившееся волнами море шумело, словно вскипевший чайник, и на Катю вдруг накатилось такое отчаяние, что она наконец не выдержала и брызнула струйкой слез.
Внезапно в дверь застучали. Катя мгновенно слетела с кровати, быстро посмотрела на себя в зеркало, смахнула с ресниц и со щек несколько алмазных капель. Однако красные глаза, словно два предателя, безжалостно выдавали ее недавние состояние.
Она открыла дверь, и от изумления у нее даже заглохло на мгновение дыхание. На пороге в своих в решетчатых джинсах и в еще более грязной, чем вчера, майке стоял Артур. Знакомая нахальная улыбка перемещала в разные стороны его губы по лицу.
- Здравствуйте, Катя, - сказал он. - Мне показалось, что в такую погоду вам должно быть очень скучно. Вот я и зашел вам помочь её развеять.
Наглость и бесцеремонность этого парня была столь беспредельна, что Катя не могла выудить из своего лексикона слова, которые были бы эквивалентны его поступку и бушующим в ней валам чувств.
- Вы ошибаетесь, мне совершенно не скучно. Я замечательно отдыхаю.
- Так замечательно, что даже плачете. Зачем говорить неправду, это всегда очень нерационально. Если вы меня сейчас выставите, то весь день будете горько сожалеть об этом. Умоляю вас, не делайте того, чего не хотите.
Катя хотела ему резко возразить, но подготовленные уже слова по пути к языку неожиданно где-то затерялись, и она, как немая, лишь молча смотрела на него, ритмично, словно отбивая так какой-то мелодии, хлопая длинными ресницами.
- Я вижу, вы согласны, чтобы я зашел, - сделал вывод из ее молчания Артур.
Катя отчаянно замотала головой, но это оказалось запоздалой реакцией, Артур шагнул мимо нее и оказался в ее владениях. Несколько мгновений она смотрела на непрошеного гостя, а затем почему-то закрыла за ним дверь.
Когда она повернулась к нему, Артур уже оккупировал своей персоной её кресло. Только сейчас она заметила, что он пришел не один, а с пакетом, из которого, демонстрируя свои округлые формы, вылезала бутылка вина.
- Я подумал, что нам неплохо с вами отметить наше знакомство, - дал краткое пояснения своим действиям Артур.
- Но у меня совсем нет желания отмечать наше знакомство. Я надеюсь, что оно этим и закончится.
- Ничего вы не надеетесь, вам очень скучно и вы чертовски рады, что я заглянул на ваш огонек.
- Вы собираетесь и дальше разъяснять мне мои мысли и поступки? - Катя постаралась влить в свой голос раствор с максимальной концентрации сарказма.
- До тех пор, пока вы не будете искренне сама с собой.
- Я искренне! - искренне возмутилась Катя.
- Нет!
- Ну, знаете.
- Давайте не будем препираться. Лучше устроим маленький пир. Вот только закуску я не прихватил. У вас не найдется хоть что-нибудь.
Перед отправкой в дорогу Катя приготовила себе на всякий случай целую гору самой разнообразной снеди. Но её соседи по купе почти насильно заставляли уничтожать свою попутчицу их собственные припасы, так что её заготовки оказались не использованными и наполовину. И сейчас Катя при полном осознании, что совершает непоправимую ошибку, полезла в сумку за ними.
Стол быстро приобрел привлекательный вид и даже стал издавать кое-какие аппетитные запахи. Артур умело растащил в разные стороны еще мгновение назад демонстрирующие трогательное единение бутылку и пробку, и темно-вишневый ручеек ликера радостно, что вырвался наконец из тесного сосуда на свободу, заструился в стаканы.
- Может, выпьем на брудершафт, чтобы сразу перейти на ты, - выступил с ценным предложением Артур.
- Нет, не хочу, - решительно возразила Катя Ишь чего захотел, хитрюга; но она не дура и не собирается предоставлять ему предлог для поцелуя.
- Ладно, отложим ненадолго эту процедуру, - смирился с неизбежным Артур. - Тогда давайте пока просто выпьем за встречу. За то, что мы тут сидим и нам очень хорошо.
Все же наглости этого парня нет предела, уже далеко не первый раз возмущенно подумала Катя, но неожиданно поймала себя на том, что уже более спокойно реагирует на его выходки. Кажется, у нее начался процесс адаптации к ним.
Артур глубокомысленно смотрел на свою собутыльницу сквозь мутное стекло стакана.
- А чем вы занимаетесь у себя дома? - спросил он.
- Я - бухгалтер. Старший бухгалтер, - увеличила она свое положение в обществе. - А вы?
- Я? Я ничем не занимаюсь.
- Как ни чем? - не поверила Катя. - На что же вы живете, вот сюда, на какие деньги приехали?
- Ну, деньги это не проблема, - небрежно прозвучал голос Артура. - Их повсюду сколько хочешь. Успевай только нагибаться и класть в карман.
- А я могу сказать, как вы их зарабатываете. Соблазняете женщин и живете за их счет. - Этот смелый фехтовальный выпад Катя готовила уже несколько минут и сейчас, после успешно произведенного укола, с нескрываемым торжеством смотрела на Артура; пусть знает, что её ему не провести, она раскусила этот орешек с гнилым зернышком сразу же.
- Вы думаете, что я Альфонс, - без всякой обиды произнес Артур. - Что ж, если вам больше подходит такой вариант, то я не против. - Его губы разъехались в широкой улыбке. - Но не волнуйтесь, на ваш счет я жить не собираюсь, у вас денег-то нет.
- Откуда вы знаете, сколько у меня денег? - Катя почувствовала себя задетой его последним замечанием, хотя оно во многом и соответствовало реальному наполнению содержимым ее кошелька.
- Ну, это сразу заметно, сколько у кого денег.
- Зачем же вы ко мне пришли?
- Вы мне очень нравитесь. У вас самая красивая грудь, которую я видел за последний месяц. Нет, пожалуй, за два месяца, - внес важное уточнение в этот вопрос Артур.
Катя почувствовала, как двумя факелами запылали ее щечки.
- Послушайте, как вы можете так разговаривать по сути дела с незнакомым вам человеком. Между прочим, я замужем.
- Я и не сомневаюсь. У вас ужасный вид замужней женщины. Когда я увидел вас, мне стало вас очень жалко. Я сказал себе: вот полностью искалеченный браком человек, надо ему помочь. А что касается моей откровенности, я всегда говорю то, что думаю. Разве не все так должны поступать?
- А если я начну говорить то, что думаю о вас, вам это понравится?
- Ради бога, да я только об этом и мечтаю. Мне всегда становится неинтересно, когда человек лжет. Ложь - это проявление несвободы, а я люблю свободу.
- Но ведь нельзя же говорить все, что думаешь о человеке. Мало ли какие приходят мысли. А если ты, например, о нем самого плохого мнения, что же так ему и сказать?
- А как же иначе. В этом случае, правда необходима как никогда. Если вы не любите человека, а говорите ему приятные слова, разве вам не становится от этого противно?
- Бывает, - призналась Катя. - Но ведь он же обидится, как потом с ним общаться.
- Но зачем вам общаться с теми, кого вы не любите. Это же настоящее самоистязание. Разве не так?
- Так, - согласилась Катя. - Но если ты с ним работаешь или живешь?
- Зачем же жить с тем, кто тебе противен. Ну а работа... Ради правды можно и потерпеть. Или сменить работу. Зато не надо лицемерить. Это же такое облегчение. Один раз скажешь правду и больше не надо лгать всю жизнь. А если говорить ложь, то приходиться повторять ее постоянно. Да еще каждый раз раскрашивать чем-то новым. Мы становимся пленниками собственной лжи. Это и тяжело и мерзко. Зачем же мучить себя, когда можно сказать то, что думаешь, и почувствовать себя сразу на свободе.
Пока он говорил, у Кати язык буквально плясал во рту от желания ему возразить, но когда он замолчал, она вдруг поймала себя на том, что сказать ей нечего. Более того, она согласна с ним, теперь она понимала, что схожие мысли давно уже бороздили ее подсознание, но она не решалась не только их озвучить, но даже выпустить их из этой её самой сверхсекретной зоны на свободу.
- Я вижу, вы согласны со мной. Знаете, мы с вами единомышленники. К концу нашего романа вы поймете, что между нами нет никаких разногласий.
- Какого романа? - встрепенулась Катя. Внезапно она почти физически услышала, как громкая сирена тревоги завопила в ее голове. - Запомните, Артур, у нас с вами не может быть ничего. Поэтому я вас сразу хочу предупредить: вы напрасно теряете время.
- Если мужчине очень нравится женщина, то он не может напрасно терять время, когда находится рядом с ней. Даже если его ждет неудача. Наоборот, это лучшие его минуты. А что касается романа, он уже идет во всю. По-моему, это очевидно.
- Вот что, Артур, или как вас там зовут еще по-другому. Чтобы сразу все было ясно, давайте договоримся: вы немедленно покинете мой номер, и больше ко мне не будете подходить ближе, чем на сто шагов.
- Вот видите, испугались, значит, я прав. Меня это радует, я выбрал правильную тактику.
- Я могу вас еще обрадовать: в своей жизни я ни разу не встречала такого наглеца.
- Я вовсе не наглец, я только говорю то, что думаю. Был бы я наглецом, набросился бы сейчас на вас. Тем более долго вы сопротивляться не собираетесь. А я сижу смирно, спокойно разговариваю. Только в отличие от того, к чему вы привыкли, что вам все постоянно лгут, я говорю то, что думаю. А вам было бы легче, если бы на моем месте сидел какой-нибудь болван, нес ахинею про погоду, а сам бы только и думал о том, как вас выебать.
Что-то взорвалось внутри нее, как будто она случайно проглотила гранату на боевом взводе. Впервые мужчина в разговоре с ней произнес это самое запретное в языках всего мира слово. Да как он посмел! Да за кого он ее принимает!
- Послушайте, вы, что себе позволяете! - завибрировал на самой, какой она смогла взять высокой ноте, ее голос от возмущения. - Пользуетесь случаем, что мы одни и считаете, что вам все дозволено. Вы не только наглец, вы еще самый настоящий хам! - Катя попыталась как можно сильнее ударить его взглядом своих больших разгневанных глаз, но неожиданно натолкнулась на ответный, полный искреннего недоумения взор.
- Что вы, Катя, рассердились. Не понимаю, что я такого сказал.
- Я еще вам должна открыть курсы по ликбезу некоторых слов.
- Послушайте, ведь любое слово само по себе просто звук, и оно не может быть не неприличным, не непристойным, не оскорбительным. Все дело в том, как каждый его воспринимает. Не я, а вы наполнили его таким содержанием, которое вас возмутило. Я же просто сказал о том, что человек может говорить о погоде или о какой-нибудь другой ерунде, а думать совсем о другом. Чтобы изменилось, если бы я употребил термин: заниматься любовью. Смысл абсолютно тот же.
- Но слова же разные!
- Так очистите же их от грязного смысла, это в вашей власти, и они не будет коробить ваш деликатный слух. На самом деле грязны не эти слова, это внутри вас все запачкано грязью, и эта грязь выходит наружу, когда вы произносите определенные звукосочетания. Соскоблите с них этот мутный слой, и никакие слова вам больше не покажутся оскорбительными или неприличными. Поверьте мне, таких слов нет вообще, ну скажите чем слово хуй хуже пениса или члена. То и другое обозначает одну и туже очень полезную часть мужского тела. Внушите себе, что пенис - это и есть хуй, то есть сделайте пенис неприличным словом, а хуй - литературным и тогда вы увидите, что все дело только во внушенной привычки. Одно слово какой-то болван сделал приличным, другое - матерным. Но почему вы должны зависеть от чужой глупости и грязи. Лучше привыкните к тому, что все слова приличные - и все сразу изменится.
Катя молчала. Последние произнесенные Артуром слова из словаря непроизносимых в приличном обществе терминов покоробили ее слух уже чуть меньше. Но гораздо больше её волновало сейчас другое; она вдруг ясно осознала и уже не впервые какую-то непривычную правоту своего странного собеседника. Но это осознание рождало в ней такую сумятицу противоречивых чувств, что она никак не могла определить, как она должна реагировать на эти крамольные речи.