Гусаченко Геннадий Григорьевич. Таёжные сказки дедушки Бисянки

Почему Медведь в тайге хозяин Таёжные сказки дедушки Бисянки

Сказки о зверях и птицах, о рыбах и насекомых принадлежат перу многих известных писателей, мастеров художественной литературы. С детских лет нам памятны "Гадкий утёнок" Ханса Андерсена, "Серая шейка" Дмитрия Мамина-Сибиряка, "Приключения муравьишки" Виталия Бианки, "Лиса и Медведь" Юрия Нагишкина и многие другие столь же занимательные и поучительные произведения. Испокон веку в сказках добро побеждает зло, на сказках малолетний читатель учится любить и лучше понимать природу, извлекает из них несомненную пользу. Книга таёжных сказок "Почему Медведь в тайге хозяин", предлагаемая читателям, вводит нас в загадочный, таинственный мир природы, который надо знать и понимать, чтобы любить, беречь и приумножать. Следуя лучшим традициям сказочников-анималистов, Геннадий Гусаченко рассказывает о приключениях обитателей тайги простым, но удивительно доходчивым языком старого орочского охотника Василия Бисянки. Литературный приём - вкладывать сказку собственного сочинения в уста вымышленного сказителя, не нов: "Сказки старого Тына", "Сказки дедушки Акяну" и другие. Однако, в отличие от них герой "Таёжных сказок" Василий Степанович Бисянка - человек современный, цивилизованный, говорящий на чистом русском языке, речь его изобилует красочным описанием природы, грамотным изложением. Терминов далёкого прошлого, таких, как "моя твоя не понимай", "тигра тоже люди, только рубашка другой", "твоя шибко тихо иди", в его речи нет и быть не может. В главе "Лесные люди", предшествующей сказкам, об этом сказано: "В культурной жизни нынешних орочей главную роль играет интеллигенция: врачи, учителя, инженеры, журналисты, юристы..." В таёжные "Сказки дедушки Бисянки" Геннадий Гусаченко внёс неповторимый колорит уссурийской тайги, при чтении их невольно проникаешься чувством доброй зависти к охотнику-следопыту Бисянке, живущему в тесном общении с дальневосточной природой. Бесхитростными, а порой, несколько наивными кажутся некоторые сказки, но уроки, преподносимые ими нашему техногенному веку, неоценимы. "Сказки дедушки Бисянки", написанные для детей, с не меньшим интересом прочтут их родители и другие взрослые читатели. Откройте книгу и вместе с её маленькой героиней Анюткой-Белкой-Олохи незримо войдите в чудесный мир сказки.

Лесные люди

На восточном склоне Сихотэ-Алиня, в низине сопок, в устье горной и быстрой реки Тумнин, на песчаной косе раскинулось большое село Датта, название которого переводится как "Устье". Живут здесь аборигены орочи, потомки смелых, добрых, мужественных охотников, следопытов, рыболовов. Много веков по берегам Амура и его притокам, от залива Дэ-Кастри на севере и до реки Ботчи на юге по всему побережью Татарского пролива дымили многочисленные чумы лесных людей, называвших себя "нани" - местные жители. "На" - земля, местность. "Ни" - человек. По древней мифологии своими предками они считали медведей, потому слово "ороч" имеет значение "новорожденный медвежонок", то есть, родившийся от медведя. На значительном удалении одно поселение от другого располагались стойбища орочей: Хади, Коппу и другие. В 1787 году в бухту залива Дэ-Кастри вошли и бросили якоря французские корабли "Буссоль" и "Астролябия". Командир эскадры Жан Франсуа Лаперуз в донесении, отправленном своему правительству, особо отметил гостеприимство и дружелюбие аборигенов, радушно принявших чужеземных моряков. Адмирал Геннадий Иванович Невельской, исследователь Приамурья и Приморья, основатель форта Владивосток, также с теплотой отзывался о коренных жителях Дальнего Востока: нанайцах, ульчах, удэгейцах, нэгидальцах, нивхах, орочах, эвенках, имевших культуру более древнюю, чем Греция или Египет. На гранитной скале, высокой стеной нависшей над левым берегом реки Сукпай, чуть выше её устья, выдолблены изображения животных и людей. С тех пор, как они сделаны древним человеком, прошло много тысячелетий. Более полно и правдиво о быте, нравах, обычаях и духовной культуре таёжных приморцев рассказал в своих книгах офицер царской армии Владимир Клавдиевич Арсеньев. Путешествуя с отрядом казаков по труднопроходимым уссурийским дебрям, исследователь неоднократно встречался с местными жителями. Дневниковые записи, сделанные В.К.Арсеньевым у походного костра, свидетельствуют о его симпатиях к гольдам (нанайцам), орочам и орокам, удэгейцам, ульчам, нивхам, негидальцам, эвенкам, поражавших его умом, доброжелательностью, бережным отношением к природе, к своей родной земле. Окружённая скалами и хвойно-лиственничной тайгой, несёт бурные воды река Тумнин в Татарский пролив, разделяющий материк и острова Сахалин и Курилы, за которыми безбрежный Тихий океан. Часть тайги, сохранившей реликтовую фауну, определена под Тумнинский заповедник. Здесь водятся уссурийский тигр и гималайский медведь, снежный барс и леопард, удав и полоз, белохвостый орлан и беркут, утка-мандаринка и чёрный журавль. Редкостные бархат, тис, орех маньчжурский, чёрная берёза, черёмуха Маака, аралия, калопанакс, элеутерококк, барбарис переплетены лианами лимонника китайского, киш-миша и виноградными лозами. В долинах над синими ирисами и красными лилиями порхают невиданной красоты большекрылые бабочки махаоны, гудят непомерной величины жуки.В тени густых ветвей прячется знаменитый "корень жизни" - таинственный женьшень, а на озёрах плавают огромные листья под нежно-розовыми бутонами лотосов. Эти и ещё многие другие представители удивительной субтропической зоны Дальнего Востока занесены в Красную книгу природы. Помимо вышеназванных, охраняемых законом животных и птиц, в дальневосточной тайге обитают соболь, колонок, горностай, норка, ондатра, бобр, росомаха, рысь, волк, лисица, заяц, белка, лось, изюбрь, пятнистый олень, косуля, кабарга, кабан. И ещё достаточно в Амурской области, в Хабаровском крае и в Приморье звенящих тишиной диких мест, где штатным охотникам зверопромышленных хозяйств и любителям, имеющим лицензии, разрешена добыча пушных и копытных животных, боровой и водоплавающей дичи. В реках и горных речушках, впадающих в Амур, в бесчисленных заводях и притоках Уссури, Самарги, Бикина, Сукпая, Тумнина, Ботчи плавают ленки, хариусы, таймени, щуки, сазаны, сомы и прочая рыба. Осенью в их устья заходят на нерест лососевые: сима, горбуша и кета. Охота и рыболовство издревле главное занятие жителей этих мест. Пушных зверей они выслеживали по следу, добывали давящими ловушками или волосяными петлями, подвязанными за ветки деревьев, нависших над ручьями и мелкими речками. Рыбу ловили сетями и неводами круглодично, используя долблёные лодки - баты и лёгкие берестяные челноки-оморочки. Собирательство имело для орочей подсобный характер. Они запасали в зиму дикий лук, чеснок, сарану, кислицу, голубику, бруснику, дикий виноград, кедровый орех, киш-миш, лимонник, стебли белокопытника, черемшу, крапиву, листья красной смородины и подорожника, сушили грибы, коренья дикой лилии и шиповника, другие растения и ягоды. За многие века тайга и пойма реки с её моховыми марями и тростниковыми отмелями стали для орочей родным домом. Они хорошо понимают и любят природу, носят красивые одежды, расшитые бисером, разноцветными тканями и кусочками меха, вырезают тонкие узоры на дереве, кости и бересте, выделывают шкуры зверей. Известны орочи своим умением читать таинственную книгу леса. Вся окружающая природа, по многовековому верованию орочей, наполнена духами - могущественными хозяевами огня, воды, земли, гор, тайги, рек и моря. Создатель и великий творец всего живого всемогущий Дух Хадау. Правители небесных и земных миров Духи Эндури и Сэвоки. Дух - хозяин тайги - Медведь. Дух огня - Пудза, даритель тепла, пищи, а, значит, и жизни. Огонь - священное понятие, с ним до сих пор связаны многие запреты, ритуалы и верования. Дух воды - Лунге. Злой дух - Амба. Практически вся жизнь лесных людей - орочей была раньше наполнена ритуалами либо задабривающими добрых духов, либо защищающими от вездесущих злых духов. Охотники и рыболовы приносили под особо выбранное дерево или на скалу угощения для добрых духов: кусочки хлеба, мяса или рыбы, табак, спички, берестяную плошку с водкой. Лесные люди просили у духов помощи убить зверя, но чтобы при этом самому не пострадать от него, чтобы избежать встречи с тигром, чтобы не сорваться с кручи, чтобы не перевернулась лодка. Густые туманы по утрам и вечерам окутывают Датту белым, низко стелющимся облаком. Пасмурное небо с моросящим дождём - привычная погода для трудолюбивых жителей орочского села. На месте былых островерхих чумов с покрышками из рыбьих кож и двускатных шалашей высятся в устье реки многоквартирные жилые здания, школа, детский сад, больница, рыбокомбинат. У причалов качаются мачты рыболовецких сейнеров и зверобойных шхун, рядом с ними множество моторных лодок и катеров, заменивших орочам примитивные берестяные челноки. По улицам села разъезжают автобусы, легковые и грузовые автомобили. Переменилась жизнь лесных людей - орочей. Вместо стёганых ватой халатов покроя кимоно, шуб из шкур молодого сохатого мехом наружу, штанов с ноговицами из рыбьей кожи, берестяных орнаментированных шляп, тапочек, сшитых из кожи тайменя, с острыми носками, загнутыми кверху, с разрезанными спереди голенищами, нынешние орочи носят современные одежды. Лишь на традиционный народный медвежий праздник орочи надевают национальный наряд. При заболеваниях не прибегают к услугам шаманов, пользуются медицинским обслуживанием. Говорят орочи на чистом русском языке, называют его родным. Терпеливые во всём, усидчивые и прилежные, большинство из них с успехом закончили школы, многие орочи получили высшее образование. В настоящее время в культурной жизни бывших лесных людей значительную роль играет интеллигенция: журналисты, врачи, учителя, юристы, художники, артисты, музыканты, инженеры, работники административных органов.

Дедушка Бисянка

Россыпями разноцветных камешков устланы галечные отмели реки. На тумнинском берегу издали видны строения: свайный амбар, навесы, вешала для сушки сетей и вяленой рыбы-юколы, приземистая изба, рубленая из лиственницы, крытая зелёной металлочерепицей. Это дом Василия Степановича Бисянки, старого охотника, который, несмотря на преклонный возраст, по-прежнему добывает и сдаёт заготовителям много пушнины. С началом охотничьего сезона на своём "уазике", с припасами и всем снаряжением, по лесовозной дороге, ведущей на Тигровый перевал, он уезжает в таёжное зимовье. Ставит капканы, давилки с приманками на путике, растянувшемся на три десятка километров. Почти всю зиму Василий Степанович Бисянка в тайге, лишь изредка наведывается домой. Кто не знает в Датте деда Васю, опытного следопыта, всеми уважаемого человека? Про него в селе говорят много хорошего. Спас мальчишку, провалившегося под лёд. Вытащил из болота лосёнка, увязнувшего в тине, выкормил и выпустил на волю. Каждую зиму на крутом берегу реки Василий Степанович строит для детей снежную горку. Весёлая ребятня с радостными визгами и криками скатывается с неё на прибрежный прозрачный лёд. Когда старого охотника спрашивают: "Сколько вам лет, дедушка?", Бисянка озорно щурится: - А сколько листьев на тополе? Кто их считал? Столько лет и мне. В гараже Василия Степановича "железный олень" - много повидавший на своём веку автомобиль "УАЗ-469", и мотоцикл "Урал". Рядом с пятистенной двускатной избой деда Васи высятся ель, сосна, пихта, кедр и лиственница. Сорок лет назад, весной, он выкопал в яру пять крохотных ростков. Взяв немного земли, той, на которой они росли, принёс их, бережно завёрнутых в сырой мох, домой, высадил перед окнами избы. Посыпал корни саженцев пеплом, песком, принесённой из тайги землёй, полил дождевой водой. Воздев руки к необъятной таёжной дали, раскинувшейся зелёным волнообразным ковром до самого горизонта, он попросил Эндури, Духа всего земного, вдохнуть жизнь в саженцы, защитить молодые деревца от непогоды. И те вымахали чуть ли не до небес, смотрят ввысь недосягаемыми вершинами. В осеннюю стужу и зимой прикрывают избу от холодного, сырого, пронизывающего ветра, дующего с моря. В жаркие летние дни, не столь частые на побережье, дают тень, спасают от палящих лучей солнца. Летом хвойные великаны Бисянки пахнут душистой смолой, а зимой морозом, чистым снегом. Сквозь густую зелень разлапистых ветвей в ясный день из окна виднеются светлые клочки синего неба, а лунной ночью проглядывают звёзды. Шумят, сердятся исполины, когда неуёмный ветер раскачивает их вершины, роняют в пожухлую траву или на снег сухие шишки. Поутру под деревьями с цоканьем носятся белки, кричат, перелетая от ствола к стволу, кедровки. С непокрытой головой стоит, порой, возле своих любимцев Василий Степанович и воздаёт хвалу и благодарность Духам: - Спасибо, Эндури! Спасибо, Сэвоки! В огороде, обнесённом штакетником, растут овощи и картофель, кукуруза и подсолнечник, яблоня, слива и вишня, малина, смородина и крыжовник, цветут георгины, пионы, гладиолусы. В сарае хрюкает свинья и мычит корова, во дворе кудахчут куры, гогочут гуси и крякают утки. В доме русская печь, электроплита и холодильник, электроутюг и стиральная машина, телевизор и радиоприёмник, пылесос, диван с парой кресел, мягкая тафта, книжный и платяной шкафы, секретер и кухонный гарнитур с большим набором кастрюль, тарелок и сковород. Своё современное жилище старый промысловик по старинке называет чумом. Несмотря на присутствие в кухне эмалированного бака с питьевой водой, жестяных ведер, пластиковых тазов, на лавках и под ними белеют берестяные туеса и плетёные из тонких ивовых прутьев корзинки, деревянные ушаты и бочонки. Под бревенчатым потолком на перекладинах сушатся шкурки пушных зверьков. На стенах развешаны пучки лекарственных трав, берёзовые веники, правилки, капканы, петли, сети, бамбуковые удилища и прочий промысловый и рыбацкий инвентарь. На дощатом полу камышовый мягкий, тёплый ковёр, покрытый лосиной шкурой. На столе с резными ножками, деревянная чаша с жирными, нежными на вкус, копчёными брюшками кеты, горбуши, симы. Как всегда, в потёмках возвращается Бисянка в охотничье зимовье, вешает на стену в холодных сенях, чтобы не отпотело, ружьё и пальму - нож с длинной рукояткой. Не торопясь ставит в угол широкие лыжи, подбитые мехом с лосиных ног, с прикреплёнными на их концах кусочками медвежьей шкуры. Обметя снег с мягких унтов, входит, покряхтывая, в холодную избу, снимает шарф из беличьих хвостов, куртку из меха молодого оленя, сшитую мехом внутрь, с капюшоном, и разводит огонь в камельке. Пока закипает вода в котелке и разогревается кушанье, старый охотник дымит трубкой, думает, пристально глядя, как языки пламени лижут смолистые дрова. Но вот ужин готов. Бисянка присаживается на лавку к столу. Весело потрескивает огонь в камельке, и парок над тарелкой разносит по комнате вкусный запах рыбного супа из кетовых голов, аромат чая, заваренного ягодами и лианой лимонника. После ужина охотник допоздна мездрит шкурки, натягивая их на конусный сосновый чурбачок, плетёт из бересты ковши и корзинки, вырезает на черенках ножей узоры на темы охоты. Зальёт в углубления расплавленное олово, потрёт сырой сажей - от серебра не отличишь! Большой мастер Василий Степанович рассказывать таёжные сказки. Сам ли сочиняет их он или с детства помнит сказочные рассказы своей бабушки Омонки о зверях и птицах, неизвестно. Сказкам Бисянка предваряет вступление: "Послушай таёжную сказку дедушки о светлой воде, где плещутся рыбы, о тихой тайге, где играют звери, о спокойных дымках над мирными чумами, где слышатся песни орочей и звуки варгана". Молодых охотников Бисянка наставляет: - Огонь - даритель тепла и пищи, друг и спаситель, красив и весел в родном очаге, согревает зимой не только тело, но и душу. Огонь в руках злодея может превратить цветущую землю в пепел. Нельзя кипяток выливать на землю, можно ошпарить Пудзу. Дух - хозяин огня всегда возле человека. Будьте мудрыми и благоразумными. Берегите родную природу. Детёнышей и беременных самок не стреляйте. Вы сыны тайги дремучей, но не будьте сами дремучими. Лучше одно ремесло хорошо знать, чем десять плохо... Смекалку имейте... Мастерство храните, как нож, как спички, как патроны, как глаза. Учитесь у леса, у зверей и птиц. У них много хитрых повадок. И знания эти будут защищать вас как мать, и учить, как отец. Знайте: дятел кричит: погода испортится. Бурундук посвистывает к дождю. Перед плохой погодой возле луны сияет звезда. В плохую погоду вечером, в той стороне, где садится солнце, просвет - завтра быть хорошему дню. Вечером на листьях роса - завтра не будет дождя... Сорока кричит - кто-то рядом есть... Всякая добыча - подарок духов, потому, что есть духи земли и духи деревьев. Каждая речка со своим духом-хозяином. Всё, что есть в мире, всё, что живёт, имеет духа-хозяина: и земля, и вода, и огонь. Если кто-то, хвастаясь, говорит: "Я не боюсь медведя!", а дух - хозяин леса услышит, этому человеку будет плохо... Нельзя женщине есть медвежье сердце... Если перешагнёт она через ружьё, острогу, мужчина будет промахиваться. Старого человека не называйте по имени... Про медведя говорите: "семиухий, семилапый, чёрный или просто: "он"... Шатун - лесной, дурной человек, потерявший ум... Может, это оборотень лесной в виде зверя ходит... Выходя из зимовья, не стучите по дереву... Кто обворует чужую ловушку, дух леса узнает об этом, и руки вора скрючатся. Встретится тигр - обойдите стороной. Убить тигра - нарушить закон, запрещающий охоту на этого зверя. Кто преступит его будет есть и спать отдельно от всех. Слова мои: открытая душа. Чтите заповеди Духов и предков наших, сверкающих блестящим лезвием ножа в сияющих лучах солнца. Как от яркого огня, не отводите взгляд от небес, реки и леса, и тогда честность, правда, доброта и мудрость будут освещать ваш жизненный путь. Уходя на охоту, Бисянка камлает на бубне, просит Духа леса послать удачу. "Позволь тихонечко ходить... Всякие звери, чтобы будто без ушей, без носов были, не могли бы услышать, унюхать, бесшумно позволь передвигаться". На высокой сопке, под священной сосной, оставляет Бисянка угощения для Духа леса: юколу, лепёшку, горсть кедровых орехов.

В гостях у дедушки и бабушки В просторную светлую избу пенсионеров Василия Степановича Бисянки и его жены Натальи Павловны, бывшего мастера рыбоконсервного цеха, пришла новогодняя радость. Из райцентра Ванино, известного как Ванинский морской торговый порт, на сверкающей рубиновой эмалью "Тойоте" прикатили дорогие гости: дочь Татьяна с мужем Сергеем Улянкой и внучка Анюта. Празднично одетые, с сияющими лицами, они вошли в избу, внеся вместе с волной мороза запахи духов, конфет, мандарин, апельсинов, яблок, пряностей. Татьяна, обнявшись с матерью и отцом, сложила на кровать комплект постельного белья "Аморе", стопку полотенец, пушистый плед, и набросила на плечи Натальи Павловны синий шёлковый платок с кистями, расшитый золотистыми узорами. Мужчины, как подобает, обменялись крепким рукопожатием, и зять выставил на стол японский чайный сервиз из тончайшего фарфора, бутылки с шампанским и торт "Зимняя вишня". Десятилетняя Анюта, повиснув на шее любимого деда, расцеловала его и подарила отделанную серебром курительную трубку и пачку душистого кубинского табака. - Спасибо, родные мои за подарки, - прослезившись от переполнявшего счастья, утирая глаза кончиком скользящего в пальцах платка, растроганно проговорила Наталья Павловна. - Но ваш приезд - лучше всяких подарков. - А самый главный подарок - вот он, в руках у меня! - подбрасывая хохочущую внучку над головой, сказал Василий Степанович. По случаю праздника и приезда дорогих гостей, он приехал домой встретить Новый год в кругу семьи, заодно прикупить продуктов питания и необходимых таёжнику перевязочных бинтов, обезболивающих средств и лекарств от простуды. У Анюты зимние каникулы. В четвёртый класс ходит. В школе, согласно свидетельству о рождении, учителя зовут её Аней. Родители называют Анютой, сверстники просто Анюткой. Наталья Павловна, уроженка самаргинского рода Куинка, зовёт внучку по-удэгейски: Олохи - Белка. У неё в детстве тоже было удэгейское имя Оноли - Кедровка. Учится Аня Улянка на "четвёрки" и "пятёрки", ходит на занятия в изостудию, в танцевальный кружок, в музыкальную школу. Любит кататься на коньках и на лыжах. Рисованию одарённая девочка отдаёт предпочтение всем другим увлечениям: собирательству почтовых марок на темы природы, музыке, танцам. Пишет акварелью припорошённую снегом тайгу, долину реки, пестреющую цветами, зверей и птиц, красивых бабочек и жуков. Василий Степанович, гордясь способностями прилежной внучки, спросил: - Олохи... Когда вырастешь, кем будешь? Учительницей, как мама? Врачом, как папа? Пианисткой или художником? Анюта пока и сама не знает, кем станет. Всё хочется ей узнать, увидеть, услышать, везде побывать, всё увиденное в альбоме нарисовать. Плечиком в ответ пожимает, кончик мягкой колонковой кисточки приглаживает. - Я ещё не решила, кем буду... Может, охотоведом или егерем... Тайгу охранять, как наш сосед дядя Федя Аянка... А, может, художником, как наш преподаватель живописи Виталий Борисович Пианка... Не знаю ещё... - Можно и то, и другое успешно совмещать, - вступил в беседу деда Сергей Александрович, прослывший в Ванинском районе "хирургом от Бога". - Одно другому не мешает. Охраняй обитателей тайги от браконьеров и пиши картины природы. Или наоборот: занимайся живописью и проявляй заботу об охране леса в "зелёном патруле". Пока учись... Там видно будет, к чему душа больше лежит, куда приложить таланты... - И то верно, - согласно кивает Василий Степанович... Прошу к столу, дорогие гости! На праздничном новогоднем столе хрустальная ваза с фруктами и конфетами, салат "Оливье", ставший во многих орочских семьях уже традиционным блюдом, горячие, с луком, с перцем, манты из оленины, пельмени из мелко нарезанного лосиного мяса с луком, деревянная чашка с копчёными, жирными брюшками малосольной кеты, хрустящие огурчики и грибочки, бутерброды с красной икрой и, конечно, соли - отварная горбуша с голубикой, политая жиром нерпы. Рядом с винами кувшины с морсами из малины и смородины, берестяная чаша с янтарной гроздью винограда. В довершение всех своих кулинарных изысков Наталья Павловна подала румяного гуся, запечённого с яблоками. В углу комнаты, источая аромат хвои, сверкала шарами свежая пихта, украшенная блёстками, звёздочками, шарами, разнообразными ёлочными игрушками. Гирлянда на ней, разбросанная по зелёным пахучим ветвям, вспыхивает разноцветными огоньками. Матово светится экран плазменного телевизора. Все с нетерпением поглядывают на часы. Они показывают, что до конца уходящего в историю года остаётся пять минут. Шумно хлопнула пробка из бутылки с шампанским. Сергей Александрович наполняет хрустальные бокалы благородным вином, наливает лимонад Анюте. И вот долгожданный миг: на экране всенародно уважаемый президент Российской Федерации Владимир Владимирович Путин. Уверенным, спокойным голосом он поздравляет граждан многонациональной великой страны с наступающим Новым годом, желает всем здоровья, удачи, успехов, благополучия. Мелодично и, как всегда, волнующе торжественно, звучат кремлёвские куранты. Василий Степанович, а вместе с ним и остальные, поднялись со своих мест. - Мы первыми на этом краю земли после Камчатки и Сахалина встречаем Новый год. - Сказал Василий Степанович. - Минувший год для нашей семьи и для страны в целом был нормальным. Пусть новый год будет лучше прошлого! За наше счастье! За Россию! За Новый год! Тонко прозвенели бокалы. - Жаль, Николая нет с нами за одним столом, - вздохнув, с материнской тоской произнесла Наталья Павловна. - Прислал радиограмму... На промысле минтая он, штормует в Охотском море на траулере... Всем передаёт новогодний привет и наилучшие пожелания. По телевизору начался новогодний концерт. На столе задвигались тарелки, забренчали ножи, вилки, ложки. - Однако, я ужасно проголодался, - отрезая жирный, аппетитный кусок мяса от румяной гусиной ножки и принимаясь за еду, сказал Сергей Александрович. Бабушка Наталья, не снимая с плеч подаренный дочерью полушалок, хлопотала у стола, больше всех уделяя внимание любимой внучке. По случаю праздника Наталья Павловна надела халат, расшитый затейливыми узорами. С груди её, перекинутая через плечо, свисала длинная коса с подвязанными к ней монетками, бусинками и медными колечками. Василий Степанович Бисянка сидел за столом в беличьей безрукавке, надетой поверх новой красной рубахи с боковым вырезом, украшенным орнаментом, подпоясанной ремнём из лосиной шкуры. На поясе болтались медвежьи клыки, зубы росомахи, рыси и волка - охотничьи трофеи старого промысловика. За спиной Василия Степановича на стене портрет отца. С фотографии военных лет смотрит солдат в пилотке, в полинялой гимнастёрке с орденами и медалями. Снайпер Степан Бисянка штурмовал Кенигсберг и освобождал от японских самураев Курилы и Южный Сахалин. Ордена Отечественной войны, Красной Звезды и Славы, медали "За отвагу", "За победу над Германией", "За победу над Японией" - свидетельства храбрости отважного дальневосточника. Потомственный охотник и следопыт Степан Иванович Бисянка уничтожил более двухсот фашистов, из них пять генералов и несколько десятков офицеров. После войны герой-фронтовик вновь стал штатным охотником-промысловиком по добыче пушнины. За чаем с тортом говорили о предках и обычаях орочей, о сложной хирургической операции, проведённой накануне Сергеем Александровичем, о проблемах порта, где Татьяна работала машинистом подъёмного крана, о рисунках Анюты, отправленных на выставку детского творчества в Хабаровск, об охоте на соболя и лося, о домашних вышивках Натальи Павловны. Потрескивали дрова в чувале, и пламя играло бликами на стене в полутёмной кухне, теплом веяло от печи, у которой развалился в дрёме толстый чёрный кот Мэргэн. Далеко за полночь стихли разговоры в уютном доме Бисянки. Разомлев от обильной пищи и вина, хозяева и гости крепко заснули. И только Анютка, уединившись в отдельной маленькой комнатке, увешанной мягкими плюшевыми мишками и зайцами, котиками и собачками, ещё не спала. Но вот и она, отложив книгу сказок братьев Гримм, щёлкнула выключателем. Мягко ступая в оленьих тапочках по лосиной шкуре, Анютка прошла к детской кроватке с резными спинками, юркнула под заячье одеяло. К ногам её, добродушно мурлыча, привалился чёрный кот Мэргэн. В бледном лунном свете, тускло мерцавшем сквозь тюлевые шторы, поблескивал волчьими клыками шаманский бубен, висевший на рогах изюбря. Где-то под половицами тихо шуршала осторожная мышь.

Слушай, Олохи, сказку

Порывистый, с обильным снегопадом дует ветер с верховий Тумнина, раскачивает ветви деревьев, прогнувшихся под тяжестью нависших на них белых шапок. Темно на реке, холодно и пустынно. В блеклом свете электрических ламп мельтешат мелкие, колючие снежинки. Третий день не утихает вьюга. На улицах Датты, в садах и огородах, на крышах домов намёты снега. Глухо зарокотал во дворе "уазик". Приветственно залаял Дружок. Громыхнули, затворяясь, гаражные ворота. Анюта приподняла край тюлевой занавески, прислонила нос к заиндевевшему стеклу. Воскликнула радостно: - Деда Вася приехал! - Вот хорошо-то. В самый раз к пирогу прикатил. С брусникой испекла... Раздевайся... Мой руки... Будем чай пить,- помогая Василию Степановичу снять куртку-"аляску", радушно сказала Наталья Павловна. - Все капканы, ловушки, давилки замело... Подумал я: "Чем в зимовье непогоду пережидать, лучше дома быть... Заодно туесок сделать... Не сидеть же, у печи, сложа руки", - объяснил свой преждевременный приезд Василий Степанович. И добавил, хитро подмигнув Анюте и обнимая её: - К тому же, по любимой внучке соскучился... Скоро в школу ей... Приедут из Ванино папа и мама, увезут нашу Олохи... Родители Анюты уехали в город сразу после новогоднего праздника. Сергей Александрович в больницу торопился к своим пациентам. Татьяна спешила управлять огромным портовым краном. Ароматный запах печёного теста, брусники разносится по дому. Бабушка Наталья погромыхивает в кухне посудой, собирает на стол. Сладкий пирог пахнет лесом, ещё чем-то необыкновенно приятным, напоминающим моховые поляны, бордовые от обилия спелых ягод. После душистого чая, заваренного спелым шиповником, с пирогом, с мёдом, дед, баба и внучка занялись своими делами. Василий Степанович, развернув рулон тонкой, гладкой бересты, вырезает из неё выкройки для туеска. Наталья Павловна, надев очки, рукодельничает. Всё она умеет, всюду успевает. Встаёт рано, ложится поздно. Смолоду трудилась на рыбокомбинате, начинала укладчицей, а после окончания техникума, стала мастером консервного цеха. На пенсии забот и хлопот у неё не убавилось. Скорее, наоборот. Летом полно работы на личном подворье, в огороде, по уходу за домашней живностью, на лугу во время сенокоса, на пасеке. Осенью вялит и коптит рыбу, варит компоты и варенье, солит грибы, огурцы, помидоры, капусту, сушит ягоды и травы, лепит пельмени и манты, печёт пироги и булки, вяжет сети, чинит охотничью и рыбацкую одежду, вышивает и ещё куча разных дел у домовитой хозяйки. Анюта, придвинув ближе настольную лампу, акварельными красками: оранжевыми, зелёными, лиловыми рисует в альбоме тайгу. Весело пляшет в чувале огонь. Хорошо, когда в доме тепло и уютно. Хорошо, когда рядом дедушка и бабушка, когда есть мама и папа, когда на земле мир. Не страшны Анюте ни злые духи в сказках, ни воющий за окнами ветер, ни морозная стужа. Посматривая на весёлую игру пламени, Анюта моет кисточку в стакане с водой, разводит краску. Прежде, чем сделать мазок, с интересом наблюдает за руками деда Васи. Как ловко подбивают они свёрнутую в трубку бересту к донышку туеска. Смотрит Анюта на быстро снующие руки бабы Наты, расшивающей орнаментом маленький халат для внучки. Из берестяной шкатулки Наталья Павловна вынимает перламутровые пуговки, бусинки, бисеринки, разноцветные кружочки, квадратики, полоски кожи и пришивает золотистой нитью. Нарядный халатик, шапочку с узорами, пояс, украшенный затейливыми завитками, сапожки из рыбьей кожи, обшитые по краям мехом нерпы, бабушка сшила Анюте для выступления в школьной самодеятельности. Рукодельничая, бабушка даёт любимой внучке совет: - Добром отвечай на добро... С нехорошими людьми не водись... В слова свои вкладывай душу... Храни чистоту свою... Руки не береги от работы... Будь разумной... Вставать должна ты до пения птиц... Закончив работу, Василий Степанович встал, стряхнул с колен лёгкие берестинки, замёл их в совок и выбросил в чувал. Нежные, желтовато-розовые, они вспыхнули, мгновенно растаяли в пламени. Старый умелец покрутил туесок в руках, придирчиво осматривая своё творение со всех сторон, нет ли задиров, плотно ли садится деревянная, выточенная из липы крышка. Налюбовавшись и не найдя изъянов, Бисянка выставил туесок перед Анютой. - Вот, Олохи... Подаришь преподавателю художественной школы... Скажешь: "От деда Васи..." Мы с ним белковали этой осенью... Добрый человек... Зверя у водопоя, на солонце с лабаза не стреляет. "Какая, - говорит, - это охота? Убийство!" С собаками, как и я, не любит охотиться. "Зачем, - говорит, - в тайге шум поднимать? Зверя понапрасну пугать..." А в этот туесок баба Ната медку липового с нашей пасеки нальёт... Хороший человек этот преподаватель... - Спасибо, дед! Спасибо, баба! Василий Степанович заглянул внучке через плечо, ухмыльнулся лукаво: - И что это за невиданный такой зверь? Олень с крыльями! Разве такой бывает? - Не простой это олень, а волшебный... Ноги у него, как молнии... Из-под серебряных копыт искры летят... Так быстро он скачет, через горы перелетает... В золотых рогах звёзды сверкают... Как облако пушистое летит крылатый олень по небу... На вершинах деревьев птицы сидят, а золоторогий олень над ними летит... И серп луны лёгкой лодочкой-оморочкой плывёт на волнах облаков... И фея, нимфа лесная на нём сидит... В горностаевой белой шубке она... Корона у неё на голове драгоценными камнями сияет... Красиво, да, дед? - В сказке всё бывает... И золоторогий олень с крыльями... Хочешь, расскажу сказку? - Про оленя? Бисянка почесал за ухом, вспоминая сказку про оленя. Не вспомнил. Развязал кисет, сшитый из замши, набил кубинским табаком подаренную внучкой трубку. Лучинкой, подожжённой в огне чувала, раскурил её и, пыхнув сизым дымком, огорчённо признался: - Нет... Про оленя не знаю... О другом звере расскажу... О росомахе. Всех злее она в лесу. На лося с дерева прыгает, острыми когтями глаза ему выцарапывает, в шею впивается, насмерть загрызает. Её все звери боятся. - Не хочу про росомаху. Рыжая, лохматая, а хвост чёрный. Грязнуля вонючая. А ещё, говорят, воровка она... У нас в классе неряшливых девочек росомахами зовут... Не хочу сказку про неё. В затруднительном положении дедушка Бисянка. Трубкой дымит, молчит, себе удивляется: и как это он про оленя сказку не припомнит. Бабушка Наталья, вдевая нитку в иглу, приходит на помощь. - Не хочешь про неряху-росомаху, я знаю удэгейскую сказку про пятнистого зверя, красавца леопарда... Рассказать? - Да, конечно, баба, расскажи! - Ну, так и быть, слушай, Олохи, сказку про онзиге - так по-удэгейски называют леопарда. Онзиге из рода леопардов Однако, давно это было... Так давно, что, может, это и не сказка про красавца-молодца Элунге, а всё так и было. Как знать? Много воды утекло с той поры в Бикине и его притоках. Много раз умирали от старости кедры и ели, пихты и лиственницы, сосны и дубы. Много раз из шишек и желудей, упавших на землю, вырастали высокие и могучие деревья. Так всё повторяется из века в век. После зимы наступает лето. Ночь сменяет день. Уходят одни поколения людей, животных, растений, на смену им приходят другие. Да... Однако, давно в удэгейском роде Амулинка жил охотник Нядига со своей женой Сигдэ. Их чум, крытый еловой корой и рыбьими кожами, сначала на реке Хор стоял. Потом на Бикин они ушли. Кета в те далёкие годы на нерест шла так плотно, что и весло, зажатое боками лососей, стоймя плыло. Железные птицы в небе не летали, а только простые. Оружием охотникам служили ножи, копья и луки со стрелами. Всякую дичь в те далёкие незапамятные времена добывали лишь для пропитания, не для наживы. Потому в тайге водилось много всякого зверья и птицы. Охотники всегда возвращались в стойбище с богатой добычей. В чуме Нядиги было вдоволь вяленой и копчёной рыбы, оленьего и лосиного мяса, медвежьего и кабаньего сала, барсучьего жира, звериных шкур, из которых Сигдэ шила меховые одежды с узорами. И всё было у них хорошо. Нядига уходил в тайгу на охоту или ловить рыбу. Сигдэ разжигала огонь в камельке, варила сильму: рыбный суп с мукой, монгголо: похлёбку из пшена и мяса, готовила наняху: кушанье из сушёной, отмоченной и мелко нарезанной кеты, заправленное луком и жиром нерпы, лепила мянци: удэгейские пельмени. Большая была Сигдэ мастерица-рукодельница. Улы - обутки, сшитые из шкуры молодого изюбря, халаты, шапки и другая одежда - всё было украшено завитками из разноцветных кусочков ткани и кожи. Разные лекарственные травы знала Сигдэ. Приходили к ней сородичи, жаловались: - Живот болит... Помоги, Сигдэ, утихомирить. - Отвар из листьев красной смородины пей, - слышали в ответ. - Настойку из коры бархата пей, если почки, печень болят... Корень шиповника заваривай, от поноса пей... Да... Так они жили... Однажды в чуме Нядиги послышался плач ребёнка. Это родился мальчик. Всё розовое тельце новорожденного было в тёмных пятнышках и крапинках, поэтому его назвали Онзиге -леопард. Родители, сородичи недоумённо качали головами. Старики задумчиво курили трубки, припоминая подобные случаи, но никто не помнил такого чуда. Шаман Эдиги долго камлал над ребёнком, приплясывал и бил в бубен, вызывая добрых духов и отгоняя злых. Он обрызгал младенца жертвенной кровью оленёнка и, наконец, хриплым голосом промолвил: - Узнал я от духов... Когда вырастет младенец, горе и беду принесёт нашему стойбищу и всем удэгейцам. Он не пятнистый олень-цветок... Онзиге из рода леопардов. Его душа прежде жила в красивом, но коварном звере, а когда леопард умер, переселилась в этого младенца. Вот почему его спинка и животик в бурых пятнах, а ручки и ножки в крапинах. Слабый лосёнок сильным лосем вырастает... Онзиге яростным охотником станет... Много и понапрасну погубит зверя и птицы... Духи говорят мне: "Пусть Нядига отнесёт мальчика с душой леопарда в тайгу и оставит там... на съедение волкам и лисицам..." Несчастная Сигдэ схватила ребёнка, прижала к себе с криком: - Нет! Не отдам! - Духи говорят: "Пусть Нядига, Сигдэ навсегда покинут стойбище Улянка на Хоре, если хотят оставить в живых младенца с душой леопарда..." Нядига и Сигдэ сложили съестные припасы в заплечные мешки-поняги, взяли своего крапчатого ребёнка и ушли... Сначала на Анюй, потом на Бикин перебрались. Онзиге вырос красивым, статным юношей с веснушками. Все, кто видел молодца в нарядных, расшитых орнаментом одеждах, с тугим луком и колчаном со стрелами за плечом, восхищались молодым охотником. Нядига гордился сыном и говорил Сигдэ: - Хорошо, что не послушали шамана Эдиги, не отнесли маленького Онзиге на съедение волкам. Великий Хадау ниспослал нам его с неба. Нядига часто брал сына с собой в тайгу. Учил метко стрелять из лука, ставить самоловы, распутывать следы зверей и птиц. - Чтобы обмануть дичь, надо понимать, о чём стрекочет сорока или каркает ворона, о чём шепчутся деревья, - говорил Нядига. - Тот не охотник, кто не знает языка леса. Добрый охотник как чуткий соболь - одним глазом спит, другим белку видит. Однако, всю жизнь помни, Онзиге: охота - не забава, рукам, ногам, глазам твоим - слава. С пустыми руками в чум возвращаются плохие охотники. Чти, Онзиге, заветы предков и великого Хадау, мудрого творца всего живого на земле. Будь милостив ко всему живому, бери у природы лишь самое необходимое, помогай ей вечно цвести и плодоносить, дабы тайга наша не стала пустой и бедной. Трудись в поте лица своего, не гневай живущего на небесах Духа Эндури. Не совершай плохих поступков, не посылай на небо дурных мыслей. Знай, что неотвратимость воздаяния за добро и наказания за содеянное зло пронизывают небо, как серебряные лучи света и проницают всё сущее. От всевидящих глаз небожителей не скроешься в глухой тайге. Онзиге рассеянно слушал отеческие наставления. Охотничья страсть кипела в нём, и все его мысли были устремлены в таёжную глушь, в непроходимые дебри, туда, где скрывалась осторожная, чуткая дичь. Он с нетерпением ждал, когда отец разрешит ему охотиться, когда, выследив жертву, пронзит её острым жалом стрелы, распотрошит, вырвет печень. - Я буду хорошим охотником, - сам себе сказал Онзиге. - Всегда буду возвращаться в чум с богатой добычей... Нядига и Сигдэ ушли в тайгу собирать кедровые шишки, сыну велели камелёк топить, воду в котле вскипятить, отца и мать в чуме ждать. Как только родители ушли, Онзиге взял свой лук, колчан со стрелами и острый нож. - Сбегаю на охоту и скоро вернусь... Принесу добычу... Отец похвалит меня, - решил Онзиге. У священной сосны Онзиге положил на пенёк угощение духам - хозяевам леса: юколу, лепёшку и початок варёной кукурузы. - О, великий дух - хозяин тайги! За удачу в охоте прими благодарность. Молю тебя: пошли мне богатую добычу, о, великий хозяин тайги! Не успел Онзиге встать с колен у священной сосны, как в осиновой рощице остановилась бегущая куда-то косуля и принялась спокойно грызть зелёную кору. Ах, как затрепетало сердце юного охотника с душой леопарда! Пригнувшись, по-кошачьи, мягко ступая, крадучись, подобрался он к жертве так близко, что готов был тотчас наброситься на неё, впиться зубами в шею косули и разорвать. Дрожащими от волнения руками Онзиге натянул тетиву тугого лука и пустил стрелу с узким и длинным наконечником. Косуля упала замертво. - Я не возвращусь в чум с пустыми руками! Я - хороший охотник! - громко вскричал Онзиге. Дикий крик его, похожий на рычание разъярённого леопарда, разнёсся по тайге, приводя в страх всех её обитателей. Онзиге распотрошил косулю, печень сложил в заплечный мешок-понягу, а всю тушу затащил на дерево. Так делали его предки - леопарды, хранящие добычу на толстых сучьях деревьев. Уже в потёмках, гордый удачей, Онзиге вошёл в чум. В холодном жилище гулял ветер, хлопал открытым пологом, который, второпях убегая на охоту, Онзиге забыл опустить. Вода в котле покрылась льдом. Вернувшиеся из тайги отец и мать возились у очага, разводя огонь. - Ты плохой охотник, - сердито сказал Нядига, огорчённый поведением сына. - Почему? Ведь я вернулся не с пустыми руками, - с обидой в голосе ответил Онзиге. - Ты нарушил главную заповедь духа леса - быть мудрым охотником. Зачем убил косулю? - Я просил духа леса послать мне удачу... Дух услышал меня, послал косулю, - чуть не плача, оправдывался Онзиге. - Дух леса не знал, что у нас в чуме полно мяса всякой дичи. Ты лишил жизни прекрасное животное просто так, без необходимости, поддавшись страсти... Это большой грех перед Хадау, Эндури и хозяином леса... Ты ослушался отца и матери, ушёл на охоту без позволения... Не выполнил наказ поддерживать огонь в камельке и нагреть воды... Ты плохой охотник, Онзиге. - Я принёс печень косули... Я не маленький и могу ходить на охоту, когда хочу. - упрямо возразил отцу Онзиге. - Завтра отнесу духу леса угощение, и он опять пошлёт богатую добычу. Утром Онзиге встал на лыжи, и как в прошлый раз, выложил на пенёк под священной сосной кусок запечённой на углях лосятины и берестяной туесок с медвежьим салом. Лишь только он сделал это, как, откуда ни возьмись, прямо перед ним во всей красе возник великан-лось с запрокинутыми на спину рогами. - Вот так удача! - обрадовался Онзиге. Быстро выхватил из колчана стрелу, приложил на лук, натянул тетиву и выстрелил. Узкий, острый наконечник пронзил сердце сохатого, и могучий зверь бездыханно упал в снег. Счастливый Онзиге, безумно рыча от радости, вонзил нож в брюхо сохатого, погрузил руки в горячую кровь. Разделав тушу, он попытался затащить её на дерево, но не смог: зверь был слишком тяжёл. Положил печень сохатого в мешок, отправился домой, напевая песенку. А пел он так: Быть храбрым и смелым к лицу молодцу. Быть сильным и ловким к лицу удальцу. Так кто же тот меткий ловкач-удалец? Онзиге - охотник, храбрец - молодец! Над головой молодого охотника застрекотала вездесущая сорока. Перелетая с дерева на дерево, с ветки на ветку, белобокая болтушка болтала без умолку: Стрелять в беззащитного зверя позор! На небо воззри свой бессовестный взор. Оттуда услышишь: "Быть честным - к лицу! Убить, не охотясь, к лицу подлецу!" Подивился Онзиге трескотне таёжной сплетницы, ещё больше возгордился: - Я научился понимать язык леса! Я - великий охотник! Вот подстрелю тебя, чтобы не называла подлецом, - рыкнул Онзиге и погрозил сороке стрелой. Лесная сплетница перелетела на более высокое дерево, стала стрекотать и дразнить Онзиге ещё громче: Онзиге - не молодец, Не храбрец, не удалец, Не охотник, а подлец! Зверя бьёт он ради славы, Просто так, ради забавы... Устреми на небо взгляд, Духи леса там сидят, Про Онзиге говорят... Онзиге на серое облачное небо посмотрел. Ничего оттуда не услышал. - "Онзиге - не пятнистый глупый олень! В Онзиге душа храброго леопарда! Онзиге - великий охотник!" - вот что говорят духи леса! - крикнул сороке охотник, и от рычащего крика его испуганно вздрогнул изюбрь, тихо пасущийся в густом осиннике. До самого стойбища надоедливая сорока преследовала его трескотнёй: Онзиге - не удалец, Не храбрец, не молодец... Онзиге - хвастун, гордец! - напослед прокричала сорока и улетела, без умолку треща на всю тайгу: - Онзиге - хвастун и гордец... Вообразил себя великим охотником. Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Нядига лосиной печёнке не обрадовался. Напротив, пуще прежнего рассердился. - Зачем убил лося? - гневно спросил отец. - У нас полно мяса. И печень косули ещё цела. - Я просил хозяина тайги послать мне богатую добычу... Он лося дал... - Зачем просил? Нет у нас нужды в добыче... - Моя душа леопарда рвётся в тайгу... Зов крови моих предков пылает во мне неудержной страстью охоты. Я каждый день буду ходить на охоту и убивать всех, кого пошлёт дух леса. Страшно стало Нядиге от слов непокорного сына, жаждущего крови зверей. - Увидят духи, что стреляешь в зверя ради забавы, перестанут помогать всем удэгейским охотникам, - печально сказал старый охотник. Не послушал Онзиге отца. Утром взял пальму - нож на короткой палке, лук, стрелы, встал на лыжи и ушёл в тайгу. Положил под священной сосной пирог с рыбой. Лишь только произнёс первые слова просьбы, обращённые к духам леса, как мимо промчалось стадо кабанов. Крупный секач отстал от диких свиней, начал разрывать рылом снег в нескольких шагах от Онзиге, не обращая внимания на человека. Пока щетинистый вепрь хрустел и чавкал хвощами, Онзиге прицелился в него и спустил тетиву. Острый, как лезвие ножа, наконечник стрелы пронзил броню из ледяных катышков на левом боку секача. Уткнувшись в хвощи страшным рылом с загнутыми клыками, кабан окрасил снег кровью, вид которой вызвал у Онзиге восторженную радость. Для верности Онзиге пырнул поверженного зверя ножом-пальмой. Кабан не шевельнулся, и Онзиге выбил у него кривые клыки, подвязал их на свой охотничий пояс. Гордый от столь знатного трофея Онзиге громко, на весь лес, крикнул: - Я, Онзиге, великий охотник! Ни один зверь не убежит от моей меткой стрелы! Эхо грозного рыка прокатилось по тайге, многократно повторяя хвастливые слова кровожадного охотника. В сумерках угасающего дня притащился Онзиге в стойбище. В чуме отец и мать пили чай, сидя у огня камелька. Они равнодушно глянули на кабанью печень, горделиво положенную перед ними. Нядига сокрушённо покачал головой: - Быть большой беде... Духи леса не простят охотнику из рода Улянка добычу ради забавы. В каждом чуме вдоволь пищи и шкур для шитья одежды. Удэгейцы не бьют зверя без надобности, для того, чтобы добыть печень. Большая беда скоро пришла. Из тайги убежали звери, улетели птицы. Без добычи стали возвращаться в стойбище охотники. Напрасно подносили они угощения духам леса из последних своих припасов. Духи леса оставались безучастны к просьбам людей. В голодном лесу неистовый ветер раскачивал вершины деревьев, срывал корьё и шкуры с чумов, заметённых снегом. Плакали дети, выли женщины. Старики седыми головами качали, вопрошали недоумённо: - За что духи леса так разгневались на удэгейский род Улянка? Когда была съедена последняя юкола, а река, скованная льдом, всё ещё оставалась недоступной для рыбной ловли, шаман Егдыга долго бил колотушкой в бубен, звенящий колокольчиками, увешанный клочками медвежьей шерсти. Егдыга просил добрых духов сказать ему, почему из тайги ушла вся дичь. Вконец обессиленный , он упал на земляной пол, устланный лапником, чуть дыша, прохрипел: - Духи признались: во всём виноват сын Нядиги, молодой Онзиге, юноша с веснушками на лице, с пятнами на теле. Ради забавы он убил косулю, лося и кабана. Он не пятнистый олень-цветок, которым называли его. В нём душа опасного хищного зверя. Онзиге из рода леопардов. Пусть уходит из нашего стойбища и выпрашивает прощение у духов леса. Пусть возвратится, когда тайга наполнится рёвом зверей и пением птиц, когда охотники будут приходить в свои чумы с богатой добычей... Никто не знает, куда ушёл изгнанный из стойбища Онзиге. Никому не ведомо, как вымолил он прощение у всемогущего Хадау, но в тайге стало полно всякой дичи. Не вернулся Онзиге в родной чум. Долго плакали об ушедшем в неизвестность сыне старики Нядига и Сигдэ. Шаман Егдыга утешил их: - Духи поведали мне: на Сихотэ-Алине, в глухой тайге, на вершине высокой скалы живёт красавец леопард. Он охотится в одиночку и убивает дичи больше, чем может съесть за один раз. Добычу хранит на дереве. Всемогущий Хадау за неуёмную страсть к охоте обратил молодого охотника Онзиге в прекрасного пятнистого зверя. Никто из людей не охотится на него, ведь в нём душа человека.

Рыжая плутовка Поздним вечером Бисянка вошёл в избу с кожаным мешком-понягой за плечами и с охапкой сухих сосновых дров. Подбросил в догорающий в чувале огонь несколько смолистых поленьев, поворошил угли. Пламя вспыхнуло ярче, осветило стену с распластанной на ней рысьей шкурой и кровать с резными липовыми спинками. На вопрошающий взгляд Натальи Павловны охотник недвусмысленно похлопал рукой по мешку, что означало: он вернулся не с пустыми руками. Анютка выглянула из-под белого заячьего одеяла, спросила: - Дедушка... Ты принёс из тайги новую сказку? - Ты ещё не спишь, сойка любопытная? Вот задам тебе сейчас! - с напускной строгостью, пряча улыбку в усах, проворчал Василий Степанович. - Каникулы кончаются... Увезут скоро нашу родненькую в Ванино, будет в школу рано вставать... А пока пусть вечеряет, сколь хочет, - вступилась за внучку бабушка Наталья... Ты обещал ей привезти из тайги новую сказку. Вот она и ждёт. Старый охотник отряхнул от снега потёртую нерпичью куртку, присел на лавку у печи. Развязал видавший виды мешок. Не спеша вынул из него пакет с алым лимонником, вязаные из заячьего пуха запасные носки, котелок, фонарик, фляжку, топорик, аккуратно свёрнутый пустой пакет: хлебные крошки с остатками жареной кеты он вытряхнул из него ещё в тайге, пусть поточат их мыши и поклюют птички. Анютка вылезла из-под одеяла, рядом вертится, новую сказку не терпится ей услышать. Если Бисянка удачно сходил на охоту, долго и весело будет рассказывать всякие таёжные истории, употребляя смешные слова, чтобы Анюте интересно было. Но коли вернулся домой ни с чем, тут уж не подходи. Весь вечер Бисянка будет курить трубку, молчать и вязать корзину. Сегодня Бисянка в хорошем настроении. Неторопливо, растягивая удовольствие, развязывает охотничий мешок, достаёт связку соболиных шкурок. Ловко взбивает их ладонью, и благородный мех переливается серебристыми волнами. - Хорошо заработал в этом сезоне... Будут тебе, Олохи, краски, кисточки, карандаши, альбомы, мольберт и новый велосипед. Соболя Анюту не впечатлили. Как, впрочем, и обещание купить велосипед. - Дедуля... Ты сказку обещал привезти из тайги... - с притворной обидой протянула она. - Так я же ещё не всё вам показал... Привёз, внучка... Вот тебе сказка! Смотри, какая красавица! Охотник достал из мешка завёрнутую в старый бабушкин платок лисью шкурку, заскорузлыми пальцами развернул его и бережно пригладил мягкий рыжий мех. - Загляденье шкурка! Сказка, одним словом... - Ну, дедушка.... - Я про настоящую сказку спросила, - разочарованно сказала Анюта, снова забираясь в тёплую постель. - Так это и есть настоящая сказка... Разве не так? Хитра была рыжая плутовка... Поводила меня за нос по тайге! Ну, да и я не простак, - с нотками гордости за богатую добычу сказал Бисянка и языком по-беличьи поцокал: - Хороша шкурка! Побродил я за этой лисой по распадкам и увалам, по крутым склонам и густым ельникам, по перевалам и лесосекам. Капканы кипятил в настое золы и полыни, натирал хвоей, да только рыжая плутовка обходила приманки стороной. Идёт по своему следу, лапка в лапку, а как дойдёт до капкана - прыг от него и была такова! - с удовольствием подвешивая шкурку на крючок, рассказывал старый охотник. Он ещё раз внимательно оглядел шкурку с таким трудом добытой лисицы: все ли коготки вывернуты, нет ли складок и морщин на спинке, хорошо ли распушен хвост. - Однако, первым сортом рыжая плутовка пойдёт, - сказал Бисянка. Закурил трубку, прищурился на яркое пламя чувала, вспоминая перипетии недавней охоты. - Дедушка... Почему называешь лису рыжей плутовкой? Колонок тоже рыжий, а про него так не говоришь... Бисянка с удивлением и теплотой глянул на любимую внучку. До всего-то ей есть дело! Всё-то хочет знать! В четвёртый класс ходит, а вопросы задаёт такие, что ответ на них не сразу найдёшь. Вот и сейчас не простой задала. Как ответить на него так, чтобы на всю жизнь ей запомнилось? Бисянка подумал, улыбнулся хитро. - О том, почему лису так прозвали, узнал я, когда в Барсов ключ ходил капканы проверять. - Опять знакомый дятел сообщил? - Нет... Сорока целый день об этом на всю тайгу стрекотала. Анюта рассмеялась недоверчиво. - Ну, да... Ты птичий язык понимаешь? Ой, дедушка... Обманываешь всё... Не умеют звери и птицы говорить... - И вовсе не обманываю... И птицы, и звери, и пчёлки, и мурашики - все объясняются на языке леса. Надо только уметь понимать его. Вот иду я, как-то весной по ключу Листвяному, а там птахи такой тарарам устроили! Настоящий птичий переполох! Кричат: "Ая-яй! Караул! На помощь! Злой коршун прилетел... Наших птенчиков хочет в своё гнездо утащить, коршунятам скормить! Помогите коршуна прогнать! Наших детушек спасите!" Ну, тут со всего леса слетелись вороны и галки, сороки и сойки, кедровки и дятлы, скворцы и ещё много всяких птах. Всей стаей напали на ястреба и прогнали его. А потом весело щебетали, хвалились, кто всех смелее был. А то, бывает, слышу, ворона каркает: "Карр, карр... Летите все сюда! Тигры кабана задрали! Много еды осталось после их обеда. Будет и нам чем поживиться. Карр, карр..." Соболя, колонки, харзы, росомахи, рыси понимают, о чём кричит ворона, и тоже спешат к месту тигриной трапезы. Или, вот, пчёлка... Вернётся усталая в родной улей из дальнего полёта и жужжит: "Жж... Жж... Липу нашла... Богато цветёт! Много сладкой пыльцы на её душистых цветках! Летите скорее за нектаром. Да поторопитесь. Неровен час дождь пойдёт. Жж... Жж..." - машет она крылышками. И не только сестрицам её, труженицам медовым, но и мне понятно, о чём спешит сообщить пчёлка. У муравьёв своя дружная семья. Выглянет мурашик из норки, глянет на небо, а солнышка нет, тучка его закрыла. "Тревога! Тревога! Скоро дождик будет... Закрывайте скорее входы в норки!" - предупредит он товарищей. Быстро все дверочки захлопнутся, и ливень не промочит муравейник. Или, вот, взять к примеру, волков... Из-под одеяла чёрные Анютины глазёнки выглядывают, отблески пламени в чувале искорками вспыхивают в них. - Нет, нет, дед... - Не надо про волков... - протестующе мотает головой внучка. - А про лису ты уже забыл? Что про неё рассказала сорока? - А-а... - покрутил Бисянка ус, придумывая новую таёжную историю. - Дело, значит, так было... - Тыр-тыр-тыр... Тыр-тыр-тыр, - перелетая с дерева на дерево, с куста на куст, стрекотала Сорока. - Видела я, тыр-тыр-тыр, как охотник в кабана стрелял... Совсем плохой охотник, тыр-тыр-тыр. Ранил кабана. Убежал он в глубокий распадок, где шумит водопадом на камнях, сбегая со скалы, Барсов ключ, тыр-тыр-тыр... Много крови потерял зверь, выбился из сил, упал в снег и застыл. Долго шёл за ним охотник, но поднялась метель, замела следы. Вернулся он в зимовье без добычи. А Сорока всё стрекотала без умолку, весть по тайге на хвосте разносила. - Тыр-тыр-тыр... Знаю место, где мёрзлый секач в снегу лежит... Мимо Лиса бежала, снег носом чертила, мышей, рябчиков, тетеревов, закопавшихся в снег, вынюхивала. Услышала сорочье стрекотанье. Хвостом пушистым сосновый пень обмела, уселась на него, говорит вкрадчиво: - Сорока-Белобока... Укажи место, где кабана снегом замело, я его разрою и дам тебе печёнку поклевать. - Не обманешь? - закачалась на ветке Сорока. - Не обману! Вкусные потроха тебе оставлю. - Тыр-тыр-тыр... Не верю я тебе, Лиса. Скажу, где кабан, а ты сама всё мясо съешь, не оставишь ни кусочка мне. - Чтоб мне косточкой рябчика подавиться, если обману. - Тыр-тыр-тыр... Легко тебе, Лиса, такой зарок давать... Косточкой рябчика ты не подавишься... Для твоих острых зубов рябчик всё равно, что мягкий птенчик. Поручись чем-нибудь другим... У Лисы от голода брюхо подвело. А как представила себе, что где-то жирная свинья в снегу лежит, так и слюнки у неё потекли. Облизнулась: "Могу хоть чем поручиться... Всё равно ни кусочка мяса не дам ей..." - Ах, глупая Сорока! Могу ли я одна съесть всего кабана? Лети скорее туда! Я за тобой побегу. Потроха дам тебе поклевать! Ох, и вкусная печёнка у свиньи! Что, не веришь мне? - Хитрая ты обманщица! Плутовка рыжая! Лиса на любое обещание согласна, лишь бы мёрзлого мяса погрызть вволю. - Чтоб мне в капкан наступить, если обману! - Ладно... Головой поручилась... Так и быть, поверю тебе... Тыр-тыр-тыр... Беги за мной! Полетела Сорока, Лиса за ней еле поспевает. Запыхалась, язык высунула. - Далеко ли ещё? - спрашивает. - До той сопочки добежишь, поднимешься, вниз спустишься, на другую поднимешься, в Барсов ключ спустишься. Там и найдёшь много мяса. Прибежала Лиса, чутким носом поводила, учуяла кабана, раскопала снег и жадно принялась грызть мёрзлое мясо. Наелась вдосталь, зарыла в снег обглоданную со всех сторон тушу. - Тыр- тыр-тыр, - возмущённо застрекотала Сорока. - Обещала мне печёнку, а сама опять запрятала мясо! Обманщица! Плутовка рыжая! - Мне самой мало. А до весны, когда можно будет поймать зайчонка, ещё так далеко, - не стесняясь, ответила Лиса и убежала. - Тыр-тыр-тыр... Всем в тайге расскажу, где ты свинью недоеденную бросила...Тыр-тыр-тыр... Соболя и колонки, рыси и росомахи сюда прибегут... Ничего от кабана не останется... Испугалась Лиса, что другие звери найдут мясо и съедят его. Кинулась, сломя голову, следы путать. Плутала, плутала по тайге, а только все они сходились в Барсовом ключе, натоптанной тропкой вели к обгрызенной кабаньей туше. А Сорока всё не унималась: - Тыр-тыр-тыр... Обманщица! Плутовка рыжая! В Барсовом ключе, под выворотнем ели Лиса кабана зарыла. Сало, мясо грызёт, никому не даёт! Мимо охотник шёл. Услышал сорочье стрекотание, понял, о чём спешит болтуша сообщить на весь лес. "Где-то неподалеку лиса пировала", - догадался охотник. Лисья тропка к приваде привела. Охотник поставил возле неё капкан, и хитрая кумушка угодила в него. А Сорока всё стрекотала: - Тыр-тыр-тыр... Тыр-тыр-тыр... Поделом тебе, рыжая плутовка! Будешь знать, как обманывать! - Вот и вся сказка о рыжей плутовке, - сказал Бисянка. - Понравилась? Анюта не ответила. Подложив под щёчку ладошку, внучка крепко спала.

Когда сила без ума Осень идёт по тайге. В пожухлой траве рдеет брусника. На косогорах разноцветье сыроежек, волнушек, мухоморов. Дожди моросят. Листва наземь опала. Холодом дышат утренние росы. Тускнеют багровые, золотисто - оранжевые, лиловые краски леса. Изморозью серебрятся склоны сопок. Перелётные птицы косяками и стаями устремились в южные края. Зима скоро. Самое время о тёплых берлогах и норах позаботиться. На черёмуховой ветке Бурундук сидит пригорюнившись. Слёзки роняет. Кап-кап, вместе со снежинками падают они на стылую землю. Плачет Бурундук, лапками мордочку утирает. Вот уже вечереет, солнышко садится за сопкой. Короткий день кончится, и ночь тёмная, с мокрым снегопадом, покажется зверьку очень долгой. Кто пожалеет его, маленького? Кто в свой домик переночевать пустит? Мимо Медведь идёт. Бурелом, валежник, сухие ветки трещат под его сильными лапищами. Поднял морду, рявкнул: - Чего плачешь, полосатик? - Как не плакать? Ветер сухую берёзу повалил, вход в норку закрыл... А там у меня и спаленка тёплая, и кладовочка с орехами. - Много ли орехов в кладовке? - На всю зиму припас... - Ого! Дашь немного мне, коли дерево отвалю? - Спрашиваешь! Поделюсь, конечно... Только ты уж, пожалуйста, сдвинь скорее эту проклятущую берёзу, а то я продрог, весь до каждой шерстинки промок... - Это можно... Это я мигом... Это мне, силачу, никаких проблем... А ну-ка, раз-два, взяли! Ухватил Медведь толстый ствол берёзы, толкал, толкал его, упирался изо всех сил, однако, ни на вершок с места не сдвинул. Запыхался бедный, умаялся, да что толку? Стыдно ему признаться, что не справился, но пришлось признать свою слабость. - Знаешь, полосатик... Что-то спину покалывает... Возраст, понимаешь... Пойду я... Жаль, что орешков твоих не попробую... Ушёл Медведь. Плачет Бурундук, слезами горькими обливается. Видит, большой Лось идёт. Обрадовался Бурундук. Этот огромный зверь вызволит его из беды. Посвистел Лосю: - Помоги дерево с норки убрать... Я тебе вкусных орешков дам! - Обижаешь, полосатик... Чтобы мы, лоси, за такую сущую безделицу орешки брали! Я тебе даром твою норку от дерева освобожу. Могучие рога Лось к лежащему на земле дереву приставил, поднатужится, пихая его изо всех сил, а всё напрасно. Как лежала берёза, так и лежит, корявые сучья разбросила в разные стороны. Копытами Лось бил, фыркал, рогами по стволу стучал, но так и не осилил упавшее дерево. Убежал сохатый. Плачет Бурундук пуще прежнего. Вот-вот совсем темно станет. Белая пороша укроет землю. Дрожит Бурундук, шубка у него не пушистая, как у Белки, плохо греет. Вдруг затрещало в лесу, захрюкало какое-то мохнатое, страшное чудище. Протёр глазки Бурундук, смотрит, а перед ним Кабан мокрый мох рылом свинячьим роет, хвощами чавкает. Просит его Бурундук: - Столкни дерево с моей норки... Там у меня в кладовочке орешки кедровые... Отборные... Все с ядрышками... Ни одного пустого... Я тебя угощу. Кабан перестал чавкать. Слова Бурундука пришлись ему по душе. - Орехи я люблю... Хрю, хрю... Дерево, говоришь, столкнуть? Да я своим рылом и не такие брёвна подбрасывал... А за орехи кедровые горы сверну... Хрю, хрю... Подцепил секач рылом берёзу, только щепки да кора берестяная полетела от неё. И всё... Лежит дерево, норку придавило, Бурундука домой не пускает. Похрюкал, похрюкал Кабан и убежал. Ещё бежали неподалёку Волк, Лиса и Росомаха. Этих лесных бродяг Бурундук не стал звать на помощь, побоялся, что съедят они его. Вдруг, слышит, Мышка внизу пищит. - Ты чего плачешь? - спрашивает. Бурундук рассказал ей о своём несчастье. - Пи-пи, - пропищала Мышка. Сейчас я твоему горю помогу. - Смеёшься, что ли? - размазывая слёзы по мордашке, всхлипнул Бурундук. - Медведь лапами толкал, Лось рогами упирался, Кабан рылом поддевал, и то не смогли сдвинуть дерево с места, а ты, такая маленькая... Где уж тебе помочь моему горю... - Пи-пи... То же мне, нашёл горе! Какое же это горе? Дерево упало! Фи-и... Вот когда, помню, река однажды вышла из берегов, разлилась так широко, что затопила всё вокруг, вот то было горе... Мышка быстро-быстро принялась скрести маленькими лапками землю под упавшим деревом, прокопала под ним проход в норку. - Пи-пи... Входи, друг полосатый! Ночуй в своей тёплой постельке! Видишь, как, оказывается, всё просто! Сила без ума всё равно, что скорлупа от выгрызенного ореха... Ничего не стоит, никуда не годится... Пи-пи... Ладно, бывай, друг! Побегу к своим мышатам.

Медвежонок и Тигрёнок

Когда они были ещё маленькими детками, то хорошо дружили. Играли вместе, приходили друг к другу в гости с подарками. Тигрёнок угощал медвежонка сладкими пчелиными сотами, полными душистого липового мёда. Медвежонок приносил приятелю маленьких зайчат, пойманных на талом мартовском снегу.

Однажды, как всегда, они играли вдвоём на тенистой полянке среди высоких елей и пихт. Тигрёнок развлекался красным яблочком. Подбрасывал его, ловил, кувыркался с ним, катал, как кошка клубочек. Медвежонок лежал в цветочках и гонял прутиком утёнка. Играть в одиночку скоро стало скучно, и тигрёнок сказал: - Давай играть вместе... Я буду бросать яблочко тебе, а ты его мне. - Давай... Тигрёнок бросил яблочко, медвежонок поймал его и съел. - Мы так не договаривались, - обиженно заныл Тигрёнок. - Зачем ты съел моё красивое яблочко? - Я... Я нечаянно... Оно такое сладкое, - оправдывался Медвежонок. - Я больше так не буду... Давай играть моим утёнком... Я тебе его прутиком подгоню, а ты мне... - Давай... Начали играть. Побежал утёнок к Тигрёнку, а тот подцепил его лапой и... в рот! Проглотил как муху. И глазами заморгал виновато. - Я... Я не хотел... Не знаю, как так получилось... Он такой мяконький... Вкусненький... - Я не буду больше с тобой играть... Ты нехороший... Разве можно есть утят? Проваливай! - рассердился Медвежонок. - Сам проваливай! Ты съел моё яблочко! Друзья поссорились и с той поры больше вместе не играли. Медвежонок вырос и стал огромным бурым медведем, ворчливым, лохматым и страшным. Тигрёнок через год превратился в могучего полосатого тигра, злобного и коварного. Почуяв друг друга, оба свирепых зверя яростно рычат и чаще всего расходятся в разные стороны, не желают вступать в единоборство, потому, что не знают, кто из них двоих в тайге сильнейший.

Хитрая Норка Две молодые выдры резвились на речном берегу. Погонялись друг за дружкой, устали, проголодались, присели отдохнуть на омытый волнами окатыш. Усатые мордочки от воды отряхнули, чистые шёрстки пригладили. - Есть хочется, сестрица... Давай вместе рыбу ловить, - говорит одна выдра. - Давай... Только - чур! Сколько поймаем - разделим поровну, - ответила другая выдра. Нырнули. Долго плавали в шумном водовороте под водопадом. Но вот вынырнули, выскочили на каменистую россыпь. У каждой маленький серебристый ленок в зубах. Сложили рыбу в кучку. Маловато показалось для сытного обеда. Нырнули ещё. Поймали большую щуку. Одна выдра вцепилась рыбине в хвост, другая ухватилась за пятнистый щучий бок. Кое-как справились с ней, с трудом выволокли добычу на отмель и тотчас с жадным урчанием принялись есть её, со злобным шипением отгоняя друг дружку острыми белыми зубами. - Я первая щуку поймала! Не дам тебе есть её! Бери ленков! -сердито закричала одна выдра. - Нет, я первая схватила её за хвост! Сама бери ленков! - кричала другая. Они уцепились в щуку, и одна выдра тянула рыбину к себе, а другая к себе. И обе не хотели уступать большую добычу. - Мы договорились разделить рыбу поровну, - не выпуская щуку из цепких лап, рычала одна, уже выбиваясь из сил. - Ладно... Давай поровну, - переведя дух, устало согласилась другая. - Как поделить поровну? Три на два, ведь, не делится. - Давай так... Тебе два ленка, а мне одна щука. - Какая ты хитрая! Два маленьких ленка - это намного меньше, чем одна большая щука! Обе выдры громко заспорили, каждая норовила захватить щуку. Они шипели, готовые вот-вот подраться. Скоро пушистые клочки шерсти полетели бы по сторонам, но... в эту минуту невдалеке пробегала Норка. Принюхалась, облизнулась: свежая рыба так вкусно пахнет! - О чём спорите, сестрицы? - полюбопытствовала хитрая Норка, втягивая ноздрями аппетитный запах. - Рыбу никак не можем поделить поровну, - сказала одна выдра. - Поделить так, чтобы никому не было обидно, - сказала другая выдра. - Не можете поделить поровну? - сделала удивлённые глаза Норка. - Помоги нам, пожалуйста, тётя Норка. - Сейчас помогу вашему горю, сестрицы, - охотно отозвалась Норка. - Два ленка и одна щука. Всего три рыбы получается. Три на два не делится... Да... И, в самом деле, задача не простая. Как же решить её? Но я, кажется, придумала! Щука здесь лишняя! Надо убрать её и дело с концом! И Норка принялась торопливо поедать щуку. Съела всю. Ничего от большой рыбины не осталось: ни хрящей, ни костей, ни даже чешуи. Как будто большой щуки и не было вовсе. - Ну, вот... Помогла вам... Два ленка. Легко разделить. По одному каждой из вас. Поровну. И никому теперь не обидно, - облизываясь и поглаживая живот, сказала хитрая Норка. - А я побегу дальше. Авось, ещё найду каких-нибудь жадин.

Кукушкины слёзки

Все птицы весной строили гнёзда, несли в них яйца и высиживали птенцов. Кукушка, возвратясь из тёплых стран, где беззаботно отдыхала, тоже начала вить гнездо. Это хлопотное занятие скоро ей наскучило. - Зачем делать гнездо? Я люблю качаться на ветках, чистить пёрышки, ловить мух и бабочек, - похвалялась она перед другими птицами. И смеялась над ними: - Ах-ха-ха-ха! Кормите птенцов, а они вырастут и улетят от вас... Ха-ха! - Тыр-тыр-тыр! Пусть летят. На то у них есть крылья. - Тыр-тыр-тыр! - прострекотала белобокая Сорока. - Тебе, бездельнице, не понять, какое это счастье видеть, как они, проклюнувшись, вылупляются из яиц, такие маленькие, голопузенькие, какая это радость кормить их, смотреть как оперяются они, учить их летать и добывать корм. - Карр... Карр... Сорока права, - подтвердила серая Ворона. - Без детей не познать настоящего материнского счастья. Карр...Карр... - Материнское счастье... Что это такое?- прихорашиваясь и любуясь собой пригладила крылья Кукушка. - Я не слышала о таком. Я привыкла жить только для себя, любимой. - Тук-тук-тук, - постучал клювом по сухой сосне пёстрый Дятел. - Построй гнездо, отложи в него яички, согрей их своим теплом, а когда выведутся из них птенчики, позаботься о них. Накорми, напои, защити от врагов. Прикрой в непогоду, распустив над ними крылья, не спи, когда очень хочется спать. Себе во всём отказывай. Всё деткам отдавай. Тук-тук-тук... - Это и есть материнское счастье? Всё детям отдавать, себе, любимой, ничего не оставлять? Фи-и... Какое же это счастье? Ах-ха-ха-ха! - расхохоталась Кукушка и улетела, довольная своей беззаботной жизнью. Летала так, летала и... снесла яйцо. Подумала: "Куда деть его? Своего гнезда нет... Подложу яйцо Пеночке в её маленькое гнёздышко". Так и сделала. И расхохоталась: - Ах-ха-ха-ха! Ах-ха-ха-ха! Как легко избавилась от всех забот! Быть вольной птицей и жить для себя любимой - вот настоящее счастье! Пусть моего кукушонка растят чужие родители. А я буду петь и радоваться свободе. Кукушонок вылупился из подброшенного яйца, вытолкал из гнёздышка птенчиков Пеночки и громко запищал, есть запросил. Маленькая птичка, выбиваясь из последних сил, кормила ненасытного проглота мошками и комариками, а тому всё мало. Вырос прожорливый приёмыш намного больше самой Пеночки и вылетел из гнезда, уселся на ветку и крыльями захлопал: - Есть хочу! Есть хочу! Пеночке жаль голодного выкормыша, с утра до ночи носит ему комаров, суёт их в широко разинутый рот. Однажды Кукушка, пролетая мимо, увидела на ветке толстого кукушонка, подлетела к нему. - Здравствуй, сыночек! Я - твоя мама! - Поди прочь, тётка! Не знаю тебя и знать не хочу! Вот моя мама, - сердито взъерошил перья кукушонок и проглотил жирного комара, принесённого Пеночкой. Обидно стало Кукушке, что не признал её кукушонок, мамой не назвал, да делать нечего. Улетела, чтобы опять вольготно жить да радоваться. Начала петь, но вместо весёлой песни получилось печальное и грустное: - Ку-ку... Ку-ку... Ку-ку... Заплакала Кукушка с тоски по родному сыночку. Слёзки закапали у неё из глаз: кап-кап, кап-кап, кап-кап... С той поры горько плачет неутешная Кукушка: - Ку-ку...Ку-ку...Ку-ку... Там, где роняет Кукушка слёзы, там вырастают красивые синие цветочки. Ворона и Заяц Пришла осень. Принарядилась тайга. Склоны сопок, распадки окрасились в малиново-красный, багряно-жёлтый цвет. Осыпалась сухая хвоя с елей и пихт, с кедров и сосен. Опадая с деревьев и кустов, кружились листья, шуршали под копытами лениво бредущих в осинниках лосей, изюбров, пятнистых оленей, осторожных косуль. Потрескивали сучья в дубняках, разрытых рылами кабанов и лапами медведей. Крадучись, мягко и неслышно ступали тигры, рыси, снежные барсы. Волки и лисы, принюхиваясь, ворошили листву носами. Копошились в листьях в поисках орехов, грибов, упавших на землю плодов диких яблонь, барсуки, белки, бурундуки, ежи. В поисках добычи натаптывали тропки соболя, колонки, норки, горностаи, ласки, харзы. В быстрых горных ключах, сбегавших по камням, плескались норки, выдры, бобры, утки-мандаринки, чирки и прочая таёжная живность, озабоченная приближением зимы. Лесные жители готовились к метелям и морозам, утепляли берлоги, норы, дупла и гнёзда, запасали корм. Не страшны им будут ни стужа, ни голод. Одному лишь Зайцу недосуг позаботиться о зимовке. Ещё не выпал снег, а косой поспешил поменять серую шубку на белую, и стал хорошо приметен для хищников. Спасаясь от их острых зубов, клыков и когтей, он дни и ночи носился по колючим зарослям шиповника, элеутерококка, аралии, по густым ивнякам и тальникам, оставлял на корявых ветках клочки белой шерсти. Набегавшись, сделает две-три петли, запутывая следы, отскочит в сторону и запрячется под кочки и пни, под валежник и корневища деревьев. Забьётся под них и, прижав уши, тихо сидит, притаившись, но везде ему казалось, что вот-вот сцапает его лиса или утащит сова. Выскочит и пустится бежать без оглядки. Устанет, погрызёт наскоро стылой осиновой коры и опять скакать. И так всё бегал он и однажды присел отдохнуть на пенёк. Увидела его серая Ворона, сидящая на макушке старой липы, прокаркала: - Карр... Зачем тебе, Заяц, такие длинные уши? - Чтобы слышать, как подкрадывается Лиса. - Карр... Зачем тебе, Заяц, такие длинные задние ноги? - Чтобы быстро убегать от Лисы. - Карр... У тебя чуткие уши и быстрые ноги. Почему тогда носишься, сломя голову, по тайге? Вот я сижу, ничего не делаю... А тебе не надоело бегать? - И то правда... Очень надоело. Но как быть? - Карр... Хочешь дам мудрый совет, как быть? - Чтобы всё время не бегать? - обрадовано спросил Заяц. - Карр... Да, конечно... Триста лет живу, триста лет ничего не делаю. Вот и ты, Заяц, садись и ничего не делай. - Так просто?! Вот здорово! Как хорошо сидеть и ничего не делать! Не буду прыгать по кущам и буеракам, рвать шубку о колючки и сучья. Заяц прикрыл глаза, разомлел, пригревшись на солнышке. Вдруг, откуда ни возьмись, Лиса. Схватила глупого зайчишку и унесла. - Карр... Карр... Стара стала я... Совсем забыла сказать Зайцу, что ничего не делает лишь тот, кто высоко сидит, - прокаркала Ворона и полетела к логову Тигра, где рассчитывала поживиться объедками звериной трапезы.

Ленивая Ворона

Летает Ворона над лесом, неуклюже машет растрёпанными крыльями. Посмотришь на неё и подумаешь: "Не птица, а портянка треплется на ветру". Глаза у неё зоркие, всё видит сверху, всё замечает. Усядется на вершину самого высокого дерева и наблюдает за всеми, смотрит, кто, где и чем занят. Сама-то она, лентяйка, трудиться не любит. Сидит на сосне бездельница, поглядывает вниз. Вон там, под сухой елью, неутомимые муравьи строят жилище, таскают на муравейник прутики, травинки, коринки. Хороший дом делают. Никакой ливень ему не страшен. Закроют входы в норки и спокойно ждут в своих спаленках, когда дождь прекратится. Неподалеку Барсук роет норы. Есть в них столовая, уютная спальня, устланная мхом, кладовая и туалет. А у Ежа дом ещё лучше. Под корни ели, вывернутой бурей, натаскал целый ворох сухих листьев, зарылся в них, улёгся спать на пуховой подстилке. Слышит Ворона, как Дятел долбит дупло в старой засохшей берёзе. Устроит в нём гнёздышко, в котором будет тепло ему и его птенцам. Даже у болтливой Сороки-стрекотухи гнездо с крышей, намного лучше чем у Вороны. Спрячется брехунья в него, не видно, не слышно её. Не задувает в сорочий дом ветер, дождь не мочит гнездо. Завидно стало Вороне, что у других жителей тайги гнёзда лучше, чем у неё. Задумала и сама сделать себе крышу над головой. Да не тут-то было! И так положит ветку, и эдак, а всё никак не получается. Валятся ветки, падают вниз палки, корьё всякое. Мучилась, мучилась неумека, позвала на помощь Дятла. - Карр... Карр, Дятел. Расскажи, как сделать гнездо с крышей? - Нет ничего проще. Видишь трухлявый кедр? - Вижу... И что? На нём ни одного сучка нет. Ствол ободранный с обломанной вершиной. - Так это же то, что нужно. Легко можно выдолбить в нём дупло, - сказал Дятел. - Долго ли долбить придётся? - Если не будешь лениться и бездельничать, за лето выдолбишь дупло. - Ещё чего не хватало! Была охота всё лето опилки выгребать из дыры! Плохой ты советчик! Позвала Сороку. - Карр... Карр, Сорока. Научи, соседушка, крышу над гнездом соорудить. - Тыр-тыр-тыр... Тыр-тыр-тыр, - застрекотала Сорока. - Одну ветку кладём сюда, другую сюда... Опять: одну сюда, другую сюда... Ну, а теперь ты... Вороне не только делать, но и слушать лень. - Карр... Карр... Всё, хватит! Поняла! Набросала Ворона на дерево корявых сучьев как попало. Дальше терпения не хватило. Лень укладывать прутик к прутику, веточку к веточке. Не хочет неряха собственные перья почистить, пригладить. Взобралась растрёпа на кучу лесного хлама, растолкала её, улеглась. Хвост из гнезда торчит, ветер перья лентяйке взъерошивает, сверху дождик моросит. Ничего. Довольна Ворона и таким житьём: - Как-нибудь без крыши проживу. Вислоухий

Поздней осенью это было... Не широкая, но глубокая речка тонким ледком покрылась, лёгкий снежок её припорошил. Возле той речки, в густом тальнике Заяц жил. У него были длинные уши. Заяц был очень трусливый, всего боялся. Чуть сучок треснет, дерево скрипнет, камыш прошуршит, шишка с кедра упадёт, Заяц затрясётся, уши от страха прижмёт и сидит, дрожит осиновым листом. От того, что Заяц испуганно опускал уши, они обвисли у него, болтались и за кусты цеплялись. И птицы, и всякие мелкие зверушки смеялись над бедным Зайцем, называли его Вислоухим. - Эй, ты, Вислоухий! Лягушка квакает! Прячься скорее! - вынырнув из воды, фыркала Выдра. И Заяц убегал в заросли тальника, прижимал уши к спине и долго сидел под коряжиной, забыв с перепугу, что лягушки осенью не квакают, они давно в болотный ил зарылись. И вообще! Пусть их комары боятся! - Вислоухий! Тыр-тыр-тыр! - стрекотали болтливые сороки. - Мышка бежала, хвостиком махнула! Беги скорее, Вислоухий! Спасайся! Заяц убегал, а Сороки стрекотала над ним: - Тыр-тыр-тыр... Вислоухий трусишка! Мышки боится! Бурундук и тот, сам меньше заячьего хвоста, на веточке качается, насвистывает насмешливо: - Заяц уши до земли опустил, меня испугался! Так все дразнили его и смеялись над ним. Но однажды... По берегу речки пробегала Лиса, чертила чутким носом первую порошу, вынюхивала добычу. Попрятались зверушки, примолкли, боятся нос высунуть, чтобы Лисе на обед не попасть. Учуяла Лиса Зайца и только разинула рот, чтобы схватить его, но Вислоухий подпрыгнул и в чащу кустов сиганул. Клацнула Лиса зубами и бросилась догонять Зайца. Хвост рыжий в тальнике мелькает, вот-вот схватит Зайца. Вдруг из леса собаки выскочили, вслед за Лисой с громким лаем помчались. Поймали Лису и придушили её. А тут и охотник подошёл. Погладил собак, юколу дал им, лисицу в мешок положил и в зимовье отправился. А Заяц, убегая, большой круг по лесу сделал и мирных его обитателей перепугал до смерти. Тетерев в брусничнике стылые ягоды склёвывал. Заяц на него наскочил. Тетерев со страху перья растерял, на дерево взлетел, хвост веером расправил, красные брови над глазами выгнул. - Ну, косой! И напугал ты! Я подумал, что Лиса подобралась, напала на меня! - Нет больше лисы... Я её за собой к собакам увёл, они задавили нашего злейшего врага. - Молодец, косой! Настоящий храбрец! Понёсся Заяц дальше. Ежа на бегу не заметил в куче припорошённой снегом листвы, укололся об его иголки. - Фу, ты, Заяц! Чуть не умер я со страху! Лисы испугался... А это ты, Вислоухий! Бегаешь, спать не даёшь, - разворачиваясь и опуская иголки, зевнул Ёж. - Бегай, да о Лисе не забывай... - Нет больше Лисы. За мной гналась. Я её к собакам привёл... Они придавили её. - Вот так Заяц! Ну, бывай, герой! Я ещё посплю, - сказал Ёж и свернулся в клубок. А Заяц дальше по большому кругу побежал. Белка из-под ног у него порскнула, шишку уронила, на ствол кедра заскочила, зацокала: - Цок, цок, цок, Вислоухий! Как ты меня напугал! Лиса здесь бегала... Я подумала, что это она. - Нет больше Лисы... За мной гналась. Я к собакам повернул... Они поймали её. Меня хотела задрать да сама к охотнику в мешок попала! - Ай, да Заяц! А ты, Вислоухий, смельчак! Понял Заяц, что не он один, заслышав лесной шорох, трясётся от страха. И Тетерев, и Ёж, И Белка, и Лиса, во всю прыть удиравшая от собак, - все боятся попасть хищникам в когтистые лапы, в зубастые пасти. Обежал Заяц вокруг берёзовых и осиновых перелесков три раза, на всякий случай отпрыгнул подальше в сторону, сбивая возможных преследователей со следа, и вернулся в родные тальниковые заросли настоящим героем. Теперь никто не дразнил его Вислоухим трусом. Узнали зверушки и птахи, что нет страшной Лисы, стали петь и веселиться. Не долго радовались. Притащился на берег реки тощий, злющий-презлющий Волк. Зубами от голода щёлкает, клыками клацает, тощее брюхо к спине подтянул, жадными глазами по сторонам зыркает: кого бы сожрать?! Опять попрятались зверушки и пташки. Из норок, из гнёздышек боятся нос высунуть: а, ну, как Волк цапнет! В кущи забились лоси, изюбри, косули, маралы, кабарожки. Стоят, в снегу лежат, от голода и холода, от страха дрожат. Когда терпеть стало совсем невмоготу, собрались обитатели леса на Большой Поляне, стали совет держать, как злого Волка спровадить. Просят Зайца: - Заинька, дорогой! Герой, храбрец, смельчак! Выручи из беды, спаси наших детушек и нас самих, пока Волчище всех в лесу не загрыз. Вскочил Заяц на пенёк, подбоченился, приободрился, уши у него от хвалебных слов торчком встали, распрямились. - Ладно... Так и быть... Побегу, вашему горю помогу, злого Волка на портянки порву! - гордо ответил Заяц и стрелой помчался мимо Волчьего логова. Волк от ярости облезлую шерсть на худой спине вздыбил, клыки оскалил. Хвост у него помелом, зубы стучат: - Сейчас, косой, съем тебя! - прорычал Волк. Заяц перед волчьей мордой прыгнул и к речке во всю прыть понёсся. Волк за ним кинулся. Заяц по тонкому ледку через речку прыг-скок да и был таков! А Волк за ним на чуть замёрзшую речку выскочил. Тонкий лёд проломился под ним, и сколько Волк ни барахтался в студёной воде, выбраться на крутой бережок не смог и утонул. Звери копытами стучат, рогами бьют, зверушки и птицы лапками, крыльями хлопают. - Заяц смельчак, храбрец, отважный герой! С тех пор в лесу его не называют Вислоухим.

Роща из одного орешка Осень идёт по тайге. Всё темнее становятся ночи, а дни холоднее и короче. По утрам густой туман клубится над рекой, не видно ни берегов, ни воды. В небе слышны курлыканья журавлей, посвисты утиных крыльев, гоготанье перекликающихся гусей, многоголосые крики скворцов, галок, грачей. Стаи перелётных птиц устремились на юг. Настороженные, готовые тотчас взлететь, сухой листвой шуршат рябчики, тетерева, куропатки. С кедров, ударяясь о ветки, с глухим стуком падают шишки. Ежи, барсуки, белки, бурундуки озабочены заготовкой в зиму съестных припасов. С рассвета и до позднего вечера таскают в норы, в дупла грибы, ягоды, коренья, жёлуди, орехи. На пне под старым раскидистым кедром, увешанным множеством шишек, затеяли спор Белка и Бурундук. - Не тронь! Это моя шишка! - сердито сказала Белка. - Ну, хорошо... Бери, если ты её раньше меня нашла, - ответил Бурундук, бросил шишку и взял другую. - И эту оставь... Она тоже моя! - пожадничала Белка. - Ладно... Здесь вокруг кедра много шишек нападало... Я возьму вон ту, с краю... - И ту не смей брать! Здесь все шишки мои! - Ах, вот как! Это почему? - удивился Бурундук. - До сих пор все шишки в тайге были общие. - Потому что это дерево моё! - Как так? - Эта кедровая роща вся моя, - разгрызая орешек, заявила Белка. - Она выросла из одного моего орешка, который я зарыла в землю, когда шелушила шишку. - Роща?! Из одного орешка?! - не поверил Бурундук. - Разве так бывает? - В каждом орешке - целая роща, - объяснила Белка. - Из него выросло дерево с кедровыми шишками... Орехи из тех шишек взошли, выросли и стали большими деревьями. Теперь эта кедровая роща моя, а ты проваливай отсюда... Иди, собирай орехи в другом месте. Обиделся Бурундук, да делать нечего, побежал за орехами к другим деревьям. Только успел положить за щеку пять-шесть орешков, как прилетела Кедровка, напустилась на него: - Не позволю тебе здесь шишки брать! Это моя кедровая роща! Я уронила орешек, он пророс, стал высоким деревом, на нём было много-много шишек... Орехи высыпались из них, взошли, и сейчас у меня целая роща кедров... Вырасти свою и собирай в ней орехи... Ступай, пока я тебе хвостик не оборвала! По веточкам, по кустикам побежал Бурундук искать для себя кедр. Нашёл, набил рот орешками и уже хотел снести их в свою норку, как на него Кабан грозно прикрикнул: - А, ну, стой, полосатик! Куда это ты потащил мои орехи? Давай, выкладывай из-за щеки все обратно! Здесь мои кедровые деревья! Они выросли из одного моего орешка, который я рылом своим закопал в землю, когда шишками чавкал. Иди к Медведю... Может, косолапый разрешит тебе брать орехи у него. Прибежал Бурундук к Медведю, просит: - Разреши мне взять немного орехов. - Бери, сколько хочешь... Все не съешь... - Спасибо, но не сейчас мне их есть... В зиму надо запасти... В кладовочку натаскать... В норку. - А где твоя норка? - В Барсовом ключе у водопада ель сухая, поваленная бурей, лежит... Под её корнями живу я... - Знаю то место... Собирай, полосатик, орехи, а мне спать пора... Ох-хо-хо... Завалюсь в берлогу на всю зиму. Весной к тебе наведаюсь... Угостишь орешками? - Конечно, угощу... Приходи... - Вот и ладненько... Вот и чудненько, - сладко зевнул Медведь и побрёл в берлогу. До самых заморозков трудился Бурундук, запасая орехи в зиму. Много их натаскал за щекой. Один орешек в землю зарыл, листочком дубовым прикрыл, веточкой еловой приметил, чтобы не потерять. И в уютной норке, возле кладовой, на пуховой постельке зимовать улёгся. Поспит, орешки погрызёт и опять спать. Ранней весной, когда в распадках ещё лежал снег, а на косогорах появились первые проталины, Медведь проснулся, потянулся лениво, из берлоги, кряхтя и ворча, выбрался. Смотрит: голо кругом, пусто, одни лишь дятлы на стылых деревьях попискивают, клювами постукивают. Вспомнил Медведь о кладовке Бурундука. Пришёл, разрыл норку лапами, съел все орехи, ни одного Бурундуку не оставил. Голодно и холодно маленькому зверьку. Заплакал с горя, утёр слёзки с мордочки лапками. Есть ему захотелось. Побежал искать орешек, спрятанный под листочком. Искал под не растаявшим ещё снегом и не нашёл. Пригрело землю солнышко, растаял ледок над дубовым листком, проклюнулся орешек слабым, тонким как хвоинка, ростком. Вырос из него могучий кедр, шишками обвесился. Грызут их белки и бурундуки, лущат кедровки, хрустят орехами кабаны и медведи, разносят по тайге. Когда-нибудь из упавших на землю шишек этого кедра, взошедшего из одного орешка, вырастет большая кедровая роща. Халани и Лэктигэ Много лет назад, оставляя в мартовском снегу глубокую борозду, в стойбище Улянка приползла раненая тигрица. В яростной схватке она одолела дикого кабана-вепря, но могучий секач нанёс ей множество ран кривыми клыками. Тигрица, слабая от голода и потери крови, глухо рычала и не подпускала никого к себе. Скоро все жители перестали выходить из своих юрт и чумов, боясь, что, изголодавшись, тигрица бросится на человека. Охотники, посовещавшись, решили метнуть в неё копья. Шаман предостерёг смельчаков: - Убить тигрицу - совершить большой грех перед Создателем всего живого... Эндури, живущий на небе, не прости расправы над умирающей тигрицей. Весь род Улянка погибнет. Дух - хозяин леса повелел мне наложить на тигрицу священный запрет. Охотники опустили копья и ушли к своим очагам. А тигрица, мучимая голодом и жаждой, рычала всё яростнее, угрожая напасть на кого-либо из жителей стойбища. Никто не решался подойти к зверю так близко, чтобы дать ему воду и пищу. Тигрица жадно хватала снег, раскрывала пасть на всех, кто пытался приблизиться к ней с куском мяса, протянутым на конце копья. Ей бросали издали юколу, но раненая тигрица лизала мёрзлую рыбу, не в состоянии есть, видимо, кабан разорвал ей рот и повредил челюсть. Всем в стойбище было жаль издыхающего зверя. В каждом чуме с горечью говорили о нём, и то, что тигрица приползла умирать к людям рода Улянка, казалось предзнаменованием несчастья. - Быть большой воде, - предсказывали старики. - Реки выйдут из берегов, затопят низовья... Погибнет много зверья... Охотники будут возвращаться домой без добычи... Все понуро сидели у огня, молча кивали головами, соглашаясь со стариками. Дым от камелька ел глаза, но от него исходило тепло, в котле варилась похлёбка и, укрывшись одеялами из мягких оленьих шкур, в разговор взрослых с вниманием вслушивались дети. Вот тогда и случилось то, о чём позже говорили как о сказочном чуде. Маленькая девочка, лет десять-двенадцать ей было, спасла весь род Улянка от возможного несчастья, предрекаемого пожилыми охотниками. Звали её Лэктигэ. Была она дочерью удэгейской женщины из рода Пианка, жены орочского охотника Нгэтырки. Вынула Лэктигэ варёную лосиную требуху из котла, остудила, мелко искрошила ножом, сложила мясо в деревянную чашку и, накинув на себя халат из рыбьей кожи, прямёхонько направилась к тигрице. Все в чумах, ничего не успев сказать ей, похолодели от страха. Мать девочки бросилась вслед за ней, хотела удержать, но шаман бубном преградил ей дорогу со словами: - Пусть духи решат судьбу Лэктигэ и нашу. И чудо свершилось! - О, великий Эндури! Хвала тебе и слава! - воздел руки к небу шаман, когда девочка подошла к тигрице, миролюбиво постучавшей хвостом. Лэктигэ опустилась на колени, поставила чашку с едой перед мордой тигрицы. Продолжая вилять хвостом, тигрица принялась медленно есть. Лэктигэ выбирала пальчиками маленькие кусочки и вкладывала в широко разинутую пасть зверя. Так она скормила ему всю требуху. Оглаживая худую спину тигрицы, осмотрела её раны. Вернувшись в чум, Лэктигэ набрала в берестяную чашку тёплой похлёбки и отнесла тигрице. Пока зверь лакал жирный бульон, Лэктигэ омыла её раны заживляющим настоем лекарственных трав. Всю весну Лэктигэ ухаживала за своей любимицей. Расчёсывала и чистила ей шерсть, кормила и поила. На постели из сухого камыша и зверь, и девочка подолгу лежали вместе. Тигрица лизала свою спасительницу красным шершавым языком, Лэктигэ, обняв её за шею, напевала ей удэгейскую песню о славном молодом охотнике. Однажды вечером они в последний раз сидели вместе и смотрели на пламенеющий закат, на сопки, розовые от цветущего багульника. Из печальных глаз тигрицы катились слёзы, но личико Лэктигэ светилось счастьем: её любимая Халани - Ласточка по-удэгейски, так девочка назвала тигрицу, вновь обрела жизнь, вернётся в родную тайгу здоровой и сильной. - Уходишь? - поглаживая тигрицу по щеке, почёсывая её за ухом, просто спросила Лэктигэ. Халани-Ласточка в ответ благодарственно постучала хвостом по циновке. Она ушла в тайгу дождливой ночью. Никто не слышал, не видел, как покинула тигрица уснувшее стойбище. Не лаяли собаки, забившиеся в страхе в конуры. И только круглые следы огромных кошачьих лап, вдавленные в гладкий и мокрый прибрежный песок, чуть размытые проливным дождём, сказали бы всякому охотнику: здесь прошёл тигр. Самая большая сила - нежность. Она усмиряет даже свирепого зверя. Влюблённый Тетерев На опушке берёзового леса одинокий Тетерев-косач жил. Перья на хвосте у него, как косы кривые, влево-вправо изогнуты. За то и прозвали его косачём. Сам весь иссиня-чёрный, подхвостья белые. Красавец, одним словом. Надоело ему самим собой любоваться, одного себя любить, в одиночку берёзовые почки и серёжки клевать. Задумал подругу найти с гнездом уютным, мать для птенцов своих заботливую. Вот прилетел он к Сороке. Белые перья на подхвостье вверх задрал, косы на хвосте веером развернул: павлин да и только! - Чуф-фык... Чуф-фык, Сорока! Давай вместе жить, деток выводить. - Тыр-тыр-тыр, - недовольно застрекотала Сорока. - Ещё чего выдумал, петух ты этакий! Своё гнездо вить не привык. На моё, на всё готовенькое заришься! Лети прочь, гуляка, пока перья тебе не выщипала! Улетел от Сороки Тетерев. Слышит: Кукушка одиноко кукует. Подлетел к ней, грудь колесом выставил, хвост поднял, перья распустил: настоящий франт! - Чуф-фык... Чуф-фык, Кукушка! Ты одинока, и я один. Давай вместе в твоём гнезде жить, деток выводить. Понравился Кукушке нарядный Тетерев. - Ку-ку... Ку-ку, - отвечает. - Согласна с тобой жить, но гнезда у меня нет, деток выводить и кормить их не хочу. Себя любимую не утруждаю заботами-хлопотами. Не понравилась Кукушка Тетереву. Прилетел к Вороне. Прошёлся важно перед ней, хвост горделиво распушил: вот каков! Вороне такой писаный красавец и не снился. Перед товарками своими чуб заносчиво взъерошила: ещё бы! Расфуфыренный жених в мужья сам набивается! Растрёпанные перья подобрала, грязным клювом пригладила, прихорошилась. Цену себе набивает: - Гляди, какая красотка я! Гнездо моё без удобств, без крыши, то есть... Однако, на вершине тополя оно. С него хорошо видна мусорная свалка, где много вкусных отбросов. - Как?! Ты кормишься с помойки?! - презрительно спросил Тетерев. - Нет, уж... Мне такая супруга не нужна. Долго летал Тетерев в поисках достойной невесты, но ни одна из птиц не приглянулась ему. Не к душе была Цапля, пожиравшая лягушек. Испугался Совы, нагнавшей на него страху тёмной ночью. Не понравилась Иволга, противно кричащая мартовской кошкой. Не получилось дружбы с Перепёлкой, так быстро бегавшей под колосьями пшеницы, что никак не мог угнаться за ней. Но вот однажды, пролетая над озером, окружённым камышом, увидел Тетерев невиданной красоты птицу, плескавшуюся среди нежно-розовых лотосов. И так загляделся на неё, что чуть в воду не упал. Сел на бережку, отряхнулся, хвост веером расправил, в лужицу глядя, на себя полюбовался и говорит: - Первый раз вижу такую красавицу! Как тебя звать, прелестница? - Я Утка-мандаринка... - Ты самая красивая в нашем лесу! Давай вместе жить в твоём уютном гнёздышке, свитом в камышах на болотной кочке. Посмотрела мандаринка на прекрасного молодца, шейку выгнула, крылышком повела, носик к воде опустила, ответила скромно: - Я согласна. И под большой круглый лист лотоса нырнула. Полетел Тетерев над озером, стал звать Утку, но величавая избранница не берег не вышла. Проголодался Тетерев, в берёзовую рощу слетал, почки, серёжки поклевал, на озеро лотосов вернулся. Зовёт Утку: - О, чудо из чудес! Милое созданье! Глаз очарованье! Выплыви ко мне на бережок. Будем рядышком на песочке сидеть, камешки перебирать. Ты на болотной кочке для нас двоих уютное гнёздышко совьёшь. Не приплыла к нему Утка. Скоро осень пришла. Стали птицы в тёплые края собираться. Вот Утка и говорит ему: - Полетим на юг вместе. - А это далеко? - Очень... - А что там, на юге? - Всегда тепло... В сосновом бору на брусничнике откормился Тетерев, разжирел. Лень ему лишний раз на дерево взлететь. А тут - на юг! Много дней крыльями махать! - Нет, - отвечает Тетерев. - Лети одна. Я как-нибудь в снегу перезимую. Весной встретимся. Улетела мандаринка. Пришла зима. Вечером, как стемнеет, падал Тетерев камнем в глубокий сугроб. Поутру, как взойдёт солнышко, выпархивал из снега, на берёзу взлетал, почки клевал, подружку любимую вспоминал, тосковал и плакал. Брови у него от слёз покраснели. Весной на озеро лотосов Утка-мандаринка вернулась. Не одна. С красавцем селезнем. Увидел Тетерев сладкую парочку вместе, ещё горше заплакал. Алыми у него от пролитых слёз сделались брови. Плакал-плакал, проголодался. На рассвете на проталинку прилетел брусничку прошлогоднюю поискать. Смотрит: тетёрки молодые ходят, лапками влажную землю разгребают, клювами копаются в ней. Обрадовался косач, приободрился. - Чуф-фык... Чуф-фык... Белые перья на хвосте у него веером торчат. Крылья по земле: хлоп-хлоп! А тут и другие тетерева пожаловали. Все, как на подбор, один краше другого. Забормотали, зашипели, зачуфыкали. Настоящий тетеревиный концерт устроили! Засеменили, словно заводные игрушки, по токовищу, то навстречу друг другу бегут, то без оглядки удирают в разные стороны, испугавшись более сильного соперника. Однако, наш влюблённый герой, решил основательно выяснить с ними отношения. Подпрыгнул высоко, пролетел над током, хвастая яркими белыми отметинами на крыльях и вступил в схватку. Ну, тут такой рыцарский турнир разыгрался! Пока участники битвы сражались, стремясь удержать часть токовища в престижном месте - в центре побоища, в сторонке разгуливали "дамы" - тетёрки, "одетые" более, чем скромно, что, впрочем, не снижало их привлекательности в глазах бойцов-ухажёров. Из яростных поединков, обронив несколько перьев, наш потрёпанный герой вышел гордым победителем, вожаком стаи. С восходом солнца вся тетеревиная стая поднялась и отправилась путешествовать по лесным опушкам, просекам и заболоченным полянам, где появились нежные зелёные всходы травы, вытаяли бурые ягоды клюквы и брусники. Когда пришло время позаботиться о потомстве, влюблённый Тетерев, доблестный рыцарь, ни о гнезде, ни о птенцах ничего не пожелал знать. Уединился в непролазных кустарниковых дебрях, до листопада сидел в них отшельником. Осенью на лесной опушке вновь послышалось бормотание косачей, обсуждавших будущую зимовку. - Летите за мной, - сказал молодым косачам старый, умудрённый жизнью Тетерев. - Я знаю берёзовую рощу с вкусными серёжками и почками, покажу укромную лесную поляну с мягким пушистым снегом, научу как укрываться в нём от морозной стужи. И вся тетеревиная стая полетела за ним. Мышь и Хомяк Однажды ранней весной молодая, глупая Мышь прогрызла доску в амбаре и прокралась внутрь. Забралась в закром, но там было пусто: хозяин всю пшеницу свёз в поле и посеял. Лишь несколько зёрен нашла голодная Мышь, сгребла их в маленькую кучку и только собралась съесть, как в дыру кое-как пролез толстый, ленивый Хомяк. Отдышался, поздоровался и говорит: - Приятного аппетита, соседка! Однако, не совсем умно с твоей стороны съесть сейчас эти пшеничные зёрна. - Почему? - удивилась Мышь. - Они такие вкусные, а я так хочу есть. - Придётся потерпеть... Оставь эти зёрна и не тронь их. - Как оставить? - возмутилась Мышь. - Хозяин увидит дырку в доске, заколотит её, и я не смогу снова сюда попасть. - Эту пшеницу перед посевом рабочие обработали ядохимикатами. Если не хочешь издохнуть, не ешь её, - сказал мудрый Хомяк. - Очень жаль оставлять такие спелые зёрнышки, - с плачем пропищала Мышь. - Да-а... - в раздумье почесал шёрстку за ухом Хомяк. - А, знаешь, соседка, кажется, я придумал, что делать с этими зёрнами... Есть идея! Посеем их где-нибудь на краю хозяйского поля. Семена взойдут, вырастут, урожай надо будет сжать, колоски просушить, выколотить, провеять. Останется лишь разнести зёрна по норкам. - Поровну? - Ну, конечно... - Ой, как здорово! - обрадовалась Мышь. - У нас будет своё маленькое поле! Ты такой молодец, соседушка! Так, давай, завтра и начнём сеять! - Давай! А пока снеси все эти зёрна на поле в укромное место. Да прикрой получше, чтобы птицы не расклевали. Ну, пока! До завтра... Ох-хо-хо... Как пролезть в эту злосчастную дыру? Могла бы и пошире прогрызть, - проворчал Хомяк, с трудом протискивая жирный живот в узкую щель между досками. Утром, чуть свет, прибежала Мышь к Хомяку, зовёт: - Пошли, соседушка, пшеницу сеять. - Что-то нездоровится мне. Ты уж как-нибудь посей без меня. - Ладно, что поделаешь, - вдохнула Мышь. - Придётся самой сеять. Скоро семена взошли. Выросла над ростками сорная трава. Прибежала Мышь к Хомяку, лапками всплеснула. - Беда, соседушка! Сорняки всходы забивают. Прополоть поле надобно. - Ой, никак не могу. Упал я в хозяйский погреб, ушибся сильно, еле выкарабкался. Да вовремя унёс ноги. Застал бы меня хозяин на ящике с морковью, задал бы мне трёпку. Уж ты как-нибудь прополи сама. - Ладно... В другой раз будь осторожнее. Выздоравливай. Жатва скоро, - с огорчением сказала Мышь. Наступила осень. Прибежала Мышь к Хомяку, сообщила ему радостную весть. - Соседушка! Урожай богатый у нас выдался! Колосья налитые словно золотые стоят! Такие мягкие, вкусные! Пора жатву начинать. - Ты без меня не ешь! Договорились ведь: всё поровну разделить. Ты уж прости. Никак не могу работать в поле. У пятерых внучат сегодня день рождения. Подарки им скромные приготовил: малину сушёную, початок кукурузный. Но сама понимаешь - дело не в подарке, а во внимании. Не приду, обидятся внучата. - Это так... Внуки, понятно, важнее жатвы, - расстроено ответила Мышь. Собрала урожай в снопы, зовёт Хомяка. - Колоски высохли, пойдём молотить. - Не могу пойти с тобой. Суслики у меня гостят. Неприлично бросить их. - Ладно... Пойду одна молотить. Обмолотила Мышь колосья, зёрна провеяла, на полянке в кучку сгребла, соломкой от птиц прикрыла. И скорее к Хомяку. - Всё, соседушка. Пошли урожай делить. - Это можно, - охотно согласился Хомяк. - Поровну, как договорились. - Почему поровну? Ты не работал в поле вместе со мной. Тебе меньшую часть. - А кто подал идею сеять? Ты съела бы весной те зёрна и отравилась бы... И нечего было бы сейчас делить. И зачем на кучки рассыпать? Пусть каждый берёт, сколько может за один раз унести. Кто быстрее будет бегать, тот и натаскает себе больше. - Хорошо, согласилась глупая Мышь. И подумала: "Хомяк толстый, ленивый... Где ему бегать быстрее меня? Я успею много раз сбегать в норку, пока он дотопает до своей". Ухватила одно зёрнышко и юркнула в свою норку. Положила в кладовую и бегом обратно. Прибежала, смотрит: неповоротливый Хомяк всё ещё над кучкой зерна сидит. "Вот лентяй толстопузый... Ну, и пусть не обижается, что я всю пшеничку перетаскаю. Сам придумал так делить". Схватила зёрнышко и бегом в норку. Пока бегала, увалень Хомяк всё зерно в рот за обе щёки затолкал и довольный, что так ловко обманул доверчивую Мышь, отправился домой. Высыпал зерно в кладовую, поел досыта, сладко зевнул и спать лёг.

Как Сова птиц раскрасила

Давным-давно, в далёкую старину, все птицы были одинаково серыми, невзрачными. Забыл, наверно, Создатель всего живого на земле Дух Хадау раскрасить птиц. Как же они могли различать друг дружку? Ведь тогда скворцы, снегири, синицы, утки, гуси и все остальные птицы перепутались бы между собою. Подлетит, к примеру, кукушка к птице с длинным, как у неё, хвостом, приглядится к ней, а это сорока... Косачи куропаток за тетёрок принимали... Сойки, кедровки, ястребы, всякие маленькие пичужки громко пищали, старались перекричать одна другую, выискивая среди многих одинаковых птиц свою половинку, чтобы гнёздышко строить, деток выводить. И такой тарарам стоял в тайге, что хоть уши затыкай, но всё равно никто никого не слышал и не узнавал. И только одна мудрая Сова придумала, как исправить ошибку Духа Хадау. Сварила из шелухи кедровых орехов, из желудей немного краски, обмакнула веник в неё и обрызгала себя и стала отличаться от всех птиц красивым, в крапинку, оперением. И легко находила себе пару. Вот прилетели к ней все крылатые обитатели тайги, стали просить: - Помоги, Совушка, нашему горю... Выкрась и нас как-нибудь по-особому, чтобы не теряли мы друг друга. Сова сначала не соглашалась красить птиц. Хотела одна быть в лесу нарядной модницей. Но птицы всё же уговорили её. Полетела Сова по полям, лугам, по перелескам и таёжным распадкам, набрала охапку жёлтых, красных, белых, синих цветов, ягод калины, лимонника, голубики, черники, малины, черёмухи и наварила из них разных ярких красок, связала из сухой травы кисть и принялась за художественное творчество. Настоящий салон красоты открыла на бережку камышового озера! Подплывали к ней утки, подлетали журавли, цапли, гуси, соколы, удоды и много, много всяких других птиц. И Сова на свой вкус раскрашивала их, вымазывала, обрызгивала, окропляла. Иным таёжным модницам и модникам по их просьбе выводила на боках, на крылышках полоски. Другим грудки, головки, шейки помечала пятнышками. Хорошей художницей Сова была! Добавит в белила киновари и вот тебе розовая краска для снегиря! Смешает жёлтую с синей - получит зелёную для синиц! А надо оранжевую для огаря - жёлтую с красной. Кому головку мазнёт, кому хвостик, кому крылышки... И все большие и малые птицы вырядились в нарядные одежды. Шейки, грудки, зеркальца у них перламутром отливают, изумрудами на солнце светятся, малиновыми, лимонными, фиолетовыми цветами изграют, переливаются. Прознала про лесной салон красоты привередливая Ворона, прилетела к Сове, закаркала: - Карр... Карр... Хочу быть самой красивой! Нравится мне синий цвет! И краски не жалей! Выкрасила её Сова в синий цвет. Поглядела Ворона на своё отражение в озёрной глади воды, не понравилась сама себе. Закаркала капризно: - Карр...Карр... Синий цвет не годится мне. Выкрась в красный. Да побольше краски лей на меня, чтобы стала я самая красивая. Карр... Карр.. Выкрасила её Сова в красный цвет. Случись это в наши времена, была бы она схожа с пожарной машиной. Посмотрела красная Ворона на себя, не к душе ей такой огненный наряд. И зелёный не понравился, и лиловый, и голубой. - Хочу, - говорит, - быть такой же красивой, как утка-мандаринка. Мазнула Сова по капризной Вороне разок-другой, да тут у неё краска кончилась. Как была Ворона серой, такой и осталась. Разозлилась на Сову, кинулась в драку на неё, стала бить, клевать, громко каркать: - Карр! Карр! Карр! Попадись мне ещё на глаза, красильщица ты этакая! Я тебе лапы переломаю, перья повыдергаю! Насилу вырвалась Сова от взбешенной Вороны, забилась в дупло и сидела в нём до темноты. С тех пор все совы боятся ворон, не летают днём, а только ночью.

Почему у зайца длинные уши, короткий хвост и косые глаза? Однажды холодной осенью под рябиной спрятались от дождя бородатый, рогатый Козёл и хвастливый Заяц, - неторопливо начала рассказывать свою сказку Анюта. - Листья с дерева облетели, и под голыми ветвями Козёл и Заяц промокли до последней шерстинки. Стоят, дрожат. А дождь всё идёт, не перестаёт. И говорит Козёл: - Давай, дружище Заяц, построим избу и будем жить вместе. - Хорошая идея! - стуча от холода зубами, ответил Заяц. - Печку сложим из камней... Много их на берегу под скалой... - Нет, лучше камин, - возразил Заяц. - У огня греться будем... Приятно будет сидеть и смотреть на яркое пламя... И мечтать о тёплом лете... - Нет, лучше печку с плитой... Щей наварим с капустой... - Нет, с морковкой сладкой и сочной... - С капустой вкуснее... - А я говорю - с морковкой вкуснее... Долго спорили они из чего варить щи, из капусты или моркови. Наконец, Козёл согласился в капусту добавить немного моркови, а Заяц настоял, чтобы в морковь добавить немного капусты. Пока спорили, дождь прекратился, солнышко из-за тучки заблистало. Спохватились друзья, что день к вечеру клонится, а они ещё ни одного дерева не свалили. Козёл подошёл к старой сухой сосне и говорит: - Свалю это трухлявое дерево. - Не свалишь! - А вот увидишь сейчас - свалю! - Не свалишь, - упрямо твердил Заяц. - Свалю! Спорили, спорили, а солнышко тем временем зашло, в лесу стемнело. Забеспокоились спорщики, что ни одного дерева для постройки дома не заготовили. Разбежался тогда Козёл да как ударит рогами в ствол. Зашаталось дерево и упало. - Видишь, какой я сильный! - Ну, такое гнилое дерево и я смогу уронить! - расхрабрился хвастливый Заяц. Нашёл сухое дерево, разбежался да как даст лбом в ствол! Искры у него из глаз посыпались, а дереву хоть бы что! Стоит сосна и не валится. Отбежал тогда Заяц подальше и во всю прыть помчался, чтобы сильнее ударить сосну лбом, но в темноте не разглядел её, промахнулся и в молодую развилистую берёзу - трах! Застрял промеж двух стволов, ни вперёд, ни назад не сдвинуться ему. В голове у него шумит, глаза от удара лбом выпучились, скосились на обе стороны. - Держись, Зайка... Сейчас я тебя вытащу из развилки, - поспешил к нему на помощь Козёл. Ухватил Зайца за хвост и давай тащить. А хвост у Зайца в те времена был длинный и пушистый, как у лисицы. Дёрнул за него Козёл изо всей силы и оторвал. Маленький обрывочек, так, с детскую рукавичку, остался. Схватил тогда Козёл Зайца за уши и давай тянуть. Уши-то и вытянулись. Вдруг неподалеку собаки залаяли. Это охотники шли с ружьями. Испугался Заяц, со страху ка-ак дёрнется, бок ободрал, но выскочил из развилки и наутёк понёсся, не разбирая дороги, глаза-то теперь у него косыми стали. А Козёл в другую сторону убежал. На том и дружба их кончилась. А у Зайца с той поры глаза выпученные, косые, куцый хвостик и длинные уши. Жаль, конечно, что избушку приятели-спорщики не построили... Оно и понятно: там, где глупость и хвастливость, настоящего дела нет. Лиса и Соболь Бежал Соболь по таёжному распадку. Услышал собачий лай и на высокий кедр вскочил. Забрался на самую вершину, вытянулся во всю длину на суку, прижался к нему, притаился в густых ветвях и долго лежал так, не шелохнувшись. Лежит и думает: "Одно спасение для меня - на дереве спрятаться... Надо бы у Лисы выведать её уловки и увёртки разные... Говорят, хитрая она..." Не учуяли собаки Соболя, не увидели его охотники, сколь ни всматривались. Спрыгнул Соболь с дерева, а тут и Лиса ему навстречу выскочила из кустов, запыхалась, язык высунула, от собак убегая. Спрашивает её Соболь: - Как удаётся тебе, Лиса, собак обмануть? Говорят, у лисоньки-плутовки сорок три уловки... Увёртки всякие знаешь, как от собак убежать... Я только одну хитрость знаю: на кедр, на ель, на сосну вскочить и спрятаться в кроне дерева. Ничему другому не обучен... Научи, Лисонька, и меня. - Да... Это правда... Много хитростей знаю, как от собак уберечься, след свой запутать, охотников сбить с толку, капканы и ловушки обойти... Не то, что ты, неуч... - кое-как отдышавшись после быстрого бега, похвалилась Лиса. - Ладно, так и быть... Научу тебя всяким премудростям, как спасаться от погони. Вдруг, опять охотники с собаками по лисьему следу идут. Соболь мигом на ближайшую ель вскочил, в лапнике укрылся, не разглядеть его там. А собаки Лису догнали, вцепились в неё. "Лучше бы ты, Лиса по деревьям лазать умела... Хватило бы тебе и одной этой хитрости...", - подумал Соболь, вытянувшись на суку, слившись с ним. Охотники не увидели его, мимо прошли. Спустился Соболь с разлапистой дремучей ели и довольный одной своей хитростью дальше побежал мышей и белок ловить.

Как Лиса училась летать Отшибла Лиса хвост о большой гранитный камень. С высоты птичьего полёта упала и больно ударилась об него. А случилось это так. Завидно Лисе стало, что не умеет летать, как птица. "Вот бы научиться летать, подняться высоко-высоко в небо... Не достанут меня там собаки", - подумала она. Прибежала на озеро и просит Журавля: - Журавушка... Научи летать. Хочу сверху на землю глядеть... С высоты мне видно будет, где собаки с охотниками идут... Я тебе за обучение жирных лягушек наловлю... - Лягушки, это, конечно, хорошо... Курлы... Курлы... Но как же, Лисонька, я научу тебя? Чтобы летать, тебе крылья нужны... Большие, как у орла. - Подними меня высоко-высоко... Я буду лапами махать, хвостом помогать. Ухватил Журавль Лису длинным клювом за шерсть на загривке, разбежался на бережку и кое-как взлетел с тяжёлой ношей. - Вот я и лечу, как птица! - в радостном восторге крикнула Лиса, размахивая лапами в разные стороны. - Выше лети, Журавль, ещё выше поднимись. Журавль не удержал Лису, уронил. Полетела она вниз, кувыркаясь, упала на камни, чуть жива осталась. С тех пор, когда бежит, хвост на отлёте держит, как метлой, след заметает. Соболь и Белка По кедровой роще белки весело бегали, резвились, играли, орешки собирали, в зиму припасы делали. Поймал Соболь самую весёлую Белку и спрашивает: - Отчего вы, белки, всегда весёлые? - Отпусти, тогда скажу. Соболю очень хотелось съесть Белку, но из любопытства отпустил её. Забралась Белка высоко-высоко, на самую верхушку кедра и весело процокала оттуда: - Цок, цок, Соболь... Не поймаешь меня теперь... А весёлым никогда не будешь, потому, что ты злой. Скок, скок, с одной макушки на другую, с ветки на ветку и убежала от него. Кинулся вслед за ней Соболь да где там! Белки уж и след простыл. Сверкнули злобой глазки хищного зверька, такими и остались. Хадау и Заяц Прискакал Заяц к Духу Хадау и просит: - Создатель всего живого на земле... Хочу быть хитрым, как Лиса, смелым, как Тигр, быстрым, как Сокол и сильным, как Медведь. Засмеялся Дух Хадау, головой покачал. - Ладно, Заяц, - ответил Хадау, - быть по-твоему. Но сначала налови мне рыбы полную корзину. Наделю тебя тогда лисьей хитростью, тигриной смелостью, соколиной быстротой, медвежьей силой. Обрадовался Заяц такому простому, как ему показалось, заданию. Прибежал к Бобру. - Скоро стану я сильным... Навалю тебе стволов осиновых для плотины... А ещё принесу тебе морковки сладкой в обмен на полную корзину рыбы. Наловил ему Бобр полную корзину разной рыбы, отдал Заяц морковку, схватил корзину и бегом к Хадау. - Вот, Создатель... Я выполнил задание. А Хадау с неба всё видел и прогнал обманщика. Так и остался Заяц трусливым. Муравей и Мышь

Глупая Ворона Высоко на дереве Ворона сидела и смотрела, как мыши, бурундуки, хомяки, белки и другие зверушки на зиму корм запасают, в норы таскают. "Дай, - думает, - и я сделаю припасы, чтобы зимой не бедствовать". Полетала по берегу реки в поисках дохлой рыбы, в мусорные баки заглянула, натаскала целую кучу всякой тухлятины, спрятала под кочку и стала думать, как зимой отыскать свои припасы. - Карр... Карр... Заметёт всё глубоким снегом, как найду? - прокаркала Ворона. Взглянула острым вороньим глазом на синее небо, а на нём тёмное облачко зависло. - Карр... Карр... - обрадовалась Ворона. - Вот хорошая примета... Лучше не сыскать... Под этой тёмной тучкой закопала я корм. Лишь только снег укрыл землю, вспомнила Ворона о заготовленных в зиму рыбных хвостах, куриных косточках, хлебных корках, сухих кусках плесневелого сыра. Посмотрела Ворона на серое пасмурное небо, а на нём много тёмных облачков, и все они плывут и плывут куда-то. - Карр... Карр... Где же кочка, под которой закопала я корм? - глядя с вершины берёзы на большую снежную поляну, с удивлением прокаркала Ворона. Покружилась, покружилась над заснеженным полем, но ничего и не увидела. - Карр... Карр... Глупое это занятие - делать в зиму припасы, - прокаркала она. - Всё равно ничего потом не сыщешь... Так с тех пор и не запасает корм на зиму.

Не быть вороне белой На глади озера, среди кувшинок и лилий плавал, купался в чистой воде белоснежный красавец Лебедь. Выгибал длинную шею, хлопал белыми крыльями, разбрасывая вокруг себя искрящиеся на солнце брызги. И до того он красив, что нельзя не залюбоваться им. Смотрела, смотрела на него серая Ворона, и такая жгучая зависть её взяла, что решила она с досады очернить благородную птицу. Дождалась Ворона позднего вечера, и как только Лебедь уложил голову под крыло и заснул, подкралась к нему и грязью болотной забросала. Утром Лебедь проснулся, окунулся в озеро и снова стал белым, как снег. - Карр... Карр... Так вот в чём секрет его белизны, - прокаркала серая Ворона. - Искупаюсь в озере и тоже стану белой. Зашла в озеро по самую шею и долго плескалась в воде, мылась, перья чистила, скребла их клювом, песком натирала, да всё без толку. Как была серой, такой и осталась. Наконец, надоело ей бесполезное мытьё, вышла на берег, отряхнулась и прокаркала: - Карр... Карр... Хоть мойся, хоть нет, а как была я серой, такой и останусь.

Чего не знает Лягушка Есть у японцев пословица: "И-но нака-но каэру тайкай-о сирадзу". По-русски так: "Лягушка, живущая в колодце, о большом море не ведает". А дело было так... В одной деревне жила-была в колодце лягушка. Колодец был неглубокий, наполовину высохший. Воды в нём было немного, зато комаров, мошек и всяких других насекомых полно. Хорошо жилось там лягушке. Дно мшистое, мягкое, сырое. Весь мир для неё ограничивался старыми полуистлевшими досками. Она видела выпученными глазами кусочек неба над колодцем, думала, что ничего другого на свете нет и была счастлива. Но вот однажды проливной дождь затопил колодец. Лягушка выплыла наверх, уселась на торчавшую из лужи кочку и удивлённо заквакала. - Ква-ква... Какая большая лужа! Как много воды. Ква-ква... Какое большое небо... Ква-ква... А комаров-то! А мошек! Видимо-невидимо! Моросил мелкий тёплый дождик. От радости лягушка так расквакалась, что её услышали другие лягушки, живущие в соседнем болоте, и прискакали к ней. - Тише квакай, - озираясь по сторонам, сказали они ей. - Журавль услышит. - Журавль?! Это кто? - Большая страшная птица, - ответили болотные лягушки. - На длинных ногах и с длинным клювом... - А что такое: птица? - Э-э... Да ты, оказывается, ничего не знаешь... Откуда ты взялась такая? - спросили болотные лягушки. - Из колодца выплыла... У меня там хорошо... Да вот беда: воды в нём стало много. - В колодце много воды?! - рассмеялись болотные лягушки. - Разве это много? Вот, слышали мы от перелётных птиц, что много воды в море... - Море? Какое оно? - Сами не знаем... Говорят, что больше нашего болота... А ещё говорят, что если высоко подняться на сопку, с неё можно увидеть большое море. - Ква-ква... Всю жизнь живу в колодце, а про большое море ничего не знаю... Хочу увидеть его. И колодезная лягушка отправилась в далёкое путешествие. Скакала она не торопясь. Скок - схватит клейким язычком комарика, посидит немного и опять - скок! Долго так скакала, пока не взобралась на пригорок, показавшийся ей достаточно высоким, чтобы увидеть море. Посмотрела с него: кусты, травы, деревья кругом. - Ква-ква... Нет здесь никакого моря... Всё враки... Ква-ква... - сказала лягушка и отправилась обратно. Скок - подцепит мошку, посидит, отдыхая, и опять - скок! Долго так путешествовала. Дожди давно перестали идти. Дни стали жаркими. Лужи высохли. Комаров и мошек ловить приходилось всё труднее. Наконец, усталая, добралась она до илистого болота на краю деревни. - Ну, как? Видела море? - вытаращились на неё лягушки, опасливо поглядывая на гулявшего в камыше журавля и готовые тотчас нырнуть на дно, зарыться в ил. - Всё вздор... Ква-ква... Я поднялась высоко-высоко. Моря нигде нет... Нет нужды скакать дальше... Выдумки всё про море... Ква-ква, - важно ответила путешественница. - теперь я это знаю... И вообще... Жарко тут у вас... Сухо и пыльно... А у меня в колодце... Что она ещё хотела проквакать, болотным лягушкам осталось неведомо. Долбанул её журавль своим длинным носом и в один миг проглотил. Закурлыкал, замахал крыльями и улетел. Болотные лягушки вылезли из тины, уселись на листьях кувшинок и, раздувая горлышки, заквакали в один голос: - Сидела бы в колодце и носа не высовывала из него, если там хорошо... Ква-ква... Путешественница! Большое море захотела увидеть, а духу взобраться на гору не хватило. Верно говорят: "Сиди и не высовывайся без надобности. А уж коли отважился на большое дело, - иди смело до конца!"

Бурундук и медведь

Василий Степанович чистит ружьё. Протирает, смазывает промасленной тряпочкой, в стволы заглядывает, покряхтывает, покашливает довольно: - Кхе, кхе... Сверкают, как зеркало! На свет лампочки глянешь в стволы, кажется, будто огонь горит в них. Анюта рядом сидит, облокотившись о край стола, к ружью тянется. - Дедушка... Дай и мне посмотреть. Бисянка нацеливает открытые стволы на электрическую лампочку. - Ладно... Загляни... Анюта смотрит в патронник, восхищённо восклицает: - Ой, как там внутри всё красиво блестит! Василий Степанович захлопнул стволы, запихнул двустволку в кожаный чехол. Ружьё и патронташ сложил в длинный железный ящик, привинченный к полу под кроватью. Собрал в сумочку протирки, ёршики, отвёртку, тряпицу, баночку с ружейным маслом. Анюта к деду на колени забралась. Просит: - Дед... Расскажи сказку... - Отгадай загадку! - Какую? - Таёжная красавица и в лесу, и в речке живёт, рыбку ловит, с горки катается... Кто это? - Ондатра, да? - Нашла, тоже, красавицу! С горки эта водяная крыса не катается, в лесу не живёт... - Лиса? - Красавица, конечно, но в речке не живёт... - А, знаю! Норка! - С горки не катается... - Бобр? - Не угадала. Анюта в уме, кажется, уже всех зверей перебрала. Лоб нахмурила. Ни соболь, ни колонок, ни горностай, ни белка - никто не подходит. - Сдаёшься? - Да, дед... Кто же эта красавица? - Выдра! Вот кто! - Правда! Как я про неё забыла? Загадай ещё. - Бродит по тайге, на дереве ночует, у всех ворует. Кто это? - Росомаха! - Молодец! Ещё загадка: снег поднимает, над землёй летает, деревья качает. - Ветер! - Умница! А, вот, ещё: дедушка в белой шапке сидит. Кто это? - Охотник... Это ты, деда, в своём белом охотничьем халате. Присел отдохнуть на пенёк... Василий Степанович расхохотался. - Это не я, а пень в снежной шапке. Бабушка Наталья Павловна тоже рассмеялась. - Олохи почти угадала. Старый ты пень. - Ладно... Пусть будет так... Покручивая ус, Бисянка состроил загадочное лицо с хитрой улыбкой. - А, вот, скажи, Олохи, почему у бурундука на спинке пять чёрных полосок? - Медведь по спинке бурундука когтистой лапой провёл. Об этом сказки есть. Правда, во всех книжках по-разному написано... В одной сказке медведь рассердился за то, что бурундук во всём перечил ему. В другой разозлился на бурундука и хватил его лапой по спинке за то, что бурундук мешал ему охотиться. А в третьей сказке медведь проснулся после зимней спячки, вылез из берлоги голодный, а есть нечего. Бурундук угостил его орешками из своей кладовой. Медведь поел, ласково погладил бурундука и нечаянно поцарапал острыми когтями. Так бурундук стал полосатым. - У тигра тоже вся шкура в полосах. Кто же его поцарапал? Анюта задумалась, плечиком повела. - Не знаю, дед... Так в сказках написано... - Так то в сказках... А теперь послушай, как всё на самом деле было... Бабушка Омонка мне рассказала, а я тебе... Так вот... ... В те далёкие времена горы хребта Сихотэ-Алинь ещё совсем маленькими были... Звери и птицы, деревья и травы были одинаково серыми и некрасивыми. Однажды великий творец и создатель всего живого на земле мудрый Хадау, живущий на небесах, взял в руки кисть и принялся их раскрашивать... - А чем он их раскрашивал? - перебила Анюта. Она очень любила рисовать акварелью и сейчас её больше всего интересовало, какие краски и кисточки были у Хадау. - Краски он брал из радуги. Взял зелёную и полил зелёным дождём землю. Трава, листья стали зелёными. Потом красной, жёлтой, синей, голубой, оранжевой, лиловой, малиновой, сиреневой побрызгал на цветы, и они стали красивыми, яркими. Раскрасил Хадау бабочек, всяких мотыльков, жучков и принялся за животных и птиц. И так всех разрисовал, что одни могут прятаться, а другие, наоборот, подкрадываться незаметно. Куропаток, тетёрок и других самок пернатых Хадау оставил, как были, серыми, чтобы они в гнёздах, на яйцах, притаившись, сидели, птенцов выпаривали, и чтобы никто не увидел их. А самцов ярко разрисовал. Пусть красуются перед своими избранницами. Тетеревам и глухарям брови красные намалевал. Селезням на крыльях зеркальца зелёные накрасил, перламутром отливают у них пёрышки. Великий мастер Хадау природу расписывать всеми цветами радуги! Кистью, обмакнутой в белую краску, потыкал пятнистого оленя. С тех пор его зовут олень-цветок. А другим оленям да косулям хвосты белилами вымазал. Чтоб, значит, детёныши видели эти хвосты и не потеряли мамок своих. А пуще всех раскрасил Хадау утку-мандаринку, да так постарался, что глаз от неё не оторвать! А зайчишка всё время где-то бегал, когда Хадау зверей красил. Прибежал, а мастер уже все краски измазал. Заплакал заяц, что сереньким остался. Пожалел его Хадау. Шубку ему белую подарил. Велел надевать зимой.

Муравей и Мышь

Встретила Мышь Муравья и стала смеяться над ним. - Глупые вы, муравьи. Тяжёлые ноши всё лето таскаете в муравейник, а запасов на всю зиму вам всё равно не хватает. Зато у нас, у мышей, летом никаких забот. Гуляем, где хотим, в цветах играем, сочные корешки грызём, росу чистую с лепестков пьём. А придёт осень, натаскаем с поля в кладовые спелых колосков или из амбара пшеничного, ячменного зерна. До самой весны хлеба вволю ем. - За то тебя, Мышь, не любят, - ответил Муравей. - Ловят вас, мышей, травят и давят за то, что колоски зерна, которые не сеяли, не растили, не убирали, не обмолачивали, не веяли, в лари не ссыпали, в норы тащите. Воры вы. А мы, муравьи, лесные санитары, пользу приносим лесу, своё берём. За то нас не гоняют, берегут и за трудолюбие хвалят. Глупая Ворона Высоко на дереве Ворона сидела и смотрела, как мыши, бурундуки, хомяки, белки и другие зверушки на зиму корм запасают, в норы таскают. "Дай, - думает, - и я сделаю припасы, чтобы зимой не бедствовать". Полетала по берегу реки в поисках дохлой рыбы, в мусорные баки заглянула, натаскала целую кучу всякой тухлятины, спрятала под кочку и стала думать, как зимой отыскать свои припасы. - Карр... Карр... Заметёт всё глубоким снегом, как найду? - прокаркала Ворона. Взглянула острым вороньим глазом на синее небо, а на нём тёмное облачко зависло. - Карр... Карр... - обрадовалась Ворона. - Вот хорошая примета... Лучше не сыскать... Под этой тёмной тучкой закопала я корм. Лишь только снег укрыл землю, вспомнила Ворона о заготовленных в зиму рыбных хвостах, куриных косточках, хлебных корках, сухих кусках плесневелого сыра. Посмотрела Ворона на серое пасмурное небо, а на нём много тёмных облачков, и все они плывут и плывут куда-то. - Карр... Карр... Где же кочка, под которой закопала я корм? - глядя с вершины берёзы на большую снежную поляну, с удивлением прокаркала Ворона. Покружилась, покружилась над заснеженным полем, но ничего и не увидела. - Карр... Карр... Глупое это занятие - делать в зиму припасы, - прокаркала она. - Всё равно ничего потом не сыщешь... Так с тех пор и не запасает корм на зиму.

Птичка или зверёк? Очень, очень давно звери с птицами воевали. То звери побеждали, то птицы их одолевали. Так повторялось много раз. И до сих пор не в дружбе они. Соболь, колонок, хорь не упустят случая поймать зазевавшихся рябчика, куропатку, утку, перепёлку или другую какую птицу. Ястреб, сова, ворона, сокол, пустельга и прочие хищные пернатые норовят растерзать зайца, суслика, хомяка, мышь. И только Летучая Мышь не принимала участия в той войне ни на одной из сторон, всё выжидала, кто одержит верх, чтобы примкнуть к тем, или к другим. Если побеждали звери, она примыкала к ним и выдавала себя за зверька. Если хозяевами в лесу становились птицы, Летучая Мышь прикидывалась птичкой. В конце концов, ни те, ни другие не стали признавать её своей. Прячется Летучая Мышь теперь и от тех, и от других. Не быть вороне белой На глади озера, среди кувшинок и лилий плавал, купался в чистой воде белоснежный красавец Лебедь. Выгибал длинную шею, хлопал белыми крыльями, разбрасывая вокруг себя искрящиеся на солнце брызги. И до того он красив, что нельзя не залюбоваться им. Смотрела, смотрела на него серая Ворона, и такая жгучая зависть её взяла, что решила она с досады очернить благородную птицу. Дождалась Ворона позднего вечера, и как только Лебедь уложил голову под крыло и заснул, подкралась к нему и грязью болотной забросала. Утром Лебедь проснулся, окунулся в озеро и снова стал белым, как снег. - Карр... Карр... Так вот в чём секрет его белизны, - прокаркала серая Ворона. - Искупаюсь в озере и тоже стану белой. Зашла в озеро по самую шею и долго плескалась в воде, мылась, перья чистила, скребла их клювом, песком натирала, да всё без толку. Как была серой, такой и осталась. Наконец, надоело ей бесполезное мытьё, вышла на берег, отряхнулась и прокаркала: - Карр... Карр... Хоть мойся, хоть нет, а как была я серой, такой и останусь.

Чего не знает Лягушка Василий Степанович Бисянка, старый охотник-промысловик, сложил в берестяную коробку иглу, дратву, воск, шило, обрезки кожи, которыми подшивал продранные на таёжных камнях ичиги. Повертел обувки в руках, придирчиво оценивая свою работу и, оставшись вполне довольным ровными стежками, закурил трубку. - Анютка... - пустив колечко дыма, сказал Василий Степанович. - Да, дедушка, - отозвалась внучка. - Сегодня расскажу тебе сказку про лягушку-путешественницу. - Про лягушку-путешественницу? - с удивлением переспросила Анюта. - Про пучеглазую квакушку, которой вздумалось пойти к морю... - Не пойти, а полететь, - поправила дедушку Анюта. - Знаю такую сказку. Гаршин её написал. Про то, как утки лягушку на прутике на юг несли... Обещали ей много комаров и мошек... Упала она в грязный пруд и расхвасталась перед другими лягушками, что летала на тёплый юг на собственных утках... Жаль мне ту лягушку-хвастушку... Слопал её аист. Мы эту сказку в классе читали. Анюта рисовала натюрморт: вазу с яблоками. Помогая себе высунутым языком, терпеливо и старательно водила кисточкой по нарисованным фруктам, но раскрасить яблоки никак не удавалось. То получались слишком красными, то бледно-розовыми, то жёлто-оранжевыми. Кончилось тем, что Анюта вырвала из альбома лист, смяла и бросила на стол. - Не огорчайся... У меня тоже не всё сразу выходит как надо... Однако, совсем о другой лягушке сказка. - Ах, вот как! - оживилась Анюта. - Расскажи, дед. - Есть у японцев пословица: "И-но нака-но каэру тайкай-о сирадзу". По-русски это надо понимать так: "Лягушка, живущая в колодце, о большом море не ведает". А дело было так... В одной деревне жила-была в колодце лягушка. Колодец был неглубокий, наполовину высохший. Воды в нём было немного, зато комаров, мошек и всяких других насекомых полно. Хорошо жилось там лягушке. Дно мшистое, мягкое, сырое. Весь мир для неё ограничивался старыми полуистлевшими досками. Она видела выпученными глазами кусочек неба над колодцем, думала, что ничего другого на свете нет и была счастлива. Но вот однажды проливной дождь затопил колодец. Лягушка выплыла наверх, уселась на торчавшую из лужи кочку и удивлённо заквакала. - Ква-ква... Какая большая лужа! Как много воды. Ква-ква... Какое большое небо... Ква-ква... А комаров-то! А мошек! Видимо-невидимо! Моросил мелкий тёплый дождик. От радости лягушка так расквакалась, что её услышали другие лягушки, живущие в соседнем болоте, и прискакали к ней. - Тише квакай, - озираясь по сторонам, сказали они ей. - Журавль услышит. - Журавль?! Это кто? - Большая страшная птица, - ответили болотные лягушки. - На длинных ногах и с длинным клювом... - А что такое: птица? - Э-э... Да ты, оказывается, ничего не знаешь... Откуда ты взялась такая? - спросили болотные лягушки. - Из колодца выплыла... У меня там хорошо... Да вот беда: воды в нём стало много. - В колодце много воды?! - рассмеялись болотные лягушки. - Разве это много? Вот, слышали мы от перелётных птиц, что много воды в море... - Море? Какое оно? - Сами не знаем... Говорят, что больше нашего болота... А ещё говорят, что если высоко подняться на сопку, с неё можно увидеть большое море. - Ква-ква... Всю жизнь живу в колодце, а про большое море ничего не знаю... Хочу увидеть его. И колодезная лягушка отправилась в далёкое путешествие. Скакала она не торопясь. Скок - схватит клейким язычком комарика, посидит немного и опять - скок! Долго так скакала, пока не взобралась на пригорок, показавшийся ей достаточно высоким, чтобы увидеть море. Посмотрела с него: кусты, травы, деревья кругом. - Ква-ква... Нет здесь никакого моря... Всё враки... Ква-ква... - сказала лягушка и отправилась обратно. Скок - подцепит мошку, посидит, отдыхая, и опять - скок! Долго так путешествовала. Дожди давно перестали идти. Дни стали жаркими. Лужи высохли. Комаров и мошек ловить приходилось всё труднее. Наконец, усталая, добралась она до илистого болота на краю деревни. - Ну, как? Видела море? - вытаращились на неё лягушки, опасливо поглядывая на гулявшего в камыше журавля и готовые тотчас нырнуть на дно, зарыться в ил. - Всё вздор... Ква-ква... Я поднялась высоко-высоко... Моря нигде нет... Нет нужды скакать дальше... Выдумки всё про море... Ква-ква, - важно ответила путешественница. - теперь я это знаю... И вообще... Жарко тут у вас... Сухо и пыльно... А у меня в колодце... Что она ещё хотела проквакать, болотным лягушкам осталось неведомо. Долбанул её журавль своим длинным носом и в один миг проглотил. Закурлыкал, замахал крыльями и улетел. Болотные лягушки вылезли из тины, уселись на листьях кувшинок и, раздувая горлышки, заквакали в один голос: - Сидела бы в колодце и носа не высовывала из него, если там хорошо... Ква-ква... Путешественница! Большое море захотела увидеть, а духу взобраться на гору не хватило. Бисянка, закончив рассказывать сказку, принялся набивать табаком трубку. - Как сказка? Понравилась? - спросил он, прикуривая от горящей спички. - Не очень, - призналась внучка. - Опять, как в сказке Гаршина, бедную лягушку постигло несчастье... Пусть бы она вернулась в колодец... Верно сказали болотные лягушки: "Сиди и не высовывайся без надобности". А уж коли отважился на большое дело, - иди смело до конца!

Почему падают звёзды?

За широким пологом из нерпичьих шкур, прикрывающем входные двери, бушует пурга. Но тепло и уютно в бревенчатом доме старого охотника. Яркое, жаркое пламя в чувале русской печи освещает лицо Бисянки, склонившегося над рисунками внучки. И спрашивает Анютка: - Дедушка, почему падают звёзды? Старый Бисянка задумчиво смотрит на мерцающее небо: как всегда, непростой вопрос задала внучка. Пыхнул трубкой, сказал: - Каждая звёздочка - открытая душа доброго человека. Живёт хороший человек -светит его звёздочка. А уйдёт от нас в другой мир - сорвётся его звёздочка. Прочертит в ночном небе искрящийся след и потухнет навсегда. Вон, видишь, Олохи, горит звезда? Это сияет душа доброго человека. И чем ярче светится, тем добрее она... Вот так же ярко сверкала когда-то душа юной красавицы по имени Сибирь - дочери великого царя Урала. Была она так прекрасна и величава, что ни гордая Камчатка, ни другие принцессы не сравнились бы с ней в красоте. Зелёные её владения раскинулись на тысячи километров. Царь ледяных ветров Север сватался к ней. Горные цари Памир и Алтай набивались в женихи. Но синеокой Сибири милее всех стал владыка морей Восток. Покорил он сердце красавицы Сибири дорогим подарком: щедро бросил к ногам невесты прозрачный и чистый Байкал. Далеко полетели хрустальные брызги, и где упали капли, там заблестели новые озёра. Не осталась в долгу Сибирь. Чудный ковёр тайги соткала и расстелила перед своим избранником. И были в нём краски такие дивные, что глаз не оторвать. Искусно вплела она в тот ковёр затейливые узоры из весенних зелёных трав и летних ярких цветов, из красных и жёлтых листьев осени и присыпанных снегом кедровых шишек и сосновых ветвей. Как жар горели на том ковре алые гроздья калины, нежно белели ромашки, синели фиалки, ирисы и разные другие цветы. Множество красивых бабочек - махаонов, уток - мандаринок, пятнистых оленей, снежных барсов, тигров и других зверей и птиц украсили самотканный ковёр. Зачарованный волшебными красками вступил на него могучий Восток и ласково обнял принцессу. Обручились они навеки и соединили бескрайние свои владения. С тех пор прозвали люди наши края землёй сибирской, дальневосточной. Два сына у Сибири и Востока: величавый Амур и стремительный Енисей. Старший брат Амур выбрал в жёны строптивую дочь северного царя Лену. А дочь Алтая спокойная Обь вышла замуж за Енисея. Пошли дети у них. От Амура и Лены родились задумчивая Уссури, неукротимые Вилюй и Витим, упрямая Зея, говорливая Бурея, златокудрый Алдан. Голубоглазая Томь, смелая Ангара, бурные близняшки Тунгуски, добрый Иртыш, отважный Тобол и мечтательный Чулым продолжают род Оби и Енисея. Когда сед и стар стал Восток, и глубокие морщины наметились на светлом лице Сибири, собрали они детей своих и внуков в царском дворце. Набросила царица Сибирь на них нарядный дорогой платок, богато расшитый золотыми осенними узорами. Вдохнул царь Восток в наследников силу необъятную. Обернулись они реками полноводными. Потекли реки между скалами крутыми и берегами лесистыми. Люди построили яранги, чумы на этих берегах. Много рыбы развелось в тех реках. По Амуру и его притокам, по рекам Тумнин, Уссури, Бикин, Самарга, Ботчи поселились нанайцы, нивхи, орочи, ороки, ульчи, удэгейцы, негидальцы. По Оби - ханты, манси, остяки, селькупы, кеты, ненцы. На Енисее дымят чумы эвенков, на Лене чукчей и якутов... - А Тумнин наш обмелел, - набивая кубинским табаком отделанную серебром трубку, вздохнул старый Бисянка. - Почти не осталось леса на его скалистых берегах. Всё меньше воды в наших реках, всё меньше рыбы в них. Мало осталось потомков лесных людей в Датте, в большие города уехали. И если злые люди и дальше будут рубить кедр, браконьерить в тайге, померкнет красота Тумнина, Уссури, Бикина, Самарги, Ботчи. Но это не должно случиться. Ярко горят и сияют на небе звёзды. Значит, ещё много на земле хороших, добрых людей. Они победят злых и жадных, готовых застрелить последнюю белку, брюхатую олениху, разворошить муравейник, выдрать икру из кеты... Видишь, Олохи, вдали вспыхнула и заблестела новая звёздочка. Где-то родился малыш, и ещё одной доброй душой на земле больше стало. А состарится человек, вспыхнет в последний раз искрами его звезда и погаснет. И чем ярче в ночном небе свет падающей звезды, тем заметнее на земле след человека.

Ящерица в камне

Когда я был маленький, я больше всего любил сказки про зверей и птиц, про злых колдунов и добрых волшебников. И вот однажды я спросил бабушку Омонку: - Почему люди стойбища Улянка называют Самаргу коварной рекой, а высокую гору над ней - смелым Ауканом? Старая Омонка много ходила по тайге, много видела. Раскурила она горящей хворостинкой длинную ясеневую трубку, протёрла слезящиеся глаза и, пустив колечко дыма, сказала мне: - Подбрось, Бисянка, сухих сучьев в огонь. Пусть жарче горит костёр, согревая наш чум... А теперь слушай... В верхнем течении реки Дианки вознеслась к облакам неприступная снежная гора. Её ледяная вершина всегда окутана белым туманом. Глубокое ущелье разверзлось под ней со стороны заходящего солнца. На крутых обрывистых краях чернеют мохнатые ели и корявые сосны, перевитые лианами лимонника и виноградными лозами. Дно пропасти усыпано скользкими камнями. Мягкий нетронутый мох покрывает их. Густые заросли колючих кустарников свисают из ращелин. Холодные блестящие гадюки ползают там в сырости и темноте. И лишь скупые лучи вечерней зари на короткое время заглядывают в это царство мрака и безмолвия. Тысячу, а может, пять тысяч лет назад в том ущелье, в большой пещере жила красивая и гордая колдунья Самарга. Красоты она была необыкновенной. В золотых волосах её сверкали алмазы. Нити крупного жемчуга опоясывали шею и руки Самарги. Как две ночных звезды сияли глаза колдуньи, и так ярко искрились они, что каждый, кто взглянул бы на неё, тотчас бы ослеп навеки. Стены пещеры из драгоценных камней горели жарче костра и переливались разноцветными огоньками. Нежнее утреннего неба голубые сапфиры, алые, как медвежья кровь, рубины и зелёные, цвета молодой травы, изумруды устилали пол пещеры. Сосульки из горного хрусталя свисали с янтарного потолка. Многие охотники, наслышанные о богатстве и красоте Самарги, ушли в ущелье, но никто из них не вернулся в стойбище. Всё ещё белеют там среди мшистых валунов чьи-то полуистлевшие кости. Когда совсем мало осталось в стойбище здоровых и сильных мужчин, старейшины рода Улянка запретили людям говорить о Самарге и её сокровищах. Но одна завистливая женщина нарушила запрет и рассказала о подземных богатствах своей дочери Намунке. И зажглись мечтой о сказочных сокровищах синие глаза девушки. Нежные узоры морозного инея, вышитые бисером на собольей накидке, шарф из нерпы, украшенный мехом горностая, серебряные браслеты и серьги уже не радовали её. Целыми днями гляделась Намунка в зеркальную гладь озера и вздыхала о невиданных украшениях Самарги. Посватался к ней молодой охотник Аукан. Посмеялась над ним Намунка: - Какой ты охотник, если до сих пор не добыл для меня шкуру медведя! Ничего не сказал Аукан. Взял копьё и отправился в тайгу. Поднял из берлоги медведя и метнул в него копьё. Упал медведь замертво. Притащил Аукан зверя в стойбище. Мясо и жир людям отдал, а шкуру Намунке отнёс. Отвернулась от подарка Намунка. - Какой ты охотник, если шкуру тигра не можешь добыть, - насмешливо сказала ему. Молча стерпел обиду Аукан. Взял копьё, ушёл в тайгу тигра искать. Отыскал свежий след, но хитрый тигр почуял охотника, отпрыгнул с тропы за валежину, в снегу затаился. Уши поджал, лапы под себя подобрал, к прыжку приготовился. Дождался Аукана да ка-ак вымахнет на него! Но успел охотник подставить копьё. Наскочил на него тигр, брюхо себе пропорол и дух испустил. Снял с него шкуру Аукан, принёс в стойбище, бросил к ногам капризной Намунки. Но и шкура тигра не обрадовала её. О блеске драгоценных камней думала ленивая бездельница. - Принеси мне самоцветов на ожерелье из пещеры Самарги - выйду за тебя замуж! - затопала она стройными, как у молодой косули, ногами, обутыми в мягкие беличьи сапожки. Глаза у Намунки - два чистых таёжных озерка. Ради них готов Аукан хоть на край света пойти. Позвал собаку, прихватил тугой лук, колчан с острыми стрелами и отправился в горы Сихотэ-Алинь. Долго бродил в сумрачных зарослях, пока не отыскал вход в пещеру. Вошёл в неё и чуть не ослеп от яркого света: огненными брызгами вспыхнули самоцветы под ногами охотника. Завязал Аукан глаза платком, нагнулся и зачерпнул горсть алмазов. Вдруг сильный снежный ветер налетел на него, чуть с ног не сбил, это явилась разгневанная Самарга, хозяйка ледяной пещеры. - Как смел ты войти в мои владения? - сердито спросила златовласая красавица. Взмахнула рукой и страшная буря поднялась вокруг. Но не испугался Аукан. Понравился Самарге красивый и смелый юноша. Кафтан из меха нерпы, расшитый бисером, обтягивал широкие плечи Аукана. Застёжки на кафтане - кривые клыки свирепого кабана на узких ремешках из тонкой оленьей замши. Колдунья и говорит ему: - Стань моим мужем. Всё золото и алмазы отдам тебе. Будешь самым богатым на земле. Ни на какие богатства не променял бы Аукан прекрасную Намунку. В свои волнистые волосы, смоченные душистым хвойным настоем, вплетает она белые ромашки. Дороже этих простых цветов ничего нет для Аукана. - Зачем мне драгоценности без Намунки? - ответил Аукан. Пустилась на хитрость Самарга: - Сними платок, открой глаза, увидишь как я красива. Очень хотелось взглянуть на гордую красавицу, но не поддался Аукан уговорам колдуньи, не посмотрел на неё. Разозлилась Самарга. Коснулась груди Аукана золотым волшебным копьём и превратила охотника в камень. Ураган подхватил гранитную глыбу, поднял выше облаков и бросил в долину Чёрного Коршуна. Голодная и худая вернулась в стойбище собака Аукана. Поняла Намунка, что случилась беда с ним. Жаль ей стало Аукана и горько за свои насмешки. Пошла к шаману узнать, где отыскать Аукана. Шаман спросил духа Сэвоки, и тот сказал: - В долине Чёрного Коршуна гранитной скалой лежит Аукан. Каменное его сердце омывает студёный ключ. Стынет оно на жгучих морозах и калится под горячим солнцем. Оживить его может великая сила любви к нему. Кто любит Аукана большесобственной жизни, тот пусть ляжет грудью на гранитную скалу и прижмётся к ней горячим своим сердцем. Колдовство Самарги потеряет силу, и Аукан вновь обернётся в человека. Но путь в долину Чёрного Коршуна долог и труден, и лишь тот достигнет её, кто за всё время не проронит ни слова. Передал шаман Намунке всё, что говорил ему дух Сэвоки. Поблагодарила девушка старика, взяла в дорогу вяленой кеты, села в лодку-оморочку и поплыла из реки в реку к далёким гольцам Сихотэ-Алиня. И вот видит Намунка каменного богатыря, застывшего высокой скалой, и сидящего на ней чёрного коршуна. Забыла наказ шамана не говорить ни слова и вскрикнула радостно: - Я нашла милого Аукана! Не успела Намунка прижаться сердцем к скале и оживить каменного охотника. Услышала звонкий девичий голос колдунья Самарга, налетела вихрем, опрокинула лодку-оморочку, стремительной горной рекой разлилась перед ней. Бросилась Намунка в бурный поток, поплыла к берегу. Совсем немного оставалось добежать до скалы, как злая колдунья превратила её в ящерицу. Слетел со скалы чёрный коршун и кинулся на неё, чтобы склевать. Юркнула ящерица в трещину в камне и затаилась там. Чёрный коршун долго парил в ясном небе, высматривая ускользнувшую добычу, а ящерица молча дрожала, прижавшись к камню со страху. Надоело коршуну ждать, взмыл ввысь и улетел. Попробовала ящерица выбраться наружу да не смогла: приросла к камню навеки. Высунула голову, ноги и хвост и медленно поползла в реку. И стала с той поры речной черепахой. А река до сих пор шумит там, разливается в пору дождей и весеннего половодья, грозя всё смыть на своём пути. Самаргой зовут эту реку. По имени злой колдуньи. Но неукротимая сила реки разбивается о скалу Аукан, несокрушимой преградой заслонившую стойбище Улянка от её коварного натиска.

Почему в тайге Медведь хозяин? Давно это было, когда в тайге и в тундре жили одни звери и птицы. Они ещё не знали людей, и сами управляли своими владениями. И царствовал над ними мудрый и могущественный Мамонт. Его силу и власть признал даже свирепый Тигр. Мамонт строго следил, чтобы не обижали слабых и беззащитных, справедливо судил нарушителей законов Тайги. Все трудились, добывая пищу, и не отнимали её у других. Каждый рыл нору, устраивал логово, вил гнездо, и никто не занимал чужого жилища. Так продолжалось до той поры, пока сочные травы саванны не покрыли снега и льды. Могучий Мамонт не смог доставать корм из-под ледника и погиб. Смятение и хаос началось на земле. Повсюду слышался грозный рёв хищиков, в смертельных схватках делящих добычу. Все в отчаянии забились в норы, спрятались в дуплах и гнёздах, задрожали от страха и завыли от голода. Некому теперь было защитить маленьких зверюшек и слабых птичек от острых зубов и цепких когтей. Когда совсем стало невмоготу, собрались звери и птицы на Большой Поляне, чтобы выбрать нового правителя. - Пусть будет царём Кабан! - запорскала на ветке Белка. - Он разгрызает кедровые шишки и после его обеда всегда под деревом остаётся много вкусных орехов. - Не хочу такого царя! - заплакал Бурундук. - Кабан разрыл мою кладовую и всё съел. - Лису избрать царицей! Карр-карр! - предложила Ворона, которой иногда доставались объедки от лисьего завтрака. - Я согласна! - важно выступила вперёд Лиса и облизнулась: - Ах, каких аппетитных тёплых птенчиков, мягких мышат и зайчат я буду есть! - Не нужна нам такая царица! - зашумели зайцы, ежи и мелкие птахи. - Эта плутовка суёт нос в чужой дом и ворует наших деток! - Тогда я буду царём всех зверей и птиц! Воу-у-ы! - оскалил Волк клыкастую пасть и жадно посмотрел жёлтыми глазами на зайцев. Но увидел Тигра, поджал хвост и трусливо поплёлся в кусты. - Я самый сильный! - рявкнул Тигр. - Мне и быть царём. Кто против?! - зарычал Тигр и в ярости постучал хвостом по земле. Никто не ответил ему. Все разбежались и разлетелись в разные стороны, в ужасе затаились в норах, в траве, на деревьях. Понял Тигр, что никому не нужен такой царь и убрался восвояси. И снова звери и птицы собрались на Большой Поляне, стали спорить и рядиться, выбирая самого достойного. Долго ругались, но никого не нашли. Мимо сороки пролетали, застрекотали: - На берегу реки яранга стоит, в ней не знаем кто живёт. Он голый, как вылупившийся птенец, ходит на двух ногах и его боится даже Великий Огонь. Позовите его! Пусть он будет царём! Звери и птицы стали смеяться: - Разве такой лягушонок может быть самым сильным, смелым и ловким? Пришёл на Большую Поляну Человек. Испугались звери и птицы двуногого незнакомца и убежали. А человек сел на валёжину, разжёг костёр, вынул из-за пазухи вяленую оленину, ножом отрезал от неё кусок и принялся за еду. Подивились странному существу звери и птицы, вернулись на Большую Поляну. - Кто ты? - спросили они его. - Человек, - ответил двуногий пришелец. - А что ты можешь? - Всё могу. - Тогда помоги нам найти самого сильного и смелого, ловкого и быстрого, умного и доброго царя. - Хорошо, - сказал Человек. - Царём станет тот, кто к заходу солнца свалит вон тот самый толстый тополь. Многие испытали силу на этом дереве, стараясь сломать его или вырвать с корнями. Лось бил копытами. Кабан упирался мощной грудью. Бобр точил зубами. Тигр драл когтями. Дятел долбил клювом. Барсук рыл яму под корнями. Но солнце опустилось низко, а тополь по-прежнему стоял. - Нет среди нас такого силача, - признались звери и птицы, - может, ты знаешь такого? Взял человек топор и, прежде, чем солнце спряталось за горы, срубил дерево. Подивились звери и птицы. - А кто же из нас самый смелый? - Тот, кто не испугается, сразится с Огнём и победит его. И тогда Тигр бросился на костёр. Опалил морду, лапы и хвост и с рычаниями отскочил от него. Человек зачерпнул берестяным ведром воды из ручья и залил костёр. - Теперь посмотрим, кто самый ловкий, - сказал он и швырнул на дно ущелья свою берестяную шапку. - Кто достанет её, тому и быть царём! Прыгнул в узкую расщелину горный козёл да обратно выбраться не смог. Размотал Человек виноградную лозу и спустился по ней. Взял шапку и поднялся наверх. И козла вытащил. - Давай тягаться в быстроте бега, - закричали звери и птицы. - Не угнаться тебе за кабаргой и соколом. - Самый быстрый тот, кто первым донесёт стрелу на другой берег реки, - засмеялся Человек и каждому бегуну дал по синей стреле. Себе красную взял. Рванулись они наперегонки. Каждый норовит всех обогнать. А Человек натянул тетиву лука и выстрелил. Просвистела стрела над рекой и вонзилась в ствол ольхи. Примчались туда первыми Олень и Сокол, а стрела с красным оперением уж там их дожидается. Восхитились звери и птицы быстротой Человека и говорят ему: - Делать нечего. Твоя взяла. Будь нашим царём, хозяином тайги. Много лет прожил тот Человек с дикими зверями, носил лохматую шкуру, которая приросла к нему. У него выросли большие клыки и крепкие загнутые когти, стал он косматым и страшным. Орочи назвали его Доэнта - Медведь. - А, дедушка, я поняла, почему в этой интересной сказке медведь стал в тайге повелителем всех зверей. Потому, что раньше он был человеком, - сказала Анютка. - Наверно, так оно и было... Ведь неспроста орочи в древности считали себя рождёнными от медведя... - ответил Бисянка и ласково погладил внучку по голове. - С той поры люди стали говорить: "Закон - тайга, а медведь в ней - хозяин".

Как Лису сватали Как-то собралась Лиса замуж. Нору прибрала, в снегу повалялась, почистилась. В новую рыжую шубу принарядилась. Хвост распушила, села женихов поджидать. Прослышали о том звери, свататься пошли. Первым Волк явился. Тощий да голодный. - Нет ли, - спрашивает, - у тебя, Лисонька, чего-нибудь поесть? Подала Лиса ему угощение: костей рыбьих, мышей мочёных, лягушек вяленых да мёрзлую заячью требуху. Не понравилась Волку еда невесты. "Эдак, - думает, - всю жизнь питаться костями рыбьими. Не-е... Уж лучше одному мыкаться..." И убежал. Следом за ним Енот пришёл. Жирный, толстый, ленивый. - Ах, какая у тебя славная постель, Лисонька. Мягкая да тёплая. Зевнул Енот и спать завалился. Не к душе Лисе такой жених. Прогнала его. Ещё сватались Рысь, Соболь и Барс. Покрасовались перед Лисой дорогими шубами и уселись за свадебный стол. Съели все припасы хозяйки, а когда больше есть стало нечего, в свои логова вернулись. Видит Лиса, что все женихи на её добро зарятся. Позвала Сороку. - Сорока, Сорока! Лети по тайге, всем объяви: пойду замуж за того, кто с подарком придёт! Барсук неподалеку жил. Набрал кореньев разных, гусениц да червяков полный мешок. Принёс, высыпал перед Лисой. - Бери, Лиса, угощайся! Всё твоё! - Убирайся, соседушка, прочь со своими угощениями! - крикнула Лиса и выставила Барсука из норы. - Эх, ты, неудачник! Нашёл, чем Лису угощать!- засмеялся вслед Барсуку старый колючий Ёж. - Уж меня-то Лиса не прогонит. Наполнил грибами, яблоками сушёными целую корзину, вручил Лисе. Эти подарки Лисе тоже не понравились. Прогнала Ежа. Приходил свататься неуклюжий Лось. Приносил охапку сочной лозы и осиновой коры. Завалился с копытами к Лисе, всю нору разворотил. Схватила Лиса принесёные им прутья и ветки и давай хлестать Лося да приговаривать: - Вот тебе! Вот тебе! Насилу тот ноги унёс. Кабан с пучком хвощей сунул рыло в нору к Лисе. Прогнала и его. Последним Медведь свататься пришёл. Бочонок золотистого липового мёду принёс. Сладкого, душистого. Протиснул лохматую башку в нору и говорит: - Выходи, Лисонька, за меня замуж. Подумала Лиса: если и этого прогоню, совсем не останется женихов. Лизнула вкусный мёд - понравилось. - Ай, да Медведь, настоящий хозяин. Пойду за тебя замуж. А Медведь ей отвечает: - Тесна твоя нора. Вдвоём не поместимся. Пойдём ко мне жить. У меня берлога просторная. Согласилась Лиса. Сыграли звери свадьбу, и перебралась Лиса к Медведю жить. Тут и зима настала. Закутался Медведь поплотнее в свою густую шубу, в рот лапу положил и захрапел. Спит, лапу сосёт, причмокивает во сне. Посидела Лиса в берлоге голодная да и ушла от него. Так по сей день и живёт одна.

Чья шубка лучше В каменистых россыпях на берегу студёного ключа рыжий Колонок жил. Рано поутру, лишь солнышко заглянет под обомшелые камни, выбегал зверёк на мокрый песок полакать чистой воды. Обмакивал лапку в ручей и умывался, прихорашивался. По-кошачьи прили-зывался и встряхивался: до чего хороша пушистая шубка! Огненно-оранжевая, с золотистым отливом. Каждая ворсинка на ней дышит от лёгкого дуновения, играет нежными тонами. Колонок любовался своим отражением в прозрачной лужице и очень гордился собой. И до того загордился, что начал хвалиться перед всеми, какая у него шёрстка замечательная! - Я красивее тебя, - сказал он Белке. - Пусть так, но у Горностая шубка наряднее твоей, - ответила Белка и спряталась в дупло. Прибежал Колонок к белоснежному Горностаю. - У меня шубка красивее твоей! - А у Бобра лучше! Отыскал Колонок Бобра. - Погоди, не ныряй в воду. Погляди, какая у меня нарядная шубка! Лучше твоей! - Подумаешь... У Выдры красивее твоей! Из воды высунулась мордашка с рыбкой в зубах. Колонок к ней: - Скажи, ведь правда, у меня шубка самая красивая? Не то, что твоя. - Самая красивая шуба у Соболя. Куда тебе до него! - отряхнулась от воды Выдра и опять нырнула в воду. Вернулся Колонок посрамлённый в свою расщелину. Вдруг видит: Бурундук на пеньке сидит, орешек грызёт. Обрадовался Колонок, что есть над кем посмеяться и давай хвалиться перед ним: - Смотри, какая у меня славная шубка. Не то, что твоя облезлая да полосатая. - Какая ни есть, зато на мне, - ответил Бурундук и юркнул под корни орешника. Рассердился Колонок на эти слова, и каждый день принялся бегать к Бурундуку и дразнить его. Подкочит к норке, насмехается: - Бурундук, пойдём погуляем! Или стыдно в бедной шубке показываться? А тот ему из норки: - Какая ни есть, а всё при мне! Вскоре зима пришла, и снег покрыл землю. Увидел охотник, что Колонок натоптал хорошую тропку, поставил на ней капкан. Поймал зверька-гордеца и снял с него шкурку.

Заяц - обманщик Пригрело тайгу весеннее солнышко. Выскочил на тёплую проталинку Заяц. Рад-радёшенек: зиму лютую перезимовал, а весну и подавно переживёт. И от деревца к деревцу скок-скок, молодые побеги осинника хрум-хрум. Зелёная кожица на них мягкая, сочная. Хорошо ему. Весело! И до того развеселился, что чуть было Лисе на завтрак не угодил. Клацнули острые зубы да мимо: увернулся зайчишка. Бросился наутёк, а Лиса - за ним, вот-вот схватит. Хитра рыжая плутовка, но и Заяц не простак: "Погоди, Лиса, проучу тебя!" Подбежал к высокому обрыву да как отпрыгнет в сторону. А Лиса не ожидала крутого заячьего поворота, на бегу не удержалась, полетела кувырком с кручи, в реку упала. За льдину уцепилась, насилу выбралась. Сидит мокрая, голодная, клыки оскаливает, не хочет признаться самой себе, что обманул её Заяц. "Совсем худой зайчишка. Ладно, пусть пожирует до лета. Потом съем его". Распустились листья на деревьях, поднялись травы, закачались на тонких стеблях оранжево-красные лилии, бело-розовые пионы, синие ирисы. Опять радуется Заяц: "Весну прожил, а уж лето как-нибудь!" Сел под кустик и замер: от пенька не отличить! Длинные уши навострил и слышит: сучок тихонько треснул. Сиганул изо всех сил и не зря: выследила его Лиса. Вот-вот догонит. А Заяц хоть и косой, но тоже не промах. Видит берёза с узкой развилкой перед ним. Прыгнул в неё, а Лиса за ним. Заяц проскочил и убежал, а Лиса застряла, всю шубу изодрала, пока выкарабкалась. Идёт злющая-презлющая, облизывается: "Так себе зайчишка. Заморыш какой-то. Пусть погуляет до осени, жирнее будет. Потом съем его". Посыпались жёлтые листья. Налились соком алые гроздья лимонника. Далеко стала заметна белая заячья шубка. Одно спасение - спрятаться и не высовываться. Забился Заяц под кочку, помалкивает: "Осень протянуть, а там... Погрызть бы веточек ивовых да вдруг Лиса ненароком выскочит..." А Лиса - вот она, легка на помине. Мелькает в чаще огненно-рыжий хвост. Поздно бежать - сцапает. Прыгнул в речку, уши прижал - бобр, да и только! А Лиса уж тут как тут, принюхивается: - Бобёр! Зайчатинкой пахнет! Не видал косого? Заяц помотал мокрой головой: нет, не видал. Убежала Лиса, а Заяц вылез из воды, отряхнулся: - Бобёр не бобёр, но хитёр! Прошла осень. Снег укрыл землю. Мороз льдинки развесил, посеребрил инеем деревья. Солнце коснулось яркими лучами снежинок, и они вспыхнули разноцветными искорками. Натоптал Заяц в глубоких сугробах твёрдые тропы. Бегает по ним, греется. Радостно ему: "Теперь не пропадём, до весны доживём". Однако рано взыграла в нём заячья прыть. Подкараулила его Лиса и бросилась за ним со всех ног. Заяц свои тропки знает! И петлю охотничью, к ёлке прикрученную, помнит. Побежал мимо этой ёлки. Возле самого носа Лисы прыг через петлю! А Лиса влетела в неё и попалась. Тут охотник Бисянка её забрал. Снял богатую шкурку, маленькой внучке Анютке шапку из неё сшил. Хороша шапка! А хитрый Заяц, тот и сейчас живёт в тайге, весны дожидается. Лягушонок и Мышонок

Повстречались на таёжной тропинке Мышонок и Лягушонок. Познакомились. - Давай дружить.

- Давай.

- Приходи ко мне в гости, - пригла-сил Лягушонка Мышонок.- Я живу под трухлявым пнем.

Прискакал Лягушонок к нему в норку. Осмотрелся: ничего, жить можно. Мышонок угостил приятеля семечками и зернами. Лягушонку семечки и зёрна не понравились. Не захотел их есть. Сидят, беседуют. Вдруг змея зашипела неподалёку. Мышонок под пень юркнул, а Лягушонок из норки выпрыгнул, чуть живой от страха в своё болото плюхнулся. Вот встретились они в дру-гой раз. Лягушонок и говорит: - Приходи лучше ты ко мне, у меня кочек много, прятаться лучше, а комаров видимо-невидимо. Прибежал Мышонок к своему приятелю, забрался на круглый листок кувшинки. Ветерок дует, листок качается, того и гляди, упадёшь с него. Посмотрел Мышонок на житьё-бытьё друга, не понравилось оно ему. - Нет у тебя спаленки, нет кладовочки. Спрятаться негде. Вода кругом. Холодно и неуютно. Пойду домой. - Поужинай со мной, - пригласил Лягушонок приятеля. Подпрыгнул и ловко поймал клейким язычком жирного комара. Мышонок тоже подпрыгнул, но листочек качнулся, он упал в воду, чуть не утонул, длинным хвостиком успел за стебель камыша зацепиться. Выбрался весь мокрый, отряхнулся и говорит: - Не нравится мне ловить комаров. Вдруг, на болото прилетел Журавль. Лягушонок с перепугу плюхнулся под кочку, но Журавль длинным клювом достал его оттуда, подкинул вверх, но не поймал. Упал Лягушонок в тину, нырнул поглубже. Бросился Мышонок со всех ног домой, еле живой от страха юркнул в норку и вовремя: чуть не сцапал его Хорь. Вот встретились они в другой раз. Лягушонок и говорит: - Не пойду больше к тебе в гости. Меня чуть было Журавль не съел. - И я к тебе не пойду. Меня чуть было Колонок не съел. Когда сила без ума Осень идёт по тайге. В пожухлой траве рдеет брусника. На косогорах разноцветье сыроежек, волнушек, мухоморов. Дожди моросят. Листва наземь опала. Холодом дышат утренние росы. Тускнеют багровые, золотисто - оранжевые, лиловые краски леса. Изморозью серебрятся склоны сопок. Перелётные птицы косяками и стаями устремились в южные края. Зима скоро. Самое время о тёплых берлогах и норах позаботиться. На черёмуховой ветке Бурундук сидит пригорюнившись. Слёзки роняет. Кап-кап, вместе со снежинками падают они на стылую землю. Плачет Бурундук, лапками мордочку утирает. Вот уже вечереет, солнышко садится за сопкой. Короткий день кончится, и ночь тёмная, с мокрым снегопадом, покажется зверьку очень долгой. Кто пожалеет его, маленького? Кто в свой домик переночевать пустит? Мимо Медведь идёт. Бурелом, валежник, сухие ветки трещат под его сильными лапищами. Поднял морду, рявкнул: - Чего плачешь, полосатик? - Как не плакать? Ветер сухую берёзу повалил, вход в норку закрыл... А там у меня и спаленка тёплая, и кладовочка с орехами. - Много ли орехов в кладовке? - На всю зиму припас... - Ого! Дашь немного мне, коли дерево отвалю? - Спрашиваешь! Поделюсь, конечно... Только ты уж, пожалуйста, сдвинь скорее эту проклятущую берёзу, а то я продрог, весь до каждой шерстинки промок... - Это можно... Это я мигом... Это мне, силачу, никаких проблем... А ну-ка, раз-два, взяли! Ухватил Медведь толстый ствол берёзы, толкал, толкал его, упирался изо всех сил, однако, ни на вершок с места не сдвинул. Запыхался бедный, умаялся, да что толку? Стыдно ему признаться, что не справился, но пришлось признать свою слабость. - Знаешь, полосатик... Что-то спину покалывает... Возраст, понимаешь... Пойду я... Жаль, что орешков твоих не попробую... Ушёл Медведь. Плачет Бурундук, слезами горькими обливается. Видит, большой Лось идёт. Обрадовался Бурундук. Этот огромный зверь вызволит его из беды. Посвистел Лосю: - Помоги дерево с норки убрать... Я тебе вкусных орешков дам! - Обижаешь, полосатик... Чтобы мы, лоси, за такую сущую безделицу орешки брали! Я тебе даром твою норку от дерева освобожу. Могучие рога Лось к лежащему на земле дереву приставил, поднатужится, пихая его изо всех сил, а всё напрасно. Как лежала берёза, так и лежит, корявые сучья разбросила в разные стороны. Копытами Лось бил, фыркал, рогами по стволу стучал, но так и не осилил упавшее дерево. Убежал сохатый. Плачет Бурундук пуще прежнего. Вот-вот совсем темно станет. Белая пороша укроет землю. Дрожит Бурундук, шубка у него не пушистая, как у Белки, плохо греет. Вдруг затрещало в лесу, захрюкало какое-то мохнатое, страшное чудище. Протёр глазки Бурундук, смотрит, а перед ним Кабан мокрый мох рылом свинячьим роет, хвощами чавкает. Просит его Бурундук: - Столкни дерево с моей норки... Там у меня в кладовочке орешки кедровые... Отборные... Все с ядрышками... Ни одного пустого... Я тебя угощу. Кабан перестал чавкать. Слова Бурундука пришлись ему по душе. - Орехи я люблю... Хрю, хрю... Дерево, говоришь, столкнуть? Да я своим рылом и не такие брёвна подбрасывал... А за орехи кедровые горы сверну... Хрю, хрю... Подцепил секач рылом берёзу, только щепки да кора берестяная полетела от неё. И всё... Лежит дерево, норку придавило, Бурундука домой не пускает.Похрюкал, похрюкал Кабан и убежал. Ещё бежали неподалёку Волк, Лиса и Росомаха. Этих лесных бродяг Бурундук не стал звать на помощь, побоялся, что съедят они его. Вдруг, слышит, Мышка внизу пищит. - Ты чего плачешь, - спрашивает. Бурундук рассказал ей о своём несчастье. - Пи-пи, - пропищала Мышка. Сейчас я твоему горю помогу. - Смеёшься, что ли? - размазывая слёзы по мордашке, всхлипнул Бурундук. - Медведь лапами толкал, Лось рогами упирался, Кабан рылом поддевал, и то не смогли сдвинуть дерево с места, а ты, такая маленькая... Где уж тебе помочь моему горю... - Пи-пи... То же мне, нашёл горе! Какое же это горе? Дерево упало! Фи-и... Вот когда, помню, река однажды вышла из берегов, разлилась так широко, что затопила всё вокруг, вот то было горе... Мышка быстро-быстро принялась скрести маленькими лапками землю под упавшим деревом, прокопала под ним проход в норку. - Пи-пи... Входи, друг полосатый! Ночуй в своей тёплой постельке! Видишь, как, оказывается, всё просто! Сила без ума всё равно, что скорлупа от выгрызенного ореха... Ничего не стоит, никуда не годится... Пи-пи... Ладно, бывай, друг! Побегу к своим мышатам. Ёж и Заяц

По лесной опушке прыткий Заяц скакал. Присел отдохнуть на кочку да вдруг как отпрыгнет с испугу! Кочка не простая оказалась - колючая! Вся в иголках острых. Зашевелилась, приподнялась, зафыркала: - Поди прочь, длинноухий бездельник! - А, это ты, старый ворчун, - чуть живой от страха пролепетал Заяц, увидев перед собой работягу - Ежа. И начал насмехаться над ним: - Какой ты колючий, безобразный, весь в листьях. Вот, погляди на меня: шёрстка моя чистая, пушистая. Сейчас гуляю в серой шубке, а к зиме принаряжусь в белую. - Ты всё гуляешь, косой, да по осинникам носишься, - нахмурился старый Ёж. - Грибов да ягод впрок не сушишь. Как зимовать-то думаешь? - Чего выдумал, старый ворчун: припасы в зиму готовить! Не заячье дело с грибами возиться. Пусть грибы ёжики собирают и белки. А мы, зайцы, любим играть, в снегу кувыркаться, на зелёных лужайках резвиться. И беззаботно помчался дальше. - Эх, косой, не хвались загодя шубкой своей. Много на неё охотников нынче, - глядя вслед Зайцу, пробурчал Ёж. Почесал мягкую шёрстку на животе и сладко зевнул: - Ох-хо, похолодало то как... Пора на зимнюю спячку. Подобрал яблоко-падалицу и в кладовую потащил. Пришла зима, замела снегом корневище упавшего дерева, под которым устроил Ёж своё жилище. Свернулся в уютном гнезде, уткнул мордочку в тёплый пух и заснул. А захочется есть - вот она, кладовая рядом. Почавкает спросонья сухофруктами, грибами и опять на боковую. Хорошо Ежу! Нипочём морозная стужа. А бедный зайчишка погрызёт ночью кору горькой осины и на целый день под кустик спрячется. Прижмёт длинные уши и сидит, трясётся от холода и страха. Где-то неподалеку голодный Волк зубами постукивает, Лиса заячьи следы вынюхивает, Сова в ночной темноте неслышно машет крыльями, высматривает зайчишку. Страшно Зайцу, неуютно. Выглянет луна, выскочит Заяц из снежной норы да как пустится бежать. Погреется на бегу, погрызёт стылых ивовых веток и опять спрячется. Долгой ему зима показалась. Но вот апрельское солнце согнало снег, зажурчали ручьи, розовым багульником украсились склоны сопок. Повеселел зайчишка, приободрился. Снова принялся скакать да радоваться. В берёзовой роще услышал шорох и, чуть было, не задал стрекача, как вдруг увидел старого знакомого. - А, это ты, Ёж, шебаршишь прелой листвой? Нельзя ли потише? Того и гляди, Лиса услышит, - озираясь по сторонам, навострил уши Заяц. - Мне Лиса не страшна, - встал на задние лапки Ёж. - Не по зубам ей мои иголки. Зайчатина Лисе больше по вкусу. - Я тоже Лисы не боюсь, - расхрабрился Заяц.- Где этой рыжей плутовке угнаться за мной?! Хвост у неё, как помело, за пни да за корчи цепляется. Круглая луна повисла над вершинами дальних ельников, залила бледным светом поляну. Лёгкой тенью неслышно скользнула над примолкшим лесом большая Сова, камнем упала на Зайца, вцепилась в него кривым клювом и мохнатыми когтистыми лапами. Полетели по кустам клочки заячьей шерсти.

Жадный Соболь

На скалистом берегу горного ключа, в россыпях камней устроил себе жилище злой, коварный Соболь. Был он такой жадный и ненасытный, что далеко вокруг всех мышат и птенцов переловил. И всё ему мало. Заснёт в снегу рябчик, а уж Соболь неслышно с дерева крадётся к нему. Скачет по тайге маленькая Кабарга - прыгнет на неё Соболь и вопьётся острыми зубами в шею. Совсем стало невмоготу жить мелким зверушкам и птахам. Но вот однажды увидел Соболь жирную пушистую Белку. На пенёчке та сидит, кедровые орешки грызёт. Захотелось Соболю тотчас съесть её. Кинулся за ней, а та с ветки на ветку, скок-поскок, и уже на другом дереве качается. Погнался Соболь за Белкой, но понял, что не поймать ему юркого зверька. Прикинулся добрым да ласковым. - Чего ты от меня убегаешь? - спрашивает. - Я в догоняшки с тобой играю. Спускайся с ветки. "И то правда. Что мне бояться Соболя? - подумала Белка. - Медведь вон какой большой и сильный, как идёт - вся тайга трещит. Но меня не трогает. А Соболь чуть больше меня и такой красивый. Мех у него нарядный, мягкий, золотистый. Бегает Соболь по тайге неслышно, над снегом прыгает плавно, как птичка порхает. Не похож Соболь на злого зверя. Пойду, поиграю с ним". Спустилась Белка на землю, распушила перед Соболем хвост. Поймал её Соболь и загрыз. Понравилось ему вкусное беличье мясо. Стал других белок ловить и пожирать. Прознал про жадность Соболя охотник. В дуплистой валёжине тушку белки припрятал, рядом капкан насторожил. Учуял Соболь приманку, жадно схватил её и в капкан угодил. И поделом. Не будь жадным. Бездомный Сохатый Пришла в тайгу зима. Запуржила метелями на скалистых гольцах, завьюжила на крутых склонах и косогорах. Замела глубоким снегом таёжные ключи и распадки, надёжно укрыла от морозной стужи деревья и травы. А звери и птицы попрятались от холода в лесных домишках. Белка в дупле свернулась калачиком на пуховой подстилке. Медведь в берлоге на сухих листьях развалился. Барсук в глубокой норе лёг спать. Дятлы и совы, соболя и куницы, колонки и норки, выдры, ондатры, горностаи, бурундуки, ежи, росомахи, лисы - все лесные жители удобно устроились в уютных и тёплых квартирах. Сидят себе в них - ни горя, ни заботы. Выглянут поутру или в сумерках на улицу, проверят свои кладовые и снова - юрк в норку, в тёплое дупло, в гнёздышко, устланное пухом, сухим мхом и пёрышками. И опять нежатся на мягких постельках. Один Сохатый по тайге бездомно бродит. Зябко ему, неуютно. Вот видит он: Белка выскочила наружу. Потянулась после сладкого сна, прихорошилась, закачалась на ветке. Завидно стало Сохатому. "Вот бы и мне такой домишко", - подумал Лось и сказал: - Белка, научи, как дом построить. - Не знаю. Мне Дятел сделал, - ответила Белка. - Спроси у него. Пошёл Сохатый к Дятлу. - Дятел! Сделай и мне дом, как у Белки. - Много в тайге пустых старых лип, кедров, осин и других засохших деревьев. В них я дырочки продолбил, когда вкусных жучков из-под коры доставал. Найди самую толстую липу и живи в ней. - Как же я пролезу в липу через маленькое дупло? - удивился Сохатый. - Спроси Медведя, как он пролазит. Нашёл Сохатый толстую и высокую липу. Ствол у неё медвежьими когтями ободран. Постучал Сохатый копытами по дереву: - Эй, косолапый, проснись! Белогрудый гималайский медведь высунулся из дупла, рявкнул сердито: - Разбудил ты меня, Лось. Ещё и дразнишься. Косолапым обозвал. На себя посмотри, Лось рогатый! Ну, чего тебе? - Расскажи, как в дупло Дятла пролезть?. - Я его когтями разломал, вот и пролез, - недовольно пробурчал Медведь. - Плохой у тебя дом. Высоко очень. Без когтей не забраться в него. - Уж какой есть, - проворчал Медведь, укладываясь спать. - Ходят тут лоси всякие, спать не дают. Потоптался Сохатый возле медвежьей берлоги и побрёл дальше. Пришёл к Барсуку. Заглянул к нему в нору одним глазом. Сидит Барсук, чай пьёт. - Послушай, приятель, замерзаю совсем. Пусти перезимовать. - Входи, вдвоём веселее будет. Хорошая нора у хозяйственного Барсука. Сухая, чистая. Там спальня. Здесь столовая. Подальше кладовая. Мешки с кореньями всякими в ней сложены. Отдельно туалет. Одно беда: не забраться Лосю в неё. Засунул нос, а дальше никак. Рога не пускают. Покрутился возле барсучьей норы, примериваясь, как пролезть в неё, да напрасно. Рогами покачал: - Не по мне такой дом. Пойду лучше поищу. Заглянул к Лисе. - Обогрей, дорогая Лисонька, бездомного бродягу. - Да как же я пущу тебя? Мне, бедной, самой с лисятами тесно. Сходи к богатому Еноту. Может, у него угол найдётся. Постучался к Еноту. - Енотушка, родимый, не оставь зимовать на улице. Пусти до весны пожить у тебя. - А, это ты, бездомный Лось, бродишь по лесу, стучишь, деток моих пугаешь. Нет у меня места для тебя. Ты такой большой и сильный, построй дом себе сам. - Не умею. - Эх, ты, неумека! Дом построить - раз, два и готово! - засмеялся Енот. - Вот, смотри... - сказал Енот и принялся рыть глину. Порыл немного и убежал в нору. Попробовал Сохатый мёрзлую землю копытом долбить. Бил, бил, яму вырыл, а больше ничего не смог сделать. - Нет,- замотал он рогами, - нора не годится. У Ондатры хатка на берегу озера мне больше нравится. Пришёл к Ондатре. - Здравствуй, сестрица! Хороша ли у тебя хатка? - Лучше всех! - Я так и думал! А где же вход в неё? - Под водой. Поднырни под кочку и увидишь. Как подумал Сохатый, что в ледяную воду лезть придётся, тотчас расхотелось такую хатку иметь. - Загляну к серому Волку, - решил Сохатый, - авось, пустит на квартиру. Логово у него просторное, места двоим хватит. Пришёл к Волку. - Волчище-дружище, не откажи бездомному бродяге в ночлеге... - Входи, Лось. Будет тебе и стол, и дом, - защёлкал зубами голодный Волк да как кинется на Сохатого. Чуть не загрыз его. Еле успел тот убежать. Остановился Лось в глухой чаще дух перевести. Жарко ему. От мокрой спины пар валит. Постоял, отдышался и на мох прилёг отдохнуть. Присыпало его снежком. Одни рога торчат, от корявых сучьев не отличить. Пригрелся, лежит и думает: "Зачем дом строить? Мне и здесь хорошо". Так с тех пор и зимует Лось где придётся, в снегу, или под дождём, в зарослях трав и кустарников. Шмелик Жужик Яркое июньское солнышко, по-летнему тёплое, взошло над лесом, осветило луг на берегу речки, дачные дома, пригрело остывшую за ночь землю. На листьях деревьев, на траве, на лепестках распустившихся цветов, на мелких соцветиях смородины, жимолости, крыжовника, черёмухи заблестели, заискрились капельки росы. Высыхая под горячими лучами, они вспыхивали, переливаясь разноцветными огоньками, придавая чарующей красоте природы извечное волшебство её нескончаемых красок. В свежем воздухе, ещё прохладном и чистом, напоенном душистым ароматом сирени, черёмухи, шиповника, порхали крапивницы, лимонницы, голубянки, капустницы, траурницы. Весело щебетали в кроне берёз птахи. На земле важно вышагивали скворцы, поблескивая зеленоватыми грудками, ворошили клювами камешки, выискивая под ними гусениц, жуков, червяков. Неумолчно трещали дрозды и сороки, и где-то невидимая в гуще зелёной листвы кричала желтокрылая иволга. Над ещё сонным, но уже начавшим просыпаться дачным посёлком, высоко в голубом небе, распластав крылья, парил, высматривая добычу, зоркий коршун. В ранний час нового светлого дня, безоблачного и тихого, за обветшалыми досками, которыми обшиты стены старого дачного дома, проснулась шмелиная семья. Между сосновыми брёвнами, утеплёнными в пазах конопляной паклей, и шершавыми досками, она хорошо перезимовала. В одной треснувшей от времени доске выпал сучок. Почерневшая дырка от него стала удобным летком, входом в шмелиное жилище, выложенное восковыми сотами. Приложи ухо к летку и услышишь таинственный шорох в стене, грозное гудение. Там, за досками, идёт своя, загадочная шмелиная жизнь. В это ясное утро в шмелиной семье сердито гудели взрослые шмели, толстобрюхие и ленивые. Готовясь к вылету в лес, в поле, на луг, в сады и огороды, они расправляли от ночного сна крылья, недовольно ворчали:

- На лугу возле речки всю пыльцу с одуванчиков собрали, весь нектар с клевера высосали... Придётся далеко лететь за взятком... В огороды, где много подсолнухов... - Пора шмелят приучать к работе... Нечего им на сотах разлёживаться, лодырничать, на брюшках лапки сложивши... Шмелик Жужик вовсе не хотел быть лежебокой. У него недавно отросли маленькие прозрачные крылышки. Он почти по-взрослому потряс ими, пробираясь к летку, но мама Жужиха одёрнула его за усики. - Жужик! Куда собрался в такую рань? За пыльцой? - Да, мама, полечу пить нектар и собирать в корзиночки пыльцу, ведь я уже не маленький. - Нельзя тебе одному лететь. Заблудишься... Крылышки твои не окрепли, слабы ещё... - Мама, отпусти, пожалуйста... Немного полетаю, наберу в корзиночки пыльцы и вернусь. - Ладно... Лети, но не дальше нашего сада. Тебе и здесь хватит пыльцы. Пионы распускаются... Яблони, сливы, нарциссы ещё не отцвели, на поляне возле дома полно одуванчиков... По ним ползали пчёлы, но и после них найдёшь пыльцу. В дальний конец сада, в окна дома не залетай... Жужик уже не слушал маму Жужиху. С радостным жужжанием выбрался через леток на улицу, посмотрел на огромный мир своими глазами-бусинками. Впервые в своей маленькой жизни он видел голубое небо, ослепительное солнце, высокие зелёные деревья, синюю крышу большого дома, сад с множеством всяких растений. Мама часто рассказывала ему о зелёной траве, о жёлтых и синих цветах, о бело-розовых лепестках яблонь и слив, о доме с окнами, в которые нельзя залетать, о синей крыше, приметной издали, о птицах, которых надо бояться. И ещё много всего, чему не знал названия, увидел Жужик в это чудесное утро. Счастливый Жужик взмахнул крылышками, загудел и... полетел. Просто так, сам не зная куда. - Ура! Я лечу! - прогудел Жужик и сел на понравившийся ему жёлтый цветок. Из рассказов мамы он догадался: это одуванчик! На нём оказалось много нетронутой пчёлами пыльцы. Жужик полакомился сладким нектаром, напился из росинки и перелетел на другой цветок. В мохнатые кармашки-корзиночки на его ножках набралось немного пыльцы. Он отнесёт её в шмелиное гнездо, положит в ячейку сот. Из неё получится капелька мёда, которым зимой будет кормиться семья. И старые шмели не назовут его бездельником. Так, перелетая с цветка на цветок, Жужик скоро наполнил корзиночки пыльцой. Это занятие ему очень понравилось. Ах, как прекрасно вокруг! Как замечательна жизнь среди благоуханных цветов! Какой дивный запах источают белые и розовые пионы! Жужик вспомнил о скучном ползании в тесном жилище, где старики шмели рассерженно гудят на маленьких шмелят, где темно и душно, и он решил не спешить с возвращением домой. - Полетаю ещё по этому дивному саду, - прогудел Жужик, опускаясь на ромашку. - Здесь так хорошо! Прежние хозяева сада ушли в мир иной, а наследники их, молодые горожане, лишь изредка наведывались сюда жарить шашлыки, отдыхать на лоне природы. В неухоженном саду пышно разрослись сорные травы. Изгородь оплели крапива, лебеда, чертополох. Предоставленные сами себе, политые редкими дождями, скромно цвели розы, пионы, гвоздики, ландыши, лилии, маки, ромашки, ирисы. Над бывшими клубничными, морковными, свёкольными, капустными, луковичными, помидорными, огуречными грядками, пришедшими в запустение, затянутыми осокой, подорожником, чистотелом, свисали корявые ветки одичавших яблонь и слив. Тонкие, чахлые ростки вишни, малины, клёна, семена которого занёс в сад ветер, вперемежку с травой, проросли повсюду. Заброшенный сад - райское место для жуков, бабочек, пчёл, ос и шмелей, для разноголосых птиц, для мышей, хомяков, ежей и бурундуков! Долго летал Жужик, открывая для себя всё новые запахи и цветы. Больше всего ему приглянулись подсолнухи-самосеянцы, напоминавшие маленькие солнышки. Вокруг него кружились красивые бабочки, озабоченно гудели пчёлы, в горячем воздухе роем вилась мошкара. Был полдень, когда Жужик тяжело опустился на камень в клумбе. Отдыхая, он почесал лапками брюшко и задремал, разомлев на солнышке, но рядом с ним сел желторотый Воробей. - Чирик-чирик! Что за чудище такое мохнатое? Чирик-чирик! - скосил желторотик удивлённый глаз на шмеля, раздумывая, склевать его или нет. Пока он чирикал, не решаясь клюнуть невиданного им до сих пор шмеля, Жужик, испугавшись огромных, как ему показалось, воробьиных крыльев, угрожающе загудел и улетел. - У-у... Попробуй, тронь меня! Пожалеешь об этом! Наверно, это и есть та самая страшная птица, которую, как говорила мама, надо бояться, - прогудел Жужик, пролетая мимо разбитого окна. Из любопытства заглянул внутрь дома, потыкался в мягкую обивку дивана, в стекло рамы, побегал по узкому подоконнику. Ничего интересного не нашёл. Засохшие цветы в вазе с протухшей водой его тоже не впечатлили. Облетел другую пыльную комнату, где тоже ничто не привлекло его внимания, кроме рассыпанных по столу для сушки стеблей укропа, петрушки, мяты, листьев смородины. "И почему нельзя залетать в дом?" - подумал Жужик и решил, что пора возвращаться домой, чтобы мама, обеспокоенная его долгим отсутствием, не волновалась. Он часто-часто замахал крылышками, отрываясь от стола и, набрав силу, бодро полетел на солнечный свет, потоком льющийся из окна. Вдруг - бах! Больно стукнулся о невидимую преграду. - Что такое? - испугался Жужик, ударяясь в стекло снова и снова и, не находя выхода. - Мама Жужиха ничего не говорила мне об этом... Наверно, об этом она и предупреждала меня, говоря, что нельзя залетать в дом через раскрытые окна... После многих безуспешных попыток пробить стекло, он в страхе принялся бестолково летать по дому, тыкаясь во все углы в поисках выхода, и совсем было пал духом, но, к великой радости, неожиданно для себя вылетел в разбитое окно. Обрадовавшись обретённой свободе, Жужик поднялся повыше над землёй и полетел в дальний конец сада, манящий тишиной, покоем и завораживающей красотой буйно разросшегося шиповника, ставшего живой изгородью. Он устал махать крылышками и, натружено гудя, опустился на белый, начавший распускаться пион, пробрался внутрь тугого бутона и закрылся лепестком. - Полежу чуток, отдохну на такой сказочной постельке, - подумал Жужик. - Не сравнить её с жёсткой лежанкой на сотах в нашем гнезде. Свернулся калачиком, обняв приятно пахнущие пестики-тычинки, зевнул и сладко уснул. Он спал так крепко, что не слышал, как на дачу приехали новые хозяева, жгли древесные угли в мангале, жарили шашлыки, громко пели под гитару, смеялись, веселились. Жужик не проснулся, когда на него пахнуло дымком от мангала, когда неподалеку в густых зарослях колючего шиповника прошуршал прелой листвой старый Ёж, проворчал недовольно: - Понаехали, тут... Гуляки... К вечеру лёгкие облачка закрыли небо, обещая освежить природу долгожданной влагой. Жужик не слышал, как по лепесткам пиона легонько застучали капельки моросящего дождя. Ветерок раскачивал цветок. Убаюканный шелестом листьев, Жужик мирно спал в пионовой колыбельке. Что снилось ему? Поляна в золоте одуванчиков? Добрая мама Жужиха, кормящая его мёдом? Нежно-розовые лепестки вишни? Под ним щёлкнули садовые ножницы в руках девочки, срезавшей пионы для букета. Стряхнув с мокрых цветов дождевые капли, девочка восторженно сказала: - Мама! Посмотри, какие красивые цветы! - Да, очень хороши... Оборви лишние листья и садись в машину... Погода портится... Мы едем домой, - ответила мама. ...Ночной ветер разогнал хмурые тучи над небольшим провинциальным городом, районным центром близлежащих сёл. Ясное утро нового благодатного дня заявило о себе солнечными яркими лучами, пронзившими невесомый полупрозрачный тюль в пластиковом окне на пятом этаже жилого дома. Перемещаясь по комнате по мере того, как поднималось солнце, лучи коснулись хрустальной вазы с букетом пионов на журнальном столике, позолотили светлые кудряшки спящей девочки. От ударившего в глаза ослепительного света она проснулась, глянула на цветы и не поверила глазам: чудо, настоящее чудо совершилось за ночь! С вечера круглые, как шары, бутоны раскрылись, превратились в белые махровые шапки изумительных пионов - достойных соперников роз, тюльпанов, гладиолусов и других столь же прекрасных цветов. Тончайший аромат исходил от них, наполняя комнату приятным запахом благовонных духов. Желая глубже вдохнуть его, девочка наклонилась к букету. То, что она увидела, привело её в неописуемый восторг. На донышке бутона, в окружении белых лепестков, прижав лапки к брюшку, свернувшись мохнатым клубочком, спал шмелик. - Мама! Мама! В пионе шмель спит! - радостно хлопая в ладоши, запрыгала девочка. - Не шевели его! Проснётся - больно ужалит, - торопливо входя в спальню дочери, обеспокоенно сказала её мама. - Я сейчас выброшу цветок на улицу вместе с этим опасным насекомым. - Мама! Пусть он поспит ещё немного... Он такой хорошенький... Славненький... Лапки сложил, свернулся клубочком, как наша кошка Феня и спит себе... И цветок выбрасывать зачем? Он такой прелестный! - Ещё чего выдумала! Не выбрасывать! Вот жулькнет тебя, узнаешь тогда, какое у этого славненького шмеля оружие защиты имеется... Подумать только! С дачи привезли мы этого красавчика с острым ядовитым жалом! Мама вынула из вазы цветок и вышла с ним из комнаты. Она не сделала к балкону и нескольких шагов, как проснувшийся от встряски шмелик с грозным гудением вылетел из пиона, устремился к стеклянной балконной двери. Мама ахнула, выронила цветок, вскричала: - Какой ужас! Он вылетел! Сейчас всех нас пережалит! Таня! Неси скорее полотенце! Или нет! Лучше веник! Я прибью его! На крик мамы прибежал сын Павлик - пятнадцатилетний брат Тани, рыжий, вихрастый мальчишка, конопатый озорник. Жужик бился в стекло, глухо гудел без намерения кого-нибудь ужалить. Павлик ловко накрыл его открытым спичечным коробком, прижал к стеклу, закрыл коробок. - Всё! Теперь он мой! Хорошо бы ещё одного такого изловить и к нему подсадить... Посмотреть, кто кого победит, - торжествуя, сказал Павлик, прикладывая коробок к уху. - Ого, как шеборшит! Дам во дворе пацанам послушать... Вот потеха будет! У Мишки Бочкина жук в коробке сидит, а у Кирилла Иванова лягушонок... У меня круче жилец! Опасный! Сменяю его на мороженое... Пытаясь выбраться, Жужик отчаянно царапал ножками стенки коробка. Пыльца из корзиночек высыпалась, ему очень хотелось пить. Однако, он не терял надежду убежать из плена, в котором оказался после сказочного сна в пионе. Выбившись из сил, Жужик затихал, но вредный мальчишка встряхивал коробок, заставляя шмеля возиться в нём. Сидя в полной темноте, Жужик не знал, день на улице, или ночь. Но иногда Павлик приоткрывал коробок, проверяя, жив ли пленник, и тогда полоска света пробивалась к нему, напоминая о солнце, о золотой поляне, о доме с синей крышей, где за досками в стене его ждёт, не дождётся, мама Жужиха. В щелочку он просовывал передние ножки, усики и даже всю голову, но мальчишка безжалостно придавливал их, запихивал обратно. Вспоминая маму, Жужик горько плакал, и такие крохотные слезинки капали из его маленьких чёрных глаз, что никто бы их не заметил. - Ты ещё не выпустил шмеля? - строго спросила Павлика мама, увидев спичечный коробок в руках сына. - Смотри... Доиграешься... Жиганёт тебя острым жалом, как кипятком обварит... Выбрось его в мусоропровод. - Не жиганёт... Я вырву ему жало, - упрямо ответил Павлик, приоткрывая коробок, чтобы осуществить своё зловредное намерение и лишь чуточку приоткрыл коробок, но Жужик сильно толкнул изнутри, крышка сдвинулась, шмель вылетел, загудел сердито. Его мохнатый, взъерошенный вид говорил за себя: "Не тронь, а то худо будет". Павлик испуганно сдёрнул с головы бейсболку, в которой собрался идти во двор удивлять друзей страшным шмелём. Бросив пустую коробку, он принялся лихорадочно махать бейсболкой, пытаясь прибить кружившего вокруг него шмеля. С грозным гудением Жужик налетел на своего обидчика, и тот даже не успел заметить, когда шмель ужалил его в шею. - Ай, больно! - заорал Павлик, хватаясь за распухшую, огнём горящую шею. Жужика в комнате уже не было. Окно было распахнуто, и Жужик благополучно улетел. День он провёл в городском парке, а наступившую ночь скоротал под листом тополя, уцепившись за него лапками. С рассветом Жужик отправился на поиски родного гнезда. Много опасных приключений в то лето выпало на его долю, долго пришлось бы рассказывать о них. Лишь поздней осенью вернулся Жужик в знакомый сад взрослым, сильным шмелём. С высоты полёта увидел синюю крышу дачного дома, нашёл дырку в доске от выпавшего сучка, торопливо пролез в неё. - Я вернулся, мама! - громко прожужжал большой взрослый шмель. Никто не ответил ему. Мама Жужиха долго ждала своего родненького Жужика, не дождалась, отправилась на его поиски и не вернулась.

За новыми сказками Краснеют в чувале угли догорающих дров. И радостно поблескивают глаза Анютки. Хороши у дедушки Бисянки сказки! Жаль бездомного сохатого, и бедолагу-лягушонка, и мышонка, и всех зверушек и пташек, съеденных соболем, но и весело от проделок хитрого зайчишки-плутишки. - А, дедушка, знаю теперь, кто поймал лису в сказке про зайца-обманщика, кто изловил колонка и соболя в других сказках, - смеётся Анютка. - Конечно, это был ты... Расскажи ещё сказку. Бисянка поворошил угли в чувале, обнял внучку, заботливо прикрыл её мягким заячьим одеялом. - Поздно уже. В синих сумерках ещё дремлет тайга, но скоро заснёт до рассвета тревожным и чутким сном. Там в непроглядной темноте всю ночь бродят злые хищники. Зубы у них остры, клыки оскалены, уши от ярости прижаты, глаза кровью налиты. Неслышно подкрадываются к тем, кто не спит. К пасущимся на хвощах кабанам крадётся тигр. Следом бредёт злая воровка-росомаха. Рысь, поджидая косулю, затаилась на дереве. Лисица, выслеживая зайца, чертит носом по снегу. Леопард поджидает марала на скале у водопоя. Волки подбираются к молодому лосю. Колонки, харзы, соболя, горностаи и ласки тоже вышли на охоту на мышей. Лишь безобидные звери и птицы давно устроились на ночлег. Кто в норке, кто в дупле, а кто просто в снегу или на ветке... И нашей Анютке пора баиньки. - Не хочу спать. Расскажи ещё сказку... Ну, пожалуйста, - заныла Анютка. - Нет у меня больше сказок. За ними надо идти в тайгу. Вот уеду утром в тайгу капканы проверять - заодно и новых сказок привезу. Попрошу их у старого дятла. Он их много знает... - Дедушка... Ну, расскажи ещё сказку, хоть самую маленькую, - не унимается внучка. - Ну, разве что самую маленькую, - хитро щурится Бисянка. - Тогда слушай... ...Живёт в тайге тощий косматый медведь-шатун. Не нашёл себе берлогу, вот и бродит по тайге голодный и оттого злющий-презлющий, страшный-престрашный. Шерсть у него на загривке дыбом, когтищи - во! Лезет по бурелому, рычит сердито: "А ну, кто ещё не спит? Сейчас съем?" Чует: человеческим жильём пахнет. Пошёл медведь на запах. Смотрит: изба дымит в Датте на берегу реки Тумнин. Всё ближе, ближе медведь. Слышит: девочка Олохи в доме не спит, сказку просит рассказать. Как заревёт ворчун-шатун: "Ба-а...Съем!" Не удержался от смеха Бисянка, глядя, как Анютка спряталась под одеяло. Один нос из-под него и виден! Не найдёт Анютку медведь! Бисянка сложил в мешок припасы, починил крепления лыж и прилёг отдохнуть. Он встал рано, и небо над гольцами ещё только начало светлеть. Анютка крепко спала. Её черные прямые волосы рассыпались по разноцветью ситцевой подушки. Девочка улыбалась во сне. Наверное, ей снился хитрый зайчишка, который так ловко провёл лису. Рядом с Анюткой посапывала Наталья Павловна. Днём у неё было много домашней работы, и Василий Степанович не стал будить жену. Стараясь не шуметь, включил чайник, напился чаю и, собравшись, тихо вышел из дома. Открыл гараж, сел в кабину своего верного "уазика". Хорошо отрегулированный мотор завёлся сразу. Ночью по лесовозной дороге прошёл бульдозер, расчистил снег, и "уазик" быстро бежал по ней, легко преодолевая подъёмы на крутые горные перевалы. Уже совсем рассвело, когда Бисянка вошёл в зимовьё. Здесь кто-то был. Неизвестный путник оставил спички, сухие лучины для растопки камелька, сахар, соль, сухари, банку тушёнки, пакет гречневой крупы. На печке горкой лежали поленья. Таков непреложный закон для всех, входящих в чужое зимовье. Тайга пахла свежим снегом и хвоей. Старый охотник забросил за спину мешок-понягу, надел лыжи, подбитые мехом с лосиных ног и, подхватив ружьё, заскользил к розовеющим вдали гольцам. Василий Степанович Бисянка шёл в тайгу за соболями и новыми сказками, которые, как всегда, знакомый старый Дятел расскажет ему для любимой внучки Анютки и для всех ребят.

Гусаченко Геннадий Григорьевич,

633010, г.Бердск Новосибирской области,

ул. Вокзальная, 14, кв. 37

8 983 121 93 87

gusachenko2019@gmai.com

Оставить комментарий © Copyright Гусаченко Геннадий Григорьевич (hackzona-mail@mail.ru) Размещен: 17/03/2020, изменен: 01/05/2020. 204k. Статистика. Сборник рассказов: Детская Сказки Иллюстрации/приложения: 1 шт. Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Сказки о зверях и птицах, о рыбах и насекомых принадлежат перу многих известных писателей, мастеров художественной литературы. С детских лет нам памятны "Гадкий утёнок" Ханса Андерсена, "Серая шейка" Дмитрия Мамина-Сибиряка, "Приключения муравьишки" Виталия Бианки, "Лиса и Медведь" Юрия Нагишкина и многие другие столь же занимательные и поучительные произведения. Испокон веку в сказках добро побеждает зло, на сказках малолетний читатель учится любить и лучше понимать природу, извлекает из них несомненную пользу. Книга таёжных сказок "Почему Медведь в тайге хозяин", предлагаемая читателям, вводит нас в загадочный, таинственный мир природы, который надо знать и понимать, чтобы любить, беречь и приумножать. Следуя лучшим традициям сказочников-анималистов, Геннадий Гусаченко рассказывает о приключениях обитателей тайги простым, но удивительно доходчивым языком старого орочского охотника Василия Бисянки. Литературный приём - вкладывать сказку собственного сочинения в уста вымышленного сказителя, не нов: "Сказки старого Тына", "Сказки дедушки Акяну" и другие. Однако, в отличие от них герой "Таёжных сказок" Василий Степанович Бисянка - человек современный, цивилизованный, говорящий на чистом русском языке, речь его изобилует красочным описанием природы, грамотным изложением. Терминов далёкого прошлого, таких, как "моя твоя не понимай", "тигра тоже люди, только рубашка другой", "твоя шибко тихо иди", в его речи нет и быть не может. В главе "Лесные люди", предшествующей сказкам, об этом сказано: "В культурной жизни нынешних орочей главную роль играет интеллигенция: врачи, учителя, инженеры, журналисты, юристы..." В таёжные "Сказки дедушки Бисянки" Геннадий Гусаченко внёс неповторимый колорит уссурийской тайги, при чтении их невольно проникаешься чувством доброй зависти к охотнику-следопыту Бисянке, живущему в тесном общении с дальневосточной природой. Бесхитростными, а порой, несколько наивными кажутся некоторые сказки, но уроки, преподносимые ими нашему техногенному веку, неоценимы. "Сказки дедушки Бисянки", написанные для детей, с не меньшим интересом прочтут их родители и другие взрослые читатели. Откройте книгу и вместе с её маленькой героиней Анюткой-Белкой-Олохи незримо войдите в чудесный мир сказки.

Гусаченко Геннадий Григорьевич : другие произведения.

Таёжные сказки дедушки Бисянки