Вечером позвонил мой старый знакомец и собрат по перу писатель Г. Примерно вот с такой просьбой:
- Послушай, старик, тут у меня появился молодой, но жутко перспективный автор. Очень свежо пишет. Слегка коряво, но любопытно. Ты не мог бы завтра уделить ему время? Посмотри, что там можно сделать с рукописью? Ты же работаешь в стиле экшн.
- Экшн? - это прозвучало для меня откровением, ибо доселе я писал преимущественно сказки для взрослых.
Голос Г. показался мне каким-то напряженным. "Да, надо выручать человека". Мне не оставалось ничего другого, как согласиться.
Назначив встречу на следующий день, я тут же позабыл про Г. и про его протеже. Он пришел в назначенный час. Молодой человек лет двадцати пяти.
- Я от Г., он вчера вам звонил...
Ну ладно, поборемся.
- Видите ли, я не даю отзывов, и вообще не читаю неопубликованных рукописей.
- Все так говорят, - нимало не смутившись, возразил он. - Но без рекомендации в издательстве не читают.
- Предположим. Тогда сделаем так. Вы мне свою рукопись оставьте. А я в свободный час посмотрю.
- Не посмотрите, - просто сказал он. - Я знаю, вы меня, наверное, проклинаете в душе последними словами, но куда деваться? Что делать молодому неизвестному автору?
Я вспомнил, что когда-то тоже был молодым и неизвестным. Подумалось: "В самом деле, вдруг у него там что-то съедобное?" И я впустил его в квартиру.
- Прошу прощения, - усадив гостя, осведомился я, - в каком жанре пишете?
Гость задумался.
- Хотя бы приблизительно?
- Да вы лучше почитайте.
Судя по толщине рукописи, это был роман.
Я стал читать:
- "Его жуткая мордаха лучилась тоской". М-м...
Я посмотрел на гостя.
- Искрометной, - сказал он.
- Что?
- Лучилась искрометной тоской.
- Ну, предположим. "Ее высокая грудь шумно вздымалась, как рука пионера в приветственном салюте". Это что такое? Почему же шумно? Вы где такое видели?
- Видел, - скромно ответил гость.
- Чтобы рука пионера шумно вздымалась? Он у вас что, каратист? Это в гонконговских боевиках все с шумом... Ну предположим... "Они слились в поцелуе"... - я снова посмотрел на гостя. Тот согласно кивал. - Ну слились, и ладно. Но в поцелуе? Что там сливать? "Они слились в поцелуе, долгом как трясина вечности". Вы уверены? - спросил я у него. - У вечности трясина?
- Так колоритнее, - объяснил он мне.
- Ну, предположим. Что там дальше? "Я такая несчастная сегодня! - воскликнула она". Это как, в процессе поцелуя воскликнула?
Гость сделал страдальческое лицо. И я продолжил чтение:
- "Что тебя разволновало? - спросил, картавя своим ртом, Юджин. - Эти песни. Они такие странные! - Песни? - удивился Юджин. - Да, песни. Сегодня, по радио. - Не следует бояться радиоволн. Они абсолютно безопасны! - твердо успокоил ее он". Вы тоже так считаете? - спросил я гостя.
- А разве нет? - удивился он.
- Ну хорошо. "...твердо успокоил ее он. - Вот эта. Там такие страшные слова про рыбку. Моя любовь, как рыбка золотая на песке. Она лежит и плачет... - Плачет? - переспросил он. - Это и в самом деле страшные слова у этой песни". Е-мое. Послушайте, уважаемый, э-э...
- Сортир Сортирыч.
- Послушайте, к чему вам такой псевдоним? Наверняка вызовет неприятие редакторов.
Гость с готовностью полез в портфель и достал книгу. "Хромая судьба". Раскрыл на заложенной странице и протянул мне.
Я знал это место, а потому книги не взял.
- С чего вы решили, что это псевдоним?
- Здесь написано, - в его голосе сквозила наглая уверенность. Кажется, он начал сомневаться в моих умственных способностях. Этого еще не хватало.
- Ну хорошо. Сортир, так Сортир. С вашего позволения, я почитаю из другой главы.
Гость согласно закивал.
- М-м... Ну, скажем... - я пролистал несколько страниц и стал читать: - "Их высокий краснобедрый дом стоял на самой макушке холма, накренясь в сторону". Это уже интересно. Послушайте, Сор... Послушайте, уважаемый, как это накренясь? Зачем? Куда?
- Там сказано.
- Сказано? А, ну да, в самом деле. "...накренясь в сторону заката". Значит, избушка на курьих ножках? Тогда краснобедрый - вполне логично выглядит. "По широкой, извилистой дороге приближалась большая брюхатая машина". Кто ж ее так обрюхатил? "Она везла тело несчастной утопленницы". Ага, это роман ужасов! - обрадовался я.
- Не ужасов, - печально покачал головой Сортир Сортирыч, - это мелодрама.
- Понятно. "Ее тело было вытянуто вдоль бортов машины, распухшее, посиневшее, оно источало нестерпимый смрад". Мелодрама? - переспросил я.
- Да, - коротко подтвердил гость.
- Это хорошо. "Рядом с телом находился молодой человек, студент несуразно скособоченной наружности. Он, плача, вытирал захлестывавшие его слезы. - Моя любовь, моя любовь... - снова и снова повторял он". А знаете, это ничего. Пробирает даже. "Наконец, не удержавшись, с громким криком он упал на ее безобразную, синюшную грудь. Из полости ее рта плеснула струя мерзкой вонючей жижи".
Я внимательно посмотрел на гостя, стараясь разглядеть в его серых, каких-то вылинявших глазах настораживающие огоньки безумия. Их там не было. Сосредоточенность кретина там была, а огоньков - нет.
- "... вонючей жижи прямо ему на голову. Но он не видел этого, не замечал. Он рыдал и стонал, уткнув лицо свое в ее груди, пока машина не остановилась перед домом на холме. Раздались громкие, даже чересчур громкие шаги сапог, и задний борт военной машины с грохотом и скрежетом был откинут. - Вот она! - произнес мужчина с черными большими усами. - Да, совсем юная, а могла бы еще пожить! - ответила ему старушка лет семидесяти трех, в белом накрахмаленном чепце. - Я сейчас принесу грабли, - сказал садовник. Черноусый мужчина был садовником. - Скорее, а то воняет так, что хоть святых выноси, - поторопила его графиня. Садовник принес грабли, и они вместе с графиней вытащили несчастную девушку, утонувшую прошлой ночью в графском пруду, из военной машины".
Почему несчастная так безобразно распухла за одну ночь, я спрашивать у Сортира не стал. Вдруг, омут подвернулся какой-то особенный, с невообразимо гнилой водой?
- "Тело шлепнулось на гравийную дорожку, покровы его разорвались, и белый гравий залила черная жижа, перемешанная с болотной тиной и внутренностями несчастной. Из кузова появился рыдающий студент и, ломая руки, произнес: - Вы! Вы, сволочи, во всем виноваты! Ни за что! Никогда не прощу вам этого! После этих слов он выхватил из рук садовника грабли и размозжил ими череп графини, ударив прямо в чепец ее. Голова старушки хрустнула как кокосовый орех, и во все стороны брызнули дымящиеся мозги, а из стволовой артерии прямо в небо ударила алая струя крови. Черноусый мужчина попытался вырвать роковые грабли из рук студента. Но по нечаянности наступил на труп утопленницы, его нога погрузилась по колено во чрево юной девушки, уже неживой, и он упал, увлекши под себя студента. Грабли вспороли грудь садовника, и он страшно крикнул своим последним предсмертным криком. А студент, также падая, ударился затылком о борт военной машины и в тот же миг испустил дыхание". Мелодрама, говорите?
- Это завязка, - пояснил гость.
- Тогда понятно. Мне читать дальше?
- Если можно, - попросил он.
- Тогда читаю, вот хотя бы отсюда, - я отхватил добрую половину листов. - "Самолет падал в воздушную яму". Ого! Многообещающе ...яму, глубокую, как марианская впадина". Сочно сказано! "Пробитый бак дымился жирным сизым дымом, и из него вырывались опасные языки пламени. - Иду на таран! - сообщил на землю командир экипажа. Под брюхом пассажирского авиалайнера в кромешной ночной темени неярко сверкала крыша Пентагона". Значит, мелодрама выходит с политическим уклоном...
- Там будет про черный чемоданчик, - доверительно сообщил гость.
- Черный чемоданчик? Надеюсь, никто не станет нажимать красную кнопку?
Лицо гостя просияло.
- Значит, нажмут, - понял я. - Ну, давайте почитаем ближе к концу.
"Радиоактивный пепел обильно падал на искалеченные, обоженные, как освежеванная туша барана на сильном огне, останки горожан. Город горел и трещал. С треском и грохотом рушились стены, горел камень, плавился асфальт. Из канализационных труб текла кроваво-ржавая лава". Круто, - оценил я. - Лава из канализации?
- Там было очень жарко, - пояснил он.
- То, что жарко - это я понял. Но трубы должны были тоже расплавиться.
- Не-а, - простодушно возразил он. - Вот вы пропустили и не читали, что трубы были сделаны из космического материала, из которого делают обшивки космическим кораблям.
- Тогда все в порядке. Значит, это фантастическая мелодрама с элементами политики и беспрерывным ужасом. "По уничтоженной страшным ядерным взрывом улице бежала Ядвига". А она из какого космического материала сделана?
- Она в особом скафандре! Вы все пропустили! - гость даже обиделся. - Это же главная героиня!
- О! Это расчудесно. Наконец, мы видим саму героиню романа. "Ее рука сжимала букет увядших роз, тех самых, что подарил ей Юджин".
Из какого материала были розы, я уже интересоваться у Сортира не стал.
- "Юдж! Юдж! - кричала оглохшая от падавших со всех сторон небоскребов она. - Я здесь! Спаси меня! Я твоя навек!" Браво, Сортир Сортирыч, - на этот раз я выговорил его псевдоним со всей серьезностью.
Лицо начинающего литератора сияло, как двугривенный.
- "Ядвига! Это ты? - его распоротый арматурой рот с трудом, безобразно уродуя, произносил человеческую речь. - Это я! - успела только вскрикнуть она, как асфальт, окончательно расплавившись, рухнул под ней, прямо в туннель метрополитена. Темный, как шахтный штрек туннель был завален трупами набившихся в него людей, пытавшихся спастись от поражающих факторов ядерного оружия - ударной волны, светового излучения и электромагнитного импульса, выводящего из строя электроаппаратуру. Некоторые из тел еще бились в страшных и нелепых предсмертных судорогах, со всех сторон раздавались стенания. Кто-то неживыми губами просил пить, а кто-то, тоже умирающий, умолял пристрелить его, чтобы тем сократить нестерпимые мучения. Юджин, припадая на сожженную до обуглившейся берцовой кости ногу, приблизился к провалу. - Ядвига! - позвал он непослушным обезображенным ртом. Из кучи трупов выделилась рука и слабо помахала ему кистью, залитой черной копотной кровью. Но это была рука не его Ядвиги! Это была другая Ядвига, тоже тезка. Она здесь лежала, а все никак не могла умереть, хотя температура в закупоренном туннеле поднялась почти до ста градусов - температуры, превышающей температуру денатурации белка. А его любовь, его Ядвига, потеряв сознание от удара с высоты десяти метров, лежала спиною вверх и даже не стонала. Но еще была жива. Жить ей оставалось, учитывая температурный фактор, не больше пяти минут - время, достаточное для спасения Ядвиги".
- Уф, - честно вздохнул я. - Однако, что за бред вы написали?
- Это последствия ядерного взрыва, - объяснил с некой снисходительностью гость.
- Ну, взрыв, так взрыв. Посмотрим концовку. "Все так же багрово светило солнце, и его лучи не могли достичь сквозь тучи пепла, витавшие над землей, земли, и не могли ее согреть. Поэтому страшный холод - минус сто градусов по Цельсию - терзал последних уцелевших на Земле. Они сидели в самой глубокой пещере, там, где уже может согревать мантийное тепло, и ждали, когда за ними прилетят. Конец". Что, это все?
- Я еще хотел добавить две главы, но мне сказали, что в редакции принимают рукописи не больше двадцати авторских листов. А там инопланетяне прилетают и спасают Землю!
Ай да Г., ай да сукин сын! Удружил, нечего сказать.
- Вы что же, - осторожно поинтересовался я, - намерены это публиковать?
- Разумеется, это новое направление.
- М-да. Мне все же кажется, что публиковать еще рановато. Пусть рукопись отлежится, потом перечитаете свежим глазом. Некоторая стилистическая правка...
- Вам что, не понравилось?
- Понимаете, стилистика... - я почему-то стал оправдываться.
- А стилистика кажется вам сложной из-за того, что это новизна! - назидательно разъяснил он.