Гусаков Вячеслав Николаевич : другие произведения.

АбстракциЯ

Когда темно и тихо,

О чем-то вспоминаешь,

Как будто вещей книги

Пергаменты листаешь.

И, кажется, навеки

Простился с суетою.

А цель того побега -

Грядущего устои.

Ответы на вопросы

Нашлись в теченье мига.

Как ясно все и просто

Пока темно и тихо.

Город статуй из пепла и взглядов

усталых,

Город болей фантомных и

чахлых аллей,

Прорастают из мифов твои

пьедесталы.

Знаю, нет для тебя ничего их

родней

Суждены ли мне все из твоих

испытаний

Или встретит меня

неизведанный край,

Но забуду ль как мучил

меня неустанно

Твоих каменных весен

безжалостный рай?

Все проиграть по всем статьям,

Себя в насущном разуверить

И глубочайшую из ям

Душою собственной измерить.

Все это ради лишь того,

Чтоб на мгновенье показала

Жизнь, как вершится

волшебство,

А после смяла и сожрала.

Когда вселенской скорби

звукоряд

И до моей печали доберется,

В ней растворится, словно в

кубке яд,

И эхо полумертвое проснется,

Тогда сквозь слезы тихо я скажу

Быть может, людям, может,

провиденью:

Прощайте. Не грустите. Ухожу.

Мне нечем заплатить за

просветленье..

Лишь расписание движенья

поездов

Осталось от размеренности

жизни.

И снова: путь, запутанность

следов,

Прозрения приход в преддверие

тризны.

Но сквозь поток огней и холодов

Проходит некто, взявший из-под

крова

Лишь расписание движенья

поездов

И жажду своевременного слова.

Вчерашний свет. Последняя

печаль

В глазницах полуночного

виденья.

И все, что мир доселе означал,

Приобрело гранитные значенья.

Бездарный и безрадостный финал

Блуждания по дебрям

запредельным.

И взгляд, привыкший уноситься

вдаль,

Становится конкретней и

удельней.

Он предвещает неизбывный страх.

Тот, что фатальней новой

Хиросимы.

Слова теряют смысл, а на устах

Вчерашний свет. К несчастью,

негасимый.

Что куплено,

то свято -

говорят в народе.

А как же быть

с купленным

ценой

святого?

На берегу печали стояли мы и ждали.

Нам время говорило: Была вначале вечность....

На берегу печали.

А с берега крутого бросались в омут темный

Сомненье роковое и вздох наивный томный.

На берегу печали
Где истины молчали.

На берегу пустынном прощания остыли.

А, вброд перебираясь, смерть заходила с тыла.

На берегу печали, где тайны отзвучали.

Когда я перестану быть твоим,

Я стану твоей тенью.

Был бы только свет.

Когда я перестану быть твоим,

Я стану твоим эхом.

Были бы только звуки.

У нас могут отнять и свет и звуки.

Но ни у кого не хватит сил

Помешать мне

Стать твоей потерей.

Провинция молчала, как могла,

И говорила только на вокзалах.

Всех привечала, хоть и не ждала.

От счастья гибла, в горе оживала.

Здесь были нет. Есть время и былье.

Им поросло все, что когда-то чтилось.

В провинции я жил и у нее

Искусству ничего не ждать учился.

Не правда ли, странно,

Не правда ли, грустно,

Что мы так спонтанны,

Что ложе Прокруста

Становится страстным,

что страстное ложе

Увы, безучастно,

А часто - и ложно?

И беды не вольны,

А бури послушны...

Не правда ли, больно,

Не правда ли. Скучно?

До нитки весь город вымочен.

Словно в порыве гнева

Прозрачных иголок тысячи

В землю вонзало небо.

А после (как все изменчиво) -

Тихий и кроткий вечер.

Природа, она ведь - женщина:

Выплачется - и - легче.

Расстается с листвой старый парк

неухоженный,

Всюду осень с ее непременным дождём

Правит балом, и мы, на неё так похожие,

По заросшей тропинке в разлуку идем.

И накроет тоска, тишина и забвение

Парк, где остов беседки плющом был увит,

Лишь запомнит тропинка прикосновения

Осторожных шагов уходящей любви.

Ирине

Январь тебя осыплет конфетти,

Февраль прокатит с ветерком на санках.

В весну войдешь ты с гордою осанкой,

И май заставит все вокруг цвести.

Ты летом занеможешь от жары,

Июль тебе подарит чистый пруд.

К твоим ногам плодами упадут

Сентябрь и август, принося дары.

Октябрь живое золото подарит,

Ноябрь току с ветрами принесет,

Декабрь все ностальгией заметёт,

И этот мир ещё на год состарит.

Как побороть, скажи, всевластье их,

Чтоб только мне ты стала улыбаться,

Поблекли чтоб в сравнении все двенадцать

Безмолвных почитателей твоих.

Замогильный холод ноября.

Белые вот-вот закружат мухи.

И от этой ежегодной муки

Не уйти. И, время ей даря,

За июльский зной несем мы кару

И за август щедрый и хмельной.

Будем черно-белою зимой

Остывать от летнего угара.

И глядеть, глядеть, глядеть с опаской

В инеем покрытое окно,

Где зима, как то, что суждено,

А весна, как неземная сказка.

- Какую роль

вы избрали для себя?

-Я отказываюсь от ролей.

Буду самим собой.

-Так и запишем:

избрал роль

отказывающегося

от ролей

и желающего

быть

самим собой.

Рифмуются крылья с бессильем,

дорога - с тревогой

и с бременем - время...

Кажется, что речь сама

находит в себе соответствия,

порой подтрунивая над людьми,

порой подтверждая свою автономность.

Наверное, существует галактика,

а, может быть, вселенная

букв, звуков, слов...

Существует человек,

который убежден в том,

что правит ею,

И лишь однажды

он отдал первенство

СЛОВУ.

За это и был отомщен

крылатым бессильем,

тревожной дорогой

и обременительным временем.

Этой жизни шальные мгновенья,

Не скупясь отдаю февралю.

Ожидаю весну с нетерпеньем,

В ночь на первое марта не сплю.

Необычною чековой книжкой

Стал простой отрывной календарь,

И на счет мой земной без излишка

Кто-то дни положил и года.

И за горести, и за услады,

Я, не зная запаса, плачу.

Но проценты по этому вкладу

Тем не менее я получу.

Получу в виде этого утра,

До свиданья сказав февралю.

В виде глаз, что блеснут перламутром

И простого, как вечность, Люблю.

Только б длилось все это подольше,

И на все мне хватило бы дней.

Только б чековых книжек побольше

Появилось на стенке моей.

Литературные метели,

Литературная капель,

Во мне бурлили и кипели,

Срывали с благостной постели.

И запоздалый менестрель

Не находил заветной двери.

Несмелый первый предрассветный лучик

Провел черту в эпохе перемен.

Ты вспомни, было так и Берталуччи

В одной из роковых финальных сцен.

А шепот безысходности все ближе.

Ему в ответ - молчанье невпопад

И танго, прозвучавшее в Париже

Бог знает сколько лет тому назад.

* * *

Не смотря ни на что и всему вопреки

Что-то здесь происходит и что-то творится,

Что-то в небыль уходит, чтоб возобновиться

Не смотря ни на что и всему вопреки.

Появляются дети и пишутся строки,

И творят чудеса чудаки-добряки,

Что ошибок былых позабыли уроки

Не смотря ни на что и всему вопреки.

Даже если планета изменит орбиту

И сольются в единое материки,

Для других хоть одно будет сердце открыто

Не смотря ни на что и всему вопреки.

Из В. Стуса

Живешь ты на забытом берегу

моих воспоминаний обмелевших.

И по пустыне счастья моего

блуждаешь белой тенью лютой скорби.

Нечасто бог дарует встречи нам,

Гораздо чаще я зову тебя,

зову сквозь сон,

чтоб душу утомить

навек забытым молодым грехом.

Прижат к стене (четыре из, четыре -

и - вечный поиск пятого угла!),

на исповеди будто бы, стою,

но нет не искупленья, ни спасенья;

и вновь на стенах проступает тень

твоей печали. И твои подобья

(ночной твой бенефис) - глаза, глаза...

в меня вонзают вновь немые взгляды -

найти исток души моей стремятся.

Ты вся во мне. И так пробудешь вечно

свечой, зажженною от адского огня.

И, полумертвый, лишь в тебе, в тебе

я веру обретаю в то, что жил,

и жив, и буду жить, чтоб только помнить

несчастье счастья, роскошь нищеты,

как молодость сожженную свою.

Моя живительная мука! Ты

остановила время для меня.

И каждый день к истоку возвращаюсь.

На безвозвратный путь ступаю тяжко,

где растерял начала и концы.

Продуманно живу. Не соберусь

утешиться гармонией ночной

с забвеньем вместе. Словно столп огня,

зовешь, влечешь меня ты из себя -

далеким, кареглазым, золотым,

погубленным. Куда же ты зовешь,

моя любовь мучительная?! Дай

мне одному испить страданья час.

Позволь с бедой наедине остаться.

И - умереть или же победить.

Но тщетно. Снова в снах моих ты бродишь,

легко проходишь сквозь громады стен.

И беспощадно карие глаза

со всех сторон вонзаются в меня.

И в плен берут.

И в молодость возносят.

Чтоб в пропасть вновь швырнуть.

Сын

Тайна по имени Александр

Мне позволяет понемногу себя разгадывать.

И совершаются чудеса...

Первое, чему научился он,- радовать.

Пусть говорят: не в диковинку это все,

Было тысячи лет назад и будет - тысячи.

Но этой рутиной был мир не однажды спасен,

И этот закон на самых заветных скрижалях высечен.

Мир по имени Александр

Мне открывать столько, сколько буду жить,

И остаться в нем после того, как моим часам

Время откажет служить.

Тогда все проигрыши и победы

Взвесят на самых точных весах.

И выиграет, может быть, в споре этом,

Счастье по имени Александр.

Гроза в октябре

В темноте непроглядной бесчинствует дождь проливной.

Вспышки молний о грома литавры врываются в ночь.

И не верится в то, что проходит октябрь, что уже

Все готово к приходу зимы. И покажется вдруг,

Что наутро на улицу выйдешь, а там - красота:

Солнце яркое, шум воробьиный, детей голоса...

Вдруг покажется летней октябрьская эта гроза.

Так рождаются грезы под шорох небесной воды,

Что смывает безжалостно их, как смывает следы.

Комнатные растения

Нам неведомо, как и откуда

На Земле появились они.

В жарких странах рожденное чудо

Коротает века, словно дни.

В украинском растут черноземе

Так же, как в африканской земле.

Безразлично им все в этом доме

И морозный узор на стекле.

Никогда не изведав лишений,

Ни жары, ни жестоких ветров,

Все ж готовы они к возвращенью

Под родимый расплавленный кров.

А пока не терзаются снами,

Не подвластны они и тоске.

И, быть может, смеются над нами

На исконном своем языке.

* * *

Сижу у окна. За окном - автострада.

Шорох и гул. Изредка - скрип.

Закрываю глаза. И кажется, будто

Рядом стоит патефон из далеких времен.

Только что доиграла пластинка.

А трудяга-пружина все еще заставляет вращаться

Простой механизм, сработанный кем-то на совесть...

...И слышатся шорох и гул. Изредка - скрип.

За мгновенье до этого что-то играло и пело.

Кажется мне, что сейчас я мелодию вспомню,

Мелодию мира иного.

Но глаза открываю от страха.