Гусев Андрей Евгеньевич : другие произведения.

Wild transgressing 38: прощание с Аманычем

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    ...Потом мы с Энди идём к океану. Если вам в жизни нравятся только три вещи - чтение, занятие любовью и океан - то что ещё остаётся делать?! На берегу мы садимся на скамейку, бесцельно глазеем на пустынные воды, которые плещутся у ног, вбираем в себя бесподобный запах океана. Где-то вдалеке вода темнеет и становится густо-синей, почти фиолетовой. С нашей скамейки видно лишь небо и океан, изредка на небе появляется стая птиц. Да, мы сидим здесь, на нашей любимой скамейке на берегу океана, и в книге и не в книге.
    "Hapana, ni uzuri, - непроизвольно на суахили шепчу я. - Как жаль, что Аманыч уехал..."
    Who knows how to beat my sadness?     Почему же так тоскливо?

Wild TRANSGRESSING 38: прощание с Аманычем


  - Джей, известно ли тебе, что Бог не может меняться? - спрашивает Энди за обедом.
  - Ну... - мычу я, прожёвывая nyama choma.
  - Меняться можно в худшую сторону или в лучшую, - продолжает Энди, - что для Господа невозможно, потому как он само совершенство.
  - Ага... он уникальней, чем сама уникальность, - говорю я.
  - Не юродствуй! - поучает меня Энди. - Тебе, Джей, надо научиться воспевать и славить несравненного Христа. Иначе не войдёшь ты в Царствие небесное.
  "Oh, my silly tembo!" I say.
  - Джей, иногда грех даже воняет, - говорит он, - не забывай об этом!
  "Грех - не самое страшное, что бывает в жизни, - думаю я, - грех можно искупить. Гораздо хуже, если расстаёшься с кем-то навсегда, или когда прерывается чья-то жизнь". Мысли о смерти ввергают меня в состояние ужаса и отчаяния. Я ничего не отвечаю Энди, встаю из-за стола в гостиной, бегу в спальню, ничком бросаюсь на кровать и рыдаю... Наверняка Энди опять подумает, что я идиотка. Да, во время беременности глупеешь.
  
  Everything that has a beginning... has an end. Аманыч намерен уехать из Малинди. Говорит, что пора домой в Россию. Снова толкует про старые мехи, в которые нельзя лить молодое вино. Вот уж никогда не думала, что он осёл. Какой смысл возвращаться в страну, где царём сделался наглый субчик, душу которого Loa не примут. I don't understand Amanich. May be, our enemy, Satan, knows something about Amahich's strange nature that I don't seem to understand.
  Ещё Аманыч долго рассуждает о том, что близок финиш, к которому приходит каждый - со своими победами, своими долгами. После чего я склоняюсь к мысли, что он глупейший осёл. Какой финиш?! Впереди встреча с вечностью, ведь придя в небесную сферу наша душа станет одним из бесчисленных Loa. Ну, если душа без изъяна. We must always have the spirit of the phoenix, that is to say, the spirit of resurgence. So, let Amanich scurry off into his Moscow hole! Loa are forceless in this case.
  
  Энди плохо переносит жару - так и не привык за годы, прожитые здесь в южном пригороде Малинди на off Casuarina road. Нынче было особенно жарко. После семи вечера с заходом солнца становится чуть прохладней. Энди оживает, заявляет, что погода призывает нас расслабиться. Он достаёт из холодильника большую бутыль пальмового вина, ставит на стол в гостиной три высоких стакана, однако напоминает мне, чтоб я не увлекалась. Потом Энди зовёт Аманыча, тот сидит в келье на втором этаже и, наверняка, что-то пишет.
  Всё готово к ужину, который приготовила миссис Мона. Сама она ушла домой: ей надо уложить спать своего младшенького и нашу Натали. Моя дочь привыкла и любит ночевать в доме миссис Моны, называет её бабушкой Моной, что довольно смешно - Моне нет и сорока лет.
  
  За ужином после первого стакана вина Энди упрямо молчит, поглощая muqmad - блюдо из небольших высушенных кусочков козлятины, приготовленных в топлёном масле. Миссис Мона не забывает свои сомалийские корни и часто балует нас блюдами национальной кухни. Мы с Аманычем переглядываемся, удивляясь необычной молчаливости Энди. Но, похоже, он лишь накапливал силы, чтобы вступить с Сергом в словесную перепалку.
  - Аманыч, куда ты едешь?! - возмущается мой супруг. - Хочешь вблизи разглядеть особый путь России? Не увидишь ни фига, нет его. В России в начале двадцать первого века жизнь смерда ничего не стоит. Как и раньше, штраф за его убийство - пять гривен. А если смерд ранил князевых слуг, то смертная казнь смерду. За тысячу лет ничего не изменилось: по-прежнему дикая страна.
  Серг ничего не возражает, а Энди распаляется всё больше:
  - Добавь ещё православные скрепы. Хочешь, чтобы тебе морочили голову православием? Чем это лучше сказок про Loa? К тому же чекистский бог тоталитарен и зол, он не умеет прощать и всегда готов мстить. В России опасно: там всегда ждёшь, что тебя убьют - бандиты или власть, чертовски похожие друг на друга. А писателю надо жить долго, чтобы сделать всю свою работу. Так... что ви решили, товарищ писатель? - со сталинским акцентом спрашивает Энди.
  
  "Like most reasonable human beings, I'm agnostic. And we cannot foretell the future," Amanich says.
  За столом провисает пауза, после чего наш друг говорит по-русски:
  - За свои грехи каждый должен отвечать сам. В том, что происходит сейчас в России, вина моего поколения.
  Однако Энди не унимается:
  - Каждое государство само пишет собственный апокалипсис, твоя помощь не требуется. Кремль слетел с катушек, ненавидит простых людей, ведёт гибридные войны по всему миру...
  - Выпей ещё вина, Энди, и успокойся, - говорю мужу.
  - Хорошо, - отвечает он, наливает во все три стакана, мне меньше всего, но я не в обиде, я же помню, что мне нельзя много.
  
  Мы чокаемся, наши стаканы издают звон, похожий на погребальный - так мне кажется.
  - Серг, самолёт вошёл в штопор, пилот спятил, ты хочешь усесться в этот аэроплан? - гнёт свою линию Энди. - Ты соскучился по кремлёвскому сидельцу с рыбьими глазами, у которого жуткий комплекс старости? Ты б ещё поехал к жёлтым узкоглазым коммунистам, это здесь недалеко - через Индийский океан! А можно смотаться к турецкому людоеду Эрдогану, в мире много безумных стариков-убийц. Old wankers! Зачем тебе всякая шелупонь?! - орёт Энди. - Не хочешь жить в доме у Твиги, так живи у нас. Серг! ты не думаешь, что твоё решение окажется сродни эффекту бабочки?
  Я смахиваю с лица нечто осязаемое, хотя и невидимое, похожее на знак от божественных духов Loa. Они словно призывают меня удержать Аманыча здесь on East Coast, но я не знаю, что можно сделать.
  "May be, right now you leave your print across Eternity," I say to Amanich.
  Серг молчит и выглядит, как побитая собака. Мне его даже жалко.
  
  Через день после перепалки за ужином Аманыч всё-таки уехал из Малинди. Твига не повезла его на своей машине в Момбасу в Moi International Airport. Пришлось Сергу брать такси. Теперь он в Москве. Небось, вспоминает обитателей подводного мира из Watamu, как вспоминал вышедших к океану львов старик from the story "The Old Man and the Sea". Жизнь - парадоксальная штука.
  Когда Аманыч уехал, у нас в доме всё словно замерло. Маленькая Натали плачет: верно, догадывается, что никогда больше не увидит дедушку Серга - так она называла Аманыча. Энди глубокомысленно заявляет, что God is the one who will judge us and our sins covered by the blood of Jesus.
  - Джей, не так важно, что случается в жизни, а куда важнее происходящее в сознании человека, - говорит Энди. - Ты, видно, не знаешь, что у Аманыча есть роман, в котором он изобразил и себя, и нашего создателя Андрея Гусева. Роман называется - только представь - "Everything Will Be Okay, We Are All Going to Die". Про сей чудной роман есть статья в русской Циклопедии, можешь посмотреть на досуге.
  
  Миссис Мона пошла в дом к Твиге, чтобы как-то успокоить её. Твига очень огорчена. Аманыч хоть и сказал ей, что вернётся, но она понимает, что это не так. Мне она сказала на суахили примерно следующее: традиции мзунгу таковы, что результатом каждой жизни становится смерть; у нас же каждый добрый человек бессмертен, его душа после смерти тела превращается в нового Loa.
  Впрочем, Твиге жить в этом странном мире легче, чем многим другим. Её личный Loa Kanga, которому она служит, своей благодатью помогает преодолевать удары судьбы.
  
   ***
  На следующий день после отъезда Аманыча я нашла в интернете его роман, о котором говорил Энди, и читаю. С экрана ноутбука это не очень-то удобно, а на бумаге где взять русский роман в Малинди?! Когда глаза устают, я зову Энди. Прошу мужа вытащить из зарослей станок для воспитания и поставить на прежнее место - у большого дерева, где он был до приезда Аманыча. Не держать же наше сокровище среди лиан, чтобы его грызли всякие жуки и муравьи. Когда Энди отказывается, я прихожу в бешенство, иногда на меня находит в последнее время.
  - Что это значит, милый? Как тебя понимать? Ты соскучился по леопардовой плётке? Или мечтаешь о bamboo canes? - ору я. - Немедленно иди в спальню, и чтоб через минуту лежал в постели голый, попкой вверх. И не вздумай спорить с беременной Дженни!
  
  ...Голому Энди накрепко связываю руки и ноги. Надо бы привязать его к спинке кровати, ну да ладно, авось сегодня он никуда не убежит.
  This time I'd like to keep Andy busy by making him count my hard strokes with the bamboo cane. I want to give him a hundred strokes.
   I say him, "After hundred strokes you will know how to behave with me. I'll give you a great severe caning. And you have to count my strokes."
  Then I don't say a word, only concentrate on the thing I'm doing.
   So, Andy is counting the strokes of my cane and I'll not stop until he counts them all. My cane dances on him. Andy's ass gets more and more marks as time goes. I often walk around him, admiring my work. I love to watch him suffer and listen his painful sounds. Andy must learn that it's better if he does what I tell him.
  Когда Энди досчитал до 66, происходит авария. С розгой.
  I say, "My dear, your ass broke my cane! What a pity! And I have only one bamboo cane in our bedroom. What shall we do?"
   - Я поставлю станок у большого дерева, - отвечает Энди.
  - Разумеется, милый. Не просить же мне миссис Мону и Амиру.
  - Я люблю свою жену!
  - Ты только сейчас, после розги это понял? - ухмыляюсь я.
  - Ты лучшая жена на свете!
  - И где же прошло соревнование жён? - хихикаю я.
  - Я буду слушаться, я... - взахлёб продолжает он, - разрешу жене пеггинг.
  - Милый, твоего разрешения на пеггинг не требуется, и ты это хорошо знаешь. Вот, если б ты полюбил пеггинг с Дженни, тогда...
  - Да, да! - перебивает он меня, - я хочу, чтобы беременная Дженни выебала меня.
  - Фу! какой ты грубый, мой муж. Грубый и бесстыжий! - хохочу я.
  Развязываю ему ноги, только ноги. Тотчас он широко их раздвигает. Молодец, умный мальчик. Быстренько, дрожа от нетерпения, раздеваюсь, пристёгиваю пояс со страпоном.
  - Милый, кто за тебя будет поднимать попку? - страстно шепчу я. - Тому, кто любит пеггинг, напоминание не требуется.
  Звонко шлёпаю ладошкой по красным после розги ягодицам Энди. Он сгибает ноги в коленях и подставляет Дженни свой зад, словно на блюдечке с голубой каёмкой. Хватаю Энди за шею, нежно медленно вхожу в него, начинаю любить. Энди кончает очень быстро, как неопытный подросток; видать, соскучился по моему страпону.
  
  Потом мы с Энди идём к океану. Если вам в жизни нравятся только три вещи - чтение, занятие любовью и океан - то что ещё остаётся делать?! На берегу мы садимся на скамейку, бесцельно глазеем на пустынные воды, которые плещутся у ног, вбираем в себя бесподобный запах океана. Где-то вдалеке вода темнеет и становится густо-синей, почти фиолетовой. С нашей скамейки видно лишь небо и океан, изредка на небе появляется стая птиц. Да, мы сидим здесь, на нашей любимой скамейке на берегу океана, и в книге и не в книге.
  "Hapana, ni uzuri, - непроизвольно на суахили шепчу я. - Как жаль, что Аманыч уехал..."
  Who knows how to beat my sadness? Почему же так тоскливо?
  
  
   Copyright (c) 2019 by Andrei E.Gusev
  
  
  
  
   []

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"