Аннотация: Небольшой фантастический рассказ с размышлениями о том, каким может быть наше будущее.
Деревенька
Солнце неторопливо ползло к горизонту. Мелкие пичуги, не умолкая ни на секунду, небольшими стайками носились низко над землей, собирая обильный урожай вечерней мошкары. На той стороне пруда деревья окрасились в золото. Ветра не было. Наступал самый любимый для деда Василя момент, когда он брал в повод бодучую белую козу и, в компании со спокойной дойной козочкой, а также игривым козленком, шел на пруд любоваться зеркальной гладью воды и отражающимся на поверхности лесом с противоположного берега. Лес там стоял высокий и ладный - сплошная зеленая стена. Немного березок, сосенки, ивы, даже молодой еще дубок в компании рябин, осин и прочей растительности надежно скрывал эту часть деревни от посторонних глаз.
Дед Василь отпустил коз пастись на высоком крутом берегу, а сам присел на деревянную скамейку, слаженную еще той весной, как раз для такого случая, чтобы полюбоваться красотами природы.
Вообще, раньше тут никакого пруда не было. Была небольшая речка, но с годами она стала мелеть, и когда уже совсем было пересохла, дед Василь собственноручно запрудил ее, перегородив русло земляной дамбой. Прошло уже три года. Дамба поросла кустарником, укрепилась и заматерела. О былом речном русле напоминал лишь протяженный овраг, что длился еще на пару верст, где исходил совсем на нет.
А получившийся пруд питался ключами, привечал перелетных уток и радовал взор деда Василя в такие тихие летние вечера. А еще, в пруду водилась рыба. Судя по регулярному всплеску и расходящимся кругам рыбы было много. Дед Василь сам запустил ее в пруд. И в томлении ожидал, когда она расплодится основательно, чтобы устроить себе сказочную рыбалку. Но пока еще было рано. Дед и сам не ловил, и другим не позволял. Купайтесь, а рыбу не трогайте. Не позволю! Деревенские детишки, на всякий случай, обходили пруд стороной. И деда боялись, да и пруд для пацанят был довольно глубок. Так что на дедово богатство редко кто покушался.
Козы бродили по склону, выискивая в траве яркие и сладкие дикие ягоды. Ягоды в этом году было много. Листьями похожие на землянику, но с круглой, а не вытянутой ягодкой, размером с горошину, ягодки прятались по склонам и пригоркам, теряясь в высокой траве. Но стоило подойти, нагнуться, приметить одну или две, как взгляду открывались россыпи ароматной и вкусной Ягоды. Так ее и называли в деревне - Ягода. Из ягоды варили варенье, сушили и заваривали чай, толкли с сахарным песком и ели залив молоком, а детвора просто ела ягоды прямо с куста. Хватало всем. Козы тоже любили полакомиться ягодкой. Вот и приходил дед Василь каждый вечер на крутой склон пруда в компании своих бодучих, дойных и игривых. И каждый получал то, что ему было надо.
***
Некий объект, надежно перекрывающий узкое горлышко бутыли, принято называть пробкой. Пробка надежно закупоривает и не пропускает наружу ничего изнутри сосуда. С автомобильными пробками такая пробка ничего общего, конечно же иметь не может, но обе они отлично справляются с тем, чтобы закупорить и не выпускать.
Небольшое путешествие, буквально легкая прогулка, из столицы в сторону области на три сотни километров должна была развеять и дать возможность отдохнуть от бешеного темпа столичной жизни. Но случилась пробка. Нет, не так. ПРОБКА. И теперь, когда Глеб на своем дорогом и престижном электрокаре известной немецкой марки вырвался, наконец, на просторы автострады, день уже клонился к закату. А ведь он выехал еще в обед. Ну и что, что пятница? Ну не настолько же! День выдался жарким, постоянно приходилось использовать кондиционер, так что заряд батарей в машине значительно просел и приблизился к красной зоне. А впереди еще было больше сотни километров дороги. Ничего страшного, думал Глеб. Алго утверждает, что больше пробок не будет, и заряда батарей автомобиля хватит на остаток пути. Ночной зарядки как раз хватит на обратную дорогу. Жаль только, что он уже не успеет сегодня решить то дело, ради которого так неосмотрительно пустился в путь. В пятницу, да! Но кто же мог себе вообразить пробку длиной в пять с половиной часов. Именно так. В часах, а не в километрах надо измерять подобные дорожные препятствия. Но пять с половиной! Да, знаю. Пятница. В область. Но...
Батареи сдохли гораздо раньше, чем можно было надеяться. Рассчитывая немного сократить путь, Глеб съехал с автострады на проселок, сначала с дорожным покрытием, но потом асфальт неожиданно закончился. А еще через некоторое время закончился и заряд батарей. Машина намертво встала где-то в неизвестности. Справа, до горизонта, тянулось поле с синими цветами, слева, тоже до горизонта, цветы были желтые. Впереди и позади автомобиля вился неровный грунт разбитой дороги. А Алго - его надежный помощник и навигатор, утверждает, что связь со спутниками потеряна, определить местонахождение невозможно. И вообще, что Глеб ушел с маршрута. Надо ли уточнять, что телефонная связь тоже оказалась недоступна ввиду ее отсутствия в этих краях, как таковой? Солнце скрылось. Стремительно темнело. Впереди пока еще можно было разглядеть какую-то рощу. Дорога вела в том же направлении. Так что он без сожалений оставил авто и, прихватив с собой самое ценное, отправился пешком навстречу полной неизвестности.
***
Дед Василь, как и все, кто жил в деревне, вставал еще до первых петухов и первых лучей солнца, а ложился спать, как только темнело. На ночь он отвязывал черного пса, что жил в конуре на большаке перед домом, проверял на месте ли куры, из тех что еще остались, будь та лиса неладна, и отправлялся спать. С годами это превратилось в некий ритуал, который не терпел никаких препятствий и изменений. Поэтому, когда Василь услышал захлебывающийся лай и робкие возгласы нежданного гостя, пытающегося отогнать собаку, дед Василь встал и вышел из дома с одной только мыслью: "Сейчас он кого-нибудь убьет!" А если у этого кого-нибудь с собой окажется еще и удочка, то убьет его дед дважды. А потом труп скинет в пруд, для острастки грядущих любителей халявной рыбалки.
***
Черная псина вилась у самых ног и истошно надрывалась. Не ахти что, так, дворняга, но отрабатывала свой хлеб на совесть. Еще одна, светлой масти и куда более спокойного нрава, сидела чуть в сторонке, как бы дожидаясь своей очереди подразнить нерадивого гостя. Ну кому нормальному придет в голову идти по деревне ночью. Все же знают, что у каждого дома есть собаки, и на ночь их обязательно спускают с цепи. Значит гость не в себе, или тать ночной, вовсе недостойный никакого сожаления. Наверное, именно так размышляла эта псина, но кто может поручиться в этом наверняка? Тем временем скрипнула дверь, раздались тяжелые быстрые шаги крепкого и явно недовольного человека, после чего мир взорвался яркими красками и окончательно и бесповоротно померк. Не было ничего более, лишь темнота и тишина, спокойствие и безмятежность. А потом петух пропел дважды. Или это были два петуха устроившие соревнование на самый длинный и громкий крик. Скорее всего. Как бы то ни было, но второй петух победил с явным отрывом. Тишина отступила. Первый солнечный луч проник в дом сквозь тщедушное оконце с засиженным мухами стеклом. А нерадивый путник, он же тать ночной, он же юрист, адвокат и нотариус в одном лице, он же Глеб Николаевич Столбов открыл глаза и уставился в деревянный потолок взглядом ничего не понимающего человека.
***
Дед Василь поставил на стол перед гостем литровую эмалированную кружку с молоком, положил ломоть белого хлеба и убрал полотенце, что накрывало блюдце с вареньем из той самой Ягоды.
- Вот, молочка поешь. Парное. Козочка у меня хорошая. Молоко дает сладкое.
- Козье? - переспросил Глеб и немного поморщился, - а оно пастеризованное?
- Какое-какое? - на этот раз переспросил уже дед Василь, - не знаю, самое обычное оно, вкусное, деревенское.
- Нет, спасибо, но я сырое не употребляю. Еще и козье не люблю. Вдруг там микробы, - брезгливо ответил Глеб.
Дед удивленно заглянул в кружку: "Микробы? Не, микробов нет. Муха - была, но я ее убрал. А микробов у нас отродясь не видывали. Вот лиса есть. Третьего дня собак то моих перехитрила. Пять курей задушила. Одна курица сбежала. С другого конца деревни принесли, во как далеко подалась со страху. А собаки то под утро в поле мышковать ушли, вот тут-то она и заявилась. Поделила по-братски. Половину ровно оставила. Ну и на том спасибо".
Глеб растерянно жевал хлеб. В его воображении все смешалось: куры, лисы, козы, микробы. Еще где-то на периферии маячили немцы, что во Вторую мировую на той стороне реки аж три месяца в деревне сидели. Какие немцы? Двести лет прошло. Дед совсем заговаривается уже. Хотя и не скажешь, что так уж и стар. Руки сильные, лицо без морщин. Вот борода седая, но жиденькая такая, не видавшая ухода кроме мозолистой дедовой пятерни, да редкого гребня.
Сразу после завтрака Глеб пошел проведать брошенный прошлой ночью в поле автомобиль. Странностей прибавилось. Когда он добрался до нужного места, то с удивлением обнаружил, что машины там нет.
- Да у нас тут коммунизм практически, - рассуждал дед Василь узнав о пропаже транспортного средства, - все друг друга знаем, двери на ночь и то не всегда запираем. Порядок у нас и спокойствие. Вот рыбу с пруда умыкнуть могут, это да, чуть зазеваешься, уже кто-нибудь донки на берегу разматывает. Гаркнешь на них, объяснишь, чтоб проваливали, вот и все беспокойство. Но чтобы автомобиль пропасть мог, этого и представить себе не могу. Кому он тут нужен то?
- В город мне надо, далеко ли до города? - поинтересовался Глеб.
- До города то? Да верст тридцать будет. Пешком не дойдешь, нет. И не пытайся.
- А в километрах это сколько? - уточнил гость.
- В километрах то? Да кто ж их мерял, те километры? - вздохнул дед.
***
Солнце добралось до самой верхней точки. Было около полудня. Жара. Глеб покачивался в гамаке, подвешенном между двух молодых яблонь, листва от которых давала хоть и реденькую, но все-таки тень. Небольшой сад, что располагался аккурат за дедовским домом, состоял из таких вот небольших яблонь, вишен, кустов малины и крыжовника. Сразу за садом начинался обширный огород, на котором стройными рядами зеленела ботва картофеля, готовясь вот-вот зацвести. После городского шума и суеты было непривычно тихо. Стрекотали ласточки. Верещали воробьи, устраивая только им понятные разборки за место под скатом крыши покосившегося сарая. Петухи наперебой отмечали течение времени. Да где-то совсем издалека доносилось тоскливое коровье мычание.
Глебу было грустно и скучно. Ему не хватало всего того, привычного и необходимого, без чего невозможна жизнь современного городского жителя. Тем более, если ты житель столицы - огромного мегаполиса, перенаселенного, запутанного, но такого вдохновляюще динамичного и мотивирующего всегда быть в форме, быть в потоке. Иначе нельзя. Иначе там не выжить. Не хватало Алго. Верного друга и помощника во всех делах. Но коммуникатор, что служил для голосового общения с алгоритмом, бесследно исчез в событиях минувшей ночи. Хотя и найдись он сейчас, какой с того прок? Связи то нет. А еще не было и электричества. Во всей деревне. Еще пятого дня, как рассказал дед Василь, вся деревня осталась без света вследствие стечения обстоятельств, в центре которых присутствовали: жара, овода, стадо деревенских буренок и бычок Митяй. Все это по отдельности не могло привести ни к чему плохому, но в совокупности устроило перевод вышки воздушного электроуловителя из вертикального положения в горизонтальное. Что, как известно, совершенно несовместимо с предназначением вышки улавливать передачу электричества на расстоянии.
- Зона у нас тут аномальная, - дед Василь прислонил к стене грозное орудие для выкашивания травы и устроился на лавочке, чтобы немного передохнуть, - все наперекосяк получается, не как у людей. Еще при советской власти, я тогда комбайнером был, решили в деревню электричество провести. Электрификация всей страны, во как. Ну, понатыкали столбов, натянули провода, подстанцию, опять же, поставили, все честь по чести. С митингом и оркестром в три трубы, под наши радостные аплодисменты тогдашний председатель потянул за рычаг рубильника и впустил в нашу глухую деревеньку немного цивилизации. Но, рано мы тогда радовались, керосинки зря на полки убрали. Не прошло и трех дней, как свет кончился. Весь вышел. Приезжали ремонтники. Монтеры по всем столбам до самого города шастали, обрыв искали. Не нашли ничего. Инженеры столичные неделю подстанцию перетряхивали. Ничего не помогло. Вот тогда то и вспомнили умные люди, что места у нас тут не простые, а аномальные. Не хочет, мол, к нам электричество идти. И ничего не поделаешь. На том все и разъехались. А столбы долго не простояли. Сначала провода стали исчезать с них, то тут, то там. Потом и сами столбы куда-то разбежались. Хорошие были столбы, смоленые. Пилить такие не просто было, да. Но топить то зимой надо.
Дед Василь вздохнул, окинул грустным взглядом небогатую поленницу под навесом у сарая, и продолжил рассказ: "А электричества так больше и не было у нас, до прошлого года, когда этот уловитель поставили. И деревню тогда так и не переименовали. Хотели назвать "Светлый путь". Да какой уж он светлый то, когда и света нет. Так и осталась деревня зваться "Чернышено". Да мы и не в обиде. Со средних веков еще история деревеньки то длится. Да, вот такие у нас тут места интересные. Я то свою родину люблю. Истории разные знаю. Еще мой прадед, что моего деда учил грамоте, отца учил и меня выучил, любил вечерами рассказать перед сном что-нибудь такое, интересное: о земле нашей, о людях тутошних. Вон там они все, за леском тем, рядками на кладбище лежат. Все мои предки. Давно я их не навещал что-то".
Дед Василь тяжело поднялся с лавки, отер пучком травы лезвие косы и вернулся к покосу лопухов и крапивы вокруг дома.
Глеб не стал навязываться в помощники, ибо знал, что с него толку будет немного. Оставшись в гамаке и лениво отмахиваясь от назойливых мух, он осмысливал услышанное. Аномалия значит? Интересно, конечно, но верится с трудом.
За это утро Дед Василь успел еще раз рассказать Глебу про хитрую лису и удушенных кур, показать фотографии любимых коз. Снова. Похвастаться своим портретом на фоне любимого комбайна (который, как оказалось, все еще стоит за огородами, в поле). И вот теперь, история про аномалию и электричество. Это если не считать еще истории попа и свечного заводика, что в один миг ушел под землю, за какие-то прегрешения первого. Истории про дикого оленя, что ходил ночами по деревне, тоскливо вздыхал и заглядывал в темные окна домов, пугая баб и детишек. И чего-то еще, чего Глеб не запомнил, потому что заснул, разомлев от жары.
***
Вечерело. Дед Василь в компании двух коз и козленка степенно проследовал мимо прикорнувшего было в гамаке Глеба в сторону пруда, на традиционный вечерний променад. Однако, Глеба с собой не пригласил, а наоборот даже, попросил того изловить одиноко разгуливающую перед домом курицу и отнести ее в курятник, после чего, дверь тщательно запереть на ночь, во избежание лисьего проникновения и последующих за этим куриных жертв. Курицу дед называл Киборгом. Это была та самая пеструшка, что оказала героическое сопротивление лисе, благодаря чему спаслась, но по итогу лишилась левого глаза. Теперь Киборг разгуливала исключительно кругами различного диаметра и наотрез отказывалась возвращаться ночевать в злосчастный курятник. Глеб согласился. Но уже через десять минут прекратил это бессмысленное занятие. Поймать курицу ему не удалось. Хоть та и была слепа с одного глаза, но каждый раз ловко пресекала любые попытки Глеба ее схватить. В конце концов она просто взлетела на крышу сарая и теперь косилась оттуда, с определенной долей укоризны и некоторой степенью превосходства во взгляде.
Дед Василь, наблюдавший за процессом из-за диких вишен с той стороны улицы, повеселился на славу.
***
- Скажи, что ты видишь? - спросил дед Василь, когда взволнованный Глеб прибежал на звук нецензурной брани, криков и угроз в адрес неведомого диявола. Голос у деда был звонкий, а вернувшись эхом с того берега пруда, удваивался, искажался, и становился еще громче, хотя громче уже было некуда. "Не удивлюсь, если все соседи сбегутся" - подумал Глеб. Но пока никто не торопился. Видимо, попривыкли уже к таким вот утренним побудкам. Дед стоял у запертой двери курятника, для надежности еще подпертой жердиной, и требовательно ждал ответа.
- Вижу курицу, - ответил Глеб, - Киборг? - сочувственно перевел он взгляд на деда. Голова курицы отсутствовала по причине того, что ее откусили, а сама тушка лежала аккуратно на спине, выставив к небу желтые скрюченные пальцы.
- А что под курицей видишь? - продолжил дед допрос с пристрастием.
- Так это же капкан, что вы вчера у курятника поставить на ночь собирались.
- И поставил, - согласно кивнул Василь.
- Капкан не разряжен, - озвучил Глеб очевидный факт.
- Капкан на месте, не сработал, а сверху на нем лежит куриная тушка с откушенной головой. И что нам это дает? - продолжал напирать дед.
- Я то откуда знаю, что дает куриная тушка. Куриный бульон? - слегка возмутился Глеб совершенно не понимая к чему весь этот разговор ни свет, ни заря.
- Лиса нам послание оставила, вот что это такое. Она нам как бы говорит, мол дурни вы, вот вам от меня подарочек.
- Хитрая бестия! - согласился Глеб.
- А то! - поддержал его дед, - но бульона нам не будет. Не моя это кура. Киборг наш, вон, у пса в конуре переночевал. А курятник на запоре. Да я и так вижу, не моя курица. Я то своих знаю.
Дед отпустил еще ряд непечатных эпитетов в адрес рыжих и наглых, нагнулся было поднять с земли несчастную жертву гастрономических противоречий, но тут сработал капкан, и те из соседей, кто надеялся урвать у сна еще несколько безмятежных мгновений, окончательно проснулись.
***
- Как вы тут вообще живете то? - не унимался Глеб, - электричества нет, связи нет, магазинов с продуктами и то нет. Врача не вызвать. Помощи не дождешься. Молодежь в города разбежалась, что вы тут свои старые дома охраняете? В чем смысл?
- Смысл то? - Дед Василь аккуратно обматывал пострадавшую руку старой тряпицей, даже отдаленно не напоминавшей бинт, ни цветом, ни стерильностью, - а смысл в том и есть, чтобы жить. В чем еще смысл может быть? Я вот в своей жизни всякого повидал. И трактористом был, и комбайнером был, и председателем колхоза был. В армии на танке по Чехословакии колесил. После перестройки был фермером. Трех сыновей вырастил, двух братьев пережил. И все это здесь, в Чернышено. У меня есть дом, пруд, козочек вот завел, захотелось на старости, дураку такому. Что еще надо? Что мне в городе делать? Чем там жить? Все что надо у меня есть. А чего нет, так по понедельникам автолавка приезжает, хлеб и сахар привозит. Больше мне и не надо ничего. Человеку то, если разобраться, для счастья не так и много надо. Дед мой говорил, что иногда простой табурет, чтобы присесть и отдохнуть, бывает желаннее любых других вещей. Так то вот.
- Каждому свое, это понятно, - Глеб помог деду завязать края тряпицы в узел, - а что, эта автолавка, до города меня довезет?
Дед критически осмотрел завязанный Глебом узел и подтянул его зубами потуже.
- Довезет, конечно, чего бы не довезти. Только не до города, а до трассы. Там попутку поймаешь и до столицы своей доберешься. Завтра к вечеру уже дома будешь. Это если остаться не хочешь, конечно.
Остаться? Это предложение застало Глеба врасплох. Зачем остаться? Как это, остаться? Там, в столице, у Глеба есть жилье, хоть и съемное. Есть работа, хоть и не очень любимая. Есть друзья, хотя это больше коллеги. А зачем ему оставаться тут? Кур пасти? Нет. Хватит с него приключений в сельской местности. Завтра с автолавкой домой. Ну, сначала, до трассы, а потом домой.
Дома хорошо. Дома любимый диван, большая плазменная панель, любимая еда, в конце концов. Как вернусь, закажу на дом суши, роллы, пиццу, или, гулять так гулять, схожу в ресторан, решил Глеб. Наесться, помыться в ультразвуковой душевой кабине, отмыть от себя этот странный запах сырости и куриного помета.
- Это не помет, - прервал вдруг Глебовы мечты дед Василь, - это свиной навоз. Тут, если ветер с огородов дует, весь аромат на деревню тянет. Ферма там свиноводческая была. Ферма закончилась, а запах остался. Никак не выветривается. А еще крысы оттуда к нам перебрались. Зимой мне кто-то кошку подбросил. Мне всех подбрасывают. То псину, то кошек. Я поначалу всех привечал. А потом решил, нечего дармоедов кормить, пусть сами себе еду зарабатывают. Кошку в дом не пустил, на двор отвел, чтобы она там крыс ловила. Отличная кошка. Крыс таскала больше себя размером. Всю зиму ими только и питалась. А как лето пришло, так и помахала мне хвостом, мол, сам лови своих крыс. Стала в поле мышковать, на двор и не заходит. Ничего, зима придет, еще образумится.
Закончив рассказ, дед Василь подхватил тушку невинно безголовой курицы и отправился по соседям, выяснять, у кого сегодня поутру живности недосчитались.
Глеб же оккупировал столь приглянувшийся ему гамак меж двух яблонь и ненадолго заснул. Снилось ему странное. Будто бы решил он из города уехать. Вроде как, сюда, в деревню. Отправился на вокзал, купил билет на завтрашний поезд. Вернулся домой и стал вещи собирать. На следующий день, утром, решил уточнить, когда отходит поезд. Смотрит, а на билете ни даты нет, ни времени отправления. Испугался Глеб. Бегом на вокзал побежал. Не хотелось ему поезд тот пропустить. Как будто это был его единственный и последний шанс уехать из города. Очень ему во сне хотелось в деревню приехать. Прибежал он на вокзал, а никакого вокзала и нет давно. Лет сто уже, как поезда отменили... Вот такой странный сон приснился. К чему бы это.
Глеб открыл глаза и чуть не вывалился из гамака от неожиданности. Прямо перед его лицом болталась безголовая куриная шея. За шеей следовала растопырившая безвольные крылья курица и ухмыляющееся рябое лицо деда Василя.
- Я говорю, иди курицу щипай, дармоед. Хватит тут разлеживаться, - дед потряс тушкой прямо перед лицом еще не пришедшего в себя Глеба, - никто из соседей не признал тушку, значит наша будет. На обед домашней лапши наварим. Ты такой лапши и не едал, наверное, в своей столице то. Курица деревенская, жирная. Бульон наваристый выйдет. Чего головой мотаешь? Аль куру ощипать не сумеешь? Эх вы, городские. Вам все в булке подавай, с горчичкой. А еда то сама в хамбургере не заводится. Ее туда еще приготовить надо.
Глеб аккуратно, двумя пальцами, взялся за крыло растопыренной курицы. Не удержал. Выронил в траву.
- Оставь, - сжалился дед Василь, - вижу, не по тебе задача, сам ощипаю. А ты вон тогда в центр иди. Нашел я твою машину то.
- В какой центр? - не понял Глеб, - как нашли?
- Шел, шел, да нашел, чего тут сложного. Смотрю - стоит. Машина? Машина. Наверно твоя, у наших ни у кого такого богатства не водится. Да и зачем нам? По полям на такой не проедешь. А центр - это вон туда по дороге, никуда не сворачивай, через версту как раз в центр и выйдешь. Я же говорил, аномалия у нас. Вот там как раз ее центр. Потому оно центром и называется. Понял? Нет, да?
- Да. То есть нет. Не совсем. А как я узнаю, что центр аномалии именно там? -спросил Глеб, воодушевленный освобождением от работ по лишению несчастной курицы ее богатого и разноцветного оперения.
- Вот чудак-человек. Мимо не пройдешь, там в прошлом годе у нас как раз памятник поставили.
- Чему памятник? - Глеб все еще плохо соображал спросонья.
- Аномалии, чему же еще. Приехали городские, поставили какую-то дуру железную. Мы то не сразу поняли, что это такое и зачем. Но потом сообразили - это же памятник! Достопримечательность, стало быть. Все для людей. Слышал, небось: "Хлеба и зрелищ!". Хлеб у нас автолавка привозит, а зрелище теперь в центре деревни стоит.
- Вы же сказали, что оно в центре аномалии стоит?
- А там, по случайности, и аномалии центр, и деревни, тоже, центр. Центрее не бывает. Сам увидишь. Иди давай, сильно не задерживайся, мы после обеда на рыбалку пойдем. Времени у нас не так много остается, а мы еще с тобой за знакомство даже не выпили. А уедешь завтра, и вспомнить нечего будет. Обидно, да?
- Да уж, - согласился Глеб, - обидно.
***
Дорога, по которой завещал идти дед Василь и никуда не сворачивать, вилась и крутилась как ненормальная. И нескольких метров прямо не пройти: то влево, вокруг ямы с водой; то вправо, какие-то кусты обойти. А несколько раз вообще двоилась и троилась во все стороны, чтобы через десяток шагов вновь сойтись в один единственный путь. Оказалось, что в деревне несколько улиц и довольно много домов. Какие-то дома стояли обособленно, в окружении старых ракит и тополей. Другие же, наоборот, жались друг к другу, как бедные родственники, словно боялись замерзнуть холодной ночью.
Глеб с интересом рассматривал нехитрый быт деревенских жителей. Там гуляли куры, тут паслись утки. Практически у каждого дома имелась конура с собакой. А вот заборов почти нигде не было. "Коммунизм же, - вспомнил Глеб, - ага. А машину скоммуниздили, не постеснялись. Эх, люди". А дорога, тем временем, огибала очередную яму.
Слева, под крутым склоном, Глеб обнаружил еще один пруд, и не такой большой и чистый, как у деда Василя. Этот пруд был невелик, и большей частью зарос рогозом вдоль берегов. В самом центре водоема большая стая домашних гусей переправлялась на ту сторону пруда. Чинно и не спеша. Практически пешком, ибо глубины водоема даже для гусей не хватало, чтобы двигаться вплавь. А вот, судя по возмущенным воплям множества лягушек, этим земноводным пруд был дом родной, и все в нем их устраивало, кроме, разве что, бесцеремонного вторжения водоплавающих. Но, тут дорога снова резко свернула, и пруд исчез из вида. Дальше путь пролегал в окружении разросшихся ракит, зажавших дорогу плотным строем с обеих сторон. Где-то там, среди веток и листвы, Глеб разглядел давно заброшенное строение с куском уцелевшей вывески. Когда-то это был деревенский магазин, единственный на все поселение. А теперь от него осталась одна стена с проемом без окна, да надпись: "...азин". Был магазин, да весь вышел. Глеб вздохнул, поразмышлял немного о бренности бытия и продолжил свой путь.
После очередного крутого поворота Глеб сразу понял, что достиг цели своего путешествия. Это был центр деревни. Он же, по совместительству, был и центром аномалии. В подтверждении этого факта, посередине довольно большой пустоши, что можно было бы принять за деревенскую площадь, если бы не грязь, ямы и кусты репейника, стояло ЭТО. Оно же памятник. Только подойдя практически вплотную к этой гордости местных жителей и достопримечательности всея деревни, Глеб понял, что именно люди возвели в культ и окрестили памятником. Это была "АЭЗС". Автономная Электрическая Зарядная Станция. Одна из первых, уже давно устаревших моделей. Своим видом она и вправду напоминала нечто похожее на гигантскую подкову или арку. Была выкрашена в синий цвет, с одной стороны, и в красный цвет с противоположной. Издалека, точь-в-точь, как огромный магнит, установленный концами вниз. Вот тебе и памятник, усмехнулся своим мыслям Глеб. Зарядная станция была с любовью оштукатурена примерно на метр от земли. Разъемы и кабели для зарядки аккуратно срезаны, а гнезда для подключения зашпаклеваны. "Памятник" имел образцово показательный вид и регулярно подкрашивался. И судя по виду, лет ему было не меньше двадцати. А то и все тридцать. Что там дед говорил? В прошлом году поставили? Ну да, ну да. Как же.
Глеб обошел вокруг достопримечательности несколько раз и только потом огляделся вокруг, в поисках своего электромобиля. Как он и предчувствовал, дед Василь ошибся. Не было тут машины Глеба. Нет, конечно, какое-то старое, ржавое и без колес, на кирпичных подпорках, стояло нечто, отдаленно напоминающее современные транспортные средства. Но сходство было весьма условно, потому что данный экземпляр был, как минимум, вдвое старше самого Глеба, и застал времена, когда на земле еще добывали бензин и использовали его в двигателях внутреннего сгорания. Но те времена давно прошли. А подобные транспортные средства можно было наблюдать теперь разве что в музеях. А тут стоит, так просто, посреди деревни, в центре аномалии. Может быть, это тоже местный памятник? Возможно. Здесь возможно всякое, решил для себя Глеб, собираясь в обратный путь, как вдруг, его размышления прервало невиданное чудо. С противоположной стороны деревни, по дороге, неистово шумя, скрипя и заполняя все пространство вокруг едким дымом, проехало нечто, напоминающее те самые древние транспортные средства, о которых только что вспоминал Глеб. А какой запах! Это был удивительный аромат, сочетающий в себе запах горелого масла и жареной картошки с грибами. Источник шума зарылся в кусты у одного из домов и стих.
А Глеб все стоял и стоял, завороженно вглядываясь сквозь дым и пытаясь сообразить, что это такое он только что видел. Транспорт? Определенно. Дымящий и тарахтящий, как встарь? Точно. Но как такое возможно? Кто же знает. Может и тут все дело в аномалии? Скорее всего. Безусловно. Определенно, все дело в этом. Да.
***
Вернулся Глеб уставшим, но крайне воодушевленным. После увлекательного путешествия в центр аномалии у него накопилось немало вопросов к деду Василю. Он подозревал, что дед знает куда больше, чем говорит, и не так уж и прост на самом деле, как выглядит. За обедом Глеб ничего не спрашивал, уплетал наваристую лапшу с курятиной и поглядывал на деда, раздумывая, с какого вопроса зайти, чтобы в итоге, вывести деда на чистую воду. Транспорта в деревне нет, значит, и вывезти Глеба не на чем? Ага. Ладно. Памятник значит? В прошлом году? Хорошо. Коммунизм и никому машина не нужна? Пусть так. При Советах жил и Сталина помнит? Может еще и царя застал? Ой, я вас умоляю. Навесил мне лапши на уши, а я и рад, всему верю. А лапша вкусная. Что есть, то есть. Очень вкусно. Из магазинной курицы такую лапшу не приготовишь. Хотя, рецептик Глеб у деда выспросил. Но там, как и ожидалось, только курица да лапша. Вот и весь секрет. Но это не тот секрет, что на самом деле интересовал Глеба. Вонючий и тарахтящий автомобиль, вот что действительно было интересно.
- Так то Ромка на сковородке своей катается! - ничуть не смутился дед Василь, поставленному ребром вопросу, - Ромка, сын соседа моего, Олега. Он парень рукастый. Сам собрал двигатель, приладил к какой-то старой раме с колесами. Вот и разъезжает теперь, стадо деревенское караулит. Только, от его тарантаса больше вреда, чем пользы. Коровы пугаются, молоко горчить начинает. Козы да овцы разбегаются. Мы его уж просили, не пугай, мол, скотину то. Да дюже нравится ему рулить своей сковородкой. Почему сковородка? А ты что, запах не почуял? Вот, то-то же. Картошечкой пахнет. А все потому, что на масле подсолнечном его двигатель работает. Ага. Кулибин, прям, сам придумал. Только есть одна проблема. Расход этого масла знаешь какой? Ведро на версту. Много не наездишься. Куда бы он тебя довез, до опушки леса, да и только? Так что уедешь на автолавке завтра, не переживай. Уедешь.
Глебу показалось, что произнеся последнюю фразу, дед Василь как-то сник и погрустнел. "Чего это он? - не понял Глеб, - скучать по мне собрался, что ли? Я ж ему никто. Чужой человек. Вот я точно скучать не буду. По чему тут скучать то? По скукоте? По кошкам, что обожравшись мышей, млеют под жарким солнцем на крыше сарая. По странной одноглазой курице-киборгу, что крутится перед домом с утра до ночи, по одному и тому же месту, каждый раз находя что-то новое поклевать. По светлой псине, что спит ночами у крыльца, прямо в мокрой от росы траве, потому что прибилась, а конура то уже занята, есть уже у этого дома свой сторож. А идти ей некуда. Или, может, скучать по всем этим мошкам и птичкам, что ни на секунду не замолкают днем, и даже ночью, заводят свои трели за несколько часов до рассвета, а мухи не дают спокойно спать, едва рассветет. Что тут такого есть, чтобы по этому можно было скучать, живя в огромном, современном городе, полном возможностей и соблазнов, переполненном людьми и транспортом? Что здесь такого? Или что-то, все-таки, есть?"
Первое, что поразило Глеба еще той ночью, когда он в темноте пробирался к единственному дому с освещенным неярким трепетным светом свечи окном. Это была тишина. Не так. ТИШИНА. Птицы щебетали, сверчки трещали, собаки лаяли. Но это все не в счет. Это естественные звуки, они не раздражают. А не было тех звуков, от которых начинает болеть голова уже к обеду, в огромном мегаполисе, таком как столица. Гул тысяч голосов. Шум механизмов. Скрип и стук шагов. Шорох шин. Детский плач. Рекламные объявления. Музыка. У большого города всегда есть чему пошуметь. И от этого не спасают ни запертые двери, ни новомодные оконные рамы с активным шумоподавлением. Потому что мозг не обманешь. И головная боль никуда не денется, сама не пройдет. А здесь, в глуши, звенящая тишина. И ей хочется наслаждаться, как глотком прохладного напитка в жаркий полдень. Не спеша, понемногу, припадать к запотевшему стакану и тянуть по глоточку, снова и снова. Да, вот по тишине вполне можно и поскучать. Так. Между делом. Потом, когда-нибудь. Если будет на это время. Если...
***
Удивительно. Как удивительно получилось. Несколько последних лет Глеб жил в тесном симбиозе со своим электронным коммуникатором, который открывал мгновенный доступ к любой информации в мире, который соединял с Алго. И вот, прошло всего неполных два дня, а Глеб даже не чувствует дискомфорт оказавшись в информационном вакууме. Нет связи, разбит коммуникатор и утерян где-то в этой траве, перед домом деда Василя. Еще вчера Глебу было скучно, одиноко и не по себе. А сегодня, он даже ни разу не вспомнил о том, без чего еще три дня назад не представлял своей жизни. Алго - искусственный разум, алгоритм, превзошедший своих создателей в науке, искусстве, дипломатии и в прочих областях. Компьютер, ставший другом и помощником для каждого жителя планеты. Ну, почти для каждого. Есть еще, как оказалось, места, куда не дошла цивилизация в полной мере. Тут даже электричества нет! И это в двадцать втором веке? Как такое вообще возможно? Алго управляет всей планетой, каждым государством, каждым городом. Алго проводит научные изыскания, делает открытия и развивает технологии. Алго-два, его точная копия, управляет китайскими переселенцами на Марсе. Алго помогает колонии Амишей на Луне. Алго сочиняет музыку и пишет романы. Алго везде, практически в каждой сфере жизни. И вот, Глеб уже два дня как живет в забытой всеми деревеньке вообще без Алго. И, как ни странно, но это так, не испытывает никакой нервозности по этому поводу.
***
- Вставай!
- Зачем?
- Так утро уже.
- Не хочу.
- Вставай, автолавку упустишь!
- Обойдусь.
- Если сам не встанешь, то водой с колодца полью, холодной. Хочешь?
- Воды хочу. А лучше рассола.
- Вставай! Нет у меня рассола, еще по весне закончился. Ну, встаешь? Или я воды принесу и за шиворот вылью. То сам же уехать спешил, теперь вставать не хочешь. Все равно спать не дам. Вставай!
Дед Василь, кряхтя, вышел из дома, а через несколько минут вернулся с большой белой эмалированной кружкой холодной воды, примерился и выплеснул всю воду разом, прямо в лицо вновь заснувшего было Глеба. Несколько мгновений ничего не происходило, и Василь решил уже сходить за добавкой, но тут Глеб открыл глаза и, подскочив на кровати, в спешке принялся рыться в ворохе одежды сваленной на деревянном стуле.
- Сколько времени?
- Так утро, уже. Бужу, бужу его... Автолавка в деревню полчаса как проехала. Скоро обратно пойдет. Если упустишь, еще на неделю в деревне останешься. Если ты, конечно, не хочешь остаться? Или хочешь?
Глеб натянул штаны, накинул на плечи когда-то бывшую светлой рубашку, и с удивлением уставился на свои ладони.
- Дед, а чего у меня все руки грязные? И пахнут, как будто, гарью какой
- Так это, руки то мыть надо! А ты как был в саже, да копоти, так в постель и полез. Еле заставил тебя одежку поскидать. Мы ж вчера на рыбалку ходили, помнишь?
- На рыбалку? - Глеб, все еще с трудом соображая, обвел мутным взглядом небольшую комнатку в доме деда Василя. Наконец, сфокусировался на ухмыляющейся физиономии деда и понял, что ничего не помнит, - на рыбалку? А почему руки в саже? И одежда дымом воняет.
- Так ты это, пожар устроил, - дед все сильнее улыбался демонстрируя свои редкие, но еще вполне в неплохом состоянии зубы.
- Большой?
- Да, не, - Василь явно наслаждался происходящим, - всего лишь мостки на пруду спалил. А больше ничего не пострадало.
- Мостки, значит? - Глеб усиленно вглядывался в туман прошлого вечера в своей памяти, но не мог вспомнить почти ничего, с того самого момента, как они с Василем и козами спустились к отличным новеньким деревянным мосткам на пруду. Потом было что-то еще. Что-то такое, что напоминало о себе болью пониже спины и пахнущей тиной одеждой, - я что, купался? - Глеб, на мгновение забыв о состоянии своих ладоней, провел рукой по лицу и попытался протереть глаза, но почувствовав сажу теперь и на лице, вовремя остановился, - я же плавать не умею.
- Да что там плавать то, ты так, пешком вышел. Пруд у берега неглубокий. Вот если бы тебя Зорька с самого края мостков боднула, то пришлось бы тебя спасать, да, там до дна метра четыре будет. А то и больше, - дед Василь рассеяно поглаживал свою седую бороду, целиком погрузившись в воспоминания.
- Хорошо начали то. За знакомство выпили немного, удочки только разматывать стали, а коза тебе как даст под зад, так ты в пруду и оказался.
- Болит, - поморщился Глеб.
- Пройдет, - улыбнулся дед.
- А что дальше?
- А дальше ты согреться решил, мокрый же весь вылез из воды, продрог. Решил, значит, что на мостках сподручней греться, чем на сырой земле то. Запалил ты костерок и спалил мостки.
- Простите.
- Ну, что уж тут. Красиво горело. Мы с берега с тобой наблюдали. Огонь в воде отражался, казалось, сам пруд горит. Соседи подошли, пообщаться. Ну, мы и пообщались. Посидели, за жизнь поговорили. А потом к соседу Ивану в баню пошли, париться да отмываться.
- Я был в бане? - Глеб с недоверием показал деду грязные руки, - а что же руки помыть не догадался?
- А ты с нами не пошел. Ты на пруду остался, рыбу ловить, - дед уже с трудом сдерживался, чтобы не засмеяться в голос, отводил глаза и все сильнее мял бороду, - ты, Глеб, нам обещал на уху рыбы столько поймать, что мы уварить не сможем.
- И что, поймал? - недоверчиво переспросил Глеб.
- Нет, конечно. У тебя же наживки не было, а на голый крючок караси да карпы не дюжа ловиться охочи. Им и так тут сытно живется. Я мешков десять зерна в пруд по весне высыпал, на подкормку. Так что не поймал ты рыбы. А вот лису по всему лесу на той стороне гонял, это было, да.
- Лису? Гонял? По лесу? Ночью? - Глеб, кажется, совсем потерял связь с реальностью, и уже не понимал, шутит дед, или правду рассказывает.
- Да, ты сказал, что не лиса это вовсе, а этот, как его, шпиен электрический. Носился по лесу с палкой, сшибал листву с кустов и всяко выражался непристойно.
- Не помню ничего, - Глеб сокрушенно вздохнул и опустил голову, - простите.
- Немудрено оно, что не помнишь, - дед не выдержал и заржал во весь голос. Бил кулаком себя по колену, и так заливался, что аж до слез себя довел.
- Я не понимаю, что тут смешного? - Глеб с укором наблюдал за веселящимся дедом.
- Да тут все смешно, парень. Потому что не было ничего, наврал я тебя с три короба, а ты уши то и развесил.
- Ничего не было? Совсем? А как же..., - Глеб вновь поднял к глазам испачканные в золе руки, - а как же тогда это? И там... Болит. И одежда тиной воняет. Если ничего не было, то как?
Дед Василь, с трудом заставил себя успокоиться, отсмеялся, смахнул слезу с уголка правого глаза тыльной стороной ладони и успокаивающе, по-дружески, похлопал Глеба по плечу.
- Оно, конечно не было. Но, с другой стороны, может оно и было чего. Кто ж это теперь разберет.
- Я не понимаю, - Глеб окончательно запутался.
В своем воображении он уже и в пруду накупался, и рыбы наловил, и мостки, будь они трижды не ладны, сжег, и лису в лесу разыскал. А теперь, что получается? Чему верить? Что было, а чего не было?
- Ты в голову много не бери, она у тебя сейчас с трудом и так соображает. Ты лучше умывайся скорей, да на большак беги, автолавку карауль, а я пока тебе тут подарочек в дорогу соберу, чтоб было что вспомнить, значит. На память.
Глеб умылся ледяной водой из рукомойника. Тер измазанные руки растрескавшимся обмылком, смывал и снова намыливал. Сажа поддавалась с трудом. Руки никак не хотели становиться чистыми. Глеб сдался. Напоследок подставил голову под тонкую струю. Полегчало. Но только Глеб задумался, а не ополоснуться ли целиком, как услышал со стороны дороги знакомый звук шороха шин по гравию, и опрометью, как был мокрый, и с рубахой нараспашку, кинулся к поравнявшейся с домом Василя автолавкой. Это был самый обычный городской электро-фургон. Таких на улицах столицы тысячи. Они развозят продукты по, доставляют мебель, и кто знает, что еще, что необходимо перевезти из пункта А в пункт Б. Водитель заметил выскочившего вдогонку Глеба и притормозил. Выслушав нехитрую просьбу, кивком головы предложил садиться в кабину. Но поторопил, мол еще четыре деревни до обеда надо объехать, требуется поспешать. Глеб не раздумывая, в долю секунды, устроился на удобном сиденье справа от водителя и даже не вспомнил об обещанном дедом Василем подарке. Домой, наконец-то, домой!
***
Обеденный перерыв - это святое время. Оно предназначено не только для того, чтобы утолить накопившийся за утренние часы голод, но и для небольшой прогулки, легкого безделья. Глеб любил это время и старался использовать каждую минуту с пользой для себя. Ровно в час дня он вставал со своего рабочего места, запирал дверь кабинета и отправлялся в ближайший к офисному зданию сквер. Иногда дела или присутствие в кабинете клиента могли требовать от Глеба задержаться на рабочем месте чуть дольше. В эти жуткие мгновения он испытывал сильный дискомфорт, становился нервным, рассеянным, и не таким уж доброжелательным, каким его привыкли видеть коллеги. Поэтому, он ввел такое правило: "К черту все - у меня обед!". Первое время, после введения этой нормы, закрытая дверь его офиса вводила в ступор коллег и посетителей. Несколько раз ему даже приходилось выгонять посетителей из кабинета, предлагая им заскочить через часок-другой. Как бы это не вредило общему делу, но ему очень нужно было это время, чтобы побыть наедине с собой. И с Алго. Ну и перекусить, конечно же.
Большинство его сослуживцев, небольшими стайками или поодиночке, разбредались по многочисленным кафетериям, чтобы отстояв приличную очередь из себе подобных, в быстром темпе умять миску салата, и спешить обратно в офис. Глеба подобный расклад никак не устраивал. Поэтому, он отправлялся в сквер, по пути покупал что-нибудь из выпечки в ближайшей булочной, и, не торопясь, предавался обеду сидя на скамейке, под сенью дуба, липы или какие там еще бывают большие деревья с ветками и листьями на них... Не раз приходилось съедать пирожок прямо на ходу, если мамочки с колясками захватывали все доступные места на скамейках. Это было не так приятно, но гораздо лучше, чем, например, разогревать в микропечи принесенный из дома обед и заполнять свое рабочее место крошками, пролитыми на важные бумаги напитками и непередаваемыми ароматами горячего пластика.
Глебу нравилось гулять по немноголюдным дорожкам сквера. На ходу, подстраиваясь в ритм своих шагов, он разговаривал с Алго на отвлеченные темы. Узнавал последние новости спорта или политики. Надиктовывал планы на ближайшие дни или просто слушал Алго. Алго умел многое. Например, мог зачитать хорошо поставленным актерским тембром интересную книгу или стихотворение. Мог воспроизвести самую новейшую музыкальную пьесу. Мог просветить Глеба о новых достижениях в науке, или рассказать о научных открытиях, что стояли в планах Алго на ближайшие годы. С Алго невозможно было заскучать. Частенько Глеб задумывался, смог бы он прожить, хотя бы день, без своего коммуникатора? Конечно, не умер бы, уж это точно. Но это был бы самый худший день, вот что верно, то верно.
- Простите, а что это за пирожок, какой-то "кулебякс", он с чем? - Глеб стоял у витрины и озадаченно смотрел на бумажный ценник на полке с выпечкой.
- Что, простите? Ах, это! Просто кулебяка с мясом, никакой не "кулебякс", скажете тоже. Это соседний ценник перекрыл последнюю букву, спасибо что заметили, вот, уже исправлено.
- Жаль... Кулебякс был бы, наверное, гораздо вкуснее обычной кулебяки, как вы думаете?
- Не знаю, наши кулебяки и так вкусные, куда им быть еще вкуснее? Вам сколько?
- Давайте одну. Спасибо.
Глеб стоял у края тротуара полностью погрузившись в свои размышления о важности креатива в кулинарной промышленности. Справа от него расположилась молодая женщина с ребенком лет шести. Неожиданно, она произнесла какое-то слово, обращаясь к сыну. Глеб попросил ее повторить.
- Я говорю, с некоторым неудовольствием произнесла женщина, что это все очень напоминает муравейник. Понимаете?
- Понимаю, - ответил Глеб, проследив за тем, на что указывает женщина.
А там, сотни человек, в одном едином порыве, по команде маленького зеленого человечка, дружно ринулись переходить широкий проспект. Два потока, один с этой стороны, а второй с противоположной, схлестнулись примерно на середине проспекта, перемешались, забурлили, но в итоге разделились на тех, кто шел туда, и тех, кто желал бы вернуться оттуда.
- Мне послышалось немного другое, - продолжил Глеб видя, что женщина все еще стоит на этом берегу, решая для себя, а заодно и для сына, так ли ей важно, по какой стороне они пойдут дальше.
- И что же вам послышалось? - заинтересовалась молодая мамочка.
- Мне показалось, что вы сказали слово "Муравьедник", - поспешил ответить Глеб, - это как муравейник, только гораздо интереснее. Разве нет?
- Нет, не думаю, что я говорила что-то такое, или что-то в этом роде. Но вам бы советовала не пить по утрам. И женщина удалилась прочь от Глеба, проигнорировав очередной зеленый забег через улицу. "Видимо, все для себя решила" - сделал логичное предположение Глеб.
А что ему выбрать? Кулебякс или кулебяку? Муравьедник или муравейник? Жить дальше медленно плывя по течению, или броситься в бурлящий горный поток и отдаться на волю случая? Хотя аналогия была не совсем верна, а скорее все было наоборот, и сейчас он барахтался в потоке, а мог бы медленно плыть. Но это было уже не так важно.
Глебу показалось, он прямо почувствовал это, что здесь и сейчас он принимает очень важное решение. Или перейдет на ту сторону и вернется в офис. Или...
Очередной зеленый человечек засеменил своими крохотными ножками. А Глеб уже шел, потом побежал, врезаясь и просачиваясь сквозь толпу городского муравьедника. Он принял решение и почувствовал себя таким счастливым, каким, наверное, не был с тех самых далеких пор, когда под новогодней голографической елкой находил чудесные и неожиданные подарки, способные изменить мир.
***
Справа было поле с синими цветами, слева с желтыми. Разбитая и частично заросшая травой дорога уперлась в едва угадывающийся остов ворот, которые в свое время составляли единое целое с остатками высокого сетчатого забора. На ржавой, с замятым краем, табличке едва виднелась выгоревшая на солнце надпись: "Аномальная зона! Проход запрещен!". Внизу, среди травы, проглядывал упавший туда металлический знак радиационной опасности. Раньше Глеб ничего подобного здесь не замечал. Но Алго уверенно показывал, что направление верное. А значит, вот за теми зарослями начинается деревня.
Глеб проехал еще немного вперед, повернул, следуя изгибу дороги, но знакомых строений так и не увидел. Слева, в глубоком овраге, царствовал рогоз и вопили лягушки. Пруда как не бывало. Болото. Справа, на пригорке, где еще совсем недавно, возвышался старенький дом деда Василя, теперь не было ничего. С трудом продравшись сквозь кустарник, среди зарослей бузины и крапивы, Глеб отыскал едва угадывающиеся очертания очень старого фундамента. Дом здесь был. Определенно был. Но когда-то очень и очень давно.
Ничего, подумал Глеб. Это все ничего не значит. Я дома. Мой дом будет здесь! Глеб снял с головы закрепленный за левым ухом коммуникатор и, аккуратно отключив его, зашвырнул как можно дальше в кусты, после чего решительно направился к машине, разбирать вещи.
А в это время, из густых зарослей дикой малины и репейника, за ним внимательно наблюдала одна весьма рыжая и наглая мордочка. Если бы Глеб увидел ее в этот момент, он бы с удивлением обнаружил, что морда определенно ухмыляется.