Аннотация: - А если я стану гением? - от мягких прикосновений чутких пальцев струны издавали тихий, приглушенный звук. - Гением нельзя стать, но можно пожертвовать всем, работать на износ и встать с гениями в один ряд.
- Достаточно!
Рука учителя - сухая и горячая, легла на запястье, смычок куснул струны и получившийся звук заставил ученика вздрогнуть.
- Мне сказали, что ты талантлив, но я этого не вижу, - Рихтерович продолжал ходить вокруг юного скрипача и размышлять вслух. - Техничен, не спорю. Но ты играешь ноты, а мне нужна музыка.
- А ноты и музыка не одно и то же? - Сережа терпеть не мог, когда его прерывали.
- Музыка, - Рихтерович отошел к окну, - это то, что под и над нотным станом, но никак не на нем. Что там написано?
- Andante sostenuto, - юноша, прищурившись, вглядывался в черные закорючки.
- Тогда почему ты продолжаешь истерично визжать? Вилку видел?
- Видел.
- Ну и где твое diminuendo, а? - Рихтерович начинал входить в раж, он подлетел к пюпитру и ткнул в ноты. - Вот здесь, к этой самой тактовой черте, ты должен умереть, а ты нагнетаешь... Не чувствуешь того, что играешь!
Сергей обижено фыркнул, резким движением скинул ноты с пульта и начал спешно паковать скрипку в футляр: "Если моя игра так плоха, то зачем тогда нужно было, вообще, приезжать на прослушивание и тратить свое время и деньги?"
- Ну и куда ты собрался? - Рихтерович устало плюхнулся на стул и достал из кармана пиджака пачку "Арктики". - Где обещанный Бах?
- А вы что, курить здесь будете?
- Да, играй давай.
Сережа задумался на несколько секунд. Ему всегда твердили одно и то же - что он очень одарен и прирожденный музыкант. Так какого черта этот престарелый, неопрятный алкаш унижает его. Можно было, конечно, плюнуть на все и уйти. А можно попытаться что - то доказать этому пропитому таланту.
- Я смотрю, ты вторую партиту играешь? - едкий дым и запах крепкого табака наполнили небольшую комнатку. Учитель выдохнул колечко, неожиданно закашлялся и начал вытирать проступившие слезы рукавом. - Ну, про Чакону мы пока забудем, давай сначала, с Алеманды.
Сережа подал плечами: "Алеманда, так Алеманда". Он поправил мостик и пристроил скрипку на плече так, что бы было удобно. Настоящее мастерство скрипача, да и любого другого музыканта, заключается в свободе рук. На то, что бы непринужденно "водить" смычком уходит до десяти лет. Но наш молодой талант еще не вышел на такой уровень, а вот учитель его достиг. И именно поэтому Сережа и сыграет Баха сейчас.
В комнатке зазвучала музыка, старинный танец, рожденный в темные времена. Написанный человеком, никогда не выезжавшим из своего городка и не видевшим ничего особенного, кроме церкви, в которой он работал. Человека, который при жизни так и смог вкусить славы и всеобщего признания.
- Хватит! Прекрати! - Рихтерович отчаянно замахал руками, разгоняя сизый дым. Он снял запотевшие очки и вытер их засаленным носовым платком. - Это кто угодно, только не Бах. Ты же полифонию играешь, а здесь нельзя отдыхать. Забудь про каденции, их тут нет. Веди напряжение от первой ноты и до последнего разрешения.
Сергей буквально вскипел, от ярости побелели костяшки пальцев, а голова закружилась. Запах дешевого табака начинал выводить из себя.
- Да ты кто такой? - Сереже хотелось кричать. - Чего ты добился? Я - лауреат, меня приглашают в престижные оркестры, а ты сидишь здесь, в этой занюханной комнатенке!
- Осади, - учитель вытащил еще одну сигарету и покрутил её большим и указательным пальцами. - Я тоже был молод и меня тоже приглашали... Черт! Да куда меня только не приглашали.
Сережа удивленно смотрел на Рихтеровича и вспоминал, откуда это дурацкое прозвище. Кажется, что - то связанное с пластинкой Святослава и парой бутылок водки. Он напрочь забыл эту историю. Пожалуй, следует оживить её в памяти. Он присел на стул, напротив этого некрасивого мужика с такими тонкими, женственными пальцами и внимательно посмотрел ему в глаза.
- Тогда, почему вы здесь, вы ведь почти гений... мне рассказывали об этом.
- Потому, что я скрипку ненавижу. - Рихтерович продолжал вертеть несчастную папиросу в руках. - Она отняла всю мою жизнь. Это ты способен понять? Ни жены, ни детей, ни жилья постоянного. Я проклят! У меня ничего нет, потому, что все свое время, все силы, всю любовь, радость, гордость, все я отдал ей.
Учитель резко поднялся и начал мерить шагами комнату. Ученик, обескураженный таким неожиданным всплеском эмоций, не мог прервать учителя. А тот лишь распалялся.
- Понимаешь ли ты, что на скрипке нужно играть либо - почти гениально, либо - никак. Можно, конечно, и очень талантливо, но не хуже. Мой отец учил меня этому, это все, что он смог и захотел мне дать. Он заставил меня сначала полюбить, а затем возненавидеть её. Все свободное время... 7 часов занятий, 8 часов занятий. Я натирал кровавые мозоли, струны были очень жесткие... Я любил девочку, но проклятая скрипка, жажда гения... Она все сломала.
Он наконец успокоился и почти упал без сил на потертый, скрипучий стул.
- Тогда зачем? Ну, раз вы её ненавидите. - Потрясенный ученик сидел тихо и ласково поглаживал гриф своей рыжей красавицы.
- У меня больше ничего нет. Я разучился чувствовать, как все обычные люди. Я могу выражать свои эмоции только через музыку. Это первый раз за много лет, когда я рассказал что - нибудь о себе малознакомому человеку.
- А если я стану гением? - от мягких прикосновений чутких пальцев струны издавали тихий, приглушенный звук.
- Гением нельзя стать, но можно пожертвовать всем, работать на износ и встать с гениями в один ряд. Вспомни Моцарта и Бетховена. Если юному Вольфгангу все давалось легко и непринужденно, то Людвиг работал, как проклятый. Он страдал, он рвал и метал. Но он приблизился, он создал девятую симфонию - гимн человечества, не будучи гением.
- А вы сможете научить меня?
- Я... - Рихтерович склонил голову и задумался. - Я давно уже ни с кем не работал. Тебе придется зажечь меня самому.
- Ну что же, тогда я попробую.