В принципе, ехал я не совсем в никуда. За месяц до этого в Душанбе из Таллина отправились Эдик Лонг и Родригес. У эдикова брата-медика был там какой-то знакомый по университету, тоже медик. Звали его Коля, и мы договорились, что как-нибудь сконтачимся через него. Пространства, пересекаемые составом по пути в рай, полны космогонического символизма и соответствуют магическим климатам древнего натурфилософского учения исмаилизма.
Мой трансконтинентальный тур начинался у "финских скал" балтийского побережья, у крайней кромки атлантических вод, из которых встает гигантский скалистый утес рыцарского запретного города — исторического ядра Ревеля-Таллина. Пространство между бухтами Финского залива и Валдайской возвышенностью представляет собой типично прибалтийский ландшафт хвойного порядка — некий нордический лес с выходом на белые ливонские пляжи. Далее идет более светлая, сухая и теплая полоса лиственных лесов с русскими березами и бесконечными голубыми оконными наличниками. Этот классический шишкинско-тургеневский пейзаж зананчивается тамбовскими лесами, за которыми открываются приволжские степи — бескрайние пространства с низкорослой растительностью, переходящие в засушливую казахстанскую целину.
Единственные объекты, бросающиеся в глаза на протяжении полутора суток, в течение которых поезд пересекает Казахстан — это гигантские кладбища. Форма и размеры многочисленных мавзолеев заставляют новичка принимать поначалу все это дело за реальные города: купола с изящными полумесяцами, зубчатые стены, мощные порталы с куфической вязью и каменными чалмами... Города мертвых — по аналогии с Древним Египтом — в затерянных пространствах континентальной Евразии... И как в Африке — верблюды! Впервые верблюда за пределами зоопарка я увидел именно здесь, в Казахстане. В Приаралье в те времена местные жители еще продавали пассажирам с транзитных поездов свежую рыбу. Странно было видеть, как в ночи, среди полупустыни, неожиданно из темноты, подобно аидовым теням, выходило множество рыбарей с отменным уловом.
Казахские степи постепенно превращаются в туркменские Черные пески — Кара-кумы. Когда поезд вошел в область этих песков, стало чудовищно жарко. Все окна нашего плацкартного вагона были задраены, и солнце палило сквозь стекла нещадно. Воды в баке не было — всю выпили! Некто вез несколько ящиков с живыми кроликами. Животные от жары и жажды загнулись с почему-то вспученными животами. Кто-то сказал, что травы якобы не той хозяин накануне нарвал: "Не в коня корм!" После случая с кроликами с одним из пассажиров случилась истерика. Видимо, увидев во вздутых тушках недобрый знак, он бросился с упорством маньяка выбивать закрытое на ключ окно. Другие стали ему помогать. Как только стекло было ликвидировано, в вагон ворвался удушающий огненный вихрь пустыни, так как воздух снаружи оказался значительно горячее, чем изнутри. В итоге стало еще хуже, но зато выбросили из вагона дохлых кроликов. Все дурели от жары страшно, но постепенно забылись. Наступила последняя ночь в пути. Земля обетованная приближалась.
Проснувшись наутро, я с удивлением увидел за окном сельскую жизнь Средней Азии: бесчисленные глиняные дувалы, зелень во дворах, высокие конусы деревьев, широкие поля, сельхозтехника, дехкане с мотыгами и в тюбетейках, девушки в шелковых платьях... Все было дико интересно. Я представил себе, что уже еду по территории Бухарского эмирата. До Душанбе оставалось около часа. Неожиданно в окне появилась горная гряда, потом еще одна, и еще... Мы въехали в некую долину. И ландшафт, и внешний облик населения резко поменялись. Появились бабаи с длинными бородами, в чалмах и стеганых халатах-чапанах, подпоясанные пестрыми платками-сюзанэ. Девушки одели шаровары. В общем, народ выглядел несравненно ярче и оригинальнее, чем во всех предыдущих ландшафтных поясах. С удивлением обнаружил, что очередной бабай, привлекший мой взгляд, шагает уже по перрону душанбинского вокзала. Ну, что ж, хуш омадед!