Капитана Ольхиора душат черти по ночам.
Рвет рукой дрожащей ворот и бросается к свечам.
Капитан сжигает свечи, разгоняющие тьму.
Капитан боится встречи, угрожающей уму.
Он ножом кромсает руку, обескровливая страх.
Он испытывает муку от бесчувствия в руках.

А на дне глазных колодцев отражается стена.
Капитан, устав бороться, напивается вина.
Но от страха не спасает бесполезное питьё.
Капитан бутыль хватает. Долго смотрится в неё.
Поражённый страшным ликом, отраженным от стекла,
Капитан с безумным криком бьёт бутылью зеркала.
Звонко сыплются осколки - золотые брызги розг.
И вонзаются иголки в раскалённый жаркий мозг.

Капитану Ольхиору нет возможности помочь.
Капитан идет к простору. Капитан уходит прочь.
Но и в ночи, как когда-то, тщится разглядеть вдали
Китобрюхий борт фрегата, в теплой дымке корабли,
Ураганный буйный ветер и соленый вкус во рту.
Бой прибоя, пьяный вечер в ананасовом порту, 
Песней рвущиеся глотки, кровь чужую на клинках
И глоток испанской водки с черной женщиной в руках.

И звучащий глухо-глухо голос, словно вдалеке,
(Безобразная старуха водит пальцем по руке):
"Кэп, судьба тебе начертит жизнь, похожую на крик..."

И к нему приходят черти. И хватают за кадык.
Капитан совсем не хочет оттолкнуть безумья челн,
Но безудержно хохочет, потому что обречен.
Обречен на ночь безумья, ночь мистических огней, 
Ночь большого полнолунья, ночь безжалостных теней,
Ночь, которая накроет и загонит в сердце кол.
Капитан кроваво воет и грызет зубами пол.

Лишь под утро затихает с вялой пеной на губах.
Понемногу отпускает капитана липкий страх.
И лежать ему, и полнить душу легкую, как дым.
Ничего ему не вспомнить из того, что было с ним.
Ночь опять порвется в клочья и растает вдалеке.
И останутся от ночи только шрамы на руке.
Только нож на книжной полке да пустой стакан в углу.
И зеркальные осколки на заплёванном полу.