Аннотация: В небольшом провинциальном городке живет шестиклассник Женя Тараторкин, который больше всего на свете любит море, хотя ни разу его не видел. А еще он любит играть в пиратов. Но однажды игра перестает быть игрой....
Часть первая
МОНЕТА
Глава первая
ПАДЕНИЕ
Все началось с ластика. С обыкновенной стиральной резинки за два рубля.
В классе было относительно тихо. Над партами летал приглушенный шепоток, шуршал и постукивал о доску кусочек мела в тонких пальцах Аделаиды Андреевны. Из-под мела ровными парадными шеренгами выстраивались белые значки уравнений. На уроке наступил тот редкий момент вынужденного безделья, который никому не приносит удовольствия, потому что длится совсем недолго.
Женя Тараторкин делил парту с Леной Мошкиной - худенькой, вечно испуганной девочкой, которая всегда и всего боялась. Когда ее вызывали к доске, она поднималась с таким видом, будто ее уличили в чем-то нехорошем, и смотрела на учителей так жалобно, что Женьке порой хотелось крикнуть: "Мошкина не виновата!" За партой Лена сидела ровно, сложив руки, как примерная первоклассница, не вертелась, не бросала записки, ни у кого не списывала, но и сама списывать никому не давала, даже соседу. Словом, сидеть с ней было неинтересно.
Впрочем, Тараторкина это вполне устраивало. Тихая соседка ему не мешала, а главное - почти не интересовалась, что за каракули он выводит в своих черновиках.
А в черновиках Жени Тараторкина бушевали циклоны, легкие бригантины и грузные фрегаты под раздутыми парусами рассекали морскую волну, самые разнообразные пираты таращили с клетчатых страниц свои круглые глаза и грозно потрясали оружием. В черновиках Жени Тараторкина оглушительно палили пушки, хлопали пистолетные выстрелы, звенели абордажные сабли. Маленькие черные ядра и большие дымящиеся бомбы перелетали со страницы на страницу, где взрывались с оглушительным грохотом, брызгая во все стороны смертоносными осколками.
Короче, если вы еще не догадались - ученик 6 "Б" Женя Тараторкин был самый, что ни на есть, настоящий пират, волею случая заблудившийся во времени и пространстве.
Ах, Женя, Женя! Родиться бы тебе тремя столетиями раньше, где-нибудь на Санто-Доминго или Тортуге - веселым юнгой летал бы ты по верхним и нижним палубам, исполняя поручения капитана, или в полутемном орудийном трюме служил "пороховой обезьяной" и подавал тяжелые мешочки с порохом угрюмому усатому канониру. Угораздило же тебя появиться на свет в маленьком русском городке всего за несколько лет до начала скучного двадцать первого века.
Душа Тараторкина отчаянно тосковала по морю, которого он никогда по-настоящему не видел. По ночам мальчик с радостью ощущал босыми ногами горячие доски раскачивающейся палубы, слышал крики чаек и скрип корабельных снастей. Всякий раз, просыпаясь, он лежал в постели с закрытыми глазами, изо всех сил пытаясь удержать очарование ускользающего сна. Но тщетно - угасал, отдалялся монотонный шорох прибоя, умолкали веселые звенящие голоса в порту, их настойчиво и безжалостно вытеснял обыденный уличный шум провинциального города.
Еще в третьем классе Женька увидел фильм про пиратов и погиб. С тех пор он перечитал все пиратские книги, какие только мог найти в библиотеке, изрезал десятки газет и журналов, наполнив вырезками о джентльменах удачи два больших альбома. Он уже неплохо разбирался в строении парусных судов и мог без запинки объяснить, чем фор-стеньга отличается от фор-салинга. А об оружии, которым сражались пираты, Тараторкин знал, наверное, больше, чем Аделаида Андреевна о своей математике. Во всяком случае, мушкет с мушкетоном он не путал.
Конечно, это было вопиющим недоразумением, что Тараторкин, вместо того, чтобы взлетать вверх по вантам или вращать тяжелый, отполированный мозолистыми ладонями штурвал, вынужден был целыми днями сидеть на скучных уроках и слушать учителей.
Хотя, справедливости ради, нужно признать, что учился он неплохо. В отличниках не числился, но твердым хорошистом был, ибо рассудил вполне здраво, что пирату никакие науки не помешают.
Математика? Разумеется, хотя бы для того, чтобы подсчитывать звонкие пиастры и уметь правильно разделить добычу между командой.
Английский? Если учесть, что многие знаменитые пираты были уроженцами Туманного Альбиона, то знание английского приобретало особую ценность. Хорошо было бы еще выучить испанский, но этот язык в его школе не преподавали.
И куда денется пират без географии? Умение читать карту, ориентироваться на воде и на суше крайне важно для того, кто всю свою жизнь проводит в постоянных путешествиях и поисках приключений.
Биология? Может, кто-то и считает этот предмет пустяковым, но только не Тараторкин! Уж он-то знал, что пирату не всегда хватает собственных корабельных припасов. И кто тогда отличит съедобную рыбу от несъедобной? А случись жить на необитаемом острове - как разобраться, какие растения годны в пищу, а какие ядовиты? А грибы? А повадки хищников? Словом, биология у Тараторкина пользовалась вполне заслуженным уважением.
И в остальных предметах Женя находил много полезного, что может пригодиться пирату.
Но сейчас, на уроке математики, Тараторкин отсутствовал. Склонив голову, он смотрел на доску, где Аделаида Андреевна вычерчивала уравнения, однако если бы в этот момент кто-то догадался заглянуть мальчику в глаза, в самую середину черных зрачков, он увидел бы там выцветшую от времени и тропического солнца вывеску пиратской таверны "Глаз осьминога".
Вывеска покачивалась на ветру и жутко скрипела. А неподалеку, прислонившись спиной к пальме, сидел старина Томас и пьяно горланил любимую пиратскую песню:
Аты-баты! Мы - пираты!
Деревянные фрегаты
Зо-о-олото увозят за моря!..
Женька улыбался. Похоже, Томас был способен мусолить песню о деревянных фрегатах весь день без передышки. Такое музыкальное усердие стоило увековечить, и Тараторкин взял карандаш.
Несколькими быстрыми и уверенными штрихами он изобразил шершавый пальмовый ствол. Потом под графитным острием появилась рука и уперлась растопыренной пятерней в песок. Затем - могучее плечо, через которое легла перевязь с ножнами абордажной сабли - катласса. Ножны были пусты. Вырисовался старый камзол, чуть подранный (пираты редко щеголяют в обновах), зато с позолоченными пуговицами. Ноги в тяжелых сапогах с крепкими толстыми подошвами беспомощно раскинулись на песке и явно были неспособны унести своего нетрезвого хозяина дальше таверны.
Всякий раз, когда Женька рисовал Томасу ноги, его так и подмывало одну из них изобразить остроконечной деревяшкой на ремнях. Но он никогда не делал этого по одной простой причине.
Старина Том не был одноногим.
Голову мальчик вырисовывал особенно старательно: мощный подбородок, покрытый щетиной недельной давности, острые скулы, крупный мясистый нос с горбинкой, чуть прищуренные, косые от рома глаза, распахнутый в песне рот, черные с проседью волосы, собранные сзади в потрепанную косу, круглая серьга в ухе и сдвинутая набекрень измятая шляпа-треуголка.
Напоследок Женя изобразил вытянутую руку и вложил в нее острую саблю.
Но он тут же подумал, что бутылка с ромом смотрелась бы в руке лучше, и тогда нарисовал эту же саблю воткнутой рядом в песок, отчего их уже стало две. Теперь оставалось стереть лишнюю и вложить в руку Томаса бутылку. Нужно было всего лишь взять ластик.
И Женька открыл пенал.
Коварный ластик словно поджидал этот момент и сразу рванул в бега. Он выскочил из пенала, ударился о тетрадь, перепрыгнул через руку Тараторкина и скрылся за краем парты. Мальчишка и моргнуть не успел, а ластик уже проскакал по полу, перекатился через проход между партами и замер у ног первой красавицы класса Бутиковой Лизы.
Лиза чуть наклонила голову, взглянула на ластик и тут же равнодушно отвернулась. Ей ничего не стоило поднять беглеца и вернуть Тараторкину, но она этого не сделала. Лизочка слишком хорошо знала себе цену, и Женя был уверен, что, окажись Бутикова в горящем доме, или тони в реке - она ни за что не протянет руки спасателям, пока не убедится, что выглядит при этом достаточно эффектно.
Можно было дождаться перемены, а там уже спокойно подобрать сбежавшую резинку. Но, если ученик Тараторкин иногда был не прочь полениться, то пират Тараторкин не любил оставлять дела на потом. Ластик-то лежал - рукой подать.
И вот тут Женька сделал ошибку. Ему бы встать, поднять упавшую резинку и вернуться на место, а он потянулся к ней вместе со стулом. Стул наклонился, опасно балансируя, и Тараторкин, чтобы не упасть, ухватился рукой за край парты, а этого делать ну никак не стоило!
Потому что позади сидел предатель Линьков.
Шурик Линьков только у доски соображал медленно. В других случаях, особенно, когда дело касалось мелких пакостей, реакция его мыслительных процессов ускорялась необыкновенно. Вот и сейчас Шурик бросил быстрый взгляд в спину математички, привстал, перегнулся через парту к ничего не подозревающему Тараторкину и дернул его за рукав. Рука, конечно же, соскользнула, и, потеряв спасительную опору, Женька с грохотом повалился на пол.
Мошкина испуганно взвизгнула. Аделаида Андреевна вздрогнула и выронила мел. Одноклассники повскакивали с мест, чтобы увидеть происходящее. На секунду в классе воцарилась полная тишина, и в этой тишине его величество Эдик Синицын громко объявил:
- Наш флибустьер на ногах не держится!
- "И когда на море качка, качка", - тоненько запел подхалим Линьков, довольный собственной выходкой.
Кто-то неуверенно хихикнул, и уже через мгновение весь класс смеялся.
Женька медленно поднимался, весь красный от обиды и унижения. Как ему сейчас хотелось стать невидимкой, исчезнуть и оказаться далеко-далеко отсюда, где-нибудь на необитаемом острове, только бы подальше от насмешливых одноклассников! Слезы уже наполняли глаза, еще немного, и он разревется, как дошкольник, обрекая себя на вечный позор и бесчестие...
Но в этот самый момент где-то под далекой, очень далекой пальмой послышалась возня, и знакомый пьяный голос возмущенно прохрипел:
- Да ты никак собираешься ему это спустить, а, капитан?
И тогда плакса-Тараторкин притих, намотал слезы на кулак и, всхлипывая, забился в самый отдаленный уголок души, уступая место Тараторкину-пирату.
Женька сжал зубы. Старина Томас был прав. Оскорбление, нанесенное в присутствии других, требовало немедленного возмездия.
Мальчик выпрямился и обвел взглядом класс.
Все одноклассники веселились! Визгливо заливались девчонки, низким баском похохатывал упитанный Вася Торбин, снисходительно и надменно посмеивался Эдик Синицын. Даже Аделаида Андреевна у доски улыбалась - правда, чуть-чуть, одними уголками губ.
Не смеялась Лена Мошкина. И то лишь потому, что была слишком напугана.
А еще вместе с другими не веселилась новенькая, Вероника. Женька поймал ее внимательный испытующий взгляд - в нем не было ни насмешки, ни жалости, но что-то совсем другое.
И Женька понял: новенькая ожидает, как он поступит.
- Тараторкин, - мягко спросила математичка, - как можно умудриться упасть на уроке, да еще вместе со стулом?
"Я не упал", - хотел сказать Женька, но подлый Линьков будто угадал его мысли и пропищал, ловко подражая Весельчаку из мультфильма "Тайна третьей планеты":
- Я не упал, шеф! Меня уронили!
Класс захохотал с новой силой.
Это переполнило чашу терпения. Мало того, что Линьков, как последний трус, предательски напал на него со спины, так он еще издевается!
Женька прикусил губу и быстро огляделся в поисках оружия.
Поскольку абордажной сабли под рукой не оказалось, он взял самый, по его мнению, подходящий предмет - упругую пластмассовую линейку.
Повернулся к Линькову.
И, не обращая внимания на хохочущих одноклассников, даже не думая о том, что на него смотрит математичка, Тараторкин размахнулся и врезал обидчику линейкой прямо по макушке.
Цау! - звонко взвизгнула линейка.
Линьков хрюкнул, схватился за голову и завопил:
- Ты что - обалдел?!
А от доски уже рванулось суровое, учительское:
- ТАРАТОРКИН!!!
Мальчик молча положил линейку и сел, уткнувшись взглядом в парту.
Класс притих.
Аделаида Андреевна говорила гневно, слова ее были тяжелы и ложились в цель, словно пушечные ядра, направляемые опытной рукой канонира:
- ТАРАТОРКИН, ВСТАНЬ!
Женька встал.
- ВЫЙДИ ИЗ КЛАССА!
Он начал складывать сумку, но математичка его остановила:
- Тараторкин! Класс не может тебя ждать. Иди - вещи заберешь на перемене.
Женька пожал плечами, поставил сумку на пол и медленно двинулся к выходу.
Тут же в спину ударило, как выстрел:
- Вешайся, флибустьер!
- Синицын! - повысила голос учительница, но уже без особой строгости. Все-таки Эдик был ее любимцем.
Плакса-Тараторкин всхлипнул и попытался вернуться, но Тараторкин-пират решительно двинул ему кулаком под дых и заставил убраться на место.
Не сейчас. Только не сейчас.
Но, уже взявшись за ручку двери, Женька не выдержал и обернулся, чтобы встретить один-единственный взгляд.
Они все - и Аделаида Андреевна, и король класса Семенов, и предатель Линьков, и худенькая перепуганная Мошкина - все смотрели на Тараторкина, будто провожая его на эшафот или в изгнание.
Но видел он только Веронику.
Новенькая смотрела на него, не отводя взгляда, и в ее больших черных глазах мальчик читал понимание и одобрение. Так смотрят лишь свои.
Тараторкину стало вдруг легко - будто внутри щелкнула и разжалась невидимая пружина. Плакса-Тараторкин всхлипнул и смылся, а старина Томас под пальмой потряс бутылкой и заорал: "Виват!"