Хабенина Пелагея Олеговна : другие произведения.

В России больше нет любви

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 9.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Бывает, в твою размеренную жизнь врывается судьба. И ты не думаешь о том, сломает она тебя или исцелит - просто понимаешь, что пришла любовь, по сравнению с которой прежние отношения ничего не значат. (Новые фрагменты текста постараюсь выкладывать раз в неделю)
  "Не прислоняться" - надпись на стекле словно указывает мне место в этой реальности. Будто говорит кто-то: "Дурочка, тебе кажется, что между тобой и миром нет ничего - лети к нему навстречу, обнимай, целуй? Что ж, лети. Пока не вмажешься со всей дури в стекло. Это же я тебя, идиотку, оберегаю, выводя через трафарет белой краской два волшебных слова - "не прислоняться". Они защищают таких дур как ты от разочарований: лучше поплачешь пару ночей в своей спальне, осознавая, что деда мороза нет, чем тебя изнасилует в подворотне под звон курантов мужик в красном халате и синтетической бороде.
  А пошел бы ты, невидимый умник с трафаретом. Какое мне дело до тебя и твоих прописных истин. Я буду делать, что хочу - а я хочу прислоняться. Вон к тому парню с синим рюкзаком, например. У него глаза Дина Винчестера, улыбка Алена Делона и фигура Скалы. И, что не говори, умник, это здорово, что я могу прислониться к нему в переполненном метро - к нему, а не к тому вонючему попрошайке, что вошел в вагон пару станций назад. Прислоняться или нет - это мой выбор, понял, мой. И я буду обнимать этот мир, пока хватает рук. Выйду из вагона и буду обнимать, а если ты - все еще оберегая меня - не пожелаешь открыть двери, я разобью стекло, какими бы охранными рунами ты не расписал его через свою универсальную трафаретку. Потому что я верю в деда Мороза и оторву за его доброе имя хозяйство любому мудаку в красном халате. А еще - я верю в любовь. В то, что всегда есть тот, к которому тебе судьбой предрешено - прислониться и больше не расставаться никогда, что бы ни было написано на стекле между вами.
  Только выйдя на платформу, понимаешь, как комфортно и спокойно в вагоне метро. Ветер тотчас нырнул под пальто, лизнул ледяным языком под грудью, заставляя сунуть руки в рукава и прижать к телу, чтобы сохранить хоть немного тепла. В том, что наш офис располагался недалеко от надземной станции, были свои плюсы и минусы. Плюсы, в большинстве своем, приходились на весну и лето, когда из пропахшего потом и духами вагона так легко было бабочкой выпорхнуть в легком плащике или шелковом платье на улицу - в солнце, в пахнущий свежестью воздух - почти не касаясь земли. Можно было пройти длинной дорогой - через пару скверов, балансируя, словно девчонка, на бордюре возле зацветающей клумбы. Можно было даже слегка опоздать, потому что начальству, как и тебе, и прочим хомо сапиенс, тоже хочется лишние пятнадцать минут побыть на солнышке.
  Но когда в права вступала осень, плюсы тотчас превращались в свою противоположность. Даже короткая дорога на работу показалась слишком длинной, хоть и заняла всего двадцать минут - ничто так не мотивирует шагать резвее, как холодный ветер, хлещущий широкой влажной ладонью по лодыжкам и щекам. Припустил мелкий дождь.
  В холле все ругались, забывая здороваться, и сыпали друг в друга холодной моросью, отряхивая шапки и пальто.
  Так и норовила напомнить о себе мысль, что пытался донести до меня в которой раз невидимый человек с трафаретом. Все так живут, по принципу "не прислоняться". Куда легче махнуть на человека мокрой шапкой, чем улыбнуться и сказать "привет".
  - Доброго утра? - Конечно, сказано это было самым обычным тоном, почти без эмоций, но, словно помимо воли говорящего, в словах прозвучал вопрос, и я почти автоматически ответила:
  - Почему нет? Никогда не отказываюсь от доброго утра.
  Мне понравилось выражение его лица. Немного удивленное, и чуть обрадованное - словно он не ожидал такого ответа, но втайне и очень давно на него надеялся.
  - Извините, - незнакомый мужчина улыбнулся, и я отчетливо ощутила то самое желание - прислониться. Прижаться к его промокшему пальто, вдохнуть запах парфюма... А может, от него будет пахнуть только мылом и душем...
  Иногда стоит остановить саму себя. Хотя бы потому, что подобные мысли выходят за грань приличного. В конце концов, у меня дома остался свой собственный мужчина - нюхай, сколько душе угодно. И как объяснить совести, морали и Иммануилу Канту внутри себя, что ты ничего плохого не имела в виду. Что ты не собиралась затащить этого улыбчивого незнакомца в подсобку и надругаться над ним. Просто среди всех этих "неприслоненцев" он в какое-то мгновение показался таким близким, настолько "своим" - что включился где-то в подсознании древний инстинкт: подтвердить это нежданное родство - касанием, запахом, чем угодно.
  Зазвонил телефон. И мы оба принялись хлопать по карманам, отыскивая мобильные. Торопливо бросив в трубку: "Да-да, буду через минуту, я здесь, внизу", я нажала отбой, ловя себя на банальной и постыдной мысли - вдруг, проговори я еще секунду, незнакомец уйдет, так и оставшись незнакомцем.
  Но он тоже говорил по телефону, отвечая почти теми же словами кому-то в нашем здании.
  - Да, на ресепшне, поднимусь через пару минут. Нет, не спускайся.
  - Я, кажется, невольно пообещал невозможное, - улыбнулся он виновато, - похоже, мы оба слишком торопимся этим утром.
  Заметил кольцо на моем безымянном пальце, перевел взгляд на свою руку, словно указывая на такой же блеснувший золотом знак "занято", и смущенно отвел глаза.
  - Не переживайте, это всего лишь доброе утро, - я очень старалась выглядеть беззаботной, и с удивлением поняла, что и правда рада и этой встрече, и этому утру, и даже тому, что мы оба несвободны. Иначе и правда очень велик был соблазн помечтать в лифте о подсобке и скрытом в ней разнообразии возможностей.
  Каково же было мое удивление, когда мы вошли в один лифт. По счастью, а может - и вопреки нему - на первом этаже в небольшие кабинки набиваются такие толпы, что трудно не то что разговаривать, а даже сменить вынужденную стойку "смирно" на подобие удобной и естественной позы.
  Лифт двинулся вверх, на каждом этаже становясь все легче и просторнее. И с каждым этажом все труднее было не просить коллег найти дела на пятом, седьмом, восьмом... На десятом (Нет, только четыре этажа! Еще целых четыре этажа!) из лифта выпорхнула девушка, видимо, чья-то секретарша. Причем из настолько перспективных, что оставшийся третьим в нашей кабине представительный мужчина засмотрелся на то, как обтягивает ее бедра узкая юбка-карандаш, и, придержав уже закрывающиеся двери лифта - вышел следом.
  - Я Сергей, - произнес незнакомец в пустоту, словно ни к кому не обращаясь.
  - Полина. - Я едва успела бросить взгляд на отполированную металлическую дверь, в которой отразилось его лицо. Сквозь непроницаемую маску спокойствия промелькнула, расцвела всего на мгновение та самая чуть удивленная, чуть смущенная улыбка, которая так растравила мою фантазию у рессепшена.
  Кажется, я даже повернулась к нему, собираясь что-то сказать. Но двери лифта разошлись, впуская новых пассажиров.
  - Госпожа Литвинова! - воскликнул Рене, представитель фирмы, с которой мне предстояло работать ближайшие пару месяцев. Он широким шагом направился ко мне в надежде перехватить лифт. Сергей выскользнул на площадку. И я невольно качнулась следом - посмотреть, встречает ли его кто-то или он просто не меньше меня испугался того, что проскочило, искрясь, между нами в те четыре секунды, что мы оставались одни в лифте.
  - Мадмуазель Полина! - Рене заслонил широкими плечами дверь.
  Мне удалось лишь услышать раздавшийся откуда-то из глубины коридора высокий, но уверенный и властный голос: "О, Серёжа, как ты быстро. В коем-то веке народ с нижних этажей не стал ломиться в лифты?". Невидимая мне женщина продолжала говорить что-то насмешливо и звонко, но двери сошлись и Рене учтиво нажал кнопку нашего этажа, так и не позволив своему переводчику войти в кабину.
  - Мадмуазель Полина! - повторил он, надеясь, что я наконец обращу на него внимание.
  - Мадам, - автоматически поправила я, в тот момент думая совершенно не об Олеге, благодаря которому и носила статус "мадам".
  - Прощения прошу, очень, - пробормотал Рене по-русски, приняв соответствующий словам сконфуженный и виноватый вид, но в его ореховых глазах плясала озорная искра. Я подавила первое желание указать ему на ошибку и сдержанно похвалила за успехи в русском языке. Он тотчас развеселился и обрушил на меня поток французских комплиментов, большую часть из которых я не поняла.
  Глупость ситуации заключалась в том, что, когда месье Граса только прибыл к нам в офис для знакомства с руководством фирмы, шефу захотелось похвастаться перед иноземным гостем, поэтому он вскользь упомянул, что одна из его сотрудниц говорит по-французски и, случись что, можно будет обойтись без переводчика.
  Французс оживился и потребовал более близкого знакомства, а мадам Юлия, официальный "энтерпрет" Рене, поджала губы и обвела сотрудниц офиса таким взглядом, словно она была отважной овчаркой, готовой насмерть биться со сворой волчиц за единственного уцелевшего барашка. Рене и правда был весел и кудряв, но чаще забирал волосы в хвост. Поначалу мне это даже нравилось - его открытый взгляд, вечные вопросы о том, как у кого дела и все ли здоровы, комплименты и гримасы, которые удаются только безоблачно добрым, счастливым и недалеким людям из какой-нибудь безмятежной страны.
  Сегодня все это меня раздражало. Я смотрела на каштановые волнистые пряди француза, и думала о коротких русых волосах Сергея, едва заметных серебряных ниточках надо лбом, о том, что глаза у него такого цвета, что трудно описать одним словом. Повторить этот цвет, возможно, получится, если поймать боевым клинком отражение грозовой тучи.
  Как, оказывается, много я запомнила. И как много забыла. Ведь занималась фехтованием, когда была подростком. Я много чем занималась. А потом в мою жизнь пришел Олег. Явился - уже добрых десять минут я была в этом уверена - слишком рано, мне было всего девятнадцать. И через полгода каким-то волшебным образом я оказалась его женой. Потом медленно, совершенно незаметно для себя стала делать то, что хотел он, и перестала заниматься тем, что ему не нравилось. Закончила вуз, устроилась работать в фирму, которую он выбрал. Даже резюме мне написал муж.
  Как же странно было здесь, в лифте, следя остановившимся взглядом за смешениями отражений в отполированных до зеркального блеска стенках, понять, наблюдая, как мелькают в эмоциональном порыве руки восторженного иностранца - что я так и осталась девочкой. Да что там, за девять лет в качестве жены я, кажется, даже стала младше. "Детка". Та, что любят, обожают, оберегают и лелеют, хвалят за то, что послушна, и никогда не принимают всерьез.
  - Мадмуазель... Мадам Полина? - Месье Граса заглянул мне в лицо. - Все в порядке? Вы... У вас такие глаза.
  Я невольно глянула на свое отражение и удивленно моргнула. Потому что мгновение на меня смотрели не мои собственные глаза, серые с лавандовым оттенком контактных линз. Всего мгновение - я видела грозовой взгляд Сергея. Незнакомого человека, который коротким разговором с лифте сумел поставить с ног на голову мой мир. Вытряхнуть последние восемь лет из моей души и памяти, как хлам из косметички.
  Я с улыбкой вспомнила, каким приветливо-безопасным он показался мне внизу, у ресепшена: темно-серое пальто в мелких дождевых капельках, чуть удивленная улыбка.
  Кабина лифта дернулась каким-то судорожным движением, и я словно очнулась, осознав, что мы уже на нужном этаже, Рене, испуганно вглядываясь в мое лицо, удерживает двери, а те уже во второй раз пытаются сойтись.
  - Мерси. - Я вышла, стараясь не встречаться взглядом с французом. Пусть думает, что хочет. А еще лучше - спишет мои сегодняшние странности на "загадочную русскую душу", которую, как им объяснили русские классики, бесполезно мерить общим аршином.
  Как может он понять хоть что-нибудь, если я сама не в силах разобраться.
  
  К сожалению или к счастью, подумать о том, что изменилось во мне за те несколько минут, что я готова была - да что там, все душой желала "прислониться" к незнакомому, но отчего-то очень близкому мне человеку, не удалось. Рабочий день покатился по накатанной колее, как раздрыганная цыганская кибитка, в которой каждый момент что-то скрипит, стучит и разваливается, но она, одной судьбе ведомо как, продолжает, вихляясь, следовать из пункта А (9:00) в пункт Б (18.00), по пути то и дело заставляя пассажиров вздрагивать и ожидать повелительного возгласа возницы "Пока отчет не закроете, домой никто не идет!".
  Бегая от одного чужого компьютера к другому, объясняя в очередной раз очевидные для любого мыслящего человека вещи, я и сама почти вернулась на привычную тропку собственной жизни. Об утреннем смятении напоминал лишь вездесущий француз Рене, который так и проболтался в нашем офисе до конца рабочего дня, старательно влезая между коллегами, что из-за вечной нервотрепки ежеминутно готовы были вцепиться друг другу в волосы или горло, то и дело поглядывая на меня так, будто утром увидел, как я превращаюсь в монстра, и надеялся на повторение зрелища.
  - Могу я проводить вас, мадмуазель Полина, - улыбнулся он, едва я вышла на улицу. Импортный проходимец, похоже, караулил меня. - Сегодня приехал с машиной...
  - На машине, - поправила я, наслаждаясь, как гаснет его улыбка. Да, с одной стороны, нехорошо так поступать с человеком, благодаря которому не случились минимум три драки в родном офисе, причем одна - участием высшего руководства фирмы, которое тоже на взводе из-за кризиса. А с другой стороны, как он смеет покатывать ко мне, замужней женщине, после сложного рабочего дня, да еще и выглядеть таким свежим и довольным. Пусть катится на своей машине, хотя - добраться с комфортом, а не мерзнуть под ледяной моросью, было заманчиво.
  - Извините, меня заберет муж. - Мне показалось, месье Граса не поверил моим словам, но вежливо склонил голову и удалился. Но ощущение, что я смертельно не хочу ехать домой на метро, никуда не девалось, только усилилось. Накинув капюшон пальто, я набрала номер Олега.
  Гудки казались бесконечными. Я старалась согреться, думая о том, как приеду домой, ненадолго, чтобы восстановить силы, прилягу в чашкой чая в кресло. Большой чашкой, разрисованной синими котами, полной до краев травяного чая с лимоном и мятой... А он подойдет и присядет на подлокотник: "Давай посидим вместе, а? Столько работаем, что почти не видимся".
  - Алло, детка, что стряслось? Еще часика полтора и я домой, так что если что купить - брось эсэмэску. Но не факт, что получится. Аврал. Ладно, все, пока, некогда, детка, извини...
  В трубке снова ожили гудки, короткие, деловитые. А я так и осталась стоять, как громом пораженная.
  Нет, не тем, что Олег так и не дал мне сказать ни слова - это было в его характере, и я привыкла. Я даже не расстроилась, что придется все-таки тащиться домой на метро.
  Я просто стояла и хлопала глазами, пытаясь осознать, что я пережидала долгие гудки в надежде услышать... другой голос.
  Тот, кто называл меня деткой из динамика телефона, записанный в памяти как "муж" - этот мужчина не был тем, кто в моих мечтах садился на подлокотник кресла. Олег никогда не сделал бы этого. Он отругал бы меня, что потащила еду в комнату и испачкаю палас, что не ужинаю нормально, а снова перекусываю. Он не любит мою чашку с синими котами ("слишком детская"), не понимает, как можно наливать чашку до краев ("расплещешь!") и очень редко добирается домой к ужину...
  Я стояла и смотрела перед собой в осеннюю полутьму, сжимая до боли в пальцах телефон, в памяти которого не было нужного номера.
  Холод уже пробрался не только под пальто - под кожу, сковал мышцы, прошил их, не щадя, ледяными иглами, так что и пошевелиться нельзя. Даже слезы, казалось, превратились в льдинки - никак не желали течь из глаз, только царапали до боли под веками.
  Меня, как хорошую девочку, с детства научили, что жалеть себя - нехорошо, стыдно, неправильно, но в этот момент я и правда жалела себя. Просто потому, что больше было некому. Что постыдного в том, чтобы пожалеть? Если ты видишь кого-то маленького, беззащитного, ранимого - разве не правильно взять на руки, прижать к себе, согреть? Разве не в этом любовь? Но мы привыкли жить без объятий, без этих согревающих рук. Мы сами берем себя в руки, но не жалеем, а сжимаем, как жгутом передавливая захлебывающееся слезами и болью сердце. Просто чтобы не сдохнуть от одиночества и холода. Вот и мне... нужно было взять себя в руки, взять в руки... Просто потому, что рук, в которых мне, наверное, было бы тепло, в этом ледяном мире не существовало.
  Где-то далеко был Олег, которому не до меня, и с каждое предательской мыслью о теплых глазах Сергея он становился все дальше, казался все безразличнее - словно сковавший меня лед разрезал одну за другой тонкие ниточки привязанности и нежности.
  Раньше, когда мы только поженились, Олег часто обнимал меня - просто хватал в охапку, где бы мы ни встретились, кружил, смеясь, и не отпускал, как бы я ни просила. Это было так хорошо, так искренне, с любовью, что я смеялась вместе с ним. Ведь было же счастье? И все это время я считала себя счастливой. Пожалуй, единственным, что занозой сидело в душе - это все нарастающее ощущение, что мир отгорожен от меня стеклом с криво выведенной через трафарет надписью "не прислоняться?.
  Десять лет назад я была безумно счастлива, потом счастлива тихо, после научилась считать счастьем покой и мир, собирать его из редких звонков и вечеров, когда Олег отрывался от компьютера и откладывал телефон... Я не замечала, как росло и ширилось стекло, испещренное тысячами кособоких "не прислоняться?, наконец превратившееся в стеклянный колпак вроде тех, которыми закрывают сыр, чтобы не заветрел.
  Я села на ступеньки, не жалея о пальто и о том, что могут подумать обо мне припозднившиеся коллеги, выходящие из здания. Мне давно не было так холодно - не из-за погоды, нет. Просто встреча с незнакомцем в лифте оказалась последней каплей в чашке одиночества, той самой соломинкой, которая переломила мне спину, как верблюду, заставив понять, что я не женщина, не человек даже, а просто... маленький кусочек маасдама под стеклянным колпаком. Хватило мелочи, чтобы колпак разлетелся миллиардом осколков.
  - Маленький кусочек сыра... - наверное, я сказала это вслух, потому что женщина, что спускалась по ступенькам, присела рядом со мной на корточки, несмотря на высоченные каблуки, и строго и резко спросила:
  - Живот болит?
  Наверное, я взглянула на нее с испугом, потому что женщина смягчилась и проговорила уже не так строго:
  - Сыра нет, но могу дать жвачку, или остановимся по пути и купим вам какую-нибудь гадость. Хот-дог хотите? Моя дочь их обожает.
  - Не надо. - Я попыталась подняться, и она подала мне руку в перчатке бежевой кожи. Высокая элегантная блондинка, она показалась мне смутно знакомой - виделись пару раз на ресепшне, она, кажется, работала парой этажей ниже. Ухоженная, уверенная в себе, скорее эффектная, чем красивая, но определенно из тех, кто всегда вызывал во мне невольное уважение и легкую зависть. Она умела жалеть себя. Такие порой удостаивают жалости других. Кого-нибудь маленького и беззащитного, как кусочек сыра в осколках стеклянного колпака.
  - Идем, я вас подвезу. Или можем посидеть где-нибудь и выпить по бокалу... - бросила она через плечо, направляясь к стоянке и доставая из сумочки пульт.
  - Мне не нужно... Все нормально... Я на метро... Муж не смог встретить, он очень много работает... - Я понимала, что бормочу глупости, но отчего-то никак не могла остановиться. Зубы выбивали дробь, меня уже колотило.
  - Нет, дорогуша, судя по тому, как ты выглядишь, все совсем не нормально. Все хреново. А я большой специалист по "хреново?, поэтому отвезу тебя домой. И может быть даже обматерю твоего муженька, потому что доводить девочку до такого... Это же какой нужно быть...
  Она выругалась, остановилась на мгновение, словно наслаждаясь собственными словами.
  - В офисе нельзя ругаться, а нервов море. Вроде полегчало. Кстати, я Лилия Алексеевна. Но для тебя, если не пересечемся по работе, просто Лиля.
  - Полина.
  - Отлично, дорогая. Только я все равно не запомню. Столько всего в голове приходится держать, что мои в отделе уже знаю, что "дорогая" - это вполне пригодное для работы имя. А если я говорю "милочка" или "дорогуша", они так дрейфят, что кажется, готовы прямо на рабочем месте коньки отдать, но нам же не нужен производственный травматизм, так?
  Она все говорила и говорила, ласково улыбаясь, и я пошла за ней, как девчонка за цыганкой, села в машину, автоматически пристегнулась.
  - Умница-дочка, - с усмешкой похвалила меня Лиля. - Думала, придется напоминать. Пристегиваешься в машине без напоминания и не разрешаешь обозвать своего мужа. Может, ты еще и не куришь?
  - Не курю, - отозвалась я. В кресле было так удобно и комфортно, что настроение невольно улучшилось. Я всегда доверяю случайностям, верю в судьбу. Стоило мне покачнуться, идя по определенной мне дороге, и тотчас появился человек, который поставил локоть, не позволив упасть.
  "Незнакомец, назвавшийся Сергеем, мелькнул и пропал, но, не будь его, разве познакомилась бы я с этой замечательной веселой дамой, у которой все под контролем и такая удобная машина".
  Я мысленно обозвала себя дурочкой.
  - А я вот курю. - Она отработанным движением стукнула пачкой по тыльной стороне ладони, одинокая тонкая сигарета выскочила прямо ей в пальцы. - Никак не получается бросить. Знаешь, иногда кажется, многое в жизни неплохо бы бросить...
  Я кивнула.
  - Только не говори мне, что ты не пьешь, - Лиля состроила разочарованную гримаску. - Сегодня мы выпиваем вместе. Но сначала ты получишь свой сыр.
  - Может, вы просто подбросите меня домой? - Мне было ужасно неудобно, что эта незнакомая женщина так возится со мной. Может, все дело в том, что я похожа на ее дочь? - Вас, наверное, ждет семья...
  - Ждет... наверное. - Она затянулась, помедлив, прежде чем повернуть ключ в замке зажигания. - Дочка в танцевальной школе на сдвоенном занятии. Так что... - Лилия тряхнула головой, словно отгоняя дурные мысли, - у меня еще два с половиной часа до того, как она вернется. А ты мне должна, Полина.
  - Давайте я лучше на метро, - я попыталась отстегнуть ремень и выйти, но она положила руку на мою ладонь.
  - Не обижайся. Тяжелый день. Если бы не увидела тебя на ступеньках, сидела бы в машине и курила эти два часа. А так - я спасла тебя от самого гадкого, что может случится с женщиной...
  Я глянула на нее удивленно, и Лилия расхохоталась:
  - Не понимаешь? Я спасла тебя от искренних слез на людях. Никогда не показывай им настоящих слез. Это все равно, что позволить кому-то зарезать себя твоим собственным ножом. Плакать нужно только в том случае, когда это поможет получить то, что ты хочешь, и ни в коем случае не стоит реветь бесплатно. Экономь патроны.
  Машина плавно двинулась вдоль темных силуэтов тополей и берез, мимо которых я дважды проходила каждый день, но сегодня они казались особенно угрожающими и жуткими, и я невольно посмотрела на мою новую знакомую с благодарностью. Она бесцеремонная, красивая и очень несчастная, и значит, мы могли бы стать подругами. Новая дружба, новая любовь... Ведь так, наверное, и приходят перемены. Рвутся одни ниточки и тотчас натягиваются другие.
  - Расскажи мне о себе? Только умоляю, не о работе. Ты ведь из отдела этой старой свиньи, Вовы Каретина?
  - Да, Владимир Андреевич... - она не позволила мне продолжить.
  - Поля, стоп! Ты испортишь мне аппетит, а ведь я уже почти захотела поесть вместе с тобой сыра. Вовка Кретин - проклятье и чума, а ты - несчастная женщина в его подчинении. Настанет день, когда я натравлю на него феминисток. Почему все думают, что о себе - это непременно должности и звания. Лучше скажи, какой твой любимый цвет? - она бросила на меня быстрый острый взгляд и снова сосредоточилась на дороге.
  - Синий... Нет, зеленый... Синий. Я не знаю.
  - А у твоего благоверного?
  - Бордовый.
  - Кошка или собака?
  - В смысле... - она даже не глянула на меня, спокойно смотрела на дорогу. Дворники методично сгребали мокрые кляксы с лобового стекла. Я невольно подалась вперед, глянула на дорогу: может, Лиля заметила что-то у обочины и приняла за кошку. Или... собаку.
  - Не вижу ничего. Погода такая, что и человека не разглядишь.
  - Да сядь ты, Полина. Я не о том. Кто живет у вас дома, кошка или собака? - Лилия нахмурилась, словно ей пришлось разговаривать с неразумной девчонкой.
  - Никого, - ответила я быстро. Наверное, слишком быстро. И она тотчас догадалась о причине торопливости, словно читала меня, как открытую книгу.
  - Но ты хотела бы...
  Я задумалась.
  Десять лет назад я ответила бы сразу - собаку. Мудрую, веселую, добрую, верную. Большую собаку, которая будет тыкаться мне носом в ладонь, когда я прихожу домой. С которой мы будем бродить по заснеженным улицам ранним утром, когда бодрствуют только кошки и фонари...
  Сейчас - я не знала, что ответить, но, собрав в горсточку себя прежнюю, выдавила:
  - С-собаку.
  - Фу, терпеть не могу собак, - усмехнулась она.
  - Что хорошего в том, что тебе вечно заглядывают в рот и молотят хвостом в ответ на первую улыбку? Любовь, которая дается легко, быстро надоедает.
  - Но она - самая искренняя.
  Лиля усмехнулась снова, так, словно разглядывала простейшее под микроскопом, не ожидая увидеть ничего нового.
  - Самая искренняя - она самая трудная, потому что легким бывает только секс по пьянке. И то в том случае, если кавалер уберется до того, как ты проснешься. Бывало такое?
  Осознавая себя простейшим, чем то вроде инфузории туфельки, я с улыбкой отрицательно покачала головой. Ничего такого у меня не было. Был только Олег. И все, что случилось со мной в жизни, было с ним или благодаря ему. И это было легко с того самого момента, как я решила, что буду с ним. Эта легкость и привела меня на ступеньки офиса осенним вечером, обрушив на инфузорию-Полину осознание того, что она не сложнее кусочка маасдама.
  - А у меня бывало. Давно, еще до замужества. И с мужем было так - познакомились на вечеринке у друзей, выпили лишнего. Я пригласила его к себе. А утром проснулась от того, что он, вместо того, чтобы собрать вещи и исчезнуть, готовит мне завтрак. Скоро пятнадцать лет, как он готовит мне завтрак, можешь себе представить?
  - Как романтично. Вам очень повезло. - Отчего-то я больше не боялась показаться смешной и глупой перед этой властной и шикарной женщиной. Ее история была и правда романтичной, а я, по всей видимости, была той, кто способен оценить романтику. Если все эти разговоры про собак и цвета были всего лишь тестом - похоже, этот тест я прошла. Лилия все еще смотрела на дорогу, насмешливо улыбаясь, но я уже знала, что мы подружимся. Женщина-кошка и маленький кусочек маасдама - неплохая команда для того, чтобы выпить и поболтать.
  - А тебе? Как повезло тебе? Как ты оказалась замужем?
  - Я не оказалась, я приняла решение, - невольно переняв ее насмешливый тон, ответила я, вызвав довольную улыбку спутницы.
  - Хочешь сказать, с тобой такое случается?
  - Что?
  - Принимать решения? И тебе даже можно доверить выбрать вино, которое мы будем пить?
  - Я ничего не понимаю в вине, да и в решениях, как видно, тоже, - призналась я, с радостью ощущая, как легкость проникает пузыриками мне под кожу. Мне было легко и весело с Лилией, как давно не было, - но я выберу вино, и даже закуски. Только не просите выбирать ресторан - я в этом районе не знаю ни одного.
  - Ну нет, дорогая, - она похлопала меня по колену горячей рукой. - Ресторан я выберу сама, а то ты в поисках сыра заведешь меня в какую-нибудь бургерную. Гадости - это конечно вкусно и нервную систему поддерживает, но никакой фигуры не напасешься, да и печени. И давай договоримся сразу, пока ты в моей машине и не можешь обидеться и удрать - плачу я. За сыр, вино и все, что тебе вздумается. Я буду насмешничать и занудствовать, погружать тебя в грязные подробности моей личной жизни и душевные терзания, а это, согласись, надо хорошо запить, чтобы забыть к утру.
  - Мне утром на работу, - пробормотала я, совершенно сбитая с толку, но отчего-то полностью во власти предвкушения веселого вечера.
  - И мне на работу. Так что к полуночи обещаю вернуть тебя мужу, а если не получится - подвезу в офис и даже дам тебе свежую блузку. А мой благоверный приготовит нам обалденный антипохмельный завтрак.
  Полчаса спустя мы сидели в небольшом ресторанчике. Лилия, не допустив даже мысли, что я могу чего-то хотеть сама, поманила официанта и сделала заказ. После легкого словесного поединка, сарказм на голову разбил скрытое услужливостью пренебрежение, и посрамленный гарсон удалился.
  - Сюда не стоит приезжать сразу с работы, - с улыбкой прокомментировала Лиля. - Этих мальчиков учат судить по одежке, но не объясняют, почему стоит скрыть осуждение.
  Мне стало некомфортно и как-то даже обидно за нас обеих. Ведь не чумички, не бомжи - молодые, элегантно одетые женщины. Может, "сырное" настроение и сказалось на моем макияже, но чтобы вот так...
  - Не знаю... Может, не стоило...
  Лиля вытянула из пачки новую сигарету. Закурила, откинулась на спинку стула.
  - Ответь мне на один вопрос, дорогая. Только честно, без обид. Ты живешь, чтобы нравиться официантам?
  - Ну, я вообще-то стараюсь жить так, чтобы не вызывать в ком-то негативные эмоции. Понятно, что всем нравиться нельзя...
  Официант, теперь уже улыбающийся во все 33 зуба, принес бутылку вина и пару бокалов. Я замолчала, смущенная тем, что он может услышать наш разговор, чем еще больше развеселила Лилию.
  - Да, всем нравиться нельзя, - продолжила я, когда он отошел от нашего столика. - Но зачем... напрашиваться на грубость, провоцировать кого-то...
  - За тем же, зачем ограняют драгоценные камни. Чтобы стали лучше, чище, радовали глаз, в конце концов. - Лиля качнула в мою сторону бокалом, и я поспешно подняла свой. - Так что, за бриллианты и резец ювелира.
  Я сделала глоток, хоть и не совсем поняла, что она имела в виду, произнося тост. Вино оказалось очень приятным, с тонкими цветочными нотами. Я потянулась посмотреть надпись на этикетке (ее закрывала белоснежная салфетка), но Лилия не позволила.
  - Не хватало еще, чтобы ты потом гуглила, что мы пили. Я угощаю, поэтому не обижай, договорились? Помнишь поговорку про дареного коня?
  - Что-то мне кажется, что этот конь стоит половину моей зарплаты, - может, из-за поведения официанта, мне было досадно, что я не могу узнать цену вина и оплатить хотя бы половину стоимости. Она может сколько угодно изображать покровительницу, но не имеет права обращаться со мной, как с бедной родственницей.
  - Жаль, - протянула она с грустью. - Я надеялась, что этот, как ты выражаешься, "конь" оставит цветочное, а не долларовое послевкусие. Жаль, что тебе не понравилось. Это мое любимое вино.
  Мне стало стыдно. Как я могла так подумать о ней? Видимо, это все из-за того, что не удалось толком перекусить, поэтому вино ударило в голову так быстро.
  Лилия подняла свой бокал и осушила, не дожидаясь, когда я присоединюсь.
  - Ты правда думаешь, что сможешь стать лучше, пикируясь с официантом? - Мне всегда идеально удавался этот прием. Олег научил. Когда что-то в разговоре шло не так, он всегда словно бы "отматывал" немного назад, к "неверной" фразе, а потом поворачивал разговор в другое русло.
  Лилия непонимающе подняла на меня усталый взгляд.
  - Ну, про бриллианты и огранку. Думаешь, конфликты - это как резец ювелира, делают тебя... совершеннее.
  - Глупая, - ее в глазах снова загорелся саркастический огонек. - Это нужно не мне. Я не камень, а скорее резец. Если этот заносчивый малец - бриллиант, он запомнит нашу пикировку и сделает выводы. И станет чуточку совершеннее. Если он просто комок пустой породы - будет повторять одни и те же ошибки до тех пор, пока, наталкиваясь на таких как я, не превратится в человеческую труху и моральную пыль. Одна беда...
  Она сняла перстень - изумруд в оправе из белого золота - и протянула мне.
  - У меня есть теория. - Она расхохоталась и снова пригубила вино. - Это, конечно, жутко инфантильно. Но, в конце концов, почему нет? Ты, мне кажется, способна понять. В общем... люди напоминают мне камни и металлы. Я сама, например...
  У нее в сумочке зазвонил телефон. Лилия раздраженно бросила его на стол экраном вниз, нажав отбой. Словно ткнула звонившего лицом в скатерть.
  - ... в общем, предположим, что я - алмаз. Могу блестеть в перстне, но лучше мне удается резать и полировать другие камни. Мне это интересно. Поэтому я руководитель, жесткий, строгий, но мои "камешки" потом благодарны мне за эту алмазную твердость. Но, огранив камень, я понимаю, что как бы прекрасен он ни был - нужна оправа. Мягкий металл, который обнимет, обовьет всякими завитушками, лапками, что там у них еще бывает... - она раздраженно указала на перстень в моих пальцах. Я поспешно положила его на скатерть. - А камешек запомнил, как ты сделала из него произведении искусства, и всерьез думает, что теперь и его оправой тоже будешь ты. Лезет и лезет под алмазный резец, а ты по привычке срезаешь слой за слоем, уничтожая созданное тобой совершенство. Вот, например, твой муж. Он ведь такой, верно? Сперва он создавал тебя, как Пигмалион Галатею. А потом - стал причинять боль. Понял это, и отстранился, чтобы не ранить каждый раз.
  - Причем здесь Олег? Откуда ты знаешь? - Вопросы громоздились в голове. Как могла эта незнакомая женщина, начавшая рассказывать о себе и своих проблемах, так точно ткнуть острием своего ума в самую больную точку. Неужели она права и Олег...
  - Да не знаю я ничего, - отмахнулась она. - Я просто стреляю наугад, как пьяный в попугая. Как не попасть, когда четыре ствола и все небо в птицах? У людей просто одинаковые проблемы, что бы там ни говорил Лев Толстой про "разные семьи".
  - А может, вы просто проецируете на нас ваши проблемы?
  - Хороший ответ, дорогая. За это стоит выпить. Я уж думала, у тебя совсем нет коготков.
  Нам наконец принесли закуски. В том числе, огромнейшую тарелку с сыром самых разных сортов. Но мы обе были уже достаточно пьяны, чтобы удостоить еду одобрительного взгляда и тотчас забыть о ее существовании.
  - Думаю, вы и правда алмазная женщина и привыкли сверкать. Такой же сделали и вашу семью, идеальной. Обточили с ювелирной точностью под идеал мужа, дочку. И теперь мучаетесь, потому что вам смертельно скучно среди этих правильных граней - там больше нечего совершенствовать. Поэтому едва вы увидели, как я, такая жалкая и несовершенная, сижу на ступеньках - так сразу и зачесался алмазный резец...
  - Вот! Я же говорю: пьяная стрельба по попугаям - верняк! Ткнула наугад и попала. Я бы сама себе ни в жизнь в таком не призналась, а теперь понимаю. Так и есть. Молодец, дорогая. Принимаю тебя в клуб попугаеубийц. Надеюсь, я сумею повторить это слово после третьей бутылки. Но признай, и я хлопнула твоего попугая! Угадала ведь, да?
  - Ничего вы не угадали, - меня взяла злость. - Я не бриллиант. Я оправа, та самая, с завитушками и лапками. И я умею обнимать мой алмаз. Умею любить. И стыдиться мне нечего, у меня хорошая семья. dd>  - А я разве говорю, что плохая. И у меня хорошая, идеальная. - Снова завибрировал телефон. - О, снова звонит мой идеальный муж. Извини, я на минуту.
  Лиля подняла трубку, совсем другим, мягким и ровным голосом ответила: "Да, Сережа" и двинулась между столиками в сторону дамской комнаты.
  Она говорила еще что-то, но я уже не слышала. И не потому, что моя новая приятельница отошла достаточно далеко, да и говорила она довольно громко. Может, так подействовало вино, а может - переживания этого дня, но одно только имя "Сережа" совершенно выбило меня из колеи.
  Эту эффектную яркую женщину дома ждал ее Сергей. У меня тоже теперь был свой - одной встречей перевернувший мою жизнь, и я с удивительной ясностью осознала, как бы я хотела, чтобы дома меня тоже ждал Сережа. Олег всегда приезжает позже меня, и ждать приходится мне.
  Я не успела сформулировать для себя мысль, что начала зарождаться в моей голове. Лилия вернулась и бросила на стол телефон. На дисплее на секунду задержалось фото звонившего и погасло, но этого мгновения мне хватило, чтобы разглядеть его.
  Перед глазами поплыли цветные круги.
  Только теперь я поняла, отчего голос Лилии показался мне таким знакомым. Я слышала его днем. Когда Сергей вышел из лифта.
  Сергей - ее идеальный муж.
  От осознания того, что я невольно шпионила за ним, стало гадко на душе. Лилия увидела на ступеньках своего офиса девушку, такую же несчастную, как она сама, и решила - насколько может себе это позволить такая сильная и уверенная в себе дама - раскрыть девочке душу. А эта девочка, оказывается, несколько часов назад влюбилась в ее мужа...
  "Ведь мы могли стать подругами! - хотелось крикнуть в лицо насмешнице-судьбе. - У меня могла появиться настоящая подруга! Я могла перестать быть одинокой. У меня была бы тайная любовь и подруга, которой можно было бы поплакаться. А теперь как я буду плакать ей в жилетку? "Лилечка, пожалей меня, я люблю твоего мужа"?!".
  - Полина, тебе плохо? Ты совсем бледная. Так, немедленно ешь. Это от голода. Мы тут с тобой тараканами в головах меряемся, а ты еще ничего не поела. Я не хочу, чтобы моя подруга умерла от голода.
  На слово "подруга" я едва не разревелась.
  - Бери чертов сыр и ешь! Жуй! Официант...
  Я проглотила сыр, не чувствуя вкуса. Лиля огляделась, ища глазами официанта.
  - Сейчас мы закажем тебе нормального горячего. Не хватало еще, чтобы ты попала в больницу, пьянствуя со мной на голодный желудок. Где же этот холуй с лисьей мордой?...
  Она вскочила и, увидев официанта в трех cтоликах от нас, двинулась к нему с самым угрожающим видом.
  Я чувствовала себя униженной и опустошенной. Но тут мои глаза сами собой остановились на перстне, что остался лежать на скатерти. Рядом с телефоном, который вновь завибрировал, высветив на экране знакомое лицо и номер.
  Кто-то другой во мне - это не могла быть я сама, хорошая, правильная девушка Полина - протянул руку и сунул перстень в карман. Губы сами собой повторяли цифры.
  - Сейчас принесут их фирменный суп и мы приведем тебя в норму... - начала лилия, возвращаясь к столику, но я вскочила, прижав к губам салфетку и пискнув: "я на минутку", рванула в сторону дамской комнаты.
  - Ручку, - Отойдя достаточно далеко, чтобы Лилия не увидела меня из-за ширмы, окружавшей наш столик, какая-то другая я, страшная, неправильная, злая вырвала у официанта фирменную ручку и наспех записала на салфетке номер, который хорошая Полина не должна была запоминать. Я сунула ручку обратно в руку ошалелому от такой наглости официанту, салфетку - в карман и скрылась в уборной.
  В зеркало на меня глянула какая-то совершенно чужая женщина. Под шальными глазами темные штрихи осыпавшейся туши. Бледная и хищная, как вампир, незнакомка улыбнулась мне приятельски. Но я зачерпнула горстью холодную воду и, понимая, что макияж уже не сохранить, плеснула себе в лицо. Убрала бумажным полотенцем остатки туши, поправила помаду.
  Теперь из зеркала смотрела я, прежняя Полина. Немного испуганная встречей с темной стороной своей души, но все еще хорошая, правильная. Я хотела выбросить салфетку с номером, но оказалось, что так каким-то чудом провалилась под подкладку пиджака.
  Следующий час я медленно умирала от стыда. Лилия, казавшаяся такой надменной и насмешливой, превратилась в сущую мамашу, вздрючила весь ресторанчик, требуя того, другого и третьего, и немного успокоилась лишь после того, как я съела фирменный суп, что-то отвратительное на вид, но нереально вкусное мясное в листьях и доела сыр. Телефонный номер, казалось, жег меня через подкладку, но постепенно сытость и забота Лилии - о, как я соскучилась по такой заботе! - взяли верх над ощущением ничтожности моего существования и шаткости морали, и я сумела расслабиться. Пообещав себе выкинуть злосчастную бумажку, как только добуду ее из-под подкладки, а если не получится- то вместе с пиджаком, я решила просто наслаждаться покоем и обществом новой подруги.
  - Слушай, у тебя есть кто-нибудь кроме мужа? - спросила она.
  - В смысле... любовник? - наверное, я снова побледнела, потому что Лиля тотчас спохватилась и даже, что, видимо, давалось ей трудно, попросила прощения.
  - Извини, я не о том. Просто мой благоверный звонил уже трижды, дочка прислала смс, а ты за весь вечер так и не достала телефон из сумочки.
  - Если я кажусь тебе кем-то вроде брошенного щеночка, то ты глубоко ошибаешься, - язвительно, в обычном для нее тоне ответила я, чувствуя, как общение с Лилией наполняет меня силами и уверенностью, которых я раньше никогда в себе не замечала.
  - Терпеть не могу щеночков, котят и прочих, как говорит моя дочь, "мимишек". Если надеешься, что я поселю тебя в корзинке у себя на кухне - и не рассчитывай.
  Мы рассмеялись, и стало совсем легко. Мы опустошили бутылку, начали вторую.
  - Я просто спросила, потому что... Ну, в общем, хорошо сидим и мне иногда не хватает такой вот болтовни...
  Видно было, с каким усилием она это говорит. Я, на самом деле, привыкла к таким вещам - люди часто чувствовали при первой встрече со мной вот такое желание "подружиться" - как в старых советских мультиках, где медвежонок или заяц опекают ежика. Взять хоть того же Рене - он почему-то уверен, что может стать мне другом. А я всегда была этим дружелюбным, меланхоличным и отстраненным ежиком, которому не нужно это радостное дружеское дуракаваляние. Ему просто хочется к кому-то прислониться, забраться вместе под плед, прижаться к теплому и уверенному, быть любимым, согретым... Маленькая оправа большому камню, кусочек сыра в большой и прочной масленке... Но что-то было в этой сильной и резкой женщине, что притягивало к ней мое ежиное начало. Она не станет лезть с ванильной дружбой и может быть еще более колючей чем я, она желчная, ядовитая, совершенная... И к ней отчего-то очень хочется прислониться.
  - А может, ты просто хочешь через нее быть немного поближе к нему, Сергею? - ехидно подсказал внутренний голос.
  - А хоть бы и так, - ответила ему та Полина, что глянула на меня из зеркала в туалете.
  "Сожгу салфетку с телефоном вместе с пиджаком", - объявила я себе мысленно и улыбнулась Лилии.
  - Мне тоже нравится вот так сидеть с тобой, и даже не только потому, что ты платишь.
  - Остро, - Лилия явно получала удовольствие от того, что я так быстро подстроилась под ее тон. - Уже около минуты я всерьез подумываю сделать тебя своей подругой. У тебя вообще есть подруги?
  - Теперь есть, - парировала я. - Ты.
  - Я злая и говорю, что думаю. У меня вообще характер говно, - небрежно проговорила она.
  - Я заметила.
  - Я курю, ругаюсь матом и унижаю людей.
  - А я вообще маленький кусочек сыра. Но если ты боишься научить меня плохому...
  Она расхохоталась.
  - Ок, дорогая. Ты просто чудо. Завтра-послезавтра я не могу, но в пятницу буду рада увидеть тебя в то же время на ступеньках. Но только не в таком сырном состоянии, как сегодня. Это выглядело жалко.
  
  Как мы добрались до моего дома, я помнила плохо. Равно как и две последние бутылки. Лилия смеялась надо мной, обещая объяснить значение выражения "знай меру", после чего довела меня до квартиры, помогла попасть ключом в замок и даже пару раз дернула дверь с наружной стороны, чтобы удостовериться, что у меня хватило толку запереться, а потом еще какое-то время задавала мне вопросы через дверь, проверяя, дошла ли жертва попойки до ванной, легла ли в постель. Не могу сказать, когда она ушла- я вырубилась, едва голова коснулась диванной подушки.
  Утром меня разбудили шаги Олега. Сперва я решила, что он сердится, но это было не так. Ему просто не пришло в голову, что у супруги, накануне накушавшейся до потери сознания, может болеть голова. Когда я вошла на кухню, держа голову обеими руками, он молча протянул мне чашку кофе и затолкал в рот пару каких-то капсул.
  - Твоя подруга уже звонила. Спрашивала, как ты перенесла девичник, извинялась, что доставила тебя в таком состоянии, и выражала надежду, что я этим воспользовался. Что за хабалку ты привадила, Полина? У тебя раньше, кажется, не было в подругах таких бесцеремонных особ.
  - У меня раньше не было подруг. - Мне отчего-то стало ужасно обидно за Лилю и за себя. В конце концов, если бы он по-человечески ответил мне вчера по телефону, я не напилась бы до положения риз. - Когда я тебе звонила вчера...
  - Как всегда в самый неподходящий момент. Я был на совещании у шефа. Если в следующий раз напьешься с кем-то из новых подруг, брось мне смс, где тебя подобрать. Не хватало еще, чтобы та дамочка, что привезла тебя вчера, обчистила квартиру, пока ты валяешься в отключке.
  - Она не пьянчуга какая-то. Работает в нашем офисе. Просто... ей вчера было очень грустно, а я совсем не умею пить.
  - Думаешь начать обучение? Вот уж не думал, что ты можешь до такого докатиться.
  Я с удивлением осознала, что он все-таки злится. Его голос был ровным, как обычно, но Олег не был склонен обобщать на пустом месте и то, что он едва ли не называл меня алкоголичкой, а мою подругу - воровкой, говорило только об одном: мой муж был в ярости. Я сделала единственное, на что была способна в тот момент - ткнулась носом в его плечо и прошептала: "Не сердись".
  - Иди в душ, Полина. Я отвезу тебя на работу.
  Я умирала от стыда. Целых шесть минут, пока прогревалась вода. Я сидела на краю ванной, трогала пальцем струю из-под крана и сгорала от стыда.
  Но не перед Олегом. Точнее, не только перед Олегом.
  Просто потому, что - несмотря ни на что - я все еще ощущала себя хорошей. Как раньше. У меня наконец появилась подруга - и меня влекло к ее мужу. Олег почти назвал Лилю воровкой - а кольцо-то взяла я, можно сказать - украла. И даже толком не могу понять, зачем. Может, у меня развивается клептомания на нервной почве? Совесть отчего-то совершенно не против того, что я напилась, как сапожник, стащила чужой перстень, взбесила собственного мужа и положила глаз на чужого. Та совесть, которая заставляла вернуться, если салфетка упала мимо урны...
  Она и сейчас заставит, но отчего-то молчит, когда так нужна.
  Чувствуя кожей ладони, как теплеет вода, бьющая в белую эмаль ванной, я вдруг осознала, с чего все началось.
  С этого странного, внезапного желания - прислониться. Мне просто захотелось тепла. Не согреться - просто выжить. Так сильно, что я готова лгать, притворяться и воровать. У меня есть кольцо - и я могу вернуть его Лиле и пригласить ее пообедать со мной. Потому что не могу больше есть одна. Я могу позвонить Сергею и, выдумав любой предлог, назначить ему встречу. И совесть промолчит. Потому что если я не получу этой необходимой мне капельки тепла - я умру: буду ходить, говорить, работать - но что-то важное, единственно живое во мне погибнет, заледенеет, перестанет дышать...
  А я хочу дышать!
  Я стащила с себя вещи, в которых уснула. Кажется, треснули какие-то нитки, пуговица от блузки укатилась под стиральную машину. Плевать! Мне так захотелось дышать, что, казалось, мешало все! И только оставшись совершенно обнаженной, я ощутила, как отступает паника.
  Вода нагрелась, ванная заполнялась горячим паром. И сквозь его завесу мое отражение в зеркале казалось каким-то призрачным, нереальным. Словно я больше не была собой. Из зеркала навстречу мне шла другая женщина, сильная, сексуальная, смелая, живая. Та, которая не станет мучиться из-за того, что ей хочется дышать. Она будет прислоняться, к кому пожелает.
  Тогда отчего я так долго не позволяла себе жить? Почему я старалась угодить всем, кроме себя самой? Кто виноват в том, что на моей жизни, словно на стекле вагона метро, много лет белела надпись "не прислоняться"?
  Я шагнула под горячий душ.
  Не люблю, когда вода "нормальная" - теплая, никакая. От горячей мысли бегут быстрее, кровь оживает и приливает к пальцам, так что их начинает покалывать. Сердце стучит так, словно ты не моешься в душе, а только что получила письмо от любимого или приглашение на свидание от симпатичного незнакомца. Щеки горят и - если отбросить душевую занавеску и заглянуть в зеркало - глаза горят тоже. Руки с губкой, покрытые мягкой душистой пеной, сами ищут себе дорогу, потому что все тело оживает и чувствует так остро - только коснись, и станет так хорошо...
  Тогда почему так холодно и плохо за пределами полной цветочного пара ванной?
  Не могла же я сама себя загнать в эту ловушку? Заставить себя быть одинокой при всех "исходных данных" - недурная внешность, любимая работа, хороший муж?
  Тогда кто виноват?
  Стыд и ощущение вины дано испарились, смешавшись с горячими струями воды ушли в водосток. Осталась только какая-то удивленная злость и желание понять - кто виноват? Потому что если узнать - можно будет что-то поменять. Нет, не наказать виновного - просто перестать позволять ему так со мной поступать.
  - Полина! С тобой все нормально? - послышался из-за двери сердитый голос Олега. - Сколько можно вариться в кипятке?! У тебя будет болеть голова! Вылезай. Не хочу опаздывать на работу потому, что моя жена напилась и с утра никак не может прийти в форму.
  - Уж ты-то всегда в форме, - ответила ему из-под душа ворчливо... нет, не я, та женщина из зеркала. - Правда, в этой форме место только для одного. Идеального тебя, Олега Великого и Непогрешимого.
  Я невольно усмехнулась. Прежняя Полина такого не сказала бы никогда. Но прежней уже не было - что изменило и сломало мою хрупкую скорлупу, взгляд Сергея, насмешливое одиночество Лили... едва лия могла бы ответить. Но оно сломало, разбило, заставило меня мерзнуть на ступеньках кусочком сыра. И муж, любимый, хороший, такой совершенный - обязан был приехать и забрать меня, согреть, показать, как я любима и желанна.
  - Что? - перепросил из-за двери Олег. Он всегда делал вид, что не расслышал, когда ему что-то не нравилось - этак великодушно разрешал собеседнику выбрать другие слова.
  - Ты вспомнил, что я жена! - крикнула охрипшим от обиды голосом женщина из зеркала. - А когда мы последний раз занимались любовью, помнишь?
  Я едва успела выключить воду и, перешагнув бортик ванной, набросить на плечи халат. Дверь распахнулась.
  - Тебе не стыдно? - с какой-то учительской серьезностью спросил Олег.
  Я просто стояла и молчала. Мне не было стыдно - уже нет. Он был один из тех, кто сделал меня несчастной и одинокой. Он был виноват - и мне нечего было стыдиться. А вот сердиться...
  - Ты с ума сошла, Полина?
  - Когда мы последний раз спали вместе? Ты помнишь?
Оценка: 9.00*3  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"