Аннотация: Вся правда - насколько вспомнилась - на свой страх и риск!...
I.
В тот вечер мы сидели в комнате после ужина и каждая прилежно учила свой предмет.
Вообще вечера в студенческих общежитиях весьма особенное явление. Тут есть все: и прилежная подготовка к завтрашним семинарам, и шумные посиделки с гитарой, и нежные свидания, и карточные сражения, и сеансы одновременных игр. И все это в одну единицу времени на одном пространственном пятачке.
Читальный зал на первом этаже, к сожалению, был переполнен, и нам пришлось довольствоваться для занятий родной комнатой. Благо, каждой из нас было чем заняться и что выучить на завтра. Тишина устраивала всех.
Я уже начинала утомляться историей КПСС, когда вдруг из коридора резко, без прелюдий, на полной громкости, грянул хэви метал. Мы все, трое, подняли глаза от своих источников разумного, доброго и вечного и вначале механически посмотрели в направлении выхода. Затем - друг на друга. Не знаю как мне, но моим подружкам этот хэви метал был явно не по настроению в данный момент, мягко говоря. Потому что не вязался он никак с микробиологией, к семинару по которой они так тщательно готовились. Я на их недовольные взгляды так и сказала:
- Мне не мешает... - и спокойно продолжила чтение.
- А мне очень мешает, я так не смогу подготовиться, - капризно проговорила Сусанна.
Что касается второй моей "сокамерницы", Ануш, то она обычно всегда шла на поводу у своей высокомерной однокурсницы. Ануш была существо добродушное, слабохарактерное, послушное и непритязательное. И Сусанна быстренько нашла себе в ее лице и подругу, и жилетку, и прислугу, и поддержку во всех своих комплексах. Они знали друг друга больше года, так как еще прошлый учебный год прожили вместе в этом общежитии. Это были второкурсницы. Я же была здесь новичком. Первокурсница. Да еще приезжая. То есть, в общежитии-то все были приезжие, но я была в общем, ну очень, очень приезжей. Я тогда и языка-то не знала толком. Армянского.
- Ануш, сходи скажи им, чтобы сделали потише, - безапелляционно приказала Сусанна.
Но традиционно армянское воспитание Ануш вкупе с жанром звучавшего музона, никак не допускавшего прослушивание оного никем иным кроме как парнями (о боже!), сделали невероятное: Ануш отказалась выполнить просьбу-приказ Сусанны.
- Ты что, я не пойду!
Сусанна охотно ее поняла и не стала настаивать, так как есть вещи действительно незыблемые, и она-то это хорошо знала в отличие от меня. Меня как раз такое смирение Сусанны перед демаршем Ануш сильно впечатлило. Я даже засомневалась в том впечатлении, которое на меня изначально произвела эта заносчивая девица.
- Что делать? Может ты пойдешь, - ласково проговорила Сусанна, обращаясь ко мне.
Надо отметить, что разговор шел и будет идти исключительно на армянском языке, кроме тех случаев, когда я специально оговорюсь: говорится по-русски. Я тогда жила в Армении больше 5 месяцев, а в общежитии - с самого начала учебного года, а именно - два с половиной месяца. И армянскому языку на бытовом уровне я уже успела научиться, принимая во внимание то, что в Ереване изумляющее большинство говорит именно на родном языке. Итак, на армянском языке - пусть и с русским акцентом - я ответила Сусанне довольно циничным тоном:
- Я уже сказала: мне не мешает. Почему бы тебе самой не сходить?
Такая постановка вопроса, судя по ошеломленному лицу Сусанны даже не имела права на существование. Я даже заметила, как Ануш просто испугалась за психику подруги-подопечной. Кажется, она была уже готова плюнуть на все традиционные воспитания вместе взятые и кинуться в коридор на защиту Сусанниного внутреннего и всякого другого комфорта. Но, к чести армянского традиционного воспитания, оно одержало несомненный верх над материнскими практически чувствами девушки Анус.
- Давайте бросим жребий, - сказала вдруг она.
В нашем случае это означало вращение ножа. И на кого укажет его лезвие...
- Я скоро, - сказала я и совершенно спокойно, ничуть не сожалея о выпавшей мне доле, а скорее даже радуясь возможности на время отстраниться от истории большевиков, направилась к выходу и, закрыв за собой дверь, без заминки последовала в направлении той самой двери, из которой доносились звуки му. Благо, дверь эта оказалась... напротив нашей по коридору. Ну, окей, - чуть-чуть левее в сторону мужского туалета.
И она была не просто не заперта. Она была открыта настежь. Вот почему музыка звучала так бесцеремонно громко. Из комнаты помимо оглушающего хэви-метала на слуховом уровне источался неестественный красный свет на уровне визуальном. Освещение в конце коридора было явлением весьма условным, поэтому этот красный свет особенно хорошо бросался в глаза. Эдакий багровый прямоугольник дверного проема. Но... нет, не совсем прямоугольник. Потому что в нем четко вырисовывался силуэт... худощавый силуэт.
Я подошла поближе, и лишь тогда смогла рассмотреть обладателя этого силуэта. Как и следовало ожидать, это был парень. Худощавый, очень высокий. Шатен с прямыми волосами, который явно пропустил пару визитов в парикмахерскую, одетый в красного цвета (да, да, снова красный!) спортивный костюм, которые успешно заменяли нашим ребятам то ли пижамы, то ли домашние тапочки...
Знай я тогда фильм "Секретные Материалы", то я бы ни минуты не колеблясь проассоциировала лицо этого юноши с портретом Дэвида Дуковни. Но о последнем я тогда ровно ничего не ведала, поэтому, он мне показался просто - довольно симпатичным и необычным для тутошних широт парнем.
Итак, он стоял совершенно в бессмысленном месте (в проеме двери), в совершенно бессмысленной позе (руки в карманах, взгляд вперед, в никуда) и слушал совершенно невозможную по моим тогдашним представлениям музыку.
- Простите, а вы не могли бы чуть потише сделать и... дверь прикрыть? - спокойно, даже не без улыбки, по-русски осведомилась я.
Его ответ прозвучал не сразу. Секунды три, он, словно отрешаясь от чего-то своего, возвращался в реальность. И произнес мне в ответ... отнюдь не по-русски:
- Иск инчу воч хаерен? (что обозначало: "А почему не по-армянски?)...
- Потому что по-армянски будет наверное, не очень правильно. Я пока не умею... - ответила я на русском.
- А если не будешь говорить, то никогда и не научишься, - ответил он на таком безупречном русском языке практически без каких-либо примесей армянского акцента, что я слегка оторопела от неожиданности.
За все время своего пребывания в Армении я впервые услышала такую близкую к безупречной русскую речь. Впрочем, нет. Еще я слышала такую речь от нескольких однокурсников, выпускников русских школ города Еревана. Но здесь, в общежитии, где ереванцев не могло быть по определению, а жильцы все были приезжими из провинций Армении...
- Я... я знаю. А вы-то где так научились армянскому языку? Вы ведь не из Еревана, если живете в общежитии.
- Нет, я не из Еревана. Я из....
Он назвал город, откуда он родом, и для меня все стало на свои места. Он армянин из Эстонии. Из Таллина. Теперь все понятно. И эта стать, и эта нордическая внешность, и эта небрежная прическа, и этот милый русский. Надо же, как все же он там свой родной язык хорошо изучил. Мне стало немного неловко за свой уровень родного языка. Я все же выросла в Закавказье, недалеко от Армении, не в Прибалтике же! Ан там вот армяне такие сознательные. А я... Все наши разговоры с ним сегодня и в дальнейших отношениях происходили только по-русски. Так получилось.
- Из Таллина? Хм, как интересно...Ну так, как насчет музыки? Сделаете потише? Мы занимаемся. У нас завтра семинары.
- Вы что, на одном курсе все?
- Нет, они биологи, а я востоковед.
- О, какое отделение?
- Турецкий язык и литература.
- Да. Язык врага...
- Надо знать... - протянула я, закончив набившую мне оскомину фразу, которую выдавал здесь каждый, узнавая, на каком я факультете.
Мой выпад немного ошеломил его, возникла пауза. Я решила, что именно я должна ее прервать.
- Я знаю всех троих ребят, которые живут в этой комнате.
- И ни с одним из них я не совпадаю, да? - улыбнулся он.
- Ну, это не мое дело. Просто...
- А в каком смысле ты их знаешь?
- Одного по-имени знаю, а двух других - просто визуально...
- Визуально... - повторил он.
Снова возникла неловкая пауза. Музыка все еще гремела, я воображала, что происходило с Ануш и Сусанной, которые так на меня надеялись.
- Как ты думаешь, где они сейчас, эти трое? - вдруг спросил он.
- Даже не знаю что и думать. А что?..
- Я здесь один. Я попросил их оставить мне эту комнату на сегодня.
- А для чего? - наивно спросила я.
Он будто колебался.
- Знаешь как тут делают, если понравится девушка?..
Я попыталась вообразить, как именно делают в армянских студенческих общежитиях, когда понравится девушка - будучи настолько наслышанной о самых разных вариантах данной ситуации в армянском обществе, что решила, что должно быть аналогичное что-то.
- А что делают? Просят познакомить взрослых? Или... похищают?
- Я никого не просил. Я просто сказал ребятам, кто мне понравился. И они придумали, что можно сделать.
- А... и как? Получилось? Может быть...
- А ты как думаешь?
- Я не знаю...
- Если бы пришла не та девушка, которую я ждал, разве я бы стоял и разговаривал с ней?..
Я вернулась в свою комнату в половине третьего ночи. Все время с момента моего героического выхода на ликвидацию хэви метала - а было это около девяти вечера - до половины третьего ночи я провела в комнате напротив по коридору. Дверь в нее так и не закрылась. Пару раз входили какие-то ребята, здоровались с моим собеседником, что-то забирали в комнате и уходили. Музыка была приглушена максимально, чтобы не мешать нашему разговору.
В ту ночь я узнала, что никакой он не эстонский армянин. А есть, оказывается, в Армении, такой район, Талинский. С центром в поселке городского типа под названием Талин. Но он собственно даже не из этого поселка городского типа. А из высокогорной деревни Верин Сасунашен. В деревне этой живут потомки сасунских героев. Теперь его благородство и стать я могла отнести не к прибалтийским дюнам, а совсем наоборот - к благородному западноармянскому происхождению.
II.
На следующий день я дежурила по комнате. Я находилась с веником в руке - головой под своей кроватью, когда раздался сдержанный стук в дверь.
Ануш мыла посуду после ужина, поэтому дверь открыла Сусанна. И я, услышав его голос, удивилась тому как во мне с одной стороны все восторжествовало, а с другой - насколько я была спокойна в своей уверенности, что это окажется именно Он! А кому же еще стучаться в нашу дверь?
Девчонки-соседки обычно не стучатся, а просунув голову, спрашивают: "Можно?".
Каждый день он приходил, сдержанные три стука стали просто атрибутом наших вечеров. Девчонки каждый раз по моем возвращении около часа ночи с любопытством спрашивали: "Ну что? Сегодня было?" На что я им отвечала довольно мрачным тоном: "Нет, и сегодня не было".
Да. Две, три, недели он заходил за мной каждый вечер, уводил в комнату напротив, любезно покидаемую обитателями, сажал на диванчик, а сам садился напротив и мы начинали разговор. Он иногда вставал, прохаживался. Останавливался и всматривался в мое лицо. Как ни странно, несмотря на мой нежный возраст (мне не было еще восемнадцати лет), меня ничуть не смущал этот искренний, бархатный взгляд. Часто возникали паузы, но и они не отягощали атмосферы. И каждый раз я ждала, что он подойдет, возьмет мою руку, сядет рядом. Но за три недели ежедневного общения он ко мне не прикоснулся даже пальцем, даже случайно. И мне приходилось каждый раз сообщать моим соседкам, что и сегодня он меня не поцеловал. К концу третьей недели я обратила внимание, что девчонки мне не верят.
- Наши ребята так не делают. Ты просто стесняешься нам признаться. Думаешь, мы разболтаем...
- Да уже вся общага знает, что я с ним в комнате сижу по три часа кряду! Чего мне стесняться? Я сама так этого хочу. Он хороший. Не понимаю, почему он дверь не закрывает, она всегда настежь. Обязательно пять-шесть раз кто-то зайдет-выйдет... Он вообще не в нашем корпусе живет! Поэтому и не тащит меня к себе. Завтра я предложу ему пойти в его комнату!
Сусанна и Ануш посмотрели на меня как на умалишенную.
- Не вздумай... Он о тебе знаешь что подумает? - проговорила Сусанна.
- Не подумает. Он меня хорошо знает уже.
- Подумает. Ты плохо наших знаешь!
- Но он же не такой как все ваши! Бывают ведь исключения!
- Милая, поверь, - снисходительно вещала Сусанна, - вот в таких вещах не бывает здесь исключений. Смотри, я тебе говорю то что есть. Понимаешь?
- Понимаю. Но все равно я завтра с ним поговорю...
- Жаль, мы завтра домой уезжаем на выходные, - не без досады проговорила Сусанна. Я уже три недели домой не ездила.
- А я вообще больше месяца дома не была, - подхватила Ануш.
Домой... Сусанне езды до дома автобусом около часа - в одном направлении. Ануш - около трех часов - в другом направлении. А мой дом, который очень скоро перестанет быть моим, поскольку родители усиленно занимаются обменом, - находится не только в двенадцати часах езды на машине, но и вообще - не в Армении. Может быть, скоро и у меня в Армении появится "Отчий дом", куда я буду ездить по выходным из общежития. И откуда я буду привозить всякие вкусности и предметы, создающие видимость и ощущение домашней обстановки. А сейчас я просто захаживаю в гости к многочисленным своим родственникам в Ереване, - которые не отпускают меня, конечно, без гостинцев и тех же вкусностей, что в свою очередь смущает меня настолько, что захожу я реже и реже, что, в свою же очередь, усиливает их родственные чувства и пропорционально увеличивает объем вручаемых мне вкусностей.
- Ты, оказывается, к Герасиму вчера заходила. А к нам почему не зашла? И у Любы была на днях, а про нас забыла?....
О, это особая тема, родственники близкие и дальние, мамины и папины, а ведь были еще и мамины сокурсницы по Медицинскому, которые оказывали не менее радушный и щедрый прием дочери "подруги дней своих... суровых".
Вот и получалось, что я, будучи без своей семьи, несколько раз в неделю приходила в общежитие с гостинцами. А Сусанна и Ануш - только пару раз в месяц. Но общими "усилиями" - жили мы в нашей комнате весьма и весьма недурственно в плане питания. Могли достойно принять гостей, - девчонок, заходивших на чашечку кофе и на веселые разговоры. Да что греха таить, были и сеансы спиритизма, хотя и крайне редко.
Самой заядлой нашей гостьей была девушка с четвертого этажа. Веселая и пытливая Нунэ. Она была из того же района, что и Сусанна, и они всегда находили о чем поболтать. А еще они просили меня покурить. Их почему-то завораживал вид курящей девушки. А я, раздобыв у одного из кузенов красную пачку сигарет Dunhill, поставила ее красоваться на книжную полку и каждый вечер, под восхищенно-уважающими взглядами своих подружек, я лениво доставала с полки пачку, из пачки - сигарету и ... начинался сеанс сравнимый по мистицизму и романтизму разве только с сеансом спиритизма. Девушки смотрели на меня в четыре, а то и в шесть глаз, и выказывали удивление тому, как я "искусно и спокойно" курю, и как же мне это идет! Хотя это и были первые сигареты в моей жизни.
- Домой... - невольно вырвалось у меня, - ну значит, я снова буду тут одна в выходные. Может быть тогда я его cюда приглашу. К себе.
На Сусанну и Ануш в тот момент было страшно смотреть.
- Послушай, ты знаешь, что после того как он сюда войдет, когда ты тут одна, просидит тут несколько часов и выйдет, ты уже будешь у многих ребят считаться испорченной!
Мне почему-то было скучно слушать такие речи.
- Мне до этих ребят нет дела, я за них замуж не собираюсь.
- За них нет, но их отношение к тебе, их мнение о тебе будет важным для всех. И для него тоже.
Вот это пассаж! И для него тоже?..
- Пойдем? - раздалось привычное, когда я открыла дверь на его тройной стук.
- Заходи, я одна.
- Я знаю, я видел, как девочки с вещами уходили сегодня. Банками пустыми гремели.
- Ну, заходи тогда спокойно.
Он улыбнулся. Но не сошел с места.
- Вот так прямо зайти к тебе?
- А что, можно и не прямо зайти? - раздраженно проговорила я и, оставив для него дверь открытой настежь, прошла вглубь комнаты и уселась на свою кровать.
Он вошел, но дверь за собой не прикрыл, даже не прикоснулся к ней, - на что я поначалу не обратила внимания по привычке. Но через минуту заметив, что дверь настежь, я попросила:
- Дверь прикрой.
- Зачем. Если я в той комнате разговаривал с тобой так, то тут тем более должно быть так.
- Ты знаешь, меня уже начинают раздражать эти условности...
Усевшись верхом на стул, не сняв плаща, скрестив в воздухе повисшие локти, он мне виделся настолько изящным и элегантным, что я готова была броситься ему на шею прямо сейчас.
- Ты такая раздражительная? - глухо рассмеялся он после нескольких секунд своего бархатного всматривания в мое лицо.
- Я не выношу уже этих излишеств.
- Ты очень скоро поймешь, что это не излишество. И надеюсь, поймешь не с того берега, а с этого.
- Перестань. Ты меня стращаешь. Я не боюсь ни этого берега, ни того. Все, что со мной случится - это будет моей жизнью и моим выбором, а не установленным для всех стандартом.
- Ты странная, и я тебе это не устану повторять. Тебе ведь нет восемнадцати. А разговариваешь как тридцатилетняя.
- Зато когда мне будет тридцать, я буду говорить как восемнадцатилетняя! - подхватила я...
Однако свести разговор на шутки не удалось. Он продолжал на той же интонации, на которой говорил предыдущую фразу:
- Но только за то, что ты такая... только поэтому...
- Что?
Молчание. Нет, это у него были не робость, не смущение. А также не желание напустить на себя загадочности. Я просто видела, как он не считает пока нужным говорить мне то, что его так и распирает сказать.
- Знаешь, я хотела с тобой поговорить... Ты мне нравишься. И я тебе, конечно, тоже. Это ты мне в первую минуту сказал.
- Да. Напрасно ты посчитала нужным напомнить. Думала я не подтвержу сейчас...
- Нет, я сказала это, чтобы ты не подумал, что я забыла или не обратила внимания на твои слова.
- И что же?
- Ну, я подумала... ты извини, конечно, но когда парень и девушка нравятся друг другу, у них в отношениях... как бы это сказать... наблюдается прогресс...
- Прогресс... Да, я понимаю про что ты. Ты очень смелая девушка.
"Смелая, - подумалось мне, - да уж станешь смелой с таким как ты - сладким и недосягаемым как Арарат. Красивым и недоступным"...
- Ты пойми, - продолжал он, - Для меня отношения с тобой очень важны. Слишком важны. Но я ... привыкаю к тебе. Я рассматриваю тебя. Я не хочу тебя... отвлекать от главного да и себя тоже.
- От главного?...
- Нет, ты не подумай, я могу не то что прогресс, я могу и ускорение, и гласность и госприемку.
Я рассмеялась. Слова все эти были насколько современны, настолько и комичны к тому моменту развития советского общества. Я смеялась, а он продолжал смотреть на меня своим пронизывающим, но при этом совершенно не напрягающим взглядом, пристально и слегка исподлобья. Кроме того, он все время косился в направлении коридора, - не прошел ли кто, не заглянул ли... Хотя кто же мог там проходить, если наша комната была в самом конце коридора. Это могли бы быть только ребята из той самой комнаты, возле которой мы познакомились. Но все равно, он то и дело еле заметно поглядывал в ту сторону.
Я, резко прекратив смех, порывисто встала с кровати, подошла к двери и с силой ее захлопнула. Он вскочил со стула. Вскочил, как если бы опрокинул на себя чашку горячего чаю. Впрочем, я нахожусь в Ереване... он вскочил, как если бы опрокинул на себя чашку горячего кофе. Я, возвращаясь, остановилась прямо перед ним, пристально посмотрела на него и спокойно прошла на свое место.
- Это было очень громко, - спокойно констатировал он после значительной паузы. И в этот же момент дверь наша снова открылась снаружи. Без стука. Значит, пришла одна из девчонок. Скорее всего Нунэ. Да, Нунэ. Она вошла, говоря по-армянски, так как девушки из общежития не владели русским языком в массе своей, если только не были приезжими из Карабаха, Тбилиси или Баку:
- Девушка, ты чего так стучишь, я подумала, землетрясение начинается. Ой, и ты здесь, - Она назвала его по имени и поздоровалась с ним, будто они были давно знакомы. - А почему стоишь, не садишься?
- Здравствуй, Нунэ джан, - отвечал ей он, - А я только что вошел, я на секунду...
- Надо же, - не без удивления заметила я, - вы, оказывается, знакомы!
- А как же! - весело воскликнула громогласная Нунэ, - я живу в соседнем с ним селе...
- Погоди, значит, и Сусанна...
- Нет, Сусанна живет в самом райцентре, в Талине, а мы в селах.
- А, вот как?
Мне стало не по себе, от того, что я до сих пор была в неведении о том, в каком именно районе жила Сусанна. Она просто говорила, что это в сторону Октемберяна, не доезжая до Ленинакана.... что-то в этом роде. А возможно, она и называла, но я просто не обратила внимания...
- Да, мы все земляки. Как ты? - и Нунэ снова обратилась к нему по имени, не забыв увенчать его весомым "джан!", - Поставить кофе?
- Поставь, Нунэ джан, - ответил он, на этот раз спокойно снимая плащ и присаживаясь на стул соответствующей стороной корпуса.
- Ты будешь? - спросила меня Нунэ, что являлось бы крамольным вопросом, не будь я известной непотребительницей кофе. То есть не будь я знаменита крайне редким потреблением этого напитка.
- Я, пожалуй, выпью... по такому случаю, - съязвила я и заметила, как на его лице на долю секунды мелькнула усмешка...
В этот вечер Нунэ так и не ушла, пока он не распрощался, а распрощался он что-то около одиннадцати. За эти три часа я, наверное, не произнесла и пары фраз. Вся беседа происходила между ними - между парнем моей нынешней мечты и этой неугомонной егозой. Зато я узнала много интересных подробностей о нем. Он, оказывается, только весной вернулся из рядов Советской Армии, отслужив срочную службу в Смоленской области. Что и объяснило, наконец, для меня его пребывание на втором курсе будучи двадцати одного года от роду. А еще они занялись сравнениями студенческих общежитий в Армении и в России, и она рассказала услышанную от его товарищей историю, произошедшую с ним в Армии, в увольнении, когда он попал в женское общежитие какого-то училища. Где за его внимание сцепились две девушки, одна с утюгом в руках, а другая со сковородой. И ему пришлось пообещать внимание обеим воизбежание кровопролития. Она громко смеялась, в то же время не забывая отмечать, что в Армении такое просто невообразимо, что наши девушки самые скромные, самые достойные, самые порядочные. Он же находился в полной растерянности не только от ее наслышанности об этой истории, но и от того, что она звучит при мне и для меня. Он не мог больше поднять глаз от стола, после этого почти ничего больше не говорил и то и дело закуривал одну сигарету за другой. Потом Нунэ рассказала, как собственно познакомилась с ним. Это, оказывается, было в доме культуры, в райцентре, где проходило обсуждение книги, написанной... его ныне покойным отцом. Его отец, оказывается, был довольно небезызвестным писателем. И в тот вечер я узнала его фамилию, а заодно и отчество. Через короткое время после этого он распрощался и ушел. Я подумала, что сейчас раскручу Нунэ на дополнительную информацию, но, не успел он выйти за порог, как она схватила со стола чашки и быстренько скинула их в раковину - у нас в общежитии каждая комната имела свою мини-кухоньку, состоящую из раковины, полки для посуды и площадки для электроплиты.
Парни обычно использовали ее как умывальник, обклеивали плакатами, изображающими полуобнаженных моделей и актрис, сверкающие автомобили и крупных кошачьих, и держали там только принадлежности для бритья и чистки зубов. Питались они в столовой на первом этаже. Девушки же по-хозяйски отгораживали эту нишечку занавесочкой, раскладывали там на полках посуду и специи. Готовили либо на своих плитках, либо на общей кухне в противоположном от мужского туалета конце коридора. Что не мешало, впрочем, этой кухне находиться прямо напротив туалета женского. Из чего следует, что нам, жительницам самой дальней комнаты, приходилось дефилировать в туалет или на кухню через весь коридор. И, хотя наша комната располагалась не в самом выгодном месте, она была одной из самых уютных и привлекательных. Общими усилиями мы ее такой сделали.
Итак, Нунэ, сразу после того, как он прикрыл за собой дверь, не говоря мне ни слова, схватила в охапку всю посуду со стола, свалила ее как попало в раковину и, коротко попрощавшись, захлопнула за собой дверь. Оставив меня в полном мандраже - по поводу незавершенного с ним разговора, по поводу этой дурацкой армейской байки, по поводу массы свалившейся на меня новой информации, а еще из-за необходимости мыть теперь посуду. Надо ли говорить, что эту ночь я спала просто отвратительно...
- Уж завтра-то я его прищучу, - сказала я себе и тут же рассмеялась этому своему обещанию.
III.
- Ну, рассказывай, как ты тут была без нас? - возбужденно осведомлялись Ануш и Сусанна, едва войдя в комнату, навьюченные и запыхавшиеся.
- Что, лифт не работает? - спросила я, проигнорировав их совершенно неуместный в данный момент вопрос.
- Почему, работает! Но пока по нашему коридору дойдешь до нашей двери - сто раз устанешь! - проворчала Сусанна.
- Подожди, который час? Уже ведь десять минут девятого. Он не приходил за тобой? - удивилась Ануш.
- Да нет. Не приходил. И вчера тоже не приходил, - проговорила я с безразличием в голосе.
- А в пятницу? - чуть ли не в один голос спросили они.
- А в пятницу приходил. Только ваша Нунэ... твоя Нунэ, - исправилась я, обращаясь к Сусанне, - все мне испортила. Боюсь, что ему тоже.
- Как?
- Она рассказала идиотскую историю, а потом заявила, что приличные армянские девушки никогда не предлагают себя парням.
- Ну, правильно, она так сказала, чтобы ты поняла. Она не хотела, чтобы ты сделала ошибку...
- Я еще до ее прихода уже практически сделала это! Предложила ему себя! Во всяком случае...
- Постой, ты имеешь в виду, что Нунэ это в его присутствии сказала?
- Да! Да! Я еле заставила его войти, еле заставила его захлопнуть дверь, и тут она ворвалась... и все испортила.
- Войти сюда?..
Я к этому моменту была взвинчена до предела, поэтому, не стала ничего говорить, а только кивнула и безапелляционно изо всей силы шлепнула ладонью по столу, чтобы они оставили это без комментариев и нравоучений. Они молча переглянулись и стали снимать верхнюю одежду и распаковывать свои тюки, обмениваясь вполголоса впечатлениями от пребывания дома. Но, судя по всему, их больше всего занимала моя участь. Они то и дело косились в мою сторону.
- Можно, я еще раз поставлю эту песню, - осведомилась Ануш, имея в виду "Отель Калифорния", который звучал во время их прихода на моем проигрывателе.
- Да, поставь, - мрачно ответила я.
Когда я вернулась откуда-то из дебрей своих переживаний, они уже накрывали на стол.
- Ты ничего не ела пока, да? - говорила Ануш, - Будешь?
- Да, с вами буду.
- Сейчас ты попробуешь то, что никогда раньше не ела, - мягко сказала она. Это называется кровяная колбаса.
- Он больше не придет? - спросила вдруг я.
Сусанна и Ануш сели за стол и стали растерянно переставлять приборы. Наконец, Сусанна заговорила:
- Понимаешь, ты выросла в большом городе. Даже больше, чем Ереван. А он... он даже не из Еревана. Если бы он был Ереванским, то я бы сказала, что он, конечно, придет. Но он и сам не Ереванский и в Ереван переезжать никогда не собирается. У него там мать и больной младший брат. Они любят свою землю.
Для меня этот ответ прозвучал слишком размыто и закрученно.
- Что?..
- В общем, я точно не знаю, - отозвалась Сусанна и стала накладывать себе солений из банки.
- Вы знаете, в какой он комнате живет в пятом корпусе? - решительно спросила я, отодвигая от себя прибор.
- Нет, - в один голос ответили они.
- А если хорошо подумать? - я попыталась улыбнуться.
- Ты так сильно по нему скучаешь, что готова забыть обо всем на свете?
Ну нет, такой постановки вопроса я не могла допустить со своим юношеским максимализмом.
- Что же, если это выглядит именно так, то мне не нужно знать, где он живет, - вздохнула я и стала есть привезенную Ануш долму, обнаружив при этом, что аппетит у меня вполне здоровый, так как я толком так и не поела ни разу за эти выходные.
- Уфф, даже не хочется думать, что завтра понедельник, - поморщилась Сусанна, изрядно разрядив обстановку сменой темы, - Тебе-то хорошо, ты во вторую смену учишься - а нам с утра прямо вставать и топать на занятия.
- Да, в этом мне сильно повезло, - отозвалась я.
Еще пара дней прошла как в тумане. И девчонки были особенно молчаливы и тактичны вечерами, когда я, вместо того, чтобы привычно отсутствовать, отсиживалась в комнате, куря и слушая музыку в ожидании неизвестно чего. Впрочем, известно чего. Но это что-то не происходило. Несколько раз за эти дни раздавался стук в нашу дверь. Но это были ребята, которые просили у нас то щепотку соли, то пару тарелок, то открывашку, то одну из моих пластинок напрокат... Стоит ли говорить, что каждый из этих визитов отзывался во мне ужасной тоской.
В среду дежурство по комнате выпало мне. И я решила прибраться с утра, пока не настало время идти на занятия. Чтобы вечером быть посвободнее. Да и времени у меня оставалось не так уж и много: скоро двенадцать, а на занятия мне к половине первого. Впрочем, я уже почти закончила, осталось только подмести пол. И тут, наклонившись с веником в руке, я почувствовала сильное головокружение. Оно было настолько сильное, что просто свалило меня с ног. Неужели я так болезненно переживаю эту разлуку, что мне и напрячься физически нельзя? Что со мной? Я попыталась подняться, но едва хотела встать на ноги, как меня снова выкинуло куда-то в сторону. Я струхнула не на шутку. На здоровье мне жаловаться никогда не приходилось, да и выросла-то я в семье педиатров с нешуточным стажем, поэтому, имела определенный цинизм в таких вопросах. Еле удерживая равновесие, я направилась к окну. Внизу стояли несколько человек и испуганно смотрели на здание. "Боже, какое ужасное землетрясение!! - воскликнула одна из стоявших внизу женщин...
IV.
За одну лишь неделю наше общежитие словно осиротело. Почти все ребята уехали. Вернулись только в середине января. И вернулись другими людьми. Я подумала, что такими возвращались солдаты из Афганистана. Или почти такими.
Новый год я встречала у любимой тети, в обществе множества родных, кузенов и кузин, в том числе и приехавших из моего родного города навсегда. Наверное, было бы весело, если бы не плакал мой десятилетний двоюродный брат, который узнал о смерти своего одноклассника, - тот переехал из Баку в Ленинакан, чтобы спастись...
А еще было ужасно паршиво у меня на душе. Потому что не было рядом родителей и братьев, - они все еще были в моем родном городе, занимались обменом, и мама никак не могла завязать с работой - шутка ли - тридцать с лишним лет в одной больнице. Братья, как мне было известно из доступных тогда еще телефонных разговоров, каждое воскресенье по-прежнему ходили играть с друзьями в футбол... Это настолько не вязалось с теми ужасами, которые были на у всех на устах, и никак не укладывалось в мое восприятие. Я ужасно за них боялась и очень хотела, чтобы они как можно скорее приехали сюда, на историческую родину, где мы сможем, наконец, начать новую жизнь, не опасаясь ничего.
А еще я узнала, что все взрослые и сознательные жители Армении в этот Новый год плакали. Потому что местное телевидение не могло обойти вниманием случившуюся трагедию, и устроило самую настоящую эмоциональную пытку кадрами разрушенных городов, когда они были еще целы и невредимы но обречены, армянских пейзажей, лиц и храмов, - причем все это сопровождалось рвущей душу музыкой. Это был особенный Новый год. Для меня это было началом взросления по всем фронтам. Еще несколько недель - и мне исполнится восемнадцать...
- Да, я тоже плакал, - сказал мне он, когда мы стояли на лестнице у лифта, - а еще я все время думал о тебе.
- Правда? - улыбнулась я, - А что именно ты думал?
- Я думал, как глупо и непонятно мы расстались.
- Но мы не расстались...
- Я думал, что нужно было дать тебе знать перед отъездом.
- А почему ты не дал мне знать?
- Я... не знаю, я просто ошибался тогда.
- В чем?...
Напряженно взглянув мне в глаза, он резко схватил меня обеими ладонями за голову и, изрядно наклонившись, прильнул губами к моему лицу. Он целовал меня жадно и не переставая, не давая мне шанса опомниться. Я даже не запомнила первоначального ощущения от этого процесса, так как он был слишком неожиданный. И потом, мы стояли на лестнице. Корпуса общежития соединялись друг с другом углами, располагаясь в шашечном порядке. И из окон соседних корпусов всегда можно было наблюдать за лестницей, так как стены ее были сплошь прозрачные, - состояли из огромных окон. Как, как он смеет целовать меня на виду у всего общежития? Я сделала робкую попытку вырваться, но в результате лишь мои клипсы оказались в его руках. Это меня развеселило, я звонко засмеялась, и он остановился, продолжая тесно сжимать меня меж своих локтей. И смотрел он на меня с еле заметной улыбкой, но такими глазами, словно только задал мне глобальный вопрос и напряженно ждет на него ответа. Мой смех в свою очередь прервался из-за его взгляда. Я не знала что сказать, а он продолжал на меня смотреть, ни на миг не ослабляя хватки.
- Все в порядке, - произнесла я, наконец, - Мне нравится.
Он будто не услышал этих слов и продолжал меня пронизывать своим испытующим взглядом, а лицо его становилось все серьезнее.
- Но, конечно, не нужно продолжать это делать здесь, - попыталась исправиться я, - но и это, кажется, не подошло к ситуации.
- Ты хочешь стать моей девушкой? - спросил он так, будто хотел избежать дальнейших глупых фраз с моей стороны.
- Конечно, - отвечала я, просияв.
- А ты знаешь, что это вообще означает?
- Знаю. Это означает, что я стану твоей невестой, а потом женой.
Он глухо рассмеялся. Он всегда смеялся глухо.
- Я не права?
- Станешь, конечно, если... если захочешь.
Я хитро прищуриваюсь:
- Это настолько маловероятно?
- Ты молодая...
- Мне на днях восемнадцать!
- Ладно, это все потом. Нам нужно сейчас просто быть вместе.
- А ты... будешь меня еще целовать?
Его мой вопрос развеселил.
- А ты как думаешь?
- Скажи, почему ты сделал это именно здесь? Я бы никогда не подумала, что ты так поступишь.
- Если бы мне сказали два месяца назад - и я бы не поверил. Но что-то изменилось. И потом, я тебя люблю...
Он умолк. Но не переставал на меня смотреть. Это было его особенностью - никогда не прерывать зрительный контакт.
- Тебе говорили раньше такие слова?
- Нет.
- Вот видишь, я первый, кто тебе это сказал. И ты первая, кому я это говорю. Веришь?
Я кивнула, и у меня неожиданно выступили слезы. Я опустила голову и попыталась отвернуться.
- Что с тобой?
- Я... и я тебя люблю! - быстро выпалила я и, воспользовавшись его замешательством, вырвалась, заскочила с лестницы в теплый, пахнущий жареным кофе коридор и помчалась по нему в самый конец - в нашу комнату.
V.
- Скажи честно, целоваться приятно? - прищурившись вопрошала Сусанна, когда я, заперев за собой дверь, метнулась на свою кровать и съёжилась там, забившись в угол.
- С чего ты взяла, что я целовалась? - проворчала я.
- Ну, я ведь вижу, какая ты напуганная, смущенная...
- Причем тут это?
- Ну, что случилось, не тяни! Почему ты такая странная? Целовались?
- Хуже...
- Что? - в один голос воскликнули Ануш и Сусанна.
- Я только что... только я сказала ему, что люблю его.
Девушки переглянулись, возникла пауза.
- Серьезно? Сама сказала?
- Ну, так получилось. Когда он признался мне в любви, и сказал, что я первая, кого он так любит... мне показалось, что я должна что-то сказать... И так как-то вырвалось... Что он теперь подумает?..
И с каких это пор я стала такая деликатная? Да, видать, напугали меня не на шутку девчонки своими нравоучениями. Никогда бы раньше не подумала, что настолько напрягусь из-за признания в любви. А может быть, так и должно быть? Может быть это только в книгах и в кино люди преспокойно признаются в любви впервые в жизни и продолжают спокойно беседовать как ни в чем не бывало? Мне ведь в тот момент, когда у меня вырвалось признание, представлялось только одно продолжение разговора: значит, мы должны быть всегда вместе, - сказал бы он. Пожениться. Никогда больше не расставаться. Неужели именно этого я испугалась? Ведь согласиться стать девушкой, - это одно, это мало к чему обязывает. А вот признаться в любви... Или это было одно и то же? Было? Так чего я испугалась? Вечной жизни в неизвестном мне до недавнего времени захолустье? Сельского быта? Больного родственника? Но ведь он был бы рядом. Мы бы жили в Ереване первые годы, пока не закончили учебу. Может быть даже здесь, в этом общежитии. У нас уже была одна такая пара студентов...
- К тебе Яна пришла, - Ануш вернула меня в реальность.
- Привет, Ян, уже иду.
Яна - это девушка из Баку, которая жила на нашем этаже, училась на третьем курсе и всегда приглашала меня, когда у них с ее подругой Мариной была свободная минутка, - поболтать, посплетничать, повеселиться. Марина училась на пятом курсе, была невероятно хороша, - небольшого роста, пропорционального сложения, луноликая, белоснежная, воздушная, с прямыми светло-каштановыми волосами, хоть и жидковато, но очень эффектно рассыпавшимися ниже плеч. Насколько я помню, она была из Кафана, но говорила только по-русски. Армянский использовала для придания своей речи выразительности, если была необходимость. Я ей с самой первой встречи заявила, что она напоминает мне Марину Влади, будучи на мой взгляд гораздо краше этой актрисы.
Вообще наш пятый этаж предназначался для студентов-биологов, поэтому, заселен он был в основном девушками. Парни же, которые оказались на нашем этаже - были историками, экономистами или физиками. Филологи обретались на четвертом этаже, но я к ним не попала, так как слишком поздно обратилась за местом в общежитии, и мне досталось то, что было все еще свободно, - место в биологами. В общем, Яна с Мариной тоже учились на биологическом факультете. Марине было уже двадцать пять, - она утверждала, что добивалась поступления на биофак несколько лет подряд, и, наконец, в двадцать лет ей это удалось. "Своими силами" - любила повторять она.
- Как дела, красавица? - спросила меня Марина.
- Нормально.
- Клевенькая, правда? - продолжала Марина, обращаясь к Яне.
Да, странным образом эта восхитительная дива оказалась поклонницей именно моего типа внешности. Яна ничего ей не ответила, только улыбнулась, наливая чай.
- Давно я у вас не бывала.
- Да уж конечно, давно. Когда же тебе у нас быть, - не без сарказма в голосе пропела Марина, - мы ведь знаем, кем заняты твои вечера.
Я ничего ей не ответила, только смущенно улыбнулась.
- Знаешь что, давай только между нами, но...
Марина запнулась. Я подняла на нее глаза в недоумении.
- Он, конечно, и симпатичный, и умный, и ... стильный. Но я его не считаю тебе под стать (последнюю фразу она для убедительности произнесла по-армянски).
Яна нервно заёрзала на стуле. Марине, видимо, было знакомо это движение.
- А что, Ян, я не имею право свое мнение иметь? Ей не такой человек нужен. Она не обычная девушка, разве не понятно?