Аннотация: Впечатления от романа Аждара Улдуза "Сейд. Джихад крещёного убийцы"(М.: Снежный ком, 2011. - 352 с. - Нереальная проза). Сразу предупреждаю: не являюсь знатоком исламского богословия, потому сразу и безоговорочно приемлю критику от тех, кто "в теме".
Орёл - птица мирная
Вокруг романа Аждара Улдуза "Сейд. Джихад крещёного убийцы" (М.: Снежный ком, 2011. - 352 с. - Нереальная проза).
До каких я великих высот возношусь,
И кого из владык я теперь устрашусь,
Если всё на земле, если всё в небесах -
Всё, что создал Аллах и не создал Аллах,
Для моих устремлений - ничтожней, бедней,
Чем любой волосок на макушке моей!
Абу-т-Тайиб аль-Мутанабби
Джихад на самом деле означает "равноценный ответ". Ты ко мне добр - я к тебе добр, ты мне подарок - я тебе тоже. Ты со мной споришь - я с тобой спорю, ну а если ты идёшь на меня с оружием, оружие может меня погубить, и я буду защищаться таким же оружием. Но я не могу выйти за рамки самообороны. Нельзя быть чересчур мотивированным в своем желании защититься...
Хасан ат-Тураби("чёрный папа терроризма"), из интервью
Если в мой дом войдёт человек, который захочет меня убить, я даже не пошевелюсь. Зачем я буду отвечать за его кровь на том свете? Пусть он отвечает за мою.
Саид Афанди Чиркейский
1
"Он ничего не знал о том, что происходит за пределами его пустыни. Никто не приносил ему новостей. Смерть - это пожалуйста, смерть ему принести стремились многие. И вот так умирали, один за другим. Не от его руки - пустыня помогала ему следовать заповеди. Он больше никого не убивал. А когда убийцы пытаются стать святыми в своём собственном мире - за них принимается убивать сам мир. И всё же он говорит миру-убийце: Л'а! Нет!.. Он не хочет ничьей смерти, и всё же..." - этим начинается роман-рондо, ориентальная опера, если хотите, примерно этим же кончается и, по моему скромному мнению, к тому же сводится. Посему считаю своим долгом предупредить: это будет не только сумма впечатлений и размышлений по поводу прочитанного, но и попытка поговорить о сущности "священной войны", о насилии дозволенном и недозволенном, допустимом и недопустимом, и о том, берётся ли Царствие Небесное силой.
Тема, простите, назрела.
Впрочем, обо всём по порядку.
2
Пожалуй, "Сейд" - одно из лучших произведений об эпохе крестовых походов, с которыми мне доводилось сталкиваться. Наваристая шурпа: детализация высока, причём не только бытового уровня (заклёпочки же!), но и, прежде всего, культурного, интеллектуального, духовного. Ментальная картина мира подана во всём её великолепном многообразии. Словно узор на персидском ковре: симметричное противопоставление Запада и Востока, христианства и ислама, и в рамках каждой из парадигм - насилия и ненасилия, человеколюбия и презрения к человеку, меча и лютни, мужского и женского; множество пересекающихся миров, что существуют в разумах и сердцах героев - христиан и мусульман, язычников и религиозных фанатиков, а также лицемеров и ханжей, опутавших Запад и Восток ложью под вывеской "Так хочет Бог!", отравляющих мир ненавистью во имя своего могущества.
Культурные маркеры в изобилии, на любой вкус и цвет. Выдержки из Священных Писаний, молитвы, газели (стихи такие!), касыды, баллады и рондо, шутки и поговорки разной степени замысловатости, а также милые моему сердцу автохтонные народные обычаи. Безумно порадовало лингвистическое разнообразие: в романе звучит латынь, арабский, тюркские наречия, и даже - вы не поверите - йола. Объёмная картина, полная звука и запаха, и тёплого, сухого, пыльного ветра пустыни... Ну и кухня народов мира, о да.
Хотя и уровень условности происходящего - достаточно высок. В чём автор, собственно, и расписывается в послесловии: это, мол, в истории было, это - могло быть, но не факт, а вот этого, дескать, и быть не могло, но раз уж такое дело... Посему историю с точки зрения фактологической по "Сейду" лучше не изучать. А вот историю социальную, ментальную, культурную - очень даже возможно. Перед нами не столько исторический роман, сколько, сказать бы, криптоисторический - формально не противоречащий фактам, описанным в источниках, но скрытые мотивационные пружины исторического механизма могут отличаться от общепринятых.
Потому что, друзья, здесь так надо для конфликта.
Ну и вас повеселить, само собою.
Время описываемых событий, как уже было сказано, - эпоха крестовых походов, начало т.н. "высокого", классического средневековья. Там есть непринципиальный сдвиг по хронологии между Первым и Вторым походами, Столетняя война должна случиться на два с лишним века раньше, да и франкмасоны возникли во Франции на пятьсот лет раньше положенного, здесь они французские каменщики, а не вольные, такой вот лингвистический анекдот. Хронометраж - одна человеческая жизнь, судьба главного героя, чьё имя-прозвище вынесено в название романа, плюс ещё немного - ретроспективы "назад, в будущее". География довольно широка: валлийская глушь (если я правильно интерпретировал топоним Вельш), Париж и вообще ле белле Франс, Китай (чуть-чуть), среднеазиатские степи, Аравийская пустыня, Иерусалим и всякие ближневосточные палестины, Рим и Ватикан, Каир, Гранада и промежуточные локации. Какое там это ваше "Кредо ассасина"! Уж скорее похождения Марко Поло и Плано Карпини. Хронотоп проработан, антураж выдержан - снимаю шляпу.
Фанатичным же господам заклёпочникам предлагаю удавиться на шнурке.
От гульфика, как водится.
Порадовала также структура романа. Вот та самая ориентальная опера. Названия глав - все эти "первые аккорды", "ad libitumus", рондо, интермеццо, адажио, арпеджио и прочие стакатто - не для красного словца, отнюдь: они обозначают темпоритм каждой конкретной главы, её эмоциональный пульс. Там - быстрее, здесь - чуть медленнее; тут - страстно, почти экстатично, там - торжественно и размеренно. Впрочем, аз есмь не шибко подкованный в музыкальной теории, а потому не берусь судить, везде ли выдержан темпоритм, заданный названием. Однако как ход - вполне заслуживает уважения. Во всяком случае, мне как читателю показалось, что таки да, роман - звучит. На разные голоса и лады. Под аккомпанемент разных инструментов. Единственное что - автор несколько злоупотребляет паузами (сиречь троеточиями). Вместо недосказанности ощущается некоторая нервозность, не всегда оправданная.
Продолжая музыкальную метафору: голоса поставлены сообразно типажам. Главные герой, Сейд, - тенор; его духовный отец и наставник, Муаллим, знаменитый Старец Горы, - хрипловатый баритон, как и другой его духовный отец и наставник, Королевский Шут; Железный Копт - ну, этот, несомненно, раскатистый бас, Малейка-Ангел, бывшая монашка ордена Святой Магдалины - сопрано, Рыжая Шалунья - меццо-сопрано, с переходами на контральто; а юный рыцарёнок из-под Брантома - тенор с переходами на фальцет.
Уж очень он миленький получился, ей-богу.
А вот остальные герои - вовсе не мимими.
3
В душе каждого из главных, сюжетообразующих героев происходит борьба между религиозной догмой и религиозным же идеалом. Догма противоречит идеалу. На первый взгляд это кажется нелепостью, но на самом деле в этом нет ничего нового. Священные Писания вообще полны противоречий. Об этом стоит подумать. Это вопрос интерпретации. Любой сложный знаковый текст - какими, бесспорно, являются и Старый, и Новый Заветы, как и Коран, - подразумевает поливариативность прочтения. Роль читателя, воспетую Умберто Эко, никто не отменял. И в этом смысле - готовьте гнилые помидоры, господа ортодоксы! - Лютер сделал большой шаг вперёд за всё человечество.
А что тем самым он открыл адовы врата тёмных архетипных энергий и породил ряд религиозных войн... ну, nobody perfect. "За всё надо чем-то платить".
В описываемый период до великих слов "На том стоим!" далековато. Право трактовать Писание всецело принадлежит Святой Католической Церкви. Мусульманский Восток в этом смысле пока более терпим, однако шииты и сунниты уже не любят друг друга, глава еретического течения исмаилитов выносит фетвы направо-налево и посылает укуренных юношей вершить свою недобрую волю. Лютера нет, и некому объяснить бедолагам, что во имя Господа совершенно не обязательно убивать, что нельзя быть СЛИШКОМ мотивированным в своём желании защититься, что Бог есть Любовь (христианство) и Мир (ислам). Что верой нельзя оправдать откровенное скотство и зверство. До этих идей каждому из героев придётся дойти своей головой. Своими ногами. По трупам. По обломкам собственных иллюзий, щедро омытых собственным же слезами.
Сюжет я вам тут пересказывать не буду. Просто замечу, что этот путь приходится пройти так или иначе и персонажам-мусульманам, и христианам. Потому что дело, конечно, не в христианстве и не в исламе, а в людях.
Наиболее остро конфликт между двумя аль-кайдами ислама1 - послушанием и миром - протекает в душе главного героя, Сейда. На этот конфликт играет принятие им крещения, отход от верности Муаллиму и той версии ислама, которую он проповедует (исповедует ли сам? не факт). Это, однако же, не говорит о примате пацифизма в христианстве по сравнению с исламом - крестовые походы на дворе! Такое решение продиктовано не разумом Сейда, но его сердцем: Королевский Шут, он же Первый Меч Тампля, произвёл на юношу слишком сильное личное впечатление. В определённом смысле бывалый тамплиер оказался лучшим примером для подражания, чем палач-убийца, Наставник и Хозяин, старик Муаллим. Однако и с ним у бывшего гашишина-исмаилита в конечном итоге произошла, мягко говоря, размолвка. Потому что при всём своём пафосе орден храмовников - отнюдь не обитель праведников. Ну ещё и потому, что в жизни наступает такой момент, когда надо слушаться не человеческих повелений, пусть даже это воля отцов и наставников, и не философско-религиозных постулатов, а, извините, своего сердца, того самого нравственного закона, который внутри нас.
И вот этот самый нравственный закон повелевает Сейду отвратиться от насилия. Отвратиться от послушания во имя мира. Как уж он дошёл до мысли до такой - не столь уж очевидно, да и не должно быть очевидно. Знакомство с Первым Мечом Тампля, строки Священных Писаний Востока и Запада, отвращение к насилию через сострадание - а горя, своего и чужого, ему пришлось хлебнуть с самого босоногого детства, и этот огонь не сжёг его, но закалил, - и, несомненно, бывшая монахиня ордена Святой Магдалины, бесценное сокровище, обретённое им однажды и навек, любимая и любящая, жена и мать его ребёнка, - всё сыграло роль в перевороте, вывернувшем наизнанку мир Сейда. Но чтобы зерно проросло, нужна почва. Сейд, сын эмира-паломника и женщины-бедави, не вполне обычный человек. В нём живёт душа горного орла, из тех, что раньше гнездились над Аламутом. Возможно, это душа его матери. Возможно, это душа гордого пернатого хищника, истинного повелителя гор. Так или иначе, это душа свободного существа. И глаз его зорок, а крылья - широки.
Кстати, это технически довольно тонкая работа. Тотемистический мотив обыгран не на уровне "фантдопущения", но на уровне эстетики, символизма, традиционных индоевропейских (да и тюркских) культурных кодов. В связке "Сейд-орёл" царь птиц продуцирует совершенно иное семантическое поле, чем то, в котором мы привыкли его видеть. Орёл здесь перестаёт быть символом Империи, царского всевластия и величия, сохраняя воинские коннотации: доблесть, отвагу, волю. Меняется вектор приложения сил. Орлиная голова поворачивается в сторону Рима, в сторону Ватикана, высматривая добычу в этой обители скверны. Причём добывание этой самой добычи вовсе не связано с умножением богатства или славы. Просто необходимо уничтожить источник скверны, обезвредить одного из самых могущественных людей Запада, Его Святейшество Папу. Всего-то делов. Таким образом, орёл становится птицей мира. Голубь, говорите? Какой ещё голубь - эти паразиты только памятники портить способны...
А Папа в этой версии реальности какой-то вовсе уж гадский. Хотя бы потому, что посылает людей на войну, на смерть, используя запрещённое оружие - религиозную мотивацию. Не будучи праведником, отнюдь. И в этом смысле от зловещего Старца Горы верховный понтифик отличается только ресурсами: у Ватикана их больше. Повторяю: дело не в вере, дело в людях.
И что прикажете делать нашему миролюбивому орлу из народа бедави?..
В порядке спойлера: да, Папу обезвредили. Не убили, но гадить перестал. И это тоже много говорит о нравственном облике героя: орёл не питается падалью.
4
Да, вот он какой, Сейд, крещёный убийца, гашишин-ассасин, киллер-пацифист, использующий насилие против порождающих насилие. Не за деньги, не за славу, не по причине патологической кровожадности (привет Декстеру). Просто потому, что таков его путь. Его священный долг. Его джихад. Это интересно. Об этом стоит поразмыслить.
Закономерный вопрос: почему автор переносит действие в забытые богом средние века? Да ещё и на Ближний Восток? Токмо ли экзотики ради? Не думаю. Здесь всё гораздо интереснее. Заранее опустим вопрос о непреходящей актуальности темы фундаментализма, террористической деятельности салафитов, ваххабитов, "Братьев-мусульман" и всяких последователей Саида Кутба (мир ему и нам). Это как бы само собой разумеется. Гораздо продуктивнее поразмыслить над тем, какой потенциал содержат выбранные антураж, хронотоп и тема. Тема джихада. Тема крестового похода. Тема Священной Войны.
Мне всегда казалось курьёзным, что ислам, религия, само название которой означает среди прочего "мир", последние несколько десятилетий устойчиво ассоциируется с агрессией. Ну давайте честно, без всей этой политкорректности. На сайте моей любимой "The New York Times" больше половины материалов с тегом "ислам" также помечены тегом "терроризм". Уж кого не заподозришь в отсутствии политкорректности, не так ли? Когда ваш покорный слуга писал на эту тему диплом, то поспешно сделал выводы, что дело тут единственно в сложившейся в массовом сознании системе стереотипов - другие, мол, новости из исламского мира мало кого интересуют. Это правда; и это неправда. К сожалению - к преогромному сожалению! - культура, породившая сокровища поэзии и архитектуры, продвинувшая медицину, химию, торговлю, металлургию (и кулинарное искусство, ага!), культура, сохранившая нам львиную долю древнегреческих текстов (в арабских переводах, ибо в Европе тогда с языком оригинала была напряжёнка, за пруфами - к выдающемуся медиевисту Жаку Ле Гоффу), сегодня утратила цивилизаторскую пассионарность, обретя пассионарность иного характера. Мы словно вернулись в раннее средневековье, во времена праведных халифов и арабских завоеваний. Не в обиду никому - общий знаменатель есть. Использование религии для обоснования агрессии. На самом деле, доля радикалов от религии в исламском мире ничтожна, как и любых радикалов в любом мире, но круги по воде расходятся широко. Джихад продолжается.
Но что есть джихад?
Этот термин используют все, кому ни лень, и используют зачастую неверно. Чаще всего это слово переводят как "священная война", отсюда - убей неверного и всё такое. Вот вам и "мирная религия", ага. А всё почему? Потому что лень задуматься.
Дело в том, друзья, что пресловутая "священная война" - это называется "газават", и провозглашает его имам, шейх или какой другой уважаемый религиозный лидер. И в этом смысле газават семантически сближается с крестовым походом. А джихад - это личное дело каждого верного. Это - нравственный долг, священная обязанность каждого мусульманина распространять ислам как можно шире. Проще говоря, газават - комплекс формальных мероприятий, озвучиваемый духовным наставником, он снаружи, а джихад - всегда в твоём сердце. Бывает джихад руки (война), джихад слова (проповедь) и джихад сердца (осуждение греха). Газават - способ реализации джихада руки. И здесь мы имеем явный пример рекурсии. Взаимоисключающие параграфы.
Потому что джихад руки подразумевает насилие. А когда правоверному дозволено насилие? Если память меня не подводит, в трёх случаях: во-первых, когда речь идёт о самообороне; во-вторых, когда речь идёт о запрете на молитву; и в-третьих, когда оскорбляют Пророка или вообще ислам. Да, каждый из пунктов даёт достаточно поводов для насилия тем, кто повода ищет. Однако - кого красит поиск поводов? Зря, что ли, "ислам" значит, помимо прочего, "мир"? Зря, что ли, визитной карточкой исламской цивилизации стало приветствие "ас салам алейкум", "мир тебе"? Зря, что ли, суфии трактуют "убей неверного" как "убей неверие"? И, в конце концов, зря ли сам "чёрный папа терроризма" Хасан ат-Тураби осуждает слишком ретивых "шахидов", не говоря уже о праведном Саиде Афанди (мир его праху)?
К чему я веду? Джихад не кончается насилием и даже не начинается им. Насилие - тягостная для каждого правоверного часть джихада, крайняя мера, к которой следует прибегать, когда опасность угрожает членам общины, или когда мусульманам запрещают молиться, или когда оскверняют мечети и мусульманские кладбища. Насколько оправданы погромы вследствие датских карикатур и незабвенного шедевра кинематографа о жизни Мухаммеда - вопрос открытый. Я склоняюсь к тому, что - нет, не оправданы. Не являюсь знатоком шариата, но вроде бы ответ следует спрашивать непосредственно с того, кто совершил акт осквернения. С художников, издателей и создателей двадцатиминутки ненависти, а не с тех, кто просто подвернулся под руку.
Джихад - это путь Сейда. Осознание недопустимости насилия, ограничения агрессии, осознание истинной сути ислама - да и других авраамических религий. Рай так просто не заслужить - дорога туда идёт через Джаханнам, однако, упорствуя в том, что запретно, в том, что есть харам, грех, из ада не выйти.
И если ассасин, убийца-фанатик, смог это понять и прочувствовать, то что мешает нам?
Всё это актуально сейчас, и было актуально тогда. Эпоха крестовых походов, священных войн, заострила проблему насилия во имя религиозных догматов. Можно ли найти лучший иллюстрационный материал для романа на эту тему?
5
Шербет закончился, а теперь получите-ка пол-литра дёгтю.
Во-первых, не вполне понятна апелляция к наследию Дэна Брауна. Ну были Каролинги, а с ними и Капетинги, потомками Христа - что с того? "В чём сила, брат?" На детях гениев природа отдыхает - на Меровингах, особенно последних, отдохнула будь здоров, там одни дегенераты были. Что с того, что Иисус имел близкие отношения с Марией Магдалиной? Разве это обесценивает морально-этический смысл христианства? Разве это уменьшает значение Нагорной проповеди и десяти заповедей?
Впрочем, это хоть можно привязать к основному конфликту. Не люблю Дэна Брауна и связанной с ним истерии, вот и ворчу.
Во-вторых, короткое рондо в конце третьей главы. Там, где "По Европе горят костры". Ну как не стыдно. Ну какие костры. Какой-то совсем уж чудовищный стереотип. Костры разгорелись на закате средневековья, в раннемодерное время, причём по большей части в протестантских странах, отнюдь не в католических. На одного Торквемаду тогда приходилось по дюжине разнокалиберных кальвинов (они сожгли Сервета! сволочи! :). Знаменитые ведовские процессы были вызваны по большей части успехами Реформации и массовым психозом. Известны два указа - короля лангобардов Ротари (643 года) и Карла Великого (787 года) - по которым подданным прямо запрещалось верить в колдовство и на этом основании казнить людей, в нём уличённых. Ну не жгли тогда женщин на кострах в промышленных объёмах, ну что тут поделать. Списываем на фантдопущение. Совершенно не необходимое, на мой взгляд: "тёмная сторона" католицизма в романе и без того достаточно тёмная.
И в-третьих, Вельш и йола. Правильно ли я понял, что Вельш - это Уэльс? И если так, то при чём тут язык йола? На йола говорили в Ирландии, в графстве Уэксфорд, и то не повсеместно. Да, генетически йола выводится из наречий юго-западного Уэльса, но, внимание вопрос, кто был их носителями? Правильно, расовые англосаксы, рыцари и слуги, в частности, нормандских баронов Ричарда де Клэра и Роберта Фитц-Стивена, которые и занесли это наречие в Ирландию во время неудачного вторжения 1169 года. На предке йола общались валлийские дворяне английского происхождения. Крестьяне же говорили на валлийском (Cymraeg), как положено. Странно, что Рыжая Шалунья произносит фразу на языке чужаков и - на тот момент - недругов. Впрочем, всё равно - к месту.
Ну и слово "викинги" в устах Папы Римского. Когда он грозится: мол, шведских викингов на вас спущу! Явный анахронизм. Папа Римский не мог на тот момент знать этого слова. Мог сказать "норманны" - в романской Европе викингов чаще всего именовали именно так. В то время слово "викинг" фиксируется в норвежском, датском и исландском языках (а также, возможно, в фарерском, шведском и гутнийском), и даже в английском оно к тому времени почти вышло из употребления (по причине спада активности викингов как таковых). Что уж говорить об итальянском или латыни!
В остальном же, повторюсь, замечательный, сбалансированный и увлекательный роман. Таково моё личное оценочное суждение.