1.ДЛЯ ТЕБЯ

Убеги бедный зайка
за тридевять талых тропинок;
налетят, настреляют, 
накурят, натопчут - и вот 
серый дятел приходит к тебе
и пол сотни дробинок 
из пустой головы достаёт
и кладёт на живот. 

Я люблю эту сонную
чуть различимую тему, 
что играет на рёбрах карнизов
морозная ночь. 
Кто-то там - надо мною,
такую загнул деодему, 
и не в сказке сказать,
ни себе дорогому помочь. 

А потом - на рассвете —
ушастые ушлые мыши, 
то ли страх нагоняя
то ль просто качая права, 
на решётках повиснут,
в окно перегаром надышат 
и ночнушке твоей насовсем
оборвут рукава. 

Ой, еси тебя гой,
не проси - не останусь. Не скрою -
на горе не свистят.
Но и песен уже не поют. 
Только заяц - то гоголем скачет,
то скачет героем;
да луна прорубает досрочно
свою полынью. 

Озверевшему дятлу
вожжами под хвост напихали. 
Ай люли, говорит, 
и опять за своё, стукачок.
Мы пришли отдохнуть,
всю головушку проотдыхали, 
а потом на крючок,
на крючок, 
       на крючок,
               на крючок.

2.ДЛЯ НИХ.

Вот он заяц мохнатый
в паху поседевший от страха;
вот он лес,
где подохла от голода даже луна. 
Износилась тоска меховая
как будто рубаха. 
Мы идём стороною.
и дело у нас - сторона. 

Добредёшь до угла, 
оглядишься с надеждой -
всё то же -захолустье: 
обилие грязи, собак и конфет. 
Лишь фонарь
неустанно точает свой маленький ножик, 
острие проверяя на лужах
и окнах кафе. 

Возлежим голова к голове -
что горшки на ограде. 
Ох, не портить бы той борозды,
да мышей не гонять. 
Но всё так же
усы в молоке, табаке и помаде, 
и коленом под зад,
и неделю на бога пенять. 

В золотой самовар
наливали серебряной жижи. 
И в гранёную плошку
дурную башку затолкав, 
счастье твердо сказало:
"Не помню, не слышу, не вижу".
И надолго уснуло под лавкой,
уткнувшись в рукав. 

Занемела вода
в сарафане из белого ситца.
Значит так и запишем:
"А всё-таки, жизнь - ничего!" 
Вот он лес за околицей -
что б ему, блин, распилиться, 
Вот и заяц мохнатый повесился,
жалко его.

З.ДЛЯ ТЕБЯ. 

Нахватаем (читай - наворуем)
и в гнёздышко тащим. 
Мы с тобою не пара,
а цельный непарный сапог. 
Поживишься идеей, 
какой ни на есть
завалящей, 
и с крестами на пузе
вотще надрываешь пупок. 

Кто-то умный сложил,
что имелось хорошего в ящик. 
Сунет жадную руку туда
бестолковый дурак 
и достанет ракушку,
а в ней - целлофановый ящер, 
иль патроны для чая,
иль пепельница для собак. 
Закручинится этот дурак,
затрясёт головою - 
и бросать вроде жалко,
и некуда, вроде бы, деть. 
Посидит, повздыхает,
полижет, почешет, повоет, 
отмахнётся и снова
давай по дурацки балдеть. 

Мы с тобою, родная,
не глядя хватаем друг друга:
то на зуб, то на нюх,
то на ощупь щипаем бока. 
И сопит, и сопит за спиной
неуёмный ворюга, 
что таскает из ящика вещи
в лице дурака. 

Прикорнув на плече на моём,
ты бормочешь: "Не знаю".
Этот миг - задержать, заточить,
в кандалы заковать. 
Третий час уже молится
злая кукушка стенная, 
выдаёт циркуляр с предписанием
лечь на кровать.