Вероника проснулась рано и теперь смотрела в окно купе.
Мимо проплывала бескрайняя зелёная степь, засаженная злаками, простёршаяся до горизонта, освещённая слабыми ещё лучами восходящего солнца, едва оторвавшегося от бледно-голубого горизонта. На небе от края до края не было ни облачка. Всё обещало, что через несколько часов, когда светило выйдет в зенит, начнётся настоящее полуденное пекло.
То здесь, то там за окном попадались посёлки, они проносились то совсем близко, мимо окна, то долго плыли у самого горизонта.
Пейзаж чем-то напоминал Веронике её родную Украину, но по каким-то едва заметным признакам чувствовалось, что поезд неотвратимо уносит её куда-то южнее. Или, может быть, Вероника просто знала, что впереди её ждёт Кавказ.
"Почему меня так пугает это слово?! - думала она, изредка поглядывая на соседний диван, где чутко, словно подсматривая за ней, настороженно спал Саид. - Что в нём такого страшного?!"
Она пыталась найти объяснение своему внутреннему беспокойству. И тогда одна за другой в памяти всплывали картины её жизни, связанные с этим словом.
Вот она в своём родном городе, в своей роскошной квартире. Мастер ремонтирует ей входную дверь, ставит хитроумный японский телевизионный глазок, чтобы навсегда обезопасить хозяйку от непрошенных гостей. И тут, в это самое время, появляются как раз они, те, которых она и боялась, незваные гости, кавказцы, приехавшие за ней из Москвы на чёрном "Мерседесе". Всё очень сурово и очень серьёзно. И сразу понимаешь, что эти люди шутить не будут и спуску не дадут.
У Вероники до сих пор стояла перед глазами та сцена и спокойный, но властный голос: "Собирайся, мартышка! Мы за тобой!" Да, она для них был не больше, не меньше - мартышка, обезьянка, быть может, смазливая. Но это не остановило бы их, если бы им понадобилось открутить ей голову.
Брр-р. Веронику немножко передёрнуло от неприятных воспоминаний.
Да, всё, что было потом, было страшнее. Но начало этому страху гнездилось в этих тихих, но безапелляционных словах чеченца, который, наверное, в самом деле, свернул бы ей в следующую секунду, как куропатке, голову, если бы увидел едва заметные признаки неповиновения. Или, просто, пристрелил бы. Её и того мастера, что возился с её дверью, ставшего нечаянным свидетелем расправы. А потом укатил бы обратно в Москву на своём чёрном "Мэрсе".
Впрочем, Вероника и тогда знала, что так просто дело не закончилось бы. Нет, раз уж за ней прикатили, то увезли бы к заказчику непременно. Ничего бы они ей не сделали! Просто у страха глаза велики, вот она и струхнула тогда.
Вспомнился ей и бородач, выступавший на сцене в "Космосе", а потом игравший ею в сауне у "мамы", как мячиком для пинг-понга. Вот от воспоминания о нём Веронику почему-то снова всю, но уже очень сильно, передёрнуло.
Саид открыл глаза, словно почувствовал вибрации дрожи. Он некоторое время смотрел на Веронику, потом снова задремал чутким сном.
Вероника улыбнулась.
Странно было понимать, что Саид был ей теперь, как родной. С ним столько было связано!
Когда-то она его боялась, потом привыкла, а когда его не стало рядом, то Вероника даже ловила себя на мысли, что скучает по этому суровому и неприступному, как скала, чеченцу. Она скучала по нему какой-то особой грустью, быть может, как по отцу. По родному отцу Вероника не скучала. Никогда. На то была у неё веская причина, и хотя Вероника давно уже простила его за то, что он с ней делал, но дочерней любви от этого у неё не возникло. А по Саиду она нет-нет, да и скучала.
Казалось бы, вокруг была другая жизнь. Рядом с ней был Битлер, предмет её сильнейшего, похожего на настоящую любовь, увлечения, весёлый балагур Кантемиров, о котором тоже было, что вспомнить. Она тогда жила в какой-то другой, далёкой и по-прежнему счастливой и благополучной стране, гуляла по Лондону и иногда наивно полагала, что остаток дней проведёт где-нибудь там, и оттуда будет скучать по родине и... по Саиду.
Да, как ни странно, но Саид был в списке того немногого, по чему она иногда собиралась в дальнейшем скучать. Она собиралась скучать, потому то не думала даже, что вновь окажется в России.
А теперь вот, как оно всё обернулось! Словно счастливое кино закончилось, и её вернули в реальность, в суровую действительность, в которой, как и прежде, неизменно присутствовал Саид.
За размышлениями Вероника не замечала, как летит время, и проносятся мимо поля и перелески, лесопосадки, которые кое-где бегут вдоль железнодорожного полотна, отсекая от взора степные просторы.
Саид всё также, как солдат в редкие минуты передышки, чутко спал на соседнем диване купе СВ. Вероника смотрела на него иногда без страха, но порой какая-то боязнь закрадывалась ей в душу - всё-таки он был чеченец. Даже тогда, когда она в его сопровождении перелетала по миру из одного курортного отеля в другой, с материка на материк, с остров на остров, познавая всё новые роскошные места, которых, наверное, иначе никогда бы и не увидела, даже тогда, когда от довольно длительного и тесного общения, от строгих правил общения между ними, которые ограждали её как частокол от темпераментного быка-чеченца, когда ей казалось, что она изучила все черты характера своего сопровождающего, носящегося по злачным местам от клиента к клиенту с ней и с дипломатиком, набитым бриллиантовыми украшениями и пристёгнутым наручником к его запястью, даже тогда она не могла расслабиться и привыкнуть к Саиду, сказать, что знает этого человека до конца. Лишь единственный раз, в последний вечер перед возвращением в Москву, она позволила себе стать самой собой в его кампании, расплакаться, напившись в ресторане и даже захотеть его.
Вероника глянула на Саида. Тот по-прежнему лежал так, что было, похоже, что он притворяется. Казалось, в следующую минуту он вскочит с полки, растопырит руки, оскалится. Да, теперь никакие условности не отделяли Саида от Вероники, и она полностью была в его власти. Но Саид не трогал её, как ни странно, и Вероника пыталась понять, что происходит, потому что знала, что очень нравится чеченцу.
Вероника вздохнула.
Поезд мчался по степи, рассекая воздух, и увозил её куда-то всё дальше в неизвестность и неопределённость, на юг, на неведомый и суровый Кавказ. Родина, её родной город, оставались где-то там, справа, за горизонтом, на западе. И теперь Саид был тем единственным светлым пятном, которое хоть связывало её с самой собой, с прошлым, от которого, как Веронике казалось, судьба всё время хочет её оторвать. Присутствие Саида всё-таки как-то вселяло в неё слабую отраду и надежду, что всё будет хорошо. И она ловила себя на мысли, что, если бы его не было бы рядом, то она непременно бы умерла от страха перед неизвестностью, перед Кавказом.
Вероника сделала над собой усилие и постаралась настроиться на мечтательный, какой-то романтический даже лад, понять, почему же она скучала по этому суровому мужчине. И ответ напрашивался сам собой: Саид был надёжен, как железобетонная стена. В её жизни никогда прежде не было такого мужчины. Более того, с некоторых пор Вероника с ним чувствовала себя во всех передрягах своей разъездной жизни, которую он с ней делил, везде, как дома.
Она была уверена, что даже если бы не было того строгого правила со стороны мамы, Саид не стал бы приставать к ней. Он всегда был немногословен, конкретен, учтив и упредителен, что скрашивало его суровость и ещё больше усиливало ощущение порядка, комфорта и защищённости.
Впрочем, однажды, он пытался овладеть ей. Но это было опять же, как исполнение приказа, и то было не в счёт. А так... она не стесняясь, ходила при нём в чём мать родила, не для того, чтобы подразнить, а потому что так было заведено. И он ни разу не протянул в её сторону даже руки, даже взглядом не выдал своего сального интереса, хотя, несомненно, он у него был - да она просто обиделась бы, в самом деле, если бы только узнала, что Саид её не хочет! Он хотел её, но не трогал, даже не показывал вида, и эта выдержка, нерушимая, как гранит, импонировала ей всегда, когда он был рядом, дарила ей какое-то странное ощущение своей избранности сродни королевской. Ведь не каждая могла бы позволить себе расхаживать при сорокалетнем здоровом жеребце нагишом, зная, что в её сторону не будет ни малейшего поползновения! Иногда, когда она думала об этом, её охватывал тихий экстаз, а когда Саида не стало рядом, то он превратился в томную, непонятной природы ностальгию, как будто её развенчали, лишили королевского титула, а вместе с ним и верной и преданной охраны.
И вот теперь Саид был снова рядом!
Странно, но ощущение того, что всё по-прежнему, по-старому, что королевский титул и охрану ей вернули, к Веронике почему-то не приходило. Да, теперь всё было по-другому. Она была пойманной беглянкой, которую везли на Кавказ. Теперь уже навсегда в прошлом остались её стремительные перелёты по всему миру, когда она почти физически ощущала, как попала под денежный дождь, лившийся благодаря ей, правда, в чужой, в "мамин" карман, на Сиде уже не было того белого, дорого костюма, дипломата, извечно пристёгнутого при перелётах и переездах к его запястью, фешенебельных номеров на самых живописных и роскошных курортах мира, дорогих ресторанов - всё минуло, как сон. И Вероника порой даже не верила, что это в самом деле когда-то с ней было. Однако она не могла забыть теперь того состояния, когда весь мир, казалось, вертелся вокруг неё, и скучала по нему, поскольку понимала, что это больше никогда не повторится, даже если она очень сильно этого захочет.
Конечно то ощущение, которое ей казалось теперь сказочным, на самом деле не являлось таковым. Просто плохое забывается быстрее, чем хорошее, и быть может, именно на этом свойстве человеческой памяти основано чувство ностальгии. Просто там, в прошлом всё, и плохое, и хорошее, было уже свершено, обрело какую-то конечную форму, застыло, как скульптурная композиция, и было незыблемо. И от того плохое казалось уже не таким страшным и роковым, как тогда, когда его испытывал на самом деле, а хорошее, что произошло, блистало как-то маняще и ярче, затмевая то скверное, что происходило с ним одновременно.
Вероника с какой-то трогательностью вспомнила свою подругу Вику. Возможно только благодаря ей, её страсти и любви к Веронике она тогда только и осталась жива.
Как-то незаметно воспоминания её переключились на отчаянный, дерзкий побег с Битлером в Лондон, недолгое, но какое-то светлое и яркое счастье того странного и экстраординарного периода её жизни.
"Экстраординарного!" - Вероника усмехнулась, поскольку этот термин можно было употребить ко всей её жизни без исключения. Она была яркой насыщенной, но... несчастной. Да-да, в её жизни не доставало того тихого, спокойного счастья, по которому она как-то всегда тосковала где-то в глубине своего существа. Жизнь её была яркой обёрткой на невзрачную, но такую необходимую конфетку, из-за которой, ради чего, фантик, в сущности, и должен был существовать. А начинку-то как раз и похитили! И внутри, за яркой мишурой, за ослепительными и головокружительными пируэтами её судьбы, по сути, не было ничего, не было основания. А без этого жизнь проходила впустую, и Вероника всё больше ощущала никчёмность такого существования.
Вот и теперь её везли по чужой воле на Кавказ. Она была словно вещь, которой кто-то, только не она, распоряжался по своему усмотрению, и от этого становилось как-то больно в груди, сердце замирало от осознания этого, и на душу Вероники опускалась невообразимая тоска.
Нет, она хотела обрести свою жизнь. Она хотела стать её хозяйкой и распоряжаться ей так, как она заслуживала.
Вероника снова усмехнулась своим мыслям. А как она заслуживала? Кто такая теперь, вообще, она была и что собой представляла не то что для окружающих, а хотя бы для самой себя.
Да, убери сейчас этот поезд, Саида, "маму", Битлера, Кантемирова, даже Кавказ, маячивший впереди неведомой громадой, и что бы от неё, от Вероники осталось? Она поймала себя на мысли, что стала частью того, что с ней происходило, и без этого её, Бегетовой Вероники, теперь просто не было.
"Наверное, человек следует своей судьбе, как руслу реки, - подумала она, глядя на проплывающие мимо незнакомые степные просторы, на глазах становившиеся всё более непохожими на сочные, напитанные влагой, чернозёмные украинские поля, всё более пустынными и степными, - и чтобы выбраться из этого русла необходимо приложить нечеловеческие усилия!"
Ведь даже то, что произошло с ней прежде, было результатом тяжёлой, целенаправленной, никому не видимой работы её души, стремившейся вырваться из того ада, в который она вдруг неожиданно попала. Она дала себе слово, что будет стремиться всеми своими силами к тому лучику света в конце тоннеля, который едва тогда брезжил. И хотя никто этого не видел и не знал, даже она сама порой как-то забывал об этом, в самой глубине её существа, в подсознании, постоянно работала эта целенаправленная программа, которая делала всё возможное и невозможное для её освобождения.
И вот, программа закончилась. Кульминацией её работы стал побег в Лондон, после чего Вероника позволила себе расслабиться, вдруг решив, что цель достигнута. Но это был всего лишь мираж. И едва программа перестала работать, как последствия не заставили себя долго ждать: она снова оказалась там же, откуда совершила дерзкий побег. И теперь всё происходило так, как будто никакого Лондона, никакого Битлера, никакого побега и не было, словно всё это ей просто приснилось сегодня ночью. И как ей вчера сказала "мама", так сегодня и происходило - она ехала в сопровождении Саида на Кавказ, в обоз к Шамилю.
Вероника испугалась. Быть может, в самом деле, Лондон ей только приснился. Ведь у неё частенько случались такие сны, которые она потом долго воспринимала, как явь.
За размышлениями Вероника не заметила, как степные пейзажи сменились холмами, усыпанными микрорайонами многоэтажек, перемежаемыми бескрайними просторами кудрявых садов, в которых утопали разномастные частные дома. Они въехали в какой-то город, вольно раскинувшийся вокруг до горизонта.
За окном кипела городская жизнь. По автострадам ползли вереницы машин.
Вероника с интересом наблюдала за панорамами незнакомого города. Он почему-то показался ей приветливым. Быть может, потому, что где-то здесь витал дух детства Битлера.
Вот за окном, на высоком холме показалась странная, огромная статуя женщины с мечом, поднятым высоко над головой. Вторую руку она призывно отвела в сторону, как бы поднимая какие-то невидимые войска в атаку. Рот женщины был открыт в немом крике.
Исполинская статуя, казалось, проплывает сразу за окном поезда. Но на самом деле до неё было, наверное, с полкилометра.
Вероника с интересом, задрав голову вверх, уставилась на проплывающую мимо фантасмагорическую, циклопических размеров скульптуру, пододвинувшись поближе к окну и задрав голову вверх. Нечто подобное ей случалось видеть только за океаном, в Нью-Йорке. Она и подумать не могла, что в России есть нечто столь же грандиозное и монументальное, как американская статуя Свободы. Впрочем, и та, наверное, была, всё-таки, чуть меньше.
Вероника прильнула к стеклу, за которым то исчезала за склонами холма, нависающего над железной дорогой, то появлялась диковинная скульптура.
Заметив её движение, Саид снова открыл глаза, затем глянул в окно.
-Мамаев курган! - пояснил он Веронике. - Через пять минут приедем.
-Интересная статуя! - поделилась Вероника своими впечатлениями с Саидом.
-Да, ничего так! - согласился чеченец, глядя в окно. - Вучетич сваял! Родина-мать зовёт, называется! Только вот кого зовёт?! Немцы, вообще-то шли с той стороны, куда она призывно обращает свой взор.
Саид засобирался.
-Складывайся, сейчас приедем!
Вокзал тоже впечатлил Веронику своей архитектурой, часами со шпилем и некоторой странной несуразностью. Ей показалось, что при всей внешней монументальности внутри он как-то мелковат и тесен для своих внешних внушительных размеров.
Перед вокзалом раскинулась огромная, просторная площадь. Спустившись вниз по широкой лестнице вслед за Саидом, Вероника почувствовала, как асфальт дышит жаром, хотя до полудня было ещё далеко. Было такое впечатление, что на дворе разгар лета, а не начало мая.
-Как тут жарко! - воскликнула Вероника, почувствовав, что изнемогает от духоты.
-Юг России! - прокомментировал Саид. - Привыкай!
Спустя несколько минут к ним подошли чеченцы, стали обниматься по очереди с Саидом, приветствуя друг друга, похлопывая по спине и плечу и слегка касаясь щеками. Некоторые бросали в её сторону любопытные взгляды.
Вероника почему-то съёжилась внутри, напряглась словно в ожидании какой-то экзекуции. Где-то внутри неё, в самых глубинах подсознания засело чувство тревоги, связанное с групповым присутствием чеченцев.
Вскоре подкатил огромный "Круизёр", Веронику посадили на заднее сиденье. Рядом уселся Саид, с другой стороны какой-то незнакомый чеченец. Впереди уже были двое. Они даже не обернулись, и как только дверцы закрылись, машина мощно рванула с места, обдав пылью из-под массивных колёс немногочисленных граждан, оказавшихся рядом, и парочку патрулей ОМОНа, подошедших к образовавшейся чеченской тусовке. Трое чеченцев остались на привокзальной площади. Вскоре машина выскочила на какой-то красивый проспект с парковой зоной посредине.
Вероника почувствовала некоторую робость. Всё-таки она не ожидала, что путешествие завершиться так стремительно. Ей показалось, что это уже Кавказ, что он где-то уже рядом.
-А мы уже приехали? - поинтересовалась она у Саида, хотя было странно, потому что она знала, что Кавказ - это горы, а вокруг гор не было видно.
-Нет пока, - так же тихо, прервав свой разговор со встречающими на своём родном языке, ответил он ей.
-А долго ещё? - Вероника задавала вопросы как перепуганная девчонка, а не как видавшая виды жрица любви.
В самом деле, всё-таки, она и была ещё по сути своей лишь девчонкой, которую судьба лишь на время пригвоздила к столбу позора продажной жизни, но которая уже почти отошла от этого состояния, пока была в Лондоне, быстро растеряв навыки и умение быть хладнокровной в любой ситуации.
Саид только посмотрел на неё таким взглядом, который заставил Веронику замолчать. Она вдруг, словно де-жавю испытала то чувство страха, которое было у неё, когда чёрный "Мерседес" привёз её в Москву. Всё было так похоже!
Через пару минут, повернув перед мостом через какую-то глубокую пойму высохшей речушки, "Лэнд-Крузер" выскочил на набережную Волги, и Вероника невольно залюбовалась широкой и величественной рекой, по которой плыли баржи, буксиры и разнокалиберные пассажирские теплоходы. Ещё минута, и машина нырнула в арку какого-то двора, где резко затормозила у подъезда с железной светло серой дверью.
-Вылазь! - скомандовал Саид. - Приехали!
Не смотря на опасения Вероники, чеченцы не остались, лишь отдав Саиду ключи, видимо, от квартиры, и что-то "гыркнув" на прощанье.
Мощный джип также резво рванул с места, крутанулся по периметру двора и выскочил в ту же арку.
-Я есть хочу! - призналась вдруг, словно ребёнок, Вероника Саиду.
Его она почему-то не опасалась, а воспринимала, как родного, ну, если не родственника, то какого-нибудь очень хорошо знакомого дядьку, от которого неприятностей ждать не стоило. Как только "Крузак" с тремя незнакомыми чеченцами рванул с места, она сразу почувствовала облегчение, как будто вдруг оказалась на пороге родного дома.
-Сейчас в ресторан сходим! - согласился Саид, видимо, тоже проголодавшийся с дороги. - Вещи только забросим в квартиру!
Веронике вдруг захотелось, чтобы этот чеченец, который и прежде, когда она носилась по миру, неотступно всюду сопровождал её, и теперь также следовал рядом с ней по жизни. Не смотря на то, что её ждала встреча со страшным Шамилем, ей казалось, что пока Саид будет рядом, всё у неё будет хорошо.