Несколько рубиновых искорок танцевали на щеках Лиора. Рахэль взяла подсвечник, приблизила к его лицу, заглянула в глаза - они сейчас были черно-фиолетовые, с едва уловимым красным оттенком.
- Не носи больше это кольцо с рубином, - сказал Лиор. - Оно искажает твои представления об окружающих. Даже меня ты видишь другим.
- Кольца всегда несут в себе магию, - согласилась Рахэль. - Знаю, с тех пор, как Оливия подарила мне свое рубиновое колечко, все вокруг изменилось, я будто бы потеряла часть своей свободы...
Лиор осторожно снял кольцо с пальчика Рахэль и бросил его в горящий камин. Пламя вздрогнуло, с яростным шипением брызнули алые искры, озарив багровым светом покои Королевы. Вдруг огонь успокоился, загорелся ровно и лениво. Еле слышно потрескивали пылающие поленья, их жар навевал негу и желания.
- Королева должна быть свободна, иначе она не может быть настоящей Королевой, не правда ли? - прошептал Лиор, припадая губами к груди Рахэль. - Обещай мне, что ты будешь безжалостно сжигать все, что сковывает твою свободу. Не подпускай никого близко к себе. Твой магический меловой круг должен быть непроницаем. Внутри него только ты сама... И те, кто с тобой на равных. Да?
Рахэль лишь кротко улыбнулась в ответ....
Х Х Х Х Х
"Ну и что она этим хотела сказать?", - подумал Исаак, прочитав новый фрагмент истории о королевах. Зачем она упомянула меловой круг?
"Не подпускай никого близко к себе...". То есть его, Исаака, не следует подпускать близко. Иными словами: пошел вон, плебей!
Ему захотелось вдруг написать Рахэль ядовитый анонимный комментарий, вроде "Пытаетесь заигрывать с читателями? Эротикой хотите заманить? Кстати, где она? А, кончилась эротическая фантазия, так теперь еще и инопланетян приплели. Сейчас драконы появятся, гномы какие-нибудь... А где попаданцы?..."
Исаак несколько раз начинал писать комментарий, но всякий раз стирал, и начинал снова.
В конце-концов, не написал ничего. Зачем показывать себя глупее, чем он есть?
Может быть, лучше выложить ("наш ответ Чемберлену"), один из рассказов? Исааку нравилось писать короткие зарисовки - сценки из жизни Рахэль. Исаак почти ничего не знал о ней - настоящей - и оттого воображение рисовало подчас чУдные картинки, которые он записывал - не для публикации, а для только себя.
Это был его способ общения с той, в которую он был влюблен.
Покопавшись в архиве своих текстов, Исаак выбрал миниатюру, написанную в стиле Филиппа Дэлерма (так ему, по крайней мере, казалось). Он написал так, как - ему казалось - могла бы написать сама Рахэль.
С коротким предисловием - вот, не сочтите за труд взглянуть и оценить сей опус - отослал в личную почту Рахэль текст, названный "Изображая любовь"...
ИЗОБРАЖАЯ ЛЮБОВЬ
Это случилось вечером, после того, как ушли гости. Они приходили отметить семейный праздник. Точнее следовало бы написать: "они приходили отметиться".
Мы пили кофе со сливочным тортом и разговаривали. Пытаюсь вспомнить, о чем, но слышу лишь похожее на комариный рой мельтешение пустых фраз.
В гостиной очень душно. Приспущенные багровые шторы не спасают от настырного июньского солнца. Гости, промокая белыми салфетками заблестевшие лица, изображали оживленный разговор.
Сегодня вечером я - радушная хозяйка дома. С полуулыбкой, словно теннисными мячиками, мы перебрасываемся репликами. Я соблюдаю ритм беседы, не доминирую и никого не перебиваю. Не забываю, что следует менять напряжение мимических мышц, перемежая внимательное выражение глаз с удивленным, а временами изображая короткий смешок. Я подмечаю, что аналогичный "короткий смешок" показывает в ответ и мой собеседник. Иногда неплохо наклонить легонько голову, посмотреть вниз, изображая так подкупающее "очи долу", а иногда даже (о, это не каждый умеет!) - слегка покраснеть...
К восьми часам гости уходят, изображая удовольствие от проведенного вместе вечера. Изобразив сожаление, муж отправляется в клуб, "на полчасика". Я так устала, что лишь скроила гримасу "легкое недовольство".
Вот убран стол, тяжелая хрустальная ваза с букетом зловеще-фиолетовых цветов водружена на белое кружево скатерти. В гардеробной выбираю самый невесомый из моих шелков - красно-черный, до пола и, под сонное журчанье посудомоечной машины, поднимаюсь по мраморной лестнице на второй этаж огромного пустого дома.
Вхожу в моё убежище - кабинет; он пронизан розовыми лучами остывающего солнца. Сажусь на мягкую кожу кресла перед письменным столом. Я знаю, как выглядит моё лицо: взгляд спокойный, на губах - гедонистическая ухмылка. Скинув туфли, как американка забрасываю ноги на стол и потягиваюсь всем телом, выгнув спину. Руки за голову, пальцы сплелись, локти в стороны.
Изобразить расслабленность. Войти теперь в эту роль.
Как удар током, меня пронзает нежданная мысль, нет, не мысль, ощущение... Наверное, какой-нибудь нейрон вдруг умер или с ума сошел, и потому открылась потайная дверь моей памяти.
Блеснула, как зарница, строчка из давно забытой песни.
...Апрель, скрипучий зимний снег стал месивом, из раскрытого окна пятиэтажного дома неслась мелодия, когда я... Что именно? Не помню. Но только знаю, что в тот момент я не изображала никого и ничего. Именно. Не изображала. Не играла никакую роль.
Скорее включить компьютер. О, какое счастье - есть! Нашла. Именно эту песню.
Закрываю глаза одновременно с первыми аккордами. Темно. Словно воздушное прикосновение шелковой ленты является неясный силуэт, так и не забытый, и слышатся затихающие звуки, полуфразы, неповторимый тембр его голоса... Темно... Пусто.
И вдруг я ощущаю, что тело стало невесомым. Или, скорее, легким, будто отключили некое электричество, державшее меня в напряжении уже много лет.
"Привет!" - сказала я самой себе. - "А ты думала, что у тебя не получится снова стать..."
Я не успела договорить, потому что снизу, из прихожей, раздался звонок. Это был муж, который, как обычно, забыл ключи. Входя в дом, он изобразил сожаление, что побеспокоил меня, и я ответила: "Ничего страшного!"
И ужаснулась, почувствовав, как губы предательски растянулись в улыбке, изображая любовь...