У нас осталось несколько мгновений...
В этом все.
Цветочный скальп дорожных сновидений
Нас не спасет.
И, вот, любовь - протянутые кисти
Через шоссе.
Не понимаем... Не имеем смысла,
Как и все.
Там, впереди, скелеты небоскребов.
Там черных улиц красная утроба.
Там люди доживают до пяти...
И настрадавшись пятятся с пути,
И насмотревшись топчутся на месте
С букетами неоновых цветов,
Чтобы вручить талоны на кино
Приобретенной заживо невесте.
Известен путь. Сверкают костыли
Под цвет души, то мрачно, то прозрачно,
То призрачно... И сердце на мели...
И все могло бы кончиться иначе!
Не так упрямо, холодно не так...
Чуть по другому.
Остановить или ускорить шаг,
Поднять подкову.
Войти в вагон, забыться и в депо
Остановиться.
Увидеть сон о том, что ничего
Давно не снится.
1997
2003
И то, чем я живу, подобно смерти
Унылых мыслей изолгавших свет!
На горизонте молниями чертит
Библейские кресты сухой аскет.
Трамвайное кольцо гремит молитвой
Отрезанных от туловищ имен...
И капля в каплю, из под острой бритвы,
Последний дождь и первый сладкий сон.
И липы, и аллеи, и квадраты
Бетонников, и скрежет верениц
Отправленных в железе безвозвратно...
Вороний кашель черных райских птиц.
О, город!.. Словно счеты у халдея,
Провалами окаменевших рек...
Ты чьим то преступлением содеян
И кровь твоя - в песке растертый снег.
Глупцы твои, лелеющие жизни,
Заворожено лгут и лгут, и лгут...
И ломом подпоясанные ризы
Чугунками звенят на берегу...
И кот в окне, и рукопись в камине,
Бессмертие и сумерки в витках,
И свитками расписано унынье
О боге и о прочих пустяках...
И то, чем я живу, подобно хлебу
Раскрошенному мертвым голубям.
Они мне тоже крошат снегом с неба,
Чтобы на белом рассмотреть себя.
Над Городом покой и над рекой
Неволью льда закованы туманы.
Засыпал землю пепельною манной
Какой то бог, измученный тоской.
Хрусталью расколол пустые парки
На счастье, чтобы больше никогда
От теплых звезд не доходил сюда
Цветущих вишен шепот слишком жаркий...
Чтобы не падал свет на склеп витрин
В металле изваянии отражаясь.
Зачем здесь жить за жизнь свою сражаясь,
Которую нам случай подарил?
Зачем же распевать пустые гимны
Во славу новой муки новых дней?
Зачем... Ведь мы становимся старей...
А мир вокруг становится наивней.
(Этюд)
Стихи под ногами, как будто окурки, что тлеют еще...
Это бронзовый Пушкин укрывшись плащом их швыряет,
Изломанным ртом усмехаясь увядшим букетам.
Слепая дворняга пришла подыхать,
Развалилась под лавкой лакая разлитое пиво...
Так легче.
Обычное утро.
Здесь собираются голуби и колдуны.
Одним бросают крошки,
другим монеты в пачки из под сока.
Forgive me Father, знаю, что не будет
Всего того, о чем мечтают люди.
По крышам волокутся облака...
Всплакнет река утопленником новым.
Железная змея автомобилей на перекрестках выхлопом шипит.
Обычный день.
Из руки в руку перекладывая шляпу,
За куревом мальчишек посылает всем надоевший бронзовый
поэт.
Под ним еще букеты положили...
Обкладывают, как Джордано Бруно.
Дворняга то ли сдохла, то ли спит.
Во всяком случае теперь ей стало легче.
Обычный вечер.
Нет голубей. Все колдуны в пивбарах
Или в сети зависли рассылая
Проклятия и письма с приворотом.
Железная змея ползет с работы.
Мерзавец Пушкин грустно матерится
И посылает мальчиков за пиццей
На угол Малой Бронной и Тверского.
У новобрачных от любви оскома...
У новорожденных уже тоска от жизни...
Чем помочь?
Забыть их!
Наступает ночь.
* * *
Черная, мокрая словно дождливая ночь
Возле окна расплескалась декабрьским соком.
Руку свою протяни... Этой девушке плохо.
Кроме любви этой девушке нечем помочь.
Ты, все равно, пропадешь среди ломаных линий
Звездных хвостов, переулков и строчек письма.
Душу пропьешь, или душу зарежет зима,
Или тюрьма твою душу на шмоне отнимет.
Снимет одежду и подтасовав в протокол,
Красными буквами рабскую метку - свободен!
Верой в чугунных богов на литейном заводе,
Перекрестит аттестатом просроченных школ.
Так и пойдешь убивать, торговать, веселиться,
Вкладывать деньги, молиться, заучивать гимн.
Имя забудешь свое. Будешь верить другим,
Тем, кто скрывает свои настоящие лица.
Кланяться... Но, посмотри, по ступеням стуча
Катятся слезы осколками битого сердца...
Ты ее видишь впервые, прекрасную в смерти!
Много прекраснее тех, о которых скучал.
Так подойди... Протяни... Остуди поцелуем
Раны свои и ее безнадежности пыл.
Не размышляй... Ты еще никогда не любил.
Девушка гибнет, а ты и не жил...
Аллилуйя!
Сигаретой дымить, на ветру возносясь
Вместе с ангелом пьяным гореть в кабаки!
И на утро на лавку Тверского упасть,
Чтоб на красном миру издыхать от тоски.
Отпеваю себя... Больше некому петь.
Больше некому жить, ни за чем, просто так...
Вот и листья готовы мгновенно сгореть!
Вот и осень по крышам развесила флаг,
Зацепившись за шпили кулонами туч,
Дождевой бахромой, обливая зонты...
Чтоб заблудший непрошенный солнечный луч,
Не порезал бы вдруг грозовые цветы.
Здесь ведь, жить и не жить - состоянье одно -
Поножовщина, нежность, меха да гробы.
Ненаглядное и непроглядное дно,
Где на каждую душу глазеют столбы
То ли с мутным неоном, то ль с черствым шнуром...
Не понять... Сквозь кадильницу не рассмотреть.
Только сидя в тюрьме расписаться пером
На стене, вдоль которой скитается смерть.
А потом все забыть. Докурить и заснуть,
В дремоте, возносясь в голубиный притон...
И какой теперь час? И куда этот путь?
Безразлично! И снова за окнами звон
Колокольный врывается с хрипом крестясь
На окурки ночных беспробудных молитв.
И, честнее, не жить. Или жить, но пропасть,
Выдирая страницы, коверкая шрифт
Всех учений, писаний, законов, стихов...
Просыпаться на жердях Тверского и вновь,
Вместе с бесами, в липком чаду кабаков,
Расшибаться стаканами, славя любовь!
(Вид с крыши дома ?5 по Кропоткинскому переулку)
Пасмурно, как перед смертью.
Холодно, холодно в сердце...
Мальчики ясные, - черти;
Девушки тонкие, - бакенщицы.
Разные бродят в искусстве...
Метки сусальные крепят.
Тонкие нити, искусно,
Ветром сплетаются в ветви.
Стены в разрезах тумана,
Лед на продоле каналов...
Бледное желтое жало
Светлым царапает стекла.
Ухает колокол, словно
Время Чумы предвещает.
Город усыпан мощами
Птиц и хрустящих оберток...
Тихо теперь среди мертвых,
Добрых и миролюбивых.
Вот и закончились силы...
И ничего... Только холод.
И ничего... Только холод.
Давно уж согрели могильные змеи
Шукшинского урку в трофейном тряпье.
Давно блатареи в ресторанах отпели
И оттанцевали в их честь на столе.
Прочли некрологи стихами о вере
Надгробным камням среди сонных старух...
И глухо сомкнули казенные двери
Уж не поминали ушедшего вслух.
И всем очевидцам завесили окна
Газетной строкою вчерашнего дня.
Заполнили жизнь ожиданием срока,
Браслетами из под манжетов звеня...
А радость была! Кто то клялся и видел
Владимирской крытой терновую вязь!
...а на косогоре, в расколотом виде,
Валялись кресты над законом смеясь.
И колокол, звякал у ног кандалами,
Рассыпавшись бусами медных монет...
Но, Боже, ведь там тебя не было с нами...
Как здесь, среди нас, тебя, Господи, нет.
МУСЛИМ
А" узу би-Лляхи... Впиваясь в миф
Молитвами, как в траурную яму,
Бессмысленно, безумно и упрямо.
Аллаху моджахед диктует шифр.
Молчанье - смерть. Слова - стократ страшнее.
Внутри Каабы камерный покой.
Нечистый дух укрыл его рукой
От вознесенья в небо из траншеи.
И, вот, уж страх, сомнения и боль
В арабской вязи утренних поклонов...
Зачем воина не унесла с собой?
Зачем богопротивные иконы?
Зачем они пытаются понять
Его глаза покрывшиеся пылью?
Зачем?.. Нет ничего ужасней были
Любого арестованного дня.
И снова пульса божий телеграф
То бешено стучит, то замирает.
Душа еще кричит между мирами,
Не принимая дьявольский устав.
Душа еще грызет кораньи кости, -
Минут последних сладкие стихи.
И ненависти нет... Ни сна, ни злости,
Ни радости... Аманту би-Лляхи...
Только взять нужно длинную твердую нить...
Просвистевшую срывом струну!
И прожить то, о чем суждено говорить,
В поцелуях скрывая войну.
Под мостами, под арками, под потолком,
В каждом склепе, где небо увидеть нельзя,
Добрый дух за спиною подходит тайком
И глаза его блудным смиреньем скользят,
И слезятся от пудры стареющих букв, -
Новой крови желают они.
И вдвойне им желаннее детский испуг, -
Потухающей жизни огни.
В этом сне, в этой мгле, в ядовитых цветах,
Ходит транспорт, работает кран...
На газетных листах Иисус и Аллах
Громыхают костьми в барабан.
В этом сне, в этой мгле, в сумасшедшей глуши,
Где обычные люди оглохли давно,
Бродит слух о любви, одинокий, больной,
Может, даже, лишенный души...
В этом сне, в этом мареве кислых дождей
Ни возрадоваться, ни сгореть!
Только слушать, как стукает в гроб площадей,
От людей отошедшая смерть.
Что мужчины, что женщины... Нет никого!
Просвистела обрывом струна...
Ни воды, ни камней, ни друзей, ни врагов
И на биржу похожа война.
Ни любви, ни страстей, ни чертей, ни богов
И опошлена миром война.
Февраль 2003
Ничего... Ничего... Ничего святого.
Только оттепель по стенам - головная боль.
Ни страдании, ни надежа, ни большой измены...
Сигареты, слякоть, город, на ботинках соль.
Это время... Это время между сном и смертью...
Между запахом и страхом тишина стены.
Начинается сначала... Давит поршень сердца,
Давит, двигает рывками колесо луны.
Ничего... Ничего... Ничего не будет!
Только капли по железу хлюпая скользят,
Только бродят, словно кошки, по квартирам люди,
Для которых в этой жизни ничего нельзя.
С тем и встречу... С тем и встречу доброе - святое!..
Постучу об подоконник пепельницей снов.
Брошу жить и пить и снова захлебнусь в запое
Чтеньем ценников и библии, - жизненных основ.
5 часов утра.
Д.А.
Опять человек этот, словно из гроба
Врезается, словом в подошвы стихов...
И небо над ним, как собачья утроба,
Роняет на волосы злобных богов.
И бродит по душам коварная чаша,
Отравленная языками добра,
И место свиданий - тюремная башня,
В любых, даже самых свободных мирах.
И что еще смертнику, кроме поклона
От слабости духа, взамен предложить?
Чтоб существовать по небесным законам,
Когда по земным не положено жить.
Ни тьма, ни свет. Туман, туман, туман...
В нем помешались все на середине.
В нем смерть, как одноразовый будильник,
И самых стойких выбьет из ума!
...одни слова. Ни верить, ни ложиться
Ногами в небо, головой в сугроб.
Не слышать, как безжалостно божиться
В грядущий рай номенклатурный поп.
Разбить себя любовью и запоем
Среди добра, на полпути туда,
Где люди сочиняют под конвоем
Своим конвойным долгие лета...
Где бог размазан по сырой известке
Перед очами возбужденных дам...
Где сросшиеся с властью переростки
Передают правленье по рядам,
Чтоб в бронзовой признательности сгинуть,
Оставив по себе туман... туман...
Так повелось, что ценят середину,
Всем сердцем возлюбившие обман.
2003
Едва переломится солнце в апреле
На каменной радуге тающих рек,
Младенец святой захлебнется в купели
И явится в город живой человек.
Он будет стучаться костяшками в тучи,
Встречая покорных цветами смертей!
Он будет детей справедливостью мучить,
Чтоб сделать из них самых светлых людей.
В притворности ленно, в упорном покое
Сквозит целомудрие блудных рабов.
И жизнь даже крошки засохшей не стоит,
Преломленных некогда звездных хлебов...
"Спасите! Спасите..." - вот, мира высоты.
"Одумайтесь!" - обыкновенная блажь.
Торговых крестин дармовые сексоты!
Своих же испугов взволнованный страж...
Любовь ли? Домашние доски почета...
И черное порно все в той же цене.
Не верите миру, ведя с миром счеты,
Во сколько оценится труп на войне.
И в ценнике этом, до смерти живые,
Ногтем, ковыряя икону: Где бог?
Смиренно идете, идете впервые
Начинкою в постный гражданский пирог.
Так знайте, что выведут вас на рассвете
К оврагу надежда, на пустынь красоты,
Где в страхе зачатые, буйные дети
Штыками пришьют к вашим шкурам кресты!
И благословят чашей крови друг друга,
С овечьей моралью, прощаясь навек!
В дорогу! В дорогу из мутного круга!
Собрался в дорогу живой человек.
Я скажу тебе, как спастись...
Ты ответишь, как просто выжить.
Я спою про московскую снежную слизь,
Ты, про мокрые стены Парижа.
Я не вспомню уже, как зовется зима
На весеннем наречье прилива...
Ты мне снова подскажешь, что можно красиво
Свести этот вечер с ума.
Ты сама... или сам я у замкнутой двери
Представлю последнее время... Звонок
Поднимает с кровати змеиным шипеньем
И кольцами ляжет у ног.
Бог
Изменяясь от лампы изломанным фоном
За спинами демонов изображал
И в кресте тротуаров от страха дрожал
Отклонившийся ангел иконный...
Скажи мне, в каком из отелей Парижа
"Шабли" разбавлял своим духом Иса?
Шепни мне еще, как художнику выжить,
Когда до рассвета лишь четверть часа?
Я дарю тебе... Ты мне в ответ промолчи
О любви, о надежде, о городе, о...
Посмотри, я, как ноги, всю жизнь промочил...
Но зато, видит Бог, не нашел ничего.
Январь 2003.
Здесь все бесцветно. Вы меня поймете,
Когда на миг закроете глаза.
Лишь контуры неясные напротив...
И скомканные речью голоса,
Подвластные, навязчивому миру.
И даром свыше, выстрел или крик!
Темницы превращенные в квартиры
На перекрестке смерти и зари...
И более, на грани сновидений!
Желаний тайных явные мазки.
Развратные молитвы или тени
Смятением впиваются в виски,
Сочась сквозь стены каменной росою,
Сквозь кожу кислотой любви к огню...
И снова ночь, контрольной полосою,
Безродных псов во след пускает дню.
Что в этом хрипе? Лирика надреза...
Хватает зла на то, чтобы курить
И ненавидеть гладкий образ трезвый,
Желающий любезно говорить
Со стеклами, с водою, сам с собою...
Бесцветно здесь. Лишь опустив глаза
Увидеть можно что-нибудь живое...
Последние услышать голоса.
Лимон луны с коричневыми пятнами
Над улицами с каменными ступами.
Усталостью и платьями измятыми
Бессонница пустую душу щупает.
В окне фонарь. Троллейбусная молния
Не убивая, черт возьми!.. Погасла.
Стакан вином, как жалостью наполненный,
Облизывает губы. Все напрасно.
Напрасна ночь. Напрасны ожиданья.
И все мечты, - химеры пустоты.
Одни лишь тополиные кресты,
Стоят в ногах моих очарований.
3 января 2003 года.
Уйти
Куда то... Без пути, без сожаленья...
Из писем и газет венок сплести.
Усмешкой за обиды отомстить.
В глухом углу наклеить объявленье
О том, что потерявшему себя
Не стоит больше в город возвращаться!
Переживут разлуку домочадцы.
Переболеют пухом тополя.
Продолжится круговорот созвездий...
Клубок луны закатится в откос.
И вымокший на тротуаре пес
Согреется под лестницей в подъезде.
И снова все пройдет, как было до...
Как было сотни раз... Как было, было
Когда осенний данс листва кружила
Под окнами унылых городов.
Опять оттаяло. И с крыши,
Текучей жижей января,
Ползет в окно мое заря
Страницами бульварных книжек.
Я знаю, в этот час нельзя
Не говорить об Иордане...
Какой бы ни был я татарин,
Кресты берез и мне грозят!
Но, что сказать, когда за словом
Придется лезть в чужой карман...
А в нем тоска да Колыма,
Зарешеченная часовня...
И снова с крыши на рукав
Стекают капли. Как креститься?
Когда господнею водицей
Торгуют бесы из ларька...
19 января
Молчи. Молчи. Ночь не достойна слова.
Ее фагот - дуги железный скрип.
Огни витрин глазами постового
Рассматривают улицу внутри...
Дымят костры из перьев и заветов,
Отягощая ненасытный мрак
И дух их расползается без ветра
Одним и тем же прожитым вчера.
Молчи. Молчи. Пускай рассвет задушит
Старуху Ночь и с голода умрет...
Пусть призывает дудочкой пастушьей
Овечьих шкур не стоящий народ.
Новорожденный... На ладонях тайны,
Качнется в колыбели паука
И взор его кинжальный и хрустальный,
Как занавес порежет облака,
Мешая думать о насущном хлебе!
Метро. Кольцо. Конечная. Депо.
Кровосмешеньем кончится молебен
И новой жатвой табельных серпов.
Увидеть бы! Молчи. Молчи. Ни звука...
Ночь не достойна быть твоей рабой.
Каким бы ни был первый твой поступок
Он искренне жестокий и скупой
На доброту, которая от страха
Ласкается, как шлюха, по церквям,
В алтарной подноготной патриарха...
Ночь предана блуждающим огням,
Окуркам, переулкам, магазинам,
Где свет и тьма - дыхание одно...
Молчи. Молчи. Попробуй эту зиму
Споить своим отравленным вином.
Можно в черное. Мрак, - это тот же рассвет,
Шаг спирали в законченной форме.
И не полночь, а приторный дым сигарет
Мою душу романтикой кормит.
Из воды, из огня, из случайных шагов,
Что ни в чем отличить невозможно,
Выплывают эскизы, скелеты стихов,
Заговаривают осторожно...
Только-только прозрачною кожей дрожа...
Что им место?.. Что имя?.. Что время?..
Балансируют на откровенье ножа,
Не задумываясь о смиренье.
В человеческих играх, по правилам лжи,
Проигравшему - лучшие карты!
Чтоб надеялся... беспрекословно служил
Обезличенной власти азарта.
Это так. Этим будет тесниться народ,
Упираясь спасителям в спины.
Может быть... Может быть, в кровь испачкав перо,
Бог подпишет им явки с повинной...
Только мне, в тишине, не узнать никогда
Чем закончилась Судная Пасха.
Я из звуков слагаю свои города
И живу в них, надеюсь, напрасно.
(Fais ce que dois, advienne que pourra)
Делай, что должен, во что бы ни стало!
Скальпель хирурга родня топору.
Лист неживой, прикоснувшись к перу,
Вытянет жилы полночным вокалом.
Лист не живой искупавшись в золе
Будет свидетельствовать об убийстве...
И предадут сокровенные мысли
Казни в столовой на грязном столе.
Распотрошат. Разыграют по буквам,
Те, что в безумстве своем возлюбил...
Те же, которым ты небо открыл,
Громко в антракте ладошами стукнут,
Стулья задвинут и вывесят сор
Нежности, боли, любви и терпенья...
Делай, что должен, пока на коленях
Ползает брат твой - предатель и вор.
Это и будет последним ученьем
Первой строки неживого листа.
Делай, что должен, когда на коленях
Дьяволы брата целуют в уста.
...в себе окружающий мир.
Где за каждым окном приготовлен капкан,
Где закат слишком трезв, а рассвет слишком пьян,
Где идеи, как шлюхи, истерлись до дыр.
Вечер мертвому брат. Звезды мертвому путь.
В городах наполняются кровью стихи.
И на смертном танцполе никак не уснуть,
Обменявшему грусть на чужие грехи.
...в себе окружающий свет.
На молитвах упасть, на могилах стоять
Ожидая с надеждой последнего дня
На земле, как на чертовом черном руне.
А слова все ползут... А подметки скрипят...
И свидетели не оставляют следов,
Языками, сметая плевки городов,
Подсыпая, по следу крадущимся, яд.
...в себе окружающий рай.
Обвенчаться на круге гончарном с луной.
Совершить харакири водою святой
И забыть о любви на кресте топора.
А молва все ползет... А копыта стучат...
Вечер сытому вор. Звезды - песни глухим.
И, как трудно в душе отыскать палача,
Для которого схимою станут стихи.
Сворой серых хрипящих сварливых ворон
На трамвайных полозьях текущего дня,
Истекает морокой вокзальный перрон,
Отпуская совсем... Отпуская меня.
Отстучали девицы ключом телеграмм,
Сообщая прохожим, что с этих минут,
К ним убийцы не будут ходить по домам,
Что теперь они сами спокойно умрут.
Будто разница есть от чего замерзать,
От февральского кашля иль от пустоты,
Заползающей смертной тоскою в кровать,
Где недавно любили друг друга мечты...
Переменчива вера, ласкаясь в ночи
Под неоном реклам - рукотворных икон.
И глаза опьянено горят в две свечи,
И молитва в губах словно девичий стон.
Это нужно живым! Это можно понять,
Тем, немногим, способным законы забыть,
Что не все ли равно от чего замерзать...
Что важнее всего, - для чего еще жить...
1 февраля.
Мне нужно давить на бумагу,
Как на виноградные кисти,
Чтоб пьяные ягоды мысли
Закисли язвительной брагой.
Хмелея... И, дальше, в запое
Разбив тишину на копейки.
Слагать из пустой телогрейки
Мелодию волчьего воя,
Что долгой кандальной дорогой
Судьбою у русских зовется...
Откуда здесь солнце возьмется,
Когда все в кредитах от бога?
И тяжесть присущая нищим,
И легкость, способная мертвым
Придать ощущенье полета
Над вечно живущей грязищей,
Которую смыть лицемеру, -
Что пыль со стекла лобового...
Глаза замыкаю, в них снова
С венками бредут пионеры,
С кастетами новой науки...
Дави их, - становится больше!
Крещеные в омуте Моиши
Хватают христов на поруки.
И с ними не хочется вместе
Дышать и, тем паче, молиться...
Погода зовет удавится,
Но прежде поэтов повесить!
Во времени этом и всуе,
Как все первобытные звери,
Мы в Царство Свободное верим,
Но выглядим в нем как холуи,
Грехи, будто явку с повинной,
До судных времен... Наготове...
Ни веры, ни боли, ни крови,
Ни яду от ягоды винной.
Я знаю о земле, что там зима.
Обрывки слов с ветвями бьются в стекла,
Сквозь мутное окно, больной и блеклый,
Проходит день. Приходят времена,
В которых нет ни берега, ни флага,
Ни образа, ни женщин, ни мужчин...
Лишь серых улиц ледяная влага,
Лишь сложенные ровно кирпичи
Жилых домов, - могильников свободы...
Вот, нити на ветру струной дрожат
И гроздь рябины капает в ножа
Зарезавшего сумерки восхода.
Зачем здесь так? И отчего зимой
Приходится копать себе могилу
В чужом веселье, до того постылом,
Что перейдет под вечер в волчий вой...
И та же ветка, и февральский ветер
В один и тот же час войдут сюда,
Нам сообщить, что ничего на свете
Не будет изменяться никогда.
Сходить с ума от города на Волге,
Что в ленте снов теряет смысл и звук.
Что через вечер нестерпимо долгий
Осенним дымом тянется в мундштук...
Не помнить, но искать себя сначала
То на крестах, то на болотных пнях...
И на цепях безлюдного причала,
Раскачивать земного шара прах,
Монашески заколотив холстиной
Рассветный край в гуаши сонных лип...
Алхимничать с кровавым камнем винным
Слагая в пустырях монастыри...
И человеку грешному возможно
Мечту свою руками воскресить!
Лишь оттого, что все мечты ничтожны
И не зачем Создателя просить,
На берегу у Волги разбивая
До гроба заключенное пари...
Чтоб каждым трудным утром оживая,
Смотреть в провал малиновой зари.
Посмотри на себя! Посмотри!
Все сливается в сером окрасе...
На дорогах гниют фонари
В пожелтевшей от солнца кирасе.
Будто не за чем жить... Да! и Да!
Под трамваями, над площадями...
Внутривенная тает вода
Окисляясь глазными гвоздями.
И над тополем виснет мертвец
Полумесяца месяца мая...
Петли сизых табачных колец
Шею гибкой рукой обвивают.
Пропадешь... Пропадешь, пропадешь...
Поцелуешься с бархатом алым
Еще раньше, чем просто уснешь
Под зыбучим земным одеялом.
Твои ли телепророк варит мглу
На вороньих отточенных перьях?
Милый мой, милый мой... на иглу!
В день рожденья, родной, в день рожденья...
И над плахой, где церкви провал,
Распускается облаком синим
Городского рассвета оскал,
Простоявший всю ночь на трясине.
А тебе больше нечему здесь
Научится. Закончены курсы.
И благая, как блудница, весть
Разметает под окнами мусор,
Чтоб, сорвавшись, не жмурится от
Рыбьих глаз, этикеток, жестянок...
Чтоб последний короткий полет
Не остался бы добрым обманом.
Болезнь деревьев - постоянство.
Судьба калек, удел слепых...
Болезнь святых - любовь и пьянство!
Простая исповедь живых,
Разбитых календарной точью
В унылой толчее души
На тех, кто выжил этой ночью
И тех, кто выжить не спешит.
Любая хмарь - уже погода.
Любой плевок - господний дар!
На синей шее небосвода
Троллейбусные провода
Затянуты петлей сюжета,
Где больше слов, - ключи и дверь.
Луна не зверь, она жоржетка,
Смущающая всех зверей.
И благодарность ей - измена,
Освободившая от грез
Жестокой страсти лик мгновенный
И неразгаданный вопрос:
Зачем терпеть чужую славу,
Что задыхается во лжи?
Короткий дух и ум корявый,
Ни в сторожа, ни в грабежи...
Зачем терпеть чужую веру,
Которой место, - шкурный ряд?
Последний рай... Учитель первый...
Прощальный выстрел октября
Кровавой горечью рябины
На губы жаждущих смертей!..
Болезнь людей - прямые спины
И поиск праведных путей.
Когда опускается в комнату вечер
На мятном дыхании вечного сна,
В табачный настой превращаются речи
Укладывая смысл слов на веса.
И в тяжести строгой не трогает время
Пустые заботы мелькающих дней...
Уставшее солнце за шторами дремлет,
Чтоб утром очнутся на сутки мудрей.
И круг посвященных ему посвящает
Сожженную в сумерках жизни свечу,
От добрых воров ограждая плащами
Дорогу слепому, как бог, палачу.
И книги, и карты грядущих событий,
И темные полосы винных камней,
Любую войну замыкают в обитель
Горячей любви на холодном огне.
Так вечер и вечность проводят живые
Не зная ни часа, ни смены имен...
Под окнами липы стоят часовые
В мерцанье расколотых лунных корон.
И, если откроется городу утро,
И буднее солнце поднимется ввысь,
То, значит, закончилась вечером трудным
Большая игра. Значит все разошлись.
Мы сидим у костра, уклоняясь от неба чужого,
Запиваем вином птицу счастья на длинных ножах...
Под глазами земля, на которой от света большого
Города, города словно трупные пятна лежат.
Бесполезная память и беспрекословные муки,
На религии постных кусков и терновых крестей...
Будто детством сражен и хлыстом оживлен на поруки
Принудительным братьям слагающим рай из костей.
И ни шагу вперед! Оглянись, ни любви, ни начала.
В рассусаленном склепе отрада одна - кочерга!
Одинокая песня шагами в ночи простучала...
И завыли ее алтарей гробовые снега.
Оттого то и грелась душа черной кожей обреза,
Что разбои на Руси добродетели главной сродни...
И молитва в крови, и в тюремных облатках аскеза,
И прожить бы, прожить бы, прожечь бы короткие дни.
Может, истинно радостны те, кто не знал и не верил
Бесконечной надежде калек в инструменты врача...
Может, истинно знают пути лишь коварные звери,
Что когтями в ночи одинокую песню стучат...
С ними в лес... Города, города словно темные пятна.
На местах, где лежали костры наших кратких путей.
И мечта неверна, и последняя ночь неопрятна...
И никто никогда не приносит хороших вестей.
2003
Расставание... Коготь скрипичного знака.
Излом замыкающий линию губ...
Холодные нити ледового парка,
Салют паутин на стеклянном полу.
Мгновение и... на зеркальном покрове
Расколются капли осенней воды.
Разлука, подруга погодных условий,
Избавит любовь от земной суеты.
Начало и время. Прощание с теми,
Кто воздухом соткан на памяти рук...
Мы листья... Мы листья настольных растений,
Уставшие верить словам и добру.
Лишь звук или отзвук в мембранах столицы
И падающий обесцвеченный свет
На снег, на дорогу, на память, на лица,
На место пустое, где нас больше нет.
Когда не жить - одно и то же с тем,
Что жить не замечая, как бесследно
Ложится время пылью возле стен...
И первый день, как будто, день последний.
Наверное, пути лежат тому,
Кто шел один следов не разбирая
Из тьмы во свети снова через тьму,
Святыми предрассудками играя..
Проигрывая... Оплатив долги,
И кесарю, и небу, и трактиру,
В неведомое направлял шаги!
Стучался в незнакомую квартиру,
Не успевал последний взять билет,
Не думал о покое и достатке...
И если в этот час его здесь нет,
То, значит, все с душой его в порядке.
Знаешь ли ты, что такое дорога,
Вечный единственный путь вникуда...
Знаешь ли ты, как слетают года
Под ноги путника слова и слога...
Как хорошо от того, что земля
Нас не выносит присутствием духа!
Не превозносит. Лишь сплетням и слухам
Хочется верить. И тем тополям,
Что раздевались на осени черной
Листьями падая в бездну слепых...
Знаешь ли ты, чем кончается стих
Смертной любви ничему не покорной...
В заводи, в заводи пятен бензиновых,
Скорчившись от прободной доброты,
Просто прощаются с жизнью и зимами
Выросшие на панелях цветы.
Ты ли плеснешь им отравы доверия
Шрамами снегом забеленных щек?..
Или на зоне калеными перьями
Вырежешь богу врожденный порок...
Знаешь ли ты, что достаточно случая
Для появления в здешних краях
Осатаневших, дурных и измученных
Светом больным на кривых фонарях...
Не прикасайся! Проказа спасительна
Только действительно миром больным.
Дышишь, а вместо дыхания дым
Точит устои закрытой обители.
И продолжать... И надеяться заново...
Не за чем, не за что, и ни к чему.
Небом уснуть, провалиться во тьму
Неторопливую и бездыханную.
Падает ночь... И по ветвям, по кистям рябины,
Тихо касаясь их, снег на чуть слышном ветру.
Звезды, как будто глаза непроглядной пустыни,
Плачут мерцая и вечному верят добру.
Там среди звезд, среди ветров, в невидимой дали,
Странников души, надежды и чьи то мечты.
Небо, пошли утешенье им, если в печали!..
Небо, наполни любовью их, если пусты!..
Мы же, поставим бокалы метелям и песням.
Пустим по кругу душистый таинственный дым...
Грустной мелодией струнные тронем ряды
И в одиночестве вспомним о том, что мы вместе.