Ханжин Андрей Владимирович : другие произведения.

Ночь негодяя

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

   •
  
   "Шепни душа о прошлом
   И... прощай!"
  
   Еще там, во Владивостоке, Шаман почувствовал, что все закончилось. В тот миг, когда Иуда нажал на курок, что-то остановилось, прервалось. Что? Шаман не убивал его. Да, хотел, искал долгие годы. Нашел, но не убивал. Иуда застрелился сам! Впрочем сейчас это не имеет никакого значения. Абсолютно никакого. Шаман признан виновным в умышленном убийстве и вот уже девятый год смотрит ночью на звезды. Днем спит.
   Республика Коми. Висляны. Колония особого режима. Третий отряд. Шаман (Марьин).
  
   Желательно смотреть на все глазами непосредственных участников событий. Очевидцы ничего не понимают. Дело не в зыбком мироздании, в котором не удержался Иуда. Он-то во всяком случае был приговорен. Не людьми, так Небом. Это уже не важно. Главное то, что и Шаман закончил свой путь там же. Существование личной идеи завершено. Миссия выполнена. Остается просто закончить биологический цикл. Теперь Шаман понял, что не успел. Не успел освободиться от пустоты смысла. Считая себя оружием Провидения, он потерял собственную мечту. А мечта была! Не какая-то бестолковая конкретность, не идея действия, нет. Просто ход. Возможно безрассудный и непонятный ход, тайна которого открылась ему только теперь и слишком поздно. Это должен был сделать только он сам и только так, как виделось ему одному. Не религия же это в конце концов! Даже и не путь, по большому счету. Просто ход.
   Теперь он умирал. Бестолково и никчемно. Переход был близок, но уже не нужен. Человек умер давно.
   Шаман рассматривал звезды и губы его шевелились. Наверное он разговаривал с ними о том, чего больше никому больше не мог поведать. Не знаем об этом и мы. Впрочем...
  
  
   Вживайся в роль!
  
   Эх, если бы Артур Гельбах мог снимать кино так, как он хочет! Что делать, что делать... Нищета. Приходится перекраивать сценарий под реальные возможности. Приходится снимать, хоть и талантливых, но совершенно неопытных мальчиков и девочек вперемешку с уцененными звездами тридцатилетней давности. Эх, если бы...
   Да, Артур делал любимое дело и делал его честно. Все это ворчание на судьбу - лишь проза жизни. Артур же был лириком, романтиком и законченным авантюристом. Наверное музы любили его. Наверное он отвечал им взаимностью.
   Месяц назад он возобновил съемки. Два предыдущих фильма и этот - третий. Артур бредил идеей триптиха на тему современности. А какая она наша современность? Мир белый, мир черный, мир серый... А все едино - мир земной! Поэтому и требовал от актеров много. Поэтому мучил сценариста бесконечными вопросами и поправками. Артур любил свое дело. Просматривая пробы, Артур ловил в себе интересные мысли. Он видел актеров не только персонажами своих картин и даже не будущими кинозвездами и кинонеудачами. Артур представлял, как бы развивались события, если бы эти ребятки вдруг оказались не плодом его и сценариста воображения, а на самом деле проиграли бы отрезки собственных жизней. Но в иных обстоятельствах. Вообщем, по настоящему! Подумал, представил и как то передернуло его. Лучше бы не надо! А ради искусства? Но ведь это уже не искусство! Почему же? Разве жизнь нельзя считать произведением искусства? Да уж, тут кто как понимает прекрасное.
   Артур закричал ассистентам:
   - Позовите, Тараса! Позовите, Тараса!
  
   Электричество тянуло в духоту. Сигаретный дым и какая то приторность в воздухе.
   - Тарас, а ты в жизни мог бы оказаться в ситуации своего героя? Нет, не представить, как бы ты повел себя на его месте, а именно так поступать? Понимаешь меня?
   - Наверное, тогда мне нужно было бы прожить его жизнь... Вы считаете, что у меня не получается?
   - Да нет, нет. Не в этом дело. Ты все хорошо делаешь но... нам опять не поверят.
   - Мне всегда казалось, что зрители делятся на верующих, критиков и равнодушных.
   - Да-а? Так давай снимать кино для равнодушных!
  
   Интересно, как Артур Гельбах собирался осуществить это на практике?
  
   Откуда сценарист отрыл своего негодяя?
   - Откуда?! Да может такого и нет совсем! Хотя, конечно, прототип существует. Насколько я знаю, он сейчас в зоне. Хочешь, чтоб я нашел его для тебя? Да, ты несколько безумнее, чем я предполагал!
  
   Через три дня после разговора Тарас общался с телефоном.
   - Знаешь почему объявлен десятидневный перерыв в съемках?
   - Честно говоря, нет.
   - Из-за тебя.
   - Понимаю... Будете снимать другого.
   - Да. Надеюсь ты станешь другим. В шесть вечера жду тебя на Ярославском, под табло. Возьми что-то в дорогу.
   - Не понял, Артур Борисович.
   - В КОМИ едем. В лагерь.
  
   Вагон шатался пьяной шлюхой. Тарас рассматривал отечество с каким-то странным выражением лица. Казалось, что он впервые в жизни попал в ситуацию, которая диктовала свои условия не только помимо его воли, но и помимо воли всего населения этой планеты. Что-то крутилось в голове: не то мотив, не то сигналы мирозданья. Тарас смотрел сквозь вагонное стекло, сквозь убегающие пейзажи, сквозь горизонт... Что-то там смутно металось. Серое и красивое. Похожее на... Нет. В двадцать один год это не бывает таким явственным!
  
   Похмельно-равнодушный прапорщик принял паспорта и все же не смог скрыть любопытства:
   - А вы ему кто? Братья что ли?
   Артур улыбнулся.
   - Да, в каком то роде.
   - Ну значит друзья, - констатировал прапорщик. - Друзьям только краткое полагается. Пару часов. К ним тут все равно единицы ездят.
  
   И полетел по зоне селекторный хрип дежурного: "Осужденный Марьин - третий отряд - срочно прибыть в комнату свиданий! Осужденный Марьин - третий отряд..."
  
   Днем Шаман спал. Ему давно уже ничего не снилось. Он ложился, закрывал глаза и проваливался в бесконечную черноту. Просыпался и выходил в ночь, но уже не кромешную, а к звездам, единственным собеседницам и подругам его души.
   Сегодня его растолкали. Шаман выслушивал бред о каком то вызове на свидание и невидяще смотрел на завхоза.
   - Давай, давай, Марьин! Там уже селектор красный. Зовут тебя полчаса. Давай иди, иди на вахту!
   Шаман накинул свою старую телагу и, чуть согнувшись, пошел.
  
   Несколько минут он изучал своими раскосыми глазами пришедших к нему людей. Чувствовал он больше, чем понимал, поэтому ему всегда нужно было время, чтоб получить тот интуитивный сигнал, который и определял все дальнейшее отношение к человеку.
   Пришедшие тоже испытующе рассматривали старого, побитого морщинами и шрамами зека, пытаясь увидеть в нем те черты, которые увидел когда то сценарист.
   Наконец Шаман ожил. Глаза его сверкнули и спрятались в ракушки.
   - Ну, и кто вы такие?
   Причем вопрос этот был задан исключительно потому, что молчание, в принципе, могло продлиться до конца отведенного на свидание времени. Кто они такие? И так понятно. Шаману понятно. Вот этот, в короткой спортивной куртке и со стриженными растопыренными волосами, явный экспериментатор в смысле жизни. Новый тип, русской интеллигенции - дешевая сигарета и помятый вид. Искатель новых образов. Мог бы быть поэтом, зарабатывающим на хлеб журналистикой. Мог бы быть, если б не сидел с ним рядом этот молодой человек со стильной прической и неестественными жестами. Похож либо на педераста, либо на начинающего актера. Ну-ну, гости на свидание, а курехи-то вы привезли?
   По ту сторону стекла тоже оживились.
   - Даже не знаем с чего начать...
   Артур замялся и вдруг перехватил взгляд Шамана, устремленный в угол стекла. Угол был отколот, образуя небольшую дырку толщиной в палец. Как-то неловко Артур вытянул из кармана бумажник, достал несколько купюр и принялся сворачивать их в трубочку. Шаман неотрывно следил за его движениями и вдруг, в тот момент, когда Артур уже поднес деньги к дырке, неожиданно громко расхохотался:
   - Да нет, нет, лучше сигарету!
   Напряжение сразу упало.
  
   .....................................................................................................................................................
  
   - Эх, ребята, ну и новости вы мне привезли! Кино и роли. А зачем вам это, настоящее? Да и для кого оно настоящее, если все равно рассчитано на массовый просмотр? Можно сюжет-то и поинтересней выдумать.
   И тут с ним впервые заговорил молодой, видимо что-то поняв и на что-то решившись.
   - Да мы же не за сюжетом... Тут все дело во мне. Как объяснить? Я не могу... Ну, я вас играю, понимаете? И не могу. Думал одно, а вот сейчас вижу вас и понимаю, что все это чушь... То, что я хотел изобразить, чушь полная! И хорошо, что мы приехали, а то мне, дураку, пришлось бы кочевряжится перед камерами, а это все пустое...
   Тарас сбивался, нервничал и Шаман остановил его, обращаясь к Артуру:
   - Значит так ребята, пока хозяин здесь, покажите ему свои корочки режиссерские и выбейте личное свидание. Ночи, я думаю, хватит. Пусть вот он, - Шаман кивнул на Тараса, - зайдет, а ты переночуешь в поселке. Попробуйте, должно получиться.
  
   Подполковник дал свидание под обещание, что его имя будет значиться в титрах.
  
  
   "Ночь Негодяя"
  
   "Быть видимым,
   Родиться, состояться -
   Вот вера,
   За которую
   Готов
   Отдать и то,
   Что не принадлежит
   По праву"
  
   Энергия тьмы? Вопрос о разногласии в душе. Один уже пришел к единству, другой и не подозревал о существовании иных точек миропонимания. Что-то сверхъестественное хотел поймать Тарас. Что-то исходящее после понимания. Может быть то, что находилось в глубине Шаманских глаз? Но этого нельзя понять. Этим нельзя стать. Этим нужно быть. Что там? Что там? Что там?
   Три пачки сигарет? Да вот они на столе.
   - На ночь хватит.
   Чай?
   - Сынок, ты видел лейтенанта в первой комнате. Отведи его в сторону и дай ему десять баксов. Он принесет литр спирта.
   - ?
   - Давай, давай, пока не ушел.
  
   - Значит ты - Тарас? Расскажи мне о себе.
   Шаман развалился на кровати, рассматривая пылевые узоры на потолке. На груди у него стояла тарелка, используемая вместо пепельницы. Он глубоко затягивался и получал от этого такое удовольствие, что глядя на него, закурил бы предынфарктник
   - А что вам...
   - Можно "тебе".
   - Тебе рассказать? Со мной ничего не происходило. Точнее, до недавнего времени я думал, что моя жизнь так интересна, так необычна, насыщена событиями, но...
   - До недавнего времени? До какого?
   - Наверное... Нет, я знаю! До сегодняшнего дня.
   - Ну-ну-у?
   Шаман опять засмеялся.
   - Что же произошло сегодня? Обострились рефлексы?
   Тарас чувствовал себя неуютно. Сиделось не удобно, говорилось трудно, соображалось слабо.
   - Да нечего мне рассказывать! Давайте лучше еще выпьем.
   Получилось немного театрально, но вполне, вполне. Шаман постучал пустым стаканом по краю кровати.
   - Наливай.
  
   Спирт с водой. Две трети на одну треть. Если пополам, то получается достаточно противно.
  
   - Пьешь то давно?
   - Сейчас рано начинают... Я вот тоже не отстал от сверстников. Наверное лет с пятнадцати. Хотя точно не помню. А, вот! День рождения у одноклассницы... Точно! Ирка Зайцева. Любовь была моя школьная. Ха! Действительно, я тогда первый раз напился.
   Наконец-то Тарас заговорил непринужденно.
   - Своеобразное это чувство, первая любовь! Потом... когда я поступил в театральное... Там много красивых девчонок! Наверное это тоже были сильные увлечения.
   - Что?
   Тарас осекся от резкого и неожиданного вопроса.
   - Что, что?
   - Что ты чувствовал, когда первый раз остался с женщиной? Это была одноклассница, да? Ну, вспомни, что ты чувствовал?
   Тарас вдруг вспомнил гадкие анекдоты про тюремных петухов. Ему стало неприятно. Что-то женское, чуждое, шевельнулось внутри.
   - Зачем тебе это?
   - Это не мне. Это тебе. О чем ты сейчас подумал?
   Тарас закурил.
   - Мы оба знаем о чем ты сейчас подумал. Так вот: это то, на что в сознании наложен запрет. На что еще в твоем сознании наложено табу? Ну-ка, попытайся поверить в то, что в данный момент твоя мораль приняла иные формы!
   - Что это значит?
   - Это значит - сжигай мосты! Чем ты занимался всю свою жизнь? Ты занимался тем, что строил конуру для своей души. Метил места, в которые всегда можно вернуться. Разбрасывал капканы, способные удержать тебя в состоянии покоя с оглядкой на приличное прошлое. Ты размножался эмоционально, для ловли состояний. Послушал песню и вспомнил месяц май! Так? Зашел во двор - накрылся образом песочницы и детской непосредственностью. Это пока совершено мало гадостей. Или уже не мало?
   - Зачем вы мне это говорите?
   - Ты же собрался воплотить меня в двух часах экранного действия! Сам же хочешь настоящего. Вены хочешь вскрыть? Пей! Давай, давай! Нет причины? А какая тебе нужна причина? Чем не повод простится с жизнью, осознав, что все прошлое - фальшь! Так вот - твоя мораль тебе не разрешает.
  
   Окно разлетелось, брызнув осколками в стены и пол.
  
   Заматывая полотенцем окровавленную руку Тараса, Шаман приговаривал:
   - Дурак ты и психопат, но это все же лучше, чем бесчувствие. Стекло-то отпусти, дурак.
  
   И все изменилось. Ничего особенного не произошло. Просто изменилось ВСЕ. Спирт стал крепче, сигареты лучше, а Шаман наконец открыл глаза. Тарасу казалось, что он сходит с ума. В уши вошли звуки, которых он не слышал раньше, а значения слов поменяли смысл. И ничего особенного. Вот, что странно!
   Теперь все воспринималось спокойнее и естественнее. А спирт, между прочим, действовал весьма странно. Иными словами, опьянением это состояние можно было назвать с большой натяжкой. Легкость! Пожалуй, да. Или что-то стряслось с совестью? Тарас сидел, скрестив ноги и откинувшись спиной на стену.
   - Я как-то иначе представлял себе все это. Понимаешь, Шаман, Бог для меня представлялся не как субъективная личность... Я не могу изобразить это, или выразить словами. Ну, что-то единственно верное. Да, так!
   - Разве я говорю иначе?!
  
   Шаман привстал с кровати и оседлал стул. Глаза его снова сузились, но в ракушку не ушли, остались искрить.
   - Разве я говорю не о Нем?! Слушай, не я к тебе приехал! Ты приволокся сюда, еще вчера не зная зачем. А теперь я говорю тебе такие вещи, за которые с меня спросится, если ты поймешь их не так, как я их понимаю. Но кто имеет право на ошибку? Все мы имеем это право до той поры, пока ошибка не станет роковой. Тогда это уже не ошибка, а преступление! Но это о другом. Что ты говорил? А-а, про левую щеку... Давай, сначала ты. Уверен, что твой режиссер умничал по этому поводу. Жаль, но он еще не нашел ответа. Хочешь мне сказать, что и сам ты ошибался?
  
   Дым слоился как пирог.
  
   - Что мне сказать? Что Бог есть? Тем самым подтверждая формулу его небытия? Я - православный, но разве могу называться христианином? Не странно ли это звучит в исполнении человека, пожелавшего забыть старую мораль?
   - Дурак ты! Нет ни новой, ни старой морали. Есть понимание и непонимание. Все! Принимаешь ли ты себя, как человека, который что-то понял, или остаешься на пути между свечой и сковородкой?
   - Расскажи!
   - Хочешь?
   - Больше, чем ты думаешь!
   - Дурак... Имя Божье знаешь? Да, конечно, знаешь. Так что там Книга говорит о тех, кто Имени и не слышал никогда? Правильно, судить будут по делам! Так, или не так?
   - Так.
   - Значит вот что я тебе скажу: я за чистоту жанра! Если ты абсолютно честен перед собой, то какая разница, как твои поступки будут называть другие? И вообще, тот, кто полностью во всем разобрался, уже не осуждает и не обсуждает. Тот действует! И каждому преданы силы, охраняющие до определенной поры. Пока не закончится эта партия. Переход за черту. Переходил ли ты границы дозволенного? А не стоило. Что же теперь?
   - Теперь? - Тарас приблизился к самому лицу Шамана, - Теперь... Теперь, давай побег устроим! Выход же на улицу! Кто там? Автоматчик? Два? Если оставление этой шкурки неизбежно, то какая разница, когда это случится? Ну что? Режиссера в заложники и вперед!
  
   Неожиданно Шаман выбросил руку и тыльной стороной ладони ударил Тараса в лоб. Удар оказался сильным, Тарас как-то чавкнул и отлетел назад, на кровать. На несколько секунд он потерялся.
   - Сынок, неплохое выступление! Браво! Только не забывай, что силы давно разделились. И те, кто расколол единство теперь называются бесами. Правда, справедливости ради, надо отметить что публика эта серьезная. Не могут их пока взять. Но говорят, загнали в окружение на Землю. А мы, вроде заложников. Мы в роли заложников! Понял! Пока они нас удерживают, их не уничтожают! И это политика, Бог их забери! Они знают то, что от нас, неполноценных, скрыто. А зря. Скрыто зря. Потом поймешь, чем именно эти мародеры пользуются. Ситуация-то действительно безвыходная. Тут лазеек почти не осталось. Говорю "лазеек" имея в виду массовое спасение. Это не ко мне. Я знаю выход за черту и говорю: "Я знаю! Я тот!", а твое дело принимать это, или не принимать. Мне с тобой не по пути, вдвоем не пройдем. Твоя черта, принадлежит исключительно тебе, а я уже вышел... Ты как раз застал момент перехода. А теперь спи!
   И Шаман снова раскинулся на кровати закрыв глаза. Тарас тихо позвал его:
   - Шаман. Шаман.
   Ему никто не ответил. Сон. Пропасть.
  
   •
  
   Коктейль из солнца и луны родил утро. Лишь только пролился рассвет, Тарас впал в забытье. Пронеслась смена неясных и трансформирующихся образов, иногда настораживающе -пугающих, иногда мягких, покатых. Это было похоже на проникновение в пространство, существующее без места и времени. Силуэты возникали из ниоткуда и исчезали в тумане. Не было ни начала, ни конца. Контуры уходили тенью, сливаясь с темнотой. Лишь глаза всегда оставались яркими и выразительными. Но это были контролируемые видения. Еще была возможность открыться. И наконец эта возможность исчезла. Тарас провалился в неизвестность, словно спустился вниз на лифте. По крайней мере таково было ощущение... падения. Дух захватывает! И вот область тайных сил. По звездному лучу, навстречу Тарасу, идет девочка лет четырех. Она одета в черный, вышитый золотом, сарафан. Половина желто-золотистых волос заплетена в косичку, другая спускается длинной челкой на лицо, закрывая его левую часть. Она поет, но губы ее не шевелятся. Тарас ловит первые фразы, объемные по звучанию, но в тоже время звучащие неестественно.
   Колесо ослиное
   Длинное, длинное,
   Словно каракатица
   По дороге катится.
   Налетит на камешек,
   Прыгнет в колею.
   Девочка хихикнула.
   А веревки краешек
   Вяжется в петлю.
  
   Кукловод за ниточки
   Водит по иголочке.
   Глазки, как улиточки
   Завернулись в щелочки.
   Тарасу вдруг показалось, что на ее левой руке сверкнула чешуя.
   Засыпай и выбирай
   Круг земли, иль неба край?
   Выйдешь первым не соврешь,
   А найдешь - опять умрешь.
   Казалось, что еще несколько шагов и девочка подойдет совсем близко, но она неожиданно замолчала и стала плавно отдаляться. Тарас хотел крикнуть ей: "Подожди, скажи кто ты?" Но не смог издать ни единого звука. Девочка удалялась. Очертания становились более размытыми. И в тот миг, когда она должна была вот-вот исчезнуть, Тарас вырвал из себя вопрос: "Кто?" Девочка вновь хихикнула и откинула челку... Вторая половина лица была лисья! А изо рта на мгновение только выскочил тонкий, красно-белый, раздваивающийся на конце язычок.
  
   •
  
   Тарас очнулся и увидел стоящего над головой Шамана.
   - Что, уже пора?
   Шаман кивнул и отошел к двери.
   - Чувствую, ты хочешь что-то сказать мне, перед тем, как мы расстанемся навсегда?
   Шаман кивнул еще раз и поднес губы к самому уху Тараса:
   - Берегись этой девочки!
  
   Дверь за собой он не закрыл.
  
  
  
  
  
   I
  
   PARLEZ - VOUS FRANCAIS?
  
   Душной августовской ночью в бывшем депутатском зале киевского аэропорта "Борисполь" находились четыре человека. Трое мужчин и девушка. Первый - гражданин Польши, князь, ведущий тяжбы со всеми дворянскими собраниями всех европейских государств, по причине звучности фамилии - Разумовский. Двое других - костюмные люди, представители службы безопасности Украины, специалисты по транспортировке важных грузов. И наконец девушка - дочь теневого президента страны, мафиозного папаши Виктора Илияхова - Лиза. Весьма, между прочим, занимательная барышня. Без особых внешних данных, но с очень интересным будущим. В настоящее время являющаяся почетным представителем "комитета по возрождению национальных традиций Украины". Рейс откладывался то на час, то еще на сорок минут. Париж не принимал по метеоусловиям. Тем не менее вышеописанная четверка совершенно спокойно реагировала на переносы рейса. Только один раз эсбеушник Стас произнес:
   - Может связаться с ВВС? Коридор-то для нас все равно держат свободным.
   Лиза бросила быстрый взгляд на Разумовского, который рассматривал летное поле и видимо, что-то прочитав на его лице ответила:
   - Если еще раз отложат, полетим транспортным. Так что предупредите своих знакомых, Стас.
   Что-то шепнув своему напарнику, Стас передал ему сотовый телефон. Разговор велся профессионально неразборчиво, так что до всех остальных долетали лишь отдельные созвучья. Затем, сложив трубку, напарник передал ее Стасу и уже обращаясь ко всем ответил:
   - Там сейчас все будет готово. Ждут нашего звонка.
   Лиза снова посмотрела на Разумовского. Со стороны могло показаться, что именно от этого молодого человека зависело, кончится ли туман в Париже, или продлиться еще сутки. На самом же деле думать "со стороны" об этом было некому. Парни из спецслужбы знали, что Лиза по уши влюблена в Разумовского, а он в свою очередь, крутит с ее помощью мутные дела, через ее мафиозного папашу. Лиза же, с детства разыгрывая дурочку, и вследствии этого оказавшись самым посвященным человеком в семейные тайны, теперь выходила на первые роли в отцовских делах. А Разумовского она действительно любила. Но объясняла эти отношения по своему. То, что он никогда не согласиться войти в семейный бизнес и уж тем более жить за ее счет, стало ясно почти сразу после их знакомства. Поэтому их отношения были более открытыми и раскрепощенными, чем предполагали все, знающие эту пару. Правда говорилось, что в общем необычно видеть стройного молодого красавца рядом с бесформенной девушкой, да еще и старшей годами. Злые языки шептали: "деньги". Догадливые говорили: "Дружба и немного секса... По дружбе". И не так уж далеки были от истины.
   Лиза не ждала от Разумовского ни совета, ни решения. Просто ей приятно было смотреть на него. Вот и все. Решения же принимались в ее голове молниеносно и вряд ли, даже десяток решительных мужчин, могли обдумать все лучше и быстрее. Лизе просто приятно было смотреть на Разумовского, или - как она его называла - на "Макса".
   Она не верила ни одному его слову относительно его прошлого, или рассказам связанным с какими-то событиями вне их отношений. И верила всему тому, что говорил Макс о ней и о себе. Лиза обладала сверхчутьем, к тому же научилась разбираться в людях, поэтому сразу почувствовала расположение к Разумовскому. Он был тем, кого она, Лиза, считала настоящим мужчиной. У него была подозрительная биография, явная криминальная направленность ума, житейский цинизм и полная беспринципность действий. К тому же именно он предложил выкупить у московских жуликов икону "Святителя Николая Чудотворца", добытую во время одного из налетов на квартиру служителей культа. Кстати данный образ был извлечен налетчиками из-под паркетного тайника поповского жилища, спрятанный туда, по словам обворованного, "от посягательства бесовского".
   Лиза ни на секунду не сомневалась, что Разумовский задумал разыграть свою собственную комбинацию в отношении иконы и денег. К тому же денег приличных - икону оценили в пять миллионов фунтов стерлингов. И ей было очень интересно, как именно разыграется комбинация. Тем более, что деньги были не семейные, а эсбеушные. Просто проходящие через различные ведомства Илияхова. А вообще-то, он конечно смертник, этот Макс Разумовский. Пожалуй вот что привлекало больше всего.
   В конце концов их пригласили на посадку.
   Лиза снова смотрела на Макса. Он наклонил к ней голову:
   - Прощаешься?
   Лиза удивленно повела глазами, но через мгновение собралась.
   - Думаешь, что сможешь уйти?
   Макс не ответил, лишь неопределенно пожал плечами и снова задал вопрос.
   - А тебе-то зачем? Любопытство? Или так уверена в своей неприкосновенности?
   Лиза нажала кнопку вызова стюардессы.
   - Нет. Просто хочу еще раз убедиться, что не ошиблась в тебе... Чтоб было что рассказать будущему сыну.
   Подошла стюардесса.
   - Минеральной. Ессентуки N17.
   И снова повернулась к Максу, открыв рот, чтобы продолжить тему, но Разумовский опередил ее:
   - Я понял.
  
   Самолет заходил на полосу аэропорта Шарль де Голль.
  
   Все поселились в разных гостиницах. Лиза под своим именем, мужчины под выдуманными. До встречи с москвичами оставались еще сутки. Макс был свободен. Ему не нужно было, в отличии от спутников, получать деньги, заказанные в банке. Не нужно было сторожить их верным псом, не смыкая глаз. Все, что зависит от него, произойдет завтра и займет не больше пяти минут. Сегодня отдых и Париж.
   Макс распахнул окно в тихую улочку и вдохнул сумеречный воздух. Клочья затяжного тумана еще витали над городом. Вспомнились рассказы о квартале корсиканцев. Макс вышел во Францию.
   Никогда и нигде Разумовский не чувствовал себя гостем. Но не ощущал он и домашней атмосферы новых мест. Он был прохожим и воспринимал мир не как навязанную необходимость и уж не как раскрытые объятья. Этот мир был для него частью вселенной, пусть и испорченной его частью. Макс жил и дышал и знал, что помимо биологических часов, существуют часы судьбы и иногда их стрелки совпадают, а порой пересекаются и все заканчивается одним - смертью. И тот, кто к ней не готов - ни к чему не готов. А тот кто готов всегда - тому какая разница? Впрочем, непосредственно к Парижу эта сентенция, как раз и не относилась. Можно пойти в корсиканский квартал и попасть в кабацкую поножовщину, а можно снять в "розовом квартале" проститутку и попасть в бульварную перестрелку. Но справедливости ради, нужно отметить, что по нынешним временам, проститутка ежедневно рискует не меньше, чем служащий в "горячей точке" солдат или безумный гангстер и рискует гораздо за меньший гонорар. Так что речь о героизме и дерзости давно уж не идет.
   Разумовский бродил по ночному Парижу. Сидел в кафе с какими-то начинающими дизайнершами, пил дешевое вино со спившимся велосипедистом на Монмарте, купил пакет марихуаны у гуталинового негра, курил на каруселях и в конце концов подрался с португальским летчиком не понятно из-за чего. Спать оставалось три с половиной часа. Вполне достаточно.
  
   9 августа. 7:30.
  
   Горничная трясла его изо всех сил, стараясь разбудить. Очевидно она выполняла не просто просьбу, а просьбу настоятельную и подкрепленную чаевыми, так сказать.
   Макс открыл глаза.
   - Ты кто?
   - Я здесь работаю. Я горничная. Я... Вы просили разбудить в это время!
   - Как ты попала в номер?
   - Я... Я здесь проснулась, мсье.
  
  
   8:03.
   Телефонный разговор.
   - Конечно, Лиза. Да, я помню время. И мне не понятно. Не знаю. Может быть в Венесуэлу! Зачем? Мы навсегда останемся друзьями... Да, больше не сможем поговорить. До, встречи! И я...
  
   8:27.
   - Могу ли я заказать один билет до Марселя? Имя... Андрей Николаевич Кольцов. Спасибо.
  
   9:13.
   Такси останавливается возле русского ресторана "Алтай". До встречи почти час, но Макс уверен, что москвичи уже здесь. Не очень дорогой, но практически пустой зал. Обговаривалось, что их будет трое. Но не потащат же они полутора метровую икону в кабак! Значит их будет не трое. Да и хохлы не принесут фунты в ресторан. Что-то Макс явно упустил!
  
   9:45.
   Через пятнадцать минут все соберутся.
  
   Первой вошла Лиза. Впрочем вошла она не одна. Вокруг нее, повинуясь безошибочному чутью на щедрых клиентов, вился метрдотель, предлагая и улыбаясь, мило щебеча и ненавязчиво касаясь. Лиза, что-то ответила ему, подходя к Максу. Он услышал последние слова: "...но интересно! Спасибо" Она села напротив и тут же, в дверях появились Стас с напарником. Макс успел шепнуть Лизе: "Москвичи уже здесь" - и кивнул на угловой столик, за которым сидели двое мужчин. К ним-то и направлялись эсбеушники.
   Да, не лучший вариант для Макса. К тому же ситуация явно терялась в неожиданных вариациях. Стас решил взять всю операцию на себя. Возможно, чтоб не подставлять Лизу. Возможно, еще по какой-то причине. Кейса при них нет. Макс растерялся. Еще несколько секунд и эти четверо встретятся... Тогда уже будет поздно. Не влезешь в разговор! Шаг, шаг, еще шаг... Лиза внимательно смотрит на Макса, он сохраняет видимое спокойствие. Она понимает все. Неожиданно она приподнимается из-за стола и кричит: "Стас! Мы здесь..." Все! Стас останавливается, как парализованный. И его ход подчиняется уже иным обстоятельствам. Мило улыбаясь, он садится за столик, отправляя напарника за москвичами. Наконец все в сборе.
   Лиза постепенно забирает ситуацию в свои когтистые ручки. У нее мягкий, вкрадчивый и гипнотический голос.
   - Я понимаю, что все вы не привыкли слушать женщин, но раз уж дело обернулось так, что фактической распорядительницей денег являюсь я, то прошу у вас, господа, равноправия за этим столом.
   Сложно не согласиться. Тем более при таком положении вещей.
   Московский авторитет по прозвищу Саша Кощей, с очень умными глазами и с потерянной связью с Создателем, отвечает Лизе:
   - Насколько я знаю, то все формальные стороны дела уже обговорены и надеюсь решены Вами. Нам остается только обговорить техническую сторону вопроса. Где и как мы обменяемся интересующими нас предметами? Конечно же, учитывая интерес французских спецслужб ко всем нашим особам.
   Несколько секунд длится пауза, прерываемая опять же Лизой.
   - Сегодня. В десять вечера. Посольство Украины. На вас будут заказаны пропуска у дежурного.
   Кощей срывается:
   - Браво, мадам!
  
   Есть еще одиннадцать часов. Говорят, что Надя Ауэрман живет в Париже.
  
   На улице Пино есть маленькое бистро, хозяин которого четырнадцать лет отсидел в советских лагерях. Было это сразу после войны. Вообщем обычная история. Теперь он поит русских бесплатным пивом. Прикол у него такой. Летом он выставляет столики на улицу и сам следит за обслуживанием клиентов.
   Макс сидит напротив чернокожей француженки и пытается объясниться с ней тем набором французского, который вертится на языке со школьных лет. Ничего не получается, но девушка не уходит. Ей интересен этот человек с потусторонним взором. Что он так усердно объясняет ей на непонятном языке?
   - Имя, имя... А-а, как это по вашему? Впрочем какая разница. Я, - Макс тычет в себя пальцами, - скоро уезжаю. Да. В Марсель!
   - Marseille?
   - Ага, была в Марселе? Это все равно, что на Луне. Была на Луне? Voulez-vous aller a Marseille? Не понимаешь... Какая глупая нация.
   Черная девушка пялит на Разумовского свои болотные глазищи и улыбаясь шепчет: "Vous ressemblez a un Fou!" Макс нравится ей. А он продолжает грустить.
   - Знаешь почему из тысячи белых женщин я выбрал одну черную и разговариваю с ней? Я тебе объясню... Все дело в том, что я альбинос! Да, ошибка природы.
   В жизни есть
   И такие приколы -
   Я живу
   С королевой Анголы...
   Да, написал же такое дурак один! Вот так-то Marseille.
  
   •
  
   Таксист должен был сделать еще один поворот, прежде чем остановиться перед посольским особняком. Еще ничего не видно. Ни полицейских машин, ни карет скорой помощи, ни коронерских команд. Все еще было за углом, но Макс почувствовал раньше, чем увидел.
   Упакованные в черный целлофан тела, уже загружались в машины. У входа в посольство и внутри во дворе, суетились полицейские, да какие-то типы с телекамерами. Наверное впервые Разумовский пожалел, что не знает французского. Да и бессмысленно подходить к оперативникам. Оказаться в свидетелях? Да уж... Сесть в номере перед экраном и ждать "криминальной хроники"! Какой противный теплый вечер.
  
   Утренние газеты тряслись от страха. Снова постсоветские разборки на дипломатическом уровне!
   "ШЕСТЬ МЕРТВЕЦОВ В ПАРИЖСКОМ ЦЕНТРЕ!"
   "СНОВА КГБ"
   "СМЕРТЬ ЗА... ЧТО?"
   И дальше в том же духе. Практически никакой информации. Из шести трупов опознаны только трое: работник посольства Рябокрыс, Стас и... Лиза. Жаль. Лизу жаль. И рано или поздно ему придется открыться. Ходов-то на Земле, раз-два и обчелся!
  
   •
  
   А тот, кто на полчаса опередил Разумовского, садился в Марсельский экспресс. В ярко зеленых шортах, в цветастой рубахе, завязанной узлом на пузе, в огромных кроссовках, в синих очках и в сдвинутой набекрень бейсболке. За собой он волочил огромный рюкзак. А уши глушил плеер.
   "И я стану эстрадной суперзвездой!
   Много денег, машины...
   Все дела!"
   Поезд тронулся и неизвестный пассажир помахал рукой всему миру.
  
  
  
   II.
   (Глина)
  
   Вот, вот... По этой дороге и гнали наших предков к новой вере. Теперь это Крещатик. А идолы еще стоят! Вообще-то нас русских и перуны спасали, но со Спасителем спокойней. У нас сейчас святые - как перуны, Будды и Магомет. С такими же полномочиями. Да еще и по-русски понимают! Не знаю, у какой еще нации такое ходатайство имеется? У индийцев, разве что.
   За окнами желтели каштаны вечного города. Разумовский смотрел на прохожих, на мечущиеся автомобили, на рвущиеся облака и ни о чем не думал. Это то же самое, что думать обо всем. Никогда не знаешь, на чем именно остановится мысль и во что, через мгновение, превратится идея. Он ехал к Илияхову. В первые после смерти Лизы. Макс не думал ни о чем. Сегодня он имеет реальный шанс, расстаться с этим миром. Не то что бы все равно - но в принципе он готов. Это и спасало. Убить стремятся лишь тех, кому в мире ином уготовано мало приятного. Да еще тех, кому здесь уж чрезвычайно хорошо. Впрочем, случаются досадные ошибки.
   Автомобиль выскакивал на Нивки.
  
   Резиденция Илияхова занимала целый квартал превращенный в крепость. Такая своеобразная автономия. И пока Макс шел через этот бетонный лагерь забритых бойскаутов, его посещали одни и те же мысли. Одна и та же тема для размышления в одних и тех же обстоятельствах. Так, ничего особенного. Просто мысли о том, что мир делится на тех, у кого есть все и тех, кому перепадает все остальное. Большой кайф и кайф маленький. Каждый хочет, чтоб ему было хорошо. Или так: "пусть всем будет хорошо, но мне еще лучше!" Н-да... Разумовского отвели в увитую плющем беседку. Неожиданность!
   Илияхов скорбел натурально.
   - Максим, ты знаешь, как я отношусь к тебе... Скажу искренне, что только мое доверие к вашим отношениям позволяют мне говорить так. Во всех других случаях... Ты понимаешь... Лиза была мне больше, чем дочь. Я не спрашиваю тебя, что случилось. Я хочу послушать тебя. И хорошо, что ты сам попросил об этой встрече.
   Разумовский изобразил мученическое выражение лица и чуть склонив голову заговорил:
   - Знаю, что я не лучший посетитель этого дома, после всего случившегося... Мне очень тяжело... Но я готов ответить за все.
   - Нет.
   - Что "нет"?
   - Слишком просто ты приносишь себя в жертву, Максим. Я знаю, что ты не причастен к убийству. Но я хочу спросить тебя, почему ты не ищешь его? Почему ты не ищешь?!
  
   Необходимо выдержать паузу. Как раз тот случай, когда проявляется человеческая сущность. По малейшим признакам. Разумовский был почти естественным. Скорее плохим, судя по меркам общечеловеческим. Но во всем - настоящим. Если его переживания были ненатуральны, то и воспринимались они адекватно - как проявление вежливого участия в доме горя. Илияхов верил ему. Верил в искренность его лжи. И не ждал ответа. Ждал момента. Макс тоже ждал.
   - Хочу, чтоб вы поняли меня. Всегда и во всем я придерживаюсь правила целесообразности. Речь идет о скрытой цели, смысле и мотивах. К тому же существуют симпатии и антипатии. Согласны же вы с тем, что в жизни есть случаи, в которых дилетант, способен лучше разобраться, нежели специалист? Вот это, как раз и есть тот случай. Моя личная заинтересованность скорее помеха. Хотя я и понимаю, что у меня больше мотивов.
   - У тебя, Максим, мотивов больше, чем ты даже представляешь!
   Илияхов перевернул бумагу, лежащую на столике.
   - Это личное письмо. Прочитай.
   Разумовский взял лист и бегло пробежал текст. Прочитанное его не обрадовало. Он еще раз, более внимательно, прочел.
   "Уважаемый Виктор Андреевич. Мы потрясены случившимся с вашей семьей и приносим вам свои искренние соболезнования. Ваша трагедия, стала и нашим горем, т.к. среди погибших оказались очень близкие нам Люди. В связи с этим, благодарим вас за информацию об интересующем всех нас человеке. Мы уже предприняли ряд действий для нахождения этого негодяя. Просим вас держать нас в курсе, относительно вашего личного расследования, которое вы несомненно проводите.
   Да хранит Нас всех Господь!"
   Разумовский поднял на Илияхова глаза, говорящие о том, что он понял все.
   - Теперь все зависит от меня?
   - Нет. Еще и от Удачи, которая так долго тебе сопутствовала. Надеюсь, не оставит она тебя и в этот раз.
  
   Машина пробиралась сквозь мелко моросящий дождик. Макс лениво и уже равнодушно соображал: ясно, что со всеми потрохами Илияхов его не отдал. Иначе уже висел бы он в каком нибудь персональном подвале с переломанными конечностями и молился бы боженьке о скорейшей кончине. Скорее всего лишь общие данные. С паспортом проблем нет. Проблема с Илияховым и вряд ли она решится положительно для Макса, даже если найдется сто убийц. Убитого Рябокрыса выдали за напарника Стаса. Вот и получился единственный оставшийся в живых - Разумовский. Все ясно, как белый день! Ищут и найдут. А ему, Максу, нужно искать того парня с незапоминающейся внешностью. И даже имя Илияхов не назвал, хотя и мог бы. Все равно приговорили. Да, надо искать. В любом случае надо искать и начинать надо не во Франции. Искать нужно в Москве. Там не дураки. Ищут не Максима Разумовского, а парня с иконой и пятью миллионами фунтов. Играть приходится ва-банк.
   Надя Ауэрман все дальше.
  
   ТРЕТИЙ РИМ
  
   Синее плывет в глазах и картинка не ловится. Слепит дьявольское великолепие храмов! Так блещет город Сумасшедших своими огнями, что создается ощущение психической атаки. Где найти покой, если каждый кубический сантиметр воздуха в петле кольцевой дороги отравлен ядом, нездоровой энергией и ненавистью, ненавистью. Великий Рим, будь грустен при сравнении с Москвой! Наркотическая аура. Говорят, что некоторые люди опасаются въезжать в столицу. Привыкание наступает с первого посещения. А потом вечная ломка второстепенности и незначительности.
   Все кухни делятся на облезлые, мещанские и америкомещанские. Все люди делятся на убогих и заштопанных. Некоторые, как храмы, заштопаны золотом. Некоторые кухни еще не успели облезть. Почти все заложено. Москва стала Moscow.
   Булгаковский парадняк забит стальной дверью. А если б не был? Тогда Тарас сидел бы в нем на лестнице, между вторым и третьим этажами. Но Тарас сидит на полуоблезлой кухне. Пьет пиво, жует холодные сосиски с кетчупом и накручивает FM на небольшом приемнике. Время от времени попадается душевная песня, но почему то всегда под конец. Тарас глубоко вздыхает, отхлебывает их горлышка и ругается:
   - Опять на радио бастуют!
   На кухню выходит сонная и полуодетая девушка.
   - И долго ты собираешься тут сидеть?
   Тарас гасит окурок в цветочном горшке и встает.
   - Да вот, уже ухожу.
   - Куда?!
   - Сигареты кончились.
   Лифт, чавкая сваливается к первому этажу. Тарас прислоняется к стене и улыбается.
   - Кончились сигареты. Что там теперь сидеть? Бред какой-то.
   Зеленый огонек.
  
   •
  
   Не лучший выход для логика - надеяться на случай. Естественное поведение для авантюриста. Опять же, что такое надежда на случай? Хорошее зрение! Да, да! Вовремя рассмотреть надвигающиеся обстоятельства. Причем, в большинстве вариантов, эти обстоятельства не поддаются прогнозу. Случай приходит ниоткуда и уходит в никуда. У него нет продолжения. Есть только единая тема, через которую и проходят, словно импровизации, разнообразные случайности. Только успевай подыгрывать!
   Макс верил в свой счастливый случай. А интуиция привела его в Москву. Даже не столько интуиция, сколько теория вероятности. Насколько вероятно то, что человек, которого он ищет, находится в Москве? Нет шансов. Вот это же самое может вползти и в искомую голову. Ну и конечно немножко информации. А еще интересно, не получал ли кто в дар икону пятнадцатого века? Нет, все же интуиция.
   Интересно, много ли в данный момент на планете людей, способных поставить все на все? Принять окончательное решение относительно своей судьбы и следовать после этого, исключительно одним путем. Очень коротким путем. Практически два-три шага и выход. Сколько? Да еще безо всяких "вчера" и "завтра". Только сейчас и на полную катушку. Конечно наберется определенное количество... А теперь, из тех, кто попал в эту категорию, нужно выбрать тех, которые способны устроить бойню в центре Парижа, подписав себе тройной приговор в лице мафии, спецслужб и уголовных авторитетов. Таких сколько? Одного Разумовский знал точно - это он сам. Теперь он знал, что существует второй и очень хотел встретиться с ним. Но как? Как? Как?
  
   •
  
   - А я говорю, что бомба и десять раз может упасть в одну и ту же воронку!
   Тарас смеялся.
   - Что там на радио, опять бастуют?
   Дольше задерживаться в Москве не было смысла. Тарас откровенно скучал. Все уже было решено и тянуть с вылетом просто не за чем. Сидя на подмосковной даче, в обществе своего старого друга Армена и двух начинающих актрис, Тарас скучал. Но еще два дня и... выход. Сегодня он знал, что есть песни, которые сложены именно для него! Не просто по-душе, а точно в цель. И от этого все принимало другой смысл. Как раз то самое разделение идеи, о котором рассказывал Шаман. Он еще не встречался с конкретным воплощением этого на деле и не мог быть уверенным. Но, что-то подсказывало и направляло день ото дня, именно в ту сторону, которая и выступала в качестве гаранта. Все земные действия переносились в космический план и подтверждались только теми принципами, которые устанавливались Там и на каждого в отдельности. На каждого, кто считал себя в отдельности. В отдельности от мира сего.
   Сегодня пятница. Самолет в воскресенье. А в субботу Армен приглашал его в музей Маяковского на поэтический вечер, устраиваемый последними романтиками ушедшего века - сотовариществом безумцев под названием "Железный век". Это настоящее, значит нужно пойти.
   ...попадает и десять раз...
  
   •
   А у Разумовского все то же. Кошачья квартира с тоскующей психиатрессой Светланой. Профессорша с какими-то там званиями, дипломами и мировым признанием. Тема под названием "Мадам, уже падают листья..." И никаких следов, никаких. Только взрыв в солнечном сплетении. Он здесь, здесь, но где?!
   Светлана флегматично выливает слова. Она психиатр вообще, во всем.
   - Хочешь посетить творческий вечер моих потенциальных пациентов?
   - Что это, утренник в дурдоме?
   Да нет, нет, я шучу. Просто интересные ребята. Пишут хорошие стихи, а потом читают их. Я когда-то занималась одним парнем из этой компании. Его чуть не посадили. Ну ладно. Пойдешь?
   Разумовский согласился, хотя всегда помнил слова одной очень уважаемой им женщины: "После Цветаевой и Ахматовой, поэзия для меня перестала существовать..."
  
   Они немного запоздали. Вечер уже начался. В небольшом зале сидело около трех десятков человек. Пожилой мужчина тихо наигрывал фоновую мелодию на пианино. Девушка читала стихи.
  
   Вот - женщина. Она тебя любила
   И, может, даже в верности клялась.
   Ее любви сиреневая вязь
   К тебе летела стаей птиц бескрылых.
  
   Вот - женщина. Минутный всплеск волос.
   Полупоклон, осекшийся устало...
   За все за то, что ужасом не стало,
   За все за то, что пыткой не сбылось.
  
   За то мгновенье, что счастливым было,
   За остальное - тлен и забытье...
   Вот - женщина. Она тебя любила. -
   Благослови предательство ее.
  
   И легкий поворот головы. Макс понял быстрее, чем увидел. От сильного и неожиданного толчка Светлана рухнула на пол, Разумовский отскочил на два шага и над его головой, словно осы, засвистели пули. Поднялся невообразимый шум! Какая то истеричка подскочила на стул и тут же свалилась, конвульсивно дернувшись. Максу мешали стулья, но он успел выхватить свой "вальтер". Слишком поздно. Все закончилось звоном падающего стекла и набухающим кровью рукавом.
   Другого раза не будет! Госпожа Удача сделала свое дело. Разумовский проламывался к выходу, удар ногой! Двери с грохотом разлетаются и Макс, выскочив на площадь, успевает выхватить взглядом светловолосого парня, выкидывающего водителя из синей "девятки". Слева двое милиционеров, один из которых присаживается на колено, готовясь выпустить очередь из "Калашникова". Парень не видит его, справляясь с водителем. Макс поднимает пистолет и давит на курок. Милиционер роняет оружие и заваливается на бок. Блондин оглядывается на выстрел и все понимает. Глаза встречаются с глазами. Мгновение они смотрят друг на друга и вдруг парень раскидывает руки и изображает полет. Еще через секунду машина скрывается. Макс уходит в переулки.
  
   •
  
   Рука болталась, как плеть и страшно ныла.
   "Махал руками... Махал руками и хотел улететь... Когда? Откуда? Куда? Куда... не в Урюпинск же! "Шереметьево". Завтра с утра и поеду. Ждать... Хоть всю жизнь!"
   Очень сильно болела рука, а обезболивающее продавалось... Да где оно только не продавалось!
  
  
  
  
   III
   КАК ЭТО НАЗЫВАЕТСЯ
  
   Что там за окном? Все та же суета. Люди таскают чемоданы, таскаются за чемоданами, прилетают, улетают, разбиваются, снова летят. Туда-сюда, туда-сюда. И бегают по аэропортам. Столько лиц опять! А нужно увидеть только одно. Его не видно. Нет, не мог он улететь. Он все понял. Все понял, там на Лубянской площади. Теперь он не улетит. Макс знал это наверняка и ждал. Прикуривал сигарету от сигареты и смотрел сквозь суетящуюся толпу. Глаза проваливались в какие-то черные пятна, но и в них Макс различал живых существ. Живых существ, живущих в черных пятнах.
   И, наконец, пошел поток. Он рядом! Разумовскому уже не нужно было видеть. Теперь достаточно просто выйти из машины.
   Накрапывал мелкий дождь.
   Они снова смотрели друг другу в глаза. Макс суженными героином зрачками. Тарас хитрыми и веселыми. Из левого глаза выскакивали чертики, в правый влетали бабочки. Всего несколько секунд.
   - Мы должны были заметить это раньше.
   - Тогда сложнее было бы понять друг друга.
   - Наверное, ты прав.
  
   Боинг - 747. "Шереметьево" - "...". Какая разница! Она уходили, сознавая, что это самое короткое путешествие в жизни. В этой жизни.
  
   •
  
   Дождь, начавшийся в Москве, продолжал моросить и в тридцати километрах от Лондона. Дворнички ритмично щелкали, смахивая капли с лобового стекла. Макс курил на переднем сидении терпкие бесконечные сигареты и монотонно разговаривал с Тарасом, развалившемся сзади.
   - Странный у тебя вкус. Конечно, в принципе женщина неплохая, но я бы, честно говоря, не потерял бы голову.
   - Да я и не теряю. Просто это единственный способ поужинать с ней.
   - Я не против, Тарас. Сегодня ты капитан. Просто я имею в виду вкус.
   Макс опустил окно и выбросил окурок.
   - О-о, Макс, сделай вот эту вещь погромче!
   - Вот эту?! Боб Марли... Как ты думаешь, это веселая песня?
  
   .....................................................................................................................................................
  
   - Ничего не понимаю, Тарас! Мы делаем одно и тоже, слушаем одну и туже музыку, смотрим на мир и видим глупость, серость и страх. Но все-таки я не могу понять, почему у нас разное выражение глаз?
   - Ты же постоянно под героином.
   - Да не в этом дело! Ты, например, под коксом. Я не это имею в виду. Понимаешь... Вот та женщина, которая помогла нам поменять деньги...
   - Лиман?
   - Да, в Амстердаме. Понимаешь, она мне сказала, что сначала мы показались ей очень похожими, но только на короткое время. А потом она увидела в наших глазах... Как она сказала: "Ты Макс, уже прожил жизнь, а твой друг еще не начинал". Понимаешь? Вот, что меня беспокоит.
   - Дождь кажется кончился.
   Макс открыл дверь и высунулся наружу.
   - Сейчас приду.
   И мелкими шажками запрыгал к близлежащим кустам. Благо загородная трасса была абсолютно пуста.
   Тарас принялся гонять приемник по всем волнам, но так ни чего и не поймал.
   - Здесь тоже бастуют.
   И поставил диск Ветлицкой: "Даже бегство не спасет меня..."
   В это время, Макс из кустов, принялся подавать многозначительные знаки и свистки.
   "Бумагу что ли забыл?" - подумал Тарас и в следующий момент увидел стремительно приближающийся, сквозь водянистый туман, автомобиль.
   Тарас включил противотуманки и в той, летящей машине видимо осознали, что шоссе перекрыто. Скорость заметно упала и раздались резкие, короткие сигналы. Когда расстояние сократилось до двадцати метров, Тарас вышел из машины с автоматом в руках и короткой очередью в асфальт заставил водителя остановиться окончательно. Повисла пауза, во время которой, Разумовский подтягивая на ходу штаны, обходил машину сзади.
   Из-за тонированных стекол невозможно было определить количество пассажиров и Макс решил эту проблему простейшим способом. Он постучал пистолетом в боковое стекло рядом с водителем и знаками показал, чтоб все выходили.
   - Не хочется портить хорошую тачку.
   Впрочем его все равно не поняли.
   Макс решил форсировать события, посчитав, что слишком уж нерешительные люди сидят внутри. Отойдя на метр от "Лексуса" он поочередно выстрелил в переднее и заднее колеса. Машина накренилась и только после этого открылась дверь, из которой тенью выплыл побледневший водитель.
   Тарас уложил его лицом в придорожную траву и заглянул в салон. Три силуэта слились перед ним в нечто общее, невыразительное и только Она сверкнула ярко и немного неестественно. Макс уже открыл заднюю дверь и выволок телохранителя не шоссе. Никто не произнес ни звука.
   Синти Ливингстон. Модель.
   С английским у Тараса еще хуже, чем с французским. На помощь пришел Макс.
   - Мисс, хочу сразу успокоить вас - ничего не будет сделано помимо вашей воли. Вы видите своими глазами, что произошло, но это единственный, доступный для... моего друга способ, пригласить вас на ужин. Не пересядете ли вы в нашу машину?
   Снова повисла пауза и вдруг недоступная Синти (Sintia) Ливингстон, одна из самых взбалмошных принцесс гардероба, громко рассмеялась.
  
   - Что, ожидал большей радости?
  
   Тарас уловил язвительные нотки в вопросе Разумовского. Нет, он вообще не ждал никакой радости. Теперь он и сам не понимал зачем вообще затеяна эта история с моделью? Уж явно не за тем, чтоб доказать себе реальность некоторых фантазий. Ведь, в принципе, нет ничего невозможного. Ну усадили они эту куклу Синти в автомобиль. Ну везут, опять же туда, куда она захочет. А Синти эта совсем и не против новых ощущений. Она еще больше устала от своей короткой жизни, чем Макс и Тарас вместе взятые. И оказывается, нет никакой разницы между такими и другими женщинами! Ничего же нет - ни чувств, ни желаний, ни эмоций. Такое впечатление, что они украли дорогую и совершенно не нужную им вещь. Теперь не знают, что с ней делать, а себестоимость обязывает! Тарасу стало грустно.
   - Ожидал, что скуки станет меньше. Не стало.
   - Так давай ее высадим! Дело-то не в ней. Главное, что день прошел.
  
   •
  
   Супервешалка оставила им на память свой платок с нацарапанной, корявыми русскими буквами, надписью: "МУЖЧИНАМ". Макс нацепил этот белый платок на антенну и они ехали с криками: "Сдаемся!", "Капитализация!". И прочее, в том же духе.
   Скорость подняла настроение и Макс взялся за развитие одной из своих излюбленных тем:
   - Представь, что мы доживем лет до сорока пяти...
   Тарас отрицательно качнул головой.
   - Да я не говорю, что нам уже по полтиннику! Я говорю, что есть одно место... Знаешь цепь кабачков, в которых собирается различная публика со всего света. Венесуэла. Понимаешь, что это за люди? Это те, кто по каким то причинам дожили до неприличного для мужчины возраста. Кто-то сбежал, кого-то не успели застрелить, кто то еще надеется на счастливый случай. Такая современная Тортуга. Так вот эти люди сидят в кабачках и ждут предложений. Те, кто нанимает подобную публику, знает, что им уже нечего терять. Поэтому нет такой работы, от которой они отказались бы. Я думаю, что мы могли бы оказаться там не будь у нас иконы.
   Макс промолчал.
   - Но я склонен думать, что осталось нам совсем немного! Осталось немного, а скука не проходит. Кажется, что чем больше человек имеет денег, тем меньше для него остается интересного. Может есть предложения?
   - Есть.
   - Поделись.
   - В Россию надо возвращаться.
   Тарас достал свою "Беретту" и взяв за ствол протянул Максу.
   - Лучше застрели меня прямо сейчас, чтоб я умер без мучений. По крайней мере я буду уверен, что ты похоронишь меня по христианскому обряду, а не бросишь, как собаку в прорубь.
  
   Машина носилась по Европе, как рулеточный шарик, попадал то в одну лузу, то в другую и в зависимости от этого, кто-то выигрывал, кто-то терял. И все валили на Фортуну.
  
   В Сербии они случайно наткнулись на маленький, еле живущий, православный монастырь.
   Остановившись у самых ворот, они молча сидели, пока Макс не сказал то, о чем каждый из них не раз думал, но не говорил до этого дня.
   - Помнишь я говорил тебе о тете Лиман из Амстердама?
   И не дождавшись ответа продолжал.
   - Так вот, теперь я понимаю какую именно разницу она уловила в наших глазах.
  
   Тарас несколько раз посигналил.
  
  
  
   Что есть истина?
  
   Открывать не спешили, а стучащие не настаивали. Прошло часа два с половиной, прежде чем тяжелая дубовая калитка поползла в сторону и за ней показался монах, в выцветшей коричневой рясе. Он внимательно посмотрел на приехавших и, видимо удовлетворившись, сказал:
   - У нас до сих пор неспокойно. Отголоски войны. Гаража в обители нет, поэтому машину вам придется оставить здесь. И вот еще просьба если у вас есть оружие, оставьте его... где-нибудь.
   И развернувшись скрылся за стенами монастыря, оставив дверь открытой. Макс с Тарасом, переглянувшись, протиснулись за ним.
   Узкий двор и бросающаяся в глаза бедность. Наверное так и должно быть. Иначе в чем смысл? Этот, человеческий смысл. Но в этом ли дело! Ощущалась действительная благодать места! Что-то необъяснимое. Такое можно ощутить только в чем-то чистом. Словно теплая волна окружала эти несколько построек, увенчанных крестом. Конечно, именно эта энергия и называется Благодатью! Такое можно почувствовать, попробовать только в тех местах, которые еще не сдались, которые еще борются с безумием охватившим мир. Наверное, их борьба обречена. Здесь обречена, но ведь дело не в количестве верующих, дело в их качестве! И в силе веры. Благодать жива. Ведь в тот миг, когда она исчезнет, все живое перестанет существовать. Господь дарует Благодать.
   Любой, попавший в поле добра может и не понять его действие. Только каждый по разному, но обязательно почувствует облегчение и покой.
   Почувствовал и Макс. Что-то вдруг взволновало его и он невольно взглянул на Тараса, спокойного и молчаливого. Да, по разному они смотрели на жизнь. И в этот момент их разность проглядывала особенно четко. Ведь все дело в цвете.
  
   Монахи усадили их за стол в трапезной и извинившись, за то что не могут поужинать вместе с ними, выставили гороховый суп, кукурузную кашу и квас. Встретивший их у дверей монах, назвался Михаилом. Он не ушел со всеми, а остался, поблагодарив Господа за пищу, посланную гостям. Ели молча.
   Пустые кружки стукнули о столешницу и Михаил спросил:
   - Ну и слава Богу. Так, что вас привело в наши скромные стены?
   Отвечать взялся Макс.
   - Честно говоря и сами не знаем. Дорога привела. Закончилась здесь.
   Монах улыбнулся удивительно белой улыбкой.
   - Да, действительно, для многих здесь заканчивается дорога. И для гораздо меньшего числа - начинается.
   Потом добавил.
   - Может быть хотите отдохнуть? Пойдемте за мной.
   И на ходу тихо шепнул Тарасу:
   - Ваш спутник сказал "честно говоря"...
   Тарас дотронулся до руки монаха.
   - Я понял, что вы имеете в виду.
   Они вышли во двор и расположились на лавочке. Михаил вежливо предупредил.
   - Пожалуйста, не курите здесь.
  
   Рождалась новая осенняя луна.
  
   Стояла такая тишина, что прислушавшись, можно было уловить, как скрипит громадина планеты поворачиваясь в космосе. И тайные звуки, непостижимые доселе и всполохи цветов в безмолвии. Даже обладая обычным пониманием, сидя здесь, на этой лавочке, ощущаешь свою связь со всем миром. Со всем разнообразным миром! И тогда... тогда звезды перестают быть чужими, теряется расстояние, время... тогда Сириус начинает свой рассказ.
  
   Говорите, но помните, что вас слушают.
  
   Каким же суетным существом чувствовал себя Тарас, сидя рядом с монахом. И все это тоже часть природы? Та машина, загруженная всяческой убийственной техникой, вот этот костюм... Миллионы фунтов, Синти-кукла. Это природа? Да, кто-то отмечает рождество Христово, а кто-то день рождения полковника Кольта.
   Михаил читал их словно с листа.
   - Вы удивлены тишине? Это война сделала наши места такими. Раньше здесь было больше жизни. Здесь случались бомбардировки и однажды снаряд попал в одно из монастырских зданий. Девять братьев погибли. После этого многие ушли отсюда, опасаясь преждевременной смерти. Теперь нас всего четырнадцать человек и мы молим Господа, чтоб он уберег нашу землю от бессмысленных кровопролитий. Поэтому так тихо. Вы думаете, мы должны радоваться войне, которая несет тишину?
   Монах взглянул на Макса, крутящего в руках засохшую веточку яблони.
   - Для кого-то война - единственная реальность. Мировоззрение. Или... единственная возможность остаться мужчиной в этом гомосексуальном веке. Я имею в виду не тех, кто развязывает войны. Тех, кто в них участвует. Ведь уже нет ни правых, ни левых. Войны давно стали частным делом, к тому же очень доходным.
   Тарас не принимал участие в разговоре и его отстраненность оставляла его в положении свидетеля на стыке двух идеологий.
   - Да, наша жизнь и наш мир, скомпрометировали себя, поэтому попытки осмысления выглядят, скорее оправданием, нежели пониманием. Хотя понимание и осознание удел исключительно человеческий. Это вопрос нравственности, а не бытия. Может быть для большего понимания, нам нужно представить себя на месте осуждаемого. Я хочу сказать, что обвинитель, должен вначале доказать правоту не столько своих обвинений, сколько правдивость всей обвиняющей стороны в целом.
   - Вы говорите о том, что истина приходит лишь в том случае, когда цепь: мысль - действие - убеждение едина и структура крепка?
   Монах согласился взглядом.
   - Так должно быть. Сомнения не должны разрушать фундамент. Тогда не на чем будет строить храм.
   - Мы говорили о всех сторонах человеческого проявления?
   - Я убежден, что в человеке могут проявиться только две силы, поскольку их всего две. Формы бывают различными, внешние признаки бывают похожими, но источника всего и всегда два.
   Макс выронил ветку и вдавил ее подошвой в песок.
   - А может быть это одна и та же сила? Поцелуем на поцелуй и ударом на удар? Космический закон: отдай - получишь больше. И так во всем? Тогда очевиден смысл всего происходящего. Вот и тайна форм - обмануть легче всегда того, кто не различает форму и содержание.
   - Эти слова и я мог бы сказать вам, если бы не мысль о том, что вещи слишком серьезны, чтоб говорить о них вобщем.
   - Мы можем разобрать их в частности. Это именно то, что нужно человеку в момент усталости ума. Давайте разберемся хоть в чем-нибудь. Ответим хоть на один вопрос и этот день будет реально прожитым.
  
   К Тарасу пришла вдруг неожиданная мысль. Интересно, как бы Шаман повел себя, оказавшись в одном обществе с Разумовским? Скорее всего отвел бы за ближайший угол и прострелил бы башку! За что? Вот формулировка у Тараса не связывалась. Он понимал, но не мог выразить. И в то же время Тарас ловил себя на мысли, что в принципе, между ними нет никакой разницы. То есть они делали одно и тоже, только объясняли свои действия, каждый по-своему. И думали, что выступают от разных источников. А на самом деле...
   Тарас решил, что проще всего остаться в этой жизни свидетелем. Но спрос-то все равно будет, как с участника. Назрел вопрос. Вопрос к Максу.
   - Не кажется ли тебе, что для полного понимания чего бы то ни было, нужно иметь достаточно чистый вход, поскольку тот мусор, который скопился в нас, непременно войдет вместе с пониманием. Другими словами: готовы ли мы говорить об Истине без искажения ее?
   Макс заискрился.
   - Я кажусь тебе слишком самоуверенным? Знаешь ли... Есть вещи, в которых я более чем убежден. То искусственное, наносное, тот мусор, о котором ты говоришь, и есть сомнения. Если мы решили убить их в себе, то вот отличный способ: кинем их на весы с истиной, или пропустим через фильтр. Что угодно! И разберемся.
   - Все это словоблудие, Макс! Зачем тебе истина, которая изменит твою жизнь? Хочешь потешить самолюбие? Или поязвить в святом месте. А, Макс?
   Михаил остановил их, негромко сказав:
   - Боль или раздражение, причиняемые человеку совестью, сигнализируют нам о том, что нет согласия с Богом.
   И Макс открылся.
   - Пусть хоть кто-нибудь на этой Земле, самый чистый, святой и продвинутый, ответит мне толково и вразумительно, хоть на один вопрос, касающийся Бога! Зачем упоминать Его имя в отговорках? "Угодно Богу", "Не угодно" - что это? Заклинание для недоумков? Почему мы все, чувствуя в себе какие-то необъяснимые сигналы и образы, прячемся в суете? Тернист путь в неведомое? Мало веры? Оказывается, что все, на что человек имеет право - это тихо, лучше даже мысленно, высказывать свое недовольство окружающим миром, да еще бояться при этом, что и мысли его могут быть наказуемы! Вот это любовь! Кто же Бог - диктатор, демократ или либерал? Нет, мы говорим: "Он Отец наш!" Сдается мне, что мы обманываемся. Кому-то Он стал Отцом, а кому-то нет. Не понимаем? Хорошо. Приходит в дом незнакомый мужик и говорит: "Я теперь буду твоим отцом." Так что ли? Нет, не так. А как? Вот как: приносит толстую книгу и говорит: "Читай! Правда, чтоб понять написанное нужно много времени". Но лупить ремнем за непонимание начинает сразу. Своеобразное проявление любви! Я не хочу задавать детские вопросы о войне и мире. Пусть Лев Толстой капается в этой душевной рухляди. Кстати, за что его прокляли? Или это вопрос религии? Все не то. Я человек и хочу знать: если есть избранные, то зачем все остальные? Или избранным может стать любой? Тогда зачем испытывать и искушать? Проверка хороша там, где ясна конечная цель. Способен, или не способен. Если всех, прошедших через искусы и не принявших зла, помещают в Рай, где они начинают вечное, полное кайфа существование, то зачем вообще нужно было изгнание? Страховка? Чтоб не повторился фокус с Люцифером? Ребенок не виновен, но в тюрьме! Я не понимаю этого. Почему люди должны быть чьими то заложниками? Если я люблю своего ребенка, то не стану наказывать его обществом преступников! Больше шансов на то, что он сам станет преступником. Любящий родитель найдет хорошего воспитателя. Что происходит? Массовая шизофрения? Явные дьяволопоклонники и мелкие грешники. Все в одной палате! А если я выбираю себе дорогу, то все не туда... Кроме одной - ухода от мира. Мир - зло? Почему бы его не уничтожить разом, предупреждая дальнейшую инфекцию? Раз уж настолько очевидно, что все кончено! Эксперимент не удался... И Бог, уже давно отвернулся от нас. Осталась пара санитаров и рота охраны, отстреливающая тех, кто пытается сбежать из этого сумасшедшего дома. И несколько привилегированных больных, с обязательной реанимацией. Вот весь Апокалипсис. Война закончилась признанием адской независимости? Или еще продолжается? Хочется верить, что продолжается.
   Макс как-то сник, словно силы покинули его. Руки опустились и огонь погас. Тарас встал перед ним.
   - Нет, не монах тебе ответит. Это наше, мирское дело. Я тебе отвечу. Хоть ты и не задал ни одного вопроса достойного ответа. Именно поэтому говорю я. Мы просто продолжаем разговор. И мои сомнения не меньше твоих.
   - Мой учитель говорил мне: "Прежде, чем снести башку бесу, будь уверен, что это действительно бес, а не заблудшая овца!" С тех пор я сделал много ошибок. Однако я не ищу оправданий. Почему? Потому что твердо уверен в том, что делаю. Я не задаю себе вопросов, на которые в принципе нет ответа. То, что происходит вне моего понимания - происходит без меня. Я не знаю на каком уровне происходит война Там. Лишь догадываюсь в чем заключается война здесь. Выбрать сторону - вот главное решение в человеческой жизни! А уж методы... Те, которые ближе к сущности. Кто-то сражается постом и молитвой, кто-то словом, кто-то девятнадцатизарядной "Береттой". Знаю, что это в корне расходится с догмой нашей Церкви. Но кто знает, прав или не прав был Иосиф Волоцкий? Да и не об этом я... Мы во многом похожи с тобой: мы одинаково прожигаем свою жизнь, видя бессмысленность долгого существования. Но хочу сказать тебе лучше заблуждаться, но жить с мыслью о любви, чем просто ненавидеть и презирать все живое. Ненавидеть нужно врагов. Даже не самих врагов, а их деятельность. Вот возлюбить труднее. Для меня, пока, недоступно. Но я не бешусь от этого. Я знаю, что полностью согласен в себе и то, чему суждено исполнится - обязательно произойдет! Поэтому готовлю себя не для райского сада, а для вечного странствия. А там, как Бог даст. Так-то.
  
   Стало уже совсем темно, но и монах и двое его гостей понимали, что неспроста такой разговор состоялся и не спроста они здесь, втроем, под звездами высказываются. А значит нужно все довести до конца. Пусть и уйдет на это вся жизнь.
   Пора говорить Михаилу.
   - Хотите знать, что думает по этому поводу Сербская Православная Церковь? Уверен - не хотите. Хотите знать, что думает монах Михаил? Не должен я говорить этого, ибо заблуждаясь сам, могу соблазнить и других. А по сему, не отступая от слов Господних скажу вам: много вы о себе рассуждаете! Все стараетесь через свою призму просветить. Но задумывались ли вы о том, что мир Божий нельзя рассматривать частями? Какое-то отдельное творение, конечно, можно разложить по частям и некое явление можно попытаться объяснить, но ведь это всего лишь отдельная часть бесконечного мира. Насколько вы способны проследить связь между отдельными частицами? А связь то существует и на деле. Да. Наука ваша уже кое до чего докопалась. Но это не нужно совсем. Человек жив верой в Господа, тогда он отклик в душе получает. Душа ведь, как приемник. Чем чище она, тем шире диапазон. Считаете себя воинами, но что проку от ваших побед, если от них сердце черствеет? Говорите, что духом живы, а поступаете, как отъявленные арифметики и атеисты. Каких это чертей вы убиваете? И может ли простой смертный бестелесное существо уничтожить? Это равносильно тому, что человека, больного к примеру гриппом, нужно убить, чтобы вылечить. Убили больного и с болезнью справились. Безумие, правда? Мы ведь ставим целью не только уничтожение вируса, а главное - исцеление больного. Да, наш мир болен. Болен тяжело, но земля не чумной барак, обложенный дровами. Это надо понимать. Экстремизмом делу не поможешь. И потом, ведь речь идет о таких вещах, в которых мы не только не разбираемся, но даже не допущены к месту, где ведется разбирательство. Так какие заявления можно делать и какой суд вершить, если сам не уверен, от чьего имени выступаешь? Нам, людям, дано только одно оружие это - Любовь! Совершенное оружие, ибо враг наш Сатана, обладает всем, кроме Любви. Вот перед чем он бессилен, поэтому и борется с Любовью всеми силами. Подменяя понятия, развращает, заставляет ненавидеть. Если б вы знали, на каких уровнях атакуется Любовь! Мы, слуги и воины Иисуса говорим: "Единство. Свобода. Любовь". Враг отвечает своим девизом: "Раскол. Рабство. Бездушие". И, надо сказать, с успехом применяет свою тактику. Кнут и пряник - его изобретение. Разделение на классы. Возвышение и унижение. Обездушивание. Это - для всех. А потом - индивидуальный подход. Цель ясна: прекратить доступ Любви к душам! А еще лучше, эту самую душу забрать и глумиться над ней и получать возможность к дальнейшему существованию. Как? Да все так же, через души. Любовь, сила созидающая и только через нее творится Воля Божья. И вот душа в руках Дьявола. Он продолжает жить, но уже при помощи соблазненных душ. В замен же дает усладу тела, которое и не ощущает удовольствия, поскольку лишено души. И ничего уже не радует, ничего! Но слишком поздно. Тогда рождается ненависть и злоба ко всему, что еще имеет душу. В бессильной ярости уничтожаются тела и грязь заливает наши приемнички. И кажется, что выхода нет! Тогда приходит Господь. К каждому по своему, к каждому! И говорит: "Хочешь снова чувствовать Любовь? Тогда очистись" Не зря же мы называем покаяние - очищением души! Очистись и люби. Очистись и люби! Это первый шаг, первое чувство чистоты и самопожертвования, за которым следует величайшая сила - "Возлюби ближнего своего!"
  
   •
  
   Машина рвалась на восток. Тарас с каким то неистовством жал на педаль газа. Пейзаж за окнами слился в единую сюрреальную панораму и Макс саркастически поговаривал:
   - Надеюсь, что этот глушенный бомбежкой поп не превратил тебя в механическую богомолку?
   Тарас, как то слишком напряженно смотрел вперед, а Макс продолжал:
   - Какое счастье, что ты не успел пообещать этим бородачам нашу икону! Кстати, как она поживает? По моему самое время обменять ее на дензнаки? Я же нашел вас двоих...
  
   Разумовский не успел договорить. Тарас достал пистолет, откинул назад руку и прицелившись через зеркало заднего вида, выстрелил Максу в лицо. Три раза.
  
   Машину он бросил на окраине какого то молдавского села. Из включенного приемника летело:
   Карл был добрым парнем
   И сердцем чист.
   Карл был музыкант,
   Карл был кларнетист...
  
  
  
  
   IV
  
   O L L I
  
   События стреляли автоматными очередями. Одно впечатление накладывалось на другое, создавая беспрерывную смену эмоций. Жизнь - словно контрастный душ. Смена лун, солнц и экваториальных созвездий.
   Тарас горел, леденел и даже превращался в пену. Жилы набухали, вены исчезали и кажется предельная точка уже осталась позади. Но ни в чем, ни в едином слове и ни в едином действии Тарас не испытывал сожаления. Многое не поддавалось ни пониманию, ни осмыслению, но тем не менее существовало, дышало и было наполнено жизнью. Может быть и пустой и ненужной. Может быть.
   Тарас крестился в Иерусалиме. Это был последний шаг перед ней. Она должна была появиться и она появилась. А иначе зачем все это? Тогда Макс прав и его правдивая душа достигла костра на чужой и холодной планете.
  
   Ее звали Ксения и она была танцовщицей. Это все, что нужно знать.
   Тарас мог бы видеть это так:
   Нет ни времени, ни места.
   Ты не смерть,
   Ты лишь невеста,
   Без венчального наряда...
   Выдай тайну -
   чем ты рада?
   Приворот Луны на двери.
   Птица,
   Брось мне в руки перья,
   Чтоб сложил
   себе я
   Крылья...
   Пусть
   Сравняемся мы с пылью,
   Только рядом.
   В это верю!
   Слышу тихую сонату,
   Вижу
   Бесконечный танец.
   Это ночи черный глянец
   Стал
   Твоим названным братом...
   Только рядом!
   В это верю...
  
  
   Хотя, можно быть абсолютно уверенным, что Тарас без лишних мук душевных, всадил бы пару пуль в сочинителя этих строк, за недостаток понимания.
  
  
  
  
  
   МАЙ
  
   Да уж... Лучше про девочку из чертова чертога, или про Королеву Анголы.
  
   Модель неподвижности на фоне мирового круговорота. Солнце. Статичная фигура в суете. Свет. Тепло. Жизнь.
   Огромная светло-серая комната. Низкая широкая кровать с раскиданным бельем. Черное кожаное кресло. Стеклянный стол. Музыкальный центр на полу. Жалюзи на окнах. Декорация к предпоследнему акту. Погода? Пусть идет мелкий дождь, мешаясь с солнечными лучами.
  
   •
  
   Есть такие девочки, еле волочащие ноги... Они костлявы, флегматичны, циничны и очень чувствительны. У них нет никаких выпуклостей, живые и умные глаза, пухлые губки и несколько родинок, две или три. Заставить их говорить практически бесполезно. Если попытаться напоить, то услышишь лишь тихое ха-ха. На все вопросы они отвечают неуверенным: "Не знаю...", хотя знают все на свете и то, что мужчины пытаются им втолковать, они прошли еще в четвертом классе. На школьных фотографиях, в окружении рано созревших подруг, эти существа кажутся гадкими уточками, но проходят годы и подруги превращаются в огромных потеющих женщин, а эти полуреальные создания все еще вихляют попами в коротеньких юбочках.
   Ну, конечно же это Ксения!
   Она всегда была одна. Были, естественно моменты, когда рядом крутился какой-нибудь дяденька, но она все равно была одна. Пару раз над ней пытались поиздеваться: загоняли на кухню, или устраивали на какую-то службу, но она неизменно пересаливала, или на худой конец, плевала в борщ, который с улыбкой подавала эксплуататору. После чего немедленно уходила и больше не возвращалась.
  
   Когда и при каких обстоятельствах произошла ее встреча с Тарасом, установить уже не возможно. Известно только, что он подарил ей несколько чахлых розочек, купленных прямо на месте встречи у синей тетеньки, а потом, за руку, затащил Ксению в ювелирную лавку, где купил для нее безумно дорогое колечко с бриллиантиком. Она сказала: "Как в кино". С тех пор они не расставались.
  
   Не из чего составлять связный и плавный рассказ. Это было бы неправдой. Несколько эпизодов. Набор мизансцен, с четкостью фотографических кадров, может быть умышленно, размытых.
  
   N1.
   Спальный вагон международного поезда, с дребезжащем на столике стаканом. Она смотрит вполоборота в окно и редкие фонари пролетающих станций отражают в стекле полуразмытые очертания лица.
   Тарас спит. Она поворачивается к нему и что-то шепчет про себя. С воем врывается встречный поезд и пока вагоны с грохотом летят мимо стекол. Ксения сидит зажав уши ладошками. Она не любит шумных, механических звуков.
   Тарас не просыпается и она наклонившись, целует его лицо. Глаза открываются. Ксения шепчет: "Не оставляй меня... Мне лезут в голову страшные мысли".
  
   N2.
   Маленькая Парижская гостиница на тихой улочке. Ксения бродит по старому номеру и заходя в ванную комнату говорит, мокнущему Тарасу:
   - Как называется эта улица?
   - Не помню.
   - Мне кажется, что в этом номере умер Джим Моррисон.
   Тарас сползает с головой под воду.
   - Не надо так делать!
   - Я же не Джим Моррисон.
   - Ты такой же самоубийца.
   - А разве ты не хочешь быть Памелой?
   Ксения тихо бросает: "Дурак" и выплывает в коридор.
   На пол падает крестовидная тень оконной рамы. Ксения ложится на пол, прямо на скрещенные полосы и раскидывает руки. Крест женщины похож на тень. Наползают сумерки.
  
   N3.
   Рядом с Чешским посольством резко тормозит BMW, из которого выходят трое крепких молодых людей. Они берут Ксению под локти и усаживают в машину. Она не сопротивляется.
   У Тараса раздается телефонный звонок.
   - Алло... Я у них. Да, они все знают. Прости.
  
   Ну вот, кажется все заканчивается.
  
   •
  
   Одно Тарас знал точно - в квартире его брать не будут. Они выждут. Высидят сколько угодно, сутки, месяц, год, но в квартире брать не станут. Просто потому, что не возьмут. Сейчас они там все вместе. Воры, мафиози, комитетчики. Все ждут момента, когда откроется дверь и он, Тарас, "беспредельная рожа", выйдет к ним. Осталась одна ночь.
   Разогревая на "зиповской" зажигалке героин в первитиновом растворе, Тарас думал: сколько добавить "калипсола". И решив наконец задачу с тремя неизвестными, он развалился в кресле. Он решил вмазываться в наушниках, с максимальной громкостью и теперь перебирал в уме подходящие, для данного момента кассеты. FLOYD не подойдет. Слишком уж гламурно и слюнявенько. Может быть старых добрых Роллингов? Какую вещь? Нет, нет, не то... Тарас решил раскуриться - может трава поймает на нужную волну.
   Папироса замаслилась и в горле появился плотно облегающий шарик. DOORS? Депресуха. Да сейчас наверное лучше ламбады и не придумаешь ничего! Ну, конечно. Вот оно, побережье Карибского моря! Столица Венесуэлы. Тортуга.
   Тарас взял контроль. Вперед! Без остановок! Где ты, Дон Хуан? Что-то тебя не видно.
   Каома завывала где то в середине башки, а потом абстрагировалась и возникла неизвестно где, а башка... тоже неизвестно где.
   "Мало!" - решил Тарас и выбрал еще два куба первитина, уж без всяких примесей.
   Начался прорыв блокады подсознания. Самое время перезарядить пистолеты.
   "Мало!"
   Оставшееся потянуло на куб и три. Тарас стремительно мчался через неведомые галактические области. Вертолетные войны и долина мертвых остались позади. Дальше, дальше! Главное не останавливаться. Там, где сойдешь - там и останешься. Вот так теряют душу. Дальше, дальше!
   Внезапно Тарас ощутил какое-то шипение. Он превратился в пену! Словно его выдавили из крема для бритья. П-ш-ш-шш... И значение тела потеряно. Скорость упала и он вплыл в серо-черную пелену. Неясные очертания существ. Язык, и часть лица, исходящие из бесконечности. Глаза потеряли человеческую орбиту и видели все вокруг. Там, сзади - тускло блестящий хвост с пластинами чешуи. Полное отсутствие контуров. Визуальные понятия. Кожистые. "Вот они!" Тарас понял где он оказался.
   Это было последним искушением. Все - за все! Ни больше ни меньше. И он понимал, что это уже в последний раз. Вот он, реальный шанс. Они предлагали быть равными. Ложь? Но есть ли выбор? И стоит ли думать об этом. Вот о какой девочке предупреждал его Шаман. Он же видел! Да, сон.
   И мысль выдернула Шамана из пустоты.
   - Где ты, Шаман?
   - Я жду. Костер великих Воинов, готов принять каждого, кто способен прорваться через все границы. Ты все знаешь сам. Теперь я слушаю тебя. Пришла пора.
   Тарас выплыл из серого киселя и где-то там, далеко впереди, он увидел оранжевую точку... И сидящие серые тени.
   - Путь окончен Шаман. Я уже знаю, что закончен он именно так, как и должно быть. Оставаться дольше в каком бы то ни было качестве, уже бессмысленно. Здесь все завершено. Ты думаешь я не понял тебя? Разве это имеет значение? Я понял себя. Я понял, что среди живущих на земле, не найдется и сотни тех, кто смог бы увидеть эту оранжевую точку. Нет, не потому, что я какой-то исключительный, или избранный. Нет. Ты понимаешь о чем я говорю. Я не сделал ничего особенного, но то, что я сделал... Точнее то понимание, которое я вкладывал в свои действия, открыло мне возможность видеть. Почти все, даже самые сильные в мире, совершают свои поступки ради идей. Неважно, как они их называют, эти стимулы к действию. Деньги, религия, женщины, слава, патриотизм, слабость, долг. Это все символы, олицетворяющие идею. Это искушения, но совсем того порядка, который ведет в бессмертие. Движущая сила - всего лишь способ. Я прошел этот путь без идей! Кто бы ни нанимал меня - я рисковал не за его идею и не за его деньги. Я делал это только потому, что должен был делать свое, лишенное всяческой идеи, дело. Да, я понял тебя! Понял больше, чем ты смог сказать мне и теперь я делаю последний шаг. Я знаю, что не исчезну. Я знаю, что путь продолжается. Путь, сквозь серую и холодную пустоту. Я вижу бледное золото на белом, ослепительно белом поле. И я иду!
  
   Они дали ему пройти. Впереди была набережная с несколькими пустыми (в четыре утра) лавочками. Тарас сел на одну из них. Диск пошел в плеер, а бананчики наушников воткнулись в барабанные перепонки.
   От папиросы оставалась маленькая пяточка. Ну, что пора? Тарас снял пиджак. Затянулся. Нажал PLAY и взяв крест - накрест две "Беретты", развернулся...
  
   Напои меня водой
   Твоей любви,
   Чистой...
  
   Он шел вперед, расстреливая все движущиеся предметы и улыбался.
  
   Ты видишь, как пляшут огни
   Индейских костров!
  
   Пули вырывали в нем клочья мяса, кровь уже не удерживалась шелком, но он не чувствовал боли. Еще оставались патроны!
  
   Напои меня водой
   Твоей любви...
   Твоей любви...
   Твоей любви...
  
   Душа оставила разорванное тело, но пальцы все еще продолжали судорожно жать на курки. Наконец обоймы опустели. Лязгнул металл. И жизнь упала на траву.
  
   ...ТВОЕЙ ЛЮБВИ!
  
  
  
   ВСЕ.
  
  
  
  
   Бутырка. Февраль 1998.
  
  
  
  
  
  
  
  
   18
  
  
   25
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"