Мы ещё были бездумными детьми, когда Боги придумали наш мир. Когда они вместо дверей в никуда выскоблили наш маленький городок в ноздреватых камнях, поросших коричневой грязью, мы бегали под стульями и столами, не задевая их макушками белёсых голов, и ловили холодных жаб в сером водоёме. Городок мерцал, будто выжженный в соляных кристаллах скал. Он стоял на четырёх ветрах. Здесь рождались и умирали, так и не познав вечное Завтра.
Он пришёл из красных равнин Аммаруса, и в руках у него чернел холщёвый мешок. Он был очень странный, этот человек, как будто шёл уже целую вечность. Идти целую вечность, чтобы остановиться в нашем городе было нелепо. Ещё более нелепой оказалась его цель. Идти столько лет, чтобы потом остаток дней дробить слепой камень, который как ноющий зуб не давал человеку покоя и магнитом притянул его в наш город.
Его звали Человеком Никогда, потому что на его правой руке нордическим шрифтом было выколото это слово, не имеющее право жить в нашем конечном нулевом мире. Его лицо было угловатым, на голове серебрилась копна непослушных волос, и от всей его фигуры веяло нескрываемым благородством. Он вошёл в город со стороны севера и кивнул большой косматой головой охраннику в будке, сразу направившись к скале, которая серым перстом возвышалась вверх в небо, укоризненно показывая на чертог, принадлежащий богу Неб та Джессер. Создателю с собачьей головой, который сразу же бросил свои детища, едва различив в них проблески разума.
Возле скалы путник скинул на обледенелую землю свой мешок и достал из него инструменты работы по камню. Это были какие - то долото странной формы, свёрла и буры, заканчивающиеся фигурными ручками. Бросив в небо светлый взгляд, полный решимости, он начал сверлить скалу.
Никто не знал, сколько он уже это делает. Очевидцев начала этого процесса уже не осталось в живых. Во рту у самых древних старожилов было ещё сладко от материнского молока, а память находилась за чертой Бесформенного, когда Человек Никогда уже сверлил скалу. Комендант посылал к нему делегации с просьбой прекратить эту деятельность, Человек Никогда останавливался на полдня, чтобы потом снова начать. Когда у него спрашивали, как скоро он закончит это занятие , он смотрел белыми глазами чужестранца в небо и показывал вместо ответа свою правую руку. Мы подшучивали над ним, заливая выскобленную нишу холодной водой из реки, или напуская туда муравьёв, которые бодрствовали всего два месяца в году. Эти месяцы и составляли холодное северное лето, а потом уползали глубоко в землю, как и муравьи, впадая в медитацию и напоминая генофонд - лемурийцев, сидящих в чёрных пещерах горы Кайлаш. Он не пугался, не удивлялся, а вычерпывал воду, вылавливал и отпускал муравьёв одного за другим, и снова вгрызался в скалу.
Однажды над ним подшутили взрослые. Иван Кондо, бригадир бетонщиков, приказал вылить остатки бетона, не пригодившегося в строительстве в шурф, так долго расширяемый Человеком Никогда. Когда наутро Человек пришёл к скале и увидел ярко - белую пробку, заполнившую полость, которую он за много лет с таким трудом выбил в мутном монолите, он сел и заплакал. Потом, не переставая лить слёзы, он взял своё странное кайло и начать бить по схватившемуся бетону - детищу портландских химиков, который почти не поддавался, потому что злому гению Ивана Кондо вздумалось примешать к бетону щебень.
Приходила суровая осень, и первые снега орошали каменную землю. Человек Никогда одевался теплее, и работа его заметно замедлялась. Но она не останавливалась даже зимой, когда плевки детей, бегущих в школу, и похожих на коконы, на которые было надето всё что угодно, замерзали на лету. Человек выходил от вдовы Лоргони, где поселился, нацепляя на себя всю свою одежду, и продолжал свою работу.
К нему приезжали маркшейдеры и инженеры из геологоразведочной партии и напившись всклянь мутным самогоном северного народа, говорили:
---Дружище, ну шо ты робыщ? Нэ мучай сэбэ, давай я те ща грузовык аммоналу привезу и усё?
Человек отказывался от бесплатной взрывчатки и без устали трудился.
Дети написали на скале баллончиком краски обидный стих:
он пришёл из неоткуда
и уйдёт он никуда
Замусоленное чудо
Человечек Никогда.
Однажды, по предписанию коменданта города, Человеку Никогда велели найти официальную работу, так как по закону, все живущие в городе должны были работать, иначе их подвергали экстрадиции.
К коменданту пришла вдова Лоргони . Она была той особой, которая никогда ни у кого ничего не просила, тем более был странным её этот визит.
---Я возьму его к себе в разнорабочие, --- сказала она слова, сломанные пополам и застрявшие у неё в горле, потому что она редко разговаривала.
Директор возразил, что работа должна быть официальной.
---Тогда возьмите его учителем музыки, он играет на цитре.
Человек Никогда больше ничего не умел, кроме как долбить скалу. Комендант уже хотел его зачислить в бригаду ледорубов, и тут вспомнил про цитру. К директору школы искусств отправили ходатайство, и были выделены средства, достаточные для того, чтобы открыть класс цитры. Человек Никогда стал преподавать. Это был самый странный и молчаливый преподаватель, каких знал город. Целыми днями он сидел с цитрой на коленях и учил детей извлекать музыкальные фразы, а ночью шёл долбить серую неприступную скалу.
К нему на уроки попал мой одноклассник Габриэль Пастухов. Мы смеялись над ним. У него было всегда удивлённое лицо, чуть подсвеченное целлофановыми глазами. Верхняя губа всегда была обсосана и обветрена. Он ел свои козявки и носил шапку с бокуганами. Но с того дня, как он попал на уроки к Человеку Никогда, он словно изменился. Его взгляд стал твёрдым, и он перестал сосать губу.
---Это скрипичный ключ, Ты знаешь, откуда он произошёл? - спрашивал его на уроке преподаватель по классу цитры, Человек Сиродович Никогда.
---Он произошёл от латинской буквы Джи. Ты можешь сыграть скрипичный ключ?
Габриэль не мог. Не потому, что он не умел, а потому, что это было не возможно.
---Как невозможно! --- кричал Человек Сиродович, --- никогда не говори так! Ты можешь всё, ты человек! НИКОГДА не сдавайся, --- кричал он так громко, что директор прибегала из своего кабинета, и просила его быть потише, ибо это противоречит уставу школы.
---Ладно, сыграй ноту до, --- успокаивался Человек Сиродович, кутая простуженное на морозе горло в чёрный шарф, который ему связала вдова.
Габриэль аккуратно извлекал звук.
---Это до? --- спрашивал Человек.
---Да, --- отвечал Габриэль слабым голосом.
---Ты Уверен в этом?
---Да.
---На сколько процентов?
---На сорок, --- говорил Габриэль, мысленно хваля себя за находчивость.
---А остальные шестьдесят! --- истошно кричал Человек Сиродович, --- пошёл вон, подлец, --- и бросал пюпитр с нотами в открытую дверь. Габриэль подбирал свои вещи и уходил, кидая на этого странного учителя косой слезливый взгляд из под квадратной шапки с бокуганами.
На следующем уроке всё повторялось. Но процентное содержание уверенности Габриэля росло. А когда однажды оно стало 99,9 %, Человек Сиродович не выкинул пульт с нотами за дверь, а спокойно сел на стул и сказал:
---Понимаешь, уважаемый, так нельзя. Вот тебя как зовут?
---Габриэль!
---Ты уверен в этом? Может тебя зовут уася или там петя?
---Нет.
---А как тебя зовут?
---Габриэль.
---Ты уверен в этом?
---Да.
---На сколько процентов?
---На сто, --- сказал Габриэль и жестом руки подчеркнул очевидность этого непреложного факта.
---Ну а почему, тогда нота до на девяносто девять!? - заорал учитель, --- почему!! И вдруг зловеще тихо добавил:
---Гаврик, ты думаешь, я тебя обманул? Ну зачем мне это, зачем? Ну родной мой, ну давай ты же можешь. Понимаешь, даже если ты на сто процентов будешь уверен во лжи, она автоматически станет правдой, и, напротив, если в правду проникнет одна сотая процента не уверенности, это уже будет ложь. Ты меня понял?
---Да.
---Иди тогда и подумай над этим до четверга. В четверг придёшь.
В четверг в кабинет Человека Никогда зашёл неизвестный юноша в строгом костюме и в галстуке-бабочке. В этом плечистом парне почти ничего не осталось от прежнего Габриэля, жующего свои козы и облизывающего верхнюю губу. Он, расчехлив свою цитру, твёрдым взглядом посмотрел в даль своей жизни и сказал:
---А сейчас я сыграю серенаду До - минор, и это на двести процентов верно, как и то, что я - Габриэль Пастухов, будущий великий исполнитель на цитре.
Преподаватель высшей школы искусств Человек Сиродович Никогда встал со стула и молча обнял Габриэля Пастухова, роняя скупые слёзы на спину его двубортного пиджака.
Время между тем шло. Десятимесячная зима сменялась коротким летом, которое бесследно исчезало, разрываясь в голубом стеклянном небе в радужные сны. Люди рождались, от прироста населения в роддоме выставлялись в коридоры дополнительные койки; люди умирали, органические элементы на кладбище уступали место опустевшим человеческим оболочкам, которые неглубоко хоронили промёрзшие могильщики, предварительно делая двухдневные пожоги; а Человек Никогда даже не старея, не меняясь в облике, продолжал долбить скалу, минерал которой был древнее самого времени.
Пришла весна, и тронулась огромная чёрная река, в которой плавали куски льда размером с корабль. Человек Никогда шёл по набережной, радуясь наступающему теплу. Вдруг он услышал писк со стороны реки. Этот писк был настолько силён, что перекрывал даже неимоверный грохот титанических айсбергов, сталкивающихся между собой. Он напряг зрение, и в уплывающей дали разглядел маленькое чёрное пятно, истончающееся в мутном мареве замороженных кубов северной воды. В его голове не успела появиться ещё ни одна законченная мысль, как он уже обнаружил себя бегущим по льдинам и перепрыгивающим через кипящие чёрной водой трещины. На распадающемся куске льда он увидел маленькое живое нечто. Оно было сердобольно закутано в множественные одежды. Это была девочка семи лет, неизвестно как оказавшаяся в этом грохочущем ледяном аду. Она вцепилась в шею Человека Никогда мёртвой хваткой так, что потом потребовалось пять человек, чтобы оторвать тщедушное тельце от Человека Сиродовичя. Человек Никогда начал перепрыгивать со льдины на льдину. Удача ему сопутствовала . Но почти возле самого берега, Человек оступился, и его нога попала в трещину между льдинами. Раздался страшный хруст, и кость оказалась раздавленной чудовищным весом тороса. Позже местный хирург, доктор Паре, собственноручно сделал ему протез, который он сотворил даже лучше чем Господь делает для нас обычные ноги , на которых мы передвигаемся по этой земле, потому, что это дочь доктора Паре Человек Никогда спас той страшной ночью.
Всё лето Человек почти не входил из своего шурфа, выкидывая оттуда куски породы.
Однажды он пришёл в школу искусств и его почти никто не узнал. От его помолодевшего лица исходило такое сияние, что было больно смотреть.
---ДА! --- торжественно сказал он, и показал всем правую руку, обмотанную бинтом.
---Что с вами, --- спросила директор, --- вот Вам тряпка, завешайте, пожалуйста, голову, у нас начало учебного года, невозможно глаза больно, и к тому же, это - противоречит дресс коду школы.
Вечером того же дня скала, которую не одно десятилетие долбил Человек Никогда, рухнула и погребла его под тоннами минерала. Опоры не выдержали. Слишком большой вес он доверил простым лиственным деревяшкам. Возле входа в штольню нашли почерневший и сморщенный лоскут кожи, на котором нордическим шрифтом было написано:
Никог
Комендант распорядился расчистить завал , чтобы найти останки Человека Никогда и похоронить его, как почётного гражданина города, которым он стал за десятилетия педагогического труда. Но вскоре началась война, и никому уже не было дела до ветхого праха Человека Сиродовича Никогда, похороненного навсегда под тысячами тонн базальта.
Но мы всегда будем помнить о нём, и, не покладая рук, долбить скалу своего эгоизма, будучи на сто процентов уверенными, что доберёмся до людей внутри нас.
![[]](/img/h/hara_dashibalbar/chelovek_n/ab9df4.jpg)