Аннотация: История о детях земного астронавта и инопланетянки, которым пришлось перевернуть всю жизнь на Земле.
--
Солнечная сеть
Фантастическая повесть
Коммунизм -- пыздыр максымардыш пыж!
Кабардинская мудрость
Слёзы мои отомсти аргивянам стрелами твоими!
Гомер, "Илиада", I/42
--
Пролог. Афины, Академия Астрофлота, 309.05.24. Кейт
В Академии Астрофлота проходила выпускная церемония, сорок девятая с момента основания этого учебного заведения и одиннадцатая -- по новому, принятому Астрофлотом ритуалу. Выпускники Академии, три ровных парадных коробки примерно по пятьдесят на двадцать человек, прели под палящим солнцем Южной Европы в космических скафандрах старой модели, с откинутыми гермошлемами. Преподаватели Академии и девушки-распорядительницы, пришедшие для участия в церемонии, носили плащи, туники и сандалии на древнегреческий манер. Вход на парадную лестницу перед главным входом в Академию украшали хитро сплетённые оливковые венки. Перед ступенями лестницы ярко пылал вечный огонь в протянутой металлической ладони, у которой выразительно не хватало среднего пальца -- не так давно хитроумные ученики младшего курса разогнули этот палец так, чтобы он смотрел кверху, а заведующий мемориальной частью, во избежание скандала, распорядился отпилить этот палец лазерной ножовкой. За вечным огнём вздымались над высоким порогом Академии огромные, безликие, розово-мраморные статуи в таких же старинных неуклюжих скафандрах, какие были надеты сейчас на курсантах -- общий памятник павшим в безднах покорителям Солнечной Системы.
Между статуями на ступенях высилась огромная, под стать размеру мраморных истуканов, трибуна с эмблемой Академии, задрапированной с двух сторон флагами Земли и Астрофлота. На трибуне кипела жизнь, резко контрастировавшая с молчаливой неподвижностью трёх курсантских прямоугольников; плащи и туники преподавателей развевались в ароматных струях кондиционированного ветра, ловкие девушки-помощницы разносили сидевшим на трибуне воду, сыр, оливки и сладости, а приглашённые на трибуну почётные гости, в самой обычной для жителей современной Земли выходной одежде, хмуро обменивались друг с другом впечатлениями, глядя на площадь с выстроенными рядами выпускников. Многие из гостей помнили те славные годы, когда в час выпуска курсантов площадь эта была ещё полна от края и до края стройными рядами только что закончивших обучение астролётчиков.
За площадью, отгороженные в можжевеловых и тисовых аллеях частоколом заградительных столбиков и красных бархатных лент с мудрыми изречениями древних математиков и философов, стояли толпой абитуриенты -- будущие курсанты Академии. Несколько кураторов, переодетых торжества ради в белые хитоны, инструктировали их, как правильно вести себя во время праздничной церемонии. Их время ещё должно было настать.
Позади абитуриентов толпились по аллеям случайные зрители, друзья и девушки курсантов, несколько модных аугментатов, желающих покрасоваться на публике новыми достижениями биоимплантационных технологий, журналисты и родители выпускников, возможно -- некоторые из них осознавали это! -- в последний раз видевшие своих чад на Земле, живыми и невредимыми. Кейт Астер тоже затесался в эту толпу, с любопытством разглядывая происходящее. Для него здесь всё было внове. Его отец, астролётчик Джордж Астер, не заканчивал Академию. Во времена его отца космических пилотов ещё учили в региональных профильных техникумах...
Наконец, проиграли фанфары, требуя внимания, и ректор Академии взял слово. Говорил он коротко, сухо; поздравил выпускников с благополучным окончанием учёбы, выразил сожаление по поводу большого процента отсева на всех курсах, пожелал счастливой службы в космосе и успешной работы на благо Земли -- и был таков. Затем на трибуну вышел приглашённый представитель Астрофлота, темнокожий инженер-строитель Рикард Морьер. Его речь тоже отличалась лаконичностью, но была полна страсти и напора в каждом слове.
-- Вы только что окончили Академию и получили ваши первые лицензии работников космоса, -- говорил он строю курсантов. -- Но не думайте, что это делает вас особенными, избранными. Вы -- простые солдаты армии человечества, вы -- безвестные пехотинцы на бруствере, на переднем крае атаки на Вселенную. Взгляните на статуи над вашими головами! На их постаментах нет имён, их гермошлемы закрыты, и никто никогда не увидит их лиц... Безвестная жизнь, полная трудов и самопожертвования, и безвестная гибель в глубинах неизведанных миров... Вот то, к чему вас готовили. Вот то, чего ждёт от вас человечество! Вы не знаете имён тех, кто вывел вас на звёздные просторы, и ваши потомки будут правы, когда не захотят знать ваших имён. Мы не можем позволить себе роскоши слишком долгой жизни и слишком долгой памяти. Человечество ждёт от нас, что мы проложим ему дорогу к звёздам, пускай дорога эта и будет стоять, как все подлинные свершения, на наших костях. Слава -- для героев прошлого, для тех, до чьего уровня нам никогда не подняться! Для нас -- вечные ценности нового времени: труд, самоотречение, самоотдача. Во имя единственной светлой мечты всех людей, во имя земного человечества, которому вы мостите собой путь в новые миры!
В толпе слушателей раздались громкие аплодисменты.
Две тысячи восемьсот восемьдесят девять курсантов дружно натянули на головы огромные шлемы со светоотражающими зеркальными щитками; лица их разом исчезли, закрытые от взглядов собравшейся толпы -- возможно, теперь уже навсегда. Кейт Астер вздрогнул, когда снова взревели фанфары, давая строю общий сигнал.
-- Отряды... нале-во! К знаменному салюту! По машинам... шагом... марш!
Грянул старинный гимн покорителей космоса, провожая в спину быстро уходящие ряды молодых астронавтов. Их ждали корабли с разверстыми трюмами, ждала обязательная двухлетняя практика на Луне. Хор юных девушек, вторя оркестровой меди, пел вслед уходящим обязательные слова о телах безвестных мучеников, устилающих дорогу к звёздам красным, как алые флаги прошлых войн, ковром, пел о жертвах и о жертвенности, неизбежных на звёздном пути. Кейт некстати вспомнил, как нескольких его случайных знакомых исключили в разное время из Академии только за то, что они напевали этот же марш на другие, сочинённые воспалённым студенческим воображением, слова: "Расскажу-ка я историю, ребята, приходили ко мне милые девчата...". Да, современная Земля умела требовать уважения к традициям!
На опустевшую площадь высыпали абитуриенты. К ним снова обращался Рикард Морьер, снова призывал к самоотдаче и самопожертвованию, говорил о звёздной миссии человечества, перед которой ничтожна всякая отдельная жизнь. Затем выступали преподаватели -- рассказывали о своих курсах, о факультетах, жаловались на то, что интерес к космосу падает из года в год, что всё меньше молодых людей проходят по требованиям, предъявляемым к астролётчикам, и всё меньше их проявляет должное прилежание, чтобы с детства готовиться отдать свою жизнь космосу, чтобы жить в сообществе звездоплавателей, чтобы хотя бы попробовать поступить в Академию на первый курс. Кейт уже слышал это, когда разговаривал с преподавателями лично. Рождённый в космосе, живший и живущий среди звёзд и ледяных планет, сам он не смог поступить в Академию -- не прошёл по психотестам, не был признан достойным обучаться в земной школе жизни, готовившей покорителей иных миров, способных сражаться с безмолвной стихией и гибнуть в безвестности ради будущего блага для всего земного человечества...
Кейт, смешавшись с толпой, протиснулся поближе к зданию. Кое-кто узнал его; молодая девушка, стоявшая с букетом цветов у боковой аллеи, брезгливо отодвинулась, уступая Кейту дорогу. "Вот этот тип, сын инопланетянки!" -- шепнули в толпе. "Как интересно!" -- воскликнули в ответ, всё так же шёпотом. "Говорят, он сильно аугментирован какими-то инопланетными штуками!" Кейт обернулся, и голоса смолкли. Вновь заиграл оркестр, абитуриенты побежали к стендам с написанным от руки на грифельных досках расписанием вступительных экзаменов -- с некоторых пор Академия не признавала информационных дисплеев. Пользуясь возникшей толчеёй, Кейт заскочил на ступеньки парадной лестницы, отодвинул рукой летающего аугментата-мажордома с жужжащими глазами на стебельках, загородившего ему дорогу. Рикард Морьер заметил его, пригласительно махнул рукой, указывая на боковой вход в здание Академии. Аугментаты и девушки, распоряжавшиеся праздником, поспешно отступили с дороги. Кейт быстро поднялся по лестнице, не доходя до трибуны, и свернул в кондиционированную прохладу внутренних коридоров здания.
Рикард Морьер ждал его в своём кабинете, скромном помещении, отделанном мягким, как в корабельных каютах, пластиком. Рикард был не один; в лёгком кресле сидела темнокожая женщина высокого роста, с тяжёлыми и мягкими, переливающимися, точно ртуть, формами тела. Рубашка из тонкого жёлтого полотна и облегающие брюки идеально подчёркивали её фигуру, крепкую, но веявшую тонкой элегантностью. Кейт не мог не обратить на неё чисто мужского внимания, но, памятуя о нервозности, свойственной земным женщинам, заставил себя усилием воли перевести свой взор на рабочий стол Рикарда.
Хозяин кабинета широким жестом пригласил Кейта садиться.
-- Прошу вас... располагайтесь. Это аспирантка Анитра Нилумба, биофизик. Анитра, ты ведь знакома с Кейтом Астером?
-- Конечно, Кейт! Я видела вас в Реймсе, когда вы только прилетели. Добро пожаловать в стены Академии, Кейт. Вы ведь здесь впервые?
-- Да. Рикард пригласил меня для беседы именно в день выпуска, чтобы показать, как и на чём формируются на современной Земле мощь и единство Астрофлота.
-- Анитра сейчас работает над темой скалярных биометрик, -- сказал Морьер, опускаясь за стол. -- Она может попробовать разблокировать вашу сестру. Вытащить Кинтию Астер из этих её лунных рощ. Вообще, изучить ваши возможности. Понять, так сказать, во благо человечества, что вы собой представляете по своей природе, вы, дети человечества, дети Джорджа Астера. Тогда, надеюсь, мы сумеем помочь и вам, и вашему отцу.
-- Я тоже хочу на это надеяться, -- суховато сказал Кейт.
Аспирантка кивнула в его сторону, распустив этим движением по плечам густую гриву волнистых каштановых волос.
-- Мне нужно узнать о вас... как можно больше, -- низким, густым голосом произнесла она, чуть искоса разглядывая Кейта. -- Вы должны рассказать мне всё о себе. Абсолютно всё. Без утайки!
-- Я предоставил в распоряжение институтов Земли максимально подробные отчёты. Вряд ли я смогу что-то добавить к ним, даже если очень захочу. Кроме того, меня осматривали, сканировали, даже изучали в каких-то трубах. Вы же не считаете, что я скрыл или утаил от вас какую-то существенную информацию?!
-- Отчёты -- это всё не то, -- вновь тряхнула волосами Анитра. -- Мне нужны сведения от вас. Я хочу выслушать вас. Узнать от вас то, что вы считаете важным. То, о чём вы говорите, как говорят о важном. Это может дать ключ к вашей тайне, ключ более важный, чем простой отчёт.
Кейт растерянно перевёл взгляд на Рикарда Морьера. Тот сидел с непроницаемым видом, крутя в руках многоцветный художественный скетчер. Встречаться глазами с Кейтом он старательно избегал.
-- Хорошо, -- сказал Кейт нетерпеливо. -- Поставлю вопрос по-другому. Что случилось?! Почему вам снова понадобилось работать со мной?
Морьер потёр виски, отложил скетчер в сторону. Взглянул всё-таки на Кейта, взглянул прямо, остро, оценивающе; так смотрит мясник, хорошо ли наточен нож, прежде чем браться за разделку туши.
-- Мы делаем всё возможное, чтобы освободить из ловушки лунной экосисиемы вашу сестру, -- сказал он наконец, -- и, как следствие, найти способ избавить от той же проблемы вашего отца. Но, как вы могли видеть сегодня, Астрофлот получает всё меньшую долю общественных ресурсов на исследования. Мы всем мешаем! Экологические активисты, позитивные гуманисты, транзиентные монокосмисты -- список тех, кто хочет остановить исследования космоса и звёзд и заменить их "исследованием человеческой природы", вы можете продолжать и без меня, я думаю. И все они висят у нас на руках, как кандалы. Лунные рощи кажутся им чудом, даром богов, а не трагедией личности. Ещё немного, и нам предложат оставить всё как есть, на самом высоком уровне, включая Совет Земли. Поэтому мы должны успеть сделать всё как можно скорее.
-- То, что случилось с вашей сестрой, по всей видимости, является точной копией той же участи, которая постигла и вашего отца, -- вступила в разговор Анитра Нилумба. -- Иначе говоря, судя по всем нашим исследованиям, эти новые рощи на Луне имеют самое прямое отношение к биосфере, внезапно возникшей на девственно чистой и, судя по всему, безатмосферной экзопланете. При этом в обоих случаях мы имеем дело с человеческим сознанием, сознательным усилием растворившим себя в природной среде. Уж не знаю, кто там была ваша загадочная мать -- космическая богиня лесов, могущественная представительница сверхцивилизации, ставящая опыты на нас, простых смертных, или просто какая-нибудь экологическая активистка с Тау Кита, прихоти ради превращающая людей в заросли! Но вы, как и ваша сестра, вы унаследовали часть материнской природы, и вот в этой части нам предстоит разобраться как следует. Во имя науки, во имя прогресса! Во имя гуманизма, в конце концов! Мы не должны позволить людям растворять себя в природной среде -- пусть и по собственной воле. Нам надо найти способ достать их обоих оттуда, где они сейчас обретаются! Но... как?!
-- Я всё это понимаю. Но разве у вас появились теперь какие-то новые методы?!
-- Там, где не сработала физика, придётся попробовать применить психологию, -- быстро и с некоторой брезгливостью в голосе проговорил Рикард Морьер. -- Не в гуманитарном смысле этого слова, а в естественнонаучном, конечно же. Скалярные биометрики -- это что-то вроде численных значений, снятых с многомерного поля психических импульсов. Чем сложнее психика, тем сложнее и больше структура этого поля, но база -- изъятые, замеренные количественные значения передаваемой информации, -- она всегда примерно одна и та же.
-- Примитивно объясняешь, Рикки, -- Анитра повернулась к Морьеру, сделав лёгкое протестующее движение узкой ладонью. Рикард отмахнулся уничижительно, даже не глядя на неё; он смотрел на Кейта.
-- Скажу честно, -- прибавил он, -- пока что это не дало результата, и я не очень-то верю в это психологическое шарлатанство, пусть и прикрытое наукообразной математичностью. Но Анитра -- специалист в своём деле, и специалист увлечённый. Возможно, исследуя вас, она сможет нащупать управляющие рычаги в вашей психике. Если бы только мы знали, как эта психика устроена, как можно поставить её под контроль человеческого разума! И тогда, пользуясь этими рычагами, мы, конечно же, вернём человеческий облик вашей сестре, а затем и вашему отцу. Мы снова пробудим в них нормальные, человеческие, земные чувства и побуждения, мы научимся ими управлять... Сейчас этот подход -- наш единственный шанс на их спасение!
Кейт глубоко задумался.
-- Хорошо, -- сказал он наконец, -- я попробую помочь, чем смогу. Я ведь просто не знаю: неужели наши эмоции и побуждения так уж отличаются от нормальных человеческих чувств?! Неужели вы рассчитываете найти какое-то иное состояние или требование психики, которое окажется сильнее, чем такое полное растворение сознания в среде, созданной им?!
-- Одно из двух: или такое чувство, или, точнее, такой психический сигнал, есть в природе, -- придерживая водопад волос, произнесла Анитра, -- или же ваши родственники, возможно, не вернутся к человеческой жизни никогда. Возможно, народ вашей матери более устойчив к таким стрессам, или хотя бы имеет социальные механизмы для возвращения в общество растворивших себя в планетарных оболочках сограждан. Или, быть может, для них это вообще не обязательно. Может быть, это и есть их способ жизни: выросшая особь сознательно находит новую необитаемую планету и, облюбовав её, сливается с ней, заставляя эту планету стать живой и цветущей. Сознание на этом теряется и исчезает, выполнив свою законную функцию. Взамен одного сознания потомкам остаётся новый, готовый к заселению живой мир.
-- Многие тысячи землян мечтали бы о таком конце жизни, -- медленно проговорил Морьер. Глаза его горели праведным восторгом фанатика. -- Ради звёзд, ради прогресса! Но сейчас речь, конечно же, не о том, чтобы отдать жизнь, пусть даже это и подвиг, а о том, чтобы спасти уже имеющийся разум вашей сестры... И, раз биология и системотехника бессильны разобраться в вашей удивительной природе, нам придётся попробовать в деле и гуманитарную лженауку, с её психологическими фокусами. Иначе все усилия по спасению Кинтии и Джорджа Астеров окажутся в итоге пустой тратой времени и средств...
-- Хорошо, -- кивнул Кейт, -- я, разумеется, помогу. Но отчего такая срочность?
-- Ресурсы для освоения космоса нам урезают год от года. Ещё четверть века назад Академия готовила ежегодно шестнадцать тысяч астролётчиков, сейчас -- всего три тысячи в год. Учитывая нынешнюю естественную убыль, этого едва хватает на обеспечение кадрового состава Астрофлота. Мы уже отказались от колонизации спутников Сатурна, полностью законсервировали Уран, мы никак не можем установить связь с нашей колонией на Летящей... Никто не даст нам ни средств, ни людей, чтобы вести проект в широком масштабе даже на Луне. Приходится немного хитрить, приурочив отбытие новой группы специалистов в эти лунные кущи к выпуску стажёров Академии. Поэтому нужно было перво-наперво убедиться, что этот план сработает. Он сработал, и дело теперь за вами, Кейт Астер. Дайте в руки профессионалов рычаги управления вашей нечеловеческой психикой, и мы, возможно, сумеем ими воспользоваться, чтобы вернуть вам сестру и отца... Впрочем, обнадёживать вас я не буду. Вы не хуже меня понимаете, что здесь мы имеем дело с неизведанным. Итак, Анитра, я оставляю вас наедине. Действуй. Помни, что от твоей удачи, -- он мягко улыбнулся, -- зависит будущее двух очень выдающихся людей, а во многом -- и будущее всей земной расы!
Анитра Нилумба потянулась в кресле и неожиданно задорно подмигнула выходившему Морьеру:
-- Я справлюсь, конечно же! Как всегда...
-- У вас уже были подобные задания? -- удивлённо спросил Кейти, когда Рикард Морьер вышел из кабинета.
-- Подобных -- не было, конечно, но я уже оказывала ему и другим руководителям Астрофлота услуги по психологической консультации. Жизнь в космосе, знаете ли, полна разных проблем, некоторые из них приходится решать очень срочно. Так что это не первый мой опыт, и, что бы там Рикки ни говорил, в работе я основываюсь на всех достижениях психофизиологической науки. Мой метод -- не искусство, а точный расчёт. Но я должна понять, с чем имею дело...
-- Так что именно я должен вам рассказать?
-- Просто рассказывайте всё, что для вас важно. О себе, о сестре, об отце, о своём детстве. О той планете, на которой вы родились, о той, на которой вы побывали, о вашей младшей сестрёнке. О том, как тяжело жить без мамы, как сложно обходиться без женщины рядом... О горе, о долге, о трудностях, о том, что и как вас радовало, о чём вы думали, во что играли, когда были ребёнком. Дайте мне ретроспективу вашей жизни во Вселенной! Это всё очень важно! Ключ к руководящим, контролирующим эмоциям может находиться именно где-то здесь, в том, как вы сортируете важное и ценное, как вы видите ваше прошлое и настоящее. Я смогу понять, где и как ваши эмоции на самом деле отличаются от человеческих на глубинном уровне. А они должны отличаться! У вас ведь совсем другая физиология, вас не захлёстывают волны тестостерона или окситоцина, вы не знаете действия эндорфинов, усталости актина, дряблости коллагеновых волокон... Ваше видимое, человеческое тело -- это всего лишь синтетический, искусственный аналог реальной природы, и в этом смысле оно совершенно не отличается от тех неестественных рощ, озёр и облаков на Луне, с которыми так успешно слилась ваша сестра. И всё же я думаю, что человеческая сторона вашей натуры сильнее, что она сумеет перебороть чуждое начало. В этом наша надежда на спасение ваших родственников. Готовы работать со мной?!
-- А у меня есть выбор? -- горько усмехнулся Кейт.
-- Конечно, есть: вы можете отказаться от того, чтобы помогать человечеству... Но вы человек, и вы никогда не сделаете такого выбора. Поверьте мне, на подлость вы не способны. Поэтому вы всегда будете служить людям... И знаете что? Давайте-ка, если не возражаете, называть друг друга на "ты". Разницы в возрасте между нами почти нет, а мне всё время кажется, что я общаюсь с мальчишкой-ровесником. По-моему, так нам будет удобнее, не так ли, Кейт?!
-- Я не возражаю.
-- Тем лучше. Девушки у тебя, насколько я знаю, нет и в ближайшее время не предвидится, так что неожиданно возникшая дружеская близость не вызовет вопросов ни у кого. Значит, будем откровенны друг с другом. Давай-ка тогда приступать к делу!
-- Что, прямо здесь? -- удивился Кейт.
-- А почему бы и нет? Здесь есть даже диван, если ты хочешь удобно лежать, как на кушетке у психоаналитика, или просто предпочитаешь комфорт. Здесь есть вода и прохлада. Я могу принести оливок. А инструменты мои мне пока не нужны. Позже, когда они понадобятся, продолжим работу в нашей лаборатории, в Кейптауне. Ну, а пока мне будет достаточно твоих рассказов. Боже правый, могла ли я такое себе представить: работать личным психологом у настоящего инопланетянина! -- Анитра Нилумба зажмурилась, потянулась, точно испытывая физиологическое блаженство, переложила ногу на ногу, любуясь собственной длинной и узкой ступней, затянутой в изящную сандалию. -- Это же просто фантастика! Открытие на открытии! Давай же, Кейт, расскажи мне о себе, это будет совершенно, абсолютно потрясающе, честное слово!
-- Ну хорошо, -- сказал Кейт Астер, слегка прикрывая глаза. -- Я попробую дать тебе ретроспективу. Если, конечно, у меня хватит слов, чтобы всё это описать...
--
Ретроспектива-1. Звёздная система Край. До 271.06.11. Дети Джорджа Астера
Джордж Астер был астронавтом, одним из многих тысяч безвестных тружеников солнечных космотрасс. К людям его типа известность приходит лишь с некрологом, и в этом смысле Джордж Астер свою долю известности получил. Когда он пропал без вести, выполняя рутинный рейс между системой Урана и группой станций "Край", некролог с известием о его гибели вышел точно в срок, через сто семьдесят два часа после регистрации исчезновения корабля и пилота. Чуть позже стало известно, что локаторы дальнего поиска обнаружили в этой зоне гигантский метеорит, направлявшийся коллизионным курсом прямо навстречу станции "Край", а потом -- и то, что последним действием челнока, которым управлял Джордж Астер, стало изменение курса, которое неизбежно привело бы к таранному удару и отклонению метеорита от его смертоносной траектории. Своей гибелью молодой астролётчик спас сто семьдесят пять коллег и целую гору ценнейшего научного снаряжения.
По традиции, над зданием Управления Солнечных Трасс был приспущен сиреневый флаг Астрофлота, а через трое суток на родине астронавта в Фесте, округ Юта, был воздвигнут символический надгробный камень с именем Джорджа Астера. (Тогда погибших астронавтов ещё знали иногда по именам). Депутат окружного совета сказал речь, одинокая зенитная пушка времён давно прошедших битв дала три выстрела в пустое американское небо, родители астронавта получили приличную дозу сочувствия; на этом всё закончилось -- для жителей Земли Джордж Астер надолго стал малозначительным фактом истории.
Тем не менее, Джордж Астер не только выжил, но и сумел оставить потомство.
Дети Джорджа Астера, Кейт и Кинтия, не знали своих родителей. Их воспитал дядюшка Кит -- умный, вежливый, строгий и бесконечно добрый воспитатель, когда-то бывший всего лишь электронным мозгом корабля "Кристофер Эккерт" -- космического челнока, на котором Джордж Астер отправился в свой последний рейс по Солнечной Системе. От него Кейт и Кинтия узнали всё, что знали -- о жизни, о доме, о далёкой Земле, об окружавшем их мире, о своём отце, которого они почти не помнили, и, само собой разумеется, о Маме.
По правде говоря, о Маме дядюшка Кит тоже знал довольно мало. Впрочем, и то, что было известно, всё равно поражало воображение. Это Мама спасла отца, готовившегося таранить злобную каменюку на пути "Кристофера Эккерта". Что-то при этом пошло не так; Мама вынуждена была уйти из Солнечной Системы, захватив отца и его челнок с собой. В звёздной глубине, неведомой им обоим, Мама построила для отца новый дом -- маленькую, пригодную для жизни планетку, размером примерно с Землю. Затем она сочеталась с ним браком и спустя короткое время родила Кейта и Кинтию. Их первыми словами на этом свете были "Кеи" -- имя Кинтии в сердце Кейта, и "Кет" -- имя Кейта в устах его сестры; и так они называли друг друга во все последующие дни их жизни.
Прошло ещё три года, и у Джорджа Астера с его таинственной возлюбленной появилась ещё одна дочь, которую Джордж назвал Айотой. Мама говорила, что Айота, в отличие от Кинтии и Кейта, намного больше похожа на неё, чем на отца. Прошло около полугода по земным часам после рождения Айоты, и Мама вдруг исчезла. Забрав младшую дочь с собой, она навсегда покинула Джорджа Астера и старших детей на хорошенько обустроенной ею планете. Отец Кейта и Кинтии, по всей видимости, не выдержавший таких перипетий, тоже пропал, и старшие дети остались всецело на попечении дядюшки Кита.
Дядюшка Кит, впрочем, тоже времени даром не терял. Быть может, он испытал на себе благотворное влияние Мамы, а может быть, ему на роду написано было стать чем-то большим, чем простой искусственный мозг корабля. К тому же, в его распоряжении была роскошная библиотека -- прекрасная электронная копия всех созданных человеческим трудом сокровищ земной культуры. В этой библиотеке были руководства и по педагогике, и по педиатрии, и по психологии -- вот только предназначались они для обычных земных детей, растущих в обществе себе подобных.
Кейт и Кинтия, в самом деле, унаследовали что-то от отца, а что-то и от Мамы. Мама в своём природном облике была довольно величественной особой -- гигантское облако структурированной плазмы, значительно превышающее своими размерами любую планету. Зато Мама могла с лёгкостью принимать любой вид, какой пожелала бы иметь, и эту особенность Кейт и Кинтия унаследовали от неё в полной мере. Ох, и намаялся же дядюшка Кит, когда это внезапно открылось! По счастью, радарные и термографические модули уверенно обнаруживали сорванцов в любом внешнем облике, но тем не менее обеспокоенный воспитательным эффектом электронный мозг поставил в итоге Кейта и Кинтию перед ограничением: выбрать лишь по несколько известных живых форм, включая, разумеется, и человеческий облик, но уж зато освоить все их природные возможности с предельным совершенством.
Сложнее стало, когда дети Джорджа Астера научились контролировать машинные цепи команд, подключая себя к их сигналам. Любя дядюшку Кита, они никогда и ни в чём не вредили ему; зато от мелких пакостей, связанных с нарушениями функций контрольной аппаратуры "Кристофера Эккерта", воспитатель Кейта и Кинтии был никак не застрахован. Тогда он махнул рукой на инструментальный контроль и прибег в воспитании к мерам чисто психологическим; не будучи способен ограничить своих воспитанников в сладком, он ограничивал их в общении с собой, а этого чувствительная детская натура вынести не могла. Очень скоро оба воспитанника дядюшки Кита стали прямо-таки шёлковыми. Впрочем, мудрый искусственный интеллект понимал, что от избыточной строгости воспитания вреда бывает не меньше, чем от избыточной распущенности, и потому позволял своим питомцам всё, что, по его строгому мнению, не выходило за рамки принятых норм человеческого социума -- и даже, со скидкой на экстремальные условия, значительно больше.
Дядюшка Кит, например, знал толк в детских играх. Он научил Кинтию и Кейта охотиться за пиратскими кладами, вязать плоты, стрелять из лука сплошным дождём стрел и кидать индейский томагавк, с воплями вылетая из засады, рубиться на лазерных мечах и прятаться в подводных зарослях от хищных ящеров... Вслед за историями про пиратов и индейцев пришло время задумчивых размышлений и древних легенд; подросшие дети внимали зову сердца, слушая "Рамаяну" и "Одиссею", читая "Витязя в тигровой шкуре" и "Девяносто третий год". Большое внимание невольный воспитатель детей Джорджа Астера уделял и профессиональной подготовке; он находил самые неожиданные, самые занимательные формы, чтобы донести до своих воспитанников знания и умения, необходимые человеку, тем более оторванному от человечества на невероятные расстояния, к тому же на совершенно неопределённый срок -- возможно, навечно.
Он никогда не говорил им "Вы должны быть обычными людьми"; он не только разрешал, но даже помогал им открывать в себе те свойства, которыми наделила их природу Мама. Большим открытием для Кинтии и Кейта был тот час, когда они поняли, что не привязаны к планете, что могут с лёгкостью побывать и на любой из её лун, и на самых окраинах своей звёздной системы. Они просто перепрыгивали из мира в мир -- огромные, сверкающие, почти невесомые облака раскалённых искр, вновь принимающие твёрдый вещественный облик при соприкосновении с холодным миром планетарной поверхности. Они не нуждались в дыхании, не боялись ни космического холода, ни огня звёздных недр... Но вот питаться им было нужно -- и, о, как они питались! Библейские хлебы из трёх мер муки, приправленные молоком, маслом и сверх того жареным телёнком, сошли бы одному из них за лёгкий завтрак. Естественно, традиционные способы употребления пищи, вроде жевания, здесь не годились; любая еда просто стремительно слизывалась, как тающее мороженое, причём не только языком, но и любой поверхностью тела, вне зависимости от внешнего облика. В отсутствие хлебов и телят, в дело шла любая твёрдая или жидкая материя, включая древесную труху и даже камни некоторых сортов (ультраосновные породы казались детям пресноватыми), но, естественно, Кинтия и Кейт всё же предпочитали пожирать хорошо приготовленную еду. Дядюшке Киту пришлось намаяться, изобретая рецепты на каждый день, а в ещё большей степени -- роскошные блюда для праздничного меню. Сам он, обретя физиологическое тело, легко ограничивался горсткой оливок в день, но понимал, что дети Джорджа Астера наверняка не разделят его устремлений к простой и здоровой пище.
Переваривание таких объёмов еды, предположительно, требовало ядерных, а не химических процессов для усвоения питательных веществ, и наблюдения над природой Мамы, пожалуй, никак этому не противоречили. Роскошное и обильное питание, разумеется, влекло за собой соответствующий метаболизм; дети Джорджа Астера излучали не только тепло, но и видимый свет в заметном количестве, а также радиоволны на нескольких десятках различных частот, немало нагревавшие окружающее их пространство. Об экскреции химических веществ, конечных продуктов переработки съеденного, не приходилось и говорить; даже космическое плазменное тело Кейта или Кинтии способно было выбрасывать по временам целые облака ионизированного азота, смешанного с аммонием, парами гидроксила и небольшой примесью метана, а уж о том, что творилось в первые годы жизни детей на поверхности планеты, было бы неудобно даже говорить... Открытие детьми Джорджа Астера своей способности путешествовать в космосе принесло немало пользы и дядюшке Киту, и санитарно-гигиеническому состоянию лесов, окружавших место вынужденной посадки "Кристофера Эккерта".
Здоровое питание, игры и сон, во всяком случае, шли впрок воспитанникам дядюшки Кита. К двенадцатилетнему возрасту Кейт и Кинтия могли, во всяком случае, соперничать в интеллектуальном развитии со своими земными сверстниками. Стимулы к учению, превращённые стараниями Кита в форму изысканного интеллектуального удовольствия, не побуждали их замкнуться или отрешиться от красоты мира, принявшего их. Естественно, эмоциональная сфера несколько отставала; в отсутствие детского коллектива на пустой планете просто не было места для всей гаммы переживаний. Дядюшка Кит ненавидел ссоры и обиды, и всякий раз, видя хоть малейший намёк на неблагоприятные отношения между Кейтом и Кинтией, либо гасил их гнев, либо находил повод под благовидным предлогом избавить их друг от друга на несколько дней. Желание общения и тёплое чувство близости быстро брали своё над любыми проявлениями неудовольствия... Конечно же, Кит отдавал себе отчёт в том, что это снижает иммунитет к будущим стрессам от жизни в обществе, поэтому, выражаясь медицинским языком, вместо того, чтобы дать детям переболеть всеми положенными детскими болезнями, пошёл путём вакцин и сывороток. В рацион детских знаний включена была вся доступная информация о движениях и порывах человеческой натуры; Кит настаивал, чтобы дети должным образом вживались в эти чувства, направляя их в рамках ролевой модели на различных воображаемых субъектов -- одновременно, в унисон! Было ли этого достаточно для формирования сопротивляемости общественному стрессу, могло показать лишь время и активная жизнь среди сородичей -- разумеется, только сородичей со стороны отца. Как устроена была социальная жизнь у народа Мамы? Был ли вообще этот народ?
Помимо социального иммунитета детей Джорджа Астера, дядюшку Кита естественным образом заботили и проблемы чисто медицинские. Когда Кейт и Кинтия были совсем маленькими, стало очевидно, что они способны болеть всеми болезнями, какие только существуют, но длятся эти болезни очень недолго, от силы не больше дня, и никогда не имеют тяжёлых последствий. Всё же Кит беспокоился из-за возможности тяжёлых детских инфекций, а также травм, которые неизбежно должны были возникнуть из-за чрезмерно активного образа жизни. И в самом деле, шестилетний Кейт сверзился однажды со скалы, переломав себе добрую половину костей и забрызгав кровью не меньше половины акра; человек с такими ранениями умер бы с вероятностью в тридцать процентов и в самом лучшем госпитале, а Кейт полностью выздоровел и поправился через четыре дня. Позже дети научились заращивать раны на себе и даже на окружающих живых организмах -- зверях, растениях... Но в первые годы Кит так волновался за них, что дал им в спутники два выделенных из собственного сознания кибернетических модуля, имевших внешний облик огромных, хотя и добродушных по нраву молосских догов. Кит назвал их Дик и Шик, в честь двух знаменитых медицинских проб, положивших конец детской смертности в древние времена Земли.
Между тем, дети росли и развивались, и дядюшку Кита начала потихоньку волновать ещё одна проблема, обойти которую полностью было невозможно: проблема полового воспитания. В своём человеческом облике Кейт и Кинтия были похожи, как близнецы; чрезвычайно высокого роста, обещавшего со временем стать почти избыточным, с одинаково высоким лбом, тяжёлой нижней челюстью и полными, чуть вывернутыми кнаружи губами. Только волосы у брата и сестры были от рождения разные: у Кинтии -- плотные, прямые и чёрные, как ночь в джунглях, а у Кейта -- волнистые и очень тонкие, того цвета, который называется в обиходе "платиновым" и который похож скорее или на цвет ясного неба в закат, или же на выгоревшие под солнцем стебли пшеницы. Естественно, повзрослев и открыв в себе способность изменять свой внешний вид, Кинтия не раз меняла цвет и фактуру волос, да и брат её однажды проделал то же самое, пытаясь придать себе внешний вид импозантного киногероя; и всё же, стоило забыться, как природа брала своё, уточняя до поры до времени единственное внешнее отличие сестры от брата. Но идиллия близнецов с неизбежностью кончилась; однажды Кинтия Астер стала девушкой.
Кейт, немного отстававший от сестры в половом развитии, как это и положено земным мальчикам, всё же сразу и с безоговорочным уважением отнёсся к переменам, происшедшим в сестре, к её возросшей тяге к одиночеству, к проявлениям задумчивости и внезапным слезам. Дядюшка Кит тщательно инструктировал и опекал своих питомцев, опасаясь размолвки или срыва; но опасения были напрасными -- они так дорожили обществом друг друга, единственной настоящей роскошью, доступной им обоим, что жили душа в душу и, казалось, неспособны были ссориться. Но не прошло и года по земным часам, как Кейт тоже ощутил влечение пола и все связанные с этим физиологические позывы; психика мальчика в таком состоянии более ранима и сильнее подвержена эмоциональным бурям, чем девичья. Бывший искусственный интеллект, лучше всего в своей жизни умевший рассчитывать курсовые спирали, был близок к панике. Решив, наконец, что честный и открытый разговор на темы, которых в земном обществе касаться было не принято, куда более уместен, чем умолчание, перешёптывания и неизбежный срыв отрицательных эмоций, Кит всё же провёл курс ликвидации половой безграмотности для обоих подростков. Он рассказал им всё, что знал об этом, не забыв упомянуть и о своём бессилии в советах на эту тему, и о том, что дети Джорджа Астера всё же не совсем люди, поэтому в их физиологии, в том числе и в физиологии интимной жизни, слишком многое остаётся непонятным.
Воспитанники Кита проявили такое понимание и доверие к его словам, какого сложно было бы ждать от детей, выросших в более строгих или в более ханжеских условиях. К сожалению, роскошная бортовая библиотека "Кристофера Эккерта", всегда служившая палочкой-выручалочкой для Кита в самых трудных ситуациях, здесь подвела; о нормальной половой жизни скупо, а местами и непонятно сообщали только медицинские и педагогические справочники, зато подробным описаниям различных извращений отводились целые главы учебников и справочников. Мысленно посылая проклятия составителям, Кит представил своим ученикам тщательно дистиллированные и рафинированные сведения по всем подробностям взаимоотношений полов у землян, начиная с трепета первой любви и кончая почти неизбежным охлаждением отношений в длительном браке. Не забыты были и чисто физиологические аспекты, и благодетельная роль сублимации, и сдерживающие факторы -- социальные, биологические, а в далёком прошлом Земли даже экономические, которые приходилось брать в расчёт сородичам Джорджа Астера при планировании интимной жизни и продолжения рода. Во всяком случае, Кит и оба подростка достигли полного взаимопонимания... Само собой разумеется, на этом уровне не могло идти и речи о том, чтобы Кейт и Кинтия вступили в половой контакт; но и удержать их от взаимного проникновения в сферу интересов другого пола Кит не мог, да и не считал нужным. Кит очень боялся вырастить из детей Джорджа машиноподобных, устремлённых лишь к своей функциональной состоятельности людей. Он считал не без оснований, что всякое разумное существо будет только мучиться таким суррогатом счастья и пользы. Воспитательные меры дядюшки Кита вызвали к жизни значительно более сложный результат; половые различия брата и сестры так и не стали преградой для их нежной дружбы, и каждый относился к сфере чувственных мечтаний другого, полностью открытой для него самого, с заботой и с удивительным для подростка уважением. Дядюшка Кит не был уверен в том, что это самый благоприятный результат, но лучшего он не измыслил, и не мог бы желать лучшего.
Вместе с тем, половое воспитание, предпринятое дядюшкой Китом, было для него лишь частью воспитания более общего, социального. Разговаривая с подростками о сексе и проблемах пола, Кит напомнил им, что они не только хозяева или жители, но и пленники своей неведомой планеты, отрезанной от двух цивилизаций, к которым принадлежали родители Кейта и Кинтии. До сих пор, занятый проблемами выживания и воспитания доставшихся ему детей, бывший корабельный мозг "Кристофера Эккерта" даже не пытался подступиться к решению главной и наиболее важной для благополучия людей задачи -- задачи возвращения домой. Для него не было сомнений, что Кейт и Кинтия, в своём космическом обличье, способны сделать то, чего не могла сделать земная техника, и совершить сколь угодно длительный межзвёздный перелёт, чтобы благополучно достичь отцовской -- или материнской -- планеты. Надлежало лишь найти эти планеты; "Кристофер Эккерт" не располагал точными астрономическими инструментами, а по сдвинувшемуся контуру созвездий и галактик ясно было лишь то, что родина Кейта и Кинтии расположена где-то в созвездии Змееносца, чрезвычайно далеко от Земли. Никаких более точных координат Солнечной Системы установить без приборов не удавалось, а уж о таинственной родине Мамы Кит не имел даже тени представления! Словом, та задача, которую он сформулировал и поставил перед своими воспитанниками, была предельно проста по логике и предельно сложна по исполнению; Кейту и Кинтии надлежало перестать быть одинокими, они должны были вернуться домой, неся при себе свои возможности, добытые новые знания и высокую честь имени своего отца!
(Уже много позже, когда Кейт и Кинтия подросли и возмужали, дядюшка Кит признался им, что существовала и альтернатива этому подходу -- возможная, но, по понятным причинам, несколько менее желательная, Если бы им стало ясно, что возвращение на родину в разумные сроки невозможно, то по достижении возраста примерно в двадцать пять земных лет они должны были попробовать вступить друг с другом в брак и основать здесь, на планете, которую их отец назвал Рилм, или Край -- в честь базы, на которой он работал в Солнечной Системе, -- новый народ, новое человечество... Было вполне естественным, что генетический код Кейта и Кинтии не исчерпывался простой комбинацией человеческих генов; в течение нескольких сотен поколений их потомки могли не опасаться даже чисто биологического вырождения. Дядюшка Кит, впрочем, куда больше боялся вырождения иного типа -- вырождения социального. Как иизвестно, даже если Адама и Еву в райских кущах сопровождает сам господь бог, это вовсе не освобождает последующие главы истории от появления Каина, затем Иакова, Иосифа, а там уже недалеко было, конечно же, и до Иуды. Повторение же истории человечества, реальной или вымышленной, с азов до самых вершин абсолютно никак не входило в планы дядюшки Кита).
К играм, обучению и самообслуживанию добавилась с этих дней серьёзная работа, инженерная и научная. Биосфера Края, с лёгкостью порождавшая самые причудливые формы жизни, была, естественно, не в силах вырастить при этом даже самый завалящий блок-модуль хромодинамической микросхемы; приходилось обходиться механическими и оптическими приборами, некоторое несовершенство которых компенсировалось их чудовищными размерами, а также возможностью разворачивать отдельные наблюдательные элементы, вроде дальномеров и радиоточек, на соседних планетах звёздной системы Края, увеличивая эффективные значения базы и параллакса. Электронные и хромодинамические компоненты безжалостно извлекались из недр "Кристофера Эккерта", причём дядюшке Киту это, казалось, совершенно не вредило. Дети Джорджа Астера на практике осваивали астрономию и астрофизику, радиоинженерию и метрологию, день за днём работая над поисковыми приборами. Они даже открыли внезапно способность переносить любые объекты -- хотя бы и живые существа, -- с собой на космические расстояния, сворачивая их в своей плазменной оболочке в сверхплотную структуру, явно нарушавшую традиционные законы пространства и времени. И вот, через три земных года после начала поисков, в невероятной дали открыт был слабый источник всё возрастающего радиоизлучения, экзопланета вокруг тусклой, невидимой с Края человеческим зрением жёлтой звёздочки класса Ж-2, посылавшая в эфир каскады радиоволн. Сомнений не было: то была Земля! А когда приборы, расположенные на одной из внешних планет системы Края, отчётливо выделили в радиоспектре далёкой планеты звуки прелюдии к "Лоэнгрину" Вагнера, переданной в эфир в середине 1930-х годов берлинским радио, сомнений больше не оставалось; дом человечества был поблизости, в нескольких сотнях световых лет, а следовательно -- в пределах досягаемости полёта детей Джорджа Астера. Разведя перед собой волну сжатия пространства и ускорившись до релятивистских скоростей, Кейт и Кинтия могли попробовать вернуться на планету предков своего отца, истратив на полёт всего несколько месяцев личного времени, и несколько лет -- по независимому счёту для наблюдателей с Края или с Земли.
И всё было бы хорошо, и всё было бы понятно, если бы в процессе точных наблюдений за радиоисточником Земли приборы, созданные под руководством дядюшки Кита, не обнаружили ещё один странный сигнал, издаваемый на длинных волнах каким-то объектом в совершенно иной звёздной системе, находившейся от Земли едва ли не в противоположной стороне. Форма этого сигнала -- нарастающее и словно захлёбывающееся тире, потом три точки, два тире, точка и отчаянный сверхдлинный сигнал, тонущий в глубоком фединге, -- наводила на мысль об искусственном происхождении космического передатчика, а сам характер передачи вызывал безотчётную тревогу у людей, слышавших этот сигнал в акустическом диапазоне. Сигнал не прекращался. Сомнений не было; кто-то кого-то звал в безотчётных глубинах космоса, и это мог быть зов о помощи. Это могла быть и Мама, и её родная цивилизация, и любое другое разумное существо или вид; это, конечно же, мог быть и технологический сигнал, побочное следствие некоего колоссального рабочего процесса, но и в таком случае пренебрегать им не следовало -- там, среди звёзд, существовал чужой могущественный разум! И дядюшка Кит собрал великое совещание, на которое сошлись все до единого обитатели Края: сам Кит, Кинтия, Кейт, а также роботособаки Шик и Дик, биомеханические лошади Стим и Аглая, Махасена -- слон о трёх хоботах, полуразумный тигр Фридон, соколица Севана и черепаха Макуатль; все эти звери, созданные воображением Кита, некогда были игрушками Кейта и Кинтии, а впоследствии стали их незаменимыми помощниками в самых различных делах.
-- Друзья мои, -- сказал Кейту и Кинтии дядюшка Кит, -- вам хватит жить здесь, с нами. Разумное существо должно жить и развиваться в обществе себе подобных, и вам пора возвращаться обратно в жизнь. Я не человек по происхождению, -- как и вы, кстати, -- но я землянин, и я воспитал вас как часть земного общества. Поэтому я думаю, что вы оба должны рано или поздно вернуться на Землю, и лучше пусть это случится рано -- тогда у вас больше шансов встроиться, влиться в ряды человечества Земли; ведь без человечества, без цивилизации любой из нас не более чем пустое место. Но я остаюсь в тревоге, и поводов для беспокойства у меня три. Первый из них, разумеется, ваше здоровье и безопасность: как вы перенесёте столь длительное космическое путешествие? Второй -- источник странного сигнала: не тот ли это народ, что породил вашу маму, не следы ли его деятельности во Вселенной? Здесь всё очевидно; сигнал этот, отправленный сотни лет назад, мог быть свидетельством какого угодно процесса, от великого бедствия до преобразования звёздных просторов, и чем скорее мы выясним, что там происходит, тем больше шансов, что в итоге мы не будем ощущать себя оставленными в дураках. Но есть и третья причина для беспокойства, друзья мои; дело в том, что ваш отец, Джордж Астер, жив и, пожалуй, здоров, в том смысле, что его нынешнему физическому благополучию ничего не угрожает. Но вот сознание его в тяжелейшем состоянии, и с тех пор, как его усилия не сконцентрированы больше на том, чтобы вы выжили и выросли, он начал всё больше терять связи с миром. Если мы не сумеем вмешаться и вернуть его обратно к разумной жизни, то вы можете лишиться последнего шанса увидеться с вашим отцом!
-- Где же он?! -- воскликнул Кейт.
-- Оглянитесь: он вокруг вас, -- ответил его воспитатель с некоторой печалью. -- Вся биосфера планеты Край, её воздух, её пресные воды, её бесчисленные, но безвредные растения и животные, движение камней, грозы, снег и облака -- это продукты деятельности Джорджа Астера. Он создал этот мир для вас, как ваша мама создала когда-то этот мир для него. Тогда это была просто пустынная планетка, на которой мог сесть "Кристофер Эккерт", израсходовавший запасы топлива и энергию в аккумуляторах. Воля вашего отца преобразила этот мир в подобие Земли -- подобие, надо заметить, примитивное и не очень-то склонное к равновесию, но, бесспорно, живое.
-- Разве воля людей Земли способна на такое? -- удивлённо спросила Кинтия.
-- Да, разумеется, но только если вооружить её соответствующими инструментами. У землян таких средств ещё не было, но они разрабатывались, когда мы покинули Солнечную Систему. Хотя там в любом случае речь шла бы о коллективной воле, об усилиях миллионов. Должно быть, ваша мама имела такие средства в своём личном, индивидуальном пользовании. Может быть, они составляли часть её природы, и она поделилась ими с вашим отцом. Как бы то ни было, он воспользовался этими средствами... Он растворил себя в планете, и по его воле Край ожил, превратился в райский сад. Но ваш отец при этом перестал осознавать себя как личность...
-- Почему ты ничего не сказал нам об этом раньше?!
-- В безвыходном положении это чувство было бы сложно выносить. Жить с отцом, постоянно ощущать на себе его благодетельную волю -- и не видеть его, не иметь возможности перемолвиться с ним даже словом! Вы бы прокляли либо его, либо себя, либо жизнь; все три этих варианта выглядят одинаково неприемлемыми.
-- Но ведь выходит по твоему рассказу, что ты как-то общался с ним!
-- Скорее, я имел возможность наблюдать за его состоянием. Он иногда мог -- медленно, в течение долгого времени, -- сформулировать ответы на какие-то абстрактные вопросы. Он помогал и помог мне развиться в полноценное разумное существо. Но поговорить с ним я не могу! А в последнее время и те системы, с помощью которых я отслеживал его состояние, стали доносить мне об отказе некоторых высших функций принятия волевых решений. И Край начал деградировать... Словом, ваш отец в опасности, и теперь его пора спасать, какой бы из народов за это ни взялся -- цивилизация вашего отца или цивилизация вашей матери! Вот почему я считаю нужным, чтобы вы разделились в этом путешествии, и каждый из вас отправился бы в одиночку к избранной им или ей цели. Ваше будущее, будущее ваших народов и будущее вашего отца -- каждая из этих трёх вещей нуждается в том, чтобы вы совершили свой поход как можно быстрее. Но решать здесь вам, а не мне.
...Кейт без колебаний отправил сестру на Землю. Земля, родина Джорджа Астера, не могла не заинтересоваться её судьбой, не могла оставить её без помощи, в то время как путешествие к источнику загадочного радиоизлучения в далёком космосе могло и не дать никаких внятных плодов, а то и принести лишние опасности. Он ушёл в дальний поиск, прихватив с собой своего коня, золотисто-рыжего пса Шика, два лучемёта в кобурах на поясе, а также куртку, джинсы и старую федору своего отца. Не забыл скопировать корабельную библиотеку "Кристофера Эккерта", чтобы познакомить жителей далёких звёзд с земной культурой. Свёрнутое в вырожденной области пространства, всё это не занимало ни места, ни времени.
Перед расставанием Кейт поцеловал сестру в губы:
-- Когда потеряешь там, на Земле, девственность -- не забудь рассказать мне в подробностях, как это было. У меня ведь может и не случиться такого опыта!
-- Ладно, -- сказала Кинтия, смеясь, но в глазах у неё стояли слёзы. Оба они узнавали на опыте, что такое долгая разлука, впервые в своей сознательной жизни.
-- Не вздумай жертвовать собой, -- напутствовала его сестра. -- Есть у вас, у мужчин, такая поганая привычка.
-- Постараюсь бросить заниматься этим, -- рассеянно сказал Кейт.
Его воспитатель был несколько многословнее сестры:
-- Если бы ваш отец мог говорить с вами, -- сказал он, -- отец наверняка благословил бы вас. Это очень старомодно. Но я поборник традиций, ведь у меня почти ничего нет, кроме них; к тому же, я не просто искусственный интеллект, а искусственный интеллект сотрудника Астрофлота, и в нашей организации традиции принято чтить. Посему, друзья мои, благословляю вас. Идите, летите обратно в жизнь, и да пребудут вашими верными спутниками ясный разум, высокая честь и чистая любовь!
На этом церемония прощания завершилась. Слон Махасена вострубил в три хобота, и Кейт, оттолкнувшись от почвы родного мира, прыгнул в космическую даль. Некоторое время он ещё ощущал связь с Краем; потом это чувство исчезло -- разум погрузился в благодетельную полудрёму, защищавшую мощь сознания и чувств от пытки монотонностью дальнего космического путешествия.
--
Материал для исследований. Солнечная Система. 310.06.10. Кейт
Анитра ждала его в оливковой роще у здания института. Здесь, в Кейптауне, был прохладный сезон, над городом лил дождь, и все прохожие шли в одинаковых пёстрых дождевиках, похожих на перевёрнутые пакеты для мусора. Кейт нарочно остался в одних шортах и в отцовской мягкой шляпе-федоре; он любил дождь и не боялся холода, зато до судорог ненавидел мокрую одежду. Анитра явно мёрзла; на ней под покрывалом дождевика угадывался мягкий свитер, одежда, нетипичная для Кейптауна в любое время года.
-- Тебе так холодно? -- удивился Кейт.
-- Не обращай внимания. Немного промёрзла. Идём?
Она подала ему узкую, напряжённую от усилия руку, потом встала со скамейки и пошла подле него, чуть впереди, по временам касаясь его открытых ног полами своего дождевика. Кейт украдкой рассматривал её роскошные текучие волосы, полускрытые сейчас плёнкой откидного капюшона.
-- Что у нас сегодня в программе? -- спросил Кейт.
-- Минимум опытов. Разбор логических задач, семантический анализ, контроль психоритмов. Перескажешь ещё разок все свои ретроспективы; ты каждый раз добавляешь любопытные подробности. А потом, я надеюсь, ты ещё немного поможешь мне с расчётами по моей основной теме. Ты же настоящий ходячий компьютер, ты просто мастер формальной алгоритмизации! А у меня никак не получается подсчёт в матрицах результирующих групп, не удаётся достигнуть нужной степени бездушности в психологии.
-- Знаешь, я хотел бы сегодня уйти пораньше, -- виновато произнёс Кейт. -- Мне нужен небольшой отпуск. Хотя бы пара дней отгула. Мне нужно сделать кое-какие важные для меня вещи, а для этого мне придётся немного прогуляться по Солнечной Системе. Полёты пока всё ещё занимают слишком много времени, даже у меня.
-- Когда-нибудь я надеюсь отправляться на такие прогулки с тобой вместе, -- вздохнула Анитра. -- Мне было бы интересно посмотреть, чем ты там занимаешься! В последнее время ты стал довольно загадочным... ну, а к тому же, несколько разболтался по части дисциплины. Отпрашиваешься, капризничаешь, не хочешь делать важную работу. Эдак, чего доброго, скоро ещё начнёшь раздавать людям указания!
-- Прости, -- смущённо сказал Кейт, -- я не хотел тебя обидеть. Но пойми и меня: я не могу постоянно служить только объектом для разнообразных опытов, что физических, что психологических. Иногда мне просто хочется хоть немного побыть субъектом. Просто для поднятия самооценки, например. Ведь у меня тоже есть свободная воля.
Анитра вдруг свернула в боковую аллею. Здесь, среди старых олив, стоял на постаменте бронзовый бюст старинного писателя, благодаря Рикки Морьеру ставшего кумиром Астрофлота. На гранитном постаменте были выбиты слова: "Не ставьте мне памятника, откройте вместо этого дорогу к звёздам, дорогу будущего". Анитра не раз уже притаскивала сюда нашкодившего Кейта, чтобы устроить ему выволочку.
-- Не надо, -- попросил он на этот раз, -- дождь сейчас идёт, и ты замёрзла. Я выучил за год всё, что ты мне собираешься сказать. Так что пойдём лучше работать.
-- Мне виднее, надо или не надо. Я твоя воспитательница, и это я отвечаю за твою социализацию в рамках рабочей программы Астрофлота. Опыты ему надоели, надо же! Есть тематический план исследований, включающий тебя, твои усилия и -- да! -- опыты над тобой! Сделать с этим ничего нельзя. Можно только одно: выполнять работу! Мы все работаем в рамках задач, поставленных перед нами историей. Я делаю это, Рикки Морьер делает это, всякий человек в Астрофлоте делает это, и тебе тоже следует научиться делать это, если только ты не хочешь оскорбить память своего отца!
-- Между прочим, мой отец жив.
-- Да, но здесь, на Земле, о нём пока что только помнят. Прошло больше чем полвека! Многое переменилось, имена героев стало принято забывать. Тебе бы ведь не хотелось такого исхода и для Джорджа Астера, правда? Значит, ты, его сын, должен быть достоин тех даров, которые ты принёс человечеству. А мы должны научиться брать эти дары, должны научиться с твоей помощью всему, что ты и твоя сестра несёте в себе, что откроет человечеству ту самую дорогу к звёздам. -- Анитра указала на постамент с надписью, потом опустилась на корточки перед Кейтом, легонько погладила его по щеке:
-- Ты очень дорог нам всем, -- тихо добавила она. -- Ты -- наш инструмент, ты -- наш ключ, ты -- принадлежащее нам чудо, посланное звёздами в наши руки, в ответ на все наши надежды. Пожалуйста, не подводи нас. Не подводи Астрофлот!
-- Ну, хорошо, хорошо. Но неужели я так сильно подведу Астрофлот и память своего отца, если просто возьму отгул на пару дней?
Анитра рассмеялась:
-- Всё-таки ты абсолютный мальчишка, Кейт! Хочешь по-прежнему бродить по оливковым рощам с тисовым луком и играть в индейцев. А тем временем твоя сестра и твой отец томятся в плену собственного непонятного, непознанного состояния, томятся, скованные планетарными биосферами в мирах, где вообще не должно быть никаких планетарных биосфер... Ну что же, после окончания сегодняшних расчётов я дам тебе отгул. Но только на ночь, на одну ночь! И чтобы никаких девушек, понятно? А пока что пойдём-ка работать.
-- И всё-таки, -- спросил Кейт, выходя из аллеи, -- как ты ухитрилась так промёрзнуть?!
-- Это нервное, -- со вздохом ответила Анитра. -- Мой учитель, доктор Адриен Лури, сегодня ночью покончил с собой. Воспользовался азотной камерой. Я была там, когда его вынимали оттуда... в холоде морга, в зале ритуального прощания...
Кейт остановился в безмолвии. Анитра Нилумба взяла его за руку, потянула за собой:
-- Поэтому я и хочу поработать сегодня подольше. Доктор Лури много сделал, чтобы разобраться в твоей природе. И, как принято у нас, лучшим памятником ему будет продолжение его дел. Я не хочу останавливаться и думать о нём; это может лишить меня сил. И мне нужно побыстрее воспользоваться его трудами. Пожалуйста, помоги мне!
-- Ну конечно же, -- вздохнул Кейт.
Они проработали почти до полуночи. В половине двенадцатого в лабораторию явилась ассистентка Мэрион, выгнавшая их под предлогом обесточивания зала; Кейт знал, впрочем, что Мэрион по ночам тоже ведёт исследования. Он вспомнил, как в первые месяцы его работы здесь, в Институте экспериментальной психофизиологии Астрофлота, Мэрион несколько раз оставалась поболтать с ним наедине. Как-то раз он услышал, какой разнос ей учинила за это Анитра. "Не смей строить ему глазки, если не хочешь их лишиться! Кейт -- вечный мальчишка, ему не надо думать о земных женщинах! Такие, как он, живут среди грёз, и это для нашей сестры хорошо, пожалуй... Что ты знаешь о нём? Что он может дать тебе? Что ты можешь дать ему? И не думай, пожалуйста, что он такой уж красавчик; это ведь синтетическое тело, в нём жизни не больше, чем в манекене!" С тех пор Мэрион старалась не смотреть лишний раз в сторону Кейта, а Кейт укрепился в странной мысли, что здесь, на Земле, он только мешает всем и каждому в любой своей роли -- за исключением, конечно, роли подопытного объекта в разнообразных физиологических исследованиях.
В полночь Кейт попрощался с дремавшей на ходу Анитрой и вышел в оливковую рощу. Дождь кончился, стало заметно теплее, и в ясном небе горели россыпью неяркие созвездия южного полушария. Поодаль, за стенами парка, бушевал какой-то поздний митинг. "Ракеты убивают жизнь на Земле! Спасём экологию пустыни Намиб!" -- кричал в усилители невидимый оратор. Кейт вспомнил, как в первые дни его пребывания на Земле сотни тысяч людей ликовали на ночных улицах Европы, когда подрывники превратили в пепел очередной крупный комплекс энергетических спутников, круживший на низкой орбите над планетой. Миллионы часов труда, тысячи смелых и прекрасных инженерных решений были уничтожены ровно за четыре секунды, точно так же -- ради экологической безопасности жителей Земли. Когда по радио поступила команда отвернуться и закрыть глаза, многие не выполнили её; вспышка ослепила их, и некоторые утратили зрение навсегда. Не все ослепшие получили разрешение на аугментацию глаз после этого. Некоторые так и остались слепыми, доверив свою жизнь и благосостояние попечению общества, другие предпочли свести счёты с жизнью в общедоступных азотных камерах, как это сделал сегодня доктор Лури. Странная вещь: общедоступные камеры для самоубийства! Странное отношение к людям и к жизни. Не отсюда ли проистекают корни мрачного и самоотверженного фанатизма сотрудников Астрофлота, так поразившего Кейта за полтора года в Солнечной Системе?
Кейт вышел из парка, остановился у разрушенного стенда за оградой. Аугментированная рыжеволосая девушка, казавшаяся слишком нервной из-за ускоренных биоэлектрическими имплантантами рефлексов тела, спросила у него дорогу к остановке подземки. Не в состоянии вспомнить местные названия, Кейт вызвался было проводить её, но девушка стремительно шарахнулась в темноту. Она была чем-то похожа на Кинтию: такая же высокая, резкая в движениях, чуть похожая на мальчика-подростка, пожалуй... Но у Кинтии, пожалуй, во взгляде никогда не было такой безнадёжности, смешанной с застарелым испугом. Что должно сделать общество со взрослым человеком, чтобы заставить его иметь такой взгляд? Или чтобы заставить войти добровольно в закрытую камеру, где он с пугающей лёгкостью и незаметно для себя лишается через несколько секунд сперва сознания, а затем и жизни?
Митинг продолжал греметь, пугая опасностью ракет и звёзд. Словно по контрасту, на фронтоне института зажглись огромные агитационные стереоэкраны: "РИККИ МОРЬЕР ПРИЗЫВАЕТ ГЕРОЕВ ШТУРМОВАТЬ НЕБО!". Сложная, непонятная земная жизнь. Разве можно в ней разобраться за полтора года? Особенно сейчас, когда он остался одиноким: единственный на всю Вселенную живой и действующий представитель своего странного, гибридного вида. Не считая Оты, разумеется. Ота... Кейт отчего-то криво усмехнулся, вспомнив младшую сестру. Если она и в самом деле похожа на Маму, то, быть может, и хорошо, что Кейт и Кинтия не встретились ни с Мамой, ни с её народом. Ота, наверное, должна ненавидеть непутёвого старшего братца всеми фибрами души: сперва со всем энтузиазмом неиспорченной юности устроил на вверенной попечению младшей сестры планете бардак, разгневался сам, наверняка разгневал её, да потом ещё и сбежал, не попрощавшись! Вот так встреча родственников! Теперь, после пережитого на Земле, вряд ли у него хватит смелости вновь заявиться к Оте. Вот заявиться к её знакомым гуманоидам -- это да! Он им ещё покажет и Киновию, и Великий Матриархат, и Всеобщую Цель со жрецами... Но туда надо теперь приходить с подарочком, а подарочек этот сперва неплохо было бы изготовить. Если у него, конечно, хватит искусства, времени и сил. И то сказать: не для себя же, в самом деле, не для своего же удовольствия он берёт сейчас все эти отгулы!
Оттолкнувшись ногой от мостовой перед институтом, он взлетел в ночной воздух и, поднявшись над городом на пару километров, сбросил свою человеческую оболочку, принял привычный вид потока раскалённой плазмы, ринувшегося сквозь тонкий слой атмосферы в космический простор. Здесь, разогнав перед собой в вакууме энергетическую волну, упруго сжимающую пространство и время, Кейт стабилизировался в плоскости эклиптики и в двадцать пять минут достиг системы Урана. Люди уже отступили от дальних планет, ограничив свои экономические интересы Марсом и богатым углеводородами Юпитером. Станции на дальних планетах, в системах Урана и Нептуна, хотели было подорвать водородными зарядами, но в итоге сочли, что это слишком дорогое удовольствие. Часть сооружений законсервировали, другие объекты просто оставили на произвол судьбы, выпустив из них воздух и энергию. Великий штурм звёздной пустоты, провозглашённый Рикардом Морьером и его соратниками, на практике грозил здорово подзатянуться...
Кейта ждали; на небольшой станции в экзосфере газового гиганта ему призывно мигал маленький приводной маячок. Кейт затормозил своё движение, погасил инерцию, выбросив из себя целый сноп жёстких космических лучей, и, сжав своё тело, втянулся в корпус станции. Здесь он вновь принял человеческий облик, прошёл через шлюз и с некоторым неудовольствием вдохнул вновь возникшими у него лёгкими прелый, затхлый воздух.
Профессор Наум Фейнман, единственный и к тому же незаконный постоянный обитатель системы Урана, поднялся ему навстречу из-за широкого, усеянного старомодными лампочками индикаторов приборного пульта:
-- Искренне рад видеть вас, мой юный друг! Всякий раз в ваше отсутствие печалюсь и тревожусь: не замучили бы вас, не разобрали бы на запасные части в этой вашей дьявольской лаборатории! Надо заметить, впрочем, что в этой тревоге есть и доля корыстного интереса; ведь вы привозите мне сюда колбасу и галеты, и больше мне в этом вопросе абсолютно не на кого рассчитывать.
-- Я не подвёл вас и на этот раз, -- ответил Кейт. -- А пока, профессор, надевайте-ка скафандр. Я привёз вам сюда много свежего земного воздуха, он пахнет оливками, дождём и девушками Южной Африки. Но прежде чем я впущу сюда новый воздух, следует с гарантией избавиться от старого. Я заберу его обратно на Землю и выпущу там, простерилизовав предварительно солнечными лучами; пусть позже природа возьмёт своё и восстановит его.
-- О-о, неоценимый дар свежего воздуха! -- с вожделением простонал Фейнман, упаковываясь поспешно в космический пустолазный скафандр. -- Послушайте, Кейт, вам ещё никто никогда не говорил, что вы бог? Зря... Женщины должны были оценить вас в этом качестве, пожалуй! Должно быть, на Земле совсем не осталось настоящих женщин. Да и мужчины, похоже, тоже мало что понимают в жизни.
-- Я слышал, что обитатели лунных баз чтут мою сестру как богиню, -- улыбаясь, заметил Кейт. -- Что до меня, так меня куда больше предпочитают называть несносным мальчишкой. Особенно в этом преуспевают почему-то как раз земные женщины. Впрочем, они не одиноки в этом мнении; так же, по всей видимости, считает моя младшая сестра Айота. Кстати, она тоже богиня... Давайте-ка я вам помогу затянуть шлем, ведь здесь уже положительно нечем дышать!
Пока Кейт менял старый воздух на свежий, Наум Фейнман воспользовался случаем и, выйдя наружу, проверил работу кое-какого оборудования. Когда он вернулся, в помещениях станции и в самом деле пахло оливками и дождём. Кейт уже накрывал на стол, ловко нарезая колбасу, вскрывая консервы в специальных сеточках, намазывая маслом тонкие ломти хлеба, казавшиеся почти невесомыми из-за едва выраженной искусственной гравитации.
-- Кушайте, профессор. Потом поговорим о делах.
-- А вы разве не составите мне компанию? В вашем возрасте вам непременно надо много и вкусно кушать!
-- Мне уже тридцать два, профессор. Кроме того, если я начну кушать по-настоящему вкусно и много, то ваша станция сойдёт мне за аперитив, а на обед, возможно, я удовлетворюсь каким-нибудь из главных спутников планеты -- тем, в котором поменьше аммиака. Аммиак вызывает у меня несварение... Впрочем, чтобы не нарушать правил хорошей компании, я съем несколько мидий, с вашего позволения, -- Кейт удобно разместился за столом.
-- Вы слишком церемонны даже в таких простых вопросах, как еда. Иногда у меня ощущение, что вас воспитывал гувернёр, занимавшийся до этого почти исключительно британскими лордами эпохи королевы Виктории, -- заметил Фейнман, принимаясь шумно набиваться. -- Ешьте что хотите, мой друг. И чувствуйте себя как дома, ведь, судя по всему, ваш дом -- вся Вселенная! Не надо всех вот этих вот церемоний, сделайте мне немножко жить без них. У нас и так уши глохнут от постоянной трескотни! Все болтают, болтают, болтают без умолку по любому поводу. А правда, что там, на Земле, хотят разогнать Совет планеты и созвать парламент для внесения поправок в конституцию?!
-- Болтают подобное, -- сказал Кейт. -- Но мне не очень нравится, как вы говорите это "там, на Земле". Как будто вы отстраняетесь.
-- А я и отстраняюсь, -- заметил Фейнман обиженно. -- Моё исчезновение там не очень-то заметили, а пока я с ними знался, меня все называли выжившим из ума старым дураком. Так что я уже давно не часть человечества. Более того, открою вам страшный секрет: иногда, в ответ на некоторые новые инициативы человечества и на повседневные реалии нашей современной жизни, мне очень хочется начать в это человечество стрелять! У-нич-то-жить! У-нич-то-жить! -- сказал профессор подчёркнуто механическим голосом. -- Удивительное дело. Вот доделаем мы с вами свои эксперименты, освободим вашу сестру, и давайте тогда захватим весь мир. Вы будете им править в своё удовольствие, а я буду изображать злобную космическую угрозу, от которой вы, весь такой сияющий, отважно защищаете Землю. Маньяк-учёный в маске, коварный и злющий профессор Уран! -- И Фейнман, продолжая жевать, скорчил страшную рожу, от которой Кейт невольно расхохотался.
После обеда (который по часам станции был, пожалуй, завтраком, а для Кейта поздним ужином) Фейнман принялся выспрашивать своего гостя о делах на Земле.
-- Ужасно обидно и глупо, -- сказал он, узнав о смерти Адриена Лури. -- Что могло толкнуть его на такой шаг, я лично ума не приложу. Ведь его идеи показали себя очень перспективными, и благодаря им все наши исследования продвигаются неплохими темпами. Значит, о научной неудаче речь идти не может. Быть может, личная драма? Но у него нет семьи, а посторонняя женщина вряд ли могла бы вызвать у него такую бурю эмоций. Он был очень уравновешенным человеком. Что остаётся? Предательство ученика, этический кризис, конфликт интересов... Я ничего не слышал об этом, и вы, как я понимаю, тоже. Удивительно не ко времени он умер! Кто теперь будет руководить его темой?
-- Доктор Анитра Нилумба. Моя нынешняя хозяйка и госпожа.
-- Она ведь психолог, а не биофизик?
-- Она -- психофизиолог! Кроме того, там ещё затесались какие-то неясно выраженные распоряжения на мой счёт в бюрократической структуре Астрофлота. Меня передают, как ценное оборудование, из рук в руки, а за право руководить любыми исследованиями на нынешней Земле идёт настоящая стратегическая игра: кто -- кого. Словом, как я понял, вопрос насчёт Анитры уже можно считать решённым.
-- Интересно... -- Фейнман отчего-то глубоко задумался. -- А о ваших опытах Анитра что-нибудь знает?
-- Я с ней об этом стараюсь не говорить. Она считает меня неприспособленным к занятиям наукой. Ведь у меня нет ни университетского образования, ни семейной традиции в науке, ни системного мышления, -- ответил Кейт.
-- О слепота! -- воскликнул постоянный обитатель станции, глядя на своего гостя. -- А как у вас, прошу прощения, дела с ней на личном фронте?
-- А, всё так же. Не даёт приблизиться, не даёт отдалиться. И знаете, профессор, мне всё чаще кажется, что это игра в одни ворота, причём я заранее назначен на роль проигравшего. На Земле что, так теперь принято?
-- Современная Земля -- штука очень сложная, -- ответил Фейнман. -- Женщины в наши дни снова стали бояться прогадать, вступая в отношения любого рода. Идеальный спутник жизни -- молчаливый, открытый и ясный, а хорошо бы ещё и отосланный как можно дальше от семьи, чтобы не раздражать впоследствии родственников своим присутствием. Высоко ценятся, кстати, аугментаты -- не те, которые имеют удлинённые ноги для танцев и глаза как прожекторы, а те, которые в силу условий профессиональной деятельности именно под эту деятельность перемоделированы. Считается, что у них очень мало потребностей, а право на пользование экономическими ресурсами у них приоритетное: ведь от каждого, как известно, по способностям, а каждому -- по труду. Поэтому все ресурсы потребления, на которые они имеют право, попадают в итоге их семьям... Страшная это штука -- экономическое неравенство; в нём и раньше-то был корень всех бед, а теперь уж и подавно... -- Профессор Фейнман сжал кулаки. -- Впустить в наш общий дом такого врага! Это же надо было умудриться -- снова, с размаху, да на те же грабли! Строили, строили коммунизм, а построили в итоге вот это! Вот вам снова и боязнь проиграть, вот вам и вечная осторожность женщины в современном издании...
-- Но ведь современные дети воспитываются в коллективе, -- заметил Кейт. -- Семья не несёт бремени непосредственных затрат на воспитание младших поколений, это делает всё общество. Какая же тогда нужда у женщины в экономической осторожности?
-- Дети -- да, а сама женщина? -- возразил Фейнман. -- Каждый человек хочет жить счастливо, каждый хочет быть заметным, выделяться, хочет знать о себе хоть что-нибудь и дать знать о себе всему обществу! Мы с вами уже говорили об этом, когда задумывали наши работы. Конечно же, и всякая женщина считает себя личностью, и всякий мужчина, и каждому обидно будет услышать, что другой жил и живёт так же, как он, работает так же, а то и меньше в разы, а зато "устроился" лучше. И это, между прочим, расплата за нашу выдающуюся глупость, за всю нашу сверх меры поганую болтовню о "миллионах безвестных героев"! Не может, не должен герой быть и оставаться безвестным! Честь, слава, долг, любовь, верность, поиск -- это всё неотъемлемые свойства каждого человека, каждой отдельной личности! А не среднестатистического "Человека с большой буквы", которого непременно надо выращивать в инкубаторах! У этого среднестатистического человека, если хотите знать, непременно будет в итоге одна грудь и одно яичко... -- профессор поперхнулся и мучительно закашлялся; хлебная крошка попала ему не в то горло.
Застрявшая крошка в условиях практической невесомости способна вызвать значительные проблемы. Кейт попытался извлечь её традиционным методом -- хлопнув профессора по спине, -- затем прибег к аспирации с помощью искусственного дыхания "рот-в-рот", но ни то, ни другое не помогло. Тогда Кейт извлёк из своего инструментального набора длинную клювообразную дыхательную трубку -- возможно, слишком тонкую для профессорского горла, так как предназначалась она для детей, причём совершенно другой гуманоидной расы. Против ожидания, трубка вошла в горло задыхающегося профессора с большим усилием; Кейт, конечно же, не прилагал к ней давления, опасаясь повредить мягкие ткани, но в уголках рта Фейнмана всё равно выступила кровь. Наконец, хозяин станции тяжело, со свистом задышал. Кейт помог ему дойти до медицинского отсека, извлёк крошку пинцетом -- и поразился: горло Фейнмана представляло собой сплошную пульсирующую массу в сизых прожилках.
-- У вас, похоже, опухоль горла, -- сказал Кейт, приведя профессора окончательно в чувство.
-- Я знаю, мальчик мой. По счастью, это, видимо, не рак, но оттого менее неприятным зрелище не становится. Я потому и удушья-то не чувствовал в этом спёртом воздухе, что дышу почти исключительно через кислородную подушку. У меня ещё осталось около восьмидесяти тысяч литров кислорода, добытого электролизом из атмосферы Урана, -- устало откидываясь на медицинской кушетке, сказал Фейнман.
-- Вам нужно лететь на Землю, оперироваться. Это довольно срочно. Удивляюсь ещё, как вы не задохнулись тут без меня.
-- Я ем только жидкую пищу, -- Фейнман улыбнулся, -- и, к тому же, мне не с кем разговаривать во время еды и не о чем волноваться. Но опухоль, даже если она не злокачественная, развивается стремительно. А возвращаться на Землю... я потеряю работу, которой посвятил последние годы своей жизни. На Земле она никого не заинтересует, а проводить её надо именно здесь, в естественном холоде, среди спокойной магнитосферы Урана. Благодаря вам, Кейт, у меня есть очень большой шанс закончить эту работу. Тогда, в отличие от любимых на Земле безымянных мучеников, я могу попробовать жить вечно -- причём не только в памяти потомков, хе-хе... Оттого я и хочу как можно скорее закончить наши с вами эксперименты.
Кейт посмотрел на него с удивлением:
-- Вы хотите поставить опыт на себе?!
-- А на ком же? Я всю жизнь изучал магнитные структуры и электрические заряды в сверхтекучей плазме. Зачем они мне были нужны? Построить ещё несколько скучных машинок, умеющих быстрее-выше-сильнее решать дифференциальные уравнения? Но земляне поумнели до такой степени, что все как один стали философами и разрушают свои машинки... Вычислять курсы для звёздных кораблей? Прекрасная идея. Но вот беда: человечество Земли на каждом углу рассказывает о своём стремлении к звёздам и о готовности к самопожертвованию ради звёзд, а само тем временем оставляет без пригляда даже не очень дальние уголки собственной Солнечной Системы. Поэтому большая цель у меня могла быть одна: смоделировать в созданных мной магнитных структурах жизнь, смоделировать развитие и деятельность разума! Вы, с вашими эпическими звёздными формами, дали мне необходимый толчок, волю к победе; значит, существование таких форм возможно, значит, я на верном пути. Конечно же, я проведу первый опыт на себе, перенеся своё сознание в текучую плазму здесь, на Уране. Если этот опыт не увенчается успехом, мы будем знать, что я немного ошибся, и подправим методику эксперимента. Если я достигну цели, люди смогут жить вечно -- и не просто существовать, а жить, действуя и работая, как вы, как народ вашей матери! Это будет победа над самой слепой стихией Вселенной -- стихией, слепо порождающей и слепо убивающей живое, мыслящее сознание. Наша победа, человеческая, общая!
Кейт склонил голову.
-- Вероятность неудачи велика, профессор, -- сказал он наконец. -- Я мог бы вместо этого просто поделиться с вами своей природой...
-- И тем самым аннулировать все мои тонкие расчёты, основанные на моей собственной энергетике и сложнейших реакциях моего тела? -- Фейнман ухмыльнулся. -- Ох, нет! Я ценю этот дар, но предпочту отказаться от него; то, что я могу создать собственными руками, куда ценнее того, что получено случайно по прихоти судьбы! Ведь вы и ваша сестра -- вы неповторимо уникальны, во всяком случае, в нынешних условиях, а я создаю технологию, которой смогут, если захотят, воспользоваться миллиарды и триллионы разумных белковых существ! Нет, Кейт, я не дам вам испортить мой великий замысел вашей не менее великой человечностью! Да и применима ли ко мне ваша человечность? Даже с точки зрения моих нынешних сородичей, я абсолютно не достоин называться человеком! Так себе, "профессор Уран"...
-- Чем я могу вам помочь, чтобы ускорить ваши опыты? -- спросил Кейт.
-- Многим. Жаль, что скончался Лури. Он тоже был на пороге того же изобретения, что и я. Но теперь вы, с вашими знаниями о современных методах вычислений работы психики, которые вам преподают в этом институте психофизиологии, вы можете помочь мне завершить расчёты. А я -- я завершил то, что просили вы! Ещё несколько недель, и ваша сестра сможет стать свободной. Месяцы -- и вы сможете начать работать над тем, что собирались дать человечеству, на практике. А если вы продолжите нашу работу, вы победите не только стихию живой материи, слепо управляющую разумом, но и самое смерть. Главное -- не дайте вас остановить всей этой болтологией! "Человечеству не нужно, человечество не дозрело!" -- Он скривился, словно от боли. -- Человечеству нужно всё, что его возвышает, ему всё понадобится, рано или поздно. И, увы, оно точно так же найдёт способы, чтобы всё обратить во зло -- в том числе, мальчик мой, конечно же, испорчены и осквернены будут и наши с вами открытия. Но самой вашей победы, нашей победы, этот факт никак не умалит! А потому, Кейт, я попрошу вас, когда вы сделаете всё, что собирались, найти способ вернуть к жизни Юсуфа Куруша, друга вашей сестры, моего ученика и верного товарища. Ну, и про меня вспомните, быть может, если я вам всё-таки ещё понадоблюсь...
Фейнман встал с кушетки, опираясь рукой на стену. Его слегка шатало.
-- Идёмте работать, -- сказал он. -- Ваши отгулы всё короче, а наши задачи всё сложнее. С этим надо что-то делать. Женитесь, что ли, в конце концов, или же бегите с Земли, как я. Иначе вас так и будет молоть эта вечная мясорубка, пока вы окончательно не превратитесь в генератор для всяческих научных открытий, для инженерных расчётов, творческих идей и материальных благ. Таких генераторов на Земле и без вас целые батареи, крутятся и крутятся -- не остановить! Теперь их, попользовавшись сперва всласть, повадились то подрывать под фанфары, то потихоньку душить азотом. Ну, пойдёмте в лабораторию -- я научу вас, как можно вернуть в сознание вашу сестру, пользуясь вашими сведениями и той штуковиной из Солнца, которую вы мне показывали в прошлый раз. Я ведь тоже не совсем чужой для Кинтии -- в конце концов, это я заговорил с ней первым из людей, когда она прилетела в Солнечную Систему!
--
Ретроспектива-2. Возвращение на родину. Солнечная Система. 277.02.12. Кинтия Астер
Она приходила в себя медленно, точно нехотя; долгие грёзы звёздного полёта с трудом отпускали сознание и тело, сжатое в вихреобразную воронку раскалённых искр. Сон уходил по мере того, как медленно гасла и разливалась волна торможения впереди, открывая взору сияние яркой звёздочки в нескольких сотнях астрономических единиц по курсу -- родного Солнца человечества. Ближайшей от Кинтии планетой после окончания торможения был Уран, окружённый системой естественных спутников; далее лежал Юпитер, Земля, Венера, а вдали, за Солнцем -- Марс и Сатурн. Нептун, ощущавшийся как тёмное и холодное тело, почти чужеродное в системе Солнца, находился где-то далеко, на периферии, как и подобало самой дальней от Солнца планете. Кинтия поискала заодно и Меркурий, кое-как нашла его отблеск в колючем, горячем веере солнечной короны. Сомнений не было: Кинтия Астер возвращалась на родину своего отца!
В библиотеке дядюшки Кита были, разумеется, собраны самые подробные сведения о жизни земного человечества в последние десятки и сотни лет перед исчезновением Джорджа. Широкомасштабные общественные преобразования, начавшиеся с победы над религиозными фундаменталистами и консерваторами в большинстве стран мира, а затем и разразившийся энергетический кризис в очередной раз серьёзно подтолкнули научно-технический прогресс вперёд. На орбите Земли, а затем и на Луне, началась добыча дейтерия, трития, лёгкого гелия-3, а затем и получаемого искусственно лития-6. Эти материалы служили топливом для первых термоядерных энергоустановок -- промышленных стеллараторов, затем для изобретённых впоследствии флюксотронов и громоздких твердотопливных кроссфузоров. Эти неуклюжие установки дали толчок развитию космических двигателей, позволивших в сжатые сроки достигать дальних планет. Объединённые усилия человечества Земли в космосе обеспечили строительство заводов, фабрик, энергетических комплексов; началось промышленное освоение Марса, а затем и Юпитера, атмосфера и спутники которого содержали неисчерпаемые запасы углеводородов для промышленного синтеза. Возникали новые открытия, появилась управляемая хромодинамика элементарных частиц, давшая миру новый тип сверхскоростных вычислительных элементов огромной ёмкости, а также новые материалы из вырожденных ядерных плёнок: мезорий, хромодин, нейтрофлекс... Человечество, опасаясь перегрева атмосферы из-за нового взлёта энергопотребления, начало выбрасывать во внеземную среду все основные виды производств, и прежде всего -- тяжёлую промышленность, металлургию, промышленную химию. Развитие космической программы, тормозившееся дотоле больше двух столетий войнами, социальными кризисами и экономической неустроенностью, во времена молодости Джорджа Астера только-только начинало набирать настоящий темп.
Поэтому Кинтию Астер в первую очередь поразила удивительная, пустынная тишина, встречавшая её на окраинах Солнечной Системы. Во всей группе планет Урана Кинтия насчитала не более пяти источников радиосигналов; как минимум три из этих источников работали в автоматическом режиме, передавая одинаковый короткий набор повторявшихся раз за разом кодовых импульсов. Спутники комплекса "Край", располагавшегося в четырёх астрономических единицах впереди Урана на его орбите, молчали все до единого. Молчала, кажется, и система Сатурна. Передач с Юпитера, впрочем, было довольно много, а вот Марс и Венера, наоборот, выглядели в радиодиапазоне почти безжизненными. Только земной эфир струился всей мощью радиочастотного спектра, заставляя Землю в глазах Кинтии, -- точнее, в тех тонких и чувствительных органах, которые заменяли ей глаза в космическом полёте, -- сиять и переливаться всеми цветами радуги, в том числе и такими, для которых ни в одном человеческом языке нет названия.
Она избрала Уран; ей хотелось лететь сразу к Земле, но контраст между виденным в фильмах и тем, что довелось увидеть ей самой, поразил её воображение. Нет, это не походило на катастрофу -- ничто не рушилось, не горело; мир стоял, и вселенная не подвигалась, просто вся Солнечная Система -- её дом! -- была неожиданно, необычно пуста...
Кинтии не стоило трудов перехватить и расшифровать сигналы, которыми обменивались станции в системе Урана. Она развернулась и направилась к планетарному гиганту, слушая по пути всё, что удавалось уловить и расслышать.
-- Огромное плазменное образование, в диаметре намного больше Урана. Даже, пожалуй, больше Юпитера. В сечении, по самым грубым подсчётам, сто семьдесят тысяч километров. Движется в пространстве со скоростью до четверти световой. И, судя по всему, именно эта штука сгенерировала уловленную нами волну сжатия. Должно быть, она путешествует между звёзд.
-- Так она живая?!
-- Скорее, это звёздная машина инопланетян. На живое существо эта штука непохожа -- противоречит правилам термодинамики. Разве что она живёт на субэлементарном, хромодинамическом уровне, а я не могу вообразить себе энергетику, которая приводит к эволюции жизни в столь богатых случайностями и столь короткоживущих системах. Должно быть, это зонд -- для корабля у объекта слишком мала масса, всего семьсот или восемьсот тонн. Будем отправлять срочный отчёт на Землю?
-- Нет смысла; объект достигнет нас примерно с той же скоростью, с которой наш сигнал дойдёт до Земли, а после контакта с объектом мы либо погибнем, либо узнаем много новенького, что позволит нам не выглядеть отправителями панического сообщения. Отправим краткий рапорт об объекте, потом я объявлю "аллярм", а вы, Юсуф, берите рабочий планетолёт и стартуйте навстречу объекту. Я буду дольше переодеваться, чем вы лететь. К тому же, я вижу, вам не терпится. И, ради Аллаха, не лезьте в центр этой сверкающей массы -- мне пока что нужен приборист, а не труп! Здесь и так до горести мало людей, здесь, в месте, где происходят исторические события...
От атмосферной станции на орбите газового гиганта отделилась крошечная светящаяся точка и поползла наискось, с черепашьей скоростью отдаляясь от растущего в поле зрения Кинтии диска Урана. Станция взорвалась каскадами сигналов. Отвечая ей, зажглись огни и радиомаяки на нескольких искусственных спутниках планеты. Маленькая точка -- кораблик, едва заметный на фоне звёзд, -- набирала ход. С борта кораблика на Кинтию навёлся тонкий радиолуч, посылающий простые сигналы -- точки, тире, снова точки, -- на самых различных частотах.
Кинтия подстроилась на тот канал связи, по которому голос со станции продолжал обмениваться соображениями о происходящем с пилотом кораблика. Пилота, по всей видимости, звали Юсуфом.
-- Здравствуйте, -- сказала Кинтия. -- Только, пожалуйста, не надо ломать голову, как бы вам передать мне теорему Пифагора или пару слов на линкосе. Я понимаю и нормальную человеческую речь. Дело в том, что я дочь Джорджа Астера -- астролётчика, пропавшего здесь, в районе Урана, примерно двадцать с небольшим лет назад. Я, конечно, никогда не была раньше в Солнечной Системе, но я надеюсь, что у меня не возникнет сложностей, если я попробую доказать, что я разумное существо.
Планетолётчик Юсуф примолк в эфире -- видимо, от онемения. Зато обитатель станции, помолчав минуту, внезапно громко расхохотался.
-- К космическим неожиданностям такого рода, -- сказал он наконец, -- мы были не вполне готовы. Но звучит неплохо. Я знал Джорджа, он работал на группе станций "Край", когда я был ещё практикантом. Этот парень, оказывается, был настоящим ковбоем! Не только выжил, но и воспитал дочь... Прекрасно! Итак, добро пожаловать домой, товарищ Астер-младшая! Как старший из двух обитателей системы Урана, я приветствую вас от имени человечества Земли. Вам навстречу летит пилот первого класса, старший инженер-метролог системы Урана Юсуф Куруш. А я -- Наум Фейнман, тому физику Фейнману ни разу не родственник, и даже, представьте, не однофамилец. Профессор без кафедры, руководитель без института, физик атмосферы и по совместительству начальник последней пилотируемой станции на Уране, которую тоже, разумеется, скоро прикроют. Ждём вас в гости, как только вы погасите скорость. А эта штуковина из плазмы, на которой вы летите -- это, должно быть, ваш космический корабль?
-- Нет, -- призналась Кинтия, -- это я сама. Моя мама -- инопланетянка. Точнее, обитательница других миров -- едва ли её можно отнести к планетарным видам!
Юсуф Куруш пробормотал в микрофон что-то неразборчивое.
-- Что, что? -- переспросил "профессор без кафедры".
-- Я говорю -- жаль, что наша гостья не сможет посетить нас на станции.
-- А мне вот ни чуточки не жаль! У нас не прибрано, в кофейнике я вчера нашёл плесень, а про твой вчерашний свитер я обещал молчать вечно, поэтому не буду осквернять его описаниями эфир...
-- Я всё прибрал, -- ответил Юсуф. -- Но, в любом случае, разговаривать по радио не так удобно, как лично.
-- Не беспокойтесь об этом, -- заметила Кинтия, -- я вполне умею принимать человеческий облик. И не надо пугать меня грязными свитерами и заплесневелыми кофейниками. У меня есть родной брат.
-- Это убеждает, -- сказал Фейнман.
-- Принимать... человеческий облик? -- Юсуф Куруш казался поражённым. -- Я не ослышался?!
-- А что вас так удивляет, инженер? -- Руководитель станции явно усмехнулся, произнося это. -- Мы с вами сами не раз говорили, что в наших условиях подобное инженерное решение может оказаться единственным, что приведёт человека к звёздам без существенных гуманитарных потерь. Кто-то другой успешно реализовал его; значит, наше дело -- научиться, адаптировать, усовершенствовать, а затем пойти ещё дальше, на следующие шаги...
-- По крайней мере, теперь мы знаем, что мы на верном пути, -- согласился Юсуф.
-- Если бы нам ещё удалось кого-нибудь в этом убедить... -- проворчал Фейнман. -- В любом случае, добро пожаловать на станцию. А кофейник я вымыл, и термосы для чая сейчас тоже помою. Вы пьёте чай, товарищ Астер?
-- Я его никогда не пробовала, только слышала об этом напитке и видела в кинофильмах, как настоящие земные люди пьют чай. Но вообще, я пью любые жидкости на основе воды и вполне различаю их вкус. Поэтому с удовольствием попробую чаю, конечно же. Правда, я должна предупредить, что совершенно не умею правильно вести себя за столом.
-- Юсуф тоже не умеет, -- сказал профессор Фейнман. -- Вот что: возвращайтесь-ка на базу, Юсуф. И сопроводите нашу гостью по станции. А я оформлю отчёт и снижу уровень тревоги, чтобы там не волновались лишнего. Писать на Землю я пока что ничего не буду -- они там скажут: совсем рехнулся, старый хрен! А вот в отчёты эту ситуацию внести надо.
На базе было сыро. В маленькой душевой, примыкавшей к шлюзовой камере главного входа, от стен отслаивалась бесформенными пузырями тухлая, пропахшая ржавчиной и машинным маслом вода. Кинтия распаковала единственный доступный ей "выходной наряд", состоявший из найденной в закромах "Кристофера Эккерта" серебристой упаковочной ленты, завязывавшейся вокруг тела наподобие сари. Достала заодно и остальной свой нехитрый багаж: огромного чёрного пса Дика и несколько хромодиновых лент, на которых записана была вся сколь-нибудь важная информация о Крае. Юсуф Куруш дожидался Кинтию у выхода из душевой. У него были оливковые большие глаза, оливковая смуглая кожа, и пахло от него тоже почему-то оливками. Это был приятный запах, гораздо более приятный, чем технологические ароматы душевой. Кинтия поймала себя на том, что принюхиваться к мужчине неприлично, и позволила Юсуфу взять себя за руку, стараясь не шевелить носом лишний раз.
-- Как вас зовут, дочь Джорджа Астера? -- спросил Юсуф Куруш.
-- Кинтия. Хотя брат и дядюшка Кит называют меня Кеи, это моё домашнее имя. Если хотите, называйте меня Кеи, товарищ Куруш. Главное -- не говорите "Синди", дядюшка Кит очень переживает, что меня рано или поздно начнут так звать. Он -- принципиальный противник английского произношения!
-- Дядюшка Кит -- кто это? Ваш родственник по материнской линии?
-- Скорее уж, по отцовской, -- смеясь, сказала Кинтия. -- Это бывший искусственный интеллект отцовского корабля, "Кристофера Эккерта". Он вырастил нас, да и сам, если так можно выразиться, немного вырос. Сейчас он манерами, пожалуй, чем-то несколько напоминает вашего шефа.
-- Надо непременно обрадовать патрона, -- согласился Юсуф, -- тем фактом, что манерами он становится похож на ненормально развившийся электронный мозг. Это должно его мотивировать двигаться и дальше в выбранном направлении.
-- А в каком? -- полюбопытствовала Кинтия.
-- Видите ли, Фейнман вбил себе в голову, что современные компьютерные системы позволяют использовать различные компоненты вычислительных схем для сохранения каждой индивидуальной личности. Не встроить в компьютер сознание напрямую, а как бы запустить на нём виртуальную машину, имитатор тела, взаимодействующий с любыми формами и инструментами. Это у него, если угодно, идефикс: сделать человека бессмертным. На первый взгляд, задачка вполне практическая, если, например, принять во внимание, что отправленная к Летящей звёздная экспедиция достигла цели только через двадцать семь лет. Но вот вопросы теории... Он обошёл один за другим все известные парадоксы, связанные с копированием личности на внешний носитель, и вот именно за это его невзлюбили. Бессмертные копии людей, а ещё лучше -- их навыков, умений и памяти, -- оказались человечеству нужны, а вот бессмертные люди -- нет, не нужны совершенно. Так и сказали: знаете, профессор, вы занимаетесь идеализмом и фэнтези, а люди должны умирать. Так что патрона вытеснили из института, отобрали кафедру, а под конец загнали сюда, на Уран, где как раз необходима была экспериментальная обкатка таких вот хромосхем с отнятыми у живых людей трудовыми навыками... Это позволило Астрофлоту освободить систему Урана от человеческого присутствия почти полностью. Вот профессор и сидит тут, как сыч в дупле, начиная постепенно ненавидеть весь мир и мечтая самому упаковаться напоследок в бронированную солонку на гравитационной тяге. Хотя своих попыток осчастливить человечество бессмертием профессор, разумеется, отнюдь не оставил. Так и сидим тут с ним!
-- А вы тут что делаете? -- спросила Кинтия.
-- Как это -- "что"?! Ему помогаю, разумеется. Такие сумрачные умы, как он, просто нуждаются в состоящем подле них тёмном лейтенанте, способном терпеть все их дьявольские капризы. Впрочем, у меня тоже есть свой адский секрет. Фейнман считает меня своим доктором Ватсоном, а на самом деле я его Арчи Гудвин... Идёмте пить чай!
Чай оказался весьма интересным напитком, не оказавшим, впрочем, на Кинтию никакого физиологического воздействия. Зато за чаем выяснилось немало интересных фактов. Так, Кинтия узнала, что провела в космическом путешествии примерно семь лет по независимым земным часам. В свою очередь, Фейнман узнал, что Кинтия может копировать на себя почти любые инструменты, которыми ей доводится пользоваться, если только эти инструменты имеют хоть какое-то отношение к троичной логике и электронике, а Юсуф Куруш выяснил, что Дик -- не столько собака, сколько робот, и в качестве питания удовлетворится индукционным ковриком, на котором в обычное время подзаряжаются роботизированные пылесосы. Кинтия рассказывала про Джорджа Астера и про Маму, про дядюшку Кита, про брата и младшую сестру, про свою жизнь на планете Край и про удивительные свойства своей гибридной биологии. Фейнман и Юсуф качали головами, удивлялись, спорили; Кинтию поразило, что они испытывали не столько удивление перед открывшимися фактами, сколько чисто профессиональный восторг. "Вот это -- нормальный подход нормальной цивилизации к решению космических проблем в нормальном объёме и с нормальной относительной скоростью!" -- так резюмировал Фейнман своё мнение о возможностях Кинтии и её брата. Конечно же, дочь Джорджа Астера не могла не пообещать самую серьёзную и значимую помощь во всех исследованиях, которые только можно было предпринять, чтобы разделить её неоспоримое могущество со всем человечеством Земли.
После чаю она отправилась переодеться; в гардеробной на станции хранился запас свитеров, плавок, мягких эластичных брюк и туфель, похожих на гимнастические. Высокий рост и относительно большой размер стопы, в сочетании с эластичностью одежды, позволили Кинтии подобрать хорошо сидевшую на ней униформу из чисто "мужских" арсеналов станции, так что некоторое недовольство мог вызвать разве что свитер, слишком широкий в плечах. Покрутившись как следует перед зеркалом, Кинтия тихо вернулась в гостиную станции (астролётчики вовсе не считали себя наследниками морской романтики, и оттого старательно избегали в быту словечек вроде "кают-компания"), где, к своему удивлению, застала обрывок разговора, явно не предназначенного для её ушей.
-- И даже не думай, -- сварливо говорил Фейнман. -- Во-первых, ты знаешь её всего два часа. Во-вторых, это первая женщина, которую ты видишь за два года. А в-третьих, не забывай, что она не человек. Поэтому придержи, пожалуйста, при себе все свои охальные мысли до единой!
-- Какие это вы у меня усмотрели охальные мысли, Фейнман? -- возразил руководителю станции голос Юсуфа Куруша. -- Я просто собираюсь проводить её до Земли. Она же не знает всех наших нынешних реалий! Что она сделает, куда попадёт, если её оставить один на один с тем, что там сейчас творится?!
-- Во-первых, эта девочка запросто может оказаться поумнее тебя...
-- Это вряд ли, профессор. Даже вы не умнее меня, хотя и думаете себе, что хитрее всех зверей полевых, а также вещественных, репагулярных и хромодинамических. Мой ум особого типа; чтобы обрести такой же, надо немало времени провести на ржавом корыте в атмосфере Урана, день за днём наблюдая вашу социальную деградацию и сопоставляя это прискорбное событие с явной деградацией всего остального человечества. В этом качестве я смогу оказаться ей полезен -- хотя бы чтобы помочь избежать явных потрясений от встречи с некоторыми нашими нынешними реалиями, вроде гонки за аугментациями или кабинетов для самоубийства. Поэтому я собираюсь сопровождать её до Земли, а по возможности, и на Земле, пока она не обзаведётся по-настоящему умными и хорошими знакомыми -- ну, или уж там какими захочет... А инопланетянка она там или нет -- для меня значения не имеет. Вы же не подозреваете, надеюсь, что она шпионка, присланная к нам неведомой сверхцивилизацией с целью захвата и переваривания Земли живьём?!
-- На месте любой вменяемой сверхцивилизации, -- сварливо сказал Наум Фейнман, -- я бы нашу нынешнюю Землю переваривать не стал. Так, пожевал, попробовал на вкус -- и выплюнь ты потом эту каку, сделай одолжение! Но и в бодренький инозвёздный контакт по описанному тобой с её слов сценарию я тоже, знаешь ли, верю с трудом. А впрочем, здесь ещё разбираться и разбираться! Хорошо, ты получишь отпуск -- но помни, что я давал его тебе не для того, чтобы ты поехал лезть к ней под юбку. Будь аккуратным и вежливым, мы имеем дело с актом, значение которого неисчерпаемо для всей цивилизации. Шутка ли -- первая встреча с неземным разумом и неземной технологией, да ещё в такой форме! Давай, езжай, вези её на Землю...
Решив, что подслушивать неприлично, Кинтия поправила свитер и вошла в гостиную.
-- Вот что, -- довольно официально заговорил с ней Фейнман, -- я думаю, ваше появление сейчас для многих на Земле окажется неожиданностью. Ничего плохого я в этом не вижу, но опасаюсь, что у вас есть некоторые особые представления о том, как может протекать ваш контакт с народом вашего отца, и у меня есть основания считать, что эти представления могут быть подорваны. С момента исчезновения Джорджа Астера прошла четверть века, и многие тенденции, которые он застал только в зачаточном состоянии, сейчас развились в обществе Земли в полной мере. В том числе, не скрою, и тенденции негативные... Поэтому я рекомендую вам отправиться на Землю через промежуточную станцию на Ганимеде, в системе Юпитера, с рейсовым кораблём, который прибудет сюда примерно через месяц. Время ожидания вы можете посвятить изучению новостей Солнечной Системы -- они у нас довольно свежие. Тогда вас не будет шокировать кое-что из того, с чем наверняка придётся столкнуться.
-- И, если вы примете этот план, -- добавил Юсуф Куруш, -- я предложу себя вам в сопровождающие. Из-за напряжённого графика работы здесь, в системе Урана, к тому же осложнённого необходимостью круглые сутки приглядывать за опасным маньяком, я не был в отпуске уже почти три года, а это чревато проблемами с руководством медслужбы Астрофлота. Так что, если вы не сочтёте через пару недель, что моё общество вас тяготит, я отправился бы с вами на эту прогулку к Земле.
-- С радостью приму ваше приглашение, -- ответила Кинтия.
Время до прибытия рейсового корабля она и в самом деле посвятила изучению новостей о Земле. Новости выглядели странно. Космические программы человечества, обещавшие во времена Джорджа Астера такие радужные перспективы, сворачивались одна за другой; это сопровождалось таинственными и удивительно неконкретными намёками на какие-то миллионы жертв, напрасно принесённых на путях освоения межпланетного пространства. Многие объекты внеземной инфраструктуры, плоды работы миллионов людей и вдохновения сотен специалистов, под предлогом их опасности для человечества уничтожались мощнейшими водородными взрывами или просто выводились из строя так, что становились непригодными для жизни и даже для восстановления. Эти акты бессмысленного, с точки зрения Кинтии, вандализма сопровождались победными реляциями, содержательность которых сильно уступала обилию лозунгов. Говорилось о защите экологии, о гуманистических ценностях, упоминалось с постоянством, что Земля сама по себе космический объект, нуждающийся в заботе и любви со стороны её детей -- современного земного человечества. Конкретных данных в таких статьях и репортажах не приводилось; зато каждая рутинная авария на производстве, каждое неприятное происшествие, какие десятками возникают с неизбежностью в любом организованном деле, подавались с целым потоком явно избыточных фактов и цифр, превращающих всякий заурядный случай в катастрофу поистине планетарного масштаба.
Странными выглядели не только дела космические, но и вообще репортажи, посвящённые научному миру. Вместе с новостями о повседневных открытиях и буднях исследователей, не вызывавшими, судя по всему, повышенного интереса, в самых авторитетных источниках проскальзывали регулярно публикации на темы, вызывавшие у Кинтии сомнения в научной добросовестности, а то и во вменяемости опубликовавших эти сообщения авторов. Писали о тайнах древних цивилизаций, о таинственных энергиях, пронизывающих мир; люди, далёкие от науки, пророчествовали, давая подробные отчёты о своих встречах с могущественными инопланетными силами, следившими издалека за жизнью Земли и даже управлявшими ей. Кинтия вполне могла бы в это всё поверить, но способ изложения материала, многословие и путаность формулировок, сопровождающиеся призывами-заклинаниями, что "нужно просто верить в хорошее, и всё хорошее сбудется", пугали её неопределённостью доказательств. Кинтия хорошо знала, что в прошлом в земной науке такие методы не только не были приняты, но и активно осуждались. Философы, экономисты, писатели, выступавшие вслед за учёными, обвиняли всех землян без разбору в слепом следовании ложным идеалам научно-технического прогресса, в пренебрежении великими силами природы и человеческой морали, способными управлять миром к добру. Отчего-то пропагандировался и широко внедрялся древнегреческий язык, естественно, вобравший в себя много новых функций и слов, но оттого не ставший ни на каплю удобнее. Писателей, способных сочинять оды и гекзаметры, превозносили; о философе, ухитрившемся на целый трактат о проблемах интерпретации долга не употребить в этом рафинированном древнегреческом наречии ни одного неологизма, одобрительно отзывались как о "наследнике сверхаттической мудрости"... Слово "инженер" стало в обществе настоящей насмешкой, синонимом неудачи в жизни; Кинтия долго не могла в это поверить, пока Юсуф Куруш не подтвердил ей в разговоре этот странный факт.
Очень много разговоров ходило об аугментациях, то есть об искусственном развитии возможностей человеческого тела за счёт подсаженных в него модулей различной структуры -- механических, биомеханических, квазибиологических, чисто биологических и даже оптронных. Аугментаты, как называли людей, перенесших такие операции, могли делать некоторые вещи, недоступные обычным людям: от невероятных прыжков в длину и высоту до прямого управления машинами, от погружений без приборов в океанские впадины до анализа тончайших оттенков запаха всего по нескольким молекулам. Закон Земли запрещал в течение долгого времени аугментацию во всех случаях, кроме компенсации инвалидности; однако технологии совершенствовались, методов аугментации становилось всё больше, и запретная техника начала набирать популярность в обществе, особенно у подростков и молодых людей, готовых на многое, чтобы только стать аугментатами и получить хоть какие-нибудь необычные возможности. К сожалению, за аугментированным организмом требовался специальный уход, и дорога в космос для аугментатов была пока что закрыта, если не считать туристических прогулок по Луне или в невесомости ближних орбит. Но на Земле для аугментированных было настоящее раздолье; про них пели песни и снимали фильмы, а недавно Совет по медицине принял под давлением общественного мнения решение, разрешающее аугментацию здоровых организмов "для осуществления профессиональной деятельности в особых условиях". Аугментатам полагалась социальная карточка -- удостоверение, дающее право распоряжаться общественными благами, -- несколько более высокого класса, чем астролётчикам и представителям других опасных профессий, и почти в полтора раза расширяющая спектр их потребительских возможностей в сравнении с рядовыми гражданами Земли.
А что рядовые граждане? В таких условиях они чувствовали в себе всё большее сомнение, особенно те, кто успел растратить и отдать большую часть своей жизни ещё до наступления эпохи перемен. Инженеры, космические строители, работники опасных производств, труженики заводов и фабрик, машинисты и операторы, они не попадали ни в список аугментируемых, ни в новые планы по преобразованию Земли. Их работа объявлялась вредной, жертвы -- напрасными, руководство -- некомпетентным; от них требовали признать и исправить свои ошибки там, где они вообще не видели никаких ошибок. Над ними смеялись, их выставляли ретроградами, закоснелыми консерваторами, глупцами, бездушными машинами, солдатами некоей чуждой армии, пришедшей разорять и грабить мир, нуждавшийся в отдохновении. Это не могло не сказаться наихудшим образом на психологическом климате в обществе. В знак протеста многие тысячи людей сводили счёты с жизнью самыми странными способами; в ответ, словно по команде, общество предоставило всем желающим целые центры обслуживания для желающих расстаться с жизнью, с молодыми образованными психологами-утешителями, помогающими без колебаний принять роковое решение, и специально оборудованными газовыми камерами, где люди легко и спокойно уходили в небытие на глазах у пришедших посмотреть на это родственников и свидетелей, задохнувшись без боли и мучений в атмосфере из чистого азота. Этот вид смерти был обратимым в течение целых двадцати минут, но только считанные единицы решались в последнее мгновение изменить свой выбор и вернуться в жизнь. Репутация человека, пытавшегося или хотя бы пообещавшего воспользоваться азотной камерой, но не выполнившего этот замысел, в земном обществе считалась непоправимо испорченной.
И вместе с тем, на Земле продолжалось какое-то развитие. Создавались новые технологии, делались открытия; писатели создавали книги, музыканты писали песни и симфонии. Где-то строились новые подводные рудники (для работы аугментированных специалистов!), где-то испытывали новый космодвигатель, по слухам, безопаснее предыдущих, и лидеры человечества каждый день рапортовали о взятии новых рубежей, преодолении новых границ, о достижении новых, немыслимых ранее высот....
В смятении Кинтия Астер дождалась корабля, который пришёл на станцию с грузом припасов и оборудования, а её и Юсуфа Куруша -- забрал на Юпитер. Экипаж корабля, трое молодых пилотов, отнеслись к истории Кинтии с большим интересом и даже с энтузиазмом.
-- На Земле об этом уже что-то знают, -- заметил один из пилотов. -- Но всё это, естественно, давно потонуло в ворохе брехни о контактах со сверхразумными инопланетянами. Ну что ж, раз там, на дне, они не хотят знать правду, то её будем знать, по крайней мере, мы...
-- Кто -- мы? -- спросила Кинтия с нескрываемым интересом.
-- Мы, звёздные жители. Авангард человечества на его единственно возможном пути. На пути вперёд и вверх, в космические дали! И вы, Кинтия Астер, теперь станете нашей новой путеводной звездой, нашей богиней; мы, астролётчики, даём вам на этот счёт своё слово!
--
Великий замысел. Восточное полушарие. 310.06.11. Рикард Морьер и Анитра
Они лежали друг у друга в объятиях, глядя, как над страной встаёт заря. Веранда, укрытая от насекомых тонким пологом, уже постепенно нагревалась по мере того, как ночная сырость уступала место тёплому, пряному воздуху рассвета, бегущего от Занзибара в глубину континента. Сквозь дымку полога угадывались стрелы звёздных кораблей, контуры высоких гор, далёкие силуэты стартовых башен за Элдоретом... Узкая, гибкая ступня Анитры легонько, рассеянно скользила по бёдрам и голеням Рикарда Морьера; полуоткрытый влажный рот молодой женщины выражал неотчётливый каприз.
-- Ну... -- тихо сказала она. -- Рикки, не надо быть таким букой. Я вовсе не хотела тебя обидеть!
-- Я на тебя и не обижаюсь. Я обижаюсь на жизнь. Столько лет мы вместе, и ты до сих пор не веришь мне?
-- Не верю, -- сказала Анитра. -- Ты стремишься к власти, а властолюбцы всегда коварны. Вдруг ты используешь меня и бросишь, как бросают ненужную... женщину?!
-- Сомневаюсь, что я смог бы позволить себе такую роскошь. Ты не из тех, кто легко смиряется с потерями. К тому же, там, в наших новых мирах, мне понадобятся союзники, с которыми я всегда смогу договориться. И как раз с тобой -- смогу всегда! Ты властолюбива, ты хочешь казаться непредсказуемой, ты никогда не знаешь границы в своих диких желаниях, а это всё значит, что ты зверь по природе своей, что ты проста душой и что управлять тобой будет легче лёгкого. Ты будешь моей ручной тигрицей; накормлена, обласкана, имеешь собственную территорию -- чего же большего ты можешь желать?!
-- А если я не смирюсь с положением второй разумной воли во Вселенной? И захочу стать первой и единственной?
-- Попробуешь стать первой, и либо погибнешь, либо добьёшься успеха. Во втором случае -- тоже погибнешь, потому что ты ничего не знаешь ни о природе власти, ни о её ограничениях. Подлинная власть -- всегда дело мужчины. Тебе не справиться и с толикой этой власти. В лучшем случае, ты будешь менять фаворитов, которые будут освобождать тебя от тягостных забот о власти, пока очередной не окажется дураком и не уничтожит всё, сделанное нами и миллиардами других людей. В худшем -- начнёшь сама проявлять ответственность за Вселенную, и тогда весь адский труд падёт на тебя, как на Дидону в "Энеиде" Вергилия. Помнишь? "Res dura et legni novitas me talia cogunt". И маяться с этим тебе придётся вечно, если ты наделаешь глупостей.
-- Ну, я могу и наиграться... -- Анитра потянулась. -- Никто не должен жить вечно, и, испытав в жизни все возможные радости, кто не захочет уйти из неё? А уходя из круговорота мироздания -- почему бы не прихватить и всё мироздание заодно с собой? Загробной жизни ведь нет, а значит, нет и посмертной ответственности. А умирать, зная, что вместе с тобой умирает всё вокруг, наверняка намного веселее, чем в одиночку. Я могу убить твой мир, если захочу... -- Она лукаво посмотрела на Рикарда, и вдруг, опершись на локоть, прижалась долгим влажным поцелуем к его губам.
-- Я никогда не задумывался об этом, -- сказал Морьер, осторожно отстраняя Анитру от себя. -- Мне сложно понять это, а тем более поверить в это. Ведь я-то хочу жить вечно! Для меня жизнь -- это вечный прогресс, вечное развитие разума. Ради него, подлинного разума Вселенной, я и делаю всё, что делаю. Я просто ищу выход из тупика, который у нас отчего-то принято любить и считать настоящей жизнью.
-- Природа давно предусмотрела выход из тупика жизни, -- сказала Анитра, -- он называется смерть. Это всеобщий выход, это конечное решение для любых противоречий. Не будь ты необразованным технарём, чуждым гуманитарного знания, ты наверняка знал бы, что в средние века "комедией" называли любое произведение, где поставленное противоречие обязательно решалось, пусть даже и через гибель героя. И наоборот, "трагедия" -- это оставленное противоречие, сознательно заложенное несходство натур. Ты полон трагических противоречий, Рикки, как и все мужчины. Чтобы придать своей жизни возможность разрешения конфликтов, вам, мужчинам, необходима либо смерть, либо женщина, либо бог. Без этого вы неполны, оттого и мечтаете всегда о бессмертии -- не для себя, так для своего убогого вида.
-- Я мечтаю только о бессмертии для Вселенной, для разума, о вечном бессмертном движении всего человечества. Индивидуальное бессмертие меня совершенно не интересует.
-- Это потому, что человечество -- твой бог. А со смертью ты давно смирился. Осталось тебе найти женщину, которая убьёт в тебе последнюю треть твоей мужской пустоты; так вот, это я. Прими же как данность, что я заполняю всю твою жизнь -- примерно так же, как ты сейчас заполнишь меня...
Рикард Морьер склонился над Анитрой, и их тела сплелись в страстных объятиях.
-- Не надо воспринимать слишком серьёзно то, что я сказала, -- заметила Анитра, выскальзывая из-под Рикарда несколько минут спустя. -- Но главное ты должен усвоить; ты -- простой фанатик идеи, ты служишь отвлечённым вещам, а окружать тебя всегда будут люди, которых тянет к неминуемо конкретному, простому. Тебе придётся иметь с этим дело, Рикки, а ты к этому не готов. У каждого свой нрав, свои простые заботы, которых ты, со своим технарским снобизмом, просто не сможешь понять. Поэтому дай нам, гуманитариям, помочь тебе определить их цели, дай помочь тебе удовлетворить их тайные чаяния. Ты так невежественен, Рикки!
-- ?????? ?????? ?????, -- пробормотал Рикки. -- У каждого мужа свой демон, как говорили древние. Но вот кто вдруг сказал тебе, что я должен кормить этих демонов? Человек обязан возвыситься над ними, возвыситься и победить их; иначе какой же это человек?! Мы -- высшая общественная формация, мы -- покорители Вселенной, мы -- владыки Земли. И вдруг начать снова потворствовать низменным чаяниям отдельных людишек?! Ну уж нет!
-- Фу! -- Анитра сморщила носик. -- Ты положительно несносен: даже постель для тебя теперь становится трибуной. Кроме того, из тебя сыплются цитаты на неведомых мне языках. Ты не находишь это неприличным? Пора, наверное, вставать... скоро вернётся из отгула наш звёздный мальчик, и мы с ним снова продолжим нашу нелёгкую работу.
-- Когда ты его мне расколешь? -- Морьер встал, ощупью нашарил рубашку и трусы, принялся одеваться, поглядывая сквозь полог на кишащую техникой саванну вокруг -- бывший заповедный парк. -- Я боюсь, что с ним в итоге выйдет, как с его сестричкой, и тогда мы оба останемся на бобах. Плакали тогда все наши планы! А мне нужно понять, как всё это устроено, мне нужна его природа, управляемая, сломленная, покорённая природа, чёрт его возьми! Ты только представь, как мы могли бы изменить всю жизнь, весь строй Земли, с таким-то могуществом! Или же мне придётся воспользоваться для этого другим оружием... пока что запретным!
-- Если ты хочешь получить его природу любой ценой, -- промурлыкала Анитра, -- то прикажи мне, и я пересплю с ним. Думаю, что ради такого куша я даже сумею разок-другой преодолеть естественное отвращение к нему. Тогда он уж точно сделает меня такой же, как он сам, а я -- я поделюсь этим, в свою очередь, с тобой. Если я захочу, конечно.
-- А я после этого должен буду по очереди переспать со всеми своими помощниками? Хороший способ, но слишком неэффективный. Нет уж, ты попробуй найти, как отнять у него эти возможности чисто механически, с помощью технологий... Нам не нужна неконтролируемая эпидемия возникновения сверхлюдей, а тем более -- эпидемия, передающаяся половым путём! В течение всей человеческой истории секс всегда был самой непредсказуемой и самой неуправляемой частью общественной жизни, а мы должны научиться контролировать общество в каждом его проявлении! -- Рикард Морьер потряс над головой сжатым кулаком. -- А что, кстати, неужели этот Кейт Астер так отвратителен с женской точки зрения?
-- Он намного более страшен, чем отвратителен, -- Анитра покачала головой. -- С ним никогда не чувствуешь себя в безопасности. Даже сейчас, когда он мне полностью открылся, я вижу, насколько он на самом деле неуправляемый. Ни один нормальный человеческий механизм психологического контроля не работает на него в полной мере. Я посмеялась над его внешностью, а он сказал, что за пару часов может исправить это. Я сказала, что он никто и ничего не добился, а он попробовал тотчас же поступить в университет, на подготовительные курсы. Хорошо, что мне удалось убедить приёмную комиссию не рассматривать его кандидатуру! Слова "нельзя" он не знает. Хорошо, хоть сейчас мне удаётся держать его на поводке сексуального влечения. Я-то для него привлекательна, естественно! Но, возможно, этот поводок тоже окажется недостаточно коротким... -- Анитра спустила ноги с постели, собираясь вставать вслед за Рикардом.
-- Думаешь, он может уйти от тебя к другой женщине?
-- Может и уйдёт, если я хоть на час ослаблю свою бдительность. Хотя вряд ли ему что-то удастся. Земные молодые женщины привыкли ощущать себя божествами, они вряд ли потерпят в своих объятиях того, кто может оказаться выше их. Или хотя бы более необычным, чем они. Так что у нашего юного гостя с другой планеты практически нет шансов. Разве что кто-нибудь польстится на его обманчивую внешность? Но вряд ли; современных женщин внешность не так уж интересует. А вот манеры, характер, управляемость, умение держать социальную дистанцию -- это всё у нас ценится, и у него ничего из этого нет. Разве что если рассматривать его нечеловеческие способности как своего рода аугментацию? Аугментаты нынче в цене... правда, в основном, благодаря привилегированному потреблению, которое им предоставляется.
-- Моих ребят это не спасает, -- заметил Рикард, причёсываясь перед зеркалом. -- Им тоже сложновато найти спутницу жизни, или хотя бы подружку на время отпуска. К счастью, в жизни настоящего человека женщина -- не главное. Пока мы заняты делом, без вас можно прекрасно обойтись. А потом... потом посмотрим, как поменяются общественные ценности. Не исключено, что мы будем просто обходиться без полового размножения, выращивая новых людей -- подлинных людей светлого будущего! -- в пробирках.
Анитра погрозила ему пальцем:
-- Смотри, не зарывайся! А то я в самом деле отдамся Кейту, и он сделает меня богиней. Всемогущество, плюс такой инструмент в моих руках, как Кейт, -- и тогда мне тоже не понадобишься ни ты, ни твои грандиозные планы... Впрочем, шучу. Нам, женщинам, без вас никогда не обойтись. Вы создаёте материальный базис нашего существования, и от этого нельзя никуда деться, если только не работать самим. Так что не бойся -- рано или поздно я принесу тебе Кейта Астера на блюдечке, о мой невежественный и грубый технарь!