Глава 1, в которой мы знакомимся с главным героем, а потом становимся свидетелями необычайного происшествия

Васечкин вскочил с петухами.

Нет, петухов на районе вроде бы не водилось, а за само слово полагалось бить морду. Пётр, правда, последний раз бил в морду классе в шестом. И то - не бил, а, скорее,  получал. Но за петуха по понятиям полагалось бить, иначе зашквар. Зашквара Васечкин боялся, особенно из-за своего имени. Петя - значит петушок, а петушок - сами понимаете что. Поэтому в интернете он обычно начинал диалог с незнакомым собеседником со слов "ну ты, чмырь опущенный" - чтобы заранее поставить собеседника на место. Правда, метод почему-то не работал. Собеседник, как правило, на место не ставился, а отвечал грубостью. Чтобы не показаться терпилой, Васечкин возвращал грубость с усилением, так что беседа иногда затягивалась. Как вчера, когда его забанили только в четыре утра.

Все эти мысли табунком пронеслись в голове Васечкина и исчезли: откуда-то из области левой голени раздался дичайший трезвон.

Шипя по-змеиному, Пётр попытался подгрести звенящий мобильник ногой. Тот запутался в складках сбившейся простыни и намертво застрял где-то в районе паха. Пришлось приподыматься, скидывать с себя одеяло - сразу обдало холодом, кожа на голой спине пошла пупырышками - и извлекать надрывающийся аппаратик.

- Алё-о-о? - зевнул он в трубку.

- Здарова! Ну чего? Как? - рявкнуло из трубки.

Васечкин закрыл глаза и мысленно застонал. Он регулярно попадал в ситуации, когда ему кто-то звонил и чего-то требовал, а он никак не мог понять, кто звонит и чего ему нужно. Спросить, кто говорит, Петя мучительно стеснялся. Ещё неприятнее был вопрос "ну чего". Обычно его задавали люди, которым Васечкин что-нибудь обещал. Кидалой он не был и обещания старался честно выполнять - но их почему-то всегда оказывалось больше, чем сил и времени. Почему так получалось, Васечкин не понимал.

- Так ты сделал? - голос в трубке стал неприятным. - Ты уже неделю те... - конец фразы съело непонятно откуда взявшееся шуршание.

- Чё? - машинально переспросил Петя. Голос в трубке, однако, понял его по-своему.

- Чё - в очо! Берию сделал? Забыл? Ну ты пи...

- Да сделал я, - торопливо отчитался Васечкин, пока голос в трубке не сказал лишнего. - Вчера ещё сделал, - добавил он, пытаясь добавить вранью правдоподобия.

- А. Ну кинь мне на почту, пакеда, - голос отключился, пошли короткие гудки.

Звонил Лаврентий - ранее Блудомир, Навичар и тур-бой Русич. Вообще-то его звали Лёша. Фамилию он скрывал, а точнее - называл разные, обычно со ссылкой на предков. Девушкам он обычно говорил "по моему польскому дедушке я из Яблонски, это древний шляхетский род", женщинам постарше - "мама носила фамилию Фельдграу", в компании вспоминал грузинские корни отца и внучатую тётку по имени Лала. Васечкин, однако, знал его тайну, так как однажды выручал его срочным денежным переводом, так что Блуди пришлось сообщить свои паспортные данные. Оказался он Алексеем Фёдоровичем Дурашкиным. По возвращении в Москву Лёша рассказал Васечкину страшную историю о том, как его отец, спасаясь в тридцатые от сталинского террора, вынужден был сменить дворянскую фамилию на большевистское безобразие. Тогда он ещё был либертарианцем по политическим убеждениям и сатанистом по религиозным. Потом были расизм, социал-демократия, славянское язычество, и, наконец, сталинизм, на который Лёша подсел капитально. С тех пор он начал представляться Лаврентием - позаимствовав имя у знаменитого соратника вождя.

Где-то с месяц назад Петя пообещал Лаврентию - как всегда, непонятно почему пообещал - сделать ему аватарку с Берией, для какого-то форума. Лаврентий, как обычно, сказал "м-м" вместо "спасибо" и исчез по своим делам. Теперь он разбудил Васечкина в семь утра и потребовал работу. Васечкин понимал, что в этом есть что-то неправильное, вот только никак не мог понять, что. Во-первых, он действительно обещал. Во-вторых, они с Лаврентием были вроде как единомышленники. Васечкин уже год как считал себя сталинистом. Правда, он был сталинистом православным, а Лаврентий, после всех религиозных увлечений, считал себя агностиком. Над васечкиным православием он регулярно издевался - что не мешало ему столь же регулярно требовать от Васечкина разных мелких любезностей.

Так или иначе, аватарку надо было рисовать. И желательно сейчас. Лёша, если ему что-то надобилось, умел быть навязчивым.

В принципе, работы было минут на двадцать: Пётр когда-то занимался веб-дизайном, так что найти и отфотошопить картинку было не так уж сложно. Хуже было другое: он понятия не имел, куда именно нужна была аватарка, то есть - какого размера. Звонить Лёше было неудобно - ведь Васечкин сказал, что уже всё сделал. Оставалось обойти форумы и соцсети, где квартировал Лаврентий, и найти ту, где у него не было авы.

Зевая и протирая глаза, Васечкин сунул ноги в тапки и направился к компу. Включив его, он побрёл в санузел. Выяснилось, что в кране нет воды. Тогда он пошёл на кухню в поисках чего-нибудь, чем можно почистить зубы. В коридорчике он поскользнулся на чём-то маленьком и жёстком, и со всего размаха треснулся о косяк. Жалобно матерясь и потирая голову, он сел на корточки и стал искать заразу. И быстро нашёл: на полу валялась полуразмороженная пельменина. Ещё две он нашёл на кухне - они валялись на полу возле холодильника. Он с трудом припомнил, как ночью лазил в холодильник - захотелось чего-нибудь пожрать - и зачем-то открыл морозилку, отуда что-то посыпалось. Тогда он этому значения не придал, что было ошибкой.

Осторожно открыв морозилку, он обнаружил там надорванный пакет с надписью "МясновЪ Вкусняшка". Пока он открывал, надорванный пакет изронил на пол ещё две вкусняшки. Одна несильно стукнула Васечкина по голому пузу, оставив противное чувство прикосновения холодного и влажного.

Петя решил, что это знак: пельменей он не едал целых два дня. Поэтому он осторожно вытащил пакет, набулькал в кастрюльку воды из чайника, высыпал вкусняшки и поставил на плиту. Огонь, наученный горьким опытом, он пока зажигать не стал. Он уже успел выучить, что садиться в интернет с кастрюлей на огне означает горелую массу на дне выкипевшей кастрюли и жуткую вонь по всей квартире.

Зубы, однако, надо было всё-таки почистить. В чайнике она кончилась, брать её из унитазного бачка Пётр постеснялся. Зато в холодильнике было недопитое красное клинское, совершенно выдохшееся. Им Петя и почистил зубы. Вкус пасты и клинского образовывал какую-то странную смесь, к тому же изо рта шла обильная пена. Что самое обидное - уже после того, как он вычистил нижнюю челюсть и отплевался, вода всё-таки пошла, правда, только холодная. Он прополоскал ей рот и тут же заломило зубы, особенно два больных на нижней челюсти. Пётр в который раз подумал, что надо бы сходить к зубному, и в который раз решил, что - как-нибудь потом, когда деньги будут.

Деньги у Пети водились от случая к случаю. Вообще-то он фрилансил на удалёнке, писал мелкие проги для андроидов. Работы было не то чтобы мало, но с оплатой вечно возникали проблемы: платили ему неохотно, не вовремя и, как правило, меньше, чем договаривались. Кроме того, заказчики на него орали, матерились, обвиняли в срыве сроков и непонимании задачи. Васечкин подозревал, что это делается для того, чтобы не заплатить или хотя бы заплатить поменьше, но ничего сделать не мог. Он даже не понимал, что нужно делать в таких случаях. То есть понимал, что настоящий крутой мужик пошёл и набил бы заказчику морду, ну или позвонил бы знакомым бандитам, или там ментам. Во всяком случае, так поступали все, кого он читал в интернете. Но Васечкин, как уже было сказано, последний раз махал кулаками в шестом классе, и не то чтобы успешно. Знакомых бандитов и ментов у него не было. Возможно, существовали какие-то другие способы решения данной проблемы, но спросить о них Васечкин стеснялся - не хотелось прослыть лохом и терпилой. Так что оставалось жить на то, что дают, и не брезговать маминой помощью. Правда, перед ней ему приходилось скрывать свои убеждения: мама родилась в СССР и к Сталину и социализму относилась нервно.

Вернувшись и сев за комп, Пётр приступил к осмотру форумов, и на первом же завис, поскольку туда кто-то бросил статью Душенова про Сталина и русский империализм. Душенова Васечкин очень уважал, потому что он был крут. Вот и здесь он завернул так, что Сталин был орудием Божьим, а недовольные его деятельностью - жалкими слизняками и лицемерами, подменяющими Промысле Божий своей куцей бабьей моралью. Слова "куцый" и "бабий" Васечкину так понравились, что он запостил этот кусок статьи сразу в несколько форумов. Потом его обозвали краснопузым, Васечкин ответил в своём обычном стиле, ему ответили с усилением, так что Петя пришёл в себя где-то часа через четыре, когда его, наконец, забанили.

В ту же минуту телефон зазвонил снова.

- Ну чо как? - спросил всё тот же Лаврентий, которого Васечкин на этот раз узнал. - Мне уходить надо, а ты ничего не прислал.

- Сейчас-сейчас, у меня проблемы с почтой, разберусь и вышлю, - залебезил Петя. Ему и в самом деле стало неудобно: Лаврентий, наверное, и в самом деле торопился по важным делам, а он, Васечкин, не оправдал доверия.

Он решил больше не шариться по форумам, а сделать обычную аву сто на сто. Открыл фотошоп, набрал в яндекс-картинках "Берия", перетащил первую же фотку на рабочий стол - и тут телефон зазвонил снова.

- Кисон, ну ты мне магическую звёздочку нашёл? - женский голос в трубке звучал крайне недовольно и капризно.

Васечкин вздрогнул: это была Маша.

Иногда он называл её "моя девушка". На самом деле девушкой она была чьей угодно, но только не его. Все нежности с её стороны начинались и кончались на том, что она называла его "кисон" или "зай". Однако всю дорогу - чуть ли не с детского садика: они жили в соседних домах и ходили в один садик - он был её мальчиком. В смысле - мальчиком для услуг. В школе он носил её портфель, потом слушал её истории про других мальчиков, потом делал домашнюю работу, которую Маша не хотела делать, и так далее по всем кочкам. Кроме того, он регулярно оказывался подопытным кроликом для очередных Машиных занятий. Девушка увлекалась астрологией, фитнесом, соционикой, сериалами, гаданием по картам Таро, и чёрт знает чем ещё. Опробовала она свои новые познания обычно на нём. Например, она построила ему гороскоп. Для того, чтобы узнать своё время рождения с точностью до четырёх минут, Петя ездил к маме, теребил её, потом они вместе перерыли антресоли в поисках старых документов и в конце концов нашли кусочек клеёнки из роддома с записью химическим карандашом. По гороскопу выяснилось, что его воля подавлена Сатурном, привлекательность находится в квадрате с Марсом и Меркурием, секса у него не будет никогда, зато и проживёт он недолго и умрёт от болезни почек. Потом Маша его типировала по соционике, и выяснилось, что он по типу то ли Есенин, то ли Дон Кихот, но в любом случае мышление и воля - не его сильные стороны. Карты Таро нагадали ему трудное и бесполезное служение неведомой силе, а также множество разнообразных неприятностей и бед. Теперь Маша увлеклась символической магией, и он заранее боялся. Впрочем, в данном случае речь всего лишь шла об очередной трудовой повинности: он вроде как пообещал ей найти в интернете красивый рисунок звезды с какими-нибудь магическими символами. Но сейчас это было очень некстати.

- У меня работа срочная, - пискнул Петя.

- Подождёт работа срочная, - Маша была неумолима. - У меня сейчас волна, я чувствую. Мне нужен символ для концентрации. Сейчас, понял? В общем, зая, быстренько-быстренько.

Петя не понимал, почему Маша не может сама поискать в интернете нужную ей картинку, но промолчал. Он знал, что своим бестактным вопросом  нарушит машину концентрацию и, как всегда, окажется перед ней мучительно виноват, чем даст Маше повод терзать его дальше. Поэтому он пообещал этим заняться прямо сейчас, набрал в Яндексе "символическая магия".

Телефон снова запиликал. Это был опять Лаврентий. Когда ему было что-то нужно, он умел быть настойчивым.

Петя уже совсем было решил не отвечать на звонок, но стало совсем совестно, и он трубку всё-таки взял.

- Слышь, - сказал Лаврентий, - не надо Берию. Там одна сволочь Берию уже себе наклеила. Сталина поставь. Только быстро, а? Прямо вклей и сейчас мне кидай.

- Какая сволочь? - не понял Васечкин.

- Ты чо, глухой? На форуме какой-то либерал появился, троллит из-под авки с Берией. Сталина сделай!

- Какого размера? - осмелился, наконец, спросить Васечкин.

- Такого же! Ты чё, пьяный? - заорал Лаврентий.

- Ну а какие варианты размеров можно? - попробовал последний раз Петя.

- Нет вариантов! Клей и отсылай! - Лаврентий бросил трубку.

Петя задёргал мышью, пытаясь переключиться на фотошоп, потом вспомнил, что ему нужно найти портрет Иосифа Виссарионовича, снова вернулся в Яндекс, набрал слово "сталин" с маленько буквы, сообразил, что не стёр слова "символическая магия", и тут на кухне что-то с грохотом упало. Петя в панике вскочил и задел клавиатуру, которая и так лежала на самом краешке захламлённого столика. Он этого не заметил - бежал на кухню.

Кастрюля оказалась цела. Упала швабра, поставленная в угол ещё позавчера и всё это время пребывавшая в состоянии неустойчивого равновесия.

Не тратя времени на поднятие дурацкой деревяшки, Васечкин бросился обратно  компу. И увидел, что клавиатура болтается на подпружиненном шнуре в опасной близости от пола и слегка подпрыгивает.

Снова зазвенел телефон - настырно и угрожающе. Васечкин закричал тоненьким голосом "да что ж такое бля-я-я", отшвырнул от себя дребезжащий аппаратик - в ярости он был способен на мужественные поступки. Попытался сесть и поднять клавиатуру, в результате ударился коленом. Удар пришёлся по клавише "ввод".

В последний момент Пётр увидел, что в поисковой строке после слов "магическая звезда сталин" идёт какая-то галиматья - видимо, упавшая клавиатура насыпала туда случайных символов.

Потом окно браузера мигнуло. На новом экране сбоку появился баннер фильма "Трансформеры" и надпись "Пароль 666-го уровня принят. Услуга "Яндекс-магия" подключена. Выполнить запрос "символическая магия сталин"?" Васечкин оскалился и нажал "Да". Появилась новая надпись: "Вы принимаете на себя полную ответственность за все последствия?" Пётр нажал "Да" и тут же сообразил, что у него открытый Яндекс-кошелёк. На нём, правда, было всего сто рублей с копейками, но их, чего доброго, сейчас спишут.

Неизвестно, до чего он додумался бы ещё, но тут компьютер зловеще загудел и экран погас, зато на кухне что-то зашипело и засвистело.

- Блядь же блядь твою блядь! - заорал Васечкин и бросился на кухню, решив, что с компом он разберётся потом.

Он ворвался на кухню и тут же попятился. Кастрюля стояла на плите и кипела, хотя огня под ней не было. Во всяком случае, вода в ней булькала, а к потолку поднимался столб пара.

Петя схватил прихватку для горячего и кинулся к кастрюле, чтобы её снять - если не с огня, то хотя бы с плиты. Занёс руку, глянул в кастрюлю и в ужасе замер.

Вода не кипела. Она светилась - страшным зеленоватым светом, . Бульканье исходило от пельменей - точнее, от того, во что они превращались. Бугрясь и извиваясь, они выползали из тестяных коконов и присасывались друг к другу, образуя какую-то фигуру, напоминающую корень мандрагоры.

Васечкин буквально отпрыгнул от страшного зрелища, наступил на швабру, та треснула. Петя в ужасе сжался.

- Пресвятая Богородица, - само вылетело у него изо рта.

Вообще-то Васечкин был православным в хорошем смысле. То есть в церковь не ходил, библию не читал, молитв никаких не знал, а с идеями православия знакомился по сочинениям игумена Вениамина и Сергея Кургиняна. Просто так говорила его бабушка. В миг предельного ужаса все остальные авторитеты Васечкина куда-то попрятались, а бабушка почему-то осталась.

- Нэ пэрэживай ти так, малтчик, - донеслось из кастрюли.

- К-кто ждешь? - слова выпали из петиного рта непрожёванными, но невидимый собеседник, кажется, понял.

Над кастрюлей поднялось лицо - маленькое, рябенькое, величиной с китайское яблоко. Первое, что заметил на нём Васечкин, были усы. Второе - крохотную трубочку, из-под усов торчащую.

Потом черты сложились в единое и страшное целое.

- Сталин, - прошептал Петя и осел на пол. 

Это была ошибка. Роковая.

Сталин одним ловким движением перемахнул через борт кастрюли и прыгнул с плиты - прямо Васечкину на шею.

Глава 2, в которой наш герой получает первое задание и сталкивается с проблемами, в результате чего познаёт Машу - не физически, но духовно

Мобильник надрывался, захлёбываясь звоном. Васечкин смотрел на него с тоской во взоре. Пару раз он попытался до него дотянуться, и тут же твёрдые коленки сдавливали ему горло.

- Пусти... - прохрипел он, пытаясь разжать роковой захват. Тщетно. Кривенькие ножки отца народов держали его в тисках.

Вообще-то Петя сидел за компьютером. Тот работал, перед носом болтался какой-то новостной сайт. Буквы плыли перед глазами, никак не желая собираться в осмысленное целое. Восприятию смысла мешал Иосиф Виссарионович.

Вождь народов почти ничего не весил. Во всяком случае, Васечкин его веса практически не чувствовал. Зато Сталин натирал шею. А в случае чего стискивал ножки - и это было необычайно мучительно. В этом Петя уже успел убедиться.

Мобильник разразился особенно зловещей трелью и замолчал - грозно и страшно.

- Сапратывлэние бэспалезно, - констатировал Иосиф Виссарионович. Потом что-то тихо щёлкнуло, и через пару секунд в воздухе разнёсся аромат "Герцеговины Флор".

Вообще-то Васечкин не знал, как пахнет "Герцеговина Флор". Но запах был именно такой.

- Ну что вам от меня надо? - взвыл Петя, терзаемый вождём народов.

- Мнэ? - удивился Сталин. - Ты же мэня вызваль.

Признаться, что вызов произошёл случайно, Васечкин побоялся.

- И теперь что? - нашёл он максимально нейтральную формулировку.

- Тэпэр я буду табой рукавадыт и направлят, а ты будэш слюшаца и панымат, - кратко и ёмко изложил Сталин всю программу.

- А по-другому никак? - безнадёжно, уже зная ответ, спросил Васечкин.

- А как ишо? - удивился сидящий на шее. - Я дэтский Сталин. А ты малчык.

- Я не мальчик! - взвизгнул Васечкин.

- У тэбя жэнщын биль? - спросил Сталин.

- Иосиф Виссарионович... - просительно сказал Васечкин.

И тут же получил по затылку маленьким, но твёрдым кулачком. Это было очень больно. 

- Мэня называть "товарищ Сталин". Других слов не гаварыть. Смырно сидэть, - распорядился пельменный монстр. - Ты поняль мэня или ударить тэбя?

- Я понял вас, товарищ Сталин, не бейте меня, пожалуйста, - попросил Петя. - Разрешите обратиться.

- Нэ разрэшаю, - заявил Сталин.

- Но товарищ Сталин! - начал было Васечкин.

- Ти нэ отвэтил на мой вапрос, - объяснился вождь народов. - Так у тэбя жэнщын биль?

- Нет пока, - с ненавистью прошипел Петя.

- Значит не биль. Значит малтчик, - закруглил Сталин. - И это нэ я гаварю. Это ти сам это гаварыл. Вчира.

Петя с трудом вспомнил, что около трёх ночи он и в самом деле сидел в каком-то чате для школоты и раздавал ценнейшие советы по пикапу, пока не посрался с другим гуру пикапа и не был забанен.

- Да это я так просто, - сказал он.

- Вот имэнно, - в голосе вождя народов прозвучало что-то вроде удовлетворения. - Мужчын нэ обязатэльно имэл женщын. Это так, пюстяки. Но мужчын нэ гаварыт так просто, - последние два слова вождь народов произнёс с крайним презрением.

Васечкин осёкся. В принципе-то Сталин был прав: настоящий мужчина должен знать цену словам и всё такое. То же самое говорил и Лаврентий. Лаврентий вообще любил поговорить на эту тему - что должен и чего не должен настоящий мужчина. Эту тему любила поднимать и Маша - особенно когда ей было нужно от Васечкина что-то совсем уж тяжёлое и неприятное, и Васечкин пытался отпихнуть от себя наваливаемую на него ношу.

С другой стороны... Наверное, Сталин будет делать из него настоящего мужчину? Сильного, смелого, безжалостного и всё такое? Который всего добьётся и завоюет власть... Ну да, конечно! Сталин же - гений власти. Власти Васечкину хотелось, наверное, даже больше, чем секса. Во всяком случае, это был хоть сколько-нибудь реальный путь к сексу: стать очень большим начальником, а лучше - великим тираном, как тот же Сталин. Это давало шанс на женское внимание.

- И что же мы будем делать, товарищ Сталин? - замирая от сладкого ужаса, спросил Васечкин.

- Для начала, - Сталин сделал небольшую паузу, - мы будэм варыть суп.

- П-п-почему? - у Пети было такое чувство, будто он с размаху налетел на резиновую стену: не то чтобы больно, но неожиданно и довольно обидно.

- Я же сказал, - в голосе Сталина прорезались нетерпеливые нотки. - Что ты кюшаеш?

- Пельмени, - растерянно сказал Васечкин.

- Это ты называишь такое "пэлмени", - наставительно сказал отец народов. - А мы, балшэвыки, называем это тьфу!

Петя подумал. В принципе, Сталин и тут был прав, даже и спорить-то было нечего. Пельмени были действительно тьфу. Но очень не хотелось варить какой-то там суп, а потом его ещё и есть. Васечкин был уверен, что суп его приготовления окажется абсолютно несъедобным. К тому же он вообще не любил супы.

- А можно что-нибудь другое? Не суп? - жалобно попросил он.

- Пачиму? - спросил Сталин. Без особого, впрочем, удивления.

- Не люблю суп, - признался Васечкин. - Он невкусный.

- Суп нэвкюсный, - строго сказал вождь народов, - патамушта его плохо гатовят. Кто гатовил твой суп?

- Не знаю, - сказал Васечкин, подумав. - Это в детском саду было.

- Панятна. А дома?

- А дома бабушка, - сказал Васечкин.

- Странна. Бабушка абычна гатовит вкусна. Ана была какая бабушка? Па мами или па папи?

- Мамина мама, - ответил Васечкин. - Мама с папой развелись.

- А-а-а. Панятна. В доми нэт мущыны. И гатовить вкусна нэкому и нэзачэм. Бабы лэнивыэ и паэтому бэз мущыны всё делают плоха. Это всё уклонизм. Мы, балшевики, нэ уклоняемся. У тэбя есть балшой каструля?

С этого момента начался какой-то мрак.

Для начала Сталин продиктовал список продуктов и потребовал, чтобы Васечкин его записал. Список был устрашающим: он включал двенадцать наименований. Петя уныло подумал, что на это у него уйдут все деньги.

Однако это было только начало. Дальше Сталин потребовал осмотра кухонной посуды и оборудования. Посуда, а также вилки и ложки, вождь народов в целом одобрил. Однако нож, который Пётр извлёк из кухонного шкафчика, вызвал у отца народов бурю негодования.

- Это нэ нож! - говорил он, сжимая несчастную петину шею коленками. - Это тьфу! Это тупой жэлэзяка!

- Нормальный нож, - попробовал было спорить Васечкин. - Просто не заточенный.

- И это тожэ! - продолжал гневаться Сталин. - Но он савсэм кароткый! Как ти будэшь им рэзат капуст?

Васечкин сел за интернет и стал выяснять, сколько стоят большие кухонные ножи. Оказалось, что их море, от самых простых до керамических и из дамасской стали. Но даже самые простые ножи не стоили меньше шестисот-восьмисот рублей. Для Васечкина это были деньги не то что в принципе неподъёмные, но ощутимые. Тратить их на подобную покупку не хотелось.

Тем не менее, размышление дало некий плод. Васечкин вспомнил, что у него был вполне приличный кухонный нож. Даже два. Один сломал Лаврентий, показывая, как лихо он может открыть банку с тушёнкой. После чего сразу же объяснил Пете, какой он, Петя, жалкий и ничтожный - потому что у него такие плохие ножи. Васечкину было очень стыдно.

Второй нож, подлиннее, унёс приятель Лаврентия, Серёжа. Лаврентий иногда брал его с собой, когда заходил к Пете. Это был сурового вида молчел в кожаной куртке. Маше такие нравились, но не сразу. Кажется, в тот день Серёжа наконец-то набился провожать Машу. Зачем ему понадобился серёжин нож, он не объяснил - просто провёл пальцем по лезвию и сообщил: "ножик годный, надо для одного дела, я возьму". Пете отдавать нож не хотелось, но не вырывать же его из рук Серёжи? Грубить и требовать чего-то от друга Лаврентия он тоже не посмел. Пришлось соглашаться.

Было это недели две назад. По меркам друзей Васечкина, это было долго. Тем не менее, можно было попробовать позвонить Серёже и узнать, где нож. Проблема была в том, что у Васечкина не было серёжиного телефона, а звонить Лаврентию ему было невыразимо страшно - ведь он был перед ним виноват. Оставалась Маша: у неё мог быть телефон Серёжи. Перед Машей Васечкин был виноват тоже. Однако Машу он боялся всё-таки меньше. Подумав, он потянулся за телефоном, ожидая, что Сталин запретит. Но тот только хмыкнул.

Маша взяла трубку, когда Васечкин уже отчаялся.

- Чего тебе? - недовольно спросила она вместо приветствия.

- Маш, это я, слушай, такое дело... - начал было Васечкин и осёкся: в трубке раздались короткие гудки.

В другое время Петя ушёл бы до конца дня в тяжёлую депрессию: Маша вытерла об него ноги, это надо было как-то пережить. Так что все деньги Васечкин спустил бы на пиво. Употребил бы его под пельмешки, после чего крепко сел бы в интернет и переругался со всеми. Но Сталин на шее не оставлял надежд на подобный благополучный исход.

Назвав Машу скверным словом, Васечкин принялся звонить Лаврентию. Какой-то частью сознания отметив странность: в скверном расположении духа звонить Лаврентию было почему-то легче.

Лаврентий тоже ответил не сразу, и тоже был хмур.

- Ну чё, - раздражённо буркнул он в трубку. - Давай только быстренько, я занят.

Васечкин чуть было не начал извиняться: он очень боялся отрывать занятых людей от дел. Но Сталин слегка стиснул колени.

- Привет, тут такое де... - начал было Васечкин, собираясь изложить Лаврентию всю историю. Однако колени вождя народов сжались сильнее.

- Проста скажы чего тэбе нада, - распорядился Сталин.

Петя набрал в лёгкие побольше воздуха и сказал.

- У тебя есть друг, зовут Серёжа. Ты с ним ко мне приходил. Дай мне его телефон, пожалуйста.

Тут он опять поймал себя на мысли, что слово "пожалуйста" он произнёс как-то неправильно - точнее, разместил не на том месте в предложении, где обычно. Связано это было с тем, как Сталин давил на него коленками: "пожалуйста" относилось к нему - чтобы тот не так сильно их стискивал.

В трубке раздалось озабоченное сопение.

- А зачем тебе? - наконец, спросил Лаврентий.

Тут Петю пробрало сразу на два разных намерения. С одной стороны, ужасно захотелось сказать что-то вроде "надо" или "дело у меня к нему есть". Это было бы очень круто, по-мужски. Может быть, после таких слов Лаврентий его, наконец, хоть немножечко зауважает? С другой - возникло столь же острое желание изложить всю историю в подробностях, да ещё и как следует пожаловаться на этого Серёжу, который повёл себя как свинья, взял вещь и не отдаёт.

- Скажы, - раздалось над ухом, - Сэрожа взяль нож, забыль вэрнуть. Гавары спакойна.

- Он у меня взял нож, забыл вернуть, - сказал Петя, очень стараясь.

Лаврентий ещё немного посопел в трубку, видимо, чего-то ожидая. Петя молчал.

- Ща сброшу, - наконец, буркнул Лаврентий.

Тут Петя пережил мгновенный и острый приступ паники - он охватывал его всегда, когда надо было закончить разговор, а собеседник не делал это первым. Обычно он начинал тянуть что-то типа "ну счастливо, ну пока", с ужасом думая, что он будет делать, если на другом конце трубки его не захотят услышать.

- Паблагадары и да свидания, - подсказал Сталин.

- Благодарю, до свидания, - на автомате повторил Васечкин и трубку положил, не дожидаясь ответа.

Через минуту пришли две эсемэски - одна с телефоном, другая с вопросом "Ты норм?" Петя чертыхнулся и стал звонить Серёже - всё на том же дурном настроении.

Тот взял трубку быстро и начал с вопроса:

- Слушаю. Кто говорит?

На этот раз Сталин ничего подсказывать не стал. Васечкин тяжко вздохнул и начал:

- Это Пётр Васечкин, извините, беспокою. Вы недавно были у меня дома с Лаврентием...

- Не знаю никакого Лаврентия. Чего надо? - ещё более жёстко ответила трубка.

- Вы недавно провожали девушку, Машу, - в отчаянии закричал Васечкин, побуждаемый к разговору твёрдыми коленками вождя народов. - Мы сидели в моей квартире... помните?

- А-а, - голос в трубке чуть-чуть смягчился. - И чего?

- Вы у меня взяли нож. Мне он сейчас очень нужен, - сказал Петя, напирая на слово "очень". Голос тоже стал жалобным, просящим.

- Так ты его мне подарил, - удивился голос в трубке.

- Э... - Васечкин аж задохнулся от удивления и возмущения. - Я дал на время, - наконец, выдавил он из себя.

- Ты мне говорил нож вернуть? - спросил голос. - Нет?

- Нет, - признал Васечкин.

- Не сказал вернуть - значил подарил, - констатировал Серёжа. - Да и вообще, не помню, где он. Всё, я занят, - в трубке раздались короткие гудки.

Васечкин швырнул телефон на кровать и расплакался. Он понимал, что настоящий мужик в такой ситуации поехал бы и набил Серёже морду. Или прислал бы бандитов, они бы ему ноги переломали. Или сделал бы что-то ещё - мужское, настоящее. Но он ничего не мог сделать, совсем ничего.

Жёсткая ладонь отца народов погладила его по макушке.

- Абыдна да? - спросил Сталин.

- Обидно, - всхлипнул Васечкин.

- Пачиму? - не отставал Сталин. - Нэ знаишь чего делат?

- А что тут сделаешь... - протянул Петя, всхлипывая. - Я же не могу ему в морду дать... Я вообще ничего не могу...

- Как нэ можэшь? - удивился Сталин. - Ты слабый?

- Да, я слабый! - заорал Васечкин. - Я ничтожество! Я ничего не могу! Блядь! Блядь! Блядь!

- Ти нэ слабый, ты глюпый, - сказал отец народов. - Всэ люды где-то слабый, гдэ-то сильный. Гдэ ты сильный?

- Да нигде! В интернете только! Диванный воин! - прорыдал несчастный Петя.

- Очэн харашо, - сказал Сталин. - Если ты сильный в интернэтэ, иды в интернэт.

- И что я там делать буду, в интернете этом?!... - Петя внезапно умолк.

Он вспомнил, с чего началось его знакомство с этим самым Серёжей.

А началось оно с того, что он по просьбе - если это можно просьбой назвать - Лаврентия делал для него аватарку. Причём делал её из его собственной фотки, на которую нужно было пришпандорить какой-то специальный шлем. Серёжа был строг, требовал переделок. Из чего следовало, что ни фотку, ни аватарку он не выкидывал и они где-то валяются на диске.

После получаса лихорадочной возни он нашёл из в папке с оригинальным названием "11111111 работа шлем". Потом был интернет-поиск по картинкам, который в конце концов вывел его на фейсбук (заброшенный), контактик (активно ведущийся) и два форума, один - оружейный. На котором и он сам, Васечкин, был зарегистрирован, хотя давно не заходил. Но система его узнала - видимо, кукисы хранились долго.

Васечкин почитал посты Серёжи. Тот держал себя как местный авторитет, всё время упирая на то, что он человек взрослый, обеспеченный и во всех отношениях состоявшийся.

- Ща я тебя, сука, уделаю, - пробормотал Петя и сел писать пост про всю эту историю. Начал он со слов "хочу рассказать прикол".

Посты Петя писать умел. Получился текст примерно на полторы страницы, кончавшийся словами "и вот таким образом этот взрослый обеспеченный человек стащил у меня кухонную принадлежность ценой шестьсот рублей. Наверное, натырил в Ашане помидоров, а порезать было нечем."

Сталин не вмешивался, и Васечкин и принялся размещать текст везде, начав с оружейного форума.

Звонок застал его, когда он решил малость отвлечься и пошёл скачивать сериал с рутрекера. Звонил Лаврентий.

- Ты чё? Совсем ку-ку? - начал он не поздоровавшись. - Ты ваще чё творишь?

Петя сначала было испугался. Но Сталин на шее чуть потяжелел, и Васечкину стало как-то неудобно показывать ему свою слабость.

- Быстра вдахни, мэдленно выдахни, - посоветовал вождь.

Васечкин так и сделал. Как ни странно, в голове несколько посвежело.

- И тебе не хворать, Лёша, - сказал он, как бы намекая, что Лаврентий не поздоровался. - Тебе чего надо?

- Ты херню постишь, убери быстро, - распорядился Лаврентий.

Тут Васечкин ощутил нечто, доселе незнакомое. Это было чувство собственной правоты. В которой, оказывается, была сила - вот прямо так, как говорил Сергей Бодров в старом фильме "Брат-2". Чувство было просто-таки бодрящим.

- А почему я должен что-то убирать? -  спросил он. - Я написал как было. Всё правда.

- Совсем что-ли крыша поехала? Если Серёжа это увидит, ты понимаешь, что он с тобой сделает? - голос Лаврентия стал страшен. - Серёжа человек серьёзный, и у него есть серьёзные друзья. Я тебе помочь не смогу.

Васечкин открыл было рот, чтобы сказать, что у него тоже есть серьёзные друзья... что он купит травмат... что он напишет заявление в милицию... что он... что он... ну где же Сталин с его советами?

Сталин молчал. Даже не давил ему шею - просто молчал. Пете даже почудилось, что он сейчас хихикнет и скажет что-то вроде - "а вот теперь тебе точно пиздец", после чего спрыгнет с его шеи и спрячется в кастрюле.

Васечкина накрыл внезапный и острый приступ паники.

Тогда он сделал так, как советовал ему Сталин - быстро вдохнул (это получилось отлично) и попытался меееедлено выдохнуть. Оказалось, что при панике грудь трясётся, так что выдох получился каким-то неубедительным.

- Чего молчишь? - осведомился Лаврентий.

- Очень жаль, что не сможешь, - на автомате ляпнул Серёжа. - Бывай здоров, - быстро добавил он и так же быстро нажал кнопку отбоя, чтобы ещё чего-нибудь не наговорить.

Он ещё немного посидел у экрана. Было очень жалко себя, вот прямо до слёз. Мир был злым, несправедливым, в нём царили Серёжи, они забирали себе всё самое вкусное, а ему, Петеньке-петюнечке, оставляли объедки. А теперь они его, наверное, может быть даже побьют. Причём самое страшное в этом была не боль - это бы ладно - а непереносимое унижение битого. Наверное, он бы поплакал в подушку, но этому мешал всё тот же Сталин на шее. Невозможно по-настоящему отдаться горю, когда у тебя на шее Сталин. Вот этот факт Васечкин, что называется, осознал и прочувствовал.

Тогда он задумался, что же ему делать дальше. Никакие мысли не шли на ум. Вождь народов, сидящий на плечах, безмолвствовал.

- И что мне теперь делать, товарищ Сталин? - наконец, спросил Васечкин.

- Я жэ сказал - варыт суп, - с неудовольствием сказал вождь народов. - Иды пакупай прадукт па спыску.

Одеваясь, Васечкин выяснил, что Сталину его одежда никак не мешает. По ощущениям, вождь народов располагался где-то в районе воротника. Васечкину сверлила голову мысль, что Сталин голый, а значит, на воротнике у него, у Васечкина, наблюдается важная часть сталинского тела, а именно залупа. Он чертыхнулся про себя и постановил об этом не думать.

Через час с четвертью Петя тащился обратно к подъезду. Сумки с продуктами били по ногам.

Сталин не позволил ему затариться в привычном продуктовом на углу, назвав его "тьфу" и ещё что-то добавив про армян. В "Пятёрочку" Васечкин не пошёл сам, - ну то есть пошёл, но вовремя почувствовал, как нервно сжимаются колени вождя народов на его тощей шее. В конце концов он взял почти всё нужное на небольшом рыночке, который Сталин назвал "аграбыловка" (Васечкин этого слова не понял), но покупать всё-таки разрешил.

Хуже всего было с мясом. Петя никогда его не готовил сам, а сырых кусков туши так и вообще побаивался: к ним и прикасаться-то было неприятно. Теперь он потерянно брёл мимо прилавков, смотрел на красные куски, не зная, какое хорошее. Вождь народов помогал только хмыканьем и ехидными советами типа "а ты панюхай". В конце концов Васечкин действительно понюхал. И вдруг понял, что мясо пахнет, и что вот именно этот кусок мяса пахнет неприятно, тухлецой какой-то. Сталин на шее одобрительно ёрзнул, и Васечкин гордо прошествовал дальше.

То, что Сталина никто, кроме него, не видит, Васечкин понял сразу, как только вышел на улицу. Никто на него не смотрел и удивлённого лица не делал. Только цыганка у перехода зыркнула недобро и оскалилась, да ещё какая-то совершенно безобидного вида старушка с носиком картошкой при взгляде на Петю охнула и перекрестилась. Но это было и всё. Остальные шли мимо, обращая на Васечкина внимания не больше, чем на любую другую часть пейзажа.

Мясо он в конце концов купил - уже пройдя весь ряд, у огромной, недоброго вида тётки. Раньше он к такой никогда не подошёл бы, но тут Сталин почему-то стал настойчив и буквально погнал Петю к её прилавку. Тётка посмотрела на парня неприязненно и буркнула "слушаю" так холодно и равнодушно, что Васечкину захотелось бежать. Вместо этого, заикаясь, он изложил свою проблему. Узнав, что Петя собирается варить борщ, тетёха несколько подобрела и подняла на прилавок здоровущую мясную кость. При виде которой Васечкину вспомнилось слово "мостолыжка", невесть когда и где слышанное. Однако пахла кость не противно, а стоила недорого, так что Петя её себе и прибрал.

Потом ещё пришлось идти за подсолнечным маслом и лаврушкой - это были продукты магазинные, на них пришлось потратить дополнительное время. Когда он уже выходил из магазина, вождь народов ехидно поинтересовался, много ли у него в доме соли. Пришлось возвращаться, проклиная всё на свете, и покупать соль. А заодно и перец, и сметану, и томатную пасту. А также два яблока и лимон - совсем уж неизвестно зачем.

Пару раз звонил телефон. Оба звонка были от работодателей. Васечкин по опыту знал, что разговоры с ними бывают долгими. Раньше он бы всё равно взял трубку и, укрывшись где-нибудь от холодного осеннего ветерка, стал бы слушать и даже пытаться что-то запомнить. Но с неудобными грузами - сумками и Сталиным - это было слишком уж тяжко.

Уже в подъезде телефон зазвонил снова. Петя не стал даже смотреть, кто звонит - все его усилия были направлены на то, чтобы, не выпуская из рук сумок (пол был очень грязный), исхитриться нажать кнопку лифта. В конце концов ему удалось сделать это локтем.

В квартире он,  дотащив сумари до кухни, вернулся в комнату и плюхнулся на диванчик. Тело ныло, шея вспотела. Зато Сталин на ней практически не чувствовался. Это было странно и приятно.

Обычно в таких случаях - когда ему было хорошо - Петя кидался к компьютеру. Однако тут же возникло ощущение, что вождь народов вот-вот вернётся на своё место. Поэтому Васечкин продолжал лежать - поневоле прислушиваясь к собственным ощущениям.

Оказывается, они были. Тело что-то говорило. Просто Васечкин никогда его не слушал, занятый другими, более интересными разговорами. Но сейчас он его услышал.

Побаливали ноги. Особенно возмущалась левая ступня, натёртая складкой носка. Негодовали плечи: на них пришлась тяжесть сумок. Что-то недовольно ворчало в спине. Однако другие мышцы наоборот, проснулись и настоятельно требовали, чтобы их хоть немного посокращали. Особенно почему-то возмущались ягодицы. Васечкин прислушался к их глухому ропоту и со стыдом вспомнил, что он всю сознательную жизнь только и делал, что плющил их о стул. Тут же зашебуршились и заныли мышцы поясницы и ещё что-то в районе лопаток: Васечкин вообще не подозревал, что там что-то есть.

Петя встал и неуклюже присел несколько раз. Потом понаклонялся в разные стороны - как его учила мама в детстве, требуя, чтобы он делал зарядку. Зарядку Петя ненавидел. Сейчас, однако, эти неловкие движения были приятны. Однако хор телесных голосков стал только громче. Проснулись и зазудели какие-то совсем уж левые товарищи вроде мышц стопы.

Васечкин совсем уж было собрался поотжиматься от пола, когда зазвонил телефон.

Это была Маша.

- Петя, ты нож свой искал, - начала она, не дослушав его "здравствуй-маша". - Он у меня. Можешь забрать как-нибудь на неделе. Только сначала сотри то дерьмо с форума.

Петя уже собирался радостно соглашаться - и тут почувствовал, что Сталин снова сидит у него на шее и чем-то недоволен.

Он сделал уже привычное действие - глотнул воздуха и начал его выцеживать, одновременно с этим пытаясь думать. Через секунды полторы он понял, что великий гений власти недоволен предлагаемой последовательностью. Стереть сообщения он был обязан сначала, а нож взять когда-нибудь, но явно после. К тому же Маша вечно где-то пропадала, особенно в тех случаях, когда была нужна ему, Пете.

Васечкин зажмурился и сказал:

- Нож мне нужен прямо сейчас. Пока я его не получу, сообщения на форуме будут висеть.

- Блядь, ты урод, - с какой-то очень искренней злобой сказала Маша. - Я что, тебе должна этот нож тащить?

Петя проделал всё тот же трюк с дыханием. Пауза помогла.

- Ты не мне должна, а дружку своему, если за него звонишь, - сказал он. Получилось несколько неуклюже, но общий смысл был ясен.

- Петя-петушок, - издевательски-нежно пропела в трубку Маша, - знаешь, во что тебе твоё кукареканье обойдётся?

Васечкина будто стукнули пыльным мешком по голове. Случилось то, чего он боялся больше всего - его назвали петухом. Теперь он должен ответить, ответить жёстко и страшно, иначе зашквар, зашквар, зашквар, иначе Маша всем разнесёт, что он петух, петух, петух, петух, петух.

В голове откуда-то - ему показалось, что извне, из какой-то тёмной глубины - возникла картинка, как он бьёт Машу ножом. Маша беззвучно открывает рот, и оттуда льётся красное, а он всё бьёт и бьёт её куда-то в живот. И что самое ужасное - думает о том, что если она сейчас умрёт, он сможет снять с неё лифчик и увидеть её грудь. Потому что другого шанса увидеть и потрогать настоящую женскую грудь у него никогда в жизни не будет...

- Изыдите, чэрти, - недовольно пробурчал Сталин. - Гадости всэ эти сваи тожэ убэрите.

Страшная картинка колыхнулась и пропала. Васечкин пришёл в себя и понял, что успел нажать отбой.

Хмурый, как зимнее небо в декабре, Петя поплёлся на кухню - разбирать купленную еду и распихивать её по разным местам.

Где-то через полчаса - Васечкин в этот момент пытался уложить мосолыжку в самую большую кастрюлю, она не лезла - раздался звонок в дверь.

Первая мысль у Васечкина была та, что страшный Серёжа с дружками пришли его убивать или калечить. Ему захотелось затаиться и сделать вид, что его нет. Потом он вспомнил, что окна светятся и трюк не пройдёт. Звонить в милицию было западло, по крайней мере сразу. Что делать ещё в такой ситуации, он не знал.

Васечкин не был трусом. На ватных ногах, но он всё-таки подошёл к двери и заглянул в глазок.

На лестничной клетке стояла Маша. Вроде бы одна. Хотя Серёжа с дружками могли спрятаться за стенкой, а потом выскочить.

Проклиная себя за всё, Петя открыл дверь. В последнюю секунду сообразив, что у него грязные руки.

- Привет, - сказала Маша. - Я тебе твой ножик принесла. Я пройду?

- Проходи, - сказал Петя, нервно облизнув пересохшие губы.

- Извини, долго искала, - совершенно нормальным тоном говорила Маша, снимая с себя курку. - На, - она протянула ему полиэтиленовый свёрток. Развернув его, Васечкин увидел очень длинный нож с белой рукояткой - да, тот самый.

- Уберёшь эти посты? - спросила Маша.

- Уберу, - пообещал Васечкин.

- Можно сейчас? - в голосе Маши появились странные, незнакомые нотки. Похоже, она Васечкина о чём-то просила - не приказывала, а именно просила. И вообще она вела себя странно. Петру казалось, что Маша разговаривает с ним... он подыскал слово и нашёл - нормально. Просто как со знакомым - старым, но не очень близким.

- А зачем вам был нужен? - спросил Петя, не очень правильно ставя слова - но Маша поняла.

- Тортик порезать. У меня дома бардак, ничего нет. То есть всё в раковине. А я туда не лажу.

- Ну так попросила бы. Я бы тебе дал, - не понял Петя.

Маша посмотрела на Петю так, как она смотрела на него всегда. То есть как на недоумка, не понимающего чего-то совершенно очевидного.

- Тортик Серёжа принёс, - наконец, сказала она.

Как ни странно, но до Васечкина что-то дошло. Что-то смутное, в словах невыразимое, но делающее ситуацию понятной.

Он пошёл к компьютеру. Посмотрел, что написали на форуме. Откликов было пока немного, да и те в основном сводились к вопросу о том, кто это вообще пишет. Сильно радовались только парочка каких-то злопыхателей.

Свои посты Петя удалил, Машу проводил и снова плюхнулся на диванчик.

На этот раз чесалась какая-то извилина в голове. Которая, опять же, была всегда, но раньше не задействовалась. Извилина пыталась родить какую-то мысль.

- Маша, - наконец, сказал он.

- Абычная маша, - отозвался Сталин, каким-то образом умудрившись голосом показать, что слово "маша" - это не имя собственное, а, так сказать, название класса объектов, вроде стульев или канареек.

От этих простых слов вождя у Пети случилось просветление и озарение. Он - впервые в жизни - увидел Машу. Не как ту Машу, которую он знал со школы, а как бы извне, сравнительно с другими.

Маша принадлежала к совершенно определённому типу девушек. А именно - тех, с которыми трахаются, но не тех, которых выгуливают. Ну, в смысле - приглашают в во всякие заведения или с которыми приходят на встречу с друзьями. Даже не потому, что они некрасивые. А потому, что они... - тут в голове сначала выплыла фраза  "неправильно себя ведут", потом - "создают парню проблемы", потом - "машей перед дружками не похвалишься". Всё это было не в десятку, но где-то близко. Фактом же было то, что гулять с Машей было не очень, что-ли. А вот потрахаться с ней всем хотелось, потому что в этой области у Маши были реальные активы: какая-никакая грудь и кое-что внизу живота.

Соответственно, всё поведение Маши - такое загадочное - оказалось простым, как квадратное уравнение. На какую-то секунду Петя понял Машу до донышка, до последней чёрточки, до жеста, до оттенка помады на губах.

Потом понимание схлынуло. Осталось воспоминание о том, что он оно было.

- Борщ, - напомнил Сталин.

Петя вздохнул, почувствовав при этом какое-то стеснение в груди. И отправился на кухню.

Глава 3, в которой ничего особенно драматического не происходит, зато жизнь начинает потихоньку налаживаться

- Ну почему? - вопрошал Петя, стоя над кастрюлей. Ему хотелось, наконец, зайти в Интернет и что-нибудь там прочесть, всё равно что. Но Сталин не разрешал отойти от проклятой кастрюли.

- Патамушта ты должэн научиться варыть суп, - сказал вождь народов. - А ты нэ хочешь. Ты думаеш, суп сварится как-нибудь сам. Такого нэ бывает. Суп нэ варится сам.

- Я только отойти! Он же долго варится будет! - Петя чуть не заплакал, но вовремя вспомнил о мужской чести.

- Нэт. Нужна следить за бульоном. Кагда суп закипит, будет пэна. Ты её снимешь шумовкой. Эта такая ложка с дырками. Гдэ у тэбя шумовка?

- Нет у меня никакой шумовки! Можно было предупредить! Да что же это такое! - закричал Петя и попытался сорвать Сталина с шеи.

Через пару минут, кривясь от боли (Иосиф Виссарионович мало того, что чуть не удушил его, так ещё и уши надрал), он сидел на полу и рылся в ящиках кухонного стола.

Выяснилось, что там, в ящиках, множество любопытных вещичек. Например, молоток для отбивания мяса. Васечкин не то чтобы никогда не видел такую штуку, но просто не знал, что она у него дома есть. Молоток, правда, был алюминиевый. Однако выглядел он солидно.

Шумовка тоже нашлась - тоже алюминиевая и какая-то помятая. Пете очень не хотелось её мыть, но под нажимом кривых ножек вождя пришлось это сделать. Заодно Васечкин обнаружил, что моющие средства у него на исходе. Это было странно. До сих пор ему хватало одной тарелки и одной кастрюльки, ну и ложек с вилками, которые он не мыл вообще.

Петя задумался, откуда у него вообще моющие средства. И вспомнил, что их обычно привозит мама, когда бывает у него. Она вообще привозила много нужных мелочей, без которых...

Кастрюля забулькала. Пришлось шерудить ложкой, скидывая пену в раковину.

Потом Сталин велел поставить её на медленный огонь часа на полтора. Петя обрадовался, что его сейчас отпустят к интернету.

Увы. Вместо этого ему пришлось точить нож.

Это могло стать проблемой. Лаврентий в своё время пытался учить его сложному искусству заточки ножей. Он даже приносил какой-то специальный камень. Но у Васечкина ничего не получалось. Лаврентий злился и объяснял, что у Васечкина кривые руки и нет нормального мужского чувства оружия. Это было ужасно обидно. Но ведь и в самом деле - как ни тёр Петя ножиком по камню, он у него только тупился. В конце концов он решил, что это такое колдовство, доступное только настоящим мужчинам.

Однако на сей раз всё получилось, причём довольно быстро. В том же самом столе нашлась специальная точилка с подпружиненными щёчками, которая без всякого колдовства делала нож довольно острым. Правда, и с ним пришлось повозиться.

По ходу дела Васечкин обнаружил очень странную вещь. Как только он отвлекался на всякие размышления и просто водил ножом по колёсикам, нож не просто не точился, а даже тупился. А точился он, только когда Васечкин смотрел на нож, думал о ноже и пытался себе представить, что там, в точилке, происходит. Заметил он это сам, без помощи Сталина. Более того, когда Петя думал о ноже, Сталин переставал чувствоваться. Возникал он, когда Петя проверял остроту ножа.

В конце концов вождь народов сказал "сайдёт" и потребовал заняться свёклой и морковью.

Лениво моя корнеплоды, Петя думал о ножах - и внезапно вспомнил, откуда у него точилка. Её отдала мама: она не любила острых ножей, потому что ими можно порезать пальцы.

Это Петя Сталину и сказал.

- Баба рэжет сэбэ пальцы, - сообщил Иосиф Виссарионович, распространяя аромат "Герцеговины Флор", - патамушта ана невнимательная. Ана или лялякает с другой бабой, или радио слюшает. А если она не лялякает и не радио слюшает, ана мэчтает про всякий глупость. Тагда ана рэжет сэбэ пальцы. Ты развэ такая баба?

После второго пореза Васечкин понял, что с бабами не всё так просто. Хотя штуку он уже понял: нужно было сфокусировать внимание именно на том, что он делает сейчас. До сих пор Петя мог до такой степени сосредоточиться только на программном коде или на фотошопной картинке.

Дальше выяснилось., что на кухне нет тёрки. Точнее, она была, но проржавевшая насквозь. Пришлось резать морковь и свёклу ножом. Это было тяжело и требовало внимания, так что Васечкин пропустил пару звонков по мобилке.

Третий он всё-таки услышал и трубку взял. Это был Лаврентий.

- Прееет. Ты аватарку мне пришлёшь или как? - буркнул он в трубку.

Сталин предупреждающе сдавил колени - но не сильно. Васечкин уже выучил, что это значит "сам подумай, не ошибись только".

Васечкин подумал. С одной стороны, аву делать не хотелось. Тут же охватило искушение: наврать, что у него проблемы с компьютером или фотошопом. Иногда, когда его слишком уж доставали, Петя так и делал. Но Сталин на шее был явно против. К тому же он вроде как обещал сделать - и даже сказал, что сделал. С другой стороны, и бросаться делать картинку было без шансов: Иосиф Виссарионович совершенно не собирался выпускать его из кухни к компьютеру.

- Когда закончу, отошлю, - наконец, сказал он.

- Чё ты там закончишь? - снедовольничал Лаврентий.

К этому Петя был как бы готов, и всё равно разозлился. Пришлось выдохнуть.

- Дела свои закончу, - сказал он.

- А, дела у тебя? - с невыразимым презрением сказал Лаврентий. - Ну пахай, если такой занятой.

- Я не понял, тебе нужна ава или нет? - наконец, возмутился Васечкин.

- Чё ты со своей авой разговнялся? - ещё презрительнее заявил Лаврентий. - Можешь - делай, не можешь - не делай, а вот эти сопли с брызгами я не понимаю. Лана, живи. Покеда.

В трубке раздались короткие гудки. Васечкин сидел и чувствовал себя обоссаным с ног до головы.

Нет, чисто логически Лаврентий нёс какую-то чушь. Никаких соплей с брызгами в разговоре не было. Или было? Ну разве что последняя фраза, и то. Дальше, вот это подлое "можешь - не можешь". Если бы Лаврентий сказал "хочешь", обидно не было бы. А тут получалось, что он не может сделать какую-то аватарку. И это "живи, покеда" - это ж можно по-разному понять. В том числе и как "пока живи". Это ведь... до Васечкина вдруг дошло, что означает красивое литературное выражение "завуалированная угроза". Да и не особо-то завуалированная, решил он. И ещё "раговнялся" - когда это он говнялся? В общем, всё это было ужасно несправедливо и оттого ужасно обидно.

Сталин висел на шее тяжким грузом, но ног не сводил - явно чего-то дожидался.

Наконец, когда Пете стало совсем плохо, вождь народов ехидно поинтересовался:

- Абыдна, да?

- Да! - признался Васечкин.

- Больна? - не отставал вождь.

- Ну... да, - пришлось признаться и в этом.

- Тагда зачэм ты прадалжаешь думать такое, атчего тэбэ больна?

- А что мне делать? - не понял Петя.

- Лук жарь. И марков, - сказал вождь и дал ещё несколько ценных указаний.

Лук, морковь и потом ещё свёкла забрали всё внимание на себя. Потом надо было шинковать капусту. Потом пришла очередь картошки. Потом мясо сварилось, в бульон нужно было класть капусту, через пять минут - картошку. Всё это требовало внимания, внимания, внимания. Петя почувствовал натуральную усталость. Не то утомление, которое он чувствовал после отладки глючного джава-скрипта, и не то, какое бывает после долгого рубилова в сети. Это была честная усталость. Не физическая, но близко к тому. Он слушал, как булькает в кастрюле варево, куда он добавил лаврушки и мелкой зелени, и ему было хорошо.

Потом вспомнилась нанесённая Лаврентием обида. На этот раз она повернулась другим боком. Васечкин вдруг подумал, что Лаврентий уже забыл про свою фразу. А вот он, Петя, будет помнить её всю жизнь. Потому что слабак, ничтожество, лошок, петушок, петух, петух, петух...

- Изыдите, чэрти, - пробурчал Сталин. - Мэшаете мнэ тут.

Гадкие слова пропали. Чувство, однако, осталось.

- И щто ты дэлать будэш? - поинтересовался вождь народов.

- Не знаю, - признался Петя. Ожидая, что Сталин его стукнет или даже поколотит, но что-нибудь подскажет.

Но Сталин молча сидел, только давил на шею.

Васечкин стал думать. Вспомнил, как он удачно решил проблему с опасным Серёжей. Но ничего не придумывалось.

Тогда он попробовал мыслить логически. Есть два варианта. Сделать Лаврентию аватарку со Сталиным или не сделать. Можно было бы, конечно, вместо Сталина поставить какую-нибудь пидарскую порнуху. Или Микки-Мауса. Но он понимал, что Лаврентий в случае чего обернёт это против него же - в два счёта.

- Что ты дэлаешь? - внезапно спросил Сталин.

- Думаю, - мрачно сказал Петя.

- Пра что ты думаешь? - вождь народов говорил вроде и ласково, но Васечкин чуял подвох.

- Ну... про Лаврентия... про аву эту дурацкую... не знаю даже... про ситуацию всю эту, - наконец, сформулировал он.

- Ты думаешь, что у тэбя ситуация? - в голосе вождя послышалось что-то вроде иронии. - Она тэбэ нужна?

- Нет, - решительно сказал Петя.

- Тагда атдай её каму-нибудь. Вот этому тваему Лаврэнтию, - вождь пыхнул трубочкой.

- Как?! - чуть не закричал Васечкин.

- Сматры. Если ты сделаещ ему эту картинку с маим партретам, то будэш думать, что прагнулса. Палучица, что ти слабый и плахой. Так?

- Ну вроде бы да, - задумался Петя. Формулировка была корявой, но к ситуации подходила.

- А если нэ сделаешь? Будэш думать, что ты абещал и нэ сделал. И про тебя этот твой таварыщ так скажет. Опять получица, что ти слабый и плахой. Так?

- Именно, - признал Васечкин.

- Тагда сдэлай аватар. Но так, чтобы он удывылся и задумалса. Напрымер. Ты хател паставить мой партрет в мундыре? А ведь в этом вашем ынтернете есть другие маи картынки. Кагда я бил маладой.

Петя идею понял, но она его не вдохновила.

- И что это даст? - спросил он.

- Удывишь, - сказал вождь народов и на этом умолк.

Петя завернул огонь под кастрюлей и пошёл к компьютеру.

Подходящая фотка нашлась через полчаса: это был молодой Сталин в ссылке. Она была даже чем-то похожа на Лаврентия.

Он сделал квадратик сто на сто, отрисовал рамочку, аккуратно всё свёл, отослал Лаврентию.

Как ни странно, ему стало легче.

- Суп ешь, - напомнил Сталин.

Ещё пять минут ушло на поиски половника. Он всё-таки нашёлся - в том же ящике, где он обнаружил шумовку. Помыл он его уже без напоминаний.

Набрав полтарелки, он уже было понёс его к компьютеру, когда Сталин сдвинул ноги.

- Ешь на кухня, - сказал он. - Нэ нада читать интэртэт, когда ешь. Ваабще читать не нада. Нада есть.

- Да что ж такое! - Васечкин внезапно сорвался. - Заставили делать невкусный суп, а теперь ещё и скучный!

- Тэбэ есть скучна? - переспросил Сталин.

- Да! - выпалил Васечкин. - Потому что всё невкусное и скучное!

Он ожидал, что Сталин разразится лекцией на тему правильного отношения к еде. Бабушка, пока была жива, любила поговорить на эту тему. Особенно она почему-то нажимала на тему хлеба - что хлебушек нужно уважать и всё такое. Петя ждал чего-то вроде этого, но вождь народов не снизошёл до лекций.

- Проста паешь суп. И падумай, сметана нужэн ыли нэ нужэн смэтана.

Чувствуя себя ужасно глупо, Васечкин сел за стол, зачерпнул, съел. Борщ был как борщ - не то чтобы невкусный, но и восторга никакого не вызывающий. Он съел ещё ложку, потом ещё, и понял, что никакой сметаны ему не хочется, а хочется, чтобы борщ был покислее. Потом он вспомнил, что у него есть лимон. Он взял его, отрезал попку, брызнул в тарелку. Стало вроде бы получше. Он стал думать, совместим ли лимон со сметаной, но тут тарелка неожиданно кончилась.

Он закинул её в мойку и пошёл за компьютер. Сталин не препятствовал.

Минут через пять Петя - уже сам - почувствовал, что слегка голоден. Он бросился на кухню, зачерпнул из кастрюли борща и намеревался было скушать, но вождь народов дал ему щелбана.

- Будэшь два раза ложка окунать в суп - он тагда пракыснет. Сделай сэбэ тарэлка, сядь и поешь.

Это Васечкина неожиданно выбесило. Он глухо застонал, понимая, что сопротивление бесполезно.

Сталин заметил.

- Ты нэ хочешь суп? - спросил он. - Он невкусный?

- Да! Невкусный! - заорал Петя.

- Значит, ты его плёха пригатовыл, - заключил Сталин. - Вылей в унитаз. Завтра будэм снова дэлать суп.

Выливать суп Васечкину не захотелось. Более того, кинув взгляд на кастрюлю, он почувствовал самую натуральную жадность. Суп вообще-то был ничего. Просто он вот именно сейчас не хотел супа.

- Нормальный суп, - попытался он объяснить, - просто супа не хочется. Хотя нет, суп тоже сойдёт... три ложки, ну четыре... - попытался объяснить он.

- Панятна, - сказал Сталин. - Купи гароха. Или сэмечек. Или пожуй эту... - вождь народов щёлкнул пальцами, - американскый резинка.

- Не понял, - озадаченно сказал Петя.

- Ти нэ хочиш есть, - объяснил Сталин. - Ти хочешь падвигать чэлюстями. Это всё ат нэрвов. Раньшэ от нэрвов жевали что-нибуд мэлкое. Гарох, напримэр. Или арешки. Или сэмечки. Амёриканцы жуют рэзинку сваю. Но рэзинка эта - тьфу!

- Орешки, - пробормотал Васечкин. Ему внезапно представилась вазочка с разными орешками, которая стояла бы на столе и их можно было бы есть. Однако за орешками нужно было идти, опять же деньги. В общем, всё было сложно, а за комп хотелось ну очень-очень.

- Нэт, - сказал Сталин. - Ты очэн нэрвный. Пади пагуляй.

- Чего? - не понял Петя и тут же получил сталинским коленом в ухо.

- Ти разбаловался. Мэня называть "товарищ Сталин". Других слов не гаварыть. Даступно?

- Доступно, товарищ Сталин, - пробормотал Васечкин, потирая ухо.

- Тагда ыди гуляй. Двадцат мынут, - распорядился вождь народов.

Пришлось подчиниться.

На улице Сталин на шее перестал чувствоваться. Это было приятно, так что Васечкин решил никуда не торопиться.

Гулять было приятно. Отсиженная задница перестала болеть. Ноги шли сами.

Как ни странно, но двадцати минут ему явно не хватило. Он решил пройтись ещё. По ходу дела ему пришла в голову идейка, связанная с работой. Простенькая, но изящная.

Он настолько ею увлёкся, что совсем забыл о Сталине. К тому же тот не напоминал о себе.

Поэтому он крайне удивился, когда, ввалясь в прихожую и сдирая с ног сандалии, он услышал:

- Руки памой. С мылом. У вас на улице грязна.

- Да я вроде ничего руками не брал, - не понял Васечкин.

- Иды руки памой, - Сталин чуть сдавил шею, и Петя поплёлся в ванную.

К его удивлению, с рук и в самом деле что-то смылось - во всяком случае, по ощущениям.

- Вот так харашо. А то будэш за разное хватать - будэт нэ хорошо, - заключил Сталин.

Васечкин почувствовал что-то вроде стыдной благодарности: вождь народов не сказал "за пипиську", ограничившись намёком.

Пётр работал часов до одиннадцати. Код писался уверенно, чётко. Замерещилась даже перспектива своевременной сдачи.

Потом резко захотелось спать. Уже собираясь баиньки, Васечкин всё-таки проверил почту. Там было письмо от Лаврентия, состоящее из двух слов: "Ну спасибо".

Сон как рукой сняло. Васечкин понял, что сегодня он не сможет заснуть совсем, думая о том, поблагодарил его Лаврентий или насмеялся. Робея до замирания сердца, он пошёл смотреть форумы - и увидел, что Лаврентий везде поставил новую аватарку, и уже жестоко простебал кого-то, что не узнал на ней Иосифа Виссарионовича. Из чего Васечкин сделал вывод, что аватарка понравилась.

Он постоял под душем - Сталин деликатно скрылся - и лёг. И, как ни удивительно, быстро заснул.

Глава 4, в которой наш герой занимается физическими упражнениями, жарит яичницу и ссорится с Лаврентием

Спал Васечкин крепко, зато под утро ему привиделся кошмар. Ему снилось, что он стоит посреди чужого города - расплывчатого, тёмного и враждебного - и ждёт спасительного звонка: за ним придут и отведут в безопасное место. Беда была в том, что он забыл зарядить мобилку. Он вроде бы проверял её, там остался один процент заряда. Он сердцем чувствовал, как уходит энергия, а звонка всё не было и не было. Потом ему пришло в голову, что телефон, может быть, уже сел, умер. Но проверить - то есть нажать на кнопку и осветить экран - он боялся: это съело бы последние капли драгоценного электричества.

Проснулся он посреди ночи в холодном поту и первым делом наткнулся коленкой на мобильник. Пришлось его вытаскивать. Тот и вправду оказался разряженным, так что Васечкин встал, вструмил в него провод, а потом ему захотелось по-маленькому.

Зевая, он допрыгал до туалета, и уже выходя из него, вспомнил о Сталине.

Странно, но вождя народов на шее не было. Петя даже подумал было, что вся эта ерунда ему приснилась, и тут же почувствовал аромат "Герцеговины Флор".

Вздохнув, он отправился на кухню - попить воды. И тут же увидел вождя народов: тот сидел на сахарнице и курил.

Васечкин заметил, что Сталин не вовсе голый: на нём были бязевые кальсоны. И испытал мгновенное облегчение - оказывается, мысль о залупе на шее его всё-таки напрягала.

Сталин повернулся к Васечкину рябым личиком.

- Ну что, молодой? Не спится? - спросил он без всякого акцента.

- А... а... почему это... ну? - не слишком внятно спросил растерявшийся Петя.

- Почему без акцента? Потому что этот разговор ты забудешь. А я не люблю лишний раз напрягаться.

- И... и... зачем? - столь же невнятно продолжил Васечкин.

- Как тебе сказать, Пятачок... - протянул Сталин. Петю буквально обожгло: кликуха было в самую точку. С его вздёрнутым носом и светлыми глазками - убийственно.

- Да не бойся ты так, - маленькое личико перекосила какая-то гримаса: вождь то ли поморщился, то ли ухмыльнулся. - Ты насчёт акцента спрашивал. Так вот, без акцента ты меня будешь хуже слушаться. Тебе же сложнее будет. Да и мне тоже.

- П-почему? - растерялся Петя.

- По кочану, - Сталин затянулся. - Зачем пришёл?

- Н-не знаю, - голос Васечкина дрогнул.

- Выпей стакан воды, - разрешил Сталин. - И марш в постель.

Петя послушался. Через пять минут он уже лежал, поджав ноги, забывшись сном.

Встал он около восьми. В голове смутно ворочалось - ему вроде как снился Сталин в мундире, тот сказал ему что-то мудрое и важное, но он, дурак, забыл.

Мыслей о том, что вся история ему приснилась, у Васечкина не было. Возможно, потому, что он шеей чувствовал колени вождя народов. Ощущал ли он их, лёжа на подушке, Васечкин не мог припомнить. Он даже попробовал было снова прилечь, но получил сталинским кулачком по темечку.

- Нэ балуй, - недовольно сказал вождь народов. - Иди дэлай дэла. Толька быстра, - и исчез.

Васечкин поплёлся в туалет, потом помыл руки, почистил зубы и стал думать, вставать ли под душ. Ему почему-то казалось, что Сталин может заставить его заниматься какой-нибудь зарядкой, он устанет, вспотеет, и лезть под душ тогда придётся снова.

Но, вопреки опасениям, ни про какую зарядку вождь народов не напоминал. Так что Васечкин спокойно сделал себе чай. Потом поел суп. Тот действительно стал вкуснее - настоялся, что-ли. К собственному удивлению, он съел тарелку с краями.

- Галодный, да, - посочувствовал Сталин. - Иды работай.

Васечкин сел за комп. Работал он часа два, потом не удержался и полез в сеть - объяснив это себе тем, что хочет посмотреть рецепты щей. Довольно скоро он уже сидел на форуме, где рассекал Лаврентий. Где и обнаружил, что тот выставил вместо молодого Сталина какую-то левую  аватарку с советским гербом.

Настроение сразу испортилось. Хуже того: все мысли по работе вымело из головы. Васечкин даже забыл о Сталине, настолько он озаботился загадочным поведением Лаврентия и его причинами.

Самое неприятное было то, что задать прямой вопрос было нельзя. Вот просто позвонить или написать Лаврентию, почему он не использовал его работу. В самом лучшем случае Лаврентий буркнет "картинка понравилась". В худшем - как-нибудь унизит Петю. А потом ещё сделает из этого повод для регулярных унижений. Нет, спрашивать нельзя. Но как тогда узнать, что Лаврентий имел в виду?

От мучительных раздумий Петю оторвал телефон, разразившийся трелями. Звонили из "Ананды", по приятному поводу: предлагали подъехать завтра и забрать деньги.

"Ананда" была небольшой софтверной фирмочкой. Офис её располагался в ебенях возле метро Щёлковская. Большая часть сотрудников работала на удалёнке. Васечкин сотрудником не был - так, брал небольшие заказики. Выплаты по ним контора задерживала на месяц-другой, и платила исключительно наликом. Петя в этих делах не разбирался совсем, но понимал, что всё это не совсем законно. А также и то, что свою маленькую пользу "Ананда" с него имеет. Однако вменяемой альтернативы не было - у анандовцев почти всегда бывала какая-нибудь халтурка. Кроме того, Пете нравилось у них бывать. Хоть и в ебенях, но офис у них был вполне себе ничего, чистенький-красивенький. Там стояли оранжевые креслица и диванчики с подушками. Там можно было на халяву угоститься кофе с печеньками, а на ресепшене сидели вежливые девушки. Это был кусочек чистого, красивого, современного мира, который Петя платонически любил. Увы, без взаимности: все его попытки как-нибудь пристроиться в подобное место кончались ничем. Однажды, впрочем, дело дошло до вопроса о резюме - после чего Васечкин окончательно уверился, что ему не светит.

Проблема была в том, что до "Ананды" нужно было ещё добраться. То есть сначала выдержать поездку на метро - а это через весь город, с двумя пересадками в центре. Потом ещё долго плутать по грязным дворам. По какой-то непонятной причине Васечкин никак не мог точно запомнить дорогу к "Ананде", хотя как идти обратно - помнил отлично. Обратный путь на метро его тоже почему-то не тяготил.

К сожалению, "Ананада" назначила ему на семь. Почему-то они любили вечерние свидания после рабочего дня. Васечкин это не очень понимал, но принимал как данность. Проблема состояла в том, чтобы перетерпеть вечернюю толпу, которая его изомнёт-изотрёт-изваляет.

- Та - та - та, - сказал вождь народов, явно подслушавший последнюю мысль. - Ти слабий, да? Нада занятьса с табой фиськултурой. Ты зарядка дэлаишь?

Васечкин дёрнулся. "Вот, началось" - подумал он.

- Ти пачаму-та баишса зарядку. Пачиму? - не отставал Сталин.

Петя почувствовал, как становится жарко ушам и шее. С зарядкой у него были связаны не самые приятные воспминания. Как и вообще с всякими упражнениями для тела.

Зарядку его заставляла делать мама. С каких пор, Петя уже не помнил. Кажется, всегда. Это было неизбежным третьим пунктом после "пописать" и "умыться". Или первым - если считать вставание. Мать требовала от него, чтобы он обязательно вставал на кровати, поднимал руки и потягивался. Зачем это было нужно, Петя -  тогда ещё Петюня - не понимал, но делал: ослушаться маму было немыслимо, да и сложности в этом никакой не было. Однако лет с восьми у него с этим потягиванием начались проблемы: мучила утренняя эрекция. Через какое-то время это стало кошмаром: нужно было как-то сбить её до прихода мамы и обязательного потягивания. Он понимал, что если мама увидит выпуклость на его пижамных штанишках, случится что-то ужасное. Что именно - тут его воображение отказывало, это было слишком страшно. Однажды он не смог совладать с собой, пришлось притворяться больным. Мать его раскусила, но решила, что всё дело в школьной контрольной... Проблему он решил способом постыдным, но работающим -проснуться пораньше и раз-раз-раз под одеялом. Странно, но вскоре после этого мамины визиты к кровати прекратились. Стыдная привычка, однако, осталась. В последние дни Васечкин ей не предавался - не при Сталине же заниматься такими вещами. Но в ближайшее время это могло стать проблемой.

Что касается самой зарядки, с этим у него тоже было неважно. Все эти махания руками, приседания и наклоны были какими-то безумно скучными и бессмысленными. Никакой пользы Васечкин от всего этого не чувствовал. А вот неприятного было много. Например, пот. Васечкин терпеть не мог ходить липким и вонючим. При этом потел он от зарядки как-то серединка на половинку: не так, чтобы совсем не потеть, но и не так, чтобы бежать под душ. К тому же лезть под душ с утра было некогда - надо было успеть в школу, потом в институт, мать покрикивала-погоняла, у него спросонья всё валилось из рук, и тратить драгоценные минуты на ерунду было просто невозможно. В результате он с самого утра чувствовал себя липким, и всё из-за грёбаной зарядки. Он пытался делать всё вполсилы, но мать приглядывала: заставляла стараться, тянуться, выкладываться.

Школьная физкультура была одним из самых ненавистных уроков. И опять же, ничего такого особенно тяжёлого не было - дурацкий бег по кругу, какие-то глупые наклоны, турник. С потолка физкультурного зала свисали канаты, но лазить по ним - единственное, что вызывало у Пети интерес - запрещалось. В раздевалке было темно, грязно и воняло всё тем же потом. В расписании физру всегда ставили первым уроком, что портило настроение на весь день.

В институте было примерно то же самое, за исключением того, что Петя прогуливал физру как только мог. Зачёты приходилось как-то сдавать. Воспринимались они  как лишний гимор - сессии и без того были тяжёлыми, а тут ещё и это.

Что-то вроде интереса к подъёмам-переворотам и прыжкам с отжиманиями у Васечкина появилось, когда настала эпоха финтесс-центров, качалок и мужских журналов про мускулы. Интерес был, правда, чисто теоретическим. То, что у него вместо телосложения - теловычитание, Васечкин знал и так. Если он об этом забывал, ему напоминала Маша: она любила нагружать его по случаю физической работой, а потом посмеиваться на ту тему, как он пыхтит, потеет, и как настоящий мужик сделал бы всё за минуту одной левой. Как-то раз Васечкин огрызнулся - спросил, а почему она всё время запрягает его, а не настоящих мужиков. Маша отбила его претензии влёт - просто сказала "зая, ты такой смешной, когда куксишься". Фраза была смертельной и неубиваемой, Васечкин даже не смог сказать, что не куксится, препятствовала грамматика - нельзя же сказать "я не куксюсь", очень уж смешно звучит... Но, в общем, к обычным петиным мечтаниям прибавилась мечта качнуть мышцу. Как-то раз он поделился ей с Лаврентием - впрочем тогда он был ещё Русич. Тот отнёсся к такой идее с одобрением, и даже затащил друга в спортзал.

В спортзале Пете не понравилось. Там  было тесно и к тому же воняло как в школьной раздевалке. Ходили какие-то стрёмные мужики с бицепсами и татухами, которые Васечкина своим видом пугали. Куда идти и что делать, ему никто не объяснял. Буй-тур Русич разбирался в происходящем немногим лучше, но старался держаться уверенно. Для начала он отправил Васечкина жать вес. У скамьи со штангой, устрашающей своими блинами, стояла очередь из трёх мужиков. Мужики обсуждали непонятное. Васечкин маялся и не знал, куда себя деть. Когда дошла очередь до него, он настолько застеснялся, что не посмел даже прикоснуться к штанге - ощущение было такое, что сейчас все сбегутся, будут тыкать в него пальцами и ржать как кони. Он попытался тихо улизнуть, но Русич его поймал и отправил на гантели.

На гантелях Петя почувствовал себя почему-то свободнее - они не вызывали такого ужаса, как штанга. К тому же там никого не было. Стараясь казаться настоящим мужиком, Петя взял блины потяжелее. Дальше нужно было лечь и махать ими в разные стороны. Несколько раз у Васечкина это получилось, потом в левом плече что-то заболело. Петя решил, что у него всё получилось (он слышал, что заниматься надо до боли и изнеможения) и хотел было уйти. Однако Русич был неумолим и погнал его на скамью для пресса. После неё у Пети заболел ещё и живот.

Последним испытанием был тренажёр для ног. Туда Васечкина не пустили - появился страшного вида мужик и бросил как плюнул "я тут делаю". Красный как рак, Петя быстро оделся - рубашка липла к потному телу, было противно - и ушёл. Плечо болело ещё неделю, потом вроде как прошло.

Последний припадок физкультурного интереса Васечкин испытал где-то полгода назад: с очередного заработка купил в "Спортмастере" разборные гантели. Он едва дотащил их до дома. С тех пор они лежали под кроватью и мешали пылесосить.

Все эти воспоминания табуном пронеслись в васечкиной голове.

- Да, - сказал вождь народов. - Нэ харашо савсэм. Пайдём длинным путём. В три часа сэгодня будёшь дэлать гантэли. А пака ти будёш работать.

До трёх часов Петя совершенно извёлся. Воображение рисовало ему, как он, хрипя, приседает из последних сил с тяжеленным Сталиным на шее. От страха он съел ещё две тарелки супа. Когда он доедал вторую, вождь народов проявился снова и сказал два слова:

- Арэшки купы.

Работа всё равно не шла и Васечкин охотно пошёл в магазин. Где, поразмыслив, взял стограммовый пакетик, стоивший двести семьдесят. Ещё сто восемьдесят ушло на фундук - почему-то захотелось, чтобы орешки были разные. Наконец, триста двадцать рублей стоили перчатки для финтеса, купленные в небольшом магазинчике рядом. Эта покупка Петю странным образом обрадовала: в отличие от гантелей, перчатки как бы символизировали серьёзность намерений. Даже предстоящая пытка - Васечкин не сомневался, что Сталин заставит его тренироваться до ломовой усталости и дикой боли в руках - казалась какой-то осмысленной, что-ли. Петя представил свою руку в перчатке, сжимающей гриф. Это было красиво, и только насмешливое сталинское хмыканье вернуло Васечкина на землю.

В три часа Васечкин - в трусах и майке без рукавов - раскладывал диван: Сталин разрешил заниматься на нём, лёжа поперёк и спустив ноги. Это выглядело глупо, но всё-таки было лучше, чем ничего. Потом пришлось раскрутить гантели: Сталин велел снять лишние диски, оставив по два с половиной кило килограмм на каждом. Потом он настоятельно порекомендовал найти маленькую подушку под голову. Большая подушка, бамбуком набитая, на которой Васечкин спал, его почему-то не устраивала. В конце концов Петя полез в шкаф и вытащил оттуда бабушкину тоненькую подушку. Бабушка называла её "думкой" - смешное слово осталось в памяти. Подушка была тонкая и жёсткая, но Сталин её одобрил. Он также велел закрыть окно (со словами "холадна, мышце плоха") и покрутить кисти рук и локти туда-сюда.

Наконец, настал момент истины: Васечкин сел, положил гантели перед собой, взялся за них, а потом по команде Сталина опрокинулся на спину, занося железки к груди. Не забыв очередной раз подумать, до чего же смешно и нелепо он сейчас выглядит.

- Дэлай раз, - разрешил вождь народов.

Петя постарался раскинуть руки с гантелями как можно шире. Было тяжеловато. Сталин тут же его отругал за неправильное положение руки и велел её чуть согнуть в локте. На следующей попытке выяснилось, что руки сами сгибаются в локтях. На третий раз вроде бы получилось нормально.

- Хватыт, - сказал Сталин. - Вставай. Убырай всё.

Петя очумело потряс головой. Он был уверен, что Сталин заставит его заниматься до изнеможения. Ощущение было, однако ж, неприятным - будто его обманули.

Тело тоже отозвалось каким-то недовольным чувством, сильно напоминающим разочарованный вздох, только мышечный.

Вождь народов всё это каким-то образом услышал.

- Нэт, - сообщил он. - Нэ нужна, чтобы ты заибалса. Нужна чтобы ты занымался. Но ты нэ можэш. Твой тэло баитца. А если он баитца, он нэ будэт дэлать то, что баица. Толька если будэт баяцца большэ чэго-та другова. Напрымэр пабоев. Если ыз тэбя дэлать раб, надо бит. Штоб научит тэло слюшаца. Но в тваём случаэ это нэ вариант. Пайдём длынным путём. Ти завтра тоже разложиш дыван и сдэлаеш тры раза упражнэные. Нэ болшэ. Болшэ я запрэщаю.

- Зачем? - не понял Васечкин.

- Штоби твой тэло понял - нычего страшнаго ему нэ будэт. Пока тэло не поймёт, он нэ будэт дэлат упражнэний. Ано будэт делат сабатаж. Мы, балшевики, этава очен нэ любим. Иды.

Всё это Васечкин не очень понял, но благоразумно решил не спорить. Вместо этого он решил съесть ещё борща.

Борщ пошёл хорошо, но однообразие стало уже надоедать. Тогда он попросил Сталина научить его жарить мясо.

- Нэт, - сказал Сталин. - Сначала иишница.

Васечкин хотел было обидеться: яичницу он всё-таки делать умел, и даже с наполнителем. Проблема в том, что он не любил яичницу. О чём он вождю народов и сообщил.

- Очень странна, - сказал Сталин. - Давай сдэлай иишница, а я пасматрю.

Петя пожал плечами и пошёл на кухню. Там он обнаружил, что яиц нет и не было. Пришлось идти за ними.

По дороге Васечкин обнаружил, что плечи, несмотря на ничтожность сегодняшних физкультурных усилий, их всё-таки заметили. Они ныли, левое так и вовсе пыталось сказать, что оно вот-вот заболит. Такое подлое поведение собственных суставов показалось Пете именно что саботажем. Однако сумку с яйцами он всё-таки взял в правую руку, хотя привык носить всё в левой.

В самый последний момент он вспомнил про сливочное масло. Чертыхаясь, он снова поплёлся в торговый зал. Похоже, решил он, долгое питание пельменями системы "МясновЪ Вкусняшка" его совершенно дезадаптировали.

Сначала он хотел взять маргаринчика подешевле, но пара сталинских затрещин его отрезвила. В конце концов он нашёл пачку чего-то маслообразного, на что воджь народов отреагировал "для пэрвава раза сайдёт".

Дома он всё сделал как учили. Намазал сковороду, разбил яйца, поджарил. С неудовольствием посмотрел на склизкий слой белка сверху. Подумал, не счистить ли его ножом. Мама его всегда за это наругивала, но Сталин мог быть иного мнения.

Он осторожно отрезал кусочек яичницы, положил на тарелку. И тут же получил от вождя народов по уху.

- За что?! - взвыл Васечкин.

- Это что у тэбя такоэ? - бушевал вождь. - Это ты чего сдэлал?!

- Яичницу, - пискнул Петя, ожидая подвоха.

- Ти панымаеш сваей галавой, щто это есть нэльзя? - спросил вождь народов. - Мы, балшевики, называем эта тьфу! Нэльзя есть тьфу!

- Ну вот я и не ел, - объяснился Васечкин.

Сталин помолчал.

- Мама научиль, да? - спросил он с какой-то грустью.

- Ну да, - признал очевидное Петя. - Кто ж ещё-то меня учить будет?

- Вибрось эта гадост, - распорядился вождь. - Учит тебя буду. Для начала сдэлай глазуний.

Петя замотал головой. Он помнил, что глазунья - это сырые желтки. Сырых желтков он боялся - в них таилась страшная сальмонелла. Мама в детстве его пугала ей. Он не очень понимал, что это такое, но слово было ужасным, членистоногим.

- Апят мама напугала? - почти участливо сказал Сталин. - Дай я тэбя болше напугаю? - и сжал ноги так, что у Васечкина всё поплыло перед глазами.

Глазунью он сделал минут через пять. Оказалось просто: нужно было взять большую сковородку, а не маленькую, и вбить не четыре яйца, как мама учила, а три. Белок следовало размазать по всей сковородке, при этом не трогая желтков. Это оказалось сложно, один желток Васечкин всё-таки разбил. Но когда он попробовал то, что получилось, то понял: это совсем другая еда, и есть её очень даже можно.

Он как раз взялся за второй желток, когда в комнате зазвонила мобилка. Васечкин было сорвался, а потом внезапно подумал: какого чёрта он бежит разговаривать непонятно с кем, чтобы в итоге вернуться к остывшей яичнице? Не может ли этот кто-то подождать?

Мысль была новая, интересная. В другое время Петя её наверняка бы обдумал всесторонне. Но сейчас нужно было принимать решение, и принимать быстро.

"Перезвоню", - решил Васечкин, закрыл дверь на кухню и не спеша, с расстановочкой, яичницу доел. Потом помыл тарелку: он сообразил, что мыть её сейчас, пока к ней ничего не присохло, будет проще. Поставил чайник на плиту - и только потом пошёл за телефоном.

Звонил Лаврентий. У Пети больно защемило сердце, но он всё-таки набрал номер.

- Привет. Чё трубку не берёшь? - буркнул Лаврентий.

- Я перезвонил, - обиженно сказал Васечкин. Конечно, он должен был сказать что-то другое, взрослое, неизвиняющееся. Но в разговорах с Лаврентием он всегда чувствовал себя младшим, и ничего, кроме извинений и оправданий, ему в голову не приходило.

- Ла-адн, проехали, - голос у Лаврентия был такой, будто он простил Пете серьёзное прегрешение. - Слышь, вот чё. Есть дело на сто рублей.

Васечкин вздрогнул. Все лаврентьевские дела на сто рублей обычно приводили Васечкина к существенным финансовым потерям.

- В общем я тут хочу замутить атрибутику продавать. Через интернет. Ну я подумал: ты вроде толковый, возьму тебя в доляк. Магазин интернетный надо слабать для начала. И денег для начала раскрутки. Пятьсот с тебя как взнос. Но пятьсот надо срочно, вот прям ща. Сегодня вечером подвези.

- Погоди, я ничего не понял, - зачастил Васечкин. - Какая атрибутика, о чём ты вообще? Денег у меня нет, - добавил он.

- Займи, - великодушно предложил Лаврентий. - В банке возьмёшь. Мы влёт отобьёмся,

- С банками я связываться не буду, - твёрдо сказал Петя.

- Ну я не знаю, где хочешь займи, - буркнул Лаврентий. - Надо сегодня.

- И что за атрибутика? Я в этом ничего не понимаю, - признался Васечкин.

- Зато я понимаю. Ты мне доверяешь? - спросил Лаврентий, выделяя слово "мне".

Васечкина прошиб холодный пот. Приятель в очередной раз уделал его как лоха, развёл как кролика. Одним простейшим вопросом.

При этом он в душе понимал, что на деньги Лаврентий всерьёз не рассчитывает. Петя денежных проблем боялся как огня, и Лаврентию было об этом отлично известно. Он хотел, чтобы Васечкин написал для него прогу - электронный магазин. Или хотя бы пообещал это сделать. Спасения Петя не видел.

- Нэ мэчись, - недовольно пробурчал Сталин.

В голове Васечкина что-то поменялось. Васечкин не понимал, что именно - зато ситуация осветилась с неожиданной стороны.

- Я тебе верю, Лаврентий, - сказал он в трубку с какой-то проникновенностью. - Я тебе верю. В том-то и дело, что я тебе верю, - тут он сделал паузу.

- Ну так деньги когда принесёшь? - не выдержал Лаврентий.

- Не о том ты меня спрашиваешь, - сказал Петя ещё более проникновенно. - Ты чем заниматься-то собрался?

- Я же сказал сто раз, магазин атрибутики, - крайне недовольно сообщил Лаврентий. - Тебе чего нужно? Я тебе простой вопрос задал, ответь.

- Да куда уж проще. Коммерцией ты решил заняться. А сам меня убеждал, что приличному человеку в коммерции делать нечего. Коммерсанты вообще не люди, говорил ты. Ублюдки они, ты говорил. И что Сталин их всех расстрелял, так это правильно. Ты мне это говорил, ты меня в этом убедил. Я тебе поверил. А теперь не верю. Ты же не ублюдок, ты честный человек...

- Ты чё, совсем дурак? - перебил Лаврентий. - То коммерция, а то - подзаработать. Коммерция - это эксплуатация труда, - уточнил он.

- Вот и мне кажется, что это эксплуатация труда. И что ты решил в барыги податься какие-то, - с самым сокрушённым видом сообщил Васечкин, внутренне ликуя. - Огорчил ты меня, Лаврентий. Я в тебя верил.

- Ты чё, глумишься? - в голосе Лаврентия нарисовалась отчётливая угроза.

- Когда это я над тобой глумился? - в том же тоне ответил Петя. - Никогда, - сам же и ответил он. - Не было такого случая. Но мутными гешефтами я заниматься не буду, - нажал он на затёртую мозоль в лаврентьевском мировоззрении: тот любил поговорить про жидов и пидоров. - И тебе не советую.

Ему очень хотелось добавить "а теперь извини, у меня срочный звонок", но Сталин это вовремя просёк и слегка сжал ноги. Тогда Васечкин просто замолчал, держа трубку у уха.

- Вот, значит, как? - наконец, сказал Лаврентий тяжёлым голосом.

- А то есть как иначе-то? - картинно не понял его Васечкин.

Лаврентий, не прощаясь, бросил трубку.