Невысокий парень прогуливался около витрины картинного магазина-галереи. Он был одет в черный костюм с белой рубашкой и синим галстуком в мелкую клетку, а в руках у него была трость. Так одеваются коллекционеры для того, чтобы произвести впечатление на аукционах, если у них ни гроша за душой.
Он смотрел на картину, изображающую зеркало на мольберте. Рядом с зеркалом стоял художник с рыжими усами, маленькими щелками-глазами и широко улыбающимся ртом. На нем был надет берет и кафтан эпохи возрождения, а в руках находились краски. Да, и еще - он не отражался в зеркале. Над ним висели разномастные колокола; похоже, он находился в колокольне.
Парень ходил по тротуару взад-вперед, поглядывая на картину. Ему хотелось приобрести ее, но в карманах было лишь десять монет. Хозяин галереи нервно глядел на него. И верно, этому старичку, уже давно бы пора закрыть ее. Но он ждал; упустить такого, как старик думал, богатого клиента означало оставить его семью без икры для бутербродов.
И тогда к парню подошел рослый лысый мужичок в точно таком же берете как на картине, но в старой и рваной одежде.
Парень повернулся к нему, пораженный приветствием, и тут же начал осматриваться, как бы его не увидели в компании оборванца. И, заметив неподалеку романтическую пару, двинулся вдоль по улице прочь от магазина.
- Да стойте же, вы, - крикнул вслед мужичок, но тот только ускорил шаг. Оборванец побежал за ним.
- Вам нужна ...- запыхаясь, закричал он.
- ...Картина, картина... картина нужна? - закончил он, останавливаясь.
Парень внезапно встал, словно ударенный молнией. В его серых глазах мелькнул нездоровый - для нормального человека - блеск. Он, не поворачиваясь, двинулся назад.
Подойдя к оборванцу спиной, он, не повернувшись, заговорил, голос его был мягок и слащав:
- Какую картину вы можете предложить?
- Ту, которая на витрине. Она - моя! - подняв голову, ответил мужичок.
- Но... как? - парень был ошеломлен.
- Вы хотите картину?
- Сколько стоит? - сунув руки в карманы, словно пряча деньги, спросил парень.
- Я меняю... на ваш костюм.
- Хорошо, несите картину! - парень улыбнулся - дело клеилось.
Мужичок замялся, теребя лоскуты своей одежды и сказал:
- О, сэр, она стоит на колокольне. А я уже два дня ничего не ел. Я не смогу ее спустить...
Парень понял намеки оборванца, но вести его в ресторан казалось опасным. Любое появление с ним на публики - и он потеряет авторитет. Он, прикусив губу, стоял и думал.
- Сэр, я вас понимаю. Здесь есть старый кабак, туда никто из вашего круга не заходит.
- Это... прекрасно, ведите... как вас там...
- Николас, - сказал оборванец.
Они пошли по улице, Николас двигался впереди, а парень старался чуть отставать. Свернув в проулок, он догнал его.
- Николас, но картина же на витрине. Откуда ей взяться на колокольне?
- О, сэр, там только копия, портрет... э-э-э... по-другому...
- Долго еще? - перебил его парень.
- Нет, сэр, мы уже пришли, - ответил оборванец, открывая старую обшарпанную дверь.
Кабак умещался в одну маленькую, темную и очень грязную комнату. За барной стойкой находился одноглазый горбун и говорил с каким-то монахом. То там, то тут стояли разномастные столы с потемневшими истертыми табуретами.
Коллекционер, брезгуя, присел, а лысый покорно подошел к бармену. Взяв две тарелки чего-то зеленого с кусками красно-коричневого и две кружки какого-то поила, он вернулся к парню.
- Угощайтесь, сэр, - пододвигая тарелку, предложил Николас.
- Кто кого угощает... - ответил парень, выкладывая на стол несколько монет.
- Простите, сэр, как вас зовут?
- Зови меня мистер Хилл.
- Мистер Хилл, хочу... предупредить вас, что картина необычна! - проговорил оборванец, быстро поглощая содержимое тарелки.
- Что-о-о? - глаза Хилла увеличились, - Подделка?
- Нет, сэр, что вы...
- Тогда что?
- Я покажу вам, сэр, пойдете со мной...
Когда лысый закончил есть, он провел Хилла через черный ход на улицу. Там возвышалась небольшая церковка с пристроенной к ней колокольней. Не задерживаясь, они быстро подошли к дверям церкви. Николас громко постучал кулаком. Секунд через десять дверь приоткрылась, и оттуда выглянул седой священник.
- О, это ты, Николас, - проговорил он, открывая дверь шире.
- Святой отец, мне надо на колокольню...
- Конечно... иди.
- Спасибо, святой отец.
Священник снял с пояса ключ и, дав его оборванцу, захлопнул дверь. Николас и Хилл обошли церковь. Открыв дверь, они поднялись по винтовой лестнице.
На колокольне Хилл увидел мольберт, на котором было установлено зеркало. Рядом лежали краски, а всюду по полу валялись куски холста. Хилл глянул в зеркало - его отражения в нем не появилось, но отражение комнаты было идеальным.
- Вот, сэр, ваша картина.
- Чушь, это лишь зеркало!
- Нет, сэр. Клянусь. Я сам ее нарисовал.
- Но как... это возможно, - глянул он еще раз на зеркало.
"Нет, этому нищему верить нельзя" - промелькнуло в голове у Хилла.
- Сэр, вы, наверное, слышали о влиянии молитв и колокольного звона на воду...
- Да, конечно да, - солгал Хилл. Ни о чем таком он не только не слышал, но и не верил в это.
С взглядом коршуна на жертву, Хилл выхватил кисть у лысого.
- Что? - крикнул он.
- Сэр, успокойтесь. Картина... э-э...зеркало, как вы видите, не отражает. Напишите на нем имя того, кого хотите увидеть.
Остолбеневший Хилл задумался. Сейчас не было никого, кого хотел бы увидеть. И тут к нему пришла идея - старик отчим. Видеть его не хотелось, но больше персон он не знал. Парень макнул кисть в зеленые краски, которые к нему пододвинул лысый, и мягко написал: " Джон Роуэл. " (прим. автора - точка после имени не ошибка!)
Когда Хилл поставил точку, буквы закрутились с такой скоростью, что полотно казалось равномерно зеленым. После того, как зеленая пелена рассеялась, в зеркале отражался дряхлый старик в кресле-качалке, укрытый красным пледом. Хилл узнал его. Это точно был его отчим.
- Это еще не все, - прошептал Николас, - прикажите ему что-нибудь...
- Дай себе пощечину, - словно уже готовый, сказал Хилл. "Теперь я тебе за все отомщу, старый алкаш" - подумал он.
Отчим оглянулся, словно ища того, кто ему это сказал. Удостоверившись, что в комнате пусто, он поднял руку и ударил себя. Потом упал на колени и начал тихо молится.
- Все, сейчас исчезнет. Всегда исчезает, когда молятся.
- И ты хочешь ее продать?
- Она мне не нужна. И вас хочу предупредить: если вы берете ее только из-за... волшебства... да, пожалуй так, из-за волшебства...
- Я беру ее.
- Настоящий художник должен быть одинок...
- Я беру ее.
- У него ничего нет кроме искусства...
- Я беру ее.
- Я вас предупредил.
- Я беру ее за мой костюм. По рукам? - сказал Хилл, протягивая руку.
Тем временем, когда они жали руки, Николас сказал:
- Теперь вы художник этой картины.
Одежда Николаса начала восстанавливаться, рваные лоскуты ткани соединялись вместе, выцветшая ткань вновь принимала яркий черный цвет. Что-то похожее на мешковину оборачивалось белой рубашкой, а веревка на шее становилась галстуком-бабочкой. Лицо Николаса тоже изменялось - оно молодело, темные волосы быстро отрастали, зеленые глаза становились голубыми, щетина пропадала. Хилл же изменялся в обратную сторону - одежда рвалась и выцветала, волосы исчезали. Спустя, казалось, мгновение оборванец Николас стал коллекционером Николасом, а коллекционер Хилл стал оборванцем Хиллом.
- Я примерил твой костюм, Хилл, - властно сказал новый Николас и быстро ушел из колокольни.
Хилл побледнел и опустился на колени - он такого не ожидал.
Наступила ночь, когда Хилл, наконец, спустился с колокольни. Он закрыл ее на замок и пошел в церковь. Ему больше ничего не оставалось...
Громко постучавшись в дверь, он ждал седого священника.
- О, это ты Николас, - сказал святой отец.
- Я... э-э... не Николас, я Хилл.
- Проходил Хилл, - ни капли не удивившись, ответил старик, - я тебе все расскажу...
- Что?
- Эх, зря я нарисовал эту картину, но это было давно...
Прошло около года...
Около магазина-галереи стоял высокий мужчина. Он хотел купить картину, но в карманах звенело лишь несколько монет.
И тогда к нему подошел рослый лысый мужичок в точно таком же берете как на картине, но в старой и рваной одежде.