Аннотация: Это был подарок, написанный где-то год назад. Его я все же решил выложить здесь. Пусть будет. Для истории.
Осень.
Разлапистые неровные звезды красных, желтых и рыжих листьев мягко плыли по прозрачной черно-зеленоватой воде. Несколько бурых уток, крякая, выбирали из озера еду. Над обычным городским парком в косых лучах закатного осеннего солнца - теплого, как лето и густо-золотого, как мед - разливались тонкие звуки лютни. Этот инструмент редко услышишь в городе, особенно посреди машинных гудков, звонков трамваев и грохота автобусов. Он навевает мысли о благородных рыцарях и прекрасных дамах, запахах удивительных волшебных зелий и королевских пиров, картины чудесных белокаменных башен городов, вырубленных в скале или возвышающихся над безбрежным океаном, где в небесах парят гибкие силуэты грифонов и драконов.
Тонкая девушка с копной пшенично-рыжеватых волос, выбивающихся из-под изящного лежащего фиолетового берета, мягко перебирала струны и тихо напевала что-то. Она любила этот уголок парка возле озера, где к воде склонялись ветви ив, а скамейки с литыми черными перилами почти всегда были пусты. Особенно осенью. Пахло водой, влажным камнем, корицей, ванилью и кофе из кондитерской через улицу за витой оградой парка.
Она играла и сейчас, положив лютню на колени, куда спускался с шеи широкий шелковый шарф в тон берету. Перебирала послушные струны и бережно держала в руках живое резное дерево, покрытое темным лаком и узорами в виде виноградных лоз. Едва слышная мелодия и тихий напев на одном из старинных полузабытых языков разливались в воздухе.
Она играла до тех пор, пока ей не показалось, что за ней кто-то смотрит. И, кажется, запах корицы и горьких листьев стал чуть сильнее.
Ина привыкла к взглядам прохожих и гуляющих в парке людей, но сейчас на нее глядели пристально до неприличия. Девушка завершила мелодию и обернулась: ей показалось, что зашуршали потревоженные ветром листья и незримый наблюдатель наконец-то обнаружил себя.
Это и впрямь было так. Ина увидела стоящего в конце аллеи юношу. Его кожа была светлой, без единого следа загара. Волосы - темно-рыжими, взъерошенными, и блестели на солнце, как медь. Глаза - светло-карими, с золотистыми прожилками, добавлявшими взгляду задорную теплоту. Джинсы казались голубыми, словно небо, а коричневая куртка - того мягкого цвета, какой бывает у самых сладких плиток молочного шоколада. Шею обвязывал ярко-апельсиновый шарф.
Она прищурилась, глядя против ярких солнечных лучей, похожая и на юного барда из средних веков, и принцессу - из-за тяжелых серебряных браслетов с аметистами на запястьях, свободной одежды и лютни в руках.
- Привет, - непринужденно поздоровался незнакомец, делая шаг ближе. - Я нечасто так подхожу к людям, но услышал как ты играешь и просто заслушался. Меня зовут Иан. Я... - юноша заметил ее напряженный взгляд. - Я помешал?
Но он широко, по-доброму улыбнулся - да так, что его лицо от этой улыбки буквально засияло.
Но неловкости и неприязни у Ины почему-то не было. Она не любила зевак, без дела раскрывавших рты на ее инструмент и стоявших рядом, пока она не прекращала игру из вредности, но этот парень - он был не таким. Неуловимо, но не таким.
Подумав, она рассеянно кивнула.
- Привет. Да, я часто здесь играю. Я - Ина.
Так они и познакомились. Иан, словно Лис Маленького Принца, несколько вечеров сидел под деревом до темноты, слушая, как она поет и перебирает струны. Он жмурился от света, и солнце играло у него в волосах, делая их просто огненными. А еще ускользал, не прощаясь, чувствуя, когда она собиралась закончить игру. Едва умолкал последний аккорд - Иан исчезал так, что Ина не успевала даже открыть рта, чтобы сказать "до свидания". И с каждым днем он садился все ближе, будто притягиваемый музыкой. А однажды и вовсе не исчез - и они пошли в кофейню. Пили густой горячий шоколад с корицей и горсткой сахарной пудры, лежащей на застывшей корочке сверху, ели золотисто-зеленоватые яблочные штрудели с тестом тонким, как бумага, и нежно-кремовым шариком мороженого, шуршали листьями в парке и вполголоса говорили обо всем подряд.
Иан рассказывал о книгах и городах, и Ина будто видела и венские скверы, и берлинские улицы, и московские переулки, и испанское фламенко, и влажные тропики с запахом кокосового молока, и индийские базары, полные фруктов, и чувствовала острый пряный аромат арабских рынков с безделушками и торговцами в ярких чалмах.
А она говорила о музыке. Лютни и скрипки, гобои и флейты, виолончели и контрабасы - летящие мотивы и ткущиеся в безумном вдохновении ноты, стремительные импровизации, льющиеся щедрым потоком чувства. Краски звуков, которыми она рисовала свои картины. Она слушала рассказы и вплетала их в мелодии, раскрашивала воздух оттенками песен и композиций. В нем плелись прекрасные невесомые города и башни, удивительные создания волшебных стран и ярко одетые жители, небесные галеоны с алыми парусами и летающие города в облаках, ажурные мостики и янтарные фонари, залитые густым золотым светом солнца: торжественным, терпко-праздничным и хрупким, как и звуки лютни.
Они придумали игру. Он описывал город или рисовал ей его - кистью ли, карандашом - а она рисовала его музыкой. Его жителей, его сады и дома, стены и замки, армию и правителей, восходы и закаты, разливавшиеся по крышам.
Эти разговоры, прогулки и тихие беседы за чашкой горячего шоколада - длились целую осень. Ина никогда не создавала так много музыки, как в эти месяцы.
Но вскоре стало холодать, и они часто прятались от дождя и ветра в квартирах друг друга. Он приходил к ней или она к нему. Туда, где всегда был чай с апельсином, яблочное варенье, рыжий зеленоглазый котище и удивительные шуршащие стены, покрытые миллионом бумажных, но так похожих на настоящие с виду - кленовых листьев. Она садилась на уютный диван с кучей из золотистых, цыплячьих, карминовых, серо-синих и изумрудных подушек - и играла. А Иан сидел на ярком пушистом ковре, глядя на нее, и слушал, и кот мурлыкал у него на руках.
А потом пошел и первый снег. Он шел уже половину недели и Иан, когда город стал серым, потемнел, оказался запорошен легким белым покрывалом, - сказал, что ему пора уезжать.
- Когда?
- Уже... сегодня.
Ей стало грустно. Ина привязалась к этим разговорам, к теплым шуткам, смеху и играм, которые требовали лишь вдохновения, к прогулкам и незримому дуновению чуда, которое сопровождало ее друга. Оно было как россыпь волшебной золотой пыльцы с крылышек стайки крохотных эльфов, чьим жилищем стали полевые колокольчики летом и антикварные лавки в холодное время, где старый хозяин поил их вином из одуванчиков, а кормил вареньем и засахаренными фиалками.
А он улыбнулся и вдруг легко коснулся ее щеки.
- Не грусти. Это твоя музыка. Не откладывай свою лютню и увидишь меня - красной кистью рябины, огненным листом на дереве, запахом корицы посреди зимы, - он вновь улыбнулся. Точно так же, как в самый первый день их знакомства. - Я ведь всегда возвращаюсь. Каждый год.
Она даже не успела спросить, почему, а в прихожей уже слышался звук закрываемой двери - да в воздухе остались крупинки золота, мягко опускавшиеся блестками на полинялый домашний ковер и ее руки.
А на теплом клетчатом пледе так и остался лежать подарок от... бога осени. Большая янтарная брошка в виде желтого кленового листа.
Ина бросилась к окну.
Иан так и не вышел из подъезда, но легкие снежные крупинки у самой входной лестницы - вдруг размело, разметало, и игривым вихрем поднялись в воздух разноцветные яркие листья, а через низкие тучи на сумрачный город пробился луч медового солнечного света.
Он был как живой. Яркий. Желтый.
А еще - совсем похожий на янтарь брошки. Ее она с улыбкой теперь крепко сжала в руке.