Аннотация: Вот такая вот мелочь-набросок получилась. Это не столько для сильных, сколько просто для тех, кто любит прыгать выше головы ради любимых и кровь из носа доставать им, скажем, подснежники в декабре.
Таких историй пишут сотни и тысячи. Без конца и начала, они вспыхивают мелкими звездочками - и исчезают в непроглядной мешанине жизни.
Он был обычным. Почти что. Серым и незаметным, и отличался от большинства только одним. Он всегда хотел быть лучшим, но никогда так и не считал себя им, потому что ему было слишком мало себя. Он хотел никогда не уставать, не спать, рисовать, как великий мастер, писать, как гений, играть на гитаре, будто музыкант от рождения. А еще никогда не обижать ее, волшебницу, и всегда зарабатывать столько, чтобы она никогда не знала забот. Да, даже здесь речь шла о деньгах. В конце концов, это жизнь земная. И знать то, что знает она - и еще больше, хотя это было невозможно.
Это было чистой случайностью. Ну, как всегда. Случайно столкнулись, случайно разговорились. Случайно сблизились. А потом он понял, что никуда не хотел уходить. Никогда. С ней было слишком тепло, и он про себя всегда звал ее волшебницей, хотя сам себе казался глупым, потому что - он не годился для ее мира. В нем самом было меньше волшебства и больше города, а не ее сказки. Больше этой земли.
И он стал творить для нее. Он создавал ей воздушные замки. Целые миры. Конечно же, помимо вещей чисто материальных. Словами и теплом, говорил про северное сияние и лунные воды, волшебный мрамор колонн и яблочную луну. Дарил цветы. Запоминал, какие она любит, отыскивал их - и приносил.
А потом видел, как она улыбалась. Как она легко целовала его в губы или в щеку. Такая красивая. Лучшая на свете. Его любимая. Каждый раз после этого появлялся новый кусочек мира - их мира, где все всегда было хорошо.
Да. Это был их мир. Хрупкий и ломкий, полный безумной тонкой красоты, которую может создать только любовь.
Здесь было все. Жгучее солнце, блестящее на серебряных кольцах, обхватывающих запястья, и широкие поля, полные спелой пшеницы, зеленой травы и разноцветных цветов - колокольчики и маки, ромашки и иван-да-марья, васильки и клевер. Сладко пахло сиренью, черемухой и липой, и ромашками, и летом, а песок дорожек щекотал ноги. Были яблоневые тропинки, которые уходили в высокое синее небо, полное красных, голубых, белых, нежно-зеленых, рыжих и лиловых звезд. Был пахнущий летом и корицей ветер, который уносил их воздушных змеев. Была огромная река, где они хохотали, как дети, купаясь в прохладной воде в жару. Были ливни, шуршащие в снежных березах и раскидистых дубах.
Был снег и яркие витражи, через которые смотрела луна, раскрашивая землю под ногами в разные цвета. То, чему они улыбались. Были летящие над землей огромные мыльные пузыри и шелковые закаты, когда солнце падало прямо в море.
Он создавал и создавал. Без устали, без раздумий, и брал на себя все больше и больше, чтобы она отдыхала, и радовался, как ребенок, каждой ее улыбке. А она чаще просто принимала его. Дышала летними туманами, пахла земляникой, поправляла краски в его витражах, согревала реки и укутывала нежными шелками солнце перед закатом. Сотни мелких деталей, на которые у него уже не оставалось сил. Радовалась красоте и часто смеялась, говоря, что он делает чересчур много.
И все же он слишком хотел быть лучшим. Слишком хотел удержать ее, слишком хотел создать мир, который будет по сравнению с другими для нее - единственный, слишком хотел быть идеальным ради нее одной. Он забыл о волшебстве и сделал стремление к недоступному, сухому идеалу, своей целью.
Она не сбежала. Нет. Просто поняла, что он ее не слышит - и начала вянуть, чахнуть, стала молчаливой и закрытой, а он не понимал, в чем дело. И по-прежнему пытался быть лучшим - выворачивая себя, уродуя, пытался быть единственным, уже щедро сдабривая светлые миры собственной кровью, надеясь вернуть ее тепло, надеясь согреть, не слушая ее окриков, не слушая ничего. Потому что так было раньше. Так было надо - ей. Он знал.
В один из моментов весь мир - все реки, все колонны, ветра и туманы, земляника и травы - просто исчезли. Он больше не смог их удерживать. Больше не смог - дарить жизнь, потому что на крови и боли растут только пепел и смерть.
Она исчезла вместе с тем миром. Тихо. Когда он отдал почти все и принес жертву, которая никому была не нужна.
Он не знал, что делать. Ведь его не спасли ни воздушные замки, ни осторожное тепло. Он ведь был - лучшим! Он не понимал, что сделал не так. Почему - не так, почему она кричала, почему ей было больно, почему пыталась отговорить.
Он искал ее в городе, носился под снегопадом в тех улицах. Каждый вечер, много недель, словно безумный призрак.
А потом возвращался домой.
Ему было холодно. Город обступала темная зима, заморозившая деревья и даже свет. Этот свет так и застыл. Синий. Мертвый.
В такие моменты одна ночь кажется горше года, хотя в ней нет, просто не может быть ничего страшного.
Город сейчас понимал его и слышал. Он всегда его слышал в такие моменты.
Кто ж его, неуклюжего, тянул, а...
Быть лучшим он больше не мог. И не смог ни удержать ее, ни сохранить светлый мир. Даже его крови - оказалось мало. Даже она была не самой лучшей, не самой яркой, не самой животворной. Вообще - не такой. Не подходила. Что тут говорить про фантазии? Или деньги. Может, он чего-то не построил. Может, купил не те цветы, не тот подарок. Такое уже случалось.
Его дом оставался таким же. Свой и чужой. Прокуренные занавески и кухня с серым пеплом на столе вместо еды - да он и почти не ел здесь. Только курил, потому что ненавидел готовить, завтракать, обедать и ужинать в одиночестве. Живым был только уголок в его спальне. Там он придумывал то, чего быть уже никогда не могло - сказки со счастливым концом, где в самом конце все непременно находили друг друга, и никто никогда не уходил из-за боли, а любимые всегда понимали друг друга правильно. И прятал в стол помятые тетради и листки, слишком сильно выдававшие эту сентиментальность.
Он не любил этого. Этой своей черты, которая зачем-то досталась от природы, словно ошибка - ведь таким, как он, положено быть сильными. Никогда, никому не рассказывать о боли. Никогда не чувствовать себя неловко. Всегда знать, что делать, особенно если рядом она - и никогда, ни при каких обстоятельствах не задевать ее, даже случайно. Потому что он не должен.
Он утешал себя и перелистывал эти тетради, когда не хватало веры в то, что все будет хорошо. И все больше уставал - требовать с себя чего-то. Требовать-требовать-требовать.
И в один из дней усталость свалилась на его плечи бетонной плитой. Он больше не мог, и поклялся, что просто останется собой, а не лучшим, что будет обычным и земным, уставшим и создающим только сказки со счастливым концом и светлое звездное небо. Он возвращался домой и увидел в окошке своего дома - свет. Свет, полный мягких золотых звездочек.
Он поднялся наверх. В свою квартиру, уже веря, что не может быть ничего, потому что он провалился.
А потом понял, что там поселилась она. Вернулась.
Его волшебница.
Прихожая перестала быть собой, и полумрак вдруг приобрел неземное теплое свечение, и пахло мандаринами. А еще - ее духами. Он стянул ботинки, боясь оставить на полу ошметки мокрого снега, и тихо прошел на кухню, словно мальчишка, решивший подглядеть за отцом, который нарядился Дедом Морозом и укладывает под елку подарки. И куда-то делся и обшарпанный подоконник, и все остальное. Странно уютным показался стол и стулья. Вещи - они тоже стояли не так.
А она стояла и варила кофе в потемневшей от времени турке, и теплый свет с улицы золотил ее волосы. Вот так вот просто. Словно она никуда и не исчезала. Она обернулась.
- Ты глупый.
Он сел рядом. Кофе она разлила по чашкам. Простые такие - и очень старые. Золотая эмаль на ободке слегка облупилась.
- Почему?
Она улыбнулась и отставила турку - аккуратно поправила ручку, чтобы не задеть, и села к нему на колени. Теплая. А он не понимал - из-за чего вдруг, когда он провалился, разрушил все. Не смог. Почему она здесь - теперь.
Легкий поцелуй в лоб. В губы.
- Потому что глупый. Ты меня не слышал. Не хотел. Иначе бы не понял. Но ведь сейчас уже не хочешь быть таким, как раньше?
Он растерянно покачал головой, не понимая ее. Он ведь отдал - мало. Не подошел. А оказалось, что слишком много.
Она улыбалась ему. Погладила по щеке.
- Я же никогда не просила замков. Только тебя. И уже начала строить мир. Другой, попроще. Ты уже в нем.