Аннотация: В одном из селений я встретила ту, которая перевернула мою жизнь с ног на голову. Невысокая, гибкая, словно плеть. И столь же неумолимая. Её зовут - Назарет...
Мир рухнул.
Нет, не просто так, конечно же. Сначала грянула война. Судя по всему - последняя для человечества. По крайней мере, человечества в том виде, который знаете вы. Никто уже не помнит, почему вспыхнул вооруженный конфликт. И как случилось так, что он захватил весь мир. Но втянутыми в него оказались все страны... гремели взрывы, президенты и короли взывали к согражданам, призывая их брать в руки оружие и становиться на защиту отчизны. Все против всех и со всеми. Большие города снесли подчистую, оставив после дымящиеся развалины. А потом, когда человечество спохватилось... тогда-то и случилось самое интересное. Началась другая война. Война за выживание и ресурсы. И в этих схватках полегла добрая половина оставшихся после той, мировой войны. Тогда уже никто не думал о восстановлении городов и прочей чепухе. Вокруг тех немногих, понимающих, как можно пользоваться оставшимися после всего технологиями, сплачивались группки. Машины, для которых закончилось топливо, за ненадобностью тихо ржавели, доживая свой век. Города, словно раны на своем теле, медленно затягивала растениями Природа-мать, возвращая все в извечный круг жизни. Огнестрельное и иное оружие тоже быстро иссякло и люди перешли на мечи, топоры, ножи, копья да стрелы. Все то, что ранее презрительно отвергалось. Все то, что стало необходимым для того, чтоб выжить теперь.
Несколько поколений спустя большинство людей забыли, как они жили ранее. Все, что осталось - смутные сказки, небольшая толика книг и ещё меньшая толика тех, кто мог их прочесть и понять. Самое простое и незатейливое когда-то стало крайне востребованным сейчас. Сапожники, фермеры, металлурги, швеи, травники, врачи... их осталось мало... настолько мало, что знания, хранящиеся в их головах, возвысили их. До почитаемых старейшин новообразованных поселений. Ещё были такие, как я. Которые хранили историю и песни. Бродячие музыканты. Вестники. Связные между теми, кто остался в живых. Бережно хранящие в памяти сотни песен и историй. Как старых, ещё до той войны, так и новых, сложенных уже после. Ведь должен же кто-то помнить...
Гитару у нас передавали из рук в руки уже пятое поколение. Стальные некогда струны давно заменили жилы животных. Теперь Аэрин принадлежала мне. Отец же осел доживать свой век в одном из северных селений, с согласия местных старейшин. Ноги уже не те, да и желание таскаться по бездорожью и тропам давно иссякло. И убедившись, что в моем разуме накрепко закрепились его уроки, он отдал мне гитару и потрепанные тетрадки, в которых была записана наша история, благословил и позволил идти дальше. Своей дорогой.
Минуло четыре весны, я шла все вперед и только вперед, забираясь на юго-восток. Пела и играла. Общалась. Рассказывала и запоминала новости. Иногда - убегала от недоброжелателей или хищников. Иногда - отбивалась. Ничего особенного. Но... однажды... в одном из селений я встретила её. Её звали Назарет. Невысокая, гибкая и подвижная, словно плеть. Она выделялась. Никогда бы не сказала, что смогу влюбиться. Тем более - в женщину. Но тогда... она оказалась для меня наваждением. Сном, после которого не хотелось просыпаться.
Когда-то, ещё будучи маленькой, спрашивала у отца - где мама? Как он встретил её? Любил ли? Отец лишь качал головой и улыбался, отвечая, что когда я увижу нужного человека, все случится само собой. И неважно будет - кто это. Только повстречав Назарет, я в полной мере осознала значение его слов. Уже тогда я не была неискушенной или наивной. Но... партнерами моими оказывались разбитные парни, которые были не прочь развлечься ночку другую с перехожим менестрелем. Да и мне порой было в охотку затащить в постель того или иного местного симпатягу, без сожалений оставляя всё за спиной. Казалось, что единственной моей любимой будет верная Аэрин и нескончаемая дорога от рассвета и до заката. Часто меня просили петь о любви и я пела, вкладывая и талант, и мастерство, и душу. Но... тогда я не понимала - о чём пою. Что это такое - любовь... Забавно сложила карты судьба.
***
Мокари, поселение у реки, встречало меня запахом вяленой рыбы, собачьим лаем и звоном мошкары. Влажное, душное лето позволило летучей дряни расплодиться сверх меры. И хорошо, что в Туне, поселении, которое я прошла третьего дня, местная знахарка за мои песни дала мне мятной мази да пучок каких-то трав, дымом которых можно было отогнать надоедливую мелочь. Иначе я бы раздирала и лицо, и руки до крови из-за их укусов.
Приземистые, длинные общинные дома выстраивались кругами почти сразу за частоколом, словно отгораживая селение от наступавшего со всех сторон леса. Меж ними то и дело виднелись натянутые волосяные веревки, на которых вялилась пойманная в реке рыба. Тут и там у порогов виднелись будки с настороженными, злыми псами, то и дело взрявкивавшими на меня, на чужачку. В окнах и меж домами мелькали любопытные мордашки ребятни. Да и неудивительно. Нечасто в поселение приходит менестрель с вестями. Взрослых же было напротив, немного. По большему счету-то - старики, с помощью малолеток плетущие корзины и правящие сети. Видать, большинство на промысел ушли. Или на поле. У каждой деревушки было общинное поле - чтоб хватило зерна, да и не только зерна, на зиму. Некогда летом рассиживаться по домам днём. Работы много, успевай поворачиваться только! Да центральной площади я добралась быстро, минут за пять. Окинула взглядом круг старых-старых ив, метущих ветвями-косами землю - обережный, священный, колодец да дом, стоящий в этом кругу. И медленно поклонилась, касаясь ладонью груди.
- Мир дому этому, - ритуальную фразу полагается произносить громко - чтоб старейшины услышали. Ждать пришлось недолго, даже ноги затечь не успели. Дверь дома негромко скрипнула и на порог вышла она... Русые волосы острижены недлинно, до плеч, темные, настороженные, грозово-серые глаза в обрамлении пушистых ресниц. Округлое лицо с тонкими, словно художником нарисованными бровями, чуть крупноватым носом и узкими губами. Вся гибкая, хлесткая, словно сыромятный ремень. Да и одежда похожа на мою - просторные, тёмные полотняные штаны, безрукавка, открывающая сильные руки с удивительной лепки запястьями - узкими, плавными. Только на ногах сандалии, а не сапоги, да на шнурке тонком медальон. Клановый, с вырезанной на светлом дереве рыбой.
- Добра тебе, несущая вести, - улыбнулась мне она. Сильный и в то же время мягкий голос дернул душу, словно струну пальцы, заставляя звенеть. - Откуда будешь? - С Севера иду, - откликнулась. - Третьего дня Туну миновала. Тамарин имя мне, старейшина. - Не старейшина, - качнула головой она, улыбаясь. - Пока. Старейшина Керо в поле, к вечеру будет. С ним и обмолвишься касательно выступления. - Добре, - кивнула в ответ, поправив чехол с гитарой и сумку с нехитрым скарбом. - Проходи пока, отдохни, - белозубо усмехнулась, махнув рукой. - Меня Назарет кличут, - все же назвалась. И я, как зачарованная, пошла вперед, к дому среди ив, не в силах отвести взгляд от её улыбки.
- Расскажешь, что в миру, Тамарин? - жадно спросила, как только я поставила суму и гитару на пол, у лавки, оглядывая дом старейшины и его семьи. Светлые доски обивки, натертые воском так, что жилы дерева кажутся чистым золотом, полным внутреннего, солнечного света, тяжелый обеденный стол, по краям покрытый резьбой узких, ивовых листьев. На стенах - полки, заставленные глиняной, добротной посудой, у печи - кочерга да веник, под потолком привешены пучки трав. Пахнет тоже травами, а ещё побулькивающей в печи кашей. Просторно и уютно, словно дома. Пусть и не было у меня никогда дома, пусть всю жизнь свою я провела в дороге, но... отчего-то настоящий дом мне представлялся именно так. - Вечером, - качнула головой с сожалением. Вести рассказываются всем. - Но я помню много сказок и историй. О той жизни, - и улыбнулась, заметив искорки интереса, разгорающиеся в темных глазах. Назарет умела слушать. И, определенно, умела слышать.
***
Получить дозволение выступать в Мокари оказалось несложным. Старейшина оказался мужиком понятливым, столковались мы накоротке и быстро. Для житья мне выделили комнатушку в его же доме - чтоб не тревожили особо поселяне, стосковавшиеся по историям да песням. Назарет оказалась же его дочерью. Старшей, среди всех. А так, как сам Керо с супругой в этот день были заняты - младших няньчить да гостей встречать было наказано именно Назарет. Тем же вечером довелось мне доказывать своё мастерство, пересказывая новости, коих оказалось довольно много. Как у меня, так и у поселян. Да столько, что до сказок и песен дело дошло только на третий вечер.
Днем же я исправно помогала старейшине в мелочах по дому, не оставаясь одна. Не то, чтоб мне не доверяли, но... береженого и предки берегут, как говорится. Часто со мной оставалась как Нита - жена Керо, так и его дочь. Мелкое шитье, стирка да готовка - ничего трудного, повседневная рутина, в которую мне радостно было окунуться. Все же, проводя долгие дни в дороге, зачастую в одиночестве, начинаешь испытывать удовольствие как от такого толка забот, так и от простого, людского общения. И всё же... вечера безраздельно принадлежали мне и музыке. Просьб было много, я пела и о войне, и о воинах. О небесах и полетах, о жизни и природе. Рассказывала сказки - и страшные, и добрые. Со счастливым концом, а иногда - и не очень. Притчи и дорожные байки. И... когда-то должно было случиться. Но я не ожидала, что просьба будет исходить от неё...
- Спой о любви, Рин, - взгляд темно-серых глаз был серьезен как никогда. В поселении я жила уже вторую неделю - недозволительно долго для бродяги-вестника. Но... уходить отчего-то не хотелось. Пусть причина и была мне ведома. Да чего уж тут - напротив меня сидела эта причина. Сидела и глядела грозовыми глазами, вынимая душу... и просила петь о любви.
Тронув струны и миг поразмышляв, я начала мелодию.
- Я рисую желтых ящериц, розовых змей, Безумные облака, в них поющих сирен, За окном становится небо темней, Но небо в моих руках, на гладкой поверхности стен... - мягкая, влекущая мелодия, насквозь пронизанная светлой грустью. И мне не было сил отвести глаз от лица Назарет, посмотреть на кого-то другого. Словно не существовало больше никого другого. Только она да я в круге света, у дома старейшины.
- Эти горы, эти реки, покрытые льдом, Я их назвала в твою честь, небо закрыла метель. Раскаленное выйдет солнце потом Здесь будут цветы и лес, скоро начнется апрель... - уже начался. По крайней мере, в моей душе. Твой взгляд заставил её оттаять, расцвести, словно весеннюю зелень под лучами солнца. И как я могла раньше жить без тебя? Думать, что живу... что дорога - это все, что может быть прекрасного и увлекательного. Что нет ничего интереснее - нести вести от одного селения другому...
- Пожалуйста, будь моим, пожалуйста, будь моим смыслом, Мы одни на целой земле, в самом центре моих картин. Целый мир придуман, целый мир придуманных истин, Я нуждаюсь в твоем тепле, я хочу быть смыслом твоим...* - и голос мой, словно струна, струна под твоим взглядом-прикосновением. Звенит, вкладывая в простую песню нечто большее, нежели до этого. Пальцы сами ложатся на нужные лады, ведя мелодию души, позволяя ей облекаться плотью слов и образов, объяснять, открываться...
Отзвенел последний аккорд, стихла песня. Тишина, казалось, давила на уши, когда, словно гром раздались хлопки Керо. За старейшиной почти сразу же принялись хлопать и другие поселяне. И только Назарет отводила взгляд, сжав ладони в кулаки. - Хорошая песня, Тамарин, - подвел итог мужчина. - Благодарю, мейс* Керо, - наклонила голову, сипловато выдохнув. - Завтра я отправлюсь далее.
Он кивнул.
- Добро. Мы подготовим тебе суму, - улыбнулся. - Если пойдешь на север - через десять дней будешь у Топи, там сможешь остановиться. А ежели на юг - то доберешься вскоре до Любляны. - Там посмотрим, - туманно откликнулась. Тоже традиция, но уже наша, бродяжничья. Идти туда, куда потянет. Пусть и молило сердце остаться здесь... вместе с Назарет...
Но, увы. Путь я выбрала себе сама. И ему должно следовать.
Ослабив струны и зачехлив инструмент, отправилась в выделенную мне комнату. Следовало собрать вещи да вымыться перед дорогой. Когда ещё доведется попользоваться такой роскошью как горячая вода? Может, через десять дней, может, через месяц или полтора.
Уже чистой вернувшись к себе из вытопленной добрым хозяином бани, заметила сидящий на моей постели силуэт. Свечей жечь не хотелось, да и глаза привыкли к сумраку. Знакомый запах - миндаля и свежескошенного сена. Так пах тут лишь один человек. Назарет. - Что случилось? - как можно мягче поинтересовалась у неё, поднявшейся навстречу. - То, что ты пела... - она повернула голову чуть в сторону, словно отводила взгляд. - Почему ты пела так, Тамарин?
Грустно усмехнувшись, я шагнула навстречу. - А разве не ясно? - она упрямо тряхнула головой. - Значит, мне не показалось. - Нет, - в тусклом свете луны её волосы казались серебряными, отливая металлическим блеском. - Тебе не показалось, Назарет.
- Ты уже когда-нибудь?..
- Любила ли? - она упрямо сжала губы, хмурясь, вслушиваясь в мои слова. - Нет. Так - ни разу. - Хорошо, - выпалила и подошла вплотную, касаясь ладонями моих плеч. Сжимая и, словно решившись на что-то, коротко, резко целуя. Сердце пропустило удар. Неужели?.. Оторвавшись от неё, вгляделась в черные в ночном освещении глаза. И нашла подтверждение тому, что казалось невероятным. - Назарет... - выдохнула, обнимая её за талию. Притягивая к себе, и уже в свою очередь касаясь тонких, упрямых губ, проводя ладонью вдоль позвоночника, вжимая в себя, ощущая горячечное тепло её тела. Дыхания отчаянно не хватало, словно весь воздух резко вытянули из легких. Даже если это бред или умопомешательство - пусть так. За возможность сжимать её в объятиях я отдала бы не то, что душу - гитару свою и знак менестреля. Всё, что у меня есть...
Но то, что она, наконец, разжала пальцы, огладив ладонями мою шею, то, как приоткрыла губы, позволяя целовать крепче, то, как шумно выдохнула, словно не в силах терпеть. Всё это доказывало, что мне не снится. И что это не безумие. А Назарет, моя Назарет, стоит здесь, прижимаясь ко мне, чувствуя то, что ощущаю я сама, дрожит от прикосновений, жаждая... Лихорадочно дергаю завязки её жилетки, путаясь, стремясь ощутить кожей кожу, узнать - какова она на вкус, утолить то, что мучит нас обеих... и неважно, совсем неважно, что будет после, главное, что она здесь...
Утро наступило слишком быстро. Для меня. Ровное, сильное тепло прижавшегося ко мне тела, накатившие разом воспоминания. Приоткрыв и чуть скосив глаза, я заметила улыбку. Она улыбалась во сне, словно ей подарили не меньше - целый волшебный ларчик, исполнивший самое заветное желание. Осторожно, чтоб не разбудить, коснулась щеки, отводя прядь, свесившуюся на глаза. Попытка оказалась тщетной и Назарет проснулась, сонно щурясь.
- Тамарин? Ты ещё здесь?.. - она выглядела удивленной. Улыбка коснулась и моих губ. - Не хотела будить тебя. Но, раз ты уж проснулась... - Я пойду с тобой, - выпалила девушка. - Это может быть опасно. Да и Керо... - нахмурившись, посмотрела на неё строго. - С отцом я поговорила. Ещё вчера, - она лениво потянулась. - Он позволил. Да и насчет "опасно"... я ведь охотница. Так что вместе нам точно будет безопасней. - Чертовка! - беззлобно ухмыльнулась, звонко шлепнув её по заднице. - Агась, - довольно протянула Назарет.
***
Солнце светило ярко, когда мы покинули Мокари. Не сожалея и не оглядываясь, шаг за шагом ступая по новой дороге. Отныне - совместной. Кто знает, что может ждать нас за поворотом? Но я верила, что мы преодолеем всё. Всё, что нам пошлет дорога...
В одном из селений я встретила ту, которая перевернула мою жизнь с ног на голову. Невысокая, гибкая, словно плеть. И столь же неумолимая. Её зовут - Назарет...
Примечания: Песня: Fleur - Будь моим смыслом. Мейс - то же, что и старейшина. Глава.