Хэллин : другие произведения.

Тонкие грани

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:

    Бывает ли что-нибудь просто так? Или за всё придётся отвечать, рано или поздно? Вряд ли Хелена задавала себе эти вопросы. Убегать из дома - безрассудство. Терять покой - неизбежность...

    Не обманывайтесь. Это неправильная сказка.

ТОНКИЕ ГРАНИ

ГЛАВА I

1515 год от Великого Затмения; конец лета

  
   Цокот лошадиных копыт мешал уснуть.
   Устроившись на сиденье кареты, Хелена прислушивалась ко всем звукам: к свисту ветра за окном, к окрикам кучера, к далёким раскатам грома. Однако неизменные удары копыт о камни дороги отвлекали, не давали ни забыться, ни успокоиться. Цок-цок-цок. Быстро-быстро, чтобы успеть до рассвета.
   Хелена пыталась унять дрожь во всём теле. А чего ещё, спрашивала она себя, можно было ожидать? Это же надо было - взять и сбежать из дома. Настоящее безумие. Чего она теперь боялась? Что её будут искать и, может, даже найдут? Да чушь какая. Что стоит затеряться в городе, пусть даже совсем небольшом? Ничего... ничего не стоит, кроме последней возможности вернуться.
   Возвращаться она не собиралась.
  

* * *

  
   - ...Джейн!
   Хелена свернулась, как кошка, у корней старого дуба. По её волосам стекали прозрачные, как алмазные слёзы, струйки дождевой воды. Она дрожала от холода и обнимала себя за плечи, пытаясь хоть как-то согреться, и боялась пошевелиться - при каждом движении по коже пробегал новый озноб.
   - Хелена, что ты тут делаешь? - девочка опустилась на колени рядом с ней.
   Хелена посмотрела подруге в глаза.
   - Я просто назвала тётю Эстру грязной склизской змеюкой, - спокойно объяснила она. - Папа раскричался и пытался заставить меня перед ней извиниться, но я, конечно, не стала и убежала сюда.
   Джейн промолчала. В таких случаях она почти всегда молчала. Хелена не обижалась: лучше было это молчание, смиренное, чуть виноватое и - понимающее, чем упрёки или укоризненные взгляды, когда сразу хочется начать оправдываться, чтобы не чувствовать себя испачканной в липкой грязи.
   - Джейн, я не хочу домой, - продолжала Хелена, - Джейн, папа не любит меня, он любит тётю Эстру. А она-то меня тем более не любит, потому что ругает всё время - я устала слушать...
   Джейн всплеснула руками - совсем взрослый жест, подхваченный, конечно, у кого-то из родных. Чуть склонила голову, но ничего не ответила.
   ...Эстра, мачеха Хелены, никогда не любила детей. Её чаще всего можно было застать за вышиванием, или кройкой очередного платья, или кричащей на горничную или повариху, но никак не за воспитанием девочки. Впрочем, воспитывать замкнутую и своенравную Хелену ей бы едва ли понравилось, даже если бы она хорошо относилась к детям: девочка редко задумывалась о словах и поступках.
   Джейн была единственной, с кем Хелена нашла общий язык; шалунья с раннего детства водила подругу по городку, выискивая что-нибудь любопытное, и девочек вскоре знала вся округа. Муж одной из соседок даже вырезал из дерева двух кукол - одну побольше, другую поменьше, и подарил им. Хелена наряжала их в платьица из листьев и лепестков, а как-то даже утащила у Эстры пару ярких лоскутов из её корзины для шитья. Однако с другими детьми Хелена общаться не желала, придирчиво морща носик, как юная королева...
   - Джейн, ты чего? - на этот раз Хелена всё-таки нарушила тишину.
   Девочка выглядела ещё более виноватой, чем обычно.
   - Я уезжаю скоро, Хелена, - наконец, произнесла она - ну прямо как в преступлении созналась! - Я уеду далеко-далеко и не смогу больше тебя видеть.
   Хелена замерла. Тряхнула головой, будто отгоняя наваждение; поморщилась, потому что несколько капель с волос упали за воротничок.
   - Как это - уезжаешь? - растерялась было она и тут же добавила: - Когда?
   Джейн опять замолчала.
   ...Золотистые волосы лёгкой волной, песчаной дюной, рожью на ветру; глаза цвета неба поздней осенью; нежные очертания губ, словно созданных только для ласковых слов... Хелена всегда говорила подруге, что та вырастет завидной невестой, и гордилась ею; сама порой удивлялась - неужели она может любить кого-то?..
   - Сегодня, - ответила она лишь через некоторое время и всхлипнула.
   Хелена скрестила руки на груди и снова поймала взгляд девочки.
   - Джейн... возьми меня с собой.
  

* * *

  
   Уговорить подругу оказалось несложно: с Хеленой она тут же теряла всю свою рассудительность. Уговорить кучера взять с собой девчонку, которая "хочет посмотреть другой город" - ещё легче. Конечно, Хелена ни на миг не думала ехать к родственникам Джейн: зачем она им? Нет... просто потеряться в городе. Всё равно - расставаться...
   ...Гордость не позволяла Хелене вернуться в дом, пока отец и Эстра не ушли спать. Лишь потом она пробралась в свою комнату и собрала в узелок всё, по её мнению, самое необходимое: несколько медных монет - какие-то дал отец, а одну, самую дорогую ей, она нашла на дороге и хранила, как талисман, потому что на ней стоял герб с рысью; она взяла с собой коробок спичек, два огарка свечи и - не забыла захватить кинжал отца, подарок кого-то из родственников; кинжал был коротким, но очень острым, а на его рукояти была изображена роза с длинными шипами.
   ...Сев в карету, Джейн достала из сумки с вещами большой шерстяной платок, который её мать всегда носила зимой. Они с Хеленой вместе закутались в него, чтобы не замёрзнуть - лето выдалось необычайно холодным; говорили почти всю ночь, теребя руками мягкую ткань. Когда Джейн уснула, Хелена осторожно укрыла её платком и сама пересела на другое сиденье, чтобы не тревожить подругу.
   Цок-цок-цок. И сколько можно?
   Скоро, думала Хелена, уже так скоро рассвет; жаль, из кареты не видно, окна задёрнуты плотными шторками. В её доме все спят, и в её городе все тоже спят. Думать об этом совсем не хотелось, но мысли приходили вместе с обрывками снов - или видений. Все уснули... а она спала наяву.
   Цок-цок-цок...
   Карета остановилась.
   Хелена протянула руку к окну и совсем чуть-чуть приподняла край шторки, боясь впустить свет. Было ещё темно; тогда она тихо открыла дверцу и, убедившись, что кучер не собирается трогаться, огляделась.
   Вокруг был город. Точнее, нет - город только начинался, а карета остановилась недалеко от окраины. Этот город тоже ещё не проснулся; рассвет подступал розоватой шалью издалека.
   - В чём дело? - едва слышно произнесла Хелена.
   - Да думал, лошадь хромает, - угрюмо отозвался кучер. - Ничего.
   Она кивнула и взяла с сиденья свой узелок.
   - Знаете... - начала она, но осеклась и просто сказала: - Спасибо.
   - Ты что это? - растерялся тот. - Эй... ты куда, с ума сошла?
   Хелена не ответила и что есть силы побежала прочь, стуча каблучками по мостовой, побежала, глотая прохладный ночной воздух, как колючие комочки снега. Узелок барахтался на плече, как пойманная рыба - всего-то вещей, смешно даже... зато - свобода, кажущаяся настоящей, зато - сладостное предвкушение всего незнакомого, таинственного, далёкого, зато - бесконечность впереди.
   Лишь спустя некоторое время она обернулась. Задумалась.
   - Джейн, храни тебя... - она так и не произнесла обращения, не зная, кого просить о помощи.
  

* * *

  
   Утро наступило совсем скоро.
   Хелена бродила по узким улочкам, радуясь новым силам; она вышла к фонтану на одной из площадей и обрызгала двух стоящих неподалёку леди, чем вызвала их неописуемую ярость и со смехом убежала прочь; она умудрилась утащить с рыбного прилавка карася и, скрывшись в одной из многочисленных подворотен, накормила двух кошек, тоскливо вынюхивавших остатки еды в куче мусора.
   Хелена никогда не видела ничего страшного в мелком воровстве: подумаешь, яблоком больше, яблоком меньше - их же и так целый ящик! Она ни разу не попадалась - то ли везение помогало, то ли хитрость; она всегда замечала, когда продавцы отворачивались или отвлекались на разговор с покупателем, или что-то падало прямо ей в руки - оставалось только подобрать, а уж кто докажет, где взяла...
   Казалось, радость переполняла её в тот день, заставляя забыть все страхи и толкая на самые безумные поступки: ещё бы, одна, свободна, ни Эстры, которая раздражает своей руганью, ни хмурого отца, которому, она была уверена, нет до неё никакого дела; однако постепенно что-то другое прокралось к ней в душу, что-то похожее одновременно на тревогу и возбуждение, как у принцессы перед её первым балом. Ей почему-то хотелось вглядываться в лица людей, идущих мимо неё, хотелось, чтобы кто-нибудь окликнул её по имени - как, ведь здесь она никому не знакома! - и, может быть, назвал своё имя сам; а она бы ответила - я знаю... я давно всё знаю.
   Наступал вечер, а неясное чувство всё не уходило. Хелена снова вернулась к фонтану и присела на лавку рядом: не осталось больше сил идти. Людей вокруг не было, и неожиданно затихший город даже мог показаться заброшенным, но ей почему-то это нравилось. В небе начинали загораться звёзды, а луна вышла из-за туч, однако это Хелену это совсем не устраивало - разве можно смотреть на них из-под городских крыш? Нет, нужно быть у ручья или озера, чтобы серебро отражалось в чистой воде - а не в бешеных брызгах фонтана, построенного людьми...
   Вдруг она заметила, что вовсе не лунный свет виден в них - фонтан словно загорелся, засверкал красным и жёлтым; от испуга она вскочила с лавки, огляделась. Вздохнула с облегчением - оказалось, это небольшая процессия людей вышла из-за поворота улицы, и в руках у каждого была длинная восковая свеча. Должно быть, подумала она, какой-то праздник, и хотела было пойти прочь, но - неясное чувство - предчувствие? - словно крепко схватило её за руку.
   Подождав, пока они немного отойдут, Хелена направилась следом за ними, стараясь, чтобы её не заметили. Однако никто не оборачивался, и она позволила себе чуть ускорить шаг, чтобы рассмотреть их поближе. Все они были одеты в серые одежды, похожие на монашеские рясы - а может, решила она, это и были монахи, готовящиеся к особому таинству. Пламя свечей - она уже могла видеть его отчётливо - почти не вздрагивало, когда они шагали, несмотря на ветерок.
   Когда они дошли до другой площади - очень большой и, судя по всему, главной в городе, они остановились. Хелена спряталась за углом одного из домов, наблюдая, как все становятся полукругом, оставляя в центре человека в сером плаще с капюшоном и в белой полумаске; человек был чуть ниже их ростом - совсем немного, и стоял нарочито прямо, держа осанку, как юный воин перед самым первым боем. Ставни всех домов были наглухо заперты, и даже отблесков лампад не было видно сквозь щели - как будто все жители города разом, по команде, легли спать.
   - Приветствуем тебя снова, - произнёс монах, стоявший прямо напротив человека в маске.
   - Приветствую вас, - отозвался он.
   Его голос мог показаться холодным и бесстрастным, но в нём всё же угадывалось волнение; а ещё, как показалось Хелене, голос этот был очень приятный. Красивый даже. Странно - она-то думала, что блеклые одежды и маска скрывают старика, а на самом деле - совсем, должно быть, юноша...
   - Я благодарю вас всех, - продолжал он, - за оказанную мне милость. Сегодня я принимаю дар от высших сил, и по прошествии испытаний честности навсегда отказываюсь во имя служения Свету от своего имени, от своего дома, - здесь Хелене показалось, что его голос дрогнул, и закончил он несколько торопливо, словно отбрасывая последние слова прочь: - И от своего лица.
   Все вокруг опустились на колени, кроме самого первого монаха. Человек в маске последовал их примеру, поставив свой подсвечник слева от себя. Монах же, говоривший с ним, расположил свой справа и затем положил руки ему на плечи.
   У Хелены почему-то заныло в груди. Она почти почувствовала, как пламя свеч отражается в её глазах, тонкими, но острыми иголочками проникая в глубину её души, - пламя, которое, конечно, она не должна была видеть. Прекрасно поняла она и то, что этот странный незнакомец чувствует то же самое: неведомая сила поглощает его, высасывает всю суть - а ведь он находится рядом, совсем рядом, ему страшнее, ему больнее...
   Больше всего ей захотелось, чтобы этот странный обряд остановился, не завершившись, потому что завершиться он непременно должен был чем-то очень страшным - она, конечно же, не знала, чем именно, но боялась, боялась безудержно, боялась так, что не смогла сдержать крика, не задумываясь ни о каких последствиях.
   - Не трогайте его!
   Пламя свечей тут же задрожало, затрепетало, как крылья сотен бабочек, будто её голос был единственным, что могло потревожить их. Огоньки взвились в воздух красными шёлковыми нитями, а люди на площади не двигались с места, лишь раздалось несколько удивлённых возгласов. Нити потянулись вверх, сплетаясь в узелки, и неожиданно один клубок, как шаровая молния, покатился вниз и с треском врезался в стену одного из домов. Пламя тут же разгорелось, а из дома послышались крики ужаса.
   Хелена уже поняла, что будет дальше: огонь, падающий горящими комками, охватывал всё больше и больше домов, разрывал крыши, ставни, балконы. И пора, наверное, было бежать прочь от этого места, где вот-вот должен был начаться всепоглощающий пожар - а она всё стояла, вглядываясь в пламя, не замечая, как оно подбирается к ней самой, надеясь лишь увидеть там человека, только что собиравшегося принести самую главную в своей жизни клятву.
   Она почувствовала на себе его взгляд.
   Этот человек шёл прямо к ней - сквозь застилающий глаза дым, сквозь огонь и искры. Не сбежал... шёл вперёд, наблюдая из-за маски за тем, как девочка-подросток, нарушившая запрет и подсмотревшая за исполнением ритуала, стоит у угла горящего дома и не может сделать ни шагу.
   Горло словно сжала чья-то невидимая рука, сжала мёртвой хваткой. Хотелось ей заговорить с ним, пусть здесь, пусть в этом страшном месте, забывая об окружающей их опасности, сжигающей всё на своём пути, - но какой вопрос она могла задать ему, она, перепуганная девочка?
   - Кто ты? - она сама удивилась, как только услышала его голос в этом шуме. - Разве не знаешь...
   Она могла бы ответить, ответить на что угодно - нет, конечно, ничего не знаю, я впервые в этом месте; она могла просто убежать - даже он едва ли нашёл бы её в этом сумасшествии, когда люди выбегали из горящих домов, спасали детей, пытались потушить пожар, а огню словно было всё равно, поливают его водой или нет. Она могла скрыться... или не могла?
   Ей удалось только протянуть к нему руки.
   - Я не... - прошептала она, и в этот же миг провалилась в пропасть.
   Падение было резким и уж точно совсем неожиданным - как будто стена, на которую она опиралась, вдруг разом ушла в никуда. У Хелены в первый миг потемнело в глазах и перехватило дыхание, но испугаться она не успела - кто-то вырвал её из образовавшегося невесть как проёма в пространстве и подхватил, не давая упасть.
   Она будто бы сразу лишилась сил и не понимала, что происходит, а перед глазами заплясали разноцветные искры, поэтому она и не пыталась сопротивляться, когда кто-то взял её на руки. Неожиданное ощущение полного покоя и защищённости внезапно заполнило её всю, но она отгоняла подступающую вместе с ним сонливость - откуда-то она узнала, или догадалась, что сейчас нельзя ни спать, ни тем более терять сознание. Как только эта мысль пришла к ней, она не услышала - осознала - что её одобряют.
   Постепенно чувства стали к ней возвращаться: она услышала скрип двери, чьи-то тихие голоса, совсем разные - и мужские, и женские, и даже затерявшийся среди них детский. Её уложили на мягкую постель, и кто-то коснулся ладонью её лба; тогда она, наконец, сумела открыть глаза и оглядеться.
   Перед кроватью стояла высокая женщина в длинном зелёном платье; ей можно было дать на вид лет тридцать пять или чуть меньше. Её каштановые волосы были аккуратно уложены в необычную причёску, украшенную белой розой. Она улыбалась, и Хелена сама ответила ей улыбкой - потому как просто нельзя было не ответить.
   - Аэла, ты безумна, - сказал кто-то за её спиной. - Тащить девчонку, в жизни не имевшую дела с магией, через тёмный коридор... да ты её едва не угробила! Мы бы её как будто не вытащили...
   Женщина усмехнулась.
   - Её - не угробила бы, - произнесла она с вызовом. - Послушай, старик Торн, она сама, ни разу, как ты сам сказал, не имев дела с магией... Тьма подземная, да она сорвала посвящение инквизитора, которое собирались останавливать все маги нашего посёлка!
   Хелена слегка приподнялась с постели и помотала головой.
   - Вы кто?.. - спросила она и тут же закашлялась.
   - Та-ак, ясно, говорить буду я, - начала та, кого назвали Аэлой. - Меня зовут Аэла ра`Бриа. Я один из стихийных магов Тайного посёлка. Мне, кстати, предстоит ещё тебя учить, поэтому, смотри, не бойся меня...
   - Нет уж. Говорю сейчас я, - её собеседник прервал её.
   Хелена теперь внимательно разглядывала его: это был совсем седой старик с испещрённым морщинами лицом, и его возраст она побоялась даже пытаться определить - ему могло быть и шестьдесят пять, и - страшно подумать! - больше восьмидесяти. Однако он был высокого роста, удивительно крепко сложен и держался не горбясь, а прямо, совсем как молодой юноша.
   - Итак, леди, сегодня вы нам очень помогли, - произнёс он, и в его глазах появились озорные искорки. - Но об этом лучше потом. Для начала предлагаю вам перейти на "ты" и представиться. Идёт?
   Она растерянно кивнула.
   - Да... Меня зовут Хелена. Хелена Альта.
   - Торн Горрет, - представился он в ответ. - Хотя вот эта дама называет меня просто стариком Торном, что, в общем-то, ты уже слышала. А сейчас тебе бы лучше поспать или хотя бы просто отдохнуть, потому что эта сумасшедшая провела тебя через... - он осёкся, - ладно, я же сказал - потом.
   - Вообще-то, если я вам помогла, вы бы могли ничего не скрывать от меня, - неожиданно для самой себя возразила Хелена. - Вы... что-то от меня хотите? - добавила она, но тут же осеклась, вспомнив первое ощущение безопасности. И что она с ними так...
   Старик Торн, однако, совсем не обиделся и даже рассмеялся.
   - Вижу, настоящая ведьма растёт! - торжественно произнёс он.
   Даже не взглянув на него, Аэла присела на край кровати и грациозным жестом поправила складки длинного платья. Хелена внимательно наблюдала за обоими и прислушивалась к их спору, пусть не совсем понимая, о чём они говорят. Смысл слов растягивался, как густой сахарный сироп, и она не сразу осознала, что сказал ей старик Торн. Лишь спустя несколько мгновений одна мысль поразила её.
   - Ведьма? - переспросила она одновременно недоверчиво и восхищённо.
   - Ведьма, - подтвердила Аэла. - Это именно то, что этот человек, - она бросила на Торна чуть насмешливый взгляд, - не даёт мне объяснить, боясь за твоё здоровье. Как будто на здоровье хорошо влияют неопределённость и ожидание чего-то по меньшей мере странного.
   - Ну всё, всё, - притворно обиделся Торн, - в пух и прах. Давай, рассказывай сама, я пойду ребятишкам скажу, чтобы допоздна не засиживались и не практиковали сомнительных заклинаний.
   Хелена в полусне проследила за ним: он пересёк небольшую комнатку, распахнул дверь и, выйдя на улицу, осторожно прикрыл её. До девочки донёсся лёгкий запах прохладной летней ночи, и она глубоко вздохнула. Аэла погладила её по голове.
   - А говорить, в общем-то, и ничего, - улыбнулась она. - Ты сейчас в Тайном посёлке. Здесь нездешние прячутся от Светлых магов и обучают свою ребятню колдовать. Да, и ты оказалась в числе этой ребятни.
   - Нездешние?.. - растерянно переспросила она.
   - Ну да, - как ни в чём не бывало, подтвердила Аэла. - Ах да, нездешние - это именно маги и есть. Точнее, те маги, которые владеют этим искусством с рождения, только должны уметь правильно его использовать.
   - А почему они так называются? - не унималась Хелена.
   Слово завораживало её, и ей самой хотелось произносить его, но что-то не давало - надо, надо узнать... узнать, чтобы никогда не расставаться с этим - не просто словом - именем и тоже зваться им.
   - Знаешь... - Аэла начала немного неуверенно, - это значит - не совсем люди.
   - Не совсем? - Хелена задумалась. - Как эльфы, что ли?
   - Может, и так, - Аэла улыбнулась: ей, похоже, нравилось любопытство девочки. - Мы просто родились в другом мире, непохожем на этот. В чистом мире, где все друг друга любят. Там... там очень хорошо, поверь мне.
   В её голосе послышалась грусть. Хелена, заметив это, тоже погрустнела, отвела взгляд; Аэла продолжила, заговорив быстрее.
   - Мы храним тепло этого мира в наших сердцах. А ещё мы чувствуем друг друга.
   - Все нездешние могут это?
   - Всё без исключения, - заверила её Аэла. - И ты обязательно сможешь, когда привыкнешь к нам. Просто эта связь проявляется, когда мы все становимся опытнее и старше, поэтому - не переживай.
   Хелена кивнула.
   - Да у тебя глаза слипаются, Хелена! - вдруг рассмеялась Аэла. - Поспала бы уже, что ли... у нас столько времени!
   Ей очень захотелось возразить, что она готова слушать Аэлу сколько угодно, что спать, наоборот, совсем-совсем не хочется - усталость не позволила. Она положила голову на подушку - и тут же пришла дрёма; кто-то, кажется, заглянул в комнату и пожелал ей спокойной ночи, но она уже не разобрала голоса.
  

* * *

  
   С радостью оставшись в Тайном посёлке, Хелена с каждым днём всё больше привязывалась к Аэле. Ей казалось, что время, проведённое с ней, считается уже не часами, а месяцами, годами, или, может, даже больше - страшно предположить! Во всём, что Аэла дарила ученице, та чувствовала запах грозы. Крошечные молнии селились везде, к чему бы она ни прикасалась, - и всё оживало, становясь таким же лёгким и даже, наверное, бесшабашным. И кто бы поверил, что этой девушке уже почти сорок - да она же совсем ребёнок, девчонка, но очень мудрая: разве таких детей не бывает? Конечно, бывают. Она всё так же ходит в ярких платьях; а одежда, доставшаяся от неё Хелене, была будто сшита для девочки руками искуснейшей мастерицы. Впрочем, Хелена ничему не удивлялась, ведь Аэла - шутка ли! - ведьма...
   Ей самой хотелось быть похожей на неё, шептать заклинания, как она, создавать крошечные, но яркие магические миры на ладонях, как она, и так же чуть устало и ласково улыбаться. Однако Аэла, пусть и не оставляла ни один вопрос ученицы без ответа, всё же просила Хелену не торопиться. Она учила её читать и писать, чтобы её подопечная могла понимать все слова в древних фолиантах и записывать свои собственные заклинания, которые неизменно создаёт каждая ведьма; она брала её с собой в лес, чтобы Хелена помогала ей находить волшебные травы и сама училась их распознавать, и девочка схватывала всё на лету.
   Аэла гордилась ей - и Хелена это чувствовала.
   В Тайном посёлке было совсем немного жителей: только лишь дети, одни из которых уже учились магии, другие - только готовились к этому, как Хелена, да их наставники, почти все - старики, кроме Аэлы и другого мужчины, чьё имя Хелена никак не могла запомнить. Общалась с другими Хелена мало; лишь подружилась с девушкой по имени Рокта, мечтавшей учиться понимать зверей - как сказала Аэла, некоторым природа преподнесла и этот дар. Рокта, прыткая, юркая, как веретено, была озорницей, ещё большей, чем сама Хелена; почти всегда она носила мальчишью одежду и коротко постригла волосы.
   По вечерам дети часто собирались у огня. Кто-то рассказывал о том, как попал в Тайный посёлок, кто-то хвастался, чему успел научиться, несмотря на строгий запрет наставников: чужие рассказы, оказывается, могли пробудить в юном маге чужую же силу вместо собственной; да разве детям объяснишь? Хелена чаще всего молчала - она с самого детства терпеть не могла, когда все вокруг смотрели на неё. Она предпочитала слушать.
   ...Рокта оставалась единственной - пока Тайный посёлок не посетил странствующий маг.
   Хелена удивилась, увидев среди других учеников незнакомца; он, похоже, заметил её любопытный взгляд - неудивительно, впрочем, потому что внешне он отличался от всех и выглядел необычно даже для нездешнего. У него были совсем светлые, почти белые волосы, и гораздо более смуглая кожа, чем у всех, кого она встречала. Маг был молчалив, лишь иногда усмехался, чуть угрюмо, на чьи-то шутки и вставлял едкие словечки. Поначалу Хелена сторонилась его, потом - заинтересовалась; когда он резко отпрянул от огня, испугавшись отлетевшей в его сторону искры, она сама рассмеялась.
   - Ты что это, огня боишься?
   - Будто ты нет, - отозвался он. - Сама-то почему не подойдёшь поближе?
   - А вот и не боюсь!
   Она села рядом и протянула ладонь к пламени, будто к сонному зверю.
   - Зря, - маг посерьёзнел. - Можно обжечься.
   Хелена пожала плечами.
   - А ты почему такой... - задумалась, подбирая слово, - странный?
   В ответ он расхохотался.
   - Сколько ж тут этот вопрос задают, скоро счёт открою! - наконец, произнёс он - заметно бодрее, чем прежде. - Я всего лишь из другой местности, с юга. С Края Земли, точнее, если тебе интересно.
   - Интересно, - искренне ответила Хелена. - Это так далеко... Ты что, один пришёл?
   - Нет.
   Он так неожиданно замолчал и вновь посерьёзнел, что она успела смутиться: не стоило, конечно, расспрашивать, мало ли что... прямо как ребёнок, не зря все говорят!..
   - Нет, я сначала с отцом путешествовал, - вдруг продолжил он. - Он меня с собой взял.
   Хелена насторожилась.
   - А потом сказал - всё, до свидания. Так что сюда я, верно, пришёл один, - закончил он.
   Она совсем растерялась; маг даже не смотрел на неё, погрузившись в свои мысли. Она подняла с земли сухую ветку и, потеребив её, разворошила угли в костре. От конца ветки поползла вверх тоненькая струйка серебристого дыма.
   - А как тебя зовут, кстати?
   - Сото, - отозвался он.
   "Сото с юга", - зачем-то повторила она про себя. И запомнила.
   - А я Хелена, - представилась она. - Хелена Альта.
   - Очень приятно, - бросил он. - А ты здесь откуда?
   - Из дома сбежала.
   Ответила - как по привычке, невзначай; Сото, однако, вдруг резко поднялся с земли и, брезгливо отряхнув с одежды приставшие к ней сухие листья, отвернулся. Хелена, не ожидав такой реакции, отпрянула, как от удара.
   - Ты чего?
   - Дура ты, - наконец, процедил он. - Вернись, пока не поздно. Я бы всё отдал...
   Так и не договорив, он пошёл прочь, к дому. Хелена замерла, окончательно запутавшись, и едва не вскрикнула, когда Рокта, внезапно, по своему обыкновению, подойдя сзади, коснулась её плеча.
   - Он что, тебе понравился? - фыркнула она. - Чудной же.
   - Рокта-а... - обратилась к ней Хелена, словно не услышав, - Рокта, я не хочу возвращаться...
   Девочка рассмеялась.
   - Будто тебя отсюда гонит кто-то! - она развела руками. - В дом пошли, холодно.
   Хелена, будто в оцепенении, пошла за ней.
   Она сама на себя злилась, что стала искать встречи с ним: он же насмешник, он же любого растопчет, если захочет; чем он лучше ребят, которые бросали в них с Джейн комки грязи? Однако - ждала зачем-то вечера, когда можно поговорить, и он неизменно был вместе со всеми и неизменно же помалкивал - кроме, конечно, тех случаев, когда и правда следовало бы промолчать. Его начинали недолюбливать - и вместе с этим Хелена, к своему искреннему недоумению, всё больше интересовалась им.
   - Да кто ты, в конце концов, такой? - неожиданно для самой себя спросила она однажды.
   - Маг, - насмешливо ответил он. - Даже так - маг стихии ветра. Что-нибудь ещё?
   - А ты здесь учиться будешь? Или уже учишься? У кого? - обрадовавшись ответу, Хелена просто-таки засыпала его вопросами.
   - Нет, - он покачал головой. - Я пришёл ненадолго, меня просто здесь приняли.
   - А раньше не принимали?
   - Бывало, и не принимали.
   Разговор был окончен.
  

* * *

  
   Впервые за долгое время Хелене захотелось побыть одной.
   Она сразу обрадовалась, что Тайный посёлок находился в лесу: что-то подсказывало ей, что лес любил её. Однажды отец возил их с Джейн за грибами, и она умудрилась там заблудиться; однако ничего страшного с ней тогда не произошло. Когда её начал одолевать голод, тропинка вывела её к зарослям мелкой, но сочной малины и нежной кисло-сладкой земляники. Лишь издалека она услышала вой волков, но ни разу ни один дикий зверь не приблизился к ней. А едва она почувствовала усталость, как обнаружила едва протоптанную тропку, которая словно бы сама указала ей путь прямо к тому месту, где ждали её отец и Джейн.
   Она снова шла по тёмному лесу и ничего не боялась.
   Её пьянил сладкий аромат цветов, принесённый ветрами с опушки: он был чуть приторным и потому немного напоминал ей запах варенья, которое пару раз готовила тётя Эстра - хоть что-то ей удавалось на славу! Ей хотелось бежать босиком по мягкой и влажной после моросившего недавно дождя траве, хотелось залезть на дерево и спеть какую-нибудь песню - нелепую, бессмысленную, такую, как они сочиняли на ходу вместе с Джейн и пели во весь голос, пока кто-нибудь не начинал кричать на них, и не приходилось убегать и прятаться. Наконец, ей хотелось просто рассмеяться и забыть обо всём, наслаждаясь своей свободой.
   И она смеялась. Она пела. Она бежала. До изнеможения.
   На этот раз ей было особенно хорошо, словно кто-то дёргал её за рукава, предлагая поиграть, и нашёптывал какую-то смешную считалочку, слов которой она не разбирала. Она шла вперёд, ведомая этим странным чувством, и порой ей начинало казаться, что то в высокой траве, блестящей от росы, как десятки изумрудов, то в кустах мелькали бледно-золотистые огоньки, похожие на светлячков или сияющих бабочек.
   Однако, когда что-то - или кто-то - дёрнул её за локон так, что она вскрикнула, а затем заливисто рассмеялся тонким звонким голоском, похожим на отзвук колокольчика, доносящийся из комнаты с толстыми стенами, она насторожилась.
   - Кем бы ты ни был - выйди! - громко, выговаривая каждое слово, сказала она.
   После этих слов, впрочем, она сама чуть не расхохоталась - слишком угрожающе звучала её речь в этом пронизанном невидимыми лучиками тепла месте. Мысль схватиться за кинжал, который она так и носила с собой, даже не пришла ей в голову - какое может быть оружие, когда кто-то - и откуда она это знала? - просто подшучивает над тобой?..
   Словно подтверждая, что не причинит ей вреда, таинственный озорник наконец-то показал себя, и Хелена ахнула. Это было крошечное существо, похожее на миниатюрную куколку, со смуглой, как будто загорелой кожей и взъерошенными волосами цвета незабудок. На нём был костюмчик сиреневого цвета: рубашонка и короткие штанишки - совсем как у деревенской малышни. В тонких ручонках оно сжимало светящийся комочек, в котором, присмотревшись, Хелена разглядела пятиконечную звезду.
   Она захлопала в ладоши: это был эльф! Хелена когда-то видела подобные рисунки в детских книгах, но там этих существ изображали совсем иначе: с длинным светлыми волосами, бледными, а то и вовсе с зеленоватой кожей, да к тому же завёрнутых то ли в листья, то ли в лепестки цветов...
   Эльфёнок будто прочёл её мысли и, представив себе такую картину, схватился за животик и захохотал. У него не было крыльев - он просто не падал, и это ничем не отличалось от того, как люди стоят на твёрдой земле. Когда он не смог удержаться и повалился на спину, то не полетел вниз, а остался лежать, дёргая ногами, прямо в воздухе.
   Вскоре появилась целая стайка таких же, как он, и они вихрем закружились вокруг Хелены, то дёргая её за волосы, то щёлкая по носу, но это было не больнее, чем укус комара, и от этого она тоже рассмеялась и даже показала им язык. Эльфы тут же выстроились в один ряд и, как по команде, вместе повторили её жест, а потом спели нестройным хором еле слышных голосков незамысловатую песенку - наверняка дразнилку, догадалась Хелена. Она попыталась вспомнить хоть пару строчек из того, что кричали им с Джейн вслед мальчишки и за что получали суровые взгляды старшей подруги, но ничего не приходило в голову. Тогда, чтобы не оставаться в долгу, она сорвала травинку и принялась щекотать ничего не подозревающего эльфа, оказавшегося ближе всех. Остальные тут же отлетели подальше, испугавшись, но когда тот захохотал так, что у него на глазах выступили бисеринками слёзы, успокоились.
   Эльфёнок, которого Хелена увидела первым, осмелел так, что решился схватиться за её "оружие", пытаясь выдернуть его, и она тут же разжала пальцы. Не рассчитав сил, он шлёпнулся чуть дальше от неё, но, конечно, не ушибся - как можно удариться о воздух? Другие тут же принялись хохотать, показывая пальцем, но он не обиделся и захохотал сам, а потом и Хелена не смогла удержаться и совсем по-детски, открыто рассмеялась - и смеялась до тех пор, пока не упала в мягкую траву.
   Над ней было небо, и ветки деревьев не скрывали его. Она с удивлением поняла, что вышла на поляну, не заметив этого. Облака, проплывавшие по безграничной сини, напомнили ей о Джейн: они с подругой обожали давать им имена и вместе придумывать, на кого какое облако похоже. Хелена наконец-то поняла, чего ей недоставало здесь: она больше всего на свете хотела, чтобы подруга была с ней и тоже увидела этих прелестных маленьких существ; но Джейн уехала в другой город. Совсем далеко...
   А ещё с ней не было ни Рокты, ни - и почему она его вдруг вспомнила? - Сото с юга.
   Она огляделась - и с некоторой досадой поняла, что эльфов больше не было видно поблизости; впрочем, стали бы такие существа показываться людям слишком надолго! Нет, судьба дарит шанс побыть в мире сказки лишь единожды - и она не потеряла этот шанс: смех эльфов словно бы ещё звучал вокруг, лаская слух и память.
   Вернувшись в посёлок, она встретила юного мага первым.
   - Сото, - позвала она, - а я эльфов видела!
   Он недоверчиво склонил голову.
   - Кого-кого?
   - Эльфов, - повторила она. - Знаешь, существа такие...
   - Да знаю я, - нетерпеливо прервал он. - В книжках их рисуют, но их же нет.
   Хелена даже обиделась.
   - Что значит - нет? - возмущённо возразила она и заговорила быстро-быстро: - Я их видела только что... я с ними играла, и было весело. Ты же нездешний, как ты можешь не верить в их существование - всё равно что в своё!
   Сото нахмурился.
   - Я человек, Хелена, а вовсе никакой не здешний или нездешний, - раздражённо отозвался он.
   Порыв ветра сорвал засохший листок с ветки дерева.
   Хелена замерла, как громом поражённая, не сразу поверив своим ушам.
   - Что ты говоришь такое? - произнесла она. - Если ты владеешь магией стихии, ты тоже нездешний! Это же... - она замялась, - я сама ещё колдовать не училась, но Аэла говорит, это называется настоящей магией.
   - Настоящей? - переспросил он. - Любой магии можно научиться. Как ремеслу. Ты думала, только - как ты их называешь? - нездешние такие особенные, что им всё всегда удаётся?
   - Они сильнее! - воскликнула Хелена. - Вот начну учиться - и докажу...
   - Когда ты начнёшь, - перебил он, - меня здесь уже не будет. А сейчас - прости, но я слишком занят.
   Она отвернулась, пряча внезапно набежавшие слёзы; направилась к дому Аэлы, понимая - сейчас нельзя не спросить, а спросить хотелось о многом, слишком, наверное, о многом. Однако Хелена привыкла, что наставница, в отличие от скрытного мага, всегда отвечает ей на все её вопросы, и была спокойна.
   - Аэла, а люди могут учиться магии?
   Та неожиданно вздрогнула, полностью обескуражив ученицу.
   - Зачем тебе?
   - Один из новеньких сказал, что он... - Хелена не сразу произнесла это привычное, в общем-то, слово, - человек. И что магии может научиться всякий. И на самом деле мы просто слишком много о себе...
   Она опустила глаза, снова пряча слёзы.
   - Кто несёт такую чушь? - в голосе ведьмы послышался с трудом скрываемый гнев.
   - Ну... - Хелена задумалась - нет, нельзя говорить; не сможет: - Неважно. Просто слышала.
   Прежде чем Аэла успела ответить, девочка выбежала из комнаты.
  

ГЛАВА II

  

1515 год от Великого Затмения; осень

  
   Постепенно осень сменяла лето. Становилось холодно; у огня по вечерам сидели меньше - небольшой костёр не согревал. По утрам всё вокруг затягивалось туманом, и многим юным магам нравилось выходить из дома именно в это время, несмотря на сонливость: очень уж здорово рассекать серебристое море и смотреть на наполовину скрытые в молочной пелене деревья, похожие на таинственных существ.
   Торн стал бывать в Тайном посёлке редко, но, возвращаясь, обычно приводил с собой новичков; многие ребята удивлялись - в таком возрасте, и столько сил, старшие отвечали - маг же, в конце концов, да какой... Сам он, однако, не спешил брать кого-то в ученики, на что Аэла сказала Хелене - тайну какую-то прячет. Ну и пусть себе прячет, говорила про себя девочка, хотя порой её мучило любопытство.
   Рокта во время одной из утренних прогулок умудрилась свалиться в реку и промокнуть с ног до головы, отчего сильно простыла; впрочем, через пару дней она уже снова радостно забиралась на деревья и дразнила оттуда младших. Хелена по деревьям не лазила, вместо этого она уходила с Аэлой в чащу леса - искать грибы и ягоды. В присутствии старшей мир вокруг словно оживал, расцветая самыми яркими оттенками, отчего больше всего хотелось, чтобы эти прогулки были почаще.
   Странник с юга Тайный посёлок не покинул. Один из старших магов даже взял его в ученики - пожилой Гронт, которого многие не любили: очень уж был ворчлив и почти не разговаривал. Хелена всё хотела поддеть Сото - мол, вот нашли-то друг друга, но почему-то никак не решалась.
   По ночам ей вдруг начали сниться дурные сны.
   ...Кто-то стоял к ней спиной и рисовал на огромном холсте картину. Она могла видеть только руки художника - бледные, все в пятнах краски; он держал кисть длинными тонкими пальцами, водил ей по пространству, ограниченному мольбертом, иногда кисть замирала, и Хелена почти чувствовала, как мастер оценивающим взглядом изучает своё незаконченное творение. Мягкие пастельные тона будто бы улыбались ей: нежное солнце на закате, чуть подкрашенные розоватым облака, в уголке, будто затаившись, - корабль с белоснежными парусами, похожими на крылья птицы.
   Она боялась пошевелиться и потревожить его, но его рука всё же дрогнула.
   Края холста сами по себе вспыхнули - и медленно, крадучись, огонь пополз к сердцу картины. Художник молчал, даже не вскрикнул от неожиданности - вот так безумец, ведь пламя загорелось само по себе! - и не сделал шага назад. Он так и не обернулся - но Хелена чувствовала, как огонь отражается в его глазах; она не удержалась и дёрнула его за рукав - он выронил кисть. Кисть покатилась по земле.
   Взгляд поднять она не успела - проснулась.
   ...Чьи-то тяжёлые шаги - как будто идёт воин в полном облачении; такие же тяжёлые, как нависшие над землёй свинцовые тучи, как снежный ком на краю скалы, готовый сорваться вниз и смять всё живое, вобрать его в себя, превратить в бесформенное месиво. Тяжёлые, тяжёлые шаги за дверью пустой комнаты, где нет ничего, кроме старинных часов с раскачивающимся из стороны в сторону маятником.
   Часы начинают бить. Хелена сворачивается, как перепуганная кошка, в углу комнаты, на холодном полу, обхватывает руками колени и начинает считать удары. Один, два, три. Шаги вторят им. Четыре, пять, шесть, семь, восемь. Бесполезно ждать, что после них наступит тишина - слишком они неизбежны. Двенадцать. Шаги уже совсем близко, но ей почему-то не страшно - она просто знает, что обречена.
   Двенадцать - часы не замолкают. Тринадцать, четырнадцать... Девятнадцать - и поворот ключа в замке, кажущийся громче, чем любой другой звук в этом мире. Сейчас дверь откроется - Хелену уже одолевает любопытство: кто окажется за ней?
   Пробуждение...
   - Проснулась, Хелена? - Аэла потрепала её по волосам.
   Не знаю, хотела сказать она. Не знаю, сон или явь; не знаю, отчего, когда я просыпаюсь, меня бросает в дрожь - может быть, никто этого не знает. Однако рассказать об этих сновидениях она почему-то не могла. Не опишешь. Даже если очень захочешь - слишком странные чувства...
   - Рокта, подожди меня, не так же быстро!
   Пытаясь угнаться за подругой, Хелена всё-таки не заметила торчавший из земли корень дерева и, споткнувшись, упала в ворох сырых осенних листьев. Поднялась, придерживаясь за ствол, отряхнулась; леший его побери - ударилась всё-таки, и как умудрилась...
   - Извини, - Рокта виновато развела руками.
   - Всё в порядке.
   Ответ, должно быть, прозвучал слишком резко, потому что Рокта насторожилась.
   - Что с тобой такое в последнее время, а? - недоумённо спросила она. - Странная ты. Нелюдимая какая-то.
   - Сны дурные, - нехотя отозвалась она.
   Рокта ухмыльнулась.
   - Ну да, конечно, сны! - передразнила она. - Это просто чудик с тобой не разговаривает.
   Хелена покраснела и тут же отвернулась.
   - Хелена, да тебя насквозь видно, - рассмеялась Рокта. - Смотришь на него, как маленький собачонок. А он, дурак, хоть бы здоровался почаще. Тоже мне, великий и ужасный маг нашёлся.
   - Так занят же... - растерянно отозвалась Хелена.
   Знают, конечно, знают - наверняка уже все вокруг; дура ты, Хелена, ду-ра, сказала она себе. И сам он, конечно, догадался, да какая ему разница: он там, в другом мирке, где учатся магии ветра, где человек - Человек, может быть? - постигает тайну стихии, разглашённую старым нездешним Гронтом...
   - Хелена, про-снись! - Рокта хлопнула в ладоши. - Холодно спать.
   Интересно, когда Аэла начнёт давать мне уроки магии, спрашивала себя Хелена. Вроде бы говорила - пора, почти... нет, она не торопилась: доверяла же ей и знала, что ожидания впустую не пройдут, но что может унять любопытство? Конечно, самые юные маги ещё чаще совали нос не в своё дело - и бывали наказаны; говорят, до её прихода кто-то умудрился так запутаться в том, какая магия для него настоящая, что вовсе потерял способности, но - интересно же!..
   - Ну, здравствуй, Хелена, - услышала она будто сквозь сон.
   Обернулась, скрестила руки на груди, словно защищаясь: и почему она никогда не могла быть с ним спокойна?..
   - Сото?
   - Я, кто же, - отозвался маг. - Я, кажется, слышал, что кто-то обвинил меня в неприветливости: здравствуй.
   Рокта фыркнула.
   - Да, здравствуй, Рокта, - его тон стал изысканно-вежливым.
   - Привет, - буркнула она. - Подслушивать, кстати, тебя никто не просил, так что шёл бы ты обратно к своему дедушке Гронту и...
   - Юная леди, да ты так вопишь, что тебя с лёгкостью подслушает любой грибник, собравшийся в лес, - он поджал губы. - Впрочем, замечу, что ни твои слова, ни голосок слух не ласкают.
   - А я замечу, что у ядовитых змеёнышей, по слухам, с девушками не получается!..
   Хелена вся съёжилась, словно прячась от обоих. С трудом заставила себя поднять взгляд, оторвавшись от изучения прожилок на мокром листе клёна, но тут же отвернулась, едва Сото заметил её.
   - Что, Хелена, грубиянка твоя подруга? - покачал головой он. - Может, хочешь пока со мной пойти вместо того, чтобы... - он выдержал паузу, - слушать её дерзкие речи?
   - Рокта...
   Она произнесла её имя будто бы извиняясь, но та уже не слушала - развернувшись, направилась к дому наставницы, даже не взглянув на обоих. Хелена хотела было догнать её - вот же, обидела подругу, дура-то!.. - но Сото поймал её за руку.
   - Да успокоится она.
   ...Дождь начал моросить в самый неподходящий момент, будто бы назло; им пришлось зайти в библиотеку, чтобы укрыться - только там никто не стал бы их слушать, а Хелена совершенно не хотела, чтобы их слушали.
   - Ты что-то хотела сказать мне, - будто бы невзначай произнёс Сото. - Что именно?
   - Я хотела?
   Она попыталась сделать вид, что удивилась; впрочем, попытка окончилась полным провалом, и она тут же отвела взгляд, как по привычке. Сото помолчал, покачал головой; Хелена пристально следила за каждым его движением и почему-то почувствовала, что руки мёрзнут.
   - Хелена, ты же прекрасно видишь, что я тебя не люблю. Что ты хочешь?
   Так зашумело в ушах, что она едва не обхватила голову руками; хотела - но поняла, что не может пошевелиться.
   - Ничего, - выпалила она. - Если я... если... почему я должна чего-то хотеть?
   Его усмешка впервые была горькой.
   - Хелена, я скоро уйду. Что ты тогда будешь делать?
   Она, сама того не понимая, зачем-то решила больше ему не отвечать. Смотрела сквозь, как будто он был весь из прозрачного стекла; он нахмурился, взял её за плечо и слегка встряхнул.
   Шум в ушах так и не умолк.
   ...леший тебя побери, что ты плачешь-то? Разве можно - при нём...
   - Хелена, ты меня слышишь?
   ...Слышать - кажется, уже не слышала, только потом - удаляющиеся шаги; собственно, и правда: чего ты, скажи, хотела? Разве не знала, что недостойна человека с тайной за спиной, дурочка какая-то, сбежавшая из дома? Рокта-а, а я всё равно не хочу возвращаться - помнишь, я сказала... Не хочу и не вернусь.
   Она прошлась вдоль нескольких стеллажей с книгами - надо же, а в библиотеке, оказывается, столько всего, и что было раньше не зайти; остановилась, осторожно взяла с полки довольно толстый том какой-то энциклопедии. Присела за стол, пролистала - там рассказывались легенды о странных существах...
   ...дура ты, Хелена, дура, о чём ты думала? Конечно, надо было молчать, не надо было подходить вообще... зачем?
   Открыла книгу наугад - там была изображена чёрная кошка. Вот же нашли выдуманное животное: сколько таких бегало по улицам их городка! - не хочу, не хочу возвращаться, и хватит плакать, страницы-то бумажные... Чёрная кошка, взъерошенная какая-то, с огромными янтарными глазами и длинными, как сабли, когтями: бедный зверёк, и кто ж её так испугался, что изобразил в таком жутком виде...
   Рокта обнаружила её уснувшей за столом.
  

* * *

  
   Сото торопливым движением пальцев пролистал страницы книги. Не было настроения ни на магию, ни тем более на выслушивание новой порции нравоучений от зануды Гронта - и как он только согласился на то, чтобы стать его учеником? Ушёл бы из этого дома безумных, тихо и быстро; и девчонку бы, может, не обидел - а то, надо же, до слёз довёл... будто она сама не понимала. И вроде бы хорошая девчонка, только такая глупая, совсем ребёнок: а вроде - сколько ей там лет-то? - восемнадцать, что ли...
   - Ты готов? - Гронт недовольно покосился на него.
   - Нет, - бросил он через плечо: что, собственно, терять-то?
   Старик поднялся со стула и выпрямился, уперевшись руками в бока.
   - Чтоб я ещё когда-нибудь взял на себя человека...
   - Как будто вы сами не люди, - угрюмо отозвался Сото; нахмурился - не хуже своего наставника.
   Сейчас, конечно, начнёт твердить о том, что - как же, они-то нездешние, лучше во всех отношениях; какие, к упырям, нездешние? Кучка магов, возомнившая себя королями этого мира, одно хорошо - не прогнали. И - болезненно как-то отозвалось: отец прогнал, а эти - не прогнали...
   ...пустынная, серая дорога, размокшая, как чёрный хлеб, от осенних дождей; вьётся, как рваная, забрызганная грязью лента, оставшаяся от какого-то праздника. Всё, Сото, праздник твой кончился. А помнишь, как было здорово вначале? Все вокруг - подбегают, глядят на него с завистью... особенно - младшие братья: ещё бы, их-то отец с собой не берёт, а его, самого старшего и самого достойного, выбрал! Праздник, как ещё назвать...
   - Пока ты не поверишь в нас, у тебя не будет получаться успешно использовать нашу магию, - неожиданно спокойно произнёс Гронт. - Делай выбор, молодой маг. Делай выбор, время-то не терпит.
   Среди магов Тайного посёлка Гронт славился не только ворчливостью: он ещё и никогда не поднимал руку на ученика и не кричал. Этому, впрочем, Сото нисколько не удивился - этому достаточно слов; хорошо, что мужчины по традициям нездешних не могут учить девушек, а то сколько бы слабонервных юных барышень в слезах выбегали из этого дома...
   Кто кого высмеет, а, старый Гронт?
   ...говорят ещё, что уходить надо всегда в самый разгар праздника, чтобы запомнить не унылую вечернюю пору, когда всем наскучат танцы и игры, а самый яркий миг, вершину счастья; почувствуешь - и, быстро попрощавшись, ссылайся на неотложные дела и уходи. У отца наверняка было неотложное дело: кажется, он в ночлежке познакомился с одной дамой... красивая, леший побери, дама, глаз не оторвать, и совсем ещё юная...
   - И чем оно мне грозит, это время?
   ...сам-то понимаешь, о чём спрашиваешь? А если бы успел поговорить с отцом хоть немного дольше... впрочем, не то слово - "успел". Если бы смог. Ты разве смог, Сото с юга? Вот и расплачивайся за то, что услышал своё причитавшееся "прощай"; а отец-то, кстати, и сам заплатил - оставил ему все деньги, с собой взял только какой-то жалкий узелок...
   - Зачем спрашиваешь, человек, если сам всё понимаешь?
   О, вот, значит, как - впервые Гронт обратился к нему не по имени, видно, разозлился. И что за вопрос вечно у всех на языке - зачем? Не сидеть же, как немой, когда этот брюзга ждёт каких-то умных слов...
   - Значит, так, - буркнул Гронт, не дожидаясь ответа. - Сегодня я тебя видеть не желаю. Наберёшься хоть немного ума - приходи. Не наберёшься - пеняй на себя, я тебе больше не помощник.
   ...и зачем тот день вообще вспомнился? Неужто из-за девчонки, сбежавшей из дома? Нет, ну это ж надо - сама, сама оставила самое дорогое... а теперь ещё влюбилась и почти клянётся в вечной верности; да забудет, глупая, через пару солнечных циклов и имени не вспомнит, если он сейчас возьмёт и уйдёт. Или, может, остаться хотя бы до зимы? Зимой снег дороги занесёт...
   В общую комнату идти совершенно не хотелось - не из-за Хелены, конечно, что эта Хелена... поплачет - успокоится. Надо бы её уговорить вернуться, конечно, да бесполезно - не слышит, ни слова не слышит, только в пол смотрит и плачет. И как она собиралась на улице жить, когда сбежала? Сумасшедшая, что сказать...
   Он вышел на улицу и поёжился от холода. Первый снег...
  

* * *

  
   От книги, которую Хелена нашла в библиотеке, Рокта просто-таки пришла в восторг. Она вообще-то с детства любила книги - впрочем, это было единственным, что позволило бы узнать в ней дочь графа: остальное время, живя с родителями, она уделяла беготне по двору с гурьбой мальчишек, за что неоднократно выслушивала внушения и тут же, однако, забывала всё услышанное.
   В книге к тому же были картинки, пусть не такие яркие, как хотелось бы, а немного выцветшие, но это даже придавало им особое очарование; в тот же вечер она решила как следует напугать младших самыми странными чудищами, обнаруженными на страницах, и не прогадала: едва увидев толстый том, все тут же сбежались и уселись полукругом возле неё.
   Она ткнула пальцем в рисунок, изображавший существо, похожее на змею с размашистыми кожистыми крыльями. Из его раскрытой пасти угрожающие выглядывали длинные, как мечи, чёрные зубы - казалось, прикоснись к странице, и порежешься; завершал картину длиннющий раздвоенный язык.
   - Вот. Дракомирра! - она произнесла это название с такой гордостью, словно сама тайно вырастила такую где-нибудь в укромном месте - например, в подвале своего дома. - Она похищает ребятишек и откусывает им ноги и руки, а потом...
   Кто-то из самых младших громко взвизгнул, вызвав дружный смех остальных.
   - Да не бойся, не прилетит! - Гэн, один из новичков, разговаривал почти взрослым басом, приводя всех вокруг в восторг. Он широко улыбнулся, похлопал испуганного мальчишку по плечу и сам расхохотался.
   - И как можно такой прелести бояться? - Рокта изобразила полное недоумение. - К тому же, нападают-то они наверняка на одних только людей: нездешние им не по зубам, да и кому мы по зубам!
   Поймав пару восхищённых взглядов, она перевернула страницу и продолжила:
   - А вот это - грыс!
   На этот раз существо напомнило обычную серую крысу, только почему-то без хвоста. Впрочем, от мелкой пакостницы его отличал размер: изображённому рядом человеку она была по пояс.
   - Фу, ну и мерзость, - не выдержала рыжая Брита. - Мышь какая-то!
   - Сама ты! - Рокта почти оскорбилась. - Посмотри, какая мордашка, и, вон, глазки-бусинки! И зубки у неё, кстати, ядови-и-итые, только их на картинке не видно. Охотится она, между прочим, на других зверюшек, но и человеком не побрезгует... хотя, нет, тут написано, что на людей они только стаями...
   Хелена пыталась прислушиваться к чтению Рокты, однако внимание рассеивалось; она то наблюдала за играми языков пламени, похожих на маленьких рыжих человечков, то бросала взгляд на улицу; там было темно. Наконец, набросив на плечи накидку, вышла из комнаты, пожелав всем спокойной ночи - кажется, никто даже не обратил на неё внимания, только Рокта, улыбнувшись, кивнула и продолжила читать.
   Падал первый снег.
   Она замерла, наблюдая за танцем белых хлопьев. Крошечные клочки тумана - она всегда неосознанно, болезненно начинала за них бояться, зная, что они растают, едва коснувшись земли; не время, не место... казалось бы, холодно, но для них - слишком тепло, так тепло, что они тают на зелёных ещё травинках, как на ладонях ребёнка.
   Заметив в полутьме знакомую фигуру, Хелена проскользнула к дому Аэлы, стараясь остаться незамеченной.
   - Что, Хелена, замёрзла? - Аэла улыбнулась, но, взглянув на ученицу, тут же насторожилась: - Ты что же, плакала, что ли?
   - Я просто...
   Неожиданно для самой себя Хелена осеклась.
   Её обжёг стыд. Рассказать - ей рассказать! - о том, что недостойна, что не-лю-би-ма: почему-то так глупо и унизительно, мерзкие какие-то слова. Да и никогда ведь не боялась ответить, никому - и тут взяла и разревелась, как маленькая... уснула в библиотеке, ой, вот глупая-то, глаза же заплаканные...
   Впрочем, тут же одёрнула она себя, не обманывайся: не всем ты отвечала; вспомни, как перед отцом робела - не то что перед Эстрой, вспомни, как убежала с улицы прочь, когда оказалась там одна, без Джейн, а мальчишки обступили кругом - и давай дразниться... загнали в угол, кричали во всех сторон: помнишь?
   - Хелена, ну что с тобой?
   Она рассказала.
   Лишь изредка - переводила дыхание; боялась остановиться и найти во взгляде Аэлы то, что казалось страшнее всего - разочарование. Однако не было, только нарастала безграничная, странная такая ярость, и направленная - она не знала, но чувствовала - не на неё.
   - От них одно зло, - наконец, выдохнула Аэла. - Мужчины несут только одни беды.
   Хелена растерянно склонила голову - она совсем не ожидала таких слов.
   - Девочка моя... - вдруг с нежностью произнесла Аэла. - Ты же мне - как родная дочь, Хелена. Можно ли тебе знать... говорят, должна знать...
   Неожиданно её голос задрожал, и она протянула к ней руки, обняла её и зарыдала. Хелена молчала: она побоялась проронить хоть слово. Она впервые увидела, как Аэла плачет - а та плакала навзрыд, и только тогда Хелена заметила невидимые прежде морщинки на её лице, непослушные седые волосы, выбившиеся из ярких каштановых прядей, слабость её дрожащих рук - она поняла, насколько Аэла старше её, она чувствовала, что сейчас узнает что-то ещё - что-то ужасное, что пережила она когда-то давно, но до сих пор не может стереть из памяти, и приготовилась принять этот удар, как приняла когда-то Аэла.
   - Он убил мою дочь, Хелена, - прошептала она, - у меня была дочь, и её отец сам убил её... я держала её на руках, я уложила её спать и поцеловала в лоб, а в следующий раз я держала уже мёртвую! - она из последних сил закончила фразу и закричала.
   - Как... как же так?.. - едва слышно спросила Хелена, с трудом осознавая услышанное.
   - Тварь, - выдохнула Аэла и, вытерев слёзы, продолжила уже чуть спокойнее, но сбивчиво: - Он говорил мне, что любит меня, он добился меня... у меня родилась дочь, мы были вместе... но... Я хотела воспитать её, я носила её на руках, кормила... а он ненавидел её, - теперь её голос становился тихим от злости: - Он ненавидел её за то, что она родилась, потому что я, выносив её, стала полнее. Он ненавидел, когда она касалась губами моей груди, потому что ревновал меня к ней. Он ненавидел, что я провожу с ней время днём вместо того, чтобы развлекать его, а ночью сижу у её кровати и пою колыбельные вместо того, чтобы удовлетворять его низменные желания! Отвратительный... мерзавец.
   Хелена всё ещё молчала, боясь даже сделать хоть малейшее движение - как будто любое её слово, любой жест может раскрыть рану сильнее; всё, всё неуместно - и зачем она рассказывала, зачем заставила такого близкого человека говорить об этом... прошлое, чужое прошлое - то, что болезненно отзывалось неизбежностью: не изменить...
   - Я ждала тебя, только тебя, Хелена, после её смерти... - произнесла Аэла, - я вспомнила тебя, как будто помнила всегда. Я больше всего хочу, чтобы ты справилась... со всем справилась в этой жизни. Мы покинули наш мир, но... но...
   Хелена едва улавливала внезапные изменения её голоса, стараясь прочувствовать их: отчаяние, гнев, холод - и вдруг опять бесконечная нежность, ускользающая какая-то надежда, страх новой потери, которую Аэла уже не смогла бы вынести.
   А сама Аэла замолчала, переводя дыхание и глядя Хелене в глаза.
   - Я... справлюсь, - глухо ответила Хелена. - Обязательно.
  

* * *

  
   Убедившись, что Хелена уснула, Аэла вышла из комнаты и притворила за собой дверь. Она устала - слишком устала, чтобы что-то ещё видеть и слышать - больше всего ей хотелось упасть на кровать хотя бы на остаток ночи. Однако, не успела она отойти, её поймали за руку; обернувшись, она раздражённо бросила:
   - Торн, какого...
   - Поговорить надо, - не дослушав, ответил старик не терпящим возражений тоном.
   Несмотря на валившую с ног усталость, Аэла насторожилась: редко он позволял себе так с кем-то разговаривать, тем более - с одной из старших; своего волнения, впрочем, она изо всех сил постаралась не выдавать - лишь последовала за ним, сохраняя невозмутимый вид.
   - Ну, присаживайся, воительница, - произнёс он почти торжественно, пригласив её в свою комнату.
   - Не дури, старик, - ответила она - слишком резко, впрочем, но уже не в состоянии сдержаться. - Ты подслушивал?
   Он неодобрительно покачал головой.
   - Будто я и так всего про вас не знаю.
   Аэла вздохнула. Знал, конечно же, знал. Сам вытащил её из дома безумных - когда-то, много лет назад... спас, можно сказать, привёл к магам, как в новую семью; только нездешние целители и могли тогда помочь ей - хоть немного забыть, немного успокоить. Конечно, он знал про неё практически всё, этот старик, и от этого быть рядом с ним было так же стыдно, как выйти перед толпой обнажённой.
   - Тогда что тебе нужно? Я не девочка, отчитывать меня не советую.
   - Речь не о тебе, - быстро возразил Торн. - О Хелене.
   Она сжала кулаки. Как соль на рану - и надо же было выбрать время для этого разговора...
   - Хелена - моя ученица! - возмутилась она. - И не тебе...
   - Успокойся.
   Он выдерживал паузу, и Аэла незаметно для себя стала прислушиваться к тиканью часов на стене - сколько они уже тут висят, интересно, не надоели ему? - тик-так, тик-так, как же раздражает...
   - Мне, Аэла, - наконец, продолжил Торн. - Мне. У меня скоро тоже появится ученик. Возможно, мой последний. Он совершенно случайно - представляешь? - ухмыльнулся, приведя Аэлу в бешенство, - оказался звёздным близнецом твоей Хелены.
   - Что за чушь! - Аэла вспылила, но тут же уняла гнев. - Торн, ты же понимаешь, что сейчас совершенно не время для этого...
   Торн покачал головой.
   - Время, Аэла, наступит именно тогда, когда он будет здесь. Сейчас ему ещё стоило бы побыть с родителями, иначе он разорвёт связь с семьёй, как твоя Хелена, чего я совершенно не хочу. И, - он бросил укоризненный взгляд на собеседницу, - прекрати всё-таки быть ребёнком, ведёшь себя хуже юной Рокты...
   Она не выдержала, и вырвавшаяся на свободу сила сорвала со стены часы и швырнула на пол, заставив их жалобно звякнуть. Торн, похоже, на миг, но испугался, и Аэла поняла, что этому рада.
   - Ты это брось... - произнёс старик. - Аэла, приходит пора.
   Аэла скрестила руки на груди.
   - Если он хоть пальцем её тронет...
   - Да он и мухи не обидит, ведьма! - на этот раз Торн расхохотался. - Видела бы ты его - даже у тебя бы язык не повернулся такое нести! Это ж ребёнок, - уже спокойнее объяснил он. - Воспитанный, тихий мальчишка...
   - И где ты его взял, этого ребёнка? - перебила она.
   - Племянник, - ответил старик. - Внучатый. В отличие от непутёвого меня, сестрица завела семью, у неё внук появился. А теперь - пожалуйста вам, второй нездешний в семье, счастье-то привалило.
   - И?
   - Интересно? - Торн наконец-то улыбнулся. - Когда мальчишка не смог пользоваться магией - начал болеть, с нами так случается. Сестрёнка у меня дурища, нет бы сразу ко мне обратиться... Аэла, да не злись, мы не замуж её выдаём, к роли тёщи не привыкай!
   Она хотела было огрызнуться, но слишком устала.
   - Хорошо, - нехотя заключила она. - Вези его сюда. Но если хоть что-то будет не так...
   Торн неожиданно посерьёзнел.
   - Аэла, этот мальчик очень мне дорог, - совсем тихо, но отчётливо произнёс он. - Если ты угрожаешь ему... поверь, у меня появляется гораздо больше прав угрожать тебе. Даже тебе, Аэла.
   Она не заметила, что её собеседник опустил взгляд.
   - Я могу идти?
   - Иди, - глухо сказал Торн. - И, пожалуйста, помни, что я сказал.
  

* * *

  
   - Рокта-а, считай до двадцати хотя бы, мы же не такие бешеные, как ты!..
   Торн наблюдал за игравшими в прятки ребятишками: надо же, совсем как люди, как будто ничего и не случилось там, в другом мире... Играют, такие беспечные. Один прячется за крыльцо - это Гэн, мальчик со взрослым голосом, которого он почти вырвал из лап экзорциста - а ведь тот свёл бы с ума... а говорят ещё, с детьми поступают лучше - детей-магов не казнят, просто очищают от чужой силы... твари, удивительные твари - люди, тем более эти Светлые, по десятку бы упырей им в подвал...
   Хелена, любимица Аэлы - растерялась, стоит в стороне: поразительно, вообще не думает спрятаться... почему? Нехорошо, видно, с защитой, придётся учить... ах да, учить-то будет Аэла. Сама-то она - несчастная, как маленькая девочка, саму её он вытащил, растрёпанную, истерзанную миром, из этого страшного дома: хорошо хоть на костёр не отправили, брр...
   О Тайном посёлке он думал всё время, где бы ни находился, словно это был его ребёнок. Да так оно, если подумать, и было - каждый будто бы приходился ему родственником, может, и дальним, но родственником; сберечь бы их, скрыть от них всё самое страшное. А обучатся - придётся отпустить на волю, в мир... страшно.
   Тайный посёлок был слишком уязвим.
   - Что, Торн, загрустил?
   Ганна, одна из самых старых колдуний - почти его ровесница, словно прочла его мысли. А может, тут же подумал он, и прочла: что ей стоит-то, с её-то силой...
   - Боюсь я за них, - он указал жестом на гурьбу ребятишек.
   Торн не заметил, как Рокта закончила считать - теперь она уже придирчиво заглядывала за каждый куст в округе; Хелена, кажется, вышла из игры - просто уселась на крыльцо и смотрит куда-то вдаль. Обиженно захныкал кто-то из младших - думал, спрятался, а она...
   - Тайный ещё держится на нашей силе, - попыталась успокоить его Ганна. - Обычные люди вряд ли доберутся до него, а значит, Светлых, чтоб их, они просто сюда не приведут... самим-то им делать больше нечего, как шататься по лесам...
   - Люди, - задумчиво повторил Торн. - Ганна, меня беспокоит этот человек, странник.
   - Моя Рокта тоже его за что-то невзлюбила, - спокойно отозвалась колдунья. - Да не вижу я в нём ничего страшного. Если его здесь приняли, он на нас доносить не будет. Если, наоборот, выгоним...
   - С Гронтом не говорила?
   - С ним попробуй поговори, - Ганна нахмурилась. - Он-то считает, что сам всегда со всем разберётся, и слышать ничьих доводов не желает. Упрямый, как осёл. Впрочем, говорю же - нет в этом человеке ничего такого...
   - Эх, Ганна...
   Торн вздохнул и поднял глаза к небу. Оно было расплывчато-серым, как вода в луже, - даже очертания облаков не различить. Ветви деревьев словно бы брали его в сети, прямо как Светлые - Тайный посёлок... и не дотянуться, и не сдвинуться с места.
   - Этих детишек я экзорцистам не отдам, - наконец, сказал Торн. - И рассказывать им я тоже ничего не хочу. Придёт время - вспомнят. Не вспомнят - им же наверняка лучше, чем жить с... с этим.
   - Никто им ничего не рассказывает, Торн, что ты! - Ганна даже удивилась. - Тайный посёлок для того и существует, чтобы нездешние жили в мире, потому что иначе им просто не справиться. Если начнётся всё это...
   - Обманываем мы их, конечно, - будто сам себе, возразил старик. - Но они не готовы. Никто из них здесь не готов. Да и зря, что ли, они забывают... пусть справятся с собой без этого камня на плечах.
   Ганна лишь кивнула.
   - Мы точно выстоим, а? - Торн приложил пальцы к виску - головная боль, оказывается, мучила не только людей. - Может, ещё кого призвать, Аэлу, что ли, она молодая, но сильная такая...
   - Не стоит, Торн, - Ганна покачала головой. - Аэла слишком неуравновешенная, и ты должен это понимать. Она действительно может защитить Тайный лучше всех, но может и сгубить нас.
   Он вынужденно кивнул, вспомнив последний разговор с ней. Странно, что она только часы разбила - могла-то всё в ярости перевернуть... да, конечно, не прав он был, заговорив с ней именно тогда: ведь чувствовал, старый дурак, о чём она рассказывала Хелене. Впрочем, девчонка-то едва ли всё поняла - мала больно... подумать только - и ей-то восемнадцать лет, смешно!
   - Гэн, считай!..
   Гэн, отряхнув листья, выпрямился и встал спиной к игравшим; один, два, три... опять врассыпную. Младшие смеются - вот глупые, выдают себя, а ведь в игре тоже учатся защите! - старшим же игра уже наскучила. Хелена всё ещё сидела на крыльце; впрочем, нет, будто поймала его взгляд - и торопливо пошла к библиотеке. Часто, однако, она там в последнее время бывает: интересно, что нашла? Да и библиотека-то маленькая: всё, что он смог когда-то спасти, да ещё другие старшие приносили...
   - Прости, - Ганна впервые за разговор растерялась.
   - Ганна, ты чего? - Торн попытался рассмеяться. - Всё в порядке.
  

* * *

  
   Сон приходил к Хелене медленно, наваливаясь на веки тяжёлым, вязким месивом. Обычно сны были пустыми - после таких просыпаешься, будто не отдохнув вообще, будто только что закрыл глаза, а уже пора подниматься. Иногда Аэла засиживалась с ней допоздна, гладила по голове - и дремота казалась как-то легче; иногда - снова возвращались таинственные образы, которых Хелена не то что боялась - не понимала.
   Чья-то фигура на фоне сонного заката - кажется, воин; у него в руке был меч, и, приглядевшись, она в страхе понимала - это не солнечное зарево отражается в холоде металла, нет, это сам клинок раскалён докрасна. Она всё хотела подойти к нему, совершенно не боясь нападения, хотела спросить - как ты держишь его? Она откуда-то знала, что рукоять тоже нагревается и вот-вот обожжёт ладонь; и неожиданно воин оборачивался, замахивался на неё, но тут же ронял своё оружие. И протягивал ей руку, но она не решалась коснуться её - почти чувствовала его ожог. Она вглядывалась в его лицо, но пряди волос падали на глаза - нет, никак не заглянуть, не-по-сти-жи-мо...
   Дом, который рушится - землетрясение? Из дома выбегает человек, очень знакомый ей, может быть, даже близкий, но почему-то отдалившийся от неё. Человек пытается спастись, и она вот-вот готова рвануться с места, чтобы оттолкнуть его оттуда, где падает стена - но почему-то стоит на месте, не понимая, что заставило её замереть: страх ли, безразличие ли... нет, скорее - робость, хотя какая робость может быть сейчас, когда жизнь в опасности? Нет, она не боялась обломков... страшно - подойти к этому человеку, взглянуть ему в глаза; ты что же, дура, будешь ждать, пока он умрёт, чтобы эти глаза стали мёртвыми?!...
   Она до вечера сидела в библиотеке, завернувшись в шерстяную шаль Аэлы - там-то камин никто не топил, боялись огня... конечно, книги - самое ценное, самое хрупкое. Книги были такими разными - и такими волшебными, как будто по шагу приближали её к колдовству.
   Осень заканчивалась, медленно переходя в зиму; глухая, ноющая боль где-то внутри не покидала Хелену - только иногда засыпала, будто убаюканная её чтением. Хелена читала шёпотом, осторожно, будто боясь спугнуть написанное в книге. Будто мимолётная сказка... да и сам Тайный - как сказка, которая вот-вот может оборваться: страшно, не хочется об этом думать, не-хочу-возвращаться... подумать только, она здесь всего-то четыре солнечных цикла, и те неполные - а будто бы вечно знает всех-всех, кто находится здесь...
   Эта мысль почему-то напугала её, и пришлось отогнать её - нет уж, ещё не хватало...
   Хелена осторожно переворачивала страницы книг.
  

ГЛАВА III

  

1515 год от Великого Затмения; зима

  
   - Ганна, а, Ганна, а ты можешь снег остановить?
   Рокта сонно наблюдала за крошечными кристалликами льда, кружившимися в воздухе. Она вообще-то не очень любила зиму; она любила рисовать, а зимой какие краски? - чёрный, да белый, да серо-голубой для неба... ну, ёлки - тёмно-зелёный, приятный хвойный цвет, но уж больно унылый. Да и холодно...
   - Что ты, Рокта, нельзя, - колдунья покачала головой. - Нездешние не мучают природу.
   - Да я мучить и не собиралась, - обиженно ответила она. Чихнула.
   - Не болей, - Ганна улыбнулась. - Может, в дом бы пошла...
   Да куда там, скучно в доме сидеть, про себя ответила Рокта. Тряхнула головой, с волос упало несколько капель растаявшего снега. Малышня вовсю играла в снежки - присоединиться, что ли? И где, скажите на милость, Хелену носит, без неё-то с этими возиться неинтересно...
   Хелена попросила Аэлу научить её вязать - хотя бы немного; она вообще-то давно хотела, да не у Эстры же учиться, вот ещё - та за каждую неудачную петельку ругаться начнёт... а нитки у Аэлы были, да красивые какие, хоть и неярких цветов. Зачем-то захотелось связать ему шарф, длинный и тёплый - глупость-то, но хоть что-нибудь о себе на память оставить...
   Дурных снов почти не было - осталась только неясная тревога.
   В тот вечер даже с вязанием было как-то неудачно: нитки путались, завязывались в узелки, один раз - чуть не порвалась, вот была бы досада... пришлось отложить на потом, хотя что-то ей подсказывало - не хватит у тебя, Хелена, времени. Хоть видеть можешь, больно, но всё-таки - хотя бы так, а скоро - уйдёт, и не вернётся сюда больше, потому что странников всегда влечёт дорога. По крайней мере, так писали поэты ещё в древности.
   И что же ты, Хелена, не удержалась...
   - Сото, - неуверенно обратилась она.
   На улице было совсем холодно; вечерний, почти ночной уже мороз щипал за щёки, отчего она краснела - впрочем, сказала она себе, хоть это можно списать на мороз... лишь бы только метель теперь не разыгралась, а то что-то слишком далеко отошли они от Тайного посёлка...
   - Ну чего ты хочешь-то? - грубовато спросил он.
   - Когда ты собираешься уйти?
   Он неодобрительно покачал головой.
   - Какая тебе разница, Хелена?
   - Я тоже... с тобой хотела.
   Произнесла - и тут же, как, впрочем, всегда, отвела взгляд. Стыдно, так бесконечно стыдно... предательница ты, Хелена, как можешь - после всего, что говорила Аэла, как?! И кажется - нельзя иначе, потому что тут же что-то внутри опустеет...
   Сото поднял взгляд вверх. Хелена невольно повторила за ним; над ними сияли звёзды, и ей обычно нравилось смотреть на них - только теперь их лучи зачем-то показались похожими на сверкающие лезвия ножей.
   - Этого я и боялся.
   Она тряхнула головой.
   - Хелена, я тебе уже говорил, - произнёс он тоном недовольного учителя. - Я тебя не люблю. Ты, может, и хорошая, хоть и глупая, но это должна уяснить. Я не хочу, чтобы кто-то шёл за мной. А тебе, между прочим, ещё магии учиться.
   Тонкая нить где-то внутри, простонав, оборвалась.
   - Тогда лучше убей меня, - слова сорвались прежде, чем она успела остановиться.
   - Ну говорю же - глупая, - спокойно ответил он. - Ты знаешь, что такое смерть, Хелена? Едва ли, потому что никто не знает. Но звать её нельзя. Иначе она придёт именно в тот миг, когда тебе больше всего захочется жить.
   - Подожди!..
   Ей стало дурно: всё повторялось. Какая же она... как можно так - снова - добиться лишь удаляющихся шагов; теперь он никогда больше на неё не взглянет, никогда - а ведь надеялась на что-то там, в глубине души, на что, на что... а руку протянуть - нет сил; и ведь всегда, оказывается, хотела обнять, но поняла это лишь тогда, когда, стоит подойти, оттолкнут.
   Земля уходила из-под ног.
   Она вдруг почувствовала себя крошечной пылинкой. Кто-нибудь наступит - и раздавит её, как мерзкое насекомое, так и лучше, наверное... неужели - даже смерть не придёт, даже её она не-до-стой-на... а как легко - вот так умереть, лёжа на сырой земле, слиться с ней воедино, вмёрзнуть, чтобы весной сквозь неё прорастала трава, но...
   - Рокта!.. - неожиданно для себя самой позвала она: позвала ли, или крик застрял в горле? - Аэла! Кто-нибудь!..
   Земля уходила из-под ног.
   Снег... столько снега вокруг. Впереди - неизбежность: какая? Никак не понять, не разобраться... обрыв? Откуда, нет в лесу... но уверенность есть - там обрыв, и стоит шагнуть, придёт забвение. Придёт ничто, в которое так хочется убежать - чтобы больше никогда не видеть. Кого?..
   Как знакомо. Разбиться о лёд - так быстро...
   Откуда?!
   Чей-то голос звал её по чужому имени. Знакомый голос...
   "Я принимаю..."
   Вспомнились монахи в чёрных одеяниях. Свечи в их руках... и таинственный незнакомец в центре полукруга. Я принимаю...
   Где ты?
   Слова сами вырвались из груди.
   Где ты...
   Если бы кто-то мог увидеть её тогда, в те минуты, ему бы бросилась в глаза съёжившаяся фигурка, промокшая до нитки от снега; она тянула руки в холодную зимнюю ночь и плакала.
  

* * *

  
   ...дурные сны неслись по воздуху на много миль.
   Огромная ледяная пустыня. Клочья сероватого тумана падают вниз. Идти по льду не страшно - он знает, что этот лёд не треснет никогда. Слишком вечен. Слишком холоден. Слишком...
   А всё вокруг - слишком одинаковое. Мутное, блеклое, никакое.
   Голос отражается эхом от ледяных глыб. Голос, похожий на стон порванной струны. Он отчаянно зовёт, отвечая - и тут же забывает имя, чтобы больше никогда не посметь произнести его.
   Ледяная пустыня отвечает молчанием. Хрупкую тишину разрывает лишь вой пронизывающего ветра. И - обречённый крик: снова не удержал, не уберёг, совсем как тогда... когда?! И... где ты?
   Зимний ветер. Прямо как в тот раз...
   Он впервые по-настоящему испугался ночного кошмара - а ведь пора бы привыкнуть. Приложил пальцы к вискам: голова нестерпимо разболелась, будто не спал всю ночь. Да и холодно, как у мертвеца в могиле, - надо бы ставни прикрыть, распахнулись, видно, от ветра среди ночи...
   Зимний ветер - напоминание о девочке, которая исчезла. Девочка, которая словно бы растворилась в израненной огнём пожара ночной темноте. Или, может быть, она была всего-навсего призраком; быть спасённым привидением - вот так дела. И ведь правда спасла - зачем-то, не позволив чужой силе выпить его до капли.
   Дурак, что сказать. Сам ведь согласился. А если бы она не появилась?
   Усмехнулся - значит, так тебе и надо. Зажёг свечу.
   Еле слышный шорох, будто кто-то скребётся маленькими лапками. Или показалось?..
   Он бросил туда беглый взгляд - и с трудом поверил собственным глазам: в самом уголке комнаты, напротив кровати, сидело маленькое существо - белый пушистый комочек с огромным по сравнению с его тельцем хвостом. Зверёныш напоминал то ли щенка, то ли лисёнка, тут же вспомнилось - такие, кажется, живут на самом дальнем севере, в книге же читал... песцом, что ли, называется. Пёсик такой... песец. Знать бы, как он умудрился сюда попасть!..
   Зверёк отряхнулся, как мокрый собачонок, и уставился на человека чёрными глазками-бусинками.
   Он осторожно протянул руку. Песец зевнул, огляделся по сторонам. Принюхался. Вдруг - быстро прошмыгнул под кровать, тут же выскочил оттуда и, описав вокруг него несколько кругов, вскарабкался по одежде к нему на плечо, с трудом там уместившись. Торопливо куснул за ухо, чихнул, запутавшись в его длинных волосах. Потом - спустился по рукаву и устроился у него на коленях.
   - Эй! Голодный, что ли? - спросил он вслух и рассмеялся: будто поймёт!
   Зверёныш, однако, поднял взгляд и покачал головой.
   - Понимаешь, что ли?
   Его слова прозвучали так звонко, будто задели тонкую-тонкую струну.
   Тот кивнул. Снова отряхнулся, уткнулся носом в его ладонь и, кубарем скатившись на пол, исчез под кроватью.
   - А ну-ка, подожди!
   Он заглянул под кровать - никого. Будто в воздухе растворился...
   Лёгкий ветерок - надо же, а вроде бы ставни были закрыты; свеча погасла.
  

* * *

  
   Аэла говорила вполголоса, боясь разбудить Хелену. Как же перепугала, это же надо... сколько они её искали-то, а этот человек только-только сообразил сказать, куда они забрели. И ведь бросил её там, тварь такая, и...
   - Если он умудрился сбить ей магию...
   - Тише, Аэла. Твоя злость ей мало поможет.
   Торн хмурился. Нет, Аэла не знала, да и не думал он ей рассказывать; более того, она и своего-то не помнила. Хотя с этой девочкой они наверняка встречались в родном мире, и вряд ли были случайными знакомыми - очень уж тесная связь...
   - Ты помочь ей можешь, старик Торн?
   Он вздохнул.
   - Ну, жар-то могу снять, - нехотя кивнул. - Будет ли от этого лучше? Пусть поправляется себе постепенно, высыпается, приходит в себя... не так уж всё и страшно, она просто сильно переволновалась, ну, и простудилась - в снегу-то пролежать...
   Аэла проследила взглядом за тем, как он поднимается с места и идёт к двери.
   - Присматривай за ней, колдунья, - неожиданно мягко сказал он. - Следи.
   Он боялся себе признаться - не за Хелену волновался он, а за будущего ученика. Мальчику нужна пара - угораздило же им оказаться звёздными близнецами... впрочем, может, и не так оно страшно, вроде с детьми эта Хелена ладит; вот только кто же знал, что она окажется такой слабой...
   Опять оставлять Тайный посёлок - вот что пугало больше всего. В последнее время ещё стало сердце прихватывать от едва заметного, но тягостного предчувствия: что-то неладно, будет, точнее, неладно; есть у вас, маги, немного времени, а потом - будьте готовы. И пусть, просил он, это случится не в тот день и час, когда он будет отсутствовать. Иначе - сам же себе не простит.
   Аэла почти не отходила от постели ученицы - боялась оставить; разговаривала осторожно, чувствуя - что-то проснулась в ней, что-то, чего, возможно, сама Аэла не понимала никогда, что-то, чего лучше вообще не понимать. Радовалась, что Торн собирался уехать - не будет его мягкого, но насмешливого взгляда, не будет нравоучений, от которых он не мог удержаться - хорошо хоть не как Гронт!..
   Многие маги почему-то именно зимой начинали обучение: не сами, конечно, решали, а наставники. Аэла и сама подумывала о том, чтобы уже в этом солнечном цикле научить кое-чему Хелену - да вот беда, эта дрянь... этот человек её довёл до такого. Мерзость, мерзость... совсем как все мужчины: и что девочка могла в нём найти?
   Не вспоминать, не вспоминать... Нездешние чувствуют боль друг друга, и, как Аэла принимала в себя переживания подопечной, так и Хелена могла случайно забрать её память. Поэтому - больше никогда... вот она, Хелена, рядом. Живая, тёплая, родная... Хелена.
   ...а ведь она наверняка была при рождении похожа на неё... нет, даже точь-в-точь была. Крошечный комочек, бледный, хрупкий, с нежной, как лепестки полевых ромашек, кожей; правильные, чёткие черты лица, отчего малышка порой казалась не ребёнком, а взрослой женщиной, только совсем маленькой, как мраморная статуэтка или лесной эльф. Вьющиеся тонкими змейками локоны - редкость для новорожденной. Карие глаза, отражавшие такую сосредоточенность, словно девочка боялась потерять из памяти то, что важнее всего для её будущей жизни...
   Хватит, Аэла, хватит.
   ...Приходя в себя и оказавшись одна, Хелена смотрела в потолок и куталась в одеяло.
   Несмотря на горячий отвар из душистых трав, которым напоила её Аэла, она всё ещё не могла согреться, никак не могла согреться. Иногда она переставала различать явь и сон, не понимая, настоящие ли странные образы, возникавшие перед глазами, или их создавало воспалённое сознание. Не оставалось сил ни на мысли, ни на переживания - и этому она была безумно рада.
   Когда она немного поправилась и могла встать с постели, к ней зашёл Торн. Вернулся, значит... А Аэла говорила, что он уезжал. Или он просто не уехал ещё... какая, впрочем, разница?
   - Ну что, несчастье, легче тебе? - весело спросил он и, не дожидаясь ответа, объявил: - Та-ак, чтобы побыстрее привела себя в порядок, я тебя с очаровательным юношей буду знакомить.
   - Не хочу ни с кем... - слабо произнесла Хелена и отвернулась.
   - Верь мне - захочешь, - старик вдруг подмигнул ей. - Давай, готовься.
   На то, чтобы разозлиться, у неё не хватило сил.
   Она всё-таки подошла к зеркалу и посмотрела на своё отражение. Ну и вид, усмехнулась она про себя. Просто-таки упырь какой-то - бледная-бледная и глаза красные. Ну и, тут же ответила она сама себе, леший с ним со всем. Пару раз провела расчёской по волосам, отложила её в сторону. Переоделась в платье, заботливо принесённое Аэлой, - ага, значит, Торн и с ней уже поговорил. Накрыла постель покрывалом и села за стол, совершенно растерянная.
   Ей не хотелось ни о чём думать. Гораздо легче было впадать в беспамятство; пусть жар, пусть бред - зато не приходят никакие мысли. Пустота. А тут - откуда ни возьмись этот Торн с какими-то глупостями... не хочется, никого видеть не хочется, тем более - знакомиться с кем-то... зачем - теперь?
   Её мысли прервал стук в дверь.
   - Войдите, - бросила она.
   Обернулась.
   Вслед за Торном, вопреки её ожиданиям, в комнату зашёл ребёнок: мальчишка оказался младше её - года, наверное, на три. Что-то в нём сразу привлекло взгляд Хелены - она и сама не понимала, что именно; вроде бы - обычный паренёк, пусть и изысканно одетый. Немного растрёпанные прямые волосы пепельного цвета - почти до плеч. Невысокий - на голову ниже Хелены, или того меньше. Карие глаза...
   Тут Хелена замерла. Их взгляды встретились - и она узнала тот самый хитроватый прищур, за который соседские ребятишки прозвали её саму чернобуркой. Мальчик понял её - не в силах отвести взгляд, покраснел. Беспомощно похлопал по брюкам - карманов не было; соединил руки в замок.
   - Рамон Холль, - невозмутимо произнёс Торн. - Рамон, поздоровайся.
   Тот, однако, как оцепенел - лишь смог наконец-то отвести взгляд. Опустил глаза, уставившись в землю, пряча румянец на щеках. Старик, глядя на него, расхохотался и взъерошил ему волосы.
   - Та-ак, робеем, конечно, - весело протянул он. - Конечно, сопляк же, пятнадцать лет!
   - Почему это сразу сопляк?
   Это было первое, что Хелена смогла произнести; неодобрительного взгляда сдержать она не сумела: больше всего она злилась, когда над кем-то смеялись. Короткая вспышка гнева будто привела её в чувство, и в следующий миг она уже невозмутимо улыбнулась Рамону, не дожидаясь реакции Торна.
   - Ой, я не представилась, - притворно спохватилась она. - Меня зовут Хелена Альта.
   - Обещаю, Хелена Альта, я ведь когда-нибудь попрошу Аэлу тебя наказать, - погрозил Торн. - И что я тебе позволяю: перебивать меня, вести себя...
   - Не надо её наказывать!
   Голос Рамона был тихим, но уверенным. Произнеся это, он снова посмотрел на Хелену и тоже ей улыбнулся - та в ответ звонко рассмеялась, совсем по-детски, чувствуя, как её переполняет невероятная лёгкость. Оба они тут же осознали нелепость происходящего - нашли тоже страшного врага, от которого надо друг друга защищать! - и от этого им стало ещё веселее.
   Торн развёл руками.
   - Ну-ну, я вижу, сейчас я вам здесь не нужен, - он сделал вид, что обиделся, но тут же улыбнулся.
   Подмигнув то ли Хелене, то ли Рамону, он важно прошёл к двери и вышел. Они переглянулись и снова рассмеялись - заливисто, совсем искренне; наконец, Рамон быстро, словно устав держать слова в себе, сказал:
   - Ты же так на меня похожа!
   Хелена кивнула. Села на постель и, сбросив туфли, забралась с ногами, скомкав покрывало; Рамон устроился рядом, на краешке, положив руки на колени, - такой застенчивый юный аристократ, заметила Хелена, и снова почувствовала, как её сердце переполняет тепло.
   - Так здорово... - только и смогла выговорить она.
   - Ага, - просто согласился мальчик. Затем чуть виновато добавил: - Надеюсь, дядя Торн не обидится.
   - Да ну, не обидится он, - успокоила его Хелена. - Подумаешь...
   - А он мне про тебя рассказывал, - чуть смущённо продолжил Рамон. - И он... говорил, что ты никого не слушаешь, кроме Аэлы... она вроде бы твоя наставница, я ничего не путаю? - Хелена кивнула, и он продолжил совсем уже тихо: - И ещё... что ты вредная. А я тебя увидел и сразу понял, что ты хорошая.
   - И ты хороший, Рамон, - на этот раз Хелена сама почувствовала, как кровь приливает к щекам. - Очень хороший.
   Эти слова она произнесла на порыве - как будто из самой души. Потом несколько растерялась и задумалась: старик Торн, выходит, уже умудрился наговорить о ней всякого... может быть, это даже забавно, да вот только верить будут ему, а не ей. Впрочем, тут же подумала она, зачем ей надо, чтобы кто-то другой верил ей, если этот мальчик, сияющий, как луч солнца, рад встрече с ней? А она ещё не хотела никого видеть...
   - Спаси-ибо, - Рамон даже слегка склонил голову: вот же научили манерам! - Хелена, расскажи что-нибудь, а? Ты давно тут?
   - Давно, - она кивнула. - Вроде как давно... Пять солнечных циклов уже.
   Сама удивилась - и много, и мало... а казалось, что всю жизнь.
   - Пять... - повторил он с некоторым восхищением. - Наверное, уже колдуешь?
   - Не-а, - отозвалась она. - Меня Аэла пока только читать и писать учила, чтобы искать заклинания в книгах и свои записывать. А так... рано, видно, было. Так что учиться магии, наверное, вместе с тобой будем, - эта мысль сама по себе порадовала её, и она выдержала паузу, наслаждаясь ей. - Рамон, а ты откуда вообще? Торн - твой дед?
   Рамон кивнул.
   - Он меня с собой сюда взял, - объяснил он. - Я болел много, он маме рассказал, что меня вывезти надо подальше... А потом мне сказал - дружок, а я тебя магии учить буду! Знаешь, как я рад был...
   - Представляю! - Хелена улыбнулась. - А в Тайном очень хорошо, правда.
   Выходить на улицу после болезни было немного странно - будто преображаешься вместе с миром, краски гуще, солнце светит ярче; морозный воздух был свежим и чуть горьким, но опьяняюще-приятным. Хелена только теперь вспомнила, как любит зиму - настоящую зиму, снежную незнакомку, холодную и манящую тайну.
   Ребята играли в снежки; в основном, конечно, самые маленькие, хотя без вездесущей Рокты не обошлась и эта забава: девочка носилась вокруг них, норовя запустить комком снега то в одного, то в другого. Бросилось в глаза, как другая юная волшебница, Кимина Ланга - чуть постарше, чем Хелена, управляется со всей оравой не хуже умелого полководца: заговорщически объясняет мальчишкам, как лучше прицеливаться, чтобы настичь товарища, но случайно не попасть в лицо, смеётся вместе с ними, улюлюкает; девочкам - поправляет застёжки на одежде и заботливо приглаживает волосы.
   Замечательная, должно быть, из неё выйдет мать... интересно, у неё уже друг есть?
   - Хелена, ты выздоровела! - радостно крикнула Рокта. - Пойдём, я тебе такие сосульки покажу, а то мне носиться надоело уже!..
   Подбежав к ним, она недоумённо склонила голову, глядя на Рамона.
   - Ой, а тебя как зовут?
   Мальчик улыбнулся, уже нисколько не смущаясь.
   - Рамон Холль, - представился он и даже поклонился, чем привёл обеих подруг в восторг.
   - О как! - весело сказала Рокта. - А я - Рокта Тайра. Будем знакомы, граф?
   - Барон, - по привычке поправил он.
   И рассмеялся.
  

* * *

  
   ...от её ладони поднимался тонкий стебелёк. Он был таинственного нежно-голубого цвета, как небо, отражённое в капле росы, чуть прозрачен и совсем невесом, потому что неосязаем. Хелена боялась шевельнуться: будто сейчас спугнёт, как лесную зверушку... нет, конечно, не спугнула бы: этот росток - она сама, её сила, её душа. На ладони - маленький мир; разве не об этом она так долго мечтала?
   Наконец, она решилась поднять взгляд: Рамон стоял напротив неё, выставив вперёд левую руку - как отражение; он наблюдал за своим творением, восхищённо, по-детски улыбаясь. Его росток почти точно повторял фигурку на её руке, только чуть короче и чуть крепче.
   - Красиво... - произнёс мальчик.
   Аэла и Торн переглянулись.
   - Молодцы какие, - похвалил Торн. - Прячьтесь, на сегодня достаточно.
   Хелена прикрыла росток второй ладонью, как трепещущий огонь свечи, и он, как по команде, стал уменьшаться, пока не превратился в крошечную капельку и, наконец, не скрылся совсем. Она ощутила необыкновенный прилив сил - словно бы заново родилась; да так оно, в общем-то, и было...
   - Я рада за вас, - тихо, будто бы смущённо сказала Аэла. - Вы смогли увидеть свою силу, потому что искренне в неё поверили. Это только у людей всё почему-то происходит наоборот: верят, только если своими глазами посмотрят...
   Оба старших за последнее время так изменились, что это стал замечать весь посёлок. Торн будто помолодел на десяток лет: не упускал возможности пошутить, съехидничать, как мальчишка; Аэла, напротив, стала мягкой, как кормящая мать.
   - Обычно это таинство позволено видеть только наставнику, - добавил Торн, - но раз вы близнецы, ваша сила едина.
   Рамон и Хелена, в свою очередь, тоже переглянулись и рассмеялись. Оба узнавали друг у друга тот самый заговорщический взгляд, что свёл их вместе с первой встречи и стал их маленьким секретом, как это обычно бывает у детей. Разве не здорово - узнавать друг друга по особому знаку, по жесту, да хоть по паролю на выдуманном языке, кажущемуся остальным полной нелепицей?
   Рамон вообще был чудом, сразу поняла Хелена. Крошечное такое солнышко, живущее теперь рядом с ними, он быстро нашёл себе друзей среди других магов; с ней он говорил совсем открыто и свободно - ещё бы, что стесняться своего близнеца? У него был тихий и очень мелодичный голос, достаточно высокий и мягкий; просто-таки журчание ручейка. Он был воспитанным и вежливым - но это не мешало ему поддерживать Хелену в её шалостях, по которым она, как оказалось, безумно соскучилась. Порой он додумывался до такого, что ей бы и в голову не пришло - однако никогда не делал никому зла; она поняла, что привлекло её в нём в первую очередь - тёплая, бескорыстная доброта.
   Они болтали ночи напролёт, и он был первым, кому Хелена рассказывала обо всём: о семье, о Джейн, о своём безумном побеге из дома, даже немного - о Сото с юга, и почему-то ничто уже не казалось ей грустным или болезненным - словно прошла не пара недель, а уже несколько лет.
   ...в один из сонных зимних дней, когда метель наконец-то прекратила бушевать и можно было спокойно выйти на улицу, не опасаясь порывов бешеного ветра, всех перепугать умудрился не кто-то из младших - сама Аэла исчезла на целый день, и весь посёлок с ног сбился; лишь один Торн оставался спокоен и посмеивался над ними - у него не было дурных предчувствий, а значит, это было просто новое безумие, каких колдунья натворила предостаточно. Под вечер она действительно вернулась целой и невредимой - даже радостной, и вручила Хелене подарок - белого, как снег, котёнка с любопытными зелёными глазами.
   - Ну ты, леди, и сумасшедшая, - эти слова Торн повторил в тот вечер далеко не один раз. - Ну ты, ведьма, весь Тайный же на уши поставила. Хоть бы кого предупредила! Ну, истинная ведьма...
   Хелена, тут же забыв все волнения, бросилась наставнице на шею. Котёнок был игрив и, конечно, привёл её в восторг, к тому же она с детства обожала кошек. Оказавшись в её комнате, зверёк тут же деловито прошествовал по столу и оставил на сухом дереве следы когтей, потом - перевернул корзинку с вязаньем и распустил весь шарф, порвав к тому же половину нитей в клочки.
   Тот самый шарф, заметила про себя Хелена, и ничего не почувствовала.
   ...Сото зашёл к ней тем же вечером, даже без стука заглянув в комнату.
   - Я занята, - произнесла она, будто защищаясь. - У меня котёнок тут... Аэла подарила.
   - Рад за тебя, - усмехнулся он. - А у меня тут разговор. Уделишь мне пару минут?
   Зверёк вцепился когтями в подол её платья, потянул за ленту. Замурлыкал, потёрся головой о её руку; Хелена погладила его.
   - Видишь, меня не хотят отпускать, - искренне ответила она. - Наверное, не уделю.
   Её слова показались ей льдинками, звенящими на ветру. Такие быстрые, резкие и безразличные. И - совсем не холодно, совсем; интересно, почему так? И видеть его - уже не больно, и нет знакомого привкуса горечи...
   Он вошёл в комнату и захлопнул дверь. Котёнок, испугавшись, зашипел и скрылся под столом; тут же, впрочем, покинул своё убежище: любопытство оказалось сильнее. Сото бросил взгляд на растрёпанный комок ниток.
   - Вязать, что ли, училась?
   Хелена кивнула и снова принялась наблюдать за котёнком.
   - И кому что вязала?
   - Рамону, - бросила она.
   Тут же мысленно отругала себя за эту необдуманную ложь: ведь действительно же, собиралась сделать мальчику какой-нибудь подарок, а теперь - вмиг всё желание пропало, показавшись нечестным и неправильным.
   - Ну-ну, - Сото покачал головой.
   Он постучал пальцами по столу, и котёнок, тут же забыв об изрядно подпорченной ленте на платье Хелены, прыгнул на стол и вцепился ему в руку острыми зубками, как в лёгкую добычу.
   - Ай, чтоб тебя! - выругался Сото. - Да я бы... за хвост оттаскал бы малявку...
   Хелена вскочила со стула.
   - Что бы ты сделал?
   В этот момент ей больше всего захотелось, чтобы он просто вышел из комнаты, в которую она его к тому же не приглашала. Просто вышел - и не заходил больше. Сама себе удивилась - и куда делась твоя робость, Хелена, куда делась твоя пре-дан-ность... у кого научилась так злиться?
   - Да что слышала! Хелена, ну ты смешная такая...
   - Уходи отсюда, - перебила она.
   Он, похоже, сам растерялся; попытался рассмеяться - вышло совсем не по-настоящему и как-то тревожно.
   - Быстро же ты свои клятвы забыла, ничего не скажешь...
   - Уходи, пожалуйста!
   Она прижала котёнка к груди и замерла. Крошечный, беззащитный совсем... но ведь никто ничего не сделал ему, лишь сказал. Слова... хватит, хватит ему уже насмехаться, Аэла-то права была, как всегда... если такое можно сказать о маленьком зверьке - как знать, не обидит ли ребёнка, и...
   Так же легко, как плюнуть в душу.
   - Хелена, вот уж не ожидал, что ты такая невоспитанная, - он нахмурился, как старик. - Извиниться перед гостем не собираешься?
   Она отвернулась и бросила через плечо:
   - Нет.
   Пожав плечами, он медленно открыл дверь и вышел.
  

* * *

  
   Аэлу стало нестерпимо тянуть в город - как осу к чужому мёду, говорила она себе; злилась на себя, но каждый раз, как только могла, посещала все те места, где в последний раз почувствовала странную силу. Однажды с ней так уже было - в тот страшный день, когда у Светлых едва не появился самый могущественный союзник, какого они только могли заполучить. Словно бы горючая смесь чужой мощи и нездешней - безжалостное орудие убийства.
   Тогда она не выдержала. Рванулась, испугалась, подвергла опасности жизнь Хелены, протащив её по тёмному коридору; страшное заклинание - когда тело рассыпается на множество частичек и вмиг же собирается воедино. Не каждый вынесет... впрочем, в Хелене она была уверена. Уж если случилось такое...
   Теперь хотелось выяснить всё до конца.
   Она шла по улицам - и будто ощущала запах страха. Даже бездомные собаки сбивались в стаи и прижимались друг к другу, забыв о старой вражде из-за лишней кости, брошенной кому-то из них поварихой, или постыдно проигранной драке, закончившейся поджатым хвостом и следами зубов на лапе; что уж говорить о нездешней, которая видит и слышит лучше иного зверя и тем более лучше обычных людей. Страшно, страшно: будто кто-то очень сильный прошёл здесь, сметая всё на своём пути.
   О чём только люди не говорили: у кого-то заболел ребёнок, и всё его тело то становилось холодным, будто он умер уже, то загоралось лихорадкой, на кого-то напала стая собак с красными глазами - а потом оказалось, что все эти собаки в одну ночь сбежали от хозяев, а какая-то бабка клялась, что начала видеть у половины соседей чёрные крылья за спиной.
   Аэла не хотела признаваться себе, что сама начинает бояться.
   - Что с тобой происходит, колдунья? - спросил однажды Торн. - Вечно тебя нет, а девчонку-то твою учить надо. Она, между прочим, ожила в последнее время, бегает со всеми, смеётся. Что не так?
   Ну как же, сказала она себе, не мог старик не заметить. Знал её, как свои пять пальцев, и не преминул это показать - гадко-то как... будто в душу лезут. Спас, конечно, когда-то, но зачем же - так...
   - В городе беспокойно, - нехотя сказала она. - Слухи ходят.
   Торн тут же насторожился.
   - Что ещё за слухи?
   - Я не думаю, что Тайному что-то сейчас угрожает, - быстро сказала Аэла. - Скорее, кажется... будто бы там кто-то очень сильный поселился. И понять не могу, наш он или человек, но уж точно не Светлый. Этих... - её голос стал тихим от злости, - я бы за версту почуяла.
   - Ты бы осторожнее, колдунья... - неожиданно погрустнел Торн. - Мало ли.
   Ей больше не хотелось слушать; лучше - просто посмотреть за детьми: вот Рокта опять рисует... надо же, рисует-то портрет Хелены с этим мальчишкой, и красиво у неё получается... Да, эта девочка точно не пропадёт: если с магией не сложится, то уж такой талант её везде выручит. Штрих за штрихом - вот же взялась рисовать углём, когда всё вокруг в снегу, всё равно что огонь - бледной, мокрой акварелью. Чёрный порошок крошится под пальцами...
   Почему-то кольнуло в груди.
   - Торн...
   Она попыталась обратиться к нему как всегда - с вызовом. Не вышло.
   - Что, Аэла?
   Всё, всё тут же понял. Раз называет по имени, значит, ничего от него не скрылось. Вот старый упырь...
   - Торн, если что-то случится... - она не сразу подобрала слова, - если что-то страшное с нами произойдёт - обещай мне, что сбережёшь Хелену. Что угодно для этого делай, но пусть с ней всё будет в порядке.
   Она старалась не видеть его беспомощный взгляд.
   - Аэла, о чём ты говоришь?
   - Ты слышал, - холодно сказала она. - Хелене недавно исполнилось девятнадцать - она мне сама сказала, а значит... береги её от Светлых. Пусть с ней всё будет в порядке. Не со мной.
   Торн ссутулился и замолчал.
  

* * *

  
   Зима уходила так быстро, что за ней невозможно было уследить. Опять дороги размывало с первыми оттепелями, да что там дороги - тропинки в лесу превращались в сплошную грязь. И всё равно - многие странники срываются с мест именно в конце зимы, или ещё лучше - весной; говорят, новые силы, даже так - почти новая жизнь.
   ...А ведь на юге, на Краю Земли, и зима-то была похожа на позднюю осень или на раннюю весну; всё-таки хорошо, наверное, что он оставил дом - научился любить её, эту весну, ждать её с её проталинами, так дерзко перечёркивающими белизну снега в поле, с её стаями перелётных птиц - эти-то домой возвращаются... а ещё - откуда-то эти северяне взяли поверье, что весной надо непременно влюбиться. Вот уж странно...
   Что там эта девочка-то говорила, Хелена? Ну да, любить, сказала, - это как умереть; придумает же... а может, и похоже в какой-то мере. Только неправильно как-то сравнивать... да и как можно сравнить, если сам не знаешь, что это такое?
   - Хелена!
   Обернулась, посмотрела как-то растерянно и смущённо, совсем как раньше; прижала к груди котёнка, будто напоминая о последнем разговоре и пытаясь защитить, - конечно, не понимала, что сама, совсем по-детски, ищет защиты у зверька, который и слова-то сказать не может...
   - Что ты хотел?
   - Ты, похоже, больше не собираешься умирать?
   Отступила на шаг, будто он пытался её ударить. Присела на колени, выпуская котёнка - тот тут же скрылся в кустах, почуяв, видно, мышь, или просто за бабочкой погнался. Снова выпрямилась, но в глаза ему не смотрела - отвела взгляд, делая вид, что за чем-то наблюдает вдалеке.
   - Что ты хочешь от меня? - тихо повторила она.
   - Да ничего я не хочу, это ты всегда чего-то хотела, - бросил он - вышло, кажется, более раздражённо, чем следовало бы.
   Он достал из кармана небольшую брошь и протянул ей: вышло похоже на знак примирения.
   - На, возьми.
   Она недоверчиво посмотрела на него, не решаясь протянуть руку, - так смотрят, заметил он про себя, на отъявленных озорников, вечно готовящих какие-то пакости и едва ли способных на что-нибудь искреннее и честное. Вот, значит, как...
   - Да не бойся ты.
   Он попытался улыбнуться; только тогда она, наконец, взяла подарок с его ладони - торопливо, осторожно, лишь слегка прикоснувшись холодными пальцами, и тут же отдёрнула руку.
   - Спасибо.
   Ну точно, ребёнок. Ребёнок, которого старательно учили вежливости и который ужасно боится сделать что-нибудь не так: мало ли, ругать будут... а сама-то - ох, высказалась бы, если б не боялась... встопорщивает шерсть, как зверёк...
   - Давай, держись там, - теперь его голос прозвучал как-то растерянно.
   - Уходишь?
   Вот как... такой голос, будто сама готова его прогнать.
   - Пора.
   - Хочешь попрощаться?
   Он рассмеялся.
   - Знаешь, только с мёртвыми прощаются, - ответил он. - Пока ты жив, всегда есть шанс снова увидеться, разве нет?
   - Зачем? - приглушённо совсем, холодно.
   - Мало ли, - он пожал плечами. - Лучше знать, чем не знать, да и...
   Он замолчал - Хелена снова перестала слушать.
   ...серая, серая лента вьётся - но хотя бы вокруг ещё снежно. Последний солнечный цикл зимы, надо же... Быстро, слишком быстро летит время. Эти-то рассказывали, что для них и времени-то нет, да и можно в это поверить - вон, старики-то у них ещё как держатся, а говорят, что каждому под девяносто!..
   ...отец прогнал, а эти - не прогнали. Не прогнали ли?
   Он прошептал одно из последних выученных заклинаний - надо же, и вправду, что ли, последних? - порыв ветра поднял с земли вихрь снежинок. Слипшиеся кусочки льда - прямо как сердца у людей; так долго вместе, так долго в покое, что - не разорвать, да вот только хорошо ли это - примёрзнуть друг к другу...
   Падающий снег был мокрым и липким.
  

ГЛАВА IV

  

1516 год от Великого Затмения; весна-лето

  
   Зима закончилась.
   Он впервые по-настоящему осознал это, когда, распахнув едва державшуюся на петлях дверь ночлежки и выйдя на улицу, почувствовал, как лучи солнца бесцеремонно ударили ему в глаза. Лучи солнца - горячие, острые, почти-летние.
   Нет, он никогда не любил зиму; может быть, даже немного боялся её - слишком бесцветна, слишком холодна, хоронит всё вокруг под покровом снега - настоящий саван... но солнце - ещё хуже. Солнечный свет слепит глаза, заставляя нервно прикрывать рукой лицо - как от огня.
   ...В конце концов, летом ему просто никогда не везло.
   Вот, например, кто, скажите на милость, мог бы подумать, что нелепая, странная девчонка Ная, которую он видел-то всего пару раз в жизни, окажется опаснее любого разбойника? Если бы он встретил её на улице посёлка - даже не заметил бы; она была именно такой - незапоминающейся, блеклой какой-то, иной мальчишка бросил бы вслед обидное прозвище "дурнушка" - и не постыдился...
   Сначала - выслеживала. Как-то забралась на яблоню у соседей и пряталась там в ветвях, наблюдая за его домом; оттуда её с позором прогнали, приняв, конечно, за воровку. Как-то просто шла по пятам - он сразу обнаружил её, но видеть её попытки остаться незамеченной было презабавно, только вот с трудом удавалось сдерживать смех.
   Потом она набралась смелости и пригласила его к себе. Он вежливо отказался. Она крикнула ему вслед какое-то ругательство и убежала. Удивительно, и как только он всё это помнит?
   На общем празднике она держалась ближе всех к нему, но не произнесла ни слова - лишь бросала многозначительные, по её мнению, взгляды. Он пытался угадать, сколько ей лет: ну не старше же тринадцати?
   Она подала ему бокал - и неожиданно стекло показалось ему горячим, как раскалённая сталь; он разжал пальцы - бокал звонко упал на стол, и ярко-красное вино растеклось по скатерти. Скатерти, однако, было не жалко: она была неизменной почти на всех празднествах и наверняка пережила ещё не такое.
   В то, что эта девчонка пыталась его приворожить, верить не хотелось. Пришлось.
   Впрочем, тогда было уже поздно.
   Не хотелось думать об этом, но отчего-то воспоминания приходили одно за другим. Теперь они были уже не яркими, а рваными и спутанными - как книга, из которой беспорядочно и безжалостно выдёргивали страницы.
   ...ведьма Ная - в центре магического круга. Его держат две её подруги, остальные - танцуют сумасшедший танец: как он ненавидел танцы! - не вырваться, не сбежать от них, держат, как на поводке, за верёвки. Верёвки злят - слишком уж навязчиво врезаются в кожу, царапая запястья. Сил не хватает - надо же, не может освободиться от двух девиц, а ведь считал себя сильным, парень же, семнадцать лет!..
   ...чужая-чужая сила. Её излучало всё: и поляна с вытоптанной травой, и ветки деревьев, склонившихся над колдуньями; даже воздух становился густым, терпким, липким, как кисель - невозможно дышать. Как будто тиски - это не их слабые руки, держащие его, совсем нет... это чужая сила, текущая по ним, как разъярённая вода по покорному руслу реки, выходяшей из берегов.
   ...странная и глупая девчонка - сколько ей лет-то, неужели больше тринадцати? - держит в руках кинжал, чтобы зарезать его, как мясник - овцу. Какая мерзость - такая смерть; самой Нае, в общем-то, уже всё равно, что с ним; это только потом ему сказали, что, когда Тьма охватывает сердце, меняется и память - может быть, она его и не помнила тогда, даже имени - не помнила. А ведь до этого наверняка думала - отомщу, никому не достанешься...
   ...Ная совсем не похожа на маленькую тайну из сна. Странный, конечно, был сон, совсем ненастоящий, но почему-то - запомнился; сон, где не было смерти - была только девочка в белом платье. Девочка смеялась - искренне, тепло так, звонко, совсем не так, как Ная сейчас - злорадно и отстранённо.
   ...Ная с безумным взглядом. Ная в исступлении.
   ...хватит!!
   ...верёвки рвутся сами собой, но он даже не удивляется - это кажется ему совершенно обыденным и естественным, не то что ведьмины дикие игры. Искры пляшут вокруг него бешеный танец, но не касаются его - а неведомая сила отбрасывает в сторону от жертвы обеих ведьм. Получите, слышите?
   ...Ная без сознания. Дикие вопли остальных. Убежать...
   Он действительно скрылся. Дорогой, конечно, ценой: в родной посёлок дорога была закрыта; сначала это привело его в отчаяние, потом - понял, что его мало что держало там, кроме того, что он там родился. Если бы только можно было уйти по-другому, а не...
   - Господин! - окликнул его звонкий голос.
   Он обернулся - девушка в ярком пышном платье помахала ему рукой; ах да, та самая, что всё присматривалась к нему вчера, надеясь, наверное, разглядеть лицо за капюшоном. Вот нашла же как к нему обратиться - "господин", да и до чего не любил он таких взглядов - как будто сковывали, как будто он становился им чем-то должен, как будто от него хотят чего-то невозможного... как, например, Ная.
   - Господин, назовите ваше имя!
   - У меня нет имени, - отрезал он. - Что-нибудь ещё хотели?
   Девушка растерялась и надула губы. Впрочем, обиженной притворялась недолго - как только вышел пожилой мужчина, хозяин ночлежки - должно быть, отец, она тут же смутилась и опустила взгляд.
   - Что он сказал тебе, Даяна? - обратился он к ней.
   Впрочем, не к ней, конечно, - к подозрительному незнакомцу; дурак, думал, эта девица нужна ему. Смотрит, будто он собрался её у мужа увести - а уж будущий муж-то наверняка есть на примете, интересно, видела ли она его хоть раз...
   - Господин, - он повторил её обращение нарочито вежливо, - скажите, пожалуйста, дочери, чтобы она не глядела на каждого встречного юношу. Иначе, чего доброго, её супруг будет ревновать.
  

* * *

  
   - ...Ой, смотрите-ка, цветочки собирает!
   Торн снова наблюдал за юными магами: Рамон собрал букет цветов и торжественно, как и подобает представителю его знатного рода, подарил его Хелене; та, сияя от радости, приняла его. Кто-то из мальчишек не преминул поддеть приятеля - Хелена тут же вступилась, а сам Рамон, конечно, покраснел. И как эта девочка не понимает, что он уже не ребёнок, а парень, и должен уметь постоять за себя...
   - А хорошую невесту ты нашёл для своего племянника, - Ганна незаметно подошла к Торну и положила руку на плечо. - Просто сказка, даже ребята видят... вон, моя Рокта уже спрашивала, когда они венчаться будут...
   Он вздохнул.
   - Ганна, Ганна, ну неужели и ты туда же? - в его голосе появилась грусть. - Я бы и сам рад видеть эту девчушку баронессой, хоть характер у неё порой упрямый, как у ослёнка. Только вот видно же, что кто-то другой у неё на уме.
   - Кто же? - Ганна искренне удивилась. - Вроде тот человек ушёл как раз потому, что она его жаловать перестала, а больше она ни с кем и не разговаривает почти, ну, так, парой слов перекинется...
   - Так-то оно так, - Торн поморщился, - но неладно с ней что-то, в этом нет сомнений. А вот что - ума не приложу, да что там я - даже Аэла не знает...
   ...цветы были нежными и хрупкими. Разноцветные лепестки - радуга, спустившаяся на землю... будто бы в сердце каждого из них пряталась тайна, ускользавшая от неё на протяжении стольких снов. Сны приходили наяву, но она не боялась их - лишь становилось совсем по-осеннему грустно, хотя было лето...
   ...детский смех, рыжеволосый мальчишка лет семи, за которого она почему-то очень боялась... он протянул ей букет из хрупких осенних цветов, которые вот-вот должны были умереть, если бы он не собрал их за день или даже несколько часов до увядания... и она подумала: а может, так и надо, может, старость создана только как наказание, и поэтому хорошие дети должны уходить раньше, намного раньше, чем она наступила бы для них?.. Странными были мысли для такой крошечной девчушки, да и сколько ей ещё жить предстоит, может, она и не состарится вовсе в этом волшебном мире... но, какими бы они ни были, она знала - если она права, то она готова совершать какие угодно поступки, чтобы только стать плохой и остаться с ним хотя бы ещё на день, на час, даже на одну-единственную минутку...
   Он был где-то далеко, так далеко, словно за гранью. И имени - не знала...
   ...Только - странные сны о незнакомце, у которого за спиной огромные крылья... не чёрные, не белые - алые, будто бы из самого огня. Страшно прикоснуться - но не потому, что можно обжечься, нет; будто бы кровь на них, будто алые капли - на беззащитной чистоте, будто кровь, скрывающая раны: вдруг потревожу, вдруг причиню боль? Только крылья - не видно лица; на лице - маска из серебристого тумана - что-то до безумия знакомое, что-то - не хочется больше вспоминать...
   Где ты? Он зовёт - а у неё пропадает голос. Не откликнуться...
   ...А Рамон боялся за Хелену.
   Бывало, сядет она у окна - и смотрит куда-то вдаль отстранённым, медленно пустеющим взглядом, и не замечает, что происходит, не слышит, как кто-то произносит её имя; казалось, потом она даже не помнит, что происходило с ней в те минуты. Однажды он больше получаса не мог заставить её пробудиться - дёргал за плечи, жалобно звал, но душа Хелены словно бы покинула тело, заставив его превратиться в куклу со стеклянными глазами. Лишь когда мальчик не выдержал и пронзительно закричал, она пришла в себя, и в её глазах заблестела искренняя растерянность - но и это было счастьем по сравнению с тем, что было всего за несколько минут до этого.
   После таких сновидений наяву Рамону порой казалось, что Хелена желает рассказать ему что-то бесконечно важное, до боли необходимое - но тут же забывает об этом, едва подберёт нужные слова. Сам он никогда не задавал ей вопросов - слишком боялся этого взгляда, полного мучений, взгляда девяностолетнего старика, пережившего войну и потерявшего на ней всех родных. Этот взгляд он мог видеть, к счастью, лишь мгновения, а потом с Хелены спадало оцепенение - и она уже смеялась, болтала, щебетала, как ни в чём не бывало, и снова звала его за собой в одну из бесконечных шалостей.
   Лишь однажды - в странный, слишком тихий летний день она всё-таки произнесла - всего одну фразу.
   - Ему сейчас очень плохо, Рамон, - прошептала она, взяв мальчика за руку. - Поэтому мне тоже становится грустно.
   ...Брошь, которую подарил Сото, Хелена носила - на груди, чуть ближе к правому плечу и подальше от сердца, но носила, потому что казалось: не надеть, спрятать где-нибудь - непростительная неискренность, обман, почти что предательство. Пусть смотрят, пусть думают что хотят, пусть осудят...
   Вещица была красивой - в форме серебристо-голубого крыла - и сверкала на солнце маленькими звёздочками. Говорили, конечно, старшие, что человеческие предметы вряд ли имеют настоящую силу и лишь служат украшением, что только люди зачем-то верят в свои приметы, но - будто шёл от неё странный, таинственный холодок, лёгкое совсем дуновение ветерка. Будто бы кто-то невидимый прятался в ней...
   Часто думала - что ты, Хелена, скажешь герою из своих снов и видений, когда встретишь? Знала же - встретит, обязательно... Как признаешься, сколько слов потратила, таких слов, которыми не бросаются... боялась порой смотреть в глаза - всем: Аэле, Рамону, ребятишкам. Будто жила обманом, полгода - жила обманом.
   Брошь - носила. Будто признание...
  

* * *

  
   День выдался жарким; кажется, за всё лето солнце ни разу ещё не было таким безжалостным, будто вот-вот даже камни мостовой начнут плавиться или сквозь трещины потечёт вязкая лава.
   День выдался жарким - а люди собрались у огня, как мотыльки по ночам.
   Толпа гудела так, что закладывало уши; от этого сравнение с мотыльками показалось ему нелепым - какие уж тут мотыльки, если жужжат, как пчёлы из разрушенного улья? Пчёлы... Что же, тот, кто посмел потревожить их покой, уже наказан: в пламени виден только силуэт. И человек в маске и в белой с золотом одежде, как матка из улья, наблюдает за исполнением своего приговора.
   Скоро этот виновный просто исчезнет. Это красиво и, наверное, страшно, когда не видно даже лица.
   Люди, впрочем, о красоте не задумывались; они хотели видеть справедливую кару неверному - и были уверены, что им её показывают. Он усмехнулся про себя: интересно ещё, кто страшнее.
   ...он почти не помнил, как скрылся - главным было то, что его хотя бы какое-то время не смогут найти. Если, конечно, вообще будут искать - после такого-то. Хуже было то, что отрезан был путь назад - от этого становилось пусто, но, впрочем, не страшно; он не знал, боится ли вообще чего-то после того, как смерть так обошла его стороной.
   Он, впрочем, всё равно желал защиты. Так было немного легче.
   - ...Назовите имя.
   - Адриан.
   Тут ему не пришлось обманывать: имя было самым что ни на есть подходящим и звучало едва ли не как титул; в детстве именно из-за этого оно ему не нравилось, точнее, из-за того, что многим оно казалось слишком громким и вызывало насмешки. А здесь - вот как, пригодилось, оказывается, и имя.
   - Сколько вам лет?
   Он глубоко вздохнул и произнёс:
   - Двадцать один.
   Он впервые прибавил себе возраст - почти четыре года; впрочем, он всегда выглядел старше своих лет, поэтому это оказалось для него легко. Он был высок; кто-то, задумавшись, однажды сказал, что у него взрослый взгляд. Что ж, взгляд так взгляд, как хотите.
   - ...Почему вы выбираете этот путь, юноша?
   Ответ на этот вопрос он тоже знал; впрочем, специально не продумывал, чтобы его речь не казалась отрепетированным выступлением.
   - Я обязан Свету своим чудесным спасением, - выдохнул он. Выдержал паузу, надеясь различить за маской хоть какой-то признак доверия. - Мне... мне, должно быть, была подарена величайшая милость, когда сила Света позволила мне продолжить своё существование. Я выбрал...
   Позже он сам удивлялся: и как ему только поверили? Его охватывал запоздалый страх: могли и посадить в тюрьму. Много что могли сделать, если подумать. Почему-то не сделали. Впустили в свою сеть, позволили остаться.
   ...На этот раз выбор был сделан им самим.
   Не мог, не мог поселить в себе чужую силу; это было всё равно что тогда кружиться в танце с ведьмами - вот, наверное, было бы зрелище. Что же, зато испытания на честность он не прошёл.
   Он ненавидел скрываться. Ему больше всего хотелось покоя.
   Его лица почти никто не знал: ему с самого начала было дозволено носить маску. Ему, конечно, везло, сказочно везло; он и сам не догадывался, что так вообще бывает. Может быть, однажды подумал он, судьба хотела, чтобы он снова встретил ту девочку, которую он принял за призрака. Может быть...
   В конце концов, он был ещё немножко ребёнком и хотел верить - если не в силу Света, то хоть во что-то.
   А если веришь, сказал он себе, - значит, надо найти.
  

* * *

  
   Они стояли спиной к спине; испытывающий взгляд Торна был устремлён на Хелену, Аэла же наблюдала за Рамоном. Такие уроки становились привычны, хотя и были на грани нарушения правил: Торн слишком часто начинал делать Хелене замечания, забывая, что это обязанность Аэлы; та отвечала глухим молчанием.
   Хелена опять чувствовала, что не может сосредоточиться - внимание рассеивалось на всё, что можно, только не на магию: на цветы вокруг, на голоса малышни; да что, собственно, бояться - игра же...
   Торн выжидал. Чувствовал.
   - Хелена!
   Она вздрогнула.
   - Хелена, будь, пожалуйста, внимательна. Я уже не знаю, что с тобой делать!
   - Я... не понимаю, - ответила - будто бы случайно.
   Старик помрачнел.
   - Ну чего ты тут можешь не понимать? - принялся объяснять он. - Ты должна не только нападать, но и защищаться. Это же намного полезнее, чем просто атака, чего тут непонятного! Если на тебя... Хелена, да ты запросто к Светлым попадёшь!
   Он бросил взгляд на Аэлу - та побледнела.
   - Плохое же ты выбрал сравнение, Торн, - вдруг произнесла она. - Если они найдут, бесполезна всякая защита. Едва ли кто-нибудь, кроме старших или очень сильных магов, сможет сопротивляться.
   - Хелена - сильный маг! - разозлился он. - Она способна на очень многое, но только в том случае, если сама этого хочет! А она отчего-то не хочет, упрямица эдакая. Хелена, - он посмотрел ей в глаза, - если на тебя нападут вне посёлка, кто будет тебя защищать?
   Она молчала; стояла, сжав кулаки, будто готовая проклясть его, - опасно, тут же спохватился он, ох, опасно доводить мага до такого состояния, много что может выкинуть. Мысли проносились в его голове с бешеной скоростью: есть, есть к ней ключ, ведь открылась же её сила в тот день, когда она сорвала - сама сорвала! - это жуткое посвящение, да вот только что за ключ и где его взять...
   - Я буду, - вдруг произнёс Рамон. - Я всегда буду её защищать.
   Мальчик выглядел серьёзным, как никогда: не смущался, не краснел даже, говорил уверенно и смело, отчётливо произнося каждое слово, как умелый мечник наносит отточенные удары один за другим.
   Торн замешкался. Не мог, не мог устоять перед этим ребёнком - слишком чистый, слишком честный... нельзя не то что смеяться - возразить больно, как самому в грязь упасть. Побеждал, конечно, побеждал - в словесном поединке; да только вот кто сейчас сражается на словах, если оружие выбирают люди?
   Хелена вздрогнула и обратила растерянный, но благодарный взгляд к мальчику.
   - Дети... - произнёс Торн.
   - И что такого? - Рамон впервые за долгое время повысил голос. - Я обещаю, что буду защищать Хелену, насколько это будет в моих силах, потому что хочу, чтобы у неё всё было хорошо. Я ничего не боюсь!
   Хелена опустила взгляд и виновато, неосторожно как-то коснулась его руки.
   - Спасибо...
   Вот вам и злюка - пожалуйста, тут же весь всплеск забылся...
   - Простите, мне... у меня голова кружится, - вдруг произнесла она. - Извини, Рамон, я не смогу сейчас больше...
   Не договорив, она зашагала прочь; Аэла, смерив Торна недовольным взглядом, последовала было за ней, но остановилась, сделав несколько шагов, словно забыла о чём-то важном.
   - Я что-то не так сказал? - спросил Рамон - уже совсем обычно, по-ребячески.
   - Что ты, - Аэла опередила Торна с ответом. - Всё хорошо, ты же слышал, как она поблагодарила тебя, разве нет?
   Мальчик кивнул и улыбнулся; успокоившись, ушёл к остальным.
   - Аэла, что с твоей ученицей происходит на этот раз? - прямо спросил Торн Аэлу. - Кто ей на этот раз так понравился, что у неё вся защита из рук вон плохо идёт? Это не шутки, между прочим, сама должна понимать...
   - Да не знаю я! - вспылила та. - Не знаю.
   Ему показалось, что её глаза сверкнули; ещё не хватало, чтоб она опять потеряла контроль...
   - Ладно, ладно, колдунья, - примирительно произнёс он. - Не дури.
   Не ответив, она развернулась и ушла в свой дом.
  

* * *

  
   - ...А можно, сегодня я буду рассказывать?
   Голос Рамона прозвучал как-то по-особенному в неожиданно наступившей тишине, когда ребята наконец-то расселись кругом. Все взгляды тут же устремились на него, и он улыбнулся. Хелена почувствовала, как сердце начинает стучать быстрее: будто на неё саму все смотрят, и в то же время - будто бы он должен был рассказать что-то необъяснимо важное для неё именно сейчас.
   - Это легенда... мне папа когда-то рассказал, - объяснил он. - Всё это случилось давно, ещё до Великого Затмения. Легенда о слепом воине.
   - Как же он сражался, если не мог видеть? - прервала его Брита, словно бросая вызов; и что она вечно недовольна?
   - Дай ему сказать, а, помолчи? - тут же наперебой закричали мальчишки с нескрываемым интересом. - Не слушай её, девчонки всё равно ничего не понимают! Расскажи!
   Он тихо хихикнул и, тут же снова приняв серьёзный вид, продолжил.
   - Его глаза были так пусты, что, когда он родился, все испугались его. С самого детства ему пришлось носить повязку, скрывая свой безжизненный взгляд. Однако, как оказалось, ему и не нужно было видеть... у слепых всегда сильнее слух, осязание и остальные чувства... а он будто бы мог ощущать любое движение рядом с ним. Он различал походку, он слышал, как кто-то поднимает руку... а когда его однажды попытались ударить, он отразил удар и разбил обидчику лицо.
   - Ой! - как по команде, воскликнул кто-то из девчонок.
   Хелена вслушивалась в его рассказ, боясь упустить хоть слово, даже не замечая, как котёнок, заскучав и уж конечно не заинтересовавшись никакими легендами, кусает её за пальцы.
   - Потом... родители решили учить его сражаться, - продолжил Рамон. - Его отправили в школу боевого мастерства далеко-далеко - и он стал там лучшим. Он... он стал думать, что создан для войны. Он жил только ей. Его и мечтали видеть в своём войске, и боялись, потому что всегда казалось, что победителем выходил он один. Ничего не могло его остановить. Он не знал жалости, потому что не видел ни ран, ни крови, а крик принимал только за слабость. Это... страшный был человек.
   - А... что потом, Рамон? - Хелена сама не смогла удержаться от вопроса.
   Мальчик взглянул на неё с некоторой тревогой.
   - Потом... однажды он с другими воинами напал на деревню, которая находилась на границе между двумя королевствами... это было до Великого Затмения, и наша земля ещё не стала единой, - быстро напомнил он. - Там погибли почти все жители, и... остался в живых лишь один юноша. Сначала его хотели пощадить, чтобы он сообщил вести своему правителю, но слепой воин направил на него меч и сказал - убейте.
   Хелене показалось, что сердце замерло. Надо же, как он рассказывает - будто сама оказалась там же, рядом...
   - Вдруг дорогу ему преградил снежный дух. И воин вздрогнул от холода - будто бы колючий февральский ветер пронзил его тело, - Рамон, произнеся это, сам поёжился. - А потом зрение на миг пришло к нему, и он увидел её - словно призрак, бледную, с развевающимися на ветру голубыми волосами и синими глазами. И в этих глазах... он сам не знал, что видел, но в них словно отразилась вечная печаль... вся печаль, которая только может быть на свете. И тогда он бросился с мечом на своих же соратников, а потом неожиданно уронил своё оружие на землю.
   Рамон осёкся и опустил глаза, словно стыдясь продолжения.
   - И что с ним стало? - спросил Гэн, впервые молчавший почти весь вечер.
   - Они... растерзали его, - через силу произнёс мальчик. - А юноша смог сбежать. И это существо - с ним.
   Наступило молчание - какое-то неловкое, неправильное.
   - Ему так и надо! - вдруг нарушила тишину Брита. - Он же столько людей убил!
   - Зато... - неожиданно для себя самой начала Хелена, взяв котёнка на руки, - он был счастлив, когда умирал. Ведь он сразу полюбил её, верно, Рамон?
   Он кивнул и замолчал.
   - А снежные духи... о них я тоже читала, - продолжила Хелена. - В той книге, что так Рокте нравится, писали, что они переродившиеся девушки, рано погибшие от рук людей. И если у них что-то остаётся невыполненное в этом мире, они возвращаются. Например... история вот есть - о молодой матери, которую сожгли на костре... а она - к ребёнку вернулась...
   - Хелена! - даже Рокта не выдержала. - Ну ты нашла кого вспомнить - Светлых!
   Все тут же тревожно зашушукались; почему-то Хелене показалось, что даже упоминание Светлых не напугало ребят так, как эта история о воине. Отчего-то и ей самой стало страшно: как тень повисла над ними, и хотелось говорить о чём угодно, только не об этом страшном существе.
   Одна девочка, маленькая ещё, лет восьми, всхлипнула.
   - Мама... - прошептала она. - Её... разбойники... на неё напали, когда она с тётей домой возвращалась. Мне... три года было. Почти не помню... только её холодные руки. Холодные, но теплее снега... и она обнимала меня. А потом... пропала, так внезапно... и потом меня дедушка Торн забрал сюда...
   Кимина, сидевшая рядом с ней, погладила девочку по голове.
   - Значит, есть они всё-таки... - произнесла вдруг Брита, но тут же замолчала.
   - Они тают, когда достигают цели, - закончил за Хелену Рамон. - Когда... счастливы.
   Хелена молча взяла его за руку.
   - Ребята, вам книга не нужна больше, а? - вдруг спросила Рокта. - А то я... нарисовать хотела, а мне подглядывать надо, - объяснила она быстро и отчего-то погрустнела.
   - Бери, конечно, - тут же ответила Кимина. - А ругаться никто не будет, что ты рисуешь так поздно? Нам же спать скоро...
   - Не будут.
   Она почти выхватила книгу из рук Кимины и выскочила из комнаты.
   Отчего-то ей стало дурно. А ведь никогда, напоминала она себе, никогда не понимала всех этих глупостей - предчувствия какие-то, видения: неужели им так скучно жить, что они всё это выдумывают? Пусть маги, пусть кто угодно... маги, которые всего боятся. И вдруг - сама испугалась, да чего испугалась - собственных рисунков! А как ни пыталась это преодолеть - не уходит, только забирается глубоко...
   В последнее время её всё чаще тянуло к холсту, несмотря на то, что лето ещё не ушло и, похоже, даже не собиралось уходить; меньше всего она ожидала от себя такого - желания в такую-то погоду запереться на замок и не впускать никого: ни малышню, так желавшую увидеть её новые рисунки, ни Хелену, которая, впрочем, гораздо больше общалась с этим мальчиком, чем с ней, ни даже Ганну. Хотелось просто рисовать, чтобы оставлять страхи на бумаге.
   Огромная дракомирра - таких больших она ещё никогда не рисовала, каждая чешуйка видна, каждая зазубринка. Огромная, красно-рыжая дракомирра с жутким взглядом, ещё страшнее, чем в книге, обвившаяся вокруг... Рокта сама не знала, чего. Башни без окон? Или просто ствола дерева? Захватила в кольцо - и не отпустит... огромная, страшная - вот ребятишки испугались бы, если б увидели!
   Не показывать, никому не показывать... лишь бы Хелена не увидела, сказала себе Рокта: это почему-то казалось важнее всего. Лучше бы сжечь всё это в печи, да что-то не позволяет - жалко, что ли, собственные старания? Жалко, конечно... страшно.
   Она снова пролистывала книгу, страницу за страницей, но никого рисовать не хотелось. Наконец, со злостью отбросила её в сторону, но тут же, опомнившись, подняла и осторожно положила на стол.
   Углём - снова - набросок... силуэт, плащ, полумаска. Будто кто-то рассказал... только не рисовать лицо. Только - размытые контуры пурпурно-алых крыльев за спиной неясной фигуры.
   Она рисовала.
  

ГЛАВА V

  

1516 год от Великого Затмения; начало осени

  
   Все старшие поняли это чуть раньше, чем наступила осень: неизвестное, враждебное и совершенно непредсказуемое всё чаще приближалось к Тайному посёлку, подбираясь к нему, как хищник, но не делая решающего прыжка.
   У младших неожиданно начинала болеть голова безо всякой на то причины - большая редкость для нездешних; Торн и другая старшая, Мариса, лучшие целители посёлка, пытались забрать боль - безуспешно. Вместо этого дурные предчувствия, и без того мучившие их, обострялись до предела, и старшие с трудом сдерживались, чтобы не срывать внезапную злость на учениках.
   Занятия, впрочем, становились всё более редкими. У новичков всё выходило из рук вон плохо, словно кто-то очень сильный закрывал их магии выход - всё равно что на горло наступить; другие же просто сами замыкались в себе, словно пряча своё могущество, оставшееся как дар от родного мира, в самые потаённые уголки души.
   - Значит, так, - Торн, наконец, не выдержал и обратился к старшим. - Малышне здесь больше делать нечего. Кого возможно - немедленно по домам, к родителям, они почти все из ближних городов. Кого нет - я разберусь, как поступить.
   Никто не возражал - кто-то должен был это сказать. Торн сам испугался произнесённых слов: он оказался тем смельчаком, который смог перечеркнуть мирную жизнь посёлка. Всё. Младших по домам. Потом...
   - Защиту будем повышать? - глухо спросил Гронт.
   - Нет у нас возможности, - грубовато напомнила Мариса. - Кому нас защищать-то, ученикам, что ли?
   - Среди нас есть Аэла.
   Торн произнёс это быстро - и тут же осёкся. Слишком хорошо помнил он разговор с Ганной: задели тогда его эти слова, пора признаться; попытался встретиться с ней самой взглядом - не вышло, колдунья отвлечённо смотрела в окно. Волновалась, должно быть, за Рокту, с девчонкой в последние дни что-то совсем неладно, а ведь связь между наставником и подопечным почти неразрывна...
   - Торн, - с вызовом обратился к нему Гронт, - я, конечно, понимаю, что ты у нас тут хозяин. И всё равно, леший тебя забери, скажи мне: где она сейчас-то, твоя Аэла? Так беспокоится о посёлке, что её носит невесть где?
   - Да с Хеленой она, видно, - вдруг отозвалась за него Ганна. - Лишь бы только не сказала ей ничего лишнего, а так я прекрасно её понимаю.
   Торн тут же пообещал себе отблагодарить Ганну, как только собрание закончится. Закончить его хотелось как можно скорее - хотя стыдно, конечно, из-за одного замечания... и зачем Гронт начал? Впрочем, начал-то он сам. Вот леший...
   - Значит, сегодня же сообщу Сай, - заключил он. - Она разберётся.
   Собираясь в город, он всегда брал с собой амулет, когда-то подаренный этой девушкой с Безумной Земли - не то что верил в силу предметов, изготовленных человеческими руками, а что-то в нём было особенное; да и в самой этой девчонке сияла искорка: не потому ли, что она чужестранка? Там, говорят, и магов жалуют, и порядки лучше... и нет никаких Светлых. Она вроде бы даже рассказывала, что каждый там избирает силу по душе, не позволяя Тьме поглощать его - прямо как у них, бывают же люди!..
   Сай была единственным человеком, которому он мог доверять, - даже детей мог доверить. Воительница... прекрасно обученная, не знающая страха, и в то же время так похожая на нездешнюю - совсем наивная. Хорошо, что чужестранцев в этой стране не трогают; впрочем, куда им вынести войну с Безумной Землёй, если вдруг разгорится, войн-то не было с самого Великого Затмения...
   Она, как всегда, выслушала его внимательно, будто это был приказ главнокомандующего. Ещё бы - воительница, воспитали же... Лишь попросила побыть с детьми - он, конечно, позволил. Понимала же, как хорошо понимала, что кого-то может больше не увидеть...
   Торн боялся.
  

* * *

  
   Хелена видела эту девушку впервые. Тут же поняла - наверняка чужеземка, и, может быть, даже не с другой части их Земли, а с самой Безумной; высокая, стройная, такая красивая, она не была похожа ни на кого - и в то же время внушала доверие. Её прямые чёрные волосы были собраны в хвост и связаны внизу тонкой лентой, лишь одна прядь выбивалась из причёски. Разрез глаз у неё был необычным - чуть раскосым, отчего выражение её лица казалось немного коварным - однако Хелена чувствовала, что никакого коварства в ней нет. Одета чужестранка была в тёмно-зелёную короткую рубашку и узкие штаны такого же цвета, доходившие до колен.
   Все младшие, похоже, знали её и тут же побежали поприветствовать, едва увидев; некоторые из старших последовали за ними: Кимина, ещё один мальчишка, имени которого Хелена так и не запомнила, - остальные не спешили, но она сама подошла к ним и представилась.
   - Меня зовут Сай, - произнесла она с лёгким акцентом. - Я... рада видеть вас.
   - А кто ты? - сразу спросила Брита.
   Девушка, похоже, чуть смутилась - или погрустнела?
   - Я помогаю Торну, когда нужно отвезти кого-то из детей домой, - объяснила она. - Он сказал, что это для связи с родителями. А сейчас... он попросил меня взять с собой всех младших и отправить в город... к семьям.
   - Всех? - поразилась Кимина. - Как же так, почему?..
   - Он просил, - повторила Сай и замолчала.
   Словно не услышав, Гэн не обращал никакого внимания на сказанное и восхищённо разглядывал меч у неё на поясе. Меч был красивым - даже Хелена это заметила, хотя с детства не любила оружие: у него была резная рукоять, а на ножнах изображены странные существа, о которых не было ничего написано даже в той толстенной книге.
   Заметив его любопытство, Сай наконец-то улыбнулась.
   - Это только для того, чтобы отвлечь врага, - сказала она. - Воины-Хамелеоны не пользуются таким.
   - Так ты правда воин? - воскликнул Гэн. - Я думал, сейчас никого не учат...
   - Правда, - подтвердила она. - На нашей Земле это искусство развито, потому что у нас опасаются нападения. Да и таким, как я, путешественникам, нужно защищаться от пиратов в море и от разбойников у вас. Хамелеон - одна из категорий воинов.
   - Кто-кто?.. - растерянно спросила Хелена, чуть покраснев.
   - Хамелеон, - повторила Сай. - Это ящер. У вас такие не водятся.
   Она расстегнула верхнюю пуговицу рубашки и отогнула воротник. Около её шеи была небольшая татуировка, изображавшая зеленоватого цвета ящерицу, чем-то напоминавшую одновременно кузнечика и жабу. Ящерица высовывала наружу длинный и тонкий, как лента, алый язык.
   - Он... смешной такой, - не выдержала Брита.
   - Выглядит нелепо, - согласилась Сай. - Но эти ящеры меняют цвет, становясь... как место, где находятся. Скрываются от врагов и нападают на жертв. И ловят насекомых длинным языком.
   Она достала длинную цепь, сплетённую из мелких и тонких звеньев. Осторожно намотала на руку - звенья заблестели, как бриллиантовое ожерелье.
   - Моё настоящее оружие, - объяснила Сай. - Язык Хамелеона.
   - Здорово! - Гэн был в восторге. - Сай, ты такая замечательная!
   Она вежливо поклонилась ему.
   Хелене нравилось слушать её: надо же, и правда, с Безумной Земли, а так приятно говорит, чисто... как ребёнок прямо, и ведь интересные вещи рассказывает; однако - слишком тревожно, слишком непонятно. Младших? Увезти? Зачем?..
   Рокта опять не выходила из своей комнаты - рисовала, должно быть. В прошлый раз, когда Хелена к ней зашла, то едва узнала её - такая бледная, усталая, словно вообще ночами не спит: и что на неё нашло? И рисунки прячет, хотя раньше любила показывать: они у неё прекрасно получались, а кто не любит, когда его хвалят; и в комнате у неё как-то тяжело, словно там живёт не бойкая вроде бы девчонка, а тяжело больной старик...
   Рамон же, похоже, был с Торном - каждый раз ведь с такой радостью встречает его, когда тот возвращается, даже если его не было всего полдня... а ведь нужен, так нужен. Только с ним и можно поговорить, только с ним - не страшно и не больно; даже Аэле столько не скажешь. Аэлу она почему-то стала побаиваться, или нет, робеть скорее перед ней - слишком страшно было думать, какая боль скрывается за её улыбкой. Хелена почему-то всегда чувствовала себя виноватой, когда слушала о чужом прошлом - ведь не помочь, не исправить, не изменить... что такое по сравнению с её горем, которое пусть и было много лет назад, но - было, опасения глупой девчонки?
   А младших забирают, забирают, увозят отсюда... почему, что вообще здесь происходит?
   Они, похоже, уже знают: заплакала маленькая Лора, обидчивый Харел, вспылив, убежал и где-то спрятался - скоро выйдет, впрочем, куда денется, сам испугается, что отругают; кого-то из ребят Сай обещала приютить у себя, "пока всё не наладится" - это, кажется, те, у кого нет родителей... но наладится ли? И что, почему, почему от них всё скрывают?!
   - Хелена, - вдруг услышала она. - Пойдём, там Торн хочет поговорить.
   Рокта наконец-то вышла из своего заточения и повела её за собой; голос девочки был глухим и усталым. Хелена боялась смотреть ей в лицо - наверняка опять бледная и круги под глазами: Рокта, Рокта, ну что же ты... может, хотя бы Торн объяснит, что происходит, вот старый сумасброд, сколько же можно было...
   - Так что стряслось? - пробасил Гэн - недовольно, обиженно, будто любимую игрушку отняли; совершенно ведь не волнуется! - Мне там Сай рассказывала, как у них некоторые воины носят перчатки с когтями, а вы...
   - Гэн, тише, - Кимина толкнула его в бок и бросила строгий взгляд. - Не до шуток.
   Все ученики собрались в комнате Торна. Рамон сел рядом с Хеленой на кровать, они обменялись взглядами - мальчик был встревожен, но сам молчал. Рокта пристроилась рядом и задумчиво уставилась в потолок, будто отстраняясь от всех; Гэн расположился на полу, вытянув ноги вперёд, отчего Брита чуть не споткнулась и недовольно фыркнула. Остальные сели за стол. Прямо как собрание старших, почему-то отметила про себя Хелена.
   - Боюсь, Кимина, ты права, - наконец, начал Торн. - Смешного ничего нет.
   Сам он не садился - стоял, прислонившись к стене.
   - Вы ведь... многие из вас чувствовали что-то неладное, верно? - сказал он; не спрашивал - утверждал. - И... даже никто из нас, старших, не может понять, в чём дело. Возможно, на нас хотят напасть.
   - Кто может напасть на нас? - удивлённо спросила Брита. - Мне Мариса говорила, что вы поставили стену, за которой нас даже не видно. Кто мог нас обнаружить, не Светлые же пришли!..
   - Не Светлые, - подтвердил Торн, но никому не позволил вздоха облегчения: - Их приближение мы чувствуем безошибочно, но здесь... будто страшнее Светлых. Будто какая-то чужая, неизвестная нам сила. Возможно, тёмный маг. Возможно, Светлых он сам обманет и приведёт за собой, но мы даже не можем это предсказать.
   В комнате повисла тишина. Рокта словно не слышала - безучастно теребила нитку на рубашке, Гэн, видно, хотел что-то сказать - да так и замер, Рамон грустно посмотрел на Хелену и взял её за руку, пытаясь хоть как-то успокоить, - ему-то Торн наверняка всё рассказал, когда тот пришёл его встретить...
   - Так нас что, тоже по домам отправят?! - воскликнул вдруг Крок.
   Наконец-то вспомнила имя, подумала Хелена, и сама постыдилась; мальчишка был в посёлке давно, но учить его только-только пытались начать - не вышло: понятно, что он злился... саму её мысль обожгла внезапно - вот уж когда не ждала её! - не-хочу-возвращаться...
   - Пока нет, - произнёс Торн. - Возможно, это существо, кем бы оно ни было, уйдёт само. Только не смейте хоть на шаг углубляться в лес. И не пользуйтесь своей силой - насколько можете, конечно. Если же не уйдёт...
   Он не договорил и, нахмурившись, вышел из комнаты, показывая, что разговор окончен.
   Хелена вышла следом - не за ним, конечно, нет; просто не про всех младших знала Сай - оставалось ещё одно беззащитное существо, которое во что бы то ни стало должно было покинуть место, где его может подстерегать опасность.
   - Лора, - тихо обратилась Хелена к девочке.
   Та обернулась, хлопая мокрыми от слёз ресницами.
   - Лора, а ты можешь... - Хелена не сразу решилась сказать, - за котёнком присмотреть?
   Впрочем, котёнком его назвать было гораздо труднее: ещё бы, с прошлой зимы он заметно подрос, но привязалось как-то - котёнок... Имена-то давать не принято, чего, однако, Хелена никогда не понимала. Чужой, конечно, язык для них, но разве не понравилось бы зверьку откликаться хотя бы на знакомое сочетание звуков, чем-то отличающее его от других?..
   - Присмотреть? - девочка растерялась. - А ты?..
   - А я... не знаю, - произнесла Хелена; не говорить же ей, в конце концов, об опасности! - Ведь он тоже как младший. Пусть лучше с вами будет, раз Торн сказал, что так надо... он вроде бы не против.
   Зверёк, похоже, даже не обращал внимания на девочек, наблюдая за кружащимися в воздухе листьями.
   - Ой, - Лора опять смутилась. - Если ты так хочешь...
   Хелена опустила взгляд.
   - Я... я тебя прошу.
  

* * *

  
   Без Рокты, весёлой и беззаботной, Хелене было не по себе. Копошилось, как пчёлы в улье, волнение - вот-вот что-то произойдёт, и они взовьются в воздух и ужалят, вот-вот что-то случится. Не случалось, впрочем, долго, но легче от этого не было.
   Без младших же во всём посёлке стало бесконечно, мучительно тоскливо. Кимина, всегда возившаяся с ними, ходила как в воду опущенная, Брита просто огрызалась на всех и каждого, да что там - даже Гэн большую часть дня молчал, а с наступлением вечера запирался у себя в комнате, и даже Петер, его наставник, не мог достучаться до него - мальчишка проваливался в глубокий сон, едва его голова касалась подушки.
   Хелена стала бояться засыпать. Не то что бы дурные сны стали мучить её чаще - напротив даже, во сне приходила полная бессмыслица; нет - хотелось насладиться каждой минутой, проведённой с нездешними, пусть даже так, пусть тревожно, утомительно - но хотя бы видеть их. Страшно уснуть - словно проснуться можно было в другом месте, хоть в кровати у себя дома, хоть в подземелье у Светлых.
   - Рамон... побудь ещё здесь, пожалуйста.
   В тот вечер они и так засиделись допоздна, но она всё боялась его отпустить; винила, конечно, себя в том, что не даёт ему спать - у того уже глаза слипались, но слишком было страшно расстаться, словно дурное предчувствие подкралось близко, как никогда.
   Он кивнул.
   - Тоже предчувствия, да? - с пониманием произнёс он. - Не уйдёт всё это, я знаю. И... и младшие не вернутся. И нам скоро придётся отсюда уйти, а мне так не хочется... и за дядю Торна страшно.
   Его взгляд был растерянным и будто боялся остановиться на чём-то одном.
   - А мне... за всех я тревожусь, - выдохнула Хелена. - Так хорошо было... и вдруг рушится.
   Она положила голову ему на плечо, будто так становилось безопаснее. Повзрослел, всё-таки повзрослел за это время... теперь даже Торн ни за что бы не назвал его сопляком, как тогда. Надо же - уже столько солнечных циклов прошло, а она помнила, как злилась на дурацкую, неуместную насмешку...
   - Будто война скоро, - согласился Рамон. - Хоть я её и не видел, но мне кажется, что могу представить. Скоро-скоро...
   - Везде война, - прошептала Хелена. - Я думаю об этом... так часто. Я ненавижу Светлых за то, что они убивают - и так убивают... столько рассказывали страшного, поверить трудно. И ведь кого-то... - она совсем понизила голос, - вдруг кого-то сейчас казнят, а мы ничего не можем сделать?
   - Я тоже думаю, - отозвался он и тут же замолчал.
   Сжал кулаки. Замер.
   Хелена вздрогнула и вскочила с кровати.
   Чужая сила приближалась. Чужая сила тяжёлыми шагами ступала в их сторону, сминая всё на своём пути, будто хрупкие скульптуры, сделанные - зачем-то! - из кусочков цветной бумаги. Чужая сила... откуда?!
   Рамон сорвался с места и, распахнув дверь, выбежал на улицу, Хелена тут же бросилась за ним, попыталась поймать за руку - не вышло. Чужая сила сковывала движения, как тяжёлая цепь; едва увидев мальчика, Хелена успела лишь встать рядом с ним, пытаясь закрыть от невидимого ещё врага - и не смогла больше пошевелиться.
   Вспышка света на миг ослепила её - но позволила всё понять.
   Не успели.
   Неужели Торн... ошибся?!
   Чужая, чужая сила сметает всё на своём пути.
   ...Один дом объят пламенем - Рокта, где ты, где же? Пожалуйста, покажись, позволь мне знать, что ты не осталась там, что ты... страшно спросить - жива ли?! Ганна - такая растерянная, пропавшая, ищущая... Ганна, ты можешь хотя бы пошевелиться, помоги ей, Ганна... два человека в чёрном - как тогда, нет, только не это видение! - двое приближаются к ней, обступают с двух сторон, но её сила отбрасывает их в разные стороны, как марионеток с оборванными нитями.
   - Хелена!!!..
   Она с трудом поворачивает голову: Рокта, Рокта, вот ты где... Они встречаются взглядом - Рокта смотрит на неё с нескрываемым ужасом; Ганна бросается к ученице, хватает её за руку...
   - Хелена, рисунки... ты должна, должна знать!!..
   Рокта не успевает договорить - на них нападают; бешеный, стремительный комок света летит в их сторону - но не достигает цели: обе волшебницы, словно разлетевшись на тысячу крошечных искорок, исчезают во тьме - тёмный коридор, вспомнила Хелена, вот, значит, как выглядит... Значит, Ганна тоже может так - но это же опасно, опасно, что с ними будет теперь?!
   ...Гэн заперт в ловушку - пытается, наверняка пытается ещё поставить хоть какую-то защиту, борется до последней капли силы, но разве возможно: ученику против Светлого! Гэн, убегай, ты ведь можешь убежать, неужели ты тоже скован, прости, помочь не могу, совсем ничего не могу... луч света, казалось бы, совсем слабый - а мальчишка уже падает с ног, сползает по стене... но вслед за ним падает и Светлый, атакованный сзади, - Петер!
   На одежде старшего - кровь: неужели ранен - или чужая? Движется так быстро, словно нет ни груза лет за спиной, ни этих жутких тисков чужой силы, которые будто бы везде; подхватывает мальчика на руки и уносит в темноту - пожалуйста, пусть с вами всё будет в порядке...
   ...Хелена не могла даже вскрикнуть - но кричать отчего-то не хотелось; стало лишь подозрительно пусто, когда Светлый - да сколько их тут, как тварей тумана на болоте?! - встал прямо напротив неё. Рамон вцепился в неё, его руки дрожали - не может, не может пошевелиться, и хорошо, наверное, ведь он стоит за ней... значит, его не должны тронуть - сейчас, а потом...
   Она не успела подумать - мощный, как водопад, порыв силы сбил Светлого с ног.
   - Дядя Торн! - воскликнул Рамон - его голос будто вырвался из клетки.
   Хелена наконец смогла двигаться - но на ногах не устояла, пошатнулась, опустилась на колени; Рамон потянул её за руку, но слабость казалась ей непреодолимой, будто упырь выпил половину её крови. Торн, подбежав к ним, взял её на руки и понёс прочь - Рамон едва поспевал за ним. У Хелены нестерпимо закружилась голова, перед глазами поплыл туман - будто снова сквозь коридор, но коридора не было; она старалась не закрывать глаза, чтобы не потерять сознание - нельзя, нельзя...
   ...возгласы повсюду, ничего не различить...
   ...почему всё стихло?!
   - Хелена, как ты?
   Торн осторожно уложил её на мокрую траву, слегка коснулся ладонями её плеч - ах да, целитель, силы, наверное, возвращает; Рамон смотрел за ним через плечо, словно боялся, что он причинит ей боль.
   - Что происходит? - с трудом спросила она. - Где... всё...
   - За зеркалом, - он говорил быстро-быстро, - это значит, сейчас нас никто не видит. Я восстановлю твои силы - и вы с Рамоном сразу же убежите как можно дальше. Я должен разогнать всю эту мразь.
   - Торн, где... Аэла где?
   - Хелена, замолчи, - грубо прервал маг. - Повторяю, ты сейчас не будешь ничего спрашивать и уйдёшь, а Рамон проследит за этим.
   Его речь не укладывалась у неё в голове. Будто обман, какой-то бесстыдный обман...
   - Какого лешего?! - закричала она.
   Торн отступил на шаг - и пропал, словно пройдя сквозь невидимую завесу.
   ...Первым, кого он увидел, выйдя из-за зеркала, был разъярённый Гронт.
   Мага обступили со всех сторон - чувствовали преимущество, ещё бы, мерзкие твари; он же словно обезумел. Торн сам не подозревал, что старый маг настолько силён: его сила рвала нападавших на части, не щадя никого, на его одежде была кровь - но Торн знал, что она чужая, словно сам чувствовал, как зловещие капли летят на него.
   Он не подошёл к нему на помощь: Гронт будто превратился в берсерка - и неизвестно, не смял бы он своего соратника, как этих; вместо этого он бросился в сторону, оттаскивая за шиворот юного Крока.
   - Кимина! - завопил тот. - Кимина у них!
   Защита - совсем немного, но хватит, чтобы сбежать.
   - А ну прочь! - Торн не закричал - заревел.
   Мальчишка замер, его подбородок задёргался - вот-вот заревёт, дурак, нашёл когда!.. Торн поднял руку, отвесил ему пощёчину - тот вскрикнул и отступил на шаг назад, но не убежал. В следующий миг, однако, взвыл, как раненый зверь, Гронт - и на этот раз Кроку хватило, чтобы испугаться.
   Сколько, спросил себя Торн, сколько можно отдавать силу, сколько ещё придётся, пока не упаду с ног? Где, интересно, Мариса... нет её рядом: сбежала, должно быть, ещё раньше, с этой девчонкой; нет, сейчас не до злости на неё - в конце концов, пора уяснить, связь между учителем и учеником...
   Он рванулся вперёд, пытаясь найти в этом безумии хоть кого-то, кого ещё можно спасти; где девчонка-то эта, Кимина, схватили, значит... мелкая ещё, может, выдержит? - не найти её, нет, не найти...
   Где, леший побери, Аэла?!
   На него тем временем тоже наступали - как на Гронта, сразу трое: и где они столько Светлых взяли, чтоб сюда послать, всю инквизицию собрали?! Новое зеркало - сил ещё хватает, а против них - лучшее оружие: всех тут же снесло собственной же атакой и накрыло грудой серебряных осколков, которые нездешний бы не почувствовал, а человека - ранили, и повезёт ему, если не смертельно.
   ...безумие, безумие, кругом...
   Гронт, на некоторое время оказавшись один, неожиданно упал на колени; у Торна перехватило дыхание - неужели всё потратил?! Он попытался подойти к нему - но один взгляд словно отшвырнул его назад, и он едва сам удержался на ногах. Гронт хватал руками воздух, словно пытаясь закрыть поток - но сила ускользала от него, а он, Торн, ничего не мог сделать, даже поделиться своей... нельзя же было, нельзя... как можно быть таким легкомысленным?!
   ...безумие...
   ...будто бы замолкает.
   Неожиданно он понял, что чужая сила уходит.
   Будто бы последние песчинки в часах вместо того, чтобы соскользнуть вслед за остальными, замерли, а лежащие внизу поднимались вверх, прилипая друг к другу, заново образуя поток, похожий на тонкую нить.
   Чужая сила уходила, унося с собой дорогое, жизненно важное, самое ценное.
   Что, Тьма вас побери, что?!
   Торн тут же бросился к Гронту, но было слишком поздно: тело старика вмиг остыло, потеряв вместе с магической силой всё тепло, которое было его жизнью. Торну показалось, что он задыхается; его Светлые испугались, никого больше - только этого мага-берсерка. Старый упрямец, брюзга... Гронт - ведь освободил же свою силу, не надеясь ни на кого, знал же, наверняка знал, что не выстоять иначе...
   Он отошёл, не в силах поднять глаза на поле боя, в которое превратился посёлок.
  

* * *

  
   - Хелена, встать можешь?
   Рамон растерянно оглядывался по сторонам; всё вокруг становилось громче и громче, и Хелена не могла понять, слабело заклинание или она приходила в себя. Встать оказалось легче, чем она думала, и, опираясь на руку Рамона, она поднялась с земли.
   - Где... все? - тихо произнесла она. - Где Аэла, ты не видел её?
   Мальчик покачал головой и потянул её за рукав.
   - Хелена, здесь нельзя оставаться, - почти жалобно сказал он. - Защита...
   Его слова прозвучали будто бы сквозь толщу воды. Чужая сила уходила, отдалялась с каждым мгновением - но что-то исчезало вместе с ней, такое близкое и необходимое; не что-то - нет, кто-то близкий, страшно как...
   Хелена сама не заметила, как направилась в темноту, будто кто-то тянул её, привязав на тонкую нить. С каждым шагом становилось всё холоднее, но нестерпимый мороз шёл не снаружи - изнутри; обернулась она слишком поздно - успела увидеть только испуганное лицо Рамона перед тем, как упасть в пустоту.
   Захотелось схватиться за кинжал: она помнила, как рассматривала его, как держала в руках, когда Рамон зашёл в комнату, как торопливо спрятала его в ножны на поясе - ведь принялась же носить с собой, когда всё это безумие началось, будто могла с его помощью защититься... однако - не смогла пошевелиться, снова; словно бы не было ни кинжала, ни её самой - только темнота вокруг. Как тогда, в открытом Аэлой тёмном коридоре, вспомнила она, и тут же поняла отличие - тогда ей меньше всего хотелось прикасаться к своему оружию.
   Ни оглянуться, ни шагнуть в сторону. Накрывающая, заставляющая задыхаться беззащитность.
   Чёрный силуэт вдалеке - ещё чернее, чем всё кругом; тут же она спросила себя: как здесь может быть "вдалеке"? - но ответа не найти, а незнакомое существо звало её к себе, почти протягивая руки. Отзываться не хотелось, нет - только развернуться и убежать, чтобы больше никогда не видеть его; и - как дурное предчувствие - не уйти отсюда, это его Тьма, он властен здесь, будто бы тисками сжимает...
   Где ты?!
   Вместо ответа - несколько шагов вперёд. Огненное дыхание - лепестки ядовитого цветка, только бы не прикоснуться к ним, сжаться в комочек, чтобы никак, даже ненароком, - а ведь они липкие такие, и не отпустят, ни за что...
   "Ты звала меня?" - не голос - чужая мысль.
   Отозваться, побежать к нему - скорее... как можно скорее, но почему, откуда, зачем эта беззащитность не проходит... "Нет, нет!" - крик, не способный вырваться; неправильно, нечестно, нельзя быть с ним сейчас, нельзя - обмануть таинственного незнакомца с алыми крыльями. Сколько ты уже его обманывала, Хелена, сколько... сколько клялась - да, пойду, только за тобой - и зачем только вспомнилось?! - и так ведь не удержала этих слов, выплеснула в лицо другому человеку, превратив их в грязную воду... хватит, хватит, гадко, отвратительно - раствориться во Тьме этого хищника, будто позволить чужим рукам прикасаться к телу...
   Сознание, разбитое на крошечные частички, совсем растерялось.
   Холодно.
   Тьма рассеивалась, обнажая, как серебряный клинок, покрытый льдом край обрыва.
   Где ты?..
   ...сделать один шаг - не к нему, от него... сделать шаг, уйти навсегда, чтобы не быть частью его жизни - вообще ничем не быть; это же совсем не страшно, если только немного больно - но что такое эта боль по сравнению с той, что я причиняю тебе, прости меня, прости...
   Она шагнула - и Тьма, наконец, открыла ворота.
   От удара по всему телу у неё перехватило дыхание.
   Холодно, промозгло, пронизывающе холодно - совсем по-настоящему. Всё тело начинало болеть - и тоже слишком взаправду, чтобы это было видением; стиснув зубы, она попыталась перевернуться на спину - тут же вспышка боли окончательно привела её в чувство, и она открыла глаза.
   Небо над головой было тёмным и смотрело на Хелену из рамки черепичных крыш.
   Она приподнялась, наконец, и села. Осмотрела себя - надо же, коленки разбила, совсем по-детски как-то, да ещё ладони и локти расцарапаны... осторожно встала - удалось сделать несколько шагов, но тут же закружилась голова, и пришлось опереться на стену дома. Поёжилась - холодно, холодно...
   Прислушалась к городу - ни звука: город, похоже, глубоко спал. Знать бы хоть, что за место, заметила она про себя; и кто вздумал открыть ей тёмный коридор, не Торн же... боялась она его, конечно, но не настолько, чтобы - вот так...
   Торн!
   В сердце шевельнулась тонкая иголочка - она вспомнила, что произошло.
   Странно как - будто бы пробыла там несколько минут, а на самом деле - кто знает... сколько это странное существо держало её у себя? Как же сильно не хочется о нём вспоминать - будто о человеке, который жестоко обманул когда-то... да он и обманул - звал, назвался не-своим-именем... имя, имя, почему опять забыла?!
   "Рамон! - захотелось позвать ей. - Аэла! Торн! Кто-нибудь..."
   Она промолчала.
   Хрипло, глухо залаял где-то на соседней улице пёс, переходя на протяжный вой.
   Рамон, где же ты... страшно, стыдно, что больше всего в этот миг хочется позвать не тебя... прости, Рамон, и ты меня тоже прости - я ведь имени твоего не помню... только - алые крылья, только ледяная кромка обрыва.
   Она шла медленно, боясь оступиться, выбирая самые незаметные и узкие проходы между домами; жутко отчего-то становилось при мысли, что кто-то может увидеть её, окликнуть, спросить о чём угодно - девочка, ты что это, потерялась? - а она не сможет ответить, захочется убежать, а бежать - нет сил. Она не знала, куда шла; будто бы была здесь когда-то - или только кажется...
   Лишь увидев стены обгоревших домов, она вспомнила.
   Начинало светать, и от этого становилось странно: тогда Хелена видела это место окутанным ночной темнотой, а тут - уже рассвет... рассвет был слишком ярким, слишком неподходящим для него. Главная площадь города... чуть вдалеке, в тени - огромный каменный мешок, наверняка тюрьма. И не страшно же людям жить, когда каждое утро они видят её из окна, особенно - вот так, залитую лучами рассветного солнца; впрочем, здесь-то как раз после того пожара вряд ли кто живёт, даже дома так и не восстановили...
   Внезапно Хелена услышала, как её окликнули.
   - Сай... - дрогнувшим голосом произнесла она, едва не бросившись девушке на шею.
  

ГЛАВА VI

  

1516 год от Великого Затмения; начало осени

  
   Адриану снилась кошка с янтарными глазами.
   Впрочем, нет - не кошка это была, котёнок ещё. Чёрная, как уголёк, сворачивалась клубочком и никого не подпускала к себе, будто маленький ёж. Шипела на обступавших её собак, обнажая крошечные, но острые зубки, шёрстка вставала дыбом. Иногда собаки разбегались. Иногда - ей самой приходилось забираться на дерево, но даже после постыдного отступления она умудрялась дразнить их, свешивая хвост с высокой ветки, будто говоря: вот и не достанете!..
   Он просыпался опустошённый, усталый, словно после долгих скитаний без отдыха.
   Впрочем, он действительно слишком часто забывал давать себе передышку. Только идти, только не останавливаться, только вперёд, чтобы успеть - к чему, интересно? - будто тайна манит, хоть и нельзя возвращаться. Идти - как по тропе снов... глупость-то, какой же глупостью он занимался всё это время, да и в сны эти никогда не верил... мало ли, казалось бы, что привидится?
   ...подожди меня, только подожди...
   Выбирать приходилось кратчайший путь - время не терпело.
   Про лес, вставший у него на пути, в городе рассказывали много легенд: то говорили, что там есть тропы, ведущие в пустоту, то рассказывали о болотах, где водилось такое количество тварей тумана, что вокруг всё живое вымирало, - впрочем, где о них не рассказывали; главной же - и внушавшей простым людям гораздо больше страха, чем все остальные, вместе взятые - была история о шайке воров, во главе которой был могучий воин. Про самого этого воина, однако, опять рассказывали одни небылицы: кто-то искренне верил, что он был призраком последнего главнокомандующего королевской армии, которого правитель после Великого Затмения казнил, кто-то утверждал, что этот воин был слеп, но наделён Тьмой такой силой, что наносил удар в самые уязвимые места противника, не видя его, кто-то считал, что сам этот воин ничего не стоил, но у него был проклятый меч, даривший ему невиданную мощь. Молва...
   Что-то странное, непостижимое связало страх за собственную жизнь, который должен был жить внутри него, по рукам и ногам.
   Он не боялся.
   ...А ведь лес-то, если смотреть на него глазами простого горожанина, жуткий: тишина, как на огромном кладбище, только где-то в чаще - вой дикого зверя, не тоскливый, но кровожадный, будто вот-вот раздастся скрежет клыков. И деревья - высохшие, голые, похожие на скелеты; словно бы мёртвые до самых корней - ни одной частички влаги, ни одного зелёного листа.
   Ему часто снился один и тот же сон, о котором неуловимо напомнило это место, - и во сне было лишь огромное выжженное поле; лишь у самого края его стояло два почерневших, будто бы обугленных, дерева. Сон, конечно, виделся не просто так: слишком живой осталась сбывшаяся легенда, в которую он никогда раньше не верил.
   ..."Вихрь прилетел и забрал их", - с жаром произнёс брат Сим, старый уже, дряхлый монах, растерявший за долгие годы всю свою силу. "Какой вихрь?" - "Что вы, нельзя, нельзя не знать! Чёрный Вихрь, порождение Тьмы!" - "Разве это не выдумка, которой пугают обвиняемых?"
   Монах, не говоря больше ни слова, провёл его в подземелье, в комнату для допросов; у Адриана неожиданно начали дрожать руки - не от страха. От чужой силы, которая, казалось, готова была вырваться наружу, ломая тяжёлую дверь, как щепку.
   Он успел лишь бросить беглый взгляд - но и этого было достаточно, чтобы всё понять: стены комнаты полностью почернели, а орудия, которыми пугали задержанных, превратились в бесформенную груду железа. Всё вокруг дышало страхом и силой Тьмы, и если раньше подобное могло пробудить у Адриана его собственную, неведомую мощь, то на этот раз его словно оглушило. Он задыхался; брат Сим едва успел вытащить его из камеры - ещё-чуть-чуть, думал он потом, и сердце бы разорвалось.
   Адриан прикрыл глаза и глубоко вздохнул. Забыть, пора уже забыть...
   И снова посмотрел вокруг.
   Среди стволов на миг промелькнула серая тень и сразу скрылась. Он тут же положил ладонь на рукоять клинка, готовый в любой момент его выхватить, но не остановился. Может быть, просто показалось...
   Голос, нарушивший тишину в следующую секунду, заставил даже его вздрогнуть. Тонкий совсем голос, как у ребёнка.
   - Господин, вам не нужен проводник через лес?
   Он обернулся. Что это, опять "господин"?
   Обладательница голоса выглядела по меньшей мере необычно: длинные, густые волосы оттенка стали, чёлка полностью закрывает один глаз, другой - непонятного какого-то цвета, будто бы сверкает ярко-жёлтым; почему-то пришло на ум - нечеловеческим. Довольно высокая, одета в тёмно-серое платье, едва доходящее до колен, - и не холодно же ей...
   - Проводник? Мне? - он искренне удивился. - Сами-то не боитесь нападения?
   - Я? - переспросила она и расхохоталась. - Ты шутник.
   - Может быть, - холодно произнёс он. - А вы случайно не оборотень?
   Вопрос, похоже, поверг незнакомку в полное замешательство: она отступила на шаг, словно на неё хотели напасть, и некоторое время беспомощно молчала, не решаясь нарушить тишину. Однако, едва она взяла себя в руки, на смену растерянности пришёл гнев.
   - Как ты можешь знать?!
   - Лучше бы вы спросили, как я сразу не попытался сбежать, - спокойно отозвался Адриан и пристально посмотрел на неё. - Взять хотя бы... У людей разве бывает такой необычный цвет глаз?
   Она вздрогнула и невольно потянулась ладонью к лицу, будто пытаясь скрыть это доказательство; вдруг - резко тряхнула головой, так, что густая чёлка ещё больше закрыла ей лицо, и замерла.
   - Так ты... видишь?
   Он пожал плечами, немного растерявшись.
   - Слу-ушай, - протянула она, - а как тебя зовут?
   - У меня нет имени, - по привычке бросил он.
   Почему-то только теперь понял, что это звучит напыщенно и немного глупо.
   Девушка рассмеялась.
   - Да ну тебя, нет имени... - весело передразнила она. - Даже у меня, хоть я и в лесу живу, имя есть, мать дала. Кстати, Амаэ.
   Он вздохнул.
   - Адриан.
   Вот же ввязался, сказал он себе: и что было сразу не скрыться, сделав вид, что испугался? Оборотень, как-никак... да только глупо это - пускаться в бегство, совсем стыдно как-то. Да и опасность ему, похоже, не угрожала, а то, что Амаэ не была человеком, почему-то не пугало, а, наоборот, успокаивало.
   - Ага! - обрадовалась она. - Всё, через этот лес ты точно пойдёшь со мной. Иначе просто не выживешь. А я, - она прищурила взгляд, - лучше уж сама тебя покусаю, чем отдам этим выродкам.
   - О ком вы? - он почувствовал, что задаёт вопрос скорее из любопытства, чем из страха.
   - Ещё скажи, что тебе городские о шайке разбойников не рассказывали, - усмехнулась Амаэ. - Отвратительная банда. И ведь вроде бы ничего из себя не представляют - тупые, неотёсанные, а дерутся, как звери... впрочем, не стоило бы сравнивать: даже в этом лесу, и то зверьё благороднее...
   Она нахмурилась и перевела взгляд на спутника, будто выжидая.
   - Почему же, я много о них слышал, - кивнул он. - Вам, должно быть, будет смешно слушать, что о них рассказывают те, кто ни разу не видел.
   - Мне - не смешно, - резко ответила она. - Ненавижу их. Знать бы, откуда силу берут...
   Они пошли молча: ему говорить совершенно не хотелось, Амаэ - не привыкла; вертелась вокруг него, как будто не волчица, а маленький щенок - того и гляди попытается укусить, заигрывая. Порой, однако, замирала, словно принюхивалась - а может, и правда чуяла неладное, зверь же, в конце-то концов...
   Лес был тёмным - попробуй определи, день или ночь; все звуки полностью исчезли, когда они углубились в чащу. А ведь правильно, наверное, сделал, что согласился пойти с Амаэ, подумал он, без неё - не выбраться, заблудишься - и всё...
   - Не устал? - вдруг спросила она.
   Он покачал головой.
   - А я вот устала, - выпалила Амаэ. - Знаешь, тут поляна есть, тихая такая...
   Как же, сказал Адриан про себя, оборотень - и так быстро устала. Поглядывает-то как - прямо как неуверенная в себе девчонка, и идёт крадучись... неужели так привыкла к своему мороку, сквозь который он почему-то легко видел?
   Амаэ легла на высохшую траву и потянулась, как кошка; повернулась на бок, подмигнула ему. Её платье едва прикрывало ноги, и он заметил длинный шрам - от щиколотки до колена. Она пристально следила за его взглядом.
   - Садись, - почти приказала она.
   Он послушался и сел на землю спиной к ней, глядя вдаль, будто в полусне - правда, что ли, устал? Тут же почувствовал, как Амаэ обнимает его за плечи, вздохнул. Она весело хихикнула.
   - Что, боишься меня?
   Адриан усмехнулся в ответ и снял её руки с плеч. Поднялся, обернулся, чтобы встретиться с ней взглядом.
   - Амаэ, - сам удивился своему тону: ещё бы пальцем погрозил! - Учтите, спать будем по очереди - нельзя в этом лесу терять бдительность, правда? Если бандиты пожелают напасть, они не должны застать нас врасплох.
   Та надула губы, как ребёнок.
   - Фу, - бросила она. - Ну ты, оказывается, и дурак.
  

* * *

  
   - Ох, Хелена, перепугала же ты нас, - вместо приветствия произнёс Торн.
   Он лежал на кровати, не шевелясь и говоря будто бы сам с собой. Когда Сай привела Хелену к себе в комнату, он даже не повернул головы. Рамон сидел на стуле рядом, не сводя глаз с наставника, однако, увидев Хелену, тут же вскочил с места и, подбежав к ней, обнял; она погладила мальчика по голове. В его волосах запуталась сухая ветка - бежал, наверное, по лесу, и даже не заметил...
   - Что с тобой произошло? - воскликнул он. - Ты исчезла, я так волновался...
   Она хотела было начать рассказ, но вдруг поняла - нет. Если бы только Торн не слышал, но при нём - о том, как её касалась чужая Тьма, из которой никак не выбраться... стыдно. И - тут же другой голосок: а Рамону бы ты могла рассказать, как отчаянно звала не его?..
   - Прости... - прошептала Хелена, - я не знаю, как это вышло.
   Они сели рядом; Рамон виновато переводил взгляд с Торна на Хелену, старик молча лежал в постели, тяжело дыша. Сначала Хелене даже показалось, что он внезапно уснул, однако - открыл глаза, уставился невидящим взглядом в потолок. Ей стало не по себе.
   - Ой... - вдруг произнёс Рамон, - поцарапалась?
   Она чуть растерянно кивнула - надо же, сама ведь забыла, а он заметил... смотрел на неё полными тревоги глазами, словно она была серьёзно ранена. А ведь остальным наверняка хуже пришлось, страшнее... и спросить - страшно.
   - Вылечить? - тихо спросил он. - Я же могу теперь...
   Он сосредоточился, и от его ладоней пошло мягкое, осторожное тепло; ранки затягивались на глазах, пока не остались лишь едва заметные бледные следы. Хелена торопливо взяла его за руку - такая привычная благодарность...
   - Спасибо...
   Мальчик густо покраснел.
   - Торн, - Хелена, наконец, решилась обратиться к нему с нестерпимо мучившим её вопросом, - где остальные, что с ними? Аэла... где она?
   Старик кашлянул.
   - Петера и Гэна я видел, - начал он - глухим, усталым голосом. - Они сумели скрыться и увести за собой ещё кого-то из ребят. Кроку я помог сбежать, он должен быть с ними. Мариса свою Бриту ещё раньше увела... остальные... - он осёкся, - не знаю.
   - Рокта... - произнесла Хелена, - я видела, её Ганна тёмным коридором увела...
   - Значит, невредима, - Торн впервые улыбнулся уголками губ. - Это же Ганна, у неё даже тёмный коридор всё равно что пуховыми одеялами выстелен. Далеко они сейчас, видно, да и правильно...
   - Где Аэла? - почти закричала Хелена.
   Торн снова закашлялся; с трудом поднял руку и медленно положил её на грудь, откинув край одеяла. Сай, молчавшая до этого, подошла к Хелене и положила ладони ей на плечи. Посмотрела в глаза.
   - Не тревожь его сейчас, Хелена, он потратил все свои силы, - медленно сказала она. - Аэла у них.
   Нить порвалась.
   - Как... как? - выдохнула Хелена.
   - Не тревожь его, - повторила Сай. - Я ничего не знаю, ты сама понимаешь.
   Хелена уже не могла унять дрожь.
   - Но мы должны помочь ей! - снова закричала она. - Разве можно - так, сложа руки... если с ней сейчас...
   Она осеклась, не в силах продолжить; резко дёрнулась, отступила на шаг. Рамон посмотрел на неё - виновато, печально совсем, как будто чем-то обманул её, и опустил взгляд. Сай взяла её за руку и провела в соседнюю комнату - совсем небольшую, с детской кроватью; она была чем-то похожа на комнату заброшенного дома - пусто так, неуютно. Хелена не сопротивлялась, не спрашивала, не могла даже думать о том, что происходит - веди, куда угодно, зачем угодно; опомнилась лишь тогда, когда в замке повернулся ключ.
   - Сай! - изо всех сил позвала она. - Сай, что ты!..
   - Прости, - медленный, строгий голос из-за двери. - Торн просил. Сказал, это чтобы... глупостей... не делала.
   - Сай!
   Хелена села на пол, обхватив колени, замерла. Всё в один миг стало пустым и совсем ненастоящим, тишина - звенящей, злой, оглушительной какой-то, тишина давила внезапной головной голью. Глупо как - сидеть тут под замком, смотреть в потолок, не слышать даже ничьего голоса... как они могут - так?! Неужели совсем ничего... неужели все просто сбежали, оставив их, бросив на произвол судьбы, ведь всегда же были вместе...
   Она уткнулась лицом в складки юбки. Хоть бы заплакать - слёз нет, будто раз - и кончились, будто их высосала, как упырь - кровь, эта всепоглощающая пустота. Время стало вязким и липким - то ли часы шли, то ли секунды...
   Пошевелиться было страшно. Легче - вот так, свернуться на полу и закрыть глаза, будто вокруг нет ничего. Будто стоит сделать малейшее движение - и всё продолжит рваться на части, разваливаться, рушиться...
   Всё-таки - подняла взгляд.
   Замерла опять.
   Вокруг неё начинал клубиться серебристый туман. Он становился всё более густым, молочно-белым, пока не начал стекаться, как капельки весеннего дождя в ручей, в одну точку - крошечный комочек; комочек рос, быстро принимая очертания. Она присмотрелась - и затаила дыхание: на неё глядело существо, похожее на ежа, но с прозрачными, как льдинки, иголками. Сам ёж был снежно-белым, а глаза - пронзительно-зелёными, будто трава, по волшебству пробившаяся сквозь затвердевшую землю зимой.
   Торопливо перебирая короткими лапками, зверёк подошёл к ней и громко фыркнул. Хелена не выдержала и рассмеялась - глазки ежа засияли; впрочем, едва она попыталась коснуться его спинки, он тут же свернулся в клубок, выставив иголки. Иголки, однако, оказались совсем не острыми - мягкими, будто ежонок только что родился.
   - Маленький... - прошептала она. - Беззащитный... тебя не обижают?
   Он не удержался на месте и откатился чуть дальше. Развернувшись, неуклюже упал на спину. Хелена осторожно поставила его на лапки, и зверёк, кивнув, благодарно фыркнул. Она почувствовала, как на глаза набегают слёзы.
   Усталость, которую она до этого не чувствовала, навалилась с такой силой, что Хелена едва смогла подняться с пола и дойти до кровати. Ежонок внимательно, как старший брат, наблюдал, как она откидывает тонкое покрывало, как поджимает ноги - мала, конечно, кроватка, детская, как вытирает ладонью слёзы, бежавшие сами по себе.
   Не хотелось закрывать глаза - кажется, тогда маленькое чудо насовсем исчезнет; чудо, будто читая мысли, покачало головой. Нельзя, нельзя засыпать, как же она там, стыдно - я сейчас здесь, а она...
   Хелена так и не поняла, уснула или нет. Сон прогнал поворот ключа.
  

* * *

  
   Торн предчувствовал появление этого странного существа; он почти провалился в тяжёлый сон, когда совсем маленький, задорно улыбающийся гном в венке из дубовых листьев уселся к нему на грудь и, прищурившись, погрозил пальцем. Маг слабо улыбнулся в ответ.
   Конечно, гнома не мог видеть никто другой - только он, чья душа принадлежала другому миру; существо, олицетворявшее частичку его самого, отражение в осколке зеркала, следовало за ним оттуда. Другим и не стоило бы на него смотреть: слишком уж беззащитно... но - никогда не оставит в минуту грусти. Надо только позволить ему появиться перед тобой впервые - впрочем, он сам не понимал, как ему это удалось. Может, как магии стал учиться, так и...
   О них, конечно, не говорили, боялись спугнуть; он, однако, ещё наблюдая за ребятнёй, часто видел, как кто-нибудь из мальчишек или девчонок убегал, обиженный, в свою комнату, а вскоре возвращался - и выходил с тёплой улыбкой и хитроватым взглядом, храня свою маленькую тайну от посторонних глаз и ушей. Ещё бы, существо-то всегда на их стороне... разве выдашь такого союзника?
   Гном, посерьёзнев, потянул его за седую прядь - просил подняться. Вставать было трудно - много, много сил потратил, как никогда... ещё больше - устало сердце. Нет посёлка, и не вернуть его - даже приблизиться нельзя. Кто, кто посмел... ведь не мог он ошибиться, не сами Светлые нашли их - кто-то натравил, как бешеных псов. На детей... хоть младших успели увезти, спасибо Сай. Да и остальные, конечно, сбежали, почти все... но - Аэла, Аэла, сама-то как младшая...
   Дёрнул - за волосы, за воротник. Попытался откинуть одеяло - да слишком слабые руки. Смущённо потоптался на месте, но Торн даже не почувствовал этого: человечек был совершенно невесомым. Снова погрозил пальчиком - давай, мол, держись, старик. И надо бы держаться - Рамон же, да и девочка эта, обещал же Аэле... воспитывать их надо, разве можно оставить?..
   - Сай! - позвал он.
   Девушка не откликнулась. Что же, потом...
   Торн закрыл глаза - гном легко коснулся его век, будто прося отдохнуть. И - как предчувствие на грани сна и яви: восстанавливай свои силы, маг. Совсем скоро что-то ещё будет.
   Когда Сай заглянула в комнату, Торн уже уснул; она прикрыла дверь и вздохнула с облегчением. Она переживала за него, как и за детишек, пусть и привыкла, что чувства лучше запирать на замок, а ключ держать подальше от сердца. Привыкла, привыкла... много к чему привыкла...
   Отчего-то вспомнилось, как в пять лет она впервые держала оружие в руках. Как игрушка прямо... лёгкое ещё, ненастоящее - чтоб сразу легло в руку, а потом будто бы росло вместе с ней. Столько рассказов о чужой боли - страшных, похожих на легенды древних варваров; ветхие страницы старинных книг, подаренных правителями... Удивительно, как они боятся войны - передают чужакам даже то, что у них под строжайшим запретом...
   Язык у них - такой странный, слишком разный. На родной земле - тягучий такой, как сладость, здесь - скорее ощущаешь вкус целого букета пряностей. Странно говорить, непривычно, повезло, что хоть память хорошая! И кто бы знал, что она, странница, стран-на-я, будет другом таких же странных, не-здешних, защищать их станет от их же собственных земляков...
   Сай остановилась - холодный ветер коснулся её и тут же пропал. Стало не по себе.
  

* * *

  
   - Хелена, спишь?
   Голос Рамона прозвучал как сквозь сон, однако в следующий миг она уже вскочила с кровати. Мальчик подошёл к ней и, приложив палец к губам, коснулся её плеча, успокаивая; Хелена подняла взгляд.
   - Аэла... - прошептала она.
   - Пойдём, - позвал Рамон. - Мне, конечно, нельзя тебя выпускать, но... знаешь, ведь правда же - страшно так сидеть... будто ничего не произошло, - он указал взглядом на ключ у него в руке и повторил: - Пойдём.
   Они вышли из дома тихо, стараясь никого не разбудить, боясь, что какая-нибудь половица возьмёт и предательски скрипнет, однако тишина была за них. На улице светало. Хелене вдруг показалось, что стало тяжелее дышать: воздух показался слишком густым и слишком горячим.
   - Рамон, ты ведь тоже чувствуешь... она жива, правда?
   - Да, - выдохнул он. - Они хотят... утром...
   Мальчик осёкся.
   - Успеем, правда? - произнесла Хелена еле слышно. - Хоть что-то сделать для неё...
   Улицы, несмотря на столь ранний час, становились всё более людными. Хелену трясло - всё чудились косые взгляды, будто в любой миг кто-то может подойти к ним и крикнуть: "Маги!", а потом придут Светлые и заберут их в тюрьму. И ладно бы её одну - но Рамон-то... и Аэла, никак ведь тогда не помочь...
   На них, однако, никто не обращал внимания: всех влекло другое.
   Её вели по опалённой пожаром площади, той самой - кто бы мог подумать, что так обернётся! Скованные руки, растрёпанные волосы... Хелена могла лишь смотреть на неё со стороны, больше всего боялась встретиться взглядом: нельзя, нельзя ей видеть их здесь, ведь Аэла будет бояться за них, как всегда боялась за Хелену, а ей и так, должно быть, очень страшно...
   - Что они с ней сделали... - не выдержала Хелена.
   - Я не чувствую её силу, - вдруг сказал Рамон. - Вообще. Они будто петлю на шею...
   Сонная, злая толпа.
   - Рамон...
   Они взялись за руки, встав позади всех; ладонь мальчика была горячая-горячая. Аэла, Аэла, сколько ты повторяла: осторожнее с силой, не выплёскивай, сосредоточься, но нельзя сейчас слушаться! Лишь помочь тебе сейчас, повторяла Хелена, любой ценой, даже если всё отдать, даже если никогда больше...
   - Сможем, - уверенно произнёс мальчик.
   Ближе подойти было невозможно: казалось, сплошная стена защиты вот-вот обрушится на них, погребая под обломками, сминая, превращая в пыль; пробить бы хоть крошечную брешь - и тогда преграда треснет, как хрупкий осенний лёд на озере, а дальше - будь что будет; но если даже сильнейшая ведьма не может...
   "Помогите! - просила Хелена, крича в пространство. - Кто-нибудь, мы же должны!.."
   Они становились вихрем - невидимые, но сокрушительные потоки силы окружили их кольцом. Хелена никогда не могла подумать, что Рамон так силён - такой хрупкий, взрослый с телом маленького мальчика, а его сила бросалась на помощь, разрываясь в клочья. Отчего-то вспомнился сон - о человеке с алыми крыльями; тут же - неужели воображение? - осторожные, мягкие крылья коснулись её, и с них тоже сорвались потоки ветра, горячие, как в пустыне.
   Помоги...
   Брошь на плече вдруг стала холодной, такой нестерпимо холодной, что Хелена не выдержала и резко сорвала её, оставив на платье расползающуюся прореху. Не смогла держать в руках - ледяная, ледяная же! - и выронила, обжёгшись; брошь раскололась на две половинки, ударившись о камни мостовой. На своей ладони Хелена заметила каплю крови - надо же, укололась, видно, иголкой, а сама не почувствовала...
   Стена треснула.
   Осколки броши рассыпались серебряными искрами, те - расцвели, как пушистые почки на деревьях, превращаясь в белоснежные перья. Бешеный, взбунтовавшийся воздух нёс их - туда, где вот-вот должен был загореться огонь.
   "Аэла!!"
   Крылья - серебристо-белые - становятся серыми, потом чёрными, как дым. Колдунью окутал туман, скрывая от сотни глаз. Листы бумаги - жуткое какое слово-то, приговор! - выпали из рук инквизитора в белой с золотой вышивкой одежде и рассыпались в пыль; он замер, его пальцы задрожали.
   Все взгляды обратились на юных магов.
   Огромная чёрная птица сидела на столбе; цепи соскользнули вниз, не сумев сковать воздух. Сухие ветки крошились, сворачивались в странные фигуры, без огня превращаясь в пепел.
   Рамон опустился на колени, Хелена без сил упала - он едва успел подхватить её. Не хотелось поднимать взгляд: на них уже надвигалась толпа, сейчас протянут руки, сейчас - разорвать на части, не дожидаясь суда, конечно, как же можно - иметь дерзость колдовать при всех, здесь, сорвать церемонию наказания...
   Сейчас...
   Все, как один, отступили назад, когда чёрные крылья разрезали воздух.
  

* * *

  
   Амаэ легла спать первой, отвернувшись, - или, по крайней мере, притворилась спящей, и Адриан не хотел будить её до утра. Смешной она оказалась, эта девушка-оборотень, как ребёнок, да только дети себя так не ведут; впрочем, напомнил он себе, она не может иначе: заманить ей надо, обольстить, в крови это у таких, как она. А он взял - и увидел... каким, интересно, образом?
   Уже несколько дней ему было неспокойно. Сердце не на месте, рвётся, рвётся из груди тревога, будто слышен издали крик о помощи, а уже знаешь, что не успеешь вовремя, и остаётся лишь надеяться, что всё будет хорошо. Где ты, где же ты... идти на встречу с видением, но знаю же, знаю, что ты есть, иначе не жил бы, точно, давно уже не жил. Ты где-то совсем близко, выбраться бы из этого проклятого леса...
   Он прислушивался к каждому шороху. Дурное всё-таки место, повторял он про себя, вроде бы чужой силы нет - а муторно как-то, угнетает, давит, прижимая к земле. Подползают, как змеи, самые гадкие воспоминания: солнце-огонь-дым... хватит; он коснулся висков, отгоняя наваждения.
   Оборотень что-то шептала во сне, заскулила даже - и правда, совсем как маленький волчонок; потянула руку к лицу. Адриан опустился перед ней на колени, коснулся плеча - она дёрнулась было, даже не просыпаясь, но тут же успокоилась. Выпрямилась, положила руки на землю.
   Поражённый болезненной догадкой, он осторожно убрал прядь волос с её лица.
   Она тут же вскочила, как от острой боли, с силой оттолкнула его. Взвыла - опять точно по-волчьи, поднялась на ноги, держась рукой за лицо и закрывая шрам, перечеркнувший его от лба до середины щеки - страшная, наверное, рана была, и как глаз уцелел...
   - Ненавижу! - закричала Амаэ. - Сгинь, леший, ненавижу тебя!
   Вдруг - упала на колени, заплакала. Он молчал - никогда не умел успокаивать, что тут говорить; Амаэ ударила кулачком по земле, потом - принялась с силой рвать сухие травинки. Неожиданно - замерла. Прислушалась.
   - Тысяча змей! - воскликнула она. - Мне же снились эти... Адриан, они рядом!
   Она потянула его за одежду вниз, он не удержался на ногах - вот так сила у девчонки; сама она упала рядом и больше не шевелилась. Тут же в соседнее дерево вонзилось несколько длинных стрел. Амаэ тяжело дышала.
   - Не поднимайся, - тут же скомандовала она. - Они будут дальше...
   Две стрелы попали в другое дерево, ещё одна - в землю.
   - Живы! - раздался крик из леса. - О, да это наша знакомая!
   Амаэ зарычала.
   Из-за деревьев вышли трое разбойников с луками, за ними - четверо мечников. Последним показался огромного роста воин в железных доспехах - скорее всего, главарь; его лицо было скрыто шлемом, в ножнах - длинный меч с широким лезвием. Разбойник положил руку на рукоять, рассмеялся.
   - Давно не виделись, Амаэ.
   - Сдохни, собака! - бросила она.
   Сжала кулаки. Сплюнула на землю.
   - Нехорошо девушке так себя вести, - заметил кто-то из шайки. - А то с ней новый друг...
   Адриан огляделся: их уже окружили. Главарь поднял руку - все остальные тут же замолчали. Снял шлем, бросил его за землю. Амаэ встала перед Адрианом, заслоняя его от огромного воина; он, однако, сделал шаг в сторону и встал рядом.
   - Амаэ, вот этого не надо.
   Вся шайка расхохоталась.
   - У тебя неплохой вкус, - произнёс главарь. - Давай, девочка, что же ты не бросаешься на защиту? Почему не хочешь превратиться в зверя?
   - Тварь!
   Воин сделал несколько шагов вперёд. Амаэ обхватила руками живот, будто её сильно ударили, и опустилась на землю, яростно шепча ругательства - в других обстоятельствах это могло бы звучать забавно, с её тонким голоском...
   - Давай, - обратился воин к Адриану. - Рядом с ней. На колени.
   Вблизи он выглядел ещё отвратительней, чем на первый взгляд: спутанные волосы, похожие на паклю, ржавчина на доспехах, рваные в лохмотья перчатки. Грязь, грязь, сколько же грязи...
   - Я бы посоветовал вам сначала расчесать волосы и вымыть руки, - холодно бросил Адриан. - Знаете ли, даже выглядит смешно, когда такой человек, как вы, пытается отдавать какие-то приказы, да ещё так громко. Впрочем, в таком-то обществе...
   От ярости тот вытаращил глаза, став похожим на огромную жабу.
   - Сам-то на девку похож!.. - раздался голос из-за спины Адриана.
   Главарь занёс руку для удара, но замер.
   Через миг его отшвырнуло назад, с силой ударив о дерево. Послышались удивлённые возгласы: разбойники не сразу поняли, в чём дело; Амаэ, поднявшись, тряхнула головой, словно пытаясь проснуться. Резко отскочила в сторону.
   Адриан уже чувствовал, что теряет ощущение настоящего - его охватывало безумие, как тогда, не позволяя остановиться. Он не мог обращать ни на что внимания, лишь разрушал; ещё двоих отбросило назад, кто-то, кажется, попытался напасть на него со спины, но не успел - его сбила с ног огромная волчица. Что было с остальными - Адриан не видел: вспышка силы словно бы стала яркой и ослепила его.
   "Помоги..."
   Он, наконец, остановился.
   Амаэ рвала, грызла, металась от одного к другому, пока, наконец, не упала, будто сражённая стрелой, мёртвой хваткой вцепившись в горло одному из обидчиков. Адриан успел бросить на неё взгляд - ведь его, его сила повредила и ей; сила, однако, из бешеной горной реки превратилась в тихий равнинный поток. Уходила - вверх, в небо, как дым из печи... нужна, нужна кому-то...
   Он отдышался.
   - Амаэ...
   Волчица с трудом подняла голову.
   Её тело превращалось в человеческое, приобретая уже привычные очертания; надо же - такая крупная, сильная волчица и такая миниатюрная девчушка, вот так оборотень... наконец, она перевернулась на бок и скатилась с тела мёртвого разбойника. Дрожащей рукой стёрла с губ чужую кровь.
   - Меч у него... главный их... возьми.
   Адриан послушался и, убедившись, что разбойник без сознания, вытащил меч из его ножен. Амаэ села, он протянул ей оружие - она почти вырвала его у него из рук. Вытерла о траву, хотя оно было совершенно чистым.
   - Помоги встать, - снова приказала она.
   - Что вы...
   - Проклятие снимаю.
   Он помог ей опереться на его плечо; Амаэ взяла меч обеими руками и, собирая остатки сил, провела лезвием по лицу главаря разбойников. На кончике меча появились капли крови, через миг - весь он окрасился в ярко-алый.
   - Всё.
   Она пошатнулась - Адриан подхватил её на руки.
   - Уходим, Амаэ. Многие из них живы.
   Девушка обмякла у него на руках, как безвольная кукла; некоторое время молчала, потом же, когда они были на достаточном расстоянии от злосчастной поляны, улыбнулась и, прищурив глаз, произнесла с искренним восхищением:
   - Ты силён. Ты вообще... - слова давались ей с трудом. - Уж извини, что тащить приходится. Я скоро сама...
   - Я причинил вам вред, простите, - возразил он. - Я ещё не умею справляться... с этим.
   - Зато силён! - повторила она уже бодрее. - Спасибо, что с проклятием помог. Он когда-то... на его мече... моя кровь была. Я думала, его морок возьмёт, а он раз и... лицо поранил... гадко так - я как будто его стала. При нём - не то что не превратиться, шевельнуться... не могла. Пряталась от них, поджав хвост...
   - Тише, - произнёс Адриан. - Вы устали.
  

ГЛАВА VII

  

1516 год от Великого Затмения; начало осени

  
   Чёрная птица подняла их в воздух. Её перья оказались острыми и царапали кожу, но Хелена быстро перестала замечать это. От неожиданности у неё перехватило дыхание; она обняла птицу за шею и боялась пошевелиться, казалось, вот-вот - упадёт. Страшно было даже вскрикнуть. Рамон держался за неё, зажмурившись. Только вниз не смотреть, только не смотреть...
   Ветер с такой силой ударил в лицо, что стало трудно дышать.
   Время, казалось, неслось так бешено, будто должно было пройти несколько столетий, пока они не оказались бы на твёрдой земле. Будто стоит им встать на ноги - и страшно будет оглядеться, потому что вокруг не будет ни одного знакомого лица. Другие, неизвестные города, давно потерявшие свои настоящие названия и сменившие с десяток новых прозвищ, окружат их - и некуда идти...
   Хелена тоже закрыла глаза.
   Она почувствовала себя глупым, не в меру любопытным ребёнком, зачем-то севшим в лодку, не привязанную к берегу. А тут как раз шторм - и огромная волна сносит её в море, и остаётся только сжаться в комочек на дне, под сиденьем, и мёртвой хваткой вцепиться в мокрое дерево, и ни за что не отпускать, забыв о том, что оно и скользкое, и разваливается на глазах, и оставляет болезненные занозы. Держаться, держаться, держаться...
   О времени она снова вспомнила, когда оно уже прекращало свой сумасшедший бег, а ветер успокоился, позволяя открыть глаза. Птица парила над землёй, но постепенно снижалась; движения её крыльев становились всё тяжелее, такими тяжёлыми, что Хелена почти почувствовала её усталость. Она не боялась: знала, что теперь, когда они спасены - все трое спасены, всё обязательно будет хорошо.
   Твёрдо стоять на земле оказалось сложно: после полёта кружилась голова; Рамон тоже держался изо всех сил, чтобы не упасть. Хелену охватил запоздалый страх - а ведь могли не скрыться. Могли - все трое! - быть обречены. Если бы не эта странная брошь, подарок от странного человека...
   - Аэла... - прошептала она.
   Птица сложила крылья и опустила голову. Ребята с удивлением наблюдали, как она становится всё меньше и меньше: магическая сила постепенно уходила, превращая таинственную птицу в такую обычную, ничем, на первый взгляд, не отличающуюся от других ворону.
   Так быстро - и она уже смогла сесть Хелене на плечо.
   Странно, почти невозможно было поверить, что эта птица, игриво теребившая клювом прядь её волос, только-только была человеком. Ещё чуть раньше - говорила с ними, смеялась, колдовала. Неловко как-то, стыдно - видеть её такой...
   - Ты прости нас, - Рамон будто прочёл мысли Хелены. - Мы сами не знали, как всё будет. Просто... очень-очень хотели, чтобы ты жила...
   В ответ она раскрыла крылья, будто обнимая Хелену.
   Они пошли по дороге - вперёд, когда птица, вспорхнувшая ввысь, превратилась в крошечную точку. В городе, конечно, уже распустили какие можно слухи... что ведьма сломала защиту, что в последний миг исчезла, унеся с собой двух детей. Или нет. Ведьма превратилась в птицу и забрала с собой двух дерзких магов, которые... а подумать только, ведь совсем дети...
   Интересно, их запомнили?
   Да кто смотрит на лица в этом безумии... успокойся же, Хелена, хоть немного!
   Если их увидят здесь, вдвоём, на этой дороге, их наверняка узнают. Надо идти, надо... каждый шаг, однако, давался Хелене с трудом: она прекрасно знала, что будет впереди. Сначала они доберутся до небольшой деревушки, в которой карета, увозившая её прочь от дома, даже не остановилась. Потом...
   Не-хочу-возвращаться.
   - Рамон, - тихо заговорила Хелена, - жутко мне так. Думаю - лучше бы я... лучше бы это я превратилась в маленькое существо, которое больше не сможет ни с кем разговаривать. Лучше бы со мной...
   Он остановился. Сделал шаг вперёд, словно преграждая ей путь. Поднял на неё взгляд - серьёзный-серьёзный; в этом взгляде дрожала, как крошечный зайчонок, тревога, которую он не смог бы объяснить.
   - Не говори больше так, - произнёс мальчик. - Пожалуйста, Хелена.
   Раньше он никогда не плакал. Во всяком случае - при ней. Когда он переживал, его лицо, всегда бледное, становилось совсем белым, как снег, а одна маленькая жилка обязательно начинала дрожать. Слёз не было.
   Раньше - не было.
   - Прости, - она растерянно обняла его. - Прости, пожалуйста.
  

* * *

  
   Амаэ быстро смогла встать на ноги. Более того, вскоре она так ускорила шаг, что Адриан перестал успевать за ней и уже не следил за крошечными тропинками, похожими на клубок тонких нитей, разворошённый нахальным котом. Она шла резко, раздражённо как-то, будто не хотела выдавать секрет.
   - Ненавижу, - наконец, сказала она. - Ненавижу запутывать следы. Я волчица, а не заяц или белка!
   Он молчал, внимательнее слушая шуршание листьев под ногами, чем её.
   - Знал бы ты, как мерзко это - скрываться, - продолжала она. - Когда чувствуешь, что он рядом - и бежишь со всех ног. Потому что он мог делать всё. Всё - после того, как на его мече осталась... а какого лешего я всё это тебе рассказываю?!
   Амаэ остановилась, выжидая. Он снова промолчал.
   Может, и мог бы рассказать. О том, как прекрасно её понимает. О том, что быть скованным чужой силой пришлось и ему. О подвалах, в которые ему - между прочим, тогда помощнику старшего инквизитора! - было жутко спускаться. О коридорах, похожих на сумасшедшие реки. Не пройти, шаг трудно ступить... и рвётся что-то наружу, но тогда он ещё мог сказать себе - нельзя, не сейчас, нельзя, нельзя...
   Не рассказал.
   Вместе со словами воспоминания становились слишком звонкими и слишком настоящими. Да и, в конце концов, почему он должен отвечать откровенностью на откровенность, если ничто не обязывает его взять и вывернуть всё наизнанку? Если стыдно вспомнить, или нет, не стыдно даже - не подобрать слова. Стыдно - это, Тьма побери, упасть в грязь посреди площади, а не убить человека, не уничтожить...
   - Хоть бы что-нибудь сказал! - Амаэ снова стала похожа на маленького ребёнка.
   - Простите.
   Выход из леса маячил где-то неподалёку неосторожным, дерзким просветом. Может, и сам бы уже мог дойти, но не скажешь же... Подумать только, муторно как становится от чужого присутствия. Не от молчания - от того, что пришлось говорить. Давно, давно он не путешествовал с кем-то вместе... была, конечно, пара попутчиков - на пару дней, но тем было наплевать, а она...
   - Между прочим, - снова начала Амаэ, - я с тобой на "ты". Хоть бы раз...
   Он зачем-то остановился. Как будто так говорить было легче.
   - Видящий, ты сумасшедший, - заключила она. - Да ещё и... гад эдакий. Если бы не я...
   - Спасибо, - искренне поблагодарил он. - Спасибо вам, Амаэ.
   Он говорил будто бы сквозь сон, не отвечая на её слова, а мысля вслух, и не сразу понял, почему она услышала в его речи иронию.
   - А что-нибудь ещё, кроме любимых вежливых слов, ты знаешь? - продолжала она с нотками гнева в голосе. - Ты вообще... Кстати, скоро уже расстаёмся, - оборвала она вдруг сама себя. - Что, даже поцеловать на прощание не хочешь?
   Он наконец-то посмотрел на неё, будто только вспомнив о её существовании.
   - Амаэ...
   - Заткнись, - прервала она. - Ты... кусок льда просто. И глаза... мутные. Как у трупа. Даром что ты меня разглядел. Пустой... да чтоб тебя, живой мертвец какой-то!
   Он вздрогнул.
   - Зачем вы это говорите, Амаэ? - спокойствие вернулось к нему быстро - слишком даже быстро. - Вы помогли мне - спасибо вам. О том, что здесь наши пути разойдутся, вы сами сказали. Первая.
   Чушь это какая-то - полная, полнейшая чушь. Взгляд-то у неё - бешеный, будто сейчас искры посыпятся. Даже шрам уже не скрывает за густыми волосами, словно не хочет больше прятать второй глаз, чтобы охватить Адриана взглядом, как красивую картину. Что ей нужно, чтоб её... она же оборотень, в конце концов, как она может - так смотреть...
   - Ну и иди отсюда, - почти прорычала она. - Мой лес-то, помнишь?
   Не дожидаясь его ответа, она отвернулась.
   Звука удаляющихся шагов, которым обычно сопровождаются такие сцены, не было. Был едва слышный шорох - и тот пропал, едва тень скрылась среди деревьев. Просвет всё ещё оставался впереди.
   "...мутные. Как у трупа. Пустой... да чтоб тебя, живой мертвец какой-то..."
   Дорога была почти заброшенной - ещё бы, кто из мирных жителей не испугался бы идти через этот лес после таких рассказов; до ближайшего посёлка, подумал он, наверняка ещё очень долгий путь. Усталость брала своё; он только теперь понял, что не спал уже по крайней мере сутки. Так уже, впрочем, бывало пару раз - и пусть с трудом, но он добирался до места, где можно переночевать...
   Он остановился. Сердце билось бешено-бешено.
   Мысль, как стрела: а куда он, собственно, идёт? Сорвался же, повернул назад, побежал навстречу зыбкому образу из снов; никогда, никогда ведь не верил этому ночному бреду... а если... нет, эта девочка существует, обязательно - но не лучше ли было бы никогда не попадаться ей на глаза? Что сказать, зачем ей это... зачем ей быть рядом с таким безумцем?
   Она, наверное, испугается и убежит, поняв, кто он... как тогда - маленький загнанный зверёныш...
   Может, и надо бы прямо здесь, упав на эту землю, потерять сознание - и уже больше никогда не приходить в себя?
   ...как собака, умереть в грязи...
   Всё ещё думаешь уйти красиво, значит? Так и не понял, что какой была жизнь - такой должна быть и смерть?!
   ...боль и грязь. Руки, протянутые в мольбе...
   Тьма!..
   Адриан почти не удивился, когда в траве промелькнула серебристая шёрстка. Зверёк вышел ему навстречу и, преградив путь, громко - насколько мог, конечно! - тявкнул. Чихнул. Тряхнул всеми лапами по очереди, словно избавляясь от налипших на них мокрых комочков грязи.
   - Дразнишься, значит?
   Щенок подошёл к нему и крошечными зубками схватился за край его плаща. Теперь Адриан сам взял его на руки. Песцу такое обращение понравилось; он тут же свернулся клубком, как котёнок, и сладко зевнул. Тоже, видно, спать хочет...
   Маленький северный хищник, неясно как оказавшийся в непривычных ему краях, был совсем невесомым.
   Только сейчас, держа на руках это существо, Адриан понял - он дойдёт.
   Ведь осталось - он чувствовал! - совсем немного.
  

* * *

  
   - ...Как, вы ещё не слышали?!
   Больше всего Сай хотелось хоть ненадолго, но оглохнуть. Так, чтобы совсем - ни единого звука. Вмиг стало бы гораздо легче; если же попытаться закрыть уши руками - дольше будет доставать оружие, которое - как знать? - вполне могло в скором времени пригодиться.
   Всё гудело слишком навязчиво, из людских голосов превращаясь в пчелиное жужжание.
   Чужестранку никто ни о чём не спрашивал, и хотя бы это успокаивало; она могла беспрепятственно обойти весь город - и никто бы не подошёл к ней, даже если бы у них появились какие-то подозрения. И город она правда почти обошла, да вот только смысла не было - если, конечно, верить всем слухам, дети давно где-то далеко... а почему бы не верить, когда все эти люди - видели...
   Торн отнёсся к известиям спокойно - даже, наверное, слишком спокойно; она-то ожидала... впрочем, предчувствовал, наверняка же - это только на их земле пророками могли становиться лишь немногие избранные, здесь - любой маг...
   Когда она пришла домой, старик чувствовал себя ещё лучше - было даже неловко говорить ему, что она сейчас ничем не может помочь.
   - Простите, - виновато произнесла она. - Их нигде нет. Я искала...
   - Сай.
   Он вдруг встал - ни за что даже не придерживался! - и по-отечески положил руку ей на плечо.
   - Сай, я ничего тебе не приказываю, - произнёс он. - И никогда не собирался приказывать. Сейчас нам остаётся только порадоваться, что детишкам так сказочно везёт. И надеяться, что мы скоро их увидим.
   - Но как... - она растерялась: никак не могла привыкнуть к дружескому тону, несмотря на прошедшие годы.
   Будто отвечая на её вопрос, так и не принявший форму слов, в окно постучалась чёрная птица.
  

* * *

  
   В деревушке Хелена и Рамон останавливаться не стали; мальчик лишь постучался в один из домов на окраине, попросив хлеба, пока спутница ждала его у дороги. Вместе показываться было страшно: обоих не оставляла мысль, что вот-вот из города разошлют гонцов, чтобы расспрашивали всех жителей ближайших окрестностей - не видели ли, не принимали ли на ночлег. Или, может, уже разослали... идут по горячим следам, как волчат зимой выслеживают...
   Когда они добрались до города, было совсем темно.
   Два стражника встретили их около полуразрушенной крепостной стены, которая, в общем-то, никому не была нужна с тех пор, как войн не стало и Земля объединилась во имя Высшего Света, - но традиция же; стражники в ржавых кольчугах привычным движением скрестили копья.
   Один из них выглядел намного старше и серьёзнее другого; он изучал ребят строгим взглядом, от которого Хелене стало не по себе - будто на преступников смотрит, не знает ли случайно... второй, однако, тут же потерял к ним всякий интерес и зевнул, даже не прикрыв рот рукой.
   - Что вам нужно? - с некоторым вызовом спросил старший.
   - Мы... потерялись, - тихо, но спокойно произнёс Рамон.
   Его, похоже, недоверие совсем не пугало.
   - Слушай, это ж ребятня, что ты к ним лезешь? - младший беззаботно рассмеялся. - Подумаешь, парой бродяг больше будет... тем более, можно их сразу отправить к госпоже Пата, они там местечко найдут...
   Хелену будто окатили холодной водой; она едва не спросила, откуда он знает.
   - Отправить... куда? Еле слышно переспросила она.
   - А, ну конечно, не местные, - младшему явно хотелось поговорить, и он начал таким тоном, будто собирался рассказывать длинную-длинную легенду. - Госпожа Эстра Пата - хозяйка приюта для детей. Недавно, правда... Полгодика, что ли. Муж у неё богатый был, вроде как...
   - Был? - Хелене показалось, что у неё вмиг сел голос.
   - Ну... не живёт он с ней больше, - младший немного растерялся. - Слушай, братишка, ты этого Горина лучше помнишь... что у него там за история с женой была, поссорились, что ли? Или там с детишками что-то было...
   Старший нахмурился.
   - Нечего тут разводить болтовню, - он смерил младшего строгим взглядом. - Да, житель города Леонар Горин покинул дом несколько солнечных циклов назад. До этого у него дочь сбежала. А теперь веди их в приют, остальное сам расскажешь.
   - Ходячая летопись, - странная смесь насмешки и восхищения послышалась в голосе второго стражника, после чего он повёл детей в город.
   Хелена замолчала; Рамон не пытался нарушить молчания - он прекрасно помнил её рассказы о семье и совсем растерялся, не зная, что сказать. Стражник продолжил о чём-то рассказывать, но больше не упоминал никого из семьи Хелены - перешёл на сомнительные шутки.
   Хелене было очень холодно.
   - Девушка, кстати, а как вас зовут? - спросил, наконец, стражник, подмигнув ей.
   - Это... неважно, - быстро ответила она.
   Вот уж никогда бы не подумала, что придётся скрывать своё имя, заметила она про себя.
   - Ну, как хочешь, - разочарованно протянул он. - А вы это... вон туда заходите, видите, дом такой...
   Он указал рукой в темноту; Хелена проследила за его взглядом. Нет, это не было их домом - скорее напоминало на скорую руку выстроенный сарай; неужели там действительно - приют, где живут дети...
   Рамон потянул её за руку, выводя из оцепенения.
   В дверь стучал он.
   На порог вышла растрёпанная девушка - девчушка даже, возраст которой отчего-то было трудно угадать. Она была высокой, очень высокой и стройной - и вместе с тем какой-то нескладной, с её длинными руками, худой и тоже длинной шеей и спутанными волосами цвета соломы. На её лице играла улыбка - детская какая-то совсем улыбка... от которой Хелене вмиг стало жутко.
   - Здравствуйте, - растерянно произнесла она; даже её голос был совсем-совсем детским. - Вы хотели остановиться на ночлег? Госпожи Пата пока нет, поэтому принять вас могу я. Меня зовут Карла!
   Она говорила так быстро, словно боялась забыть разученную речь.
   - Да, - ответил Рамон и повторил: - Мы потерялись.
   ...Внутри приют выглядел не намного лучше, чем снаружи: коридор был таким серым и мрачным, будто здесь держали не детей, а собак или даже преступников, а спальня, которую Карла выделила им, была такой крошечной, что то, что там поместилось сразу четыре кровати, показалось Рамону чудом. Две из них были пусты.
   Хелена легла в постель, не раздеваясь, и завернулась в тонкое одеяло; Рамон снял камзол и повесил на спинку кровати. Он неожиданно осознал, что находится очень-очень далеко от Тайного посёлка; да и посёлка-то, на самом деле, уже нет. Запоздалая какая-то тоска, как по дому... да ведь посёлок и стал ему домом - вторым домом, не менее дорогим, чем родительский...
   Он услышал, как Хелена всхлипнула. Подойти к ней не решился.
  

* * *

  
   - ...И снизошла Тьма!..
   Рамон проснулся рано; его кровать стояла у самого окна, казалось бы, совсем маленького, но достаточно большого, чтобы впустить озорной солнечный лучик и направить его прямо мальчику в глаза. Он торопливо оделся и осторожно, как мышонок, подкрался к двери соседней комнаты.
   Карла сидела прямо на полу, скрестив ноги и держа толстую книгу. Трилогия, понял Рамон, едва она продолжила читать; несколько детей расселись вокруг неё - кто-то на грубые стулья, кто-то - на пол, как она.
   - ...И скрылось солнце за огромным диском, не выпускавшим Свет, - продолжала она. - Звери бежали прочь из лесов, поднимались на холмы, пытаясь дотянуться мордами до исчезнувшего светила, но тепла больше не было; поникли травы и цветы, а деревья, будто в мольбе, тянули вверх ветви...
   Главу о Великом Затмении Рамон сам читал уже не раз и не два; учитель, помнится, ещё задавал ему выучить оттуда несколько отрывков наизусть - трудно было, непривычно, странный такой язык, но не скажешь же!.. И учил, учил безропотно - а мама слушала и улыбалась... знала бы мама тогда, что сын родился магом, противником, можно сказать, самого Света... правда, ему никогда не хотелось быть чьим-то противником - зачем?..
   Карла начала читать громче, будто сама заволновалась.
   - ...И Пророк сказал людям: вернётся Свет, если вы, все вы обещаете принести клятву, что забудете во имя его все войны, и будете любить друг друга... - голос девушки отчего-то начал сбиваться, - и... и... он даровал всем чудеса - настоящие чудеса, но лишь в награду за истинную веру в могущество Света...
   Она закашлялась. Вытерла губы рукой.
   - Карла, ты в порядке? - встревоженно спросил Рамон, стоя на пороге комнаты.
   - Ой, проснулся!..
   Девушка тут же отложила книгу - а его всегда учили, что нельзя так резко прерывать чтение Трилогии! - и просто-таки бросилась к нему, всплеснув руками. Рамон смущённо опустил взгляд.
   - А я ведь даже не спросила, как тебя зовут! - воскликнула она. - И как же я...
   - Рамон Холль, - представился он. - Только, Карла, не говори пока никому, что мы с... подругой здесь, хорошо?
   - Почему? - протянула она недоумённо.
   Её глаза стали большими-большими и растерянными, как у телёнка.
   - Ну... - он замялся, но тут же нашёл ответ: - Мы в прятки играем.
   Карла, довольная ответом, захлопала в ладоши.
   ...Хелена проснулась вскоре.
   Она не сразу смогла понять, где находится: эта крошечная, тесная комнатка совсем не была похожа ни на одну из комнат в Тайном посёлке; тряхнула головой, убрала волосы с лица, зажмурилась и снова открыла глаза - и только тогда вспомнила. В глазах от вчерашних слёз была резь, будто насыпали песка.
   Ей хотелось хотя бы немного дольше притворяться спящей.
   Прислушалась к голосам, раздававшимся из-за едва прикрытой двери, - говорила странная девочка, встретившая их, ей отвечал Рамон, потом их голоса заглушали другие - детские, галдящие что-то наперебой, как маленькие сороки. Чуть хриплого, неестественно низкого для женщины голоса Эстры она не расслышала.
   Встала с кровати. Расправила юбку - за ночь вся помялась, беспокойно, должно быть, спала; ох, нашла на что внимание обращать...
   Подойти к двери было трудно. Прямо как после очередной ссоры с отцом: выходишь и ждёшь строгого взгляда, выговора, как удара; впрочем, отец никогда не бил её, даже руки не поднимал. Папа...
   Так сдавило грудь, что она резко распахнула дверь - будто впуская жизненно необходимый сейчас воздух.
   - Хелена...
   Окликнул её Рамон. Посмотрел в глаза, попытался улыбнуться.
   - Там... - он растерялся, - ты к Карле пойди, она завтрак сделала.
   - Ты Эстру видел?
   Кажется, вопрос прозвучал так резко, будто она в чём-то обвиняла его. Рамон, впрочем, не смутился.
   - У неё... дела какие-то важные, - ответил он. - Карла сказала. Она в какой-то храм, кажется... а потом - не помню, куда, но это в другом городе. Её... пару дней, что ли, не будет ещё.
   Она вздохнула. Сама не поняла, с облегчением ли.
   Отсрочка не отменяла приговор. Лишь давала временную передышку.
   А слово-то жуткое какое...
  

* * *

  
   Рамон был совсем растерян. Хелена настолько отстранилась от всего происходящего и погрузилась в собственные мысли, что он боялся даже смотреть ей в глаза; обвинял себя в том, что не умеет успокаивать - ребёнок совсем... когда мама плакала - однажды, он мог протянуть к ней руки и обнять её, когда плакал соседский мальчонка - он просто погладил его по голове, и тот сразу улыбнулся.
   Хелена не была ни его родственницей, ни маленьким ребёнком, и он боялся сделать ей ещё хуже.
   Она почти ничего не ела и не выходила из крошечной спальни; Карла как-то перепутала и случайно заперла её на ключ - Хелена, похоже, даже этого не заметила. Только вечером встала на пороге и молча наблюдала за тем, как Карла читала книгу детям - на этот раз уже не Трилогию, а сказки; на следующий день - всё повторилось, но теперь она решилась прочесть им сказку сама. Голос-то, как дрожал голос...
   Карла не сводила с Рамона взгляда.
   Он так и не решился спросить, сколько ей лет: ему всегда говорили, что по отношению к девушке это невежливо и даже грубо; он бы мог дать ей около двенадцати, если бы не её высокий рост и сложившаяся уже фигура, мог - больше двадцати, если бы не странные, неправильные для взрослой привычки.
   Почти всегда она держала на руках небольшую куклу - вдвое меньше новорожденного младенца; у куклы не было лица, если не считать двух разных деревянных пуговиц, раскрашенных красками (одна зелёной и другая - голубоватой) и пришитых на месте глаз. Она гладила эту куклу по голове, пыталась напоить её молоком - то ли в шутку, то ли всерьёз; ужасно расстроилась, когда всё-таки вылила несколько капель на пол.
   ...Когда Рамон услышал крик Карлы, он понял, что так он давно не пугался.
   Она кричала неистово - как от невыносимой боли или горькой потери. От этой горечи даже у него самого будто бы начало сводить скулы; он побежал на крик - в следующую секунду, конечно, осознал своё безрассудство: если на неё напали, что он может сделать? - но не остановился.
   Карла кричала, закрывая лицо руками. Рамон не сразу понял, в чём дело; догадался, лишь увидев в стороне от неё, во дворе, тощего рыжего пса с взлохмаченной шерстью, сжимавшего в зубах злосчастную куклу.
   Увидев мальчика, Карла тут же спряталась за него, указывая на пса пальцем.
   - Тише, - шепнул ей Рамон. - Скорей, сходи в дом, принеси какую-нибудь еду.
   - Но... - Карла замешкалась, - не могу... оставить...
   - Давай, Карла, - он попытался её подбодрить. - Принеси. Только тише.
   Она попятилась назад и зашла в дом.
   Рамон тихонько свистнул - получилось неудачно; у него никогда не выходило это своеобразное искусство, которому пытался его научить один из многочисленных кузенов, озорник и бесстыдник, как называла его мама. Пёс, однако, приподнял уши и насторожился. Уже хорошо...
   Карла на цыпочках вышла во двор - смотрелось это довольно смешно, но Рамон смог сдержать улыбку: для неё-то всё это было серьёзным, даже жизненно важным. Взял у неё кусок хлеба, подошёл к псу на шаг и положил "приманку" на землю.
   Какое-то время пёс недоверчиво принюхивался. Потом - выплюнул игрушку и, на всякий случай оскалив зубы, подобрался к еде; Карла, издав радостный вопль, кинулась отряхивать куклу от грязи - пёс же, испугавшись её звонкого голоса, быстро схватил хлеб в зубы и умчался прочь.
   Карла подняла, наконец, взгляд; он был полон искренней благодарности. Рамон смущённо пожал плечами.
  

* * *

  
   Когда мачеха вернулась, Хелена с трудом узнала её - ту, кого так ненавидела с детства. Волосы Эстры почти полностью поседели, а лицо покрылось редкими, но заметными морщинами - это за такой-то короткий срок; к тому же она заметно располнела, и трудно было предположить, что она была той - красивой, надо сказать - женщиной, которую мог полюбить её отец.
   - Тварь... - сорвалось с её губ вместо приветствия.
   - Вижу, ты изменилась.
   Она с самого начала выбрала неверную позицию, поняла Хелена, произнеся эту фразу. Самую неверную, какая только могла быть.
   Эстра тут же приняла случайно брошенный вызов и сжала кулаки.
   - Ты ещё смеешь смеяться надо мной, гадюка? - вскричала она. - Проклятая, дрянь, ты довела собственного отца, заставила меня возиться с этими оборванцами - и ещё посмела смеяться мне в лицо?
   Давний сон вспомнился так резко, что Хелена лишилась дара речи.
   Дом, который рушится. Близкий человек среди обломков. Робость, непростительная робость - не-хочу-возвращаться... Не хочу, стыдно, страшно. Папа, я не хочу возвращаться, я не хочу смотреть тебе в глаза.
   Почему она не сдвинется с места?!
   - Он не мог меня любить, - сказала Хелена скорее самой себе, чем Эстре. - Он не мог меня любить, потому что злился на меня, всегда. Он... он про маму мне не рассказывал. Он тебе говорил, что она ему...
   Её голос сорвался, не выдержав больше обмана.
   - Да он по твоей милости умом тронулся! - закричала Эстра. - Он заставил меня открыть приют для этих маленьких паразитов, потому что надеялся, что там когда-нибудь окажешься ты. Но ты... - она сверлила её взглядом, - туда не попала. Вижу, ты нашла куда более приятное местечко, пока он...
   - Не мог, - попыталась повторить Хелена, но получилось тихо-тихо.
   - Не мог! Он любил тебя - больше чем меня, больше чем кого бы то ни было! - запричитала Эстра, и в её голосе зазвучала откровенная ревность. - Он... он твой отец, змея! Отец! Твой отец и мой муж, и только потому, что я любила его, я ещё не разогнала всю эту мошкару по подворотням. Даже когда никто не помогает мне, я делаю то же, что он просил меня перед тем, как меня оставить. А ты... ты!..
   У Хелены закружилась голова, перед глазами поплыли разноцветные круги, и ей показалось, что все силы вмиг покинули её. Она прижалась к стене и схватилась за дверной косяк, боясь потерять сознание.
   - Я знаю, что надо сделать, - в голосе Эстры прозвучали нотки злорадства; она стала говорить тише, но ненависть, пробудившаяся в ней, уничтожала всё на своём пути, как раскалённый металл. - Я давно мечтаю это сделать. Ещё с той самой поры, что ты полила меня грязью в тот день - помнишь? Из непослушных детей надо выбить всю мразь. Сейчас... сейчас бы он мне позволил!
   Хелена не сразу заметила, как в руках Эстры оказался кнут, и успела только выставить вперёд ладони, закрывая лицо. На неё посыпались удары, а она не могла пошевелиться, не могла выхватить кинжал, чтобы напугать и остановить обезумевшую мачеху, она боялась провалиться в чёрную пропасть.
   Лишь одна мысль вмиг заставила её сознание пробудиться.
   - Ты с ними... так же... поступаешь?! - закричала она - как взбесившийся зверь.
   Эстра отпрянула и замерла.
   - Ты смеешь бить этих детей? - голос Хелены тут же стал холодно-спокойным, но в нём слышалась безграничная ярость, не испепеляющая - замораживающая изнутри. - Ты смеешь поднимать руку на них, ты, жирная мерзость, которая наслаждается жизнью за деньги мужа? Ты...
   - Ведьма! - заверещала Эстра. - Будь ты проклята, хотя ты и так наверняка проклятая! Сдохни!
   - Это тебе впору провалиться во Тьму, - бросила Хелена. - Чтоб ты... чтоб тебя!
   Она выскочила за дверь. Успела услышать, как её встревоженно зовёт Рамон - конечно, таких криков трудно не испугаться; не остановилась - её уносило прочь будто бы помимо её воли. Только не остановиться сейчас, не оглянуться назад...
   Улицы города показались ей лабиринтом с чудовищами.
   Превращаюсь в одержимую, тут же подумала Хелена. Постоянно вижу слежку. Чушь...
   Бежать, бежать, бежать отсюда.
   Но если она сейчас хотя бы ускорит шаг... убегает - значит, вор, преступник, виновный.
   И пусть она была виновна...
   Поглощённая мыслями, она будто бы перестала видеть людей вокруг, отстраняясь от них, но люди всё-таки были - и кто-то грубо вырвал её из её мира, пугавшего её, толкнув так, что она упала.
   - Уходила бы с дороги!
   Хелена подняла взгляд. Грубиян уже скрылся в толпе, а юноша, проходивший мимо, протягивал ей руку, желая помочь встать.
   - Не трожь! - почти закричала она, пряча руки.
   Что-то пронзило её память, как тонкая нить, выдернутая из ткани, оставляющая рваный растрёпанный след. Мир вокруг замер; перед глазами промелькнуло ускользающее и оттого манящее видение: небольшой двор, усыпанный сухими листьями, и лицо какого-то мальчишки, знакомое, кажется лицо, где-то же видела... Она схватилась за этот образ, но поздно поняла, что ей не удастся запомнить ни единой чёрточки, даже взгляда, даже улыбки не запомнить - а ведь он улыбался ей, так открыто и искренне...
   - Леди, я же ничего вам не сделаю...
   Хелена подняла взгляд - и почему-то оцепенела.
   Его длинные волосы, падающие на лицо, - красивые волосы солнечного такого цвета; правильные черты лица, немного женственные... и - непостижимый взгляд карих глаз с бликами золота, поглощающий взгляд, смутно знакомый, чуть строгий, и совсем-совсем чуть-чуть - похожий на взгляд раненого волка... что же, что в нём такое неясное, пугающее... пугающее?
   Хелена поднялась с земли, не обращая внимания на протянутую руку, и отряхнула платье от пыли. Кажется, сначала кто-то поглядывал на них, потом толпа пошла своим чередом, такая тягучая, как время.
   - Леди, я помочь вам хотел.
   - Не надо, - бросила она. - Сама со всем справлюсь... должна.
   Подтвердить свои слова ей не удалось: перед глазами снова поплыло, как корабль-призрак, видение. Мальчишка... отворачивается, бежит по двору и исчезает, и снова где-то мелькают его рыжеватые волосы, а она старается уследить за каждым его шагом, как та маленькая девочка - поймать за руку... не уходи, нет, только не уходи от меня снова... а кто-то поддерживает её, не давая упасть - но почему она падает, почему темнота сгущается, почему веки тяжелеют?..
   - Леди, что с вами? - она услышала его голос сквозь сон.
   - У меня... сердце слабое, - отговорка, произнесённая сквозь дымку видения, звучала совсем неубедительно. - Бывает.
   - Такая юная - и уже сердце? - он искренне удивился. - Видно, влюблена?
   - Неважно! - воскликнула она и тут же поняла, что так говорят только в тех случаях, когда действительно хотят что-то скрыть. - Нет. Это... с рождения, - закончила она, через силу выговаривая каждое слово.
   Он совсем растерялся; воспользовавшись его замешательством, она отступила на несколько шагов и, не дожидаясь больше вопросов, побежала прочь, стремясь затеряться в переулках.
  

ГЛАВА VIII

  

1516 год от Великого Затмения; ранняя осень, время дождей

  
   Как ни странно, сразу побежать за Хеленой Рамону не позволила Карла. Поймала его за руку, обхватив его запястье длинными цепкими пальцами, и устремила на него взгляд своих странных, слишком больших и слишком детских глаз. Он замер - молча, в полном недоумении скорее от поведения Карлы, чем от чего бы то ни было.
   Эстре Пата стало дурно; Карла едва успела подхватить её, чтобы помочь добраться до кровати. Женщина грязно ругалась - Рамон никогда не слышал подобных слов от леди из привычного круга знакомых, и, скорее всего, именно это придавало происходящему такую искреннюю нереальность.
   - Рамон Холль! - позвала его Карла, зачем-то обращаясь к нему по полному имени, как к старшему. - Помоги мне, пожалуйста, Рамон Холль, госпоже Пата всё хуже и хуже!
   Он зашёл в комнату вслед за девушкой; та, однако, тут же выскочила, бросив что-то про травяную настойку и про "так-часто-бывает, я-сейчас!". Совсем растерявшись, он сам подошёл к постели.
   Ему сначала показалось, что женщина потеряла сознание; он, впрочем, тут же убедился, что это не так, когда она схватила его обеими руками за воротник. От неожиданности он не удержал равновесия и уткнулся лицом в одеяло.
   - Ты!.. - Эстра Пата едва не задохнулась криком. - Ты, значит, дружок её... мерзости... такой... ну ничего, пусть только... покажется... мне на глаза. Я ей ещё покажу... мало ей было...
   Карла вбежала в комнату и чуть не выронила бутылочку с лекарством.
   - Рамон Холль!
   Её пронзительный крик заставил Эстру ослабить хватку; едва она отпустила мальчика, как обмякла, словно кукла. Карла торопливо поставила лекарство на столик у кровати и, словно забыв о больной, обняла мальчика.
   - Карла...
   Он попытался высвободиться из её объятий, которые были для него слишком уж крепкими - девушка, а такая сильная, подумать только; Карла смутилась, отступила назад. Открыла лекарство, дала в руки Эстре - однако та, ослабев, не удержала его, и пузырёк упал на пол, разбившись вдребезги.
   - Тварь такая... - в полубреду шептала женщина. - Никогда... не...
   Карла проявила удивительную расторопность, сказав - почти приказав мальчику присмотреть за больной и убежав к какому-то знакомому лекарю, к которому, по её словам, она "ходила всегда"; оставшись наедине с Эстрой, Рамон понял, что боится. Даже без сознания, она внушала ему ужас - не меньший ужас, чем Светлые маги, напавшие на посёлок. Он не мог подойти к ней ближе, чем на несколько шагов, боясь, что она снова начнёт душить его; в то же время - он с трудом мог себе в этом признаться - он злился на неё сам. Из-за неё, Хелена... пусть он ничего не знал, но...
   Хелена вернулась вечером.
   - Да, её пока лекарь забрал к себе, - объясняла Карла, - да, он сказал, что ей нужен покой. Ну, я-то привыкла, она довольно часто оставляла приют, да и живёт она не здесь, ещё бы, она, должно быть, так устаёт... да, а дом у неё красивый, это ей муж оставил, а потом ушёл путешествовать - это, наверное, так здорово!
   Он так и не мог говорить с ней.
   - Хелена, - лишь раз обратился, еле слышно, - у тебя... руки... может быть...
   - Не надо.
  

* * *

  
   Хелена запомнила свой сон до мельчайших деталей.
   Начинался бал. Музыка становилась всё громче, она различала каждую ноту, и ни один инструмент не фальшивил ни секунды - хорошо старался оркестр. На ней было длинное платье, до самого пола, оно было красным с чёрными кружевами. Она подошла к зеркалу, посмотрелась - у неё была высокая причёска, украшенная цветком красного мака: надо же, необычно как...
   Пары начали кружиться в танце, а она стояла одна - и зачем, чёрт возьми, пришла? Никогда ведь не любила этого... всегда считала, что самый красивый танец мог быть только с любимым человеком, когда движения приходят сами собой, плавно, легко... а как можно позволить прикоснуться к себе почти незнакомцу? Нет, глупость, ни с кем она не собиралась танцевать. Вот ещё...
   Вдруг она поняла, что стоит в самом центре зала, и все танцующие бросают на неё подозрительные взгляды - почему замерла, почему не разделяет их веселье? Кто-то схватил её за руку, разорвав тонкое кружево, кто-то, кружась рядом, будто бы случайно ударил её длинным рукавом по лицу - больно, чтоб его... наконец, кто-то толкнул её, растерянную, вниз, и она упала, и все начали смеяться.
   Ей хотелось встать, ей хотелось посмотреть на них так же, как они на неё - с нескрываемой злостью, но кто-то наступил на подол её юбки, кто-то держал её за волосы, и она могла только слушать их разрывающий сердце на части смех, только позволять им пятнать её, бросать грязью, топтать...
   Неожиданно всё стихло - звенящая, пронзительная тишина. Из-за спин собравшихся показался человек в полумаске, подошёл к ней и протянул ей руку. На другой его ладони - что это? - крошечная искра, которая постепенно расползлась до кончиков его пальцев. Однако он, кажется, не чувствовал боли - он управлял этим огнём. Хелена, поколебавшись, подала ему руку в ответ, и он помог ей встать.
   Огонь с его второй руки всё разрастался и внезапно окружил их двоих кольцом. С ужасом Хелена поняла, что он охватил весь зал, кроме маленького круга, в котором они стояли - а другие, только что танцевавшие, плавились в этом огне, разлетаясь горящими клочьями, обращаясь в пепел с душераздирающими криками о пощаде...
   Но - ветер унёс пепел. Они остались вдвоём, и ещё один порыв сорвал с него маску - тогда Хелена наконец-то узнала его.
   - Скажи своё имя! - закричала она. - Прошу, назовись!
   Однако было поздно: видение растаяло, словно по мановению его руки.
   Сон оставил какой-то гадкий осадок, напоминавший стыд - Хелене даже показалось, что кровь приливает к её щекам. Безумие какое-то, размышляла она. Такие сны снятся только маленьким девочкам из её приюта - какую там сказку она им читала, про служанку, ставшую принцессой после того, как случайно попала на бал? Да, жила с мачехой, прямо как она сама тогда... а звали её... как же звали-то? Ах да, Золушка...
   Горячее, неприятное совпадение: "Золушка" - от слова "зола".
   И зачем всё-таки он ей приснился? Зачем - в маске? Почему оставил её, а не...
   "Потому что это твой сон, глупая", - подсказал змеёныш, свернувшийся в кольцо где-то в глубине сердца.
   Алые крылья. Не видно лица...
   Это не мог быть он, тут же заныло в груди. Не мог. Потому что... нельзя, нельзя было убегать, хоть бы выслушала... или хоть видение разобрала бы, от страха-то - исчезло, как дым...
   - Ты в порядке? - взволнованно спросил Рамон, сидя за столом напротив неё.
   Она растерянно кивнула.
  

* * *

  
   Кладбище было странно тихим по сравнению с остальным городом. Хелена никогда этого не замечала в детстве - не умела, должно быть, ценить тишину, чувствовать её даже не умела; да и бывала-то всего пару раз, мимо, можно сказать, прошла... люди, которых знал отец - она не знала...
   Небо было пронзительно, по-осеннему голубым. Неправильно голубым. Может быть, не стоило приходить днём...
   - Простите... - дрожащим голосом она обратилась к сторожу.
   Тот обернулся.
   - А?
   Странный, странный человек... ни за что не подумаешь, что на кладбище работает. Вот так улыбка: как можно так улыбаться - здесь... кощунственно; нелепый какой-то, растрёпанный плащ с нитками вместо двух нижних пуговиц и вывернутыми наизнанку карманами - мерзко так отчего-то, будто комок грязи... будто ссадина, будто кожа висит лоскутами на ожившем мертвеце. А мертвец стоит спокойно - и улыбается...
   - Я могу пройти?
   Она изо всех сил пыталась подавить эту дрожь. Стыдно, стыдно было бояться его... вмиг он показался ей врагом, и вместо страха появилась непонятная злость, словно этот человек был не сторожем, а убийцей, из-за которого все эти люди находились здесь. Успокойся же, Хелена, успокойся...
   - Ну, проходи, - отозвался он. - Тебе куда нужно?
   - Это было... девятнадцать лет назад, - выдохнула она. - Почти двадцать. Где?
   Он почесал в затылке - нелепый, неуместный жест нерадивого ученика; и надо же было ему оказаться здесь - до боли чужой, до боли несерьёзный... словно смеётся над смертью. Ведёт её между могил, как по лесной тропе; каменные плиты так похожи на неровные, прогнившие зубы огромного чудища.
   Хелена отставала, не в силах ускорить шаг в этом мёртвом царстве.
   - Иди, иди, не трусь, - громко сказал он.
   Так громко, что она вскрикнула.
   Он протянул руку, чтобы похлопать её по плечу - она резко отпрянула, как испуганный зверь. Пожал плечами - конечно, наверняка ещё не таких видел, думает, привык ко всему; пошёл дальше - медленнее.
   - Туда, - наконец, остановился и указал рукой.
   Она кивнула.
   - Уйдите.
   На этот раз он лишь молча отошёл - она даже не взглянула ему вслед; присутствие этого человека, похожего на живой труп, казалось ей пыткой. Она пошла вперёд - тропа почти заросла, конечно, кто станет посещать такие старые могилы; глаза сами по себе, не слушая её отчаянной мольбы, читали полустёршиеся надписи под символами солнца: этот мужчина жил так долго... а здесь - ребёнок ещё совсем, страшно, как же страшно... почему, за что?..
   Почти неразличимо: "Лотта Альта", словно нить оборвалась.
   "Она не знала мать". Это она не раз слышала от отца, когда он говорил с кем-то из знакомых, от этого было холодно и пусто. Отец не рассказывал ей. Ничего. Будто вычеркнул - и вписал новую строчку, это отвратительное имя, которое она произносить-то не желала. Ведь им было бы хорошо вдвоём... зачем он...
   ...отец не мог меня любить!..
   Брось свои отговорки, Хелена. Ты сама прогнала его из дома, заставив отправиться в неизвестность с камнем на сердце.
   ...Мама, ты простишь меня? Мне ведь казалось, что я тебя не любила - как можно любить незнакомого человека? И хочется встать здесь на колени - перед тобой или перед ним, я сама не знаю... мама, а ты любила его, правда?
   Дом, который рушится.
   Тогда, после этого сна, ей стало вдруг бесконечно тоскливо. Захотелось бросить всё-всё и снова скрыться, никому ничего не сказав, - вернуться. Может быть, выслушать много-много упрёков - но что там, всё равно она никогда их не слушала, как упрямый ослёнок, пропускала мимо ушей. Зато, может быть, ничего бы не было...
   ...я знаю, папа, мы больше никогда не увидимся, чувствую это. Папа, а ты знаешь... у меня твой кинжал с собой, всегда - будто память о тебе; я, конечно, взяла его и для защиты - но он будто твой подарок, хотя можно ли украсть подарок? Он сейчас у меня в руках... так сияет, как будто только что вытащила его из чехла, как будто сейчас тот самый день. Почему, почему ты не смотрел на меня, почему...
   И ведь не вернулась тогда. Испугалась.
   ...а я помню, как ты нас с Джейн в лес водил. И... много что помню...
   Кинжал в руках - сияет, как серебряный.
   ...ты ведь жив, правда? Я знаю, ты выживешь, потому что ты сильный. Выживешь, даже когда поймёшь, что не найдёшь меня. И это... так хорошо, что не найдёшь. Ведь я только боль тебе причиняла - так страшно произносить это слово, боль, и не чувствовать её... будет лучше, если ты больше не увидишь меня, легче будет, самому тебе легче...
   Кинжал в руках - над самым сердцем.
   ...как будто ты сам наказываешь меня... хотя ты бы не мог, конечно. Лучше бы мог... лучше бы ты наказал, а не эта дрянь. Папа, правда, ты не любил её? Ты не мог её любить, посмотри, как она поступила, с ними... она никого не любила, и тебя не любила, она всё - врала. И я - врала, и променяла тебя...
   Над самым сердцем... хватит ли сил? Руки дрожат... только одно движение - так быстро, толкнуть лезвие вглубь. Чтобы это сердце рванулось в последний раз - и замолчало... что, боишься? Боли не знаешь? Конечно, как знать...
   Все силы - только ударить и нажать на рукоять, убить - самого страшного врага.
   ...она выронила кинжал, когда кто-то схватил её за руку.
  

* * *

  
   Адриан боялся не успеть.
   Опять не спал всю ночь; вместо дурных снов приходили видения. Было страшно - от того, что упустил, в то же время - может быть, и лучше? И снова внутренний голос - не лучше, ты ведь уже когда-то давно оставил, не удержал, не уследил за ней... а должен был, обязан...
   Виделся край обрыва.
   Она замерла, не решаясь сделать последний шаг; едва он заметил её - призрачную, туманную фигурку на лезвии смерти, она, не оборачиваясь, не видя его даже - шагнула, словно почувствовав опасность. Словно лучше было скрыться там, чем посмотреть ему в глаза.
   Не успел.
   Её ладонь выскользнула из его дрожащих пальцев.
   Нет, нет, не может быть, где ты...
   Это ведь не ты уже - это я стою у обрыва. Ты, конечно, не услышишь... но знаешь, как я хочу это забыть - кровь на белом снегу? Страшно, страшно... видишь, сестра, мне тоже бывает страшно. Если бы забыть... и никогда не забывать тебя саму, всегда хранить образ, только - не смерть, жестокую, неправильную, смерть, которую ты выбрала... зачем, зачем ты оставила меня здесь?!
   Это я стою у обрыва...
   Забыть - все запреты, разделившие нас.
   ...Кладбище было тихим - как всегда. Как все кладбища во всех городах. Ровные ряды могильных плит - с такими разными надписями и такими одинаковыми символами солнца. И, конечно, одинаково серые. Смерть, которая объединяет... смерть, в которой все равны. Только...
   Он сам не знал, что направило его - голос, похожий на эхо, или собственная мысль: здесь не хоронят только тех, кто сам решился уйти из этой жизни, дерзко нарушая законы истинного Света. Не прощают...
   ...Её рука была холодной-холодной. И совсем хрупкой - ей ли держать оружие...
   На миг её взгляд стал таким же, как в ту ночь - испуганным и потерянным. Когда испуг сменился спокойной, безграничной обречённостью, Адриану стало страшно.
   - Зачем? - одними губами спросила она.
   Не ответив, он взял в руки её кинжал и воткнул в землю.
   - Скажи своё имя, - вместо ответа попросил он. - Пожалуйста...
   Она замерла. Надолго замолчала, будто, как и он сам, готова была ответить - у меня его нет.
   - Хелена Альта, - наконец, представилась она.
   - Адриан.
   У неё были длинные чёрные волосы и очень бледное лицо - болезненный какой-то контраст. В глазах таилась едва заметная хитринка - как у маленького лисёнка; такие весёлые карие глаза, в которых не должно быть места этой безысходности. Сейчас лисёнок уже не боялся - а ведь лучше бы боялся...
   - Что ты здесь делаешь?
   - Здесь... тихо, - через силу произнёс он. Заговорил, пытаясь отвлечь; открывать ей правду было стыдно, лгать - ещё хуже. - Знаешь, Хелена... если кого-то хоронят здесь, значит, он был хоть немного счастлив. Значит, будут те, кто не забудет его имя - те, которые не должны забывать. И любая смерть... кажется тихой. - Он помолчал. - Бывает, что имя приходится стереть из памяти. Например... кто-то потерпит поражение в бою... или кого-то казнят... так, что ничего не остаётся...
   - Ты ведь инквизитор?
   Она спросила это спокойно, без всякого страха. С некоторым, пожалуй, вызовом.
   - Не надо, Хелена, - произнёс он. - Я ничего тебе не сделаю.
  

* * *

  
   Хелене было странно. Всё казалось, что она спит, потому что он всегда снился ей - но никогда не являлся наяву; в то же время - он шёл рядом, и это не было похоже на сны. Ангел с алыми крыльями оказался совсем юным - и от этого почему-то стало немного легче и надёжнее; а она-то, наверное, думала, что ему за тысячу лет?
   Не-хочу-возвращаться...
   Куда ты, Хелена, бежишь всё время?
   Он вёл её по городу - по её родному городу, который, как она думала, она знала вдоль и поперёк; впрочем, в самом раннем детстве казалось, что весь город - это несколько соседних улиц, потом - добавился рынок, а когда она стала чуть старше, ей и не хотелось больше никуда идти, кроме как к Джейн. Оказывается, нет, есть в этом городе и другие места, только серые какие-то, мрачные... они почти ни разу не выходили на освещённые солнцем улицы, словно прячась под крышами домов.
   Лишь одна широкая и людная улица встретилась им на пути; Адриан молчал, Хелена пыталась заглянуть ему в глаза. Он взял её за руку - сжал так крепко, что ей стало немного больно; она инстинктивно попыталась освободиться.
   - Прости, - шепнул он. - Не люблю... солнце не люблю. Сейчас придём уже.
   ...Он остановился у одного из самых богатых людей - хранителя книг. Тот, оказывается, очень любил грамотных молодых людей, будь это хоть граф, хоть бродяга, и позволил ему остаться на время - в обмен, конечно, на помощь в переписывании старых томов. Он, в общем-то, сам это предложил - не знал же, надолго ли остаётся, нужно найти хоть какое занятие, чтобы не выгоняли...
   Хелена прислушивалась не столько к словам, сколько к голосу; этот голос она слышала всего однажды, но, как оказалось, запомнила. Странный голос - довольно низкий, сломанный уже уходом детства, но мелодичный такой, бархатный... вроде бы прохладный... и чуть горьковатый. Она представляла обладателя такого голоса если не менестрелем, то уж точно - поэтом...
   Комната была маленькой и очень бедно обставленной - ещё бы, стал бы богатый тратиться на жильё для своих помощников; до этого здесь жил "очень талантливый молодой человек", как назвал его хранитель, только вот большой охотник до вина - пришлось однажды выгнать с позором, когда тот начал сквернословить на хозяина, а уж этого тот не любил так же сильно, как книги не любят огня...
   - Я свечу зажгу... ладно?
   Она кивнула.
   Рядом с длинной и тонкой свечой лежало два маленьких огарка; на небольшом деревянном столе был причудливый узор из капелек воска. Адриан предложил Хелене присесть - она сняла туфли и, подобрав ноги, устроилась на кровати - почти по привычке, прямо как в посёлке...
   - Что же ты делаешь-то, Хелена... - тихо произнёс он. - Я же искал тебя... долго искал.
   Он погладил её по голове, как маленького ребёнка или ручного зверька; она не возражала - ей неожиданно стало совсем тепло. Отчего-то казалось, что она видит его не впервые - если, конечно, не считать той мимолётной встречи в толпе и той ночи, нет - они будто бы всегда были вместе, только расстались на несколько лет, показавшихся ей бесконечно, болезненно долгими.
   - Я так рада... что ты настоящий, - произнесла Хелена.
   - То же самое хотел сказать, - отозвался он немного удивлённо, растерянно даже. - Столько раз видел тебя в снах, и вот...
   - Видел? - она почувствовала, как кровь приливает к щекам. Решиться бы... - А ты... ты же ангел, да?
   Он опустил взгляд.
   - Что ты, скажешь тоже... Знала бы ты...
   - Да, - ответила она. - Знаю. Наверняка знаю. А мне неважно.
   Она снова взяла его за руку; её ладони были намного меньше - совсем даже маленькими. По всему её телу пробежала дрожь. Его руки были мягкими и искренне-нежными, как шёлк, - надо же, а она всегда думала, что руки у этих всегда грубые и всегда - в чужой крови... не мог он быть - таким, не мог быть Светлым... а если и был...
   - Неважно, - повторила Хелена. - Совсем. Кем бы ты ни был - ты ангел. Если бы ты не... Знаешь, я ведь не вспоминала тебя, когда... Странно. Только что было - кинжал в руках - а будто год назад. А может, ты зря... это ты - ангел, а я...
   Он обнял её за плечи.
   - Я тебя искал, - снова сказал он. - И нашёл. И ни за что бы не позволил... снова.
   - Снова?
   Сердце бешено забилось, заныло в груди.
   ...обрыв, самый край, заледеневший и хрупкий... собралась сделать шаг - зачем тогда боишься поскользнуться? Тебе нельзя быть здесь, ты не должна, от тебя - беда пришла, да не к кому-то, а к нему...
   - Мне почему-то хочется назвать тебя сестрой, - осторожно начал он. - И в то же время - не могу. Как будто запрещает кто-то. Как будто всё, что я могу, - это всегда пытаться тебя найти. Хоть имя теперь знаю...
   ...нельзя быть здесь...
   - Я ведь не могу быть с тобой, - неожиданно для самой себя сказала Хелена. - Я вообще не могу... не стою я этого. Из-за меня отец из дома ушёл... а я здесь... рада, что тебя встретила, а мне как будто и это... нельзя...
   Она больше не сдерживала слёзы. Нельзя скрывать - тогда она совсем превратится в лгунью, сказать страшно - ведь он может развернуться и уйти, не оставив и следа... и прав будет, наверное. Только сердце ещё ноет...
   - Можно, - возразил Адриан. - Можно.
   ...мальчишка, бегущий к озеру, зовущий её за собой. Оно покрыто тонким льдом, и на лёд падают бурые листья. Он разбивает ледяную корку кулачком, и в водяном зеркале с ледяной рамкой отражается его лицо. Только она успевает всмотреться, как крошечный лист берёзы падает с ветки, превращая отражение в разноцветную рябь...
   - Ты, главное, живи, - продолжил он, помолчав. - Пожалуйста. Если надо - жизнь сама... только вот я бы даже ей уже не позволил.
   Она, наконец, посмотрела ему в глаза.
   - Не отпущу, - виновато, с едва скрываемой тоской в голосе произнёс он.
   - Не уйду, - согласилась Хелена.
   И замолчала.
  

* * *

  
   Вечер в маленькой комнате, робко освещённой единственной свечой, наступил незаметно; Адриан заметил это лишь тогда, когда у девочки начали слипаться глаза. Подумать только - столько снилась, а теперь - сама засыпает здесь, так близко...
   Он сидел на краю кровати и всматривался в её лицо - совсем, оказывается, детское. Сколько же ей лет - наверное, не больше шестнадцати... так ведь и не спросил. И о чём они только говорили? Ангелом называла... а он о ней так ничего и не узнал. Из дома сбежала, отца расстроила... остальное - видения какие-то, образы. Неясные такие, как она сама... а может, всё ещё снится?
   Не до сна.
   Столько хочется спросить у неё - и в то же время это так не нужно, бессмысленно...
   Хелена, ведь ты не исчезнешь, когда проснёшься, правда? Ты сама только что говорила, что засыпать страшно. Что с наступлением утра всё может исчезнуть. Или, по крайней мере, измениться до неузнаваемости - а это, наверное, ещё страшнее...
   Он поднялся - она, кажется, не заметила.
  

* * *

  
   ...Обрыв.
   Больше нет ни снега, ни льда - только острые камни под босыми ногами.
   Море бесится внизу - его солёный запах опьяняет. Крошечные брызги успевают долететь до самого верха и осесть на её волосах. Совсем не страшно. Только - щемящее чувство тоскливой неизбежности...
   Море бьётся о скалы. Ему, наверное, больно.
   Совсем не хочется делать этот шаг. На этот раз она не виновата. Если только для них - для тех, кто стоит у неё за спиной и держит её за руки. Какое ей дело до этих людей? Такое же, как им - до неё.
   Холодно.
   Отчего-то стало не обидно, а бесконечно одиноко. Будто бы тот, единственный, кого она могла бы попросить о помощи, находится где-то далеко-далеко, не за морем даже - за безбрежным океаном. Будто он всё равно не успеет - а так хочется хотя бы за руку его подержать, прежде чем...
   Но ведь никого нет. Нет того, кого она могла бы вспомнить.
   Да и на помощь звать - страшно. Это значит - подвергнуть опасности. Значит - выдать им, потому что одному идти против них - равносильно безрассудному прыжку в объятия волн. Лучше уж одной...
   Обрыв так близко, что хочется плакать.
   Нельзя. Только не при них... ведь это всё равно что встать на колени.
   ...ты никогда мне больше не приснишься...
   Море бушует - сейчас оно примет её. Сейчас окрасится в багрово-красный цвет - когда-то она это уже видела. Не простить себе - смотрела и не сделала ничего. Может быть, именно в этом - сейчас виновата...
   Уже можно смотреть вниз.
   Море темнеет - там, где глубже. Глубина расплывается, мутнеет, будто ребёнок-великан из ожившего сказания пробежал по дну, взметнув бесчисленные песчинки и заставив их кружиться в танце - как снег.
   Море становится совсем странным... ненастоящим.
   - Где ты?
   Она вскочила с постели. Голова кружилась, перед глазами замелькали круги; она хватали руками воздух, чтобы не упасть снова, потому что опять мерещилось море. Море было голодным...
   Он прижал её к груди - обречённо, словно в следующий миг должен был потерять.
   - Прости... - прошептала она, - прости, это сон... дурной такой. Будто ты не придёшь...
   - Но ведь я здесь, - Адриан попытался улыбнуться. - Я уже не смогу... не прийти.
   - Знаю, - отозвалась она. - Потому что я взаправду проснулась - и всё равно тебя вижу.
   Очертания предметов становились всё более чёткими. Только огонёк свечи, за короткий срок получивший от неё право называться неизменным, был расплывчатым, как и подобает частичке пламени.
   - Ой... - чуть слышно начала Хелена, - так я здесь была весь день? И всю ночь?
   - Была, - подтвердил он, опять виновато.
   - За меня же волнуются...
   На улице было уже по-осеннему прохладно. Небо как будто потеряло за прошедшее время все краски - и всё вокруг тоже стало казаться бесцветным; странно как - будто это она, Хелена, забрала этот цвет, собрав его в свою радость встречи...
   - Ты ведь будешь здесь, правда? - спросила она.
   - Буду. Пока ты тут - буду.
   Отвернуться и уйти было слишком страшно. Она колебалась.
   - Замёрзнешь же, Хелена...
   - А вот и не замёрзну! - бодро возразила она. - Подумаешь, осень...
   Адриан снял плащ и торопливо укрыл её. Она попыталась было сопротивляться - вот упрямая-то, тут же отругала она себя; однако - замерла, почувствовав его тепло. Странно как - вроде бы просто вещь, а как талисман какой-то...
   - Вернёшь, когда начнёшь одеваться теплее, - он взъерошил ей волосы.
   Хелена тряхнула головой; убрала непослушные пряди с лица.
  

* * *

  
   Приют был слишком оживлённым и в какой-то степени даже сумасшедшим. Так много детских голосов - а ведь она всегда радовалась им, но - не сейчас, слишком больно после тишины комнатки, спрятанной от мира...
   Извинилась перед Рамоном - скомканно как-то, растрёпанно; мальчик был бледен, его руки дрожали, но он улыбался, искренне, непринуждённо, - и от этого вина чувствовалась ещё сильнее. Торопливо поздоровалась с Карлой и тут же скрылась в комнате: она начинала бояться этой девочки, для которой остановилось время - иначе она не могла этого объяснить. Захлопнула дверь, забилась в угол.
   Было холодно; Хелена снова закуталась было в плащ - но тут же сняла его, прижала к себе, боясь растерять остатки тепла. Осторожно расправила складки - как будто в одной из них могло затаиться ярко-алое перо.
   А если и нет...
   Плащ был мягким и настоящим. Блеклого такого серого цвета, как небо над головой. И совсем недавно укрывал его плечи, а сейчас - она сама получила право держать его в руках. Разве можно так - во сне...
   - Рамон! - позвала она. - Рамо-он!
   Было слишком страшно оставаться сейчас одной - как будто навсегда.
   - ...Рамон, а я... я его встретила, - тихо сказала, еле-еле слышно.
   Мальчик сел рядом и взял её за руку. Впервые - сам...
   - Я так рад, Хелена, - прошептал он. - Правда-правда.
   Она ещё крепче прижала к себе плащ и всё-таки не сдержала слёзы; Рамон молчал - ждал, терпеливо, уже не тревожась, за что она была бесконечно ему благодарна. Потом - спрашивала о чём-то, почти не слыша ответов: да, Карла сама готовит, да, госпожа Эстра всё равно мало ими занималась, да, она ещё поправляется и пока не собирается возвращаться в приют, да, она приказывала Карле каждое утро и каждый вечер читать детям Трилогию, но Карла не послушалась, не знаю, почему, хотя конечно, сказки-то интереснее...
   - А ещё, - сказал он наконец, несколько неуверенно, - какой-то мужчина приходил. Странный такой, и, кажется, взрослый совсем. Про тебя спрашивал...
   - Про меня? - она насторожилась. - Когда?..
   - Вечером, - ответил Рамон. - Но я просил Карлу не говорить, что мы здесь, и она сказала, что тебя не знает.
   Хелена пожала плечами.
   - Да ну его... - выдохнула она, - кем бы он ни был.
  

ГЛАВА IX

  

1516 год от Великого Затмения; ранняя осень, время дождей

  
   - ...Дороги размыло, Торн. Не сможем...
   Дождь шёл уже несколько дней. Серый, утомительный, по-настоящему осенний дождь - первый в этом году. Дороги действительно превратились в грязевое месиво - уж Сай-то не могла преувеличивать; по такой дороге и коню тяжело идти - копыта вязнут, как в болоте, что уж говорить о том, чтобы везти кого-то в повозке...
   Торн молчал.
   Он поправлялся; медленно, но - сила всё-таки возвращалась к нему, хоть он её и не ждал. Говорить ему не хотелось с того самого момента, как случилось всё это безумие - и Сай это поняла сразу, без намёков. Он вёл беседы вроде бы сам с собой - но прекрасно знал, к кому обращается на самом деле. Никак не верилось, что Аэла никогда не сможет ответить ему, но чувствовалось слишком сильное заклятие; как дети умудрились...
   Поняла бы она теперь, если бы он - вслух?.. Раньше - да... но раньше бы он сам ей не позволил. Смешно-то всё это как: воистину, влюбиться, как мальчишка, можно в любом возрасте; да и возраста-то у нездешних, можно сказать, нет, не привыкли они к этому слову. Число и число, а душа - прежняя. И всё же, всё же, как бы ребятишки веселились! - а ведь он, похоже, так соскучился по их шуму-гаму, что порадовался бы даже их смеху над ним самим...
   Безнадёжно соскучился.
   ...А если полюбил, всегда говорил он себе, молчи. Не произноси этих слов даже в своём сознании, чтобы не желать их, если не уверен, что услышишь их же в ответ. Не пятнай того, кого любишь, преследованием и собачьим взглядом, не добивайся его; если недостоин, если не предназначен - молчи. Если он сам не поймёт, не почувствует сердцем, он никогда не станет твоим. Не отгоняй его прочь своей страстью, не позволь ему ранить душу виной за твою безнадёжность. Молчи...
   Может быть, именно из-за этого его часто раздражала Хелена, как бы он ни корил себя за это: нельзя же, она нездешняя, она сильная ведьма, она, в конце концов, ученица Аэлы... но эта сцена, которую она устроила той зимой!.. Хотя - ребёнок же; у них и чувства все наружу... как открытая рана. Попадёт грязь - и...
   Молчи же, молчи. Не бросай в грязь свою любовь. Не заставляй любимого человека жалеть тебя, как потерянного щенка. Всё равно ты не получишь ответа на свою любовь. Не позволяй пускать слухи...
   ...и отчего так больно, если он всю сознательную жизнь прожил по этим - собственным - законам, как служитель храма по заповедям?!
   Чёрная птица улетала ввысь, едва ливень прекращался; она расправляла крылья и стремилась в небо: может быть, именно об этом она мечтала всю жизнь? Может быть, что-то сбылось для неё, когда она смогла летать... потом - возвращалась, приглаживала клювом взъерошенные мокрые перья. Её привычка - всегда следить за тем, как она выглядит...
   ...и как всё-таки эти дети смогли...
   Дети - смогли. Он не смог. Всю силу потратил, спасая других, но не её; она, конечно, сама говорила - помогай Хелене, не мне, наверняка всё понимала. Да вот только - он снова ужасался своих мыслей - лучше бы Хелена превратилась в какого-нибудь зверя. Тогда Аэла могла бы...
   Когда он думал об этом, он старался не смотреть в блестящие глаза птицы.
   - Дороги размыло, - говорила Сай. - Но, думаю, с детьми всё в порядке. А тебя я ещё не могу оставить...
   Сай была воином, но присматривала за ним, как добрая знахарка; удивительная, должно быть, земля у них, жаль, побывать не удастся... наверняка лучше этой. Туда бы Рамона, страшно его здесь оставлять - а с другой стороны, там ведь чужая магия, кто знает, перенесёт ли...
   - Очень надеюсь, Сай, - отзывался он. - Они справятся.
  

* * *

  
   Запоздалый страх охватил Хелену неожиданно; день прошёл как в тумане, она боялась отпускать от себя Рамона и постоянно держала его за руку, будто из любого угла могла выползти тень и утащить его. Он несколько раз переспросил Карлу, кто и как именно спрашивал Хелену, та повторяла - мужчина, высокий, взрослый, в чём-то чёрном и очень недовольный, спросил, где Хелена Альта и, получив в ответ недоумённый взгляд, ушёл. Ей стало ещё страшнее - она отчего-то боялась за мальчика, а не за себя. Везде мерещился чёрный силуэт - зыбкий, неясный, но такой... опасный?
   ...силуэт - и снова обрыв.
   Страх ушёл только к вечеру - но ушёл так внезапно, что его будто бы и не бывало. Вспомнилось, как по велению колдуна, утро; нестерпимо захотелось вернуться - туда, в крошечную комнатку с книгами и свечой на столе.
   Она опять извинилась - на этот раз мальчик улыбнулся и понимающе кивнул; он, похоже, почувствовал облегчение, когда она перестала бояться. Аккуратно сложила серый плащ - надеть больше не решилась; а, может быть, не стоило бы глупить - дождь-то пошёл проливной, а она выскочила в одном лёгком платье...
   - Прости, - произнесла она, увидев Адриана. - Мокрый... хотела принести, а там - дождь...
   Он, кажется, был удивлён её приходу; Хелена терялась. Он расправил плащ и повесил на гвоздь у двери; сказал Хелене, чтобы она поскорее завернулась в одеяло.
   - Замёрзла... - тихо сказал он. - Подожди, попрошу у хозяйки тёплого молока.
   - Как кошке прямо, - Хелена рассмеялась.
   Поймала его за рукав; он погладил её по мокрым волосам.
   - Правильно, - кивнул, - ты и есть маленькая кошка.
   Она прижалась щекой к его ладони; довольно зажмурилась, как зверёк от луча летнего солнца. Открывать глаза не хотелось - слишком тепло вокруг, если посмотришь - кажется, подует прохладный ветер... но - так хочется его видеть...
   - А у тебя пальцы в чернилах, - заметила Хелена.
   Внезапно и остро, именно это позволило ей поверить раз и навсегда, что он настоящий. Ангел - с невидимыми чужому глазу алыми крыльями, ангел, такой далёкий - и вдруг чернильные пятнышки на его руках...
   - Да, - он немного смутился. - Подожди немного, всё-таки нужно сходить...
   Потянулись минуты томительного ожидания - гораздо дольше, чем несколько часов. Проведя с ним в одной комнате хотя бы миг, становится невозможно обойтись без него; сейчас, сейчас дверь снова откроется, сейчас уйдёт бессмысленное и щемящее одиночество, а пока - куда бы взгляд деть...
   - Возьми, - Адриан протянул ей глиняную чашку. - Смотри только, осторожнее, горячо. За ручку держи...
   - Спасибо, - кажется, это слово прозвучало даже слишком радостно.
   Время было тягучим, тёплым и чуть сладковатым, как молочная пенка; хотелось - говорить, хотелось - молчать. Хелена полудремала, положив голову ему на колени. Пробуждаясь, смеялась - весело, искренне, забывая обо всём. Он сдержанно улыбался, и от этой улыбки её переполняла бесконечная радость; казалось таким странным и таким замечательным, что он, такой взрослый, теряется, боится порой подбирать слова. Так странно - как сказка...
   - Ты ведь тоже... как мы, - ни с того ни с сего произнесла Хелена. - Я, кажется, теперь могу отличить... Хотя я и раньше думала, что так.
   - О чём ты? - удивился он.
   В его глазах, однако, сразу заплясали яркие искорки; почувствовал, вдруг поняла она, тоже почувствовал - но ведь не знает, как это назвать!
   Она начала говорить - о мирах, о нездешних, о неясных воспоминаниях; всё, что тогда рассказывала ей Аэла, Хелена повторила почти слово в слово, боясь упустить хоть малейшую деталь. Рассказ получался путаным и с привкусом горечи - впрочем, она, конечно, знала, чем это обернётся, знала, как трудно восстановить в памяти то, что уже не восстановишь в настоящем...
   - Миры, - тихо повторил Адриан. - В других мирах тоже есть солнечный свет?
   - Не знаю, - Хелена пожала плечами. - Может, там совсем иначе. Может, там луна... серебряная и яркая, и светит всегда. Зато я знаю, что там тоже бывает осень. И зима... бывает. Обязательно.
   Когда он был рядом, образы всегда приходили неожиданно и были яркими-яркими; теперь - увиделось огромное заснеженное поле, где плясали серебристые лунные лучики. Тонкий-тонкий налёт серебра - будто пыль... надо ступить на это поле и перейти его - но разве можно разрушить?..
   На миг ей показалось, что он тоже увидел; на миг в комнате стало прохладнее, стоявшая на столе свеча погасла.
   - Хелена, - произнёс Адриан. - Кем бы мы ни были... я не позволю тебе пропасть. Снова или не снова...
   - Я ведь не хочу больше уходить, - отозвалась она.
   Хотела добавить внезапно пришедшие на ум слова, неправильные и неудачные: "Хотя и понимаю, что так нельзя". Вовремя удержалась - слишком страшно говорить такое, когда от этого не только у неё самой земля уйдёт из-под ног, но и померкнут пляшущие искорки в его глазах.
   Минуты висли в воздухе.
   - Ты смотри, осторожнее будь, - предупредила Хелена, собираясь обратно в приют. - Тут что только не говорят... Отвратительные слухи ходят. Собаки, говорят, просто взбесились, а кто-то принял огромного пса за оборотня...
   Этой историей Карла напугала её ещё сильнее: у кого-то, мол, сосед пошёл за девчонкой, а та скрылась в подворотне; стоило заглянуть - на него выскочила огромная собака...
   - Оборотня? - голос Адриана вдруг дрогнул.
   Хелена кивнула.
   - Одной я тебе идти не дам, - быстро продолжил он. - Провожу, и не вздумай возражать.
  

* * *

  
   Сначала дети сторонились Хелены. Поглядывали на неё недоверчиво, как маленькие волчата на держащуюся около владений их матери рысь, уходя в сторону при её приближении - будто боялись, что ударит. Ещё бы, горько усмехалась про себя она, какая-никакая, а родственница Эстре...
   По вечерам она стала приходить к детям в спальню и читала на ночь книги. Крошечная совсем спальня, кроватки ютятся по углам, тесно-тесно, с трудом между ними пройдёшь... И мальчишки, и девочки в одной комнате. Их немного - всего-то тринадцать, остальные или сбежали от Эстры, или просто не захотели жить в этом месте и остались на улицах, не думая даже об этом месте как о возможном доме.
   Четверо совсем маленьких - года четыре или, может, пять; должно быть, подкидыши. Девочка постарше - около семи. Пятерым можно было дать по десять, двое из них - растрёпанные мальчишки-близнецы. Остальные - немногим старше. Собирались вместе, слушали. Прежде сказки читали им редко: Эстра одобряла чтение только Трилогии да учила некоторых, самых старших, грамоте, и то редко, а Карла боялась ослушаться госпожу и позволяла себе вольность только в её отсутствии.
   Хелена продолжила их обучение. Пока остальные спали, самые старшие - двое мальчишек, одна девушка и ребята-близнецы - усаживались в круг, рассматривали буквы в её книге, пробовали читать. Она рисовала им цифры - счёт им тоже вполне пригодится, а то знают только "мало", "много" да "ничего"...
   Отвечать ребятишки боялись. Долго, очень долго Хелене приходилось приучать их к тому, чтобы они хоть слово могли вымолвить без страха. Гладила по голове, как старшая сестра. Кого-то, если приходилось, мирила. Разнимала дерущихся. Некоторые продолжали махать кулачками в её адрес, но становились всё тише. Обедали все вместе, за общим столом. Стряпней занималась Карла, Хелена порой помогала ей. Рамон, шёпотом объясняя каждому, что всё это надо держать в секрете, заговаривал драчунам синяки и царапины.
   Хозяйка в приют не возвращалась, хотя Карла, навещавшая её, говорила, что она поправлялась; Хелена вздыхала с облегчением, втайне радуясь и тому, и другому. Также Карла, подслушав чей-то разговор, охотно пересказала его: Эстра даже собиралась стать служительницей храма, но все, кто узнавал об этом, начинали смеяться - едва ли она готова к такой жизни, где хоть от чего-то нужно отказаться.
   Хелене снились дети из приюта. Она была одной из них - маленький, растрёпанной бродяжкой с коротко остриженными волосами - лишь немного длиннее, чем у какого-нибудь мальчишки; и лет ей было, наверное, не больше десяти. Она неизменно садилась рядом с близнецами и клала руки на колени, но волнение постоянно заставляло её переводить взгляд с Эстры, держащей толстую книгу, на свои пальцы с грязными полосками под ногтями. Эстра, кажется, не обращала внимания и продолжала читать: иногда казалось, что она даже не смотрит в книгу и рассказывает Трилогию наизусть - протяжно, самозабвенно. Наконец, останавливается перевести дыхание - и вдруг оглушительно чихает. Один из близнецов, сидящий рядом с Хеленой, неожиданно начинает смеяться, закрывая лицо руками; Эстра хватает его за плечо и, тряся что есть силы, готовится ударить. Хелена повисает у неё на руке, кричит, царапается, даже пытается её укусить, и та, оттолкнув мальчика, хватает её саму и бьёт. Сначала - очень больно, и хочется закричать, но она сжимает зубы и не кричит; вдруг всё уходит - в тот миг, когда Хелена осознаёт, что это сон, и вырывается из цепких лап ночного кошмара.
   Просыпалась она от таких снов рано утром - и почти всегда будила Рамона; мальчик спал чутко, и его мог потревожить не только крик, но даже тяжёлое и сбивчивое дыхание, а порой Хелена даже думала, что он слышит, как учащается биение её сердца. Она рассказывала ему о своих снах - держать его в неведении было страшнее, видя тревогу в его глазах. Он пытался её успокоить. Говорил, что пройдёт.
   - Рамон, я виновата, - сказала Хелена однажды - решилась, наконец. - Она из-за меня... такая. Но... когда я узнала, мне захотелось, чтобы она... чтобы её больше не было. Чтобы больше никого не трогала... - она закрыла лицо руками.
   - Она тебя испугалась, Хелена, - ответил вдруг мальчик. - Ей действительно стало плохо, и она испугалась, потому и не возвращается сюда. И, наверное, больше не вернётся, пока ты здесь.
   Хелена обняла себя за плечи - ей показалось, что стало холодно.
   Карла стояла у порога, глядя на них растерянным взглядом, в глубине которого скрывалось что-то неясное, но пугающее. Едва она заметила, что Хелена смотрит на неё, как захлопнула дверь; в коридоре раздались тихие шаги.
  

* * *

  
   Город оказался не просто неприятным - он был гадок и отвратителен. Тонкий звериный нюх то и дело пытались сбить с толку бесчисленные запахи, а постоянные голоса, болезненно громкие, заставляли волчицу прижимать уши, как от страха. Она успела несколько раз пожалеть, что отправилась в это место, и столько же раз ей показалось, что она теряет нужный след.
   Она впервые поняла, как её раздражают постоянные взгляды; кто-то из горожан, наиболее смелый или, что более вероятно, наиболее пьяный, пытался последовать за ней сам - пришлось отпугнуть его, приняв истинное обличье. Он-то, конечно, сбежал, да разнёс свой крик: "Оборотень! Оборотень!" - по всему городу...
   Без сна и еды она могла обойтись ещё несколько дней. Потерять след было страшнее, однако всё оказалось проще, чем она думала; его она встретила недалеко от дома, где обычно было громче всего и собиралось такое количество маленьких людей, что волчице становилось муторно.
   Девица, которую он держал за руку, выглядела совсем малолеткой и могла годиться ему разве что в младшие сёстры; перепуганная какая-то, блеклая, растерянная. Глаза покраснели - часто, наверное, плачет, и как такое вообще может кому-то нравиться?! А ведь не отрывает от неё взгляда, и боится, боится за неё - как чувствуется этот страх... неужели он, как зверь, мог почуять чужую ненависть к ней?
   Волчица надолго запомнила запах - молока, чего-то приторно-сладкого и почему-то снега; волчице хотелось спрятаться, затаиться в засаде, а потом выманить её и перегрызть ей горло. Волчица взбесилась, забыв всякую осторожность: побежала по самым людным улицам, опрокидывая торговкам ящики с овощами и приводя их в ужас своим оскалом, хватая прохожих за одежду и заставляя их разбегаться прочь. Ей было всё равно - она знала, что в последний момент сбежит и потом обязательно вцепится зубами в бледную, тонкую шею этой девчонки.
   Ей вслед кидали камни - она легко убегала прочь, мысленно смеясь над людьми; она бы, конечно, рада расхохотаться в лицо своим неудавшимся преследователям, да слишком долго было принимать человечий облик. Оторвавшись от них, она незаметно свернула на серую, узкую улочку - и неожиданно увидела в тупике высокую фигуру в чёрном.
   - Вот так зверь, - произнёс незнакомец с некоторым восхищением. - Вижу, тоже наводишь порядок в городе.
   Он был странным - очень высоким, не по-настоящему прямо; он сам походил на огромного чёрного волка - таких она никогда не видела, но слышала множество историй от матери. Она встретилась с ним взглядом - и его глаза сверкнули ярко-красным, словно угрожая.
   Волчица зарычала.
   - Брось, - спокойно продолжил он. - Я тебе не враг. Скорее, наоборот...
   Мысль осенила её внезапно: видит. Он тоже видит и чует всё, как зверь. Сейчас он смотрит ей в глаза, разглядывает её шрам - и вполне представляет её себе в облике человека. Такую непохожую на него, с длинными волосами цвета стали и по-прежнему волчьим взглядом.
   Она замерла - и обернулась человеком прямо у него на глазах. Терять было нечего.
   - Кагнир, - представился он.
   - Амаэ.
   - И что тебе нужно здесь, в городе, Амаэ?
   От возмущения кровь прилила к её щекам - он ещё смел расспрашивать её! Ей пришлось сжать кулаки, чтобы не вцепиться ему в волосы или в лицо - совсем по-человечьи или - вот уж позор-то! - по-кошачьи.
   - Да не злись так, - примирительно произнёс Кагнир. Добавил: - Когда ты злишься, шрам портит тебя сильнее.
   Она всё-таки занесла руку для удара; он перехватил её - Амаэ тут же вырвалась.
   - Ах ты мразь!
   - Успокойся, - повторил Кагнир, нисколько не повышая тона. - Я могу помочь тебе избавиться... от этого. Хочешь?
   - Какого лешего я должна тебе верить?
   Она спросила быстро, не подумав; тут же опомнилась - человек, который тут же разглядел её, да ещё и со сверкающими красным глазами, наверняка мог ещё и не то. Несмотря даже на то, что, когда она рассмотрела его получше, он показался ей гораздо младше, чем на первый взгляд. Может быть, он был всего на несколько лет старше Адриана.
   - Теперь ясно? - её молчание он тоже понял сразу. - Окажи мне услугу, и...
   - Да провались!
   Так сильно Амаэ не злилась давно. Как будто внутри что-то разорвалось.
   - Я тебе не развлечение, дрянь такая! - продолжала она. - Я не какая-нибудь девка с базара! Думал, так просто? Да я тебе раньше горло перегрызу, чем ты ко мне прикоснёшься, слышал?!
   Только свернув за угол, отойдя быстрыми шагами подальше и наконец-то отдышавшись, она поняла, что он и не думал её слушать. Что он всё время просто стоял и смотрел, ухмыляясь, и только в последний миг она успела уловить тень удивления на его лице. Что, может быть, она сама могла понять его превратно: а что ещё, в конце концов, может оборотень думать о мужчине?
   Она тряхнула головой и сама усмехнулась. Ей всё-таки понравился её ответ.
  

* * *

  
   Адриану приснилась Ная.
   Обычно он видел её такой, как в последний раз - обезумевшей, разъярённой и совсем ненастоящей; на этот раз - она предстала перед ним такой обычной, что на первый взгляд трудно было поверить в то, что она вообще была ведьмой. Да, сутулая, да, растрёпанная, да, смотрит исподлобья - но похожая на человека.
   А потом в её глазах сверкнул желтоватый огонёк, прядь волос упала на лицо и стала серо-стальной. В этот миг он понял, что у него в руках оказалось оружие - знакомый какой-то кинжал, с розой на рукояти.
   Сон растаял, как дым; Адриан даже не успел спросить себя: к чему бы это? - такие вопросы он обычно забывал сразу же, потому что ответы на них ничего не значили. Ещё бы, будут тут чьи-то глаза на тебя сверкать, когда в городе только и слышно: оборотень, оборотень...
   Он не хотел верить, что это была Амаэ. Боялся за Хелену: она не давала о себе знать уже несколько дней после того, как случилось это безумие в центре города; тут же прогонял свои опасения, вспоминая её фразу, сказанную на первой их встрече - за меня волнуются. Есть, значит, кому... а значит, забудь, сумасшедший, своё желание отнять у кого угодно. Не имеешь права... но - снился же ей, и она узнала, подсказывал внутренний голос. Нет, нельзя, она же такая хрупкая, ранимая, как можно - так грубо, спрашивать-то её о чём-то страшно, если сама не рассказывает...
   - ...А что это, кстати, за девчушка?
   Хранитель книг, подслеповато щурясь, изучал выведенные мелким почерком строчки; то ворчал - да кто ж такое разберёт, будто стая мошек облепила страницы, то улыбался - а ведь верно, меньше тратить, это я, дед, не прочту, а учиться молодым надо...
   Адриан ждал его вопроса. Лгать в лицо этому человеку ему не хотелось; с другой стороны - не скажешь же, что Хелена ему когда-то приснилась, а теперь он нашёл её - и, кажется, не сможет больше без неё жить...
   - Моя сестра, - наконец, ответил он. - Не виделись долго, а потом я узнал, что смогу встретить её в этом городе.
   - А живёт-то где?
   - В приюте, - ответил он, тут же добавил: - То есть, она там работает. И она... хорошая очень. Не бойтесь, не воровка.
   - Повезло тебе! - хранитель рассмеялся. - Читать умеет?
   - И читать, и писать, - не без гордости отозвался Адриан. - И детей учит.
   ...Книга попалась совсем древняя, в ней едва можно было различить слова, а страницы казались такими ветхими, что страшно было переворачивать их, словно вот-вот превратятся в песок. Книга была посвящена древним легендам - и не запретили же...
   "...с небес по облакам спускались люди с крыльями за спиной. У них в руках были флейты, скрипки, колокольчики; они играли музыку, какую никто из людей никогда не смог бы сыграть. Лишь один из них, с алыми крыльями, нёс лук и стрелы..."
   Он поставил перо обратно в чернильницу - усталость брала своё, глаза отказывались различать полустёртые буквы; посмотрел на свои руки - снова в чернильных пятнах, как тогда Хелена заметила. Чернила расползаются по рукам...
   Ему вдруг показалось, что они стали красными.
   Руки в крови. Кровь из чернильницы поднимается вверх, окрашивая белое гусиное перо. Он вскочил из-за стола; кроваво-красными становились его ладони, запястья, рукава одежды. Капли падали с пальцев на пол и превращались в лужи. Он стоял на чужой крови и топтал её сапогами.
   ...втоптать в землю чужую боль, пройти по ней, не замечая... как?!...
   Всё исчезло.
   Остался только привкус крови во рту - он кусал губы, чтобы не закричать.

ГЛАВА X

  

1516 год от Великого Затмения; осень, время перемен

  
   Осень - единственное время года, которое так страшно любить. Осень умирает.
   Пусть каждому из них приходится уходить в отведённый срок - может, и чуть раньше или чуть позже календаря, но приходится, только осень так страшно отпустить. Весна всего лишь превращается из бесшабашной девчушки-веселушки во взрослую женщину и, в общем-то, даже не уходит никуда - следит за юным летом, как регент при малолетнем правителе. Лето, в свою очередь, тоже взрослеет и отстраняется от дел, и смывается беспечность первыми осенними дождями. Даже зиму провожать не так больно - она тоже умирает, тает в объятиях весны, слушая её колыбельную, но - обретая покой, желанный покой, с надеждой на счастливое возрождение.
   У осени за спиной стоит тоска. Она похожа на старушку в промокших валенках, прохудившемся плащике и цветастом платке, прикрывающем седину, и мучается эта старушка от своих недугов, а уходить так не хочется - как же, так быстро жизнь пролетела, внуки остались, пусть забыли её, но хоть исподтишка взглянуть на них, им-то жить ещё и жить... И, наверное, от этого каждая осень кажется последней - увядают листья, оголяются стволы деревьев, и любящий это время разделяет с ним тоску по ускользающему, уже несуществующему будущему.
   Хелена тоже любила осень. Ей всё казалось, что это время года значит для неё что-то особенное: именно осенью, много-много лет назад, она встретила Джейн, осенью же в Тайном посёлке появился странник Сото с юга, осенью... этой осенью она нашла ангела из своих снов.
   Или, может быть, человека - но какая разница?
   Ей хотелось быть с ним рядом - болезненно и нестерпимо; это было совсем не то чувство, которое привязало её к Сото - она не чувствовала себя лишней в его мире и не боролась с собой, пытаясь разорвать с виду тонкую, но такую прочную нить. Она поняла, что даже ангел мог нуждаться в ней.
   Эта осень была медленной и безжалостной; она отняла у неё Тайный посёлок, который защищал её саму, но подарила того, у кого Хелена снова могла искать защиты - и кого ей нестерпимо захотелось оградить от этого мира самой.
   Адриан был немножко старше её самой - а она-то думала, что ему давно за двадцать! - и очень красиво говорил, как будто на ходу писал книгу. Он стал часто улыбаться и смеяться - и она смеялась вместе с ним, потому что грустить вместе оказалось глупо и не нужно. А ещё он всё ещё иногда смущался, когда она называла его ангелом, и это был один из тех редких случаев, когда он не знал, что ответить. И у него на руках были чернильные пятнышки.
   - Мне холодно одной, - как-то сказала Хелена. - А ещё холодно прикасаться к зеркалу - оно вообще похоже на льдинку. И когда ладонь отражения соединяется с моей, её холод как будто говорит, что я оторвала её от чего-то очень важного. Может быть, моё отражение было с твоим отражением... и ей было хорошо. И тут я - а я такая растрёпанная, и ей приходится быть такой же... может, когда я ей не мешаю, хотя бы она счастлива?
   - Хелена... - его голос дрогнул было, но потом снова стал тёплым и весёлым: - А ты никогда писать стихи не пробовала?
   - Пробовала, - ответила она. Тут же пожалела - стало стыдно-стыдно.
   - А мне прочесть?
   Он сказал это как-то совсем по-мальчишьи, или, может быть, просто по-детски - так, что Хелена уже не могла обмануть его доверие и промолчать; впрочем, так было каждый раз - и скрывать не могла, и самой хотелось рассказать, потому что трудно это - молчать, когда слова рвутся наружу...
   - Я... я не знаю, стоит ли, - прошептала она. - Они... посвящены другому.
   - Ну и что? - спокойно отозвался Адриан. - Мне же интересно.
   Она вздохнула.
  

...Из подснежников венок да сплетаю я -

безрассудные цветы, беззащитные,

замерзаю, как волчонок без стаи, я,

да любовь моя что рана открытая.

Рассыпается венок - руки дрогнули:

по пути не обернёшься, не хватишься,

ведь любовь моя - девчонка безродная,

недотёпа в перепачканном платьице.

Не прошу - не заслужила - доверия,

мне бы только уголок в твоей памяти!

...Горьким холодом прощанье повеяло,

рассыпается венок, рассыпается...

  
   Произнесла - на одном дыхании, быстро-быстро; кровь тут же прилила к щекам - наверняка же половину слов было не разобрать, в первый раз же читала сама, вслух, да ещё и по памяти! Это тогда - осторожно вручила ему, как подарок, нацарапанные на бумаге строчки...
   - Мне... грустно так, Хелена, - произнёс Адриан. - А он - что на это сказал?
   - Он-то? - она немного растерялась. - Он ответил, что не любит стихи.
  

* * *

  
   ...Амаэ рассмеялась.
   В последние несколько дней она стала смеяться намного чаще, чем мечтать взбежать на какой-нибудь холм и долго выть на луну; город, похоже, даже начинал ей нравиться, стоило немного привыкнуть к нему. В городе, как оказалось, было намного больше развлечений, чем в лесу.
   Чужое внимание перестало раздражать её - в конце концов, она оборотень и имеет на него право, а значит, и вынуждена терпеть все неприятности; ей даже стало нравиться, когда можно пройти мимо, сделав вид, что она даже не замечает обладателя назойливого, как насекомое, взгляда.
   Она почти забыла об усталости; несколько дней для Амаэ её просто не существовало. Среди людей жить оказалось гораздо легче, чем в лесу: не надо даже охотиться, достаточно просто украсть что-нибудь с прилавка. Заметят - ну и что с того, как будто кто-то может её, оборотня, догнать. У людей, оказывается, наказанием за воровство было остричь волосы - и это считалось позорным; давайте, говорила Амаэ про себя, попробуйте... а может, лучше я сама кому-нибудь пальцы отгрызу?
   Она переночевала у кого-то во дворе - в облике волка, распугав всех собак и кошек из окрестности. Она умудрилась уговорить случайного знакомого угостить её ужином в трактире - и привела его в ужас, когда начала есть руками. Еда, впрочем, пришлась ей по вкусу, и трапезу она закончила: почему бы и нет? А однажды приличный с виду господин попытался завести с ней непристойный разговор - и она, должно быть, тоже перепугала его до смерти, так ударив по лицу, что из носа потекла кровь. Скрывшись, усмехалась - поделом.
   В какой-то момент ей показалось, что о человеке, из-за которого она очутилась в этом месте, ей даже удалось забыть.
   Она, однако, ошиблась.
   - ...Что же это, явилась? - Кагнир довольно ухмыльнулся.
   Найти его было несложно, и он наверняка это знал; кто ж не знает, какой нюх у волка?
   - Что у тебя за условия? - рявкнула Амаэ в ответ. - Давай, я подумаю.
   - Так бы сразу, - он одобрительно кивнул. - А то понесла чушь какую-то... - сделал вид, что не заметил, как она злится, и продолжил, прищурившись: - Мне надо сил набраться. Не спрашивай, что это значит, кроме того, что мне нельзя тратить время на пустяки. Например, деньги я сам достать ещё не могу. А жить мне где-то надо.
   Амаэ фыркнула.
   - Тоже мне, неженка, - бросила она. - Да мне не жалко, у вас, людей, даже воровать смешно. Лезет в карман, а потом как начнёт хлопать себя по брюкам, будто оттуда можно что-то вытрясти...
   - Не думал, что волки-оборотни любят воровать, - его тон понять было невозможно.
   - А что тут ещё делать? - на всякий случай спросила Амаэ. - Люди-то... смешные.
   - А что оборотни делают в лесу? - парировал он; сам же расхохотался. - У меня, кстати, только одна кровать. Как видишь.
   Она тут же сжала кулаки - больше всего ей в этот момент захотелось поступить с ним так же, как с тем пустоголовым аристократом. Едва хотела поднять руку - напоролась, как на выставленный в атаке меч, на его взгляд. Тут же представилось, как он хватает её за запястье и валит на пол - она была очень сильна, но картина почему-то представилась слишком ярко, чтобы пытаться на него напасть.
   - Свинья, - наконец, бросила Амаэ. - Тупица.
   - Спасибо, - он пожал плечами. - Представляешь, но твой человек наверняка не одобрит такой брани из уст хрупкой юной девушки, да к тому же с таким голоском. Или он знает, что ты оборотень?
   - А ты откуда узнал?! - взорвалась она. - Ты следил?
   - Делать мне нечего, - Кагнир зевнул и положил ногу на ногу. - Просто едва ли можно придумать другую причину для оборотня, чтобы из леса выбраться в город. Так ты... - он выдержал паузу, - остаёшься или нет?
  

* * *

  
   - Госпожа велела сводить самых маленьких в храм, - почти торжественно произнесла Карла. - Иначе она всех отсюда выгонит... я, правда, ей не верю, но лучше, наверное, всё-таки послушаться.
   Хелену она разбудила рано - надо было проследить за ребятами, пока она сама сходит к "госпоже"; в этом слове Хелене то слышалось совершенно обычное и ничем не выдающееся уважение к хозяйке, у которой Карла работала, то чудилась злая усмешка - и от этого становилось не по себе.
   - Ты со мной не сходишь? - вдруг спросила Карла. - Они же меня не слушаются.
   Она пожала плечами. Карла, должно быть, приняла это за знак согласия и тут же улыбнулась; Хелена поздно пожалела - ей не хотелось появляться на людях. Тем более в храме. Тем более...
   - Когда?
   - Потом, - тут же отозвалась Карла. - Ну... где-то, наверное, в полдень.
   ...Собираться пришлось торопливо: сначала Карла просто забыла о времени, а Хелена долго успокаивала капризных ребятишек, ни в какую не желавших куда-то идти; потом пришлось искать одежду для самой Хелены, потому что заходить в храм можно было только в сером, а у Карлы были лишь два платья, которые могли бы ей подойти по размеру - но, как назло, яркие, словно букеты цветов. Наконец, нашли тёмно-серую шаль, слишком, впрочем, лёгкую для осенней непогоды, но куда тут денешься...
   У этого храма Хелена бывать не любила: он казался ей каким-то злым и неприветливым; может, отмечала она про себя, это и не храм виноват, а безумец, который, когда она была здесь в первый раз, подошёл к ней у ворот и начал кричать на неё и едва ли не проклинать. Она тогда испугалась и долго боялась выходить на улицу - и больше всего боялась подойти к мачехе, потому что ей казалось, что та вот-вот должна была сказать ей - а ведь он был прав, прав...
   Эстра ждала их у дверей. Хелена не ожидала, что она придёт; остановилась было, но мачеха, казалось, вообще не замечала её. Что-то сказала Карле, поворчала на детей, повела их внутрь. Взгляд Хелены упал на привычную надпись, какая была на каждом храме; ей, впрочем, золотые буквы не нравились нигде.
   "И нет у Света лица, ибо люди недостойны видеть."
   Она поёжилась. Храм освещали только свечи; их было ещё немного: обычно прихожане, зажигавшие их, собирались ближе к вечеру. Игра теней пугала ещё сильнее, но сама Хелена молчала - только одна из девочек захныкала, и Карла тут же взяла её за руку и приложила палец к губам. Кажется, даже успела подмигнуть ей - хорошо бы Эстра этого не заметила!..
   Хелена оглядывалась вокруг; храм Света - и так темно, как так можно... Дети смотрели то на неё, то на Карлу, то - с некоторой опаской - на Эстру, Карла не проронила ни слова: она вдруг показалась Хелене совсем взрослой, не то что всегда; Эстра, похоже, не видела ничего вокруг, лишь уставилась в одну точку и торопливо шептала себе под нос слова молитвы, сжимая медальон со знаком солнца в руках.
   Неожиданно - как во сне - Хелена увидела знакомое лицо.
   Корра, мать Джейн, беседовала с молодым служителем. Он сосредоточенно слушал её; потом - вдруг улыбнулся и чуть повысил голос: Хелене удалось разобрать слова поздравления. Женщина улыбнулась в ответ и поклонилась.
   Кто-то из ребят пронзительно завизжал; Хелена сама едва не вскрикнула от испуга и тут же обернулась - самая младшая из девочек плакала навзрыд, даже не вытирая слёзы. Даже в темноте Хелена увидела, как мачеха побледнела; схватила девочку за руку и потащила за собой, не слушая её жалоб, к выходу.
   Хелена последовала за ними.
   - Маленькая дрянь, - медленно произнесла Эстра. - Я знала же, знала, что вести себя никто из вас не умеет...
   - Прекрати!
   Хелена закричала - и сама замерла.
   - Опять лезешь? - Эстра говорила уже тише: у храма собралось несколько человек, и ей, похоже, не хотелось привлекать ничьё внимание. - В храме нельзя шуметь, разве я не учила тебя этому, когда ты малявкой была?
   - Она права.
   Голос прозвучал неожиданно, как из-под земли; на плечо Хелены легла тяжёлая рука. Девочка оглянулась - за её спиной стоял служитель, читавший молитву. Его голос был строгим, но очень усталым: ещё бы, ведь он должен читать вслух так долго, и как они выдерживают такое...
   - Верно так же то, что вы, леди, тоже нарушили правила, - продолжил он. - Нельзя уходить из храма, не повернувшись лицом к знаку солнца и не поклонившись ему.
   Хелена вздрогнула: конечно, забыла. Это только Эстра могла выйти медленно, будто забыв, что держит за руку плачущего ребёнка, и важно поклониться сверкающим золотым буквам.
   - Но она бы ударила её! - возразила она, и собственные слова показались ей глупыми и беспомощными. - Ведь ребёнок же... она испугалась, разве нет, разве можно её так наказывать?
   Малышка плакала, не переставая; после слов Хелены она прямо-таки заревела - уже во весь голос. Всё это могло бы показаться смешным со стороны, вдруг подумала Хелена: ребёнок стоит посреди двора и кричит, а они, взрослые, пытаются говорить какие-то серьёзные вещи, перекрикивая её и словно не обращая внимания...
   - Она провинилась, - спокойно сказал служитель. - И вы сами тоже будете наказаны.
   Хелена закуталась в шаль, словно неплотная ткань могла её защитить.
   Почему-то подумалось: Адриан, наверное, сейчас пишет строчку за строчкой. Аккуратно, чётко - она видела. Или, может быть, просто спит - он так часто спит днём. Как-то хранитель книг пропустил её сам, чтобы она посмотрела на него спящего - он был таким сосредоточенным, серьёзным... и почему раньше ей казалось, что во сне все должны улыбаться, как дети?
   Защемило в груди: больше всего захотелось, чтобы он забрал её отсюда подальше.
   - Не стоит, - неожиданно произнесла Эстра. - Она просто глупа ещё, сама как пятилетняя. Я обещаю внести в этом солнечном цикле больше пожертвований. А с ней поговорю.
   О ней говорят так, словно она здесь не присутствует, заметила Хелена. И больше ничего не слышала.
   - ...Вы так добры, - заключил, наконец, служитель. - Я восхищён.
   Хелена сжала кулаки и отвела взгляд.
  

* * *

  
   К Джейн она решилась зайти на следующее утро. Всё думала: а если она не приехала? Если сейчас она далеко, а дверь откроет её мать и удивится: что ты здесь, Хелена, делаешь? А то и просто не откроет, даже не посмотрит...
   Постучалась. Замерла от радости, услышав голос подруги; та сама вышла на порог и поздоровалась с Хеленой.
   Джейн немного подросла - это было заметно, несмотря на то, что прошло всего полтора года - и почти догнала Хелену. Её локоны были собраны в высокую причёску; что-то в ней появилось необычное, новое, неуловимое такое и совсем не детское: кокетство, что ли? - и чуть больше уверенности во взгляде.
   - А мне тётя сказала, что ты плохая, раз сбежала, - вдруг сказала Джейн. - И мама говорит, что из-за тебя госпожа Эстра больна, она её видела недавно, плохо, говорит, выглядит... Но я, - примирительно добавила она, - всё равно по тебе скучала.
   Хелена вдруг поняла, что Джейн смотрит на неё, как на любимого, но нашкодившего котёнка. Как будто она точила когти о любимую книгу её матери или о ковёр, который отец купил за огромные деньги чуть ли не на Безумной Земле.
   Она взяла Хелену за руку и проводила в комнату, которую раньше называли детской. Теперь это слово было здесь совсем ни к чему: там, в конце концов, не было ни одной игрушки; должно быть, убрали в чулан?
   - А ещё, - продолжила она, - я скоро выйду замуж. Представляешь?
   - Замуж?..
   Это было первое, что Хелена смогла произнести после приветствия; сначала она не поверила своим ушам, но тут же задумалась - для чего бы тогда её мать ходила в храм? Да всё равно, можно ли поверить, взрослое такое слово - "замуж"... а они как будто совсем ещё дети, как будто только что в куклы играли во дворе!..
   - Да, - подтвердила Джейн. - Так здорово! И я, наверное, снова уеду далеко-далеко, на самый, должно быть, Край Земли...
   - Ты его любишь? - этот вопрос, наверное, прозвучал слишком резко, но Хелена не успела промолчать.
   - Конечно! - с восхищением ответила Джейн, и не думая обижаться. Защебетала: - Он такой скромный, вежливый... И даже надо мной не смеётся, когда я краснею! А там у них, на Краю, совсем другие имена, и мне сказали - фамилию поменять, у них принято - брать ту, что у мужа... но какая разница!
   Хелена только пожала плечами.
   - Нет, по-моему, так неправильно, - произнесла она, подумав. - Девочка должна носить фамилию матери, ведь она её, настоящая, женская. Иначе... разве тебя это не унижает? Как будто тенью становиться...
   - Ой, да ну, глупости ты говоришь, - отмахнулась Джейн. - Ты всегда так - унижает... А любовь тебя не унижает?
   У Хелены на миг перехватило дыхание; когда внезапный стук в дверь избавил её от ответа на этот вопрос, она почувствовала, как сердце забилось часто-часто, и тут же отругала себя, сама толком не понимая, за что.
   - Джейн, ты здесь? - её мать заглянула в комнату и тут же растерянно произнесла: - Ой, Хелена, здравствуй... не ожидала тебя увидеть.
   Сама она поздоровалась как-то торопливо и испуганно; хотела было найти повод уйти - но Джейн, искренне улыбаясь, пригласила её посидеть с ними. Снова защебетала, как птенец: жениха зовут Кид и он скоро приедет, а пока он должен погостить у родных и разослать приглашения на свадьбу; выйти замуж она сама захотела только в родном городе - и Кид, конечно, сразу согласился, потому что очень её любит; а познакомили их сразу, как только она приехала к родственникам, - и она сначала так его стеснялась, так стеснялась...
   Хелена старалась не встречаться взглядом с Коррой - было холодно и не по себе; конечно, она была права - разве можно позволить дочери дружить с девушкой, которая сбежала из дома, которая едва не свела с ума отца, которая заставила его покинуть дом и безумно, до жгучей ревности влюблённую в него жену...
   А ещё - Хелена ужасно не любила свадьбы.
   Вот же говорят - самый счастливый день во всей жизни... и что же это, получается, дальше счастья не бывает? Прошло, значит, шествие по усеянной лепестками цветов дорожке, прошла клятва у алтаря - и всё, незачем дальше жить. Все эти пышние празднества, застолье... гадко даже: словно влюблённые не уверены друг в друге и устраивают всё это безумие в знак того, что отныне и навеки они друг другу принадлежат, и ни у одного из них нет права неожиданно взять и уйти.
   А потом - жизнь. И оба словно обвиняют друг друга в том, что дали согласие на то, чтобы всегда быть вместе. Высмеивают, шутки какие-то шутят: вот, мол, мой муж опять напился, вот моя жена даже супа приготовить не может. Услышав такое, Хелена когда-то давно сказала себе: а вот возьму и не выйду замуж. И запомнила своё обещание.
   - Я... пойду, наверное, - наконец, робко произнесла Хелена. - Мне в приют нужно.
   Корра поднялась с места, чтобы проводить её до дверей.
  

* * *

  
   Когда Амаэ почти забывала, что Кагнир обещал помочь ей, она честно пыталась свести его с ума. Впрочем, она и так считала его слегка безумным; он был то угрюм и мрачен, как старый дед, то неожиданно сам начинал посмеиваться над ней - и это ему даром не проходило. По крайней мере, так думала Амаэ.
   Ночью она не давала ему спать: то сбрасывала одеяло, то громко смеялась; он отмахивался от неё, как от надоевшего насекомого, и всё равно умудрялся уснуть. Утром она сообщала ему, что такой храп и мертвеца разбудит - и про себя отмечала, что уж это-то является абсолютной правдой, и презрительно спрашивала, как ему спалось на своей единственной кровати.
   Он не всегда находил, что ответить, но ни разу не повысил голос. Казалось, его вообще не возмущало её поведение - и это злило её, как пчелу, которая попыталась ужалить медведя, а тот ничего не почувствовал своей толстой кожей. Лишь раз - оглядел её с ног до головы и задумчиво произнёс:
   - Ты одета слишком... легко, - последнее слово он выделил голосом. - Я знаю, что ты можешь мне ответить, но уже осень, и люди могут удивиться тому, что ты умудряешься не мёрзнуть.
   - И что теперь? - расхохоталась Амаэ. - Может, хочешь подарить мне новое платье?
   - Догадлива, - серьёзно ответил он. - Учти, вести себя ты должна прилично. Мало ли...
   Она так удивилась, что не успела придумать очередную колкость.
   Это, впрочем, не помешало ей не следовать его совету; с одного платья, которое ей не понравилось, она сорвала кружево и почти клялась, что так и было, потом - ни в какую не хотела соглашаться, что другое подходит только для детей. Кагнир почти всё время молчал, портниха растерянно разводила руками.
   Вывести его из себя Амаэ так и не смогла; зато - выбранное в конце концов платье даже показалось ей красивым. Как она потом смеялась-то: давай, оборотень из тёмного леса, скоро начнёшь парики подбирать, а уж потом...
   Впрочем, думать об этом ей не хотелось.
   - ...Амаэ, - Кагнир обратился к ней неожиданно, - я прекрасно понимаю, что тебя мало что может удивить, но всё же - выслушай хоть раз...
   - А?
   Она попыталась рассмеяться; ей больше всего нравилось смеяться над ним, когда он пытался выглядеть таинственным. На этот раз, однако, смех застрял комком у горла - звериное шестое чувство подсказало Амаэ, что что-то неладно.
   - Сейчас я набираюсь сил, - ответил он. - Это может сопровождаться... разными странностями. Сны, там, сниться будут. Мерещиться разные существа, которых, может, и в жизни-то не увидишь...
   Кагнир замолчал.
   - Тоже мне страхи, - фыркнула Амаэ. - Волку только охота и снится. И уж точно ничего не примерещится.
   - На том и порешили, - он сложил руки на груди. - Только, учти, в городе все будут бешеные, особенно те, что живут рядом. Им-то уж точно что-нибудь почудится. Так что, куда не надо - не лезь, пожалуйста.
   - Угу, - буркнула она, - учить меня вздумал? Тоже мне, всемогущий нашёлся.
   - Не хочешь - не слушай, - пожал плечами. - Тебе же хуже.
  

* * *

  
   Хелена снова возвращалась в приют извилистыми переулками, избегая попадаться на глаза. Было тихо - подозрительно даже тихо для самого разгара дня; только, расположившись где-то в ветвях высокого дерева, каркала ворона.
   - Ведьма! Ведьма! - неожиданно услышала Хелена. - Рыжая ведьма!
   Её пробрала дрожь, перед глазами появилась пелена чёрного тумана; она всё-таки заставила себя пойти на крик, повторяя про себя, как заворожённая: только не это, пожалуйста, не надо. Замешательство, однако, тут же прошло, когда она поняла - голоса принадлежали детям.
   Несколько мальчишек лет девяти-десяти окружили невысокую, хрупкую девчушку - их ровесницу или чуть младше. Её спутанные волосы блестели на солнце, как яркий огонь. Она закрыла лицо руками, размазывая слёзы по щекам, и даже не пыталась убежать от них, поняв, что загнала себя в ловушку - за её спиной была каменная стена дома.
   - Что вы делаете? - воскликнула Хелена, заметив их. - Немедленно оставьте её в покое!
   Среди них она узнала двоих мальчишек из приюта, двоих же других она видела впервые. Один из незнакомых ребят важно выступил вперёд, сжимая в руках знак солнца, грубо вырезанный, должно быть, из полена или старой доски.
   - Она ведьма! - почти торжественно сказал он, но затем шмыгнул носом, и в его голосе послышались плаксивые нотки: - Это из-за неё... всё из-за неё, она виновата, что мой брат упал с лошади!
   Хелена подошла к девочке и, опустившись на колени, обняла её, закрывая от обидчиков. Та тряслась от рыданий и испуга, и Хелена вдруг сама поняла, что не в силах унять дрожь в руках - слишком знакомое, слишком настоящее, слишком острые коготки царапнули по живому.
   - Леди... леди... - услышала она шёпот, - я не... не хочу... я не виновата... они побьют меня...
   Едва заметно кивнув девочке, Хелена попыталась строго поговорить с шалунами.
   - Никакая она не ведьма, - как можно спокойнее возразила она. - Если не хотите неприятностей - убирайтесь-ка по-хорошему. Все. Живо.
   Приютские тут же попятились; остальные ответили ей дружным смехом - они, похоже, даже не осознавали, что перед ними взрослый человек: это была не мать, которая могла наказать их. Да и не выглядишь же взрослой, напомнила себе Хелена, кто б ни увидел - говорят, лет пятнадцать...
   - Вот дура! Сама иди прочь, пока не досталось!
   Хелена ещё крепче прижала к себе девочку; в них полетели мелкие камешки один за другим - больно, конечно, хотя скорее - обидно. Девочка пронзительно взвизгнула - от страха, ни один не попал в неё.
   - Немедленно... стойте! - голос Хелены изменился так, что она сама испугалась.
   Она сорвалась.
   Несколько камешков поднялись в воздух и почти сразу же упали вниз. Шалунам этого хватило: они тут же отбежали в сторону, а потом и скрылись в переулке - на месте остались только те двое, что из приюта; Хелена глубоко вздохнула.
   - Извините, - произнесла она. - Быстро, возвращайтесь, вас Карла искать будет.
   Мальчишек как ветром сдуло.
   Хелена поднялась с колен и отряхнула подол платья от пыли. Девочка замерла, лишь подняла на неё взгляд заплаканных глаз. Хелена склонила голову, будто изучая её. У девочки по всему лицу были разбросаны россыпью пшеничных зёрнышек веснушки; она была совсем тощей, а старое выцветшее платье, доставшееся, видно, от кого-то из старших, ещё сильнее подчёркивало её худобу.
   - Ты меня боишься? - наконец, спросила Хелена.
   - Леди... - чуть помолчав, обратилась к ней девочка, - почему ты меня защитила?
   - Как тебя зовут? - неожиданно даже для самой себя спросила Хелена, словно не услышав её.
   Едва не рассмеялась - стоят, задают друг другу вопросы и не отвечают...
   - Юнна... - растерянно отозвалась та.
   - А я Хелена. И чтобы никаких "леди" и уж тем более "тёть", - она улыбнулась уголками губ. - А ты... чего ты одна гуляешь? - она почувствовала, что торопливо подыскивает слова, чтобы только не молчать.
   - Потерялась, - Юнна шмыгнула носом. - Мне вообще-то на рынок было надо, бабушка не может ходить, устала... а тут они... я ведь правда ничего им не сделала, правда-правда, я не ведьма!
   Неожиданно девочка осеклась; Хелена попыталась коснуться её ладони - та отдёрнула руку и едва слышно вскрикнула.
   - А ты... - вмиг осипшим голосом начала она, - вот ты... ведьма же... да?
   Хелене тут же стало холодно.
   - Я тебя не обижу, - только и смогла ответить она. - Не обижу. Не веришь?
   Юнна замолчала и нахмурилась.
   - Верю, - наконец, выдохнула она. - Ты, наверное, хорошая ведьма. Только... - снова помолчала, подбирая слова, - ты этих... не заколдовывай никого из них, ладно? Они глупые просто...
   Рука Хелены дрогнула, когда она коснулась детской ладошки.
  

ГЛАВА XI

  

1516 год от Великого Затмения; осень, время сна

  
   ...Их было много.
   Все они собрались на огромном поле; поле было красивым и бескрайним, как море, на нём росли цветы, похожие на крошечные разноцветные звёздочки. Он был тогда ещё совсем маленьким - даже по меркам мира, где царит бессмертие, и потому, чтобы всё видеть, сидел на плечах у отца; он видел своих друзей и родных, но никак не мог вспомнить их имён - но и не пытался, потому что произносить их просто так было нельзя.
   Люди расступались, и его отец тоже сделал шаг в сторону. Поддержал его, чтобы не потерял равновесие. Всё вокруг было торжественным и почему-то немного пугало, но мальчик ещё не мог понять, почему - лишь знал, что вот-вот должно произойти что-то очень важное, случающееся лишь раз во много-много лет.
   Наконец, он увидел вдали фигурку человека, которого все так долго ждали. Он шёл медленно; лишь когда он приблизился, мальчик понял причину этого - человек был совсем старым и даже опирался на трость. Когда он проходил мимо, кто-то кланялся ему, кто-то улыбался, а кто-то смахивал слёзы, но все, как один, молчали. Мальчик тоже молчал, повинуясь этому негласному правилу.
   Старик вот-вот должен был пройти мимо них с отцом - и вдруг остановился. Поднял голову, расправил плечи и уронил трость. Посмотрел в глаза мальчику невозможным, неописуемым взглядом - и тогда, только тогда тот понял, что происходит.
   Сон.
   Уже без трости, уверенно, бодро, будто вместе с деревянной палкой потеряв половину своих лет, старик дошёл до самой середины - сердца? - огромного поля. Лёг на мягкую траву и раскинул руки.
   Мальчик мог видеть его совсем близко; он вспомнил, что был родственником старика и потому его отец имел право стоять в первом ряду. Перед ним все тоже почтительно расступались, но он даже не смотрел по сторонам и лишь поддерживал сына за колени. Тот же жадно всматривался в лицо старика.
   В его глазах отражались плывущие облака. А сейчас он закроет глаза - и уснёт. И облака больше отражаться не будут, потому что уснёт он навсегда. Насовсем. Он закроет глаза - и тогда все разойдутся, долго не решаясь повернуться к нему спиной; пока - облака всё ещё плывут.
   Если бы мальчик спросил, не страшно ли этому человеку, ему бы ответили - конечно, нет. Ведь он сам это выбрал, разве ты не помнишь? Он увидел всех своих родных и близких - и знал, что сделал выбор ради них. Он прекрасный человек, благородный. Он всегда будет счастлив. А сейчас - просто ляжет и уснёт...
   Что это такое - знать, что ты умрёшь, как только закроешь глаза?..
   На губах старика замерла улыбка. Протянутую руку мальчика он уже не видел.
   - ...Никогда? Вообще?
   Перед тем, как рассказать Хелене о странном сне, Рамон запер дверь - этого он тоже никогда раньше не делал. Не хотелось, чтобы люди слышали. Даже Карла, которую он даже до этого не стеснялся. А она ведь обидится, наверное, она вообще стала часто обижаться - то на него, то на Хелену...
   - Никогда, - подтвердил он. - Мне никогда не снились сны про наш мир.
  

* * *

  
   Карла окликнула Хелену, когда та собиралась выйти за дверь; когда она остановилась - цепко поймала её за руку. Хелена почувствовала дрожь: она всё-таки побаивалась эту девушку, для которой остановилось время. Необъяснимо, глупо - но она всегда избегала оставаться с ней наедине.
   - Ты куда идёшь? - у Карлы бешено блестели глаза.
   - Я... - Хелена замялась, - к брату.
   Девушка замерла, обдумывая ответ, но хватку не ослабила - наоборот, сжала её запястье ещё сильнее. Хелена подняла взгляд и хотела было попросить отпустить её - но промолчала; блеск в глазах девушки резко сменился на острые льдинки.
   - Ну, давай, - голос Карлы вдруг тоже стал неузнаваем: не детский, а злой какой-то, как лязг металла. - Иди.
   Словно противореча самой себе, она сжала руку Хелены так, что та вскрикнула от боли.
   - Иди, иди, - продолжила Карла. - Иди к своему обрыву. И... - её голос совсем сорвался, - раскрой же, наконец, глаза, сколько можно, раскрой глаза!!
   Отпустив Хелену, Карла оттолкнула её - так, что та едва удержалась на ногах, успев только ухватиться за край стола. Глаза Карлы засверкали гневом; она сжала кулаки и заговорила быстро-быстро, словно боясь не успеть:
   - Что, думала, это ты её прокляла? Это я её прокляла! Да не трясись - я никому не собираюсь говорить, - она чуть понизила голос. - Что, думаешь, я её уважаю? Да я её ненавижу. Они думали, что смогут избавить меня от ненависти. Они думали... А ты, - она снова посмотрела Хелене в глаза, - не думай, недолго тебе осталось.
   ...Рамон распахнул дверь - Карла тут же резко обернулась. Прижала пальцы к вискам, прикрыла глаза, словно пытаясь собраться с мыслями; медленно опустилась на стул и обмякла, как тряпичная кукла.
   - Что случилось?
   - Пусть она выйдет, - Карла указала пальцем на Хелену.
   Та послушалась; Рамон попытался извиниться - она растерянно пожала плечами. Тихо прикрыла за собой дверь, будто боясь создать хоть малейший шум. Карла, проследив за ней взглядом, глубоко вздохнула.
   - Ты меня боишься?
   - Ну... нет, - честно ответил Рамон. - А что мне тебя бояться, ты хорошая...
   - А понять меня ты готов?
   Спросила - быстро, на одном дыхании. Мальчик растерялся; он слышал её голос, слышал, как она кричала на Хелену - и это было совсем странно, потому что голос был совсем взрослый и как будто принадлежал не ей, а совсем другой Карле. Она смотрела ему в глаза, будто пытаясь прочесть мысли.
   - Я готов, - он кивнул. Постарался произнести эти слова как можно уверенней. - Что ты хотела рассказать мне, Карла?
   Едва он закончил говорить, Карла обняла его; в этот миг он почувствовал - без всяких слов.
   ...ей было одиннадцать, когда "демон" впервые пришёл к ней. Голос вырвался из её гортани и обжёг нёбо и язык, как неосторожный глоток горячего молока. Карла пыталась удержать страшные слова, но - разве можно остановить силу, когда она дарит обладательнице пророчество?..
   "Дедушка... - будто не своим, хриплым голосом произнесла она, - через три дня умрёт".
   Она, конечно, не ошиблась. Рождённые ведьмы не ошибаются в своих пророчествах, пусть они бывают редки, пусть не все могут растолковать их - а ей-то ведьмина сила досталась от матери...
   ...На следующий день после похорон бабушка позвала служителя из храма; она говорила Карле, чтобы та не боялась, что он пожалеет её, совсем ни в чём не виноватую, прочтёт молитву и прогонит демона, посмевшего вселиться в неё. Сам служитель представлялся Карле добрым старичком с глубоким взглядом из-под густых седых бровей.
   Однако - маги Света такими не бывают.
   Карла встретилась с ним взглядом - и едва не закричала.
   Его зрачки ужалили её, как осы из растревоженного гнезда. И стар он не был - наоборот, это был молодой человек. В одиннадцать лет Карла ещё не задумывалась о том, что человек может быть красивым или некрасивым, но неожиданно поняла, что этот юноша мог показаться ей приятным, если бы страх, исходивший от него, не ослепил её через несколько мгновений после того, как она увидела его. И, конечно, он не жалел её. В его глазах читалось отвращение, словно Карла была не девочкой, а крысой или червяком. Или тем самым демоном, которого он собирался изгнать.
   Он заставил её встать на колени перед ним и взять в руки знак солнца. Сам он принялся читать молитву - на неизвестном Карле языке, какого она никогда не слышала ни в храме, ни от бабушки с дедушкой. Его речь то становилась плавной, как течение равнинной реки, то взрывалась, как цветки растения-недотроги. Сначала Карла просто слушала, тщетно пытаясь побороть страх - но неожиданно страх сменился настоящей болью.
   У неё началось видение. Ей снилось наяву огромное поле в цветах, пестревшее всеми цветами радуги, - но вдруг между этими прекрасными цветами поднялись за несколько мгновений длинные и тонкие чёрные стебли. Каждый стебель прорастал глубоко в землю - и Карле казалось, что корни разрывают изнутри её саму, пронзая кожу, уходя в самое её существо. Она не могла даже закричать - ей чудилось, что один из стеблей петлёй вьётся вокруг её шеи, и стоит ей издать хоть звук, как он задушит её, как щенка.
   Вдруг сквозь пространство протянулись чьи-то руки, полупрозрачные, как вода. Без страха они схватились за один из стеблей и потянули его вверх - и тут же Карла снова ощутила невыносимую боль, потому что сама чувствовала себя этой землёй, этим полем, принявшим чёрные ростки, и это было всё равно что ей бы пытались вырвать волосы. Стебель с её шеи тоже сорвали - и она закашлялась, захрипела, закричала, наконец, от боли, и слышала свой крик до тех пор, пока неведомая сила не заставила её замолчать.
   Перед ней предстала девчушка в сероватом платье. Волосы цвета мышиной шерсти скрывали её лицо, как бы Карла ни пыталась рассмотреть его; она лишь могла понять, что девочке очень-очень плохо. Девочка сама вцепилась в последний росток, не выпуская его из рук, не чувствуя, как с её ладоней сдирает кожу, - а Карла чувствовала, чувствовала всё!.. - наконец, Карла сама протянула руку, пытаясь помочь ей.
   Тут же она снова оказалась в своей комнатке; знак, который она должна была держать в руках, упал на пол. Она вроде бы должна была ощущать свою вину и ждать наказания за то, что не дала изгонявшему демона довести свой обряд до конца, но - ничего не было. Ей хотелось только смеяться, смеяться без всякой на то причины, радоваться, забывая обо всех страшных вещах. Перед глазами плясали отблески света...
   ...Рамон замер. Карла, опустившись на пол, уткнулась в его колени и зарыдала.
  

* * *

  
   Подул солоноватый бриз. И затих. Море было спокойным и напоминало спящего великана, чей покой ничто не может потревожить - пока, конечно, он сам не поймёт, что нельзя всю жизнь провести во сне, и не поднимет тяжёлые веки.
   Человек шёл вдоль берега, по самой кромке, позволяя тёплой воде касаться его усталых ног. Идти оставалось совсем немного: ещё несколько шагов, и рыбачья лодка, крепко привязанная к колышку и лениво качающаяся на едва заметных волнах, окажется рядом. И тогда он освободит её...
   Морской узел поддался легко, будто его завязывал совсем неопытный мальчишка, но человек не удивился этому. Он ничему не удивлялся здесь, у берега этого безмятежного моря, потому что так всё и должно было быть, потому что он сделал свой выбор, потому что море понимало его. Понимало - и готовилось принять; ему оставалось только развязать узел - и ничто не смело препятствовать этому.
   Он лёг на дно лодки и закрыл глаза. Подумалось, что так, наверное, чувствует себя младенец в утробе матери; наверное, даже не всегда, а только в те часы, когда она спит. А потом - ребёнок забывает это, чтобы не стремиться в своей новой жизни к этому невозможному наяву покою.
   Лодка поплыла прочь от берега; человек не видел, что волны стали сильнее, но догадался об этом. Теперь он засыпал в колыбели, которую качала ласковая рука - и это, наверное, было даже ещё лучше. Все мысли уходили прочь - оставались только безмятежность и таинственная радость.
   Капли воды стали падать на него с пенных верхушек волн, но они не могли потревожить его. Он уже не бодрствовал - он находился на тонкой грани яви и сна; когда дети засыпают, им в такие моменты кажется, что у них за спиной появляются крылья, и сейчас ветер подхватит их и унесёт в небо. Этот человек уже не был ребёнком, но ему показалось, что он возвращался в мир детства.
   По дну лодки текла вода. Должно быть, где-то она успела прохудиться - но человек не испугался, потому что он не мог здесь бояться, да и вода была тёплой, как парное молоко. Лодка становилась всё тяжелее и тяжелее - и вместе с этим всё глубже становилась дрёма, всё труднее было человеку даже думать о том, что он может ещё когда-нибудь открыть глаза. Да и сама эта мысль была в корне неправильной - ведь так нужно...
   Две волны сошлись над лодкой, как влюблённые в объятии после долгой разлуки. Человек уже не мог этого знать; не мог он знать и того, что вместе с деревянным судёнышком сам уходит ко дну.
   Человек уже спал.
   ...А Торн проснулся.
   Откашлялся, будто почувствовав в груди и в горле крошечные капельки воды. На секунду ему даже показалось, что он не может сделать вдох, потому что везде вокруг - вода; его первый вдох был похож на первый вдох только что рождённого младенца.
   - Сай... - позвал он.
   Его голос вдруг тоже стал совсем детским.
   - Я здесь.
   Девушка услышала его сразу же; она выглядела взволнованной, как будто ей тоже только что приснился странный сон. Торн сел в кровати и постарался выпрямиться. Снова глубоко вдохнул.
   - Сай, я должен увидеть Рамона.
  

* * *

  
   ...У тёмного озера, кажется, не было дна. Или, может быть, было, но так глубоко, что человеку не под силу представить такое, особенно когда он падает вниз сквозь непроглядную толщу воды. И ему с трудом удаётся не закрывать глаза.
   Наверху оставался кружок бледно-рыжего света. Это, наверное, было солнце, которое ещё не ушло за горизонт и дарило человеку свои последние лучи. Впрочем, он всё равно тонул быстрее, чем оно садилось, и поэтому кружок становился всё меньше и меньше, вскоре став похожим на светлячка.
   Он злился, что ему приходится подчиниться; впрочем, злость быстро уходила - на её месте появлялось знание того, что всё именно так, как подобает. Это он, конечно, тоже предвидел; сам знал, что никого не удастся обмануть. Те, кто говорил ему, что он просто ляжет и уснёт, те, кто восхищался его отвагой и самоотверженностью, те, кто плакал, прощаясь с ним, - они ничего не знали.
   Никто, кроме него самого и мира, не мог знать, что он уходит не ради других. Что, в отличие от всех остальных, светившихся любовью изнутри, он не увидит светлого сна - его будет преследовать кошмар. Мир, напротив, слишком хорошо это знал, потому что его обязанностью было готовить сны для каждого - а чем ещё, если задуматься, ему было занимать лишнее время?
   Он следовал за ней. За ушедшей.
   По ней нельзя было плакать. Её нельзя было даже вспоминать, а уж тем более - любить. Это тоже был негласный приказ, которому все подчинялись и отводили глаза, словно каждый из них боялся снова увидеть кровь на снегу.
   Только у него запрет вызывал лишь горькую усмешку.
   Он знал, что должен найти её. И удержать.
   Тёмная вода была такой холодной, что сковала его, как железная цепь. Мир заключал его в темницу - интересно, она увидела такой же сон, когда ушла? Мир делал их пленниками, не позволяя даже протянуть друг к другу руки - и он мог только изо всех сил сопротивляться наваливающемуся камнем сну.
   ...Он нашёл её на дне озера.
   Она была бледной, совсем белой, и её связывали тонкие чёрные нити, тянущиеся вверх, - от этого она стала похожей на марионетку. Её глаза тоже были широко открыты - но взгляд был мутным и потерянным.
   Его сил хватило на несколько шагов.
   А потом кто-то дёрнул за ниточки - и она пропала.
   - ...Хелена!
   Сон ушёл удивительно быстро; эта она постучалась в дверь, это она стояла на пороге, это она разбудила его - почти что вовремя. Или, может быть, успела в самый раз: если бы она не исчезла во сне, ему бы могло показаться, что она всё ещё может исчезнуть, только уже наяву.
   Адриан не сразу заметил, что одеяло с его постели почти сползло на пол, а подушка была скомкана и забилась в угол между спинкой кровати и стеной, словно была живой и тоже испугалась его сна.
   - Я тебя разбудила, да? - неуверенно начала Хелена.
   - Ничего, - быстро сказал он. - Это даже хорошо: мне дурной сон снился.
   Она вздохнула.
   - И у меня это часто... в последнее время.
   Осторожно подняла взгляд - Адриан тут же понял, что она заметила шрам на его плече, рваный и злой. Он торопливо надел рубашку - бессмысленный, бесполезный какой-то вышел жест.
   - Кто?.. - едва слышно спросила она.
   - Давно, - отозвался он. - Не бойся. Уже прошло.
   Он зря думал, что сможет промолчать.
   ...тогда он в первый раз присутствовал при казни. Стоял среди таких же, как он, служителей и помощников и немного гордился тем, что может носить маску, как они. Точнее, конечно, тем, что сумел этого добиться.
   ...её лицо искажено ужасом и злобой; руки скованы за спиной, а короткие, грубо остриженные волосы, спутаны, как будто в них забились репьи. Кажется, что она вот-вот рванётся, как зверь из капкана, будто может ещё спастись; впрочем, в своё спасение она, конечно, уже не верила.
   Их окружили, когда никто не мог этого ждать. Защиту, как он теперь знал, ставили от магов; сам он ещё не владел магией Света и потому не участвовал в этом. Никто не мог ждать этого - а вся толпа на площади оказалась под прицелом лучников. "Огня! - выкрикивает старший инквизитор, призывая этим кличем не бояться. - Не смотрите! Огня!.." Его помощник поднимает факел.
   ...Стрела вонзается в её грудь, едва только ветки вспыхивают. Кажется, она умерла сразу же.
   Другая - рассекает ему плечо; он почти не чувствует боли, только злость. Всё происходит не так. Всё рушится. Толпа на его глазах становится бесформенной массой, кто-то падает, раненый, и его начинают топтать ногами. Ко всему этому - снова появляется отвратительный привкус чужой силы.
   ...Ни одна стрела больше не попадает в цель: они загораются и вмиг превращаются в пепел. Серые клочья падают вниз. Толпа замирает, и вверх поднимается множество взглядов - они это называют чудом. А его одежда испачкана кровью.
   ...юноша - или нет, мальчишка даже; подумать только, это он возглавил то, что назвали восстанием! Теперь - стоит на коленях, а один из служителей держит его за позорный ошейник, как пса. "Я не желал этого, - говорит он чистым, звонким голосом. - Я просто хотел для неё быстрой смерти, раз всё равно не мог спасти"...
   - Быстрой смерти, - повторила Хелена, как в бреду. - Тихой смерти...
   - Эта девочка, - продолжил Адриан, - назвала имена всех своих подруг. Может быть, никого из них уже нет в живых. Она приворожила мужа одной леди, сведя этим с ума их обоих. А он... быстрая смерть.
   - Ты тоже считаешь, что её надо было казнить?
   Голос Хелены задрожал.
   - Её, - отозвался он, - надо. Его - вряд ли.
   - Мир, - вдруг сказала Хелена. Помолчала. - Это мир виноват, что ты так думаешь. Мир причинил тебе боль, - наконец, произнесла она. - И... знаешь... мне часто кажется, что я его ненавижу.
   Она села на кровать и завернулась в одеяло. Оно было таким тёплым, что захотелось плакать.
  

* * *

  
   После разговоров с Кагниром Амаэ всегда хотелось хотя бы пробежаться во всю прыть. Когда она слушала его, то напрягала всё тело, как перед прыжком, отвечая - тщательно подбирала слова, к чему она, впрочем, совершенно не привыкла. Её это злило; говорила себе - какая разница, что он скажет? Не обратить бы внимания, сделать вид, что не услышала... что-то не позволяло.
   Она хлопнула дверью и, нарочито громко топая, прошла по коридору к лестнице, ведущей вниз; спустилась, выругалась про себя - или даже вслух, сама не заметила. Хотела было выйти на улицу, но её окликнули; то ли от злости она потеряла бдительность, то ли слово было слишком уж грубым - но она обернулась.
   - А ты что по ночам шатаешься? - незнакомый мужчина заговорил полушёпотом. - Уж не на шабаш ли? Или, может, в постель к кому побогаче собираешься прыгать?
   От возмущения Амаэ сразу не нашла, что ответить.
   - Что, не знаешь, что бывает за подобные проделки?
   Амаэ действительно не знала - негде, да и незачем было узнавать; говорить об этом человеку, подумала она, необязательно, и промолчала, однако тот, похоже, принял её молчание за испуг и рассмеялся, забыв о том, что понижал голос.
   - То-то же, - заключил он. - Хоть бы спасибо сказала за то, что я...
   Он не успел договорить: Амаэ прыжком преодолела расстояние между ними и попыталась сбить его с ног; он устоял, отчего она растерялась на миг, но тут же вцепилась ему в волосы. Человек неожиданно ударил её в грудь; у неё перехватило дыхание, она закашлялась.
   - Что, оборотень, получила? - вдруг крикнул он.
   Амаэ была слишком ошеломлена, чтобы достойно сопротивляться; пыталась драться - со злостью, но злость оказалась плохим помощником. Неожиданно она почувствовала, что и вправду испугалась - человек был слишком силён, сильнее, кажется, даже любого из тех разбойников; он не давал ей бить себя - и сам наносил такие удары, что она едва успевала увернуться. Если бы только оторваться от него, не дать загнать в угол, если бы выиграть время на превращение - всё равно он умудрился понять...
   На шум сбежалось несколько постояльцев; какая-то женщина отчаянно завизжала - Амаэ показалось, что от этого крика что-то разорвётся внутри, и она больше никогда уже не сможет слышать.
   Человек накинул ей на шею петлю из толстой верёвки, и она едва успела схватить её рукой, чтобы не быть задушенной.
   Он оказался быстрее - и она, оборотень, оказалась побеждена.
   - Не подходите! - крикнул он. - Это оборотень!
   Связав ей руки, он окинул взглядом всех, кто вышел из своих комнат; никто, однако, не решался спуститься вниз по лестнице, несмотря на то, что Амаэ уже не могла двигаться. Она тщетно пыталась разорвать верёвки; скрежетала зубами от злости - когда ещё у неё не хватало сил на такое?!
   - Кто вы? - суровым тоном спросил кто-то из мужчин. - И уверены ли вы, что эта хрупкая девочка действительно может быть на самом деле зверем, творившим такие погромы в городе?
   Человек усмехнулся.
   - Уверен, потому что мне за это платят. Я... - он выдержал паузу, - охотник. На них.
   Женщина, которая так пронзительно кричала, пошатнулась. Её муж - или любовник, почему-то отметила Амаэ, будто это должно было её волновать, - поддержал её за плечи. Она прижала пальцы к вискам и закатила глаза.
   Кагнир вышел неожиданно и, спустившись по лестнице, встал напротив охотника. Он прошёл мимо остальных так быстро, что никто даже не успел окликнуть его; во взгляде охотника Амаэ наконец-то заметила удивление.
   - Что вы хотите, - медленно, выговаривая каждое слово, начал Кагнир, - от моей невесты?
   После недолгой паузы раздался дружный смех; охотник поднял суровый взгляд на любопытных и не попросил даже - приказал разойтись. От того, как все мгновенно послушались, Амаэ стало жутко - пока она не успела осознать, что сказал Кагнир; впрочем, даже осознав, она благоразумно промолчала.
   - Ты сдурел, - наконец, ответил охотник. - Выгораживать оборотня...
   - Нет, просто ты ошибся, - холодно отозвался Кагнир. - Эта девушка с Безумной Земли. И она моя невеста. По твоей милости нам придётся уйти отсюда, чтобы люди не смотрели на нас косо. Ты понимаешь, что натворил?
   Амаэ дёрнулась, снова попытавшись разорвать путы.
   - Это ты не понимаешь, - сквозь зубы ворчал охотник. - Она дурит тебя. Она притворяется... да Тьма знает чем, не моё это дело. Она тебе горло перегрызёт... Тебе жить надоело?
   ...Амаэ потёрла запястья и потянулась. Перевела взгляд на Кагнира и едва не зарычала.
   - Ты что нёс, полоумный?!
   - Было бы лучше, если бы я позволил ему увести тебя? - бросил Кагнир. - Охотники - народец весёлый. От них идёт такой дух убийцы, что даже оборотень ничего не может сделать. Чует - и дуреет со страху. А ещё они шутники. За ведьму, там, выдать может, и сдать Светлым. Или сам... знаешь, они могут поступить как угодно. И получить за это от властей города хорошую плату.
   - Я бы и сама справилась! - вспылила Амаэ. - Дух у него, как же! Я просто устала, и...
   Он отвернулся.
   - Слушай, ты ничего умнее сделать не мог? Выкупить пленницу, там... Эй! И зачем ты вообще...
   - Буду я на тебя деньги тратить, - наконец, рассмеялся он, даже не дослушав. - Пошли. Придётся уйти.
  

* * *

  
   Хелена отчего-то не могла прийти в себя; то пряталась от всех, то отчаянно искала случая поговорить то с Рамоном, то с кем-то из ребятишек. Карлы сторонилась - та, однако, сама не подходила и каждый раз отводила взгляд.
   Робкий стук в дверь отчего-то напугал её, но она тут же отругала себя и открыла сама.
   - Юнна... что случилось?
   Девочка снова плакала; всё не решалась взглянуть в глаза Хелене - наконец, нахмурилась и закричала, громко, как от боли:
   - Если ты ведьма... если ты правда ведьма... пожалуйста, приворожи мне его!
   - Вот оно что... - произнесла Хелена и замолчала.
   Юнна шмыгнула носом.
   Мальчика звали Жаном; насколько Хелене удалось понять из спутанного рассказа девочки, он жил недалеко от неё, не дразнил, как остальные, но и не обращал внимания. Подумать только, заметила Хелена про себя, такая маленькая, а уже влюбилась, да так, что нате вам - приворожи...
   Стало так больно, что Хелена сама чуть не заплакала, но вовремя одёрнула себя: что же, может, просто сесть в обнимку и разрыдаться? Камень-то остался на сердце - помнишь ли, Хелена, как сама была недостойной, как давила себя саму, как отвратительного жука, говоря - нет, ничего мне не надо, а на самом деле сжималась в комок от невозможности?
   А дети, в конце концов, хотя бы искренни. Приворожи, значит.
   - Ну, Юнна... - растерянно произнесла Хелена, - нехорошо это. Да и не сумею я...
   - Как это - не сумеешь? - Юнна заправила пряди волос за уши. - И почему нехорошо?
   Слёзы на щеках девочки уже высохли; она, похоже, не обратила на слова Хелены никакого внимания, уже, похоже, сразу решив, что та всё равно поступит по её желанию. Хелена вздохнула - капризна, надо же...
   - Это ведь будет... как обман, - нерешительно отозвалась Хелена. - Это всё равно как другим человеком его сделать... что ли. Хорошие ведьмы, - она с трудом выговорила это слово, - такого не делают. Просто не учились...
   - Нет же, ты просто не хочешь помочь мне! - вдруг закричала Юнна. - Ты... вредничаешь. Вот!
   Хелена опустила взгляд. И что ей говорить? Глупости, что раз любишь по-настоящему, то ничего не потребуешь взамен? Неправда это, пустые слова. Раз любишь - всегда хочется ответа; да даже для того порой, чтобы однажды сказать ему в минуту грусти - а я тебя люблю - и увидеть улыбку на его лице, и знать, что хоть этими словами, но можешь его поддержать...
   - Нет, Юнна... неправа ты. Я хотела помочь...
   - Ты же ничего не можешь! - девочка опять плакала. - Лучше бы я тебя не встретила... вообще. Никогда!
   ...Хелена смотрела в потолок; в самом углу паук плёл паутину. Надо будет Карле сказать, заметила она про себя, пусть уберёт, самой-то не дотянуться... а кто-нибудь из детей испугается, Джейн вот ой как пауков боялась...
   - Ты чего такая? - осторожно спросил Рамон, потянув её за рукав. - И что за девочка... ну, вот эта, которая убежала?
   - Она... - голос Хелены сорвался. - Я ей помочь хотела. И не смогла. Ну, как всегда...
   Рамон сел рядом с ней.
   - Ты ведь сама просишь помощи, разве нет? - вдруг сказал он - медленно, тихо, будто бы обращаясь не к ней. - И я хочу помочь тебе, потому что нельзя всё встречать одной. И он... он тоже хочет, я уверен.
   Её сердце забилось часто-часто.
   - Рамон... - произнесла она, - мне так хочется, чтобы всё было хорошо.
  

* * *

  
   Хелена увидела чёрную птицу издалека - только ещё силуэт, однако тут же сосредоточила взгляд на ней. Сердце сжалось - неужели вернулась... а говорят легенды, что человек, обращённый в иное существо, забывает всё, что было с ним! Неужели - хоть немного помнит, пожалуйста, пусть помнит...
   Она не замечала, как шла по улицам - только наблюдала за её полётом. Птица не поднималась высоко: будто бы сама боялась, что Хелена потеряет её из виду; наконец, села на крышу старого дома, который много лет был заброшенным, - это уже была самая окраина города.
   Хелена подняла взгляд - и увидела гнездо, расположенное под самый крышей.
   А птица-то, вдруг заметила она, вовсе не чёрная. Обозналась - вот бывает же! Совершенно ведь обычная ворона с серыми пятнышками на крыльях. Сидит - и смотрит на своё гнездо, старое уже, почти развалившееся; там, наверное, остались яичные скорлупки и пара лёгких, нежных перьев.
   У неё, подумала Хелена, была семья; выросли - и разлетелись по всем концам света.
   На крыльце, у сломанных перил, расположилась рыжая кошка и умывалась лапой. Тощая совсем кошка, с короткой шёрсткой - зимой, наверное, холодно, а ведь зима-то скоро совсем, того и гляди - первый снег выпадет...
   - Тоже зверят любишь?
   Обернувшись, Хелена увидела невысокую пожилую женщину; та переводила чуть растерянный взгляд то на неё, то на кошку.
   Хелена кивнула.
   - Похвально, - женщина улыбнулась. - Прямо как дочка моя в детстве.
   - Она большая уже?
   Глупый какой вопрос-то, тут же сказала себе Хелена. Молча бы выслушала, так нет...
   - Да уж давно замуж выскочила, - рассмеялась незнакомка. - Муж её в столицу увёз, там она двоих внучат родила, в гостях тут побывали. Один вдумчивый такой мальчонка, серьёзный, а второй - ох, озорник... крепкий, с кулаками, говорят, может кинуться... Кстати, у кошки этой тоже детишки есть - они все в доме прячутся.
   Голос у женщины был довольно низкий, но ласковый и немного грустный; дочка, значит, уехала, повторила про себя Хелена. Одиноко, наверное, становится, когда кто-то родной уезжает; а ты-то, дурочка, как об этом не подумала?!
   - А посмотреть их можно?
   - Можно, почему ж нет-то, - отозвалась женщина. - Смотри только, за мной ступай, а то доска какая провалится, - тут же предупредила она. - Дом-то полусгнивший, сколько он стоит заброшенный, и леший его знает, кто в нём мог жить... да ты-то уж подавно не слышала, какой там!..
   Говорила женщина быстро и довольно громко; видно, сама уже туговата на ухо, догадалась Хелена, вот и голос повышает. Надо же, как говорит - словно эти слова в ней жили много-много времени, боится хоть одно из них не выпустить, оставить внутри болезненно невысказанным...
   Котята спали в самом углу: оба серые, совсем крошечные; спали, прижавшись друг к другу, и Хелене почему-то подумалось - брат и сестра, и никак иначе. Кошка-мать тоже зашла в дом - боится, конечно, не обидят ли люди...
   - Я их тут подкармливаю, - говорила женщина. - Молока им приносила - вон, миска стоит. Тут вообще частенько кошки селятся - эти-то знают, где прятаться. От собак, видно, да от непогоды укрыться хотят...
   Брат и сестра, значит... хотя кто их знает? Будто бы обнимают друг друга... и мама смотрит на них. Всё совсем не так, как у меня было, сказала себе Хелена; у меня, может, и вовсе жизнь какая-то неправильная, да что теперь изменишь? А так - было когда-то, наверное... брат и сестра. Отчего так щемит в груди?
   А ещё коты редко смотрят за детёнышами, вот что. Мама - и кормит, и воспитывает.
   Хелена долго наблюдала за семейством, даже когда женщина ушла; котята, проснувшись, принялись играть, норовя схватить друг друга за хвост. Кошка-мать то скрылась, то опять вернулась - принесла в зубах мышь.
   У ног Хелены снова стал клубиться серебристый туман - она уже знала, к чему это, и едва не захлопала в ладоши от радости; удержалась, однако, боясь спугнуть котят. Снежный ёжик с зелёными глазами взглянул сначала на неё, потом на кошек. Подобрался к ним, семеня на коротких лапках, и свернулся в клубок, выставив иголки - а иголки-то мягкие, безвредные...
   Один из котят легонько тронул существо лапкой. Ёж тут же откатился в сторону - он ведь был совсем невесомым. Второй котёнок вступил в игру и, подкараулив его, схватил; Хелена сразу заметила: когти не выпускают. Словно знают, надо же... и тут же подумала: будто со мной играют. И пусть...
   Зима скоро, повторила Хелена про себя.
   Зима...
  

ГЛАВА XII

  

1516 год от Великого Затмения; предзимье

  
   Соседка, прищурившись, разглядывала девочку, будто видела её впервые; Юнна то и дело капризно морщила нос и пыталась найти повод, чтобы уйти, но тщетно - обе старушки не на шутку разговорились: и почему им вдвоём-то скучно?
   - Что ещё она тебе говорила, малыш?
   - Ничего такого, - Юнна опять шмыгнула носом. - Дурочка она, вот и всё.
   Рассказывать ничего не хотелось - всё ждала, что соседка, как обычно, начнёт учить её, как нехорошо и некрасиво плакать; а она-то что может сделать, если слёзы сами наворачиваются на глаза, не спрашивая, что красиво, а что нет?
   На этот раз, однако, соседка была слишком уж жалостливой, и Юнне чудилось неладное.
   - Ну-у, не смущайся, скажи, - продолжала она, - как эта ведьма колдовала?
   - Колдовала и колдовала, - упрямо повторила Юнна. - Мальчишки испугались, и то хорошо, а больше она, наверное, ничего и не умеет.
   Старуха взглянула на неё с сожалением.
   - Сама-то ещё, бедняжка, наивная, - она развела руками. - Хорошая ведьма, ну-ну... Не бывает, Юнна, хороших ведьм. Тебя-то ведь она расстроила, да как!
   Юнна решила сдаться.
   - Ну, расстроила, - призналась она. - Играть... не захотела, вот.
   - Значит, всё-таки плохая! - в голосе женщины послышалось торжество. - А где она живёт, эта ведьма, ты знаешь?
   - Понятное дело, знаю, - девочка даже немного обиделась. - В приюте она, я там у неё была.
   Бабушка нахмурилась и, похоже, хотела отчитать её за то, что она ушла так далеко без спросу, но не успела: гостья продолжила разговор, да так резко повысила голос, что Юнна съёжилась от испуга.
   - Ведьма в приюте, подумать только! - воскликнула она. - Отвратительно! Ты представляешь, Юнна, как там плохо жить детям, которым постоянно досаждает твоя знакомая ведьма?
   - Разве им плохо? - осмелилась возразить Юнна. - Мачеха этой девочки приют и содержит, значит, наверное, и сама она не такая уж...
   - Мачеха?
   Взгляд старухи стал совсем хищным; впрочем, его Юнне пришлось терпеть недолго: вскоре женщины сами её попросили выйти из комнаты. Тут любопытство и захватило её - да так сильно, что она не выдержала и решилась подслушать разговор взрослых, который обычно казался ей совсем неинтересным.
   - Слышала? - начала гостья. - Та самая девка, что у храма тогда служителю нагрубила. Да что там служителю - разве не помнишь, как жутко она вела себя! И как только госпожа Эстра может быть так добра, что выгораживает её... Она уже тогда заслужила хорошее наказание, и ей об этом говорили!
   - И что ты собралась делать? - чуть помолчав, ответила бабушка. - Боязно, конечно... такие вещи в городе творятся - то портнихе померещилось, что корзина с шитьём обернулась клубком змей, то на улице Храма детям одни кошмары снятся... но не могла же эта девочка всё это вызвать, она ж ребёнок совсем!
   - Ей девятнадцать, - возразила соседка. - И уж я-то знаю, как тут поступить.
   Растерявшись, Юнна решила больше не слушать и вышла на улицу.
   Несколько знакомых мальчишек собрались вокруг огромной лужи и пристально рассматривали плавающий там листок. Двое из них то и дело дули на него, стремясь, видно, подогнать к одному из "берегов".
   - Эй, вы чего-о? - окликнула их Юнна. - Во что играете?
   Никто не обратил на неё внимания, словно её и не было.
   - Вы не разговариваете со мной? - обиженно спросила она, подойдя поближе.
   Один из ребят медленно поднялся с колен, торопливо стряхнув с коротких штанов комок грязи.
   - Значит, так, - произнёс он. - Проваливай-ка ты к своей ведьме. И впредь к нам не приближайся.
  

* * *

  
   - Побудь со мной, - прошептала Хелена. - Чуть-чуть ещё, пожалуйста.
   Небо было пронзительно-голубым - до рези в глазах, а воздух - по-осеннему прохладным и терпким. Адриан пришёл к ней сам - в последние дни Хелене было отчаянно не по себе, и она всё боялась заставить его волноваться и потому не навещала. Он, однако, был встревожен, не получив от неё вестей несколько дней, за что она долго просила прощения - растерянно и почти плача.
   - Я ведь хочу, чтобы всё было хорошо, - говорила она. - Странно мне... будто бы следят за мной. Не знаю даже, кто. Как будто навис над головой клинок - и вот-вот упадёт. Не страшно даже - досадно как-то.
   Он слушал её внимательно, стараясь не пропустить ни слова; обнял по-отечески, осторожно, словно держал в ладонях ломкий сухой стебелёк. Говорил тоже осторожно, но уверенно и будто с некоторым вызовом - не к ней обращённым, а куда-то вдаль, словно к самому небу.
   - Всё будет, Хелена, - сказал он. - Мне ведь тоже бывает жутко - кажется, что кто-нибудь выйдет из подворотни и схватит, и никакая сила не успеет спасти меня. Да что там сила... Она-то пробуждается, когда ей угодно. Как в ловушку загнан... но сейчас так реже. А знаешь, почему?
   Она насторожилась.
   - Потому что я хочу быть с тобой, - ответил Адриан. - Я сам не думал, что так бывает. Думал, без любого проживу. Пусть, говорил, хоть помрут - а мне всё равно. А тут оказалось - не могу. И сам жить хочу.
   Он помолчал; Хелена ощутила, как внутри задрожал крошечный комочек.
   - Сбежать бы с тобой отсюда, - вдруг произнёс он. - Увезти тебя далеко-далеко и спрятать, чтобы только с тобой быть. Да вот ты сама, наверное, не захочешь. Зачахнешь же, как сорванная с дерева молодая ветвь, потому как я - не самый лучший спутник. Не отпускал бы никуда...
   - Неправда, - возразила Хелена. - Самый лучший. Ну... я ведь тебе доверяю, - она попыталась улыбнуться. - А раньше я никому не доверяла - Рамону разве что, но он иной, он как брат, младший... Я бы сбежала. И всё бы сделала... да не могу я.
   Она потупилась.
   - Я ведь не обвиню тебя, что ты... - тихо сказал Адриан. - Я не тот, кто может быть с тобой. Я убийца. Ты знаешь, почему за мной не охотятся? Почти все, кто знал моё лицо... все, кто был на посвящении, - мертвы. Моя сила вырвалась и убила их. И я ведь не жалею об этом...
   Хелена приложила палец к губам.
   - Оставить я всё не могу, - продолжила она после долгого молчания. - Приют же... Я мало что могу сделать для детей, но Рамон вот сказал, что Эстра меня боится. Если боится, значит, их наказывать не будет, а если я уйду? Да и сам он... и Карла, наверное, одна не справится, хотя тут ещё кто знает... и... - она совсем понизила голос, - вдруг папа... вернётся?
   - Не переживай, - Адриан кивнул. - Ты ведь свободна.
   Она подняла взгляд и посмотрела в небо. Под облаками летела стая птиц, и их силуэты казались крошечными. Чёрные силуэты, такие разные, как знаки, придуманные природой. Как будто хотели что-то сообщить, но даже нездешним было не понять их.
   - Свободна, - задумчиво повторила она. - И кому только пришло в голову это слово?
  

...Мы были слишком близко-далеки,
Случившись вместе в таинстве рожденья;
Мы стали беззащитны-в-заблужденьи,
Как хрупкие весенние ростки.

Я для тебя хранила нежность, но
Вдруг стала от неё глухонемая,
А ты, моё причастье принимая,
Глотал её, как терпкое вино.

Мы ранили друг друга невзначай,
Смеялись над не-счастьем, словно дети;
В запретном чувстве путались, как плети,
Причудливо - беспечность и печаль.

И треснули песочные часы -
Не-вовремя, нещадно... неужели
Мы посмотреть на чудо не успели
В минуты льдистой утренней росы -

Как будто презирая неба синь,
Как будто бы противясь высшей воле,
Не замечая горечи и боли,
Сплелись в лесу крапива и полынь...

  
   "Я ведь написала тебе, Адриан", - хотелось сказать ей, но она не смогла. Слишком живые слова - такие невозможно поселить в сердце любимого, потому что царапнут душу коготками, и невозможно же - отдать другим под суд. Страшно за них, ведь они только-только родились, едва-едва была написать последняя строчка; скажет кто-нибудь: вот глупость какая! - и тут же они поникнут, как хрупкие цветы или птенцы, отчаявшиеся дождаться матери и получить пищу.
   Слишком болезненно. Словно вот-вот что-то проснётся - что-то, что не должно ни в коем случае коснуться его.
   ...ей снился младенец. Она укладывала его на ярко-красное покрывало и гладила по голове; его волосы были светлыми-светлыми, белёсыми даже, и вились тоненькими локонами. Она заглянула ему в глаза, но ребёнок тут же закрыл их - ей удалось уловить лишь рыжеватый отблеск, отразившийся в них. Знакомый отблеск.
   Младенец был совсем крошечным, и за него было страшно.
   "Отойди от него", - вдруг услышала она грубый голос за спиной.
   Она принялась пеленать малыша; пальцы не слушались от волнения и, наконец, она отбросила покрывало и просто прижала ребёнка к груди. Он тотчас проснулся и пронзительно закричал, и успокоить его никак не удавалось; Хелена замерла, будто готовясь закрыть его от любой напасти - не отнимете, не заберёте моего ребёнка...
   Его голос был таким громким, что она проснулась.
   Кричала Карла. Не кричала даже - вопила нечеловеческим голосом, как зверь, загнанный в ловушку, которому больше ничего не осталось, кроме слабой попытки оглушить своих врагов.
   Дверь комнаты распахнулась, и Хелена больше не смогла двигаться.
   - Хелена Альта, вы будете задержаны в связи с обвинением в противном высшему Свету колдовстве, - произнёс человек в чёрном - ненужные, глупые слова, как будто она могла сопротивляться или как-то иначе защитить себя.
   Он поднял руку - Хелена сбросила одеяло и встала, позволяя связать себе руки. Больше не удавалось ни думать, ни говорить, ни пытаться что-то предпринять; успела лишь заметить, что она всё ещё в ночной рубашке - длинной, до самого пола, и с разорванным кружевом у пояса. Что же, так и поведут на суд - в ней?
   - Отойди от него! - повторил уже знакомый голос.
   Оказалось, что ей это совсем не приснилось: голос принадлежал второму Светлому магу, который пристально смотрел на Карлу. Карла всё ещё кричала, прижав Рамона к себе; мальчик закрыл глаза, будто был без сознания.
   - Что... с... ним? - сумела выговорить Хелена.
   - То же, что и с тобой, если ты не догадалась, - отозвался маг.
   - Он ни в чём... не виноват.
   Едва она это произнесла, как силы оставили её; она бы потеряла равновесие, если бы сильные руки мага не схватили её за плечо.
   - А ты, выходит, уже призналась? - ехидно переспросил Светлый, явно не ожидая от пленницы ответа. - Что же, и это учтём. Брат Патрик, бросьте эту полоумную, оттолкните хоть её, что ли!..
   Хелена с трудом помнила, что было потом; к тюрьме их везли в повозке, запряжённой не зловеще-чёрным конём, как обычно рассказывают, а сонной лошадью сероватого какого-то окраса. Лошадь то и дело фыркала и замедляла ход; ни один из магов не пытался ударить её - кажется, кто-то говорил, что заведено не трогать. Ещё было очень холодно, и Хелена пыталась прижаться к Рамону, чтоб согреться самой и чтоб ему было теплее. Мальчик ничего не замечал вокруг.
   В темноте мелькнул чей-то силуэт; Хелене было всё равно - она хотела проснуться. Не удавалось.
  

* * *

  
   - Её поймали! - Амаэ расхохоталась. - Слышишь, её всё-таки поймали, засекли, да!
   Она легла на постель и потянулась. Кровать была далеко не такой мягкой, как в той ночлежке, откуда пришлось уйти; впрочем, на этот раз она была хотя бы не одна, и это наконец-то позволило ей не слушать поднадоевших шуточек Кагнира. К тому же, не без удовольствия отметила она про себя, охотник был с позором изгнан из города и, конечно, не получил своей награды - а ради такого можно и потерпеть: в лесу, между прочим, на земле спала...
   - Что ты несёшь? - на этот раз голос Кагнира был усталым; похоже, происшествие с охотником порядком вывело его из себя. - Где ты опять по ночам шляешься и кого там поймали, что ты от радости скачешь?
   - Во-пе-ервых, - протянула Амаэ, - я перед тобой отчитываться не обязана. Скажи спасибо, что я вообще ещё здесь. Во-вторых... - она зажмурилась от удовольствия, - девицу эту поймали. Малолетка мерзкая... ничего, теперь она попляшет.
   Кагнир поднялся с постели.
   - Ещё раз, - вкрадчиво произнёс он. - Кого поймали и чем она тебе не угодила?
   - Да девку же из приюта! - почти крикнула волчица. - А чем не угодила - по-прежнему не твоё дело, не забывай.
   Амаэ отвернулась к стенке. Впрочем, когда неожиданно воцарилось молчание, любопытство взяло верх, и она снова обратила взгляд на Кагнира. Чуть не ахнула от удивления - конечно, сразу обозвав себя слабонервной барышней; Кагнир был бледен, как полотно. Встретившись с ней взглядом, он побагровел.
   - Что ты сказала?
   - Что слышал, - несколько неуверенно отозвалась она. - Как её зовут, не помню, а забрали её прямо из приюта. Усадили в повозку и... Эй, ты что, совсем сдурел, что ли? Тебе она на кой сдалась?
   - Пошла прочь! - вдруг рявкнул маг. Тут же схватился за голову, понизил голос: - Прости. Просто немного помолчи.
   Амаэ впервые его послушалась.
   Когда приблизилось утро, он повёл её за собой на улицу, просто бросив - помоги; она тут же последовала за ним, сама даже не понимая, почему стала такой покладистой. Кагнир будто бы пугал её. У него была власть - как у хищника над преследуемой жертвой, его сила была сродни её охотничьему инстинкту, но не это было страшно - напротив, эта странность заставила её наконец-то увидеть в нём равного. Ей было тревожно от того, как он изменился за несколько часов: от полуночи до рассвета.
   Они заходили в трактиры - впрочем, это были такие отвратительные местечки, что она сама не решалась зайти туда раньше; зато, отмечала она про себя, не узнают - на этот раз ей не хотелось ни ругани, ни драки: её увлёк азарт, и она не желала тратить его на пустые мелочи. Кагнир пил - однако, казалось, он вообще не пьянел.
   - Амаэ, - обратился он, наконец, к ней, - видишь вон ту серую крысу?
   Волчица едва не усмехнулась: "крысой" оказался высокий молодой монах в серой рясе, чем-то похожий на самого Кагнира, но полнее и - Амаэ удивилась собственным мыслям - гораздо менее приятный на лицо.
   - Глаз с него не спускай, - продолжил маг. - Если у меня что не выйдет, нападай, только смотри, чтоб рясу сильно не испачкала.
   - Ну ты нашёл о чём заботиться... - закатила глаза Амаэ, однако произнесла эти слова тихо, и её спутник, похоже, не услышал - или не обратил внимания.
   Когда монах, слегка пошатываясь после нескольких кружек сомнительного пенящегося напитка, вышел, Кагнир знаком показал Амаэ, чтоб та последовала за ним позже; сам же он почти немедленно встал из-за стола, звякнув монетами и, похоже, даже не удосужившись их пересчитать.
   Напал Кагнир довольно быстро; он, похоже, даже не нанёс заклинанием удара - только оглушил монаха. Тот споткнулся и рухнул на мостовую - как мешок, успела подумать Амаэ и хихикнула.
   Кагнир тут же схватил его за воротник и посмотрел в глаза.
   - А сейчас ты разденешься, - тихо, но уверенно приказал он.
   Амаэ сама едва устояла на ногах и закрыла рот рукой, чтобы не расхохотаться; что, леший его побери, этот безумец собрался выкинуть?!
   Монах замер; Кагнир ударил его кулаком по лицу и снова швырнул на мостовую, не сводя с него взгляда. Тот съёжился и пропищал что-то странно высоким голосом - Амаэ разобрала только "брат мой...", и одно это едва не вызвало у неё очередной приступ хохота, однако, не выдержав взгляд тёмного мага, монах послушался и дрожащими руками стянул рясу. Кагнир, кивнув, пнул его ногой.
   - А теперь отдай мне, - продолжил он. - И чтоб духу твоего, пьянь, в этих местах больше не было, а не то вся твоя Светлая братия узнает, что ты делаешь по ночам и особенно с кем мотаешься по улицам.
   Едва полураздетый монах скрылся из виду, Амаэ перестала сдерживать смех.
   - Во махнул, - хохотала она, - раздевайся! Ты его что, по пьяни уговорил?
   - Он слабак, - бросил Кагнир. - Защиты - никакой. Влезть в сознание - пустяки. Даже, - он выдержал паузу и понизил голос, - девка из приюта с таким бы справилась. Впрочем, сейчас ей это не поможет.
   Амаэ пожала плечами.
   - Кстати, - задала она успевший за короткое время помучить её вопрос, - а зачем тебе ряса-то?
  

* * *

  
   Несмотря на холод: и улицы, и подземелья, Рамону было жарко.
   Его трясло - такое до боли знакомое лихорадочное состояние, как в раннем детстве. Тогда он думал, что внутри него живёт зверёк и рвётся на свободу, кусая и царапая его изнутри, чтобы тот выпустил его. Он порой даже думал - может, и лучше бы умереть, хоть какому существу, а станет же от этого легче...
   Когда ему сказали, что он действительно может умереть, не было ни страшно, ни обидно; оставалась только тяжёлая усталость.
   ...Он лежал и горел, пока не почувствовал прикосновение холодной ладони ко лбу. В нём было что-то удивительно родное и долгожданное: именно так, наверное, чувствует себя человек, проведший много дней в пустыне - и получивший стакан ледяной воды даже не из рук незнакомца, а от любимой женщины...
   - Карина, ты с ума сошла, - произнёс бодрый и немного строгий голос. - Почему раньше ко мне не обратилась? Угробить же ребёнка можно, как ты не понимаешь, он же не просто болеет, он не такой, как мы!..
   - Почему это я должна перед тобой отчитываться? - неожиданно резко бросила его мама. - Это мой сын, а из тебя что лекарь, что наставник крайне сомнительный, хоть ты ему и дед...
   Мальчик приоткрыл глаза и сквозь туманную пелену, оставшуюся от дрёмы, увидел улыбающееся лицо старика. Тогда дедушку Торна - точнее, дядю, как он впредь стал называть его, - Рамон встретил впервые.
   - Эх ты, юный барон Холль! - вздохнул Торн. - Довели же тебя... бледный, как призрак!
   Рамон попытался улыбнуться.
   ...Теперь Торна рядом не было, да и не могло быть; это, конечно, было хорошо - ведь его не поймали и ему не грозила опасность. Только бы он оправился от такой серьёзной потери силы, подумал Рамон, только бы хоть у него всё было хорошо!
   Мальчик то проваливался в беспамятство, то на короткое время приходил в себя. Он почти не осознавал, да и не желал осознавать, что происходит, - только чувствовал, что им с Хеленой ни в коем случае нельзя расставаться, даже если их попытаются разлучить; крепко-крепко держал её за руку - её пальцы дрожали и были совсем холодными.
   Кажется, она не плакала.
   Враги были всюду - он не привык никого называть врагами, но иначе не выходило: Светлые разрушили Тайный посёлок, они же едва не погубили Аэлу, из-за них же - вот они, здесь, в подземелье.
   Ему, в отличие от Хелены, руки не связали. Толкали вперёд, когда ему становилось трудно идти. Он изо всех сил старался не упасть, потому что хуже, чем упасть перед ними, не могло быть ничего.
   - Они не должны тебя тронуть, - шепнула Хелена, когда скрипнула тяжёлая дверь, и они остались одни. - Ты ребёнок, они не убивают, не смеют... Это я ведь виновата, не уговорила, лучше бы ты сразу к родителям вернулся, они-то могут - защитить...
   - Не надо, - с трудом выговорил он. - Не говори, пожалуйста.
   Она на некоторое время закрыла глаза. Тряхнула головой, вздрогнула.
   - Что бы они ни спрашивали, ты им отвечай, - продолжила она. - И про меня говори, и... лишь бы тебя только не тронули. Пожалуйста, прошу тебя... Ты ведь поймёшь, что им может быть надо от нас. За меня не бойся...
   - Я ничего им не скажу, - упрямо возразил он. - Ничего.
   - Глупый, - едва слышно сказала Хелена и положила голову ему на плечо.
   Время шло медленно; они оба молчали. Предчувствие настигло Рамона неожиданно - оно было слишком знакомым и тягостным, потому что - точно таким же, как перед последней ночью в Тайном посёлке. Что-то надвигалось - злое и яростное, слишком чужое - и в то же время какое-то неумолимо своё...
   Скрипнул засов.
   - Вставай, Хелена Альта, - властно произнёс вошедший монах. - Пройдёшь со мной.
   Она безропотно повиновалась.
   - Осторожней! - неожиданно для самого себя воскликнул Рамон. - Он же такой, как мы!
  

* * *

  
   Монах был очень высоким и выглядел грозно; его лицо с трудом можно было разглядеть под капюшоном, но Хелена и не пыталась заглянуть ему в глаза. "Такой, как мы", только что произнёс Рамон, и она это чувствовала - его присутствие не сковывало её, как тяжёлая цепь, однако - спокойнее тоже не становилось. Если Светлые маги вызывают отвратительное, неправильное, но так нужное им чувство вины, то этот странный человек заставлял чувствовать смутную тревогу. Слишком знакомую.
   Он толкнул её в соседнюю камеру, оказавшуюся пустой, зашёл сам и тут же запер за собой дверь, словно боясь, что кто-то подслушает их. Было темно, лишь сквозь щель струился свет от факелов в коридоре.
   - Нездешняя, - произнёс он. - Вижу, ты не больно-то меня боишься.
   - Кто ты? - голос Хелены стал глухим, как эхо.
   Человек усмехнулся.
   - Старый знакомый, представляешь? - отозвался он. - Впрочем, ты меня не узнала ни тогда, ни сейчас. Твоё счастье. И не смей даже думать, - он сложил руки на груди, - я не спасать тебя пришёл. Скорее уж наоборот.
   Его голос не был ни взволнованным, ни злым. Скорее холодным и твёрдым, как камень.
   - Не узнаёшь, - повторил он. - А я тебя узнал сразу. Ещё тогда, в посёлке. Ну?
   У Хелены закружилась голова.
   ...Леденящее душу предчувствие беды. Младших увозят. Страшные сны, где стая мелких, похожих на крыс, хищников с острыми зубами и когтями набрасывается на семейство красивых, но беззащитных косуль; крысы - белые с маленькими глазками, сверкающими золотом, а позади - огромная чёрная тень, направляющая их...
   - Вспомнила? - в его голосе послышалось самодовольство. - Вы были жалким зрелищем. Книги, цветы на поляне, игры... Смотреть противно. И ты - точно такая же, как они. Если не глупее. А я-то до последнего надеялся...
   Она попыталась встать, но всё снова поплыло перед глазами.
   - Что тебе нужно от меня?!
   - Не ори, - брезгливо бросил монах. - Сейчас мне всего лишь хочется, чтобы ты кое-что вспомнила. Ну же, давай, обратись к нему снова. Встань на край. Как и в первый раз - сама, без чужих подсказок.
   ...снег скрипит под ногами. Она подходит к самому краю обрыва и замирает. Если бы хоть попрощаться - но ведь будет больнее, обоим будет, ведь она может отступить! Брат мой, прости меня, я тебе жизнь искалечила - кто бы мог подумать, что в этом мире возможно - вот так... нельзя, мне нельзя быть, ведь тебе только плохо со мной, ты слышал, что они говорят о нас?!
   Ещё один шаг. Давай. Соберись...
   - Юная бунтарка, - почти с восхищением продолжил он. - Безумно влюблённая в родного брата и не боящаяся этой запретной любви. Обжигающий взгляд. Вызов миру и решение уйти. Тьма тебя забери, ты гнала меня прочь, а я возвращался!
   Он схватил её за руки и сжал так, что она едва не вскрикнула; Хелена закусила губу, чтобы молчать.
   - Я был уверен, что мы равны. Ты бросила вызов смерти и выбрала её для себя сама, я - лишил жизни другого. Какая разница? Там, в новом, незнакомом мире я снова встретил тебя - и понял, что ты другая. Тогда я сам добился того, чтобы тебя не было. Я сам - вынудил их столкнуть тебя с обрыва!
   ...шершавые камни и солёные брызги...
   - Я не понимаю! - наконец, воскликнула Хелена. - Что ты натворил, нездешний? О чём ты?
   Он отступил на шаг.
   - Так ты ничего не знаешь?
   Хелена не ответила. Повисла жуткая, медленная тишина, когда не знаешь, сколько прошло времени: час или минута. Монах повернулся к Хелене спиной и, подняв взгляд к потолку, заговорил, будто обращаясь не к ней:
   - Ты виновна. И я виновен. И все, кто так гордо называет себя именем нездешних, на самом деле обычные преступники, отверженные своим миром. А ведь они считали, что это царство любви... - он снова усмехнулся. - Любви не бывает. Ведь ты тоже думала, что вы ангелы, посланные сюда, чтобы сделать жизнь простых людей лучше? Несправедливо гонимые жестокой толпой?
   Она слушала внимательно, но с трудом верила собственным ушам.
   - Может, и так. Отчасти, - продолжал её странный собеседник. - Но, сказать по правде... Мы далеко не ангелы. Мир изгоняет за провинности. Каждый, кто перерождён здесь, платит по своим долгам. Потому-то никто из нездешних, - это слово он выделил особенно презрительно, - не живёт долго и счастливо.
   - Это безумие! - закричала Хелена. - Хватит обманывать, ты же видел их в посёлке: Торн, Ганна... Они жили, и они помогали нам жить, и каждому из них много-много лет - но даже время будто не властно над ними!
   Он, наконец, снова повернулся к ней лицом.
   - Защищает, - заметил он. - Ещё бы, вы-то лучше многих знаете, как можно нуждаться в защите. Закрываете от мира, не в силах спрятать от самого себя и собственной вины. А эти... они просто безумцы. Фанатики, отдавшие жизнь за мир.
   ..."Он ушёл, оставляя для нас мир", - сказал ей кто-то. Она была ещё маленькой и ничего не понимала; она думала: как это - мир? Ведь не для мира же он уходит, для нас... для нас закрывает глаза, чтобы больше не открыть их. Что такое мир, где никого нет, ведь это мы - любящие, мы создали его именно таким! Разве не так?..
   Он уже не мог ответить. А ведь знал, наверняка знал подходящие слова, ведь он был самым мудрым - и самым отважным. Ответил бы - и успокоил её... и почему захотелось прийти к нему, когда уже поздно?
   "Не смей плакать по нему, - предупредили девочку, - это его выбор".
   Разве ему не было страшно?!...
   - Вспомнила, - удовлетворённо произнёс человек. - Как я ненавижу тот мир. Весь. Со всей его магией. Подачки раздаёт, оставляет силу... Ничего. Я и так достаточно силён, чтобы запереть её в себе. Лучше здешняя Тьма, чем это...
   Он попытался взять её за локоть, но она резко отстранилась.
   - Не прикасайся ко мне! - вскрикнула Хелена. - Предатель! Убийца!
   - Называй как хочешь, - он пожал плечами. - Правда, у меня есть имя, но что там...
   Хелена замолчала и только подняла взгляд.
   - Кагнир, - представился он. - А теперь ты пройдёшь в соседнюю камеру к своему дружку, или кто он тебе там. Я, кажется, говорил тебе, что спасать тебя не собираюсь.
  

* * *

  
   - Нет, чёрная птица не прилетала.
   В то утро, когда Торн всё-таки убедил Сай, что достаточно поправился, девушка снова произнесла эти слова, ставшие похожими на приговор. Чёрная птица раскинула крылья - и улетела; может быть, сказал себе Торн, из-за этого горького чувства одиночества ещё сильнее хотелось встретить мальчика.
   Особенно после этого сна.
   Они отправились в путь рано утром; в повозку садиться не стали - поехали верхом. Торна мучило дурное предчувствие: что-то было не так, что-то ждало их в городе; он поглядывал на Сай - и пытался вернуть себе уверенность в их силах. Девушка сидела на лошади грациозно, неизменно держа осанку, - а ведь она почти не обучена верховой езде, какое там... На их земле-то, на острове, в несколько раз меньше, чем эта страна, учат боевым приёмам и мореходному делу - ни дать ни взять благородные пираты!
   Должно быть, думал маг, смотрелись они достаточно странно; на безлюдной дороге некому было удивляться необычным спутникам, но в деревне, где они остановились в середине пути, на высокого и крепкого старика и юную чужеземку, путешествующих вместе, поглядывали с любопытством и некоторым подозрением. Надолго они задерживаться не стали - зашли только пообедать в трактир, да Сай сменила коня, выкупив у одного из жителей статного гнедого жеребца; её-то лошадь неожиданно захромала - вот уж некстати...
   - К ночи должны добраться, - бодро сказала Сай, когда они отъезжали от деревни. - Признаться, я несколько ошиблась со временем, но это вышло в нашу пользу. Держитесь, Торн, - она улыбнулась, - найдём мы их.
   - Что-то неладно, - глухо отозвался он. - Птица исчезла. И на душе муторно.
   - Понимаю, - вдруг сказала она и потянулась к оружию. - Чувствую, будто скоро придётся драться. Или даже не драться... Будто оружие не поможет. Грязно, что ли. Или, может, неправильно я сказала...
   Торн невольно улыбнулся: девушка всё ещё смущалась, боясь ошибиться в чужом языке, но скоро посерьёзнел. Если даже воин, не имевший дела с магией, чует беду, что-то неизбежно должно произойти. Давай, мальчишка, мысленно обратился он к Рамону, держись. Держись, скоро же заберу-таки тебя, к родителям вернёшься, и как мог - так надолго оставить...
   Когда начало темнеть, они направили лошадей рысцой.
  

ГЛАВА XIII

  

1516 год от Великого Затмения; предзимье, время длинных теней

  
   Хелена молчала.
   Рамон уснул, положив голову ей на колени; ему как будто стало легче, когда он снова увидел её, и его дыхание больше не было таким сбивчивым и тяжёлым. Рассказывать она ничего не стала; огромных сил ей стоило улыбнуться, чтобы он перестал бояться. Да и не смогла бы - рассказать-то...
   Стены камеры давили, и ей казалось, что она вот-вот может задохнуться.
   Здесь кто-то умирал, вдруг подумала она; мысль была даже не её собственная - а словно чей-то вкрадчивый шёпот. Кого-то бросили здесь, выведав всё самое тайное, и будто бы забыли, оставив его наедине с его болью. Он даже не думал о том, что мог бы жить дальше - слишком хорошо понял, что не позволят; и в то же время не оставляло в покое щемящее чувство: как, как же теперь, после всего сказанного, опустошён же, всё вывернуто наизнанку - неужели после этого можно жить?!
   Он не узнал этого. Не выжил. Умер здесь, в темноте, на холодном полу, не увидев даже неба.
   Как по-обычному звучит - увидеть небо; кажется, столько стихов написано об этом, и ни одно - по-настоящему. Разве можно...
   Рамон вздрогнул и открыл глаза.
   - Слышишь?
   Хелена кивнула.
   Кто-то шёл по коридору, звеня связкой ключей; скрипнул засов.
   - Кто у нас там?
   Голос был хриплый, безразличный и чуть насмешливый. Его обладателю, похоже, нездоровилось: произнеся короткую фразу, он тут же закашлялся, потом - выругался такими словами, что явно недостойны настоящих Светлых. Он сказал что-то ещё - Хелена не разобрала, потому что слышала его как сквозь сон.
   Они вошли; это были, конечно, такие же, как и все Светлые, монахи, одетые в серое. Один из них, повыше, был в полумаске.
   - Ребятня, - отозвался последний. - Поразительно, в каком нынче возрасте совершают тёмные дела... - он помолчал немного, потом обратил взгляд на пленников: - И что заставило вас нарушить законы Света, дети?
   Они оба молчали.
   - Ты ещё неопытен, братец, - проговорил его спутник. - С ним не так нужно говорить. И желательно не здесь.
   Он неожиданно наклонился и потянул Рамона за руку; тот закрыл глаза и обмяк, в полубреду не осознавая, что происходит. Хелена вскрикнула и, вскочив на ноги, прижалась к мальчику, пытаясь закрыть его.
   - Отпусти!
   Монах грубо оттолкнул её к стене.
   - Это она полоумная, что ли?
   - Нет, ты ошибся, - спокойно ответил монах в маске. - Это девушка, которую подозревают в использовании тёмной магии, а безумна помощница в приюте, где жили эти двое.
   От его тона стало жутко; он был похож на длинную тень, безучастную ко всему происходящему вокруг. Тень без хозяина - а впрочем, хозяин-то у них, по их мнению, как раз был; истинный Свет, как называли они его, - повелитель теней...
   - Да, и ты глуп, - продолжил он. - Посмотри на него: он бледен и наверняка болен, к тому же совсем мал, поэтому сейчас не выдержит никакого допроса. А вот эта девушка не желает подчиняться: сам и решай, как поступить.
   Монах громко расхохотался, и гулкое эхо подхватило его голос.
   - Твоя взяла, она будет первой.
   Он вывел её, держа на верёвке, которой были связаны её руки; Хелена злилась - как собаку прямо! - и не успела ещё испугаться. Было только какое-то холодное, щемящее чувство, как тогда, у храма.
   В глубине длинного коридора слышались чьи-то приглушённые стоны. У Хелены снова закружилась голова; она не могла разобрать, человек это или призрак воет, но понимала - всё одно, прошлая ли боль или настоящая. Её вели мимо - а голос проникал в самую душу, будто сводя сердце судорогой.
   Комната, куда ей велели войти, оказалась совсем небольшой; на длинном столе, расположенном вдоль стены, стояла тонкая свеча, которую монах - тот, что без маски, помощник, скорее всего - тут же зажёг. Сам он встал за спиной у Хелены и развязал ей руки, старший - сел за стол и принялся неторопливо ворошить многочисленные бумаги.
   - Леди Хелена Альта, - наконец, обратился он к ней - всё так же спокойно и холодно, - ведь вы прекрасно знаете, что совершаете противозаконные дела. Можете не пытаться возразить: у меня достаточно силы, чтобы чувствовать чужую магию.
   - Я родилась с этим, - она попыталась говорить уверенно, но голос предательски дрогнул.
   Он поправил маску.
   - Не стоит быть столь резкой в ответах, - в его тоне послышалась угроза. - Я сам прекрасно вижу, что вы не боитесь. Зря или нет, решать не мне. Однако ко мне вам бы следовало обращаться "господин инквизитор".
   Хелена нахмурилась и отвела взгляд. Замолчала.
   - Если вы думаете, что кто-то собирается угрожать вам, то ошибаетесь, - продолжил он. - Таких я видел не один раз. Гордые и глупые. Не скажу, говорят, ничего, и чем больше им угрожаешь, тем они упорнее, не так ли?
   Она не отвечала, будто отстранившись от происходящего.
   - Мне не нужно признания, леди Хелена Альта, я и так всё о вас знаю. Да и говорить о таком стоило бы на суде, а не теперь. Сейчас вам предстоит ответить правдиво только на несколько вопросов, - он вновь выдержал паузу. - Кем приходится вам этот мальчик?
   Ей неожиданно стало дурно. Вот, значит, почему увели!..
   - Леди Хелена Альта, вы слышите меня?
   Помощник схватил её за волосы и встряхнул, но инквизитор поднял руку, останавливая его.
   - Что вам от него-то нужно?! - не выдержала Хелена. - Он ни в чём не виноват!
   - Не стоит никого выгораживать, - впервые она уловила в его голосе раздражение. - На пользу это вам не пойдёт. Он виноват в том, что пользовался чужой магией, не искоренив её в себе и не встав на путь истинного Света.
   Хелена сжала кулаки и снова отвернулась.
   "...Ты виновна. И я виновен. И все, кто так гордо называет себя именем нездешних, на самом деле обычные преступники, отверженные своим миром. А ведь они считали, что это царство любви... Любви не бывает. Ведь ты тоже думала, что вы ангелы, посланные сюда, чтобы сделать жизнь простых людей лучше? Несправедливо гонимые жестокой толпой?.."
   - Я ничего не скажу, - ей хотелось крикнуть, но ответ прозвучал едва слышно.
   - Хорошо, - голос инквизитора стал обжигающе-ледяным. - Уведи её.
   Когда дверь отворилась и Рамон снова увидел Хелену, он едва слышно вскрикнул; она подошла к нему - мальчик всё ещё лежал на полу, прижав колени к груди, как младенец в утробе матери. На его щеках заблестели слёзы.
   - Хелена... - прошептал он.
   - Я здесь, - отозвалась она. В горле тут же встал комок.
   - Да... - Рамон прикрыл глаза. Выговорил с трудом: - Пить... хочется.
   Хелена погладила его по голове и, торопливо поднявшись, подошла к двери; с силой постучала, крикнув:
   - Воды! Принесите воды!
   Время застыло. Где-то в глубине коридора - а казалось, что далеко-далеко, - снова раздался чей-то крик; голос уже был хриплым и слабым, и от этого было ещё страшнее. Они всё решили, вдруг подумала Хелена, они всё знают наперёд. И неважно, будет суд или нет: всё уже стало известно, сразу, как только она попала в эти давящие стены...
   Дверь открылась, и уже знакомый ей монах поставил на пол кружку с водой. Чуть помедлил, затем бросил рядом наспех сложенную ткань чёрного цвета - то ли рубаху, то ли просто накидку. Хелена помогла мальчику попить воды - его руки дрожали, и он едва мог держать кувшин; страж пристально наблюдал за ними.
   - Встать-то сможет? - монах обратился то ли к Хелене, то ли к самому себе.
   Рамон торопливо кивнул.
   - Тогда поднимайся.
   - Что... - начала было Хелена, но страж её перебил.
   - К лекарю, дура, надо ж, чтоб до суда дожил. А ты, - он указал взглядом на накидку, - переоденься.
  

* * *

  
   Времени было - далеко за полдень, но Кагнир ещё не появился; Амаэ поймала себя на мысли, что начала волноваться: ушёл-то с утра! - но тут же эту мысль прогнала. Кое-кого, вместо этого решила она, стоило бы навестить; она переоделась в новое платье, но, оглядев себя в зеркале, в очередной раз фыркнула - и как только люди носят, отвратительно же, да и не разбежишься в нём!
   Выйдя на улицу, она поёжилась: холодно. Ещё бы, в лесу-то спасала волчья шерсть, а тут даже превращаться нельзя; и что, казалось бы, не позволяет - подумаешь, заметят, сбежать будто трудно, но что-то не позволяло нарушить запрет, и она сама уже не знала, постыдный ли это страх перед охотником, который ещё может выследить её, или - вот уж бред! - просто не хочется для Кагнира лишних проблем. Усмехнулась про себя: похлеще самой-то тебя, Амаэ, проблему ещё поискать...
   Она почти бежала по улицам; в дом хранителя книг постучалась громко и настойчиво.
   - Я должна поговорить с Адрианом, - быстро сказала она, даже не поздоровавшись и не обращая внимания на удивление и некоторый страх в подслеповато прищуренных глазах старика.
   Адриан, напротив, не выглядел удивлённым; ей даже показалось, что он ждал её появления и смотрел на неё, как и в тот день в лесу - строго, осуждающе... мать на неё так смотрела, когда она делала что-то не так.
   - За тобой следят, - она начала говорить неожиданно для самой себя. - Тебя тоже найдут и убьют. Ты знаешь, где сейчас твоя малолетка, которую ты так бережно прятал от злой волчицы и провожал до приюта?
   Он, казалось, оставался спокойным, однако Амаэ заметила, что жилка на его лице предательски дрожала.
   - Где она? - произнёс Адриан.
   - Да я загрызла, - Амаэ усмехнулась, но тут же посерьёзнела. - Мертва она. Придушили, как щенка.
   Она тряхнула головой, по привычке пытаясь закрыть шрам прядью волос, но вдруг передумала и заправила волосы за уши. И поняла, что ей уже всё равно, какой он видит её. Что лишь сейчас она не может остановиться, на ходу выдумывая безумную историю - а потом, закончив, больше никогда с ним не встретится.
   - Кто... - начал он, но вдруг осёкся. - Уходи.
   - Испугался, да?
   - Уходи, Амаэ.
   Его голос больше не был спокойным - в нём появилась какая-то неуловимая, просто-таки настоящая волчья тоска. Зверь, потерявший стаю. Амаэ сама сжала кулаки, но тут же успокоила себя: уйти. Это не он прогоняет её - это она сама уходит, не желая больше возвращаться.
   Она едва не хлопнула дверью - но вовремя остановилась и осторожно прикрыла её.
   Вернувшись в ночлежку, она постучала в комнату, надеясь, что Кагнир уже вернулся. Дёрнула дверь - она оказалась заперта изнутри; разозлившись, принялась дёргать ещё сильнее, а затем яростно стучать кулаком.
   - Где тебя носило? - сказал Кагнир вместо приветствия, впустив её. - Я же сказал тебе - ждать меня...
   Амаэ изо всех сил постаралась не отвести взгляд.
   - Тебя хотела спросить о том же, - возмутилась она. - У меня было... дело. И я не обязана...
   - Знаю.
   Неожиданно она поняла, что Кагнир пьян и с трудом говорит. Он присел на кровать и прижал ладонь ко лбу; помолчал, затем неожиданно вскочил и схватил Амаэ за руку. Она не пыталась вырваться.
   - Надо уходить, - сказал он. - В конюшне есть две лошади, и какая разница, чьи...
   Несмотря на волнение, Амаэ, по своему обыкновению, громко расхохоталась.
   - Ты с ума сошёл? - воскликнула она. - Как ты представляешь себе волка на лошади? Забыл, что ли, кто я такая?
   - Ага, - Кагнир вдруг тоже рассмеялся. И добавил, совсем по-мальчишьи искренне и радостно: - Спасибо, что напомнила. Пойдём скорей, Амаэ, я, похоже, как следует наломал дров.
  

* * *

  
   Хелена перестала чувствовать ход времени: казалось, что даже если она пробудет в этой темнице сто лет, то всё вокруг останется таким же, а у неё самой не появится ни одного седого волоска.
   Чёрный балахон, который принёс монах, был даже не балахоном, а скорее бесформенным куском грубой материи, натиравшей кожу; на груди был пришит неровный лоскут с изображением символа солнца. Одежда была чёрной - цвета Тьмы, и это само по себе было равносильно уже не угрозе - обещанию казнить.
   Страх неожиданно исчез, сменившись опьяняющим забытьем.
   Ей было всё равно.
   "Мне страшно за тебя", - сказал Рамон перед тем, как его увели. Она не смогла прогнать навязчивую мысль об экзорцистах; кто ещё знает, кому должно быть страшнее.
   ...Когда её снова вели по тёмным коридорам, она совсем перестала бояться; только перед глазами встала пелена, а мысли путались: всё вокруг было будто пропитано, как кровью, чужой обречённостью, после которой собственная уже не гнетёт. Они уже всё решили, повторяла она, и от этого было не жутко - обидно.
   Зал находился в башне, возвышавшейся над тюрьмой; Хелену она всегда отвращала, когда она видела это сооружение издалека: почти чёрный камень, даже для взгляда - шершавый, колючий, коснёшься - и царапнет. А тут - внутри, как в пасти у чудовища... Рокта, помнишь, ты читала про дракомирру?
   Хелена вдруг поняла, что она совсем одна. Что никто не подойдёт к ней и не скажет - давай, вот так надо поступить. Что сейчас - впервые - она встречается с чем-то в полном одиночестве.
   Зал был круглым; вдоль стен стояло несколько скамей, а напротив входа - кафедра, как у проповедника. За ней стоял инквизитор - в маске, закрывающей лицо полностью, и в белоснежной одежде. По правую руку от него сидел невысокий коренастый монах с толстой книгой и пером, по левую - тот монах, что уже был знаком Хелене; она не видела за маской его лица, но безошибочно узнала голос. Несколько других сидели на скамьях, пристально наблюдая за всем.
   - Некоторые из тех, кто познал истинный Свет до конца, - проговорил старший инквизитор, - обладают даром видеть сознание насквозь. Мне ещё только предстоит этому учиться, - он склонил голову и прикоснулся к медальону, - и потому обвиняемая Хелена Альта должна сама поклясться говорить только правду.
   Хелена почувствовала на себе его пронизывающий взгляд из-под маски, и её бросило в жар.
   Они всё решили, повторила она. Лучше бы в это не верить, но они - решили...
   Если подчиниться сейчас - будет ли право перед смертью вспомнить того, кто, кажется, сильнее всех на этом свете?
   Она сделала несколько шагов вперёд, подходя к кафедре; инквизитор протянул ей металлический символ солнца. Хелена помедлила, затем взяла его в руки - и тут же выронила; тяжёлая фигурка тревожно звякнула, ударившись о каменный пол, а на одном из камней появилась едва заметная трещина.
   - Как ты смеешь?! - крикнул кто-то из монахов. - На колени!
   Тот, что охранял Хелену, ударил её по затылку и толкнул; она не удержала равновесия и упала, но подняться не успела - он крепко схватил её за плечо, не позволяя больше сдвинуться с места.
   - Зачем мне клясться, - начала она, когда, наконец, наступила тишина, и почувствовала, как ей снова становится нестерпимо жарко, - если мне всё равно придётся соглашаться с неправдой?
   - В таком случае, что правда, а что нет, - глухо отозвался инквизитор, - решит суд.
   Он задавал вопросы, называя какие-то незнакомые имена; она качала головой, уже не пытаясь вспомнить, где могла встречаться с их обладателями. Когда я успела насолить тем, кого не знаю? - спросила она; монах снова встряхнул её и сжал её плечи сильнее. Она вдруг подумала - нелепая, ненужная какая-то мысль: и как у мага, или, может, даже простого монаха, ещё не обученного, могут быть такие сильные руки, что же он делает - или делал раньше...
   - Вы слышите меня, леди Хелена Альта? - в этот день такой вопрос задавали ей уже, кажется, бесчисленное множество раз. - Вы знаете госпожу Марту А`лиа и её внучку по имени Юнна?
   - Юнна! - воскликнула она, и неожиданно дверь зала распахнулась.
   На середину не выбежал даже - выскочил, запыхавшись, совсем юный монах; на него тут же бросили несколько недовольных взглядов остальные: как можно, разве не знаешь, но он будто не обратил внимания.
   - Господин старший инквизитор! - обратился он. - С вами хочет поговорить девушка-воин с Безумной Земли. Говорит, что в тюрьму попал какой-то мальчишка, которого она должна была защищать.
   Тот, торопливо поправив маску, сразу же вышел из-за кафедры.
   - Суд переносится, - бросил он и вслед за юным монахом вышел из зала.

* * *

  
   - Она с Безумной Земли, - напомнил молодой монах.
   Старший инквизитор молча шёл впереди него; юноша с трудом поспевал за ним.
   - Пришла и начала угрожать, - продолжил монах, - говорит, аристократ, отец у него барон, а девица - видать, будущая баронесса, раз они о ней так пекутся, говорит, хоть биться будет, чумная какая-то, хоть и нельзя про них так говорить...
   - Чушь. Замолчи.
   Монах остановился посреди коридора.
   - По мальчишке видно сразу, что такой может быть только из приличной семьи, - медленно заговорил инквизитор. - Холёный весь, изнеженный. Пусть хоть на Край Земли его забирает, хоть к себе на этот проклятый остров демонов. А эта ведьма останется здесь. Иначе нас ждёт кое-что пострашнее их угроз.
   - Но как же...
   - Думаешь, правителю понравится, если жители городка поднимут восстание? - усмехнулся старший. - Думаешь, они простят, что никто не будет наказан за их ночные кошмары? Да тут никакая Безумная Земля не страшна будет в сравнении с таким!
   Монах беспомощно пожал плечами.
   - Что прикажете делать?
   - Тебе - ничего, - ледяным тоном отозвался инквизитор. - Разве что мальчишку можешь привести.
  

* * *

  
   - ...В приюте жили, ты подумай, - раздался чей-то голос за дверью. - Небось мелюзгу учили всякому.
   У Рамона снова кружилась голова; в глазах стояла резь, словно в лицо плеснули солёной морской воды. Казалось, что вся камера тоже постепенно заполняется холодной, грязной водой и превращается в тёмный колодец без дна.
   При слове "приют" тотчас вспомнилась Карла - такая, какой она была в тот час, когда его пытались схватить... час, который меньше всего хотелось называть последним, но слово так и просилось на язык - дороги-то в приют больше не было. Стояла у стола, теребила куклу в руках; когда раздался грубый, настойчивый стук в дверь - вздрогнула, схватила связку ключей, висевшую на гвозде, побежала открывать.
   Рамон поёжился, вспомнив, как Карла закричала. Взвыла просто-таки волчицей, будто у неё отнимали детёныша, швырнула куклу прочь - с отвращением, словно впервые поняла, что принимала игрушку за живое существо, за ребёнка; прижала его к себе, вцепилась длинными пальцами в одежду.
   И тут же - он словно бы снова встретился с ней взглядом. Её глаза сверкали странно-странно; такой взгляд он видел лишь у одной старенькой родственницы, когда та читала на коленях молитву и не отрываясь, смотрела на знак солнца. От этого становилось жутко; слабоумная, конечно - но нельзя же, нельзя, нельзя даже задумываться о том, что она могла быть...
   Мальчик сам прервал свою мысль, показавшуюся ему болезненной.
   А если бы, вдруг сказал себе он, встретить её с дядей Торном. Он-то целитель, может, мог бы помочь... слухи ходили, что Аэла едва не обезумела, а тот спас её, вытащил из трясины. Может, и Карлу бы вытащил; если бы только выбраться отсюда, выбраться и Хелену вытащить... а там и отца бы попросить, чтобы он помог, разве можно оставлять - и Карлу, и детей, разве можно - с этой сумасшедшей, которая так ненавидит детей и особенно дочь своего мужа и всё, что связано с ней?
   Вернувшаяся было безумная надежда как будто придала Рамону сил; он попытался открыть глаза - и увидел два призрачных силуэта.
   Это оказались крошечные человечки, лица которых различить было невозможно, а может быть, и не было их, лиц; они держались за руки - и их запястья были связаны тонкой нитью, которая по сравнению с ними казалась похожей на крепкую цепь, не позволяющую им разлучиться.
   Один из них, однако, неожиданно махнул рукой, словно прощаясь.
   Нить дрогнула, как от порыва ветра; мальчик зажмурился и снова открыл глаза, в испуге отгоняя наваждение - но существа не исчезли, только связавшие их узы медленно таяли в воздухе. Рамон тряхнул головой; существа отлетели чуть дальше, будто не желая, чтобы он помешал им.
   Когда нить растаяла, тот, что махал рукой, тоже вмиг растворился в темноте, словно его и не было; Рамон протянул руку - но поймал только воздух.
   - Хелена... - прошептал он.
   Хотел закричать, поражённый болезненной догадкой, - но потерял сознание.
   За дверью послышались шаги.
  

* * *

  
   Сай была в бешенстве.
   В городок они с Торном прибыли поздним вечером, как она и рассчитывала; стоило расспросить местных о потерявшихся детях - тут же, недолго думая, направили в приют. Торн был встревожен, как никогда: даже когда он попросил её увезти младших из посёлка, он держался стойко, а тут - то молчал, то неожиданно повышал голос, то едва мог унять дрожь в руках.
   Сай была воином и ей часто приходилось вступать в бой, но она впервые начала укорять себя в том, что ничего не знает о жизни. По крайней мере, о жизни в этой стране. А ведь учили, говорили же!..
   - Нет их здесь больше, - будто отмахиваясь, сообщила им хозяйка приюта. - Обоих ожидает суд, и поделом.
   Торн дрогнувшим голосом попросил стакан воды - и женщина неожиданно вежливо улыбнулась, напоила его и, проводя в спальню, предложила лечь на кровать. Сай наблюдала за ней: хозяйка была удивительно любезна с ними, но строго и даже со злобой поглядывала на детей и постоянно делала замечания своей помощнице, девушке по имени Карла; Карла постоянно выглядела растерянной и говорила сбивчиво, как застенчивый ребёнок.
   - Она дочь вашего мужа! - успокоившись, произнёс Торн. - Неужели вы...
   - Я не считаю её членом нашей семьи, - грубо прервала она. - Они связались с Тьмой - и понесут за это заслуженное наказание. А девица давно вызывала у меня подозрения. Ещё бы, она семью разрушила!..
   Сай не слушала, как она причитает. Она уже приняла решение.
   - ...Что вам нужно от них?
   Она смотрела на человека в маске с нескрываемым презрением и не выпускала из рук оружия. У неё, впрочем, не было и мысли напасть - только показать ему, что она способна на это. Кем она была здесь? - спрашивала себя Сай. У себя на родине, на столь далёком отсюда острове, - обычной ученицей, пусть, по словам наставников, достаточно способной, она была обычным воином и ничем не выделялась среди земляков.
   Здесь их боялись. Здесь им даже не нужно было ставить условий, чтобы добиться своего. Неужели они так ценят мир в своей стране? Или, может быть, каждый стремится защитить только собственное благополучие?
   - Этот мальчик - тёмный колдун, - проговорил инквизитор. - Как бы странно это ни звучало.
   - Он сын барона Фредерика Холля, - произнесла Сай. - Думаю, его отцу всё равно, кто он, будь он хоть колдун, хоть ангел, хоть демон.
   Всё это грязь, говорила себе девушка. Гадкие, отвратительные слова.
   - К тому же, - продолжала она, - возможно, я в будущем буду обучать его известным мне искусствам на своей Земле. Я заберу его и его невесту с собой, чтобы он никогда больше не видел этих мест.
   - Невесту?
   Когда инквизитор усмехнулся, даже Сай стало жутко.
   Она молча кивнула; и что робеть, одёрнула себя, ведь чувствовала, чуяла же, что побеждает. Подумать только - надо всего лишь оказаться чужестранкой и служить богатому семейству, чтобы даже эти, безжалостные, хладнокровные, слушались её...
   Инквизитор, прерывая её мысли, неожиданно перешёл на шёпот:
   - Девушку забрал Чёрный Вихрь, - произнёс он. - И теперь едва ли даже вы сумеете вернуть её.
   У Сай перехватило дыхание от суеверного ужаса.
   ..."Помни легенду, - произнёс наставник, глядя ей прямо в глаза, - и когда услышишь о Чёрном Вихре - беги. Они придумали множество ангелов и демонов, но Чёрный Вихрь действительно живёт - и пусть все силы мира хранят тебя, не позволяя встретиться с ним. Что бы они не говорили - беги"...
   Она не убежала. Только замерла, стараясь держать лицо - приучена, как-никак; но - как он может, как смеет говорить без страха, как вообще произнёс-то... как он до сих пор не боится жить, если он - увидел?!...
   "Их Чёрный Вихрь - это существо, которое мы называем Тенью Дракона. Никогда, никогда не произноси это имя вслух, потому что никто не смеет. Помнишь заброшенный город на мысе Вьюг? Тень Дракона уничтожила его - за то, что жители позволили себе взять у мира слишком много силы. Если он пришёл за кем-то - значит, тот человек вызвал его гнев..."
   Когда Рамона вывели из тюрьмы, он сперва зажмурился от яркого света. Когда он открыл глаза, то сначала сжал кулаки и замер, словно не веря тому, что перед ним действительно Сай; когда она взяла его за руку, собираясь увести, его подбородок задёргался часто-часто, и он расплакался.
   - Как же... нашла ты меня, нашла... - шептал он, стирая слёзы ладонью. Неожиданно осёкся и посмотрел девушке прямо в глаза. - Сай, Хелена! Они же увели её, мне страшно, как же она...
   Поняв, что Сай как будто не слышит его слов, он снова замолчал и отвёл взгляд.
   - Уходите, - властно сказал инквизитор. - Если вы заберёте его из города сегодня же и увезёте прочь - его не будут преследовать. Я знаю, что вы держите все свои клятвы - поклянитесь, иначе Чёрный Вихрь заберёт здесь всех.
   Рамон побледнел ещё больше и вдруг пошатнулся. Сай едва успела подхватить его, чтобы не он упал; посадила на лошадь, больше не глядя ни на кого, кроме мальчика.
   За всю дорогу он не произнёс ни слова.
  

* * *

  
   - ...Насылала силой Тьмы кошмарные видения на жителей города, - раздражённым, монотонным голосом перечислял инквизитор, - не уважала законы Света и непочтительно вела себя в храме. Напустила хворь на уважаемую всеми госпожу Эстру Пата, правоверную и добросердечную. Искушала детей, потерявших всё и попавших в приют, встать на путь Тьмы...
   - Не троньте детей! - не выдержала Хелена.
   Её ударили плетью, и она закусила губу, чтобы не вскрикнуть.
   В ушах звенело.
   Только дожить до конца. Только выдержать. Сейчас - чтобы не подчиниться им.
   Если бы только тебя в последний раз увидеть, если бы хоть издали, в толпе... они всё решили, но ты - не приходи, не приходи, пожалуйста, чтобы она не видели тебя; они чувствуют силу, а ты силён, сильнее всех на этом свете, уходи отсюда, беги, не оборачивайся...
   - ...Виновна, - всё так же холодно закончил жуткий человек в маске. - Леди Хелена Альта, у вас есть право раскаяться и попросить прощения за свои провинности перед лицом служителей Света.
   Все взгляды были обращены на неё.
   - Для чего? - с трудом выговорила она, облизав пересохшие губы. - Чтобы меня придушили... перед казнью? Облегчили бы участь? Милосердно... как истинные служители Света?
   ...Где ты?
   Хорошо, что ты не видишь. И не слышишь их слов...
   - ...приговаривается к смертной казни. Сожжение на костре. Завтра. В полдень.
   Она позволила себе на миг прикрыть глаза, будто ослеплённая. И снова открыла.
   Инквизитор сошёл с кафедры, почему-то держась за сердце; передал бумагу помощнику - дрожащими руками. Ему помогли сесть на скамью - сам он падал с ног и всё шептал что-то себе под нос, вызывая испуганные возгласы; всё внимание переключили на него, и страж вывел Хелену из зала.
   Камера, в которую её перевели, тоже находилась в башне и не была такой холодной; на полу была горстями набросана солома - последнее ложе, горько усмехнулась про себя Хелена. Её трясло; едва монах-страж запер за ней дверь, и раздались его удаляющиеся шаги, как она опустилась на пол и заплакала.
   Вот, значит, и всё. Завтра. В полдень.
   Перед глазами была только картинка из сна - младенец, устроившийся на ярко-красном покрывале. Он был похож на него - мысль поразила, как молния; у него были такие же золотистые локоны и искорки в глазах.
   О чём ты думаешь, безумная? О ребёнке, который никогда не родится?
   Глупая, глупая, глупая!..
   Она плакала, и слёзы никак не кончались.
  

* * *

  
   - Торопись, торопись, воительница, собирайся, - говорил Торн. - Иначе ничего не останется от этого городка.
   Сай молчала.
   Старик положил на лоб Рамона холодную шершавую ладонь - совсем как тогда. Мальчик не произносил ни слова и лишь смотрел в одну точку - с того самого момента, как Сай посадила его на коня и увезла прочь.
   - Дура ты, госпожа, - произнёс старик. - Уж извини за грубость.
   Эстра Пата вышла из комнаты, не ответив. Из коридора раздалась ругань - хозяйка уже не стеснялась своих выражений; Карла что-то ответила - растерянно и торопливо - и, зайдя, села на кровать рядом с Рамоном. Протянула ему кружку с молоком; мальчик покачал головой. Посмотрела на Торна - тот неожиданно подмигнул ей.
   - Держись, - вдруг сказала Карла. Ясно, чётко, как никогда. - Держись, Рамон.
   ...Когда Сай гнала коня, крепко прижав к себе Рамона, ей чудилось, что за ними следом летит чёрная тень.
   Она не смела обернуться.

* * *

  
   ...Кладбище было тихим - как всегда. Как все кладбища во всех городах. Ровные ряды могильных плит - с такими разными надписями и такими одинаковыми символами солнца. И, конечно, одинаково серые. Смерть, которая объединяет... смерть, в которой все равны. Только...
   Быстрая смерть. Тихая смерть. Которой не было.
   Он нашёл её кинжал - тот, что она выронила, когда он схватил её за руку. Впервые прикоснулся к её холодным ладоням. Поймал над пропастью, в которую она - снова?.. - готова была броситься.
   Адриан держал оружие в руках. Лезвие заржавело, пока кинжал лежал на земле, а рисунок на рукояти стал грязно-серым. Руки Адриана дрожали, но он не обращал на это внимания.
   Перерезать горло этим же лезвием - поднявшему руку на неё. Отомстить.
   Проклясть.
   ...Когда он шёл к кладбищу, все прохожие сторонились его. Какая-то девица торопливо перешла на другую сторону улицы, мальчишка свернул в тёмную подворотню, а пожилой мужчина с растерянным взглядом схватился за сердце.
   В тот день Адриан ненавидел всех.
   Он протёр лезвие кинжала рукавом - оно сверкнуло, как зеркало, и он невольно опустил взгляд, будто солнце, отразившееся в нём, обожгло глаза. У его ног мелькнула серебристая шубка зверька.
   - Уйди, - произнёс Адриан. - Сгинь.
   Зверёк виновато тявкнул и растворился в воздухе.
   ...Время сжималось в комок. Мир наступал со всех сторон, как чёрное воинство.
   ...Будь проклят. Уйди во Тьму. Гори в огне - как все, кого твои жители прозвали виновными. Переживи сам. Пусть всё рушится, пусть не останется камня на камне, пусть сам погибну под лавиной.
   ...И ты тоже - исчезни, раз изгнал её.
   Ветер гонял по земле осенние листья.
   - Что ты там стоишь? - крикнул сторож. - Живой?
   - Ваша шутка здесь неуместна, - произнёс Адриан и перевёл взгляд на сторожа.
   Мужчина отступил на шаг, а затем скрылся из виду.
   Адриан уходил с кладбища, когда начинало вечереть; в дом хранителя книг он впервые вошёл без стука и не здороваясь с хозяином - однако ни старик, ни его жена не проронили ни слова.
   Он запер дверь и зажёг свечу.
   Ночь наваливалась медленно. В полубреду ему виделось, как рвутся тонкие нити. Сплетаются в узелки - и снова разрываются, и рассыпаются в пыль, и исчезают в воздухе, как будто не было. Я же сам рву их, вдруг понял Адриан. Одну за другой. Без тени страха и сожаления.
   А потом тёмная вода накрывает его с головой, и он, вздрагивая от холода, рассеивает дрёму.
   Когда первый луч рассвета прорвался сквозь щель в ставнях, Адриан услышал, как кто-то - или что-то - стучится в окно. Закрыл глаза, отрешаясь, не желая ничего видеть и слышать; стук, однако, повторился и стал более настойчивым.
   Он резко встал и распахнул створки окна.
   В комнату влетела взъерошенная чёрная ворона и села ему на плечо.
  

* * *

  
   Перед глазами Хелены мельтешили, как разноцветные бабочки, образы, столь безнадёжно родные.
   Рокта, сосредоточенно разглядывающая свой рисунок. Положила кисточку на край мольберта, затем снова взяла её в руки и принялась смешивать краски на палитре. Серьёзная, вдумчивая - кто бы в такой момент узнал в ней весёлую егозу, готовую на любую проделку? Заметила небрежность, снова - мазок за мазком... Настоящая художница. Сказала ли ты ей, Хелена, как восхищалась её мастерством, нашла ли слова?..
   Сото, ворошащий сухим прутом угли в костре. Поднимает голову и смотрит на всех своим обычным оценивающим взглядом, будто говоря: дети, дети, какие же вы все дети... И - Сото, передающий ей брошь. Отдал - и, развернувшись, ушёл по извилистой дороге. Брошь, которая спасла одного из самых дорогих ей людей. Если бы найти его, странника, поблагодарить - хотя бы за этот подарок...
   Аэла. Она листает толстую книгу и делает заметку на полях - отчего-то это запомнилось лучше всего. Читает - на незнакомом магическом языке - и тут же, улыбаясь, останавливается. Аэла... Чёрная птица раскинула крылья, взлетела в бездонное небо и превратилась в крошечную точку.
   Отец. Хмурый, усталый... Ушедший. Далеко-далеко. Джейн - солнечный зайчик, только бы всё было... И опять - не знаешь, какую высшую силу просить о помощи.
   Рамон. Она даже не успела взглянуть на него - да и не нужно; где он сейчас? Спасётся ли... Мальчик ещё, ребёнок, но благородный, бесстрашный... Мальчик, которому она доверяла все свои тайны. Лишь одной не доверила...
   Я люблю тебя.
   Слова, которые она столько раз говорила ветреному страннику. Будто бросила в грязь.
   Слова, которые не сохранила для того, кого не назвала ангелом.
   Где ты?..
   Молчи, Хелена, молчи. Не думай. Не зови.
   Образы сменились многоликой - и такой серой - толпой на площади.
  

* * *

  
   - ...Ганна, Ганна, посмотри!
   Не дожидаясь, пока наставница отзовётся - и, возможно, остановит её - Рокта выскочила из дома, даже не закрыв за собой дверь. Она прижимала к груди альбом для набросков и на ходу застёгивала на пуговицу карман, чтобы оттуда не вывалились карандаши.
   Свинцовая туча закрывала небо. На её фоне виднелся извивающийся чёрный силуэт, напоминавший змея с драконьими крыльями. Рокта замерла и, затаив дыхание, подняла взгляд, с трудом веря собственным глазам.
   Её мечта, кажется, сбывалась. Она увидела это существо во всей красе.
   Рокте не было страшно. Она принялась рисовать.
  

* * *

  
   ...пустынная, серая дорога, размокшая, как чёрный хлеб, от осенних дождей; вьётся, как рваная, забрызганная грязью лента, оставшаяся от какого-то праздника. Кончился ли праздник, Сото с юга? - спросил себя странник.
   Хотел было ответить себе - да, но оборвал мысль.
   Уходить в разгар праздника, значит? А ведь тогда была весна. Точнее, конечно, только начиналась; или даже так - зима сдавала позиции, уступая ей. И все эти дети - весёлые, словно праздник у них - каждый день. И неожиданно похорошевшая Хелена; а была-то глупышкой совсем, заморышем просто...
   Интересно, сохранился ли у неё талисман? Вот же - взял и подарил. Думал сохранить, раз уж вложил туда все умения, которые заработал в этом посёлке. Что ж, на то, видно, воля Света.
   Усмехнулся. Какой тут Свет, коль магия-то - чужая?
   Сото поднял взгляд к серовато-сизому небу. Гроза, должно быть, будет; не поздновато ли - осень в самом разгаре, а грозы - дело весеннее: бесится, как окрепший и подросший щенок, в преддверии лета!
   На юге, подумал он, сейчас теплее.
   И улыбнулся.
  

* * *

  
   Амаэ никогда раньше не ездила в седле, однако каким-то чудом ей удавалось удержаться. Они с Кагниром гнали лошадей всю ночь; наутро пришлось сделать остановку в небольшой рощице.
   Кагнир, спешившись, тут же упал на сухие листья и, сняв с пояса флягу с водой - или, с подозрением отметила Амаэ, с каким-то другим напитком - сделал несколько больших глотков.
   - Во-от, - громко сказал он. И рассмеялся.
   - Так и не протрезвел, что ли? - фыркнула Амаэ. - Или добавил?
   Он не ответил и лишь улыбнулся. Амаэ вдруг поняла, что едва ли не впервые видит его улыбку.
   - Вот же... - снова начал он, - вот дела, а...
   Она снова пристально посмотрела на него - усталого, улыбающегося и по-дурацки пьяного - и её неожиданно охватил запоздалый страх.
   Леший его побери, он же её спас. От охотника. От человека, который оказался страшнее главаря банды разбойников, потому что справился с ней за считанные минуты - и не посмеяться хотел, а уничтожить. А Кагнир спас - не боясь, что его самого начнут подозревать в каких-нибудь преступлениях. А что было бы, если бы он, как всегда, остался холоден?..
   - Амаэ, - вдруг произнёс он, - ну-ка, взгляни на меня.
   Она вздохнула.
   - Ну что? - обречённо произнесла волчица. - Ну, правильно, понравился ты мне. Так хорошо заметно, что ли, а? Но ты же не вспомнишь, что я это говорила, когда выспишься после пьянки?
   Кагнир снова принялся хохотать. Амаэ недоумённо склонила голову.
   - А она говорила - не полюбит, - наконец, выдавил он - таким тоном, словно выиграл давнишнее пари, - ни один человек, сказала, не полюбит. А ты раз - и не человек! Только вот я взял и забыл об этом. А ты напомнила, что зверь зверя не оседлает - да всяко оседлала же!
   На миг Амаэ показалось, что он безумен.
   - Кто... - приглушённым голосом начала она, - кто сказал?
   - Какая разница? - искренне удивился Кагнир. - Ну, ведьма одна. Амаэ, а, Амаэ, а поцеловать тебя можно?
   - Да ну тебя! - воскликнула волчица.
   И, тоже повалившись на землю, отвернулась и рассмеялась.
  

* * *

  
   Чёрная птица летела вперёд, указывая человеку путь.
   А потом взмыла ввысь, больше всего желая превратиться в огромную чёрную тень, такую огромную, чтобы можно было закрыть собой всё солнце.
   Чтобы полдень не наступил.
  

* * *

  
   - Ну-ка, поди сюда! Юнна! Вот упрямица!
   Девочка не сдвинулась с места и уставилась в пол. На полу был причудливый рисунок, на который она почему-то никогда не обращала внимания - рисунок, сделанный цветами солнца: оранжевым, красным и белым.
   Служитель храма улыбнулся.
   - Не стоит ругать её, - обратился он к пожилой женщине. - Она сама должна понять.
   Его голос несколько успокоил Юнну, и она подняла взгляд. Служитель был совсем молод - почти юноша, и выглядел совсем безобидно - не то что мальчишки, которые с Юнной так и не разговаривали...
   Она подошла к нему.
   - Ну, расскажешь мне, в чём дело?
   Девочка кивнула; служитель взял её за руку и проводил в небольшую нишу, занавешенную белой тканью. Там стоял маленький столик, на нём - свеча; напротив - деревянная скамья.
   - Присаживайся, Юнна, - пригласил он. - И меня не бойся. Да, я брат Вайн.
   - Ну-у, - протянула девочка. - Меня просто бабушка привела. Сказала, что я должна признаться, а я не виновата, она сама со мной заговорила...
   Служитель склонил голову.
   - Кто заговорил?
   - Ведьма! - вдруг воскликнула Юнна. - Ведьма Хелена. Но я думала, что она хорошая, потому что она мальчишек прогнала, когда они меня побить хотели. А потом тётя Катрина объяснила, что не бывает хороших ведьм...
   Брат Вайн вздохнул и снова улыбнулся - но на этот раз несколько тревожно; перебивать не стал.
   - А я... - продолжила Юнна - и всхлипнула, - я потом к ней сходила. Я хотела... раз она ведьма... чтобы она... никому не скажете? - когда брат Вайн покачал головой, она закончила: - Чтобы она приворожила. Ну-у... неважно, кого.
   - Она согласилась?
   Юнна тут же покачала головой.
   - Нет. Она сказала, что это плохо.
   Тут из глаз девочки потекли слёзы, и она замолчала.
   - Так значит, ты ни в чём не виновата, - нарушил тишину служитель. - И она тоже. Ты, конечно, просила её об этом, но ведь больше так не поступишь, верно? Пусть это будет тебе уроком, а теперь - иди с миром.
   Юнна снова замолчала. Вытерла слёзы кулаком, посмотрела на служителя - и выпалила на одном дыхании:
   - Так значит, и она не виновата! Она хорошая! А они хотят наказать её!
   Брат Вайн долго не отвечал; девочка попыталась поймать его взгляд - и ахнула; никогда раньше она не видела в глазах человека такой тоски, такой боли, словно всё на этом свете для него закончилось.
   - Они неправы, Юнна, - наконец, сказал он. - Свет испытывает нас, чтобы мы не останавливались на пути к нему. Только... - он прикрыл глаза и приложил ладонь к знаку солнца на груди, - порой я сам не понимаю, зачем ради этого должны страдать невинные. На всё воля...
   Он осёкся: раздался колокольный звон.
  

* * *

  
   Хелену больше не связывали - вместо этого нацепили тяжёлый ошейник и снова вели на поводке, как пса. Так у них заведено, что ли?..
   А цепь будет потом. Потом - когда во всеуслышание прочтут приговор.
   Она стояла на эшафоте, и глаза слезились от пронизывающего ветра. Холодно, холодно... и больше ничего. Болезненный, сковывающий холод, когда не чувствуешь своего тела. И своего сердца.
   Что же, скоро будет не холодно, а жарко. Горячо. Долгая и совсем не тихая смерть.
   Хелена смотрела поверх толпы, куда-то вдаль, в одну точку. В глазах снова рябило; когда она увидела вдалеке - так далеко! - знакомый силуэт, то сначала подумала, что ей просто показалось.
   Нет, не надо, не подходи, не оглядывайся...
   Он прорывался сквозь толпу, как берсерк. В его руке блеснул короткий клинок; когда он подобрался ближе, Хелена разглядела свой кинжал. И капли крови на лезвии. И на его одежде.
   Ты же не сможешь подобраться, нет, ведь ты маг, ведь у них защита; стена обрушится - но для тебя её словно не существует, почему-то, ты будто перестал чувствовать её - и проходишь свободно, будто бы...
   Она закричала.
   Когда он поднялся и встал рядом с ней, его не остановили. Монахи замерли, безразличные ко всему, словно тоже чувствовали, что больше он не сорвётся. Что он уже потерял.
   Толпа была в бешенстве, но они оба больше не слышали криков.
   Он прижал её к себе - так крепко, как никогда.
   - Хелена, - прошептал он, как в бреду, - Хелена...
   - Зачем ты здесь... - выдохнула она, - что с нами будет, зачем ты...
   - Какая разница?
   Её ангел был совсем настоящим - как никогда. Бесконечно усталым, слишком взрослым для своих лет, обречённым, тёплым - и настоящим. Его руки дрожали, длинные золотистые волосы были спутаны, а глаза болезненно покраснели, словно он не спал несколько ночей подряд.
   Они замерли, пряча друг друга от осеннего ветра и чужих голосов.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"