- Мы не осилим. Граница близко, но, опасаясь погони, я направился через болота. Будь я один, то принял бы поцелуй смерти вон под тем искореженным тополем. Жить для самого себя тошно и скучно.
- Это оттого, что наше прошлое волочится следом. Как пораженная гангреной ступня.
- Это не прошлое, это я, старый дурак. Но ты одна не выберешься, - сказал он и поморщился от "ты", саднящего щеку и язык.
- Возможно, что и я умираю. Не просто так нас заставили выпить вина у городских ворот. Кивни, если кончики твоих пальцев превращаются в ледышки. Так я и думала.
- Раз так, то мне нравится ива на пригорке. Не хочу лежать среди булькающей воды. Пусть там меня растащат болотные лисы.
- Есть одно средство. Подай мою сумку. Руки не слушаются, помоги расстегнуть. Да, зубами.
- Книга? Я думал, что там у тебя склянка с противоядием, сушеные ягоды или заклинание, выгравированное на лезвии бритвы.
- Прочитай.
- Глаза мне лгут? Она существует?
- Я не лгу. Это единственный шанс. Дай мне нож. Плохо дело, я разрезала тебе запястье, а ты даже не поморщился. А еще необходимо написать наши имена. Давай устроимся под той ивой, где ты собрался ждать стервятников.
- Я бы предпочел болотных лис.
- Удобно?
- Умирающему - всюду могила.
- Вот так, у меня получилось, теперь твоя очередь. Кровь - надежнейшее чернило. Хорошо. А теперь положи свою руку на мою между страниц.
- Поможет?
- Мы заплатим. Если выживем, то заплатим. Это - книга забытья.
Когда этот неприметный, как вторник, человечек, когда этот подозрительный именно своей нарочитой серостью в яркой толпе торговцев, матросов и разномастных пройдох, каких со всего света привлекает большой порт, когда он, всплеснув руками, внезапно упал набок, перекатился на спину, захрипел, повторяя пугающий говор смерти, никто не остановился. Поганая улочка, залитая нечистотами, кишащая крысами и бродячими псами, прибежище человеческих отбросов, но с завораживающим видом на корабельные мачты, качающиеся над крышами бараков, над зловонием и вязкой сыростью. "Смерть - не блудница, - подумал Алекс. - Нам выбирать никто не позволит". И еще он подумал, что неспроста убили этого человека так близко, хотя в порту нож чаще бывает в теле, чем в ножнах. И еще он подумал, что это убийство - предупреждение, ведь дело не продвигается, время летит, а он только может развести руками, пожать плечами и виновато улыбнуться. Что толку от пса, потерявшего навыки и интерес к охоте? Алекса легко заменят, только отставка будет означать, по меньшей мере, арест. А могут и просто прирезать.
Алекс склоняется над телом - сразу понятно, что искать жизнь внутри этой плоти - пустое, он закатывает рукава, прижимает пальцы к шее покойника, будто там еще можно найти пульс. "Я лекарь!" - говорит он подбежавшим торговцам. Чистая работа - ни одной видимой раны, потребуется уйма времени, чтобы назвать эту смерть убийством. Вокруг собирается толпа, чавкая сапогами в грязи, полной рыбьих голов и внутренностей. Одноглазый рыбак грызет кольцо кровяной колбасы, дети пытаются пролезть сквозь лес взрослых ног, лишайная собака принюхивается в двух шагах. Алекс расстегивает куртку покойного, ощупывает рукава - так он и думал, на правом предплечье закреплен потайной стилет на пружинке. "Он шпион и убийца, я не ошибся. Но шел ли он за мной? Я давно замечаю, что могу на каждый вопрос найти с десяток ответов, и все они верные. Как определить, какой бог - истинный, ведь каждый - чудесен". У одного из любознательных зрителей кисть спрятана в рукаве. Вот он - убийца! Вот только - друг он или немного наоборот? Некогда раздумывать - патрульные уже расталкивают толпу, пробираясь к центру круга, обозначенному покойником. Алекс находит у покойника кошелек, высыпает монеты в ладонь, подбрасывает их в воздух с таким расчетом, чтобы жадная толпа помешала последовать за ним и патрульным и убийце.
Он иностранец, должностное лицо, ему не резон оскандалиться. Алекс бежит по грязи, постоянно поправляя одежду, точно стараясь стряхнуть липкую субстанцию недавней смерти. Хорошо, что он запомнил красный домик с высокими трубами - сразу за ним можно свернуть налево и по тесному, будто для хождения боком, проулку выбраться из лабиринта улочек. По пути он отмахивается от нищих - быть милосердным в этом квартале опасно, отталкивает толстую, но миловидную шлюшку - собственную плоть еще нужно спасти для грядущих утех. Вот и пристань с лодками и лодочниками, готовыми перебить друга веслами за клиента. Пьяные матросы орут песни, свесив ноги с пирса. Ему иногда хочется навсегда отказаться от расшитых мундиров, надеть холщевые штаны и промасленную куртку и наняться на один из кораблей. Пусть ищут. Но ведь найдут! Слишком многим ты интересна, девочка.
Две мелких монеты - пересечь бухту дороже, чем месяц назад, но времени на торговлю нет. Алекс запрыгивает в лодку, забавно балансирует, размахивая руками, садится на скамейку и невольно ежится. Он боится воды, хоть и обучен плаванию, но давно, когда он еще видел сны, то часто тонул в приснившихся реках. А больше всего его пугают водовороты, способные, кажется, всосать в себя всю воду, берега и небо над ними. Лодочник гребет с ленцой, у него не хватает левого мизинца, но лодка движется быстро, умело лавируя между другими лодками и большими кораблями. Десять минут и Алекс уже снова с удовольствием выскакивает на камень причала. Он готов обнять эту твердь, прижаться к ней, как к матери. Мать, сколько лет она уже мертва? Он поднимается по широким ступеням и у ворот показывает пропуск громиле, похожему на адского привратника. Это - город, чистый, как свежая постель, опрятные домики, на подоконниках цветы, над цветами непривычно белокожие и белокурые женщины. Алекс, проходя мимо, одаривая их улыбками так самонадеянно, будто на нем капитанский мундир и шляпа с цепочкой, будто он и взаправду посланник, вхожий в лучшие дома, да и в "лачужку" его иногда пускают.
В кабачке замечательно пахнет, а кормят так вкусно, что он согласен ожидать еще целый час, запивая моллюсков в остром соусе вином. Встретиться здесь - в городе, возможно не лучшее предложение - все на виду, а он, хоть и одет просто, но разговаривает с акцентом. По дороге Алекс смотрел в зеркальце, проверяя, нет ли слежки. Иностранцев здесь немало, чем он хуже купца, зашедшего в кабачок, чтобы за едой и питьем провернуть доходное дельце? Ох, уж эта профессиональная подозрительность! Светленькая девушка со скуки, катает по полу сломанную погремушку, развлекая пару рыжих котят. Еще рано и клиентов мало. Цветные стекла окрашивают лучи света, пыль, вьющаяся в них, тоже кажется радужной. Он вспоминает гравюру - хаотический полет душ в таких же лучах, и, хоть теперь в рай не особо и верят, он видит своих мертвых и ему кажется, что сухие, как песчинки, слезы, выкатываются из глаз, царапая щеки. "Ты - мужчина, твои слезы - текут внутри", отец его здорово избил, когда он, шестилетний, ревел над зарезанным теленком. Потом он искал нежность в изможденном лице умирающей матери. Отец и братья - вот их он не может толком припомнить, когда они погибли, он учился в столице, рассчитывая стать священником в маленьком городке. Он еще долго не знал, что тьма укутала с головой его родных, как он сам с головой прятался под одеялом, напуганный страшными историями соседа по комнате. А ужас был далеко и все равно ближе, чем мог он представить, придумывая чудовищ чулана, чердака, выбирающихся из потайного люка под кроватью.
-Я присяду? - молодой человек садится, не дожидаясь ответа.
- Можете, - запоздало приглашает Алекс. - Если вы тот, кого я жду.
- Меня всегда кто-нибудь ждет. Почему бы и вам не ждать меня? Я, поверьте, в высшей степени полезный человек. Куда полезнее, чем лекарские микстуры. Поэтому я с удовольствием выпью с вами, конечно, за ваши монеты, а уже потом попытаюсь принести вам пользу.
- Не рано ли о монетах? - Алексу решительно нравится парень - ловкий малый, на такого нет ни замка, ни сторожа. Только волосы у него цвета пыли, серые, не седые. Порывист, будто в штанах ежовая свадьба, человек-волчок, быстрый и ушлый, но похоже - умеет сдержать собственные порывы.
- Моя репутация - залог, вы можете платить впрок и не прогадаете.
- Надеюсь, я не стану первым разочарованным? - Алекс подзывает жестом девушку.
Пухленькая, но проворная, она выслушивает заказ. Алекс вопросительно смотрит на собеседника, но тот жестом показывает - все хорошо, что ты выберешь, того и мне будет достаточно. Девушка исчезает, чтобы вернуться с целым собором тарелок, кувшинов и кружек. Порхает туда-сюда, каблучки цокают, будто бьется сердце маленькой птички. Алекс благодарит ее, платит крупной монетой, не требуя сдачи. Как она смущается под его пытливым взором, будто еще не привыкла к вниманию хмельных клиентов, какие у нее теплые глазки, как у этого парня напротив. Если только по глазам - то они - точно брат и сестра.
- Если бы я был расточительным богатеем, - говорит Алекс, - то обязательно заказал бы у вас редкую книгу. Что скажете о "Механике времени"?
- Я даже не знаю, существует ли такая книга. Но я бы достал ее для вас, опередив других охотников. Вы любите книги?
- Любил. Безумно. Но могу заплатить только за то, за что платят мне.
- Я знаю, за что вы готовы раскошелиться. События семилетней давности в городке на берегу озера. Любые подробности о человечке, обитающем в маленьком домике на вершине утеса на противоположном берегу. У многих внезапно появился схожий интерес, многие согласны заплатить. Но я работаю только на одного клиента. На клиента и немножечко на себя. А вам уже доводилось бывать в том ветхом домике, в той дырявой лачужке?
- Ага. Целых три раза. В первый раз нас гнали туда под охраной, не позволяя отдышаться. Во второй - разрешили заблудиться. В третий - мы шесть часов тщетно ожидали аудиенции.
- Эх, заскочить бы мне в лачужку. Там одна из лучших библиотек в государстве. На пять минут только и я бы обеспечил себя на сотню лет. Но даже с моими навыками туда не просочиться.
- Ну, для меня там пока немного удовольствий. Просиживать часами без дела - хуже каторги в каменоломнях. Господин Председатель, правда, обещал меня допустить к сокровищнице книг.
- Мне доводилось работать на него. Скользкий человек, я едва не лишился правой руки, добывая для него "Стихи осени". Иногда стихи опаснее политических памфлетов.
- Дай бог, чтобы стихи были опаснее. У нас с вами дело самое что ни на есть политическое.
- Пора мне, давайте задаток, время легко истратить впустую. Я люблю работу, пока она горяча, как те изумительные булочки, что продают на соседней улице. Обязательно попробуйте. В других городах на такую вкуснятину смешно и рассчитывать.
- Три?
- Три будет хорошо. Для начала.
- Жаль, что мои труды никто так щедро не оплатит.
- Думаю, я лучший специалист, чем вы. Не сочтите за оскорбление.
- Получите и убирайтесь! - Алекс передает кожаный мешочек с серебряной застежкой.
- Не нервничайте, завистливый вы человек, уже убираюсь.
- До связи.
Алекс пьет - теперь у него мало денег и он не боится напиться вдрызг и быть обворованным. Без денег женщины или собачьи бои - тоже не соблазн. Какие все-таки чудные вина! Даже у них на юге, на его родине, поднесенной к самому лику солнца на ладонях предгорий, не умеют делать подобного чуда. А ведь виноградники, оседлавшие каждый холм за окнами родительского дома, славились на все страну. Но это вино - иное, оно не обладает летучей легкостью напитка его родины, оно густое, тягучее, его вкус полон оттенков, как казна золота, его пьешь вдумчиво, будто читая хорошую книгу. Нужно попросить "Стихи осени" у господина Председателя, Алекс предпочитает печальных поэтов застольным песням. Осушив последнюю порцию, он щелкает пальцем, но вместо миловидной беляночки появляется поганка - худосочный подросток в замызганном переднике. Какой же ты, братец, урод! Алекс прячет крупную монету, расплачиваясь точно по счету, надевает шляпу и уходит, не прощаясь с кланяющимся кабатчиком.
В отель не хочется. Золотистая паутина вечера развешана на ветвях, намотана на острия кованых оградок. Даже пьяному не заблудиться - дома и заборы выкрашены в один цвет, а на соседней улице - в другой, выбрав определенный, скажем, красный, вскоре выберешься на одну из площадей, откуда можно идти уже по желтым улочкам или фиолетовым. Бережливые и вежливые люди, живущие в скромных домиках. Это вам не столица, не нагромождение этажей, тянущихся вверх за лучиком солнца, но все равно прозябающих в густой и влажной, как мох, тени. Не крикливые толпы искателей удачи, съехавшихся из самых захудалых деревень. Бережливые и скупые. Дерево, не приносящее плодов, облагается налогом. Он идет на север, откуда хорошо видны утесы на противоположной стороне реки.
В доме хозяйская семья уже готовит ужин. Алекс берет свой ключ и поднимается по лесенке в комнатку. Это одна из трех, которые он тайно арендует. Это его секретные пещеры из детства, его убежища, за каждое он заплатил на полгода вперед. Три окна, чтобы, прижавшись лбом, думать или отдыхать от мыслей, разглядывая облака, стремительные над ветреным городом. Горячая кожа лица и холодное стекло, загадка и ответ, порыв и голос разума. Ему уже за тридцать, ему только за тридцать, а он уже грустит о покое. Ему не позволили идти выбранным путем, а теперь уже поздно. Нет увлечений, в сердце - как на песчаных дюнах, не знающих ни дождя, ни любви. Не раздеваясь, не стаскивая сапог, Алекс падает на кровать, на синенькое одеяло с вышитыми квадратиками. Оконное стекло дребезжит - с той стороны об него бьется огромная, точно ангел, бабочка. Хозяйкина дочка похожа на злую крысу - слышно, как она визгливо ругается с сестрой. Сестра, как вода, во что не нальешь - примет любую форму.
"Что? Ничего. Совсем ничего? Абсолютно. Город симпатичный, здешняя манера жить не лишена приятности. Служба легка и бестолкова, лучшие люди города набиваются в приятели. Наивные, они сильно переоценивают мои полномочия. Я, подобно хитрому коту, позволяю себя лелеять и кормить. А еще три месяца назад я спал в дырявом шезлонге, честно обирая семьи потенциальных рекрутов, пил воду, вместо вина, спорил с глупцами о вечности и дождях. А еще та веселая женщина, которой взбрело в голову стать моей женой. Легкомысленная, как ребенок, она позволяла обнимать себя многим, не отпуская меня, придерживая, как лучший напиток для праздника. Да. Тогда я жил в совершенно иную сторону. Я не искал должности в этом городе в сердце страны, для меня он тогда казался неисследованным краем света, где у людей две головы или шесть ног - самое обычное дело. Меня нашли мои прежние святые хозяева, меня не обошел заботой мой дядюшка, успешно угробивший на болотной войне половину своих наследников. Теперь я балансирую на острие кинжала над полем, расцветающем пламенем, а голова моя в облаках и туманах, я мало вижу, мало понимаю, о не многом догадываюсь. Жил совершенно в иную сторону. Так я и сказал господину Хранителю Библиотеки - его называют "Господин Переживу", его сила в старых архивах и донесениях, в документах, которые стекаются в его вотчину посреди пустыни. Могучий старик, он ответил, что я всегда жил в неверном направлении. Он, мой университетский учитель, знает меня, конечно, не дольше, чем я сам, но куда как глубже. Черт, сколько же денег прошло через мои руки! Конфискованное добро в годы моей славной службы на Совет! Все обогатились, но только не я. А отчего же мне было не воспользоваться популярностью, когда я, чудом уцелел, был всюду принят в столице как прославленный герой?! Слишком беспечен, говорил господин Хранитель, тебе стоило стать священником. Что тебе нужно, кроме книг? Но мой дядя решил иначе. Мсти за отца, племянничек. Застава на дальней границе. Я хорошо фехтовал в те годы, недурно стрелял, но совершенно не это позволило мне уцелеть. Каприз судьбы. Да, учитель, я всегда жил в неправильном направлении. У меня была бестолковая, ветреная женщина, миниатюрная телом и умом, некрасивая, похожая на большого ребенка, но веселая, неверная и не любимая. Теперь я живу в городе, за которым, куда ни пойди - вода, вода, вода. Ненавижу воду".
Алекс сейчас бы запросто променял несколько лет жизни на сон, конечно, лучше взять для обмена стариковские годы, немощные и пустые, но, он слышал, что никогда так не хочется дышать, как вблизи от смерти. Только бы уснуть, пусть и без сновидений, ему же давно не снится ничего кроме темноты. До самого утра он тяжело дышал, будто утопающий. Он с трудом преодолевал соблазн выбраться на улицу, в прохладную ночь и поиграть в прятки с патрульными и сторожами. Да, нынче он почти не принадлежит себе, он чиновник, зубчатое колесо государственного механизма.
Город кипел, получая силу от солнечного света, со стуком открывались лавки, молочник звонил в колокольчик, пахло свежайшим хлебом, дворник, закинув на плечи метлу, как победное знамя, возвращался в каморку, довольно поглядывая на сверкающую мостовую. Возле ворот отеля рыжая, посыпанная крупными веснушками, девочка настойчиво торговала Алексу безобразный букетик, собранный где-нибудь неподалеку. Он и в этот раз не стал ее разочаровывать, вложил в липкую ладонь монетку, взял цветы, и, когда она удалилась, забросил его на полосатый навес над входом в часовую мастерскую. Хозяин не любит чужаков, а его бы он точно пырнул шилом в бок, если бы узнал, каким образом Алекс обращался с механиками на своей прежней службе.
- Честь и тебе, - Алекс улыбнулся, входя вовнутрь. Солдатам нравится называть его по званию, хотя он уже и не числится в армии.
- Господин Секретарь, вернулся с того берега! - кричит вдогонку постовой.
- Вернулся? И, конечно же, желает меня видеть?
Придется идти сразу к нему в кабинет, хоть голова и раскалывается после бессонной ночи. А что поделаешь, пятидесятилетний проныра почти что за главного, хоть Алекс номинально и занимает первый пост. На стороне Алекса - происхождение, как-никак его дядюшка - один из правителей территорий, а господин Секретарь выбрался из глухой деревни. Он карабкался, полз, лавировал, пока не попал в правительство, но, видимо, его удача тоже состарилась. Алекс понимал, что их посольство опаснее первой шеренги в атаке, но его хотя бы несказанно повысили, он только недавно рекрутировал солдат в одной солнечной долине, а господин Секретарь рухнул с высот. Теперь пожилому интригану приходится демонстрировать свое умение, чтобы уцелеть. Они висят, держась кончиками пальцев за мокрый камень, внизу - голодная река, река веселого города, бурная и непостижимая для пришельца.
Алекс поднялся на второй ярус по скрипучей лесенке, шатающейся под ногами, но покрытой дорогими ковриками. Он выдохнул, чтобы собраться, сжал пальцы в кулак до хрустящей боли, разжал, снова сжал, ударил себя по ляжке - все, теперь готов к бою.
- А, господин посол, Честь вам, честь, - сказал Секретарь, вытирая безразмерный лоб льняной салфеткой. - Никак все трудитесь, о деле нашем радеете? Даже ночуете неизвестно где!
- Честь и вам. Вы для меня неоценимый помощник. Пока вы перекладываете бумаги из стопки в стопку, я могу заняться чем-нибудь интересным. У вас свое дело, а у меня свое.
- Вот только я знаю, что ваше дело не спорится. Верно ведь, а? Ваши наниматели спросят, будьте уверены, спросят с вас, не вечно же вам бездельничать. Шпионы тоже должны работать.
- Знаете, господин Секретарь, вы похожи на жука, огромного медного жука. Он уже не может взлететь, а вот жужжит так, будто грозится опрокинуть вековые дубы кореньями в небо.
Алекс сгреб стопку документов с кресла - государственные бумаги - печати, белые ленты, гербы.
- Осторожнее! - запротестовал Секретарь.
- Ну вас к болотному дьяволу, захламили помещение, - ответил Алекс, сбрасывая бесценный чиновничий скарб на ковер. - Потом соберете.
- Я-то соберу, а вот кто потом соберет нас? Вы вообще ничего не делаете. А в столице, знаете ли, недовольны, рассержены даже. Посудите сами, солдат нам не дают, если бы можно было обмундировать и приспособить к военному делу обещания, то у нас уже бы набралось три армии. Господин Канцлер, конечно, из кожи лезет, чтобы понравиться, но не такой же он дурак, чтоб оставить город без защиты. Городской гарнизон не для жертвоприношения ради государственных интересов на дальней границе. Максимум, несколько тысяч отъявленного сброда из деревень на побережье. А городские привыкли к свободе и почету, нет, эти гордецы умирать за нас не станут. Корабли наши пропустить согласились. Таможенный допрос? Мы можем рассчитывать на уступки. Будет и вам чем заняться - командовать досмотром в порту выгодно и для богатого, и для нищего.
- Сиротку видели?
- Сиротка по-прежнему жалуется на здоровье и не снисходит. Даже грамоты не вручить - сказано же - из рук в руки.
- Теперь моя очередь, господин Секретарь, пытать счастья на том берегу.
- Завтра и выезжайте.
- Завтра и выберусь. Поклон вам, - сказал Алекс, вставая из кресла.
Чем выше он поднимался, тем шире раскачивалась лестница, подчеркивая шаткое положение обитателя четвертого этажа. Алекс на цыпочках подкрался к маленькой - ему по плечо, двери, почти неотличимой от дубовых панелей обшивки. Прижался левым ухом, прислушался. Наверное, спит. Эта комнатная игрушка едва не стоила ему хорошей потасовки и дипломатического скандала. Если бы не рыжий Пауль, заступивший господина посла своим долговязым телом и одним только голосом отогнавший рассерженных торговцев, схватившихся за ножи и размахивающих дубинками. Хороший он парень, хоть и конопатый, нет в нем второго человеческого дна, все на поверхности. И долг для него совсем не то, что для Алекса - священная книга.
"Вот и мои четыре стены с истрепанными обоями. Люблю потолок с зеркальными звездочками - наверное, комнату декорировали для ребенка. Это моя награда, возвращение детства, отнятого и забытого. Если бы не проклятая бессонница - не могу дышать воздухом этого города. Он выжигает мои легкие. Я лежу и часами перебираю свое прошлое, как четки. А еще этот бесконечный ветер - стекла дребезжат, клянусь, когда-нибудь все три окна рассыплются и свалятся мне на лицо, вырезая положенные солдату шрамы. Мне завидуют - фехтовальная школа, война и ни единого пореза. Я даже на кухне ловко орудую ножичком. Выбросить бы половину одежды - кавардак в комнате неописуемый. Если бы не должность - ограничился бы двумя костюмами и тремя рубашками. Самому по полочкам раскладывать лень, а прислугу в комнату посла не допустишь. Тут и так кто-нибудь да копается, отыскивая в моем белье государственные секреты".
Скрестив руки под головой, Алекс честно пытался уснуть, пока часы в виде лучистого солнца отсчитывали оставшееся время. Когда пробило шесть, он вскочил с постели, размял спину, наклоняясь в стороны, сбежал по лестнице справиться о письме. Конечно же, оно было - положение Анаис обязывает к пунктуальности. Он забрал конверт, поднялся обратно, так же на цыпочках прошел мимо маленькой двери, вошел в свою комнату, располовинил печать, прочел, улыбнулся. Алекс вышел в ванную, снял жилет, как обычно долго провозился с крохотными пуговицами рубашки, созданными, казалось, для паучьих лапок, а не для пальцев взрослого мужчины. Две пуговички оторвались и закатились в щели между досками. Он в сердцах сорвал рубашку и бросил ее в угол, где уже громоздилась горка нестиранной одежды, выругался и достал из футлярчика бритву. Выправив ее об натянутый ремень, Алекс взбил пену, покрыл щеки белой, как у сказочного гнома, бородой, смахнул ее лезвием. Осмотрел отражение в зеркале - обошлось без крови, пригладил волосы - скоро снова понадобится стрижка, нельзя же выглядеть варваром. А кто он для Анаис, если не дикарь, местные свято веруют в культурное превосходство. Чистые улицы и разумные, исполняемые законы - вот источник их спеси, а столица, стоит им там побывать, кажется кошмарным воплощением их собственного портового городка, раздувшимся до бесконечного лабиринта. Столица - улицы втрое уже, дома - вдвое выше, разбой подворотен и разбой государственный. Сброд со всей страны в поисках процветания. Цветет одна плесень. Слово стоит головы, молчание - не тождественно спасению.
Алекс одет во все черное, даже вышивка на костюме - черная. Он раз за разом возвращается к зеркалу, чтобы посмеяться над собственным отражением - какой же вы важный, господин посол. Воротник рубашки стянут цепью с ажурными бляхами. К поясу из сплетенной в косички кожи пристегнуто парадное оружие. Шляпа, купленная в местной лавке, немного завалена набок. Улыбку, капитан, улыбку, вы направляетесь к женщине, а не к исповеднику!
По дороге Алекс поочередно раздавал улыбки в ответ на взгляды, полные подозрения. Посольскому постовому - лысый толстяк с испитым лицом, городским патрульным в синих куртках, слоняющимся у ворот, шпиону в капюшоне, скрывающем лицо, но не род занятий. Улочка круто спускалась вниз, засаженная с левой стороны кустами, охваченных полыхающим цветением. Вечером улицы в этом квартале безлюдны - как свора псов за пешеходом в погоню пускается отзвук его собственных шагов. Заглядывая в зеркальце, Алекс удивлялся мастерству местных соглядатаев - как они только следят, умудряясь ни разу ни быть замеченными. На звонкой мостовой бесшумная обувь обязательна для шпиона. Согласно письму Алекс два раз сворачивает налево, пока не оказывается на синей улочке, ведущей к каменному столбу с бронзовыми драконами. Конная статуя на столбе - испытующий взгляд животного и отбитое лицо всадника, изображения покойников уничтожаются. Что мертво - да пребудет мертвым. В ветвях деревьев беснуются белки. На газонах живые кролики вперемешку с фарфоровыми. В столице нищие похитили бы фарфор, съели кроликов и белок, опрокинули статую.
- Господин, господин, - кривоногий мальчонка дергает Алекса за рукав. - Нам сюда, скорее!
Если душу после смерти тоже ведут через такие лабиринты проулков, проходов между заборами, по тайным тропам садов и парков, то понятно, почему душам не удается выбраться обратно, даже если потусторонняя участь их приводит в трепет, а душа, как известно, трепетнее осиновых листьев. А уж когда мальчик открыл железную решетку с шипами и сразу крепко запер ее на два замка из трех, то Алекс мысленно распрощался с белым светом, хотя и света уже не было - а сплошь сумерки. Теперь они шли под землей, прямо под улицами, кое-где еще пробивалось сверху громыхание поздних повозок. Фонарь мальчика высвечивал ниши, в которых попадались человеческие кости, не истертые, не уничтоженные вместе с прочими погребениями, в ту пору, когда религия изменилась, и мертвым было отказано в местах успокоения. Похоронные служители сжигали вещи покойного, кроме драгоценностей и оружия, бросали в огонь и тело. Ничего не должно остаться, кроме акварели воспоминаний, размываемой ливнями времени.
По эту сторону все должно заканчиваться, в отличие от странствий в ином мире, загадки разгадываются, лабиринты приводят тебя к выходу или к входу в иной лабиринт, на каждый вопрос находится что ответить. Пусть и ответов больше, чем на одну истину, тем более что никто не знает, что она такое и какими глотками следует ее пить. Мальчик остановился, поднял фонарь, освещая винтовую лестницу и замер, не шевелясь, не говоря ни слова, даже не почесав спину, хоть по его пояснице ползало воображаемое насекомое. Он так и стоял, пока Алекс поднимался, а, поднявшись, условленным образом стучал в дверь с тремя замками, пока служанка не отперла два из них и не отворила створки. Алекс раньше не видел эту девушку - юркую и бесцветную, с заискивающими, как у дворняжки, глазами. Анаис обожает песиков, конечно, не таких безродных, как служанка, она содержит и всячески лелеет целую свору лающей и кусающей мелкоты.
- Девочка, а вы тоже кусаетесь? - спрашивает Алекс, но вместо ответа служанка семенит по коридору, даже не призывая его следовать за нею. Преданное животное не станет любезничать с игрушкой своей госпожи. Дверь, дверь, еще одна дверь, если Анаис вздумается запереть их все, то ни одному чувству не пробиться к ее прихотливому сердцу. Это не дом, а кладбище звуков - Анаис - трусиха, стены и полы устроены так, чтобы не дать ни единого повода для скрипов. Анаис боится призраков - результат детских страшилок - у Анаис есть старшие братья.
Он один в круглой комнате без окон. Белые стены покрыты барельефами из сплетшихся в танце фигур и ажурных растений. Искусственные деревья поставлены в углах, будто наказанные проказники, их ветви ползут по потолку, сплетаясь в центре, чтобы удерживать от падения люстру - гроздь из стеклянных шаров. В одной стене устроены каминные ниши небольшого размера, в каждой пульсирует маленький ад. На черно-белом ковре - черные и белые диванчики - можно зажмуриться и упасть на спину, не боясь промахнуться мимо одного из них. Давящий пресс тишины. Жив ли он еще, или это его самого, неудачливого посла, еще менее везучего капитана, прирезали недавно в порту?
- Черт! - он вздрагивает от неожиданности, как наступивший босиком на сколопендру. - Я же просил вас так не делать!
- Испугался, испугался! - Анаис смеется, ускользая от его рук, сталкивает на диван.
- Ваши шуточки! У меня разорвется сердце!
- Наверное, другого способа добраться до него не существует. Вы злой и холодный. Холодный и злюка. Не вздумайте испортить мне вечер! Мрачное лицо оставьте для политики. Ничего, сейчас я вас расшевелю, ледяной вы наш!
Она выбегает и возвращается в окружении нескольких - пойди, сосчитай этих тараканов, гладкошерстных собачек, которые тут же набрасываются на гостя, хватая за ноги, тормоша одежду, самозабвенно пытаются облизать его лицо.
- Ну вот, вот вы улыбаетесь! Не нужно быть таким каменным. Хорошо, что у меня есть средство против вашей хандры! Мои ангелочки. Правда, они настоящее чудо?!
- Чудо, чудо. Вот только собачьи слюни...
- Они вас целуют! - Анаис падает на соседний диванчик.
- Целуют, особенно та, что пытается отгрызть мне пальцы.
- Малыш чувствует, какой вы плохой, он защищает меня!
Забавное - забавляет. Как тут удержишься, чтобы не подурачиться с мелким зверьем. Тем более что возня забавляет смешливую женщину - она катается на спине и хохочет до слез. Ребячливая, госпожа Высокомерие, на приеме у Канцлера вокруг нее ореол обожания, эффектная, хоть и не безупречная красавица, она верховодит здешним обществом, как хищная рыба прудом. Завороженные ее блеском подплывают скромные рыбешки, чтобы быть сожранными в процессе пьянящего идолопоклонства. А ее подруги - среди них полно интереснейших экземпляров, стайка бабочек, впрочем, откуда в пруду бабочки, или мы уже перенеслись в лес, в среду живых деревьев и ощутимых на ощупь лучей? Свобода - главнейшее имение Анаис, богатая вдовушка, удачно выданная замуж в шестнадцать, уже через три года унаследовала чуть ли не половину города, племянница Канцлера, точнее - его нужно представлять - господин Канцлер, дядя сиятельной Анаис. Это ее деньги помогли захватить важный пост, она возглавляет женское общество города, да и город целиком в ее власти, если не учитывать господина Председателя и еще ту, которая пока больше призрак, чем теплая кожа запястий. Алекс не смел и мечтать о ней, но было в нем нечто, то ли врожденная гордость, то ли вечный сарказм, что привлекло Анаис. Она сама взяла его за руку, первой заговорила, легко брать крепости, которым симпатичен завоеватель. Теперь он принадлежит ей, пока, конечно, не наскучит.
Они отужинали, Алекс угадывал и ни разу не угадал, из чего приготовлены блюда, столичная кухня извращенней, но бедней. Город - центр торговли громадного государства, на рынках можно найти все, даже то, что только что выдумал. Собачек увели, хоть чертенята успели стащить не одно лакомство - хозяйский стол все равно привлекательней, чем собственная, хоть и золотая мисочка.
- Вот воришки! - воскликнула Анаис. Она даже ест и пьет, будто танцует.
Алекс чувствует сквозь ткань ее чрезмерно строгого платья упругое тело. Бедра, колени, плечи. Белесые, как облако, волосы щекочут его смуглые щеки. Она не отталкивает его рук, но не позволяет им много.
- Жаль, что в комнате нет окон, - говорит Алекс. - Я люблю любоваться городом! Конечно, не так, как вами. Но я бы с удовольствием взглянул на Анаис на фоне ночных огней.
- Какие огни? Темно уже. Кто станет жечь лампу целый вечер? Это ведь стоит уйму денег! Всё ваши столичные привычки! Разве столица не красивее, раз вам нравится любоваться нашими скромными домиками?
- Грязней и теснее! Чиновники, проходимцы и тайные службы. А у вас - гости со всего света, к тому же, гостей держат на расстоянии, не допуская во внутренние кварталы. Столица - грубая еда и пиво, а здесь - вино и фрукты.
- Да, у нас вкуснее, но это сущая пытка - столько вкусного, а следует себя ограничивать, чтоб удержать фигуру.
- Мне бы голову удержать на плечах, - улыбается Алекс. - В правительстве злятся, а нам не предоставляют аудиенции.
- Она - сумасшедшая! - выкрикивает Анаис, резко выпрямляясь. - Уберите ваши руки. Меня бесит, когда упоминают эту особу. Хоть косвенно, хоть прямо.
- Анаис! - но баланс разрушен, как домик из игральных фишек - ребенком он мастерски их сооружал, а старшие братья из зависти отвешивали подзатыльники.
- Ладно. Но разве вменяемый человек станет прятаться семь лет? Из-за этого мы вынуждены терпеть господина Председателя. У человека смертные приговоры на половине территорий, он приблудный чужак, а власти себе присвоил едва ли не больше, чем у моего дядюшки. Если бы не она - мы бы его давно отправили к какому-нибудь мудрому правителю, которого он облапошил и где его уже дожидается виселица. Ходят слухи, что она во сне бродит по крышам! Вот бы сорвалась! Воет, мяукает, кусает прислугу! Нет, вы представляете - кусается! Вот отец у нее - был кремень, настоящий правитель. А господин Председатель, какой из него правитель, он вор, прилапил половину складов в порту, целый флот кораблей конфисковал якобы в пользу государства за контрабанду. Так он скоро богаче всех нас вместе взятых, нас - потомков лучших фамилий города, сделается. А Университет, где он развлекается преподаванием! Разве ж никто не знает, какие оргии он закатывает со студентиками, какую крамолу вбивает в их головы. Это не Университет, а самая настоящая секта! Вот уж куда бы стоило заглянуть нашему Священному Совету.
- Безумный правитель - хуже злого.
- Хорошо сказано, господин посол. Ввели бы прямое правление из столицы, раз она безумна. Так вы, наверное, здесь за этим!
- Я слушаю, смотрю, собираю сведения.
- Слушайте меня и ваши сведения окажутся наилучшими.
Не каждый раз его фишка выпадет верхней, Алекс подтрунивает над собой, топча доски на пристани. Не солоно хлебавши у Анаис, на вторые сутки бессонницы, теперь он ежится от холода над самой водой. Вверху - в городе, что взбирается широченными уступами на утес - дует ветер, а у подножия - штиль. Пар исходит от воды и одежда уже напиталась ним и отяжелела, будто железная. Плотный воздух не пролазит в легкие, привычные к реке лодочники смеются над чужаком. Алексу не терпелось уважить каждого оплеухой или под дых, но сориться с человеком, от которого будет зависеть твоя жизнь посередине реки - не разумно. Река так далеко, как охватывал взгляд, неистовствовала и ревела, кипя, крутя водовороты, от одного вида которых можно было поседеть даже на берегу.
- Долго еще? - спрашивал Алекс у пузатого лодочника, что спокойно потягивал вино, сидя на перевернутой лодке.
- Пройдет большая вода и река станет смирной. У меня жена так же - плач, крик, битье посуды, а успокоится - ласковее кошки.
- А тебе не страшно на реке? Я отсюда смотрю, как грешная душа в пасть ада, а уж плыть-то!
- Привычны. Ох, и колотил же меня отец-покойник, как же я брыкался, когда он меня усаживал в лодку! А теперь я и сам дока. Когда знаешь повадки реки, то опасности мало. Течение только кажется страшным. В гавани народу не в пример больше тонет. Если бы река была такой опасной, то город не был бы центром торговли. Вот другие речные рукава - абсолютно непроходимы, в этом ручаюсь, кто туда ни попал - живым не вернулся. А здесь только контрабандисты гибнут - не захотели платить пошлину золотом, заплатили жизнями. Вон у той скалы за год - три корабля погибло. Если туда прибьет течением, то станет вертеть, пока не разобьет в щепки и на дно не утянет. Так то!
- Надеюсь, мы к той скале не поплывем?
- Отчего же? Как раз мимо того островка и сподручнее переправляться. Там течение подхватывает и само куда нужно доносит. Короткий путь - самый верный.
- Самый короткий - до дна, - Алекс улыбается, хоть и знает, что его насмешливая улыбка - враг его, да и разговаривает он, подтрунивая, люди опасаются приближаться на дистанцию дружбы и нежности.
- До дна? А вот не скажите, вы себе глубину плохо представили. Тут вниз - больше чем в ширину. Так то.
Река унялась, лодка плывет, еле качаясь, гребцы размеренно чешут веслами волны. Алекс смотрит на небо - кажется, что между утесами течет еще одна река, но глубже и шире. Бывают ли наверху такие же водовороты? Засасывающие облака, ангелов и божеств. Жаль, что речную крысу не спросишь. Пусть сидит на корме, не отвлекаясь, все равно его жизнь полна рыбой, а не светом. Острова. Вон тот похож на рогатый шлем владыки зла, а его облепили корабли, будто камень намазан корабельным медом. Беспошлинная торговля только на базарчике того острова, вот и льнут корабли-мухи. Вот Невольничий остров, где ему и Паулю едва не наделали дыр ножами - видно, какое там опасное течение, видно, как бурлит вода на камнях. Черный, как и крепость на его спине, дальний остров - государственная тюрьма. Алексу чудится, что он сам смотрит на себя, плывущего в лодке, из окна самой высокой башни. Кто знает, не доведется ли ему побывать там в цепях?
Утесы на противоположном берегу отполированы водой до блеска, за гладкую поверхность не каждая оса уцепится. Алекс оглянулся, чтобы посмотреть на оставленный город - белый, полный башенок и мостиков, он похож на торт с кружевами глазури. Когда он снова посмотрел на гладкую стену, то увидел щель, в которую вплывала лодка - адский трюк, потайные ворота в Дворцовую гавань. Не зная реки, отыскать такой проход невозможно - он скрыт камнями.
- Как только обе половины города держатся вместе?! - спрашивает Алекс, выбираясь из лодки на ступени пристани. Страшная река способна разделить государство, став нерушимым кордоном, а уж город-то!
- Да хотели соорудить мост, - ответил лодочник, пересчитывая оплату. - Лет двадцать тому - я хорошо помню, подвесной мост начали строить. Вот две башни от него на берегах остались, а сам мост сорвался в воду вместе со строителями! Народу погибло!
- Остался бы ты без заработка, если бы с мостом все получилось.
- Неа, не остался. Стал бы лоцманом - проводил бы суда по реке. У нас половина лоцманов знает путь с верховий до города, вторая - выводит корабли в озера. Жаль, господин Посол, что эта часть города для меня закрыта. Очень хочу посмотреть. Вам самому-то понравилось? Как "лачужка", видели ли нашу?
- Вашу не видел, что оскорбительно для моего правительства. По городу меня водили с завязанными глазами, из тысячи комнат "лачужки" - побывал в паре кабинетов.
"Чего это я разоткровенничался с мелюзгой? Лодочнику - весло, политика - государственному чиновнику".
Изможденный церемониями, Алекс разлегся в посольской каморке, забросив ноги на спинку кровати. Он не низкого роста, но и не великан, а кровать годна разве что для ребенка, или песиков Анаис. Да и размер каморки почти что равен объявлению войны центральному правительству. Стол, короткая кровать, грубая табуретка, привинченная к полу, вместо шкафа - ниша. Это не апартаменты для посла, это камера для вельможного узника, которого нельзя гноить в подземельях, но требуется унизить. Пытка скукой, размеренно каплющей с потолка, сочащейся из стен, поднимающейся сквозь щели в полу. Господин Секретарь дирижировал здесь оркестром документов, но Алекс - вывеска, ему не доверили ни единой бумаги, он не проводит никакой работы, не разрешили взять сюда даже книгу. Эх, если бы не заботливый дядюшка, не его пост в правительстве, быть бы Алексу священником, а не солдатом, не лежал бы он сейчас на твердой постели в каморке, а изучал бы сокровища библиотеки в горной обители. Господин Секретарь недостаточно благороден, чтобы возглавить миссию.
Не выдержав безделья, не обогатившись сном, пошатываясь от усталости, он выбрался из каморки на террасу, поднял голову и присвистнул, пораженный размерами стен "лачужки". Для чего в безразмерном здании устраивать миниатюрные кельи? Между стеной и парапетом, отделяющим площадку от пропасти с рекою, разбиты крохотные сады, устроены фонтаны, размещены беседки. Статуи, статуи, статуи - так много целых статуй в хорошем состоянии, они не должны быть чьими-то портретами, раз их не уничтожили. Да и сама стена, поднимающаяся к следующей террасе, а террас этих - не сосчитаешь, украшена фигурами и причудливой резьбой. Экзотические деревца, лианы, оплетающие решетки, за которыми удобные для разговора скамейки. Площадки для игр, мощенные разноцветными плитами, солнечные часы размером с корабль. За парапетом - обрыв - смотришь на реку, будто с застывшего облака. Город на той стороне не виден, скрытый за выступом скалы, видны утесы, увенчанные группами деревьев и сторожевыми башенками.
Алекс рассматривает стену, пытаясь представить верхние этажи "лачужки", где-то там обитает объект его интереса. Конечно, если она еще жива. Если его расследование не продвинется, то ссылка в штрафную роту покажется щедрым даром. Есть же еще тюрьмы, кандалы, каторга, пытки и эшафоты.
Две недели тому, когда он так же скучал на террасе, дожидаясь сменщика, сверху что-то упало. Он жил так, что не мог не обзавестись преданными врагами. Работая на Священный Совет, он привел не одного человека к трагическому концу, цепко идя по следу. Но упавший предмет был слишком легким - как Алекс определил по звуку, чтобы представлять опасность. Он быстро нагнулся и поднял вещь и тут же упал, пронзенный резкой болью в пояснице. Скрежеща зубами, он прокричал все известные проклятия, а потом повторил их в обратном порядке. Не меньше часа он лежал, боясь пошевелиться, а когда биение боли прекратилось во всем теле, а полностью сосредоточилась в позвоночнике, открыл глаза и рассмотрел то, за что заплатил жестокую цену. Кукла изумительного мастерства, мечта любой наследницы богатого рода - бедным подобные вещи даже не снятся. Одно платьице на игрушке стоило годового офицерского жалованья - примерно столько ему выплачивали за рискованную службу на пограничной заставе. Кукла притворялась, будто она красивая девушка с голубыми глазами и черными в синь, редкими для этого города, волосами. Почему бы ей не выглядеть так же? Возможно, неуловимая Госпожа сбросила ему свой портрет, извиняясь за ржавое гостеприимство? Слишком просто, чтобы быть правдой - опытный фехтовальщик скорее пропустит корявый выпад новичка, чем хитрый маневр мастера. Он решил, что раз противник сделал ход, то не вытерпит и предпримет что-нибудь еще, а ему пока что все равно нечем отвечать, нужно ждать и наблюдать, всматриваясь в детали. Куклу кто-то мог запросто обронить, какой-то ребенок, он просто усадил ее на стол в каменной беседке, в надежде, что ее заберет обслуга и доставит хозяйке. Он заглянул в беседку - кукла все еще сидела на столике, опираясь на кувшин с цветами, рожденными не природой, а пламенем и мастерством кузнеца. Облака сталкивались как колонны враждебных войск или громадные боевые корабли, когда одна громадина таранит другую - ожидаешь звук громовой трубы, возвещающий конец сущего. Облака расходились, и сквозь них прорывался свет, способный выжечь клеймо на коже и оставить уголья в глазницах. Но он не злоупотреблял небесной силой, а только ласкал голодные растения и лениво гонял тень на гномоне. Алекс подошел к солнечным часам, чтобы полюбоваться циферблатом, покрытым узорами и словами, так что если следовать вдоль узора и попутно читать слова, то можно придти к неожиданному результату. Он трижды уже отгадывал будущее - в первый раз - он знал наперед, что его обворуют и на следующий день его кошелек срезали в порту. Хорошо, что он намеренно оставил в нем мелкие медяки и насыпал камешков. Во второй раз гадание предостерегло от собачьего укуса - он целый день не выходил из комнаты, а когда вышел - разодрал любимую рубашку и оцарапал руку чуть пониже локтя, нечаянно задев серебряную статуэтку. Конечно же, это была собака. Ну и наконец, он узнал, что отныне ему будет о ком заботиться. Так все и получилось. Он смотрел теперь на циферблат и посмеивался. Алекс давно - ему довелось разоблачить целый легион чудотворцев, пророков, заклинателей, когда Священный Совет затеял очередную чистку. Невероятное совпадение - еще не повод подозревать потустороннее вмешательство. Больше трех раз пытать судьбу одним способом не следует, вот тут он становится суеверным и решает больше не рисковать, а отойти в сторонку и проделать несколько фехтовальных упражнений, сражаясь с цветущими ветками.
Когда Алекс вернулся в беседку, то куклы уже не было - он даже раздвинул кусты, опустился на колени и заглянул под лавку. Настораживало не исчезновение, а гравий, на котором остались только его собственные следы. Не могла же кукла уйти самостоятельно? Он видел механизмы, спрятанные в куклы, почти не отличимые от живых людей, умеющие писать одну и ту же фразу, кивать головой, поправлять прическу, хлопать ресницами, но ходячих кукол такого маленького размера он пока не встречал. Ушла? Черт с ней - не первая женщина исчезла, улетучилась, растворилась, выпорхнула в брешь в крепостных стенах его судьбы, не утрудившись разъяснить причины внезапного бегства.
Алекс вздохнул с облегчением, свалился на скамейку и тут же уснул, но, видимо, не глубоко, так как в его сон заглядывал моложавый мужчина с седыми волосами и бородой. Господин Председатель - личность легендарная в здешнем Университете, да и во всех прибежищах знаний - ему довелось много постранствовать, оставляя по себе скандальную, но громкую славу. Он громил оппонентов во время научных диспутов, проводил блистательные опыты, публиковал оригинальнейшие сочинения в области химии и математики, его труды по механике ценились наравне с древними манускриптами. Его ненавидели священники, ученые, правители территорий, где он устраивал финансовые предприятия, обещая сказочное богатство. Ученый и философ в нем легко уживались с аферистом и мистификатором, а его сердечные приключения составили целый цикл анекдотов, которые любовники рассказывают глупым мужьям за кружкой вина или пива. В двадцати городах его ждали каменные мешки и клетки, в пятнадцати - эшафот. За его голову обещали целое состояние, но этот человек был по-настоящему талантлив в главном - он умел ускользать из-под самого носа патрульных, пришедших его арестовывать, он обводил вокруг пальца наемных убийц, и, наконец, сумел снискать расположения у прежнего хозяина этого города - самого могущественного человека в государстве.
- Замечательно притворяетесь спящим, господин посол. Я сижу напротив не менее четверти часа, а у вас даже веки не дрожат.
- Я думаю, что вы мне снитесь, - ответил Алекс, продолжая лежать с закрытыми глазами.
- Жизнь и есть сон в известной мере. Нужно будет выдать вам допуск в библиотеку, иначе вы тут со скуки проспите целое столетие, пока не окаменеете. Тогда мы вас водрузим на постамент рядом вон с той мраморной барышней с кувшином над головой. Вы, кажется, хотели стать священником, чтобы получить допуск к запретным книгам? Как видите, я навел справки о вас. Вместо плохонького священника получился никудышный солдат. Правда, везучий - вы уцелели, когда вашу пограничную заставу превратили в руины, даже больше - несколько лет в столице вас почитали героем, допустив в лучшие дома, но после ваших проделок, пьянства и драк надоевший герой вылетел вон. Дядя министр хотел вас отправить на войну вослед прочим родственникам. Восточные топи - отличное место, чтобы избавиться от кого угодно - лихорадка косит нашу армию успешней, чем летучие отряды врага. Вы спаслись среди псов нашего Совета - неприятная служба, честное слово. Вы созданы быть шпионом и сыщиком, но не священником. Иначе бы не преуспели, отлавливая сектантов, вольнодумцев и механиков.
- Господин Председатель, вы-то сами чудом убереглись, да и грозила вам вовсе не ссылка в действующую армию!
- Ну, моя голова нынче крепче сидит на месте, чем ваша. Маленькое чудо!
Председатель снял шляпу, повертел ее разными сторонами, демонстрируя, что она пустая, положил на стол, щелкнул пальцем, а когда он ее поднял, то на пыльной столешнице снова сидела кукла. Алекс даже вскочил, но, ударившись затылком о ветку, пробравшуюся в беседку сквозь деревянную решетку, опустился обратно, но ложиться снова не стал, а сел, опираясь на спинку, прогнув поясницу, чтобы успокоить начинающийся приступ боли.
- Вас пугают чудеса, господин Посол?
- Нет, чудотворцы.
- Это вы подобрали куклу и пристроили на этот стол?
- Была какая-то кукла, какой-то стол, но я не уверен, что это те самые.
- На память жалуетесь? В таком юном возрасте? Верно, вы много путешествовали, пыль серых гор осела в ваших легких и отравила вашу кровь?
- Если вы о "проходах", то мне удалось избежать коротких путей. Плата за проезд непомерна. Что мы есть, если не наши воспоминания. А кукла - да мало ли подобных кукол, я не ставил меток, не запоминал особенностей, возможно, это второй экземпляр.
- Какой вы осторожный! Интересная внешность у игрушки, не находите? Вы бы хотели, чтоб она была похожей на кого-нибудь определенного? Это единственный экземпляр, совершенно неповторимый, по крайней мере, среди кукол. Да еще, вот старость в чем проявляется - я вам обещал библиотеку - идемте, пока я не передумал. А девочку оставим здесь - ей полезен свежий ветер с утесов.
Они шли молча, не нарушая тишины будто бы только затем, чтобы слушать ропот гравия. Председатель на полголовы выше, шире в плечах и массивней, Алекс, совсем не карлик, казался на фоне титана юношей-подмастерьем, семенящим вослед наставнику. "Говорят, что он выбеливает волосы и бороду, чтобы казаться старше. Ложным возрастом он будто исправляет чудовищную репутацию, но богатырю сложно выглядеть беспомощным стариком, седина тут не в помощь". Алекс еще не заходил так далеко по террасе. Усмиряя в себе дух исследователя, он старался не отходить от посольской каморки - не хватало ему еще обвинений в краже или шпионаже. Теперь в стене встречались не только ниши со статуями, но и различные двери - некоторые - будто для карликов, в иные - можно въехать верхом на драконе. Председатель остановился у двери, отпер два замка из трех, распахнул ее, вталкивая Алекса в помещение немногим объемнее, чем посольская каморка. Шкаф с двумя выдвижными ящичками и кресло, поставленное у окна.
- В левый ящичек помещаете запрос на интересующую вас тему, идете гулять, а когда вернетесь, то в правом обнаружите список доступных томов. Подчеркиваете нужное и снова используете первый ящик. Еще одна прогулка на четверть часа, возвращаетесь, заглядываете в ящик - и вот оно - счастье в добротном переплете. Но не вздумайте ничего выносить из комнаты даже на террасу!
- А как же читать? Только кошки и совы распознают надписи в такой темноте!
- А вот же дверца в шкафу! Я считал вас догадливым, молодой человек. Откройте ее! Не бойтесь, за ней не прячется чудовище, остерегайтесь зверя в собственном сердце! Лестница. Наверху замечательное гнездышко для чтения. Просвещайтесь, учитесь, набирайтесь мудрости, это полезнее, чем любезничать с девушками из обслуги. Они вам такого наболтают. Конечно, вы возразите, что книги тоже лгут, но лучший лжец верит себе. Да, милые, милые лгуньи.
В беседку они возвращаются, пробегая мимо закрытых дверей - на середине пути небо пошутило, устроив фейерверк из молний, хохоча громом, а после произвело целый карнавал танцующих капель и градин. Внезапность погоды в городе - легендарна, на огорошенных пришельцев посередине солнечного дня может обрушить снегопад и уже за несколько часов серьезные по колено сугробы, превратятся в воду - город на воде, построенный из воды. А еще этот ветер, при буйном настроении едва не вырывающий деревья с корнями.
- О, наша девочка ушла прогуляться! - сказал Председатель, указывая на опустевший стол в беседке. - Не пытались ли вы в детстве застать ожившие игрушки за проказами? Впрочем, разве у вас было детство?
- Ее могло сдуть ветром, перебросить через ограду, она, возможно уже далеко, посередине реки.
- Это вас, друг мой, несет течение. Вы, бедняжка, не осознаете сил, захвативших вас, сталкивающихся, враждующих. А кукла - всегда только кукла, у нее нет судьбы отличной, чем судьба камня или подковы - судьба вещей одинаково бесчувственна, чтобы с ними не вытворяло время. Вам бы тоже, думаю, хотелось превратиться в статую. Бесчувственный господин посол, усталый, вы, часом, кожу не сдираете с рук, смывая кровь? Прежде вы, говорят, умели быть жестоким и деятельным. А теперь... Это совесть вас обездвижила?
- Я приберегу исповедь для посмертных судей.
- Вы бы хотели увидеть ее?
- Конечно, всем любопытно, как выглядит исповедь.
- Разве вы ищете не другую?
- Это пожелание нашего с вами правительства.
- А какое им дело до нашего городка? Налоги мы платим исправно? А нам не желают оказать ответную любезность, требуя пропускать суда с войсками без таможенного осмотра, без оплаты, наплевав на давние привилегии и договоры.
- Война, господин Председатель, питается золотом. У вас оно есть, будьте любезны, кормите дракона.
- Падение в реку с высоты этой террасы мало чем отличается от падения на камни.
- Меня пугают? И что потом? Моя жизнь не ценна, но моя гибель даст повод для интервенции. Если в городе введут прямое правление, догадайтесь сами, чью голову первой поместят в бутыль с алкоголем.
- Я даже не попытаюсь подкупить вас, хоть и знаю, что у вас нет ни долгов, ни денег. Пусть господин Канцлер и его свора считают, что вы способны помочь в их планах, я знаю о вашем бессилии. Но вы мне интересны, точнее - некоторые из ваших воспоминаний.
- Вы собираетесь вскрыть мой череп?
- Если понадобится, то вскроем не только череп. У вас, возможно, появится шанс посмотреть на собственное сердце. Все что она пожелает.
- Говорят, что Госпожа больна.
- А кто здоров? Даже боги умерли.
- Мои грамоты, я требую от имени правительства, вы обязаны устроить нам встречу! Иначе, клянусь, я назову вас узурпатором и истребую из столицы ордер на ваш арест.
- Ордер - это одно, а власть - совершенно другое. Смело фрондируйте, играйте в политику с моими врагами, вы навредите только сами себе, господин посол. А ваши грамоты останутся при вас, пока я сам не решу, что больная идет на поправку. Читайте книги, скучный вы человек!
Председатель посмотрел на Алекса, как прорицатель - насмешливо, но жалея. Он едва не опрокинул тяжеленную столешницу, когда оперся на нее, поднимаясь. Ни слова, ни кивка на прощание - великан уходит, раздвигая ветки, как театральные кулисы, за которым исчезает все в независимости от размера, будто в ладонях смерти.
Ливень уже выплеснул на землю свои печали. От ветра - свежо, ветки стряхивают капли, будто медлительные животные. Алекс сидит на скамейке, пытаясь обдумать разговор с Председателем, но ему видится Анаис, распустившая волосы. Чтобы собраться, он бьет кулаком по столу, раздирая до крови ребро ладони - на столе остался ключ от комнатки, являющей книги. Уцелевшей левой рукой он берет ключ, а правую подносит ко рту, чтобы высосать из свежей ранки несколько капель крови. Если не приходят на ум собственные идеи, не почитать ли чужие? Но добраться до библиотеки Алекс не успевает - у выхода из беседки его перехватывает посыльный мальчик в синем мундире. Господин Канцлер желает видеть господина посла завтра вечером у себя.
"Лачужка", величайший дворец из известных, издали поражал гармоничностью форм, тем более странной, что формы эти - причудливы и химеричны. Но вблизи он и вовсе превращался в лабиринт, в загадку балконов, лесенок, террас, огромных стекол. Как это все удавалось удерживать в механической или эстетической целостности? На балкончики, нависающие над террасой, где политически скучал господин посол, частенько выскакивала поболтать и побездельничать обслуга. Смешливые девушки, которых Алекс не мог видеть снизу, но научился различать по голосам, с удовольствием собирались послушать его сказки. Запертые во дворце, они пьянели от любой новости из города, а рассказы о столице и вовсе сводили бедняжек с ума. Ах, столичные нравы и мода! К счастью Алекс запомнил множество забавных историй из светской жизни, с той поры, когда он сам блистал и был обласкан. Сведения, конечно, устарели, но затворницам и черствая новинка в радость. Глупые девочки, вы такие умненькие, почему бы вам не уронить с балкона цветок, а если жаль пестиков и тычинок, то несколько словесных лепестков?! Полцарства за сведения о вашей хозяйке! Бродит ли она, безумная, в ночных коридорах, как о том шепчутся в городе? Лгун ли назвал ее красивой? Не умерла ли она, а хитрый Председатель придумал басню с болезнью, чтобы управлять городом? Девочки, взамен я поведаю о тайной любви юноши-студента и жены командира столичного гарнизона! Эх, такой любви не знала земля, небо бы, не выдержав ее сияния, выгорело бы дотла!
Три вечнозеленых деревца, вокруг разложены камни, подобранные в согласии с "Кодексом садоводства". Каждый камень - символ одной из стихий, или намекает на строчку забытого стихотворения. Это место Алекса, среди этих деревьев он оказывается точно под балконом. Но пусто и тихо, видимо, девушки заняты мытьем полов, раз не слышно их бессмысленной трескотни. У Алекса с собой фляга - он нашел ее в посольской каморке, когда вернулся туда после беседы с Председателем. Смолянистая настойка потрясающей крепости. Он отпил немного и ощутил возвращение молодости. Смешно бояться яда, если тебя могут запросто сбросить в реку. Не дождавшись служанок, Алекс сделал еще несколько глотков из фляги, и тут же понял, что перестарался. В голове поднялся ураган парадоксальных мыслей. Дьявол, ему казалось, что он вот-вот раскроет загадку жизни, развернет бережно ее розовые лепестки. Он вспоминал покинутых им женщин, вспоминал и предавших, лица солдат, погибших в том памятном бою на границе, запах влажных камней в каземате, глубокий ров, который он пересек, не умея плавать. И еще - какой-то город, не виденный им ни разу, эшафот, кровь, сочащуюся сквозь доски, колокол на высокой башне. Выпитое превратило его в лунатика - тело, не желая подчиняться взбунтовавшимся мыслям, брело самочинно, не выбирая направления. Бесценное свойство напитка - он одурманивает кратко, но и двадцати минут хватило, чтобы господин посол забрел неизвестно куда. А если запретная зона? Он решил позвать на помощь - крикнул, но, не считая эха, ответа не последовало. Как бы его не прикончили раньше, чем услышат. Он позвал еще раз, перемежевывая просьбу с армейской руганью.
- Не сметь святотатствовать! Алтарь за вашей спиной!
- Кто это со мной говорит? Я никого не вижу. Говорливые духи стерегут камни? Чем свят алтарь, который не окропляют свежей кровью?
- Вас журят ангелы! - насмешливый девичий голос, но не угадаешь откуда - акустика шутит.
- Покажитесь, ангел мой милый!
- Голову поднимите, поднимите и узрите!
И он увидел - совсем не там, где рассчитывал, выступающий балкон вверху, на балюстраде нечто, одновременно могущее быть девушкой и зверем - темный силуэт на фоне неба, серого от туч. Уродливое существо - перепончатые крылья, змеи, звериная морда, но в то же время - безупречный женский профиль, руки, машущие ему сноровисто, будто принадлежащие танцовщице.
- Увидели? - спросила зверодевушка. - Ближе не подходите - провалитесь. Эта часть здания совсем обветшала. Гигантский дворец в перманентном ремонте. Починишь здесь, отвалится в другом месте.
У чудовища нежный голос, вибрирующий умелой струной. Этот голос заполняют запахи персиков и веток жасмина в первую ночь цветенья.
- Я немного заблудился, - сказал Алекс, чувствуя, дрожь в конечностях, но неспособный пошевелиться от удивления.
- Немного заблудившись можно немного выбраться!
- Мне бы хотелось выбраться полностью, половина спасения все равно, что гибель.
- Мы не дадим вам погибнуть, господин посол! Девушки говорили, что вы уморительно-забавный! Нам, прислужницам, скучнее, чем отшельницам в ските! Только вы могли потеряться на террасе! Даже детей можно отпускать гулять здесь, не боясь, что они пропадут.
- Благодарю.
Уродец пошевелился. "Интересно, как она меня спасет? Расправит крылья, схватит когтями за ноющую поясницу и донесет до каморки? Что это за мода, держать во дворце таких вот чудищ для забавы?". Мгновение - девушка и зверь перестали быть единым. Девушка отошла в сторону, а статуя осталась на балюстраде, со злобным вызовом уставившись в сгущающуюся темноту. "Вот какой же я кретин! Наверное, девочка - танцовщица или акробатка! Как она движется! Фехтовальные залы научили отличать тренированное тело. Служанок набирают далеко от города - в центральных землях или на свободных территориях. Как тяжело изжить акцент! Вот и эта выговаривает согласные не так, как принято в городе. Она - южанка с озер, но откуда точно - не скажу, мне не пришлось забираться в те теплые места, где зима мягче женской груди".
- Благодарю, - сказал он. - Сто раз вам спасибо!
- Господин посол, спасибо в банк не положишь. Я-то служу в библиотеке, ухаживаю за древними словами. Хорошо, что у меня здоровые глаза, а то я бы попросила у вас очки, а это дорогая игрушка. Знаете что, подарите мне ожерелье, здесь у пристани тоже торгуют безделушками. Дешевые бусы вполне сгодятся. Но запомните, я люблю синие. Да, и статую не забудьте, мы с ней подруги, я люблю сидеть на перилах, высота вдохновляет! Купите для каменного чудовища ленту. Цвет не важен - она не капризная.
- Посидел бы рядом с вами, но боюсь, что статуя сбросит меня в реку. Не желаю сырой смерти в воде, будто кот!
- Чертовски вы боязливы, господин посол!
- Не поминайте чертей, вы же меня ругали за алтарь, а сами распугаете всех ангелов.
- Один останется. Это мое имя. Анжела! Запомните? Ненавижу, когда забывают имя. Да и не улетят ангелы надолго. Они меня обожают, я кормлю их с рук маковыми росинками.
- Алекс, госпожа, меня зовут Алекс.
- Ваше имя известно каждой мышке. Внимание, я зажигаю фонарь. Считайте, что я еще одно бледное светило ночи! Учтите, я хожу быстро, будьте настороже, если свалитесь в реку - не смейте приходить во снах, я боюсь кошмаров еще больше, чем мохнатых бабочек.
Алекс быстрым шагом несся за желтым шаром надежды, спотыкаясь о камни и ветки. Девушка не перехвалила себя - она легко порхала на высоте, иногда перебегая по узким карнизам, скользила как ртуть. "Анжела, что за имя, как у торговки рыбой, как у торговки собой. Впрочем, на ее родине его могут использовать аристократы. В медвежьем углу - медвежьи причуды!". Фонарик то выше, то почти вровень с Алексом, будто подает сигнал к штурму затаившейся за утесами армии. Светлячки - зеленоватый огонек с короткой жизнью, будто искра, вырвавшаяся из костра, вспыхнула, прочертила, погасла. Вот и знакомые места - фонарь замирает, а Алекс по инерции делает еще десять шагов, кажется, он бы так до скончания дней преследовал неуловимый источник света. Фонарь погас, исчезла и девушка, сколько он не окликал ее, называя именем, скрипящим в зубах, как скрипит мелкий песок в пустыне, в ответ кричала птица с почти человеческим голосом. Дворец, утес, на котором он вырос, река, острова, гавань на том берегу, портовые бараки, амбары и склады, собаки, три яруса города, поднимающегося по склону - все поглотила тьма, запрятав внутрь огромного рта, где сыро и безмятежно. Алекс наполнил легкие свежей ночью, вошел в каморку и уснул, приблизившись к лику смерти на расстояние век и ресниц.
Он с трудом поместился в утро, узкое как бойница. Он долго ворочался, подгоняя размер усталого тела к короткому ложу. Лицо его распухло после вчерашнего излияния, будто тряпичный мяч, брошенный под дождем. Его уже ждал завтрак солдата - вино и ломтики сыра с поджаренным хлебом. После еды он прошел в комнату, смежную с каморкой, чтобы умыться и выбрить смуглые, как у южанина, щеки. Оставив мундир разложенным на постели, Алекс вышел на террасу в жилете поверх белой рубашки. Весеннее солнце уже неистовствовало, заставив прищурить глаза, но воздух еще оставался прохладным. Пройтись бы босиком, избавившись от обуви, почувствовать кожей острую выпуклость камешков, нагретые бока плит, свежее руно зеленой травы и мягкий мох у фонтанчиков, имитирующих природные источники. Он прошел мимо беседки, не проверяя на месте ли кукла. С трудом среди множества дверей он отыскал библиотечную, повозился с ключом, отпер два замка из трех и вошел вовнутрь, понимая, что уже забыл какой ящик для чего предназначен. Господин посол избавлен от экспериментов с ящиками - на изношенной обивке кресла лежит книга в черном переплете. Он взял ее, почувствовав в руках нежданную, противоречащую скромным размерам, тяжесть - будто страницы из золота, а слова - ртуть, принимающая любую форму. Старинная, для его народа - доисторическая, утраченное мастерство печати, изготовления бумаги, переплета. Он пролистал страницы, прислушиваясь к лиственному шелесту, необычная вещь рождает необычайные звуки. Он открыл дверцу шкафа, втиснулся в проем, по винтовой лестнице взобрался на самый верх - в круглую комнату, весь пол которой занимал диван, заваленный разноцветными валунами подушек. Косое окно на целую стену и, хоть комната защищена от прямого слепящего света, в ней было ясно, как между райских деревьев. Алекс прижался к стеклу, стараясь разглядеть что-нибудь кроме утесов на той стороне и похожего на боевой стяг неба. Не разглядев, не утрачивая контакта с холодным стеклом, он сполз вниз стекающей дождевой каплей. Умостившись между подушек, он раскрыл книгу нежно, как лепестки женщины. О стекло ударялись крупные, но прозрачные будто призраки, мотыльки. На титульной странице он нашел лист в виде человеческого профиля, закрыл глаза, пытаясь представить диковинное дерево, чьи ветви исторгают подобную химерическую зелень. Дерево не представлялось. Он снова осмотрел сухой профиль ничтожной толщины, придумал, будто что-то вспомнил, свел брови; между ними на переносице образовались две глубоких складки. Толстенный лед, покрывающий глубины памяти, не успел издать ни единого треска, как лист выскользнул из книжного убежища, упал на диванчик, рассыпавшись мельчайшим прахом. Он перевернул страницу - записка. "Я так и знала, господин Посол, что вы растяпа. Что вы сделали с бедным листиком? А он пролежал в книге, если верить записям, две сотни лет". Похоже, что у него намечается роман в письмах с библиотекаршей. Алекс начал читать и удивился языку - древние страницы были покрыты современными словами. Это книга - история его народа, изгнанного тысячу лет тому на север. Бескрайние земли, занятые теперь государством, смежными с ним княжествами, тогда заселял малочисленный народ. Город на утесах над рекой, где господин Посол забавляется с книгой, был их столицей. Достигнув вершин в науке и искусстве, эти люди оказались слабы, не сумев себя защитить от орд изможденных варваров. Только столица держалась более пятидесяти лет - три поколения вождей осаждали ее, рассчитывая обрести необычайные сокровища. Когда убийственные машины на городских башнях замерли, начался решительный штурм, но за стенами победителей ждал сюрприз. Город оказался девственно пуст - ни людей, ни животных, оставленные дома, полные вещей, не успевших покрыться пылью. Исчезнув, защитники унесли даже своих мертвых - склепы были пусты. Сокровища? Кто же поверит, что ничего не нашли, богатство города - разве не лучшее доказательство, что его основание возведено на древних ценностях? А книги? Славнейшее собрание, сколько еще столетий понадобится, чтобы исследовать его до конца, до последней точки. Стоимость книг измеряется золотом грядущего.
Солнце переместилось так, что комната впала в локальные сумерки. Алекс протер шарфом глаза - левый пульсировал, в правом острая боль. Разобрать мелкий шрифт при таком скудном освещении мог бы только упырь. Смог бы и кот или сова, которая все-таки больше специализируется на мышах, чем на мудреных текстах. Перед уходом Алекс достал из жилетного кармана перо с приделанной чернильницей - такая вещь стоит как набор отличных ножей. Он написал на обратной стороне записки: "Спасибо за книгу. Но я предпочту стихи или сказки истории, которая та же сказка, но приправленная фактами, изложенная серьезно. Ваш неловкий разрушитель сухих листов".
Он впервые увидел город на этой стороне реки. С высоты двуглавой сторожевой башенки, покрытой чешуей черепицы, город - дома и дворцы, казался лавиной, несущейся вниз, но застывшей в ожидании решения божества, еще не выбравшего направления для стихии. Склон отвесней, чем на той стороне, где город привольно расположился на трех широких ярусах. Хаос плоских площадок, ступеней, на которых мостились здания, ветвились деревья в садиках, стиснутых со всех сторон скалами. Далеко на востоке - семь шпилей Университета, - шесть темных, а седьмой бел, будто сахарный. Улицы, мостики на арочных подпорах - точно распущенная серпантином лента, вьющаяся вниз до самых ворот. Этот город стоит на месте столицы Предшественников, часть стен и многие фундаменты устроены еще ими. Недаром прозвища половины правителей этой территории включали "строитель" - требуется незаурядное мастерство архитектора, чтобы возводить башни там, где и птицам гнездится страшно.
- Господин посол, вас ждут! - сказал пузатенький офицер в синем мундире.
- Конечно, конечно. Городом можно любоваться вечно. Не думаю, что господин Канцлер станет ждать меня и четверть этого срока.
Палаццо Канцлера был прямо под ними - идя по узкому мостику, они почти что ступали по его крыше из разноцветной, выложенной узорами, черепицы. Близко крыша, да до дверей далеко - пришлось отойти на три сотни шагов в сторону, чтобы спуститься на один уровень с улочкой, которая вела к воротам. Вход освещали желтые грозди фонарей, подвешенные на столбах.
Гости - лучшие люди города, примыкавшие к враждебной Председателю партии, прогуливались, интриговали и шутили на диванчиках, запивая чистой водой скромные угощенья. Сквозь стены сочилась тихая музыка, не заглушая слов. "Как не похоже это собрание на столичные посиделки с голыми женщинами и отчаянным пьянством. Ты вынужден напиваться, чтобы тебя не заподозрили в скрытности, но при этом не говорить лишнего - столица была в первую очередь столицей доносчиков". Офицер провел Алекса в неказистый черный коридор, а дальше уже другой офицер сопроводил по узкой лесенке наверх. Он постучал кольцом в металлическую дверь, та отворилась, за ней обнаружился еще один офицер и еще одна дверь.
- Господин посол, честь вам, - сказал Канцлер Алексу, вошедшему в его кабинет.
- Честь, господин, - ответил Алекс, садясь в уютное, как постель, кресло.
- Вас, должно быть, не впечатляет мой скромный прием после столичных торжеств?
- Чувственно и духовно. Похоже на заседание философского клуба. Или тайного общества Совершенных.
- Никаких тайных обществ. Детские игры взрослых политиков, когда нелепая одежда и заклинания призваны изменить их самих и окружающий мир к лучшему. Скромность у нас в цене, мы чужды пафоса, поэтому, верно, кажемся столичным послам бедняками.
- Нашему правительству никто не кажется бедным, когда дело касается денег. Уплата налогов - священный долг даже нищего.
- Мы согласны платить и больше, хотя и так вносим немало. Но сами понимаете - двоевластие в городе приводит к финансовому хаосу. Какие у этого человека права на город? Если бы он родился здесь, родился на территории, но он чужак, пришелец, он приписал себе родство с одной знаменитой семьей на юге. Только кто подтвердит, если этот род уже весь вышел? А теперь и династия наших правителей находится под угрозой! Чтобы тысячелетняя преемственность власти рухнула из-за одной девочки! Вот как нам с ним управиться? Он в любое время может состряпать указ за ее подписью и украсить нашими головами пики на рыночной площади! Что с ней - никто кроме него не знает. Отчего же ему бы не представить нам девушку - больную, если ей так худо, но живую, нам бы только одним глазом глянуть, чтоб убедиться. Если она жива. Дворец надежно перекрыт. Мы пытались внедрить своих людей в обслугу, но безуспешно. Нам нужен союзник, господин посол, а лучшего союзника, чем центральное правительство, не найти. У этого человека поддержка Университета - кафедры розданы его сторонникам, а головы учащихся забиты пагубными идеями его сочинения. А сколько людей обогатилось, приобрели влияние, не имея никаких прав? Новые богачи, проходимцы, которых раньше ждали каторжные каменоломни, теперь они владеют половиной города, половиной нашего флота, а налоги они выплачивают напрямую дворцу. Я сомневаюсь, чтобы они действовали честно хоть на одну сотую.
- Я согласен, что болезнь ее более чем подозрительна. Слухи, каких только басен я не наслушался в городе! Их повторить - значит совершить преступление, наказуемое смертью. Ведь так просто прекратить слухи - достаточно показать ее народу или его избранным представителям. Я обо всем докладываю и еще доложу в столицу. Но пока у нас нет достаточного повода для военного вмешательства. Закон гарантирует спокойствие федеральным территориям.
- Увы, мы не можем действовать без поддержки, так как сил недостаточно, вы не вышлите войска, пока не будет повода. Ни утонуть, ни спастись.
- Как я понимаю, ключевая фигура - Председатель?
- Ваше понимание замечательно. Но мы у нас в городе предпочитаем арест центральными властями проходимца резне и междоусобице.
- Так дайте нам документы. Если их нет - создайте. Осуществить арест - все равно, что захватить город. Нужны немалые силы, а ведь мы еще ведем войну на востоке, присматриваем за южными границами, да и бунты, участившиеся из-за дороговизны, требуют пристального внимания. Разве буйная чернь не держала два века тому целый год столицу в осаде?
- Постараемся достать бумаги, но Председатель способен перехитрить всех чертей в аду.
- А вы сами видели ее?
- Это глупо до смешного, но опознать ее некому. Можно попытаться, но ей было всего четырнадцать, когда отец назначил девочку своей наместницей в городе. Я видел ее во время церемонии издали. Но кого я видел - некоего ребенка в странном облачении. Если так одеть дракона, то и его можно будет принять за маленькую Госпожу. В том то и дело, что весь ближний круг, все люди, бывшие с ней накоротке, а, учитывая ее возраст и пол, подобных людей не могло быть много, погибли в том городке на берегу озера. Ее отец, его свита, потом свита его дочери, прибывшей на зов больного родителя. Как ей удалось уцелеть? Про то знали бы одни боги, если бы они все еще существовали, а то наше неверие опустошило небеса. Возможно, судьба сделала ей подарок, наградив за доброе сердце - едва став наместницей, девочка освободила самых оголтелых разбойников. Больше, она отменила смертную казнь за все преступления, кроме контрабанды, да и то, ввези вы что-нибудь запрещенное - каторга заменит эшафот.
- Мягкость здешних законов - легендарна.
- Верно, верно. Не рубят, не потрошат, не жгут, не вешают. Но люди пропадают. Поверьте мне, нужные люди. А тюрьма на острове - вотчина Председателя. Кто поручится, что моих агентов не подвергают там изощренному допросу, после которого и камни вскрикнут?
- Она - брюнетка?
- Кажется. Но выкрасить волосы в наше время уже не проблема.
- Моя двоюродная сестра - тоже черненькая. Если на войне погибнут все ее братья, а их отец очень даже за это, то она унаследует права на территорию. Конечно, моя крохотная родина не сравнится ни размером, ни богатством с вашей.
- Вы бы могли унаследовать вашему дядюшке.
- Я в конце длинного списка. А ваша Госпожа ладила с отцом?
- А как ребенок четырнадцати лет может конфликтовать с человеком, фактически правящим всем государством? Это был титан, вызывавший трепет у министров, сам Верховный опускал глаза, разговаривая с ним. Он был, возможно, чуть более суров, чем его отец - тот умел вызывать любовь. Куда более суров, чем бы следовало - когда тебя боятся, следует бояться за себя. С подобным человеком не каждый устоит рядом. Вы же знаете как он погиб?
- Почти ничего. Наши правители сродни богам, они за облаками, мы скорее придумываем их себе, чем знаем. Он был командующим, а я - мелким офицером на заставе, где легче услышать голос песка, чем человека. А еще секретомания, подозрительность - в центре задать неверный вопрос означает оказаться самому под допросом.
- Он умер внезапно. Скорее всего, по болезни, как раз свирепствовала лихорадка, но возникла версия об отравлении. Он умер в городе на берегу озера по дороге сюда. Спорный городок, не признающий власти своего Правителя, управляемый сектантами, ненавидящими Священный Совет, но пользующийся тайным покровительством правительства. Было следствие и уничтожение всех приближенных предыдущего Господина, теневой кабинет, могущественные люди. После - государственные войска стерли тот город так, что не осталось и следа. Кровь и вопросы. Очень много крови и ни одного ответа, господин посол. Свидетели, обвиняемые и судьи переселены в преисподнюю. Возвратились только двое - господин Председатель и еще одно полуживое создание.
- Спасибо, господин Канцлер, - сказал Алекс, поднимаясь. - Моим мыслям теперь есть на что опереться.
Алекс поднялся и склонил голову. Канцлер в свою очередь разрешил полюбоваться блестящей макушкой. Кожа натянута так, будто сжимается, высыхая. Правильные черты - все-таки он родственник великолепной Анаис, но глаза - заросли колючек. "Предпочту этого хитрого человечка в качестве врага. Председатель расплющивает тебя уже одним своим присутствием".
Господина посла проводят сквозь толпу, его представляют, знакомят, ему жмут руку, кланяются, улыбаются, он тоже не отстает в искусстве притворства. Перебирая отмычки любезностей, он использует нужную, оставляя человека довольным, иногда - равнодушным, если отмычка не подошла, если человек привык к лести, обзавелся защитой, скользкой броней, к которой не пристает липкая грязь. Жизнь как жизнь. Паутина музыки обволакивает - лишнее движение, и ты только крепче опутан. В середине круга, прикрытого по периметру защитной стеною мужских и женских, чуть обнаженных, спин, стоит человек. Он красив, высок, его черты безупречны, белесые волосы падают на плечи, а молодость сочится сквозь кожу, испаряется, окружая дурманящим облаком - подойди - опьянеешь. Безмерно талантлив, его стихами зачитываются скрипучие скептики из журналов, его похабные песенки орут студенты, пьянствуя и бунтуя. Господин посол уже слышал, что Август - солнце нового поколения, прибыл в город, чтобы вступить в права хозяина домов, складов и кораблей. Человек, которого удача обхаживает будто цветок, не позволяя его лепесткам увядать.
Алекс маневрирует, протискиваясь сквозь руки и плечи. Он кланяется, хвалит стихи господина Августа, которые даже не слышал, хвалит его манеру чтения, сводящую с ума женщин. Август принимает его похвалу, небрежно складывая в основание горы ей подобных. Здорово было бы выпить, господин посол? Люблю пить с людьми, у которых столичный акцент. Конечно, здорово, выпить всегда хорошо. Темные, с золотыми молниями глаза поэта полны обреченностью. Несколько раз смерть открывалась Алексу в чужих глазах - только свою не увидеть. Безошибочная, неотвратимая. Или он впервые дал маху? Бывает, что у людей зеркальные глаза, а смотрящий видит в них лишь свое отражение. Как бы там ни было - кто-то один из них двоих познает огонь до конца текущего года.
Остановиться. Ты бежишь, задыхаешься, сменяются лица, прикосновения, строки, плоды, которые обрываешь на ходу. Я помню свет, сочащийся из раны в прокушенной кожуре. Я помню болезненный удар о косяк двери, обещавшей стать входом в сияющий мир вечного солнца. Обещания - это мокрые листья, они прилепляются к твоей одежде, ты несешь их на себе, любуешься ими, пока они не сгниют, пока ветер не сбросит их, пока твои ноги не втопчут их в грязь. Остановиться - на пригорке в тени колоссальной ветки над живыми соцветиями. Трава сгибается, выпрямляется. Поверь мне, ветер здесь ни при чем - трава пьет время, надрезая его вены острыми листьями, всасывая его прозрачную кровь. "Зачем все это? Куда я, откуда?" - спрашиваешь себя, и тут же кутаешься в жаркий луч, в пейзаж, протянутый дальше любых горизонтов. Пчелы и стрекозы с витражными крыльями приносят воспоминания. Я пьянею, чтобы забыться, а опьянев - бегу дальше, обещая себе в следующий раз остановиться надолго, больше впитать, осознать хоть что-то. Мокрые листья. Листья.
Тяжкое пробуждение - полдень, солнечные блики добрались до барельефа цветов на стене, облепив его будто мухи гниющую плоть. Скрежет ставен и рам - ветер, видимо, в силе. Голова раскалывается - только пристроишь один осколок на место, как отваливается в другом месте. Первая попытка пошевелиться напомнила о боли в пояснице. Предстоял бессмысленный день. Если бы можно было уснуть на еще одну жизнь! На приставном столике лежит нечто, чего там быть не должно, но чтобы разглядеть - придется выбраться из кровати. Нечто - это коробочка черного дерева с замком головоломкой. Главное, чтобы не механическая игрушка из тех, за которые теряешь голову. Алекс раньше легко справлялся с подобными замками, но, видимо, навык утерян. Алекс ложится на спину, чтобы утихомирить ноющую поясницу. Должен получиться цветок - это ясно, повернуть рычажок, вот этот лепесток пододвинуть к этому. Но цветок не складывается, хотя у весенних деревьев все получается просто. Он уже несколько раз откладывал коробку, чтобы не швырнуть ее об стену. После брался снова, стараясь найти новый подход. Возможно это совсем не цветок? Он вспомнил глаза Августа, бешенное пламя в них и, не отдавая себе отчет, провернул какую-то манипуляцию - щелчок, головоломка разгадана - это костер. Из открытой коробочки пахло сандаловым маслом, но кроме запаха - ничего. Разве господин посол не находил тайники, обыскивая дома лжепророков? Он вынул гвоздик, отличающийся цветом - дно отпало. Записка. "Шестая арка от библиотечной двери, считать по ходу солнца. Шестой час".
Холодная вода стекает по лицу с гладко зачесанных назад волос. Он упражняется на террасе под скромным дождиком. "Я почти я. Если бы еще вспомнить, каким я был раньше, припомнить свою силу, чтобы убедиться, что то, что удалось воссоздать - то же самое. Я еще не стерся, не обветшал, я еще прихожусь впору внутреннему пламени, душе, как толково подогнанный доспех".
Синие флаги едва удерживаются на флагштоках башенок, на других шпилях бешено вертятся флюгера. Ветер старался столкнуть искусственное нагромождение башен и стен с обрыва, а, коли уж не удается управиться с дворцом, то вырвать из свинцового переплета цветные стекляшки. Прохлада ощутима как глыба льда, упавшая с высот в ближние кусты, пока ты спал у костра, укутавшись воспоминаниями о матери. Холод забирается под расстегнутый ворот рубашки, скользит по груди, поднимая торчком волосы, руки холода - уверенные и наглые, как у потаскухи. Всех глупых и доступных женщин в жизни Алекса звали Еленами, точно в насмешку над святыми подвижницами древности, носившими это же имя как символ мудрости и чистоты.
Местный климат чужд болезням, но Алекс все-таки боится подхватить насморк и бегом направляется в библиотечную комнатушку. Второпях он спутал двери и несколько минут тщетно пытался открыть их своим ключом. Поняв, что ошибся, Алекс отошел на шаг и внимательно осмотрел узор из сплетенных рук, точно рвущихся из деревянной поверхности, чтобы задушить или содрать кожу. Еще недавно ему приходилось отыскивать тайные двери в подвалы, где прятались еретики, механики, где были устроены лаборатории отравителей. Он снова подошел к двери, повернул несколько рук - что-то щелкнуло, но дверь не открылась. Навыки еще не потеряны, но необходим ключ или набор отмычек. Часы во внутренностях здания бьют шесть. Он вспоминает про записку, находит дверь в библиотеку, затем - шестую от нее по ходу солнца. Точно такой же узор из железных рук, только это руки чудовищ с острыми, как бритвы, когтями. Он поворачивает хищные ладони с величайшей осторожностью - снова щелчок - дверь открывается без ключа.
В помещении пахнет ароматическими курениями, будто в храме. "Черт, кто так строит! В колоссальном здании не комнаты, а мышиные норы! Иногда мне кажется, что дворец - скала, к которой пристроены стены. Фиктивная величина, чтобы вызвать восторг у чужестранцев". Крохотная комнатенка - два шага в любом направлении и ты упираешься в камень. Он поднял голову и не увидел потолка - только бесчисленные окна причудливой формы на стенах. Не комнатка - дно глубочайшего колодца. На цепях подвешены шары с растениями. Несколько веток выпадают, летят вниз, ударяясь о стены, сыплют на его голову цветочные лепестки.
- Что же это вы, господин посол, все поломали, - он узнает тихий, неспешной волной набегающий голос. - Я так старалась, развешивая букеты.
- Право слово, госпожа, я не повинен. Руки коротки.
- Руки коротки, зато мысли как мачты.
Пауза. Тишина. Позвякивают, качаясь, цепи. Даже молчание ее так сладко, что хочется откусывать полные соты.