Михалыч, по нынешним понятиям стопроцентно подходил под термин - монополист. Хотя в те далекие времена о которых далее пойдет речь, и слова такого у них в деревне никто не знал, а если и знал, то помалкивал, потому что времена такие были, что шибко умные долго не жили. Да и сам дед естественно даже не догадывался о том, что у себя в деревне, благодаря этому самому монополизму, он имел всяческие привилегии, которые выражались в том, что особенно с наступлением весны, когда весь воздух вокруг наполнялся видимой-невидимой массой всевозможных больших и маленьких летающих насекомых, все жители села вдруг добрели к старику, и кто табачку, а кто папироску предложит, а кто и чарочку поднесет. Да что там чарочку, молодухи и те, не говоря уже о более пожилых женщинах их деревни, как бы не обращали внимание, на его вольности которые он позволял своими шаловливыми руками, щупая их где только можно и за что только можно. Кому другому, помоложе даже, да покрасивше, наверняка за подобное, деревенские бабы давно бы глаза повыцарапывали, да мужики ребра посчитали бы, а старику все сходило с рук, потому как - монополист. А вся его монополия заключалась в том, что его внук в райцентре вот уже третий год, занимал должность завгара. Ну и что скажете вы, подумаешь цаца - завгар какой-то! И правильно скажете, у многих в нашей деревне родственники и повыше должностя не только в районе а и в самой области занимали, но монополистом все равно был только один Михалыч, и вот в чем соль. Будучи уже много лет на пенсии, он все равно работал сторожем в магазине. И от нечего делать, из старых прохудившихся автомобильных камер, /которыми всецело распоряжался, и естественно поставлял ему его внук/ для всех деревенских вдов и одиноких женщин и старух, он мастерил хлопушки для мух, с кленовой, или ореховой рукояткой. Форму самой хлопушки он всегда вырезал по одному и тому же лекалу, и когда уже сама хлопушка, или если вам больше нравится /мухобойка/, была готова, и намертво примотана к рукоятке медной проволокой, в изготовлении своего изделия, он ставил последнюю точку. Которая, была очень примечательна и право же заслуживает того, что бы о ней упомянуть отдельно. И заключалась она в следующем. Использованной гильзой, 16го калибра, в самой резине он на деревянном верстаке пробивал отверстие. Иногда по центру, иногда справа иногда слева, иногда сверху иногда снизу, короче говоря, всякий раз в другом месте. А дыра то на кой хрен? Интересовались любопытные односельчане. На что Михалыч обычно делал задумчивое и даже я бы сказал какое-то философски-просветленное лицо, и отвечал, что делает он так потому что: Всякая божья тварь, в этой жизни, должна иметь шанс, на спасение...