Боже! Сколько лет прошло, а я все ни как не могу успокоиться, все терзаю и казню себя за один поступок, мною совершенный. Все что я делал в этой жизни до того, и особенно после, было только для нее, для моей девочки, все мысли и поступки, были только для нее, для моей доченьки, которую я сам чуть было, не погубил. Сейчас, с высоты прожитых лет я, конечно же, понимаю каким животным без души и сердца в груди я был тогда. Именно бездушным и бессердечным животным, а разве есть другое название человеку, который, ну если не утопил, /слава богу,/ то, по крайней мере, сделал все возможное, что бы утопить собственную дочь - свою плоть и кровь. И хотя по всем официальным документам, она до сих пор считается моей приемной дочерью, должен вас, со всей ответственностью заверить, что все это - полнейшая туфта. На самом же деле любая генетическая экспертиза без особого труда докажет что именно я, а ни кто другой являюсь ее самым, что ни на есть настоящим отцом.
Ее мать, не была шлюхой, просто ей не повезло с мужем, с первым мужем. Лично я не могу сказать о нем ничего плохого, мы с ним не были даже знакомы. Хотя по рассказам людей знавших его, можно сделать вывод, что как человек он был хуже и не лучше любого из нас. Ну, скажите, положа руку на сердце, кто из нас / мужиков/ откажется сходить ''на лево'', если представится такая возможность? Да любой! Но основная, можно даже сказать подавляющая часть нашего брата после такого рода походов делает шаг вправо и возвращается обратно в семью,/зализывать раны/. У ее же мужа такого рода загулы были схожи с запоями, и могли продолжаться, не то, что неделями, - месяцами. Ну, скажите, какой женщине может такое понравится? Вот и его жена, однажды находясь в командировке в городе - N, /где по чистой случайности находился, и я/ решила, а чем, собственно говоря, она хуже, и тоже решила загулять. И так получилось, что счастливым
обладателем ее тела в ту ночь, стал ваш покорный слуга. Она была в крепком подпитии, и как в том анекдоте, желала только одного - мстить, мстить, и снова мстить, неверному супругу. Я тоже, был сильно пьян, но в отличии от нее менее кровожаден. Вообщем утром, мы проснулись в одной постели, с больными головами, и такими же чужими, как и накануне вечером в баре. Ни имен, ни адресов. Ведь кроме случайной связи нас больше ничего не связывало. Но как оказалось впоследствии, связывало, да еще и как связывало. И эта самая материализовавшаяся ''связь'' спустя девять месяцев, огласила о своем появлении в этом мире громким криком, и получила красивое имя Алина. Потом ее муж однажды не вернулся из очередного похода по хорям. Случилась банальная, и до дыр затасканная ситуация. Раньше времени, вернулся толи муж, толи любовник его очередной пассии. В результате чего, ее муж с многочисленными черепно-мозговыми травмами, не приходя в сознание, скончался, враз сделав жену вдовой, а дочь сиротой. Следующие шесть лет, они прожили вдвоем. Она, не была уродиной, и вполне естественно, что в ее жизни были мужчины, одни появлялись, потом исчезали, их место занимали другие, которые в один прекрасный
момент тоже исчезали, и так продолжалось бы еще не известно сколько, если бы однажды, в троллейбусе, мы не встретились с нею снова. Узнав, друг друга, мы поздоровались, разговорились. Оказалось, мало того, что мы живем в одном городе, так мы еще почти и соседи. Сойдя на одной остановке, мы решили зайти в какой нибудь гадюшник выпить кофе. Потом, продолжая наше знакомство дальше, пошли ко мне домой. В ту ночь мы ни кому не собирались мстить, и возможно, поэтому доставили друг другу, сколько удовольствия, что утром решили, а почему бы нам не попробовать жить вместе. Так началась наша совместная жизнь. Потом мы официально оформили наши отношения, обменяли наши две квартиры на одну большую, я удочерил ее дочь от первого брака, и как мог, старался заменить ей отца. Когда однажды, как гром среди ясного неба не выяснилось, что я удочерил свою же собственную дочь. Можете представить себе, какой для меня это был сюрприз. Она рассказала мне, что некоторое время спустя по приезду из той памятной для нас обоих командировки узнала, что ждет ребенка, а так как накануне поездки, ее муж был в очередном блуде, и кроме меня она больше не была близка ни с кем, то получается, что я и есть ее самый настоящий отец.
Должен вам сказать, что раньше, Алинка называла меня просто дядя Коля, и
меня это как-то особо не волновало, и вполне устраивало. Но то, что я узнал, в корне все изменило. Вы только представьте себе счастливого отца, / а я действительно был безумно счастлив, узнав обо всем /, но счастье, которого омрачено малюсенькой деталью. А именно, - ваша родная дочь называет вас не папа, а всего лишь сухим - дядя Коля, или того еще хуже - отчим! А каково оно мне самому, вместо того, что бы называть ее доченькой, довольствоваться лишь именем! Ведь согласитесь, было бы странно, если бы чужой дяденька стал называть ее доченькой! Жена успокаивала, и советовала подождать, рано или поздно она привыкнет, и станет звать меня папой. Но мне от таких упокоений было не холодно, и не жарко. Я не мог, и не хотел ждать, когда наступит, это рано или поздно. Я просто сходил с ума от желания, услышать из уст своей дочери одно единственное слово. Ожидание могло продолжаться бесконечно, и я не имел ни малейшей гарантии того, что это вообще когда нибудь, произойдет. Но делать было нечего, не мог же я так с бухты-барахты заявить маленькой девочке, что я не просто какой-то чужой дядя, а ее самый настоящий папа? Не известно как она отреагировала бы на такое заявления, и, в конце концов, это могло просто психически травмировать ее, чего я явно не желал, так что, мне оставалось одно только ждать, ждать, не смотря на все мучавшие меня сомнения, и надеяться, на
чудо, / а поверьте, что для меня это было бы самым настоящим, и желанным чудом на свете /. Так продолжалось целых три года. Но, увы, вопреки всем ожиданиям, чудо не происходило. Дочь становилась взрослее, и если раньше, назови она так меня однажды, впоследствии, слово папа могло просто войти в привычку, то с каждым днем для того что бы это произошло должно уже было произойти нечто экстраординарное. А что должно было произойти? И когда? И вообще, произойдет ли это, когда нибудь? Об ответах на все эти терзавшие меня вопросы, я не имел ни малейшего представления. И вот однажды меня осенило.
Вернее, правильно будет сказать, не осенило, а ''очернило''. Потому что - осенило - означает, что в голову пришла некая, долгожданная, светлая мысль, над которой человек бился, возможно, всю свою жизнь. В моем же случае, это был действительно ответ на вопрос, который не давал мне покоя на протяжении нескольких лет, но ответ этот был отнюдь не светел, а скорее черен, и даже очень.
Вообщем, каким бы цветом это не называлось, но результатом моего озарения было следующее: ---Раз в нормальных условиях это не происходит, значит, мне самому необходимо создать такую экстремальную ситуацию, окажись она в которой, хочет она того или нет, ей просто придется назвать меня - папой!
Каждый год, на летних каникулах мы всей семьей ездили к моим родителям в деревню. Навестить стариков, помочь по хозяйству, покупаться, понежиться на теплом солнышке, вдоволь поесть овощей и фруктов, вообщем, отдохнуть, и набраться сил на весь следующий год. Вот именно там, я и решил воплотить в реальность задуманное мной. Конечно, с моей стороны, это было просто сверхжестоко подвергнуть девочку такому испытанию. И я это прекрасно понимал. Но на меня как будто нашло какое-то затмение. Для своей совести, я нашел как бы лазейку и успокаивал ее такого рода аргументами, что научить человека плавать, легче всего просто столкнув его в воду, а развязать любой, даже самый сложный узел проще всего, разрубив его! Так вот то, что я задумал тогда, казалось мне чем-то схожим. Алина, в то время еще не умела плавать самостоятельно, и поэтому плавала на старой, надувной, автомобильной камере. И вот вечером, в день приезда, я без колебаний приступил к выполнению задуманного. Для начала я достал из сарая камеру, накачал ее, как всегда проверил, не рассохлась, и не расклеилась ли она за год. Камера была как новенькая, убедившись в этом, отточенным как шило гвоздем, я тут же ее продырявил возле самого соска. Образовалась малюсенькая дырочка, которую я тут же заткнул специально, заранее приготовленным обломком сгоревшей спички. Воздух перестал выходить из отверстия. Но стояло мне лишь слегка надавить на камеру, как затычка тут же вылетала, и из нее со свистом начинал выходить воздух, превращая ее из плавсредства, скорее в камень на шее. Для большей уверенности, что все сработает, я несколько раз накачивал ее, потом сжимал, снова накачивал, и так, до тех пор, пока наверняка не убедился, что завтра все произойдет именно так, как задумано мной. Наконец убедившись, что все должно получится, я в последний раз ее накачал, и аккуратно положил обратно в сарай. Сам же, со спокойной душой, в предвкушении того что, возможно завтра все мои ожидания и желания сбудутся, отправился спать. Но как часто бывает накануне, каких либо важных событий, ни о каком сне не могло быть и речи. Особо меня это не огорчало, конечно, ужасно хотелось, чтобы поскорее наступил завтрашний день, но я ждал намного дольше, и поэтому бессонную ночь я решил провести с пользой для дела, и еще раз проиграть, ''отшлифовать'' все задуманное мною, а задумал я
следующее:---Завтра, когда хорошенько пригреет июньское солнышко, мы с дочерью отправимся как обычно на пляж. Жены с нами не будет, она, с моей матушкой, будут закрывать какие-то консервации. И вот значит приходим мы с нею на речку, камеру естественно буду нести я, потому что она тяжелая, и еще потому, что нести ее нужно очень аккуратно, что бы ни дай бог, не выскочила затычка, и камера не начала спускать. Ложу ее возле самой воды, и строго-настрого запрещаю Алине, без меня, отплывать далеко от берега. А купаться мы пойдем не туда где обычно, обычно мы купались на косе, но в этот раз мы пойдем на протоку. В прошлом году я обещал ей, что если она, на отлично окончит учебный год, то мы обязательно весь отпуск будем купаться именно там. Даже сейчас не понимаю, зачем я ей тогда это пообещал, скорее всего, на уровне подсознания уже тогда, не осознавая даже сам, я искал способы и возможности воплотить свои мечты и желания в реальность.
Место это мне хорошо знакомо еще с детства, и для Алины оно как запретный плод в Эдемском саду. Там, на расстоянии метров тридцати-сорока от нашего берега в водорослях растут прекрасные, белоснежные лилии. Но, чтобы добраться к ним, необходимо переплыть эту самую протоку. Протока глубокая и ее переплыть она сможет только с помощью камеры, что я естественно ей запрещу. Но хорошо зная ее характер, можно с уверенностью утверждать, что, несмотря на мой запрет / ведь соблазн так велик!/ она его все равно нарушит. Сама же эта протока, очень коварна, и коварство это заключается в крутизне ее дна, достаточно сделать всего лишь несколько шагов как это дно буквально исчезнет из-под ног. И Алине для того, чтобы, не утонуть придется карабкаться на камеру, от чего должна выскочить затычка, камера начнет спускать, она начнет тонуть. Я же, все это время буду сидеть на берегу и, например, увлеченно читать какую ни будь книгу, или газету. Но естественно увлеченность эта будет наигранной,
для Алины, на самом же деле я как сжатая пружина, не буду спускать с нее глаз, и в случае реально грозящей опасности тут же приду на помощь. Но произойдет это лишь в том случае, если произойдет все, то ради чего я затеял всю эту авантюру, а именно - она начнет тонуть, и естественно станет звать на помощь.
Место там уединенное, и я надеюсь, что кроме нас двоих там больше ни кого не будет. Так вот, она естественно станет звать на помощь. Кого бы вы думали?
Конечно же, меня - дядю Колю. Но я буду так увлечен чтением, что не буду
слышать этих криков, и лишь когда она позовет на помощь, не дядю Колю, а
папу, уж я тогда не сплохую. Ведь я, буду находиться от нее, как раз на таком расстоянии, что бы без особого труда прийти ей на помощь. А там уж, как говориться - дело техники. Тогда мне казалось, что я все придумал, и продумал безупречно. И должен вам сказать, что события следующего дня блестяще это подтвердили.
Если быть кратким, то все произошло следующим образом: --- Где-то часов в десять мы с Алиной отправились купаться. Долго уговаривали маму идти с нами, но она отказалась, мотивируя свой отказ, тем, что они с бабушкой собрались варить джем из красной смородины, правда, обещала по окончании тоже к нам присоединиться. Как обычно, мы взяли с собою надувную камеру, и еще я демонстративно положил в сумку книгу, которую я специально купил накануне.
Еще задолго до поездки, я как бы, между прочим, несколько раз упоминал о ней, ---Говоря, что один наш сотрудник очень ее расхваливал, и было бы совсем не плохо, если бы мне удалось ее прочитать. И вот перед самой нашей поездкой по ''чистой случайности'', мне удалось ее купить....
Я был просто уверен, что Алина вспомнит об обещании, данном мною, в
прошлом году, / на счет протоки/, но я, не подавая вида, как обычно направился в сторону косы.
---- Дядь, Коль! ---Опять это осточертевшее, и ненавистное --- Дядь Коль!
---- А помните, что вы мне в прошлом году обещали?
----Что обещал? Как бы удивился я.
----А вы хорошенечко подумайте, и вспомните?
Я сделал вид, что пытаюсь вспомнить, но ни как не могу, и то что ее вопрос поставил меня в тупик.
----Ну, хоть убей Алина, не помню,----Продолжал я притворяться.
----Вы мне обещали, что если я окончу школу без четверок, то весь отпуск я
буду купаться не на косе, а на протоке! Среди лилий --- как Дюймовочка!
----Ах да! Ударив себя ладонью по лбу, / как бы вспомнив/.
----Раз обещал, то значит обещал.
И вместо того, что бы повернуть на косу, мы свернули в противоположную сторону, и направились на протоку.
Придя на речку, я расположился в тенечке, и принялся за чтение. Перед этим
осторожно положив камеру у самой кромки воды, и строго-настрого запретив ей отплывать далеко от берега.
----А как же лилии? С нескрываемым разочарованием и обидой в голосе произнесла она.
----Лилии будут чуть попозже, сейчас я немножко почитаю, и потом мы поплывем к лилиям вместе, ответил я.
Открыв книгу на первой попавшейся странице, я якобы, ''принялся за чтение'', при этом, естественно очень внимательно наблюдая за ней.
Вы бы видели, как горели ее глаза? Еще бы! Быть в нескольких десятках мет-
ров от вожделенных цветов, и ждать пока мне надоест эта ''чертова'' книга.
Как я и предполагал, соблазн нарушить запрет, был столь велик, что внутренняя борьба продолжалась всего лишь несколько минут. Затем, я увидел, как она зыркая в мою сторону, осторожно, как бы крадучись, направилась через протоку.
Вот уже и глубина. Девочка, почувствовав, что дно ушло из-под ног,
взобралась на камеру, / теперь вся надежда на затычку/, и медленно, потихоньку загребая руками, направилась на ту сторону протоки. И вот, в какое-то мгновение, находясь уже у самых цветов, она видимо обратила внимание на воздушные пузырьки, которые гирляндой выходили из камеры, и только тогда, поняв, что то, на чем она плывет, стало мягче и неуправляемо, испугалась. И стала нервно грести обратно. Но потерявшая управление камера как раз находилась в том месте, где было самое большое течение, и вместо того, что бы приближаться, теперь уже вожделенный и спасительный берег стал удаляться. Испуг перешел в страх, который в свою очередь превратился в панику, потом, одно неосторожное движение, и вот она уже в воде. Отсутствие дна не позволяет ей от него оттолкнуться и снова взобраться на спасительную камеру. Ужас, и отчаянье, вот то, что всецело поглотило ее в те мгновения. Но, не смотря на это, она все равно не сдавалась и пыталась решить возникшую проблему самостоятельно, но в данной ситуации решение было только в том, что бы позвать на помощь.
И она позвала. ----Дядя Коля! ----Дяденька Коленька!----Помогите!
Тем временем, я еле себя, сдерживая, продолжал делать вид, что увлечен чтением. И тут до моего слуха долетело слово, которого я ждал все эти годы.----ПАПА, ПАПОЧКА, ПОМОГИ! Если быть точнее, то, наверное, я даже и не услышал, а скорее прочел это, по ее губам, и в следующее мгновение, я как бы услышав ее зов, и, оценив ситуацию, отшвырнув в сторону книгу, буквально летел спасать дочь. Спустя несколько минут мы уже были на берегу, Алина сидела на песку, укутанная в полотенце, рыдая, и дрожащим голосом, клянясь, что больше никогда в жизни такое не повториться. С того самого дня, в наших отношениях, наконец, произошла такая долгожданная перемена. Алина сначала робко, а затем все естественнее и естественнее стала называть меня - папа. Естественно, я в ответ, стал называть ее - дочерью. Конечно же, изменения, произошедшие в наших взаимоотношениях не остались не замеченными. Но мы еще
там на берегу, поклялись друг другу, что о произошедшем, мы не расскажем ни кому на свете, а случившееся просто останется нашей маленькой тайной, тайной отца и дочери.
Вот вроде бы и все. Но даже сейчас, по прошествии скольких лет, я даже
вспоминать боюсь, те страшные мгновения, когда по моей дурацкой прихоти, моя дочь тонула у меня на глазах, зовя на помощь, а я, ее родной отец из-за каких то пустых амбиций, спокойно наблюдал за этим. Ведь случись у меня солнечный удар, обморок, приступ аппендицита, да тысяча других роковых неожиданностей и стечений обстоятельств, в конце концов, я мог просто не успеть, и навсегда потерять самое дорогое, что только имел на свете.
Даже не знаю, смогу ли я когда нибудь простить самому себе, то с какой
легкостью я рисковал жизнью своей дочери? И все ради чего? Ради того, что бы услышать всего одно единственное слово! И смогу ли я признаться ей в своем страшном грехе перед нею? Возможно лишь на смертном одре. И сможет ли она простить меня - глупца?
*********************************************
Я совсем не помню своего настоящего отца. Когда он умер, я была еще совсем маленькой. Любила ли я его? Не знаю. Наверное, нет. Ведь нельзя любить того, кого не помнишь. После его смерти у нас в доме всегда были мужчины, одни уходили, другие появлялись вместо них, и так продолжалось бы неизвестно сколько, пока в нашем доме, / слава богу!/ не появился дядя Коля. Он был не такой как все, в отличии от других, кроме моей мамы его интересовала и я. А знаете, как это приятно когда ты интересуешь кого-то в этом мире. Нет, наверное, все начиналось даже не так. Когда он только пришел к нам жить, он был точно таким же, как и все остальные, общение которых со мной сводилось к чуть ли не анекдотической фразе---- Сиротка на конфетку! Но потом вдруг с
ним что-то произошло. Я вдруг почувствовала, что он относится ко мне не как к чужому ребенку, и даже не как, к удочеренному, а как к своему родному. Отношение это, было не наигранным, не фальшивым, а самым что ни на есть настоящим, искренним, и чистым. Более внимательного, чуткого, нежного и любящего, / да, именно любящего, я не боюсь этого слова/, человека казалось, нет во всем мире. Иногда мне в голову даже приходила кощунственная мысль--- Что будь жив мой родной отец, то и он, наверное, не смог бы быть для меня таким же настоящим отцом каким для меня стал этот чужой человек. Я тоже как могла, старалась отвечать ему взаимностью, и хотя прекрасно знала, что он мне не родной, старалась любить его как родного. Только через одно в наших взаимоотношениях я все ни как не могла переступить. А именно: --- Назвать его Папой!
Хотя поверьте, - хотелось мне этого больше всего на свете. Уверена, что хотела этого и мама, и в чем я ни секунды не сомневаюсь, хотел и он сам. Я и сама, до сих пор не могу это объяснить - почему? Но, тем не менее, я ну ни как не могла этого сделать. Я пыталась, иногда даже называла его папа, правда шепотом, так, что бы он, не слышал. Иногда мне хотелось набрать полные легкие воздуха, и на весь белый свет закричать---Ты мой папка, самый дорогой и любимый папочка на свете! Но когда казалось, я уже была, наконец, готова это сделать, во рту скапливался комок слюней или наоборот пересыхало, и я снова и снова молчала как рыба. И вот однажды на летних каникулах, я приняла твердое решение или завтра, или никогда! Как обычно, в июне, мы ездили к дедушке и бабушке в деревню. Там почти у самого дома протекает река, где мы обычно проводили все свое свободное время, вот именно там, я и решила воплотить задуманное мной. А задумала я следующее:--- В то время я была еще совсем маленькой и плавала как топор. Неумение держаться на воде, я с лихвой компенсировала, плавая на огромной, как мне тогда казалось автомобильной камере. Хотя в
принципе, можно было обходиться и без нее, купались мы всегда в одном и том же месте, где глубина была - воробью по колено, и что бы там утонуть, необходимо было очень сильно постараться. И вот в то, памятное утро мы, с моим, тогда еще отчимом /боже, как я ненавижу это слово.../, пошли купаться не туда куда обычно, а на протоку. В прошлом году, на все мои просьбы там искупаться, он отвечал категорическим отказом, мотивируя это тем, что там глубоко, и я, могу запросто утонуть. Если вы думаете, что я стремилась к этой протоке для того только что бы покупаться на приличной глубине, то это была бы лишь половина правды. Конечно, хотелось и глубины, и чистой воды, на косе она была больше похожа на болотную жижу, чем на воду, но что самое главное, там, на другой стороне этой самой протоки в огромном количестве росли лилии. Мне ужасно хотелось подержать в руках хоть одну из них, но в то время за это можно было бы получить огромный, по тем деньгам штраф. Но я была даже согласна, просто, не прикасаясь ни к одной из них плавать, среди этой фантастической
красоты на своей камере, как Дюймовочка. И вот после моего непрерывного
нытья, в конце концов, мне было обещано:---Что если я окончу следующий учебный год, без четверок, а с одними лишь пятерками, то тогда мне будет разрешено купаться на протоке, и я буду плавать среди лилий, сколько мне захочется. Я не совсем уверенна, но сейчас мне кажется, что к протоке меня влекли даже вовсе и не лилии, хотя и они тоже, а нечто совсем другое, а именно - Наличие реальной опасности, утонуть, а зачем мне это было нужно, я тогда даже еще и сама толком не понимала. Но как бы там не было, в то памятное, первое утро по приезду, мы отправились с ним на пляж. Мамы в тот день с нами не было, она с бабушкой осталась варить мой любимый джем из красной смородины. Шли мы как обычно по тропинке, и только он хотел, было свернуть по привычке на косу, как я напомнила ему о его прошлогоднем обещании. Сначала, он все, ни как в толк не мог взять, что я от него хочу, но когда я ему напомнила, он безоговорочно свернул в противоположную сторону, и мы направились к протоке.
В тот день все складывалось как нельзя лучше, и то, что мама с нами не пошла, и то, что на всей протоке кроме нас двоих, из купальщиков больше не было ни одной живой души, и еще книга. Раньше я как-то особенно не замечала за ним страсти к чтению, но в этот раз, буквально накануне нашей поездки ему в руки, как раз попалась какая-то книга, которую если судить по тому, что он, не расставался с нею весь отпуск, он хотел,/нет, он просто мечтал/, прочитать всю свою жизнь. И вот значит, придя на место, мы каждый занялся своим делом, я как всегда стала играть у самого берега с камерой, он же в тенечке, уткнулся в свою книжку, и присосался к ней как пиявка, боясь буквально отвести от нее глаза. Я периодически спрашивала его,--- Когда же мы, наконец, поплывем на ту сторону?--- На что он, с нескрываемым раздражением, отрываясь от чтения
отвечал---Что нужно остыть, перед тем как плыть!--- И снова утыкался в свою чертову книгу. В конце концов, мне это надоело и, видя, что сегодня я интересую его явно меньше чем книга, решила действовать самостоятельно. Оттолкнувшись от дна, /глубина пока еще это мне позволяла/, я взобралась на камеру, и не спеша, стала грести в сторону противоположного берега. Когда расстояние было такое, что мне оставалось сделать всего лишь несколько гребков чтобы, наконец-таки добраться до вожделенных цветов, я не стала этого делать. И вот почему. К тому времени эти прекрасные цветы меня уже мало интересовали, а интересовало меня больше всего на свете, лишь желание установить с моим отчимом, /опять это проклятое слово/, такие взаимоотношения, о которых я давно мечтала. Отношения отца и дочери, при которых отец называет дочь дочерью, а не просто по имени, а дочь называет отца не осточертевшим отчим, а просто ПАПА. Раз в нормальных условиях я не могла заставить себя произнести это короткое слово, то, поразмышляв, я решила создать для себя самой такие экстремальные условия, при которых, хочу я того или не хочу, но я буду просто вынуждена назвать его папой. А скажите, что могло лучше соответствовать настоящим экстремальным условиям, как не реальная угроза утонуть. И вот, когда, как я уже упоминала, до лилий оставалось лишь рукой подать, я разжала правую ладонь, в которой с самого утра была зажата самая большая для меня на тот момент ценность. Ржавый гвоздь, который я затачивала весь предыдущий день, отчего, по остроте, он не уступал самой оточенной игле, и ни секунды не раздумывая, вонзила его в камеру, возле самого соска. Из образовавшегося прокола тут же стали выходить пузырьки воздуха, с каждым из которых, моя камера стала превращаться из плавсредства, скорее в камень на шее. Потом камера перевернулась, я сейчас уже даже не помню или это сделала я сама, или она, потеряв упругость, перевернулась сама, но в любом случае я действительно стала тонуть. В самые первые секунды я даже и не испугалась, ведь мой план именно так и подразумевал дальнейшее развитие событий. Но потом одна за другой ста-
ли появляться всякие невеселые мысли. А вдруг он будет так увлечен своим
чтением, что даже и не заметит, как я утону? А вдруг он заметит, но просто не успеет доплыть до меня? А вдруг он вообще не умеет плавать? Ведь, как и я он все время купался в лягушатнике, а там уметь плавать совсем не обязательно.
А вдруг он и не хотел идти купаться на протоку по причине того, что не умеет плавать? Такие страшные вопросы пронеслись в моем сознании, за какие-то доли секунды. Тем временем течение уносило мое терпящее бедствие плавсредство все дальше от него и дальше. Необходимо было срочно что-то предпринимать! Я начала даже жалеть о том, что затеяла все это. Спастись самостоятельно я не могла, на какое-то мгновение я даже забыла для чего все это, и моей единственной целью стало спастись, а спасти меня в данной ситуации мог только он.
И я позвала. Уже даже не помня что, хотела называть его папой, я просто позвана помощь дядю Колю. Но прозвучало это так тихо, или он просто был так увлечен чтением, что ничего не услышал. Потом появился страх, переросший в ужас вслед за которым наступило отчаяние. Как не пыталась я до него докричаться, у меня ничего не получалось, язык стал непослушным, во рту пересохло, и с каждой секундой не то что слово папа, но даже и слово мама я вряд ли бы смогла не то что прокричать, а даже и прошептать. И тут из самых последних сил, я, закричала:---ПАПА, вернее это мне показалось, что я закричала, на самом же деле, лишь негромко прошептала, а возможно просто всего лишь обозначила губами, это слово. И о чудо! Он услышал, а возможно даже и не услышал, а каким-то там неизвестным по счету чувством, ощутил грозящую мне опасность.
В следующее мгновение книга уже летела в воздухе, и не успела она, даже еще коснутся песка, как он уже был возле воды. Вы бы видели, с какою невероятною скоростью он сначала бежал, а потом плыл? Он буквально летел над водой, и спустя некоторое время я уже сидела на берегу укутанная в полотенце и рыдала на весь берег. Он сидел рядом, обняв меня за плечи, и молчал. Он был бледен, губы его дрожали, он был просто ужасно напуган, возможно, даже больше чем я, даже нет, это был не испуг, а самый настоящий страх. Страх меня потерять.
Вы может, мне не поверите, но на его глазах я видела слезы, слезы невероятного счастья оттого, что я осталась жива....
С того самого дня, я больше никогда не называла его осточертевшим, дядя Коля, а всегда только ПАПА. Точно так же, и он, вместо ненавистного Алина стал называть меня ДОЧЬ. А еще, там, на берегу, мы поклялись друг другу, что обо всем произошедшем мы не расскажем никому на свете, и пусть все случившееся так навсегда и останется нашей самой сокровенной тайной, тайной отца и дочери. Но знаете! С того самого дня кроме, величайшего счастья которое я испытала обретя отца в полном смысле этого слова, я наверное на всю оставшуюся жизнь приобрела невероятное чувство вины, которое, я всю свою жизнь как могла, старалась искупить своей любовью к нему. И даже не знаю, смогу ли я когда нибудь во всем ему признаться? И сможет ли он, когда нибудь простить меня - глупую девчонку?
То, о чем они, скорее всего, забыли: На следующий день они с самого утра занялись починкой камеры. А как лучше всего обнаружить повреждение? Конечно же, надуть ее и опустить в воду. Так они и сделали, и к величайшему своему, удивлению обнаружили, что возле соска пузырьки воздуха выходят не из одной дырки, как каждый из них был уверен, а сразу из двух. Они переглянулись, какая-то ничтожнейшая догадка промелькнула у них обоих. Но они отогнали ее прочь, уж очень все это было невероятно для того, что бы быть правдой.
И даже если бы это и была правда, они все равно не поверили, уж очень они были для этого счастливы, а счастливых всегда легче обманывать, чем несчастных.